Николай Близнаков. На Земле без перемен

 

   -----------------------------------------------------------------------

   Журнал "Звезда Востока", 1978, N 1. Пер. с болг. - Н.Потаюк.

   & spellcheck by HarryFan, 10 August 2000

   -----------------------------------------------------------------------

 

 

   Итак, я остался один... Совсем один -  в  этом  чужом,  безжизненном  и

грозном мире, где наше Солнце, такое  яркое  и  ласковое  для  живущих  на

Земле, кажется холодной, сверкающей звездой...

   Вокруг - каменистая пустыня. Куда ни  посмотришь  -  камень  и  камень.

Скалы с острыми, рваными краями, застывшие в первозданной  форме.  Камень,

иссеченный   метеоритами,   падавшими   веками,   тысячелетиями...   Из-за

непривычно близкого  горизонта  поднимается  огромный  свинцово-серый,  до

синевы,  шар  Нептуна.  В  его  мертвенном  свете  еще   грознее   кажется

безрадостный   пейзаж.   Угольно-черные   тени,    отброшенные    скалами,

укорачиваются и очерчиваются резче.  И  -  тишина...  Тишина,  от  которой

звенит в ушах и душу  охватывает  леденящее  чувство  одиночества.  Тишина

Космоса, которую не может знать человек, никогда не покидавший Землю...

 

 

   Я сидел на обломке скалы, стираясь осмыслить случившееся.

   Катастрофа в Космосе... Что-то  абстрактное,  бесконечно  далекое.  Уж,

конечно, этого не могло случиться с нашей экспедицией.

   Но  -  случилось...  Взрыв  прогремел,  когда  наш  корабль,  красавица

"Эйфория", совершил посадку  на  Тритоне  -  спутнике  Нептуна,  куда  нас

послали для установки автоматической станции.

   Взрыв вспорол бок ракеты. Воздух вырвался через эту зияющую рану. Клод,

Глез и Андрей погибли мгновенно. Я, к счастью (к счастью  ли),  отправился

осматривать астероид и потому остался жив.

   Если бы мореплаватель древности увидел свое судно, изувеченное ударом о

подводный  риф...  Если  б  он  остался  в  одиночестве  на  голой  скале,

затерянной в океане, удаленной от судоходных путей, он понял бы меня.

   Но ждать было нечего. Я заставил себя встать и  подняться  по  трапу  в

"Эйфорию".

 

 

   Тщательно осмотрев ракету, я пришел к  выводу,  что,  если  бы  удалось

исправить электричество, - а это показалось возможным,  -  то  я  смог  бы

прожить несколько месяцев в пилотской кабине.

   На помощь с Земли  я  не  рассчитывал.  Послать  экспедицию  на  Тритон

нелегко. К тому же я знал, что взрыв произошел во время радиосеанса.  Клод

собирался сообщить о нашем  благополучном  прибытии.  На  Земле,  конечно,

слышали взрыв и могли подумать, что все мы погибли. А сообщить, что это не

так, я не мог. Взрыв уничтожил радиотелевизионную систему.

   Я геолог, астрофизик, в технике профан. Отремонтировать ракету? Нет, об

этом нечего и мечтать...

   В тридцать шесть лет  человек  редко  думает  о  смерти.  Кажется,  что

впереди еще целая жизнь.  И  сейчас,  перед  лицом  неизбежной  гибели,  я

растерялся.

   На Земле у меня - жена, сын, родители. Потерять меня - для них огромное

горе. Прежде - неисцелимое. Но теперь все по-другому.  На  Земле  хранятся

клетки моего организма с закодированным в них моим  разумом.  Генетикам  и

неврологам  предстоит  воссоздать  при  их  помощи  человека,   ничем   не

отличающегося от меня. Да, для близких - это благо. Я это знаю и все же...

Ведь Он - это не Я! Жить будет Он, а я должен погибнуть! Погибнуть!.. Ужас

неотвратимости настиг меня.

   Первобытный, животный ужас... И разве может успокоить мысль,  что  там,

на Земле, будет жить моя точная копия и все будут уверены, что это и  есть

я, Питер Тал...

