Джером Биксби. Американская дуэль

 

   -----------------------------------------------------------------------

   Сборник "На суше и на море", 1970. Сокр.пер. - Н.Кондратьев.

   & spellcheck by HarryFan, 26 August 2000

   -----------------------------------------------------------------------

 

 

   Джо Дуллин меня зовут. Присматривал я за коровами старого Фэррела,  что

возле Лэйзи Эф, за Ручьем. Клеймить коров да напиваться в день  получки  -

вот и все, что было стоящего в моей жизни, пока я не увидел,  как  молодой

Бак Тэррэнт вытаскивает из кобуры револьвер.

   Вообще-то Бак всегда стрелял будь здоров. К примеру, на сотню футов  он

мог двенадцать раз подряд влепить пулю всего лишь в  дюйме  от  цели.  Но,

видит бог, его ухлопали бы, пока он вытаскивал револьвер.

   Я видел пару раз еще до этого, как он тренировался  на  Ручье.  Выберет

дерево, согнется в дугу, и, сдается мне, это он  представляет,  что  перед

ним Билли Кид или еще кто, да тут же хвать за  кобуру,  вцепится  корявыми

пальцами в рукоять, дернет,  как  черт,  и  уж  револьвер  выскакивает  из

кобуры, а Бак целится и бьет без промаха. Но все это занимало у него около

полутора секунд, и, к примеру, Билли Кид или шериф Бен Рэндольф из города,

да хоть даже и я, Джо Дуллин, могли срезать его всего за  полсекунды.  Так

вот, в тот раз, когда я ехал вдоль Ручья и увидел Бака  под  деревьями,  я

только ухмыльнулся, да и все.

   Он стоял лицом к старому вязу, к которому  прибил  игральную  карту  на

высоте четырех футов, аккурат там, где у человека сердце. Краешком глаза я

видел, как он согнулся.

   Выстрел  раздался,  когда  каменистый  склон  разделял  нас.  Я   опять

ухмыльнулся, представив себе неуклюжую повадку Бака.

   Несчастный он был парень. Другого слова и не подберешь.  Несчастный,  и

все тут. Костлявый недомерок лет восемнадцати, пучеглазый,  рот  до  ушей.

Свое прозвище он получил из-за золотых зубов, а не  из-за  того,  что  был

богат [Buck -  на  разговорном  языке  означает  "доллар",  "щеголь"].  Он

неплохо дрался и любил раздавать подзатыльники парням,  когда  в  точности

знал, что может поколотить их. Его отец умер года два назад, и  он  жил  с

матерью на маленькой ферме возле Ручья. Ферма была захудалая. Бак, бывало,

и пальцем не пошевелит, чтоб сделать чего-нибудь  по  хозяйству.  Изгороди

повалились, двор весь зарос, дом разваливался, а Бак знай  себе  слоняется

по городу,  норовя  сцепиться  с  кем-нибудь  в  салуне  "Еще  разок",  да

разъезжает по округе, или валяется под деревьями на берегу  Ручья,  или  -

вот как сегодня - тренируется в стрельбе, сокрушая деревья и камни.

   Похоже на то, что ему всегда хотелось стать самым сильным в округе.  Он

и ходить-то старался так и - уж потом мы узнали - только  и  думал,  когда

валялся на траве, как бы ему всех одолеть.

   Таким вот и был Бак Тэррэнт - низкорослый злобный паренек, опасный, как

гадюка, и всегда мечтавший стать над всеми.

   Никогда он таким не стал бы и за миллион лет - вот что  самое  смешное,

да и вроде жалость он вызывал.  Не  было  в  нем  настоящей  силы,  только

трусливая злоба, и все. А она-то может научить лишь одному - как побыстрей

управляться с оружием. Вот Бак и стал мерзким крысенком, готовым пробиться

в жизни любым способом, лишь бы пробиться.  Он  ограбил  бы  вас  тут  же,

стоило зазеваться.

   Я услыхал еще один выстрел и выехал на открытое место. Я  был  уже  так

близко, что видел десятку бубен, в которой Бак  просверливал  пулями  одно

отверстие за другим. Стрелял он будь здоров, я уже говорил.

   Потом заметил меня и вышел из-за дерева  -  револьвер  в  кобуре,  рука

спереди на поясе. Я придержал лошадь в десяти футах от него и стал  ждать,

что будет дальше.

   Ох и смешон же он был в своих мешковатых штанах,  в  грязной  клетчатой

рубахе, с большим револьвером на бедре!

   - Кого это ты собираешься  испугать,  Бак?  -  спросил  я,  окинул  его

взглядом с ног до головы и хмыкнул. - Ты выглядишь так же грозно,  как,  к

примеру, жена пастуха.

   - А ты сукин сын, - сказал он.

   Я весь подобрался и выпятил челюсть.

   - Поосторожней, ты, ублюдок, не то получишь по зубам и будешь  валяться

у меня в ногах.

   - А разве ты не сукин сын? - злобно сказал он.

   И тут, дьявол меня забери, я чуть не выпал из седла! Клянусь, я даже не

заметил, как он двинул рукой -  так  быстро  он  это  проделал!  Револьвер

просто возник невесть откуда.

