Андрей Балабуха 
 
                       Усть-уртское диво 
 
                   ФАНТАСТИЧЕСКИЙ РАССКАЗ
 
 
   Чем больше времени проходит со дня, когда явилось нам "усть-уртское
диво", тем чаще я вспоминаю я думаю о нем. Интересно, происходит ли то же
с остальными? Как-нибудь, когда все мы соберемся вместе, я спрошу об этом.
   Впрочем, все мы не соберемся никогда. Потому что... Мне кажется, что
это я должен был пойти туда, но тогда у меня просто не хватило смелости.
Да и сейчас - хватило бы? Не знаю. К тому же это неразумно, нерационально,
наконец, просто глупо - в чем я был уверен еще тогда, остаюсь убежден и
сейчас. И все же...
   "Усть-уртское диво..." О нем говорили и писали не много. Была статья в
"Технике - молодежи", в разделе "Антология таинственных случаев", с более
чем скептическим послесловием; небольшую заметку поместил "Вокруг света";
"Вечерний Усть-Урт" опубликовал взятое у нас интервью, которое с
разнообразными комментариями перепечатали несколько молодежных газет...
Вот и я хочу об этом написать.
   Зачем? Может быть, в надежде, что, описанное, оно отстранится от меня,
отделится, уйдет, и не будет больше смутного и тоскливого предутреннего
беспокойства. Может быть, чтобы еще раз вспомнить - обо всем, во всех
деталях и подробностях, потому что, вспомнив, я, наверное, что-то пойму,
найду не замеченный раньше ключ. Может быть, ради оправдания, ибо порой
мне кажется, что все мы так и остались на подозрении. Впрочем, не это
важно. Я хочу, а должен написать...
   Как всегда, разбудил нас в то утро Володька. Хотя "всегда" - это
слишком громко сказано. Просто за пять дней похода мы привыкли уже, что он
первым вылезает из палатки - этакий полуобнаженный юный бог - и, звучно
шлепая по тугим крышам наших надувных микродомов, орет во всю мочь:
   - Вставайте, дьяволы! День пламенеет!
   И мы, ворча, что вот не спится ему - и без того, мол, вечно не
высыпаешься, так нет же, и в отпуске не дают, находятся тут всякие
джеклондоновсхие сверхчеловеки! - выбирались в колючую прохладу рассвета.
   Но на этот раз нашему возмущению не было предела. Потому что день еще в
не собирался пламенеть, и деревья черными тенями падали в звездную глубину
неба.
   - Ты что, совсем ополоумел? - не слишком вежливо осведомился Лешка и
согнулся, чтобы залезть обратно в палатку.
   Я промолчал: не то чтобы мне нечего было сказать - просто я еще не
проснулся до конца, что вполне понятно после вчерашней болтовни у костра,
затянувшейся часов до трех. Промолчали и Толя с Наташей - думаю, по той же
причине.
   Все-таки будить через два часа - это садизм.
   - Сам сейчас ополоумеешь, - нагло пообещал Вододька. - А ну-ка пошли,
ребята!
   Хотя Володька был самым младшим из нас, двадцатилетний студент,
мальчишка супротив солидных двадцатисемилетиих дядей и тетей, но
командовать он умел здорово. Было в его голосе что-то, заставившее нас
пойти за ним без особого сопротивления. К счастью, идти пришлось недалеко
- каких-нибудь метров сто.
   - Это что за фокусы? - холодно поинтересовался Лешка и пообещал: - Ох и
заработаешь ты у меня когда-нибудь, супермен, сердцем чую...
   - А хороший проектор! - причмокнул Толя.- Где ты его раздобыл?
   Действительно, первое, что пришло нам в голову, - это мысль о
проекторе. И естественно. Между двумя соснами был натянут экран, а на нем
замер фантастический пейзаж в стиле Андрея Соколова. Четкость и глубина
изображения вызывали восхищение. Казалось, между соснами-косяками
открылась волшебная дверь, ведущая в чужой мир. Багровое солнце заливало
густым, словно сжиженным светом темный песок, волнами уходивший вдаль -
туда, где вычертились в изумрудно-зеленом небе горы, внизу неопределенно
темные, не то исчерна-синие, не то иссиня-зеленые, увенчанные алыми
снежными шапками.
