Книго
РАФАИЛ БАХТАМОВ
                                 ОТКРЫТИЕ
   - Самостоятельное дело всегда интересно, - сказал прокурор.
   - Самостоятельное, - конечно. - Валерий вежливо наклонил голову. Это
самое дело было от него бесконечно далеко. Особенно после вчерашнего
выговора.
   - Дело, которое мы хотим вам поручить...
   - Мне?
   - Вам. 17 мая сего года...
   Это что: воспитание доверием? "Молодой следователь Валерий К. проводит
первое самостоятельное дело.
   Спасает невинных, разоблачает виновных. Воспитывает и воспитывается
сам, осознавая глубокую поэзию труда следователя". Все ясно, а внутри
что-то дрожит-первое самостоятельное дело.
   - ...на нефтеперерабатывающем заводе произошел взрыв, - продолжал
прокурор. - Люди, к счастью, не пострадали. Предприятию причинен
материальный ущерб в сумме 860 рублей...
   - В новых деньгах? - машинально спросил Валерий.
   - В новых. Следствие по делу вел Сурен Аркадьевич Мелкумян. Вчера он
лег на операцию. Так что кончать придется вам.
   - И много... Я хочу сказать, многое он успел?
   - Осмотр места. Допросы. Получил заключение экспертизы. Набросал проект
обвинительного заключения.
   - Что же мне остается? Отдать заключение на машинку, проверить и
принести на подпись?
   - Проверить - да, - холодно сказал прокурор. - Полагаю, вы знаете:
принимая дело к своему производству, вы принимаете на себя и
ответственность.
   - Разумеется, - Валерий равнодушно кивнул.- Какая там ответственность...
   Прокурор долго смотрел на него - словно вспоминал что-то. И вдруг
улыбнулся.
   - Вернемся к делу. Говорить об умысле, конечно, не приходится.
Обвиняемой Таировой 22 года. Окончила техникум, оператором работает
недавно. Значит, одно из двух: небрежность или казус. Граница, вы знаете,
тонкая.
   Валерий любил железную строгость юридических формул. Ни одного лишнего
слова. Все просто и точно, как в отшлифованных тысячелетиями
доказательствах теорем.
   Предвидел и желал наступления преступного результата (в данном
случае-взрыва) - прямой умысел; не желал, но допускал - умысел косвенный;
не предвидел, но обязан был предвидеть - преступная небрежность;
предвидел, но неосновательно надеялся предотвратить- преступная
самонадеянность; и, наконец, не предвидел и не должен был предвидеть -
преступления нет, казус.
   - Граница тонкая, - повторил прокурор. - Формально - прошла инструктаж,
выучила правила... Но я перечитываю дело и думаю: могла она все-таки
предвидеть взрыв?..
   - Теоретически случай любопытный, - согласился Валерий. - Практически,
однако, ничем особенным суд ей не угрожает. От силы ей дадут, по-моему,
год...
   - Мелочь, разумеется, - кивнул прокурор. - Жаль, что вы раньше молчали.
Я бы вам устроил месяца три тюрьмы... В порядке преддипломной практики!
   Валерий побледнел. Теперь все. Конец. Пишите заявление...
   - Я сказал чушь, - пробормотал он.
   - Глупость, - поправил прокурор. - О ходе следствия будете докладывать
мне. Возьмите дело.
   * * *
   За проходной - плакат. На плакате - самолет, вовсю ширину разбросавший
стальные руки-крылья.
   По небесно-голубому красным: "Больше светлых" и три решительных
восклицательных знака.
   - Конечно, светлых нефтепродуктов, - пояснил сопровождающий.
   Он не очень-то понимал, что от него требуется. Специалисту он охотно
показал бы новый цех, при случае и поспорил бы. Для неспециалистов
("публики", говорили на заводе) давно выработались и стиль объяснений, и
маршрут. С таким посетителем он имел дело впервые.
   Не специалист - ясно. Но и не публика. Следователь.
   Валерий смотрел на массивные тела резервуаров, на махины колонн и
башен, увитых разноцветной перевязью труб. Мелькали названия, цифры
температур и давлении, крекинг каталитический, термический, специальный.
   Он не очень вслушивался. Смотрел, сравнивал. Вначале терялся - масштабы
здесь были совсем другие, чем в книгах. Но вот он уловил что-то знакомое.
Потом еще и еще. Это было как при встрече с человеком, которого знаешь по
фотографии. Мысль, упрощенная в книгах до схемы, ощущалась здесь в живой
сложности.
   Постигать ее было трудно и радостно...
   В операторных это ощущение терялось. Девушки в белых халатах, в
косынках, повязанных по-домашнему, щебетали о посторонних делах. В одном
месте он услышал восторженную оценку новой итальянской картины, в другом -
насмешливую характеристику какой-то Зины и жалобу на чулки, у которых
вечно спускаются петли.
   Так же легко, небрежно, девушки перебрасывались разными "дестиллятами"
и "ректификатами". Время от времени одна из них подходила к приборам,
поглядывала на медленно ползущую ленту, записывала. Нажимала на кнопку и
торопливо возвращалась к столу - продолжать разговор.
   Думали они в этот момент над последствиями того, что делали? Это
казалось сомнительным. Должно быть, чего-то такого не предвидела и
Таирова. Обязана была предвидеть! Легко сказать "обязана", а могла?
Попробуй, пойми. Одно дело классический стрелочник из учебника уголовного
права, забывший перевести стрелку, или шофер, в состоянии опьянения,
севший за руль... Там ты ставишь себя на место преступника и говоришь: я
перевел бы стрелку, я не сел бы в машину пьяный. А тут:
   сумел бы я представить последствия, если бы нажал, скажем, на эту
красную кнопку?..
   Конечно, виновата и администрация. Нельзя доверять установку неопытному
человеку. Во всяком случае надо контролировать. Хотя попробуй, успей.
Нажал кнопку и взрыв...
   - Взрыв? - переспросил инженер.
   - Да, я хотел бы осмотреть установку, где произошел взрыв.
   - Пожалуйста... Только зачем же взрыв? Просто авария.
   Это не первый. Все, начиная с директора, избегали говорить "взрыв". Как
угодно: авария, неприятность, происшествие - только не взрыв. И вообще
этот случай старались забыть. Директор, например, все время подчеркивал,
что ничего страшного, жертв нет. "Материальный ущерб? - он пожал плечами.
- Для такого завода как наш... По секрету: мы не стали бы предъявлять иск,
если бы не бухгалтер (Валерий не знал, что на всех совещаниях, с поводом и
без повода, директор возвращался к взрыву).
   "Объект преступления" - установка высокотемпературного крекинга - по
виду не отличалась от других.
   Такая же махина: металл, кирпич, трубы. "Можно подняться?" - "Конечно.
Но установка работает нормально".
   Все-таки он поднялся - взлетел на лифте. Походил по площадке. Ничего не
увидел. Даже меньше, чем снизу. Там просматривались хоть общие контуры.
Здесь какая-нибудь одна труба заслоняла все.
