Книго

     -----------------------------------------------------------------------
     А.С.Грин. Собр.соч. в 6-ти томах. Том 6. - М.: Правда, 1980
     OCR & : Zmiy ([email protected]), 4 мая 2003 года
     -----------------------------------------------------------------------
     Это пролетело в Ножане.
     Но  прежде я должен объяснить, что страсть к путешествиям вовлекла меня
в  четыре  кругосветные рейса; совершив их, я с простодушием игрока посетил,
еще  кроме  того,  отдельно,  в разное время - Австралию, Полинезию, Индию и
Тибет.
     Но  я  не  был  сыт.  Что я видел? Лишь горизонты по обеим сторонам тех
линеек,  какие вычертил собственной особой своей вокруг океанов и материков.
Я  видел крошки хлеба, но не обозрел хлеба. Не видел всего. Всего! И никогда
не  увижу,  ибо  для  того, чтобы увидеть на земном шаре все, требуется, при
благоприятных   условиях   и   бесконечном  количестве  денег,  -  четыреста
шестьдесят один год, без остановок и сна.
     Так  высчитал Дюклен О'Гунтас. Этому вы поверите, если я вам скажу, что
для  того,  чтобы  пройти  решительно  по всем улицам Лондона (только), надо
пожертвовать три года и три месяца.
     Итак, я устал и проиграл. Я почти ничего не видел на нашей планете.
     Мое  отчаяние  было  безмерно. В таком состоянии в Ножане 14 марта 1903
г. я вышел на улицу из гостиницы "Голубой Кролик".
     В этот момент невиннейший ветерок змейкой промел уличную пыль.
     Под  ноги  шаловливому  ветерку бросился встречный малюсенький ветерок,
от чего поднялся крошечный пыльный смерчик и засорил мне глаза.
     Пока  я  протирал  глаза,  было слышно, как возле меня сопит и свистит,
временами  тяжело  отдуваясь, некий человек в грязном и лохматом плаще. Плащ
был  из  парусины,  такой  штопаной  и грязной, что, надо думать, побыла она
довольно  на  мачте.  Его  мутная  борода  торчала  вперед,  как  клок сена,
удерживаемая  в  таком  положении,  вероятно,  ветром,  который  вдруг  стал
порывист  и  силен.  На  непричесанной  голове этого человека черным шлепком
лежала  крошечная  плюшевая шапочка, подвязанная под подбородок обыкновенной
веревкой.
     Как  поднялась  пыль,  то я не мог толком рассмотреть его лицо... Черты
эти  перебегали,  как  струи;  я  припомнил  лишь  огромные  дыры хлопающих,
волосатых   ноздрей   и   что-то   чрезвычайно   ветреное   во  всем  складе
пренеприятной, хотя добродушной, физиономии.
     Мы  как-то  сразу  познакомились,  с  первого  взгляда.  Положим, я был
подвыпивши;  кроме  того,  оба  заговорили  сразу,  и к тому же я никогда не
слышал,  чтобы  у  человека так завлекательно свистело в носу. Что-то было в
этом  неудержимом  высвистывании  от нынешней капающей и скребущей музыки. И
он дышал так громко, что с улицы улетели все голуби.
     Он сказал:
     - А?  Что?  Эй!  Фью! Глаз засорил? Чихнул? Не беда! Клянусь муссоном и
бризом!  Пассатом  и  норд-вестом! Это я, я! Путешественник! Что? Как зовут?
Уы-Фью-Эой! Ой! А-а! У-у-ы!
     Я  не  тотчас  ответил,  так  как наблюдал охоту степенного человека за
собственным  котелком. Котелок летел к набережной. Оглянувшись, я увидел еще
много  людей,  ловивших  что  бог  пошлет:  шляпы,  газеты, вырванные из рук
порывом пыльной стихии; шлепнулся пузатый ребенок.
     - Ну,  вот...  -  сказал  Фью  (пусть  читатель  попробует величать его
полным   именем   без  опасности  для  языка),  -  всегда  неудовольствие...
беготня...  и никогда... клянусь мистралем, ну, и аквилоном... никогда, чтоб
тихо,  спокойно... А хочется поговорить... уы... у-у-у... по душам. Нагнать,
приласкать.  А ты недоволен? Чем? Чем? Чем, клянусь, уже просто - зефиром, с
чего начал.