   Оправа высилась густо-фиолетовая скала, отбрасывавшая ломаную, какую-то
даже изорванную тень. Формой она походила на морского конька,
стилизованного под новомодные детские игрушки, изображающие зверей, и в
этой тени едва ощутимо чувствовалось что-то - не то куст, не то щупальца
какого-то животного.
   - Замечательно красиво! - Наташа передернула плечами. - Молодец,
Володька, днем не рассмотреть было бы!
   - Да при чем здесь я! - обиделся Володька. - Я из палатки вылез, отошел
сюда, увидел - и побежал вас, чертей, будить!
   - А проектор сюда господь бог принес? - невинно полюбопытствовал Лешка.
   - В самом деле, Володька, хватит, - поддержал я. - Поиграли - и будет.
Мы не в обиде, картинка великолепная...
   - Дался вам проектор! Да где он? Где? И где его луч?
   Луча и впрямь не было - сразу это как-то не дошло.
   Мы переглянулись.
   - Может, голограмма? - неуверенно спросила Наташа.
   Никто ей не ответил: представления о голографии у вас были одинаково
смутные. Кто его знает!..
   - Или мираж?.. - предположил я.
   - Мираж? - переспросил Толя с убийственным презрением.- Где ты видел
мираж ночью? Да еще с таким неземным пейзажем?
   - Неземным? - настороженно повторил Володька. - Ты сказал - неземным?
Верно ведь! А если это...
   - ...мир иной? - съязвил Лешка.- Вогнуто-выпуклые пространства? Тоже
мне Гектор Сервадак! Робинзон космоса!
   - А я верю, - тихо проговорила Наташа. Наверное, женщины больше нас
подготовлены к восприятию чуда. - Это действительно - мир иной. Только -
какой?
   - Бред,- бросил Лешка, помолчал, потом развернул свою мысль более
пространно: - Поймите вы, я сам фантастику читаю и почитаю. Но всерьез
новая гипотеза может привлекаться лишь тогда, когда ранее известное не
объясняет факта. Это - азы корректности. Зачем звать пришельцев из
космоса, когда загадки земной истории можно объяснить земными же
причинами? Зачем говорить об иных мирах, когда мы еще не выяснили - не
галлюцинация ли это? Не мираж ли? Не какое-нибудь наведенное искусственное
изображение? Мы не видим луча проектора? Но ведь есть и иные способы
создания изображения. Мираж ночью? А вы точно знаете, что ночных миражей
не бывает? Можете за это поручиться? Ты?
   Ты? Ты? - Он поочередно тыкал пальцем в каждого из нас.- Так зачем же
зря фантазировать? Это всегда успеется.
   Возразить было трудно. Мы стояли, молча вглядываясь в картину.
   - Стоп! - сказал вдруг Володька. - Сейчас мы все проверим. Я мигом,
ребята!
   - И он убежал к палаткам.
   - А ведь это... диво появилось недавно, - сказал Толя. Так родилось это
слово - "диво": усть-уртское диво. - Часа три назад. От силы - четыре.
Когда сушняк для костра собирали, я как раз между этими соснами прошел -
тут еще куст есть, я об него ободрался, о можжевельник чертов...
   - Любопытно. - Лешка закурил, огонек отразился в стеклах очков. -
Знаете, чего мы не сообразили? Проектор, проектор... А экран? Мы ведь его
только вообразили: есть проектор - должен быть в экран. Ведь эта штуковина
болтается в воздухе. Правда, сейчас умеют создавать изображения и в
воздухе, насколько я знаю.
   - Возможно. - Толя похлопал себя по карманам. - Дай-ка сигарету, я свои
в палатке оставил. Спасибо. Как вы думаете, почему оно не светит? Ведь там
- день, а сюда свет не попадает... Слушайте, а что Володька задумал, а?
   - Увидим, - коротко сказала Наташа. Лешка тем временем обошел сосну,
ограничивающую "диво" справа, и сразу же исчез.
   - А отсюда ничего не видно. Только сгущение какое-то в воздухе. Сейчас
я его ощупаю.
   - Давай вместе, - сказал я и пошел к нему. Уже начинало светать, и мы
ориентировались свободнее. Сразу же за деревом начиналось, как сказал
Лешка, "сгущение". Воздух быстро, на протяжении каких-нибудь двадцати
сантиметров, уплотнялся, превратившись в конце концов в твердую, идеально
гладкую, прохладную на ощупь стенку, полукругом идущую от дерева к дереву.