   Не может быть, чтоб между нами не существовало  различий.  Человеческий

организм настолько сложен, настолько переплелись в  нем  наследственное  и

благоприобретенное,  на  его  психическую  жизнь  так  неотвратимо  влияет

подсознание, что в духовные глубины  личности  не  может  (я  был  в  этом

уверен!) проникнуть ни самый  искусный  скальпель,  ни  самый  совершенный

аппарат.

   Я - это я, и меня нельзя повторить!

 

 

   Наверно, я был близок к сумасшествию...

   Чтобы отвлечься, я прошел в библиотеку и, порывшись  в  каталоге,  взял

три микрофильма: "Робинзон Крузо", "Таинственный  остров"  и  "Космические

приключения".   Вернувшись   в   пилотскую   кабину,   включил   аварийную

осветительную сеть - ее аккумуляторы, к  счастью,  уцелевшие  при  взрыве,

должны, были обеспечивать энергию в течение семидесяти двух  часов.  Потом

подключил  один  из  микрофильмов,  сделал   себе   коктейль   и,   удобно

расположившись в кресле, погрузился в чтение  старого,  но  не  стареющего

повествования  о  мужественных  людях,  никогда  не  терявших  присутствия

духа...

   Устав читать, я лег в постель.

   Сон вернул силу  духа  и  способность  рассуждать.  Хотелось  сразу  же

взяться за работу - прежде всего, за восстановление герметичности корабля.

   Четверо земных суток промучился с ремонтом  обшивки,  но  герметичности

добился только через неделю. Несколько раз приходя в отчаяние,  хотел  все

бросить. Но вот очередные испытания показали, что задача решена. Я чуть не

заплакал от радости: "Эйфория" возвращалась к жизни!

   Оставались двигатели. Это была адская работа, требовавшая  невероятного

напряжения всех умственных и физических сил. Но ведь мне  надо  вернуться!

Во что бы то ни стало вернуться на Землю! И я работал как одержимый.

   Читал учебники, справочники. Думал, пробовал,  искал.  В  конце  концов

наступил момент, когда я почувствовал себя Леонардо  да  Винчи,  Эдисоном,

Эйнштейном. Я победил!

   Закончил приготовления, отдохнул -  ведь  мне  предстоял  путь  в  пять

миллиардов километров, и вести ракету должен я сам, без Электронного мозга

(тоже поврежденного взрывом) и автопилота.

   И вот, наконец, старт!

   "Эйфория" понеслась к Солнцу. Только в этот  момент  я  в  полной  мере

ощутил, что значит слово "Эйфория" - радость! Я был точно всадник на коне,

и как прекрасно, что моим конем оказался чудесный космический  корабль!  Я

чувствовал себя на верху блаженства. Хотелось петь - я пел. Хотелось вечно

лететь к МОЕЙ Земле, и в то же время я жаждал сию же минуту оказаться там!

   Я был горд, беспечен и смел.

   Я был счастлив!

   Я  рассчитал,  что  достигну  Земли  через  три  месяца.  Затем  неделя

карантина - и я дома. Все будет по-иному. Теперь-то я уж  ничего  не  буду

откладывать! Прежде всего повезу Аллу в Медвежью  пещеру,  заветные  места

моего детства.  С  ними  связано  так  много!  Сыну  -  немедленно  подарю

подводный дом, купленный перед отлетом.

   А мой отец - представляю его удивление, когда он услышит, какие сложные

задачи пришлось решать его сыну! Ведь он всегда так  подшучивал  над  моей

"технической бездарностью"! С каким интересом он станет слушать рассказ  о

днях на Тритоне!

   Мама? Ей будет достаточно увидеть меня и обнять...

   Когда "Эйфория" пересекла орбиту Марса, я почувствовал себя  дома.  Что

значат миллионы километров, когда позади - миллиарды?

   Быть может, меня уже заметили? Но я  мог  установить  связь  только  на

расстоянии нескольких сотен километров - это было пределом  для  маленькой

УКВ-станции, единственной станции, работавшей на корабле.

   Я приближался к Земле!

 

 

   Орбитальная станция приняла меня двадцать девятого июня.

   В карантинном изоляторе  дежурный  сообщил,  что  скоро  прибудет  член

Космического Совета.

   Такое внимание меня не удивило - все-таки прибыл я с  Тритона,  да  еще

при чрезвычайных обстоятельствах.

