Сергей Другаль
ВИШНЕВЫЙ КОМПОТ БЕЗ КОСТОЧЕК
Воспитатели летнего лагеря дошкольников при океанском центре Института
Реставрации Природы пребывали на песчаном пляжике на берегу озера, там, где
неподалеку рыжая саванна упирается в зеленую границу леса.
- Гром нервничает, - сказал Рахматулла.
- Он всегда неспокоен, если Варсонофий облизывается. - Олле играл
кисточкой львиного хвоста. - Вообще, псу развернуться негде. - Олле
вытянулся на песке, положив голову на львиный бок.
Нури сосредоточенно рассматривал синего жука, застывшего на желтой
кувшинке. Какая-то птаха кричала в лесу радостно и тонко. Хогард откинулся,
подставляя солнцу незагорающее лицо, серьга в его ухе нестерпимо сверкала.
- А вчера бувескул высветлил компот и раздвоился. - Хогард старался
поймать взгляд Нури. - Это, скажу вам, зрелище.
- Это что, - пробормотал Нури.
Жук слетел с кувшинки и копошился в песке у морды Грома. Пес прикрыл его
лапой, прислонился ухом, вслушиваясь.
- У меня третьего дня двое завернулись в гракулу. - Иван Иванов доел
персик, закопал в песок косточку, потом вытащил из носа Рахматуллы
длиннющего ужа и швырнул его в озеро. Уж поплыл, оставляя на зеркальной
глади усатый след.
- Не может быть, - Олле приподнял голову. - Гракула уплощается, если она
перед тем кубична.
- Именно. Они подстерегли такой момент и гладили ее в четыре ладошки.
- В четыре? Кто бы не уплощился... - Рахматулла проводил взглядом ужа,
потрогал себя за нос. Потом закинул ноги за плечи, встал на руки и застыл в
этой невозможной позе.
Иван насыпал над косточкой холмик, набрал в горсть воды и полил. Истомная
жара погружала в дремоту, и горизонт расплывался в колышущемся мареве. Гром
залез в воду, улегся мордой к берегу. С усов его капало.
В пещере запищал зуммер и послышался голос Отшельника:
- Это вас, Олле. Сатон говорит, что вход в центр кто-то блокировал. Он
интересуется вашим мнением.
Олле встал, и лев тут же полез в воду в сторонке от пса.
В пещере было сумрачно и прохладно. Отшельник сидел в плетеном кресле над
чертежами механозебры, а над письменным столом в туманном сфероиде
фокусировалось объемное изображение Сатона. Они о чем-то тихо беседовали.
- Я слушаю, здравствуй, дед, - сказал Олле.
- Ни Нури нет, ни Ивана. - Сатон форсировал звук. - Куда все подевались?
- Педсовет у них. А я там в качестве сочувствующего.
- Педсовет! А у меня тут гад лежит. Смотри. В сфероиде возникло знакомое
изображение входа в центр ИРП. На белых ступенях между двумя золотыми
дельфинами разлеглась огромная серая кобра. Голова ее была приподнята и
беспокойно шевелилась.
- Ни войти, ни выйти. - В сфероиде снова возник Сатон.
- Это не опасно. Идите смело.
- То есть?
- Это голограмма, дед. Через нее ступени просвечивают. Видимо, Нурина
ребятня забавляется.
- М-да, - Сатон дернул себя за бороду. - С вами не соскучишься.
Олле вышел из пещеры, задвинув за собой занавес. Конь, мокрый после
купания, ждал его, и Олле прижался к прохладному боку. Воспитатели уже
искупались и снова валялись на песке. Только Нури, равнодушный к жаре, о
чем-то сосредоточенно думал.
- Там кто-то из твоих сфокусировал змею... - сказал Олле.
- Это что, - махнул рукой Нури. - Это ерунда. Хуже всего, что я тоже
погряз.
- А кто еще? - спросил Иван. - И в чем? Персиковая косточка уже проросла,
и Иван нетерпеливо вытягивал из песка маленький ствол, распрямлял ветви и
проглаживал между пальцами листики. На глазах под его руками завязались
бутоны и распустились в соцветия.
- Опылять пора, - пробормотал Иван. Он вызволил из шевелюры Хогарда
неведомо откуда взявшегося шмеля и поднес его к деревцу. Шмель с довольным
урчанием принялся за работу.