Дотянуться до ее верха мы не сумели, даже когда Лешка взобрался ко мне на
плечи.
   Вернулся Володька в сопровождении Чошки. Чошка - полугодовалый кобелек,
если верить Володьке - карельская лайка. Их два брата - одного помета:
   Чок и Получок. Это охотничьи термины, значения коих я никогда не
понимал.
   Чок - интеллектуал. При любой возможности он садится и предается
размышлениям, уставясь в одну точку, сосредоточенно морща лоб и нос.
Наташка утверждает, что это у него "наружные извилины".
   Володька притащил свою гордость я предмет всеобщей зависти усть-уртских
охотников: скорострельный охотничий "манюфранс" - изящный, легкий, с
полупрозрачным прикладом из какого-то пластика. В день восемнадцатилетия
его подарил Володьке Трумин, сам заядлый охотник, купивший ружье во время
не то конгресса, не то симпозиума в Лионе и потом два года сберегавший для
этого случая.
   - Смотрите! - Володька показал пальцем на какую-то точку в зеленом небе
"дива". - Видите, птица не птица - летает что-то такое, птеродактиль
тамошний?
   Приглядевшись, мы убедились, что это не просто точка, а крохотный
черный треугольник, по-орлиному пишущий в небе круги. Володька вскинул
ружье, прицелился. Грохнуло. Полет треугольничка словно сломался, на
мгновенье он замер, а потом наискось скользнул вниз. Володька опустил
ружье.
   - Ну что, Лешенька? Мираж? Галлюцинация? Диапозитив?
   Лешка смолчал.
   - Н-да, диво!.. - раздраженно проворчал Толя. И вдруг мы вздрогнули от
Наташиного истошного:
   - Чок! Чок!
   То ли, пошевелив наружными извилинами, Чок решил принести добычу
хозяину, то ли ему просто захотелось рассмотреть поближе, что там такое, -
трудно сказать. По словам Наташи, он легко, одним прыжком проскочил между
соснами - туда, в экран, в картину, в "диво", на миг остановился обалдело
и помчался вперед, оставляя на песке ямки следов.
   - Чок! - заорал Володька. - Чок! - Он пронзительно засвистел, но Чок
игнорировал все наши призывы. Характерец у него всегда был более чем
самостоятельный...
   В какой момент Володька ринулся вслед за ним, я не заметил - только
услышал сдавленное Лешкино: "Стой, кретин!", а потом меня сшибло, и мы
оказались на земле - все трое: Лешка, Володька и я.
   - Держи его! - скомандовал Лешка, и я рефлекторно вцепился во что-то -
не то в руку, не то в ногу, успев предварительно получить хороший удар по
скуле.
   - Вот теперь вы и в самом деле ополоумели! - Над нами стояла Наташа.
Она сказала это так отчужденно, что мы сразу остыли.
   - Где мои очки? - спросил Лешка, поднимаясь на ноги, вид у него был
сконфуженный, - никто их не видел?
   - На. - И Наташа отвернулась, глядя в "диво". Мы тоже посмотрели туда.
   Багровое солнце поднялось выше. А из песка фантастически быстро, как в
замедленной киносъемке, прорастали какие-то черные стебельки. Вблизи они
еще только высовывались на поверхность, по мере удаления становились
крупнее и на глазах раскрывались навстречу солнцу, напоминая выгнутые
стрекозиные крылья. Чок потерялся в этих проросших зарослях.
   Володька вскочил, протянул мне руку. Я тоже поднялся и отряхнул брюки и
рубашку от хвои.
   - В герои-первопроходцы захотел? - спросил Лешка зло.- А как вернуться,
ты подумал? А если там воздух ядовитый?
   - Чошка-то там дышал! - возразил Володька.
   - Допустим. Но про всякие местные вирусы и прочую мелочь мы понятия не
имеем... И вообще, пора кончать эту самодеятельность. Хватит. Так знаете
до чего доиграться можно?
   - До чего? - наивно спросил Володька.
   Лешка промолчал.
   - Что ты предлагаешь, Лекс? - поинтересовался я.
