Книго
Сергей Булыга
                                   Дикенц
     Было это прошлым царствованием. Я по грамотной  части  служил,  а  если
точнее, так вел доступную газету "Биржин Глас" - на  курительной  бумаге,  в
два полуразворота, три деньги за нумер, а всего тиражу пятьсот штук.  Читали
нас  извозчики,  маркеры,  белошвейки,  отставные  солдаты,  вдовы,   бывшие
купцы... ну и цензор, конечно. Был надо мною  поставлен  Ив  Ступыч  Рвачев,
человек несусветного мужества, бывший морской интендант.
     Но к делу! Работа была скучная, печатали по большей части дрянь  -  про
пожары, про кражи, поминки. И, опять же со  скуки,  на  читательские  письма
отвечали: кому сон разгадаем, кого научим борщ варить, кого печатным  словом
с именинами поздравим. Я и рад бы чего-нибудь такое заковыристое выдать,  да
где взять? Денег в редакции мало, бескормица, репортеров нанять не  могу.  А
посему что где на улице услышу - то и в нумер. Устал, избегался.
     И вот сижу я как-то в кабинете и смотрю в окно. Помню, черная кошка  на
крышу соседнего дома залезла. Эх,  думаю,  возьму  чернильницу  да  брошу  -
авось попаду! И только я, значит...
     Стучат!
     - Войдите, - говорю.
     Входит рыжий блондин. Цилиндр, баки, пелерина, тросточка. И  виской  от
него разит. Представляется:
     - Дикенц.
     - Чего изволите? - интересуюсь.
     А он:
     - Я Дикенц!
     Как потом оказалось, Карп Дикенц. Но я тогда его еще не знал и говорю:
     - Простите, не имею чести, - и хмурюсь надменно. Немало их  тут  всяких
ходит!
     А он подает мне бумаги и важно гласит:
     - Сие рекомендательные письма. Извольте ознакомиться.
     Я взял, просмотрел. Бумаги иноземного наречия. Наречий я не  знаю.  Как
быть? Пока что осторожно говорю:
     - Весьма изрядно. Ну, а к нам вас чего привело?
     - Желание сотрудничать.
     И тут же сел без спросу, закурил вонючую сигару,  в  чернильницу  пепел
стряхнул. Я терплю. Думаю: квартального всегда позвать не поздно. Говорю:
     - Быть может, матерьял имеете?
     - Имею, - отвечает. И подает бумаги. Нашего наречия. Читаю...
     Мать честная! Нынче утром бранд-поручика Истошкина в ресторации  "Шафе"
арестовали. Он третий день подряд всех вчистую обыгрывал, вот местный  шулер
и не выдержал, донес. Пришли, обыскали - и точно! В рукаве  нашли  подменный
шар. А как' взялись этот шар пилить, так он, слоновья кость, начал  кричать,
стал  пощады  просить!  Вызвали  лейб-медика,  тот  сделал  трепанацию...  и
вытащил из шара человеческий мозг! На допросе поручик  признался  -  это  он
свою любовницу Марфену в шар запрятал, дабы она ему  подыгрывать  могла.  Он
на ней потом жениться обещал, и дура-баба согласилась...
     Я прочитал, головой покачал. Говорю:
     - Сомневаюсь. Рвачев не одобрит. Мы люди  подневольные,  под  цензором.
И, опять же, печатное слово. Нельзя!
     Дикенц встал и отвечает:
     - Ваше право. Но вот на всякий случай вам моя визитка.
     Оставил на столе лощеную бумажку и ушел. Я глянул.  На  бумажке:  "Карп
Дикенц, репортер. Обжорный переулок, дом повитухи Девиной, шестой этаж,  под
крышей".
     Ну ладно, думаю, под крышей так под крышей. Взял новое перо  и  написал
статью по то, как рыжики солить. Сдал в типографию, сходил  в  трактир,  лег
спать.
     Не спалось! И не зря - назавтра  все  газеты  про  Истошкина  писали  и
имели на  этом  завидный  успех,  а  у  меня  полтиража  разносчики  обратно
принесли. Истошкина сослали на галеры, а  я...  визитку  взял  и  к  Дикенцу
подался.
