Книго

----------------------------------------------------------------------------
     OCR Артем Милованов
----------------------------------------------------------------------------
     Поэма  Гейне  "Атта  Троль"  знаменует вместе с написанной вслед за ней
"Германией" кульминацию творческой зрелости поэта.
     Позади  были  десять лет изгнания - сначала добровольного, затем, после
запрещения  сочинений  Гейне  в  Германии,  вынужденного.  В  1831 г. Гейне,
окрыленный  известиями  об  Июльской  революции  1830  г.,  приехал в Париж.
Последующее  десятилетие  -  это  годы  интенсивной  литературной  работы, в
которой,  однако,  журналист и литературный критик явно отодвигает на второй
план   поэта.   В   этот   период  Гейне  пишет  серию  корреспонденций  для
аугсбургской  "Всеобщей  газеты",  вышедших  потом  в  виде  отдельной книги
"Французские  дела";  "Романтическую  школу",  в которой дает характеристику
только  что  завершившемуся  периоду в истории немецкой литературы; книгу "К
истории   религии   и   философии  в  Германии".  Он  посвящает  ряд  статей
французской  литературе  и  искусству,  одновременно  пристально  следит  за
событиями  общественной и литературной жизни на родине и живо откликается на
них.
     Германия  1830-х  годов все еще представляла собой конгломерат тридцати
шести  отдельных  государств,  сохранивших тягостные особенности феодального
мелкодержавия.  Созданный  в  1834  г.  Таможенный  союз  не  мог  разрешить
экономических  проблем,  вытекавших  из  вековой  раздробленности  страны. В
сфере  духовной  жизни  царил  жесткий  контроль,  осуществляемый  цензурой.
Всякое проявление свободомыслия строго каралось.
     В   этой   атмосфере   политической  реакции  обозначились  характерные
тенденции  развития общественной мысли и литературы, по-разному отразившиеся
в   творчестве  Гейне.  Это,  с  одной  стороны,  подъем  националистических
настроений,    тевтономания,   культ   "истинно   германских"   традиций   и
добродетелей.  С  другой  стороны  -  либеральная  оппозиция,  в достаточной
степени  беспочвенная  и  абстрактная.  И  то и другое становится постоянной
темой  политической  поэзии  Гейне  и составляет идейную основу сатирической
поэмы "Атта Троль".
     Еще  в  первой части "Путевых картин" - "Путешествии по Гарцу" (1826) -
Гейне  вывел эпизодическую фигуру студента-тевтономана в "рыцарском берете",
с  длинными  грязными  нечесаными  волосами  сочиняющего  поэму об Армении и
хранящего  в  медальоне  на  груди  прядь  волос  из  оста  лошади  Блюхера.
Десятилетием  позже  этот  гротескный  набросок  приобретает черты реального
лица  и  превращается  в  публицистически  заостренный  сатирический портрет
идейного вождя тевтономанов Масмана.
     Предметом  сатирического  обличения  становится  и реакционный критик и
историк  литературы  Вольфганг  Менцель,  сыгравший  недвусмысленную  роль в
официальных  гонениях  на  прогрессивных писателей. На основании критических
статей  Менцеля,  являвшихся  неприкрытыми  политическими доносами, немецкий
бундестаг  принял  в  декабре 1835 г. решение, налагавшее официальный запрет
на   сочинения   писателей  либерально-оппозиционного  объединения  "Молодая
Германия"  и Гейне. В 1837 г. Гейне напечатал в качестве предисловия к своей
книге  "Салоны,  часть  3-я"  статью  "О  доносчике",  в  которой разоблачал
позиции   Менцеля   и   его  деятельность.  Националистическая  демагогия  и
ханжество  Менцеля,  игравшего  на  их  популярности  у немецкого обывателя,
послужили  одной  из  главных  сатирических тем поэмы "Атта Троль". Однако к
началу   1840-х   годов   обозначился   и   второй  объект  сатиры  Гейне  -
либерально-оппозиционная  литература,  с которой еще несколько лет назад его
до   известной  степени  объединяла  общность  позиций  и  общность  судьбы.
Отношение  Гейне  к этому течению и его различным оттенкам и группировкам не
столь однозначно и требует более пристального рассмотрения.