   - Для начала - пойти позавтракать. И посоветоваться. А там видно будет.
   Поминутно оглядываясь, мы молча пошли к палаткам.
   За завтраком было решено, что Толя с Наташей отправятся в город.
Напрямик отсюда до Греминки километров тридцать, так что, идя налегке, к
последней электричке на Усть-Урт успеть можно. Вот только как притащить
сюда "научную общественность"? Лешке пришла мысль обратиться к Трумину: он
знает нас и должен поверить, а там уже поверят ему - как-никак доктор
исторических наук, профессор...
   И мы остались втроем.
   Володька весь день просидел перед "дивом", хотя кидаться в него очертя
голову уже не порывался. Чок не появлялся, даже не вернулся по
собственному следу. Что с ним?
   Настроение у нас было смутное: и подавленное, и одновременно
приподнятое, ибо мы соприкоснулись с чудом, и тревожное, потому что
неизвестность всегда порождает тревогу...
   Солнце "дива" закатилось около шести часов вечера. Теперь между
деревьями повис провал почти абсолютной тьмы, кое-где пронзенной
тончайшими жалами мелких и редких звезд. Но чернота этого провала
казалась... Как бы это сказать? Живой, пожалуй. Да, другого слова,
кажется, не подобрать.
   - Ноктовизор бы сюда, - вздохнул Лешка. - В инфракрасном бы
посмотреть...
   Ноктовизора у нас, увы, не было, и мы пошли ужинать. Темнело.
Напряжение наше чуть-чуть спало, и мы понемногу разговорились, потому что
надо же было в конце концов - не обменяться мнениями, как утром, а просто
поговорить.
   Лешка выудил из недр своей "абалаковки" плоскую четвертинку коньяка.
   - Черт с вами, поглощайте НЗ. Как раз к случаю... Настоящий. Армянский
ереванского розлива.
   Мы развели растворимый кофе, причем не в обычных кофейных дозах, а в
поллитровых эмалированных кружках. Володька обвел это хозяйство глазами и
вдруг задумчиво спросил:
   - Между прочим, мне только кажется, что мы сегодня не обедали, или это
в самом деле так?
   Вот что значит остаться без женской заботы! Мы сразу же почувствовали
зверский голод, который едва утолили тремя банками тушенки с хлебом.
   - Вот теперь и выпить не грех, - изрек Володька, бросив опустошенную
банку в костер. Бумажная обертка вспыхнула, искристо затрещали остатки
жира.
   Мы по очереди приложились к бутылке. Коньяк и впрямь был хорош.
   Володька, слава богу, совсем отошел. Он растянулся на спине, заложив
руки за голову и попыхивая зажатой в губах сигаретой.
   - А знаете, братцы, что меня больше всего беспокоит? Появилось диво
нежданно-негаданно, вдруг, уже при нас. Значит, и исчезнуть может
аналогично. Найди мы его уже существующим, было бы спокойнее...
   - Логично, - согласился Лешка. - Хотя и не обязательно.
   - А я ничего, между прочим, не утверждаю. Я только высказываю свое
мнение.
   Вотум сепаратум, так сказать. Есть у нас свобода слова или нет?
   - Есть, - подтвердил я, - есть, Володечка, только ты на всякий случай
сплюнь через левое плечо. Троекратно. А то накаркаешь еще...
   Володька поплевал.
   - И все же что оно такое - наше диво? - вздохнул я. - Неужели
действительно выход в какой-то мир, пресловутая нуль-транспортировка?
   - Похоже. Во всяком случае мне ничто другое в голову не приходит, -
сказал Володька. - Меня другое интересует: где те, кто этот самый переход
создал?
   - А ты уверен, что его кто-то создавал? - спросил Лешка. - Представь:
   прилетел на Землю какой-нибудь шестиногий и жукоглазый марсианин,
увидел шаровую молнию и спросил: "А где те, что создали эту великолепную
магнитную бутылку с плазмой?.."
   - Спонтанное образование? - удивился я.
   - А почему бы и нет? Сам посуди: если бы проход кто-то создал, то
воспользовался бы им. Логично?
   Я кивнул.
   - А может, он им уже воспользовался, только мы не заметили? Или - до
того, как мы нашли диво. Или мы его и не можем увидеть? - возразил
Володька.
