Роберт Блок

 

   ЧЕСТНОЕ СЛОВО

   Перевод с английского Л.Брехмана

 

----------------------------------------------------------------------------

   Сб. Садок для рептилий. Часть 1 - Минск, ТПЦ "Полифакт", 1991, 192 с.  

   ISBN 5-7815-1505-4

   and spellcheck by Andy Kay, 02 February 2002

----------------------------------------------------------------------------

 

   В  14.27  Хомер Ганс,  банковский кассир,  вошел в  кабинет своего босса,

президента Первого национального банка.

   - Хочу вам кое-что сказать,  - пробормотал он в некотором замешательстве.

- Это касается резервного фонда. Я украл из него 40000 долларов.

   - Вы - что сделали?!

   - Я  растратил сорок  тысяч долларов из  резервного фонда,  -  уже  более

уверенно повторил Хомер.  -  Между прочим, я несколько лет этим занимаюсь, и

никто ничего даже не заподозрил.  Около трети денег я  проиграл на бегах,  а

остальная часть пошла на оплату одной уютной квартирки. Глядя на меня, никак

ведь не подумаешь,  что я содержу блондинку на стороне,  верно?  Хотя, может

быть, вы бы и подумали, если б знали, каково бывает дома.

   Президент нахмурился:

   - Ну,  мне ли не знать,  каково может быть дома...  -  И  сделав глубокий

вдох,  он выпалил:  -  Я  ведь тоже,  между нами говоря,  содержу блондинку.

Правда, она у меня крашеная.

   Хомер помолчал, потом, вздохнув, грустно признался:

   - Если уж начистоту, то моя - тоже крашеная.

   Между  14.28  и   14.43  произошло  довольно  много  интересных  событий.

Образцовый племянник заявил  своему богатому пожилому дяде,  что  тот  может

катиться к  черту и  больше не  портить ему жизнь.  Не  менее образцовый муж

сообщил своей жене, что давно ненавидит и ее, и детей и искренне желает всем

им   скорой   смерти.   Продавец-виртуоз  в   обувном  магазине  посоветовал

покупательнице не тратить время на примерку туфель малых размеров, а пойти и

купить  себе  пару  солдатских  сапог.  В  одном  из  консульств иностранный

дипломат  запнулся в  середине цветистого тоста  и  молча  вылил  содержимое

своего бокала на лысину американского представителя.

   И...

   - Господи,  боже мой! - воскликнул Уолли Тиббетс, главный редактор "Дейли

экспресс". - Неужели все с ума посходили?

   Репортер Джо Сэттерли молча пожал плечами. |

   - За  девять лет работы в  этой газетенке мне еще ни  разу не приходилось

останавливать пресс.  А  сейчас хоть выкидывай полтиража и  начинай печатать

заново.  Но нам придется сидеть и  ждать,  пока наконец не выяснится,  что к

чему. У меня сейчас великолепного материала на двадцать первых страниц - и я

ничего не могу пустить в номер: слишком невероятно.

   - Что, например? - невозмутимо спросил Сэттерли.

   - Да что угодно. Вот, пожалуйста: наш сенатор только что сделал заявление

о своей отставке -  утверждает,  что не соответствует должности. Профсоюзный

деятель,  недавно построивший для своего союза новое огромное здание, взял и

застрелился.  Полицейские участки не  справляются с  потоком людей,  которые

желают  срочно  сознаться  во  всевозможных  преступлениях  -   до  убийства

включительно. И это еще не самое поразительное - вы пойдите, послушайте, что

творится в  отделе рекламы.  Никто уже  не  хочет помещать объявления,  наша

рекламная полоса  пустует.  Три  крупнейших в  городе  торговца подержанными

машинами только что расторгли с нами договор.

   - Так что же все-таки происходит?  -  довольно равнодушно поинтересовался

Джо Сэттерли.

   - Вот это я и хочу узнать. И как можно быстрее. - Уолли Тиббетс поднялся.

- Найдите кого-нибудь,  кто может все объяснить.  Например,  в университете.

Лучше всего начать с факультета естественных наук.

   Сэттерли молча кивнул и вышел.

   По всему городу машин на улицах почти не было,  а  с пешеходами творилось

что-то  непонятное.  Многие  бежали  куда-то,  не  разбирая  дороги,  другие

двигались медленно,  механически или просто стояли,  глядя в  пустоту.  Лица

утратили  привычную  невозмутимость.  Кто  смеялся,  кто  плакал.  На  траве

университетских газонов лежали обнявшиеся пары, а в двух шагах от них другие

пары  яростно  дрались.  Сэттерли  равнодушно  смотрел  на  них  и  ехал  не

останавливаясь.

   В  15.02  он  затормозил у  административного корпуса.  На  краю тротуара

пританцовывал от нетерпения дородный мужчина. Похоже было, что ему нужно или

такси, или в туалет, причем срочно!

   - Извините, пожалуйста, - обратился к нему Сэттерли.

   - Декана Хэнсона я смогу найти в этом здании?

   - Я - Хэнсон, - буркнул тот.

   - Меня зовут Сэттерли. Я из "Дэйли экспресс"...