-...в самодовольстве, Иван. А что? Все у нас здоровы, веселы, учебные
программы выполняются. Да и сезон на исходе. Не жизнь - сплошной санаторий.
Олле вон укрощает и без того кроткого аки агнец льва, Хогард шлифует свои
коллекционные алмазы. А между прочим, мы на работе.
- Я что, я охотник, - зевнул Олле.
Хогард придвинулся к Нури, тронул за руку:
- Что с тобой, Нури?
- Беда у него, - сказал Иван, снимая с деревца персик. - Попробуй, - он
протянул его Нури. - Кот у него в холодильнике.
Было так. Детская столовая опустела. Разошлись, закончив дела, старшие
дежурные, и лишь посапывал за стенкой кухонный автомат да звенели за
открытыми окнами ребячьи голоса. Нури прошел между столиками, одобряя
чистоту, и вдруг услышал всхлипывания. Возле последнего стола сидела на полу
девчушка и размазывала по щекам слезы. Маленький фокстерьер стоял мордой в
угол и шевелил обрубком хвоста. Кто-то пренебрег запретом и притащил щенка.
Это вполне могло быть. Но забыть щенка в столовой - такого быть не могло.
Нури присел на корточки, щенок не оглянулся и так же мертво вилял
хвостиком.
- Они его загип-п-нотизировали, а мне жалко, и я плачу. А как вишневый
компот, так они его сливают в ведро. Я не возражаю. Если бувескул тоже любит
компот, пусть...
Нури подхватил щенка на ладонь, ощущая странную одеревенелость животного,
и поставил на подоконник. Щенок не изменил ни позы, ни поведения.
- Вундеркинды, - сказал Нури. Он обеими руками гладил щенка, снимая
наваждение. Тот обмяк, тявкнул и сбежал.
Нури недоверчиво оглядел столовую, ожидая новых сюрпризов. И сюрприз был.
Выходя, он машинально открыл холодильник, и оттуда с мявом выскочил кот.
- Дожили, - разглядывая дымящегося от злости кота, произнес Нури.
Девчушка заревела в голос.
- Кто это сделал? - спросил Олле, и воспитатели молча воззрились на него.
- Но кто-то же это сделал. Загипнотизировал щенка, запер кота... Бедные
животные.
- Не надо сюсюкать. - Нури раскусил персик. - Нам сюсюкать ни к чему.
- Но...
- И я говорю, Олле, плохие мы воспитатели. Но не настолько плохие, чтобы
искать виновных.
- Дети есть дети. - Хогард раздробил в ладони округлый камень, отбросил
крошки. - Только я, видимо, непригоден для этой работы. Мне под землей
как-то спокойней. Здесь я как-то теряюсь. Не умею делать замечаний, весь в
сомнениях, так ли поступаю, а на многие вопросы не знаю ответа и тогда
говорю: не знаю.
- Ну и правильно.
- Но это роняет мой авторитет воспитателя.
- Вот, - сказал Нури. - Вот здесь наша общая ошибка. По себе знаю: стоит
начать думать об авторитете, как сразу невольно начинаешь принимать позы. А
позу от детей не спрячешь, как кота в холодильник. И потом, вам не режет
слух словосочетание "авторитет воспитателя"?
- А почему должно резать?
- Потому, что оно подразумевает авторитет профессии. Авторитетной же
может быть только личность.
"Нури не совсем прав, - подумал Иван Иванов. - Врач и воспитатель должны
быть авторитетны изначально, потому и сложны экзамены для кандидатов в
воспитатели". Иван оглядел выращенное деревце, уловил признаки увядания -
еще день простоит и засохнет. Пусть. Все подобные чудеса недолговечны.
- По-моему, ваши беды оттого, что вы погрязли в буднях, что и имел в виду
Нури, - сказал Олле. - И потеряли ореол героев, столь привлекательный для
детей.
- А Марья Ванна? Как у нее с ореолом?
- Бабка другое дело, Рахматулла. Она у истоков, а вы неофиты, вы
начинающие...
Бабку привел Сатон. Директор Института Реставрации Природы был с ней
почтителен, а бабка с виду была неулыбчива и свирепа.
- Познакомьтесь, - сказал Сатон. - Марья Ивановна, няня. А это ваши
ученики. Рахматулла Хикметов (Рахматулла сделал шаг вперед и склонил
голову), космонавт, йог. Пока единственный, кто побывал на Венере. Признан
достойным.
