Майкл ГРЕЙ

КОМНАТА УЖАСОВ – 2

 

Перевод с английского И.Левшина

 

Глава 1

 

Грязный свинцовый пол холодит голый живот Полы. Неглубокая рана от левого соска идет вниз, переводит в рваную, выгнутую дутой бороздку под мягкой грудью девушки. Крови немного, но больно. Это от битого стекла: пивную бутылку уронили на пол и раздавили. Девушка подумала: Может, в ране застряли осколки? Смешно даже. Днем Пола добрых полчаса провела перед большущим зеркалом. Полчаса на складочки и оборочки — решить не могла, сколько показать. Гаремный костюм, конечно, должен быть откровенным, но и репутацию надо блюсти. Она ведь секси-шустро-соблаз-нительная. Секси и шустрая — так ребята говорят, а соблазнительная — это из последнего номера Жестокого романса. Настанет день, и парень назовет ее соблазнительной. Или мужчина. Тут, однако, грань, тонкая грань между секси и обычной дешевкой. Девушке надо заботиться о своей репутации. И вот бретелька отскочила, лифчик — в сторону, а ей — хоть бы что! Потеха! Вот потеха. Спасаемся истерикой. Такие вот глюки. Глюки и все. Кошмарики начались. Как хочется в это поверить. Приторчала малек, крыша поехала. Обкурилась, никогда столько не курила и не пила, плюс такое количество колес сразу. Халява! Да еще и в ханку подмешали что-то — ясное дело. Немножко выпить, травки покурить — Пола после этого всегда в форме: непринуждена. Уж лучше б было именно так: а то придется поверить, что все происходящее — правда. И тщедушный Джейми Халифакс все это проделал на самом деле. На самом деле вытащил на блестящем острие серпа живые, пульсирующие кишки своей собственной матери. На самом деле насадил своего брата на плохо оструганный деревянный кол. На самом деле содрал нежную кожу с незнакомой голой девушки, превратив ее в кусок сырого алого мяса с желтыми прожилками сочащегося жира. Карий глаз повернулся в ее сторону. Оно ее разглядывает! А на Поле тонкие газовые шаровары сеточкой. Соблазнительный вид. Только она хотела бы соблазнить Арнольда, а не эту гадину, для которой она только порция мяса и все. Кто-то наступил на Полу, нарочно наступил, не один из гостей, не из их компании. На нем черный развевавшийся плащ. Джейми! Прорывается к выходу. Девушка поднялась, схватила парня за руку — то, что левая грудь голая, ее уже мало заботило. Джейми повернулся, что-то сказал, расслышать невозможно: гвалт дикий. Кто-то орет, кто-то молится, а у кого-то бульканье из глоток, и все это многократно отражается Свинцовыми стенами. Джейми поднял руку. Серп! Он окропил Полу красной теплой влагой, сталь врезалась в лицо. Пола скорчилась, зажала рот рукой. Острые осколки передних зубов, десна онемела, хлынул липкий, соленый, тошнотворный поток. Девушка упала, ударилась о стойку. Заляпанные кровью пальцы ухватились за скатерть. Она взглянула на руку, и губы разжались, выпуская кровь. Потом боль разом ударила в лицо. Руку свело. Пола опустилась на колени, чувствуя, что вот-вот рухнет. Скатерть — за ней, вниз. Чаша с пуншем и мерцающий канделябр свалились на пол, свечи гасли в разлитой жиже. Лужа доползла до колен девушки, лизнула, тонкая ткань впитала влагу. Коленная чашечка почувствовала мокрый липкий холод. Пола от Сзади раздался грохот. Девушка повернулась. Дверь. Металлическая безжалостная плита опускалась. Пола рванулась что было сил вперед, в закрывающуюся щель, но успела просунуть лишь пальцы: край плиты расплющил суставы. Изящные, тоненькие ее косточки размозжило разом, с хрустом, на пол брызнуло. Рука в ловушке, как в фильмах: под колесом стоящей машины.

Оно поднялось на задние ноги, оторвавшись от своего кушанья. Шмат темного мяса, что-то вроде печени, вывалился у Него изо рта и влажно плюхнулся на пол. По всему Его телу прошла судорога, Оно ударило в дверь. Звук был такой, будто кто-то гигантской ногой наступил на тысячу разом хрустнувших жуков. Оно заскребло по полу всеми ногами одновременно. Передние скрежетали по свинцу, оставляя бороздки, в то время как задние рвали мясо и кожу распростертого тела Полы — пытались найти точку опоры. Оно взвыло от ярости. Такого высокого тона никому из присутствующих в Комнате слышать не доводилось, разве что одной, самой молодой здесь девушке, но и та от шока уже впала в обморочное состояние. Холодная ярость. За свою долгую жизнь Оно попадало в ловушку три раза. Первый раз — естественным образом, второй — усилиями Эфраима, и вот теперь поймано его далеким отпрыском. Оно в преддверии грядущего голода пока попирует, но будет и на его улице праздник. Сколько их еще здесь замурованных, человеко-блюд! Семнадцать, но Оно считать не умеет. Их надолго хватит. Сколько страданий тела и духа можно будет еще посмаковать! Оно сыто сейчас, а надо, надо питаться, нужно разд... Есть в этом какой-то особый, резонирующий, шизофренический ужас, он переполняет жертву, когда стеклянные когти скользят по ее лицу и полый сосущий язык проникает в ее глазное яблоко, жидкость уже высосана, а осторожный кончик языка проникает дальше, глубже, ощупывает лобные доли пульсирующего от страха мозга. По ту сторону двери лежали два отрубленных пальца. Два силовых кабеля — для группы и для прожекторов, освещавших жутковатое джеймино шоу — корчились, брызгались бледными голубыми искрами. Когда Эфраим, еще в сорок седьмом, проводил в Комнату электричество, то использовал провода в предназначенных для этого оплетках. Они шли под полом. Эфраим, пользуясь оцинкованными скобами, которые забивают молотком, крепил провода в изолирующей ткани прямо к несущим деревянным балкам под Комнатой. Провод повредили только в одном месте, там Баунти поддевала монтировкой панели, когда безуспешно охотилась за сокровищами. За сорок лет изоляция на проводах истлела. Пробки находились в деревянном шкафу рядом с верстаком, там, где Брайер размозжил себе палец. Предохранитель был только один. В чулане, за стеной комнатки, где Эфраим имел обыкновение сочинять свои зашифрованные правила, проскочила искра. Ткань начала тлеть. Мелькнул язычок пламени. Промежуток между дощатыми переборками успешно сыграл роль дымохода. Пол под Его животом становился теплым. Слишком теплым. Свечка, погашенная струей крови, начала Монстр выронил корчащееся человеко-блюдо, вонзил коготь в основание его черепа. Блюдо успокоилось. С проворством насекомого заметалось Оно от жертвы к жертве, стаскивая живых и мертвых в одну стонущую, корчащуюся кучу. Лужа из пунша высохла, превратилась в липкое пятно, свечки растеклись чистенькой лужей. Оно кружило по Комнате. Десятки специальных прядильных желез по бокам прозрачного тела чудовища извергали быстро застывающую тягучую массу. Куча брыкающихся тел быстро оформлялась в грубо укутанный в белое конус. Высохшие фитили свечек лежали на полу: последний воск испарился. Потолок распух, провис. Оно взбежало по склону своего гнезда из человечины на вершину и зарылось внутрь. Тела в основании начали пригорать, начали тлеть давно уже потерявшие вид хеллоуиновские костюмы. В верхнем углу свинцовая обшивка дрогнула. Потекла. Нагретый воздух вырвался наружу. Внутрь засосало холодный. Пары, заполнявшие Комнату, воспламенилсь. Чудовище завертелось, разрывая все вокруг себя зубами и когтями, скрепляя липкой массой разодранные плечи, искромсанные ноги, головы с болтающимися клочьями кожи. Паутина твердела. Внутри новой оболочки Оно съежилось, на мгновение оставив зазор для связи своего претерпевающего быстрые метаморфозы тела с внешним раскаленно-враждебным миром. Капли расплавившегося металла, попадая на кучу, шипели и застывали, испаряя оставшуюся в телах жидкость. Комната содрогнулась. Несущие деревянные балки накренились, подались. Середина пола сильно прогнулась. Гнездышко монстра соскользнуло во впадину, в шипящий слой жидкого человеческого жира. Кокон обволокло расплавленным свинцом. Пол провалился. Защищенное слоем человечьего мяса, Оно вместе с ливнем расплавленного металла ринулось через дыру вниз. Там, в подвале, под ревущей домной, в которую превратился дом, было холодней. Когда дом рухнул, свинцовый ком насадило на десяток крепких полуобгоревших бревен. Одна здоровенная балка проткнула освинцованный клубок почти до середины и чуть не задела монстра. Прибыла пожарная машина. Припозднившиеся мощные водяные струи пробили узкие стены из древесного угля. Свинцовая масса недевольно зашипела, свернулась, застыла. Дубовое бревно потушили, обуглившийся его конец торчал из кома под углом сорок градусов. То, что оставалось от дома, рухнуло, слиток-склеп был погребен в подвале.

 

Глава 2

 

Дождь лил вовсю. Когда он выходил из дома и садился в машину, стоял тяжелый, густой туман. Его кудрявые волосы лоснились, борода блестела. Ролло подал чуть вправо, прямо в лужу. Ролло любил дождь. Он встал в четыре утра, чтоб впустить в спальню чистый сырой воздух. Уютное тепло кровати, лицо чувствует легкое прикосновение холодной влаги — с чем еще это сравнишь? Больше всего Ролло любил сидеть у полуоткрытого окна или на старомодном крыльце, когда настоящая гроза расходилась как черт по бочкам. Мужчина дотянулся до правой дверцы и приспустил стекло. Брызги, влетая через щелку, пятнышками оседали на голубой коже сиденья, иногда, ласкаясь, долетали до щеки. Ролло понюхал воздух. Электричество. Отдает медью, что ли. Еще, чего доброго, молния ударит. Улица Кленов, 16. Направо. Опять потянул воздух. Походным костром пахнет. Значит, сюда. Огромные клены, пурпурные короли осени, склонили над машиной мокрые шевелюры. Сейчас самый насыщенный цвет у — красный, это, видимо, заморозки со среды на четверг постарались. Скоро деревья со своей листвой распрощаются.

В конце улицы — хаос. Там, где была просторная кольцевая дорожка перед домом, теперь — изрезанная, изуродованная колеями грязная масса. Поперек стриженного газончика — глубокие рытвины. На гравии, между дорожкой и тем местом, где стоял дом, остались белые, хрустящие под ногой пятна. Куда ни глянь, везде масляные пятна, рытвины, уголья, битое стекло. Почерневшие сломанные доски торчали, как зубы, по краям ямины, образовавшейся на месте сгоревшего дома. Пожарные уехали. Одна пожарная машина боком саданула клен, последний из длинного ряда. Он так и остался стоять с зияющей раной. Края ее ощетинились щепками, волокна — как пух. За ним стоял красно-белый автомобиль управления пожарный службы: три колеса на траве, одно — на гравии. Машина увязла в грязи по самую ось. Под тентами сбились плотные кучки горожан: плачущие женщины, мужчины со стиснутыми зубами. Скорая стоит рядом с Фредди. Быстрая и удобная пища. Под ярким ее балдахином? Ролло вырулил между скорой помощью и грузовиком с едой. Один из жующих взглянул на него, слизнул красный сок с подбородка. Ролло подождал. Никто не подошел к нему. Дождь лил. Люди со скорой бросили использованные салфетки в грязь. Из окошка яркого кузова машины сочился аромат кофе. Ролло поднял воротник куртки и перелез поближе, на пустое сиденье.

— Кофе, большой, черный. Без сахара.

Фредди, сухой и теплый Фредди, склонился над своей блестящей кофеваркой.

— Шеф полиции где? Не знаете? — спросил Ролло.

Фредди отсчитал сдачу и указал подбородком: мол, там, впереди.

Фургончик шефа полиции стоял задом к провалу. Полицейский в ярко-желтом макинтоше держал большой зонт над шефом, сидевшим на откинутом заднем бортике.

— Мистер Гилдер? — обратился Ролло.

Гилдер покосился на заговорившего сквозь струи дыма, дрейфующие вокруг болтающейся на губе сигареты. — В чем дело, сынок?

— Вы посылали за мной? В Университет. Университет Харлоу Шуберта.

— А-а. Астролог?

— Астроном. Да нет. Физик я. Читаю курс физики. Астрономия — мое хобби. У нас нет штатной единицы астронома, а я ближе всех к этому предмету.

Гилдер хрюкнул.

— Понимаешь, значит, в кометах? — Сигарета качнулась, пепел упал.

— В метеоритах,  — кивнул Ролло. — Я так понял, вы решили, что тут метеорит свалился.

— Метеоры.. Кометы.. Не один черт?

— Не один. Отнюдь. Во-первых.. — Тут до него дошло, что это не было вопросом. — С чего вы взяли, что тут метеорит?

Гилдер выплюнул окурок, тряхнул мятой пачкой, доставая новую сигаретку, прикурил от головешки. Вода в луже у ног полицейского приобрела желто-никотиновый оттенок от плавающих в ней разлохмаченных окурков.

— Иди, посмотри,  — приказал Гилдер, махнув в сторону дыры.

Ручейки свежей дождевой воды устремлялись к пепелищу, выгибаясь дугой на коварном краю ямины. Ролло спрятал кулаки в карманы куртки и посмотрел вниз. Поначалу он вообще не мог ничего разобрать в мешанине обломков. Торчала бутылка из-под пепси с отбитым горлышком. Неопределенная часть одежды серого цвета дрейфовала, поддерживаемая на плаву вздувшимися пузырями. Валялся квадратный белый холодильник с языками гари, помятый, перекошенный. Книжка со сломанным корешком и вываливающимися страницами вертелась в медленном водовороте. Высовывались из воды гире причудливые чугунные ножки. Вокруг одной обмоталось полотенце. Ванна,  — догадался Ролло. Каких-нибудь двадцать четыре часа назад все было домашним, уютным, кому-то нужным. Кто-то читал книжку, наливал из бутылки, поправлял перед зеркалом кофточку, наполнял ванну, доставал продукты из холодильника. В середине все было перемешано: почерневшие доски, куски проволоки, гнутые трубы, поломанные картинные рамы. Венчал все мятый лист ржавой жести, под ним находилась часть какого-то механизма: шестерня с гнутыми зубцами, застрявшая в.. В чем? Слиток. Металл: оплавленный, застывший, местами — в оспинах, местами — гладкий. Черепица с крыши, горелые доски облепили покатые стороны, скрывая его форму и размеры.

— Не метеорит,  — доложил Ролло Гилдеру.

— Откуда это видно?

— Большой слишком.

— Ну и что?

— Дерево видите? — Ролло показал на обожженный клен.

— Дальше что?

— Стоит себе.

— Ну.

— Если б это был метеорит такого размера, то он бы свалил это дерево за милую душу. И следующее. И так на много метров вокруг.

— Дуришь меня, сынок?

Ролло погладил свою влажную бороду тыльной стороной ладони. — Нет, начальник. С полицией я никогда не шучу.

Гилдер хрюкнул.

— Ну и что это?

— Не знаю.

— Ты ученый или кто? Иди, посмотри.

До края объекта оставалось метров пять. Самая длинная доска была метра четыре. Ролло стал прикидывать. Длинная доска пересекала угол ямы. Физик взял другую и уложил ее на пружинящую середину первой, перегородив оставшуюся часть ямы. Импровизированный мост качался при каждом шаге. Ролло продвигался медленно, крошечными шажками. Дальний конец шаткого мостика вел к металлической глыбе. Доска так и норовила выскользнуть из-под ног. Ролло хватал руками воздух. Доска опять сдвинулась. Потом заскользила, дальний конец ушел под воду. Наклон значительно увеличился, стало Ролло поскользнулся, однако на доске удержался. Он начинал испытывать к Гилдеру чувства не самые теплые. По щиколотку в жиже, не имея твердой опоры под ногами, Ролло склонился над глыбой. На поверхности имелись отметины двух типов. Одни — черненые, другие — чистенькие. Из чего ученый сделал заключение: пока масса была мягкой, полурасплавленной, в нее попадали как капли воды, так и зола. Сизая твердая масса явно не была стальной. Ролло порылся в кармане в поисках ключей. Рябая поверхность процарапывалась легко, поддаваясь и стали, и бронзе. Молодой ученый развернулся и встал на четвереньки. Не смущаясь, он двинулся в обратный путь. — Свинец,  — доложил физик,  — свинцовая глыба.

— Ну и как она сюда попала? — Гилдер глянул на измазанные в грязи коленки Ролло.

— Не знаю. У старых домов бывают крыши со свинцовым листом.

— Жидкий свинец скатывается в шарики и катается ртуть. С чего бы ему сплавиться в один-единственный ком?

— Свинцовые водопроводные трубы?

— Опять же.

— Что же он, с неба упал? С самолета?

— Нет. Исключено.

— Тогда что?

Ролло вытер руки о штаны. Все равно стирать придется.

— Тайник? Может, кто-то припрятывал свинец? Кто здесь жил, кстати?

— Старик. Эфраим какой-то. Помер. Наследники заселились, совсем недавно.

— Эксцентричный старикан?

Гилдер отхлебнул дымящийся кофе, смял в кулаке стакан, швырнул его в табачную жижу. Закурил еще одну сигарету.

— Может, и так. Ага. Эксцентричный старикан свинец припрятывал. Мне это нравится. А зачем?

— Что зачем”?

— Зачем свинец-то? Он богатый был. Зачем ему понадобился свинец?

— А я откуда знаю?

— Догадайся.

Ролло потянул себя за ухо.

— Бомбоубежище?

— Из свинца?

— Радиация. В шестидесятых многие себе бомбоубежища строили.

— Отлично, парень! — Ролло сложил руки и замолчал. — Соображаешь,  — продолжал Гилдер. — Еще пару вопросиков и прикрываем дело. Первый: трупы.

— Трупы?

— А что, не заметил? Трупов-то нет нигде.

— Я полагал, их все убрали.

— Ученый, елки! Полагал он! Нет. Ни одного так и не нашли. В свинце, наверное. Похоже, вечеринка проходила в убежище. Все оказались в ловушка Кроме одного. Машины нет. Мы еще не знаем, кто именно сбежал. Машину пока не нашли. Теперь вопрос: в каком состоянии находятся тела внутри?

— Ну, собственно.. никаких тел не будет. — Ролло потер нос. — Свинец плавится при трехстах с лишним по Цельсию... Триста двадцать семь и..

— Это сколько по-нормальному?

— По Фаренгейту? Шестьсот.. — Ролло вытащил из нагрудного кармана логарифмическую линейку.

— Что это?

— Линейка. Калькулятор.

— У моего пацана есть. Ничего общего. На солнечных батарейках.

— Это старый.

— Потрясающие штуки япошки делают.

— Это — немецкая.

— И фрицы. Ладно. Ты сказал, шестьсот с лишним. — Шестьсот целых и..

— Моя старуха жарит в духовке при четырехстах. Прожарились они там что надо, ребятки, а?

Кулаки Ролло сжались в карманах куртки.

— Прожарились?. Я говорил, свинец плавится при трехстах двадцати семи. Внутри, когда все плавилось, было гораздо больше. Семьсот, восемьсот.. до тысячи градусов. При остывании там образуются чудовищное давление и конвекционные токи. Даже кости должны кальцинироваться.

— Кальцинироваться?

— Выгореть. В известь превратиться.

— Так. А осталось что?

— Примеси. Примеси в свинце.

— И никаких.. кусочков?

— Нет. Кусочков никаких.

Гилдер потер руки.

— Последний вопрос. Во сколько обойдется вытащить эту свинцовую глыбину?

— Я не инженер.

— Ты ученый или нет?

— Ну.. ладно. Сначала надо осушить яму. Может, сама высохнет, если дождь перестанет. Потом понадобится кран.

— Сколько это весит?

— Можно только догадываться.

Гилдер ждал.

— Тонны. Тут... э-э... пятьдесят.. сто кубических футов. Сдельный вес — одиннадцать и триста сорок четыре тысячных. Раза в полтора тяжелее железа. Считай, тон двадцать, как минимум. Но это так, догадки. Всего-то не видно, может, она гораздо больше. И потом, может, свинец не чистый: оксиды, красный свинец, кристаллы углерода — масса примесей. Когда пол провалился, все потекло в одну дыру, вроде воронки, наверное, там что угодно может быть.

Гилдер вытащил еще одну сигарету. Полицейский в форме перехватил зонтик в другую руку и поднес зажигалку. — Тяжеловато... да и дороговато поднимать-то, а?

— Конечно.

— А тела все равно не восстановишь, так?

— Так.

— Хорошо. Держим в уме. Бомбоубежище — слишком большой вес, не стоит того, так?

— Да, но...

— Сегодня вечером на чрезвычайном заседании — в Городском собрании. Придешь в восемь: ты — эксперт.

— Но я не эксперт..

— Уже эксперт. Видишь, сынок, как выходит... В случаях стихийных бедствий Городское собрание оплачивает счета похоронным службам через полицию. Теперь смотри: ну вытащим мы эту свинцовую чушку из ямы, порежем на двадцать-тридцать кусочков, положим каждый в свой собственный гроб и похороним в своей могилке. Ну и что? Непонятно. И дорого. Очень дорого. Похоже, лучше похоронить всю эту хреновину как она есть. Разумно. И дешево. Ты только повторишь все, что здесь говорил мне, лады? С меня причитается. Гилдер не забывает своих друзей. В следующий раз, как прилепят тебе квитанцию за неправильную парковку, сошлись на меня. Идет?

Ролло побрел назад к машине. На лужи он уже не обращал внимания. Физик уже выезжал, когда пожилая женщина остановила его, постучав по стеклу. Лицо у нее было такое, будто его в темноте лепили. Ролло опустил стекло: — Слушаю вас.

— А все цветы, молодой человек. Говорила я им: никаких цветов, никаких растений. Правила есть правила. Взяли и принесли цветы. Говорила же: никаких цветов.

— Ах-ах. Да что вы говорите.. — Ролло отъехал.

Ролло надо было вернуться к ритуальным службам. Он — вроде ответственного, так, кажется? Он миновал пораненное дерево (до раны никому нет дела) и запарковался в конце ряда частных машин — у служебных автомобилей свое место стоянки: отгорожено веревкой. Там стояли длиннющий кадиллак мэра, красно-белая пожарная Маршала и фургончик Гилдера. Последние две — пустые, а вот про машину мэра ничего нельзя сказать: темно-синие стекла. Родственники собрались в две кучки: справа — католики, все в черной униформе, слева — протестанты, в черном, сером и темно-синем. Обе поминальные службы — Ролло взглянул на часы — должны начаться минут через десять: одновременно. Чье-либо первенство недопустимо. Ролло открыл дверцу машины и застыл в нерешительности, с ногой на весу. Старушка стояла на краю ямы. Она вглядывалась в глубину, кулаки на бедрах, локти торчат в стороны. Ни дать ни взять птеродактиль, собирающийся взлететь. Голова повисла между приподнятыми плечами и медленно раскачивается из стороны в сторону на складчатой шее. Наконец старуха подняла голову и потрясла поднятыми кулаками, пригрозив небу и богам неприятностями. Она отошла. Резиновые боты под подолом черного из грубой ткани платья, вылезающего дюймов на шесть из-под коричневого плаща. Ролло взял зонт и подошел к освободившемуся краю. Доски убрали, укрепили стенки. Убрали мусор, холодильник, ванну.. Дождь покрывает оспинами прозрачную водяную поверхность, на которой плавают цветы: слева — гортензии, справа — лилии. Соответствующие венки беспомощно висят на специальных штырях, воткнутых в холмик. Головки цветов или поникли под дождем, или медленно рассыпаются в воде. Позади родственников терпеливо ждут мокрые грузовики, полные чистенького дерна, бульдозеры. Водители покуривают себе с независимым видом. Напротив того места, где стоял Ролло, устанавливали переносную деревянную трибуну, прилаживали навесы. Желтые крашеные сиденья, никакой обивки. После церемонии мэр произнесет внеконфессиональную эпитафию. Молоток звякнул по последнему куску металлической трубки, конструкция готова. Словно сигнал прозвучал: обе службы начались. Пребудь со мной состязалось с Аве Марией в сопровождении портативного органа. Аве Мария пока выигрывала.

— Явный перевес!

Ролло думал так же, поэтому какое-то время прошло, прежде чем он откликнулся. Говорила женщина в плаще, туго перетянутом поясом, на голове у нее была шляпа Феодора. Ролло заглянул ей в глаза сквозь очки, покрытые вуалью дождевых крапинок.

— Католики числом, протестанты — умением.

— А вы за кого болеете? — Женственность ее голоса сочеталась с напористостью.

— Вне конфессий.

— Вы Ролло Дернинг, не так ли?

— Да. Мы знакомы?

— Сэксони. Клэр Сэксони, Монитор”.

— А-а, пресса? Репортер?

— Верно. Я вас видела во время слушаний.

— О-о.

— Вид у вас был не слишком счастливый. Казалось, у вас было что сказать, но вы решили все оставить при себе.

— Нет. — Ролло ткнул носком неказистого башмака в грязь. — Пожалуй, нет.

— Пожалуй, нет?

— Не то, что вы думаете. Видите ли.. — Ролло по правил свой макинтош. — Вы когда-нибудь.. трудно объяснить.

Я слушаю.

— Ну.. Может, у вас случалось: вот вы собираетесь что-то сделать, так как это необходимо.. Но тут кто-то говорит, чтобы вы это сделали.

— Конечно, бывает.

— Что-то в этом роде и было. Все мои показания, все, что я говорил про тела там и прочее,  — все это правда, но..

— Но?..

— Но это они хотели, чтобы я так сказал, вот что меня злило.

— “Они давили на вас?

— Нет, вроде. Прямо — нет. Это было как... Ну, когда я говорил то, что нужно, они одобряли. А на остальное, что я говорил, внимания не обращали, не слушали. Не то, чтобы давили, а..

— А что вы еще говорили?

— Не знаю. Вроде ничего. Только, понимаете, какое-то неудобство, что ли, от всей этой истории. Разве ж это показания?

— Нет. Даже не сюжет.

— Сожалею. — Он пожал плечами.

Она повернулась, чтобы уйти.

— Ладно, что толку здесь болтаться. Стройплощадка, а не похороны. Поеду-ка лучше в Драммонвиль.

— Драммонвиль?

— Они нашли парня, который пропал.

— Ну-у?

— Сын из той семейки. Странный случай. Разбил машину о телефонный столб. На дороге — никого. Единственное дорожное происшествие. Погиб бы, да на нем было что-то вроде шлема — от хеллоуиновского костюма. Это и спасло ему жизнь. Сейчас парень в больнице.

— Вот и выяснится, что там стряслось, прав я был или нет насчет бомбоубежища.

— Может быть.

Может быть?

— Амнезия у мальчика. Он к тому же наследник. Мать умерла, брат — умер: все достается ему. А тут амнезия. Официальная версия: кто-то подмешал в напитки ЛСД на вечеринке. Все впали в наркотическое опьянение, как-то получился пожар. Молодой Джейми Халифакс так поражен, ошеломлен, что удирает оттуда — уезжает. И ударяется в столб. Но он — единственный наследник.

— И это кажется вам подозрительным.

— Работа такая.

— Вы же не хотите сказать, что подросток убил всю семью и своих школьных друзей, чтобы наложить лапу на семейное барахло?

— И не такое бывает. Бомбы в самолеты подкладывают, чтобы избавиться от супруга и получить страховку, да мало ли что.

— Леди, у вас нехорошие представления о жизни.

— Работа.

Клэр ушла. Под легким моросящим дождем Ролло дождался, пока последний ковш земли опустят, заровняют, навсегда скрыв серую глыбу. Он так и не заметил бревно, торчащее из свинца под утлом сорок градусов. Никто не заметил.

