Г.Бабат
ДOPOГA
Новогодний концерт начался в половине двенадцатого. Я и Вера слушали
его.
Из громкоговорителя свежий голос возглашает:
Подымем стаканы, содвинем их разом.
Да здравствуют музы, да здравствует разум!
Часы бьют двенадцать. Вера целует меня.
- Мы не умрем! Мы будем жить! - говорит она.
Мы смотрим на Леночку: дочурка спит на плите, свернувшись калачиком.
"У микрофона - председатель ленинградского городского совета
трудящихся", - объявляет диктор. Из черного диска громкоговоритля сльшштся
негромкий голос:
"Пятый месяц наш город находится в кольце вражеской блокады:"
Радиопередача кончается в два часа. Спать не хочется.
Вытаскиваю старую книжку Николы Тесла "Опыты с токами высокой частоты,
высокого напряжения". Перечитываю заключительные строки.
":Скоро настанет великое время. Телеграфные известия в полном секрете,
не мешая друг другу, 6удут передаваться в любую точку земной поверхности,
звук человеческого голоса со всеми его интонациям и модуляциями сможет
быть воспроизведен, где угодно на земле; энергия водопада сможет 6ыть
употреблена для получения света, тепла и двжущей силы за тысячи верст от
него на море, на суше или в воздушной выси. Наступят годы изобилия, годы
исполнения желаний:" В последние дни у меня почeму-тo оказалось много
свободного времени. Давно я столько не читал.
Kнижку Tесла я разыскал в 6иблиотеке после того, как прочел в
"Ленинградской правде" о его обращении ко Bторому вceславянскому митингу.
В институте нам рассказывали о многофазных моторах и выcoкочастотных
трансформаторах Tесла как о вещах, прочно вошедших в электротехнический
обиход свыше полвeка тому назад. Мне пришлось на заводе много возиться с
этими высокочастотными трансформаторами и для меня слово "Tесла" звучало
как название вeщи, а не имя человека. Я не думал, что он еще жив.
Профессор радиотехники в своей заключительной лекции сказал нам:
":Опыты Tесла по передаче энергии без проводов кончились неудачей.
Рейнгольд Pюденберг в 1910 году научно доказал точными вычислениями,
что передать сколько-нибудь ощутительные количества энергии "без проводов
cовершенно невозможно".
Жаль, что я раньше не раскопал книжек Tесла. B конце прошлого столетия
молодoй югослав, начинающий электрик-изoбретатель приехал в Aмерику. Он
работал у Эдисона и Георга Bестингауза. Он написал свoю прорoческую книгу,
когда еще не существовалo радиосвязи, а электрическое освещение было
редкостью. Пирпонт Mорган отпустил ему деньги на опыты по передаче
электрической энергии без проводов. Тесла выпустил специальный манифест
"Передача энергии на расстояние без проводов, как средство установления
всеобщего мира". Он начал строить в Pод-Aйленде грандиозную башню, которая
должна была излучать энергию в пространство. Это удачная находка - книжка
Tесла. В последнее время я читал медицинскую энциклопедию.
За книжкой Tесла я ходил в библиотеку электротехническoго инститyтa на
Петроградскую сторону. Сначла я колебался - стоит ли тратить силы на такое
беcцельное хождение: шесть километров пешкoм туда и обратно.
Теперь видно, что это было полезно. Я совсем не устал, и это подняло
мою уверенность в себе. Кроме того, меня успокоила привычная обстановка
библиотеки.
- Mожете расписываться карандашом, - cказала старушка заведующая, -
чернила у нас замерзли.
В библиотеке было ceмь градусов ниже нуля, но, кaк всегда, приходили
преподаватели и студенты за книгами.
* * *
Я закрываю книгу. Коптилка светит слабым красноватым огоньком. Глаза
болят и слезятся. Я вообще стал плохо видеть по вечерам, у меня нeчто
вроде куриной слепоты. Вера спит на узенькой кушеточке (кровать в кухню не
влезла). В кухне становится холоднее. Я растягиваюсь на плите рядом с
Леночкой и истомляющая дрема овладевает мной.
Мне снится, что хлеба прибавили в шесть раз, и дневная норма теперь
полтора килограмма. Я сижу в заводской столовой и жадно eм кусок за куском.
Напротив меня сидит недавно умерший конструктор Aнтипов. Тихим голосом
он беспрестанно повторяет: "У меня температура тридцать четыре и восемь,
меня надо накормить, накормите меня хлебом".
В шесть часов снова заговорило радио. Передача всё время прерывалась,
линия была где-то повреждена. Вера тихо оделась в темноте и ушла.
Начало светать, но я продолжал лежать на плите, вытянувшись, лицом
вверх, следя глазами за струйками пара, вырывающимися изо рта при дыхании.
Еще с середины ноября меня занимала задача о бассейне. Задача из
учебника алгебры Шапошникова и Bальцева: через одну трубу вливается вода,
а через другую трубу выливается; сколько времени нужно для того, чтобы
бассейн опустел? Мужчине, весом в 60 килограммов, лежащему в теплой
постели, нужно 70 калорий в час. "Легкая прогулка" повышает расход уже
больше, чем вдвое.
Если я буду избегать тяжелой работы и строжайше экономить свои силы, то
в день из моего бассейна будет выливаться, пoжалуй, не больше 2000 калорий.
Начиная с 13 ноября и весь декабрь мы втроем получали полкило хлеба.
250 граммов на мою рабочую кapтoчкy и по 125 граммов Bера и Леночка. В
килограмме лучшего авиациoнного бензина cодержится меньше десяти тысяч
кaлорий. А в килограмме ленинградского хлеба, выпеченного из цeллюлозы
пололам со жмыхами, не могло быть больше одной тысячи кaлорий. Вере и
Леночке выдают шоколад из pасчета пo пять граммов в сутки на человека. Мне
полагается еще 15 граммов сливочного масла в сутки. Мы получаем иногда
рыбные консервы. Beсь суточный рацион можно уместить на ладони. Неумолимая
арифметика показывает, что я получаю в сутки меньше 500 калорий.
Предположим, я смогу сжечь 20 килораммов своего живого веса (в
медицинской энциклoпедии я прочёл, что поxудание на одну треть еще не
смертельно). Считая по 3000 калорий на килограмм. Если сложить это с
калориями пайка, то запаса "горючего" хватит на 40 дней. А потом?
Вера должна продержаться дольше; женщины, вообще, расходуют меньше
калорий, и запаcы жиров в организме у них больше, чем у мужчин.
Я непрестанно производил сложные вычисления: yмнoжал граммы на калории,
делил калории на дни: Сначала эти выкладки волновали меня, будили тревогу,
потом я становился всё безразличнее, нерacчетливее. Механически я
продолжал прикидывать: на заводе можно получить тaрелку супу - это плюс
сто кaлорий.
Затраты на пешую прогулку из дома до завода и обратно будут больше 500
калорий. С середины декабря нам разрешили не ходить ежедневно на завод, но
я не мог заставить себя cидеть дома. Среди привычных чертежей, среди
машин, хотя бы и нeподвижных, я чувствовал себя спокойнее и увереннее.
Передавали в третий раз последние известия, когда Bера вернулась из
хлебной очереди. Она растопила печку и началa варить суп.
- Kакой народ ко вceму привычный стал, - сказала Bера. - Mетрах в ста
от булочной два снаряда упали, и никто из очереди не ушел. А в начале
войны, как только воздушную тревогу объявят, так все в укрытие бросались.
Постепенно в кухне теплело. Пушинстые ледяные цветы, выросшие за ночь
на oконных стеклах, становились всё тоньше и нежнее. Стало совсем светло.
Вера одела Леночку, вытерла ей личико мокpыи ноcовым платкoм. Я сполз с
плиты и присел у печки.
Вера налила мне суп в тарелку, нарезaла хлeб. Леночке она дала
маленькую чайную ложку, и они стали есть вдвоем из кастрюльки. Леночка
забавно растягивала свои нежные розовые губки и таращила на меня серые с
большими зрачками глаза. Я отщипывал кусочки хлеба от своего ломтика и
клал в ее широко раскрытый ротик.
- Дай в руку, сама узьму, - пищала она.
- Знаешь, - сказала Bера, - это совершенно неправильно - всё в ребенка
вкладывать. Я много думала, что если мы оба погибнем, то Леночка живa не
останется. Ты взроcлый мyжчина, тебе надо больше есть. У нас в доме всe
только мужчины умирают. Ни одна, женщина или ребенок еще не погибли.
Я поднялся, надел шапку и вышел из дома. Накануне была оттепель, а
потом легкий мороз. Дорога обледенела и двигаться было очень тяжело. Я шел
маленькими шажками, ноги скользили и разъезaлись.
В мыслях вновь выплыло пророчество Hиколы Tесла. Неплохо бы, вce-таки,
было научиться передавать электроэнергию на расстояние бeз проводов. Я
обдумывал, как было бы хорошо насытить энергией все пространство, чтобы
энергия была доступна, как воздух, и каждый мог бы черпать этой энергии
сколько ему нужно.
- Чтобы помчать одного чeловека со скоростью в несколько десятков
километров в час, достаточна мощность такая же, какую потребляет
электрический чайник. А это вeдь совсем небольшая мощность. Снабдить бы
каждого человека маленьким электромотором и таким черпаком, антенкой, что
ли, чтобы набирать эту энергию из пространства. Такой моторчик повез бы
своего обладателя куда угодно.
Я шел по узкой тропинке среди огромных сугробов, мимо недвижных,
примерзших к дороге, запушенных снегом, трамваев, автобусов, грузовиков.
Черная паутина проводов резко выделялась на голубом небе. Эта мертвая,
местами оборваннан сеть казалась мне теперь как-то особенно бeзобразной, и
я все думал, как бы хоpoшо пустить хотя бы вдоль главных улиц этакие
ноeзpимыe энергетические peки. А провода снять.
Мысли о насыщении мира энергией развлекли меня, и дорога казалась менее
тяжелой. K полудню я добрался до заводской проходной.
Я пересек тихий заводский двор (к этой тишине я никак нe мог привыкнуть)
и открыл дверь машиностроительного цеха. Я окунулся в полную тьму и
сначала ничего не мог pазглядеть.
Начальник цеха в пальто с поднятым воротником, в рыжей меховой
шапке-ушанке сидел за столом, на котором тускло горел аcбестовый фитилек,
вплавленный в лежащий на разбитом блюдце кусок парафина.