     Около   1840  г.  в  немецкой  поэзии  наблюдается  заметное  оживление
интереса  к  политической  и  общественной  тематике. Один за другим выходят
сборники  поэтов,  знаменующие  поворот  от "чистой" лирики в сторону поэзии
гражданственной   и  злободневной.  Это  "Песни  космополитического  ночного
сторожа"   Фр.   Дингельштедта   (1840),  "Аполитичные  песни"  Гофмана  фон
Фаллерслебена  (2  т.,  1840  -  1841),  "Стихи  живого"  Г. Гервега (1841).
Сходный  процесс  наблюдается  несколько  ранее  в немецкой прозе - писатели
"Молодой  Германии", выступившие в 1830-е годы, решительно противопоставляют
себя  "эстетическому периоду" немецкой литературы, завершившемуся со смертью
Гете,  и  видят  своих  духовных  вождей в радикально настроенном публицисте
Людвиге Берне и Гейне.
     Между   тем   уже  в  начале  1830-х  годов  между  обоими  писателями,
находившимися  в  эмиграции  в  Париже, наметились серьезные расхождения как
идейного,  так  и личного характера. В "Парижских письмах" (письмо 109 от 25
февраля  1833  г.)  Берне  подверг  Гейне  резкой  критике. Он обвинил его в
политической  неустойчивости, в лавировании между противоположными лагерями,
в  приверженности  к  "чистой"  поэтической  форме.  Здесь,  как и во многих
других  сочинениях Берне, присущая ему бескомпромиссность суждений граничила
с  догматизмом  и  сектантством  -  чертами,  верно подмеченными Гейне в его
книге  "Людвиг Берне" и обозначенными им термином "назарейство". В гротескно
заостренном  виде они вошли как составная часть в образ медведя Атта Троля -
героя сатирической поэмы Гейне.
     Иначе   складывались  отношения  Гейне  с  молодыми  немецкими  поэтами
либерального  направления. Если при всем отчуждении от Берне и неприятии его
взглядов  Гейне  не  мог  не  ощущать  их  масштаба  и  значительности, то в
политической  поэзии  на  рубеже  30-х и 40-х годов его раздражала наивность
политических  иллюзий,  абстрактность  лозунгов и фразеологии. Это отчетливо
выступает  в  "Современных стихотворениях", написанных в 1841 - 1844 гг., то
есть  параллельно  с  работой над "Атта Тролем". В стихотворении "Тенденция"
(1842) Гейне обращается к немецкому "барду" с ироническим призывом:
     Пой, труби, звеня тревожно,
     Гнев к тиранам пей до дна,
     Лишь таким и стань поэтом,
     А в стихах держись при этом
     Общих мест - насколько можно!
     (Пер. Вс. Рождественского).
     В  первом  из  ряда  стихотворений, обращенных к Георгу Гервегу (1841),
Гейне пишет:
     Железный жаворонок, Гервег,
     Ты так высоко залетел в небеса,
     Что нашей земной не видишь хмури,
     И только в твоей стихотворной дури
     Весна уже творит чудеса!
     (Пер. Л. Пеньковского).
     Патетические  разглагольствования  о  свободе,  риторический  пафос,  в
котором   растворялось   и  исчезало  сколько-нибудь  серьезное  содержание,
получил  свое  пародийное  воплощение  в  монологах  "медведя  идеи",  а  их
истинная  оценка  -  в исполненных горечи словах предисловия к "Атта Тролю",
написанных  четыре  года спустя, в 1846 г.: "А безупречные борцы за правду и
свет,  винившие  меня  в  недостатке стойкости и раболепстве, тем временем в
полной  безопасности  передвигаются  по  родной земле как щедро оплачиваемые
государственные   служащие,   или   сановники   различных   корпораций,  или
завсегдатаи клуба...".
     Итак,   "Атта   Троль"   создавался   в  атмосфере  борьбы  и  идейного
размежевания  со вчерашними союзниками. Внешним толчком к этому размежеванию
послужила  бурная реакция на книгу Гейне "Людвиг Берне", вышедшую в 1840 г.,
через  три  года  после  смерти Берне. Наряду с принципиальной полемикой она
содержала   и   личные   выпады,  вызвавшие  недовольство  среди  писателей,
считавших  себя последователями и единомышленниками Берне. Они обрушились на
Гейне  с обвинениями в отступничестве, в измене делу свободы и демократии, в
аристократическом  "эстетизме". ("Атта Троль" явился полемическим ответом на
эти  обвинения,  а  "Германия.  Зимняя сказка" и "Современные стихотворения"
еще  раз  подтвердили  со  всей  очевидностью истинное политическое кредо их
автора.