 

Глава 3

 

Три сотни акров, просторных, ровных. Город, на глазах разросшийся из городка, словно притягивал деньги, как перезревшее яблоко. Пластикорп уже перенес сюда свое Центральное отделение. Утвердился триумвират сцепленных друг с другом империй: Рестораны тикса”, “Слатс & Спайкс уорлдуайд и Уайлд Кард Инкорпорэйтед. Множество компаний образовалось здесь, много больше, чем в подобных городах, одна из них приобрела заброшенную военную авиабазу и переоборудовала ангары в киностудии. Что там делалось — от широкой публики держали в секрете. Город процветал, разрастался. Новая больница, щедро дотируемая Пластикорпом, новые библиотеки, зоны отдыха, бассейны. Бум ресторанного бизнеса. Построены два торговых гиганта: Торговый и Увеселительный пассаж Ксанаду”, “Отели Великого Хана — Цены на недвижимость росли и росли без каких-либо признаков стабилизации. Монитор обзавелся разделами финансы и стиль жизни, потом появился дейли. График состязаний в гольф становился более насыщенным. Солнце сияло на улицах Ридж-Ривер. Бедные остались бедными. Что касается тех, у кого имеется талант продавать, то они..

Доходы, поступающие в ваше распоряжение, увеличиваются, у вас становится больше вещей. Больше вещей — требуется больше помещений. Старое перестраивается: трущобы снесли, поднялись высотные здания. Город оставался ненасытным, поглощая большие территории. Три сотни акров, ровных, просторных. Земли для первоочередной застройки. Пять с лишним лет, однако, понадобилось для того, чтобы первый землемер наконец пробрался сквозь высокие густые травы. Формальности, связанные с наследованием, заняли год. G. & D. Недвижимость и инвестиции по суду курировали эти дела. Имела место некоторая задержка из-за юридических сложностей. В деле имел интерес старик садовник, Вуди, но его так и не нашли. Наконец, суд постановил считать его умершим, предположительно погребенным в свинце. Наследник был еще слишком молод и содержался в санатории. В конце концов Джейми Халифакс достиг совершеннолетия и обрел дееспособность. Он хотел, даже очень хотел. В конечном счете — и это не явилось ни для кого сюрпризом — счастливым покупателем стала Уайлд Кард инкорпорэйтед. Два главных условия были приняты. Застройщик согласился на то, что в парке будет воздвигнут Мемориал Школы, жилые постройки будут строиться не ближе ста пятидесяти футов от него и что Колдовской Холм будет передан в общественное пользование. Улицу Кленов расширили, улучшенное покрытие подняло ее сразу на несколько рангов, вдоль нее появилось множество сервисных пунктов. Проложили и новые дороги. В самой отдаленной части владения землю поделили на участки, площадью по акру каждый. Южную часть участка отдали под коммерческую зону. С внешней стороны, надвигаясь, росли дома. Акр за акром, медленно приближалось строительство к Мемориальному Парку.

К Нему.

Последним шагом стал персональный проект Питера Уайлда: Гексаген”. “Гексаген должен был вырасти из земли пятьюдесятью этажами солнцезащитных стекол и меди. Подножие его должно быть ровно в ста пятидесяти футах от центра Мемориала. Название оправдано гексагональной формой. Каждый этаж, исключая первый, с рекреационной зоной, вместит двенадцать квартир-люкс, из которых шесть будет просторными, шесть — настоящими хоромами. Последние использовали дополнительную площадь шестиугольных выступов. Законченное сооружение представляло собой сверкающий многофасеточный кристалл. Поговаривали, что он походит на глаз насекомого. Линия, проведенная через сдобренную ферментом подстилку из гноя, венчающую Его кокон, и далее вдоль медленно разрушающегося дубового бревна, прошла бы сквозь восемь квартир, шесть холлов, шахту лифта, один гимнастический зал и бассейн. Его разум контролировал сей воздушный путь, встречая, однако, лишь пустоту... Пока ячейки не начали распродаваться.

 

Глава 4

 

Бэрр натянул плавки и надел халат. Ему уже мерещился запах хлорки. Сунул широкие ступни в тряпичные шлепанцы. Прихватил с туалетного столика часы. Ключ от квартиры опустил в карман. Пожалуй, все. Его квартира находилась рядом с лифтом — Бэрр не любил коридоры, даже широкие. Он коснулся рукой двери, покрытой защитной пластиной, расправил могучие плечи и направился к лифту. Уже из-за одного этого он въехал бы в Гексагон: лифты просторные, окна от пола до потолка — вот уж действительно открытость. Есть здесь и роскошный бассейн. Для клаустрофоба средних лет, любителя поплавать — вещи существенные. Четырнадцать ноль семь. Бассейн находится тремя этажами ниже — на десятом. Кабина лифта внутри тоже шестиугольная — шесть обтянутых муаровым шелком стен. В лифте никого. Бэрр не любил толкотни. Не будет бросать в дрожь, как бывало каждый раз раньше, когда он поднимался. Что ж, может, Бэрр приходит в норму. Время идет. Тридцать лет — срок достаточный. Сколько еще единственный несчастный случай может портить жизнь? Двери раздвинулись, и Бэрр поспешно вышел из лифта. Запах хлорки здесь гораздо сильней. Часы высоко на стене показывали семь минут третьего. Грандиозный вечер. Начало в три,  — что-то он рановато. Коридор здесь был еще шире, чем в жилых этажах. Набравшись смелости, Бэрр решил обойти хоромы по периметру. Себя проверить, да и время убить. Сауна для женщин, сауна для мужчин, общая сауна, где обязательны купальные костюмы. Все точно, как в рекламе, хоть он и не в силах вообразить себя в бане рядом с потеющими бабами. Гимнастический зал. Мужчина заглянул внутрь. Велотренажеры, имитаторы Наутилус”.

Стены, кажется, чуть ближе друг к другу. Да, правда. Наутилус.. Вспомнился вдруг железный прут, давящий на грудь. И сразу Бэрр начал задыхаться. Еще что здесь? Ванны с подводным струйным массажем, горячие ванны, души — всего две кабинки. Ну, хоть не общая душевая. Бэрр дошел до шестого угла и повернул к лифтам.

— Добрый день.

Стройный и бледный молодой человек, произнесший эти слова, стоял за лифтом, прислонясь спиной к стене. Бэрр протянул руку.

— Здравствуйте, здравствуйте, молодой человек. Мы соседи? Вы здесь живете?

— Да. — Молодой человек локтем оттолкнулся от стены и вынул правую руку из кармана брюк. — Сэйлия. Хэрри Сэйлия,  — сказал он, тряхнув руку Бэрра.

— Бэрр. Бэрр Карпатьян. Четырнадцатый этаж.

— У меня одиннадцатый. Как-как? Бэрр?

— От Бэрреклаф. Моей матери хотелось быть во всем истинной англичанкой.

— Карпатьян... Это же не английская фамилия? Да?

— Армянская. От отца.

— Рад познакомиться, Бэрр. Давно въехали?

— Примерно неделю назад. А вы?

— Одним из первых, но не жил здесь. Уезжал по делу.

Бэрр оглядел голубой блейзер Хэрри и серые фланелевые брюки. — Вы не будете сегодня плавать?

Хэрри осмотрел кончик тонкого носа своего ботинка. — Сомневаюсь я, что сегодня кто-нибудь вообще будет плавать. Приглашение было какое-то туманное, а?

— Торжественное открытие. Банкет на бортике плавательного бассейна. Что ж тут туманного?

— Вот именно. Банкет на бортике. Или в бассейне. Не одно и то же, правильно?

— Может, вы и правы. Выходит, я оделся неподобающим образом.

— Вряд ли кто-нибудь станет к вам с этим лезть.

— Преимущества возраста, сынок. Людская болтовня со временем перестает задевать — уж столько всего было. Войдем? — Бэрр кивнул на двойные двери.

— Потом. Увидимся внутри.

Бэрр, пройдя коридор, облицованный кафелем и, слава Богу, короткий, вступил в гулкое резонирующее пространство с мерцающим освещением. В первый момент Карпатьян почувствовал разочарование. Ширина бассейна — всего шесть метров. Потом понял, что бассейн кольцевой, или, скорей, шестиугольный, и охватывает все пространство этажа. Лифты и все другие службы образовывали посреди него остров. И хорошо, и плохо. Не нужно возвращаться обратно. Зато нужно все время держать голову над водой — следить за ...

Справа от Карпатьяна стояла женщина, смотрела в воду. Оранжевые плетеные сандалии на каблуках клином, ядовито-зеленые брюки в обтяжку и лимонно-желтый прозрачный верх. Под тонкой тканью просматривались лямки желтого бюстгальтера. Они глубоко врезались в мясистую плоть — нагрузка, видно, немалая.

— Здравствуйте,  — сказал Бэрр. Голос его отклик нулся эхом.

Женщина дернулась и качнулась, взмахнув руками.

— Извините, я не хотел вас напугать.

— Ничего страшного. — Она выпрямилась и обернулась к Бэрру. — Верхняя часть перевешивает. — Женщина улыбнулась и огладила руками грудь. — Я бы не утонула: плаваю прекрасно. Вообще-то я в любом деле хороша.

Волосы у нее были желтоватые, с правой стороны надо лбом зеленела закинутая назад прядь. Открытый лифчик был сильно затянут снизу, так что полные груди сидели в чашечках, как две порции мягкого розового пудинга. Женщина оплть улыбнулась. Передний зуб сверху чуть отличался по цвету, будто заплатку поставили. — Вы плаваете, мистер?..

— Карпатьян. Бэрр Карпатьян. Да, я люблю плавать.

— Брассом? — Веки с толстым слоем зеленых теней прикрылись. Женщина опустила левое плечо, повернула к нему раскрытые ладони.

— Иногда. Но чаще на боку.

— Тоже неплохо. Марша. Меня зовут Марша. Двадцать седьмой этаж, квартира один.

— Четырнадцатый, пятая. М-м, вы не знаете, где может происходить прием гостей?

Марша неопределенно махнула рукой, качаясь и почти падая.

— Спасибо, рад был с вами познакомиться, Марша. Наверное, в бассейне увидимся.

— Буду ждать с нетерпением.

Бэрр поспешил прочь не оглядываясь. Он знал, что в свои пятьдесят пять, с намечающимся брюшком и с челюстью, смахивающей на ковш экскаватора, до Адониса ему далеко. Как бы вела себя Марша с мужчиной помоложе и попривлекательней? Изнасиловала?

Из другого утла донеслись приветственные звуки голосов. К облегчению Бэрра, это оказалась семья — простые, нормальные люди. Тучный мужчина, впрочем, не слишком, если приглядеться. Он стоял в такой величественной позе — расставив ноги, выпятив живот и опустив двойной подбородок. На нем была темно-синяя тройка, бледно-голубая рубашка, красный галстук, ботинки из кордовской цветной кожи. Женщина — наверное, его жена — была одета в платье цвета морской волны с длинн...

— Бэрр,  — представился он. — Четырнадцатый этаж. — По-видимому, нужно было называть квартиру, но после Марши Бэрру не хотелось выдавать сразу же все подробности.

Мужчину звали Рэндольф Эльспет.

— Торговый агент, Пластикорп”.

Жену звали Джейн, а дочек — Пандора и Персефона.

— Я на пенсии,  — уточнил Бэрр. Неужели обязательно сообщать место работы?

— Я вижу, вы сегодня не собираетесь плавать,  — заметил Бэрр, глядя в бескрайний простор голубого жилета.

— Не плаваю. Слишком занят,  — будто это некая добродетель.

— У Рэндольфа, моего мужа, сердце пошаливает,  — поспешила сообщить Джейн. — Ему нужно ограничивать свою, э-э, физическую нагрузку. — Женщина прикусила нижнюю губу.

Я же сказал — некогда,  — повторил Рэндольф.

— Я думал, что плавание не противопоказано сердечникам, в умеренных дозах, конечно,  — заметил Бэрр.

— Видите ли,  — сказала Джейн,  — есть много вещей, которыми он МОГ бы заниматься, если б захотел. У меня диплом медсестры, но он меня не слушает.

Рэндольф взглянул на часы. Бэрр сменил тему. — А ваши дочки? Они-то плавают? — спросил он у Джейн.

— Как рыбы! — хором сообщили девочки.

За спиной у семейной группки разъехались раздвижные двери, открывая взорам комнату для приема гостей. В баре за стойкой появились две хорошенькие молодые девушки.

— Пойду, пожалуй, выпью чего-нибудь,  — сказал Бэрр. — А вы как, не против?

— У меня встреча,  — заявил Рэндольф. — Джейн!

— Да, Рэндольф?

Рэндольф смотрел на нее сверху, нахмурив брови. — Ты же знаешь.

— Да, Рэндольф.

Отец семейства повернулся к Бэрру.

— Приятно было познакомиться, мистер Карпатьян, Присмотрите за моими, ладно? Чтобы все было в порядке.

— Конечно, но разве миссис Эльспет сама не приглядит за девочками?

— Да-да, конечно. Я просто имел в виду.. Ладно. Пора идти. Важная деловая встреча. До свидания.

Все посмотрели ему вслед. Бэрр повернулся к оставшейся троице, все как-то зашевелились, будто освободились от чар. Персефона, уперев руки в бока, откинула полы халата, демонстрируя молодые стройные ноги. Пандора привалилась спиной к стене, выставив одну лодыжку из-под халата и оттянув носок. Джейн, встряхивая головой, распускала крутые волны волос, откалывала камею. Шаль соскользнула с ее плеч. Глубокий острый вырез на платье обнажил полную грудь. Пожалуй, девочкам лет по пятнадцати. Джейн...

— Вы плаваете, миссис Эльспет? — поинтересовался Бэрр.

— Джейн, если не трудно. Я очень подвижная. В здоровом теле здоровый дух. — Она огладила платье руками сверху вниз. — Купальник на мне — под платьем.

Она посмотрела Бэрру в глаза.

— Вы что-то говорили насчет выпить...

— Конечно. Простите. Что вам предложить?

— Белого вина с содовой, если есть. Это мне, а девочкам — имбирный эль.

— Коку,  — попросили девочки.

Мать посмотрела на них.

— Прекрасно, в порядке исключения. Значит, кока-колы.

— С водкой,  — изрекла, подмигнув исподтишка, Персефона. Или Пандора. Бэрр притворился, что не расслышал. Напитки подавала третья девушка. Она стояла за покрытым скатертью столиком. Как и двум другим, ей было лет двадцать. Тоже симпатичная, в цветастом топе-лифчике и рубашке-саронг. Из какого-нибудь агентства,  — предположил Бэрр. Столик был заставлен бокалами для шампанского. Все внимание девушки было обращено на маленького мужчину в сером костюме. Бэрр наблюдал его со спины.

— Один кусочек сахару, одну каплю тоника, две унции шампанского,  — говорил тот. — Именно две, не три, и не две с половиной, а ровно две. Ясно?

— Но мистер Тони сказал... — начала девушка. — Меня не волнует, что сказал мистер Тони. Он может руководить, как ему заблагорассудится, своим Стиксом. Здесь я распоряжаюсь. Ясно?

Взгляд девушки встретил взгляд Бэрра, и она опустила глаза. — Да, поняла, сэр.

Серый костюм обернулся к девушкам за стойкой бара. — Одну унцию, будьте добры. И никакого потворства гостям, поняли? Когда будете подавать шипучку, сначала наложите в стаканы лед, и до краев, слышите?

Обе кивнули. Одна из них слушала коротышку, надув губки. Когда распорядитель отвернулся, она показала ему розовый язычок. Увидев, что Бэрр это заметил, девушка усмехнулась.

— Можно белого вина с содовой? — улыбнувшись, спросил он.

— Да, сэр.

Пока она наливала, Бэрр добавил:

— И два больших стакана кока-колы — безо льда, пожалуйста, и три рома, У вас есть темный ром? Лэмб'с, например?

Только белый Баккарди, извините, сэр. — Маленький неуклюжий книксен.

— Замечательно.

Бэрр взглянул на ряд бокалов, а потом торжественно добавил по одному кубику льда из пластиковой вазы в каждую кока-колу. Девушка фыркнула и прикрыла рот рукой.

Бэрр налил два мерных стаканчика рома вместо положенного одного в третий бокал, где уже была унция. — Спасибо,  — наконец произнес он.

Коротышка просверлил Бэрра яркими черными бусинами, когда тот проходил мимо него.

Бэрр стоял рядом с Эльспетами и рассматривал прибывающих гостей. Его внимание привлекла пара беседовавших в двух шагах от него женщин. Столь же привлекательных, сколь разных. Спиной к нему стояла блондинка со взбитыми, как шапка пены, волосами и белоснежными плечами. Откровенный вырез короткого платья. Тихим голосом она обращалась к высокой женщине в голубом платье. Платье на ней было из тех, что шьют на заказ. Его украшали хрустящие лацканы из белого пике. Бэрр понял, что ошибся насчет ее роста... Она глядела на блондинку — сверху вниз. Блондинка чуть шевельнула ногами, обращая внимание Бэрра на икры, красивые икры, и маленькие лодочки на дурацких завязках. Все здесь, за исключением самого Бэрра, казались молодыми и красивыми, даже Джейн Эльспет. Бэрр чувствовал себя не на месте, словно биде в уличном сортире. Он отставил стакан с остатками рома, а Джейн допила свой спикер.

— Еще? — спросил Карпатьян,  — или коктейль с шампанским? Там есть.

— Шампанское? Было бы недурно!

Бэрр взял три маленьких пластиковых стаканчика и понес их в бар. — У вас высокие стаканы есть? — поинтересовался он.

Девушка принесла высокий бокал для коктейлей. Потом, не спрашивая, налила в его стакан порцию рома. Бэрр посмотрел вокруг.

— Все в порядке,  — успокоила девушка. — Тричера нет, он надзирает за гостями. Чтоб все по стойке смирно стояли.

— Кто этот противный коротышка? — поинтересовался Бэрр.

— Вы разве не знаете? Он ваш домоуправитель.

— Вот черт!

— Ага! — Она улыбнулась. — Я от него столько всего выслушала по поводу этого вечера — да вы были свидетелем.

Бэрр налил три коктейля с шампанским в высокий бокал и понес напитки Джейн Эльспет. Девочки уже сбежали от матери. Она стояла с их пустыми стаканами в руках. Бэрр забрал стаканы и бросил в окошечко с надписью для отходов. Две молодые женщины все еще болтали. Та, что в голубом платье, сложив руки на груди, переминалась с ноги на ногу, только что каблучком не постукивала. Вдруг она бросила: — Ах, извините. Я вижу, появился мой знакомый.

Полдюжины человек оглянулись посмотреть: кто же это? Блондинка с пышной прической тоже медленно повернулась и теперь смотрела недоуменно, открыв рот. Бэрр отступил на полшага, и они втроем образовали новую группку. — Эй, привет, вот это миссис Джейн Эльспет. А я — Бэрр Карпатьян. Мы все соседи, так?

— Х-Холли. Холли Колдер... мисс. Я живу на шестнадцатом, квартира два.

— Мисс? — вскинула бровь Джейн Эльспет. — Мистер Карпатьян на пенсии, мисс Колдер. Мой муж работает в Пластикорпе. А вы чем занимаетесь?

Пальцы Холли дрогнули. На руках ни одного кольца. — Я-то? Ничем в основном, у меня и так все в порядке. С деньгами и со всем остальным.

— Это, должно быть, неплохо,  — заметила Джейн. — Бэрр, вы не видели моих девочек?

Бэрр обернулся.

— Да вон они. Разговаривают с каким-то пареньком.

Юноша, о котором шла речь, был примерно на год старше близнецов. Он стоял спиной к Бэрру, поэтому тот мог видеть только его длинные волосы и острые лопатки с россыпью прыщей. Юноша уже разделся до плавок и собирался лезть в воду.

— Извините,  — проговорила Джейн. Она сделала шаг в сторону своих девочек. Холли дотронулась пальцем до ее руки.

— Ах, оставьте вы их в покое,  — попросила она. — Это не опасно.

Глаза Джейн сузились:

— Стоят слишком близко. Вот бы их отец..

— Но они совсем еще дети,  — перебила Холли. — Они же не шумят. Знаете, как говорят: чем бы дитя ни тешилось, лишь бы не плакало.

Джейн кинулась к девочкам.

— Я что-то не так сказала? — спросила Холли.

— Не беспокойтесь,  — успокоил Бэрр.

Джейн Эльспет ходила вокруг дочек. Те пытались ее не замечать. Дюйм за дюймом мать подбиралась к ним, пока наконец парень не повернулся и не прыгнул в воду. Тричер вихрем пронесся мимо Бэрра.

— Сейчас же прекратить! — завопил управляющий. — Прекратить и вылезти из воды немедленно!

Мальчик находился под водой. Когда его голова появилась на поверхности, он тут же увидел перед собой коротышку. Тот продолжал верещать, сидя на корточках.

— Здесь нельзя купаться!

Мальчик обеспокоенно огляделся. Бэрр извинился перед Холли и широко зашагал к бассейну. Тричер вытянул руки над водой, пытаясь схватить мальчика за волосы.

— Собираетесь искупаться, мистер Тричер?! — поинтересовался Бэрр.

— Нет, не собираюсь! Здесь нельзя купа...

— Да? А я вот как раз собираюсь,  — перебил Бэрр. Он скинул халат и прыгнул в воду. Тричер отскочил назад, но волна успела-таки окатить его до колен.

— Вылезайте немедленно! — завизжал управляющий.

Бэрр подплыл к бортику и положил на него руки. — Уж не собираетесь ли вы меня схватить? — спросил он сладким голосом. — А то, может, я вылезу и сам вас схвачу? — Его бицепсы напряглись. Тричер поспешно отступил назад, потеснив близняшек.

— Я полагаю, вам известно, что.. — начал он.

— Что известно? — спокойно переспросил Бэрр.

Тричер подлетел к высокому блондину в сером шелковом с выделкой костюме. Тот вел под руку рыжеволосую даму в чесучовом платье. Вслед за ними, покачиваясь, двигалась Марша. Тричер сглотнул слюну. Красноватые прожилки, заметные на его щеках, вдруг исчезли. Он побледнел. Теребя руки, он сжимал и поглаживал их, пытаясь прийти в себя. — Мистер Уайлд... — проговорил он.

Питер Уайлд повернулся к Бэрру и юноше:

— Я должен извиниться за это создание. Плавайте на здоровье. — Затем он обратился к Тричеру. — Эти джентльмены являются вашими нанимателями. Это следовало бы уяснить: в дальнейшем это поможет вам вести себя подобающим образом с постоянными жильцами Гексагена”.

Тричер смотрел в пол.

— Больше это не повторится, сэр. Даю слово.

— Вы очень любезны. В таком случае обещание за обещание. Вы дали слово, что второго такого инцидента не будет. В свою очередь разрешите мне заверить вас, что не будет и третьего. Вы меня понимаете, мистер Тричер?

— Да, сэр.

— Прекрасно. Я уверен, что у вас полно дел в других местах. — И Уайлд отвернулся от коротышки. — Я вижу пустые стаканы, господа! Так не годится! Пожалуйста, забудьте этот жалкий эпизод и продолжайте веселиться.

Владелец Гексагена повел рыжеголовую в бар. Марша последовала за ними. Мальчик подплыл к Бэрру: — Спасибо. Ну и проучили вы этого маленького подхалима!

— Не бери в голову, сынок. Купайся, сколько хочешь.

— Видели вы эту шлю... девушку, ну, что с мистером Уайлдом пришла? — спросил мальчик, закатив глаза. — Даму с рыжими волосами?

— Ага. Знаете, кто это?

— Нет.

— Честити.

Бэрр не понял.

— Кинозвезда, ну как же, Честити.

— Что-то не припомню...

— В порнухе! В порнухе снимается. Там, в студии, ну, на бывшей авиабазе.

Бэрр старательно убирал с лица улыбку.

— А откуда вам известно о порнофильмах, молодой человек?

Мальчик взглянул на воду.

— Слышал. Про Честити все знают. Ее показывали по телевизору на прошлой неделе. Передача была, она там интервью давала.

— В самом деле?

— Да. Интервью Клэр Сэксони, знаете передачу: Клэр и Симпл? — Прости, не знаю такую.

— Как, Клэр Сэксони не знаете? Клэр Сэксони, с телевидения? Она же здесь живет. Да вон она.

Юноша указал на стоявшую по-военному женщину в бело-голубом платье. Теперь она беседовала с брюнеткой в розовом органди. Вот уж эта была действительно ниже ее ростом. Зато ее волосы спускались ниже поясницы. Клэр Сэксони смотрела поверх головы своей компаньонки, осыпая комнату пулеметными очередями взглядов. Бэрру хотелось, чтобы брюнетка повернулась, хоть он и готов был к разочарованию. Женщины с такими длинными волосами редко оказываются красивыми.

— Как вы думаете, она тоже здесь живет? — прервал мальчик размышления Бэрра.

— А? Кто?

— Честити. Вы не знаете?

— Нет. Может, дадим еще кружок?

Не успел мальчик ответить, как Персефона и Пандора сбросили халатики и, оставив их на попечение надоедливой матери, попрыгали в воду.

— Я думаю, у тебя теперь есть занятие,  — заметил Бэрр, но мальчика уже не было рядом.

— Очень мило с вашей стороны,  — пророкотал над ухом у Бэрра чей-то голос.

Он взглянул вверх. Перед ним стоял широколицый мужчина в шотландском клетчатом костюме.

— Приглядели за моим мальцом,  — продолжал мужчина. — Оч-чень мило. Мы вам благодарны, я и миссис Эккерман. Меня Элом зовут, вот жена моя, Рона. А сын — Тони.

Представился и Бэрр.

— Я бы сам на его месте струхнул. Когда не на работе, там я не робею. Я программное обеспечение продаю. Тричер вот пашет на Уайлда. А Питер Уайлд-то — это ж из моих лучших клиентов в Ридж-Ривер. Он и Пластикорп. Мы же от океана до океана, в международном смысле. Как филиалы открыли в Торонто и Ванкувере. Полмиллиона миль в год — по земле и по воздуху. А ты что? Работаешь?

— Я на пенсии.

— А-а. — Лицо Эккермана потеряло выражение. — Ну ладно, еще раз спасибо. Увидимся.

Бэрр подумывал о том, чтобы проплыть еще кружок. Он привык плавать один — и получать удовольствие. Но сейчас случай особый, светский: совершать одиночный заплыв выглядело бы неучтиво. Вот только по отношению к кому? Тем временем шум все нарастал. Народу прибавилось, в баре почти все места заняли. Здесь, в воде, у него идеальная позиция для наблюдения за людским водоворотом. Со стороны. Может, возраст? Пришлось признаться себе, что здесь хорошо подслушивать — вот он и сидит в бассейне. Сплетни — дело женское, конечно. Бэрр всегда считал, что это занятие для похотливых стареющих дам, отягощенных определенными расстройствами. Теперь он сам — и стареющий, и с расстройствами. Мужской климакс? Это было.. Это было-.. Ого! Месяцев шесть, как Бэрр последний раз проснулся рядом с женщиной. С теплым тельцем под боком. Как тут не разыграться самым скотским наклонностям.

Плотная бурлящая толпа вытолкнула на бортик длинноволосую брюнетку. Бэрр подался в сторону. До того, чтобы заглядывать под юбки, он еще не докатился. Без приглашения, во всяком случае. Клэр Сэксони произнесла:

— Извините, там, кажется, мой знакомый.

Видимо, так она поступает обычно. Пройдя вдоль бортика, Клэр постучала какого-то молодого мужчину по плечу:

— А я, кажется, вас знаю.

Мужчина повернулся и наморщил лоб.

— Что-то я не.. А-а, ну конечно! Конечно, вы меня знаете. Ролло. Ролло Дернинг. А вы — репортер из Монитор”.

— Была. И недолго. Теперь я на Ридж-Ривер TV, Передача Клэр и Симпл. У вас ведь была борода?

— Я ее сбрил. Тогда я был моложе.

— Это я заметила.

— Простите. Я не сразу связал — телевидение и вы. На экране вы выглядите несколько иначе. Я думал, вы выше. Разве вы не носили очки?