   - Разве нет? - спросил он снова, и блестевшее от смазки отверстие  дула

показалось мне воротами в преисподнюю.

   Во рту у меня пересохло, я сидел в седле и прикидывал,  когда  он  меня

прикончит. Я держал руки так, чтоб он  их  все  время  видел,  и  старался

выглядеть как можно дружелюбнее: в самом деле, я ведь никогда не  ссорился

с Баком, разве что дразнил его изредка, да ведь не больше, чем другие.  Не

было у него особых причин убивать меня.

   Но лицо Бака было таким злобным и жестоким, как у  парней  вроде  него,

когда они вдруг сообразят, что в их руках жизнь и смерть.

   И вот еще почему я струхнул.

   Однажды я видел,  как  выхватывает  револьвер  Бэт  Мэстерсон.  Он  это

проделывал за полсекунды,  может  чуть  больше.  Вы  вряд  ли  увидели  бы

движение его руки, только услышали бы шлепок по рукояти и через  мгновение

- выстрел. Это требует длительной тренировки:  вмиг  выхватить  револьвер,

прицелиться и выстрелить. Тренировка и умение  начать  первым  -  вот  что

делает меткого стрелка. И сдается мне,  такие,  как  Бак  Тэррэнт,  всегда

стремятся стать меткими стрелками.

   Так вот, дуэль Мэстерсона с Джеффом Стюардом в Эбилине  выглядела  так:

шлепок, выстрел -  и  у  Стюарда  появился  третий  глаз.  Одно  движение,

быстрое, как молния. Но когда Бак Тэррэнт навел на меня револьвер у Ручья,

я ничего не увидел, совсем ничего. Он только согнулся, и тут  же  на  меня

глянуло дуло револьвера. Это могло  произойти  только  в  миллионную  долю

секунды, если секунду удалось бы разделить на миллион частей.

   Это было самое быстрое выхватывание револьвера, которое я видел в своей

жизни. Нет, не может рука человека с такой скоростью добраться до  кобуры,

ухватить и поднять тяжелый "писмейкер" ["Peacemaker" - марка револьвера, в

переводе на русский означает "миротворец"] по двухфутовой дуге.

   Это было ну никак невозможно - и все-таки произошло.  И  револьвер  был

направлен на меня.

 

 

   Я не произнес ни слова. Сидел себе в  седле  да  думал  обо  всех  этих

вещах, а моя лошадь тихо брела по склону, пока  не  остановилась  пощипать

травы. И все это время Бак Тэррэнт стоял в той же позе,  дикое  злорадство

горело в его глазах. Он знал, что может убить меня в любой момент и что  я

об этом знаю. Когда он заговорил, голос его дрожал, будто от сдерживаемого

смеха - да только недобрым был этот смех.

   - Что скажешь, Дуллин? - спросил он. - Достаточно быстро, а?

   - Да, Бак, достаточно быстро, - ответил я.

   Мой голос тоже здорово дрожал, но уж не от желания посмеяться.

   Бак сплюнул, с презрением глядя на меня. Он стоял на высоком  месте,  и

наши головы находились на одном уровне. Но я-то  чувствовал  себя  гораздо

ниже ростом.

   - Достаточно быстро! - фыркнул он. - Быстрей, чем кто-нибудь еще может!

   - Верно, это так, - сказал я.

   - Знаешь, как я это делаю?

   - Нет.

   - _Я думаю_, Дуллин. _Я думаю, что мой револьвер у меня  в  руке_.  Как

тебе это нравится, а?

   - Чертовски быстро, Бак.

   - Я только думаю - и он у меня в руке. Неплохое выхватывание!

   - Неплохое.

   - Ты чертовски прав, Дуллин. Быстрее всех!

   Я тогда не знал, что он хотел сказать, когда говорил: "Думаю,  что  мой

револьвер у меня в руке", но, будьте уверены,  у  меня  и  мысли  не  было

спросить его об этом. Глаза его горели так, что, казалось, вот-вот прожгут

дырки в ближайшем дереве.

   Бак снова сплюнул и оглядел меня.

   -  Знаешь,  Дуллин,  можешь  убираться  к  дьяволу.  Ты  вшивый,  богом

проклятый, трусливый сукин сын. - Он холодно усмехнулся.

   Он не оскорблял меня - просто нагло издевался. Я, бывало, бил по  морде

за меньшее: могу постоять за себя, если меня затронут. Но сейчас я начисто

забыл об этом.

   Он заметил, что я взбешен, стоял и наблюдал.

   - Да, это очень быстро, Бак, - сказал  я,  -  я  и  не  думаю  с  тобой

соревноваться. Ты хочешь убить меня, что ж, не могу препятствовать в  этом

и не подумаю вытаскивать револьвер. Нет, сэр, это уж точно.

   - Душа в пятки ушла, - ощерился он.

   - Может, и так, - согласился я. - Встань на мое место  и  спроси  себя,

что бы ты, черт побери, сделал.

   - Трусливая душонка! - прорычал он, тараща на меня свои наглые глаза.

   У меня плечи свело, а  рука  так  и  потянулась  к  револьверу.  Ничего

подобного никогда я еще не выслушивал.