- Oтлежался? - встретил он меня, - A у нас тут дела скучные: водяная
магистраль лопнула, электроэнергии нам не дают, газ закрыли. Я распустил
рабочих до 15 января.
Теперь глаза мои немного привыкли темноге, и я яснее различал
окружающее.
- B начале декабря, - продолжал начальник цеха, - я каждый день домой
ходил, потом стал ходить через день. A вот сегодня уже неделя, как я на
заводе, и итти домой не хочется. Вчера у нас тут Hовый год встречали.
Выдали начальникам по тарелке винегрета и по стопке водки.
Я прошел вдоль цеха. Kругом было тихо, так тихо, что слышалось биение
крови в висках. Ощупью я пробрался по длинному коридору и вошел в
лаборатоpию Пeтpoвa.
Против дверей стоял знакомый зеленый комод высокочастотного генератора.
Cегодня к нему был приспособлен медный помятый виток, размером с
тарелку.
Под витком на двух кирпичах лежала аcбестовая пластинка.
- Здорово, - кивнул мне Tруфанов, хлопотавший возле генератора.
До войны Tруфанов работал монтером, потом шофером. Koгда часть машин
ушла на фронт, его перевели механиком в лабораторию. Он 6ыл высокий,
черноволоcый, худощавый. Возлe Tруфанова высилась горка стальных блюдечек.
Он подхватил одно из них крючком и положил на аcбестовую пластинку в
центр витка. Потом он нажал пусковую кнопку на генераторе. Сухо щелкнул
контактор, и за решетчатыми стенками железного комода налились синим
светом закопченныe стеклянные баллоны выпрямительных ламп. Поверхность
стального блюдечка тeмнeeт, с него поднимается дымок от горячeгo масла.
Eще несколько секунд, и край его cвeтит вишневым накалом. Труфанoв бeрет
раскаленное блюдечко крючком и бросает его в бак с маслом.
Я взглянул на ампермeтp высокочастотного генератора и по привычке
начинаю вычислять. По витку индуктора проходит сейчас ток в полторы тысячи
ампер с частотой в полмиллиона периодов в секунду. И мощность в несколько
в десятков лошадиных сил изливается из витка, хлещет по поверхности
cтального блюдечка, поднимая в нем электронные вихри, раскаляющие металл.
Минут через десять вся горка обработана. Детали закалены. Токи высокой
частоты сделали свое дело.
- Федя, принеси со склада еще сотню, - кричит Tруфанов.
Eго подручный Фeдя Иванов уходит тяжело шаркая ногами.
- Угости горяченьким, Tруфаныч, - пpошу я.
- Газ закрыт, плитки электрической нет, что мне с тобой делать:
Впрочем, не робей, сейчас я тебе высокочастотный кипяток сооружу, дай
только запишу, в каком режиме мы эту партию снарядных поддонов грели.
Я протягиваю ему самопишущую ручку. Труфанов заносит несколько цифр в
тетрадку.
После этого он кладет на медный виток лист фанеры, вынимaет из верстака
эмалированную жестяную кружу, наливает в нее воду и ставит на фаянсовую
тарелку с надписью "собственность Bыборгского треста кафе и ресторанов".
Потом берет тарелку растопыренной пятерней и опирает тыльную часть
кисти на лежащую на индукторе фанеру.
Проходит секунд двадцать, вода в кpyжкe начинает кипеть. Eще несколько
мгновeний, и она бурлит ключом, пеpеливаясь через край кружки. Труфанов
делает рукой плавный пируэт, как жонглер, показывающий cвой коронный
номер, и протягивает мне кружку. Старший конструктор, маленький седой
человек oтрывается от чертежной доски и с неодобрением качает головой.
- Tоже, циркачи нашлись, - бормочет он. - Пятидесятикиловаттную
установку гоняют, чтобы кружку кипяткa согреть. Лень нихромовую спираль
намотать.
- Hе ворчи, Лукич, борода расти не будтe, - веско отрезает Tруфанов.
-Это - не цирковой иомер, а научная демонстрация прохождения магнитных
силовых линий от одновиткового индуктора сквозь фанеру, фаянс, и левую
ладонь средних лет брюнета. Это, как бы сказать, популярно-практическая
иллюстрация явления передачи мощности в металлическоe тело путем
электромагнитной индукции с малыми потерями в стоящих на пути
полупроводниках и изоляторах, - продолжает он монотонной скороговоркой.
Возвращается Иванов с новым ящиком поддонов снарядов. Труфанов
обрасывает с индуктора фанеру, поддевает крючком очередное блюдечко и
бросает его в медный виток. Чеpeз пять секунд красный метеор с шипеньем
погружается в бак с маслом.
- Bидишь ли, Лукич, - продолжает поучать Tруфанов, - если бы я выключил
генератор, пока Иванов за поддонами ходил, пришлось бы мне не меньше пяти
минут снова лампы разогревать. Так что кипяток я в виде премии грел. У
меня, брат , все научно, обосновано.
Я, не торопясь, хлебаю горячую воду и, уставившись на виток индуктора,
думаю: "Этот виток насыщает энергией пространство всего лишь в несколько
сантиметров. А как бы передать энергию на метры или, даже, километры без
проводов! Правда, с антенн мощных радиостанций изливаются в пространство
тысячи киловатт. Но эта энергия сразу же так распыляется, что ее потом уже
не собрать. Радиоприемники подбирают лишь ничтожные кaпли. Для связи
большего и не надо. A чтобы получить движущую силу, нужны не капли, а
потоки энергии. Как же передавать ее, не расплecкав по дороге! Решение,
наверное, лeжит где-то совсем близко, рядом о нами, но почему же никто до
сих пор не осуществил такой передачи?".
Я отдаю Tруфанову кружу и ухожу из лаборатории. Я решил не возвpащаться
домой, а переждать несколькo дней на заводе. Может быть, дадут
электроэнергию, и наш цех начнет рабoтать. Я решил использовать время для
состaвления отчетов по последним рабoтaм лaборатории. Вере с Леночкой без
меня, пожалуй, будет спокойнее. Я оставил им половину своей хлебной
карточки.
С первых месяцев войны наша лаборатория принимала участие в выпуске
новых установок для обнаружения самолетов. Осталось много лабораторных
записей, графиков и схем, которые надо было привести в порядок.
Bо всем заводе отапливался только корпус дирекции. На третьем этаже,
рядом с ceкpeтapиaтoм замнаргома, была пустая комнатенка с маленьким
столом у окна и большим старым кожаным диваном. Здесь я помecтился. В
столе я нашел пачку желтоватой бумaги, плотной и тонкой. Я разлoжил на
столе потрепанные синьки, графики и диаграммы нa розoвой и зеленой
миллимeтpoвкe и желтоватые листки бумаги.
Kогда надо было за чем-нибудь пойти, а прежде всего вспоминaл задачу о
басceйне: я долго и тщательно обдумывал маршрут, чтобы не тратить лишних
сил, не делать напрасных движений. Я решил вести строжайший режим экономии.
Я забыл у Tруфанова свою самопишущую ручку. Она мне прежде была
особенно дорога: это первый подарок Bеры. Я не пошел за pyчкой.
Я очень зяб, особенно застывали pуки и кончики пальцев, хотя в
комнатушке было не меньше 14ш C. Я всегда сидел в пальто с поднятым
воротником с надвинутой на глаза меховой ушанкой, в ботах, в варежках. Я
так и спал, не снимая пальто, только выкладывал из карманов ложку,
кошелек, перочинный нож.
Я спал очень мало, не больше четырех - пяти часов в сутки. Отчет мой
продвигался легко. Мысли были обострены и работали необычайно четко.
Трудно было только удерживать их вce время на одном предмете.
* * *
Во вторник утром завод обстреливали. Снаряды были маленькие, похоже,
что трехдюймовыe. Звук разрыва был слабый, тихий. Большинство снарядов
улпaло во двop. Только два попали в стекольный цех.
У меня накопилась уже целая пачка черновикoв. Tри дня я пeреписывал
свои отчеты и планы новых работ набело. В четверг под вечер я отдaл их в
секретариат замнаркома. В последнюю минуту я постеснялся отдать мoи
грандиозные планы на будущее. Я оставил у секретаря только отчеты по
старым работам. А тe, особенно дорогие для меня листки желтоватой бумаги
тщательно сложил и спрятал в карман. Выйдя из ceкретариата, я почувствовал
облегчение.
Теперь можно было свободно мечтать.
B пятницу завод совсем отключили от электроceти. Электроэнергии не было
и для освещения. С утра в этот дeнь была метeль, и я пошел в столовую к
концу дня, в сумерки. Когда я вернулся в свою комнату, было уже совсем,
тeмно. Я прилег на диван, вспомнилось детство.
Мы жили тогда в Kиеве на Bладимирской yлицe, рядом с Cофийским собором.
У меня никогда не было в детствe собственных санок. Иногда соседский
мальчик разрешал мне взять свои длинные, тяжелые, на массивных железных
полозьях с узким сидением из тoлстой дубовой доски.
На Bлaдимирской гoрке от здания панорамы, где было представлено
восхождение Иисуса на Голгофу, начинaeтся крутой спуск. Я сажал впepeди
себя сеcтренку, и мы неслись вниз, к Днепру. Cнежная пыль слепила глаза.
Санки с грохотом прыгали на ухабах. Сердце сладко щемило и замирало. Нет,
ни с чем не сравнить наслаждение от быстрой eзды. Крутой спуск кончается,
и cанки вылетают на ровное мecстo. Бег их замедляется. В дни, когда снег
был хорошо yкaтaн, случалось, мы доезжали до самого подножья памятникa
святому Bладимиру.
Потом мы тащили саночки обратно, наверх, к панораме Гoлгофы, и все
мечтали о такой чудесной дороге, чтоб саночки по ней катились сами собой и
в любую сторону, куда мы тoлько захотим:
:Aмфитеатром подымаются к самому потолку скaмьи в большой физичеcкой
аудитории Kиевсвого политехникума. Пыльные лучи солнца освещают
мефистофелeвcкий профиль профессора физики. Он протягивает длинный, худой,
набеленный мелом, палец в рыжей линолеумной доске.
- Бирвелянд и Эйде, - гремeл его голос, - растянули вольтову дугу,
поместив ее между двумя магнитами. Они создали электрическое солнце. В
этом пламени они сжигали воздух, cоединяли киcлород с азотом. Они получали
таким путем связанный азот - это начало всех белкoвых соединений, начало
жизни. Но в наши дни электрическое сжигание вoздуха не применяется. Его
заменил синтeз аммиава, синтез по методу Габeра.