— А вы были свидетелем от Сити Стар на слушании га... — мы встретились на заупокойной службе. Это — э.. да уж лет семь прошло. Вы тогда были недовольны мной — насколько я помню. Вы не в Университете? Уже нет. В промышленности. Я работаю в Пластикорпе”.

— Вы, физик, в фирме по производству пластмасс?

— Ну, Пластикорп не только пластмассами занимается. Впрочем, неважно. Я не физик. Математик. Топология — моя специальность, если уж быть точным.

— Топология?

— Да. Некоторое время мы занимались этим вместе профессором Андреа Мартинсон — до ее смерти.

— Помню. Они с мужем были убиты этим сбежавшим убийцей, как его?

— Смай. Только это был не муж, а брат, насколько знаю.

— Какая разница. Извините меня, там, кажется, что-то происходит.

Бэрр подтянулся на руках посмотреть, что же там происходит. Стройная фигурка — Бэрр не мог понять, мужчина это или женщина — в форме шофера прошествовала в зал и сейчас разговаривала с Питером Уайлдом. Питер повернулся и что-то сказал Честити, подал кому-то знак рукой и отбыл вместе с шофером-шоферессой. Любопытно,  — подумал Бэрр. — Уайлд оставил знаменитую или скандально знаменитую Честити в одиночестве. Кто же будет первым? Кто из мужиков к ней подойдет? Но это оказался вовсе не мужчина. Желтоволосая Марша в своем цитрусовом одеянии вскоре зажала рыжеволосую в углу. Марша махнула рукой в сторону бассейна, и Честити кивнула. Обе женщины подошли к бортику, провожаемые взглядами всех присутствовавших здесь мужчин. Даже юный Тони Эккерман прекратил возиться с Персефоной и Пандорой. Оставленные без внимания девочки одинаково надули губы. Марша скинула свой прозрачный топ. Эл Эккерман подхватил его на лету. Держась за плечо Честити и прыгая на одной ноге, женщина стягивала лимонные брюки. Эккерман подобрал и их. Миссис Эккерман стояла, опустив длинный острый нос. Нижняя часть бикини Марши представляла собой пухлый выпирающий треугольник. Основание его находилось шестью дюймами ниже шва от аппендицита. Марша подошла к краю бассейна, приложила к губам согнутый палец, потом высоко подняла руки — груди при этом почти выскочили из чашечек лифчика — и ласточкой скользнула в воду. Это был великолепный прыжок. Мужчины одобрительно загудели. Некоторые женщины направились к бассейну и начали раздеваться. Честити подождала, пока сошла рябь на воде после прыжка Марши и стихли аплодисменты мужчин. Она взялась рукой за язычок молнии на своем зеленом чесучовом платье. Воцарилась абсолютная тишина. Рыжеволосая потянула язычок молнии, и платье упало к ее ногам в бассейн. По сравнению с бикини Марши купальный костюм Честити выглядел очень скромно. Белый целиковый, в верхней части напоминающий блузу. Нижняя часть подчеркивала формы, но вырезана была но вырезана была неглубоко. На лицах мужчин читалось разочарование. Женщины, собравшиеся на краю бассейна, продолжили раздевание. Честити спрыгнула в воду. Она погрузилась в воду только по шею, чтобы не испортить прическу и макияж. Пройдя под водой вдоль стенки, она взобралась на бортик. Все ахнули. Белый скромный купальник Честити стал совершенно прозрачным.

Да, это не просто 1:0 в пользу Честити,  — подумал он. — Это нокаут. Розовые соски порно-звезды повернулись в сторону бара. За Честити отправилась половина мужчин. Неожиданно и Бэрр почувствовал жажду. Вечер был в разгаре. Вскоре бассейн наполнился криками и всплесками. Бэрр со своей удобной позиции на краю бассейна наблюдал вовсю флиртующих гостей, со всеми их быстрыми легкими прикосновениями в воде. Джейн Эльспет позвала девочек, приказывая им выйти из бассейна. И правильно,  — решил Бэрр,  — это уже вечер для взрослых”.

Близняшки взобрались наверх, и Бэрр заметил Тричера. Тот прищурившись смотрел на них. Недоволен? — размышлял Бэрр. — Или тут что-то другое? Нездоровый интерес? Карпатьян встал и направился в бар. Честити все еще находилась там, ее окружали мужчины, уговаривавшие красавицу опять залезть в бассейн. Почти высохший купальник стал вновь разочаровывающе целомудренным. Бэрр маленькими глотками допил ром и завязал разговор с Джоном Холлом — студентом, заканчивающим учебу в Университете. Джон, похоже, единственный здесь мужчина, чьи мысли не занимало тело Честити. Увы, парень был одержим ловлей рыбы на мормышку — тема, которая доводила Бэра до зубной боли. Карпатьян извинился и пошел прогуляться среди собравшихся. Он опоздал. Толпа незнакомых до этого людей уже разбилась на небольшие оживленные группки. Бэрр толкнул дверь сауны с надписью общее отделение. Марша сидела на верхней полке. На нижней растянулся мужчина, которому она наливала вино в разинутый рот. Мужчина отплевывался. У нее с одного плеча свалилась бретелька. Мужчина вцепился в лодыжку Марши, будто она была его собственностью.

— Пардон,  — пробормотал Бэрр. Но эти двое даже не заметили его.

Бэрр отыскал свой халат и направился к лифту, одинокий и никому не нужный. Ему было невероятно жаль себя.

 

Глава 5

 

Оно обучалось медленно. Таково существование в ожидании, в преддверии жизни с открытым концом. И все же, Оно училось. Двухглавый Бог — Боль и Наслаждение — учит все живое. Оно узнало, что нет равных человеку в способности к сладостному ужасу, к изысканному страданию. Чудовище узнало: человек может стать опасным, даже для Него. Как любое создание, пострадавшее от одного и того же дважды, Оно научилось уважению к врагу и бдительности. Подобно дохлой рыбе, колеблемой слабым течением, Оно ворочалось в кашице разжиженной гнили, но ни разу Его голова не очутилась в том месте, где дубовое бревно пронзало толстые стены свинцовой тюрьмы. Медленно разлагавшаяся древесина пробкой закупоривала свинцовую бутыль.

Крохотные частички эмоций просачивались туда. Лакомые ломтики страха и радости, малюсенькие смерти всасывались невидимой воронкой. Через эту же воронку шло наружу излучение. Через единственную отдушину в стенках металлической фляги, достаточную, однако, для поддержания Его жизни, для раздразнивания ненасытного Его аппетита. Но был и аппетит другого свойства, тот проявлялся раз в тысячелетие. Оно созревало, вступали в действие определенные железы. Чуть побольше пищи, всего несколько капелек страдания, маленький глоток горячей крови, немного живой плоти, и возникла бы новая потребность — спаривания, а затем и размножения.

Ему<Sirenis Amoranthis Horribilis. В просторечии Оно. – Прим. автора> не требуется для этого подобное существо. Годится любая особь мужского пола. Монстр возьмет семя и изменит его — упростит состав ДНК до требуемого уровня. Оно вырабатывает энзимы, которые могут растворять тонкие ячеистые стенки клеточной мембраны, не нарушая внутреннего генетического кода. Мужские гены передадутся отложенным яйцам. После этого Ему потребуется второе существо, предпочтительно женского пола, для имплантации гибридного семени.

Отпрыск будет сочетать лучшие способности к выживанию, полученные от Него, и характерные черты выбранной особи.

Судя по легендам, Его предки уже были известны человечеству. Их называли суккубами или инкубами, исчадиями ада. Оно существовало в разнообразных формах, названий было много.

Постепенно Оно выбиралось из тюрьмы. Ночь. Время снов. Оно наводило конус своего воздействия на спящего. Легчайшее прикосновение — и сон сможет обратиться в...

Филогенез этого существа несколько необычен. Много-много лет тому назад в приливных бассейнах моря, которого уже несколько миллионов лет не существует, обитали существа, сочетавшие признаки как растений, так и животных. По виду они напоминали морской огурец.

Жизненный цикл этих существ делился на два отличающихся периода. В течение первого существа были подвижными. Но двигались они не сами. Их переносили приливы и прибрежные течения. Пищей им служили планктон и водоросли, а защитой от хищников — целый арсенал тошнотворных запахов.

На определенном этапе развития Оно закреплялось на какой-либо поверхности и оставалось там на всю жизнь. В этой фазе Оно завлекало добычу с помощью фермионов, воспроизводя запахи некоторых существ из своего окружения. Добыча подплывала, подползала или скатывалась прямо Ему в брюхо. Причем в этот период спобность защищать себя, выпуская химические вещества, которые вызывали как отвращение, так и страх, сохранялась.

Будучи неподвижным, Оно размножалось, подманивая маленьких рыб и покрывая их бока своим семенем. Затем, если ни о чем не подозревающая жертва не оказывалась уже покрытой семенем его собрата, рыбки отгонялись. В противном случае Оно пожирало жертву. Этот процесс выглядел бы так, говоря современным языком, как если бы переносящая пыльцу пчела была бы съедена вторым по счету опыляемым цветком.

В процессе пищеварения сперматозоиды, покрывавшие его рыбу-носителя, всасывались Его пищеварительными органами и переносились оттуда к органам размножения. Можно сказать, что именно Ему мы обязаны изобретением орального секса.

Для того чтобы Оно не расщепляло живую сперму, Его пищеварительные энзимы умели распознавать и выделять семя вида.

Прошло несколько сот тысяч лет. В результате мутации, при которой пищеварительные энзимы потеряли способность отличать собственную сперму от чужой, чужое семя стало обрабатываться так же, как свое. Фактически Оно оплодотворялось семенем разных видов живых существ.

Большая часть потомства этих чудовищ оказывалась нежизнеспособной, но иногда гибрид сочетал способности к выживанию от обоих родителей и расцветал. Как правило, новый вид терял способность спариваться с другими видами и оставался неизменным. Изредка эта способность сохранялась. Таких потомков следует относить к потомкам по прямой. Некоторые биологи полагают, что такого рода процесс насильственной мутации являлся жизненно важным компонентом эволюции.

Способность к скрещиванию была генетически связана со способностью вырабатывать фермионы привлекательности и отвращения, поэтому, каким бы причудливым и отталкивающим ни получался отпрыск, он всегда мог найти себе пару. На каком-то этапе Оно научилось сочетать действие фермионов и слабого электромагнитного поля — то, что мы можем идентифицировать как примитивную форму телепатии.

Одна из теорий гласит, что эта способность приобретена от той же бабочки или мотылька, от которых Оно унаследовало жизненный цикл чешуекрылых.

Одна из ветвей отличалась гигантизмом в результате спаривания с примитивными головоногими и породила легендарную Сциллу. Представители другой, более развитой и жизнеспособной ветви, у которых определенные особенности млекопитающего и рыбы сочетались с базовыми способностями привлекать и отталкивать, стали известны как русалки или сирены”.

Большая часть линий Его эволюции прервалась во время ледниковых периодов, но именно в эти периоды, предположительно при спаривании с неизвестным млекопитающим, у выживших особей появилась способность впадать в спячку. Данная особенность на генном уровне обуславливалась механизмом работы желез, который вводил в развитие организма стадию куколки. Таким образом, последующие поколения приобрели способность прятаться в кокон и замедлять процессы жизнедеятельности в своем организме.

Так, впрочем, происходило не каждый раз, а только в тех случаях, когда окружающая среда несла несомненную угрозу.

 

Глава 6

 

Бэрру снился старый, плохой сон. На этот раз понятный. Понятный и логичный, таким реальным и таким логичным он еще никогда не был.

Бэрра направляли в ТЭХ. В Тель-эль-Хабир. Это было странно: что делать водолазу в пустыне?

Гражданское платье. Ему предстоит миновать места, где ношение формы могло вызвать осложнения. Между двумя полетами в Рим получены новые задания, диспозиции. Из Рима в Афины, из Афин на Кипр. Восемь часов в аэропорту Никосии в ожидании связного, затем — в бешеном темпе в Лимасоль. Спеши и жди. Так уж повелось у военных с незапамятных времен.

Зима тысяча девятьсот шестьдесят четвертого оставила на Кипре свежие следы. Весна с осенью — редкие гости на острове. В один прекрасный мартовский или апрельский день лето накидывает на остров одеяло жары, и зной стоит месяцев шесть. В это лето казалось что остров мучается под двумя, а потом и под тремя одеялами. Лето выдалось тяжкое. В июне температура колебалась между сотней по Фаренгейту прохладной ночью и ста десятью сухим, как в печке, полднем. Ночь с запахом пота в Лимасоле, оттуда на лендровере в Фамагусту, ту, что англичане упорно называют Фамагией. Передышка в Фамагусте, в маленькой коричневой комнатке, прохлада лишь от скрипучего вентилятора под потолком при ста четырех градусах, а в качестве развлечения — итальянское издание Ридерс Дайджест. Увеличил свой итальянский словарный запас в течение сорока восьми часов, после чего вернувшийся лендровер доставил Бэрра на Транзитную базу Британской Армии — Уэйновский карантин”.

Уэйновский карантин — бараки, палатки и колючая проволока, жара и вонь гальюнов траншейного типа, переполненных четырехлетним запасом дизентерий и поносов. Два дня добровольного запора до боли в прямой кишке. И никаких Ридерс Дайджест — ни на каком языке.

Капрал в выцветшем от пота хаки приехал за ним на открытом грузовике. Новое назначение — Тыловой ГШСВСВС. Тыловой Генеральный Штаб Средневосточных Сухопутных Вооруженных Сил. Место называлось Епископи.

Капрал швырнул Бэрру на кровать сверток.

— Давай-ка, залезай в маскировку хренову.

Блеклые штаны из хаки были длинны и сидели мешком. Рубашка жала в груди и в плечах. Ни погон, ни знаков отличия, ничего.

— Как тебе эта дерюга, а? Ничего-о. Нормалек. Скидавай очки черные. Черные очки бабы носят. И гомики. Ты ж не пидер, а?

Капрал Ярдли показал Бэрру, как складывать, точнее уродовать, берет, чтоб он лучше защищал от прямых солнечных лучей. Ранец Бэрра полетел в кузов. Они отправились.

— Это тебе,  — сказал капрал и протянул Карпатьяну сумку из мешковины.

В сумке лежал автомат Стэн и два магазина, прикрученные друг к другу.

— Имел с ним дело? — спросил капрал.

— Нет. И не знаю, кто имел. Разве сейчас в Британской Армии не SSBA на вооружении?

— SSBA, ага. Видел один такой. Ну его. Вот Стэн — это да. Если не держать его, как Эррол Флин, за магазин. Вверх держи, от греха. Вот предохранитель. Сейчас снят, так что порядочек. Эти кнопки — одиночные” — “очередью. Поставь на очередь, если ты не спец. А какой ты спец. Взводишь вот так.. — Ярдли щелкнул затвором. — Вот. Теперь только целься и жми на курок. Когда остановится,  — ты в меня-то не целься — отстегни магазин, вот так, вставь новый, взведи и пали себе опять. Усек?

Грузовик болтало. Они ехали.

— Ожидаются осложнения?

— Не-а. Стэн тоже для маскировки, понял? Мы просто из снабжения. Ты, я и Смитти просто конвоируем груз. Этим, из Эоки, до нас нет дела.

— Это почему же?

— Это ясно! Или нет? Нас четверо с шофером. Трое с оружием, начеку. Эоковцы ходят по двадцать, не больше. Они на нас не полезут.

— Не понял. Что им мешает?

— Любому понятно. — Капрал фыркнул. — У нас превосходящие силы, а то нет?

Дорога поднималась к подножию Троодоса. Прохладней, однако, не становилось. Бэрр чувствовал себя так, словно находился под плоским потолком из раскаленной до бела стали в футе над головой. Он провел ладонью по лбу и стряхнул пригоршню пота. Бриза не было. На тридцати милях в час должно хоть как-то обдувать. Карпатьян встал, опершись локтями на кабину грузовика. Это было ошибкой. Волосы встали дыбом. Появилось чувство, будто в ноздри загнали двойное острие из раскаленного железа. Бэрр сел.

— Что, не вышло? — засмеялся капрал. — Пить хочешь?

— Если можно.

Ярдли вытащил из-под скамейки приземистый глиняный кувшин. Горлышко было плотно обмотано куском принявшего его форму высохшего муслина. Капрал налил в эмалированную жестяную кружку.

— На здоровье.

Бэрр набрал в рот и выплюнул.

— Не очень холодная, а? — поинтересовался Ярдли. Вода была нечто среднее между теплой и кипятком. Бэрр брился с водой попрохладнее.

Капрал достал пергаментный пакет и вручил его Бэрру.

— Обед.

Три сандвича. Бэрр надкусил. Хлеб черствый. Он разнял половинки. Внутри находилось нечто, напоминающее кусок бледно-желтого мыла. С внутренней стороны ломти-хлеба лоснились жиром.

— Считается, что это сыр. К нам в жестяных банках приходит.

— А это? — Бэрр ткнул в жир.

— Масло. Средневосточного производства. Тоже в жестянках. Топленое. Считается, что, если добавить на банку масла полбанки молока и взболтать, будет как настоящее масло.

— Может, так и сделать?

— Молоко-то откуда взять. На Кипре коров нет, одни козы хреновы, да овцы. А козье молоко не советую пить — животик пухнет.

Раздалось звонкое понг!”.

— Что это? — спросил Бэрр.

— Ля бемоль, наверное.

— Ля бемоль?

— Струна от пианины. Эоновцы натягивают струны поперек дороги. Вроде как от связных на мотоциклах. Если едешь со скоростью сто миль в час,  — раз и голова твоя хренова — на хрен.

— И много они так связных наловили?

— Одного. Мы с тех пор на лендроверах. Привариваем кусок уголка спереди, как на грузовиках. Пока едешь, один-два понга — обязательно.

— Если нет толку, чего же они продолжают?

— Да этих идиотов хреновых разве научишь?

С восходом они въехали в маленькую деревеньку. — Руку на затворе, приятель,  — предупредил капрал. Грузовик прибавил ходу и прогромыхал по булыжнику мимо белых и розоватых стен на скорости миль сорок-пятьдесят. Выехав за пределы деревеньки, он снова сбавил скорость до тридцати.

— А это по какому поводу?

— Во избежание моральной дилеммы.

— Как-как?

— Вот смотри. Едем мы медленно, первое, ясно,  — дети. Сначала машут, приветствуют. Ты совсем почти останавливаешься, чтоб не переехать их, сволочей маленьких. Тогда они начинают швырять гнилые апельсины, а нам это ни к чему.

— Гнилых фруктов испугались?

— Не-а. Среди апельсинов-то, нет-нет да и граната попадается. Тут и моральная дилемма. Застрелить какую-нибудь девчонку восьмилетнюю, которая фруктами кидается, или не застрелить кидающую в тебя лимонку? И не разберешь, пока она не шарахнет.

— У нас об этом не знают, в Штатах.

— А чего вам? Мы ж так, миротворческие силы. Потери не больше четырех-пяти мужчин или женщин в неделю.

— Женщин? — Бэрр был потрясен.

— Ну. Полно тут кошелок, семейных. От сержанта и выше можно с семьями. Жены — по магазинам. Классная мишень, а? Вряд ли выстрелит в ответ. Становись на рынке за спиной какой-нибудь старой жирной торговки и стреляй — дело нехитрое, а? Честно воевать — это не для них. Потерял вот из-за них эту нашивку хренову. — Ярдли показал на невыцветшую полоску на рукаве выше двух, положенных капралу.

— Как это вышло?

— Да все корешок мой, твой земляк, янки. В карауле был у ворот Главного Генштаба. Тут жарковато бывает — ты заметил. У нас привычка: когда шипучку пьешь, наклонишь ее и пасть раскрываешь на хрен. Проходит за секунду, точно. Ну так корешок. Протягивает ему какой-то местный бутылку коки, трехсотграммовую. Корешок мой понюхал, отпил, ну и засосал всю. То же самое следующей ночью, и следующей. Прошла неделя, он больше не проверяет, только спасибо, буль-буль — и тама. А тут ночью раз — а там не кока. Витриоль: серная кислота. Помер, а как ты думал. Мало приятного.

Бэрра передернуло.

— А нашивка-то причем?

— Так это я гада поймал. Превышение необходимой самообороны,  — майор сказал. Так и остался жить. Превышение, вот говно!

Бэрр пробормотал что-то во сне и перевернулся на другой бок. Простыни были мокрые. Сон приближал его к прозрачным теплым водам Средиземноморья.

Тыловой ГШСВСВС. Епископи. Сияющие, белые как мел холмы, размеченные бульдозером террасы и бесконечные ряды квадратных палаток. Дороги и тропинки под шикарным трехдюймовым ковром мягкой белой пыли. Капрал Ярдли показал Бэрру, как пройти к гальюну траншейного типа, вполне невинному в сравнении с гальюнами Уэйновского карантина, потом — к мойке, душевым из ржавого железа, где из кранов с холодной течет теплая вода.

Временным жилищем Бэрра стала палатка в верхнем ряду. Выцветшая крыша из хаки была грязная и в заплатках. Палатка была примерно десять на десять футов, семь футов высотой в середине, пять — у холщевых стен. Квадратный столик с электрической розеткой и стальным ящичком зелено-оливкового цвета, два складных стула и две железные койки.

— Пожал-те, янки! Тепло родного дома”.

— Не слишком просторно, не правда ли?

Капрал кинул на Бэрра негодующий взгляд:

— Чего тебе надо, дворец? Хилтон хренов в Епископи? Тут восьмиместные палатки такие же. Считай, что тебе охренительно повезло.

Ярдли оставил Бэрра размещать свои вещи и вернулся через пять минут с двумя дымящимися кружками темно-коричневого чая и двумя лепешками с завернутым в них фаршем и ломтиками помидора. Под мышкой капрал нес маленький радиоприемник.

— Пожал-те. Нашел чи-валла. Это не армейская баланда. Это ты сможешь проглотить.

Бэрр был достаточно голоден для того, чтобы этот сандвич показался вкусным. Чай состоял из танина, кофеина и сахара в равных пропорциях. Половину чая Бэрр оставил.

— Оставлять ничего нельзя,  — сказал капрал Ярдли,  — тут муравьи повсюду. Я выброшу и пойду раздобуду коку, или пива хочешь?

— Коку было бы недурно.

— Твое дело. Здесь пиво-то — Кео, хуже вашего, извини. А-а, вот что! Зайду в палатку к Майку, может, него чего возьму. Я мигом.

Радио играло Отель, где разбиваются сердца. Бэрр, однако, не мог разобрать слов. Капрал вернулся с тремя эутылочками коки. Две были открытые. Ярдли поднес третью крышкой к раме кровати и стукнул по крышке ладонью.

— Вот. Попробуй.

Жидкость, мягко и ароматно проскользнув, расположилась в желудке с яростью расплавленного металла.

— У-у! Черт, что это?

— Мой дружок Майк достает. У него делишки с турками-горцами. Две пачки папирос за бутылку, двадцать пять центов по-вашему. Курево у нас дешевое. Они когда вино делают, выжимки сохраняют. Через год — под пресс и перегоняют no-новой. По моим расчетам тут сто восемьдесят градусов крепость. Здорово, а? В карты будешь?

Капрал Ярдли не брал американских денег.

— Хорошенькое дело, а? Считается же, что тебя здесь нет, ты ж — невидимка хренов, а? Как я буду объяснять, откуда у меня ваши доллары?

Урок в брэг, довольно чудной английский вариант покера, обошелся Бэрру в десять кипрских фунтов долга, даже при том, что ставка была пять, а в конце — сто миллионов за фунт. Становилось темновато.

— Ну что, не пора? — спросил капрал.

— Что?

— В кровать?

Лежа в своей квартире в Гексагене, Бэрр застонал. Средиземное море уже ближе. Намного, намного ближе. Сумрачные толщи воды ждали его.

В два ноль-ноль Ярдли растолкал Бэрра. Они собрали вещи и отправились в сторону холмов.

— Мне велено провести тебя в Долину Счастья окольными тропами,  — шептал капрал. — По скалам лазил когда-нибудь?

— Раскрою военную тайну: только во время подготовки.

— Не боись. Ты в надежных руках.

Луна была полная, яркая, низкая. Мужчины шагали по разбросанным низкорослым холмам минут сорок в темпе хорошего марш-броска. Ярдли уверенно шел параллельно краю обрыва, пока они не набрели на лощинку. Здесь они спустились. Дно устилали булыжники.

— Зимой туг что-то похожее на речку,  — объяснил капрал и повернул налево.

Лощинка кончилась прогалом в обрыве. Внизу, футах, может быть, в трехстах,  — Средиземное море. Светлая дорожка на нежно-крапчатой коже моря вела к месту, где тучная луна присела на горизонт.

Капрал Ярдли ступил за край. Там был уступ около двух футов в ширину.

— Давай свои шмотки,  — скомандовал Ярдли.

— Ничего, я сам.

— Хочешь узнать, как там, на дне морском?

Бэрр передал вниз свой скарб и последовал за капралом. Места было только чтоб стоять плечом к плечу.

— Теперь смотри и делай, как я, когда скажут.

— Хорошо.

Справа от них каменная стена вспучилась, точно забеременев. Там, где кончался низ выпуклости, был еще один уступ. Он был совсем небольшим и с наклоном градусов в двадцать к горизонтали. Ярдли обмотал вещмешок Бэрра вокруг шеи и стал спускаться на каблуках. Его тело болталось из стороны в сторону, пока зад не оказался на опасной наклонной полке. Ноги свесились в пустоту, туловище подалось вперед: мешала нависающая скала. Почти сложившись пополам, держась только за счет трения штанов о породу, он, извиваясь, подвигался и через три минуты, которые показались Бэрру вечностью, скрылся за выступом.

— Ну давай, давай! Так и ночь пройдет!

Бэрр немедленно последовал за ним. Если бы он замешкался, то вообще бы не сдвинулся с места. Бэрр втиснулся задом в расщелину и, извиваясь как можно быстрее, начал сползать. Двумястами футами ниже спуск становился отвесным. Бэрр вытянул обе руки в стороны. Кроме воздуха держаться было не за что.

— Благодари Бога, янки. — Сильные пальцы обхватили его запястье, помогая восстановить равновесие. — Местечко волшебное: раз — и по морям, по волнам.

Сто футов мужчины прошли по тропинке, шириной в три фута, и вышли к дыре в вертикальной стене. Капрал привел Бэрра в пещеру, достал зачехленный фонарик.

— Порядок, янки. Держись за мной.

Пятью минутами позже Ярдли остановился как вкопанный и предупреждающим жестом выставил перед Бэрром руку. Он посветил вперед фонариком. Там была дыра шириной с туннель.

— На край не надейся,  — посоветовал капрал,  — все осыпается.

Пятно света мерцало на противоположном краю.

— Фута четыре всего. Чего тут прыгать-то. Сначала я: посвечу тебе оттуда.

— Куда она ведет?

— Прямо вниз. Футов двадцать. Потом изгибается и выплевывает тебя прямо из обрыва. Если упадешь, до самого моря ничего не заденешь. Пробовать не советую. Здесь всего пара футов глубины. До воды-то, конечно, не допрыгнешь. Камней много.

Прыгнуть на четыре фута не так уж сложно. Если, конечно, ты прыгаешь не над вертикальной шахтой. Сердце Бэрра колотилось потом на протяжении всего туннеля.

Сердце Бэрра колотилось. Постель пропиталась влагой. Оно медленно повернулось в зловонном супе.

Туннель вышел на уровне каменистых осыпей. Отсюда оставалось только съехать футов на сто вниз по камешкам — и ты на берегу.

— Долина Счастья? — спросил Бэрр.

— Еще четверть мили. Мы почти у цели. Следующий пляж.

Долина Счастья была просторной и плоской. Деревья здесь были такие гнутые и узловатые, что казалось, они росли сверху вниз.

— Оливы,  — пояснил Ярдли.

— Вкусные?