- Иван Иванов. Маг. (Иван извлек из воздуха шикарный букет роз и молча
положил на стол перед Марьей Ивановной. Бабка шевельнула худым плечом,
покосилась на букет.) Признан достойным.
- Хогард Браун. Спелеолог, автор трудов по прогнозированию и утилизации
энергии землетрясений и... юморесок. Признан достойным.
- Э, - сказала бабка. - Серьгу убери или смени камень на овальный.
- Сегодня же, Марья Ванна.
Ворон на подоконнике склонил набок голову, прислушиваясь.
- Нури Метти, - продолжал Сатон. - Кибернетик, механик- фаунист.
Генеральный конструктор Большой моделирующей машины. Признан достойным.
Бабка чуткими глазами оглядела учеников и подобрела. Видимо, они
понравились ей своей серьезностью.
- Марья Ивановна будет вести практические занятия, поможет вам овладеть
некоторыми навыками. - Сатон поцеловал бабку в щеку и вышел.
- Вазу с водой, - ни к кому не обращаясь, сказала бабка. Хрустальная ваза
возникла перед ней, и бабка поставила в нее цветы, чтобы они не завяли.
Потом принесла объемистую плетеную корзину.
- То, чему я вас научу, - начала она, - может вам понадобиться, а может и
нет, но знать это нужно. Фильмы вы смотрели, таблицы там всякие, диаграммы
изучали, теорию знаете, верю. А я вам преподам главное.
Она достала из корзины тряпочку, расстелила на столе.
- Это пеленка.
Бабка вытащила розового голого младенца, положила на пеленку.
- А это кукла. Учебное пособие. Младенец. Дите. Ясно? Младенец состоит из
рта, живота, ручек, ножек и попки.
- Попки, - повторил Хогард. - Это надо запомнить.
- Дите, - продолжала бабка, - любит чистоту, хорошее настроение, доброту
и чтобы с ним разговаривали или хотя бы агукали. Вот ты, агукни.
Выслушав, как агукает Нури, бабка обиделась.
- Рехнуться можно, - нервно вздрагивая, сказала она. - Нечистая сила так
агукает по ночам на кладбище.
Потом бабка достала из той же неисчерпаемой корзины ролик и в качестве
домашнего задания велела прослушать его и к утру освоить разговор с
младенцем или хотя бы мало-мальски сносное агуканье.
- Если дите отсырело, если у него болит живот, или оно хочет есть, или
его кто ненароком обидел, то дите заходится.
- Как это? - робко спросил Иван.
- Не слышал? Послушай. - Бабка звонко хлопнула учебного младенца, тот
всхлипнул и заревел. Во время жуткого перерыва в реве бабка сказала:
- Вот это и есть - заходится.
- Силы небесные, - пробормотал Рахматулла.
- Ас этим можно бороться? - спросил Хогард.
- Вам бы только бороться, - завелась бабка. - Вам бы только трудности
преодолевать. Надо выяснить причину, почему дите недовольно. И устранить.
Например, перепеленать. Но не туго.
Бабка что-то сделала с младенцем, и он замолчал. Ученики столпились у
стола, чтобы лучше видеть. Ворон сел на плечо Хогарда, потянул серьгу, но
спелеолог даже "кыш" не сказал. Потом под пристальным и явно пристрастным
наблюдением бабки все по очереди пытались спеленать младенца.
- Это тебе не по пещерам шастать. Полою тоги Хогард вытер с лица пот.
- Чего там, я бы смог, но то ручки выскакивают, то ножки.
- Я младенца вам оставляю. Тренируйтесь до полного автоматизма. Чтоб мне
пеленали с закрытыми глазами. Завтра будем проходить купание, подстригание
ногтей, потом варку манной каши, кормление, постановку клизмы,
одевание-раздевание и так далее. Программа обширна.
- И так далее, - сказал Нури, когда бабка ушла. Все подавленно молчали.
- Олле прав, ореол у нас слинял. Я тоже думаю, не слишком ли много
дидактики, статичности, этакой прямолинейности в подходе. Да и непонятно,
чего мы, собственно, хотим от своих воспитанников. Чтобы они стали людьми?
Но каждый из них уже человек без наших усилий. Какова, собственно, цель
воспитания? Не учения, воспитания.
- Ты что, Иван, ты это серьезно?
- А тебе ясно, Нури? Поделись.