     Он и действительно под самой крышей жил. Вхожу, а он лежит  на  кушетке
в подштанниках, а на  полу  валяются  бутылки  с  виской  и  без  виски.  На
подоконнике мухи, в углу табуретка с закуской, а он сигару курит  и  пасьянс
раскладывает. Увидел меня, ухмыльнулся.
     - Садитесь, - приглашает.
     Я сел. В другой бы раз я сатисфакции потребовал  -  страсть  не  люблю,
когда меня в исподнем принимают, - а нынче молчу.
     А Дикенц:
     - Виски не желаете?
     - Нет-нет, я на службе.
     - Прискорбно.
     - Согласен. Ну а вы согласны у меня работать?
     Молчит. Глаза у него желтые, холодные. Ну, думаю, сейчас отбреет!  Нет,
говорит:
     - Согласен. Двадцать пять процентов с оборота! Идет?
     Я руками развел:
     - Да где взять оборот?
     А он:
     - Это уже мои заботы. Вот новый матерьял! - и подает листок.
     Я читаю. Так, так... Из-за моря вороны летят, невозможная  стая.  Будут
в городе все яркое, блестящее хватать, так что не худо бы и приготовиться  к
нашествию.
     Прочитал я, молчу. Дикенц курит, желтым глазом не моргая  смотрит.  Эх,
думаю, рискну!
     И по рукам ударили.
     Назавтра мои верные читатели все яркое, блестящее припрятали. Вороны  в
полдень налетели. И было их так много, что небо  потемнело.  Налетели,  все,
что  плохо  лежало,  схватили  -  и  дальше   полетели.   Стонут,   негодуют
горожане... Но не все! Я, к примеру, довольный сижу. Ибо следующий нумер  на
две тыщи экземпляров распечатал и знаю -  остатка  не  будет:  Дикенц  новые
новости дал.
     И с тех пор мы зажили как в сказке! Дикенц  матерьялы  носит,  я  их  в
типографию сдаю, станки печатные стучат, разносчики на улице  кричат  -  ибо
им прохожие проходу не дают, "Биржин Глас" так  и  рвут.  Богатеем!  Снял  я
себе новую просторную квартиру, в ресторациях обедаю, на тройке  в  редакцию
езжу, а вечерами раздаю визиты. И куда ни приеду,  везде  меня  ждут,  везде
шампанское подносят, везде с дочерями знакомят:
     - Ах, ах! Да вы садитесь, отдыхайте. На вас же лица не осталось.  Дася,
душечка, где ты? Открой клавикорды, сыграй нам что-нибудь занятное.
     И вот сижу я, чай шампанским запиваю, на Дасины голые  плечи  смотрю  и
вздыхаю. Нечисто! Откуда Дикенц новости берет? Ведь целыми  днями  лежит  на
кушетке  в  подштанниках,  сигары  курит,  виску  хлещет.   Курьеры   и   те
удивляются: "Ловок  ваш  Дикенц!"  -  смеются.  Им-то  что,  они  знай  себе
скалятся, их дело сторона. А что, если нужные люди за дело  возьмутся?  Что,
если выяснят, что Дикенц с иноземными шпионами схлестнулся? Будут мне  тогда
новости, будут! Будут мне и тиражи - тысяч на пять  шпицрутенов.  Ох,  лучше
не думать. Спаси нас, св.Кипятон!
     Вот так вот, бывало, сижу на визите, молчу. Ко мне и  с  вопросами,  ко
мне и за советами, а то и альбом подадут - мол, черкните на память.  Черкну,
откланяюсь, отбуду.
     И дома не сладко. Запрусь в кабинете,  сижу  за  столом  без  свечей  и
молчу. Кухарка под дверь подойдет, поскребется и шепчет:
     - Кузнечик, я жду!
     - Молчи, дура! - кричу.
     Уйдет и ляжет одинокая, ревет всю ночь. Вот мне б ее заботы! Тут не  до
нежностей, а думаешь, как голову сносить. Подведет меня  Дикенц  под  петлю,
как пить дать подведет!