   - Цивилизация человеков-невидимок? - В Лешкином голосе опять зазвучало
ехидство. - Романы бы тебе писать, дружок!
   - Но ведь и обратного утверждать нельзя, - вступился я. - Зря ты
язвишь, Лекс.
   - Что гадать! Теоретически тут все равно ни до чего не додумаешься. -
Володька сел, бросил окурок в костер. - Да и не важно это. Не по нашим
зубам орешек. Паче того: самая сверхкомпетентная комиссия сразу не
разберется, если вообще разберется. А главное - и так ясно. Нам открылся
выход в чужой мир. Не земной. И мы - на пороге. Шагнул - и там. Этакое
окно в Европу...
   - Только где она, Европа твоя? Астрономы радиоисточник с оптическим
объектом и то не всегда идентифицировать могут. А тут как?
   - Спроси что-нибудь попроще, а? - Володька потянулся, зевнул. -
Все-таки недоспали мы сегодня крепко, ребята... Лишь бы окошко раньше
времени не захлопнулось! Кстати, я там поснимал кое-что. Жаль, что
кинокамеры нет, так что в динамике не получится. Но на худой конец
сгодится. Две пленки нащелкал, а больше нету - не взял с собой...
   - Ты гений! - возгласил Лешка. - Преклоняюсь перед твоим величием!
   - А вам не кажется, что мы не о том говорим? - Я встал, прислонился
спиной к дереву. Рельефная кора вдавилась в кожу. Говорить было трудно,
каждое слово приходилось напряженно подбирать.- Мы идем по пути
наименьшего сопротивления. Конечно, рассуждать о физической природе
явления проще - это область категорий рациональных. Но ведь мы с вами в
этом некомпетентны, и вряд ли наши суждения будут иметь значение для
кого-то, кроме нас самих.
   - А кто компетентен? - спросил Лешка. - Ты знаешь такого?
   - Не знаю. И ты не знаешь. Но когда соберут здесь роту ученых -
надеюсь, в сумме одна компетентная единица получится. И вообще - не
перебивай, Лешка, сбиться я и сам могу. По-моему, сейчас главное - область
категорий эмоциональных. Мы соприкоснулись с чудом. Перед нами открылась
волшебная дверь в...
   - Куда? - Лешка порой бывает попросту невыносим.
   - Почем я знаю, куда?! А мы сидим тут и спокойненько рассуждаем, как
будто решаем, сколько десятков тысяч ангелов может разместиться на острие
швейной иглы. Разве это не парадоксально?
   - Что, и тебя заело, Дим? Это похоже на... Черт, забыл, как оно
называется!
   Ну да ладно! Знаете, в музеях есть такие ящики со стеклом, а внутри -
фигурки... Какое-нибудь там Ледовое побоище или охота питекантропов на
мамонта... В детстве я их ужасно любил. И мне всегда хотелось самому стать
таким маленьким-маленьким... Как мальчик с пальчик... Чтобы войти в жизнь
этого закрытого мира. Смотреть на нее через стекло - не интересно. Вернее,
нет - интересно, но извне видишь всегда не то, что изнутри. Конечно, это я
теперь так формулирую. А тогда просто чувствовал - смутно, нутром, как
говорится.
   Я кивнул. Мне было знакомо подобное ощущение.
   - Сантиментщики несчастные, - буркнул Лешка.- Знаю я, к чему ты,
Володька, подбиваешься. Не выйдет! Если нужно, я тебя свяжу и сторожить
буду, дурня, понял? Я сказал: никакой самодеятельности! Чок вот не
вернулся, а с его чутьем это легче, заметь. Может, диво только с вашей
стороны видно, какое-нибудь оно одностороннее. Туда можно только хорошо
оснащенной, продуманно организованной экспедицией идти. Гусары-одиночки
нынче ни к чему.
   Сам посуди, чего ты добьешься? Ведь если это чужой мир - его же
исследовать надо, изучать! А что ты можешь один? С твоими возможностями,
знаниями?
   Колумб-третьекурсник... Даже если сумеешь благополучно вернуться, ты не
принесешь никакой ценной информации, а лезть туда ради самовыражения - не
слишком ли эгоистично! Предположим даже, что ты что-то узнаешь, поймешь.
