Кир БУЛЫЧЕВ

                        КАК НАЧИНАЮТСЯ НАВОДНЕНИЯ

                                 Рассказ

     За  окном плыли облака.  Таких облаков я  раньше не видел.  Снизу,  с

изнанки,  они  были блестящими,  гладкими и  отражали весь город -  крыши,

зеленые и  фиолетовые,  с  причудливыми резными коньками,  кривые  улочки,

мощенные кварцевыми шестигранниками,  людей в кирасах и цилиндрах,  идущих

по улочкам,  старомодные автомобили и полицейских на перекрестках.  В углу

окна,   у  рамы,  располагалось  самое  любимое  из  отражений  -  кусочек

набережной,  рыболовы с двойными удочками,  влюбленные парочки, сидящие на

парапете,  женщины с малышами. И дома и люди на облаках были маленькими, и

мне часто приходилось додумывать то, чего я никак не мог разглядеть.

     Доктор приходил после завтрака и  садился на круглую табуретку у моей

постели.  Он  глубоко  вздыхал  и  жаловался мне  на  свои  многочисленные

болезни.  Наверно,  он  думал,  что человеку,  попавшему в  мое положение,

приятно узнать,  что не он один страдает. Я сочувствовал доктору. Названия

болезней часто  были  совсем непонятны и  от  этого могли показаться очень

опасными.  Даже удивительно,  как  это  доктор еще живет и  даже бегает по

коридорам больницы,  пристукивая высокими  каблучками по  лестницам.  Всем

своим видом доктор давал мне  понять:  разве у  вас ожог?  Вот у  меня зуб

болит,  это да!  Разве это доза -  тысяча рентген?  Вот у  меня в  коленке

ломота... Разве это удивительно - тридцать два перелома? Вот у меня...

     Сначала я  лежал без  сознания.  И  это он  выходил меня после первой

клинической смерти.  И  после второй клинической смерти.  Потом я пришел в

себя  и  пожалел  об  этом.  Правда,  у  них  изумительные  обезболивающие

средства,  но  я  ведь знал,  что  они  все равно не  справятся с  тысячью

рентген, - все это чистой воды филантропия. Не больше.

     - Сегодня на  рассвете один  старик поймал в  реке большую рыбину,  -

говорю я, чтобы отвлечь доктора от его болезней.

     - Большую?

     - В руку.

     - Это вы в облаках рассмотрели?

     - В облаках. Почему они такие?

     - Долго объяснять.  Да я и не смогу.  Вот выздоровеете, поговорите со

специалистами. Облака не круглый год. Месяца за два до вашего прилета было

солнце. Тогда все меняется.

     - Что?

     - Наша жизнь меняется. Прилетают корабли. Но это ненадолго.

     - К вам редко кто прилетает.

     - Пассажирских рейсов  нет.  Да  и  откуда  им  быть?  Расписания  не

составишь...

     - Почему?  -  хотел  спросить я,  но  пришла сестра.  Вместо этого  я

сказал: - Доброе утро, мой милый палач.

     И сразу забыл о докторе. Сестра - значит, процедуры.

     Днем я  заснул.  Мне  снова снилась катастрофа.  Мне  снилось,  что я

поседел.  Но,  наверно, мне никогда так и не узнать, поседел ли я на самом

деле. Голова моя наглухо замотана - только глаза наружу.

     - С Землей связались, - сказал доктор, заглянув ко мне вечером.

     Он казался очень веселым,  хотя мы оба знали, что с Земли лететь сюда

почти полгода.

     - Ну-ну, - вежливо сказал я и стал смотреть в потолок.

     - Да вы послушайте.  Нам сообщили, что <Колибри> заправляется на базе

<12-45>. Завтра стартует к нам. Это далеко?

     Я  хотел бы  успокоить доктора,  но  он  все  равно узнает правду.  Я

сказал:

     - Будут дней через сорок.

     - Замечательно,  - ответил доктор, не переставая широко улыбаться. Но

ему уже было невесело.  Он тоже понимал, что сорока дней мне не протянуть.

Но он был доктором, и поэтому он должен был что-то сказать.

     - У них на борту врач и препараты. Вас поставят на ноги в три часа.

     - Тогда некого будет ставить на ноги...

     По реке на облаках плыл вниз трубой длиннющий пароход, и белый дым из

его трубы свисал с облака к самому окну.

     - Надо быть молодцом, - сказал доктор.

     Я не стал спорить.

     Ночь была длинной. Я ждал рассвета, а его все не было. Сколько длятся

их сутки?  Если не ошибаюсь,  двадцать два часа с минутами. И поделены они

на периоды и доли. Об этом я читал в справочнике. Еще на базе.

     Наконец стало светать. Я удивился, увидев на облаках, что улицы полны

народу. Обычно прохожие появлялись часа через полтора после рассвета.