     Обоюдоострая  направленность  поэмы Гейне закономерно ставит перед нами
вопрос  - как можно было объединить в одном сатирическом образе столь разные
идейные   течения?   Ибо   два   объекта  сатиры  присутствуют  в  поэме  не
обособленно, а слитые воедино в образе ее четвероногого героя.
     В  предисловии  и в программных строфах третьей главы Гейне дает ключ к
этому    объединению:    музы    как   "маркитантки   свободы"   и   "прачки
христианско-германского  национального  духа",  Пегас  как  "ломовая  лошадь
добродетели  мещанской"  и "скакун партийных стычек, ржущий, топоча копытом"
-   воплощают   принцип   утилитарной  поэзии,  ограниченный  прагматизм,  в
одинаковой  степени  свойственный  мелкобуржуазным  либералам и воинствующим
реакционерам.  Насколько  важна  была  для  Гейне  полемика  с  этим плоским
прагматизмом,  явствует  из тех переделок, которым подверглась первая строфа
третьей главы, представляющая собой открытый вызов узкотенденциозной поэзии:
     Сновиденье летней ночи,-
     Песнь моя не знает цели,
     Как любовь; как жизнь людская,
     Как творец с его твореньем.
     В  окончательной  редакции  она звучит почти как автоцитата: упоминая в
"Романтической  школе" (кн. 1) о критике, которой подвергся в последние годы
своей   жизни   Гете,   Гейне   приводил  в  качестве  контраргумента  слова
"гетеанцев",   что   "укрепление   нравственности,   которого   требуют   от
произведений  Гете,  ни  в  коем  случае  не  является  целью искусства, ибо
искусство  не имеет никаких целей, подобно самому мирозданью, в которое лишь
человеческая мысль вкладывает понятие "цель и средство".
     "Бесцельность"  поэзии,  которую  Гейне  обосновывает в дальнейшем ходе
рассуждения  относительностью  и изменчивостью нравственных истин, предстает
в  цитированной  выше строфе "Атта Троля" в одном ряду с такими исполненными
глубокого  смысла  понятиями,  как  любовь, человеческая жизнь и мироздание.
Эта  окончательная  редакция, опирающаяся на более развернутое рассуждение в
"Романтической   школе",   ясно   свидетельствует  о  том,  что  полемика  с
"тенденциозной"  поэзией  как  либерального,  так  и  консервативного  толка
отнюдь  не  означала  для Гейне перехода на позиции "чистого" искусства, как
их  сформулировал  впоследствии парижский друг Гейне поэт Теофиль Готье. Сам
Гейне  недвусмысленно  выразил это в предисловии к "Атта Тролю": "... именно
потому,  что  эти  идеи  неизменно  предстают  поэту  в прекрасной чистоте и
величии,  неукротимый  хохот охватывает его, когда он видит, как бестолково,
грубо и пошло понимают их узколобые современники".
     С   этой  же  проблемой  связана  и  пресловутая  антитеза  "таланта  и
характера",  которая  вновь  приводит  нас  к  Гете.  Антитеза  эта, впервые
прозвучавшая     в     "Торквато    Тассо",    имела    для    драмы    Гете
структурно-организующее    значение:    противопоставление    поэта    Тассо
("таланта")   и  государственного  деятеля  Антонио  ("характера")  отражало
трагическую  внутреннюю  раздвоенность  самого Гете в первые десятилетия его
веймарской  жизни.  Преодоление этой противоположности ценой самоограничения
в   обеих   сферах,   утверждение  внутренней  цельности  и  гармонии  ценой
"индифферентизма",  о  котором  говорит  Гейне в "Романтической школе", было
яростно  отвергнуто  поколением  1820-х годов, прежде всего теми, кто не мог
простить  Гете его сдержанной позиции в эпоху национального подъема и борьбы
против  Наполеона.  Об  этом  достаточно  ясно сказал сам Гете в разговоре с
Эккерманом  (14  марта  1830 г.): "Я прекрасно знаю: для многих я как бельмо
на  глазу,  и  они охотно избавились бы от меня, а так как теперь уже нельзя
нападать на мой талант, они нападают на мой характер".
     Вспоминая  об  этой  ситуации,  Гейне  писал  в  "Романтической школе":
"Индифферентный   пантеист  сделался  предметом  нападок  с  противоположных
сторон;  выражаясь  по-французски, против него заключили союз крайняя правая
и  крайняя  левая,  и  между  тем  как  черный  поп  колотил  его распятием,
неистовый санкюлот лез на него с пикой".