     Однажды не выдержал и решил объясниться.  Оделся  поплоше,  чтобы  быть
неприметным, и пошел в Обжорный переулок  в  дом  повитухи  Девиной,  шестой
этаж под крышей. И это меня тоже удивило. За наши  нынешние  деньги  мог  бы
Дикенц на достойную квартиру переехать. Или неужели иноземные шпионы у  него
все деньги подчистую отнимают?
     Захожу. Он  лежит  на  кушетке  в  подштанниках,  курит.  Увидел  меня,
ухмыльнулся.
     - Желаете виски? - спросил.
     - Нет, - говорю, - она вредная. И вообще, я вами  недоволен.  Зачем  вы
столько виски потребляете?
     Он даже растерялся. Молчит, моргает, после говорит:
     - П-по малодушию.
     - Истинно так! - восклицаю. - Но этого мало! Вы  почему  по  городу  не
ходите и новостей не собираете? Это что, тоже малодушие?
     Вот тут-то он обиделся. Прищурил желтый  глаз,  сопит  и  цедит  сквозь
зубы:
     - Вам что, мои статьи не нравятся? Так я могу...
     И тут я, каюсь, оробел. Отвечаю:
     - Нет, что вы! Просто глупые слухи пошли. Вы, мол, никуда не  кажетесь,
а новости имеете. Словно шпион.
     Дикенц вскочил, засмеялся. Ходит по комнате, курит. Потом говорит:
     - Понимаю ваши опасения.  Но  и  вы  меня  поймите.  Открыться,  где  я
добываю новости, я не могу. Секрет. Но чтобы вы не беспокоились,  скажу:  ни
с какими иноземными шпионами я даже не знаком. И более того: клянусь...
     - Нет-нет! - перебиваю. - Мне вашего слова довольно.
     - Тогда прошу вас, больше без вопросов. Желаете виски?
     Жалко мне его стало, решил поддержать. Говорю:
     - Плесните на три пальца, не более.
     Выпили. Он загрустил, говорит:
     - Я и другое понимаю. Вы ж непременно подумали:  чего  это  Дикенц  при
таких его доходах по-прежнему под крышей проживает. Не так ли?
     - Положим.
     - Ну вот, - Дикенц себе еще налил. - Я же человек пропащий. Мне  ничего
уже не нужно, ну разве что сигара да виска. А деньги я в  банке  держу.  Мне
еще пять тыщ собрать осталось, и  я  тогда  большой  сиротский  дом  открою,
хороших воспитателей найму.  Пускай  детишек  грамоте  научат,  геометрии  и
политесам. Вдруг из них кто-нибудь в Дикенцы выйдет, но только в непьющие.
     Сказал и едва не заплакал. Ну, думаю, хватит. Встаю. Он вежливо мне:
     - Заходите почаще.
     А я:
     - Непременно! - и в двери.
     Тут он всполошился:
     - А матерьял? Вот сейчас, вот сейчас, - и стал искать  по  подоконнику,
среди пасьянса. Перебирал бумажки, выбирал, чуть нашел.
     Я взял статейку и,  не  читая,  поскорей  раскланялся  и  в  двери.  Из
переулка выбрался, сел на извозчика и заспешил в редакцию.
     Ну а там - все вверх дном. Метранпажи, корректоры бегают, кричат:
     - Где новости?
     - Сейчас, - говорю, - не горим.
     ... Я и поныне не пойму, отчего это я им сразу статью не отдал.  Видно,
печенью чуял. Зашел в кабинет, прочитал... отложил. Снова  взял...  отложил.
Нужная статья, полезная, однако... Нет!
     Взял, написал передовицу, как веснушки изводить, и  отправил  в  набор.
Застучали машины. А я...
     Третий раз статью перечитал... и вдруг понял - крамола! От  Дикенц,  от
прохвост! Хоть он  и  впрямь  не  со  шпионами,  так  хуже  того!  Дикенц  -
внутренний враг, заговорщик! Хожу по кабинету, думаю... Да что  тут  думать,
тут нужно спешить! Вызвал тройку и погнал  прямиком  в  министерство  тайных
дел. Доложился. Впустили.
     Вхожу в суровый кабинет, подаю злосчастную статью. Мне кивнули, я  сел.
Весь дрожу. Заступился б, св.Кипятон!