     Открылась дверь, и вошел доктор.

     - Вас еще не кормили? - спросил он.

     - Нет, рано еще.

     - Пора, пора, - сказал он.

     - Сколько сейчас времени? - спросил я.

     - Тринадцать долей третьего периода, - сказал доктор.

     Я не стал просить разъяснений. Третьего так третьего.

     - Мне придется вас покинуть, - сказал доктор. - Много работы.

     Доктор вернулся через час и  долго рассматривал ленты с записями моей

температуры,  давления, пульса и прочих штук, свидетельствующих о том, что

я еще жив.  Ленты ему явно не нравились, поэтому доктор начал насвистывать

что-то веселое.

     - Ну и как?

     - Совсем неплохо.  Совсем неплохо. Жалко, что вам сбили режим. Головы

за это отрывать надо!

     - За что?

     - За полную безответственность.  Ему,  видите ли,  не хотелось с  ней

прощаться. Ну ладно, потом объясню. Кстати, вы не будете возражать, если к

вечеру мы сделаем вам переливание крови?

     - А мое возражение будет принято во внимание?

     Доктор вежливо улыбнулся и ушел.

     На следующий день мне стало хуже.  Доктор сидел на круглом табурете и

о  своих болезнях ни  гу-гу.  За  окном метет.  Вчера еще  было  тепло,  и

рыболовы покачивали над  водой удилищами,  как  жуки  усиками.  А  сегодня

метет.

     - Через полчаса кончится, - сказал доктор. - Недосмотрели.

     - Вы управляете климатом? - спросил я.

     - Да ничем мы не управляем,  -  вздохнул доктор.  -  Это не жизнь,  а

сплошное безобразие. Скорей бы облака уходили.

     - Вы вчера что-то говорили о безответственности.

     - Ах,  вы об этом инциденте?  Это неизбежно.  Один молодой человек...

Что с вами?

     Мне было плохо.  Я  еще слышал доктора,  но  уже не мог удержаться на

поверхности мира.  Мне казалось,  что я  держусь за слова доктора,  как за

скользкие тонкие бревнышки, но вот слова выскальзывают и остаются на воде,

а я ухожу вглубь, не смея открыть рта и вздохнуть...

     Я очнулся.  Они не знали,  что я очнулся.  Не заметили. И я слышал их

разговор. Доктора и другого врача, специалиста по лучевой болезни.

     - Два-три дня, не больше, - сказал специалист. - Очень плох.

     Я знал,  что говорят обо мне,  но очень хотелось,  чтобы слова эти не

имели ко мне никакого отношения.

     Вторично  я   очнулся  ночью.   Доктор  сидел  на  своем  табурете  и

раскладывал на  коленях нечто вроде пасьянса из карт,  похожих на почтовые

марки.  Мне показалось,  что доктор осунулся и постарел.  Я был благодарен

доктору за  то,  что он  не  ушел ночью домой,  за  то,  что сидит у  моей

постели,  и  даже за то,  что он осунулся всего-навсего оттого,  что в его

отделении умирает человек с Земли, с совсем чужой и очень далекой планеты.

     - Спите, - сказал доктор, заметив, что я открыл глаза.

     - Не хочу, - сказал я. - Еще успею.

     - Не дурите, - сказал доктор. - Безвыходных положений не бывает.

     - Не бывает?

     - Еще одно слово, и я даю вам снотворное.

     - Не  надо,  доктор.  Знаете,  что удивительно:  я  читал,  что перед

смертью люди вспоминают детство, родной дом, лужайки, залитые солнцем... А

мне все чудится, что я чиню какого-то ненужного мне кибера.

     - Значит, будете жить, - сказал доктор.

     Я задремал.  Я знал, что доктор все так же сидит рядом и раскладывает

пасьянс.  И мне,  как назло, приснилась лужайка, залитая солнцем, та самая

лужайка,  по которой я бегал в детстве. Лужайка была теплой и душистой. На

ней было много цветов,  пахло медом и  жужжали пчелы...  Доктору я не стал

говорить о своем сне. Зачем расстраивать?

     Вошла сестра.

     - Все в порядке, доктор, - сказала она. - Проголосовали.

     - Ну, ну?

     - Сто семнадцать <за>, трое воздержались.

     - Чудесненько, - сказал доктор. - Я так и думал.

     Он вскочил, и карты, похожий на марки, рассыпались по полу.

     - Что, доктор?

     - Жизнь чудесна,  молодой человек.  Люди чудесны.  Разве вы  этого не

чувствуете?  Ох,  как у меня болит зуб! Вы не можете себе представить... У

вас когда-нибудь болели зубы?  Вы  еще вернетесь на  свою поляну.  Она вам

снилась?