— Кто их знает. Козлы их вовсю жрут. Днем здесь одни козлы, прямо на ветках сидят, как стайки четвероногих воробьев.

Двое в тускло-оливковых робах ждали у края воды с черной надувной шлюпкой. В тени их почти не было видно. Даже веревки были черные.

— Здорово сержант, в смысле капрал,  — поприветствовал их один.

— А это, янки, Грязнуля и Дик Терпин.

— Дик Терпин?

Мужчина ухмыльнулся, продемонстрировав сверкнувшие на фоне темного лица зубы.

— На самом деле Боб Терпин, просто они меня про звали Диком<Dick в современном английском может означать мужской половой член. — Прим. пер.>. Ну, прозвали же капрала козлом.

Ярдли ткнул кулаком, явно целясь мимо: — Смотри у меня!

— Козлом? — переспросил Бэрр. — Потому что по скалам скачет?

— Не-а. Из-за сердечных дел. Чего, ты думаешь, он все время среди коз проводит? Присмотрел себе козочку. Ба-а-а-зиль зовут.

— Мы еще поговорим,  — пригрозил Ярдли. Терпин не проявлял ни малейших признаков беспокойства.

Бэрр чувствовал себя на редкость неуютно в своей влажной одежде.

— Надеюсь, я не слишком злоупотребил вашим временем,  — сказал он.

— Русский рыболовный траулер, а? — заговорил Ярдли. — Рыбы в помине нет. На самом мелководье. Хорошо еще ни один идиот не догадался его здесь перевернуть. Тут в среду маневры будут. Ваши, янки, так? Никто тут не теряет твое хреново время. Ты тут не двадцать пятого автобуса ждешь до Баркинга.

— Откуда у тебя сведения о флоте США? — спросил Бэрр.

— Кореш мой, Майк, тот, что с самогоном. Он в CMC работает. Получает всю информацию из ОРУ(СВ). Объединенное Разведовательное Управление (Средний Восток). Все путем, янки. Грязнуля — действительный член Британской компартии. Ну, не считая всего этого, можешь не опасаться за свои военные тайны.

Грязнуля ухмыльнулся и поднял сжатый кулак в знак коммунистического салюта. Бэрр понял, что они его заводят”.

Ярдли проверил Бэрра по списку из тридцати одного пункта, причем дважды. Грязнуля и Дик спустили на воду надувную лодку. Дик залез в нее, Грязуля придерживал, чтобы не раскачивалась.

— Чтоб вернули его мне в целости и сохранности, — наказал Ярдли Дику. — Это мой кореш, и потом он должен мне десять монет.

Они отгребли футов на сто и убрали весла. Дик повернулся к овальному кожуху на корме.

— А шум? Ничего? — спросил Бэрр.

— Не бойся, дружок. Я одолжил его у СБС. Шумит не больше, чем мышь в своей норе.

Мотор забулькал, и они начали удаляться со скоростью узлов десять.

Когда отплыли на милю, Дик заглушил мотор и бросил лот.

— Глубина около двадцати футов. Дно — кочка на кочке. Держись поглубже, и сам черт тебя не найдет. На этой веревке три огня. Здесь твой дом. До русских полмили. Точно на юг. Возьми-ка. — Дик протянул водонепроницаемый мешочек. — Тут три малых огня. Заработают автоматически, как только попадут в соленую воду. Возьмешь с собой, потом вернешь. Прихватишь, если сможешь. Я за них расписывался. Шмотки все на месте? Бэрр кивнул.

— Тогда большой тебе англо-саксонской удачи.

Бэрр сполоснул и приладил маску, проверил трубку акваланга, скользнул в воду и начал погружаться. Холодный слой начинался футов с семи. На шестнадцати футах Карпатьян задержался и проверил компас. Это было похоже на подводное плаванье над лабиринтом. Лишайники и водоросли размывали контуры. Нагромождения прямоугольных скал. Рыбы яркой окраски размером с ноготь искрились и мерцали в свете его нагрудного фонарика. Бэрр погрузился глубже и укрепил, заклинив в расщелине, подводный бакен полусферической формы, подождал, пока он загорится, и поплыл дальше.

На морском дне скопилось много мусора. Бэрр миновал нефтяные бочки-барабаны, куски бетона, длинные проржавевшие балки. Остатки второй мировой, — подумал он. Когда Бэрр был на полпути, он опустился глубже, поплыл, извиваясь, в скальном лабиринте и поднимался только затем, чтобы установить бакен.

Над головой появилась большая тень. Бэрр затаил дыхание.

Бэрр затаил дыхание.. и захныкал во сне. Оно смаковало.

Бэрр переключил прожектор и маску на черный свет. В ультрафиолете мерцающий корпус корабля был пестрым. Каждая заклепка искрилась. Мужчина поднял руки, они сияли белизной. Выпирающие грани днища соседствовали с размытыми, похожими на воспаленные прыщи пятнами. От носа до кормы корабль был оснащен электронными датчиками.

Втиснув свое тело между скал, Бэрр принялся фотографировать. Нужно было сделать снимки с близкого расстояния. Единственный способ приблизиться вплотную и не быть обнаруженным — подплыть снизу.

Прав Ярдли. Слишком здесь мелко. Не больше половины морской сажени<182 см. — Прим. перев.> от киля до скал.

Начнем с неприятного, со стороны кормы, где огромные сверкающие винты. Потом медленно, продвигаясь на спине; на три фута подгрести — , высунулся — левый борт, снимочек, — высунулся — правый борт, снимочек. Еще и еще. Не задевать: у заклепок края как бритвы. Траулер был длиной полторы сотни футов.

К носу корпус изгибался. Тут он услышал рокот. Двигатели! Парочку снимков — и все. Бэрр попятился. Корабль сдвинулся с места. Сильный гребок, Бэрр забрался в глубокую в форме клина расщелину. Днище траулера закрыло водолаза сверху, словно задвигающаяся крышка гигантского ящика. Бэрр сжался. Ему слышался жуткий звук перемалываемых костей. На пленника медленно опускался дождь каменных осколков — железное днище крошило острые краешки скалы над головой Бэрра. Скользящая масса заперла его. Теперь оставалось только ждать, когда корабль освободит выход. Над Бэрром кипела вспененная винтами вода. Водолаз вертелся, как белье в стиральной машине. Он бился о скалы то плечом, то бедром, то локтем, но оберегал шланг акваланга. С синяками можно жить, а вот без воздуха — нет.

Наконец, корабль ушел, и Бэрр выпустил ожерелье жемчужных пузырей. Он собрался подниматься. Однако сдвинуться с места не удалось: что-то держало. Бэрр посветил в щель. Колючая проволока.

Он был обмотан колючей проволокой от ног до пояса. Рано паниковать. Осталось еще полбаллона воздуха. Есть подводный комбинированный нож: один конец — лезвие, другой — пилка.

Бэрр ощупал талию. Ножа в ножнах не оказалось, видимо, выпал, пока его болтало в струях. Бэрр взял жесткую проволоку голыми руками и начал гнуть. Туда-сюда, туда-сюда. Наконец она сломалась. Черные спирали крови дрейфовали рядом с пораненными пальцами. Следующий кусок. Рано паниковать. Пока для паники нет причин.

Стрелка уже на красном. Четыре витка проволоки сломаны. Глаза залил пот. Бэрр потянулся к следующему витку. Стряхнул пот с глаз, капли усеяли стекло маски. Руки немеют, резь. Двадцать или тридцать кровяных пунктиров из порезов на костюме, на ладонях.

Бэрр слабел. Потеря крови. Нехватка кислорода. Теперь ЕСТЬ, от чего паниковать.

Белый ужас хлынул из той части сознания, что он всегда держал на запоре.

Оно оборвало кошмар Бэрра. Нет смысла. Дальше человек вспоминает, как Дик его спасает, как он, укутанный в теплое, блюет через борт надувной лодки, госпиталь, и, наконец, его с почестями провожают на пенсию по состоянию здоровья.

Военно-морским силам США мало пользы от водолазов с припадками и неизлечимой клаустрофобией.

 

Глава 7

 

Рыжий, Альберт Эванс, швырнул последнюю картонную коробку на соседнее сиденье. Вот он все и забрал из двенадцатой квартиры. Даже лампочки и туалетную бумагу. А эта старая сука приберет к рукам пустые бутылки.

Дверца пикапа захлопнулась, клацнув с удовлетворением. Хорошая машина. С иголочки. Рыжий стер пятно грязи с мраморной гексагоновской дощечки. Содержать в чистоте. Тричера, ублюдка дешевого, надо содержать. В собственной жопе.

Считается, что машина не предназначена для личных нужд. Да плевать! Тричер не узнает, и Рыжему ничего не будет. Вообще-то, крюк пришлось сделать. Пара кварталов всего. Рыжий подложил сзади пластиковый щит, как Тричер велел, и опять поехал на дерно-ферму, за следующими пятьюдесятью квадратными футами дерна. Эванс показал неплохое время, можно подумать, что у Тричера есть секундомер. Пора сваливать отсюда. К себе из вонючей ночлежки миссис Бовэ. Старая сука. Ничего она не получит за квартиру. Во всяком случае, двух сотен в месяц эта комната не стоит. Выпить или в картишки перекинуться с друзьями не на что.

Сэкономить двести в месяц — мало, но кое-что. Последняя неделька была бурной, Рыжий залез в машину и завел мотор. Черт, как его угораздило вляпаться в эту историю? Шла спокойная игра по мелочи в гараже у Свиной Головы. Эванс выигрывал. Триста выиграл. Рыжий хотел взвинтить ставки — разорить этих ублюдков, как они не раз уже поступали с ним. Сукины дети заменжевались. Свиная Голова предложил сыграть по-настоящему”.

По-настоящему! Они отыграли эти триста и двадцать семь, с которых Эванс начал, и расписку еще на двести. Он-то растаял сначала. Никто ему еще не предлагал ни разу играть под расписку. Рыжий думал, что они ему доверяют. Доверяют! Зачем им доверять. Когда есть здоровенные мужики с тупыми рожами, со свинцовыми трубками в руках и с бейсбольными битами в машинах.

— Мы не торопим, Рыжий, — говорил тот тощий с кривыми зубами. Самый маленький, зато самые здоровые обходились с ним так, будто побаивались. — Хочу только, чтобы ты накинул процентик. И все, ладно? Десять процентов всего. Сейчас уже, выходит, двадцать. Только проценты, а об остальном не беспокойся.

Десять процентов. Десять процентов в неделю. Каждую неделю. Когда Рыжий об этом узнал, двести вшивых долларов уже превратились в три тысячи. Потом ему чуть подфартило с одним пьяным идиотом: стало тысячей меньше. В двести долларов в неделю теперь ему обходилась та игра.

Двести долларов в неделю за то, чтобы остаться живым.

Пришлось искать работу. К счастью, были у Рыжего и свои должники, было кому позвонить. Зная, что у Эванса двое детей похоронены в Мемориальном Парке, те отказать ему не решились. Рыжий получил место садовника — лишний случай побыть с моими родимыми, поухаживать за их одинокими могилками. Сработало. Это было до Тричера. На него такое бы не произвело впечатления. Рыжий пришел туда первым, вот почему Тричер мечтает от него отделаться. Ревность. Управляющий не должен знать, что Эванс задумал. Скрыть будет несложно, надо только действовать осторожнее.

Подъехав, Рыжий убедился, что Тричера не видно поблизости. Он подошел к ограждению. Двенадцатифутовая вариация на тему стандартных шестифутовых. Рыжий ткнул большим пальцем со сломанным ногтем в кнопку на щитке. Половинки огромных ворот разъехались в стороны. Эванс поехал по пандусу, ведущему под первый этаж Гексагена”.

Хорошая двухэтажная подземная стоянка. Даже бензином еще не пропахла. Каждый этаж по площади раза в два больше, чем в основом здании. Официально жить здесь нельзя.

Рыжий превысил в три раза положенные пять миль в час, которые разрешал вывешенный здесь знак. Надо быстро все сделать: Тричер наверняка будет засекать его время. А пока — на самый нижний этаж. За постоянной стоянкой находится служебная. Ряд боксов, предназначенных только для жильцов, отделяли основную стоянку от служебных машин, от местечка, облюбованного Рыжим. Эванс вздохнул облегченно: наконец он дома, живой. Пока.

Рыжий открыл железные дверцы своего офиса английским ключом — не компьютерной карточкой, как у тех, наверху. У Рыжего было две комнаты. Первая — квадратная с цементным полом и антресолями по периметру. За этой комнатой — другая, такого же размера. Тут стоял только маленький столик и стул. С того дня, как Эванс работает, только он здесь и бывал. Он сомневался даже, знает ли Тричер об этом помещении.

— Здравствуй, дом родной, — хмыкнул Рыжий и поставил первую коробку, распрямился, осмотрелся. Все, что нужно: крыша, четыре стены, электричество, раковина и туалет. В машине походный надувной матрас, электроплитка, кофеварка. Он будет жить, как мышка в норке. Это ничуть не хуже, чем те клетушки, за которые он платит по двести долларов в месяц. Это он здорово придумал. Только бы Тричер не пронюхал. Эванс начал откупоривать бутылку — отпраздновать, но передумал: можно натолкнуться на этого урода, Сирила Тричера. Лучше сейчас разгрузиться и вернуться на работу.

Рыжий быстро побросал вещи из машины в комнату. Черт! Картинки забыл взять. А, плевать. Там наверху, в мусоре, валяется полно старых журналов: Плейбои”, “Хаслерсы”, “Пентхаусы и многое другое в таком же духе. Новые повесим”.

Он уже разгрузил половину дерна, когда увидел перед собой Тричера.

— Эванс! — Голос у коротышки был такой, как если провести мокрым пальцем по хорошо надутому воздушному шарику. — Вы проверяли груз, прежде чем забрать его?

— Да, мистер Тричер.

— Тогда выгружайте быстро и осторожно. Это, как вам известно, на третий участок. Как бельмо на глазу. Ужас. Эта заплатка на могильном холме прямо на здание смотрит. Что люди подумают? Везде трава растет хорошо, а здесь надо бы пригнать тщательнее. Чтоб быть уверенным: на этот раз дерн примется. Дерн на деревьях не растет, как вам известно.

— Так точно, сэр.

— Кстати, о деревьях. Что вы собираетесь делать с тем кленом? Трухлявым?

— Что тут поделаешь, сэр. Слишком поздно. Он погиб еще до того, как я пришел сюда. Сейчас дерево насквозь трухлявое.

— Это нехорошо, Эванс. Я буду разговаривать об этом с мистером Уайлдом. Это может сказаться на вашей дальнейшей судьбе.

Рыжий повернулся спиной, взял лопату. Яростно вгрызся в край желтой травы. Какого рожна? Что он-то может сделать? Дерево мертвое, о чем тут говорить. Повредили несколько лет назад и забыли. Надо срубить, пока само не свалилось. Изнутри все рассыпалось. Пустое, как барабан. В свое время мазнули бы где надо варом и спасли бы. Теперь поздно”.

Эванс налег на лапату, поддел кусок мертвого дерна и швырнул на пластиковый щит.

Всего месяц назад положили. От чего это он? Мелюзге почему-то нравится на нем возиться. Надо их оттуда согнать как-то. Вежливо. Богатые сынки. Нет, не выйдет. Это ж любимое место девок, солнечные ванны там принимают в своих купальниках-веревочках. Этих бы Рыжий не стал сгонять.

Опять же, в том, что трава жухнет, его вины нет. Что-то в почве, наверное, яд. Странно только, почему именно это место. Что такое там? Свинец? Свинец, слишком глубоко, чтобы трава сохла.

Свинец. Мысль пришла в голову. Как будто снаружи или как будто нашептали внутри головы. Свинец. Ведь ценная штука, свинец. Лежит там просто так, без толку. Можно представить, здоровенный твердый кусок, лежит под ним на глубине футов пятнадцать-двадцать. Не достанешь. На двадцать футов вниз, где-то на уровне его комнаты и не так далеко от ее задней стены. Рыжий прикинул. Дорогой металл. Небольшой кусок потянет на пару тысяч. Надо обмозговать. Свинец заблестел в его воображении, но не грязно-серым, а, скорее, желтым, теплым светом. Как золото.

Закончив с дерном, Рыжий почувствовал усталость и голод. Он взял шланг и полил свежий дерн, смыл комья почвы. С удовлетворением запер ворота Мемориала: дерн в безопасности. Обычно двери открыты настежь днем и ночью: приказ Уайлда.

— Мемориал, тоже мне, — пробормотал он себе под нос, — бронзовая плита да витая ограда, а так — всего лишь часть гексагоновской территории. Никакого уважения к мертвым. К его мертвым. — Рыжий потер костяшками веко. Никогда не знаешь, когда за тобой следят.

Старый мертвый дерн пусть отдохнет до утра в кузове. Собачья работа этот мусор сгружать: спина болит. К тому же дела есть.

У себя Эванс выпил долгожданной бормотухи. У него было кайло. Тут бы сподручней зубилом работать, но ладно, плевать. Куски шлака из задней стены шли хорошо, дальше началась почва, сильно утрамбованная, но все-таки почва. Работа ерундовая.

Рыжий копал до четырех утра. Есть еще силенка. Руки и спина болят, а бормотуха кончилась. Зато неплохо поработал: фута четыре есть. По его прикидкам, до свинца еще футов пять. Самое тяжелое — здоровенное бревно. Эванс его сначала перерубил, но оно шло вниз, указывая, в каком направлении копать. Древесина прогнила напрочь, но кайлом расправляться с ней неудобно. Отложим до завтра. Зайти надо в скобяную лавку Ральфа. Пару зубил для дерева и пилу. Запишем на счет Гексагона. Зубило и деревянный молоток. Два-три дня, и Эванс докопается до свинца — надо будет его чем-то отколупать. Потом — к скупщику. Неделя — и Рыжий расплатится с долгами, две — и он сможет купить себе нормальную выпивку, а может, даже женщину.

Рыжий опустился на цементный пол и заснул в грязной и потной одежде. Завтра еще будет время заняться матрасом. До Эванса так и не дошло, что он справился с самой тяжелой работой в своей жизни. Как не дошло и то, что это его занятие ничто иное, как ограбление могилы, — могилы своих собственных мертвых детей.

 

Глава 8

 

Оно оставило в покое разум Рыжего. Чудовище — проголодалось. С ночи оставались кое-какие объедки — перекусить, не обнаруживая себя.

Крысиные зубы с хрустом прогрызли еще не окрепший череп слепого беличьего детеныша. Проворно, до возвращения грызуна-мамы, крыса уволокла безвольное тельце из гнезда и бросила в суглинок в футе от клена. Бельчонок сбегал вниз головой по стволу на своих маленьких ножках, похожих на ручки. У крысы было собственное гнездо внутри другого клена. Дом, супруг и шестеро малышей. Будет теплое мясцо на ужин. Опять.

 

* * *

 

Сны.

Холли Колдер двигала своей головой со светлыми локонами по пахнущей лавандой подушке. Неправдоподобно изящная с вышитыми розочками рубашка с вырезами по бокам съехала под мышки. Ей снился сон. Ребенок хныкал. Часть ее разума знала, что никакого ребенка нет. Холли приняла решение за восемь месяцев до родов. Ребенка не было. Но во сне он был.

Прежде всего нужна детская. Была же вроде детская. Кто ее ребенок: маленькая девочка, маленький мальчик? В детской будет колыбелька. Теперь у ней есть деньги, не то, что тогда, когда она приняла решение. Колыбелька с оборочками, теперь Холли вспомнила, с вышитыми розочками, лавандой пахнет.

Ребенок плачет. Нужна детская. Кто же у нее, девочка или мальчик? Вот ужас! Не вспомнит никак. Одеяло собралось под грудью, запуталось. Холли пришлось с силой вырываться из его колец. Как же далеко до двери спальной! Какая же огромная у нее спальня, и всю дорогу в гору.

Ребенок плачет, теперь уже похныкивает. Почему же дверь не открывается, ей же надо попасть к своему ребенку! Ну конечно! Паутина. Вся дверь в паутине, вся оплетена, не открыть. Гадость! В таком доме ей еще не приходилось жить. Холли тянула и тянула за дверную ручку. Ручка была жирная и извивалась в ладони. Пол такой крутой, что приходится цепляться и держаться крепко, чтобы не скатиться назад. Она висела на дверной ручке, в воздухе: пыльный пол стал вертикальным. Холли взглянула вниз — огромные окна раскрыты, а она знала, что таких окон у нее не было с шести лет. Как она оказалась в старом родительском доме?

Открытые окна — прямо под ней, если она упадет, то, пролетев сквозь них, будет вечно падать дальше. Что тогда будет с ребенком?

Ее ребенок плачет.

Дверь наконец открылась, и Холли вошла. Паутина легла гнусной вуалью на ее красивые чистые волосы. Придется мыть. Нельзя, чтобы ребенок увидел ее такой. Хорошенькая работка предстоит ей в ванной.

Душ не работает. Даже пробовать не стоит, она знает: он работать не будет. Если бы и работал, она б им пользоваться не стала. Дело в том, что наконечник душа — мягкий мужской член, его член, отца ребенка. Единственная часть его тела, которую Холли помнила. Плохой дизайн. Она терпеть не может плохого дизайна.

К тому же в ванной засорен сток. Слишком много сорняков из него растет. Надо бы вытащить, но она ни за что не будет. Корни же прорастают на всю длину сточной системы. Никогда не знаешь, что на этот раз вместе с ними вытянешь.

В ванной была печка. Естественно. Холли поставила на нее горшок с водой — то ли для того, чтобы помыть себе волосы, то ли для бутылочки ребенку. Она точно не знала.

Ребенок плачет.

Вода и не собиралась кипеть. Холли попробовала языки пламени рукой. Не удивительно, что вода не греется: пламя-то холодное. Ничего. Паутину можно выжечь. Она опустила голову, паутина сгорела, и волосы заодно. Это хорошо: череп теперь чистый. Можно наконец идти искать ребенка.

Следующая комната была сплошь из зеркал. Холли посмотрелась и обнаружила, что волосы снова выросли, но стали гладкие мышино-серого цвета. Узнает ее малышка? Вот дура! Ребенок же ее до этого ни разу не видел, не удивительно, что ему есть хочется. Сколько же он не ел? Сколько ему? Надо поторопиться, а то умрет от голода. Жуткое дело — смерть ребенка. Такое не прощается.

Холли перешла на бег. Если б только все перестало путаться под ногами!

Холли переходила из одной пыльной комнаты в другую, затем в следующую и в следующую. Теперь ничего больше не цеплялось за ее ноги: она летела. Но и это — медленно. Холли не могла набрать скорость, разгребая руками воздух, продолжая терять высоту. Если Холли хоть раз коснется пола, она уже никогда не сможет подняться вновь.

Ребенок ее за следующей дверью. Конечно, он там, за дверью. Черной дверью детской для мертвых детей. Холли вошла и стала карабкаться по отвесной стенке колыбели. Плачь стал немым, ребенок продолжал сотрясать все сооружение. Если она упадет, распахнутые окна ждут ее.

Наконец она перевалилась через плетеный верх на пахнущую лавандой подушку. До места, где кричал ее ребенок, оставалось чуть-чуть. Холли подползла.

— Тише, тише, мой маленький, — прошептала она, — здесь твоя мамочка.

Холли задрала рубашку и поднесла ребенка к соску. Ее ребенок взглянул на нее снизу вверх. Черно-белое лицо клоуна, рот широко раскрыт. Не удивительно, что он так кричал, — у бедняжки резались зубки. Молочные зубки, сотня пустотелых стеклянных иголок глубоко впились в нежное тело Холли.

Ее ребеночек начал сосать.

 

* * *

 

Сны.

Алита Ла Тобре перевернулась на другой бок, и ее длинная-предлинная смоляная коса обвилась вокруг ее обнаженного тела. На ее лбу и над верхней губой — бусинки пота. Девушка тряхнула во сне головой, обхватила себя руками. Алите годами не снились сны, а за эту ночь она просыпалась уже трижды. Она винила в этом мужчину из бассейна: мужчину в возрасте, от которого попахивало ромом, вокруг него даже витало ромовое облачко. Весь вечер в бассейне Алита маневрировала, пытаясь каждый раз оказаться спиной к нему. А если бы ей пришлось с ним беседовать, лицом к лицу... Отвратительный запах перенесся в ее сновидение. Алита в своей постели, в белоснежной комнатке с тяжелой черной мебелью, в головах — распятие. Христос взирает сверху на ее позор, ее грех. Тонкое одеяло обтянуло бедра, приковало ее. Кровать накренилась. Девочка-Алита зажмурила веки сильно-сильно и притворилась спящей. Пружины скрипнули. Он склонился над ней. Пальцы его ласкали ее щеки, ее имя плавало в облачке приторно-тошнотворного рома.

— Алита!

Первый раз мягко, потом громче, в голосе слышалось нетерпение.

— Алита!

Голос настаивал, она не обращала внимания, пока не..

— Разбудить твою сестру, ты этого хочешь, Алита?

Девочка открыла глаза, во сне.

— Паулита спит, папа. Пожалуйста, не надо ее будить.

Ночная рубашка брезжила на ней подсвеченным луной призраком. Бородатое лицо отца было невидимым, запеленутым тенью. Он приближался к кроватке на коленях. Толстая рука потянулась к стене в поисках опоры, он навис над Алитой животом. Свободная рука задрала лен рубахи. Запах рома смешался, почти затерялся в вони его немытого паха.

— Сделай, чтобы твой папочка был счастлив, Алита. Ты ведь хочешь, чтобы твой папочка был счастливым, правда?

Иногда это очень долго. От рома. Когда он кончил, во рту у Алиты появился вкус рома, вместе с тем, другим. Потом девочка должна лежать неподвижно, сомкнув губы, с отвратительной массой во рту — пока отец не придет в себя после оргазма и, шатаясь, не уйдет из комнаты. Наконец он ушел, и девочка, свободная теперь, могла вытащить свой с отбитыми краями ночной горшок из-под кровати, выплюнуть, сунуть пальцы в рот и блевать, считая дни до следующего маминого визита к тетке Эсмиральде. Их было слишком мало, этих дней.

 

* * *

 

Монстру сны не снились никогда. Оно никогда не спало. Состояние, наиболее близкое к бессознательному, напоминало у Чудовища абстиненцию, когда в своей тысячелетней жизни приходилось делать что-то новое, как сейчас. Оно строило планы и смаковало. Назревал урожай. Собирают его по-особому. Чудовище уловило тончайший запах кушанья, о котором давно мечтало: о кушанье по имени Джейми Халифакс.

 

Глава 9

 

Расческа у Алиты Ла Тобре была тяжелая, из черепахового панциря с серебром, с жесткой натуральной щетиной. Каждое утро после горячего душа, намазывания кремом и осторожной просушки она подходила к своему зеркалу во всю стену голая и проводила расческой по волосам триста раз. После чего наступало время завтрака и кофе.

Алита перемалывала зерна Блю маунтин, клала их в кофеварку и отправлялась в шестиугольную гостиную с завтраком, состоявшим из натурального йогурта и свежего зеленого инжира. Любимое время Алиты. Время, когда Алита была Алитой. Через огромное окно с высоты пятнадцатого этажа можно было смотреть на игрушечных человечков, чувствуя себя в безопасности: раздетой, но невидимой. Недосягаемой. Да, она проводила большую часть времени в своей квартире без одежды, но уже двадцать лет никто, кроме нее самой, — ни мужчина, ни женщина — не видели ее тело. В свои тридцать два гата Ла Тобре была в техническом смысле девственницей.

Не то, чтобы она не была подвержена страстям. Каждый день она позволяла себе по два оргазма, три — по воскресеньям. Особые, личные, спрятанные от мира мгновения радости. Как и Алита.

Взгляд вернулся от окна к зеркальной стенке. Алита улыбалась. Отражение улыбалось в ответ. Взгляд лукавый, потом зовущий, бесстыжий, наконец — горящий. Алита послала себе воздушный поцелуй. Она влюблена. Женщина тряхнула головой, прекрасные пряди обвились вокруг тела, как струйки дыма.