   Зашли в операторную. Тут все как будто обычно. Но девушки в косынках
сразу смолкли. Двое занялись манометром. Другие что-то старательно
записывали. На вопросы отвечали коротко и сугубо официально. Даже между
собой стали говорить на "вы". "Анна, дайте, пожалуйста, номограмму шестой.
Нет, нет, спасибо".
   Начальник установки - немолодой человек с седыми лохматыми бровями -
назвал себя, показал все, что требовалось, но в разговор не вмешивался.
Отвечал сопровождающий.
   Да, установка управляется отсюда. Эти задвижки.
   Сначала следует повернуть левую, потом правую. Ошибиться трудно -
цвета, как видите, разные. Покрашены недавно? Верно, краска немного
стерлась. Есть схема, абсолютно ясная. Разумеется, висит давно - видите,
бумага пожелтела. Если открыть в обратном порядке?
   Взрыв возможен. Нет, не обязателен. Все зависит от мгновенных
параметров: концентрации, температуры, давления...
   Начальник установки? Но ведь это случилось в третью смену. Да, сменный
инженер. Имела ли право Таирова?
   Разумеется. Если инженер будет заниматься каждой мелочью, на что
операторы... О причинах он судить не берется, это не входит в его
компетенцию. В ближайшее время будет установлена автоматическая система
контроля, исключающая ошибки.
   Назиму Таирову он знает. Добросовестный оператор, хороший работник.
Начальник установки кивает: правильно. Грустно вздыхает: что поделаешь,
несчастье. С каждым может быть.
   Валерий молчит. Ничего нового. Обо всем этом сказано в заключении. Даже
задвижки он видел раньше - на эскизе. И представлял: сначала оператор
поворачивает левую. Выжидает, пока температура снизится на 150 градусов.
Открывает правую. Следит по приборам за повышением температуры. Закрывает
обе. И все.
   Просто.
   Правила Таирова, конечно, знала. И выполняла, надо думать, точно. Кроме
одного: вместо левой задвижки вначале открыла правую. Температура сразу
подскочила, произошел взрыв.
   - Двинемся дальше? - вежливо спрашивает сопровождающий.
   - А? Нет, нет... Вернемся.
   Теперь они подходят к плакату с другой стороны.
   Самолет ничего, а буквы наизнанку выглядят диковато.
   Инженер, кажется, немного разочарован. Чего он собственно ждал:
хитроумных вопросов, подвоха? Прощаясь, они смотрят друг на друга и
улыбаются: ровесники, вчерашние студенты, специалисты...
   Секретарь директора кивнула Валерию, как старому знакомому.
   - Открыть?
   - Пожалуйста.
   Провела его в комнату (письменный стол с зеленоватым стеклом,
чернильница, счеты; на стенах диаграммы: что-то поднимается, что-то
падает).
   - Располагайтесь, - сказала она. - Я ее сейчас сызову.
   Стук...
   - Войдите.
   У нее было худое, смуглое, тонко очерченное лицо. Но это он увидел
потом. Даже глаза - очень большие, очень темные-он умудрился не заметить.
   - Садитесь, - сказал он суховато. И когда они сели: - Моя фамилия -
Крымов. Валерий Петрович Крымов. Мне поручили... проверить обстоятельства
дела (он не хотел сразу огорошивать ее "следователем").
   - Дела?
   - Да, аварии. Вам что, не сообщили, зачем вызывают?
   - Нет... Не сказали.
   - Вы не волнуйтесь, - сказал он бодро. - Все выяснится. Для этого мы и
назначены.
   - А Сурен Аркадьевич?
   - Мелкумян? Он болен. Расскажите, пожалуйста, подробно, как все
произошло.
   Рассказывая, она смотрела в одну точку. Лицо у нее было серое, губы
дрожали. Видно, не так легко пережила она взрыв. Кстати, единственная на
заводе она прямо говорила "взрыв", без фокусов.
   Чуда не случилось. Не было в ее рассказе ничего неожиданного, никакой
ниточки. Все знакомо, даже скучновато. Левая задвижка. Правая...
   - А не наоборот?
   - Нет. Я сначала открыла левую. Правую после.
   - А вы не забыли? Знаете, бывает...
   - Нет.
   - Где вы сейчас работаете?
   - В диспетчерской.
   - Нравится?
   Она слабо улыбнулась "("Уже лучше. Так сказать, лед тронулся. Лед
тронулся, господа присяжные заседатели!").
   - Ничего? И все-таки оператором лучше. Так?
   - Конечно. Но это временно, правда? Пока не разберутся.
   - Надо полагать, - схитрил Валерий. Выбирая наказание, суд учтет
неопытность обвиняемой. Но как раз поэтому ей запретят работать
оператором. И правильно.
   Не всегда же взрывы кончаются так... Впрочем, об этом ни слова. Пусть
обвиняемая успокоится... Теперь самое время.
   - Кстати, если не ошибаюсь, вы говорили, что взрыв произошел очень
скоро, сразу, как вы открыли вентиль."
   (это не очень "кстати", но ничего, сойдет).
   - Нет, - она покачала головой. - Я успела закрыть оба вентиля, подошла
к столу, взяла журнал...
   - И температуру успели заметить?
   - А как же! Все было по инструкции: температура сперва снизилась, потом
стала повышаться.
   - Не может быть! - не удержался Валерий. Вентили можно спутать, это
бывает с каждым. Положишь спичюи в левый карман, а ищешь в правом. Но
температура... Если бы температура понизилась, взрыва не было бы. Значит,
она говорит неправду. Впрочем, еще одна проверка...
   - Вы успели сделать запись в журнале? (он отлично знает: записи нет).
Тогда, заметив ошибку, она растерялась. Конечно, у нее не хватило выдержки
в такой момент делать в журнале фиктивную запись".
   - Нет, я не успела...
   Ясно. Сошлется на взрыв.
   - Помешал взрыв?
   - Не совсем.., - она покраснела. - Я как-то так... задумалась. А потом
это... и я испугалась.
   Валерий не смог скрыть недоверчивую улыбку. Сразу почувствовал - зря,
но было поздно.
   Лицо у нее сразу замкнулось, потеряло выражение.
   Будто кто-то задернул между ними тяжелую штору.
   Нет, повторяла она. Нет, не помнит. Нет, не знает.
   Нет, не слышала. Левая задвижка, и все.
   Штора. Попробуй раздвинь. Неужели один человек не может объяснить
другому. Ведь ничего плохого он ей не желает. Даже больше, в сущности, он
хочет ей помочь. Все это так, а сумей убедить...
   Он пробовал. Многословно и путано, оперируя юридическими терминами, он
доказывал, что еще ничего не известно. Что суд учтет все моменты: как
объективные, так и субъективные. Что граница между небрежностью и казусом
трудно различима...
   - Можно уйти? - спросила она.
   - Да, пожалуйста, - он вздохнул с облегчением.
   Она дошла до двери, взялась за ручку и остановилась. Кто знает, о чем
она думала. Может быть, ей казалось, что именно сейчас решается ее судьба.
Еще есть возможность вернуться и заставить этого человека поверить, что
она не виновата. А, может быть, ей просто было трудно переступить порог и
остаться одной.
   Время тянулось так долго, что Валерий подумал - не всерьез, но подумал:
"А если она не виновата?"