     - Да.

     - Вернетесь,  но со мной.  Вам придется пригласить меня в гости.  Всю

жизнь собирался побывать на  Земле,  но  недосуг как-то.  Если мы  с  вами

продержимся еще два дня, считайте, что мы победили.

     И  он  не лгал.  Он не успокаивал меня.  Он был уверен в  том,  что я

выживу.

     - Сестра,  приготовьте  стимуляторы.  Теперь  не  страшно.  -  Доктор

взглянул на часы. - Когда начинаем?

     - Через пять минут. Даже раньше.

     Сквозь толстые стекла окон донесся многоголосый рев сирен.

     - Через  пять  минут.  Вы  уже  знаете?  -  сказал  незнакомый  врач,

заглядывая в палату.

     - Закройте шторы, - сказал доктор сестре.

     Сестра  подошла  к  окну,  и  я  в  последний раз  увидел  серебряную

подкладку облаков.  Я  хотел  попросить,  чтобы  они  не  закрывали шторы,

объяснить им,  что  облака нужны  мне,  но  неумолимая тошнота подкатила к

горлу,  и я,  не успев уцепиться за воркование докторского голоса, понесся

по волнам, задыхаясь в пене прибоя.

     - ...Так, - сказал кто-то по-русски. - Ну и состояньице!

     Я не знал, к какому из отрывочных видений относится этот голос. Он не

давал уйти обратно в  забытье и  продолжал гудеть,  глубокий и  зычный.  С

голосом была связана растущая во мне боль.

     - Добавь еще два кубика,  -  приказывал голос.  - Трогать его пока не

будем. Глеб, перегони-ка сюда третий комплект. Сейчас он очнется.

     Я  решил  послушаться и  очнулся.  Надо  мной  висела  черная широкая

борода, длинные пушистые усы и брови, такие же пышные, как и усы. Из массы

волос выглядывали маленькие голубые глаза.

     - Вот и очнулся,  - сказал бородатый человек. - Больше уснуть мы тебе

не дадим. А то привыкнешь...

     - Вы...

     - Доктор Бродский с <Колибри>.

     Бродский отвернулся от меня и  выпрямился.  Он казался высоким,  выше

всех в комнате.

     - Коллега,  -  перешел он на космический.  -  Разрешите мне еще разок

заглянуть в историю болезни.

     Мой доктор достал катушки с лентами записей.

     - Так,   -   бормотал   Бродский.   -   День   одиннадцатый...   день

четырнадцатый... А где продолжение?

     - Это все.

     - Нет,  вы  меня не  поняли.  Я  хотел спросить,  где вторая половина

месяца? Ведь не четырнадцать же дней он болеет.

     - Четырнадцать,  -  сказал доктор, и в голосе его прозвучали звенящие

нотки смеха.

     - Сорок  три  дня  назад мы  стартовали с  базы,  -  между тем  гудел

Бродский.  - Мы сэкономили в пути трое суток, потому что больше сэкономить

не могли...

     - Я вам все сейчас объясню,  -  сказал доктор. - Но, кажется, приехал

ваш помощник...

     Через шесть часов я лежал на самой обычной кровати, без лат, без шин,

без растяжек.  Новая кожа чуть зудела,  и я был еще так слаб, что с трудом

поднимал руку.  Но мне хотелось курить; и я даже поспорил, хоть и довольно

вяло, с Бродским, который запретил мне курить до следующего дня.

     - Давайте-ка все-таки распутаемся с этой историей, - сказал Бродский,

склонившись над моей историей болезни. - Сколько же мы летели и сколько же

наш больной пролежал у вас?

     Бродский достал из кармана большую трубку и принялся ее раскуривать.

     - Тогда вы сами не курите,  -  сказал я.  -  А то отниму трубку. Ради

одной затяжки я готов сейчас на преступление.

     - Больной,  -  строго сказал Бродский. - Что дозволено Юпитеру, то не

дозволено кому?

     - Волу,  больным,  космонавтам в скафандрах,  -  ответил я.  - У меня

высшее образование.

     Мой доктор слушал наш разговор,  умиленно склонив голову к  плечу.  У

него был взгляд дедушки,  внук которого проглотил вилку,  но  в  последний

момент умудрился с помощью приезжего медика вернуть ее в столовую.

     - Даже не знаю,  с чего начать, - наконец сказал доктор. - Все дело в

том,  что  наша планета весьма нелепое галактическое образование.  Большую

часть года  она  целиком закрыта серебристыми облаками,  которые полностью

отрезают нас от внешнего мира.

     - Но ведь мы же прилетели сюда...

     - Корабль может пробить слой облаков,  но  этим обычно никто не хочет

заниматься.    И   вот   почему:    облака   каким-то   образом   нарушают

причинно-следственную  связь  на  поверхности  планеты.  Вы  помните,  как

несколько дней назад в городе рассвело несколько позже, чем обычно?