Женщина в зеркале надувала губки, выпячивала грудь, звала.

— Позже, — пообещала Алита, — ты же знаешь правила.

Она перекинула назад вуаль своих волос, поднялась со стула и загрузила посуду в моечную машину. Пора одеваться и идти на работу.

В лифте уже были две женщины. Алита улыбнулась короткой механической улыбкой Холли Колдер и повернулась к Клэр Сэксони.

— Нижняя стоянка, Клэр, будьте добры, — попросила она.

Обе, и Алита и Клэр, были одеты в строгие костюмы. Платье Холли, пожалуй, коротковатое, отличалось излишней яркостью.

— Как вам понравилась вечеринка? — спросила Холли в своей энергичной, торопливой манере.

— Базар. — Клэр нахмурилась.

— Вам удалось встретиться с кем-то? С интересным человеком?

— Единственный человек, который меня там интересовал, — Питер Уайлд. Он не задержался. У меня к нему вопросы. Важные вопросы.

— О, да! — Холли взмахнула руками: — Мне понравились его волосы. Орлиные крылья. Прекрасно ухоженные, слегка тронутые сединой.

Алита кашлянула и посмотрела на Клэр. Уголки рта Клэр дернулись.

— Да, я собиралась спросить, кто делал ему прическу. — Брови ее поднялись, и женщина обратила свои изумрудные глаза к длинноволосой брюнетке:

— Алита, в воскресенье у меня будут друзья: бизнесмены, журналисты. Возможно, вам было бы интересно?

— Еще бы! С радостью, — воскликнула Холли.

— Буду непременно, — ответила Алита.

Клэр посмотрела на Холли, потом на Алиту.

Пожала плечами.

— Что ж, прекрасно, приходите обе. Одиннадцатый?

Лифт остановился, двери открылись. Холли выглядела растерянной.

— А, это мой, кажется. Пока.

— Вот и верь ей! — бросила Клэр, когда двери за крылись.

— Она, конечно, немного..

— Не в себе? А вас не удивляет?

— Что?

— Чем я зарабатываю на жизнь — каждому известно, а вы? Вы вниз по делам, очевидно? — Брови Клэр снова взлетели.

— Помощь при стрессах.

— А ведь это не дешево. Вы знаете, что у нее одна из самых больших квартир? Тысяча шестьсот два. Даже сами числа большие. Я в тысяча шестьсот четвертой. Дорого. Вас не удивляет, чем таким эта, с ветром в голове, занимаемся, что даже может себе позволить тут жить?

— Я не думала, что..

Дверь снова открылась, и обе женщины прошли на нижнюю стоянку.

— А я думала, — продолжила Клэр. — Мужа у нее, кажется, нет. Холли, должно быть, занимается... Есть, по-моему, одна работа, которую она способна освоить.

— Вы имеете в виду..

— Да. Она, должно быть, подрабатывает”.

— Ну-у. Я не знаю. Она не похожа на одну из этих.

— В каждом деле есть свои классы. То, что Холли не носит кожаную мини и сетчатые чулки, еще не значит, что она.., — Клэр легонько похлопала Алиту по руке. — Готова побиться об заклад, это высокооплачиваемая девушка-по-телефону. Дорогая шлюха, вот и все. — Она, казалось, смаковала слово. — Мужчины любят таких маленьких пустоголовых чирикалок: ах, я такая беспомощная. Запомните мои слова.

Алита казалась шокированной.

— Да вы, прямо невинная, в некотором роде, а, Алита?

Пожалуй, что так. До воскресенья.

Алита Ла Тобре запарковала свой линкольн на подземной стоянке Уайлд Билдинга на Ривер-стрит. До того как Уайлд купил его и отремонтировал, он назывался Мэнсфилд Билдинг. Теперь здесь разместились офисы финансовой элиты Ридж-Ривера.

Лифт-экспресс одним махом перенес Алиту на шестнадцатый этаж. Плоские ее туфельки шептали что-то в тяжелые ковры коридоров. Женщина прошла мимо двери из закаленного стекла с табличкой Консультация при стрессах. Только по записи. Остановилась у двери без таблички и достала из маленького черного кожаного дипломата ключи.

Комната, в которую Алита вошла, меньше всего походила на кабинет. Пол был выложен черной и белой плиткой. Одну из стен закрывал стенной шкаф с зеркальной дверцей. Три двери. Одна в коридор, другая в ванную со всеми удобствами, и третья — в ее мастерскую. Единственной мебелью были простой стул из белого пластика с вертикальной спинкой и соответствующий туалетный столик с лампой. Все это могло бы сойти за гримерную комнату в каком-нибудь мало-мальски преуспевающем театре.

Алита сняла туфли и убрала их в шкаф. Туда же последовали жакет, юбка и белье: все аккуратно развешено и сложено. Раздевшись, женщина побрела в ванную и смыла макияж, наложенный от силы час назад.

Алита расчесала волосы за туалетным столиком, заплела, булавками укрепила на голове пластиковый конус и обмотала его косой. Пришпилив волосы, она взяла маленькую щеточку и распушила конец косы в перо ворона. В ящичке туалетного столика хранился театральный макияжный набор. Алита наложила очень бледный непрозрачный слой. Глаза. Первым делом накладные ресницы: нелепо длинные и тяжелые. Второе: следующий слой грима, полностью закрывший ее натуральные брови. Нарисованные брови смотрели вверх. Потом она очертила область, которую надо закрасить тенями. Сегодня это будет металлически синий цвет. Голубые тени под и над глазами, как две выразительные запятые, кончались там, где начинались зачесанные назад волосы.

Алита скользнула в сатиновые трусики, затем натянула блестящие обтягивающие штаны из искусственной кожи. Теперь блузка из черного газа с короткими рукавами. Чтобы застегнуть восемнадцатидюймовый пояс из черной кожи с бронзовыми заклепками и двумя тяжелыми бронзовыми пряжками, Алите пришлось втянуть живот. Теперь — сапоги. До пол-икры, жесткие, с каблуками в виде семидюймовых кожаных шильев и маленькими платформами на носках — чтобы иметь опору под кончиками больших пальцев. И шпоры. Подъем — как туго натянутый лук. Алита поднялась со стула и сделала несколько пробных шагов. Каждый раз ей требовалось какое-то время, чтобы ноги привыкли к хождению на пуантах. Последние штрихи. Она натянула перчатки. Черные кожаные перчатки до локтя, достаточно удобные. Наконец галстук-удавка. Вельветовый, с шипами, как на ошейнике для похотливой суки. Женщина сделала шаг к зеркалу. Неприметная, пяти футов росту Алита преобразилась. От пола до верхушки ее полуночной прически теперь было добрых шесть футов. Вместо лица — свирепая маска. Груди, приподнятые туго затянутым ремнем, гордо обнаруживали себя через прозрачную вуаль блузы — недоступные, запрещенные, неприкосновенные. Между туалетной комнатой и комнатой, где она принимала посетителей, располагалась ее мастерская. Стены здесь были отделаны темными панелями и заставлены книгами. Полное собрание Маркиза де Сада: от Жюстины до Ста двадцати дней Содома, Леопольд Захер-Мозох — Венера в мехах”, “Дневник Тайберна”, “Полная история наказаний. Большая часть томов в кожаных корешках были пустыми, куклами. Стоял дубовый письменный стол и немного довольно причудливого вида мебели с кожаной обивкой. Картины на стене принадлежали кисти Дорэ. Алита села за свой стол и убрала хлыстик для верховой езды с ежедневника. Зазвонил телефон.

— “Домино. С кем я говорю? — Голос Алиты стал хрустящим, как высушенная человеческая кожа. Хлыстик щелкнул по кожаной поверхности стола. — Прекрасно. В три. Не опаздывайте!

 

Глава 10

 

Его возможности несколько прояснились. Влияние усилилось.

У крысиного семейства пир: лягушка. Грызуну не пришлось идти на охоту. Лягушка свалилась в дупло сама. Начали обгрызать конечности. Пленница цеплялась за жизнь, онемев от ужаса и страданий, пока один из детенышей не вгрызся как следует в пульсирующий живот амфибии. Она еще жила под звук пережевываемых своих маленьких почек, но тут зубки крысенка вонзились в богатые кровью ткани печени, и лягушка наконец испустила дух. Когда от амфибии остались лишь сухие расщепленные косточки, крысиное семейство собралось в кружок: головы наружу, хвосты сплелись. Каждый хвост кровоточил язвами от укусов. Крысы помочились и испражнились в центральное сплетение. Хвосты переплетались, терлись болячкой о болячку, покрывались коростой парши — объединялись. Через несколько дней пришли другие крысы и влились в семью, каждая получила свое место головой наружу, каждая просунула извивающийся хвост в гниющий зловонный клубок.

У Него было дело к крысам.

Рыжий Альберт Эванс выронил из правой руки молоток, но, для того чтобы освободить зубило из одеревеневшей левой, его пришлось даже чуть расшатать. На Эвансе не было одежды, земля забилась между длинных пальцев ног, в уши, под сломанные ногти.

Мужчина упал на колени и так вскарабкался на кучу вынутой земли. Под кожей левой ладони застряла четырехдюймовая щепка. Рука багровела синяками. Локти покрылись шелушащейся коростой. Но тело онемело так, что никаких неприятных ощущений не возникало. Рыжий наполнил раковину холодной водой, окунул туда голову. Вода превратилась в грязь. Он слил и снова наполнил раковину. Когда осталась всего пара полосок грязи на спине и ягодицах, Эванс шагнул в сторону от рыжей лужи и вытер волосы. Рабочие брюки стали ему велики. Рыжий влез в заношенную рубашку и затянул пояс. Пора идти на работу. Туннель, который Эванс рыл шестнадцать часов подряд, сужался до ширины гнилого бревна, которое он крошил зубилом.

Всего фут гниющей древесины теперь закупоривал монстра, но откуда было знать об этом Рыжему?

Губы Рыжего Эванса безвольно раскрылись. Он лег лицом на кучу вынутой им земли. Земля наполовину заполнила рот. Песок скрипел между клыками. У человека не было сил ни застонать, ни сплюнуть. Голые руки вяло имитировали плавательные движения, расходуя последние скудные запасы энергии. Пальцы медленно нащупывали стамеску. Она соскользнула вниз, вслед за маленьким обвальчиком грунта. Слюна во рту Рыжего превратилась в вытекающую из приоткрытых губ оранжевую грязь. Одна коленка дергалась.

Оно послало распростертому телу последний импульс. Мускулатура желудка сократилась. Жалость для Монстра была второстепенным человеческим чувством. Так, поглодать, когда не предлагается ничего поделикатней. Рыжий умер. Оно всосало его смерть. Сломанный инструмент, выброшенный за ненадобностью, — вот что такое Альберт Эванс.

Воодушевленное закуской, Чудовище переключило свое внимание на то, что располагалось выше: надо искать исполнителя для завершения работы по освобождению из заключения.

Первое, что было у Него на уме — это человеко-вещь по имени Джейми. Его ссохшееся искалеченное я съеживалось еще сильнее, когда Оно начинало свое жуткое зондирование. Опустошенный разум ничего не стоит заполнить, превратить в марионетку, но по отношению к Джейми чудовище строило другие планы. Безмозглый инструмент мало что способен чувствовать. Джейми суждено худшее. Оно знает толк в мести. Оно продвинуло свои мысленные щупальцы дальше, оставив Джейми его привычный ужас никогда не прекращающихся ночных кошмаров.

 

Глава 12

 

У двоих из званых на ленч к Клэр не было особого желания присутствовать, причем почти по одним и тем же причинам. Бэрр встал в половине седьмого. Отставка не в силах сломать привычку к определенному распорядку. Нога в шлепанце нащупала педаль. Зажужжал моторчик. Самодельный токарный станочек ожил, короткий латунный цилиндр начал вращаться. Куцая ручка толкнула рычаг, резцы вгрызлись в металл. Яркая стружка посыпалась на станину. Бэрр наблюдал через защитные очки и увеличительное стекло. Идеально. Мужчина сдул бронзовую пыль. Ловкие пальцы ослабили тиски и переставили металлическую болванку в вертикальный зажим для сверления. Перед тем как опустить сверло, он все проверил и перепроверил. Тонкое вольфрамово-карбидное сверло опустилось и превратило цилиндр в толстостенную трубку. Еще одно, более тонкое высверливание, немного полировки, и кусок латуни станет стволом носового орудия четырехфутовой от носа до кормы модели флагмана Его Королевского Величества Виктории. Если не сбавлять темпы, копия будет закончена через месяц — три года с того момента, как Бэрр начал.

Мужчина повернулся на вертящемся стуле и посмотрел на корабль. Взор его сиял. Рангоут сохранял подвижность. Каждая деталь совершенна. На каждом палубном орудии — бронзовой обезьяне — микрогравировка Виктория, рядом пирамидки из шариков, специально рябоватых и покрашенных под чугунные ядра. Каждая пушка высверлена точно под калибр ядер. Бэрр любил помечтать. Он вынесет модель на улицу, когда будет мороз, и каждая обезьяна сожмется от холода, чтобы выплюнуть свой с таким трудом вставленный в жерло заряд.

Бэрр поменял тонкое сверлышко на еще более тонкое — диаметром в два человеческих волоса. Запальные отверстия в пушках почти невидимы, зато точно соответствуют масштабу.

Оставалось принять еще одно решение. Никаких фигурок не предполагалось: ни маленьких моряков, ни крохотного Нельсона. А что если подзорную трубу? Косо положенную на перила кормовой надстройки, как будто?..

Было уже почти одиннадцать. Бэрр вытер пыльные руки и поднялся. Пора собираться.

В чем должен мужчина являться на ленч, будь он проклят? Да разве так уж не хочется идти? Женщины ведь будут. Хорошенькие женщины. Бог свидетель, ему нужна женщина. Было время, первые несколько лет после развода, Бэрр пускался в игры. Потом осточертело. Сексуальная потребность пока существовала. Не такая, чтоб невтерпеж, как в юности, но еще достаточно сильная. Вот к чему Бэрр потерял вкус, так это к самой игре. Сейчас стало ясно, что в юности увлекала сама интрига, преследование, неопределенность — в этом изюминка была. И вот теперь, после двадцати лет несчастной супружеской жизни — снова, уже зрелым мужчиной, его потянуло к игре. То ли женщины изменилась, то ли он сам.

Бэрр обнаружил, что после пары минут знакомства он уже знает, заинтересована ли собеседница, доступна ли. Если нет — он не преследовал, если да — что ж, первым делом — сейчас ему немного стыдно из-за этого — Бэрр следовал некоему ритуалу нажимания правильных кнопок, разных для разных женщин, пока все не кончалось постелью. Не имело значения: были какие-то настоящие чувства, не были — Бэрр покорял любую потому, что она для него была — как Эверест для альпиниста.

Потом начинались грязноватые хлопоты по выпутыванию. Все слишком легко улетучивалось. Промежутки без женщины становились длинней. Краткие отрывки наслаждения стали перевешиваться избыточным количеством потраченных усилий. Седьмой месяц уже пошел? Шесть месяцев пролетело с тех пор, как Бэрр стал достаточно зрелым, для того чтобы разобраться, чего он на самом деле ищет в сексуальной жизни. Полгода прошло, как Карпатьян понял, для чего нужно что-то большее, чем просто желающее женское тело.

Ему нужна не любовь. Или любовь? Все теперь усложнилось. Много лет назад, вскоре после развода, Бэрр понял: ему приятнее доставлять наслаждение. И женщины начали сознавать, что он упивается, услаждая их. Это, похоже, даже увеличивало их наслаждение. Женщинам нравилось, что партнер не просто делает то, что нужно, а сознавая, что их экстаз приводит мужчину в восторг. Аналитический ум Бэрра сделал следующий шаг. Были женщины, которым нравилось доставлять наслаждение мужчинам, их собственное удовлетворение имело для них второстепенное значение. Такие женщины могли испытать оргазм, когда видели, чувствовали или пробовали на вкус его оргазм. Когда Бэрру попадалась такая партнерша, его наслаждение многократно увеличивалось. Самым большим счастьем оказалось получение наслаждения от женщины, которая упивается своей способностью доставить наслаждение ему, также как он от способности усладить ее. Было ли это формой любви? При том, что женщине было все равно, какому мужчине она приносит радость? Это, следовательно, всего лишь рафинированная похоть, высшая точка отделенной от всего привнесенного физиологической страсти.

Бэрр больше не искал любви, он искал интеллигентную, привлекательную женщину именно с таким эротическим свойствам. Такую женщину он бы лелеял.

Бэрр смыл с лица мыльную пену. Может, и есть здесь такая женщина, даже сейчас, когда он уже в возрасте, которая получала бы удовольствие нажимая ЕГО кнопки. Карпатьян решил спрыснуть себя лучшим одеколоном, который она (как ее звали-то? У нее еще родинка была высоко на внутренней стороне ляжки) подарила ему. По радио Пегги Ли пела И это все?

Джон Холл шел на ленч с неохотой. Он был занят. У него тоже было хобби. Еще двадцать витков невидимой нейлоновой лески да привязать красное перышко между двумя голубыми. Несколько минут с тонкогубыми пассатижами — и мормышка готова. Ясно, что это демонстрационная мормышка, а не работающая наживка. У него появилась идея, навеянная редкой пряжей, из подкрашенной мишуры. Этим Джону и не терпелось заняться. А тут — изволь быть светским.

Светское значит неудобное. Или же снова жить отшельником? Это слишком привлекает внимание.

Джон завязал шишковатый узел, чтобы освободить струбцину. Коварно занозистый невесомый крючок с блестящим хвостом лежал на ладони. Джон поднял глаза на стену. Куда ее? У него шестнадцать демонстрационных образцов в рамочках, в два ряда. Начинать третий ряд? В сторону продвигаться некуда: ограничивают гарпун, за который отец получил приз, с одной стороны, и две остроги, с другой. На другую стену? Рука напряглась, и Джон почувствовал, как крючок впился в подушечку большого пальца. Пальцы сжимались, хотя Джон и не хотел этого. Острие прошло сквозь кожу и вошло в мускул. Джон моргнул.. и сжал сильней.

Как так получилось? Он же всегда осторожен. Крючок прорыл в мясе изогнутый ход. Зазубрина процарапала свою собственную канавку вдоль всего туннеля. Последний мышечный спазм — и появилась рубиновая размытая точка. Джон нахмурился. Вынуть его теперь можно только одним способом. Зазубрина не даст вынуть крючок тем же путем, каким он вошел. Придется выкусывать кусачками.

Мормышка, конечно, испортится. Левой рукой Джон выдвинул ящик в верстаке, достал бинт. Надо идти на ленч.

Уже направляясь к двери, Джон остановился. Левая рука потянулась к висящей на стене остроге, погладила острый искривленный конец. Это была глубоководная острога, достаточно мощная, чтобы вытащить бьющегося тунца или мелкую акулу, изысканно грубая, из нержавеющей стали. Джона передернуло от необъяснимого трепета.

Первое, что увидела Холли Колдер, войдя в квартиру Клэр Сэксони, был застекленный шкаф с выставленными белыми чернолицыми куклами-клоунами. Они живо напомнили ей ночной кошмар. Ее презрение к дикторше переросло в глубокую неприязнь.

Холли понимала, что чувство ее абсолютно иррационально. Она старательно разгладила напрягшиеся лицевые мышцы и приняла большой бокал из рук хозяйки. От напитка защекотало в носу, и женщина хихикнула. — Овечья шипучка, — сказала Клэр.

— “Овечья шипучка? Я надеюсь, она не?

— Знаете баранью шипучку”?

Холли кивнула:

— Шампанское с апельсиновым соком.

— А это — женская версия. Я добавила сухого шампанского и мимозы. Сильней и ароматней. Овечья шипучка”.

Холли выглядела озадаченной. Клэр посмотрела на Алиту Ла Тобре, пожала плечами, повернулась обратно. Холли оглядела комнату.

— А Честити или Марши разве не будет?

Алита подошла ближе.

— Честити? Марши? — Клэр подняла бровь. — Мы же не собираемся превращать мою квартиру в кошкин дом”<Кошкин дом, т.е. дом свиданий. Pussy — киска (англ.), может также означать женские гениталии. Ср. французское minette (киска). — Прим. пер.>? Не правда ли, Алита?

Алита сосредоточилась на своем напитке.

— Неужели вы не любите кисочек? — спросила Холли, широко раскрыв глаза.

Клэр метнула на нее пронзительный взгляд. Алита поперхнулась апельсиновым соком.

Лицо Холли было нарочито бессмысленным.

— Что-то в вас наводит меня на мысль, что вы любите кошек. Мне кажется, вы таким образом... — Холли не закончила фразу.

— Простите, — бросила Клэр и отвернулась, приветствуя Ролло Дернинга и бормоча при этом что-то насчет пластиковых кукляшек, у которых выдуло мозги”.

Холли стояла одна и глядела на Клэр с Ролло. Его руки находились в постоянном движении: рубили воздух, трогали рукав Клэр, тряслись. Какой наивный, — подумала Холли. Она уловила кусок разговора: Сельская честь. В четверг”.

Руки Ролло наконец угомонились, Клэр посмотрела через плечо на Холли и коснулась рукава Ролло. Холли удивилась тому, какую большую роль сыграла ее реплика с кисками для Ролло.

Подали омлет, слегка припудренный икрой низкого сорта. Холли положила пол-ложки на лиможское блюдце, рядом — маслянистый ломтик копченой семги и парочку черных маслин.

Клэр с удовольствием играла роль хозяйки.

— Вы должны помнить Ролло по вечеринке в бассейне, — говорила она Алите. — Дернинг был когда-то простым ученым, теперь он птица высокого полета: работает в Пластикорпе. — Затем блондинка повернулась и указала на группку Эльспетов. — Рэндольф, оттуда же. А это — Алита... — Но Алита в этот момент увидела Бэрра Карпатьяна и тут же развернулась на сто восемьдесят градусов.

Двое мужчин, которых избегает темноволосая и экзотическая женщина? — Холли была озадачена. — Неужели здесь каждый мужчина успел проявить себя с дурной стороны?

Клэр схватила Бэрра за руку и потащила его к Эльспетам.

— Бэрр у нас в отставке, — говорила она торопливо. — Он большой человек на денежном рынке. Поздно начал, зато теперь такой ухарь. То есть, в смысле.. Ну, вы меня поняли.

Холли с удовольствием наблюдала неприступную холодность, с которой Эльспет встречает усилия заискивающей перед ними хозяйки.

— Я полагал, что денежный рынок — забава для молодых людей, — наконец фыркнул Рэндольф Эльспет.

— Так и есть, — подтвердил Бэрр. — Все считали, что я староват для этого дела. Мне просто повезло. — Он повернулся к хозяйке. — Как это вам удается, Клэр, быть такой осведомленной в частных делах каждого? — Ну, для нас, людей из средств массовой.. Информация — наша профессия, как вы знаете.

— Я так и понял, — заметил Бэрр холодно.

Холли ухмыльнулась. Плоховато идут дела у хозяйки. Тем лучше для Холли.

Широкая спина Бэрра почти заслонила Клэр от всей группы. Рэндольф направился к Алите. Джейн Эльспет незаметно двигалась к Бэрру поближе. Глаза ее округлились, губы приоткрылись. Внимание Холли переключилось туда, где Рэндольф припер к стене Алиту. Мужчина довольно улыбался, зато маленькая женщина хмурилась. Холли показалось, что она услышала что-то про Домино”.

Чудак на чудаке, — подумала .Холли. Она искала глазами обещанных Клэр журналистов. Ни одного знакомого. Это хорошо. Меньше всего Холли хотелось, чтобы пересекались круги ее профессиональных и личных знакомых.

Джейн Эльспет придвинулась еще ближе к Бэрру. Ее полные бедра нацелились на пожилого мужчину. Холли подумала, уж не пора ли спасать мужика, но решила, что тот достаточно стар, искушен и уравновешен, чтобы позаботиться о себе. Это она хорошо сказала о нем: уравновешен. Жаль, мужчинам, похоже, не дано достигнуть безмятежности, пока не отлетит юность.

Чья-то рука потянула за руку Холли. Клэр натянула на лицо лукавую улыбочку.

— Помните нашего домоуправителя, — спросила она, — мистера Тричера? Сирила?

Холли протянула коротышке кончики пальцев: Еще бы! Отвратительный тип”.

Ее взгляд поймал поверх плеча Тричера плечо Карпатьяна. Бэрр взглянул на Холли и увидел в ее взгляде нечто неожиданное: будто кто-то нарисовал зрачки в глазах Анны-сиротки<Популярный персонаж комиксов, рисовался с огромными пустыми глазами. — Прим. пер.> и тут же их стер.

Бэрр вновь переключился на Джейн Эльспет. Женщина что-то говорила о фильме, который она смотрела вчера вечером.

— Вампиры? — Он схватил нить. — Вы любите такие вещи?

— Я думаю, это — чисто женское, — ответила Джейн. — Высокий, черноволосый, таинственный, могучий, зловещий. Немного на вас похож! — Она чуть хохотнула и посмотрела Бэрру прямо в глаза. — Возможно, это лишь мое восприятие. — Ее палец забрел в ямку на его шее. — Я исключительно чувствительна.. по этой части.

О Боже, — думал Бэрр, — лучше б этот Рэндольф поменьше думал о своем сердце в этот вечер, а последил бы за женой, а то она изнасилует какого-нибудь рассыльного. Или обвинит его в изнасиловании”.

— А как насчет зомби или упырей? — спросил он громко. — Вы воспринимаете их как секс-объекты?

Джейн отступила на полшага.

— Я думала, вы поняли. — Женщина приблизилась вновь.

Карпатьян развернулся, раскрывая пространство между ними, выпуская интим.

Хэрри Сэйлия, держа левую руку в кармане, склонился со скучающей миной к книжным полкам. Джон Холл склонился с другой стороны. Бэрр искал, с кем хотя бы встретиться взглядом. Все напрасно. Спасения ждать неоткуда.

— Ты волнуешь меня, — выпалила Джейн, терзая ворот платья. — Правда! — Женщина ждала его реакции. Однако реакции не последовало. Так у Бэрра уже бывало. Несколько минут разговора с женщиной, и вдруг ни с того ни с сего собеседница пускается в словесные игры со всякого рода подтекстами, Бэрр так и не нашел иной тактики борьбы с этим, только стремительное отступление. Джейн ставила Карпатьяна в положение, когда он обязан как-то ответить: либо идти на сближение дальше, либо повести себя грубо. Черт бы побрал тех женщин, которым не хватает острых ощущений!

Ждет. Во рту у Бэрра пересохло. Тоненький ручеек пота потек по левому боку.

Рука другой женщины коснулась его руки.

— Мистер Карпатьян? — Это была мать того парня, Рона Эккерман. Бэрр перевел дух.

— Миссис Эккерман! Как же я рад вас видеть!

Джейн Эльспет, протолкнувшись между Бэрром и Роной, направилась в сторону буфета с напитками. Рона выпятила нижнюю губу и откинула упрямую прядку со лба.

— Зовите меня Рона, прошу вас. Чего это она? — Женщина указала подбородком на спину Джейн. Бэрр не нашелся, что ответить.

— Я только хотела еще раз поблагодарить вас, — продолжала Рона, — за то, что вы сделали для Тони. Я вовсе не хотела вам помешать. — Локон снова соскользнул на лоб, женщина вернула его на место ладонью. — Вы произвели на мальчика ТАКОЕ впечатление, Бэрр. Вы ведь не против, если я буду называть вас Бэрром? — Она не оставила паузы на предполагаемый ответ. — У Тони нет — как это называется-то? — модели мужского поведения, образца для подражания, так что ли?

— Но его отец...

— Слишком занят, дома никогда нет. Эл всегда в движении — занят, занят, занят. Отличный добытчик, все нам достанет, но его совсем не бывает дома. В жизни Тони остается пробел. — Миссис Эккерман опустила глаза, голос ее сделался сиплым. — И в моей.

А сковородки? — подумал Бэрр.

