Книго

     Учитель  чистописания  Сергей  Капитоныч  Ахинеев  выдавал  свою  дочку
Наталью за учителя истории и географии Ивана Петровича Лошадиных.  Свадебное
веселье текло как по маслу. В зале пели, играли, плясали. По  комнатам,  как
угорелые, сновали взад и вперед взятые напрокат  из  клуба  лакеи  в  черных
фраках и белых запачканных галстуках. Стоял шум и говор. Учитель  математики
Тарантулов, француз  Падекуа  и  младший  ревизор  контрольной  палаты  Егор
Венедиктыч Мзда, сидя  рядом  на  диване,  спеша  и  перебивая  друг  друга,
рассказывали гостям случаи погребения заживо и  высказывали  свое  мнение  о
спиритизме. Все трое не верили в спиритизм, но допускали, что на этом  свете
есть много такого, чего никогда  не  постигнет  ум  человеческий.  В  другой
комнате учитель словесности Додонский объяснял гостям случаи, когда  часовой
имеет право стрелять в проходящих. Разговоры были, как видите, страшные,  но
весьма приятные. В окна со двора засматривали люди,  по  своему  социальному
положению не имевшие права войти внутрь.
     Ровно в полночь хозяин Ахинеев прошел в кухню поглядеть, все ли  готово
к ужину. В кухне от пола до потолка стоял дым, состоявший из гусиных, утиных
и многих других запахов. На двух  столах  были  разложены  и  расставлены  в
художественном беспорядке атрибуты закусок и выпивок. Около столов суетилась
кухарка Марфа, красная баба с двойным перетянутым животом.
     - Покажи- ка мне, матушка, осетра! - сказал  Ахинеев,  потирая  руки  и
облизываясь. - Запах-то какой, миазма  какая!  Так  бы  и  съел  всю  кухню!
Ну-кася, покажи осетра!
     Марфа подошла к одной  из  скамей  и  осторожно  приподняла  засаленный
газетный лист. Под этим  листом,  на  огромнейшем  блюде,  покоился  большой
заливной осетр, пестревший каперсами, оливками и морковкой. Ахинеев поглядел
на осетра и ахнул. Лицо его просияло, глаза подкатились. Он нагнулся и издал
губами  звук  неподмазанного  колеса.  Постояв  немного,   он   щелкнул   от
удовольствия пальцами и еще раз чмокнул губами.
     - Ба! Звук горячего поцелуя... Ты с кем это здесь целуешься, Марфуша? -
послышался голос из соседней комнаты, и в дверях показалась стриженая голова
помощника классных наставников, Ванькина. - С  кем  это  ты?  А-а-...  очень
приятно!  С  Сергей  Капитонычем!  Хорош  дед,  нечего  сказать!  С  женским
полонезом тет-а-тет!
     - Я вовсе не целуюсь, - сконфузился Ахинеев, -  кто  это  тебе,  дураку
сказал?  Это  я  тово...  губами  чмокнул  в  отношении...   в   рассуждении
удовольствия... При виде рыбы...
     - Рассказывай!
     Голова  Ванькина  широко  улыбнулась  и  скрылась  за  дверью.  Ахинеев
покраснел.
     "Черт  знает  что!  -  подумал  он.  -  Пойдет   теперь,   мерзавец   и
насплетничает. На весь город осрамит, скотина..."
     Ахинеев робко вошел в залу и искоса поглядел в  сторону:  где  Ванькин?
Ванькин  стоял  около  фортепиано  и,  ухарски  изогнувшись,  шептал  что-то
смеявшейся свояченице инспектора.
     "Это про меня! - подумал Ахинеев. - Про меня, чтоб его разорвало! А  та
и верит... и верит! Смеется! Боже ты мой! Нет, так нельзя  оставить...  нет.
Нужно будет сделать, чтоб ему не поверили... Поговорю со всеми с ними, и  он
же у меня в дураках-сплетниках останется".
     Ахинеев почесался и, не переставая конфузиться, подошел к Падекуа.
     - Сейчас я в кухне  был  и  насчет  ужина  распоряжался,  -  сказал  он
французу. - Вы, я знаю, рыбу любите, а у меня, батенька, осетр, вво!  В  два
аршина! Хе-хе-хе... Да, кстати... чуть было не забыл... В кухне-то сейчас, с
осетром с этим - сущий анекдот! Вхожу  я  сейчас  в  кухню  и  хочу  кушанья
оглядеть... Гляжу на осетра и от удовольствия... от пикантности губами чмок!