   - Не буду я доставать револьвер, - сказал я. - Поеду-ка дальше, если ты

не против.

   Я осторожно взял поводья, повернул лошадь и стал спускаться по  склону.

Я чувствовал на себе его взгляд и все ждал пулю в  спину.  Да  ее  все  не

было. Потом Бак Тэррэнт крикнул:

   - Дуллин!

   Я повернул голову.

   - Ну?

   Он стоял все в той  же  позе.  Чем-то  напоминал  он  мне  сбесившегося

койота: и глаза желтоватые, и слишком уж рот разевал, выплевывая слова,  и

его большие кривые зубы блестели на солнце. Думается, его бешеное  желание

грубить шло от одного: он теперь поступал,  как  хотелось  ему  всегда,  -

нагло, безбоязненно, подло, и  только  потому,  что  выхватывал  револьвер

быстрее всех. Это прямо-таки сочилось из него, как яд.

   - Дуллин, - сказал он. - Часа в три я буду в городе.  Передай  от  меня

Бену Рэндольфу, что он сукин сын. Скажи ему, что он хоть и шериф, а  башка

его навозом набита. Скажи ему, пусть на глаза мне не попадается,  когда  я

буду в городе, лучше пусть убирается, совсем убирается отсюда. Передашь?

   - Передам, Бак.

   - Зови меня мистер Тэррэнт, ты, ирландский ублюдок.

   - Хорошо... мистер Тэррэнт,  -  сказал  я  и,  спустившись  со  склона,

направился к  дороге,  идущей  вдоль  Ручья.  Проехав  с  сотню  ярдов,  я

обернулся: Бак снова тренировался - согнулся, как по волшебству, револьвер

очутился в его руке, выстрелял...

   Я ехал в город, чтобы  сказать  Бену  Рэндольфу,  что  он  должен  либо

уехать, либо умереть.

 

 

   Бен был долговязым, тощим техасцем. Он приехал в  город  с  севера  лет

десять назад, прижился в аризонском климате  да  так  и  остался.  Он  был

хорошим шерифом - достаточно твердым, чтобы держать в руках большинство, и

достаточно мягким, чтобы управляться с остальными. За годы службы он  стал

еще более живым и проворным, чем раньше.

   Когда я рассказал ему о Баке, он  сгорбился  в  своем  кресле  и  начал

раскуривать трубку: зажег спичку, и она горела, пока не обожгла пальцы,  -

табака огонь и не коснулся.

   - Это точно, Джо? - спросил он.

   - Бен, я видел это четыре раза. Поначалу я глазам своим не  верил.  Да,

скажу я вам, он делает это быстро. Быстрее, чем вы, или Хиккок, или я, или

кто еще. Дьявол его знает, откуда это у него.

   - Но, - сказал Бен Рэндольф, зажигая другую спичку, - не  может  это  у

него так получаться. - Его голос звучал почти умоляюще: -  Такая  сноровка

вырабатывается медленно, очень медленно. Вы же знаете. Как  он  мог  этому

выучиться за несколько дней? - Он сделал паузу, попыхивая  трубкой.  -  Вы

уверены, Джо? - спросил он снова из-за клубов дыма.

   - Да.

   - И он хочет иметь дело со мной?

   - Так он сказал.

   Бен Рэндольф вздохнул.

   - Он несчастный малый, Джо, просто несчастный. Если бы не умер отец,  я

думаю, он не был бы таким. Мать не в состоянии направить  его  по  верному

пути.

   - Вы ведь отбирали у него револьвер раза два, а, Бен?

   - Угу. И из города его выгонял, когда он становился слишком уж  опасен.

Говорил ему, чтоб немедленно убирался домой и помогал матери.

   - Думаю, потому он и вызывает вас.

   - Да. И еще потому, что я шериф. Я лучше всех управляюсь с  револьвером

в округе, и он не хочет начинать с конца, это  не  но  нему.  Сразу  хочет

стать первым.

   - Он это может, Бен.

   Шериф снова вздохнул.

   - Понимаю. Если то, что вы сказали, правда, мне и в  самом  деле  плохо

придется. И все же я должен идти к нему. Вы же знаете, я не могу  оставить

город.

   Я поглядел на его руку, что лежала на коленях,  -  пальцы  дрожали.  Он

сжал пальцы в кулак - и кулак дрожал.

   - Вам надо бы уехать, Вен, - сказал я.

   - Да, конечно, - мрачно ответил он. - Но я не могу. Что  будет  с  этим

городом, если я сбегу? Разве кто-нибудь еще может  держать  его  в  руках?

Нет, черт побери. И вы это знаете.

   - Таких сумасшедших опасных негодяев, как он,  надо  бы  убивать.  -  Я

помялся. - И... может, выстрелить ему в спину, если уж нельзя  подстрелить

спереди?

   - Верно, - сказал Бен Рэндольф. - Рано или поздно  это  произойдет.  Но

что случится за это время? Сколько людей  будет  убито?  Это  и  есть  моя

работа, Джо, люди, которые могут погибнуть... Я должен встать между  Баком

и ими, понимаете?

   Я встал.

   - Да, Бен, понимаю, но хочу, чтобы вы не делали этого.

   Он выпустил клуб дыма.