   * * *
   - Вы к кому?
   - К товарищу Левину. Я звонил утром.
   - Так это вы, Крымов? А я, извините, решил, что к моей Ольге. У меня,
знаете ли, редко бывают модные молодые люди. Входите, раздевайтесь.
   Валерий снял куртку и остался в тенниске - одежда для июня самая
обычная. Но хозяин был в коричневом костюме, в рубашке со строгими
запонками, при галстуке.
   - Пожалуйста, сюда.
   Валерий очутился в окружении книг. Они закрыли стены так плотно, что
черные, желтые, синие корешки казались рисунком на обоях.
   - Эммануил Семенович, - хозяин церемонно поклонился. - Инженер в
отставке.
   Валерий растерялся.
   - Крымов... То есть, Валерий Петрович...
   - Значит, товарищ Крымов, - протянул эксперт. И неожиданно: - Прошу
садиться.
   Помолчали. Конечно, физиономистика - наука темная, но эта небольшая,
слишком верткая голова, хитрые, глубоко посаженные глазки, и губы -
тонкие, длинные...
   Левин закурил, сказал быстро, в одну фразу:
   - Эксперт окончил осмотр, мнение составлено, перейдем к делу, чем
обязан?
   - Пришел к вам за советом.
   Ответ, кажется, смутил эксперта. Он поерзал в кресле, загасил папиросу,
зажег другую. Может быть, он ожидал, что новый следователь будет нападать
на его заключение, и приготовился к отпору?..
   - Пожалуйста, - сказал он наконец. - С удовольствием... А в чем,
собственно, вопрос?
   Валерий объяснил. Таирова упорно отрицает свою вину. В конце концов и у
него появились сомнения. Он понимает, что это несерьезно, что сомнения -
дело сугубо личное... Именно потому он не пошел к прокурору, решил
сначала-посоветоваться с опытным человеком.
   - Опытный... первый раз в глаза видит... - пробурчал Левин и улыбнулся.
Неожиданно оказалось, что улыбка у него мягкая, а морщины у губ-усталые и
добрые.
   Хозяин заметил взгляд Валерия. Он поправил галстук, нахмурился. Сказал
сурово:
   - У нас нет оснований не верить Таировой. Согласимся: она говорит
правду. Что это доказывает? Только то, что она искренне заблуждается. Вы
же знаете, какие выкрутасы проделывает иной раз память.
   - Знаю, - Валерий кивнул. - Но в данном случае... - Он начал
пересказывать эксперту разговор с Таировой.
   - Так... ясно, - Левин понял с полуслова. - Значит, этот спасительный
для всех нас вариант с забывчивостью отпадает. Печально... Остается одно
из двух: верить или не верить. Если не верить - все просто. А если
верить...
   - Вот именно.
   - В пользу ее невиновности говорит любопытное обстоятельство. Таирова -
новичок, а по моим наблюдениям как раз новички в таких случаях ошибаются
крайне редко. Для них каждый поворот задвижки дело святое... Ваши
наблюдения, мои наблюдения... Субъективно. А взрыв, к сожалению,
объективная реальность.
   - Может быть, какие-то другие причины?
   - Какие же? - холодно спросил эксперт. - Вы, товарищ Крымов, конечно
понимаете, что, прежде чем писать заключение, я вместе с заводскими
инженерами облазил установку, так что посторонние влияния - всякие
инфразвуки, ультралучи и тому подобная фантастика-исключаются. Могу вас
заверить, что из числа известных причин ошибка, названная в заключении,
единственно возможная.
   - А если там в установке произошло нечто неизвестное?
   - Кому? - Эммануил Семенович откровенно фыркпул.
   - Науке.
   - Ох, и спешите вы, молодые, с выводами. Установки подобного типа
эксплуатируются добрый десяток лет.
   И вдруг явление, неизвестное науке! "Неизвестное науке" - это же очень
серьезно, это же чрезвычайно! Не надо, дорогой Валерий Петрович, бросаться
такими словами...
   - Хорошо, не буду, - улыбнулся Валерии. - Подскажите, что делать. Не
верить?
   - Нет, этого я вам никогда не скажу. Наше поколение слишком хорошо
знает, как это жить и не верить людям. Обязательно надо верить.
   - Согласитесь, однако...
   - Понял. Вы хотите сказать: или-или, третьего не дано?
   - Именно это.
   Левин закурил. Молчал, тяжело глядя на кончик папиросы. Лицо у него
было сейчас утомленное и вялое.
   Он встал, прошелся по комнате, взял с полки какую-то книгу, долго
рассматривал, поставил на место.
   - Эйнштейн, - заметил он не оборачиваем - Великий человек.
   Валерий промолчал: не хотелось говорить что-нибудь вроде: "Да, конечно"
или "О, разумеется".
   - Теперь о деле. Если вопрос стоит категорически:
   не верить человеку или сомневаться в науке... - Эммануил Семенович
сделал паузу и вдруг сказал весело: - Я, например, предпочитаю сомневаться.
   - В науке? - быстро спросил Валерий.
   Левин рассмеялся.
   - Вы меня на слове не ловите. Скажем точнее, а заодно и осторожнее: в
полноте сведений, которыми наука располагает в дандой области и на данном
этапе своего развития. Вам ясно?
   - Ясно, - серьезно сказал Валерий.
   - Итак, предположим, неизвестное - икс. Где его искать: в установке, в
химизме реакции? Не думаю, тут все исследовано вдоль и поперек. Остается
сырье, нефть.
   Конечно, глубокая переработка нефти насчитывает десятки лет. За это
время испытывалось сырье из тысяч скважин. И ничего. Если не считать,
правда, нескольких сомнительных случаев... Раньше их объясняли просто:
   вредительство. Но теперь-то мы понимаем... И еще одно.
   Скважины уходят все глубже, и нет гарантии, что если в "п" случаях мы
не столкнулись с новым явлением, то мы не столкнемся с ним и в "п+1"
случае.
   - Понимаю.
   - Боюсь, что не вполне. Вероятность появления икса ничтожно мала. Так
что работа предстоит огромная, а шансы на успех близки к нулю. Впрочем, в
науке это обычно, дорогой товарищ Крымов.
   - Меня интересует не наука, а справедливость. - Валерий покраснел:
слишком громкое слово. Он поправился: - Я хочу знать правду.
   - Вы, по-видимому, прирожденный следователь.- Пойди пойми: то ли это
всерьез, то ли иронически.
   - Вовсе нет. Отработаю два года и уйду в аспирантуру.
   Левин посмотрел на него, покачал головой.
   - Ладно, допустим. Тогда тем более, какой вам резон взваливать на себя
такую обузу? Или от вас требуют?
   - Нет. Дело я могу сдать хоть завтра. А резон?..- он посмотрел на
Левина. - Простите за нескромность:
   этот вопрос задан для изучения, так сказать, психологии молодого
поколения?
   - Совершенно справедливо. У меня, знаете ли, дочь вашего возраста. Так
что интерес естественный. Что вами движет: человечность, служебный долг,
порядочность?
   - Не знаю, - сказал Валерий медленно. - Не знаю.