— Ну, у меня-то, конечно, дела, — продолжала Рона. — У Тони — модели. Хороший мальчик, имеет свое хобби. У него такой возраст. Начал обращать внимание на девочек. Как раз теперь нужно влияние мужчины. Естественные потребности, желания, советчик..

— Хобби? — переспросил Бэрр, нащупывая менее зыбкую почву. — Вы что-то о моделях говорили? Я сам в некотором роде моделист.

— Да что вы! Потрясающе! Тони будет счастлив как-нибудь к вам зайти. Как и я. Может.. минуточку.. — Рона положила ладонь на руку Бэрра, будто на якорь его сажала. — Тони!

Подросток подошел к матери.

— А?

— Мистер Карпатьян, Бэрр, тоже модели делает. Что скажешь?

— Правда? А что за модели вы делаете, мистер Карпатьян?

— Корабли. Хочешь посмотреть?

— Еще бы!

— А если прямо сейчас?

— А как же ленч? — вмешалась Рона.

— Без нас обойдутся. И вообще, это все не в моем вкусе. А ты как, Тони?

— Я готов, мистер Карпатьян.

— Бэрр, пожалуйста. Сейчас, только поблагодарю хозяйку.

Клэр Сэксони беседовала с Алитой и сверхаккуратным мужчиной, который, как предположил Бэрр, был из журналистской братии. Эти с гостями не смешивались. Если судить по Клэр, единственной их заботой было общение с важными и полезными людьми.

Поблизости вертелась Холли Колдер.

— Скажем, Честити, — говорила Клэр, — ей ведь мало того, что она делает как профессионал, она, я слышала, не только мужикам подмахивает.

— Нет, что вы! — запротестовала Холли. — Я видела, как она бегала трусцой с девушками, но она вовсе не подмахивала, хотя и в футболке на голое тело. Они так, подпрыгивали у нее чуть-чуть, и все.

Клэр сощурилась, уголки губ дернулись, она сглотнула, открыла было рот, но закрыла снова.

Бэрр вмешался с прощальными извинениями. Уходя, он склонился к уху Холли:

— Не переигрывай!

На секунду зрачки нарисовались в глазах Анны-сиротки. Это было хорошо. Холли, та Холли, что СО ЗРАЧКАМИ, очень и очень привлекательная женщина.

Тони уставился, покусывая бородавку на большом пальце, на бэрровскую Викторию”.

— Потрясающе! — Это слово он повторил уже в пятый раз.

Бэрр знал, что ему надо делать, хоть под ложечкой и сосало.

— Для того чтобы она стала такой, как сейчас, по требовались годы, — объяснял он, — но теперь уже немного осталось. Поможешь ее закончить?

— Потрясающе! То есть, в смысле.. вы это, правда?..

Нет, не правда. Однако Бэрр сказал:

— Ты можешь мне помочь. Ты имел дело с токарным станком?

— Токарным станком?

— Подними стул повыше. Для начала смотри за моими движениями.

К счастью, латунных стержней было значительно больше, чем требовалось.

 

Глава 13

 

Оно страдало. Было три разных голода. Монстру нужна ... свежая теплая плоть. Ему нужно всосать сладкую энергию боли. Ему нужно спариваться и размножаться.

Чудовище высунулось наружу.

Бэрр снова оказался в ловушке под темными толщами воды. На этот раз под дубово-медным днищем Виктории. Колючая проволока держала его. Он слабел.

Алите не удалось утолить весь темный противоестественный голод отца. Он занялся маленькой сестренкой. Колли выкричала из себя вину и рыдала, убиваясь по своему ребеночку, убитому ею нерожденным. Джейн голодала в предвкушении странного и романтического любовника из сновидения, который, как ей известно, никогда не прорвет тоскливо-серое однообразие ее лет.

Клэр снилось, что пришел тот жуткий день, когда она будет окончательно разоблачена и мир посмеется над ее жалким маленьким даром.

Рона была одна. Одна.

Джон Холл проснулся. Подушечка его большого пальца саднила: гной. Но проснулся он от другого зуда. Постыдного зуда. Собственное тело предавало его, вводило в искушение. На этот раз холодным душем не обойтись.

На этот раз тело надо соответствующим образом наказать. Джон сбросил пижамные штаны. Так. Есть куча рыболовных крючков. Он взял упаковку восьмерок с собой в ванную. Что-то будет.

Сидя на краю ванной, парень пощупал гадкий орган между ляжками и зажал вялую кожицу большим и указательным пальцами левой руки. Правая вскрывала на ощупь коробочку с крючками.

Подкрепившись болью разного сорта, Оно продвинулось дальше.

Пандора лежала на спине, уставившись на квадраты лунного сияния на потолке. Время от времени девочка кивала и улыбалась, будто говорила по душам с близким другом внутри. Наконец она соскользнула с кровати и через голову сняла коротенькую ночную рубашку с сердечками. На цыпочках — ноги выгнуты в подъеме — подошла она к окну. Тринадцатью этажами ниже прятался в тени Мемориальный курган. Пандора послала вниз воздушный поцелуй. Лоб прижался к стеклу, тонкие бедра раздвинулись широко, девочка начала себя ласкать. Через некоторое время раздался высокий тихий крик, и ее коленки подогнулись.

Пандора знала, хоть не слышала и не видела, что в соседней спальне из уст ее сестры-близняшки Персефоны крик, адресованный их общему любовнику, вырвался в то же мгновение.

Занималась заря. Оно никак не могло утолить голод. Почти вслепую, почти наугад слало Чудовище мысленные стрелы ослепляющего смятения.

Джеральду Куинну снилось, что у него нет перегородки. А с неразделенными ноздрями каждый вздох закупоривал нос. Он проснулся от того, что задыхается. Свободный угол простыни упал на лицо. Джеральд повернул голову. Подушка сложилась, захватив лицо, начала душить, простыня обвилась вокруг тела, связала руки. Он дергался в конвульсиях. Ноги связаны вместе, но могут еще биться. Мужчина скатился с кровати и с грохотом рухнул на пол. Джеральд извивался и дергался, пока не освободился от смирительных льняных ремней. Пижама промокла от пота. Он глотал воздух.

Как же тесно! Столик у кровати, стул, туалетный столик — все напирает на него. В таком сжатом пространстве он может снова угодить в угрожающие путы постельного белья. Джеральд, лягнув мокрую простыню, перехитрил кровать, вскочил на ноги и перемахнул через нее.

Сбежав из спальни, мужчина рухнул на пол гостиной. Сбившийся в кучу толстый ковер запутывал пальцы, вязал его. Джеральд высвободился с боем и приковылял к балконному окну, нащупал шпингалет. Там, снаружи, воздух чист и свеж. Внизу свобода, там вся эта крадущаяся волокнистая дрянь не сможет схватить его. Пижама шевельнулась на теле. Джеральд сорвал ее и ступил на перила.

Как только началось свободное падение, Чудовище убрало все иллюзии. Джеральд Куинн в одно мгновение полностью пришел в сознание, он теперь четко понимал, что делает и к чему приближается. Прямо под ним ждала украшенная ажурными пиками ограда, окаймляющая подъезд к дому. В отчаянии Джеральд изогнулся в воздухе. Мах ногами искривил траекторию. Теперь он должен миновать смертоносные копья. Аккуратно подстриженный газон несся на него. Джеральд Куйнн ударился о землю негнущимися от ужаса ногами.

В первые доли секунды лодыжки разрушились и осколки косточек ступней превратились в компактный ком с костной мукой. Удар передался через сблокированные коленные суставы бедрам. Бедренные кости, выбитые из тазобедренных суставов, выскочили по обе стороны тела, прорвав мясо до самой талии, и вышли дальше — наружу. Их окровавленные и расщепленные головки пересчитали ребра и врезались под мышки, выбив плечи, отчего руки высоко взмахнули вверх.

Мошонка Джеральда врезалась в дерн. Яички лопнули. Гидростатический удар разорвал пузырь, кишки и селезенку, превратил в порошок печень, сжал и взорвал сердце. Огромный сгусток крови вырвался из-за раскрошенных зубов. Фонтанчики поменьше брызнули из ушей и глазниц.

Но он не чувствовал боли.

Джеральд Куинн был мертв.

 

Глава 14

 

Звонил телефон, но Бэрр занимался восстановлением оснастки, нечаянно поврежденной локтем Тони. К тому времени, когда он смог подойти, телефон звонить перестал. Бэрр сделал перерыв: приготовил себе кофе! Кто бы это ни был, позвонит еще раз. Он приканчивал вторую кружку Тэйстер Чойс Континенталь, собираясь вернуться к верстаку, когда телефон зазвонил снова.

— Бэрр? — Голос Холли прозвучал без характерных придыханий.

— Да, Холли?

— Заняты?

— Сейчас? Вроде того. А что?

— Да не сейчас. Попозже. К ужину. Какие предпочитаете бифштексы?

— Средней прожаренности, вообще-то, но..

— Восемь или восемь тридцать устроит?

— Восемь нормально, вроде, но...

— Номер шестнадцать-ноль-два. Восемь часов. Можете не выряжаться особо. Мы будем вдвоем. Бэрр!

— Да?

— Надо поговорить. Я прошу!

— Разумеется. Восемь. Шестнадцать-ноль-два. Буду.

— Спасибо, Бэрр.

— Нет-нет. ВАМ спасибо.

Бэрр повесил трубку и потер подбородок. Что это с ними, с бабами, живущими в Гексагоне? Джейн Эльспет и Рона Эккерман — это еще понятно: обе стареющие, обеим, очевидно, уделяют недостаточно внимания. Для них естествен флирт с мужчинами.. зрелого, так скажем, возраста. Марша, похоже, из тех, кто норовит подцепить любую особь мужского пола от восьми до восьмидесяти. А Холли? Она совершенно другое дело. Молодая, привлекательная, особенно когда нет в глазах этого пустого блеска. Что ей надо от сравнительно скучного и слегка полноватого мужчины, годящегося ей в.. в дядьки? Бэрр не мог решить, что больше подходит к такому случаю: вино или шоколад? Винный магазин рядом, можно пешком дойти. Это решило сомнения. Замкнутое пространство кабины все еще заставляло его сжиматься. Рядом с винным — цветочный магазин. Бэрр, поддавшись какому-то порыву, купил букет.

Однако глупо. Как подросток на первое свидание. Просто светский ужин, вовсе не свидание. Слишком большая разница в возрасте, а?

Холли открыла дверь. Как всегда широко раскрытые глаза и голос с придыханием. Бэрр разочаровался.

— Как мило! Сейчас в воду поставлю.

Бэрр прошел за ней на кухню. На ней был свободно повязанный маленький белый передничек поверх короткого голубого платья. Руки порхали, пока она суетилась с цветами.

— Ужин будет через полчасика, — сообщила женщина. — Может, выпьете пока?

— Спасибо.

— Вино или?

— Все равно.

Бэрр оглядел кухню. Там, где в его квартире стоял шафчик для веников, у нее стояли ряды бутылок от пола до потолка. Мужчина уставился на этикетки. Были две бутылки Романэ-Конти 85-го года, Кортон”, “Кло дю Руа от принца де Мерода и Латрисье Шамбертэн от Реми.

Двадцатипятидолларовое Бордо, которое он принес, показалось вдруг совсем жалким.

— Льда не надо, конечно? — спросила Холли. В бокале, который она держала, было полтора дюйма коричневой ароматной жидкости. — Лэмб'с Нэйви, верно?

— Спасибо. Вы очень наблюдательны. — Когда он улыбался, у глаз собирались морщинки. — Совсем не в образе. Да и ваш винный погребок тоже.

Холли зарделась и опустила глаза:

— Продолжим беседу позже, после ужина, хорошо?

— Виноват. Не удержался. Разумничался.

— Это все мужчины любят, — заметила она.

Бэрр соображал, как бы переменить тему.

— Какой у вас холодильник. Необычный. Я, кажется, ни разу такого не видел.

Передняя дверца холодильника была зеркальной: и основной отсек, и более узкая вертикальная морозилка.

— В диетических целях. Перед тем как есть, посмотри на себя.

— Эффективно, наверное. Надо бы завести такой. Вам-то определенно не нужна диета.

— Спасибо. Так и есть. Я счастливая. Наедаюсь, как свинья, и не поправляюсь ни на унцию.

— Зачем же тогда?..

— Новая продукция. Испытания. Занимаюсь иногда этим делом.

— Это ваша работа? Испытания?

— Хотя Клэр Сэксони придерживается другого мнения.

— Клэр считает, на ваших ручках написано держать этим концом вниз, да еще и стрелочки по бокам. То есть, именно так, как вам бы и хотелось, чтоб о вас думали.

— А на моей юбке вышито СБСП.

— Слава Богу Сегодня Пятница<Типичная надпись на майках и т.п. — Прим. пер.>?

— Да нет же! Спереди Брюхо Сзади Попа.

Бэрр прыснул ромом.

— Так мне ГОРАЗДО больше нравится, Холли!

— Странный мужчина. Мужской пол, похоже, предпочитает первый вариант.

— Потому-то и?..

Она тронула его за руку:

— Может, вы сядете? Мне надо кое-что сделать перед тем, как мы будем ужинать. Бифштекс средней прожаренности, так, кажется?

Еда была простая. Двухдюймовый бифштекс — у нее почти такой же большой, как у него, — спаржа, нарезанный зубчиками картофель в чесночном и укропном соусе, импортный Двойной Глаукастерский сыр с орехами и гладкий черный оранжерейный виноград на десерт.

То вино, которое Бэрр принес, Холли не выставила, потому что оно недостаточно подышало. Вместо этого она выставила бутылку, пожаловавшись при этом, что вино излишне крепленое. Бэрру было все равно, он не понял даже о чем, вообще, речь.

После того как Холли убрала тарелки и подала кофе — с ликерным бренди ей и с другим ромом ему, — она достала коробку контрабандных Гавана-Гавана”.

— Вам, похоже, известны все мои дурные наклонности, — вздохнул Бэрр.

— Слабости — может быть. Не думаю, чтобы у вас было много дурных наклонностей. — Холли обрезала для него сигару и извлекла из кармана передника зажигалку.

— Ой, простите. Я сейчас достану спички.

— Я не сноб по части сигар. Зажигалка вполне сгодится.

— Но не эта.

— Отчего так?

Она щелкнула и поднесла поближе. От пламени сильно пахло духами.

— Эротическая. Идея была воспроизвести настоящие духи. Пуазон”, “Эбандонт”, “Опиум”, “Слат, какие угодно. Со спичками это не удалось. Слишком большая температура для запахов. Портятся. Пришлось удовлетвориться собственными разработками. Что скажете?

— Еще один объект испытаний?

— Верно. — Она отпила бренди и затянулась. — Вы меня поймали. Что вам удалось отгадать?

Отгадать? Дедукция, если угодно. Это травмирует мое мужское я, но вы пригласили меня сегодня, чтобы задобрить бифштексами и ликерами в очаровательной компании, и все ради сохранения вашей ужасной, мрачной тайны: Холли не такая дурочка, как прикидывается. Вам не стоило беспокоиться — хотя я и рад, что вы это сделали. Я не имею привычки выдавать женские тайны.

— Это какие же?

— Две Холли. Две, которых я знаю, — вот какие тайны. Одному Богу известно, какие у вас на то причины, но, что касается меня, за вашу тайну можете быть спокойны.

— Спасибо, Бэрр. — Женщина потянулась через стол и коснулась его руки. — Наверное, вы имеете право на какого-то рода объяснения. Но сначала не могли бы вы рассказать несколько более подробно, как далеко зашла ваша дедукция”?

— Как я уже говорил, существуют две Холли. Холли для публики: настоящая дурочка-блондинка, вертихвостка, ветер в голове. Холли номер два — умненькая, может быть, даже очень умненькая. Настоящий профессионал. Возможно, в маркетинге или.. — Он потер подбородок. — Нет! Дизайн. Все эти вещи: зеркало на холодильнике для той, которой не нужна диета, ароматическая зажигалка для той, которая не курит, — это же ваша работа, правда?

— Да, и Куклы Димити-Ди, и пара настольных игр, кое-что из ювелирного дела, то да се. Мистическая Мышь. Впрочем, не я одна. У меня есть маленькая команда, которая работает на меня.

— Отлично. Значит — очень умненькая. Настолько же, насколько богатая. Димити-Ди должна была принести вам кое-какое состояние. Это же было повальное увлечение. А вот о Мистической Мыши я ничего не слыхал.

— Выбросим на рынок осенью. Игрушки и мультфиль мы. Повальные увлечения — это и есть мой бизнес. Создать спрос там, где нет спроса. Бессмысленные изделия, чтобы разлучить дураков с их денежками.

— Ну а почему две Холли? В том, что вы делаете, ведь нет ничего постыдного.

— Это непросто объяснить. — Холли налила еще кофе. — Вы когда-нибудь слышали о Менса”?

— Конечно, что-то вроде клуба гениев, да?

— Не гениев. Вступить любой может: при условии, что он попадает в верхние два процента по интеллекту”<Речь идет о тесте на интеллектуальный коэффициент М. Айзенка, или, коротко, ай-кью. — Прим. пер.>.

— Я и сказал: гениев.

— Сколько человек живет в этом здании, как вы думаете?

— Ну, сотни три, наверное.

— Итак, не считая меня, шансы пройти есть у.. у пяти из жильцов. Спуститесь на оживленную улицу, и вы за час встретитесь с дюжиной человек, подходящих для Менса. Не слишком мы большая редкость, не прав да ли? Вы и сами подойдете, я чувствую.

— Спасибо. Никогда не думал о себе в этом плане.

— Интеллектуальный коэффициент выше чем один и три или даже один и четыре — это еще не гений.

— Кто же тогда гений?

— Интеллект плюс увлеченность — пот, воля к работе. Большинство умных людей никогда не реализуют свой потенциал, посмотрите на меня! Я валяю дурака, пока не стукнет какая-то глупая идейка. А другие — пусть по-настоящему работают, преуспевают. Вот и все. Как бы то ни было, принадлежа к Менса, встречаешь совсем мало умных людей. Профессоры, компьютерщики, водители грузовиков, стриптизерки, домохозяйки — весьма пестрая шайка. Примерно такая же пестрая, как любая случайная группа людей. Милых, бездельников, фанатиков, заурядных личностей. Люди как люди. Кроме одной черточки (если не считать сноровки в выполнении тестов ай-кью): девяносто процентов из них не распространяются или даже скрывают тот факт, что они менсанианцы”.

— Но почему?

— В жизни по большей части ум — это ни-ни-ни. Кто ж будет нанимать шофера с высоким ай-кью? А. уж в стриптизе, наверное, ай-кью должен быть обратно пропорционален объему бюста.

— Простите, но напрашивается вопрос..

Холли перебила:

— Если они такие сообразительные, чего же они тогда не богаты?

— Пусть так.

— Менсанианцам об этом все время говорят. Многим из нас это просто не нужно. Мысль их работает в самых разных направлениях. Думаю, многие могли бы, если бы приложили к этому мозги. Знаете историю про греческого философа? Про Солона, кажется. Ему задал такой же вопрос его ученик. Это Солону запало в душу. Он одолжил несколько сотен оболов и скупил на следующий год в Афинах все прессы для олив. Имея полную монополию, он контролировал все цены. К концу лета Солон стал едва ли не самым богатым в Афинах. Он вернул долг, а остальное раздал бедным. И вернулся к ученикам. Но самые большие проблемы у женщин из Менса”.

— Отчего так?

— Мужчины не пылают страстью к умным женщинам.

— Это действительно так! Где же причина, по-вашему? Мужчины?

— Отчасти. Мужчина, который обратил внимание на мои ноги, тут же забудет о них, когда узнает, что я превосхожу его по интеллекту на двадцать пунктов. Но не только в этом дело. Те, кто умен, подвергаются преследованиям — это как быть черным или евреем. Люди могут начать слежку, особенно мужчины к этому склонны. Большинство из нас косят под средненьких или дурачков. К тому же, так избавишься от всех нелепых ожиданий: ты ж гений, что же ты пишешь с ошибками?

В школе у меня не было мальчиков, и подружек. Вот я и начала скрывать свои способности. Это вошло в привычку.. и, бывает, увлекаешься. Теперь я — двое. Я на работе и я в обществе. — Холли чуть улыбнулась, и в глазах блеснули искорки. — Иногда я готова согласиться, это — развлечение. Случается, дразню некоторых претенциозных снобов, вроде Клэр Сэксони. Я ведь безнравственная, правда?

— Да. — Бэрр улыбнулся. — Но иногда переигрываете.

— И выдаю себя? Но только сообразительным. Вы не поверите, как же эти люди, вроде Клэр, жаждут одурачить самих себя. Они так закутались в себя, что скорей поверят в дурочку-блондинку, чем допустят мысль, что их одурачили. Все сойдет с рук.

— Пока не выдадут глаза.

— Глаза?

— Я видел искорки в глазах, веселую чертовщинку и... интеллект. Лишь мгновение.

— Спасибо за совет, буду следить за собой. — Холли посмотрела Бэрру прямо в глаза своими широко раскрытыми, ничего не выражающими глазами.

— Я предпочитаю вас настоящую.

— Настоящую? Иногда уже сомневаюсь, есть ли такая. Иногда я чувствую, что расщепилась надвое: два совершенно отдельных человека и ни одного настоящего. Как это выглядит, быть самим собой?

— Самим собой? Вот я, например, мне кажется. Я всегда был, как все. Одно я для дома, другое я — для работы, третье — для знакомых. Как у всех. Как мне ни неприятно говорить, но это связано с травмой, и не одной, может быть. В моем случае развод. Я жил как будто кто-то другой все двадцать лет, работая на безопасной работе, которую ненавидел. Никогда не жалуясь, никогда не требуя. Все только, чтоб ей было хорошо. И настал день, когда я понял, что теряю себя, даже где-то глубоко внутри, там, где я прятался. Наш разрыв был отвратителен. Бедная женщина так никогда и не смогла понять, что было не так. Это моя вина. Надо было сделать так, чтобы она приспосабливалась ко мне, утверждать себя тогда, много лет назад, в начале. Это все из-за того, мне кажется, что я потерял уверенность в себе. А я ее потерял, когда... Это другая история. Так вот, я измерял себя способностью делать людей счастливыми — делать так, чтоб нравиться им. И всем нравился добрый старый Бэрр — кроме самого Бэрра. Теперь они имеют дело со мной настоящим. Я им не нравлюсь, упрямый — Бога ради. Я без них обойдусь.

— Это стоило того, всей боли?

— Чтобы переродиться? Родиться заново, наконец целым? Конечно, стоило. Надо было сделать это намного раньше. Хорошо нравиться другим, но прежде всего надо нравиться себе самому.

— Вы мне очень симпатичны, Бэрр. Я надеюсь, мы станем настоящими добрыми друзьями.

— Только друзьями?

Холли вертела в пальцах ароматическую зажигалку. — Думаю, так. Не то, чтобы вы не были привлекательны. Умный и сильный одновременно. Видишь ли, Бэрр, любовники они... за доллар пара, ты же знаешь. Я видела всех женщин, флиртующих с тобой на вечеринке в бассейне и у Клэр. Когда неприятности в любовных делах, надо идти на сторону. А дружба может быть стабильной, удобной, нетребовательной. Мы можем остаться друзьями, Бэрр?

— Конечно. — Он взял из ее руки зажигалку. — Значит ли это, что я могу попросить еще немного рому?.. И прошу тебя, впредь не подавай такое хорошее вино. У меня просто недостаточно развит для него вкус. Только добро переводить. — Бэрр щелкнул зажигалкой.

— Конечно. Осторожно с зажигалкой. Я же говорила, мы хотим продавать ее как эротическую!

— Эротическую? — Бэрр глубоко затянулся. — Хм. Да я всем своим существом борюсь с твоими чарами, какие уж тут духи.

 

Глава 15

 

Джейн все нежилась в постели. Идиотская складчатая розовая маска продлевала ее ночь. Девочки в спальне Персефоны. Играют в наряды. Давненько они не играли. Рэндольф сможет наконец спокойно поговорить по телефону. Он положил пустые бутылки в мусорное ведро под раковиной и уселся за стол в кухне. Номер был записан на жеваном клочке бумаги.

— Алло! — прозвучал мягкий голос. Не то.

— Домино? — мягко спросил Рэндольф. Его взгляд остановился на кухонной двери.

— Это Алита Ла Тобре. Вы, видимо, неправильно набрали номер.

— Нет, правильно. Ты — Домино Мартинэ. У меня совершенно правильный номер. Это Рэнди.

— Мистер Эльспет?

— РЭНДИ, Домино. Я знаю, кто ты, и ты знаешь, что я это знаю.

— Что ты хочешь, Рэнди? — Голос теперь стал жестким, хрупким, как снежный наст. Порядок.

— Мне надо тебя повидать. Я тут собираюсь выйти по делу. Важному делу. Перед тем как я пойду, мне надо тебя повидать.

Молчание. Рэндольф расстегнул ворот рубашки.

— Это Домино. — В голосе уже звучал крошащийся арктический лед. — Мне не нравится твой тон, Рэнди!

— А ты тогда накажи меня за то, что я плохой мальчик, а, госпожа? Иначе.. Боюсь, твоя лучшая подруга Клэр сможет сделать небольшую сенсацию из двойной жизни скромно-респектабельной Ла Тобре.

— Ты ведешь себя мерзко, Рэнди. Ты можешь прийти и поговорить со мной ровно через полчаса. Ни раньше, ни позже. Понял, Рэнди?

— Да, госпожа Домино. — Эльспет положил трубку очень мягко. На висках появились шарики пота.

Рэндольф собрался уходить, девочки вышли попрощаться. На обеих были одинаковые детские шортики, из которых они выросли лет в двенадцать.

— Вам, по-видимому, не слишком удобно.

Сестры улыбнулись. Подвернутые края их шорт врезались глубоко в созревающую плоть ляжек, только-только оформившиеся выпуклости упругих бедер выгибались, школьные блузы с обтрепанными воротничками напряглись, готовясь выстрелить пуговицами.

Рэндольф бросил на девочек суровый отцовский взгляд.

— Эй, вы не собираетесь выходить в таком виде, а?

— Конечно нет, папочка, — успокоила Персефона. — Так, дурака валяем, — добавила Пандора.

— Попрощаетесь за меня с матерью, присмотрите за ней, хорошо?

— Конечно, конечно, — пообещали девочки.

Отец чмокнул на прощанье дочек и отправился кататься вверх-вниз на лифте, дожидаясь времени свидания с Домино.

Алита открыла дверь, и его эрекция восстановилась. Он напрягся под нижним бельем. Она, Домино, как и его маленькие доченьки, была в шортах. В отличие от девочек, в том, как она была одета, не угадывалось и следа невинности.

Ее одежда волновала. Сапоги из змеиной кожи — до середины бедра. Шорты из змеиной кожи облегали выпуклость лобка, поднимались и переходили в четвертушки чашечек бюстгальтера, предлагавшего смотрящие вверх замерзшие соски. Перчатки из змеиной кожи закрывали тонкие руки до плеч, превращая их в извивающиеся кобры. Глаза Рэндольфа притягивали словно нарисованные острия ее грудей. Во время любого из дорогостоящих приемов у нее в кабинете упругие полушария скрывались под вуалью прозрачной, просвечивающей ткани, но никогда еще так.. так свободно, так откровенно дразняще.

Под нависающей мякотью его брюшка напрягшееся твердое уже начинало болеть. Рэндольф знал, что этот прием должен стать особенным.

— Внутрь! — приказала Домино. Темные глаза сверкали в серебряных запятых.

Входя, Эльспет на мгновение задержал дыханиа До сегодняшнего дня ее власть, ее наказания были профессиональными. Теперь у нее появились личные причины ранить его, причинять боль. Рэндольф почувствовал страх и едва не обратился в бегство. Но ведь страх — это то, за чем он пришел, или не так? И дверь закрылась. Домино держала кнут. Колени Рэнди подогнулись.

Шок от одного его вида был почти достаточным для немедленного оргазма. Алита держала узловатую плеть у щеки.