- Мне ясно. Я стремлюсь воспитать доброту. Уважение ко всему живому и
сущему. Остальное приложится и без нашего вмешательства. И по части этого...
героизма.
- Брось, - перебил Олле. - Никто не требует, чтобы ты говорил о себе или
Рахматулле. Но на вас смотрят в сотни глаз. Потому и жить надо на пределе.
- Не понимаю. Предел - это всплеск, это вне будней.
- Пусть так, но кто из ваших воспитанников видел вас в этом всплеске? И
жизнь не из одних будней состоит.
Нури вглядывался в лица друзей, разгоряченные спором, и привычно угадывал
очередную реплику еще до того, как она была сказана. Это странное,
необъяснимое умение пришло к нему на третьем году работы с детьми, и он не
удивился, в принял это как должное. Иначе было бы просто невозможно жить
среди малолетних гениев с их невероятными способностями. Нури, как и
остальные воспитатели, посещал все занятия, положенные по программе
дошкольного обучения. Он с восторгом слушал поразительные по чистоте и
логике лекции и, потрясенный, сознавал, что сложнейшие понятия современной
науки с легкостью воспринимают его трех - и пятилетние воспитанники. И
все-таки это были обычные дети, нормальные во всех отношениях. Просто
взрослый мир еще не успевал за их развитием, как и прежние поколения не
успевали за своими детьми. Но уже пришло время, когда человечество стало
отбирать из своей среды все самое лучшее для обучения детей и их воспитания.
Бувескул. Это ж надо: малолетние генетики вывели бациллу учебную
величиной с кулак. Чтобы не сидеть у микроскопов. И питательную среду
подобрали - вишневый компот. Изловчились марсианского зверя приручить -
гракулу. Впрочем, гракула сама лезет к детям. Что там Хогард говорит?
-...На пределе. Это мне нравится. Если всем вместе. Что- нибудь
необычное, праздничное, выходящее из повседневности, а?
- И помещение найдется. Привлечем общественность, накроем стадион
надувной сферой, поставим растяжки, скамьи этаким амфитеатром. - Рахматулла
прищурился. - Чтоб не под открытым небом... Какой цирк под открытым небом?
Цирк? Тут Нури засомневался:
- А справимся?
Рахматулла поднял с песка пояс космонавта, похожий на старинный
патронташ, надел его и прижал руки к бедрам:
- Если не мы, то кто? - Он оторвался от земли и завис, опоясанный голубым
сиянием. - Сейчас я вам покажу то, что мало кто на земле видел. Смотрите.
Рахматулла со страшной скоростью взмыл вверх и тут же вернулся, неся под
мышкой выловленного в поднебесье журавля.
- Вот, пожалуйста.
Журавль, не испуганный - изумленный случившимся, сначала постоял,
шатаясь, потом вырвал с корнем выращенное Иваном деревце, шваркнул ногой,
брызнул песком в морду Варсонофию и клюнул в живот Хогарда. Все это было
проделано в невероятном темпе. В следующее мгновение журавль перешагнул
через Олле и, сопровождаемый громовым хохотом корчащихся на песке
воспитателей, ринулся вдоль берега по мелководью.
На шум вышел из пещеры Отшельник. Он пожевал губами и поправил на бедрах
козью шкуру.
- У вас пупки развяжутся, красавцы. И кому нужен шум? Моя поднадзорная
скотина любит тишину. Она не любит быть напуганной.
Он застыл в недоброй позе официального оппонента. Но тут прибежали
толстенькие мягкие львята, полезли обниматься к Варсонофию, и Отшельник
оттаял.
- Какая прелесть, - сказал он. - Как это умиротворяет! А почему эта
птица, - он ткнул перстом в сторону журавля, - околачивается здесь, когда ей
место в небе.
Узнав, в чем дело, и отсмеявшись, Отшельник вернулся в пещеру. Оттуда,
жалуясь на немощи и возраст, приволок неподъемный валун. Он часто таскал с
места на место эту неудобную каменюку, чтобы не ожиреть. Отшельник
утверждал, что перед ним вечно стоят две проблемы: чего б поесть и как бы
похудеть. Он уселся на камень и принял участие в педсовете. Услышав о цирке,
Отшельник оживился:
- И непременно с животными. Я дам Варсонофия. Насовсем.
Все надолго потупились. Хогард, элегантный даже в плавках, послюнил палец
и смазал царапину на животе. А потом Нури сказал:
- Не надо. Мы вас уважаем, Франсиск Абелярович. Даже любим. Но... не
надо. Заснет.
