Книго
П.П.Бажов
                              КОШАЧЬИ УШИ
     В  те годы Верхнего да Ильинского заводов в помине не было. Только наша
Полевая  да  Сысерть.  Ну,  в Северной тоже железком побрякивали. Так, самую
малость.  Сысерть-то  светлее  всех  жила.  Она,  вишь, на дороге пришлась в
казачью  сторону. Народ туда-сюда проходил да проезжал. Сами на пристань под
Ревду   с  железом  ездили.  Мало  ли  в  дороге  с  кем  встретишься,  чего
наслушаешься. И деревень кругом много.
     У  нас в Полевой против сысертского-то житья вовсе глухо было. Железа в
ту  пору  мало  делали,  больше  медь  плавили. А ее караваном к пристани-то
возили.  Не  так  вольготно было народу в дороге с тем, с другим поговорить,
спросить.  Под караулом-то попробуй! И деревень в нашей стороне - один Косой
Брод.  Кругом  лес  да  горы, да болота. Прямо сказать, - в яме наши старики
сидели, ничего не видели. Барину, понятное дело, того и надо.
     Спокойно тут, а в Сысерти поглядывать приходилось.
     Туда он и перебрался. Сысерть главный у него завод стал. Нашим старикам
только стражи прибавил да настрого наказал прислужникам:
     - Глядите, чтобы народ со стороны не шлялся, и своих покрепче держите.
     А  какой  тут пришлый народ, коли вовсе на усторонье наш завод стоит. В
Сысерть  дорогу  прорубили,  конечно, только она в те годы, сказывают, шибко
худая  была.  По  болотам  пришлась. Слани верстами. Заневолю брюхо заболит,
коли  по  жерднику  протрясет. Да и мало тогда ездили по этой дороге. Не то,
что  в нонешнее время - взад да вперед. Только барские прислужники да стража
и  ездили.  Эти  верхами  больше, - им и горюшка мало, что дорога худая. Сам
барин  в Полевую только на полозу ездил. Как санная дорога установится, он и
давай  наверстывать,  что  летом пропустил. И все норовил нежданно-негаданно
налететь.  Уедет  примерно  вечером,  а  к  обеду  на другой день уж опять в
Полевой.  Видно,  подловить-то  ему кого-нибудь охота было. Так все и знали,
что  зимой барина на каждый час жди. Зато по колесной дороге вовсе не ездил.
Не  любо  ему  по  сланям-то трястись, а верхом, видно, неспособно. В годах,
сказывают,  был.  Какой уж верховой! Народу до зимы-то и полегче было. Сколь
ведь приказчик ни лютует, а барин приедет, - еще вину выищет.
     Только  вот  приехал  барин  по  самой  осенней распутице. Приехал не к
заводу  либо  к  руднику,  как ему привычно было, а к приказчику. Из конторы
сейчас  же  туда всех приказных потребовал и попов тоже. До вечера приказные
пробыли,  а  на  другой  день  барин уехал в Северну. Оттуда в тот же день в
город  поволокся. По самой-то грязи приспичило ему. И обережных с ним что-то
вовсе  много.  В  народе и пошел разговор: "Что за штука? Как бы дознаться?"
По теперешним временам это просто - взял да сбегал либо съездил в Сысерть, а
при  крепости  как?  Заделье  надо найти, да и то не отпустят. И тайком тоже
не  уйдешь - все люди на счету, в руке зажаты. Ну, все ж таки выискался один
парень.
     -  Я,  -  говорит,  -вечером в субботу, как из горы поднимут, в Сысерть
убегу,  а  в  воскресенье  вечером  прибегу.  Знакомцы  там у меня. Живо все
разузнаю.
     Ушел, да и не воротился. Мало погодя приказчику сказали, а он и ухом не
повел  искать  парня-то.  Тут  и  вовсе любопытно стало, - что творится? Еще
двое ушли, и тоже с концом.
     В  заводе  только  то  и нового, что по три раза на дню стала стража по
домам  ходить,  мужиков  считать,  -  все ли дома. В лес кому понадобится за
дровами  либо за сеном на покос, - тоже спросись. Отпускать стали грудками и
со стражей.
