Сергей Булыга
Дикенц
Было это прошлым царствованием. Я по грамотной части служил, а если
точнее, так вел доступную газету "Биржин Глас" - на курительной бумаге, в
два полуразворота, три деньги за нумер, а всего тиражу пятьсот штук. Читали
нас извозчики, маркеры, белошвейки, отставные солдаты, вдовы, бывшие
купцы... ну и цензор, конечно. Был надо мною поставлен Ив Ступыч Рвачев,
человек несусветного мужества, бывший морской интендант.
Но к делу! Работа была скучная, печатали по большей части дрянь - про
пожары, про кражи, поминки. И, опять же со скуки, на читательские письма
отвечали: кому сон разгадаем, кого научим борщ варить, кого печатным словом
с именинами поздравим. Я и рад бы чего-нибудь такое заковыристое выдать, да
где взять? Денег в редакции мало, бескормица, репортеров нанять не могу. А
посему что где на улице услышу - то и в нумер. Устал, избегался.
И вот сижу я как-то в кабинете и смотрю в окно. Помню, черная кошка на
крышу соседнего дома залезла. Эх, думаю, возьму чернильницу да брошу -
авось попаду! И только я, значит...
Стучат!
- Войдите, - говорю.
Входит рыжий блондин. Цилиндр, баки, пелерина, тросточка. И виской от
него разит. Представляется:
- Дикенц.
- Чего изволите? - интересуюсь.
А он:
- Я Дикенц!
Как потом оказалось, Карп Дикенц. Но я тогда его еще не знал и говорю:
- Простите, не имею чести, - и хмурюсь надменно. Немало их тут всяких
ходит!
А он подает мне бумаги и важно гласит:
- Сие рекомендательные письма. Извольте ознакомиться.
Я взял, просмотрел. Бумаги иноземного наречия. Наречий я не знаю. Как
быть? Пока что осторожно говорю:
- Весьма изрядно. Ну, а к нам вас чего привело?
- Желание сотрудничать.
И тут же сел без спросу, закурил вонючую сигару, в чернильницу пепел
стряхнул. Я терплю. Думаю: квартального всегда позвать не поздно. Говорю:
- Быть может, матерьял имеете?
- Имею, - отвечает. И подает бумаги. Нашего наречия. Читаю...
Мать честная! Нынче утром бранд-поручика Истошкина в ресторации "Шафе"
арестовали. Он третий день подряд всех вчистую обыгрывал, вот местный шулер
и не выдержал, донес. Пришли, обыскали - и точно! В рукаве нашли подменный
шар. А как' взялись этот шар пилить, так он, слоновья кость, начал кричать,
стал пощады просить! Вызвали лейб-медика, тот сделал трепанацию... и
вытащил из шара человеческий мозг! На допросе поручик признался - это он
свою любовницу Марфену в шар запрятал, дабы она ему подыгрывать могла. Он
на ней потом жениться обещал, и дура-баба согласилась...
Я прочитал, головой покачал. Говорю:
- Сомневаюсь. Рвачев не одобрит. Мы люди подневольные, под цензором.
И, опять же, печатное слово. Нельзя!
Дикенц встал и отвечает:
- Ваше право. Но вот на всякий случай вам моя визитка.
Оставил на столе лощеную бумажку и ушел. Я глянул. На бумажке: "Карп
Дикенц, репортер. Обжорный переулок, дом повитухи Девиной, шестой этаж, под
крышей".
Ну ладно, думаю, под крышей так под крышей. Взял новое перо и написал
статью по то, как рыжики солить. Сдал в типографию, сходил в трактир, лег
спать.
Не спалось! И не зря - назавтра все газеты про Истошкина писали и
имели на этом завидный успех, а у меня полтиража разносчики обратно
принесли. Истошкина сослали на галеры, а я... визитку взял и к Дикенцу
подался.
Он и действительно под самой крышей жил. Вхожу, а он лежит на кушетке
в подштанниках, а на полу валяются бутылки с виской и без виски. На
подоконнике мухи, в углу табуретка с закуской, а он сигару курит и пасьянс
раскладывает. Увидел меня, ухмыльнулся.
- Садитесь, - приглашает.
Я сел. В другой бы раз я сатисфакции потребовал - страсть не люблю,
когда меня в исподнем принимают, - а нынче молчу.
А Дикенц:
- Виски не желаете?
- Нет-нет, я на службе.
- Прискорбно.
- Согласен. Ну а вы согласны у меня работать?
Молчит. Глаза у него желтые, холодные. Ну, думаю, сейчас отбреет! Нет,
говорит:
- Согласен. Двадцать пять процентов с оборота! Идет?
Я руками развел:
- Да где взять оборот?
А он:
- Это уже мои заботы. Вот новый матерьял! - и подает листок.
