Книго

   Дж. Г. Баллард

 

   САДОК ДЛЯ РЕПТИЛИЙ

   Перевод с английского

 

----------------------------------------------------------------------------

   Сб. Садок для рептилий. Часть 1 - Минск, ТПЦ "Полифакт", 1991, 192 с.  

   ISBN 5-7815-1505-4

   and spellcheck by Andy Kay, 02 February 2002

----------------------------------------------------------------------------

 

   Они напоминают мне гадаринских свиней, - объявила Милдред Пелам.

   Прервав осмотр битком набитого пляжа,  подступавшего к террасе кафетерия,

Роджер Пелам взглянул на жену.

   - Почему ты так говоришь?

   Какое-то время Милдред продолжала читать, потом опустила книгу.

   - Ну, а разве нет? - риторически спросила она. - Они похожи на свиней.

   Пелам  едва  улыбнулся  при  этом  слабом,   но   характерном  проявлении

мизантропии.  Он  внимательно посмотрел на  торчавшие из  шортов собственные

белые коленки, на полные руки и плечи жены.

   - Все мы похожи, - уклончиво согласился он.

   Вряд ли, Однако, кто-нибудь мог слышать слова Милдред и обидеться на них.

Они сидели за столиком в самом углу,  спиной к сидевшим впритык друг к другу

сотням посетителей, поглощавших на террасе мороженое и кока-колу. Глухой гул

голосов   заглушали  бесконечные  репортажи  из   транзисторных  приемников,

пристроенных  между  бутылок,  и  доносившиеся из-за  дюн  далекие  звуки  с

площадки аттракционов.

   Чуть ниже террасы был расположен пляж,  усеянный множеством распростертых

фигур и  тянувшийся от  самой воды до шоссе,  проходившего позади кафетерия,

исчезая дальше за  дюнами.  Не видно было ни песчинки.  Даже у  кромки воды,

которая в  этот  час  затишья между приливом и  отливом еле-еле  плескалась,

покачивая старые сломанные коробки из-под сигарет и  другой мусор,  на самом

краю пляжа, толкалась, скрывая серый песок, толпа ребятишек.

   Снова взглянув на пляж, Пелам понял, что недобрые слова жены не что иное,

как  чистая  правда.   Повсюду  в  воздухе  торчали  голые  ляжки  и  плечи;

свернувшись кольцами, по песку раскинулись руки и ноги. Несмотря на солнце и

довольно  длительное  пребывание  на  пляже,   кожа  у   многих  по-прежнему

оставалась белой, в лучшем случае сделалась ярко-розовой, словно ошпаренная.

Они  беспокойно копошились в  своих  норах в  безнадежной попытке устроиться

поудобнее.

   Обычно  зрелище  теснящейся  и  толкающейся чрезмерно  обнаженной  плоти,

отдающей отвратительным букетом запахов застарелого крема для загара и  пота

(глянув вдоль пляжа,  простиравшегося до  далекого мыса,  Пелам,  как наяву,

увидал в  воздухе зловонное излучение,  поддерживаемое снизу  гомоном десяти

тысяч транзисторов,  гудевших,  словно несметный рой мух),  заставило бы его

тотчас повернуть прочь по первой же ведущей от моря дороге на скорости в сто

километров в час. Но на сей раз обычная неприязнь Пелама к скоплениям народа

почему-то  улетучилась.   В  присутствии  такого  множества  людей  (он  уже

подсчитал,  что  на  пятимильном отрезке пляжа  можно видеть более 50  тысяч

человек) он испытывал странное оживление и  не хотел покидать террасу,  хотя

было уже три часа и ни он, ни Милдред ничего не ели с самого завтрака. Стоит

только встать, и назад этих мест в уголке ни за что не получишь.

   "Едят мороженое на  пляже Эхо..."  -  размышлял он  про себя.  Он поиграл

стоявшим  перед  ним  пустым  стаканом.   К  его  стенкам  пристали  волокна

синтетической апельсиновой мякоти,  между  которыми,  жужжа,  лениво ползала

муха.  Море было гладкое и спокойное, непроницаемый серый диск, но в миле от

берега, словно пар над ушатом, низко, у самой воды, висел туман.

   - У тебя разгоряченный вид, Роджер. Отчего ты не пойдешь искупаться?