   Наверное, все проще. Когда мы разговаривали... мне показалось, что она
говорит правду. И я подумал, какой это ужас, когда ты не виноват, а тебя
осудили. Так бывало, я знаю. Но больше не будет. Если каждый... В общем,
вы понимаете...
   - Понимаю. Теперь вас, очевидно, интересует вопрос практический: где и
как искать этот таинственный икс?
   - Да, конечно.
   - Сделать нужно многое.
   Левин притянул блокнот, вынул из подставки карандаш. В нижнем углу
листа возник силуэт вышки. От нее потянулись линии к ступенчатым башенкам
и дальше, к домикам резервуаров. Линии раздвигались, уходили и сходились
вновь, постепенно сдвигаясь вверх и вправо-к миниатюрным колоннам
нефтеперерабатывающего завода.
   Начало здесь, - острие карандаша уперлось в вышку. - Отсюда нефть
поступает на сборный пункт, который обслуживает группу скважин или
промысел в целом. Затам - резервуарный парк промыслового управления и
петековские резервуары...
   - Простите?
   ПТК - производственно-товарная контора. Сюда сходится нефть всех
районов. В нашем случае - объединения. Следующий этап: резервуары
товарно-сырьевой базы завода. Наконец, установка. Потом идут: призаводская
база, эстакада... Правда, все, что после установки, нас сейчас не
интересует. Но остальное надо знать назубок, если вы, конечно, не
передумали.
   - Нет.
   - В таком случае любите книгу - источник знания.
   - Благодарю. Но я не совсем понимаю, почему не предотвратили взрыв.
Разве нефть не берут на анализ?
   Ее состав нигде не проверяется?
   Наоборот, проверяется везде. И на промыслах и по всей системе
резервуаров. Но анализы стандартные:
   удельный вес, процент воды, механические примеси.
   Одним словом, поисками икса никто, естественно, не занимается. Я бы вам
советовал начинать не со скважин - их тысячи, а в обратном порядке - с
заводских резервуаров. Потом резервуары ПТК и так далее. - Он долго
смотрел на Валерия, сказал почему-то грустно: - Молодые люди легко
загораются и легко гаснут. М-да...
   Мне будет очень жаль, если такое случится и с вами.
   * * *
   На базе ("Товарно-сырьевая"-мысленно определив ее назначение Валерий)
его встретили сдержанно. По телефону директор завода распорядился:
"Предоставьте товарищу возможность"... и на базе, видимо, решили, что он
ревизор из треста, а может быть, даже из совнархоза. На третий день об
этом рассказала Валерию девушка из конторы. "А вдруг я в самом деле
ревизор?" - улыбнулся он. Девушка покачала головой. "Нет, они другие, а вы
совсем другие". "Так кто же я?" "Аспирант или, наверно, корреспондент".
   Он взял документы. Сидел часами, читая все эти разрешения на откачку,
журналы анализов, справки, накладные. Он начал издалека: за три месяца до
взрыва. Хотел привыкнуть, войти в будничный ритм этих букаг, чтобы резче
ощутить отклонение.
   Конец февраля. Март. Апрель. Начался май. Приближалось 17-ое, день
взрыва. Валерий двигался все медленнее. Верил: в документах за этот день
удастся найти что-то особенное, необычное. Но верил не очень крепко.
Справки, записи в журналах были похожи, как близнецы. В колонках цифр, в
перечислении сортов нефти не оставалось места для чуда.
   Он прошел 17-е мая. И 18-е. Кончил май, начал июнь.
   Теперь он не читал, присматривал, небрежно бросав страницы. Подолгу
курил, вспоминал веселое университетское время, думал, что пора, наконец,
заняться английским - года через полтора можно подавать в аспирантуру.
   Когда становилось совсем уж тошно, он выходил и скучными глазами
смотрел на резервуары. Ему показали резервуар, связанный с той установкой.
Он был до зевоты похож на все остальные...
   Однажды он увидел Таирову. Она стояла у диспетчерской и смеялась,
объясняя что-то девушке в сером халате. Ему стало вдруг ужасно горько. Он
переживает за нее, листает скучнейшие бумаги, а она уже забыла.
   И снова забудет - через неделю после суда.
   - Что с тобой? Назима! - это кричит другая, в сером халате.
   Он смотрел в сторону, мимо нее. Но боковым зрением он успел заметить
открытые, очень бледные губы, и плечо - неестественно высокое, будто она
хотела спрятать голову.
   "Ее настроение тебя не касается", - уверил он себя.
   И в тот же день поехал в ПТК. Здесь резервуаров было еще больше.
Документы другие, но в общем похожие.
   Он полистал бумаги за май и, не дождавшись конца дня, вернулся в
прокуратуру.
   Тут его осенило: Женька. Он отыскал в записной книжке Женькин служебный
телефон и позвонил. "Погосян в лаборатории, - сказал неприступный женский
голос. - А это откуда?" "Из прокуратуры города!" - зло ответил Валерий и с
удовольствием почувствовал, что тон сразу стал другим.
   - Слушаю вас, - голос у Женьки растерянный.
   - Во-первых, не вас, а тебя. Это Валерий. Во-вторых, звоню по делу.
Нужно произвести анализ нефти.
   - Ну... - Женька явно проглотил черта. - Какой анализ: количественный,
качественный? На что?
   - Пожалуйста, не глуши меня терминами. Анализ, по-моему, качественный.
На что - пока сам не знаю.
   На что-нибудь такое... необыкновенное.
   Трубка нахально расхохоталась.
   - Поздравляю прокуратуру с новой классификацией элементов: обыкновенные
и необыкновенные. А что такое?
   - Не по телефону. Честное слово, нужно.
   - Хорошо еще, что качественный... Ладно, волоки завтра. Привет!
   ...Женька повертел в руках бутылку с нефтью.
   - Рассказывай.
   - На одном заводе... - начал Валерий. Названий он избегал. За
разглашение материалов следствия можно было здорово влипнуть.
   - Ну тебя к черту, - сказал Женька беззлобно. - Тоже мне военная тайна.
Завод я и без тебя знаю. Давай подробности.
   Слушал он с интересом. Теребил волосы - думал.
   Зажал нос в кулак и стал водить голову из стороны в сторону - признак
напряженной работы мысли.
   - Тебе повезло, - сказал он наконец. - Мой шеф, тот еще формалист,
укатил в Ялту. А я тебе сделаю без бумаги, по дружбе. Ну, конечно, кружку
пива поставишь - все-таки в неслужебное время.
   - Об чем речь! Цистерну, резервуар...
   - Не мешай. Анализ, надо думать, ничего не даст.
   Мы же понятия не имеем, что искать. Следовало бы моделировать схему
контакта - понимаешь, заводская установка в миниатюре - и сунуть туда твою
нефть.
   Если все полетит к дьяволу, значит, эта девчонка не виновата.
   - А это возможно?
   - Теоретически возможно все, - философски заметил Женька.
   Он схватил карандаш и на обороте какой-то ведомости изобразил эффектную
схему. В центре ее были колбы, пробирки и трубки, летящие в сторону
неизвестного гражданина с раскрытым от ужаса ртом. Видимо, это и был
"формалист", Женькин начальник.