     Когда  Гейне  писал  эти  слова  в  1833  г., он не подозревал, что они
окажутся  пророческими,  и  он  сам  через несколько лет очутится в таком же
положении.  В  1846  г.  это  сходство  представлялось  ему  уже  совершенно
очевидным  -  не  случайно  в  предисловии  к  "Атта  Тролю" всплывает слово
"мятеж"  (Emeute),  которое  он  употребил  в  начале "Романтической школы",
говоря о нападках на Гете.
     Эволюция  взглядов  Гейне  на  проблему  "талант - характер" может быть
измерена  эволюцией  его  отношения к Гете и его критикам. В ранней рецензии
на  книгу  Менцеля  "Немецкая литература" (1828) Гейне при всех почтительных
оговорках  по  адресу  Гете решительно заявлял: "Принцип гетевского времени,
идея  искусства,  рассеивается, восходит новое время с новыми принципами, и,
странно  
<...>
  оно  начинается  с  восстания против Гете". В "Романтической
школе",  написанной  сразу  же  после смерти Гете, звучит уже новая нота: "И
вот,  Гете  умер,  и  странная  боль  охватывает мое сердце". В "Атта Троле"
мимолетно  мелькнувший  в сцене дикой охоты образ "нашего Вольфганга" (глава
18)  предстает  уже  в  ином  свете,  в ином контексте - как образ "великого
язычника",  жизнелюбивого  "эллина" в том значении, которое Гейне вкладывает
в  это слово. А критики Гете представлены совершенно недвусмысленной фигурой
реакционного      теолога     Генгстенберга,     осуждавшего     Гете     за
"безнравственность".  Антитеза  "талант- характер", или - иначе выраженная -
"искусство - общественная  борьба", уступает место другой антитезе - "эллины
-  назареяне",  которая,  начиная  с  книги "К истории религии и философии в
Германии",   приобретает   все  большее  значение  для  Гейне.  Фанатическая
приверженность  догме  -  религиозной  или  политической,  аскетизм  и жажда
мученичества,  нередко  в позе, нетерпимость и узость воззрений, - эти черты
составляют  для  Гейне  понятие "назареянин", которое он не прикрепляет ни к
определенному   вероисповеданию,   ни   к   определенной   эпохе  в  истории
человечества.  Точно  так  же  и  понятие "эллин" включает (в главах 18 и 19
поэмы),  наряду  с  "героями  духа"  Гете и Шекспиром, фольклорный образ феи
Абунды,  которая,  "опасаясь  назареян, целый день на Авалуне в безопасности
проводит".  "Назарейство"  враждебно  не только чувственным радостям, оно не
приемлет  и  смеха,  ему  недоступно  чувство  юмора - эта тема развернута в
главе 7, в  патетическом  монологе  медведя,  у  которого  смех как истинное
проявление человеческой натуры вызывает негодование и ненависть.
     Таким  образом,  сатира  в "Атта Троле" охватывает широкий круг явлений
общественного  и  философского порядка, тесно связанных с современными Гейне
спорами  и  борьбой.  Рассмотрим  более пристально важнейшие из них, ибо они
служили и поныне служат поводом для весьма разноречивых истолкований.
     Так,   монолог  Атта  Троля  о  равенстве  (глава  5)  интерпретируется
некоторыми      современными      исследователями      как     свидетельство
антидемократических   и  "антикоммунистических"  позиций  поэта.  Между  тем
демагогические  речи  медведя, провозглашающего всеобщее равенство животного
мира  в  противовес  "аристократическим привилегиям", присвоенным человеком,
явно  направлены  против  идей  Берне  и  его сторонников с их уравнительным
мелкобуржуазным   радикализмом.  Воскрешение  просветительской  фразеологии,
апелляция  к  природе  и  разуму  ("Естество  не  порождает неестественность
такую")  звучит анахронизмом в эпоху Июльской монархии, отчетливо обнажившей
новые   социальные   конфликты.   Идея  равенства,  провозглашенная  Великой
французской  революцией,  свелась  "к  гражданскому равенству перед законом"
(Энгельс)   и   на   фоне   социальной   борьбы   XIX   в.  обнаружила  свою
ограниченность.  Это  прекрасно  понимал  Гейне,  сблизившийся в первые годы
своего пребывания в Париже с сенсимонистами и воспринявший их учение.