Я читаю. Так, так... Из-за моря вороны летят, невозможная стая. Будут
в городе все яркое, блестящее хватать, так что не худо бы и приготовиться к
нашествию.
Прочитал я, молчу. Дикенц курит, желтым глазом не моргая смотрит. Эх,
думаю, рискну!
И по рукам ударили.
Назавтра мои верные читатели все яркое, блестящее припрятали. Вороны в
полдень налетели. И было их так много, что небо потемнело. Налетели, все,
что плохо лежало, схватили - и дальше полетели. Стонут, негодуют
горожане... Но не все! Я, к примеру, довольный сижу. Ибо следующий нумер на
две тыщи экземпляров распечатал и знаю - остатка не будет: Дикенц новые
новости дал.
И с тех пор мы зажили как в сказке! Дикенц матерьялы носит, я их в
типографию сдаю, станки печатные стучат, разносчики на улице кричат - ибо
им прохожие проходу не дают, "Биржин Глас" так и рвут. Богатеем! Снял я
себе новую просторную квартиру, в ресторациях обедаю, на тройке в редакцию
езжу, а вечерами раздаю визиты. И куда ни приеду, везде меня ждут, везде
шампанское подносят, везде с дочерями знакомят:
- Ах, ах! Да вы садитесь, отдыхайте. На вас же лица не осталось. Дася,
душечка, где ты? Открой клавикорды, сыграй нам что-нибудь занятное.
И вот сижу я, чай шампанским запиваю, на Дасины голые плечи смотрю и
вздыхаю. Нечисто! Откуда Дикенц новости берет? Ведь целыми днями лежит на
кушетке в подштанниках, сигары курит, виску хлещет. Курьеры и те
удивляются: "Ловок ваш Дикенц!" - смеются. Им-то что, они знай себе
скалятся, их дело сторона. А что, если нужные люди за дело возьмутся? Что,
если выяснят, что Дикенц с иноземными шпионами схлестнулся? Будут мне тогда
новости, будут! Будут мне и тиражи - тысяч на пять шпицрутенов. Ох, лучше
не думать. Спаси нас, св.Кипятон!
Вот так вот, бывало, сижу на визите, молчу. Ко мне и с вопросами, ко
мне и за советами, а то и альбом подадут - мол, черкните на память. Черкну,
откланяюсь, отбуду.
И дома не сладко. Запрусь в кабинете, сижу за столом без свечей и
молчу. Кухарка под дверь подойдет, поскребется и шепчет:
- Кузнечик, я жду!
- Молчи, дура! - кричу.
Уйдет и ляжет одинокая, ревет всю ночь. Вот мне б ее заботы! Тут не до
нежностей, а думаешь, как голову сносить. Подведет меня Дикенц под петлю,
как пить дать подведет!
Однажды не выдержал и решил объясниться. Оделся поплоше, чтобы быть
неприметным, и пошел в Обжорный переулок в дом повитухи Девиной, шестой
этаж под крышей. И это меня тоже удивило. За наши нынешние деньги мог бы
Дикенц на достойную квартиру переехать. Или неужели иноземные шпионы у него
все деньги подчистую отнимают?
Захожу. Он лежит на кушетке в подштанниках, курит. Увидел меня,
ухмыльнулся.
- Желаете виски? - спросил.
- Нет, - говорю, - она вредная. И вообще, я вами недоволен. Зачем вы
столько виски потребляете?
Он даже растерялся. Молчит, моргает, после говорит:
- П-по малодушию.
- Истинно так! - восклицаю. - Но этого мало! Вы почему по городу не
ходите и новостей не собираете? Это что, тоже малодушие?
Вот тут-то он обиделся. Прищурил желтый глаз, сопит и цедит сквозь
зубы:
- Вам что, мои статьи не нравятся? Так я могу...
И тут я, каюсь, оробел. Отвечаю:
- Нет, что вы! Просто глупые слухи пошли. Вы, мол, никуда не кажетесь,
а новости имеете. Словно шпион.
Дикенц вскочил, засмеялся. Ходит по комнате, курит. Потом говорит:
- Понимаю ваши опасения. Но и вы меня поймите. Открыться, где я
добываю новости, я не могу. Секрет. Но чтобы вы не беспокоились, скажу: ни
с какими иноземными шпионами я даже не знаком. И более того: клянусь...
- Нет-нет! - перебиваю. - Мне вашего слова довольно.
- Тогда прошу вас, больше без вопросов. Желаете виски?
Жалко мне его стало, решил поддержать. Говорю:
- Плесните на три пальца, не более.
Выпили. Он загрустил, говорит:
- Я и другое понимаю. Вы ж непременно подумали: чего это Дикенц при
таких его доходах по-прежнему под крышей проживает. Не так ли?
- Положим.