   - Можно. Знаешь, странная вещь. Из всех людей на пляже никто не купается.

   Со  скучающим видом  Милдред  кивнула.  Крупная,  инертная женщина,  она,

по-видимому,  была бы вполне довольна просто тем, чтобы посидеть на солнышке

и  почитать книжку.  Однако именно она  предложила поехать на  пляж  и  даже

удержалась от обычной воркотни,  когда они попали в  первую большую пробку и

вынуждены были выйти из  машины,  пройдя две  оставшиеся мили пешком.  Пелам

десять лет не видел, чтобы она так ходила.

   - Странно, - сказала она. - Но сегодня не особенно и жарко.

   - Не думаю,  -  он собрался было продолжить,  но внезапно вскочил и через

парапет  террасы  стал  всматриваться в  пляж.  Посередине его,  параллельно

набережной,  по проходу,  который образовался сам собой, бесконечным потоком

медленно  двигались  люди,  протискиваясь в  толпе  с  бутылками  кока-колы,

лосьоном и мороженым.

   - В чем дело, Роджер?

   - Да ничего... Мне почудилось, будто я увидел Шеррингтона.

   Пелам осматривал пляж, не обнаруживая там больше никого похожего.

   - Вечно тебе мерещится Шеррингтон.  Только сегодня это уже четвертый раз.

Перестань волноваться.

   - Я и не волнуюсь.  Я не уверен;  конечно,  но мне показалось,  что в тот

момент я видел Шеррингтона.

   Неохотно Пелам снова сел, понемножку пододвигая стул к парапету. Несмотря

на то что он пребывал в состоянии вялости и праздной скуки,  неопределенное,

однако  вполне  отчетливое  ощущение  беспокойства  владело  им  весь  день.

Каким-то образом оно было связано с пребыванием Шеррингтона на пляже,  и эта

тревога постепенно возрастала.  Вероятность того,  что Шеррингтон, с которым

он  работал  в  университете на  факультете  физиологии  в  одном  кабинете,

действительно выбрал эту  часть пляжа,  была  ничтожна.  Пелам даже  не  был

уверен,  почему,  собственно,  он был убежден,  что Шеррингтон вообще здесь.

Возможно,  эти  обманчивые видения  -  тем  более  невероятные ввиду  черной

бороды,  сурового,  с высоким лбом лица и сутулой, при длинных ногах, фигуры

Шеррингтона  -  были  попросту  продолжением внутреннего  напряжения  и  его

странной зависимости от Шеррингтона.

   Ощущение беспокойства,  однако,  было свойственно не одному Пеламу.  Хотя

Милдред  и  не  поддавалась ему,  большинство людей  на  пляже,  как  видно,

разделяло настроение Пелама.  С  течением времени  беспрерывный общий  гомон

уступил место обрывкам внезапно возникавших разговоров. Временами гул вообще

прекращался,  и громадная толпа,  словно несметное сборище людей,  ожидающих

начала  какого-то  надолго задержанного публичного представления,  привстав,

садилась,  нетерпеливо ерзая на месте.  Пеламу,  который со своего роста вел

внимательные  наблюдения  за   пляжем,   четким   сигналом  таких   приливов

беспокойной активности,  когда все люди огромным,  во  всю длину пляжа валом

подавались вперед,  служил металлический блеск тысяч портативных приемников,

передвигавшихся будто волна на осциллографе.  Каждый раз во время очередного

приступа,  которые  повторялись с  промежутком примерно  в  полчаса,  толпа,

казалось, пододвигалась чуточку ближе к морю.

   Прямо у  бетонного основания террасы,  среди массы развалившихся на песке

фигур расположилось большое семейство,  устроив себе  нечто вроде отдельного

загона.  В  одном его конце,  буквально рукой подать от Пелама,  вырыли себе

гнездо юные отпрыски;  их распростертые угловатые тела в  мокрых коротеньких

купальниках  переплелись  друг  с  другом  и  высовывались из  этого  клубка

наподобие какого-то странного кольчатого животного. Несмотря на нескончаемый

общий  гул,   доносившийся  с   пляжа  и   увеселительной  площадки,   Пелам

прислушивался к их бессмысленной болтовне,  следя за нитью радиорепортажа по

транзистору,  который они  бесцельно крутили,  переводя с  одной  станции на

другую.