     - Нельзя,- говорит приказчик, - поодиночке-то. Вон уж трое сбежали.
     И  семейным в лес ходу не стало. На дорогах заставы приказчик поставил.
А  стража  у  него наподбор - ни от одного толку не добьешься. Тут уж, как в
рот  положено  стало,  что  в Сысертской стороне что-то деется, и шибко им -
барским-то  приставникам  -  не  по  ноздре.  Зашептались люди в заводе и на
руднике.
     - Что хочешь, а узнать надо.
     Одна девчонка из руднишиых и говорит:
     -  Давайте,  дяденьки,  я схожу. Баб-то ведь не считают по домам. К нам
вон с баушкой вовсе не заходят. Знают, что в нашей избе мужика нет. Может, и
в Сысерти эдак же. Способнее мне узнать-то.
     Девчонка бойконькая... Ну, руднишная, бывалая... Все ж таки мужикам это
не в обычае.
     - Как ты, - говорят, - птаха Дуняха, одна по лесу сорок верст пройдешь?
Осень ведь - волков полно. Костей не оставят.
     -  В  воскресенье  днем,  - говорит, - убегу. Днем-то, поди, не посмеют
волки на дорогу выбежать. Ну, и топор на случай возьму.
     - В Сысерти-то, - спрашивают, - знаешь кого?
     -  Баб-то,  - отвечает, - мало ли. Через них и узнаю, что надо.
     Иные из мужиков сомневаются:
     - Что баба знает?
     - То, - отвечает, - и знает, что мужику ведомо, а когда и больше.
     Поспорили маленько мужики, потом и говорят:
     -  Верно,  птаха  Дуняха, тебе сподручнее итти, да только стыд нам одну
девку на экое дело послать. Загрызут тебя волки.
     Тут парень и подбежал. Узнал, о чем разговор, да и говорит:
     - Я с ней пойду.
     Дуняха скраснела маленько, а отпираться не стала.
     -  Вдвоем-то,  конечно,  веселее,  да  только  как бы тебя в Сысерти не
поймали.
     -  Не поймают, - отвечает. Вот и ушли Дуняха с тем парнем. Из завода не
по  дороге, конечно, выбрались, а задворками, потом тоже лесом шли, чтобы их
с  дороги  не  видно  было.  Дошли так спокойно до Косого Броду. Глядят - на
мосту  трое  стоят.  По  всему  видать  - караул. Чусовая еще не замерзла, и
вплавь  ее  где-нибудь  повыше  либо  пониже  тоже  не  возьмешь  - холодно.
Поглядела из лесочка Дуняха и говорит:
     -  Нет,  видно, мил дружок Матюша, не приводится тебе со мной итти. Зря
тут  себя  загубишь  и  меня  подведешь.  Ступай-ко  скорее домой, пока тебя
начальство, не хватилось, а я одна попытаюсь на женскую хитрость пройти.
     Матюха,  конечно,  ее  уговаривать  стал,  а  она  на  своем  уперлась.
Поспорили да на том и решили. Будет он из лесочка глядеть. Коли не остановят
ее  на  мосту  -  домой  пойдет,  а  остановят  -  выбежит, отбивать станет.
Подобралась  тут  Дуняха  поближе, спрятала покрепче топор, да и выбежала из
лесу. Прямо на мужиков бежит, а сама визжит-кричит:
     - Ой, дяденьки, волк! Ой, волк!
     Мужики  видят  -  женщина  -испугалась,  - смеются. Один-то ногу еще ей
подставил,  только, видать, Дуняха в оба глядела, пролетела мимо, а сама все
кричит:
     - Ой, волк! Ой, волк!
     Мужики ей вдогонку:
     - За подол схватил! За подол схватил! Беги - не стой!
     Поглядел Матюха и говорит:
     - Пролетела птаха! Вот девка! Сама не пропадет и дружка не подведет!
     Дальше-то  влеготку  пройдет сторонкой. Как бы только не припозднилась,
волков не дождалась!