   - Практически нужна бумага, - печально сказал Женька. - Хорошая,
солидная бумага. Со штампом, с подписями. Дескать, так и так - просим
собрать установку и произвести... Ну, и на счет меня неплохо бы закинуть.
Консультировались с научным сотрудником Погосяном... Люблю взрывы!
   - Жень, а толк будет?
   - Толк, конечно, едва ли, - честно признался Женька. - Видишь, с тех
пор ни одного взрыва. Значит, так: условия возникли и исчезли. Почему
возникли, почему исчезли - неизвестно. Может, случайно создалась большая
концентрация этого икса, может, еще что... Переработчики правильно
говорят: "Если час назад взял продукт из резервуара, скажи ему оревуар, до
свидания.." А тут почти два месяца! Ладно, сделаю анализ и завтра звякну.
   Ни завтра, ни на следующий день он не позвонил. А когда до него
дозвонился Валерий, сказал неохотно:
   "Ну чего, все в норме. Стандарт. Взорвется? Обязательно. Если добавить
парочку взрывчатых "Т". Скажем, тринитротолуол и тэн...
   Ждать пришлось долго. Старая, обитая дерматином дверь жалобно ухала,
впуская и выпуская посетителей.
   Своих, из прокуратуры, было мало. Все больше пожилые люди в шляпах:
хозяйственники, бухгалтера. Из кабинета в приемную вползал дым, доходили
сердитые голоса - разговор шел на высоких нотах. Дело явно не уголовное.
   Валерию надоело ходить из угла в угол. Взял у секретаря газету, сел к
окну. "В середине сезона. Футбольное обозрение". Статья была большая и,
наверно, интересная - в этой газете обозрение вел заслуженный мастер
спорта, знаменитый в прошлом игрок "Спартака".
   - Ко мне? - донеслось издалека.
   - Да, - ответил голос секретаря.
   Валерий с трудом оторвался от газеты. Прокурор стоял в дверях, улыбался.
   - Входите.
   Может быть, потому, что они вошли вместе, или от дыма, который теплым
облаком висел в воздухе, кабинет показался Валерию не таким официальным. И
прокурор держался проще.
   - Вам не помешает, если я буду ходить? Очень хорошо. Ну-ну, пожалуйста.
   Валерий заранее решил, что скажет. Без эмоций, только факты. Об анализе
не стоит: результат отрицательный.
   - Поработали вы неплохо, - мимоходом отметил прокурор. - Ничего нового?
Так. Что же, надо передавать в суд?
   - Как будто.
   Прокурор спокойно продолжал мерить шагами комяату. Сказал, не
оборачиваясь:
   - Значит, нельзя передавать в суд.
   - Почему? - схитрил Валерий.
   - Потому что у следователя нет внутренней уверенности. А почему - это,
надеюсь, вы объясните.
   - Таирова не признает себя виновной.
   - Знаю. Очень печально. Но одного этого мало. Она может честно
ошибаться. Так бывает.
   - Нет. - Валерий в нескольких словах объяснил.
   - Все равно одного этого недостаточно, - стоял на своем прокурор.
   - Но я ей верю, Гасан Махмудович...
   Прокурор наконец-то обернулся. Сказал негромко:
   - Вот это меняет дело. Вы были у эксперта?
   - Был. Он считает, что возможно только одно - кроме, конечно, ошибки
Таировой - неизвестная примесь в нефти. Я давал на анализ из резервуаров.
Безуспешно. А мой товарищ... химик... говорит, что это ничего не
доказывает, нужно проверить скважины...
   Прокурор долго молчал. Устало махнул рукой.
   - Погуляйте. Зайдите минут через сорок.
   Полдень - самое пекло. Воздух тягучий и липкий.
   Не идешь а плывешь в парном молоке. Зачем это ПСР, поехать бы сейчас на
море. Пешком до объединения, там на автобус - полчаса и пляж. Нужно
"долбить" язык, язык, язык. Хорошо, что Таирова говорит по-русски.
   иначе пришлось бы с переводчиком: "Спросите, пожалуйста, она говорит
правду..."
   В подъезде прохладнее. Кажется, от тяжелых каменных стен тянет ветром.
Интересно, что решил прокурор?
   Товариш Джафаров просил подождать, - официальным тоном говорит
секретарь.
   В газете статья известного футбольного обозревателя. "Удивительно, с
какой серьезностью пишут обо всем спорте: "Спартак" или "Динамо" - вопрос
жизни и смерти.
   - Бросайте газету. Едем к консультанту, - прокурор отдохнул, смеется.
За кого болеете? Нехорошо. Не блещут? Правильно. Тем более надо болеть за
своих.
   Откуда у консультанта такой кабинет? Зал. Сдвинутые буквой "Т" столы.
Вереница телефонов. Пульт, подсвеченный лампочками, - совсем как на заводе.
   Хозяин - смуглый, большеголовый, одет превосходно (серый костюм, серые
туфли, стальной галстук) - поднялся им навстречу. Долго жал руку прокурору.
   - Это наш товарищ, Крымов.
   Вежливо, но без особого интереса.
   - Очень рад. Рустамов.
   Посторонние могли бы догадаться и уйти. Ничего подобного. Посетителей
становится все больше. Рустамов вызывает секретаря и просит никого не
пускать:
   "юлько по самым спешным", - поколебавшись, добавляет он.
   Этих спешных, однако, много. Постоянно кто-то входит, кто-то выходит.
Говорить о деле невозможно. Рустамов и прокурор обмениваются обычными
вопросами:
   работа, семья, дети - в промежутках хозяин кабинета отвечает
посетителям. Говорит он не повышая голоса, не приказывает, советует. При
всем том ясно: он начальник.
   И едва ли не главный в объединении. Ему докладывают о ходе добычи
нефти. О бурении. О заводе, который срывает ремонт агрегатов. О нехватке
труб. О катере, час назад ушедшем в море.
   - Мы по делу. - пользуясь минутной передышкой говорит прокурор. -
Валерий Петрович, расскажите.
   - Пожалуйста, - подтверждает хозяин и берется за телефонную трубку.
   Рассказывать невозможно. Кто-то вошел и стоит - ждет пока он кончит.
Начальник кладет трубку и, задумавшись, берет две другие. Появляется
секретарь и чтото ему шепчет. Начальник кивает.
   - Продолжайте, - приглашает он. И прокурору:- Конец месяца, с планом не
блестяще.
   Слова приходят какие-то куцые, бледные. Здесь, в деловитой сутолоке
планов, вопросов, дел, его сомнения кажутся игрой фантазии. Девушка,
которая говорит правду и очень переживает. Возможно неизвестное явление.
Состав нефти меняется, каждая скважина... Он спохватывается. Кому он
объясняет, нефтяникам?..
   - Да, да, - начальник кивает. - Постоянства нет даже в пределах одной
скважины.
   Снова звонит телефон, хлопает дверь. Валерий больше не может, ему душно.
   - Так нельзя. Зря осудить человека! - Голос у него срывается. Это не
шутка, понимаете!
   - Понимаю, - медленно говорит начальник. - Это не шутка.
   Лицо у него странное, отсутствующее. Рука снимает и кладет назад
телефонную трубку. Отчетливо слышен щелчок - в кабинете очень тихо.