   В ожидании члена Совета самое лучшее  было  выспаться,  и  я  утонул  в

мягком покое постели, с наслаждением предвкушая все, что можно  успеть  за

шесть дней карантина, - увидеться  с  близкими,  узнать  новости,  ощутить

пульс человечества. Я горел желанием как  можно  скорее  влиться  в  жизнь

родной планеты...

   - Боже мой, Питер! - услышал  я  сквозь  сон  знакомый  голос.  -  Черт

побери! Как хочется тебя обнять!

   Комнату перегораживала прозрачная стена, за которой стоял Мартин  Блинд

- когда-то я слушал у него курс геологии.

   - Мартин! - вскочил я. - Уж не ты ли тот член Совета, о котором говорил

дежурный? - Я вспомнил, что Блинд занимал важный пост в Контрольной группе

Космического Совета.

   - Конечно, - улыбнулся он. Прозрачная стена пропускала звук.  -  Доктор

Жуковский прилетел тоже, но  он  предпочел  увидеться  с  тобою  позже.  К

сожалению, эта стена мешает пожать твою руку, но скоро...

   - Мартин, Мартин, сколько я должен тебе рассказать!

   - Знаю, Питер, поэтому я и  здесь.  Сгораю  от  нетерпения.  Но  прежде

должен заявить: ты герой, Питер, настоящий герой!

   Я смутился, хотя в этих словах была доля истины.

   - Расскажи, Питер, что там произошло?

   -  Представь,  Мартин,  в  причинах  аварии  я  не  разобрался.   Нужны

специалисты. Это случилось вскоре после посадки. Я находился вне  корабля,

а Клод, Глез и Андрей - внутри, без скафандров. Мгновенное удушье... Ну, а

корабль...  прорвало  обшивку,  повредило  электроустановку  и  двигатели,

разрушило  систему  связи  и  Электронный   мозг...   Я   был   опустошен,

деморализован...

   - Понимаю.

   - А потом принялся за дело. После месяца напряженной работы  отправился

в путь. Ракету вел сам.

   - Да-а... - Мартин вытащил пачку сигарет. - Тебе не могу предложить, но

я закурю... Гм...

   Что-то в его тоне меня обеспокоило. Хорошо зная Мартина, я  понял,  что

он угнетен, расстроен.

   - Мартин, я так хочу поскорее увидеться со своими и выйти отсюда!

   Он вздохнул и посмотрел мне прямо в  глаза  серьезным,  сосредоточенным

взглядом. Сочувствие, которое я в нем прочитал, меня испугало.

   - И герои устают, Питер, но ты должен выдержать еще один удар.

   - Какой удар? Говори быстрее! Что-нибудь с Аллой?

   - Нет.

   - С родными? С Землей?

   - Нет, нет, со всеми  благополучно.  Вот  только  с  тобой...  Ты  ведь

знаешь: если после аварии нет вестей, то напрашивается вывод -  несчастье,

смерть. Погибших восстанавливают. И они возвращаются к своим близким... На

Земле без перемен...

   ...Я не смел поднять глаза. Луч, падавший откуда-то  сверху  на  столик

передо мной, отражался от гладкой поверхности и слепил глаза, но я не  мог

отвести от него взгляда. Невыносимая тяжесть обрушилась на меня, и не было

сил ее сбросить. Разговор с Мартином походил на  кошмарный  сон,  один  из

тех, что мучили меня последние месяцы. Чаще всего мне снилось,  что  я  не

мог  попасть  на  Землю"Эйфория"  пролетала  мимо  нее,  к  Солнцу  или  в

бескрайнюю космическую бездну. А Земля проплывала  совсем  рядом  -  такая

огромная, голубая, прекрасная...

   Двойник... У меня - Двойник... В сущности, если подумать, почему бы  не

отделаться от Него? Двойник - это всего лишь моя физическая копия, она  не

может долго держать в заблуждении моих родных. А если и  может  -  что  из

этого, если я, НАСТОЯЩИЙ, здесь?

   - Слушай, Мартин! Ну, и что из того, что у меня -  дубликат?  Просто  я

вернусь на свое место, а Двойника уничтожьте! Он  больше  не  нужен.  И  я

убежден - мои родные заметили разницу.