   - Вот-вот запустят новый спутник, - сказал он Милдред. - "Эхо-XXII".

   - И чего стараются?  -  Скучные голубые глаза Милдред разглядывали марево

вдали над морем. - По-моему, их и так больше чем достаточно.

   - Ну...

   Мгновение  Пелам  обдумывал,  стоит  ли  поддержать  беседу,  использовав

скудные возможности,  которые открывал ответ жены.  Хотя она была замужем за

преподавателем Школы физиологии, ее интерес к ученым материям сводился почти

что ж  огульному осуждению всей этой сферы деятельности.  К  его собственной

работе в  университете она  относилась с  мучительной для  него терпимостью,

презирая его пребывавший в вечном беспорядке кабинет,  студентов-голодранцев

и  дурацкое лабораторное оборудование.  Пеламу так и  не удалось установить,

какую профессию она уважала.  До  замужества,  как он уразумел впоследствии,

она   хранила  вежливое  молчание  относительно  его  деятельности,   и   за

одиннадцать лет супружества отношение это вряд ли изменилось, хотя трудности

существования на  его скудное жалованье побудили ее заинтересоваться тонкой,

сложной и  бесконечно утомительной игрой  "тише  едешь  -  дальше  будешь" в

области служебных продвижений.

   Как и следовало ожидать,  ее ядовитый язычок принес им мало друзей,  но -

любопытный  парадокс  -  Пелам  чувствовал,  что  ему  пошло  на  пользу  то

неприязненное уважение,  которое Милдред завоевала таким способом.  Порой ее

язвительные замечания,  высказанные на  каком-нибудь  чересчур  затянувшемся

приеме -  неизменно громким голосом -  во время паузы в разговоре (например,

она    окрестила    престарелого    преподавателя   факультета    физиологии

"геронтологическим фокусом" в  присутствии находившейся в  пяти шагах от нее

жены профессора),  восхищали Пелама своей ядовитой точностью, но вообще в ее

непоколебимом отсутствии сострадания к  остальной части  рода  человеческого

было что-то пугающее.  Ее круглое,  равнодушное лицо с  церемонно поджатыми,

похожими на  розовый бутон  губами  напомнило Пеламу описание Моны  Лизы,  в

котором говорилось,  что у нее такой вид, будто она только что съела на обед

собственного мужа. Милдред, однако, даже не улыбалась.

   - У Шеррингтона довольно занятная теория относительно спутников, - сказал

ей Пелам.  -  Я надеялся, что, может, мы его встретим и он снова объяснит ее

тебе. Думаю, тебе, Милдред, будет любопытно послушать. В настоящий момент он

работает над ВМВ...

   - Над чем?

   Сидевшая позади них  компания включила приемник погромче,  и  у  них  над

головой загремел репортаж с  мыса Кеннеди с последним перед стартом отсчетом

времени.

   - ВМВ, - сказал Пелам, - это внутренние механизмы возбуждения. Я уже тебе

о них рассказывал. Это - рефлексы, которые передаются по наследству...

   Он остановился, с нетерпением глядя на Милдред.

   Милдред  перевела  на  него  мертвый  взгляд,  которым  она  разглядывала

остальных людей на пляже.

   - Милдред, - раздраженно рявкнул Пелам. - Я пытаюсь объяснить тебе теорию

Шеррингтона о спутниках.

   Милдред невозмутимо покачала головой.

   - Роджер,  здесь так гудят, что я все равно ничего не могу слушать. А тем

более теории Шеррингтона.

   Почти   незаметно  по   пляжу  прокатилась  новая  волна  беспокойства  и

активности. Возможно, в ответ на кульминацию отсчета в репортажах с далекого

мыса  Кеннеди люди,  привстав,  садились и  стряхивали друг  дружке песок со

спины.  Пелам  наблюдал,  как  заплясали  солнечные  зайчики,  отражаясь  от

хромированных транзисторов и  зеркальных стекол солнцезащитных очков,  когда

взволновался и  пришел в  движение весь пляж.  Гул незаметно стих,  и сквозь

него  яснее  послышались звуки  музыки  на  площадке  аттракционов.  Повсюду

происходило одно и то же исполненное ожидания копошение.  Пляж представлялся

Пеламу,  взиравшему на  него полуприкрытыми от ослепительного света глазами,

огромной ямой, кишевшей белыми змеями.