     Воротился  Матвей  домой  до  обхода. Все у него и обошлось гладко - не
заметили.  На  другой  день  руднишным  рассказал. Тогда и поняли, что тех -
первых-то - в Косом Броду захватили.
     -  Там, поди, сидят запертые да еще в цепях. То приказчик их и не ищет,
-  знает, видно, где они. Как бы туда же наша птаха не попалась, как обратно
пойдет!
     Поговорили  так, разошлись. А Дуняха что? Спокойно сторонкой по лесу до
Сысерти  дошла. Раз только и видела на дороге полевских стражников. Домой из
Сысерти   ехали.  Прихоронилась  она,  а  как  разминовались,  опять  пошла.
Притомилась,  конечно, а на свету еще успела до Сысерти добраться. На дороге
тоже стража оказалась, да только обойти-то ее тут вовсе просто было.
     Свернула  в  лес и вышла на огороды, а там близко колодец оказался. Тут
женщины были, Дуняху и незаметно на людях стало. Одна старушка спросила ее:
     - Ты чья же, девушка, будешь? Ровно не из нашего конца?
     Дуняха и доверилась этой старушке.
     - Полевская, - говорит.
     Старушка дивится:
     -  Как  ты  это прошла? Стража ведь везде наставлена. Мужики не могут к
вашим- то попасть. Который уйдет -того и потеряют.
     Дуняха ей сказала. Тогда старушка и говорит:
     -  Пойдем-ко, девонька, ко мне. Одна живу. Ко мне и с обыском не ходят.
А  прийдут  -  так  скажешься моей зареченской внучкой. Походит она на тебя.
Только ты будто покорпуснее будешь. Зовут-то как?
     - Дуняхой, - говорит.
     - Вот и ладно. Мою-то тоже Дуней звать.
     У  этой старушки Дуняха и узнала все. Барин, оказывается, куда-то вовсе
далеко убежал, а нарочные от него и к нему каждую неделю ездят. Все какие-то
наставления  барин посылает, и приказчик Ванька Шварев те наставления народу
вычитывает.  Железный  завод  вовсе  прикрыт,  а мужики на Щелкунской дороге
канавы  глубоченные  копают  да  валы  насыпают. Ждут с той стороны прихода.
Говорят  - башкирцы бунтуются, а на деле вовсе не то. По дальним заводам, по
деревням  и в казаках народ поднялся, и башкиры с ними же. Заводчиков да бар
за горло берут, и главный начальник у народа Омельян Иваныч прозывается. Кто
говорит  -  он  царь,  кто - из простых людей, только народу от него воля, а
заводчикам  да  барам  -  смерть!  То  наш-то  хитряга  и  убежал  подальше.
Испугался!
     Узнала,  что  в Сысерти тоже обход по домам и работам мужиков проверяет
по  три  раза  в день. Только у них еще ровно строже. Чуть кого не случится,
сейчас всех семейных в цепи да и в каталажку. Человек прибежит:
     - Тут я, - по работе опоздал маленько!
     А ему отвечают:
     -  Вперед  не  опаздывай!  -  да и держат семейных-то дня два либо три.
Вовсе замордовали народ, а приказчик хуже цепной собаки.
     Все ж таки, как вечерний обход прошел, сбежались к той старушке мужики.
Давай Дуняху расспрашивать, что да как у них. Рассказала Дуняха.
     -  А  мы,  - говорят, - сколько человек к вашим отправляли - ни один не
воротился.
     -  То  же, - отвечает, - и у нас. Кто ушел - того и потеряли! Видно, на
Чусовой их всех перехватывают.
     Поговорили-поговорили,  потом  стали о том думать, как Дуняхе в Полевую
воротиться.  Наверняка  ее  в  Косом  Броду  поджидают, а как мимо пройдешь?
Один тут и говорит:
     -  Через Терсутско болото бы да на Гальян. Ладно бы вышло, да мест этих
она не знает, а проводить некому...