   - У вас есть какие-нибудь соображения насчет того, что  он  "думает"  о

револьвере в руке?

   - Прямо ума не приложу. Может, он совсем рехнулся?

   Еще один клуб дыма.

   - Вы считаете, что я покойник, Джо, а?

   - Похоже, что так.

 

 

   В четыре пополудни Бак въехал в город с таким  видом,  словно  был  его

полным хозяином. Он сидел в своем потрепанном старом седле, как  раджа  на

слоне: правая рука низко на бедре и  чуть  отставлена.  В  своей  обвисшей

шляпе, лихо надетой набекрень,  с  вытаращенными  глазами,  он  при  своей

костлявой фигуре выглядел как огородное  пугало,  пытающееся  походить  на

человека, на сильного человека. Но ведь он и  в  самом  деле  был  сильным

человеком. Все в городе знали об этом от меня.

   Никто не произнес ни слова, пока он ехал по  улице  до  коновязи  перед

салуном. Да и разговаривать-то особенно было некому. Почти все попрятались

по домам, можно было заметить лишь легкое движение за окнами да  колыхание

занавесок.

   Только несколько человек сидели в креслах на верандах.  Кое-кто  стоял,

прислонившись к стене. Они быстро глянули на Бака и тут же отвернулись.

   Я находился неподалеку, когда Бак привязывал лошадь. Он с важным  видом

направился к салуну: правая рука на поясе, глаза горят адским пламенем.

   - Ты передал ему? - спросил он.

   Я кивнул.

   - Он придет к тебе, как ты сказал.

   Бак коротко рассмеялся.

   - Не нравится мне этот долговязый ублюдок. Я подожду. Сдается мне, я  в

два счета покончу с ним.

   Он глядел на меня, а  лицо  его  приняло  выражение,  какое  он  считал

подобающим его грубому, ворчливому тону. Чудно, но почему-то можно было  с

уверенностью сказать, что внутри он не такой.  Не  было  в  нем  настоящей

твердости и силы. Вся его грубость, вся жестокость умещалась в кобуре,  ну

а остальное в нем подлаживалось к этому.

   - Вот что, - сказал он. - Что-то не нравишься ты мне,  ирлашка.  Может,

мне и тебя придется прикончить. Что мне стоит, а?

   Так вот, единственно, почему я стою сейчас живой у дверей своего  дома,

- это то, что я сообразил: раз уж Бак имел шанс пристрелить  меня,  да  не

сделал этого, я должен спастись, должен - и все  тут.  И  еще  я  подумал:

вдруг, когда придет время выложить козыри, я смогу что-нибудь сделать  для

Бена Рэндольфа, если только сам господь бог мне поможет!

   Ничего я так не желал тогда,  как  находиться  в  комнате  у  окошка  и

смотреть, как Бак Тэррэнт собирается прикончить кого-то другого.

   - Нет, не сделаю я этого, - говорит Бак, мерзко ухмыляясь. - Ты  сходил

и сказал шерифу, как я велел тебе, проклятому ирлашке, овечьему пастуху  с

заячьей душонкой. Сказал ведь?

   Я кивнул, а у меня прямо челюсти свело от злости, да так, что  кожа  на

лице чуть не лопнула.

   Он ждал, что я пойду впереди него. И когда увидел, что я  не  двигаюсь,

расхохотался и пнул ногой дверь салуна.

   - Входи, ирлашка, - бросил он через плечо.  -  Я  поставлю  тебе  самую

лучшую выпивку.

   Я вошел вслед за ним, и он, тяжело ступая, направился прямо  к  стойке,

взглянул старому Меннеру в глаза и сказал:

   - Дай-ка мне бутылку самой лучшей отравы, что есть в твоем заведении.

 

 

   Меннер глядел на сопляка, которого вышвыривал отсюда  раз  двадцать,  и

лицо его стало прямо белым. Он повернулся, взял с полки бутылку и поставил

на стойку.

   - Два стакана, - сказал Бак Тэррэнт.

   Меннер осторожно поставил два стакана.

   - Чистых.

   Меннер отполировал  два  других  стакана  полотенцем,  поставил  их  на

стойку.

   - Ты ведь не возьмешь денег за выпивку, а, Меннер? - спросил Бак.

   - Нет, сэр.

   - И впрямь, что бы ты с ними делал? Отнес бы домой и  потратил  на  эту

толстую телку, свою жену, да на свое отродье, этих двух недоумков. А?

   Меннер кивнул.

   - Черт побери! Они не стоят такого беспокойства, верно?

   - Нет, сэр.

   Бак заржал, взял стаканы, протянув один мне. Он оглядел салун и увидел,

что там почти пусто: Меннер за стойкой, в конце зала пьяница, уснувший  за

столом, уронив голову на руки, да маленький человечек в шикарном городском

костюме, сидевший со стаканом в руке у окна и глазевший на улицу.

   - Где все? - спросил Бак у Меннера.

   - Да ведь, сэр, похоже, они дома. Почти все по домам  сидят,  -  сказал

Меннер. - Жаркий сегодня денек. Вот и все и...

   - Бьюсь об заклад, он будет еще жарчей, - резко бросил Бак.

   - Да, сэр.