— Ты вел себя очень плохо, верно, Рэнди?

— Да, госпожа, — пробормотал он. Глаза его опу стились, задержавшись на сморщившейся плоти ее остроконечных грудей.

— Я разве говорила, что ты можешь смотреть на мои соски? — рявкнула она.

— Нет, госпожа. — Эльспет уставился в пол между ее раздвинутых ног.

— Не смотреть, не трогать без моего разрешения. Ясно?

— Да, госпожа. — Его дыхание оборвалось: Трогать? Ему никогда не разрешалось..

— Раздевайся! Догола! Живо!

Мужчина быстро разделся и стоял теперь с поднятым пенисом, но опущенными глазами. Ее кнут тронул слезящийся глазок на конце члена.

— Ты был занят нечистыми мыслями, Рэнди, не так ли?

— Да, Домино.. Госпожа.

Кнут легонько свистнул, оставив красный рубчик на негнущемся беловатом стебле Рэнди.

— Только госпожа! Домино — никогда! Продемонстрируешь свое раскаяние — сможешь называть госпожа Домино”.

— Да, госпожа.

— Посмотри на себя, жирный боров. И зачем только я теряю на тебя свое драгоценное время? Слишком уж я любезна. Слишком у меня сердце мягкое. На колени и благодари меня. Целуй мои сапоги, свинья!

Женщина подошла к креслу и села на ручку. Эльспет на четвереньках пересек комнату и притронулся губами к носку ее сапога.

— Как следует!

Ее ступня приподнялась. Мужчина выгнул шею и повернул голову так, чтобы, высунув язык, лизать жесткую грязную подметку.

— А каблук?!

Его жирные губы округлились, обхватив покрытое кожей острие. Язык ласкал острый металлический кончик. Домино качнула ногой, проталкивая каблук в мякоть его рта.

— Так слишком удобно. Встать!

Рэндольф сделал, как ему приказано. Опустив глаза в пол, он воображал, как играют эластичные мышцы ее бедер, когда она идет по комнате. Ящичек открылся и закрылся.

— Руки за спину!

Холод металла на запястьях и двойной щелчок. Он в наручниках. Каблук вонзился в ягодицу. Рэнди упал вперед.

— Хорошо. Лицом в пол. Задницу выше! — Домино бросила кнут на ковер рядом с его головой. — Это слишком хорошо для тебя. Для противного маленького Рэнди сгодится обычный бамбук.

Эльспет слышал, как трость рассекла воздух.

— Вот это приблизительно то, что надо. Теперь не орать! Не выношу трусов.

Первый удар, нанесенный для разогрева, — потряс. Никогда Рэндольф не испытывал такого острого удовольствия. Он, беспомощный, целиком находится во власти повелительницы, у которой есть причины ненавидеть его. Его пенис твердел с каждым ударом. Рэнди чувствовал, что налившаяся кровью головка должна вот-вот выстрелить. И выстрелила! Брызнуло на пол и на его круглые коленки. Силы его кончились. Он рухнул.

— Это было потрясающе, Домино. Спасибо тебе. Поверь мне, твоя тайна умрет вместе со мной.

Бамбук ударил его по ляжке.

— Нет! Я же кончил. Смотри! Это было здорово, я заплачу как обычно, никаких скидок!

— Ты, может, и кончил, Рэнди. А я — нет.

— Но Домино.. Алита...

Бамбук обрушился с новой силой.

— Ты же знаешь, я от этого не тащусь, — отрезала она. — На этот раз — может быть, и да, но нужно время, много времени.

Рэнди покатился по полу, уворачиваясь от следующего удара. Домино преследовала мужчину по всей комнате, высекая рубцы на бедрах, на груди, на плечах, загоняя его в угол. Через какое-то время бамбук расщепился и, поднимаясь, разбрызгивал свежую кровь, опускаясь, врезался глубже. Вопреки ее приказаниям, Эльспет начал кричать.

Ее голые груди колыхались. Алита начала тяжело дышать: сначала от усилий, потом и от другого. Удары стали дикими — женщина лупила вслепую. Наконец она подняла трость для завершающего экстазного шрама на теле мужчины. Длинные мышцы ее бедер свело. Когда последний удар обрушился, они задрожали в долгих сотрясающих спазмах.

Рэндольф не сразу понял, что женщина остановилась. Он посмотрел сквозь щелки пропитавшихся слезами век. Домино стояла у окна и смотрела на Мемориальный Холм. Когда она повернулась, Эльспет начал умолять ее:

— Домино.. Алита.. ты освободишь меня? Ну пожалуйста! Я все забуду. Я не скажу, я обещаю.

— Нет, ты не скажешь. — Ее голос звучал глухо. — Встать!

— Что ты собираешься делать? Ты меня отпустишь? Мужчина перекатился к облаченным в змеиную кожу ногам. Кровь сочилась из многочисленных ран. Алита не замечала его. С крюка на потолке к краю кушетки спускались зеленые плети вьюна. Алита потянула их вниз. Поднятые и дрожащие груди в капельках пота больше не возбуждали Рэнди.

— Встать! — приказала женщина. — Влезай на спинку кушетки!

— Зачем?..

Она нагнулась поднять бамбук. Мужчина неловко вскарабкался.

— Стой здесь.

Эльспет стоял, балансируя, пока Алита не вернулась с длинным мотком провода в рука С одной стороны Домино сделала скользящую петлю и подняла ее к вялому и сморщенному половому органу Рэндольфа. Он, отпрянув, чуть не упал.

— Еще трости захотел? — спросила повелительница. Мужчина зашатался, восстанавливая равновесие.

Алита накинула провод на пенис и мошонку, затянула петлю.

— Ты что?

— Не двигаться.

Алита пододвинула стул, встала на него и закрепила провод на крюке, торчащем из потолка, так, что Рэндольфу пришлось вытянуться на кончиках пальцев. Половой орган несчастного начал набухать, но не от похоти, а от сжатия. Натянутая проволока пережимала пенис и резала снизу яички.

— Что ты собираешься делать? — У Эльспета пере хватило дыхание.

Алита посмотрела на него снизу вверх АБСОЛЮТНО без выражения.

— Я? Кажется, я собираюсь покончить жизнь самоубийством. Но я еще не решила. Что касается тебя, то на твоем месте я бы стояла смирно.

Икроножные мышцы Рэндольфа начинали дрожать.

 

* * *

 

Персефона и Пандора вошли в лифт. Сирил Тричер стоял, прислонившись к задней стенке со сложенными на груди руками. Взгляд его елозил по их белым гольфам, обнимающим икры, по их шортам — плотная упаковка, по мякоти, голо распирающей детские блузочки. Если чьи глаза и способны пускать слюну, то это глаза Тричера.

— На улицу, поиграть, а, девочки? — Сирил облизал губы.

Четыре знающих глаза взглянули на него из-под полуопущенных век.

— Играть не с кем, — ответила Персефона.

— Мальчиков нет, — добавила Пандора.

— Как насчет эккермановского парня? — Тричер пожирал взглядом близняшек. — Он на вас обеих на той вечеринке глаз положил.

— Тони немного.. — начала Пандора.

— Незрел, — закончила Персефона. — Мы предпочитаем более.. зрелых. — Она подняла глаза и невинно посмотрела прямо в лицо Тричеру.

Шестистенная кабина лифта была большой, девочки, однако, стояли к мужчине слишком близко. Тричер кашлянул и шаркнул ногой.

— Вам, случайно, садовник не попадался? Рыжий такой парень, грязнуля. Он на работе не показывается. Пандора и Персефона взглянули друг на друга и медленно покачали головами. Стянутые ленточками локоны, окаймляющие их милые молодые мордашки, качнулись.

— Нет, мистер Тричер. Мы такого не видали. Если увидим, обязательно ему скажем, что вы его ищете.

— Спасибо.

Управляющий вышел на первом этаже. Близнецы спустились дальше, до нижней стоянки.

Их отец держал в багажнике своего Ауди пятифутовую стальную трубу. Легче менять шины, когда руки не слушаются. Ни Персефона, ни Пандора никак не прокомментировали тот факт, что машина отца стоит на месте в то время, как считается, что он уехал по делам. Ни слова.

Девочки прихватили трубу и проследовали на служебную территорию.

Дверь склада инструментов была открыта. Сестры молча закрыли ее за собой. Затем они разделись и аккуратно сложили одежду на деревянный стеллаж. Взяв трубу, голые девочки вошли в потайную комнату Рыжего. Тело уже начало раздуваться. Вскарабкавшись на кучу желтого грунта, Пандора взглянула на тронутую голубым, вспухшую шею.

— Твой босс тебя разыскивает, Рыжий, — сообщила она.

Персефона хихикнула.

Она просунула трубу туда, где искусственная пещера сужалась до ширины бревна, и продвигала ее, пока та не уперлась в твердое. Пандора подобрала молоток Рыжего.

— Около фута осталось, правильно? — заметила девочка.

— Правильно.

Молоток грохнул о конец трубы. Двенадцатидюймовая дубовая затычка продвинулась вперед на дюйм.

Капельки пота выступили на их руках и плечах, побежали между распускающихся грудей, заполнили пупки, потекли ручейком между ляжек. Ступни стали липкими, смесь грязи и пота чавкала между пальцами ног. Стальная труба продвигалась дюймовыми шажками при каждом клацающем ударе.

— Отойди, — сказала Пандора, тяжело дыша, — сейчас уже..

Девочка ударила со всей силы. Труба рванулась вглубь на добрых шесть дюймов. Ее полый конец вонзился в Его келью.

Полусваренное мясо, которое держали закупоренным в течение нескольких лет, забродило, ведь оно там было перемешано с желудочными ферментами и кишечной флорой.

Давление возрастает.

Черная струя, теснимая давлением, выплеснулась из трубы, будто рвота тысячелетней мумии. Потом вонючий ручей из узкого отверстия лился безвольно, с бульканьем. Липкая жидкость оросила вынутый грунт, превратив в отвратительную грязь, которая затопила изящные пальчики и нежные ступни. Близняшки ходили по комьям сгнившей плоти и клочьям ткани, служившим некогда одеждой. Затаив дыхание, чтобы не чувствовать вони, девочки потянули за трубу, она выпала.

Выйдя из комнаты с пещерой, Персефона повернулась к сестре.

— Как Ему будет, нормально?

— Ему будет отлично! — Пандора ухмыльнулась. — Мы ослабили давление, впустили воздух. Ему просто нужно какое-то время.

Они вымыли свои тела в раковине Рыжего, вытерли друг друга одним из его потрепанных грязных полотенец, оделись и ушли.

Лица у близнецов были счастливые. Даже глаза улыбались, но более пристальный наблюдатель, ДЕЙСТВИТЕЛЬНО пристальный наблюдатель, мог бы заметить внутри девичьих глаз что-то загнанное в самую глубину. То ли ужас, то ли безумие, а может, и то и другое вместе.

Его игольчатые зубы начали изнутри грызть мембрану кокона. Снаружи ждало мясо. Мало аппетитное, слишсом давно мертвое мясо, но мясо. Кроме того, моросил непрекращающийся ласковый дождик боли и набирающего силу ужаса, он подкармливал монстра из находящихся выше квартир.

 

Глава 16

 

В лавке подержанных товаров на Депью — квартал к востоку в сторону от Ривер — Джейми взял две маленькие банки красной краски и несколько кисточек. Пять кисточек. Он, правда, не считал, просто сгреб в кулак то, что лежало на полке. Продавец, точно, подумал на него. Ничего продавцу он не сказал. Не мог. Мозг был занят повторением таблицы умножения, счетом до ста и обратно, пением старых песен. Только когда снова оказался в машине и смог надеть обшарпанный старый шлем, обшитый свинцовым листом, Джейми позволил себе подумать о том, что же он делает. Мужчина не был уверен в том, что Оно подслушивает его мысли, но не был уверен и в обратном.

Вскоре после возвращения в Ридж-Ривер, после того как Джейми вплотную приблизился к местам, где стоял Эфраимов дом, он начал чувствовать Его. Тем, что поменял имя, Его он не обманул, но этим Халифакс хотел обмануть вовсе и не Его. Вымышленное имя было взято только потому, что было бы... неудобно вернуться в качестве личности, уцелевшей в несчастии, которое отобрало стольких детей у горожан. К Джейми Халифаксу будут вопросы. Подозрения.

В тот же день, как он переселился в Гексагон, Джейми почувствовал присутствие монстра в определенных зонах здания. Чудовище живо! Должно быть, какая-то трещина в могиле. Вот тогда мужчина и достал старый свинцовый шлем.

Сейчас дела гораздо хуже. Сейчас Оно на свободе. Это произошло утром, Джейми это почувствовал, ему надо КОЕ-ЧТО сделать.

Обратит Оно внимание? Обеспокоят ли монстра робкие знаки тревоги? Джейми не знал. То, что он запланировал, было слишком патетично для того, чтобы Оно восприняло это всерьез. Как и люди, которых он пытается предостеречь. Но КОЕ-ЧТО надо сделать. Объяснить никак не получится — взять и СКАЗАТЬ. Там у вас чудовище под Гексагеном прячется. Я знаю, потому что я убийца. Это я, чтобы загнать его в ловушку, убил массу людей, собственную мать и брата. Я думал, что Оно заперто там, в своей тюрьме, навечно. Позже я думал, что Оно погибло. Я вернулся, просто чтобы.. да я и сам толком не знаю, зачем я вернулся. Посмотреть, есть ли ХОТЯ БЫ ЧТО-ТО, что еще может расшевелить во мне какие-то чувства. КАКИЕ-ТО чувства? Теперь я знаю: Оно живо. Теперь я, по крайней мере, снова способен чувствовать страх.

Уходите! Бегите! Чудовище голодно, ему надо питаться вашей любовью, вашей ненавистью, вашей болью, вашим страхом. Оно заставит вас делать страшное. Друг другу. Себе. Я знаю, я сам грешил во имя него. Монстр придет за вами. Но прежде всего за мной. Прежде всего за мной”.

В полумраке подземной стоянки некому было разглядывать черную массивную штуковину, которую Джейми носил на голове. Он взял банку краски, вскрыл ее отверткой, взял кисть. Где находится Оно, Джейми знал точно. Он чувствовал монстра.

Трясущейся рукой Халифакс намалевал на металлической двери единственное слово: ОНО. Потом мужчина услышал шаги и девичьи голоса. В ужасе он бросился назад к машине, забыв кисть и краску.

Персефона вскинула головку.

— Так не должно быть, Панди, — сказала она.

— Закрасим краской и все дела, — ответила сестра. Она подобрала кисть и принялась за работу.

Тричер набрал номер Питера Уайлда.

— Это Сирил Тричер, сэр. Никак не найдем Эванса. Я узнавал его адрес. Эванса выселили неделю назад за долги. Новый адрес достать негде. Что мне предпринимать дальше? Звонить в полицию?

— Нет! Однозначно нет! Ты что, рехнулся? Самоубийство, нападение крыс, теперь исчезновение? У нас тридцать квартир не продано. Хочешь, чтобы люди считали это место проклятым?

— Но, сэр..

— Ты слышал, что я сказал. Ни слова больше. Я сам позвоню шефу Гилдеру. Он знает, как держать язык за зубами. Надеюсь, ты тоже. Я приведу его попозже. Часика в четыре. Тогда и увидимся.

— Да, сэр!

Они прибыли в уайлдовском Астон Мартине. Гилдер был в штатском, с незажженной сигаретой в зубах. Уайлд сам курил, однако не допускал, чтобы в его машине курили другие.

Уайлд взял у Тричера ключи.

— Начнем с крыши и будем продвигаться сверху вниз. До подземной стоянки мужчины добрались в седьмом часу.

— Свежая краска, — заметил Уайлд, — а что внутри?

— Склад. Инструменты и все такое.

— Смотрели там?

— Н-нет.

Уайлд вздохнул:

— Это вы приказывали красить?

— Нет, сэр.

— Тогда это самое подходящее место, чтобы заглянуть туда, не находите?

— Нахожу, сэр.

— Открывайте эту чертову дверь! — Уайлд отдал ключи Тричеру.

Первая комната не вызывала подозрений, если не считать нескольких валяющихся на полках инструментов.

— А это что за дверь, еще одна комната? — спросил Уайлд.

— Я... я и не знал, что там есть еще комната, — запинался Тричер.

Вонь заставила мужчин остановиться в дверях. Уайлд вытащил из нагрудного кармана шелковый платочек и поднес его к носу. Гилдер выронил бычок и срочно закурил новую сигарету.

По всему полу была разлита черная маслянистая грязь.

— Закройте дверь, — приказал Уайлд.

— Что здесь произошло-то, черт возьми? — спросил Гилдер.

— Кажется, я догадываюсь что. — Уайлд закурил Собрание Черное Русское”.

— Что?

— Знаете, что находится в конце туннеля в стене?

— Нет.

— Могила. Могила, где все эти в свинец вмурованные молодые люди. Мое предположение: Эванс рыл в том направлении. Разграбление могил. Не было ли там у него одного из детей?

— Двое, — фыркнул Гилдер, — сын и дочка.

— Этот тип мне никогда не нравился, — заметил Тричер.

— А эта... жижа? — спросил Гилдер Уайлда.

— Это его дети, и другие тоже, то, что от них осталось.

Тричера вырвало.

— Пошли отсюда, — приказал Уайлд. — Шеф, ничего этого не было. У Эванса не было ни родственников, ни близких, правильно?

— Да, не было.

Хорошо. Я распоряжусь, чтобы внутреннюю комнату заложили кирпичом. Я бы не хотел, чтобы это вышло наружу, вы поняли?

И Тричер и Гилдер кивнули. Они вышли втроем в кладовку. Никто из троих не заметил, что Тричер оставил дверь открытой: чтобы мог выйти четвертый. Даже сам Тричер.

 

Глава 17

 

Девочки легли рано. Джейн решила, что они что-то затеяли. У обеих днем были пятна красной краски на пальцах. Обе утверждали, что не знают, откуда пришли. И потом эти игры в переодевания. Не так, как раньше. Всегда они старались выглядеть старше, таскали ее пудреницу, надевали ее туфли на высоком каблуке. Это происходило вполне безобидно. Составная часть полового созревания, невинная репетиция женственности.

Теперешние переодевания были совсем другими: с втискиванием в одежду, из которой девочки давно выросли. Сестры явно хотели казаться моложе. Может, это глубоко спрятанный страх взросления?

Джейн Эльспет дала себе слово проштудировать в библиотеке книжки по детской психологии. Когда подкуется — поболтает с дочерьми. Как женщина с женщинами. Она уже исполнила несколько лет назад материнский долг с бабочками и птичками, когда у них начались менструации. Но это что-то другое. Может быть, парень — Тони? Может, он что-то уже сделал? Преуспел? Преуспел физически?

Не шокированы ли они собственной реакцией? Не тоска ли это по былой невинности?

Должна ли она поговорить с матерью мальчика? После разговора с девочками, — решила Джейн. Как же им объяснить, что потребности их естественные, но должны быть подавлены до времени?

Может, брать их в походы? Увлечь каким-то хобби? Физически изматывающим хобби. Быть матерью нелегко, а тут еще и Рэндольфа нет целыми днями. Не с кем обсудить все эти дела. С Рэндольфом, вообще-то, о вопросах секса все равно не поговоришь толком. Уж сколько лет, как они не.. Как с сердцем начались проблемы. Да и всегда это случалось недостаточно часто, не так, как хотелось бы, даже в медовый месяц. Иногда.. часто ей в голову приходила мысль, что сердце — удобный предлог для уклонения от неприятных обязанностей.

Рэндольфу по-своему повезло. Джейн диву давалась, как это так бывает, когда не нужно.. Жить без потребности. Быть нечувствительным к дикому зову плоти. Не хотеть испытать радость страсти. Не хотеть, до боли, быть заполненной и переполненной. Об этом лучше не думать.

Джейн подвергла себя долгому горячему душу. Только от горячего душа болели ее темные большие соски — никаких нечистых мыслей. И уделить, как всегда, особое внимание отмыванию интимных частей тела — это ведь всего лишь гигиена, правда ведь? Джейн сделала заметку в уме: надо завтра принять ванну с люфой.

Женщина вытерлась, припудрилась, оделась в свободный пеньюар, который Рэндольф считал глупым, и сделала макияж — только по той причине, что чувствовала себя так лучше. Вечером она собиралась расслабиться. Ее ждет новая книжка из Челси Купп Харборовской серии про вампиров. Вампиры что надо, это не Энн Раис, — подумала Джейн. К тому же, после вступительного слова жуткой крикливо-блядовитой Эльвиры будет ночной сеанс: Кристофер Ли в Возвращении Дракулы”.

У нее есть неначатая коробка Черной магии, а в холодильнике бутылочка итальянского шампанского. Что-то вроде компенсации за отсутствие Рэндольфа. Джейн уже дошла до пятой главы, а клыки Кристофера Ли до третьей по счету хорошенькой шейки, когда дверь в спальню Пандоры открылась. Джейн Эльспет налила себе очередной стакан вина. В квартире становилось и впрямь жарковато.

Пандора молча прошла босиком по прихожей в спальню сестры. Джейн выбрала из середины, там где лежали конфеты с ее любимой начинкой из шерри. Пандора скользнула голышом в постель сестры. Их руки нашли друг друга и сомкнулись.

— Скоро, — сказала Персефона.

— Да, скоро, — отозвалась сестра.

Пошла рекламная пауза, потом опять эта баба — Эльвира. Джейн думала: что, интересно, скажет или сделает Рэндольф, когда, заявившись как-нибудь вечерком, застанет ее, Джейн, в таком виде? Фигура-то у нее для декольте не хуже, чем у этой Эльвиры. Нужно только чуть подпереть снизу. У мужа будет, или он изобразит, сердечный приступ. Как пить дать. Вот, скажем, Бэрр Карпатьян. У него с серцем все в порядке. У него ВСЕ в порядке. Джейн видела, когда он раздевался в бассейне, какие у него ляжки: плотные, твердые, бугры мускулов перекатываются. Такими ляжками можно так лошадь обхватить, что у нее дыхание перехватит. Джейн представила Бэрра на лошади, как двигаются его ляжки..

Но о таких вещах ей не положено думать.

Конечно, если такой здоровенный мужик захочет ее... Она ж ничего не сможет сделать, разве не так? Если ты просто жертва, — тут вины нет никакой. Если ее силой.. опрокинут вот так на спину.. бросят поперек кровати, как эту девушку на экране, загипнотизированную взглядом.. Он потом будет умолять простить его, и Джейн вынуждена будет стать милосердной. У таких мужчин.. Они не всегда могут контролировать свои желания.

Джейн прокусила еще одну конфету с шерри, последнюю в коробке. Фонтанчик выдавился ей на пеньюар — прямо на сосок. Женщина вытерла его кончиком пальца. Медленно. Джейн чувствовала, как клейкий ликер впитывается. Сосок напрягся.

Вино ударило в голову. Наплевать, завтра можно выспаться.

Летучая мышь — Дракула — перепорхнула через экран и опустилась на подоконник. Девушка металась во сне по залитой лунным светом кровати. Летучая мышь обернулась Князем Бессмертных. Монстр осторожно поскребся в оконное стекло. Джейн передернуло. Страх бывает таким сладостным. Она представляла себя на месте героини. Каково ей, той девушке? Беспомощно ждать нечестивых объятий Хозяина Ночи.

Снова царапается о стекло. Только это не на экране, там Дракула уже приближается к своей жертве. Джейн повернула голову. На балконе силуэт. Фигура в плаще — темная, угрожающая, волнующая. Чушь, Воображение. Она напилась. На балкон никак нельзя попасть — разве что прилететь, их квартира высоко-высоко. Снова царапается. Она встала из кресла и подошла к окну. Тень огромная, неясная. Глаза пронзили ее в самую душу, вычитали самое потаенное, самое интимное, ее мысли.. обещания.

Джейн знала: это ее последний шанс испытать настоящий экстаз. Выбора нет. Женщина повернула шпингалет.

Пандора сжала бедро Персефоны. Ее коротко остриженные ногти вонзились в мякоть. Сестры лежали напряженно уставившись в потолок широко раскрытыми глазами. Рот у обеих был открыт, дыхание неглубокое и быстрое.

Джейн отступала в гостиную. Он вошел. Видны были только горящие глаза и сверкающие зубы. Женщина повела плечами, пеньюар упал на пол к ее ногам. Ночное белье в полосках-спагетти подчеркивало белизну трепещущего тела, ее плеч и шеи, полных округлостей грудей. Руки безвольно опустились. Голова запрокинулась, на шее обозначились голубые жилки вен.

— Влад!.. — прошептала она.

Он взял Джейн за талию когтистыми руками и притянул ее бедра к своему плотному мужскому телу. Джейн отдалась его объятиям: вся целиком, готовая ко всему, беззащитная. Глаза ее закрылись, но она чувствовала мужчину-вампира, склоненного над ней. Его теплый влажный язык ласкал содрогающуюся шею женщины.

Но даже в полуобмороке любви и страсти она сознавала, что все не совсем так, как она ожидала. Как будто к коже прижали подушечку для иголок. Не два зуба, а множество. Но тут радостные спазмы страсти сотрясли тело Джейн: зубы вонзились, глубокое, мощное всасывание началось.

Пандора и Персефона содрогались. Они свернулись в два маленьких шара и раскачивались в волнах прокатывающегося сквозь их тела оргазма.

Все кончилось, они лежали, тяжело дыша в уюте своего остывающего пота.

— Что теперь делать с мамой? — спросила Персефона.

— Я думаю, в холодильник, — ответила сестра.

 

Глава 18

 

Ролло Дернинг по-настоящему наслаждался музыкой. Он сам не ожидал такого, когда одолжил альбом с этой оперой во вторник у толстого Дибби из биохимической лаборатории. Ролло хотел только прочитать вкладыш, прослушать, чтоб не выглядеть глупо в глазах Клэр. Так и не послушал. Текст на вкладыше ему мало что говорил. Дурацкая история, как ни крути: цыганка, детей каких-то подменили и прочая путаница.

Вроде Шекспира, который Ролло никогда не нравился. У Шекспира нет никакой логики.

И вот однажды это началось по-настоящему. В театре. Музыка поразила Дернинга. Будто ударило по наковальне, и сильно ударило. Яркое впечатление, расшевелившее его. Ролло взглянул украдкой на Клэр, почувствовала ли она. От ритма у девушек их соки начинают двигаться, течь. Это он где-то прочитал.

Свидание проходило успешно. В Разговоре в постели есть глава про соблазнение.. такая ситуация подходит для использования приведенных рекомендаций. Ролло заранее сделал тайные приготовления — как советовали в книге. Если все будет идти как положено, дело дойдет и до кое-чего из следующих глав. Человеку интеллектуальному, со сноровкой естествоиспытателя личный опыт не обязателен. Хотя и не помешает. В его возрасте у мужчины уже должен накопиться большой опыт. И откуда у людей на это время?

Большое впечатление на него произвел Дворец Удовольствий Ксанаду. Хорошая это идея — собрать развлечения всех видов в одном месте. Как в супермаркете. Предусмотрено, кажется, все: бары, рестораны, дансинги, бассейн, боулинг, кино, видео. Все в одном месте. Ролло без проблем припарковался и отправился выпить в Английский паб”.

Одна проблема: Клэр, кажется, со всеми знакома. Ужин прошел весьма успешно. В Афродите было романтично! Мягкий свет от огромных розовых свечей. И меню. Самое эротичное, насколько ему известно: дары моря в больших количествах и спаржа. Блюда с дикими названиями. Если блюдо с цыпленком, то обнаженная грудь.. или сочащиеся голые бедра.”“ На десерт две половинки персика в телесного цвета подливке с яркокрасными ягодами дикой вишни, расположенными тоже с намеком. Клэр взяла нечто, приготовленное из банана. Они закончили коктейлями. Ей — сатиновые простыни, ему — эректор. Заказывая, он не решался поднять глаза на официантку.