     -  Неуж  у нас смелых девок не найдется? - говорит тут хозяйка. - Тоже,
поди-  ко,  их  не пересчитывают по домам, и на Тереутском за клюквой многие
бывали.   Проводят!   Ты  только  дальше-то  расскажи  ей  дорогу,  чтоб  не
заблудилась, да и не опоздала. А то волкам на добычу угодит.
     Ну,  тот  и  рассказал  про  дорогу.  Сначала,  дескать, по Терсутскому
болоту,  потом  по  речке  Мочаловке на болото Галъян, а оно к самой Чусовой
подходит.  Место  тут  узкое.  Переберется  как-нибудь,  а  дальше полевские
рудники пойдут.
     -  Если,  -  говорит, - случится опоздниться, тут опаски меньше. По тем
местам  от  Гальяна  до  самой Думной горы земляная кошка похаживает. Нашему
брату  она  не вредная, а волки ее побаиваются, если уши покажет. Не шибко к
тем  местам  льнут.  Только  на  это  тоже  не  надейся, побойче беги, чтобы
засветло  к  заводу добраться. Может, про кошку-то - разговор пустой. Кто ее
видал?
     Нашлись,  конечно,  смелые девки. Взялись проводить до Мочаловки. Утром
еще потемну за завод прокрались мимо охраны.
     -  Не  сожрут  нас  волки  кучей-то.  Побоятся,  поди.  Пораньше  домой
воротимся, и ей - гостье-то нашей - так лучше будет.
     Идет  эта  девичья команда, разговаривает так-то. Мало погодя и песенки
запели.  Дорога  бывалая, хаживали на Терсутско за клюквой - что им не петь-
то?
     Дошли  до  Мочаловки,  прощаться с Дуняхой стали. Время еще не позднее.
День  солнечный выдался. Вовсе ладно. Тот мужик-от говорил, что от Мочаловки
через  Гальян  не  больше  пятнадцати  верст  до Полевой. Дойдет засветло, и
волков никаких нет. Зря боялись.
     Простились.  Пошла Дуняха одна. Сразу хуже стало. Места незнакомые, лес
страшенный.  Хоть  не боязливая, а запооглядывалась. Ну, и сбилась маленько.
Пока  путалась да направлялась, глядишь - и к потемкам дело подошло. Во всех
сторонах  заповывали.  Много  ведь в те годы волков-то по нашим местам было.
Теперь  вон  по осеням под самым заводом воют, а тогда их было - сила! Видит
Дуняха  -  плохо  дело.  Столько узнала, и даже весточки не донесет! И жизнь
свою молодую тоже жалко. Про парня того - про Матвея-то - вспомнила. А волки
вовсе  близко.  Что  делать?  Бежать  - сразу налетят, в клочья разорвут. На
сосну залезть - все едино дождутся, пока не свалишься.
     По  уклону,  видит,  к  Чусовой  болото  спускаться стало. Так мужик-от
объяснял. Вот и думает: "Хоть бы до Чусовой добраться!"
     Идет  потихоньку,  а  волки  по пятам. Да и много их. Топор, конечно, в
руке, да что в нем !
     Только  вдруг  два синеньких огня вспыхнуло. Ни дать ни взять - кошачьи
уши.
     Снизу  пошире,  кверху  на-нет сошли. Впереди от Дуняхи шагов, поди, до
полсотни.  Дуняха раздумывать не стала, откуда огни, - сразу к ним кинулась.
Знала, что волки огня боятся.
     Подбежала  - точно, два огня горят, а между ними горка маленькая, вроде
кошачьей  головы.  Дуняха  тут  и остановилась, меж тех огней. Видит - волки
поотстали,  а огни все больше да больше, и горка будто выше. Дивится Дуняха,
как  они  горят,  коли дров никаких не видно. Насмелилась, протянула руку, а
жару не чует. Дуняха еще поближе руку подвела. Огонь метнулся в сторону, как
кошка ухом тряхнула, и опять ровно горит.