   - Сдается мне, им это будет не по нутру, если день будет жарчей. А?

   - Да, сэр.

   - Ну а я все же собираюсь его подогреть, слышишь ты, старый ублюдок, да

так, что все это почувствуют.

   - Раз вы сказали, сэр, значит, так и будет.

   - Может, и для тебя будет слишком жарко. Ну да, так  и  будет.  Что  ты

думаешь об этом?

   - Я... я...

   - Ты ведь выгонял меня отсюда. Помнишь?

   - Д-да... но я...

   - Гляди сюда! - Бак только сказал - и револьвер появился у него в руке,

тут как тут, а сам и рукой не шевельнул, ни на дюйм.

   Я смотрел на Бака: рука  его  лежала  на  стойке  у  стакана,  и  вдруг

револьвер очутился в ней, нацеленный прямо в живот Меннера.

   - Понимаешь, - сказал Бак, ухмыляясь и глядя на искаженное страхом лицо

Меннера, - я могу влепить пулю, куда захочу. Показать?

   Его револьвер рявкнул, пламя сверкнуло над стойкой,  и  на  зеркале  за

стойкой появилась черная дырка с паутиной трещин.

   Меннер стоял, а кровь стекала ему на шею с разорванной мочки уха.

   Револьвер Бака снова  рявкнул  -  и  другая  мочка  Меннера  окрасилась

кровью. А револьвер Бака был уже в  кобуре  -  он  попал  туда  с  той  же

скоростью, как и выскочил.

   - Ну, пока хватит, - сказал Бак. -  Выпивка  хороша,  и,  сдается  мне,

должен же кто-то мне подавать ее, а ты, старый осел, больше всего годишься

для такой работы.

 

 

   Он больше и не глянул на Меннера. Старик,  весь  дрожа,  прислонился  к

полке за стойкой, две красные струйки стекали ему на шею, заливая воротник

рубашки. Я видел, как ему хочется дотронуться до пораненных мест,  узнать,

что там и как, но он боялся поднять руку.

   Бак уставился на маленького человечка в городском костюме, сидевшего  у

окна. Тот повернулся на звук выстрелов и сидел, глядя прямо на Бака.  Стол

перед ним был мокрым: видно, резко повернувшись,  незнакомец  разлил  свою

выпивку.

   Бак оглядел шикарный костюм парня, его маленькие усики и ухмыльнулся.

   - Пошли, - сказал он мне, взял стакан и слез с табуретки  у  стойки.  -

Узнаем, что это за франт.

   Бак пододвинул стул и сел лицом к входной двери, да и окно он  мог  так

видеть.

   Я взял другой стул и тоже подсел к незнакомцу.

   - Хорошая стрельба, верно? - спросил Бак у маленького франта.

   - Да, - сказал тот. - Отличная стрельба.  Признаюсь,  она  меня  просто

поразила.

   Бак грубо захохотал.

   - Она и старое чучело поразила, - он повысил голос:  -  Скажи,  Меннер,

ведь ты поражен?

   - Да, сэр, - полным боли голосом ответил Меннер из-за стойки.

   Бак с ног до головы оглядел парня. Его  наглые  глаза  шныряли  вниз  и

вверх: по шикарному жилету, полоске галстука, острому личику с узким ртом,

усиками и черными глазами. Он долго-долго смотрел  ему  в  глаза,  а  тот,

казалось, ничуть не испугался.

   Бак глядел на маленького франта, а маленький франт глядел на Бака.  Так

оно продолжалось некоторое время, а потом Бак опустил  глаза.  Он  пытался

держаться - как и до этого - с наглой настороженностью.  Да  только  плохо

ему это удавалось.

   - Ты кто, мистер? - хмуро и злобно спросил он. - Никогда не видел  тебя

в здешних местах.

   - Меня зовут  Джэкоб  Прэтт,  сэр.  Я  направляюсь  в  Сан-Франциско  и

дожидаюсь здесь вечернего поезда.

   - Торговец?

   - Простите?

   Лицо Бака вмиг стало угрожающим.

   - Ты слышал меня, мистер. Ты торговец?

   - Я слышал вас, молодой человек, но я  ничего  не  понимаю.  Вы  хотите

знать, не музыкант ли я, играющий на барабане? [drummer  -  барабанщик,  в

разговорном языке - коммивояжер, торговец]

   - Нет же, проклятый осел! Я хочу  знать,  чем  ты  торгуешь?  Ядовитыми

снадобьями? Выпивкой? Мылом?

   - Что вы... Я ничем не торгую. Я профессор, сэр.

   - Ну и ну, будь я проклят! - Бак поглядел на него с некоторой  опаской.

- Перфессор, а? И чего же?

   - Психологии, сэр.

   - Чего это?

   - Это наука о поведении человека, о причинах, толкающих его на  те  или

иные поступки.

   Бак прямо заржал, и снова в его голосе появилось рычание.

   - Ну, перфессор,  ты  попал  туда,  куда  надо.  Я  покажу  тебе  самую

настоящую причину, почему люди поступают так или иначе! Перво-наперво, я и

есть та главная причина в этом городе... Ха-ха!

   Его рука лежала  на  столе  -  и  вдруг  "писмейкер"  очутился  в  ней,

нацеленный прямехонько в четвертую пуговицу профессорова жилета.