     - Да  помню,  -  сказал  я.  -  Я  решил  сначала,  что  слишком рано

проснулся.

     - Нет, это запоздал рассвет. Один влюбленный молодой человек не хотел

расставаться со  своей возлюбленной.  И  что же он сделал?  Он забрался на

башню,  на которой стоят главные городские часы и  привязал гирю к большой

стрелке часов.  Часы  замедлили ход.  В  любом  другом месте  Галактики от

такого поступка ровным счетом ничего бы  не  случилось.  Ну,  может  быть,

кто-нибудь и  опоздал бы на работу.  И  все.  А  на нашей планете в период

<серебряных облаков> замедлился ход времени.  Рассвет наступил позже,  чем

обычно.

     Доктор вдоволь насладился нашим изумлением и продолжал:

     - Беда еще и  в том,  что в одном городе часы могут идти вперед,  а в

другом  отстают.  И  рассвет наступает в  разных  местах по-разному.  Чего

только мы не предпринимали!  Запрещали пользоваться личными часами -  ведь

время зависит даже от них,  ввели обязательную почасовую сверку всех часов

планеты...  Но  потом от всех мер такого рода отказались.  Просто-напросто

каждый житель планеты имеет часы.  И  раз  на  планете живет сто  двадцать

миллионов человек,  то  среднее  время,  которое  показывают сто  двадцать

миллионов часов,  правильно.  Одни спешат, другие отстают, третьи идут как

надо. Понятно?

     - Значит,  -  спросил я, - если вы сейчас подведете свои часы вперед,

то и время ускорит свой ход?

     - Ну,  на  такую малую долю,  что  никто не  заметит.  А  если ошибка

становится крупной, достаточно чуть-чуть сдвинуть стрелки главных курантов

- и все придет на свои места.

     - А ваш влюбленный об этом знал? - спросил Бродский.

     - К сожалению, да. Об этом знают все.

     - И часто случаются казусы?

     - Очень  редко.  Мы  волей-неволей дисциплинированны.  Но,  с  другой

стороны,  мы  знаем,  что  в  случае крайней необходимости можем управлять

временем.  Так было и с нашим больным. Совет планеты принял решение спасти

гостя.  Мы знали - жить ему два, от силы три дня. Вашему кораблю лететь до

нас сорок дней. Помните, я попросил сестру закрыть шторы?

     - Да.

     - Для того чтобы вас не смущало мелькание дня и ночи.

     - Так эта мера очень болезненна для планеты!

     - Мы  сознательно пошли на некоторые трудности.  Например,  студентам

придется сдавать весеннюю сессию в две недели вместо месяца.  Больше того,

как  сейчас выяснилось,  <Колибри> пришел на  пять  часов раньше,  чем  мы

предполагали.  Значит,  многие жители города сами  подводили вперед ручные

часы и будильники.

     ...Через три дня мы  приехали на космодром.  Доктор улетал с  нами на

Землю.  Я  еще  был  слаб и  опирался на  трость.  Легкий снежок сыпался с

серебряных облаков  и  мутил  их  гладкую  поверхность.  Впервые я  увидел

собственное отражение.  Если  задрать  голову,  то  маленький  человечек с

палочкой тоже закинет голову и встретится с тобой взглядом.

     Проводы затянулись,  и  я,  устав,  взялся  рукой  за  круглую палку,

привинченную к  стене  космовокзала.  Так  стоять было  удобнее.  Бродский

говорил довольно длинную речь, в которой благодарил жителей планеты.

     - Пора,  -  сказал стоявший рядом со мной капитан <Колибри>.  - Через

пятнадцать минут старт.

     Я обнимаюсь и раскланиваюсь с друзьями...

     Вдалеке слышится гул.

     - Что такое? - взволновался доктор. - Что случилось?

     Провожающие,  видно,  разобравшись,  в чем дело,  бросились в укрытие

космовокзала. Доктор по-птичьи покрутил головой и впился взглядом в меня.

     - Сейчас же уберите руку! - крикнул он. - Что вы наделали!..

     Я  отдернул руку и,  обернувшись,  посмотрел на  круглый предмет,  за

который я держался. Оказалось, самый обыкновенный ртутный термометр.

     - Что случилось, доктор? Что я натворил?

     - Неужели вы не понимаете? Посмотрите на термометр. Вы же согрели его

и  подняли температуру на  несколько градусов.  Во  всем  городе!  И  снег

растаял...  Не  теряйте  же  ни  секунды.  Скорее  в  корабль!  Начинается

наводнение!

__________________________________________________________________________

     Текст подготовил Ершов В. Г. Дата последней редакции: 22/05/2000