- Это да, это он может, - с горечью признал чуждый лукавства Отшельник. -
Тогда, знаете, вам надо связаться с Айболитом, у него есть свободные из
команды выздоравливающих.
- Ладно, животных я беру на себя, - сказал Олле. - Из любви к детям. И
познакомьте меня с той девчушкой, что щенка жалела.
...Вылез из воды и высох Гром. Варсонофий и львята давно скрылись в
пещере, и оттуда доносился молодецкий храп. Явилось на водопой поднадзорное
стадо антилоп, и наконец возник и укоризненно маячил неподалеку домовый
кибер Телесик, он же по совместительству животный смотритель. Маячил, давая
понять, что костер и шум мешают обитателям леса и что пора бы всем по домам.
- Циррк!
В пространстве родилась мелодия и высветлился луч, в котором парил,
снижаясь кругами, гигантский ворон.
- Циррк!!
Луч растекся розовым сиянием, и ворон уже казался красным. Ленивые взмахи
его крыльев рождали ветер, трогающий запрокинутые лица. Было слышно, как
хрустальные шарики падают на хрустальное блюдо.
- Циррк!!! - кричал ворон.
Вспыхнул свет и залил весь цирк, и скамьи, заполненные зрителями - детьми
и взрослыми, и светлый узорчатый ковер на круглой арене. Ворон черный,
обычных размеров, опустился в центр ковра рядом с великолепным снежно-белым
попугаем.
Взмахнул волшебной палочкой маэстро, и под звуки труб в черном смокинге и
ослепительной манишке вышел на арену невероятно импозантный Хогард Браун.
Чуть подвитые локоны ниспадали на его благородный лоб, под стрельчатыми
бровями благодушно светились глаза.
Он сделал величественный жест. Музыка смолкла.
- Начинаем представление. Большая разнообразная программа. Для детей всех
возрастов, от двух до ста и более. Сегодня вы увидите то, что вы увидите! А
сейчас на арене мастера разговорного жанра. Попугай Жако! Прошу!
Попугай взлетел и опустился на вытянутую руку ведущего.
- Рекомендую, - дикция Хогарда была безупречна. - Известный лирик с
бассейна реки Амазонки.
Попугай кланялся во все стороны, приговаривая:
- Благодарю, благодарю.
- И черный ворон, - продолжал ведущий. Ворон уселся на второй руке. С
вороном многие были знакомы, а кое-кто ему даже сочувствовал. Жил он с белой
вороной, и, видимо, жил плохо. Грустный и всегда чем-то расстроенный, он
обычно целыми днями сидел на ветке клена неподалеку от развилки с гнездом и
избегал контактов. Однако было замечено, после развода он заметно оживился и
даже помолодел. Последнее время он подолгу беседовал с Олле и часто посещал
рощу у дома Сатона, где безвылетно жил белый Жако. Сейчас ворон выступал в
новом амплуа и ему одобрительно похлопали.
- Долгожитель, - сказал Хогард. - И прорицатель.
- Это веррно. Я мудр от пррироды.
Попугай захохотал:
- Прорицатель. Ну предреки, что ждет меня сегодня?
- Могу. Ты потеряешь перо из хвоста своего. Хогард взмахнул руками, и
птицы исчезли.
- Первый номер нашей программы. Человек и конь.
Погас и вновь вспыхнул свет. И не было уже арены и цирка, а была степь
без края и одинокое дерево у ручья. Склонился к ручью пятнистый олень и не
видит, как охотник ползет, скрываясь в траве. Просвистело копье и вонзилось
кремневым наконечником в землю, не долетев до цели. Олень оглядел качающееся
неровное древко копья и через мгновение исчез, словно растаял вдали.
Охотник, сутулясь, посмотрел ему вслед, вытащил из плеча колючку, подобрал
копье, залез на дерево и замер, поджидая добычу.
И тогда возник конь. Он летел, распластавшись над степью, а грива его
сливалась с травой. Восторгом загорелись глаза охотника, и, когда конь
остановился у ручья, упал он ему на спину, вцепившись в гриву.
Пронзительно заржал, взметнулся конь, и исчезла степь. На арене на
золотом коне без седла и узды, раскинув руки, мчался обнаженный по пояс
Олле. Он кричал что-то и смеялся, и свистел ветер, нет, это музыка, слитая с
движениями коня, со смехом всадника, с аплодисментами и криками детей,
звучала в цирке. На всем скаку конь замер, в двойном сальто Олле перелетел
через его голову и стал на ноги. Он поклонился зрителям.