     Другая  политическая иллюзия мелкобуржуазных радикалов дискредитируется
в  гротескной  картине  единения  звериного  царства  в борьбе против общего
врага  -  человека  (глава 6). Опыт десятилетия, предшествовавшего написанию
поэмы,  разногласия,  обозначившиеся среди немецких писателей либерального и
радикального  направлений,  перегруппировка  сил  и  политических  симпатий,
особенно  ясно  выступившая на поверхность после выхода книги Гейне о Берне,
определили как общественно-политический, так и личный смысл этой главы.
     Тема  равенства  в  том виде, как она развернута в 6-й главе, связана с
исходным  пунктом  расхождения между Гейне и Берне - отношением к искусству.
Уравнительные  идеи Берне представлялись автору "Атта Троля" наступлением на
духовные   ценности,   на  их  носителей  и  творцов,  на  сферу  "таланта",
пуританским отрицанием эстетической культуры:
     Там отцы внушают детям
     Лженаучные доктрины,
     Норовящие культуру
     И гуманность уничтожить.
     Выступая   с  позиций  этой  гуманности,  Гейне  парирует  обвинения  в
отступничестве  и  измене  демократическим  идеалам в заключительных строках
главы 5:
     И со всей скотиной прочей
     Поведу я беззаветный
     Справедливый и священный
     Бой за право человека.
     Гротескно  искаженной  картине равенства Гейне противопоставляет другой
лозунг  Французской революции - братство. Тема эта появляется в главе 15, не
связанной  непосредственно  с героем поэмы, а включенной в "авторскую" линию
повествования.  Поэт  наталкивается в горах на жилище "отверженного" племени
каготов:
     С открытым сердцем
     Руку протянул я брату
     И поцеловал ребенка...
     Этот   жест,   как  и  весь  эпизод,  приобретает  (при  всей  точности
изобразительных  деталей)  обобщенно-символическое  значение:  карикатурному
единенью  слонов и носорогов, волков и зайцев противостоит братское единенье
людей вопреки "темному наследью темноты религиозной".
     В  ряду  "идеологических" проблем, предстающих в пародийно-сатирическом
освещении,   выступает  и  проблема  религии  и  ее  критики  в  современных
философских  учениях.  В  момент,  когда  была  написана  поэма  Гейне,  ряд
философов-младогегельянцев   выступил   с  критикой  догматической  религии.
Начало  этой  критике  положила  книга  Д. Ф. Штрауса "Жизнь Иисуса" (1835 -
1836).  В 1840 г. вышли сочинения Бруно Бауэра "Критика евангельской истории
Иоанна"  и  "Критика  синоптического  евангелия",  а  в  1841 г. - "Сущность
христианства"  Л.  Фейербаха.  Книги эти были очень различны и по задачам, и
по  масштабу  поставленных проблем (сам Фейербах писал об этом в предисловии
ко  второму  изданию  в  1843  г.)"  Книга Фейербаха намного превосходила по
своему  значению  труды  Бауэра и Штрауса." Однако в сознании благочестивого
немецкого  филистера  все  они  воспринимались  одинаково  - как выступления
атеистические.  Это  восприятие  иронически  воспроизведено  в монологе Атта
Троля,  обращенном  к  сыну  (глава 8). Как и в других случаях, сатира Гейне
здесь  направлена  одновременно против "христианско-германских" обывателей и
против  догматических  радикалов,  последователей  Берне,  с  их  неприятием
материалистических  и  атеистических  воззрений  (сам Берне в последние годы
жизни  увлекся  идеями  христианского  социализма и перевел на немецкий язык
книгу Ламменэ "Слова верующего", 1834).
     Сетования  медведя по поводу того, что даже "лучшие из лучших... немцы,
родственники  наши... призывают к атеизму", через два года будут повторены в
сатирическом стихотворении Гейне "Мир навыворот":
     Германский медведь атеистом стал,
     Не хочет больше молиться.
     Пародийный  эффект  монолога  Атта  Троля,  его  предостережений против
атеизма   усиливается   тем,   что  излагаемая  им  собственная  религиозная
концепция  составлена по рецепту Фейербаха: представляя бога в образе белого
медведя,  Атта  Троль  в  гротескной  форме  воспроизводит антропологическую
теорию происхождения религии, выдвинутую Фейербахом.
     Особое   место   занимает   в  поэме  чисто  литературная  сатира.  Она
направлена   в   основном  против  так  называемой  швабской  школы  поэтов,
позднеромантического   эпигонского   направления,   уже  не  раз  служившего
предметом  насмешек  Гейне. Еще в стихотворении "Тангейзер" (1836 г., опубл.