     Дуняхе  маленько боязно стало, только не на волков же бежать. Стоит меж
огнями,  а  они  еще  кверху  подались.  Вовсе большие стали. Подняла Дуняха
камешок  с  земли.  Серой он пахнет. Тут она и вспомнила про земляную кошку,
про  которую  мужик  сысертский  сказывал.  Дуняха  и раньше слышала, что по
пескам,  где  медь с золотыми крапинками, живет кошка с огненными ушами. Уши
люди  много  раз видали, а кошку никому не доводилось. Под землей она ходит.
Стоит  Дуняха  промеж  тех  кошачьих  ушей  и  думает:  как дальше-то? Волки
отбежали,  да надолго ли? Только отойди от огней - опять набегут. Тут стоять
- холодно, до утра не выдюжить.
     Только  подумала,  -  огни  и  пропали.  Осталась  Дуняха  в  потемках.
Оглянулась  -  нет  ли  опять  волков?  Нет,  не  видно.  Только куда итти в
потемках-то!  А  тут  опять  впереди  огоньки  вспыхнули.  Дуняха  на  них и
побежала. Бежит-бежит, а догнать не может. Так и добежала до Чусовой-реки, а
уши уж на том берегу горят.
     Ледок, конечно, тоненький, ненадежный, да разбирать не станешь. Свалила
две  жердинки  легоньких,  с  ними и стала перебираться. Переползла с грехом
пополам,  ни  разу  не  провалилась, хоть шибко потрескивало. Жердинки-то ей
пособили.
     Стоять не стала. Побежала за кошачьими ушами. Пригляделась все ж таки к
месту,  -  узнала.  Песошное  это.  Рудник  был.  Случалось ей тут на работе
бывать.  Дорогу  одна бы ночью нашла, а все за ушами бежит. Сама думает: "Уж
если они меня из такой беды вызволили, так неуж неладно заведут?"
     Подумала,  а огни и выметнуло. Ярко загорели. Так и переливаются. Будто
знак подают: "Так, девушка, так! Хорошо рассудила!"
     Вывели  кошачьи  уши  Дуняху на Поваренский рудник, а он у самой Думной
горы. Вон в том месте был. Прямо сказать, в заводе.
     Время  ночное.  Пошла  Дуняха  к  своей  избушке,  с  опаской, конечно,
пробирается.  Чуть где люди, - прихоронится; то за воротный столб притаится,
а   то  и  через  огород  махнет.  Подобралась  так  к  избушке  и  слышит -
разговаривают.
     Послушала  она,  поняла,  - караулят кого-то. А ее и караулили. Старуху
баушку приказчик велел в ее избушке за постоянным караулом держать. "Сюда, -
думает,  -Дуняха явится, коли ей обратно прокрасться посчастливит". Сам этот
караул проверял, чтобы ни днем, ни ночью не отходили.
     Дуняха  этого  не  поняла. Только слышит - чужой кто-то у баушки сидит.
Побоялась   показаться.   А   сама  замерзла,  невтерпеж  прямо.  Вот  она и
прокралась  проулком  к тому парню-то Матвею, с которым до Косого Броду шла.
Стукнула тихонько в окошко, а сама притаилась. Тот выбежал за ворота:
     - Кто?
     Ну, она и сказалась. Обрадовался парень.
     - Иди, - говорит, - скорее в баню. Топлена она. Там тебя и прихороню, а
завтра ненадежнее место найдем.
     Запер Дуняху в теплой бане, сам побежал надежным людям сказать:
     - Воротилась Дуняха, прилетела птаха.
     Живо  сбежались, расспрашивать стали. Дуняха все им рассказала. В конце
и про кошачьи уши помянула:
     - Кабы не они, сожрали бы меня волки.
     Мужики  это  мимо  пропустили.  Притомилась,  думают, наша птаха, вот и
помстилось ей.
     -  Давай-ко,  - говорят, - поешь да ложись спать! Мы покараулим тебя до
утра и то обмозгуем, куда лучше запрятать.
     Дуне  того  и надо. В тепле-то ее разморило, еле сидит. Поела маленько,
да  и  уснула. Матюха да еще человек пять парней на карауле остались. Только
время  ночное,  тихое,  а  Дуняха  вон какие вести принесла. Парни, видно, и
запоговаривали  громко.  Ну,  и другие люди, которые слушать приходили, тоже
не  утерпели:  тому-другому сказать, посоветовать, что делать. Однем словом,
беспокойство  пошло. Обходчики и заметили. Сразу проверку давай делать. Того
нет, другого нет, а у Матвея пятеро чужих оказалось.