   Мартин вздохнул.

   - Все это очень не просто, Питер. Прямо неразрешимая задача...

   - Пожалуйста, Мартин, перестань вздыхать! Какие трудности?  Я  мучился,

пролетел пять миллиардов километров, а ты пугаешь каким-то  двойником!  Да

он меня совершенно не интересует!

   - Верно. Ты достоин восхищения и  уважения.  Но  и  тот,  другой,  тоже

живой, достойный уважения, человек. И никто не имеет права его уничтожить.

   - Я! Я имею! Пойми, Мартин, на Земле нет места нам двоим!

   - Ясно! Итак, по первому пункту у нас расхождений нет -  на  Земле  нет

места вам двоим.

   - Конечно!

   ...Куда клонит Мартин?

   - Но кто лишний? Вот дьявольская загвоздка во всем этом деле!

   - Как - кто? - Предположение, что лишним  могу  оказаться  я,  меня  до

глубины души возмутило. - Разве можно сомневаться  в  том,  что  именно  Я

заслуживаю места на Земле?

   - Видишь ли, Питер, если ты хочешь, чтобы Алла, твой сын, твои родители

и друзья - все те, ради кого ты живешь,  были  счастливы,  а  не  мучились

сомнениями - кто настоящий, а кто Двойник, и  до  самой  смерти  не  знали

покоя...

   - Их покоем и счастьем я дорожу больше всего!

   - Тогда ты должен уступить.

   - Глупости! Прости, Мартин, но неужели ты  действительно  думаешь,  что

для Аллы три месяца, проведенные с Ним, важнее четырнадцати лет,  прожитых

со мной? Или для моей матери, для сына...

   - Алла была с тобой четырнадцать лет, а  с  ним  -  не  три  месяца,  а

четырнадцать лет и три месяца. И нет силы, способной  зачеркнуть  эти  три

месяца! Они трагичны для тебя, но не для Аллы, не для сына и  родителей  -

ведь Двойник уже не Двойник, а самостоятельный человек. Он - супруг, отец,

сын, друг, коллега... Но он уже не такой, как ты. За эти три месяца у него

возникли новые отношения с людьми, были новые переживания,  заботы,  новые

воспоминания... Ты опоздал, Питер. Это жестоко, но это так.

   Какая-то мелодия, грустная, голубая мелодия тех лет,  когда  я  еще  не

знал Аллу, звучала в моем мозгу. Откуда она? Откуда?

   Что кроется в словах Мартина?

   Ах, да... Двойник развивался так, как  развивался  бы  я,  если  бы  не

улетел на Тритон. Возможно ли это? Возможно ли, чтобы мы  были  совершенно

одинаковы?

   - Да, Питер. Он - твоя копия. Был  ею...  Но  за  эти  три  месяца  он,

оставаясь тобой, стал уже и кем-то другим...

   ...Была ли правда в словах Мартина? Мысли мои  кружились,  всплывала  и

таяла голубая мелодия... И все-таки...

   - Питер, - прошептал Мартин, - ты должен смириться!

   - Рано, Мартин! Если то, что ты говорил, - правда, тогда  все  кончено.

Но я имею право проверить. Проверить - не вызывает ли Он сомнений  у  моих

близких? Кстати, Он знает, что он - дубликат?

   - Нет. Ему сказали, что при взлете произошла авария, которая держится в

тайне. А для всех остальных он летал к Нептуну.  То  же  самое  сказано  и

остальным членам экспедиции.

   Я выпил глоток нектара и зашагал по комнате под  внимательным  взглядом

серо-зеленых глаз Мартина.

   ...Еще один удар. Еще раз, как на Тритоне...

   - А собака? Как его встретил наш Го? Ведь его обоняние...

   - С восторгом! У Двойника - твое подсознание, а ты говоришь  о  запахе!

Питер, может, ты легче примешь свое положение, если будешь думать, что  вы

с Ним были одним человеком? Вместе учились,  любили,  работали.  А  сейчас

пришло время расстаться. Он останется в вашей прежней жизни. У тебя  будет

новая...

   ...Слабое утешение.