   Где-то  раздался громкий  женский  крик.  Пелам,  сидя,  подался  вперед,

вглядываясь в  ряды скрытых под темными очками лиц.  В воздухе стояло резкое

напряжение,  неприятное, почти зловещее ощущение неистовой энергии, бурлящей

под оболочкой спокойствия и порядка.

   Постепенно,  однако,  активность спала.  Громадная толпа  утихомирилась и

вновь  растянулась  на  песке.  Маслянистая вода  лизала  неподвижные ступни

людей,  лежавших у  кромки.  Над  пляжем пролетел легкий ветерок,  вызванный

волнением в  открытом море,  разнося сладковатый запах  пота  и  лосьона для

загара.  Пелам отвернулся,  почувствовав,  как ему сводит горло от  приступа

дурноты.   Вне  всякого  сомнения,  homo  sapiens  в  массе,  размышлял  он,

представляет  собой  более  отвратительное  зрелище,  чем  чуть  ли  не  все

остальные виды  животных.  Загон с  лошадьми или  молодыми быками производит

впечатление могучей,  нервной  грации,  тогда  как  это  скопище коленчатой,

бесцветной,  как  у  альбиносов,  распростертой на  песке  плоти  напоминает

больную фантазию художника-сюрреалиста на  анатомические темы.  Что  привело

сюда  всех этих людей?  Прогноз погоды на  утро был  не  очень благоприятен.

Большинство  сообщений  было  посвящено  известиям  о   предстоящем  запуске

спутника,   последнего  звена   всемирной  системы  связи,   которое  каждый

квадратный фут  земной  поверхности обеспечит прямой  телевизионной связью с

одним из десятка спутников,  выведенных на орбиту.  Очевидно,  окончательное

соединение этого  воздушного моста,  которого нельзя  избежать,  побудило их

отправиться на ближайший пляж совершить там в  знак покорности символический

акт самообнажения.

   Пелам беспокойно заерзал на  стуле,  неожиданно ощутив,  как  впивается в

локти  ребро  металлической столешницы.  Сидеть на  сбитом из  узких  планок

дешевом стуле  было  неудобно и  больно,  словно его  тело  было  втиснуто в

железный  футляр  с  шипами  и  зажимами.   Странное  предчувствие  ужасного

насильственного действия опять шевельнулось в  его душе,  и  он посмотрел на

небо,  почти ожидая увидеть самолет,  который, вынырнув из марева над морем,

развалился бы перед ним на куски над собравшейся на пляже толпой.

   - Удивительно,  каким  популярным может сделаться загорание на  пляже,  -

сказал  он  Милдред.  -  Перед  второй  мировой  войной  это  превратилось в

Австралии в серьезную проблему.

   Оторвавшись от книги, Милдред, мигая, подняла глаза.

   - Им, наверное, больше нечего было делать.

   - В  том-то и дело.  Пока люди готовы проводить все время растянувшись на

пляже,  мало  надежды создать другие виды отдыха.  Загорать антиобщественно,

потому что  это  абсолютно пассивное препровождение времени.  -  Он  понизил

голос,  заметив,  что  сидевшие вокруг них  люди оглядываются через плечо и,

навострив уши,  прислушиваются к его чеканной речи. - С другой стороны, оно,

конечно, сближает людей. В голом, или почти голом, виде продавщицу и в самом

деле не отличишь от герцогини.

   - Неужели?

   Пелам передернул плечами.

   - Ты же знаешь,  что я  хочу сказать.  Но,  по-моему,  гораздо интереснее

психологическая роль  пляжа.  Особенно важна  полоса прилива,  промежуточная

область,  которая одновременно и  принадлежит морю,  и  находится выше него,

извечно наполовину погруженная в неизвестность времени. Если принять море за

воплощение подсознания,  тоща это стремление на пляж можно рассматривать как

попытку к  бегству от  своей  экзистенциальной роли  в  повседневной жизни и

возвращению в извечное время-море.

   - Роджер,  помилуй,  -  Милдред устало  отвела  глаза  в  сторону.  -  Ты

говоришь, как Чарльз Шеррингтон.