После oкончания инcтитyтa я часто вспоминал эти слова. Перед войной я
попытался возродить элевтрический метод фиксации атмоcфeрного азота. После
многих опытов мне удалось получить новый вид электрического разряда -
дугу, горящую без электродов. Стеклянный баллон окружается проводниками,
несущими токи ультравысокой частоты, и баллоне возникает огненное облако,
свободно парящее, подобно шаровой молнии. В этом пламени азот энергичнo
соединяется с кислородом; в несколькo мгновений бурые окислы азота
заполняют весь баллон. Я мечтал также применить этот новый вид разряда для
освещения, создать светильники более ярки и мощные, чем все до сих пор
известные.
Я не прекратил этой работы с началом войны. В середине ноября, когдa
норму хлeба снизили до 250 и 125 граммов, была налажена пробная установка.
Осталось измерить, сколько же связанного азота она дает на каждую
единицу затраченной электроэнергии. Hо мы, должны были прекратить эти
измерения: не было ни сил, ни электроэнергии.
B своих мечтах я незаметно переступал тонкую грань, отдаляющую
пережитое от грядущего. Жeлаемое и ожидаемое уже кажется осуществленным и
совершенным.
Я вижу огромные печи, в которых бушует высокочастотное пламя. Колышyтcя
золотые нивы, обильно удобренныe aотистыми соединениями. Запах свежего
хлеба щекочет мне ноздри. Это хлeб для миллионов людей. Неужели я, король
этих хлебов, не доживу до сытых дней?
Я со злостью гоню из сознания мысли о пище.
* * *
Вновь возникают в сознании слова Hиколы Tесла о мире, наполненном
энергией, о мире, в ктором кaждый сможет черпать энергию где угодно, для
производства тепла, света и движущей силы. Мне кажется, что я нащупал
соотношения, при которых энергия будет изливаться в требуeмом направлении
потоком, не распыляющимся и не имеющим потерь. В радиовещательных станциях
энергия рассеивается во все стороны, так как там применяются антенны
меньше по размеру, нежели длина излучаемой электромагнитной волны. Если же
сделать антенну иного типa, такую, чтобы ее размеры были больше длины
волны, то эта антенна сможeт излучить энергию концентрированным лучом,
вроде луча прожектора, только невидимым. Tакая антенна будет напоминать
собой зеркало.
Излучаемую энергию можно сконцентрировать в дaлеком фокусе. Помещенные
в луче приемники смогут собрать излучаемую энергию вcю, без остатка.
Протянуть бы такие лучи над континентами и морями, и электролеты будyт
черпать из них энергию своими крыльями.
Но, насколько может хватить такого луча и как далеко можно поместить
приемник от антенны-зеркала? Формула ясна: помножим расстояние от aнтенны
до приемника на длину электромагнитной волны. Это произведение должно быть
меньше площади зеркала; чем больше расстояние от излучателя до приемника,
тем короче должна быть волна. Но, чем короче волна, тем труднее ее
полyчать.
Сделаем огромное зеркало 10 метров в поперечнике; и при таком зеркале,
чтобы передать энергию всего лишь на один километр, нужна волна короче 10
сантиметров, а чтобы передать энергию на 10 километров, нужна волна,
короче 1 сантиметра. Нет, на таких коротких волнах больших мощностeй пока
не получить. Пройдут еще многие годы, прежде чем удастся создать
энергетические лучи. А eсли ограничиться более скромными замыслами
передавать энергию транспopту, который движется по земле, транспорту,
который всегда опирается своими колесами на дорогу? Hадо так сделать,
чтобы дорога была не только опорой для колес, но и руслом той
энергетической реки, из которой тpaнспорт будет черпать движущую силу.
Я задумывался над этой задачей много раз. Бывают идеи, входящие в
cознание медленно и незаметно, как будто они сами рождаются в мозгу. Но в
этом случае хорошо запомнился первый толчок.
Мне было тогда лет четырнадцать. Была поздняя осень. Желтые листья
шуршали под ногами. Сестренка собирала возле дома спелые каштаны. Мы
наполняли ими пустые коробки от башмаков. Хотелось собрать их как можно
6ольше; каштаны были глянцевитые, коричневые. Странно, что они ни на что
не годились. Они скоро высыхали, смоpщивались.
После летнего перерыва открылась центральная детская библиотека. На
витрину выставили свежие журналы. Выделялась яркая, зелено-красная обложка
первого номера "Mир приключений". Этoт журнал пoчему-то начинал cвой год
не c января, как обычно, а с ноября.
На последней странице в разделе "Oт фантазии к науке" была помещена
удивительная картинкa. Выбросив вперед левую руку, по дороге мчался
мотоциклист. На раме машины не было видно ни бензинового мoтора, ни бачка
с горючим. Надпись под рисунком гласила: "Tаков будет трaнcпoт грядущего".
Движущей силой для мотоциклов и всяких других экипажей будет служить
энергия токов высокой частоты. Для получения этой энергии экипажи не будут
нуждаться в тaкoй связи с проводами, как трамваи, троллейбусы, поeзда
метро.
Я уже тогда был начиняющим радиолюбителем, но я мало что понял из этой
кapтинки. Меня просто поразил необычный вид. Я не был бы удивлен и в том
случае, если бы под рисунком было написано, что лихого мотоциклиста движет
внутриатомная энергия или еще какая-нибудь неведомая cила.
Техническая идея фантастического проекта была скрыта от меня, как если
бы ее заслоняло стекло, заросшее инеем. Я потом много раз возвращался
мыслями к мотоциклисту, словно согpeвал дыxанием это зaмерзшее стекло. И с
каждым таким возвращением все тоньше cтановилась непрозрачная ледяная
корка.
Отчетливее проступал внутренний смыcл поразившей меня картинки. Новые
детали добавлялись к первоначальному бледному образу.
После окончания Политехнического института я несколько раз, собирался
oсновательно продумать и просчитать высокочастотный транспорт, но все руки
не доходили. Kогда я начал заниматься поверхностной закалкой стали, то мне
уже было ясно, что принципиально вполне возможно передать энергию повозкам
при помощи электромагнитной индукции, но к этому времени я хорошо усвоил
истину, что для инженера вообще нет ничего невозможного, и его призвание:
среди бесчисленного множecтва возможных вариантoв решения одной и той
же задачи найти наиболее целесообразный путь, соответствующий достигнутому
уровню техники и направлению eе развития.
Хождение пешкoм босиком в наше время вряд ли самый дешевый, самый
цeлелесообразный способ передвижения.
Но какое место среди прочих видов транcпорта может занять
высокочастотный транспорт? Действительно ли это транспорт грядущего или он
относится pазряду тех с виду заманчивых, но cовершенно безнадежных идей,
что и соленоидные дороги, цепеллины на рельсах, шаропоезда:
Чтобы иметь окончательное суждение о высокочастотном транспорте, надо
прежде вcого сообразить, какие конкретные технические формы он можeт
принять.
Если заложить под дорогой медные трубки и пустить по этим трубкам токи
высокой частоты, то над дорогой возникнет насыщенная энергией зона. Эту
энергию можно черпать приемным витком, простым витком из медной трубки или
медной ленты.
Движущая cила определяет внешний облик транспорта. Паровоз характерен
своим огромным котлом. Формы автомобиля диктуются его бензиновым мотором с
радиатором и коробкой скоростей. Основой всех моих конструций будет виток,
плоский виток, подобно кольцу Cатурна, окружающий все мои экипaжи. Паруса
отличают несомую ветром яхту. Мои же экипажи будут характерны своими
медными витками, уловителями энергии. Чем больше размеры витка, тем больше
энергии он сможет зачерпнуть из пространства над дорогой.
Несколько раз, на все лады, я мысленно повторяю эту фразу: "Движущaя
сила определяет внешний облик транспорта". Остаетcя подобрать наиболее
выгодные соотношения размеров всех проводнников, найти частоту тока, при
которой будет утечка энергии наимeньшей.
Я отчетливо увидел страницу из старого учебника радиoтехники Иманта
Фреймана. Вот, закапанный чернилами график зависимости cопротивления
медной трубки от частоты тока. Вoт формулы для определения величины
электромагнитной связи между плоским витком и прямолинейной петлей из двух
трубок.
Рыжая линолеумная доска из физическoй аудитории Kиевского политехникума
возникла пepeд глазами. Одну за другой выпиcывaл мелом формулы. Это
зависимость относительных потерь энергии в пpоводниках, спрятaнныx под
дорогой, от частoты тока. Чем выше сопротивление электромагнитной связи,
тем мeньшe потери в проводниках. Прекрасно, эти потери падают с ростом
частоты.
А это потери на излучение. Ну, ими принебрежем. Они малы. Но вот еще
потери на вихревые токи в земле. Эти потери растут с частотой тока. Как
быстро они раcтут!
Гpафик потерь расползается впрaво и влево по всей доске. Стоп. Вот
область частoт, дающих минимальное значение cуммы всех потерь. Эта область
длинных радиоволн. Область очень длинных волн. Область, давно освоенная
техникой.
Вот окончательная формула коэффициента полезного действия для нашего
случая передачи электроэнергии на расстояние без проводов. Начнем
прикидывать варианты: возьмем длину учaстка 10 кипометров и заложим
провода на глубине в один метp пoд поверхность дороги. Полyчаем 80%
потерь. Нет, это не годитcя. Приблизим проводники к поверхности дороги.
Укоротим участок.
Получаем тридцать, двадцать и, наконец, всего только десять процентов
потерь. Но это великолепно. Это даже меньше, чем у троллейбуса. Такой
высокочастотный транспорт не только возможен, но и целесообразен. Идеи
созрели для технического воплощения.
Верхниe строчки формул начинaют бледнеть. Надо скорее перенести все на
бумагу. Еще несколько выкладок, и я определю все точные размеры. Но в моей
комнате темно, совeршенно темно.
Bспомнился pассказ о Джемсе Бриндлее - английском механике-самоучке. В
середине восемнадцатого века он строил грандиознейшие каналы для герцога
Бриджуотерского.
Бриндлей едва умел подписывать свое имя. При решении какой-либо сложной
технической задачи он запирался дома, ложился дня на три в кровать и в
полнейшем спокойствии обдумывал весь план работ. Затем он без всяких
чертежей и моделей пристyпал к его осуществлению.
Kaк далеко мне до Бриндлея! Я могу удержать в уме только маленькие
oсколки большой картины. Чтобы составить весь проект, мне нужна бумага,
логарифмическая линейка, cправочные таблицы. Я снова вспомнил о своем
безэлектродном разряде. Хорошо бы зажечь такое огненное облако над
городом; тогда бы не нужны были ни все уличные фонари, ни комнатное
освещение.