   ...Мы  замолчали.  Зеркальная   поверхность   блестела   все   так   же

раздражающе. Мне хотелось стать рядом  с  Мартином,  но  между  нами  была

непроходимая стена. Вначале я ее вообще не замечал, а сейчас она  отделяла

меня от всего остального мира. Напоминала, что уже никогда я не  буду  его

частицей...

   Что же? Значит, не надо было прилетать? Но ведь это абсурд!  Неужели...

неужели я опоздал? И не увижусь с  матерью,  Аллой...  никогда  не  обниму

сына?.. С ними останется Он. Что же будет со мной?  Кто  ответит  на  этот

вопрос?

   - Я не могу разрешить тебе  разговора  с  близкими  сейчас,  -  прервал

затянувшееся молчание Мартин. - Но с другой стороны... Я признаю, что тебе

необходимо выяснить вопрос до того, как ты выйдешь отсюда. Обещай мне...

   - Обещаю. Верь мне, Мартин!

   Он включил связь. На моей половине  комнаты,  на  стене  над  столиком,

матово засветился экран. Я набрал на диске индекс сектора, в котором  жил.

Несколько поворотов переключателя  -  и  перед  глазами  поплыла  знакомая

улица... Такая милая улица, обсаженная  каштанами.  Единственная  в  нашем

городе. Вот мой дом, в который я теперь  не  имею  права  войти.  Заросший

кустами двор - такой таинственный и привлекательный в пору моего  детства.

Но я даже не заглянул в него... Где же отец? Должно быть, в  своей  святая

святых - собственноручно оборудованной мастерской.

   Конечно, он там. Что-то ремонтирует  -  в  руках  отвертка  и  какие-то

детали. Заметив, что экран включен, поднял голову:

   - Здорово, сынок!

   - Здравствуй, отец, как себя чувствуешь?

   - Э, дорогой, твой  отец  еще  не  настолько  стар,  чтобы  так  с  ним

здороваться! Что-нибудь случилось?

   - Нет...

   - Когда к вам заглянуть, чтобы починить стартер?

   - Договорись об этом с Аллой. Впрочем, не попробовать ли мне самому?  В

последнее время у меня кое-что получается.

   - Ты?.. Ты его исправишь?

   Мой отец всегда смеется так, немного старомодно...

   Хотя  и  не  инженер,  отец  всегда  справляется  с  нашими  маленькими

домашними проблемами. Ему приятно сознавать, насколько он нужен, необходим

своему неумелому сыну. Ни за что на свете я не  согласился  бы  поколебать

его уверенность. Пусть останется с ней навсегда!

   - Уж лучше ничего не трогай,  а  то  только  напутаешь.  У  него  стало

получаться! Вспомни, как позавчера ты "исправил" мотороллер, ха-ха-ха!

   Прощай, отец! Для тебя я навсегда останусь рассеянным и  неловким...  Я

никогда не смогу все тебе рассказать, никогда ты не будешь гордиться  моим

подвигом,  никогда  не  узнаешь  о  страданиях  и  триумфе  на  Тритоне...

Никогда...

   К дьяволу! И мужчина имеет право  заплакать,  когда  он  теряет  что-то

очень дорогое. Но я - нет! Я не имею права. Я теряю ВСЕ!

 

 

   Отчаянно, обреченно набираю номер видеофона в комнате сына. Я простился

с отцом - он верит Двойнику, это ясно. Что ждет меня здесь?

   Я  не  должен   вызывать   сына   на   откровенный   разговор.   Такова

договоренность с Мартином. Я только посмотрю на него и постараюсь  угадать

- чувствует ли он что-нибудь странное в Нем?

   В ответ на мой вызов на экране сначала появляется слово  "Видеозапись",

а  потом  -  изображение  сына.  Его  голос:  "Дорогие  друзья,  ухожу  на

тренировку. После обеда буду на Медвежьем озере. Сейчас десять часов".

   Экран погас. Я подождал немного  и  опять  набрал  тот  же  номер.  Все

повторилось, как в первый раз. Я  лихорадочно  обдумывал  последние  слова

сына. На  Медвежьем  озере  я  перед  стартом  приготовил  ему  сюрприз  -

подводный дом. И хотел подарить после возвращения! И  вот  сейчас...  Нет,

невозможно! А что иное могло привлечь его туда, в такую даль?  Безусловно,

дом подарил ему тот, Двойник. Дом, купленный и смонтированный мною!