А в это время вдруг дурак этот Ванькин входит  и  говорит...  ха-ха-ха...  и
говорит: "А-а-а... вы целуетесь здесь?" С Марфой-то,  су  кухаркой!  Выдумал
же, глупый человек! У бабы ни рожи, ни кожи, на всех зверей похожа, а  он...
целоваться! Чудак!
     - Кто чудак? - спросил подошедший Тарантулов.
     - Да вон тот, Ванькин! Вхожу, это, я в кухню...
     И он рассказал про Ванькина.
     - Насмешил, чудак! А по-моему, приятней с барбосом  целоваться,  чем  с
Марфой, - прибавил Ахинеев, оглянулся и увидел сзади себя Мзду.
     - Мы насчет Ванькина, - сказал он  ему.  -  Чудачина!  Входит,  это,  в
кухню, увидел меня рядом с Марфой да и давай штуки разные выдумывать. "Чего,
говорит, вы целуетесь?" Спьяна-то ему померещилось. А я,  говорю,  скорей  с
индюком поцелуюсь, чем с Марфой. Да у меня и жена  есть,  говорю,  дурак  ты
этакий. Насмешил!
     - Кто вас насмешил? - спросил подошедший к Ахинееву отец-законоучитель.
     - Ванькин. Стою я, знаете, в кухне и на осетра гляжу...
     И так далее. Через какие-нибудь полчаса уже все гости знали про историю
с осетром и Ванькиным.
     "Пусть теперь им рассказывает! - думал Ахинеев, потирая руки. -  Пусть!
Он начнет рассказывать, а ему сейчас: "Полно тебе, дурак,  чепуху  городить!
Нам все известно!"
     И Ахинеев до того успокоился, что выпил от радости лишних четыре рюмки.
Проводив после ужина молодых в спальню, он отправился к себе и уснул, как ни
в чем не повинный ребенок, а на другой день  он  уже  не  помнил  истории  с
осетром. Но, увы! Человек предполагает, а бог располагает. Злой язык  сделал
свое злое дело, и не помогла Ахинееву его хитрость! Ровно  через  неделю,  а
именно в среду после третьего урока, когда Ахинеев стоял среди учительской и
толковал о порочных наклонностях ученика Высекина, к нему подошел директор и
отозвал его в сторону.
     - Вот что, Сергей Капитоныч, - сказал директор. - Вы извините... Не мое
это дело, но все-таки я должен дать понять... Моя обязанность... Видите  ли,
ходят слухи, что вы живете с этой... с кухаркой... Не мое  это  дело,  но...
Живите с ней, целуйтесь... что хотите, только, пожалуйста,  не  так  гласно!
Прошу вас! Не забывайте, что вы педагог!
     Ахинеев озяб и обомлел. Как ужаленный сразу целым роем и как ошпаренный
кипятком, он пошел домой. Шел он домой и ему  казалось,  что  на  него  весь
город глядит, как на вымазанного дегтем... Дома ожидала его новая беда.
     - Ты что же это ничего не трескаешь? - спросила его за обедом жена. - О
чем задумался? Об амурах думаешь? О Марфушке стосковался? Все мне,  махамет,
известно! Открыли глаза люди добрые! У-у-у... вварвар!
     И шлеп его по щеке!.. Он встал из-за стола и,  не  чувствуя  под  собой
земли, без шапки и пальто, побрел к Ванькину. Ванькина он застал дома.
     - Подлец ты! - обратился Ахинеев к Ванькину. - За  что  ты  меня  перед
всем светом в грязи выпачкал? За что ты на меня клевету пустил?
     - Какую клевету? Что вы выдумываете!
     - А кто насплетничал, будто я с Марфой целовался? Не  ты,  скажешь?  Не
ты, разбойник?
     Ванькин заморгал и  замигал  всеми  фибрами  своего  поношенного  лица,
поднял глаза к образу и проговорил:
     - Накажи меня бог! Лопни мои глаза и чтоб  я  издох,  ежели  хоть  одно
слово про вас сказал! Чтоб мне ни дна, ни покрышки! Холеры мало!..
     Искренность  Ванькина  не   подлежала   сомнению.   Очевидно,   не   он
насплетничал.
     "Но кто же? Кто? - задумался Ахинеев, перебирая  в  своей  памяти  всех
своих знакомых и стуча себя по груди. - Кто же?"
     - Кто же? - спросим и мы читателя...
Книго
[X]