   - Боже милостивый, там уже знают?!

   - Что знают?

   - Да нет,  ничего,  это я так...  -  Хэнсон покачал головой. - Сейчас я с

вами никак не могу поговорить.  Мне необходимо найти такси,  иначе я никогда

не попаду в этот аэропорт.

   - Вы покидаете город?

   - Нет.  Я  должен  добраться  до  доктора  Ловенквиста...  Это  он  всему

причиной...

   Сэттерли открыл дверцу:

   - Садитесь. Я довезу вас до аэропорта. А по дороге поговорим.

   С запада подул холодный ветер, и солнце испуганно спряталось за облаком.

   - Гроза будет,  -  встревоженно пробормотал Хэнсон.  - Хоть бы этот дурак

проклятый успел приземлиться...

   - Ловенквист - он ведь возглавляет стоматологическое отделение? - спросил

Сэттерли.

   - Да,  это так,  - вздохнул Хэнсон. - Хватает и того, что постоянно пишут

всякую чепуху о сумасшедших ученых, - теперь еще сумасшедший дантист!

   - А что он натворил?

   - Взял напрокат самолет, поднялся в воздух и выпускает сейчас из баллонов

свой газ. - Хэнсон опять вздохнул: - Я заурядный декан, научных исследований

не  веду,  занимаюсь  исключительно  выпрашиванием  денег  у  наших  богатых

выпускников.  Но  даже  до  меня  дошли слухи,  что  Ловенквист создал новый

обезболивающий  препарат  -  вроде  пентотала  или  амитала  натрия,  однако

значительно более мощный.

   - Эти препараты используются в  психотерапии для наркогипноза,  верно?  -

спросил Сэттерли. - Их еще называют "сывороткой правды"?

   - Только у него-то не сыворотка, а газ.

   - Ну  да,   -   кивнул  Сэттерли.  -  Так  он,  значит,  дождался  ясного

безветренного дня  и  осчастливил наш  город  с  самолета "газом правды"?  Я

правильно понял?

   - Вот именно, - ответил Хэнсон. - Я вынужден это признать - лгать-то я не

могу.  Никто больше не способен лгать.  Очевидно, газ настолько сильный, что

достаточно одного вдоха.  На  кафедре психиатрии мне наговорили массу всякой

ерунды:  исчезновение внутреннего торможения,  действия  в  обход  сознания,

негативизм... Но все это сводится к тому, что газ действует. Все, кто был на

улицах,  в  комнатах  с  открытыми окнами  или  помещениях с  кондиционером,

получили какую-то дозу. Иными словами, почти весь город. И никто теперь не в

состоянии произнести ложь. Никто даже не хочет! лгать.

   - Но  это  же  очень  хорошо!   -  воскликнул  Сэттерли  и  посмотрел  на

сгущающиеся тучи.

   - Хорошо?  Я  не  уверен.  Когда  эта  история  получит широкую огласку -

газеты,  радио,  -  у всего факультета будет плохая репутация. Я бы и вам не

должен был этого рассказывать,  но - сами понимаете - ничего не могу с собой

поделать.  Чувствую,  знаете ли, неодолимую потребность быть откровенным. Об

откровенности я  и говорил сегодня своей секретарше,  когда она закатила мне

пощечину...

   Сэттерли свернул к аэропорту.

   - Это и есть ваш герой?  - спросил он, показывая на появившийся из-за туч

самолет.

   Тот, казалось, едва выдерживал удары внезапно налетевшего ветра...

   - Да!  -  крикнул Хэнсон.  -  Он пытается приземлиться.  Но ветер слишком

сильный...

   Небо  расщепила  длинная  ветвистая молния.  Самолет  на  мгновение повис

неподвижно, потом вошел в штопор.

   Сэттерли резко нажал на акселератор, мотор взревел, и машина понеслась по

зеленой траве аэродрома.  В  отдалении завывала сирена,  а  сквозь хлынувший

дождь виден был стремительно падающий самолет...

 

   * * *

 

   Уолли Тиббетс откинулся на спинку кресла и потянулся за сигаретой.

   - Вот так все и  кончилось,  -  завершил свой рассказ Сэттерли.  -  Когда

беднягу вытащили из-под обломков, он был уже мертв. Однако баллоны с газом и

прочее снаряжение почти не пострадали. Бумаги, обнаруженные на трупе, Хэнсон

отдал мне. Он был в таком трансе, что и не пытался возражать. Так что теперь

мы  можем написать всю историю,  имея веские доказательства.  Формулу газа я

для себя переписал.  Я  вот думаю -  не  поделиться ли нам этим материалом с

радио?

   Тиббетс покачал головой:

   - Нет.  Более того,  на все вопросы, касающиеся последних событий, я буду

отвечать категорическим отрицанием.

   - Но сообщение...

   - Не будет никакого сообщения.  По крайней мере,  в вашей газете. Да ведь

все равно все уже кончилось. Вы заметили, как люди переменились после грозы?

Очевидно,  ветер быстро унес остатки газа.  Все  опять стали нормальными.  И

большинство людей убедили себя, что ничего не произошло.