     Офицер тайных дел статью четыре раза прочитал,  на  просвет  посмотрел,
на нюх, на зуб проверил... и плечами пожал.
     А я ему:
     - Вы между строк читайте!
     Он прочел между строк. Брови свел. Шпорами звякнул. Я вздрогнул. А он:
     - Изложите!
     Я стал излагать. В статье что написано?  Мол,  государь,  несвежего  за
ужином откушав, всю ночь не спал, расстройством мучался и  только  под  утро
забылся, а посему желательно весь день по главному проспекту не  петь  и  не
плясать, дабы сон монарха не нарушить. Так?
     - Так, - офицер отвечает.  -  И  очень  похвально.  Ваш  Дикенц  весьма
верноподданный малый. Мы ему табакерку пожалуем.
     - Воля ваша, - говорю, - только он сигары курит. Но не в этом  суть,  а
в том, что Дикенц отдал мне эту статью шесть часов  тому  назад.  Откуда  он
мог знать, что государю к ужину несвежее дадут?!
     Офицер подскочил, а я дальше:
     - Тут заговор! Надо пресечь! А не то поднесут винегрет с мышьяком...
     Офицер побелел, разговорную трубку хватает, кричит:
     - Эй, Амфисыч, дворец!
     Соединили со дворцом. Офицер доложил  тайным  смыслом.  Ответили.  Сел.
Хрипло говорит:
     - Опоздали. Уже началось, - и ворот кителя дрожащею рукою расстегнул.
     Молчим. В тишине я совсем испугался и стал объяснять:
     - Наша ведомость утром выходит, а матерьял готовим с вечера.  Утром  бы
люди прочли - все в порядке...
     Офицер отмахнулся, спросил:
     - Где живет злоумышленник? Адрес?!
     Я назвал. Он в разговорную трубку его передал, улыбнулся.
     - Сейчас  привезут,  -  говорит.  -  Ну   а   тебе,   пока   мы   будем
разговаривать, придется подождать.
     И... увели меня в подвал, на четвертый подземный этаж.
     Три недели меня там селедкой кормили,  воды  не  давали  и  еще  многое
творили, но о том рассказывать нельзя - давал подписку  о  молчании.  А  еще
двенадцать раз бывал на очной ставке. Нас с Дикенцом посадят в.разные  углы,
привяжут к лавкам и сыпят перекрестные вопросы.  И  до  того  запутают,  что
забываешь, кто ты есть на самом деле, и потому что ни спросят,  кричишь  как
дурак:
     - Так точно! Воля ваша! Винюсь! Пощадите!
     А Дикенц желтым глазом щурится и говорит:
     - Я с ним согласен. Все было так, как он сказал.
     А что я говорил? Ничего, только путал со страху.  На  четвертую  неделю
офицер не выдержал и говорит:
     - Уведите этого ...! - и на меня указал.
     Я и рад. Увели. И еще три недели прошло. Не тревожили. Вдруг  вызывают.
Вхожу. У офицера в петлице новый алый банный лист  красуется;  должно  быть,
наградили. Улыбается и говорит:
     - Раскололи злодея.  Оказался  шулером  высокого  полета.  Он  в  карты
играл?
     - Нет, - говорю, - он все больше пасьянсы раскладывал.
     - Ну так слушай!
     Офицер достал допросный лист и стал читать:
     "Я, Карп Дикенц, урожденный от отца и матери, ранее законом не  судимый
и в боях за государя не ранимый, с малых лет  имел  пристрастие  к  сигарам,
виске,  а  особливо  к  картам  и  вкупе  с  ними   к   высшей   математике,
статистический раздел. Презревая  полезную  службу  на  благо  Отечества,  я
денно и нощно предавался вышеназванным порокам,  в  результате  чего,  после
многопробных изысканий, ухитрился  измыслить  превредный  пасьянц,  который,
сочетаясь с высшей математикой, дал мне возможность угадывать  судьбы  людей
на три дня вперед..."
     Тут я не выдержал, воскликнул:
     - Так вот откуда он, шельма, мне новости брал!
     А офицер нахмурился и говорит:
     - Он не шельма, а весьма полезный человек. Вот только...
     - Что?!