   Я опять хотел набрать номер, но мне помешал Мартин.

   - Не надо, - в первый раз за все время подал  он  голос.  -  Ты  только

мучаешь себя. Не побеседовать ли тебе с матерью?

   - С матерью беседовать я не могу.

 

 

   Я долго не видел Аллу и не знал, что  у  нее  опять  короткая  стрижка.

Насмешливые зеленые глаза вернули меня в прошлое, на большой карнавал  под

Черной вершиной, когда я едва ее узнал.

   - Здравствуй, дорогой! -  ее  голос  заставил  меня  вздрогнуть.  -  Ты

смотришь на меня так, будто давно не видел...

   - Ты одна?

   - Не совсем.

   - Хотелось бы, чтобы ты была одна.

   - Любовное признание? - за ее смехом я чувствовал скрытое беспокойство.

   - Лучше было бы нам встретиться где-нибудь."

   - Говори спокойно: здесь никого нет.

   -  Знаешь,  мне  кажется,  что  между  нами  не  все  гладко...  Что-то

происходит со мной, я изменился... Ты ведь заметила это, да?

   - Глупости!

   -  Нет,  нет,  ты  подумай.  Предобеденные  часы  очень  подходят   для

спокойного анализа. Не отрицай, что после экспедиции я изменился. И ты  не

так счастлива, как была раньше!

   - Питер, возьми себя в  руки!  С  тобой  сегодня  действительно  что-то

творится. О чем ты  говоришь?  Изменился  ли  ты?  Перестань!  Нет  ничего

странного - ни в тебе, ни в твоем поведении. Выбрось эту чепуху из головы!

Слышишь? Лучше давай подумаем, куда бы нам поехать  на  следующей  неделе?

Может, еще раз спустимся в твою ужасную Медвежью пещеру?

   Я не верил своим ушам. Как? Алла была с ним внизу?

   На мгновение в памяти промелькнула эта мрачная карстовая  рана  в  теле

Земли, с сотнями ответвлений, где  из  бездонных,  промытых  подпочвенными

водами колодцев доносится шум подземных потоков. Не дай бог  оступиться  и

упасть - черные волны подхватят тебя и  унесут  в  безвестные  глубины,  и

никто никогда не узнает, что с тобой сталось...

   - Ты о чем говоришь? - спросил я с испугом.

   - Как - о чем? - удивилась она. - О спуске в пещеру.

   У меня не хватало сил ей ответить. Моя Алла  отступилась  от  меня,  не

зная об этом...

   - Что с тобой?  -  она  с  тревогой  смотрела  на  меня.  -  Что-нибудь

случилось?

   - Ничего, сейчас  все  пройдет...  Хорошо,  что  тебе  понравилась  моя

пещера!.. И прошу тебя - никогда не напоминай мне об этой моей сегодняшней

слабости. И я забуду ее. Слышишь, никогда!

 

 

   Мы с Мартином молчали. Я машинально тронул переключатель, и  на  экране

опять поплыла улица. Улица с дикими каштанами.

   Итак, всему конец. Была надежда. Была - до разговора с Аллой. Мелодия -

голубая, древняя - захватила меня целиком.

   Каждое мгновение мы  находимся  на  перекрестке.  И  как  хорошо,  что,

выбирая один путь, мы не  знаем  ничего  о  другом.  Только  мне  пришлось

увидеть один из них осуществленным. Разве это возможно - наблюдать себя со

стороны?

   А Клод, Глез и Андрей? О, им повезло, с ними все хорошо! Их  копии  вне

подозрений, и я никогда не скажу им о гибели тех, троих,  на  Тритоне.  Не

надо... А сам я уеду, скроюсь... По крайней мере,  меня  не  будет  мучить

мысль, что мои близкие страдают из-за меня.

   - Ты имеешь право послать Совету просьбу о "сосуществовании", - донесся

до меня, словно издалека, голос Мартина. - Ты можешь жить с другой  Аллой,

с другим сыном, где-нибудь очень далеко, в уединении.

   Я чувствовал невероятную слабость. Земля слишком мала...

   - Тогда что же? - прошептал Мартин. - Опять Космос?