1837) швабской школе посвящена ироническая строфа:
     Я в Швабии школу поэтов нашел,
     Младенцы - ну просто прелесть!
     На них колпаки с бубенцами на всех
     И все на горшочки уселись.
     (Пер. П. Карпа).
     Ответная  реакция  не  заставила себя ждать - в 1838 г. в первом номере
журнала  "Deutsche  Vierteljahrsschrift",  издаваемого  Менцелем,  появилась
обширная  и  очень  резкая статья швабского поэта Густава Пфицера "Сочинения
Гейне  и  тенденция".  Гейне  ответил  на  нее  статьей  "Швабское зеркало",
напечатанной   в   начале   1839  г.  в  журнале  "Литературный  ежегодник",
выходившем  под  редакцией  Карла  Гуцкова  у  Гофмана  и Камне - постоянных
издателей  сочинений Гейне. Текст статьи подвергся значительным сокращениям,
которые   издатели   журнала   приписали  -  вмешательству  цензуры.  Однако
содержание  статьи,  далекое  от политических и религиозных вопросов, делало
это  объяснение  весьма  сомнительным,  и  Гейне  заявил  об этом в открытом
письме  в  газету "Мир изящного". Инцидент этот привел к серьезной размолвке
Гейне с Гуцковом.
     В  "Швабском  зеркале"  Гейне  дает  уничтожающую характеристику поэтам
"швабской  школы"  Юстинусу  Кернеру,  Карлу  Майеру,  Густаву  Пфицеру и их
главному  теоретику  -  Вольфгангу  Менцелю.  Он  подчеркивает,  что мотивы,
образы,   поэтика   "швабской  школы"  принадлежат  прошлому  и  в  мещански
провинциальном  масштабе варьируют наиболее реакционные стороны романтизма -
мистику  и  культ  средневековья.  В "Атта Троле" эта тема всплывает в главе
22,  где  выведен  швабский  поэт,  колдовскими  чарами превращенный в мопса
(подразумевается,  по-видимому,  Густав  Пфицер).  Здесь,  как  и  во многих
других  случаях,  мы  имеем  дело со своеобразной "автоцитатой": в "Швабском
зеркале"  Гейне  сравнивает  нападки  швабских  поэтов  с тявканьем собак, в
котором  "мопс заглушает шпица, шпиц таксу" и т. д. Традиционный (идущий еще
от  литературы  XVIII  в.)  образ  "пса-рецензента"  получает  в  этой главе
пародийное  сюжетное воплощение, обрастая рядом дополнительных реминисценций
-  средневековый  мотив  колдовства и спасения зачарованного героя с помощью
самоотверженного  подвига чистой девы, противопоставление распутной колдуньи
-  Ураки  целомудренному  поэту.  Последнее  дает Гейне повод вмонтировать в
пародийный  монолог  мопса  цитату  из  письма Гете по поводу присланных ему
стихотворений  Густава  Пфицера:  "Удивительное  дело, как ловко эти господа
умеют  набросить  себе  на  плечи нравственно-религиозно-поэтическое рубище;
так  что  если  даже  наружу выглядывает локоть, эту прореху следует считать
поэтическим замыслом".
     Вместе  с  тем  поэма  Гейне свидетельствует о том, что его отношение к
романтизму  в  целом  претерпело существенные изменения по сравнению с остро
полемической "Романтической школой".
     Сам  Гейне  дважды говорит об этом - в заключительной главе, обращенной
к  Фарнгагену  фон  Энзе,  он  называет  свою поэму "последней лесной песнью
романтики  свободной",  а  в предисловии пишет: "Я писал ее для собственного
удовольствия  и  потому в своенравно-фантастической манере той романтической
школы,  в  которой  я  провел  лучшие  годы  молодости,  а  напоследок избил
учителя...".  Еще  определеннее высказался Гейне в письме к Генриху Лаубе от
20  ноября  1842  г.  при посылке второй части поэмы: "В этой второй части я
пытался  вновь  возродить старую романтику, - которую сейчас хотят до смерти
забить  дубиной,  -  но  не  в  мягкой, музыкальной манере старой школы, а в
предельно   дерзкой   форме  современного  юмора,  который  может  и  должен
воспринять   в   себя  все  элементы  прошлого.  Однако  элемент  романтики,
возможно,  слишком  ненавистен  нашей  эпохе,  в  нашей  литературе  он  уже
закатился,  и  в  поэме,  которую  я  вам  посылаю, романтическая муза, быть
может, навсегда прощается со старой Германией!".