   - Но  мы-то  знаем,  что это было!  А  как же  теперь с  тем сенсационным

материалом, о котором вы говорили?

   - Он  уже не  существует.  После грозы -  опровержение за  опровержением.

Оказывается,  сенатор  вовсе  не  подает  в  отставку -  он  баллотируется в

губернаторы. Профсоюзный деятель застрелился совершенно случайно. Полиция не

может никого заставить подписать свои  признания.  Наши клиенты опять желают

помещать у нас свою рекламу.  Помяните мое слово -  к завтрашнему утру город

обо  всем  забудет,  да  они  просто заставят себя  забыть.  Никто не  может

взглянуть в лицо правде и сохранить рассудок.

   - Я совершенно не согласен,  -  заявил Сэттерли.  - Доктор Ловенквист был

великим человеком.  Он знал,  что его открытие все перевернет -  и не только

здесь,  а  где угодно.  После первого опытного полета он собирался пролететь

над  всеми  столицами мира.  Этот  газ  способен изменить мир.  Разве вы  не

понимаете?

   - Конечно, понимаю. Но мир не следует менять.

   - Почему?  -  Сэттерли решительно расправил плечи.  -  Послушайте,  я все

обдумал.  Формула газа у меня есть.  Я могу продолжить дело Ловенквиста. Мне

удалось  скопить  немного денег.  Я  найму  несколько самолетов с  пилотами.

Неужели вы сами не видите, что миру необходима правда?

   - Нет.  Я насмотрелся на то,  что произошло здесь, в "опытных масштабах",

так сказать.

   - Ну и? Преступники сознались в своих преступлениях, люди перестали лгать

друг другу. Разве это так плохо?

   - Что  касается преступников -  нет.  Но  для  обычных  людей  это  может

оказаться катастрофой.  Представьте себе:  врач  говорит больному,  что  тот

умирает от рака,  жена сообщает мужу,  что он не отец ее ребенка, - примеров

сколько угодно.  У всех есть тайны или почти у всех. И лучше не знать полной

правды - как о других, так и о себе.

   - Но вы посмотрите, что сейчас происходит в мире.

   - А  я  смотрю.  Моя работа в  том и  состоит -  сидеть за  этим столом и

смотреть,  как мир вертится.  Иногда от  этого верчения голова кругом вдет -

но,  по крайней мере, мир не рушится. Потому что держатся люди. А чтобы люди

не  упали,  им  нужна красивая ложь.  Ложь об  абстрактной справедливости не

умирающей романтической любви.  Им  необходима вера в  то,  что добро всегда

побеждает.  Даже наше представление о  демократии может быть ложным.  Но  мы

бережем эту ложь,  как и все остальные виды лжи,  и стараемся жить так,  как

будто все это правда.

   - Может быть,  вы и правы, - согласился Сэттерли. - Все же стоит подумать

о  перспективах,  которые перед нами открываются.  Ведь я  мог бы  устранить

самую возможность войн...

   - Допустим.  Военные  и  политические лидеры  увидят  свои  побуждения  в

истинном свете  -  и  переменятся.  На  время.  -  Но  мы  будем  продолжать

применение газа!  -  воскликнул Сэттерли,  -  Есть и другие честные люди. Мы

соберем средства,  поставим это предприятие на широкую ногу.  И  кто знает -

может  быть,   после  многократного  вдыхания  газа   люди  вообще  потеряют

способность лгать.  Вы понимаете?  Мы навсегда избавимся от самого страшного

последствия лжи - войн!

   - Я понимаю, - кивнул Тиббетс. - Прекратятся войны между государствами. И

начнутся сотни миллионов индивидуальных войн.  Войны в умах и сердцах людей.

Прокатится  волна  сумасшествий,  убийств,  самоубийств.  И  в  этой  волне,

вызванной обрушенным на людское море избытком правды, утонут дом, семья - да

что там, погибнет вся социальная структура общества.

   - Я не закрываю глаза на известный риск. Но подумайте о том, что мы можем

выиграть.

   Тиббетс отеческим жестом положил ему руки на плечи.

   - Я  хочу,  чтобы вы обо всем этом забыли,  -  сердечно сказал он.  -  Не

стройте  планов  относительно  производства "газа  правды"  и  обработки  им

правительственных учреждений. Не нужно, иначе мы все погибнем.

   Сэттерли  молча  смотрел  в  окно.  Издалека  доносился  гул  реактивного

самолета.

   - Вы -  честный человек, - снова заговорил Тиббетс. - Один из немногих. Я

это  давно  понял  и,  пожалуй,  восхищаюсь вами.  Но  будьте же  реалистом,

посмотрите на  вещи с  моей точки зрения.  Мне  от  вас  многого не  нужно -

скажите только,  что не затеете ничего неразумного.  Оставьте мир таким, как

он есть. - Он помолчал. - Дайте мне честное слово.

   Сэттерли колебался. Он действительно был честным человеком, поэтому долго

не мог заставить себя ответить. Потом все-таки ответил:

   - Даю честное слово, что не стану ничего делать...

   И это была ложь...