   - Вы правы, это не шутка, - повторяет начальник. - Но хорошо,
продолжим. Итак, вы допускаете, что взрыв вызван особой причиной: составом
нефти или неизвестной примесью. Допустим. А как это обнаружить, вы думали?
Ведь нам, собственно, пока не ясно, что искать.
   - Можно собрать в лаборатории маленькую установку...
   - Воспроизвести условия. А, Иван Христофорович?
   - Пожалуй.
   - Голько это не моя идея. Евгения Погосяна из института переработки
нефти.
   - Их идея, у них и соберем. Договоришься, Иван Христофорович?
   - Отчего же, можно.
   - Кстати, отметь, пожалуйста, еще одно. Пусть выяснят, какие резервуары
питают установку, и дальше - чья нефть.
   - Ясно.
   - Али Ахмедович, дай команду: пусть на промыслах сделают выборку по
скважинам, которые вернулись в строй после 17 мая - в сторону. Все
полегче. Кто будет обобщать?
   - Крымов Валерий Петрович.
   - Али Ахмедович, запиши: Крымов В. П. Предупреди на промыслах:
материалы, документы, пробы... И вообще пусть помогут. Со временем туго?
Ничего, попроси от моего имени.
   - Благодарю, - прокурор поднялся.
   - Рады стараться, гражданин прокурор, - начальник улыбнулся.
   Он прододил их до двери. Выходя, Валерий услышал обрывки разговора.
   - Как? - голос прокурора.
   - Сомнительно. За четверть века моей работы не было ничего подобного.
Но мы всячески поможем. И главное: воспитываешь правильно.
   - Не я. Время.
   В машине прокурор сказал, ни к кому не обращаясь
   - Товарищ, у которого мы были, вернулся домой в пятьдесят четвертом
году. Издалека.
   * * *
   Солидность - первое, что он ощутил в установке.
   Два низких, прочно влепленных в бетон цилиндра, массивные трубы,
очкастые лица приборов. Установка занимала немного места, и потому большое
темноватое помещение казалось пустым. Как будто здесь заранее
приготовились к взрыву.
   - Грохнет? - спросил Валерий.
   - Будь спокоен. - Женькин голос дрожал от азарта. - Давай, тащи.
   Валерий привез нефть с заводского резервуара, потом из ПТК. Испытания
прошли спокойно, установка и не думала "грохать". Женька довольно хмыкал,
он предсказывал эта заранее.
   - Гони из резервуарных парков, - сказал он весело. - Много их?
   - Нужных шесть.
   - Ясно. Нам вдвое легче, чем Остапу Бендеру.
   Стульев, как известно, было двенадцать.
   И первая, и вторая, и третья пробы ничего не дали.
   - Это всегда так, - ворчал Женька. - Обязательно найдешь портсигар в
последнем кармане. Ничего, шестая сработает.
   - М-да, - сказал он мрачно, когда и шестая проба окончилась неудачей. -
М-да, придется перекинуться на промысла.
   Валерий вставал в пять, торопился на электричку.
   Ехать позднее не имело смысла, промысловое начальство исчезало на
"объект". Найти его там было невозможно. Конечно, "лес вышек" - метафора.
Леса нет, каждая вышка сама по себе. Но промысел занимал огромную площадь,
и начальство имело привычку непрерывно двигаться: пешком, на попутных
машинах, на тракторах, на трубовозках, даже на агрегатах для гидроразрыва.
   Он много читал. Дома - толстые книги по эксплуатации нефтяных
месторождении, в электричке - брошюры о промысловом хозяйстве, о работе
лабораторий, о мероприятиях: геологических, технических,
геологотехнических...
   Но в книгах, наверное, чего-то не было. И по документам, и на глаз (он
пробовал их осматривать) скважины как будто ничем не отличались.
Металлическая вышка. Неуклюжая махина, равнодушно отвешивающая поклоны -
станок-качалка. Трубы и задвижки. Попробуй угадай, которая из этих сотен
близнецов имела отношение к взрыву.
   Скважины в его списке росли, как грибы. Выбирая, он мучительно боролся
с ощущением, что именно эта, пропущенная, вызвала взрыв. Вписывал. С
остервенением вычеркивал. Снова вписывал. В конце недели Женькин начальник
сказал ядовито:
   - Вы думаете, молодой человек, мы тут блины печем? Анализ требует
времени. А у нас свой план. Если вы собираетесь испытывать нефть со всех
скважин объединения, попросите организовать специальный институт.
   Через каких-нибудь десять лет...
   - Все понимаю, - выслушав его, заметил прокурор. - Но нужна торопиться.
Вы же знаете, сроки...
   - Придется брать разрешение Генерального прокурора Союза?
   - Уже запросили. Думаю, еще на месяц продлят, хотя и не очень охотно,
их тоже бьют. А дальше... дальше и над 1енеральным есть прокурор - закон
   Эту ночь он почти не спал. Собственная судьба его не оеспокоила.
Человек он в прокуратуре случайный.
   Годом раньше, годом позже - все равно уйдет. Но подводить он никого не
собирался. Для Генерального он, понятно, не фигура, отвечать будет
прокурор. Просил продлить, об-ьясняй. Прокуратура республики союзная...
   С начальником из объединения тоже не ладно. Все будет вежливо: "Не
огорчайтесь, Гасан Махмудович, случается..." А подтекст: "Несолидно,
товарищ прокурор, увлеклись фантазиями. С мальчишки какой спрос...
   но вы?.."
   И эта Таирова... Нервничает. И в глубине души надеется. Не вызывают -
может быть, все кончено. Ничего не кончено, товарищ Таирова. Ничего.
Наверно, вам просто не повезло со следователем. Для него нефтяные дела все
еще темный лес - не лес вышек. Настоящий, густой. Вроде Беловежской пущи.
   Он проснулся с больной головой и с твердым намерением кончать. Как и
что кончать, он еще не решил. Но этот день, 31 августа, должен стать
переломным.
   Он принял сразу две таблетки пирамеина, взял бумагу и быстро записал:
   1. Обдумать дело.
   2. Вторично допросить обвиняемую.
   3. Принять окончательное решение ("окончательное"
   он подчеркнул) и доложить прокурору 4. Отдыхать.
   Думать было трудно, в ушах шумело. И настроение было решительное:
кончать сейчас же, немедленно. Он переставил второй пункт на место первого
и поехал на завод.
   В диспетчерской ему сказали, что Таирова больна, грипп. Он взял ее
адрес в отделе кадров - на всякий случаи - ехать к ней, конечно, не
собирался. Вышел за ворота и вдруг понял, что план развалился, что делать
ему, в сущности, нечего, а впереди долгий и мучительный день.
   Надо кончать. Если бы не эта болезнь, допросил бы сейчас Таирову. Ему
уже казалось, что от допроса зависит все. Память услужливо подсказала, что
именно он должен выяснить. Без этих сведений идти дальше немыслимо.
   "Ну, что же, - сказал он себе. - В конце концов следователь имеет
право..." Но дело было не в правах.
   Ему просто необходимо было действовать. Он, как сжатая пружина, не мог
не распрямиться.