     Эти  слова  ясно свидетельствуют о том, что "Атта Троль" не означает ни
возврата   к   романтической   идеологии,   ни   тем   более   механического
воспроизведения  романтических  штампов  (они  фигурируют  в  поэме  лишь  в
специфической  пародийной  функции).  Романтическая  струя  в  "Атта  Троле"
выступает   прежде  всего  в  причудливом  сочетании  разнородных  элементов
художественной  структуры,  скрепленных лирическим восприятием самого поэта,
в  утверждении  авторского "я", свободно перемежающего разноплановые эпизоды
поэмы  и  сталкивающего  различные  стилистические  тональности для создания
иронического эффекта.
     Ирония,   пронизывающая  всю  поэму,  проявляется  прежде  всего  в  ее
многоплановой  жанровой структуре. В "Атта Троле" переплетаются две жанровые
традиции:  одна  восходит  к  ренессансной  поэме,  трактующей  в  шутливом,
озорном  духе  подвиги  высоких  эпических героев, другая - к средневековому
звериному эпосу.
     Звериные  маски,  издавна  служившие  формой  аллегорического выражения
человеческих  пороков,  обрели  свое  классическое воплощение и вместе с тем
новый  смысл  в сатирической поэме Гете "Рейнеке Лис" (1793). Примечательно,
что  современники  сразу  же  ассоциировали  поэму Гейне с комическим эпосом
Гете.  Так,  в  рецензии  на  отдельное  издание  "Атта Троля" (приложение к
"Всеобщей  газете"  от  2  апреля  1847  г.)  рецензент  писал:  "У нас есть
настоящий  Рейнеке,  и  слава  Богу!"  Были,  однако,  и  более близкие и по
времени,  и  по  художественным  особенностям  образцы  -  вспомним  хотя бы
"Житейские  воззрения  кота  Мурра" Э. Т. А. Гофмана, где пародийная техника
во  многом  предвосхищает  поэму Гейне. Возможно, наконец, что окончательным
толчком  для обращения к звериной маске послужил сборник "Сцены из частной и
общественной  жизни  животных"  ("Scenes  de  la  vie privee et publique des
animaux",  1842),  выпущенный группой французских писателей (в их числе были
Жорж  Санд,  Альфред  де  Мюссе  и  Бальзак)." Однако используя традиционный
прием  звериной  маски,  Гейне  коренным образом переосмысляет его, наполняя
совершенно      новым,      злободневным      содержанием,     в     котором
обобщенно-типизованные черты сочетаются с портретными зарисовками.
     Связь  "Атта  Tpoля"  с  шуточной  ренессансной  поэмой,  восходящей  к
"Неистовому   Роланду"   Ариосто,   текстуально   подтверждается  начальными
строфами  заключительной,  27-й  главы.  И не случайно местом действия поэмы
избрано   Ронсевальское   ущелье,  дающее  повод  для  комически-пародийного
сопоставления  Атта  Троля с Роландом (главы 4 и 24). Композиционный принцип
ренессансной  поэмы,  идущий  вразрез  с  канонами  классической  эпопеи,  -
переплетение   нескольких  независимых  друг  от  друга  сюжетных  линий,  -
присутствует  и  в  "Атта  Троле",  но в модифицированном виде, подсказанном
традицией  романтической поэмы XIX в.: сюжетная линия героя - его бегство из
плена,  возвращение  домой  и  гибель  -  перекрещивается  с  линией автора,
отправляющегося  на  охоту  за  Атта Тролем. Однако реальное наполнение этой
второй  линии сюжета совершенно самостоятельное: экзотический горный пейзаж,
пронизанный  романтическим  восприятием  поэта,  жанрово-бытовые зарисовки в
главах  11  -  14,  пародийная  22-я  глава (встреча с заколдованным мопсом)
создают  стилистическое  и  композиционное  разнообразие  авторской линии. В
центре  ее  стоит "сон в Иванову ночь" (главы 18 и 19) - картина дикой охоты
с фантастическим видением романтической возлюбленной - безумной Иродиады.