- Ну вот, - Дикенц себе еще налил. - Я же человек пропащий. Мне ничего
уже не нужно, ну разве что сигара да виска. А деньги я в банке держу. Мне
еще пять тыщ собрать осталось, и я тогда большой сиротский дом открою,
хороших воспитателей найму. Пускай детишек грамоте научат, геометрии и
политесам. Вдруг из них кто-нибудь в Дикенцы выйдет, но только в непьющие.
Сказал и едва не заплакал. Ну, думаю, хватит. Встаю. Он вежливо мне:
- Заходите почаще.
А я:
- Непременно! - и в двери.
Тут он всполошился:
- А матерьял? Вот сейчас, вот сейчас, - и стал искать по подоконнику,
среди пасьянса. Перебирал бумажки, выбирал, чуть нашел.
Я взял статейку и, не читая, поскорей раскланялся и в двери. Из
переулка выбрался, сел на извозчика и заспешил в редакцию.
Ну а там - все вверх дном. Метранпажи, корректоры бегают, кричат:
- Где новости?
- Сейчас, - говорю, - не горим.
... Я и поныне не пойму, отчего это я им сразу статью не отдал. Видно,
печенью чуял. Зашел в кабинет, прочитал... отложил. Снова взял... отложил.
Нужная статья, полезная, однако... Нет!
Взял, написал передовицу, как веснушки изводить, и отправил в набор.
Застучали машины. А я...
Третий раз статью перечитал... и вдруг понял - крамола! От Дикенц, от
прохвост! Хоть он и впрямь не со шпионами, так хуже того! Дикенц -
внутренний враг, заговорщик! Хожу по кабинету, думаю... Да что тут думать,
тут нужно спешить! Вызвал тройку и погнал прямиком в министерство тайных
дел. Доложился. Впустили.
Вхожу в суровый кабинет, подаю злосчастную статью. Мне кивнули, я сел.
Весь дрожу. Заступился б, св.Кипятон!
Офицер тайных дел статью четыре раза прочитал, на просвет посмотрел,
на нюх, на зуб проверил... и плечами пожал.
А я ему:
- Вы между строк читайте!
Он прочел между строк. Брови свел. Шпорами звякнул. Я вздрогнул. А он:
- Изложите!
Я стал излагать. В статье что написано? Мол, государь, несвежего за
ужином откушав, всю ночь не спал, расстройством мучался и только под утро
забылся, а посему желательно весь день по главному проспекту не петь и не
плясать, дабы сон монарха не нарушить. Так?
- Так, - офицер отвечает. - И очень похвально. Ваш Дикенц весьма
верноподданный малый. Мы ему табакерку пожалуем.
- Воля ваша, - говорю, - только он сигары курит. Но не в этом суть, а
в том, что Дикенц отдал мне эту статью шесть часов тому назад. Откуда он
мог знать, что государю к ужину несвежее дадут?!
Офицер подскочил, а я дальше:
- Тут заговор! Надо пресечь! А не то поднесут винегрет с мышьяком...
Офицер побелел, разговорную трубку хватает, кричит:
- Эй, Амфисыч, дворец!
Соединили со дворцом. Офицер доложил тайным смыслом. Ответили. Сел.
Хрипло говорит:
- Опоздали. Уже началось, - и ворот кителя дрожащею рукою расстегнул.
Молчим. В тишине я совсем испугался и стал объяснять:
- Наша ведомость утром выходит, а матерьял готовим с вечера. Утром бы
люди прочли - все в порядке...
Офицер отмахнулся, спросил:
- Где живет злоумышленник? Адрес?!
Я назвал. Он в разговорную трубку его передал, улыбнулся.
- Сейчас привезут, - говорит. - Ну а тебе, пока мы будем
разговаривать, придется подождать.
И... увели меня в подвал, на четвертый подземный этаж.
Три недели меня там селедкой кормили, воды не давали и еще многое
творили, но о том рассказывать нельзя - давал подписку о молчании. А еще
двенадцать раз бывал на очной ставке. Нас с Дикенцом посадят в.разные углы,
привяжут к лавкам и сыпят перекрестные вопросы. И до того запутают, что
забываешь, кто ты есть на самом деле, и потому что ни спросят, кричишь как
дурак:
- Так точно! Воля ваша! Винюсь! Пощадите!
А Дикенц желтым глазом щурится и говорит:
- Я с ним согласен. Все было так, как он сказал.
А что я говорил? Ничего, только путал со страху. На четвертую неделю
офицер не выдержал и говорит:
- Уведите этого ...! - и на меня указал.
Я и рад. Увели. И еще три недели прошло. Не тревожили. Вдруг вызывают.
Вхожу. У офицера в петлице новый алый банный лист красуется; должно быть,
наградили. Улыбается и говорит:
- Раскололи злодея. Оказался шулером высокого полета. Он в карты
играл?