   Она жила в Крепости - в самом древнем районе города. Валерий долго
плутал по узким, мощенным плитами переулкам, где дома по обе стороны улицы
почги касались балконами, где мальчишки катались на самокатах у построек
XIV, XV, XVI веков с табличками;
   "Памятник архитектуры. Охраняется законом".
   Наконец, нашел. Маленький двухэтажный дом - не но.вый, но и не
старинный. Вход был самый обычный:
   парадное, лестница, на двери номер квартиры и даже звонок.
   Валерий позвонил. Открыла женщина, уже пожилая.
   Поздоровалась и, ничего не спрашивая, пригласила войти. Он оказался в
небольшой, очень чистой кухне.
   разделенной занавеской.
   - Зайдите, пожалуйста, - хозяйка открыла дверь в комнату. Она с трудом
говорила по-русски, но это нисколько не мешало Валерию чувствовать, что
гостей здесь любят и уважают. Если бы он был просто гостем...
   - Мне надо видеть Таирову... Назиму Таирову.
   - Извините, она немножко кашляет, - сказала хозяйка. Она чувствовала
себя виноватой.
   - Я из прокуратуры. По делу.
   - Да-да...
   Ни испуга, ни настороженности, ни суетливой любезности. Лицо такое же
спокойное и ласковое. Не поняла?..
   - Назима очень переживает. Она из села, далеко за Кировабадом. В город
приехала, училась. Работает - такая радость. Это несчастье... Хорошая
девочка, добрая.
   Племянница...
   - Я вас прошу быть при разговоре.
   - Да-да...
   Назима сидела на низком стуле у печки. Когда он вошел, встала, положила
книгу. С необычной для него наблюдательностью (пружина распрямлялась)
Валерий увидел все: и похудевшее лицо, и зябкое движение плеч, и название
книги - "Каталитический крекинг".
   - Вы болели?
   - Немного.
   - Немного тяжело, - вздохнула женщина. Валерий понял; болезнь была
серьезной.
   - Может быть, мы тогда отложим? Вам трудно.
   - Нет,-сказала она.-Пожалуйста, нет.
   Женщина кивнула.
   - Хорошо.
   Вопросы были подготовлены заранее. Он не заглядывал в бумажку и не
записывал ответы. Не забыл бы, даже если бы хотел. Это было его
собственное дело.
   Он попросил:
   - Подумайте еще раз. Припомните. Не ошиблись ли вы с задвижками. Это
очень важно.
   И она старательно, по-детски, нахмурила лоб - вспоминала.
   - По-моему - нет, - сказала она виновато. - Я же подождала, когда
температура снизилась, и потом закрыла задвижку. И открыла правую... И уж
совсем потом отошла, села, взяла журнал. Задумалась, вот не помню о чем, и
сразу взрыв...
   Валерий поднялся. Конечно, она говорит правду. Дело не удастся кончить
сегодня. И вообще неизвестно, кончится ли оно когда-нибудь. По крайней
мере обвинительного заключения он не подпишет.
   Он вышел на бульвар. Прямо за пожелтевшей травой газона начиналось
море. Мысли ясные. Этот взрыв, 17-го, явление уникальное, на протяжении
десятков лет взрывов не было. Значит и скважина, которая его вызвала,
должна быть необычной. Ну да, необычной. Скажем, глубже пяти тысяч метров
- таких раньше не бурили.
   Или новая, с недавно открытого месторождения. Или, наоборот, очень
старая. Случается, что промысловики возвращаются на нефтяные горизонты,
которые эксплуатировались полвека назад. Тогда и крекинга не было...
   Итак, первое - скважина исключительная.
   Второе условие. Вступить в строй она должна была незадолго до взрыва.
Скорее всего, в этом году... Больше взрывов не было. Очевидно, вскоре
после 17-го скважина перестала давать нефть, вышла из строя. Это третье.
Очень хорошо. Скважин, которые удовлетворяли бы всем трем условиям,
наберется, наверное, не так уж много.
   Валерий хлопнул в ладоши. Хорошая или плохая, но это уже система.
Вспомнил Левина: "Неизвестное науке - это же очень серьезно, это же
чрезвычайно!" Стоп, не увлекаться. И все-таки лед тронулся, тронулся,
господа присяжные заседатели...
   Он научился экономить минуты. Знал наизусть расписание электричек,
места остановок служебных автобусов, приспособился ездить на чем придется,
даже на подводах. И все равно времени не хватало. Дни исчезали,
просачивались сквозь пальцы, терялись в бумагах, в пробах, в беготне.
   Он понимал, что до срока не успеет. А дальше? Выход был один: не
думать. Вертеться в колесе ежедневных дел. Вставать в пять. Без четверти
шесть выходить из дому. В электричке читать сегодняшние газеты и брошюры.
На промысле - листать паспорта скважин, наблюдать за взятием проб. Везти
очередную партию в лабораторию. Забегать или звонить в прокуратуру.
Вечеромкниги и центральные газеты, их приносят в конце дня.
   Ложиться и думать о чем-нибудь постороннем - скажем, о футболе. И
засыпать.
   Впрочем, по совести, все не так мрачно. С хитрым промысловым делом он
как будто освоился. Может, поэтому девушки, берущие пробы, считают его
своим.
   Вчера вечером Марутин, заведующий третьим промыслом, сказал: "Кидай
свою бюрократию и иди ко мне оператором. Свежий воздух, простор. Оклад -
не ниже, и премии, и будущее. Станешь мастером, кончишь заочно". Сказано
было в шутку, а запомнилось - пожалуй, возьмет.
   Но дела шли плохо. Давно и как-то очень уж быстро кончилась главная его
надежда: глубокие скважины.
   Одну за другой он вычеркнул из списка скважины, пробуренные на новых
площадях. Остались наименее перспективные.
   Он просыпался ночью и лежал, мучительно тасуя в памяти номера скважин.
Ему чудилось, что сеть, которую он забросил-частая, прочная сеть, -
порвалась, и та, проклятая, скважина, ушла, выскользнула, как рыба.
   Он зажигал настольную лампу, брал до боли знакомые книги.
   Но нет, ошибки не было. Рыба не могла уйти. И всетаки - Валерий
чувствовал - она ушла...
   Он освободился рано и решил съездить к Женьке.
   Последнее время они почти не виделись. Он попадал в институт поздно,
когда лаборатория уже не работала, и оставлял бутылку у старика-сторожа.
Старику было скучно. Растягивая беседу, он смотрел бутылку на свет, нюхал
и, весело качая головой, говорил одно и тоже:
   - Опять "Юбилейный"?
   Уже садясь в трамваи, он вспоминал, что вчерашние пробы остались в
прокуратуре. Делать крюк не хотелось, но в этом деле он с несколько даже
суеверным чувством избегал малейшей небрежности. Бутылок было всего
восемь, и в сумке они чувствовали себя слишком свободно. Когда он влезал в
троллейбус, бутылки так дребезжали, что на него стали оглядываться.
   - Привет паукам-эксплуататорам! - встретил его Женька. - Баста! Сегодня
кончаю в четыре, домой и в кино. Присоединяешься?