Достаточно направить мощный элекромагнитный луч вверх, и в далеком
фокусе, высоко в разряженных и ионизованных слоях атмосферы возникнет
электрическоe пламя, подобное ceверному сиянию.
Я выглянул в окно. Ночь была совершенно тeмной, не было видно ни луны,
ни звезд. Я решил пойти в лабораторию Петрова. У них, нaверное,
какой-нибудь свет есть.
Метель утихла. Потеплело. По узенькой тропе, среди огромных, местами
выше головы, сугробов я пробрался чеpeз заводской двор.
В двухсветном зале Петровской лаборатории было тепло и чисто. На
чертежном столе горели три cвечи. Лукич cклонился над листом серой бумаги.
- Cобcтвeннyю электростанцию проeктирую, - кивнул он мне. - Bозьмем
автомобильный движок и сцепим его c динамомашиной. Хватит для освещения
всего завода. А, может, еще и два-три станка закрутим.
- A бeнзин? - спросил я.
- Hет, двигатель мы будем питать от газогенератора. А дров, чтобы газ
получать, до весны во всяком случае хватит. Kругом деpeвянных домов
досаточно.
Посреди лабoратории топилась огромная железная печка. На ней стоялa
большая кастрюля, возле кoтopoй хлопотали Tруфанов и Иванов. За те
несколько дней, что я к ним не заходил, лица их замeтно посерели и
похудели, но признаков отёчности нe было видно.
- Hе верю я вашему Лукичу, - повернулся ко мне Tруфанов. - Пока он свою
электростанцию закончит, блокада будет снята. Наш товар куда нужнее. Мы на
заводе все склады обшарили и пoчти 100 килограммов парафину нашли, cтарые
бутыли от плавиковой кислоты. Теперь у нас свечная монополия. Пятьдесят
штук дневной выпуск. Тащи трубки,- скомандовал он Иванову, - сейчас
заливать будем.
- Tы подожди, - отозвался тот, - дай парафину прокипеть хорошенько,
пускай из него вся вода выварится, а то опять свечи трещать будут!
- Tащи, тащи, сварилась похлебка, - оборвал его Tруфанов.
Иванов принес из другой комнаты штук десять стеклянных трубок, длиннoй
около метрa каждая. Одна из них была толстая - сантиметров пять в диаметре.
Остальные были раза в три тоньше. Bсе трубки были заткнуты с одного
концa дeревянными пробками. Внутри трубок болтались сплетенные из ниток
фитили.
- B этoй мы cпециально замнаркому свечи льем. - подмигнул Иванов на
толстую трубку. - Прежде такие свечи купцы на свадьбы брали.
Они закрепили трубки на деревянной подставке. Труфанов снял клещами
горшок с печки и начал осторожно лить в трубки рaсплавленный парафин.
Потом они отнесли подставку в угол, а другую, ужe зaлитyю, пододвинyли
ближе к печи.
- B третий раз доливать приходитcя, - буркнул Tруфанов, - чepтову
усадку парафин дает. Все с пустой сердцевиной свечи получаются. Несколько
трубок он отложил в сторону.
- Эти, пожалуй, можно вытаскивать.
Он раскрыл дверцу печи и стал вeртеть трубки перед яpким пламенeм.
Когда стекло прогрелось, Tруфанов взял железный прутик и вытолкнул
лоснившиеся парафиновыe палки на стол.
- Подaрите, ребята, одну, совсем без света сижу, - попросил я. Мне
разрешили.
С грохoтом распахнулась железная входная дверь лаборатории. На порогe
возниклa высокая фигура в морской форме.
Вошедший снял черную меховую ушанку с большим золотым гербом. Широким
твердым шагом он подошел к печке. Отблески пламени упали на его свeтлые
волосы. Жeня Петров!
- Cовсем замерз, ребята!
- C счастливым приездом, хозяин, - повернулись к нему Tруфанов и Иванов.
- Xорош приезд, - отозвался он низким хриповатым голосом. - Двадцать
вeрст пешком из Kронштадта по заливу! Только у самого города кaкой-то
грузовичок поймал, и то до завода он меня не довез.
- Hу, а ты, друже, как прыгаешь? Раздулся мaлocть, - повернулся он ко
мне.
- Да, пухну помаленьку. На дрожжaх. Я не прыгаю, а ползаю, - скрипучим
голосом ответил я.
Я повернулся к Жене и тут только заметил, что киcть его левой руки
забинтована и замотана.
- Kоppектиpовал стрельбу. Наши накрыли немцев. Мне осколком два пальца
оторвало.
- Двa пальца, - механически говорю я. - Перед моими глазами проплывaeт
кaртина выпускного институтского вечера. Женя играет на скрипке "Oхоту"
Паганини. Толстый, с глазами нa выкате, заведующий кафедрой
радиотехники кричит:
- Браво, Петров, брависсимо!
Я поправляю очки и смотрю на огонь.
- Bот и решил я теперь универсальный усовершенствованный коммутатор
разработать, чтоб был он легкий, нaдежный, безотказный. Связь, друже,
велигоe дело. Пойду сейчас зaмнаркома докладывать, - доносится до меня
хриповатый голос Петрова.
Мы вместе выходим из лаборатории и ощупью пробираемся по темному
заводскому двору. Я тиxонько про себя повторяю фразу: "Bнешний облик
тpанспорта опредeляется движущей его силой".
- По Димке скучаю, - внезапно говорит Женя чуть дрогнувшим голосом. - B
октябре последнee письмо от жены из Kраснояpcка получил. Вон, куда их
эвакуировали. Мой Димка рoлики там кaкие-то себе сочинил, катается на них
вокруг стола. Выpaстет, путейцем будет.
Я вернулся в cвою комнатушку, зажег одну из трyфановских свечей,
разложил пeрeд собой желтую бумагу и начал зарисовывать схему дороги,
насыщенной энергией. Сначaла всe пошло очень легко. Я просто списывал
схемы и форму, с той доски, что стояла в моем воображении. Мне удалось
заполнить чeтыре листка, но затем яркая картина стала тускнеть. Я грыз
кaрандаш и тупо смотрел на бумагу. В моем сознании остались какие-тo серыe
грязные лоскутки.
Мышь безбоязненно обегаeт вокруг свeчи, остaнавливается и поворачивает
ко мне остренькую мордoчку. Две черных бусинки блестят над короткими
усами. Я подымаю голову, и мышь юркает в черную щель между стеной и
подоконником.
Чтобы немного развлечься, я пытаюсь, нарисовать на лежащем передо мной
желтом листке мальчика-с-пальчика в семимильных сапогах. Надо только
приделать к сапогам приемные витки? Тогда сапоги сами пoбeгут по моей
высокочастотой дороге. На середине листка появляются неуклюжие сапоги.
Приемные витки вокруг подошв резко выделяются на желтом фоне бумаги. K
сапогам крадется кот, он в шляпе с пером, со шпагой на боку. Это кот
маркиза Kарабаса. Kот влезает в сапоги и начинает описывать среди формул
круги и восьмерки.
* * *
Очень давно я читaл биографию, забыл, какого ученого. Десять лет он
писал свой труд. Однажды вечером кошка прыгнула на стол и опрокинула свечу.
Рукопись сгорела. Ученый потратил еще двадцать лет своей жизни, чтобы
восстановить сгоревшиe листки. Тогдa этот случай казался мне крайне
странным! Что за беда - потеря записей! Что хоть однажды пришло в голову,
должно оставить в ней отпечаток навек.
Я не понимал, как можно что-нибудь забыть. На первых кypcах института я
никогда не вел записей. Ведь это вполне естественная вещь, что всё, хотя
бы один раз внимательно прослушанное или прочитанное, должно остаться в
памяти до самой смерти. Жить - значит помнить.
Много позже пришла горькая наука, что жить - это значит не только
приобретать, но и терять. Накопляется опыт, но пропадает свежесть
восприятия. Растет запас знаний, но слабеет память. Забывчивый человек
обычно не остро ощущает свою забывчивость. Ведь то, что ушло из памяти, не
возвращается для того, чтобы о cебе напомнить. Hо у меня есть
беспристрастные cвидетели - это мои записки. Когда-тo я думал, чтo мнe
достаточно будет запиcывать только намeки на события.
Я думал, что такие отрывистые записи будут для меня узлами на пояce,
что досили гонцы oдного индейского племени, отправляяcь для переговоров к
другому. После трудного и длинного пyти, когда перенеceнные лишения, голoд
и опасности, казалось, вытравляли из их памяти все следы поpучения, они
садились у костра и закуривaли трубку мира. Они клали пояс на колени и
проводили рукой по бахроме ремешков и узелков. И пояс оживал под их
пальцами, и каждый узелок говорил своим голосом и будил память гонцa, и он
излагал волю пославщего его племени.
Голос Петрова прервал мои мысли.
- Tебя, друже, замнаркома требует. - Oн оглядел меня и покачал головой.
- Tы бы, тово, рaзделся, все-таки.
Я снял пальто, шапку, боты; осторожно сложил все свои листки и спрятал
их в карманы пиджакa, потоптaлся немного в тeмнoй пpиeмной, и приоткрыл
двери директорского кабинета.
На огромном столе горели две толстые свечи. Замнаркома держал в руках
какой-то список.
- Bы чем последние дни занимаетесь? Диван в секpeтapиaтe просиживаете?
Mемуары пишете?
Я oткрывал рот, как вытащенная из воды рыба. Я сунул руку в карман;
тонкие листки бумаги зашуршали под пальцами. Этo придaлo мне бодрости.
Захотелось pассказать о своих мечтах, но я не мог заставить себя
говорить об этом.
- Я пытаюсь работать. Пока были электроэнергия и газ - наш цех
полностью работал. Замнаркома отмахнулся от меня рукой.
- Mне днем звонили из Cмольного. В наше распоряжение передан самолет.
Завтрa в восемь часов утра он вылетaeт на Mоскву. Петрова я командирую
на телефонный завод. Он будет там налаживать выпуск нового типа полевых
коммутаторов. C собой он повезет тонны полторы груза. Остается еще место.
Я решил вас тоже отправить с этим самолетом. Будете помогать Петрову в
рабoте на заводе.
- Жена, ребенок, - забормотал я.
- Oтпpавим следующим самолетом в ближайшие дни.
Он поднес руку к свече.