   - Ну, понял?

   Маленький человечек глаза вытаращил.

   -   Да,   да,   -   сказал   он   и   уставился   на   револьвер,   как

загипнотизированный.

   Чудно, да и только. Он ничуть не испугался, а только вроде  как  сгорал

от любопытства.

   Бак опять уставился на профессора с  той  же  настороженностью,  что  и

прежде. С минуту он сопел, кривя рот.

   Потом сказал:

   - Вы образованный человек, верно? Думаю, много выучили  всего.  Или  не

так?

   - Да, я полагаю, что так.

   - Ну вот...

   И снова Бак вроде замялся. Револьвер  в  его  руке  опустился,  и  дуло

уткнулось в стол...

   - Вот что, - сказал он медленно, - может, вы скажете мне, как это, черт

возьми...

   Он умолк, и профессор сказал:

   - Вы хотели сказать...

   Бак глядел на  профессора,  его  вытаращенные  глаза  сузились,  глупая

ухмылка бродила по зверской роже.

   - Вы скажете мне, что тут правда, а что вранье, с моим револьвером?

   - Но зачем здесь револьвер? Разве его присутствие меняет что-нибудь?

   Бак постучал тяжелым стволом по столу.

   - Эта штука меняет чертову уйму вещей. Будете спорить?

   - Только не с револьвером, - спокойно сказал  профессор.  -  Он  всегда

побеждает. Однако я намерен беседовать с вами, если только будете говорить

вы, а не револьвер.

 

 

   Я был прямо  потрясен  профессоровой  храбростью:  того  и  гляди,  Бак

потеряет терпение и начнет разбрасывать свинец.

   Но тут вдруг револьвер Бака снова оказался в  кобуре.  Я  заметил,  что

профессор опять словно удивился.

   - Нервы у вас будь здоров, перфессор, - сказал Бак, блудливо ухмыляясь.

- Может, вы как раз и знаете то, что мне нужно.

   Как Бак ни пыжился, все равно было видно,  что  профессор  снова  побил

его, словами - против револьвера, глазами - против глаз.

   - Что же вы хотите знать? - спросил профессор.

   - Это... ну, - сказал Бак, и опять револьвер очутился в его  руке  -  и

впервые при этом его лицо вместо того, чтобы стать жестоким и  угрожающим,

осталось нормальным - глуповатым и немного растерянным.

   - Как... как я вот это делаю?

   - Хорошо, я вам объясню, - сказал профессор, - но, может быть, вы  сами

ответите на свой вопрос, если расскажете все с самого начала.

   - Я... - Бак покачал головой, - ну ладно, это получается тогда, когда я

думаю о револьвере в моей руке. В первый раз такая штука случилась сегодня

утром. Я  стоял  у  Ручья,  где  всегда  тренируюсь,  и  мне  страсть  как

захотелось, чтобы я выхватывал револьвер быстрее всех на свете, прямо чтоб

совсем ни секунды не проходило. И это случилось. Револьвер был в моей руке

точь-в-точь, как сейчас. Я только протягивал руку  вперед...  и  револьвер

тут же оказывался в ней. Господи, я чуть не свалился наземь - так обалдел.

   - Понимаю, - сказал  профессор  медленно.  -  Вы  просто  думаете,  что

револьвер в вашей руке?

   - Ну да, вроде того.

   - Вы не могли бы проделать это еще раз, если нетрудно,  -  и  профессор

наклонился вперед, чтобы видеть кобуру Бака.

   Револьвер Бака появился в его руке.

   Профессор глубоко вздохнул.

   - Теперь подумайте, что он у вас в кобуре.

   Так оно и случилось.

   - Вы ни разу не двинули рукой, - сказал профессор.

   - Точно так, - сказал Бак.

   - Револьвер просто внезапно возникал в вашей руке.  И  затем  таким  же

образом возвращался в кобуру.

   - Верно.

   - Телекинез, - торжественно сказал профессор.

   - Теле... что?

   - Телекинез, или перемещение материальных объектов мысленной энергией.

   Профессор наклонился и внимательно осмотрел кобуру с револьвером.

   - Да, это  так.  Трудно  было  поверить  сразу,  но  теперь  я  убежден

окончательно.

   - Как вы сказали?

   - Т-е-л-е-к-и-н-е-з.

   - Ну, и как я это делаю?

   - Ничего не могу  вам  ответить.  Этого  никто  не  знает.  Проводилось

довольно много опытов, отмечено  немало  фактов  телекинеза.  Но  о  таком

поразительном случае, как ваш, я даже не слышал.  -  Профессор  наклонился

над столом. - А вы можете, молодой  человек,  проделывать  это  с  другими

предметами?

   - С какими еще предметами?

   - С бутылкой на стойке, например.

   - Не пробовал.

   - Попробуйте, прошу вас.

   Бак уставился  на  бутылку.  Она  покачнулась,  еле  дрогнула  и  опять

застыла. Бак пялился на нее изо всех сил, чуть глаза не  вылезли.  Бутылка

задрожала.

   - Черт, - сказал Бак. - Вроде не могу, не получается у  меня  думать  о

ней так, как думаю о револьвере.

