Книго


     Рассказ
     

Copyright: Yuri Druzhnikov, 2001

     Молодому американскому пушкинисту  недавно удалось обнаружить в архивах
Центрального  разведывательного   управления  неопровержимые  доказательства
ошибки российских  средств массовой информации, сообщивших населению о дуэли
Пушкина.
     Как   теперь   совершенно   точно   установлено,  дуэль   действительно
состоялась.  Но  на самом  деле  солнце русской  поэзии  выстрелило  первым.
Дантес, наемник враждебных западных сил, упал.
     -- Браво!  --  воскликнул  поэт  и  подбросил вверх пистолет, а за  ним
шляпу.
     Дантес был тяжело ранен в живот. К нему побежали секунданты.
     -- Погодите радоваться, -- мрачно сказал Дантес, превозмогая боль. -- Я
сделаю свой выстрел.
     Он поднял свой пистолет и выстрелил. Пушкин упал, легко раненый в руку.
Солнце русской поэзии никуда не закатилось и продолжало светить.
     Папаша  Геккерен будто  чувствовал:  отпросившись  пораньше  с работы в
Нидерландском посольстве, он  дежурил  возле  лесочка на  Черной  речке, где
происходила дуэль, и привез своего приемного сына в карете домой.
     Дантес начал умирать.
     Узнав о дуэли,  царь Николай  Павлович распорядился  Пушкина по  закону
судить  справедливым судом, а  после суда повесить. В народе стало известно,
что нашего любимого Пушкина будут вешать, и толпа стала требовать, чтобы его
повесили за ноги, дабы поэт живым дольше любезен был народу.
     Дантес умирал долго,  а Пушкин  сидел в камере, раскладывал пасьянсы  и
палил  из пистолета в  угол: на случай,  если  Дантес выживет, тренировался.
Наталья Николаевна говорила дома, что едет к подруге, а сама таскала Дантесу
морошку.  Она  подолгу сидела  возле  его кровати с надеждой  и ожиданием, а
Дантес показывал ей на свой тяжело раненный живот и, разводя руки в стороны,
отрицательно качал головой.
     В свободное от Дантеса время Наталья Николаевна носила Пушкину передачи
в  тюрьму и  подолгу стояла в очереди у окошечка  в  воротах Петропавловской
крепости,  чтобы  передать ему теплое  белье и  сухари. Но независимые судьи
вынесли  решение  повесить  Пушкина  до вынесения  приговора.  Тогда Наталья
Николаевна надела  свое лучшее платье и поехала  в Зимний  дворец. Там она у
входа упала на колени и так на коленях дошла до покоев императора.
     -- Делайте со  мной, что хотите, Ваше Величество, -- сказала она  царю,
-- но умоляю: не вешайте моего мужа.
     Николай Павлович подумал и сказал:
     -- Поэт в России больше, чем поэт. И поэтому вешать их,  поэтов, весьма
целесообразно.  Однако  от  этого возникает  шум  на  Западе.  А я  как  раз
собираюсь  ехать  лечиться в  Баден-Баден.  Зачем  мне там эти хлопоты  тут?
Пускай  Пушкин вместо повешения едет в деревню, свободно, но под  надзором и
там подумает над собой.
     Едва Пушкин уехал, царь попросил у Бенкендорфа ключ от квартиры на  два
часа,  сел  верхом  и поехал  за  Натальей  Николаевной.  А  она  была подле
умирающего Дантеса. Тогда Николай Павлович сказал:
     --  Пускай скорей  умирает,  а то  Бенкендорф  дал  мне ключ  от  своей
квартиры только на два часа.
     Между  прочим,   Гоголь  тогда  гулял  по  Иерусалиму   и  вслух  читал
палестинцам Пушкина на идише в переводах Надежды Константиновны Крупской.
     А в Михайловское, где Пушкину работал  над собой,  позвонил Белинский и
объявил:
     -- Все, Саша! На Руси явилось новое могучее дарование -- Лермонтов.
     На что Пушкин ему возразил:
     -- Ты что,  Виссарион, забыл? Я -- это,  блин, наше все. А  раз  я все,
больше никаких могучих дарований быть не может.
     Но Белинский попросил:
     -- Уважь его!  Лермонтов -- наш  человек,  он  к тебе уже скачет. Окажи
содействие. Введи в литературу, как ты ввел Гоголя.
     Тут  к  Пушкину  постучался в  дверь молодой поэт  Лермонтов. Он принес
стихотворение "На смерть Дантеса".
     -- Ну, читай, коли пришел, -- нахмурился Пушкин.
     -- "Погиб Дантес, невольник чести...", -- начал с выражением Лермонтов.
     Пушкин   не  стал  стихотворение  слушать,   выхватил  бумагу  из   рук
Лермонтова, разорвал на клочки и растоптал.
     -- Тебя как звать? -- спросил Пушкин.
     --  Миша,  -- отвечал Лермонтов. --  У меня  дома еще  копия  есть. Для
самиздата...
     -- Это ты, Мишель, зря написал. Обижаешь! Кто у нас невольник чести? Я!
Кто наше все? Тоже я. А ты: "Дантес... Дантес...". Больше так не делай, а то
не пущу в литературу русскую, будешь классиком чеченской.
     Сидя  в  деревне,  Пушкин  принялся  переписывать   "Евгения  Онегина",
справедливо  решив,  что  произведение  социалистического   реализма  должно
правдиво отражать  как, с  одной стороны, жизнь, так  и, с  другой  стороны,
указания  Третьего отделения.  А  посему  беспартийному тунеядцу  Онегину не
следует  убивать  правильно  понимающего  задачи  романтизма  Ленского.  Раз
сказано наверху, что поэт в России больше, чем поэт, то пускай Ленский убьет
Онегина, тем более, что все равно Евгений  --  человек лишний.  Всех  лишних
людей  надо лишить жизни,  и, когда придет настоящий день,  проблемы лишнего
человека  не будет. Пускай потом Тургенев  и  Гончаров пишут  про что-нибудь
более важное.  Ленский  женится на  Татьяне, потому  что  она  положительнее
Ольги. А генерал женится не  на  Татьяне, а на Ольге --  им,  генералам, чем
моложе, тем веселей.
     Когда Дантес умер и гроб с ним отправили за границу, Пушкин вернулся из
заточения в своем имении и тоже решил рвануть кое-куда --  других посмотреть
и себя показать. Перед  отъездом он подарил Толстому сюжет "Анны Карениной",
оставшийся за ненадобностью от  переделанного "Онегина", Чайковскому  вручил
либретто   "Евгения  Онегина"  и  "Пиковой  дамы",  а  Мусоргскому   "Бориса
Годунова".  Хотел еще  забрать  у  Гоголя  сюжет  "Мертвых  душ"  и подарить
Шостаковичу,  но  тут как раз Пушкину дали визу в  Париж. Там поэт слился  с
первой волной белой эмиграции, а когда потеплело,  стал  ездить  в Советский
Союз и ходить за твердую валюту в музеи Пушкина.
     Всю  жизнь  Пушкин  никак  не мог дождаться гласности и перестройки.  А
когда  дождался,  увидел, что ждал  зря. Теперь  вокруг него  идет вприсядку
краснознаменный ансамбль песни и пляски  пушкинистов, которых он  кормит,  а
сам Пушкин безмолвствует.
     

2001,
     Дейвис.
     

1
Книго
[X]