   Кому и что это даст, даже если ты вернешься? А это не только не
гарантировано, но просто-напросто почти невероятно.
   - Можешь не сторожить! - великодушно разрешил Володька. - Не сбегу.
Чошку вот жалко...
   - Жалко, - согласился Лешка. - Хороший был щен. Почему собаки вечно
должны за людей страдать?..
   Мы помолчали. Еще по разу приложились к бутылке, потом Лешка
размахнулся и бросил ее в темноту - она с треском упала.
   - Зря, - сказал я. - Зачем лес загаживать, Лекс?
   Лешка не прореагировал.
   - Ну, я спать пошел, - сказал он после паузы. - Вы еще долго?
   - Нет, - отозвался Володька. - Поболтаем еще чуть-чуть - и тоже на
боковую.
   Проходя мимо меня, Лешка шепнул:
   - Ложись сегодня с ним, Димыч. На всякий случай...
   Я кивнул. Володька вытащил из костра ветку, прикурил.
   - Знаешь, Дим, меня это порой пугает...
   - Что?
   - Рассудочность наша. Это - неразумно, то - нерационально. И верно,
неразумно и нерационально. Только вот попалось мне, помнится, такое
определение... Не то у Веркора, не то еще где-то: человек - существо,
способное на алогичные поступка. Скажи, ты никогда Армстронгу не завидовал?
   - Терпеть не могу джаз.
   - Дурак, я про Нейла! Я вот часто думаю: каково ему было, впервые
ступившему на Луну? Впервые в чужом мире - и он вокруг тебя, под
ногами...Как я ему завидовал, Дим! Я тогда еще совсем мальчишкой был. Да и
сейчас завидую, что греха таить. И Крымову со Скоттом - на Марсе.
   - Никогда им не завидовал. Понимаешь, они к этому готовились - долго,
тщательно. Без малого всю жизнь. Это мы отсюда им завидуем: ах, сверкающая
почва Луны!.. А для них это работа. Тяжелая. И, конечно, интересная. Вот
чему можно позавидовать: они место свое нашли, дело свое. А это все -
романтика, которая, как известно, уволена за выслугой лет.
   - Шиш тебе! - Избытком вежливости Володька, увы, не страдал.
   Мы опять помолчали. Кофе совсем остыл, и я допил его одним глотком.
   - Ну, пошли спать, что ли?
   - Иди. Я сейчас, только взгляну еще раз на диво. Эх. Дим, до чего Чошку
жалко!.. Может, вместе сходим?
   - Сейчас там все равно ничего не видно - темь одна. Попозже надо, когда
там рассветет.
   - Ладно, иди спи, медведь. Спокойной ночи! И не бойся, не сбегу.
   Володька ушел. Я забрался в их палатку - она была просторная,
четырехместная, не то что наша с Лешкой "ночлежка". Через открытый вход
был виден костер - тлеющие угли, по которым изредка пробегали робкие
язычки умирающего огня. От вида гаснущего костра всегда становится неуютно
и грустно... Уже засыпая, я услышал, как вернулся Володька. Он проворчал
что-то насчет бдительности и опеки и улегся. Через пару минут он уже спал,
посапывая и изредка всхрапывая. Тогда и я уснул окончательно.
   Когда я проснулся, было еще совсем темно. Я взглянул на часы - четыре.
Но спать почему-то уже не хотелось. Я встал и тихонько, чтобы не разбудить
Володьку, выбрался из палатки.
   "Диво", слава богу, никуда не делось. Рассвет там еще не наступил, и
оно сгустком тьмы висело на фоне темного леса. Я долго всматривался в эту
черную бездну - так долго, что под конец мне стало мерещиться, будто там,
в глубине, движется робкая светящаяся точка, словно кто-то идет с
фонарем... Я протер глаза. Точка исчезла.
   Вернувшись к палаткам, я постоял в раздумье, покурил. Будить их или
нет? Я представил себе сердитую Лешкину физиономию и рассмеялся. Набрав в
грудь побольше воздуху, я заорал во всю мочь:
   - Вставайте, дьяволы! День пламенеет!
   Володька вылетел из палатки, как чертик из табакерки.
   - Что случилось?
   - Ничего, Володечка, просто я хотел пожелать тебе доброго утра.
   Володька аж задохнулся:
   - Ну, Димка!..