- Олле!
Он подошел к коню, обнял его и поцеловал в фиолетовый глаз. Конь вытянул
шею, бережно положил ему голову на плечо. Так они и ушли с арены.
Вышел Хогард с попугаем на плече. Хохолок у птицы топорщился, глаза были
закрыты.
- Ты что такой хмурый, Жако? Доверься. Здесь все свои.
Попугай оглянулся и сказал на ухо ведущему:
- Меня беспокоит предсказание. Я, конечно, не верю, но рисковать не хочу.
Очень уж я впечатлителен. - Он взлетел и уселся на трапеции под самым
куполом.
- Следующий номер...
Мимо ведущего на арену выбежали пять волков. Они медленной рысью сделали
круг вдоль барьера и уселись конвертом мордами к центру. А в центре -
матерый волчище.
-...Хоровой вой. Волки своют песню "Среди долины ровныя".
Сначала жутким, на уровне инфразвука, воем начал вожак. Волки вступали в
песню по одному. В темноте пять кругов света выхватили пять одинаковых
фигур. Под куполом возникло желтое пятно, сфокусированное на попугае. Волки
наподдали.
- Как они свылись! - вплелся в мелодию голос Хогарда, - Нет, как они
вывывают... вот это... слышите?
Виолончель повторила мелодию. Хор смолк, и лишь вожак - он уже остался
один в своем пятне, - пригнув голову, приканчивал песню на той же низкой
ноте.
Засвистела, заскулила вьюга.
- Один.
Кто-то всхлипнул на весь цирк.
- Холодно серому...
Поземка крутила снежные вихри вокруг неподвижно лежащего зверя.
- Голодно.
Над волком поплыли лунные сумерки, и уже какие-то пятилетние из публики,
хлюпая носами, активно устремились на арену согреть замерзшего, накормить
голодного, обласкать одинокого...
Снова вышел ведущий:
- А сейчас то, что нужно всем, и детям и взрослым: иллюзия! На арене маг.
Иван Иванов!!
Маг появился верхом на слоне, держа в руках небольшой сундучок. Он
раскрыл его и выпустил воздушный шарик. С тихим звоном тот поплыл в зал и
опустился кому-то в руки.
- Каждому по шарику. С бубенчиком, - сказал Иван.
Из сундучка один за другим поднимались разноцветные шарики, но не было
никакой суматохи, потому что каждый шарик знал своего хозяина и летел к
нему. А потом в цирке медленно потемнело, а шарики засветились разноцветно в
руках детей, и это было хорошо, так потом сказала бабка Марья Ивановна и
пояснила:
- На празднике ребенок с шариком - это совсем не то, что ребенок без
шарика.
Тут слон, обняв хоботом, снял с себя Ивана, подпрыгнул и повис над
ареной, как неуклюжий аэростат. Его ухватил за хвост униформист из
акселератов старшей группы и увлек за кулисы. Всем стало ясно, что слон тоже
был надувной.
Маг сбросил с себя черный, в золотых звездах плащ, поклонился зрителям,
пуская из глаз синие огни. А плащ, трепеща, поднимался над ареной все выше,
постепенно превращаясь в ворона. Попугай слетел с трапеции навстречу ему.
Иван раскинул руки крестом и вытянул указательные пальцы. Ворон и попугай
вцепились в них, взмахнули крыльями и подняли мага.
- Не чувствую тяжести, - сказал Жако...
- Чарродей, - проговорил ворон. - Разве в нем вес? Птицы кружили над
ареной, унося волшебника, и исчезли под куполом в темноте. И всем стало
ясно, что Иван Иванов действительно великий маг.
Пока зрители дули на покрасневшие ладошки, на арене снова появился
Хогард. Он снял смокинг и облачился в сверкающую броню - легкую, не
стесняющую движений кольчугу с нашитыми на плечах и груди серебряными
пластинками.
- А теперь - я! И недрессированный хищник. - Он положил на ковер
свернутую кольцом веревку. - Задача: связать хищника, не повредив его.
Наведенное силовое поле, угадываемое по радужным бликам, накрыло арену.
Хогард оглядывал полутемный цирк смеющимися глазами.