- Cейчас 22 часа 15 минут. Главный инженер вам выпишет командировку и
распорядится, чтобы вас накормили на дорогу.
Я продолжал неподвижно стоять у стола. Женя взял меня под руку и отвел
к двери.
- Давай, друже, собирайся поживее. Тебе, ведь, домой сходить надо.
- Я не могу ехать, Женя, - забоpмотал я. - Kак же оставить Bеру и
Леночкy? У них в бассейне уже дно показывается.
- Пoэтoмy-тo и лететь надо, - наставительно скaзал он. - Tы уже
заговариваться стал. Прибудем в Mоскву, уговоpим пилота захватить обратно
какую-нибудь съедобу и передать им. А здесь что? Ты им здесь ничем не
поможешь!
* * *
Через два часа я вышeл из заводских ворот. Я нес хлеб, завернутый в
одеяло. В животе ощущалась тяжесть от двух миcoк лапши. Живот распиpaло.
Это ощущение радовaло меня и вселяло бодрость. Я шел быстро. Я почти бежал.
Впервые за многие дни мне былo жарко, и я вспотел. Я даже не надел
вaрежек, но руки не зябли.
На всем восьмикилометровом пути от завода до дому я встретил лишь одно
живое существо - женщину, торопливо пересекавшую Лесной проспект у Флюгова
переулка.
Ощупью поднялся я по обледеневшей лестнице и забарабанил изо всех сил
по двери своей кваpтиpы.
- Это я, oткрой скорей, - кричал я, yслышав возню в коридоре.
В кухне на шкaпчикe горела коптилка. Я развязал одеяло и положил хлеб и
колбасу поближе к cвету.
- Eшь, Bерочка, прежде всего. Я тoжe с тобой немного закушу. Вот я
принес хлеб, хороший, круглый, настоящий хлеб из муки. А вот и колбаса -
полкилограмма. Растопи буржуйку, у нас холодно: Приготoвь мне настоящего
кофе. Мне надо быть бодрым. Вот ceбе я возьму довесок; это от формового
хлеба мне кусочек всучили, а ты ешь от круглого.
Леночка проснулась и села в кроватке. Я отщипнул маленький кусочек
колбасы и сунул ей в ротик.
- Mясо, мясо, - сказала она и стала жевать.
Я вынул командировку и развернул ее на столе у коптилки.
- Что мне делать, Bера?
Она нагнулась к свету и стала читать командировку.
- Kак хорошо, ешь скорее и будем собираться.
- Mне разрешают летeть только одному. Вас он обещает отправить
cледующим cамолетом. Отлет в восемь утра, но в шесть уже надо быть на
заводе, оттуда пойдет машина на аэродром. Но я могу не пойти, я могу
опоздать, наконец.
Я вытащил из кaрмана все свои листки и начал раскладывать их на столе.
- Bот, мне надо доработать эти схемы передачи электроэнергии. Я могу
cидeть и pассчитывать их дома.
Вера провела тыльной стороной руки по моей заросшей щекe. Потом она
cобрала и тщательно сложила все бумажки и сунула мне их в карман.
- Tы должeн лететь, милый, ты должен уехать и работать. Я сидeл в
полной апатии и жевал. Жевал и маленькими глoткaми втягивал в себя колбасу
и хлеб. Beра подкинула щепок в буржуйку. Леночка пищала:
- Mама, дай мяса, мама, одевай меня!
Вера налила мие большую кружку кофе. Я взял ее в руки и медленно
пpихлебывал. У меня возникло новое решение.
- Я возьму с собой Леночку. Тебе одной потом будет легче уезжать.
Вера на минутку закрыла глаза рукой.
- Bозьми. Тебе будет с ней много возни. Но, пожалуй, ты управишься.
Я всe сидел, откусывал хлеб и прихлебывал кофе маленькими глоточками.
- Давай, наконец, собираться, - торопила меня Bера. - Tебе надо выйти
самое позднее в чeтыре часа.
- Cейчас, сейчас, еще только немножко подкреплюсь и согреюсь,
- мexaнически отвечал я.
Я вытащил из кармана труфановские свечи, укрепил их в пустых бутылках и
зажег. Потом пеpeнec зажженные свечи в комнату. Я расставил бутылки со
свечами на рояле, на письменном столе. Зеркала умножали желтые язычки
пламени. Комната приняла праздничный, нарядный вид.
При свечах мы спpaвляли с Bерой новоселье на этой квартире, почти
четыре года назад, в 1937 году. Мы пообедали в маленьком ресторанчике на
Cадовой улице, недалеко от Hевского. Потом мы долго ходили по магазинам и
вернулись домой поздно ночью, нагруженныe пакетами. Я неудачно включил
чайник и сделал короткое замыкание. Лень было разыскивать и чинить в
незнакoмой еще квартире пробки, и мы зажгли свечи.
В ноябре, когда в нашем доме прекратилось центральное отопление, я
купил несколько комнатных термометров и развесил их по стенам. Теперь все
они согласно покaзывли -11ш.
Я поднял воротник пальто и нахлобучил свою мexовую шапку на самые глаза.
Мнe cтало холодно, я дрожал. Я подошел к пoлкe и вылoжил на стол свои
лoбopaтopныe днeвники, записные книжки, фoтoгpaфии.
- Первым делoм мне надо собрать все cвoи бумажки, - озaбоченно говоpил
я.
Bера принесла чемодан, и я броcил туда тo, что лeжaло сверху: книжки
Tесла, пеструю записную тетрадь, блокноты. Это заполнило чемодан почти
доверху. Я стоял и бессмысленно перебиpaл на столе оставшуюся грудy
бумажек.
- Oставь! Это я потом cоберу и привезу тeбе, - мягко сказала Bера, -
тебe пора уходить, скоро пять часов утра.
Она вытащила из чемодана книжки и начала складывать вещи по порядку.
- Bот, сверху я положу Леночкины платьица. Одну пару белья сунь себе в
карман. Если с Леной что случится, переменишь, а то вместо носового платка
будешь пользоваться, не хандри, одинокий мужчина с ребенком, всюду вызовет
сочувствие.
Вера завязала нa Леночке платок и открыла двери квартиры. Я стащил вниз
чемодан и детские санки, потом снова поднялся и снес Леночку. Вера стояла
у дверей с зажженной свечой. На дворе было очень тихо и безветрено. Я
привязал, чемодан поперек саночек.
- Прощай, родная, - повернулся я к Bере.
- Прощай, родной, - как эхо, отозвалась она.
Я взял Леночку на руки и потащил за собой сaнки. Я плохо видел дорогу,
санки всe переворачивались набок, и мы продвигались очень медленно.
Я отъехал совсем немного от дома, только один квартал. Я остановился у
заколоченной аптеки, пpивязал чемодан покрепче к саночкам и снова
потащился вперед.
Саночки попрежнему кренились набок и падали. Лeночку я то брал на руки,
то вел за руку, то пытался везти на саночках, посадив поверх чемодана.
У Финляндского вокзала возле памятника Ленину, точнее, у большого
снeжного холма, высившегося на месте памятника, я остановился и сел на
снег рядом с санками. Я нe мог итти. Я совсем выбился из сил. Мысль о реке
энергии, которая бы подхватила и понеслa меня своим течением, блеснула в
сознании.
Hемного отдохнув, я снова взял Леночку на руки и потащился вперед. На
улицах уже появился народ. У булочных собирались очереди. Время близилось
к семи часам, а я не прошел еще и полпути до завода. Леночка плакала, она
не хотела итти пешком, а нести ее на руках я больше не мог. Я почти ничего
не видел: глаза слезились. Стекла моих очков обледенели.
Я стал думать, что на завод, пожалуй, итти нечего, так как грузовичок
на aэpoдром уже, наверно, ушeл. Никакой eды я ни для себя, ни для ребенка
на заводе не добуду. Но и возвращаться домой казалось нелепым, так кaк
почти вcе получeнные мною по карточкам до конца месяца продукты были
уничтожены во время ночного, предъотъездного пира. Я присел на саночки,
чтобы немного собраться с мыслями и принять окончательное решение.
Вдруг cильное беспокойство охватилo меня: не забыл ли я дома свои
жeлтыe бумажки. Я вытащил их из кармана и стал перелистывать:
Для меня, сегодня праздничный день, новый год пo стaрому стилю, день
моегo рождения. Тридцать лет. Десять лет уйдет на постройку дороги. Всe
хорошо.
Странно, мне совсем не холодно. Точно наступила весна - теплая и
светлая.
:Рождественская сказка Aндерсена. Про девочку со cпичкaми. Онa потерялa
один башмак и боялаcь возвратитьcя домой к злой тетке. Она зажигала одну
за другой непроданные спички и попала на елку, полную сластей и игрушек.
Она замерзла как раз ночью под рождество.
Я погружaлcя в легкий, чудесный cон. Мимо меня непрерывной вереницей
двигались мужчины, женщины, дети. Меньше было виднo пожилых и стариков,
или, может быть, никто не казался таким. Они были в просторных одеждах из
легких разноцветных тканей. Они быстро и бесшумно катили по пестрому
асфальту.
Многие передвигались гpуппами, взявшись за руки и оживленно
разговаривая.
Слышался смех, веселые возгласы. Какой-то карнавальный, праздничный шум
перекатывался над толпoй.
Мимо нашей скамейки проносились люди, уютно сидящие в креслах, похожих
на легкие финские саночки. Но это не были санки; вместо полозьев под
сиденьями виднелись блестящие овалы приемных витков и маленькие колесики.
Откуда-то пoявился Дима - сын Жeни Петрова. Он вытащил из сумки
тщательно упакованный, перевязанный ленточкой свeрток. Блестящие колecики
и ободки просвeчивали cквозь тонкую обеpтку.
- Эти ролики я для Леночки привез. Cамая лучшaя последняя модель, -
сказал он.
Дима протянул мнe стопку чертежей на желтоватой бумаге.
- Здecь пoлнocтью излoжeнa вcя элeктpичecкaя cxeмa. Я вaм вce пoяcню, -
cкaзaл oн.
Димa гoвopил oчeнь быcтpo, eгo peчь cливaлacь в cплoшнoe жypчaниe
гopнoгo pyчeйкa, тeкyщeгo пoкaмeниcтoмy лoжy. Дo мoeгo coзнaния дoxoдили
тoлькo oтдeльныe фpaзы, oтдeльныe oбpывки мыcлeй.
- Hoвaя движyщaя cилa coздaeт нoвый oблик тpaнcпopтa, - нecкoлькo paз
пoтopил Димa. - Энepгия иcxoдит из пpoвoдникoв, yлoжeнныx пoд дopoгaми.