   - Что-то Лешка не просыпается, - сказал я. - Пошли, вытащим его из
берлоги!
   Лешки в палатке не было. Мы удивленно посмотрели друг на друга:
   - Куда его унесло?
   - Может, прогуляться решил? С ним бывает. Ничего, скоро вернется.
   Через час Лешка еще не вернулся. Мы наскоро позавтракали, потом я
обнаружил, что у меня кончились сигареты, и полез за ними в палатку.
Тогда-то я и обнаружил записку, прижатую "Спидолой".
   "Ребята! Я ухожу. Это неразумно, знаю. Но не могу иначе. Чудо
происходит лишь один раз, а не то - какое ж оно чудо? И нельзя пропустить
его, чтобы потом не каяться всю жизнь Это эгоистично - я иду для себя, а
не для других.
   Но идти должен.
   Я взял твое ружье, Володя, кое-что из продуктов и почти все ваши
сигареты - не серчайте.
   И не думайте, что я собираюсь жертвовать собой,- уходя, всегда думаешь
о возвращении. Я вернусь.
   Постарайтесь понять и не осудить.
   Ваш Лешка".
   Впрочем, записку мы дочитали уже потом. А тогда, переглянувшись, мы
ринулись напролом, обдираясь о ветви елей и колючие кусты можжевельника. И
- с разгона проскочили между соснами, ограничивавшими "диво". "Диво",
которого уже не было.
   - Леша! - заорал я, понимая, что это бессмысленно, что он не услышит,
что его уже нет нигде в нашем мире. - Лешка! - Я ругался, что-то кричал -
не помню уже что, но что-то бессмысленное и громкое, а в мыслях билось
одно:
   "Что ты наделал, дурак, что ты наделал?!"
   Володька тряс меня за плечо. Лицо у него было совершенно мертвое, глаза
сразу ввалились, губы вытянулись в ниточку.
   - Это я, - сказал он механическим, странно спокойным и ровным голосом.
- Это я должен был пойти, а не он. Он мое место занял. Я болтал, а он
пошел.
   Понимаешь, это я должен был пойти...
   Вот, собственно, и все.
   К вечеру приехали на мотоцикле Толя с Наташей в привезли в коляске
Трумина.
   Он нам поверил, но...
   Началось следствие. Боюсь, следователь до сих пор пребывает в
уверенности, что мы злодейски расправились с Лешкой, а потом для отвода
глаз придумали всю историю с "дивом". И не судили нас только за полным
отсутствием улик.
   Еще была академическая комиссия. Работала она долго: снимки, сделанные
Володькой, изучались и так и этак; нам устраивали перекрестные допросы
почище, чем во время следствия... К единому мнению, как я понимаю,
комиссия так и не пришла. Некоторые считали нас мистификаторами или,
наоборот, жертвами мистификации; другие утверждали, что "диво" -
галлюцинация, непонятным образом за фиксированная на пленке, третьи...
Пожалуй, один лишь Бармин принял нас в вашу версию всерьез. Но тогда он
был одинок в этом мнении. Почти одинок.
   С тех пор прошло более двадцати лет.
   Иногда, когда я попадаю в Усть-Урт, я заезжаю на это место. Четыре года
назад, по предложению Бармина, уже академика, ученого мирового масштаба,
нобелевского лауреата, там была поставлена автоматическая станция слежения
и огорожена охранная зона. Я смотрю на сосны - теперь из них осталась лишь
одна, вторую повалило ветром лет семь назад...
   И уезжаю.
   Я знаю, ты неправ, Лекс. Знал тогда, уверен в этом в теперь. И все же...
   И все же где-то в глубине души, там, на самом дне, шевелится странное
чувство, похожее на зависть.
   Иногда я вижу его во сне. Обросший, истощенный, бредет он, по щиколотку
увязая в темном, рыхлом песке, раздвигая руками похожие на выгнутые
стрекозиные крылья растения. И тогда мне кажется, что он должен,
непременно должен вернуться. Я чувствую это. Может, он уже - вот сейчас,
только что - вернулся? Или - сегодня? Завтра?
   Ты должен вернуться, Лекс!
 
 
   "Аврора", 1977, ь 7 
--------------------------------------------------------------------
"Книжная полка", http://www.rusf.ru/books/: 16.10.2001 18:56