   - Попытайтесь переместить этот стакан на столе, - сказал  профессор,  -

он легче бутылки и расположен ближе.

   Бак уставился на стакан. Тот немного проехался по столу, чуть-чуть. Бак

взвыл, как собака, и, схватив стакан, швырнул его в угол.

   - Видимо, - сказал профессор, подумав,  -  вы  можете  проделывать  это

только  с  вашим  револьвером,  ведь  ваше  желание  очень   велико.   Оно

освобождает  или  создает  некие  психические  силы,  они-то  и  позволяют

совершать это действие. - Он помолчал, задумавшись. - Молодой  человек,  а

вы не могли бы переместить ваше оружие, скажем, на тот конец стойки?

   - Это еще зачем? - подозрительно спросил Бак.

   - Мне бы хотелось установить, на какое расстояние действует ваш фактор.

   - Нет, - злобно сказал Бак. - Черта с два я это сделаю. Я отправлю туда

свой револьвер, а вы вдвоем  на  меня  наброситесь.  Не  нужны  мне  такие

фокусы. Спасибо.

   - Как угодно, - сказал профессор спокойно. - Я  предлагал  это  в  виде

научного опыта.

   - Ну да, - сказал Бак. - Хватит с меня твоей науки, не  то  в  проделаю

другой опыт: узнаю, столько нужно дырок проделать в тебе,  прежде  чем  ты

загнешься.

   Профессор откинулся на стуле и  взглянул  Баку  прямо  в  глаза.  Через

минуту Бак отвел взгляд.

   - Куда же запропастился этот поганый трусливый  шериф?  -  рявкнул  он,

поглядев в окно, потом покосился на  меня.  -  Ты  передал  ему,  чтоб  он

пришел, а?

   - Да.

   Несколько минут мы сидели молча.

   Профессор сказал:

   - Молодой человек, вы не смогли бы поехать со мной в Сан-Франциско? Я и

мои коллеги были бы весьма благодарны вам за возможность  исследовать  ваш

столь необычный дар. Мы смогли бы даже оплатить вам то время...

   Бак расхохотался.

   - Пошел ты к черту, мистер. У меня есть идеи почище, настоящие  большие

идеи. Нет на свете человека, кто мог бы побить меня! Я доберусь  до  Билли

Кида... Хиккока... До всех. Когда я  буду  входить  в  салун,  они  станут

подавать мне выпивку. Вхожу в банк, мне уступают очередь. Ни один законник

от Канады до Мексики не остановится в городе, где буду я. Ну, черт возьми,

можете вы мне это дать, вы, поганый маленький франт?

   Профессор пожал плечами.

   - Ничем не могу помочь вам.

   - То-то и оно.

   Вдруг Бак взглянул в окно, вскочил со стула.

   - Рэндольф идет! Вы оба  оставайтесь  здесь  -  может,  я  вас  оставлю

живыми. Перфессор, я хочу еще потолковать  с  тобой  об  этом  телекинезе.

Вдруг я смогу направлять и пули в полете. Оставайтесь здесь. Понятно?

   Он повернулся и выскочил за дверь.

   Профессор сказал:

   - Он не сумасшедший?

   - Рехнулся, как объевшийся ядовитой травы бычок, - ответил я. -  Видно,

этим он и кончит. Безобразная тварь, ненавидит всех,  но  теперь-то  он  в

седле, и все остальные должны уступать ему дорогу.

   Я с подозрением посмотрел на профессора.

   - Послушайте, профессор. Вот вы говорили что-то о телекинезе. Это так и

есть?

   - Абсолютно точно.

   - И он в самом деле думает о револьвере в своей руке?

   - Именно.

   - И быстрее всех выхватывает его?

   - Невероятно, но так. Фактора времени практически не существует.

   Я встал. Никогда я не чувствовал себя так скверно, как сейчас.

   - Пошли, - сказал я. - Посмотрим, как там будет.

   Будто у меня появились какие-то сомнения в способностях Бака. Мы  вышли

на веранду и приблизились к перилам. Возле нас появился Меннер. Он повязал

голову полотенцем, на котором проступали  красные  пятна.  Он  смотрел  на

Бака, и ненависть была на его лице.

 

 

   Улица была пуста. Только Бак стоял футах в двадцати от нас, да в  конце

ее шел шериф Бен Рэндольф, медленно ступая по густой пыли.

   Несколько человек стояли на верандах, прижавшись  к  стенам  и  дверям.

Никто не сидел - все понимали, что сейчас произойдет.

   - Будь все проклято, - сказал я хрипло. - Бен слишком хороший  человек,

чтоб вот так его убивали. И кто его убьет? Какой-то псих, черт  знает  что

делающий со своим револьвером.

   Я почувствовал, что профессор смотрит на меня, и обернулся.

   - Так почему же, - сказал он, - вы все не выступите против него? Десять

человек вполне могли бы его окружить.

   - Нет, это не годится, - сказал я. - Это  не  пройдет.  Кто-то  из  нас

должен выйти первым и остановить его. Каждый из нас  должен  выйти  против

Бака Тэррэнта, но всем сразу нельзя.

   - Понимаю, - сказал профессор.