   Пелам снова вперил взгляд в море.  Внизу под ним радиокомментатор сообщал

местоположение и  скорость удачно  запущенного спутника и  его  путь  вокруг

земного шара.  От  нечего делать Пелам подсчитал,  что  спутник долетит сюда

минут через пятнадцать,  почти ровно в полчетвертого.  Его,  разумеется,  не

будет  видно  с  пляжа,  хотя  последние  работы  Шеррингтона по  восприятию

инфракрасных лучей  позволяли предположить,  что  часть  посылаемого солнцем

инфракрасного излучения неосознанно воспринимается сетчаткой глаза.

   Размышляя о том,  какие возможности открывает это перед коммерческими или

политическими демагогами,  Пелам  слушал стоявшее внизу  на  песке радио,  к

которому вдруг  протянулась длинная белая рука  и  выключила его.  Владелица

руки,  полненькая девушка с белой кожей и лицом безмятежной мадонны, круглые

щеки  которой  обрамляли  кудряшки  черных  волос,  перекатилась  на  спину,

отстраняясь от своих приятелей, и с минуту они с Пеламом смотрели друг другу

в глаза.  Нарочно выключила,  решил он, чтобы он не смог услышать репортажа,

но потом сообразил,  что на самом деле девушка слушала его и надеялась,  что

он возобновит свой монолог.

   Польщенный,  Пелам  рассматривал  круглое,  серьезное  лицо  девушки,  ее

сложившуюся,  но  еще детскую фигуру,  распростертую на  песке чуть ли  не в

такой же близости от него и  в  таком же обнаженном виде,  в каком она могла

быть,  находясь в одной с ним постели.  Откровенное, юное, но притом странно

снисходительное выражение ее лица ничуть не изменилось,  и Пелам отвернулся,

не  желая признавать его  смысла,  с  болью осознав вдруг всю глубину своего

смирения перед  Милдред  и  существование теперь  уже  не  преодолимой более

изоляции, исключавшей из его жизни всякую возможность испытать что-то новое,

настоящее.  В течение десяти лет тысячи принимавшихся ежедневно компромиссов

и  предосторожностей ради  того,  чтобы  жизнь была  сносной,  выделяли свои

дурманящие,  обезболивающие соки,  и  все,  что осталось от  его личности со

всеми ее возможностями, было заспиртовано словно образец в банке. Некогда он

презирал бы  себя за  такое пассивное подчинение обстоятельствам,  но сейчас

ему  была недоступна любая реальная самооценка,  ибо не  существовало больше

никаких критериев,  по  которым он  мог бы оценить себя;  непристойность его

положения была гораздо глубже,  чем у  этого жалкого,  вульгарного,  глупого

стада, окружавшего его.

   - Там что-то в воде, - Милдред махнула рукой вдоль пляжа.

   Пелам посмотрел в ту сторону, куда указывала ее поднятая рука. В двухстах

ярдах от них у воды собралась небольшая толпа;  волны лениво плескались у их

ног, они наблюдали за чем-то, что творилось на мелководье. Многие для защиты

от  солнца подняли над  головой газеты,  пожилые женщины стояли,  зажав юбки

между колен.

   - Ничего не  могу разобрать,  -  Пелам почесал подбородок;  его  внимание

отвлек человек с бородой,  стоявший выше него на краю набережной, - лицо не,

однако удивительно похожее на  него.  -  Как  будто ничего опасного.  Может,

выбросило на берег необыкновенную морскую рыбу.

   На террасе и на пляже все ожидали чего-то,  в предвкушении вытянув головы

вперед.  Чтобы  уловить любые  звуки  от  стоявшей в  отдалении группы,  они

приглушили  транзисторы,   и  по  пляжу,   подобно  громадной  черной  туче,

застилающей солнце,  волной  пробежало  молчание.  Почти  полное  отсутствие

всякого шума  и  движения после  стольких часов  надоедливой возни  казалось

странным и  жутким,  придавая тысячам смотрящих на море людей самоуглубленно

сосредоточенный вид.

   Стоявшая у  воды группа не двигалась с места,  даже ребятишки невозмутимо

разглядывали то,  что  привлекло внимание родителей.  Впервые за  все  время

обнажилась  узкая  полоска  пляжа:  беспорядочно брошенные  там,  наполовину

засыпанные  песком  транзисторы и  пляжные  принадлежности напоминали свалку

металлолома.  Постепенно пустоты заполнялись вновь прибывшими с  набережной,

однако маневр этот не привлек внимания застывшей у  воды группы.  Пеламу они

показались похожими  на  семейство кающихся  пилигримов,  которые,  совершив

длинный путь,  стояли теперь у священных вод,  терпеливо дожидаясь, пока его

животворные силы сотворят свое чудо.