     Он снова читает:
     "Секрет  зловредного  пасьянца  мною  нигде  не  записан,   а   всецело
содержался в голове. Однако после... - тут офицер  закашлялся,  три  строчки
пропустил, читает: - я его начисто забыл".
     Я говорю:
     - А если Дикенц врет?
     - Нет,  -   говорит   офицер,   -   проверяли.   Лейб-медиком   пытали,
убедились. - Встал и вдруг закричал: - Поди прочь, щелкопер! Кабы  ты  лучше
старался, я б сейчас в генералах ходил!
     Я и выскочил прочь.
     Пришел в редакцию - а там уже цирюльня. Там зубы рвут и кровь пускают.
     - Нет, - говорят, - таких газет не знаем. Мы вообще  печатных  слов  не
чтим. Иди прочь!
     Пришел к себе домой... а у кухарки на кухне квартальный сидит!
     - А, - говорит,- поднадзорный! Иди-ка сюда!
     Не пошел, а убежал. Так и мыкался с места  на  место.  Нигде  долго  не
держали. Говорили:
     - Политический! - и тут же расчет.
     И таким вот обидным манером дошел я до самой крайней  жизни.  Господам,
что на извозчиках катаются, желал приятных аппетитов и  пред  ними  двери  в
ресторанах открывал. Двенадцать лет! А на тринадцатый...
     - Э, старый знакомый! - кричат.  И  за  щеку  треплют.  Я  глянул...  и
обмер! Карп Дикенц! Цилиндр, баки, пелерина, тросточка. Сам  рыжий,  а  баки
седые.
     - Откуда? - говорю.
     - Оттуда, - отвечает. - Два месяца,  как  отвалился,  -  и  хмыкнул.  -
Зайдем?
     - Что вы, что вы, не смею!
     Но он меня за шиворот - и заволок.
     Сели за центральный стол. Он поесть заказал. Половой:
     - А что будете пить? Может, виску?
     - Нет, - отвечает Дикенц, - только чай.
     Сидим, едим, пьем чай. И Дикенц говорит:
     - Я двенадцать лет хмельного в рот не  брал.  Там  с  этим  строго.  И,
знаешь, отвык! И тебе благодарен. Ведь кабы не твой донос, кабы не  каторга,
давно я б спился!
     Сидим, пьем чай, молчим. Но не выдержал я, говорю:
     - Ну а эти... - и шепчу: - Пасьянсы?
     Дикенц нахмурился. Долго молчал, а потом говорит:
     - Тут тоже как отрезало.  Я,  во-первых,  их  не  помню,  а  во-вторых,
боюсь, что  вспомню.  Я,  брат,  за  колючим  забором  такое  видал!..  -  и
замолчал, закрыл лицо руками.
     Сидим и молчим. Я двенадцать лет как следует не ел, а вот теперь,  хоть
стол от разносолов ломится, в тарелки не смотрю и жду, что он еще скажет.
     А он улыбнулся, сверкнул желтым глазом и дальше:
     - Ничего, приспособился. Я теперь детские сказки пишу -  оно  безопасно
и прибыльно. Вот еще семь тысяч  накоплю  и  опять  сиротский  дом  построю,
хороших воспитателей  найму.  Пусть  детишек  грамоте  научат,  геометрии  и
философии. Вдруг из них кто-нибудь в Дикенцы выйдет, но только в  смелые!  Я
ж человек пропащий, трус благонадежный.
     И замолчал, задумался. А после встрепенулся, весь засиял и говорит:
     - Но не всегда я такой! Вот, сочинил намедни сказочку, послушай...
     - Нет, - говорю, - премного благодарен. Не гневайтесь, но мне  пора,  -
вскочил и выбежал за дверь.
     Иду по улице и думаю: чур, чур меня! Опять во грех ввести желаете?!
     Особый контроль: Роман, повести, рассказы. Сб. фантастики/ Сост. О.  О.
Ткаченко.- М.; Мол. гвардия, 1992.- 504с. ISBN 5-235-02003-0
     Стр. 6-13.
--------------------------------------------------------------------
"Книжная полка", http://www.rusf.ru/books/: 17.11.2003 12:38
Книго
[X]