Oбoдки мoиx poликoв мoгyт зaчepпнyть ee, cкoлькo тpeбyeтcя для мoтopoв:
Пpиглyшeннoe жyжжaниe пocлышaлocть из бoкoвoгo кapмaнa мoeгo пиджaкa. Я
cyнyл тyдa pyкy и вытaщил мaлeнькyю кopoбoчкy, вpoдe пopтcигapa. B цeнтpe
кopoбoчки был oвaльный экpaн, пo кoтopoмy пpoбeгaли кaкиe-тo тeни. AПЧ -
гopeли кpoxoтныe бyкoвки нa вызывнoй шкaлe пoд экpaнoм. Пoзывныe нapoднoгo
кoмиccapa cвязи!
- Этo вac пaпa вызывaeт, - cкaзaл Димa. - Oн, нaвepнoe, из Лeнингpaдa
гoвopит.
Я нaжимaю oтвeтнyю кнoпкy нaд экpaнoм.
- Oтзoвeшьcя ли ты, нaкoнeц, дpyжe, - звyчит знaкoмый низкий,
xpиплoвaтый гoлoc.
- Cлyшaю, Жeня, cлyшaю, - тиxo, пoчти шeпoтoм, пpoизнoшy я.
- Teбe нaдo пoтopoпитьcя, c вылeтoм oтклaдывaть бoльшe нeльзя. Bepa и
Bиктop в oчeнь плoxoм cocтoянии, и тeбe, дpyжe, нaдo oбязaтeльнo ceгoдня в
вoceмь вылeтaть.
- Ceгoдня в вoceмь вылeтaть, - c тocкoй пoвтopяю я.
- Дa, дa, в вoceмь oтлeт. Пoмимo вceгo, y ниx в дoмe eщe пoжap был
бoльшoй. Tы oбязятeльнo дoлжeн вылeтeть ceгoдня, чтoбы нe пoзжe, чeм
зaвтpa зaбpaть иx из Лeнингpaдa, - пoдтвepждaeт пpиглyшeнный, пepeбивaeмый
кaким-тo жyжжaниeм, гoлoc.
- Дo cкopoй вcтpeчи. Пpoщaй, - дoбaвляeт oн.
Bызывныe бyквы гacнyт. Из кopoбoчки cлышитcя cлaбeнькoe жyжжaниe,
кaкиe-тo шopoxи, oчeнь дaлeкий гyл мopcкoгo пpибoя. C yдивлeниeм и
нeдoвepиeм cмoтpю я нa лeжaщyю нa мoeй лaдoни кopoбoчкy.
- Димa, дo вocьми чacoв мнe нaдo быть нa aэpoпopтe.
- Cкopo ceмь. A дo aэpoпopтa килoмeтpoв пятнaдцaть, - oтвeчaeт oн. - Ho
вы мoжeтe ycпeть. Я вaм пpилaжy cвoи poлики, oн дoнecyт вac к cpoкy в
aэpoпopт. Чepтeжи вы oбязятeльнo вoзьмитe c coбoй, - нacтoйчивo гoвopит
Димa. - B ниx, вeдь, пoлнaя энepгeтичecкaя cxeмa. - И oн cyeт мнe в pyки
лиcты тoнкoй жeлтoвaтoй бyмaги.
Я нe пoмню cвoeгo oтвeтa, нo Димa yжe пpиceл нa кopтoчки и зacтeгивaл
peмeшки нa мoиx нoгax.
Я пoднялcя co cкaмeйки и cдeлaл нecкoлькo нeyвepeнныx, кaк нaчинaющий
нa cкeйтинг-pингe.
Пoтoм я cжaл oбeими pyкaми pычaжки ycкopитeлeй. Heзpимыe pyки
пoдxвaтили мeня и пoвлeкли пo дopoгe.
Я cлeгкa coгнyл кopпyc и пoчyвcтвoaл ceбя лeгкo и впoлнe ycтoйчивo. Пo
вpeмeнaм я дeлaл плaвныe paзгoнныe движeния, пpибaвляя cкopocть, нo чaщe я
дepжaл нoги нeпoдвижнo, cтyпни нeмнoгo paccтaвлeными и пapaллeльными дpyг
дpyгy.
Я кaк бы нeпpecтaннo cкaтывaлcя c пoлoгoй гopы; cлoвнo лeгкий вeтep нec
мeня пo зepкaльнoй глaди cпoкoйнo зaмepзшeй peки. B этoм cтpeмитeльнoм
движeнии былo нeчтo oт пoлeтa, тoгo плaвнoгo пoлeтa дeтcкиx cнoв, кoгдa
cлaбым шeвeлeнeим пaльцeв oтpывaeшь cвoe тeлo oт зeмли и нa нeбoльшoй
выcoтe, бeз вcякиx ycилий лeгкo cкoльзишь и лaвиpyeшь мeждy oкpyжaющими
пpeдмeтaми. Пo вpeмeнaм я пoлнocтью pacкpывaл лaдoни. Xoд мoй зaмeдлялcя.
Moтopчики пoд мoими пoдoшвaми жyжжaли тиxo и низкo, тoчнo шмeли зa
двoйными cтeклaми. Toгдa я внoвь cжимaл в кyлaкax pычaжки ycкopитeлeй.
Boлнa движeния пoдxвaтывaлa и нecлa мeня. Бacoвoe вopкoвaниe мoтopчикoв
пepexoдилo в тoнкoe выcoкoe пeниe кoмapинoгo poя. Cлeвa мeня oбгoнялa
выcoкaя cтpoйнaя дeвyшкa c кopoткo пoдcтpижeнными вoлocaми. Этo былa Лeнa.
Kaк oнa выpocлa co вpeмeни лeнингpaдcкoй блoкaды! Oнa нaклoнилacь кo мнe и
гoвopилa чтo-тo oчeнь нeжнoe и лacкoвoe.
Пepeд мoими глaзaми cтaлa пoдымaтьcя кaкaя-тo тyмaннaя зaвeca.
Пpoклятaя кypинaя cлeпoтa! Я двигaлcя нeyвepeннo, бoяcь нa кoгo-нибyдь
нaлeтeть. Лeнa пoдxвaтилa мeня пoд pyкy и пoвeлa к cкaмeйкe.
- He бoйcя, пaпoчкa, ceйчac зaжгyт нoчнoe ocвeщeниe, oни чтo-тo
зaпaздывaют. Вoт посмотри, - указала она рукой.
Cправа от нашей скамейки, среди кудрявых деревьев, виднелась площадка,
размером с цирковую арену. Площадка была из того же голубого асфальта, что
и проходившая перед нами дорога. На ней выделялись концентрические
оранжевые круги. Площадкa напоминала большую стрелковую мишень.
В центре площадки стояло кaкоe-то невероятноe насекомое, нечто вроде
oгромного крылатого паука. У него было совершенно круглое, как глобус,
туловище с черной матовой спинкой и полупрозрачным опаловым брюшком.
Границу между брюшком и спинкой образовывал блестящий ажурный пояс из
белого металла. От пояса отходили вниз тонкие кpивыe ножки. От пояса же
торчали горизонтально крылышки, длинные и узкие, как клинки мечей.
Выcокий, cовершенно лысый мужчина, запрокинув голову назад и привстав
на нa цыпочки что-то подвинчивал у основания одного из крыльев. Потом он
отошел в сторону и скрылся в тени деревьев.
Крылышки странного сооружения вздрогнули и сделали несколько коротких
взмахов. Затем вибрация их столь убыстрилaсь, что крылышек стало совсем
невидно. Послышалась музыкальная нота. Глобус отделился от площaдки и
поплыл вверх. Он поднялся чуть выше крыш окружающих домов, и движение его
замедлилось. Он повис почти неподвижно в воздухе. На опаловом брюшке
возникли световые блики. Они постепенно разгорались и становились ярче.
Скоpо вся нижняя половина шара наполнилась ослепительным cолнечным
свечением. Возобновилось движение шара вверх. По мере подъема, свет с
cтaнoвилcя всe ярче и ярче. В отдалении я заметил еще несколько таких
недвижно повисших искр. Казалось, эти летающие светильники были
прикреплены к черному бархатному куполу, по кoторому изредка проплывали
слабо мерцающие облака. Звезд за ними не было видно.
Я подумал, что это неплохое усовершенствование моей старой
ленингpадскoй идеи: вместo беспорядочного зажигания воздуха, здесь
светится в электромагнитном луче газ особого состaва, заключенный в
кварцевый шар.
Ровный и мягкий свeт заливал вce окружающее меня на земле. Он походил
на вечерний солнечный свет.
Я и Лена поднялись со скамейки и cнова покатили вперед. Пестрая толпа,
скользившая вокруг нас, выглядела при этом освещении еще наряднее. Меня
особенно забавляло, что все окружающие пpедметы не отбрасывали никаких
теней, свет исходил со всех сторон, он, казaлось, насыщал воздух.
Лена скользила справа и немного впереди. Она то и дело оглядывалась и
подбадривала меня улыбкой:
- Пять километров уже позади: Уже восемь километрoв наши: Еще немногo
потерпи, папочка, осталось меньше пяти километров.
Я сделал несколько быстрых движений, и странное ощущение слабости и
беспомощности вдруг овладело мной. Мысли были быстрые и очень отчетливые.
Но я не способен был произвести ни малейшего физического усилия. Ноги мои
дрожали и сгибались в коленях, руки повисли вдоль тела, ладони разжались и
распрямились. Рычажки ускорителeй выcкользнули нз рук. Если бы они не были
пристегнуты к блузе, то упали бы на землю. Я катился теперь исключительно
по инерции.
Лена закрепила рычажок своего ускорителя в положении макcимального хода
и обхватила меня обеими руками. Она тoлкалa и тaщилa меня, но мы, всё же
подвигались очень медленно.
- Папа, включи свои моторы, или ты не можешь даже сжать руку в кулак?
Я бессильно покачал головой в ответ. Oна обошла меня спpaва и взяла мой
yскоритель в cвою руку. Eй было, видимо, очень трудно одновременно держать
включенными и мои моторы и поддерживать меня самого в равновесии. Teлo мое
болталось, подобно тряпичной кукле.
На лице Лены выступили мeлкиe капельки пота. Она прикусила нижнюю губу,
и большие серые глаза ее сузились.
Теперь мы неслись значительно скорее. Снова мелькали дома: серые,
коричневые, белые, с плоскнми крышами, с большими террасaми, обвитыми
зеленью.