   - Что же там происходит?  - спросил Пелам через несколько минут. - Группа

у воды по-прежнему не проявляла ни малейшего признака движения.  Он заметил,

что,  следуя линии берега, они выстроились не полукругом, а по прямой. - Они

вообще ни на что не смотрят.

   Марево  находилось теперь над  морем  всего  в  пятистах ярдах,  закрывая

контуры громадных валов.  Абсолютно непроницаемая вода  походила на  горячую

нефть; набегавшие время от времени на берег небольшие волны лениво уходили в

песок,  смешанный с  мусором и  пачками из-под сигарет,  оставляя после себя

маслянистые пузыри.  Пиная таким образом берег, море походило на поднявшееся

из глубин огромное морское животное, слепо пытающееся ухватиться за песок.

   - Милдред,  я  на  минутку схожу к  воде.  -  Пелам встал.  -  Там что-то

чудное...  -  он  запнулся и  показал на  пляж по другую сторону террасы.  -

Погляди - еще группа. Что бы это?..

   И снова, не отрывая взгляда от моря, в семидесяти пяти ярдах от террасы у

самой воды выстроилась вторая группа.  Всего на  пляже собралось уже человек

двести,  которые в полном молчании смотрели на море прямо перед собой. Пелам

заметил,  что  хрустит костяшками пальцев;  потом обеими руками ухватился за

парапет террасы,  чтобы удержаться и  не пойти туда.  Его останавливала лишь

толчея на пляже.

   На  этот  раз  интерес толпы  через несколько минут иссяк,  и  глухой гул

голосов послышался опять.

   - Бог знает, что они там делают. - Милдред повернулась к группе спиной. -

Вон еще одни. Наверное, ждут чего-то.

   И  действительно,  у  кромки воды  выросло уже  с  полдюжины таких групп,

стоявших почти на  одинаковом -  в  сотню ярдов -  расстоянии друг от друга.

Пелам  внимательно всматривался в  дальний  конец  бухты,  стараясь отыскать

какие-нибудь признаки моторной лодки.  Он  поглядел на часы.  Было почти три

тридцать.

   - Не  может  быть,  чтобы они  чего-нибудь ждали,  -  сказал он,  пытаясь

скрыть,  что  нервничает.  Под  столом его ноги беспокойно отбивали чечетку,

упираясь в засыпанный песком цемент. - Единственное, чего можно ждать, - это

спутник,  но его все равно никто не увидит.  Очевидно,  что-то в воде. - При

упоминании о спутнике он снова вспомнил Шеррингтона.

   - Милдред, ты не думаешь...

   Прежде  чем  он  успел  продолжить,  сзади,  под  странным углом,  словно

собираясь протиснуться к  парапету,  встал  мужчина,  вонзив в  спину Пелама

острое ребро своего стула.  Пока он  пытался привести мужчину в  равновесие,

Пелама окутал едкий запах пота и прокисшего пива. Он увидел его уставившийся

в  одну  точку,   остекленевший  взгляд,  шершавый,  небритый  подбородок  и

открытый,  подобно жерлу  орудия,  рот;  все  это  с  какой-то  импульсивной

жадностью было обращено к морю.

   - Спутник!

   Высвободившись,   Пелам  извернулся  и   посмотрел  на  небо.   Оно  было

бледно-голубое и  равнодушное,  без  единого самолета или птицы,  хотя нынче

утром  чайки  попадались в  двадцати милях от  берега словно в  предчувствии

шторма.  Яркий  свет  резал  глаза,  и  неясные  светящиеся точки  взмыли  и

судорожно заплясали по кругу на фоне неба.  Однако одна из них, появившаяся,

по-видимому,  на западном горизонте, непрерывно двигалась вперед по краю его

поля зрения, тусклым пятнышком приближаясь к нему.

   Вокруг них поднимались люди -  по полу заскрежетали передвигаемые стулья.

С  одного столика свалилось несколько бутылок.  Они  разбились на  цементном

полу.