- Нет, - говорю, - он все больше пасьянсы раскладывал.
- Ну так слушай!
Офицер достал допросный лист и стал читать:
"Я, Карп Дикенц, урожденный от отца и матери, ранее законом не судимый
и в боях за государя не ранимый, с малых лет имел пристрастие к сигарам,
виске, а особливо к картам и вкупе с ними к высшей математике,
статистический раздел. Презревая полезную службу на благо Отечества, я
денно и нощно предавался вышеназванным порокам, в результате чего, после
многопробных изысканий, ухитрился измыслить превредный пасьянц, который,
сочетаясь с высшей математикой, дал мне возможность угадывать судьбы людей
на три дня вперед..."
Тут я не выдержал, воскликнул:
- Так вот откуда он, шельма, мне новости брал!
А офицер нахмурился и говорит:
- Он не шельма, а весьма полезный человек. Вот только...
- Что?!
Он снова читает:
"Секрет зловредного пасьянца мною нигде не записан, а всецело
содержался в голове. Однако после... - тут офицер закашлялся, три строчки
пропустил, читает: - я его начисто забыл".
Я говорю:
- А если Дикенц врет?
- Нет, - говорит офицер, - проверяли. Лейб-медиком пытали,
убедились. - Встал и вдруг закричал: - Поди прочь, щелкопер! Кабы ты лучше
старался, я б сейчас в генералах ходил!
Я и выскочил прочь.
Пришел в редакцию - а там уже цирюльня. Там зубы рвут и кровь пускают.
- Нет, - говорят, - таких газет не знаем. Мы вообще печатных слов не
чтим. Иди прочь!
Пришел к себе домой... а у кухарки на кухне квартальный сидит!
- А, - говорит,- поднадзорный! Иди-ка сюда!
Не пошел, а убежал. Так и мыкался с места на место. Нигде долго не
держали. Говорили:
- Политический! - и тут же расчет.
И таким вот обидным манером дошел я до самой крайней жизни. Господам,
что на извозчиках катаются, желал приятных аппетитов и пред ними двери в
ресторанах открывал. Двенадцать лет! А на тринадцатый...
- Э, старый знакомый! - кричат. И за щеку треплют. Я глянул... и
обмер! Карп Дикенц! Цилиндр, баки, пелерина, тросточка. Сам рыжий, а баки
седые.
- Откуда? - говорю.
- Оттуда, - отвечает. - Два месяца, как отвалился, - и хмыкнул. -
Зайдем?
- Что вы, что вы, не смею!
Но он меня за шиворот - и заволок.
Сели за центральный стол. Он поесть заказал. Половой:
- А что будете пить? Может, виску?
- Нет, - отвечает Дикенц, - только чай.
Сидим, едим, пьем чай. И Дикенц говорит:
- Я двенадцать лет хмельного в рот не брал. Там с этим строго. И,
знаешь, отвык! И тебе благодарен. Ведь кабы не твой донос, кабы не каторга,
давно я б спился!
Сидим, пьем чай, молчим. Но не выдержал я, говорю:
- Ну а эти... - и шепчу: - Пасьянсы?
Дикенц нахмурился. Долго молчал, а потом говорит:
- Тут тоже как отрезало. Я, во-первых, их не помню, а во-вторых,
боюсь, что вспомню. Я, брат, за колючим забором такое видал!.. - и
замолчал, закрыл лицо руками.
Сидим и молчим. Я двенадцать лет как следует не ел, а вот теперь, хоть
стол от разносолов ломится, в тарелки не смотрю и жду, что он еще скажет.
А он улыбнулся, сверкнул желтым глазом и дальше:
- Ничего, приспособился. Я теперь детские сказки пишу - оно безопасно
и прибыльно. Вот еще семь тысяч накоплю и опять сиротский дом построю,
хороших воспитателей найму. Пусть детишек грамоте научат, геометрии и
философии. Вдруг из них кто-нибудь в Дикенцы выйдет, но только в смелые! Я
ж человек пропащий, трус благонадежный.
И замолчал, задумался. А после встрепенулся, весь засиял и говорит:
- Но не всегда я такой! Вот, сочинил намедни сказочку, послушай...
- Нет, - говорю, - премного благодарен. Не гневайтесь, но мне пора, -
вскочил и выбежал за дверь.
Иду по улице и думаю: чур, чур меня! Опять во грех ввести желаете?!
Особый контроль: Роман, повести, рассказы. Сб. фантастики/ Сост. О. О.
Ткаченко.- М.; Мол. гвардия, 1992.- 504с. ISBN 5-235-02003-0
Стр. 6-13.
--------------------------------------------------------------------
"Книжная полка", http://www.rusf.ru/books/: 17.11.2003 12:38