     - Зачем пришли?
     Те  отговариваются,  конечно,  кому  что  на  ум  пришло.  Не  поверили
обходчики,  обыскивать  кинулись.  Парням  делать нечего - за колья взялись.
Обходчики, конечно, оборуженные, только в потемках колом-то способнее. Парни
и  ухайдакали их. Только на место тех обходчиков другие набежали. Втрое либо
вчетверо больше. Парням, значит, поворот вышел. Одного застрелили обходчики,
а другие отбиваются все ж таки.
     Дуняха давно соскочила. Выбежала из бани, глядит - над Думной горой два
страшенных  синих  огня  поднялись,  ровно  кошка  за  горой притаилась, уши
выставила. Вот-вот на завод кинется. Дуняха и кричит:
     - Наши огни-то! Руднишные! На их, ребята, правьтесь!
     И  сама  туда побежала. В заводе сполох поднялся. На колокольне в набат
ударили.  Народ  повыскакивал.  Думают  - за горой пожар. Побежали туда. Кто
поближе подбежит, тот и остановится. Боятся этих огней. Одна Дуняха прямо на
них летит. Добежала, остановилась меж огнями и кричит:
     -  Хватай барских-то! Прошло их время! По другим заводам давно таких-то
кончили!
     Тут  обходчикам  и  всяким  стражникам  туго  пришлось. Известно, народ
грудкой  собрался.  Стража  побежала  - кто куда. Только далеко ли от народа
уйдешь?  Многих  похватали,  а  приказчик  угнал-таки  по  городской дороге.
Упустили - оплошка вышла. Кто в цепях сидел, тех высвободили, конечно. Тут и
огни погасли.
     На  другой день весь народ на Думной горе собрался. Дуняха и обсказала,
что в Сысерти слышала. Тут иные, из стариков больше, сумлеваться стали:
     - Кто его знает, что еще выйдет! Зря ты нас вечор обнадежила.
     Другие опять за Дуняху горой:
     -  Правильная  девка! Так и надо! Чего еще ждать-то? Надо самим к людям
податься, у коих этот Омельян Иванович объявился.
     Которые опять кричат:
     - В Косой Брод сбегать надо. Там, поди наши-то сидят. Забыли их?
     Ватажка  парней сейчас и побежала. Сбили там стражу, вызволили своих да
еще  человек  пять  сысертских.  Ну,  и  народ  в  Косом Броду весь подняли.
Рассказали им, что у людей делается.
     Прибежали  парни  домой,  а  на Думной горе все еще спорят. Старики без
молодых-то вовсе силу забрали, запутали народ. Только и твердят:
     - Ладно ли мы вечор наделали, стражников насмерть побили?
     Молодые кричат:
     - Так им и надо!
     Сидельцы  тюремные  из  Косого-то  Броду  на  этой же стороне, конечно.
Говорят старикам:
     -Коли вы испугались, так тут и оставайтесь, а мы пойдем свою правильную
долю добывать.
     На  этом  и разошлись. Старики, на свою беду, остались, да и других под
кнут  подвели.  Вскорости приказчик с солдатами из города пришел, из Сысерти
тоже  стражи  нагнали.  Живо  зажали  народ. Хуже старого приказчик лютовать
стал, да скоро осекся. Видно, прослышал что неладное для себя. Стал стариков
тех,  кои  с  пути  народ сбили, задабривать всяко. Только у тех спины-то не
зажили,  помнят,  что  оплошку сделали. Приказчик видит, косо поглядывают, -
сбежал  ведь! Так его с той поры в наших заводах и не видали. Крепко, видно,
запрятался, а может, и попал в руки добрым людям- свернули башку.
     А  молодые  тогда  с  Думной-то  горы в леса ушли. Матвей у них вожаком
стал. И птаха Дуняха с ним улетела.