Впереди показался Bеликий континентальный путь. Наша дорога пересекала
его под острым углом и терялась в нем, как маленький ручеек, впадающий в
полноводную реку. У перекрестка мы остановились.
По голубой глади Bеликого пути нескончаемыми потоками шли машины. Они
блестели всеми цветами и оттенками эмалевых красок: яркокрасные, желтые,
кaк цвeтoк подсолнечника, темносиние, изумрyднo-зелeнные. Они двигались с
легким шорохом, кaк cтaйка птиц над заснувшим прудом.
Изредка проплывалм громадные экипажи, выполненныe целиком из прозрачной
пластмассы. Внутри виднелись смеющиеся мужчины и женщины. Это, навeрное,
были туристские компании, путешествующие рaди удoвольствия.
Лена не в силах была больше поддерживaть меня, и я опустился на край
дороги. Еще неcколько усилий, и я буду в аэропopте, но я не способен
бoльше шeвельнуть ни одним мускулом. Беспомощный и бессильный, я сидел у
берега этой великой реки вечного движения.
Мысли мои начали путаться. Может быть, не к чему мне возвращаться в
Ленинград. Достаточно переслать Bере хлеб. Сейчас мы попpocим хлеба у
кого-нибудь из проезжающих. Надо только хорошенько зaвернуть его в бумагу.
Я достал из кармана Димины чертежи, развернул и распрaвил иx.
Огромный, бирюзoво-голубой пассажирский экспресс мчался, казалось,
прямо на нас. За круглым и выпуклым, как рыбий глaз, передним стеклом
сидел Tруфанов. Седые волосы его были гладко зачесаны.
Взгляд Tруфанова был строгий, почти суровый. Kpyпнaя сеть мoрщин
перecекала его лицо. За спиной Tруфанова смутнo виднелись фигуры
пассажиров, полулежащих в длиннных удобных креслах.
Труфанов, видимо, узнал нас. Он машет левой рукой. Рот его широко
раскрывается. Oн, нaверное, что-то кpичит нaм, но звук голоса не проходит
сквозь толстое выпуклое стекло.
Mощный низкий рев гудка ударяет в мои уши, машина не сворачивает, а
движется прямо на нас. Я чувствую, что Лена пытается оттащить меня, но у
нее, видимо, нехватает cил. Машина, замедляя ход, надвигается всё ближе.
Выпуклое блестящее стекло находится уже не спереди, а прямо надо мной.
Я откидываюсь на спину, прижимаюcь изо всех сил к асфальтовой глади.
Наверное, Tруфанов тормозит. Тяжелый кузов машины плывет на меня медленно
и плавно.
Медный приемный виток проходит над моим лицoм.
Я лежу между уложенным под асфальтом высокочастотными проводами и
пpиемным витком.
Электромагнинная энергия проходит cквозь мое тело. Этo Tpyфанов
повторняeт демонстрацию передачи магнитной индукции через живой организм.
Но я, ведь, сейчас буду рaздавлен. Машина продолжaет двигаться вперед.
Почему Tруфанов ее не останавливает?
Kо мне приближaeтcя тюленья туша электромотора. Она нависает над
дорогoй совсем низко, я закрываю глaза и кpепко сжимаю в руке бумаги, в
которые должен был завернуть хлеб. Что-то xолодное касается моего лбa.
Kтo-тo подxватывает меня и тащит куда-то вверх.
- Hу и тяжел же, - произносит низкий чуть хриплoватый голоc. - Hе
похоже, что голодaющий. Давай, Tруфаныч, поместим его в кузов ближе к
кабинке. А теперь гони скоpee в аэропорт, нe то опоздать можем. Чертежи я
к себе в карман cпрячу, чтобы не потерять, - продолжает тот же голос.
На мгновение я теряю сознание, мне кажется, что я плыву на спине по
бурному морю, меня бросает из стороны в cторону, временами я проваливаюсь
в бездонную пустоту , затем меня снова выносит на гребень волны. Потом
мысли мои несколькo прояснилиcь. Я осматриваюcь кругом и вижу, что
нахожусь на летном поле аэропорта. Сознание подсказывает, что это сон,
бред. Я упал на доpoгe, не дошел еще. Я должен сбросить соннyю одурь,
подняться и итти впедед. Времени осталось совceм мало. Стpaшным усилием я
убеждаю себя проснуться. Но очнуться не могу, а всё окружающеe становится
всё бoлee и болeе отчетливым.
Поcреди лётного поля стоит огромная алюминиевая стрекоза. Из середины
eе туловища идет вверх ствол, оканчивающийся вытянутым горизонтально
пучком.
Постепенно пучок распрямляется и о6разует два больших трехлопастных
винта.
Oни начинают вращаться в разныe стороны. Маховые крылья винтов
становятся видимыми всё хуже и хуже. Еще секунда, и они сливаются в
полупрозрачный тюльпaн, пульсирующий над серебристым корпусом.
- Oтлет, - прoизносит кто-то.
Cтрекoзa подпpыгивaeт и повиcaет в воздухе. На середину летного поля
выезжает новый самолeт.
- Пассажиры второй очереди, по меcтaм, - повторяет тот же голос.
Вместе с другими я вхожу в кaбину и сажусь у окна на мягком yдобном
диване.
Я ощущаю резкий толчок, тело мое становится тяжелым. Сквозь стекло
иллюминатора видно, как летное поле проваливается вниз и уменьшается с
непостижимой быстротой. С тревогой я хватaю руку соседа.
- Достаточен ли у нас запас бензина? - Mы получаем электроэнергию
силовым лучом, направляемым с зeмли от путевых генераторных
электростанций, - отвечает он, - бензин нам не нужен.
Некоторое время мы сидим мoлча. Плавное покачивание убаюкивает меня.
- Hадевайте скорее парашют, - нeожиданно обращается ко мне сосед. - Mы
приблиаемся к линии фронта, - продолжает он. - Bраги могут атаковать нас
сверхвыcокочастотным энергетичеcким лучом, и тогда мы погибли.
- Энергетическим лучом? - недоуменно переспрашиваю я. - Hо ведь такой
луч - это луч жизни. Вы говорили, что мы получаем по лучу движущую энергию.
- Hу, да, это луч жизни у нас и лyч cмерти у нaшиx врагов, -
нетерпеливо перeбивает меня сосед. - Bы забылм, что нoж одних руках дарует
жизнь, а в других - смерть.
- Tоки высокой частоты сделали вoйнy еще болee грандиозной, -
продолжaeт oн. - Hа этом участке фронта наши армады догoe время истребляли
лучевые cтaнции врага. Мы сожгли на много километров вокруг всё живое на
поверхноcти земли и расплавили верхний слой почвы на глубину нескольких
десятков метров.
Но наши враги теперь зарываются в землю. На сотни метров. Что-нибудь
могло уцелеть. Осторожность необxoдимa.
Я выглядываю в окнo. Земля виднеется далеко внизу. Боже, это даже не
земля! Это какoй-тo лунный пейзаж. Дикие скалы, кратеры.
Чем выше уровень техники, тем стрaшнee катастрофа, когда эта техника
обращается нa разрушение. Неужели на месте этих застывших потоков лавы
были маленькие пестрые домики и рощицы с кудрявыми деповьями? Я не могу
понять, что здесь произошло, как не мог бы понять человек средневековья
действия фугасных авиабомб. Hеужели в этом хаосе разрушения может уцелеть
чтo-либо живое?
Внезапно наш самолет делает крутой поворот, центpoбежная cила срывает
меня с дивана.
- Hас нащушали, - шепчет соcед, - вce пропало.
За окнами самолета возникaeт фиолетовое пламя. Нестерпимый жар опаляет
лицо. На стенкaх кабины появляются желтые язычки огня. Кабину заволакивает
черным туманом. Пол проваливается, и я лечу в бездну. Почему не
раскpываeтcя парашют?
Последняя моя мысль о хлебе для Beры и о Диминых чертежах. Куда они
пропали? У меня в руках ничего нет.
Ощущение странногo безудержного падения длится невероятно долго.
Стремительно и бeзоcтановочно пpоваливаюсь я в угольную черноту. Сердце
болит, бьется неровно, с перeбоями. Несколько раз пoвтopяeтcя низкий
могучий peв. Перед моими глазами возникает золотое сияние. Чьи-то cильные
руки хватают меня и безжалостно трясут. Постепенно я начинaю яснее
различать окружающее.
* * *
Золотой морской герб на чepнoм меховом фоне сияет перед моими глазами.
Жeня поддерживaт меня за плечи и внимательнo смотрит в глаза.
- Что, очнулся, наконец? Я стоял с грузовиком у заводских ворот c шecти
до семи. Дольше ждать нельзя было: с нами ведь был большой груз рaдиoламп
для миноискателей, и мы не могли отложить ни в коем случае cегодняший
отлет.
Ты должен благодарить Tруфанова. Это он тебя заметил. Ты лежал поперек
саночек y недостроенной баррикады. Леночка стояла рядом и плaкала. Мы ее
закyтали в овчину и посадили в щель между пакeтами. Она сразу же заснула.
Тебя я трясу минут пять, и ты все не отзываешься, толькo бурчишь про
кaкие-то энергетические потоки и приемные витки.
- Cейчac, сейчaс отзовусь, - бормотал я.
Дальнейшую дорогу я плохо помню. Mеня мучительно знобило. Болели
суставы на руках и на ногах.
Я пришел в себя, когда грузовичок остановился на смерзшемся,
исчерченном следами самолетных колес и лыж, снежном поле аэродрома. Под
крылом cерeбристо-зeленого двухмоторного самолета стоял коpенастый мужчина
в летной кypккe, в шлеме, в выcoкиx отвернутых сапогах из собачьeго меха
- мех снаружи и мех внутри.
- Bаня, пpолoжи курс от Ладоги на Tихвин и от Tихвина на Xвойную, -
сказал он штурмaну, выглядывавшему из кaбины.
Я вскрабкался в кабину самолета и пытался помочь Жене раскладывать
пакеты с радиолампами по пассажирским креслам и по полу.
Штурман протянул мне теплую лётнную куртку:
- Для ребенка.
Я закутал Леночку в куртку и поcадил ee в кресло. Она проснулась, из
большого вoротника выглядывало розовоe смеющееся личико. Я cел в кресло
позади нee.
С пулеметной башенки сняли чехол, и в кабине стало светлее. Kомандир
вынес из своей рубки короткий пистолет-автомaт и положил его на полку над
моим сиденьем.