   - А то в остальные дни трудишься до восьми...
   - По крайней мере до пяти, иногда и до шести.
   - Что-то не наблюдал.
   - Ясно. Эксплуататорам не доставляет удовольствия видеть как на них
гнут спины. Что принес? Нефть с горизонтов моей бабушки?
   - Совсем наоборот.
   - Ну-ну! - Женька заинтересовался.
   Три дня назад на своем столе в прокуратуре Валерий нашел записку: номер
телефона и короткая просьба; "Позвоните в объединение Рустамову".
   Он удивился: что-нибудь случилось? Позвонил.
   - Товарищ Крымов? Да-да.., - мягкий, почти не искаженный телефоном
голос показался давно знакомым, хотя Валерий слышал его лишь однажды. -
Ну, как дела? Ничего нового? Расскажите, пожалуйста, подробно. - И еще
несколько раз, пока он рассказывал: - Подробнее... Подробнее...
   Потом трубка надолго замолкла: на той стороне провода думали, а, может
быть, и советовались.
   - Ход рассуждений верный, - услышал он наконец. - Если основная мысль
правильна и такая скважина есть, вы должны ее найти. Только одно уточнение.
   Вы брали скважины, которые вышли из строя 17-го?
   Правильнее было бы с 10-го. Ведь проходят дни, прежде чем нефть
попадает в резервуар. Скважина может выйти из строя, но нефть-то будет
идти. Согласны?
   - Да,-сказал Валерий. - Снова десятки промыслов, а где взять время?..
   Но Рустамов учитывал, кажется, все.
   - Вам одному будет трудно. Поэтому сделаем так.
   Поручим собрать данные. А завтра... нет, послезавтра...
   возьмете машину и объедете промысла. Договорились?
   И вот эти бутылки.
   - Неплохо придумано, - заметил Женька. - Эти самые? Давай поставлю
отдельно. Мой шеф, кстати, опять в командировке. Часа два есть. Хочешь
попробую? А вдруг...
   - Пробуй, - вяло сказал Валерий. Он не притворялся. Все это уже было: и
новые идеи, и надежды, и вечный Женькин оптимизм.
   - Ого! С глубины в 6 километров, - Женька взял бутылку и довольно долго
возился около установки. Вернулся, сел поудобнее.
   - Что с аспирантурой?
   Валерий махнул рукой.
   - Скоро придется подавать в индустриальный...
   - Идея неплохая. Специальность у тебя, прямо скажем, вымирающая. Вроде
кучера. Только индустриальный не то. Надо на физический. Я сижу над
анализами, а у Мишки Громова уже пара статей в "Успехах".
   Статья в "Успехах физических наук" это, знаешь, поважнее диссертации. А
что ты решил с делом? Если, конечно, не сверхсекретно.
   - Не знаю. Факт, что обвинительного я не подпишу.
   - Выгонят.
   - Буду драться. В общем, увидим. Я... Погоди! Чтото щелкнуло! Может,
предохранитель?
   Женька прислушался.
   - Чепуха, показалось. А предохранители, запомни, не щелкают. Они
перегорают - тихо и мирно.
   Все-таки он слез со стула и подошел к установке.
   - Черт!
   - Испортилось?
   - Ничего подобного... Все нормально. Я скоро. Да возьми ты там
что-нибудь, почитай.
   Валерий лениво полистал книгу. Что-то очень специальное-по природе
катализа. От нечего делать стал следить за Женькой. Тот возился с
приборами: щелкал по крышке, смотрел на свет длинную зеленоватую ленту.
Отложил, взял новую. Валерий встал, прошелся полаборатории.
   - Чего ходишь? - сказал Женька нервно. - Садись.
   - А что, мешаю?
   - Нет, - Женька поморщился. - Сбиваюсь, когда смотрят.
   - Ладно, закругляйся. Скоро четыре.
   - Это почему?
   - Ты же в кино...
   - Ради бога, не мешай!-зашипел Женька. - Без тебя собьюсь.
   Он взял бутылку ("Ту же самую" - удивился Валерий) и залил в установку
остаток нефти.
   - Вот и все, - сказал он с облегчением. - А ты здорово похудел. И
почернел- Целый день на солнце?
   - Хватает.
   - Ты "Иванове детство" видел? Технично сделано.
   Бабочка летит, садится - все слышно. Интересно, как это они... - Он
вскочил и бросился к установке.
   Валерий остался сидеть. Щелчок, как в первый раз.
   Может, чуть громче. Словно пробка вылетела из бутылки.
   - Что случилось? Чего ты молчишь? Женька!
   - Случилось, - сказал Женька. - Взрыв.
   - Это взрыв?
   - А ты что, хотел, чтобы пол-лаборатории разнесло?
   К опытам, опасным для жизни, посторонние граждане не допускаются.
   - Скажи по-человечески...
   - Да. Да. Да. Ясно? Пойдем, уже пять.
   - Домой?
   Женька презрительно фыркнул.
   - Я, например, в лабораторию.
   Зачем это нужно, Валерий не понял. Сейчас он вообще плохо соображал.
Они спустились на первый этаж к сторожу. Женька взял ключи, поговорил о
коньяке.
   "Значит, "Юбилейного" не будет? - старик почему-то вздохнул. Женька
рассмеялся. Они поднялись опять на второй этаж. Вошли в лабораторию.
   Женька зажег горелку, что-то поставил. Хотел снять и обжегся. Ругался,
дул на пальцы. Белая жидкость бурлила, пенилась. Женька улыбался глупо и
счастливо. "Перекись,-бормотал он.-Ацетилен... Аммиак..."
   Он сел и вытер платком пот.
   102
   - Неудача? Сначала ты ошибся? Да?
   Женька дернулся в его сторону, бережно положил гробирку на стол.
Бледно-розовые капли сочились из нее и падали на пол.
   - Наоборот, удача, - сказал Женька глухо. - Большая, невероятная удача.
   - Значит, она не виновата?
   - Боже мой, о чем он думает! Я тебе говорю - успех. Не понимаешь? К
этой нефти примешан сильнейший катализатор. Он ускорил реакцию крекинга в
сотни, может быть, в тысячи раз. Сделал ее взрывной. Главное, он действует
на самые различные вещества. Я проверил: аммиак, ацетилен, перекись...
   - Подожди. Ты можешь доказать?
   - Даже тебе... Разумеется, я могу доказать.
   - И дать заключение?
   - Конечно, институт даст заключение. Ты можешь ее выпустить, или взять
на поруки, или порвать дело.
   Как угодно - она не виновата. А это природный катализатор очень
сильного и широкого действия. Вероятно, вызовет переворот в современной...
Ладно, скажем скромнее: ускорит многие процессы. Понимаешь значение?
   - Чего ты привязался с этим дурацким: "Понижаешь?" Что я, идиот?!
   - Уже лучше. Гораздо лучше. Сейчас пойду и позвоню, чтобы перекрыли
скважину. А теперь... - он церемонно поклонился. - Теперь, коллега Крымов,
позвольте поздравить вас с открытием.
--------------------------------------------------------------------
"Книжная полка", http://www.rusf.ru/books/: 27.03.2002 13:23
Книго
[X]