     Однако  в  отличие от ренессансной поэмы в "Атта Тропе" гораздо сильнее
ощущается   пародийное   использование  жанровых  и  стилистических  канонов
высокой  классической  эпопеи.  В  главе  4  сам автор подсказывает читателю
сопоставление  героя  с  Одиссеем, а глава 22 явно пародирует эпизод из 10-й
книги  "Одиссеи"  (приключение  на  острове  волшебницы Цирцеи, превратившей
спутников  Одиссея  в  свиней).  Ту  же  функцию несут и структурно значимые
стилистические  клише  высокого  эпического  жанра  -  украшающие постоянные
эпитеты,   развернутые   "гомеровские"   сравнения,   тут   же   разрушаемые
упоминанием  "звериных"  атрибутов  героя, мифологический аппарат, сниженный
реалиями  современного  быта.  Однако  пародирование  эпической  традиции не
является  здесь самоцелью, а лишь средством высмеивания других объектов, как
литературных, так и внелитературных.
     К  числу  первых  относятся,  в  частности,  "драма  рока" Грильпарцера
"Праматерь"  и  "Мавританский  князь"  Фрейлиграта,  присутствующий  в "Атта
Троле"   в  виде  эпиграфа,  многочисленных  пародийных  цитат  и  отдельных
сюжетных  реминисценций.  Так,  в главе 26, представляющей сюжетную развязку
поэмы-  встречу  автора  с  вдовой  Атта  Троля, черной Муммой, - неожиданно
появляется  герой  Фрейлиграта.  Гейне  использует  здесь  излюбленный прием
йенских   романтиков,   служивший   проявлением  "романтической  иронии",  -
совмещение   реального   плана  повествования  (прогулка  поэта  с  женой  в
Парижском  зоологическом  саду)  и художественной фикции - беседы с заведомо
литературным  персонажем,  да  еще к тому же другого автора. И все же ирония
Гейне  здесь  принципиально  отличается  от  "романтической  иронии" иенских
романтиков.  При всем субъективизме и кажущемся произволе "игрового" подхода
к материалу, она не разрушает, а лишь особым образом организует его.
     Важным    элементом    сатирической   "инструментовки"   поэмы   служат
многочисленные  пародийные  цитаты  из  Шекспира,  Лессинга, Шиллера. Помимо
общей  комической  функции  -  несоответствия,  возникающего  между  высоким
патетическим  стилем  этих  цитат и той ситуацией, в которой они выступают,-
они  несут  еще  и  вторичную нагрузку: Гейне высмеивает мещанское опошление
высоких  идей  и речений, превратившихся в устах филистера в набор банальных
общих мест.
     Наряду   с   пародийными   приемами   в  "Атта  Тропе"  присутствует  и
стилизация,  имеющая  целью  создание национального испанского колорита. Она
проявляется  прежде  всего  в  выборе  метрической формы поэмы: "Аттa Троль"
написан  четырехстопным нерифмованным хореем - размером испанских романсов о
Сиде.  Гейне  и  в  более  ранних  своих  стихотворениях не раз избирал этот
размер,  обращаясь к испанской теме (например, в стихотворении "Донна Клара"
и  некоторых  других).  Традиция  эта была знакома немецкой поэзии со времен
"Сида"   Гердера   -   блестящего   перевода   испанских  романсов  о  Сиде,
циклизованных  в  связное  эпическое  целое.  Сам Гейне в письме к издателю,
барону  Котта,  сравнивал  свою  поэму  с  "Сидом". Насколько плодотворной и
емкой   по   своим  художественным  возможностям  оказалась  для  Гейне  эта
"испанская"   форма,   свидетельствует   его   поздний   лирический  сборник
"Романсеро".
     Таким   образом,   в   "Атта  Троле"  сходятся,  как  в  фокусе,  самые
разнообразные  излучения  предшествующего  творчества Гейне - общественные и
литературные   проблемы,   волновавшие  его  в  период  создания  поэмы,-  и
намечаются  тенденции,  получившие  развитие  в  последнее  десятилетие  его
жизни.   "Атта   Троль",   впитавший   в  себя  сложную  и  многоступенчатую
литературную   традицию,   является   неповторимо  своеобразным  порождением
поэтического   сознания   середины   XIX   в.,  сознания,  усвоившего  уроки
романтизма  и  вместе  с  тем  преодолевшего  их.  Поэма,  объявившая  войну
обнаженной  тенденциозности и одновременно проникнутая актуальной тенденцией
в  высшем  и  глубочайшем смысле слова, пронизанная взволнованным лиризмом и
язвительной  насмешкой,  сохраняет  свое  звучание  и  силу  художественного
воздействия и для читателя ХХ столетия.
Книго
[X]