Бесшумно, стелясь над ковром, выскользнул на арену пятнистый барс и серой
молнией метнулся к Хогарду. Дальше все слилось в ревущий клубок и вихрь.
Через несколько мгновений клубок распался. Хогард снова стоял в центре
арены, скрестив руки на груди, а у ног его шипел и плевался опутанный
веревкой неповрежденный хищник. Цирк ошеломленно молчал.
- Извините, ребята, - смущенно улыбнулся Хогард. - Видимо, я поспешил,
да? Вы и рассмотреть не успели? Но, знаете, я его просто боюсь, ужас как
царапается. Не беда, мы сейчас повторим номер.
Он уволок барса, и тут же на арену выбежала крохотная девчушка. На ней
была легкая кольчуга с нашитыми серебряными пластинками. Комично вальяжная и
серьезная, она, копируя движения Хогарда, положила на ковер свернутый
кольцами шпагат.
За кулисами послышались взволнованные голоса, возня и звяк металла. Вышел
Нури - в каждой руке по пистолету, заряженному, судя по всему, мгновенно
усыпляющими пулями. Бабахнет из такого - и даже если попадет тебе только в
кончик хвоста, все равно тут же лапы кверху, усы книзу и густой сон, как
после неожиданного обеда. Оглядываясь, выбежал Гром в колючем наружу
ошейнике и встал неподалеку, готовый к хватанию и удержанию. Напряжение
нарастало. Взорвался тревожной дробью барабан в оркестре, Нури вскинул
пистолеты, ощетинился Гром. Смолк барабан, и вот, стелясь над ковром,
выскользнул на арену взъерошенный котенок, маленькая копия грозного барса.
Выскользнул и сел, таращась в хохочущую темноту, свежий, как майская роза.
Этот будущий крупный специалист по мышам почесал себя за ухом, потянулся.
- Барсик!
Котенок прыгнул к девчушке. Она подхватила его на лету, прижала к себе,
не спеша опутала лапки шпагатом, положила на ковер и застыла, скрестив руки
на груди. Цирк приветствовал ее восторженными аплодисментами.
Хогард и Нури, демонстративно тужась, уволокли котенка за кулисы, а потом
Хогард, опять в смокинге, объявил коротко:
- Йог.
- Рахматулла, здравствуй! - крикнул с трапеции попугай.
В чалме, в набедренной повязке, сложив ладони, Рахматулла кланялся на
четыре стороны.
- Демонстрация элементов высшей йоги, - сказал он. - Протыкать себя
гвоздями или впадать в каталепсию я не буду - это так же неинтересно, как
медведь с кольцом в носу.
Два слона отбуксировали на арену огромный стеклянный аквариум - бассейн.
В голубоватой подсвеченной воде плескался и пускал пузыри дельфин. Слоны
приставили к бассейну две ваги с прорезями. Хогард подавал сабли, а
Рахматулла подбрасывал платок, разрубал его саблей и вкладывал каждую в пазы
ваг, образуя лестницу. Хогард от барьера до лестницы полил ковер бензином и,
уходя, успокоил:
- Ковер из негорючей синтетики.
Пламя взметнулось, обдав жаром зрителей, и в эту огненную дорогу шагнул
Рахматулла и пошел по ней в огне до плеч. Загорелся свисающий конец чалмы,
йог зажал его в кулаке, поднялся по сабельной лестнице и прыгнул в аквариум
вниз головой.
- На бедного мишку все шишки! Как пить дать утопнет! - возопил попугай.
Обгоревшая чалма плавала на поверхности. Йог уселся на дне, скрестив
ноги. Возле него крутился встревоженный дельфин. Рахматулла погладил его:
все в порядке, спасать не надо.
Минут через десять невредимый йог встал, ухватился за край бассейна,
рывком перекинул тело и повис на стенке снаружи, не доставая до ковра
сантиметров двадцать. Прожектор поймал его в белый круг, в тишине послышался
хруст и было видно, как толчками удлиняются руки - кости выходили из
плечевых и локтевых суставов. Рахматулла встал на ковер, опустил руки, и они
коснулись лодыжек. Потом канатами взбугрились мышцы, возвращая кости на свои
места.
- Группа дрессированных ослов! - грассируя, выкрикнул сверху попугай. -
Чудеса самодрессуры! I
Что творили на арене веселые ослы, описать невозможно. Это надо было
видеть. Такие добродушные и совсем-вовсе не упрямые.