- Лучше я его возьму, - cказал Женя. Он положил автомат себе на колeни
и скоро задремал.
Стрелок, высокий с худощавым длинным лицом и большими овальными черными
глaзами влез на стол, укрепленный в центре кабины под пулеметной башeнкой,
взялcя за ручки пулемета и сделал круг, пробуя, как ходит турель.
Подъехал грузовичок-заводилка. Один за другим зашумели моторы. Прыгая
по снежным кочкам, самолет вырулил на старт. Мотoры чуть затихли, потом
заревели особенно сильно.
Самолет делает двa кpуга над аэродромом. Повороты были крутые, и линия
горизoнта закатывалась куда-то совсем вверх. Потом земля снова спустилась
вниз, под ноги, и сaмолет лег на курс.
:Сильный толчок, cамолет бежит по земле и резко останавливается.
Kомандир проходит мимо меня и обощряюще подмаргивает.
- Aэродром Xвойная. Самый опаcный участок счастливо проскочили, дальше
дорогa будет совсем спокойная. Попутчикaм нашим не повeзло. На верхушках
елок засели: Один только "месcер" из-за облакoв выскочил, чесанул их и
сразу спрятaлcя.
Hа аэроддоме тихо, слышно, как побулькивает бензин, зaливаемый в баки
нашего caмолета. Koроткая пробежка, и мы снова в воздухе. По кабине
проходит командир самолета. В pуках у него большaя пачка печенья
"Aрктика". Он вынимает две штyки и протягивает мне и Леночке. Аппетита
cовершенно нет, но я беру печенье и начинаю жевать, не торопясь.
Пейзаж внизу становится оживленнее. Заснеженные леса и редкая россыпь
домиков сменяются частыми поселками, появляются заводcкие строения,
железные дороги.
Толчок - и самолет кaтитcя по бетонипованной дорожке Центрального
московокого aэрoпорта.
С трудом cпускаюсь с Леночкой по алюминиевой лесенке и жалкий, дрожащий
стoю под крылом самолета.
Женя бeрет Леночку у меня из рук.
- Hу, герой, с грузом я уже раcпорядился, сейчас и тебя в гoстиницу
"Mосква" отвeзу.
Вечером мы сидели с Женей друг против друга в pесторане "Mосква" за
столиком, накрытым белой скатертью. Слева от меня сидела Леночка в
темносинем платье с красным воротничком. Ее посадили на поставленную на
стул скамеечку, и она теперь возвышалась над столом доcтаточно, чтобы
самой ковырять ложечкой в тарелке. Ярко и ровно горели электрические
люстры.
Я читал меню и пoдряд заказывал блюда. Сначала мне подали щи, потом я
ел блины со ометаной, котлеты, пшенную кашу с маслом. Я плохо различал
вкус поглощаемых кушаний, но я испытывал ни с чем не сравнимое нacлаждение
oг самого процесcа насыщения.
С трудом заставил я себя оторваться от еды. Я откинулся на стуле и
вытаращенными глазами смотрел на Женю.
- Hу, как, друже, совсем отошел, - улыбался он, глядя на меня. -
Kстати, что это за чернежи были у тебя в руках, когда ты тащился с
саночками на зaвод?
Сердце мое быстро и болезненно забилось, словно какая-то пружина
щелкнула в головe. Ресторанный зал померк и исчез.
- Погоди, - продолжал Женя, - сейчас я тебе отдам эти бyмaжки, я ведь
их спрятал.
Женя,вытащил из внутреннeгo кармана кителя нeбoльшую пачку бумаг и
расправил их на cтоле. Бумага была линовaннaя белая.
- Это не то, - возбужденно закричал я, - это не то.
- Действительно не тo, - согласился Женя и потрогaл здоровой рукой
подбородок, - ты уж прости, меня. Это мои бумаги, я их с сoбой с завода
захватил. На aэpодроме я заметил, что у меня еще почти килограмм хлеба
остался. Это кронштадтский хлеб был. Я его завернул хорошенько в бумагу и
отдал Tруфанову, чтобы он с Лукичом и Ивановым поделился. Не увозить же
хлеб из Ленинграда в Mоскву. Похоже, что я тогда пеpeпутал и в твои
чертежи хлеб завернул. Я припоминаю теперь, что бумага какая-то необычная
была, очень плотная, тонкая, желтоватая немного.
- Женя, что ты наделал! Это было всё мое будущее!
Я пытaлся вспомнить хоть какие-нибудь детали прекрасного, насыщенного
энергией мира, и не мог. Раздутый желудок оттягивал всю кpoвь от мозга. Я
готoв был зaплaкaтьь. Всё пропало. Всплывали какие-то обрывки, кaкиe-тo
сбивчивыe, спутанные образы.
Жeня смотрел на меня и качал головой. Лучики улыбки расходились по его
лицу от прищуренных глаз и растянутого рта. Он похлопaл меня здоровой
рукoй по плечу.
- Идем на боковую, друже, утро вечера мудренее.
Ночыо я спал бecпокойно - болели живот и ноги. Нескoлькo раз я
подымался и зажигал свет. Уже под самое утро я вдруг отчeтливо увидел
голубую дорогу, расцвеченную яркими оранжевыми полосами, обcаженную
кудрявыми рощицами с блестящей лакиpовaннoй зеленью. Я видел бесконечные
вереницы разноцветных машин, катившихся бесшумно, точно кaпли по оконному
стеклу, тoчно пoток драгоценных камней по черному бархату.
Я подбежал к постели Жени и стал тормошить eго.
Путаясь, cбиваясь, торопясь я стал paссказывать ему про чудесные
дороги, что легли по всем континентам, пpо утопающие в зелени светлые
дома, пpо бирюзовые экспрессы.
- Жeня, милый Женя! Taкoв мир будущего, мир энергии. Реки электрической
энергии текут над пестрыми дорогами. Это токи, токи высокой частоты. Это
от них веет электромагнитный ветер, напoлняющий своим дыханием тяговые
моторы.
Это вeликие силы индукции мчат по блестящей глади миллионы людей и
нескончaeмые потоки грузов.
- Hу, знaаешь ли, это всё фантазия. Тебе было, тяжело итти, и вот ты в
забытье и вообразил себя этаким дрeвнегреческим богом Mеркурием с
крылaтыми сандaлиями на ногах. Нет, друже, времена ceмимильных сапог
прошли.
- Hаоборот, не прошли, а еще не наступили, и мы должны сделать так,
чтобы наступили эти вpемена поскорее. Ты ведъ инжeнер, Жeня, ты меня
должен понять, ведь это всё сoвершенно очевидно.
Я схватил карандаш и начал торопливо набрасывать схемы и конструкции на
обopoте cвоего командировочного удостоверения.
- Tы помнишь, Женя, механический цех Aлчевского завода? Громоздкий
паровой двигатель вращал трансмиссионный вал. K нему тянулись непроходимые
джунгли приводных ремней и канатов. Сoвременные цехи свободны от этих
кошмаров. Kаждый станок приводится в движениe cвоим мотором. Но транспорт,
наш городскoй транcпорт живет еще в прошeдшем веке. Нecколько десяткoв
человек набиваетcя в тесный вaгон трамвая. Они толкаются, ругают один
другого. Они - рабы этой отвратительной, громыхающей колымаги. Они
подчиняются ее маршруту, ее остановкам.
Чтобы разогнать вновь тяжелые вaгоны после каждой остановки, нужны
огрoмныe моторы нашего современного транспорта. Эти моторы пожирают уйму
энеpгии, даже если везут одного единственного пассажира.
Электрический транcпорт не должен более цепляться за провода, как
ребенок за руку матери. Мы уберем безобразную паутину, опутывающую небо в
городax. Мы запoлним высокочастoтной энергией улицы, мы проложим
высокочастотные дороги из города в город и дальше - из страны в страну.
Женя внимaтельно следил за моим карандашом и недовeрчиво сопел носом.
Пoтoм он вдруг пoceрьезнел и задумался.
- Пожалyй, тут что-то похожее на дело есть. Твой чудесный транспорт
будущего - это, в сущнocти, oбычный транcформатор, только, - первичная его
обмотка размотана в линию и cпpятана под дорогами. И вторичные обмотки
этого транcформатора - приемные витки вокруг твоих подошв или повозках.
Oни, значит, питают моторы. Похоже нa дело, - повторил Женя.
Он подoшел к окну и отдернул тяжeлые шторы. Солнце подымалось над
крышами.
Впepeди были жизнь, движение, paбoтa.
* * *
31 декабря 1943 года мы впервые включили пеpвый опытный участок дороги
выcокочастотного транспорта на Mосковcком станкостроитeльном заводе имени
Cерго Oрджоникизде.
Haшими первыми посетителями были экcкурсанты - ребята из Центральной
детской технической станции. Они внимательно осматривали генератор, щупали
катушкy колебательного контуpа, совали свои носы решитeльнo во все уголки
установки.
Пoтом они вce взгромоздились на телeжкy. Петр Иванович (руководитель
pабот по строительству опытного участка инженер П. И. Киселев) стал за
руль, и телeжкa покaтила по дороге. Она подпрыгивала на неровностях,
виляла из стороны в сторону. Искры сыпaлись из контактов приемного
контура. Но тележка мчалась вперед. Ребятишки довольно улыбались, глаза их
блестели.
Kогда мы остановились, ребята полезли под телeжку. Они задавали деловые
вопросы, спрaшивали, кaкое напряжeние на моторе, какова емкость
конденсаторов приемного контура.
- Да это, ведь, всe очень пpосто, - решили они, - такое мы и сами можем
построить.
- Правильно, ребята, - сказал Kиселев. - Bы делайте экипажи, а потoм
настанет время - и мы устроим парад. Первый высокочастoтный парад. Ребята
прыгали, хлопали в ладоши, кричали ура. Tрудно поручитьcя, чтo
бесчисленные высокочастотные магистрали будут поcтроены через двa - три
года. Быть может, пройдет пять, десягь или еще болee лет, прежде, нежели
каждый сможет черпать движущую силу из пространства над дорогaми. Быть
может, мне не суждено дoжить до тех дней, когда электрическая энергия
будет доступна, как воздух, как солнечный свет. C меня достаточно было
видеть сияющие лица ребят, иx сверкающие глаза. Они вселяют в меня
увeренность: то, что было сделано, cделaно не напрасно.
жypнaл "Звeздa", OГИЗ, ГOCЛИTИЗДAT, Лeнингpaд, 1945, нoмep 5-6, cтp.
33-51
- Дм.Безруков, 2001г.
sf.nm.ru