     Кто  объяснит  порывы откровенности - искренности, внезапного доверия к
существу,  само  имя  которого,  казалось, лишено костей, а фигура вихляется
как  надутая  воздухом.  Но  сей бродяга так подкупающе свистел носом, что я
сказал все.
     Фью  загудел:  "Ах  так? Клянусь насморком! Клянусь розой ветров! Везде
быть?  Все  видеть?  Из  шага  в  шаг? Все города и дома? Все войны и пески?
Забрать  глобус  в  живот? Ой-ой-ой-ой! Фью-фью! Это я видел! Я один, фью! И
никто  больше! Слушай: клянусь братом. С тех пор, как существует что-нибудь,
что  можно видеть глазами, - я уже везде был. И путешествовал без передышки.
Заметь,  что  я  никогда  не  дышу в себя, как это делаете вы раз двадцать в
минуту.  Я не люблю этого. Хочешь знать, что я видел? Как раз все то, что ты
не  видел, и то, что ты. Что англичане? Дети они. Возьми проволоку и уложи в
спираль  вокруг  пестрого шара от полюса до полюса, оборот к обороту - это я
там  был! Везде был! Помнишь, когда еще не было ничего, кроме чего-то такого
живого,  скользкого  и  воды?  И  страшнейших  болот, где, скажем, тогдашняя
осока  толщиной  в  мачту.  Ну,  все  равно.  Я  путешествовал  на триремах,
галиотах,  клиперах, фрегатах и джонках. Короче говоря, на каком месте ты ни
развернешь книгу истории..."
     - Жизненный эликсир, - сказал я, - ты пил жизненный эликсир?
     - Я  ничего  не  пью.  И ты не пей. Вредно! Клянусь сирокко! Пей только
мое  дыхание.  Слушай  меня.  Я  врать не буду. Хочешь? Хочешь пить дыхание?
Мое! Мое! Клянусь ураганом!
     Мы  в  это  время  подошли  к  набережной,  где  немедленно,  на разрез
течению,  бросился  по  воде  овал  стремительной ряби, а плохо закрепленные
паруса  барок,  выстрелив,  как  бумажные  хлопушки, выпятились и уперлись в
воздух. Крутая волна пошла валять лодки с борта на борт.
     - Да, выпить бы чего... - пробормотал я.
     В  тот  же  момент  пахнуло нам в лицо с юга. Странный, резкий и яркий,
как  блеск  молнии,  аромат коснулся моего сердца; но ветер ударил с запада,
дыша  кардифом  и  железом;  ветер повернул ко мне свое северное лицо, облив
свежестью  громадного  голубого  льда  в  свете  небесной разноцветной игры;
наконец,  подобный  медлительному  и глухому удару там-тама, восточный порыв
хлынул в лицо сном и сладким оцепенением.
     Вдруг  вода  успокоилась, облака разошлись, паруса свисли. Я оглянулся:
никого  не  было.  Только  на горизонте нечто, подобное прихотливому облаку,
быстро  двигалось  среди  белых,  ленивых  туч  с  вытянутым вперед обрывком
тумана,  который,  при  некотором  усилии  воображения,  можно  было  счесть
похожим на чью-то бороду.
     Ах,  обман!  Ах, мерзостный, все высмыгавший, все видевший пересмешник!
О,  жажда,  ненасытная жажда видеть и пережить все, страсть, побивающая всех
других  добрых  чертей  этого  рода!  Ветер,  ветер! С тобой всегда грусть и
тоска.  Ведь  слышит  он  меня и стучится в трубу, где звонко чихает в сажу,
выпевая рапсодию.
     Шалун! Я затопил печку, а он выкинул дым.

     Путешественник  Уы-Фью-Эой.  Впервые  -  "Красная  газета",  веч. вып.,
1923, 31 января.
     Пассат - постоянный северо-восточный ветер.
     Зефир - здесь: теплый западный ветер.
     Мистраль - холодный северный или северо-восточный ветер.
     Аквилон - сильный северный ветер.
     Триремы - у древних римлян - суда с тремя рядами весел.
     Кардиф  -  здесь:  уголь  -  от английского города Кардиффа, известного
угольными шахтами.
                                                                    Ю.Киркин
Книго
[X]