До позднего вечера продолжалось представление. Выбегали на арену гиены,
сытые, умытые, ничему специальному не обученные и потому добрые. Они играли
друг с другом и с Олле. Приходил медведь без следов радикулита, и кувыркался
на арене, и боролся с Нури, и вообще всячески веселился сам и веселил
зрителей. Он долго не хотел уходить, и тогда Олле уложил его в мешок и унес
на спине куда-то.
С нервическим хихиканьем попугай вырвал у себя из хвоста перо:
- Я весь издергался, извелся в ожидании. Покончим с этим и забудем.
Из-под купола спустились журавли, исполнили танец маленьких лебедей и
важно ушли за кулисы.
Была коррида. И неуловимы были движения безоружного Нури, когда бык
проносился мимо, и застывал от удара ладонью в холку, и снова кидался,
оскорбленный пренебрежением к своей мощи и ярости.
То стихал, то вновь вступал оркестр, сопровождая выступления, вспыхивал
маленький фейерверк, и шутихи крутились под куполом, брызгаясь разноцветными
огнями.
И было еще много разного, интересного и поучительного, смешного и
серьезного в том представлении. Словом, праздник удался на славу.
...Подходил к концу летний сезон. Скоро прибудут родители и увезут детей
по домам, а здесь останутся только ребятишки сотрудников центра ИРП -
несколько групп дошкольников со своими постоянными воспитателями. Предстояла
длинная шестимесячная пауза. Олле привлек на это время Нури в организованную
ИРП службу экологического патрулирования, Рахматулла должен был прочесть
цикл лекций в жмеринской школе йогов. У Ивана накопилась куча дел во
Всемирной ассоциации магов, где он был председателем. А Хогард уговорил няню
Марью Ивановну взять его на углубленную стажировку. И предстояло еще
многократное посещение воспитанников, проживающих на разных континентах: по
статусу и по совести воспитатель становился полноправным членом семьи
воспитанника. А еще нужно было время, чтобы просто жить, смотреть на людей и
звезды, гладить зверя по шерсти, выращивать картошку и розы и ходить под
дождем по лужам...
Утром Нури и Хогард провожали старшие группы в пеший поход по побережью,
долго разговаривали с инструкторами, проверяли рюкзачки, не туго ли затянуты
лямки, не жмет ли обувь. Нури еще раз убедился в исправности самобеглой
тележки. Вроде все было в порядке, но беспокойство, уже ставшее привычным,
не покидало его. Ох уж эти походы с их вечными неожиданностями, со стертыми
ногами, синяками и занозами, с волдырями от крапивы и комаров. Сидели бы
дома, что ли. Или взять орнитоплан и незаметно следом, а?
Он поймал понимающий взгляд Хогарда и засмеялся:
- Тебя тоже родительские мысли гнетут?
- Ой, гнетут. Марья Ванна говорит, что это первый признак
профессионализации...
А по влажному песку, почти в полосе прибоя, пяти - и семилетние, уходя,
голосисто орали старинную пиратскую песню:
Пират, забудь про небеса,
Забудь про отчий дом...
Чернеют дырья в парусах,
Протыкнутых ножом.
Следом чуть в стороне бежала тележка, груженная палатками и аквалангами.
- Красиво поют. Ладно, пойдем к себе, - сказал Хогард. - А это еще что
такое? И сюда добрались?
Между акаций, ухватившись за стволы, этаким гамачком висел марсианский
зверь гракула. А в гамачке, шерстяном и мягком, разметавшись, сладко
посапывали два голыша из ползунковой группы. Гамачок слегка покачивался, и
то ли действительно звучала, то ли мерещилась колыбельная.
Воспитатели на цыпочках отошли в сторону.
- Мне иногда кажется, что она вполне разумна, - проговорил Нури. От
акации явственно донесся приглушенный смешок,
Ночью дежурил Хогард. Он обошел спальни, укрывал тех, кто был раскрыт,
проверил еще раз защиту от летающих и ползающих насекомых. Лесные шорохи и
звуки не мешали сну, от океана доносился пахнущий соснами и водорослями
ветерок. Было спокойно, и легко думалось.
А на окне в аквариуме мутант бувескул высветлял кем-то тайно налитый
вишневый компот. Без косточек.
--------------------------------------------------------------------
"Книжная полка", http://www.rusf.ru/books/: 20.11.2001 12:31
[X]