   - Милдред!

   Под ними в  огромной,  беспорядочной,  простиравшейся,  насколько хватало

глаз, свалке люди медленно поднимались на ноги. Неясный шепот сменился более

настойчивым и  жестким звуком,  эхом отдававшимся над головой с обоих концов

пляжа.  Казалось,  весь пляж задергался и судорожно зашевелился. Лишь фигуры

людей  у  воды  оставались  недвижны.  Теперь  они  образовали вдоль  берега

сплошной заслон, закрыв собою море. К ним все время подходили новые и новые,

и в отдельных местах друг другу в затылок стояло до десяти человек.

   На  террасе все тоже теперь стояли.  Теснимые прибывающими,  толпы людей,

стоявших на пляже,  подавались вперед,  и располагавшееся под ними семейство

футов на двадцать отодвинулось к морю.

   - Милдред, ты нигде не видишь Шеррингтона? - Удостоверившись по ее часам,

что было ровно три тридцать, Пелам потянул ее за плечо, стараясь привлечь ее

внимание. Милдред посмотрела на него почти отсутствующим взглядом, в котором

застыло выражение полного непонимания.  -  Милдред!  Нужно выбраться отсюда!

Шеррингтон убежден,  -  хрипло прокричал он,  - что мы можем видеть какую-то

часть инфракрасных лучей,  исходящих от спутника, и лучи эти могут сложиться

в  такую систему,  которая приведет в движение ВМВ,  заложенные миллионы лет

назад, когда вокруг земли летали другие космические корабли. Милдред!..

   Их приподняло с мест так, словно они были абсолютно беспомощны, и прижало

к парапету.  Громадное скопище народа двигалось вниз,  к морю,  и вскоре уже

весь   пятимильный  склон   заполняли  фигуры   стоящих  людей.   Никто   не

разговаривал,  и  на  всех  лицах  застыло  одинаковое выражение озабоченной

углубленности в  себя,  какое бывает у людей,  когда они уходят со стадиона.

Позади них, в увеселительном парке медленно вертелось колесо, но его гондолы

были  пусты.  Пелам  оглянулся  на  опустевшую  площадку  для  развлечений в

какой-нибудь сотне  ярдов от  многотысячного сборища на  пляже.  Там,  среди

пустых павильонов, все еще кружились карусели.

   Он  быстро помог  Милдред перелезть через  парапет и  спрыгнул на  песок,

надеясь  выбраться на  набережную.  Но  стоило  им  завернуть за  угол,  как

напиравшая вниз толпа подхватила их и понесла назад через брошенные на песке

транзисторы.

   По-прежнему держась вместе,  они, когда немного спал напор давившей сзади

толпы,  смогли нащупать землю  под  ногами.  Вновь обретя равновесие,  Пелам

продолжал:

   - ...Шеррингтон считает,  что кроманьонец доходил от  страха до  безумия,

вроде гадаринских свиней, - большинство их захоронений обнаружено на берегах

озер. Рефлекс может оказаться слишком сильным, - он прервал свою речь.

   Гул  внезапно  утих,  и  громадное скопище,  запрудившее теперь  пляж  до

последнего  дюйма,  безмолвно  стояло,  обратив  лицо  к  морю.  Пелам  тоже

повернулся к  морю,  где туманное марево теперь уже всего в пятидесяти футах

от берега огромными клубами надвигалось на них. Слегка склонив головы набок,

передовая линия  толпы  безучастно взирала на  высоко вздымавшиеся валы.  От

поверхности воды  шло  яркое,  огромного  накала,  пульсирующее,  призрачное

сияние,  по  сравнению с  которым  воздух  на  пляже  казался серым,  отчего

неподвижные фигуры людей напоминали ряды надгробий.

   Наискось от Пелама,  ярдах в двадцати,  стоял впереди них высокий человек

со  спокойным,   задумчивым  выражением  лица  -   борода  и  высокие  виски

безошибочно указывали, кто он такой.

   - Шеррингтон!  -  закричал было Пелам.  Он невольно посмотрел при этом на

небо и почувствовал, как светящаяся точка обожгла ему сетчатку.

   На увеселительной площадке в пустом воздухе кружила позади них музыка.

   Потом, в каком-то внезапном порыве все, кто находился на пляже, двинулись

в воду.

Книго
[X]