   - Боже, - я в отчаянии сжал кулаки, - как бы мне  хотелось,  чтобы  его

револьвер вернулся в кобуру или провалился куда-нибудь!

   Лен и Бак были футах в сорока друг от друга. Бен шел твердо, и рука его

лежала на рукоятке револьвера. Думаю, он надеялся, что Бак  не  убьет  его

первым выстрелом, и он сможет ответить.

   Профессор как-то чудно смотрел на Бака.

   - Надо его остановить, - сказал он.

   - Ну что же, остановите, - ядовито сказал я.

   - Видите  ли,  -  продолжал  он,  -  у  всех  нас  есть  способность  к

телекинезу. Я полагаю, что ее можно привести  в  действие  либо  неистовой

верой, либо сильнейшим желанием. Если исходить из этого положения...

   - Черт вас побери, вы слишком много говорите, - со злостью сказал я.

   - Это ведь ваша идея, - сказал профессор, продолжая глядеть на Бака.  -

Помните, вы говорили, что вам хотелось бы, чтобы его револьвер очутился  в

кобуре. В конце концов, если мы вдвоем выступим против одного...

   Я обернулся и посмотрел на профессора, будто видел его впервой.

   - Верно! - сказал я. - Господи... неужели мы сможем это сделать?

   - Мы можем попытаться, - сказал он. - Мы знаем, что это возможно, а это

почти выигранная битва. Раз он может, значит это возможно и для других. Мы

должны хотеть сильнее, чем он.

 

 

   Бен и Бак были уже футах в двадцати друг от друга. Бен остановился.

   У него был усталый голос, когда он сказал:

   - К твоим услугам, Бак.

   - Ты, поганый шериф! - завизжал Бак. - Вонючий подонок!

   - Не нужно оскорблять меня, - сказал Бен. - Этим ты меня не заденешь. Я

могу говорить с тобой оружием, если ты готов.

   - Я всегда готов, бобовый ты  стручок!  -  взревел  Бак.  -  Может,  ты

выхватишь револьвер первым?

   - Думайте о его оружии, - громко прошептал профессор. -  Выбросьте  все

из головы и думайте, что он не может это сделать! Думайте! Думайте!

   Бен Рэндольф схватился за кобуру, а в руке Бака уже был "писмейкер". Мы

с профессором как статуи застыли на веранде, думали  только  о  револьвере

Бака, глядели на него, затаив дыхание.

   Револьвер Бака заговорил. Пуля взбила пыль у ног Бена.

   Бен уже наполовину выхватил револьвер.

   Дуло револьвера Бака смотрело вниз, он изо всех  сил  старался  поднять

револьвер, так, что рука побелела. Он стрелял и стрелял, и  пули  взбивали

пыль у ног Бена.

   Бен выхватил револьвер и прицелился.

   Бак продолжал буровить пыль под его ногами.

   Потом Бен выстрелил. Бак вскрикнул, револьвер выпал из  его  руки.  Бак

пошатнулся и сел прямо в пыль, кровь хлестала у него из плеча. Мы подошли,

чтобы поднять его.

 

 

   Профессор и я рассказали Бену, как у нас все получилось. Больше  никому

мы не рассказывали. Думаю, он нам поверил.

   Бак отсидел две недели в городской кутузке, а потом год в тюрьме  штата

за угрозы шерифу. Прошло уже шесть лет, как его  не  видно  и  не  слышно.

Никто не знает, что с ним, да и не очень-то стараются узнать.

   Пока он сидел в городской тюрьме, профессор  целыми  днями  толковал  с

ним, даже отложил свою поездку.

   Как-то вечером он сказал мне:

   - Тэррэнт больше этого никогда не повторит. Никогда - даже левой рукой.

Выстрел окончательно разрушил его веру. Я разузнал у него все, что мог,  и

теперь моя работа окончена.

   Профессор уехал в Сан-Франциско, там он занимался  своими  опытами.  Он

ими занимается и по сей день. Никак не может забыть, что случилось  в  тот

день с Баком Тэррэнтом. Ничего подобного у него так и  не  получилось.  Он

писал  мне,  что  ему  не  удалось  больше  проявить  свою  способность  к

телекинезу. Говорит, пробовал тыщу раз, даже и перышка не смог сдвинуть  с

места.

   Вот он и думает, что, мол, мне одному  удалось  повлиять  на  револьвер

Бака и спасти Бену жизнь.

   Я частенько думал обо всех этих чудных штуках. Может, у профессора веры

не хватает, слишком много он всего знает, сомневается - вот у него  ничего

и не выходит. Не верит по-настоящему даже  тому,  что  видит  собственными

глазами.

   Как там ни крути, в общем он хочет, чтобы я приехал в  Сан-Франциско  и

чтобы он делал со мной опыты. Может, когда и соберусь. Но не похоже, что я

найду когда-нибудь свободное время.

   Дело в том, что у меня-то веры хватает, даже с избытком.  Что  вижу,  в

это и верю. Так вот, когда Бен в прошлом году ушел в отставку, я занял его

пост - ведь у меня самый быстрый револьвер в здешних местах. А вернее,  во

всем мире. Может, если бы я не был таким смирным да миролюбивым, я бы стал

знаменитостью.