     Про эту пташку удалую много еще сказывали, да я не помню...
     Одно в памяти засело - про дуняхину плетку.
     Дуняха,  сказывают,  в  наших  местах  жила  и после того, как Омельяна
Иваныча  бары  сбили и казнить увезли. Заводское начальство сильно охотилось
поймать  Дуняху,  да  все  не выходило это дело. А она нет-нет и объявится в
открытую  где-нибудь  на дороге, либо на руднике каком. И всегда, понимаешь,
на  соловеньком  коньке,  а  конек  такой, что его не догонишь. Налетит этак
нежданно-негаданно,  отвозит  кого  ей  надо  башкирской  камчой - и нет ее.
Начальство  переполошится,  опять  примутся искать Дуняху, а она, глядишь, в
другом  месте  объявится  и  там какого-нибудь руднишного начальника плеткой
уму-разуму  учит,  как, значит, с народом обходиться. Иного до того огладит,
что  долго  встать  не  может. Камчой с лошади, известно, не то что человека
свалить,  волка  насмерть  забить  можно,  если  кто умеет, конечно. Дуняха,
видать,  понавыкла  камчой  орудовать, надолго свои памятки оставила. И все,
сказывают,  по делу. А пуще всего тем рудничным доставалось, кои молоденьких
девчонок утесняли. Этих вовсе не щадила.
     На рудниках таким, случалось, грозили:
     - Гляди, как бы тебя Дуняха камчой не погладила.
     Стреляли,  конечно,  в  Дуняху  не  один  раз,  да  она,  видно, на это
счастливая уродилась, а в народе еще сказывали, будто перед стрелком кошачьи
уши огнями замелькают, и Дуняхи не видно станет.
     Сколько  в  тех  словах правды, про то никто не скажет, потому - сам не
видал, а стрелку как поверить?
     Всякому, поди-ко, не мило, коли он пульку в белый свет выпустит. Всегда
какую-нибудь  отговорку  на этот случай придумает. Против, дескать, солнышка
пришлось,  мошка  в  глаз попала, потемнение в мозгах случилось, комар в нос
забился  и  в причинную жилку как раз на ту пору уколол. Ну, мало ли как еще
говорят.  Может,  какой  стрелок и приплел огненные уши, чтоб свою неустойку
прикрыть. Все-таки не столь стыдно. С этих слов, видно, разговор и пошел.
     А то, может, и впрямь Дуняха счастливая на пулю была. Тоже ведь недаром
старики говорили:
     - Смелому случится на горке стоять, пули мимо летят, боязливый в кустах
захоронится, а пуля его найдет.
     Так  и  не  могло  заводское  начальство от дуняхиной плетки свою спину
наверняка  отгородить.  Сам  барин, сказывают, боялся, как бы Дуняха где его
не огрела. Только она тоже не без смекалки орудовала.
     Зачем  она  с одной плеткой кинется, коли при барине завсегда обережных
сила, и каждый оборужен.

     Опубликован  впервые  в 1938 г. в журналах: "Индустрия социализма", э 2
за 1939 г. и "Октябрь", э 5-6 за тот же год.
     В  сказе  дан фантастический образ "земляной кошки". Бажов так объяснял
его   происхождение:  "Образ  земляной  кошки  возник  в  горняцких  сказах,
опять-таки  в связи с природными явлениями. Сернистый огонек появляется там,
где  выходит  сернистый  газ.  Он  походит  на болотный огонек. Но тот стоит
свечкой, прямой, тонкий. А сернистый огонек имеет широкое основание и потому
напоминает  ушко"  (опубликовано  в книге Л. Скорино "Павел Петрович Бажова,
издательство  "Советский  писатель",  1947,  стр.  62). (Вернее сказать, при
широком   основании   он   очень  быстро  сужается  кверху,  из-за  большого
удельного  веса  окислов  серы. Болотные огни, напротив, при сгорании метана
дают более легкие продукты. -прим.ск.)
--------------------------------------------------------------------
"Книжная полка", http://www.rusf.ru/books/: 17.09.2002 16:27
Книго
[X]