Ролло положил руку на подлокотник между их креслами. Может, их пальцы случайно встретятся. К его огорчению, Клэр как раз предпочла в этот момент положить руку на свое колено.

Боже, как она прекрасна. Гордый подбородок, сильный, но чувственный рот, нос как по линеечке, лоб как кривая косинуса. Ролло не верил своему счастью. Клэр, великолепная, изощренная, знаменитая Клэр — на свидании со старой куклой Ролло Дернингом. Первое его настоящее свидание со времен школы и — свидание с Богиней. Годы воздержания того стоили, будто Дернинг берег себя для..

Может быть, он и забудет свои планы, специальные приготовления. Может быть, для первого раза лучше вернуться с ней в Гексагон. Может, Клэр пригласит его в квартиру — на кофе. И потом, Ролло вложил в это свидание двести, нет, почти триста долларов. Куй железо и девушку тоже, пока горячи. Клэр ждет от Ролло продолжения, если его не будет, она может разочароваться. Дернинг решил обязательно поцеловать Клэр до конца вечера.

Брайен Пиблз бегал трусцой мимо Гексагена. Около Мемориала он всегда делал спурт. Его дядюшка все сделал, чтобы не допустить строительства. Он обладал властью. Дядюшка был известным адвокатом в РиджРивер. Брайен мог побожиться, что его купили. Адвокаты всегда готовы продаться. Брайен обязательно должен стать адвокатом, как только закончит учиться. Его дражайший дядюшка среди адвокатов самый, похоже, коррумпированный. Чем больше власти...

Еще сотня ярдов, и начнется его любимая часть кольца. После Колдовского Холма — финишная прямая, там, за озером, иногда парочки любовью занимаются. У Брайена черный тренировочный костюм, если он не шумит, его не замечают. Как-то Брайен подошел вплотную к парочке. Бесстыжие, как они это делали, да еще всего в пятидесяти футах от дороги. Поэтому Брайен, когда приближался к маленькому парку, не хотел, чтобы у него сбилось дыхание.

Кто-то проскочил мимо парня. Другой бегун. Быстро бежит. Но Брайен его не услышал и не рассмотрел как следует. Заметив только черный тренировочный костюм, Брайен даже не понял, мужчина это или женщина. Лучше притормозить. Молодой человек предпочитает входить в зеленую зону в полном одиночестве.

Достигнув деревьев, Оно убрало иллюзию. Несмотря на порченое мясо в подземном человеко-хранилище и сладкую женскую кровь, одолевал голод. Хотелось еще мясной пищи. Эмоциональный голод утолялся бесперебойно.

Чудовище теперь научилось программировать человеческие существа. У каждого свои особые возможности. Все, что требуется, — отключить определенные сдерживающие мысли. Стимулируются, выходят на поверхность подавленные желания и страхи. Люди — творческие натуры. Получив правильную установку, человеческое существо продолжает транслировать боль и страх уже собственного сочинения — пока не сдается наконец аппетитной смерти.

Еще немного пищи — и можно спариваться. Потребность в пище росла. Чудовище осознавало, что излучает страсть. Огонь неудержимый и самоподдерживающийся. Оно излучает страсть, человек и другие животные, все живое в пределах досягаемости принимают сигнал, усиливают его и посылают обратно. Монстр, содрав кусок коры с дерева, забрался на большую ветку.

Маленькая железа в основании Его второго мозга вырабатывает гормон. Когда железа переполняется, гормоны выбрасываются во внутреннюю систему кровообращения, ту, что прокачивается вторым и третьим сердцами. Когда это произойдет, ничто не сможет сдерживать инстинкт размножения.

Тем временем мясо трусцой приближалось к дереву. Брайен свернул с тропинки. Между дорогой и Холмом есть рощица. Тени деревьев укроют его от лунного света как раз тогда, когда он будет бежать по склону мимо пруда. Парень задержался под третьим деревом, чтобы, сняв предательски белую ленточку от пота, положить ее в карман.

Что-то мокрое, склизкое и колючее опустилось на макушку. Почувствовав какое-то мускульное растягивающее усилие, как у женщины, когда она рожает, Брайен стоял совершенно неподвижно, хотя спазмы начались и в кишечнике, и в мочевом пузыре. Колющее кралось по лбу вниз. Ощущение было такое, будто он натягивает горячую влажную вязаную шапку с каймой из иголок. Зубы Чудовища накренились внутрь, подвижные пульсирующие губы наползали на глаза Брайена. Сотканные из стекловолокна зубы прокололи веки. Жуткий скрежет раздался в голове парня, когда их острия заскользили по костям черепа чуть ниже скул. Когда рот Чудовища наползал на голову Брайена, на лице парня играла странная улыбка. Но когда Оно поглотило нос, молодой человек стал задыхаться в вони полупереваренной мертвечины, отрыгивающейся из второго желудка монстра. Оно подалось назад и встало. Брайена оторвало от земли, его тело безвольно болталось. Зубы осторожно, словно Чудовище боялось расплескать ценную жидкость, коснулись шеи парня. Оно замерло. Брайен дернул в последний раз ногой и задохнулся. Кожа его лица покрылась волдырями от горькой слюны. Чудовище согнулось для большого скрипучего зевка, от которого его челюсти изменили положение, и оно смогло проглотить жертву целиком.

Конвульсивные сокращения пробежали по всей длине извилистого тела монстра. Ступни Брайена дико задрыгались, бедра парня с чмоканьем исчезли в раскрывшейся утробе.

Оно встало на дыбы, помахивая в лунном свете кроссовками Рибок, но вот и они исчезли в давящейся пасти.

Чудовище рыгнуло.

Какое-то время Оно оставалось в неудобной позе. Потом желудочный сок привел Брайена в более пластичное состояние. Монстр сполз с ветки и продолжил прогулку. Поблизости была пещера, подводная. Эфраим вытащил зло из этой пещеры, когда Оно еще было яйцом. Оно направлялось домой.

 

* * *

 

Ролло вырулил к тротуару с другой стороны парка.

— Зачем мы остановились? — спросила Клэр.

Пресвятая Дева, — думала она, — не собирается же он лапать меня на заднем сиденьи!

Ролло прокашлялся:

— У меня... эта.. у меня есть кое-что, я хочу тебе показать.

Как пить дать, есть, — продолжала Клэр свой внутренний комментарий. — Чем дальше — тем хуже. Он еще и эксгибиционист!

— Да, правда. Ну пожалуйста, — клянчил он. — Сюрприз. Приятный сюрприз.

— Поздновато. — Клэр посмотрела на часы. Циферблата в темноте салона не было видно. — Смотри, вон времени сколько.

— Ну я прошу, Клэр.

— Хорошо, если только это недолго, — уступила женщина. Странно. Он ее не привлекает. Слишком он незначительный: как личность и как профессионал. В Пластикорпе о нем, однако, высокого мнения. Может стать со временем хорошим источником. Зачем она тратит на Ролло время? Не ради же НЕГО самого?

Тем не менее тело ее как-то реагировало. Дыхание стало поверхностным, мышцы бедер напряглись, вот-вот кончит. Из-за этого мужчины — не может быть. Может, из-за коктейлей и лунного света? Клэр Сэксони — ТА САМАЯ Клэр Сэксони — не подвержена подобным детским глупостям. Это точно!

Ролло вылез, обошел машину, открыл ей дверь. — Давай, Клэр. Будто ты спортсменка.

Спортсменкой она не была с одиннадцатого класса. В конце концов, это забавно, попробовать еще разок. Ролло тянул ее за руку, по-мальчишески возбужденный, почти припрыгивая.

— Помедленней, Ролло, — командовала женщина, — эти каблуки делались не для того, чтобы по траве бегать.

— Так сними туфли. Беги босиком.

А дальше что? Танец под дождем? Шампанское из туфельки? Где ж он был, Ролло, когда Клэр могла это оценить? Лет так.. в двенадцать. Они приблизились к укутанному тенями кургану, возвышавшемуся над прудом. Зеленые сатиновые туфельки Клэр к этому времени пришли в негодность, но почему-то казалось, что это неважно. Клэр чувствовала жар в горле и холод в позвоночнике. Такого она не помнит с тех пор, как избавилась от девственности со здоровенным блондином, звездой школьного драмкружка.

Ролло оставил ее на полпути к маленькому холмику, а сам ушел рыться в кустах. Мужчина вернулся с плетеной корзинкой и сложенным индейским одеялом. Клэр хотела было запротестовать, но вдруг вместо этого легла на разостланное одеяло, не говоря ни слова. Ночной воздух был прохладен, но, казалось, сама земля под ними излучает сквозь грубую шерсть тепло. От этого ее бедрам в сатиновых брюках стало уютно и тепло. И не только бедрам.

— Секундочку, Клэр, ладно? — Ролло, кажется, говорил с трудом. С мужчинами это случается. Надо поддержать его: все-таки старается изо всех сил, пытается создать какой-то уют. Клэр почти убедила себя, что после всех попыток соблазнения самоуверенными плейбоями, к которым она уже привыкла, в такой ситуации есть некая свежесть. Ролло склонился над водой. Он закатал рукав, сунул руку в пруд и достал здоровенную бутыль шампанского. С бутылки капало. Шампанское было местное — с пластиковой пробкой. В корзине лежали бокалы. Не фужеры, а бокалы, но зачем портить человеку настроение? Ролло выложил слегка заветренные тосты на белые салфеточки и наполнил бокалы.

— За нас, — произнес он тост, — за этот вечер. Клэр молча выпила. Шампанское было слишком сладким. Она поставила бокал и легла. Я, однако, принимаю его ухаживания, — думала она, — вот черт, что это со мной? Ролло неловко склонился над женщиной. Голова его закрыла луну. Земля отдавала тепло. Клэр истекала. От тепла, наверное. Последнее время, чтобы привести ее в такое состояние, требовалась двадцатиминутная изощренная прелюдия.

Мужчина замер в нерешительности. Клэр протянула руку и обняла его за шею, дав ногтям чуть поцарапать кожу. Она притянула его рот к своему. Язык Ролло раздвинул ее губы и ворочался теперь у нее во рту, Дернинг щупал через сатин ее левую грудь. Это не то! Клэр убрала его руку и расстегнула пуговицы. Лифчик застегивался спереди, но пальцы мужчины были слишком неповоротливы. Она схватила кружевной кончик и дернула. Бретелька выстрелила. Чашечка раскрылась, грудь и сосок освободились. Ночной воздух ласкал. На коже появились мурашки, особенно на соске. Он болел, саднил, он ХОТЕЛ. А этот идиот только смотрел и все! Клэр чувствовала его взгляд — физически ЧУВСТВОВАЛА! Этого было недостаточно, СОВЕРШЕННО недостаточно! Клэр схватила Ролло за волосы и притянула его голову к своей груди. — Соси, дурак! Кусай меня!

Он взял сосок в рот — нежно. Слишком нежно. Женщина просунула руки в щель между их туловищами, сорвала застежки и оттолкнула мужчину. — Вот так, идиот! — Клэр зажала соски между большими и указательными пальцами и тянула, перекручивала их, щипала. Груди ее были подняты вверх и перекошены. Освободив правую, она пригнула к ней голову Ролло, не прекращая сладостную пытку левой. Он зажал ее грудь между зубами и, подняв голову, тряс ею, как собака пойманной крысой.

— Да! Да! — Ее свободная рука потянулась вниз, к пояску. Ноги лягали воздух, помогая сдвинуть нежную ткань брюк к коленям. Сатин связал ноги вместе. А ей НЕОБХОДИМО было развести их в стороны. Клэр забилась, и что-то разорвалось. Ноги дергались, пока не освободились.

Волны мускусного запаха, поднимающиеся от ее пульсирующего влагалища, возбудили ее еще сильней. — Сними с меня эти чертовы трусы! — стонала она. Пальцы ее искали молнию на его брюках.

Чуть позже она скрипела зубами, сжав до крови мочку его уха:

— Если б у тебя было их два, черт тебя возьми! Или три!

Оно вертелось всем телом внутри пещеры. Из этих выжатых, истощенных человеческих тел наверху больше страсти не вытянешь, но две человеческие самки-близняшки уже проснулись от ретранслированных и усиленных волн похоти. Их тела извиваются вместе. Их алчущие пальцы и рты заняты делом. Их лобковые курганчики, как отраженные в зеркале, слились в отчаянно напряженном наслаждении.

Секреция Его железы продолжалась.

 

Глава 19

 

— Где эти чертовы ножницы, Панди? — кричала Персефона из кухни.

Пандора появилась в дверном проеме, уперев руки в бока.

— Персефона Джейн Эльспет, — сказала она, — что бы сказала мать, если б услышала, как ты выражаешься?

— Прости, Панди. — Персефона опустила глаза. — Больше не буду. Не знаешь, где они?

— Если так разбрасывать вещи после того, как.. Спокойно, спокойно. Сейчас найду.

Она вернулась через несколько секунд.

— Под твоей кроватью! Сказать по совести, вы, Персефона, меня раздражаете! Завтракать будешь?

— Будь добра.

— Пирожок с бананами или разогреть пиццу?

— А может, пополам, по кусочку?

— Ладно. Еще коки немного осталось. Правда теплая. — Сойдет. Но я в холодильник не полезу.

— Ничего не поделаешь. Если уж перешиваешь, может, и мне сделаешь?

После завтрака девочки пытались перешить одежду, над которой трудилась Персефона. Это были две пары прошлогодних обрезанных джинсов, обрезанных и ушитых до того, что разлохмаченный край совпадал с линией перехода ног в туловище, и две футболки, которые девочки прятали от родителей. Ни Джейн, ни Рэндольф не одобрили бы дорожные знаки и указатели лапай левую. Футболки были искромсаны так, что вырезы с драными краями приходились чуть ниже уровня сосков. Персефона, танцуя, вошла в свою спальню покрасоваться перед зеркальной дверцей шкафа.

— Как тебе, Панди? Сведем мы мальчиков с ума?

Пандора присоединилась кней и нахмурилась, глядя в зеркало. Она покачала головой.

— Что не так? — спросила сестра. — Недостаточно сексуально для тебя?

— Чер.. чрезмерно сексуально. Слишком. Слишком наглядно. Думаешь, далеко мы так уйдем? До первого длинноносого соседа, который начнет задавать вопросы. Знает ли твоя мать, девочка, в каком виде ты ходишь? С таким же успехом мы могли бы прошествовать по коридору абсолютно голыми. Нет. Надо придумать что-то еще. В любом случае: ему нравятся девочки, правильно? Мы должны быть сексуальными маленькими девочками, не настоящими женщинами. Так мы можем его отпугнуть.

— Ты хочешь сказать — и краситься нельзя?

— Нельзя.

Персефона надула губки и сощурилась. Пандора обняла ее.

— Ну ладно. Немножко губной помады.

Они перерыли корзину со старыми платьями, приготовленную для бедных, но так почему-то до них и не дошедшую.

В конце концов девочки остановились на двух маленьких прямых голубых платьицах, которые они сочли оскорбительно детскими, когда их купили — три года назад. Правда, пришлось укоротить рукава: руки не пролезали.

Пандора прогладила платья, и сестры их примерили. Груди-бугорки близняшек исчезли под свободного покроя бесформенной тканью, зато остались на виду молодые тонкие ноги.

Персефона завертелась перед зеркалом волчком. Платье взлетело от вращения.

— Нужно нижнее белье, — заметила Пандора.

— Да уж.

Пока они не достигли возраста джинсов и шорт, мать заставляла носить их свободные маленькие панталончики. Хотя обе девочки выросли крупные, детский жирок исчез с половым созреванием. Так что в соответствующие трусики не пришлось влезать с боем.

— Эти чер.. очаровательные туфельки мне жмут, — жаловалась Персефона.

— Есть о чем волноваться. Ты в них будешь недолго. Гольфы есть потоньше?

— Нет.

— Ну, тогда немножко помучаешься. Нам надо торопиться. Оно уже идет. Окно открытым оставила?

— Конечно. Два. В маминой спальне и в гостиной.

Пандора тем не менее проверила.

— Пошли! На охоту! За Тричером!

Хоть девочки и перешивали на живую нитку, когда они вышли из квартиры, их платья выглядели как новенькие. Оно было поблизости. Знай близнецы об этом, они бы, может, оделись в мешковину.

Тричера в его кабинете не было. Охранник у главного входа посмотрел на сестер, посмотрел еще раз и посоветовал поискать управляющего на улице. Девочки застали его проверяющим новый дерн, уложенный Рыжим на склоне кургана. Дерн принялся прекрасно. Персефона отступила назад, посасывая большой палец и раскачиваясь по-детски, Пандора же приблизилась к мужчине.

— Мистер Тричер?

— Да, юная леди. — Он выпрямился, переводя взгляд с одной на другую. Они же были старше! Не такие аппетитные, девственные!

— Извините за беспокойство, сэр.

— Ничего, ничего. Что случилось?

— Видите ли, сэр.. Наших мамы с папой сегодня не будет, ну, до завтра, и..

— И что?

— Ну, а у нас двоюродная сестра, Мэри, а она.. ну, она.. может, вы сами посмотрите?

— Что посмотрю? Она заболела? Позвать доктора?

— Нет-нет. Пожалуйста, не зовите доктора. Это, ну, такая тайна. Вы ведь умеете хранить тайны, правда?

— Конечно., смотря какая.

— Мы думали, вам можно доверять, мы с сестрой так думали. Вы нам сразу понравились, скажи, Персефона.

Персефона кивнула, пососала палец, качнулась на пятках.

— Хорошо. Что там?

Пандора сунула палец под резинку трусиков и оттянула ее. Тричер вылупился на Пандору.

— Ну, видите ли, мистер Тричер, сэр, мы там играли. Маленькая Мэри, Персефона и я. А мама не велела нам играть в эту игру. Я же говорила, это тайна.

— Что это еще за игра?

— Ну, мы называем это в доктора. Мама говорит, что это плохая игра. Если узнает, она такое устроит! Вы же нас не выдадите, правда, мистер Тричер?

— Хорошо, я не скажу. А в чем проблема-то?

— Ну, Мэри, она вроде как дурачит нас, она говорит... что у нее как-то странно., там.. — Пандора потрогала у себя между ног.

— Мэри младше нас, поэтому мы за нее отвечаем. Мы подумали, может, кто-то из взрослых ее посмотрит, раз такое..

— Ну а сколько ей, Мэри?

— Точно не знаю. Чуть помоложе нас. Вы же поможете нам, ПРАВДА?

— А может, соседка какая, она поможет?

— Их нет никого. Дело в том, что мы им так не доверяем, как вам.

Тричер промокнул лоб.

— Если бы мы заболели, мы бы хотели, чтобы нас посмотрел такой симпатичный мужчина, как вы, — продолжала Пандора.

Тричер прочистил горло.

— Вы понимаете, девочки, что ведете себя неприлично, а?

— Да, сэр. Наверное, нас надо наказать. Может, отшлепать? Договорились? Мы плохо себя вели, нас отшлепали. Но все в тайне. Только между сестрой, Мэри, мной и вами.

— А Мэри умеет хранить тайну?

— Еще как, сэр. Она очень испорченная девочка. Испорченные девочки хорошо хранят тайну. Вроде нас с Персефоной.

— Вы же понимаете, что я не имею права осматривать молоденьких девушек без.. без свидетелей.

— Что?

— Кто-то же должен следить, чтобы все было как полагается.

— Перси, Персефона то есть, и я, мы будем следить.

Тричер ослабил ворот. Три. Не одна девочка, и не две — три! Две так и хотят, не дождутся, чтобы их отшлепали. А с одной в доктора сыграть. А две другие будут смотреть! Риск есть, зато.. Самые тайные фантазии! Я и мечтать не смел...

— Вы, девочки, понимаете, что, если кто-то узнает, будут большие неприятности?

Пандора вытянула питер-пеновский воротничок, поковыряла носком туфельки дерн. Опустила глазки.

— Да, мистер Тричер. Мы понимаем. Мы никому не скажем, честное слово. Провалиться на этом месте.

— Чтоб наша мама умерла, — поддержала Персефона.

— И вы доверяете Мэри?

— Да, да, сэр!

— Ну хорошо. Только чтобы помочь детишкам. Вы обе идите к себе, а я буду через минуту, договорились? Девочки взвизгнули и запрыгали, придерживая миниатюрные юбочки.

— Спасибо большое, спасибо большое-пребольшое. Мы этого никогда не забудем, мистер Тричер. Мы вас., мы вас поцелуем! — Так Пандора и сделала, обслюнявив щеку.

Тричер подождал, когда они вернутся в здание. Как только сестры скрылись из виду, управляющий обогнул здание и спустился в подземную стоянку. Никто не увидит, как он поднимается на семнадцатый этаж. Ничего не произойдет, конечно. Тричер знал, что никогда не отважится. Вот только последнее время он..

Да нет, он просто едет посмотреть. Сирил трогать не будет. Осторожность никогда не помешает. Как раз такой случай. Мужчина постучал, и дверь распахнулась.

— Вот здорово! — воскликнула Пандора. — Взрослый, секреты всякие неприличные — прямо как поте леку! — Девочки запрыгали.

— Это вам не игра, — сказал Тричер строго, — вы обе очень испорченные. Ваше счастье, что я ваш друг.

— Да, да! Такое счастье!

— Может, вы лучше окно закроете? Папочка ваш не платит, наверное, за кондиционер, освежающий воздух над всем Ридж-Ривер.

— Простите, сэр.

— Зовите уж меня Сирил, раз у нас общие секреты. Но только среди своих, когда взрослых нет поблизости.

— Конечно, Сирил.

— Ну и где она? Мэри?

— В маминой спальне. Мы думали так будет лучше. Вы будете как доктор.

Сирил увидел очертания тельца под простыней. На подушке — прядка светлых волос. Тричеру стало не хватать воздуха.

— Как же я могу ее обследовать, если я ее не вижу, а? — Сирил затаил дыхание и откинул простыню. Перед ним было свернувшееся калачиком детское тельце. Розовая кожа. Попка как сочный надрезанный персик, не вполне созревший и от этого аппетитный вдвойне.

— Не надо стесняться, Мэри, — прошептал Тричер. — Я пришел помочь тебе. Покажи мне, где болит.

Девочка повернулась к нему. Мэри выглядела старше, чем он ожидал. Грудки феи с розовыми сосочками вздрагивали при каждом вздохе.

Мэри переползла на самый край кровати и задрала ноги. Она как будто сошла с картинки тех коробочек с чулками, что покупала мать, когда Сирил был мальчиком. Это были первые женщины, которые возбудили его, как раз перед самым половым созреванием. На долю секунды Тричеру даже показалось, что он уловил дрожание нежного крыла бабочки. Игра света, должно быть. У Мэри были высокие скулы и почти железный острый подбородок. Глаза большие, карие. Как-то даже светятся. Мерцающий свет развращенной невинности.

— Вы разве не хотите потрогать ее? Поисследовать? — выдыхала Персефона мужчине в затылок. Сирил почти подошел к ребенку. Ее полные маленькие бедра раскрылись. Маленькие пальчики опустились на безволосый холмик и раздвинули щелку.

Ожившая мечта, алчущая девственность.

— Все нормально, — воодушевляла Пандора, — можете все делать. Можете делать с ней все, что хотите, совсем все. МЫ НИЧЕГО не скажем. — Детские руки обхватили его и потянули вниз застежку молнии брюк. Холодная ладошка высвободила то, что нужно.

Сирил Тричер воевал с разумом. Разум говорил ему: беги, не уходи, а беги. Разум кричал. Разум говорил, что это дорога к гибели. К позору. К тюрьме.

Но остановиться он уже не мог. Сирил ждал этого момента сорок два года. Мамочкины феи стали реальностью, они живые, они здесь и сейчас, и..

Или Тричер сейчас взорвется или воткнет. И он воткнул. И она поглотила его. Мужчина представлял себе, что будет идти туго. Что нужно будет давить, давить с силой.. а он просто погрузился в ее горячее тело.. погружался и погружался, пока даже яички... Сирил толкнул сильней, от отчаяния, вдруг все-таки начнет стискивать. Глаза закатились, он рыл носками ботинок ковер, напряг икры и бедра, но стискивать так и не начало. Мужчина чувствовал покалывание в нежном промежутке между мошонкой и анусом, в складках паха, там, где начинаются лобковые волосы.

Сирил Тричер широко раскрыл глаза.

Под ним лежала не девочка. Не человек даже. Оно состояло из сегментов, было прозрачно. Неодушевленно. Оно растянулось на кровати, свесив голову с края, и пенис Тричера, его мошонка, его половые органы были зажаты между кинжальными голыми остриями зубов, жутких зубов-иголок..

Без малейшего наслаждения он кончил в жуткое жерло.

Бусинки крови появились везде, где стеклянные зубы касались его тела. Похабная глотка работала — глотала его сперму.

Потом челюсти сомкнулись. Очень, очень медленно. Девочки все еще хихикали и махали с балкона на прощанье.

 

* * *

 

Оно сползало головой вниз по стеклу и бронзе стены.

Человеческое семя запустило новые железы. Тяга к спариванию прошла. У монстра уже накопилось достаточно жировых комплексов. Теперь Ему нужно гнездо, покой и боль. Голод по человеческому ужасу стал намного сильней. Теперь Оно питалось за двоих.

 

Глава 20

 

Клэр приподнялась. Ровно на столько, чтобы быть вровень с краем кровати. И открыла глаза. Ее персиковая пижама от братьев Ларош лежала аккуратно сложенная в ногах. Этой ночью у нее не было ни сил, ни желания ее надеть. Этой ночью. Этой ночью.. Об этой ночи даже и думать не хотелось.

Простыня была в грязи. Вымазана, выпачкана. Надо идти в ванную.

Долгие годы один и тот же распорядок. Продолжительный горячий душ перед сном, короткий и холодный — с утра. Прошлым вечером она душ пропустила. После того как они в молчании доехали до дома, после того как Ролло ее..

Клэр никогда еще не чувствовала себя такой запачканной — снаружи и изнутри. Запачканной и выпотрошенной. Она помнила темный коридор, как выставляла локоть, опираясь на стену, чтобы не рухнуть и не заснуть там же, на полу. Клэр опиралась именно на локоть, оттого что это была единственная не вымазанная в грязи часть тела. Надо посмотреть обои: нет ли пятен грязи. Туфли, все в грязи, так там и остались. На ее костюме цвета шампанского, наверное, грязь и трава. В прихожей она упала на колени и, не вставая, осторожно вылезала из жакета. Клэр делала это как можно осторожнее, но мягкая ткань все же обжигала, соски побаливали. После безудержных страстей — ее и Ролло. Как, вообще, могла Клэр получать удовольствие от того, что она там делала? Самый истый мазохист содрогнулся бы.

И лифчик. Наверное, валяется где-нибудь на полу. Да это уж и не лифчик теперь, одни лохмотья да лямки — вроде сбруи, которую надевают полицейские под цивильную одежду. Женщина встала на ноги, и брюки свалились вниз. Еще бы! Она их придерживала руками, когда входила. Расстегнутый пояс несколько раз шлепал ее, когда она.. там.. А трусики-бикини? Так и лежат там в мокрой траве, чтобы кто-нибудь нашел и посмеялся. И грязно пошутил.

Надо вымыться. Когда Клэр будет чистой, у нее появятся и силы, и воля. Еще нужен пакет для мусора, и она вынесет все это. Вымыться, почистить зубы, почистить обложенный язык, вымыть голову и — душ, особенно душ. Нужно бы мыло с щелоком и скребок. Сойдут ароматическое мыло и мочалка.

Клэр оторвала бедра от кровати. Что-то внутри нее нехорошо содрогнулось. Из нее до сих пор что-то вытекает! Ее передернуло. Ее затошнило. Все еще в ней это.. его.. Течет между ног, холодное, слизистое. Простыни не отстираешь. У нее духу не хватит их стирать. И девушке, которая приходит ей помогать, их не покажешь. Отправятся в помойку вслед за некогда шикарными нарядами. Клэр потянулась за тампонами.

Зажав горсть тампонов между ног, женщина прошла вперевалку в ванную. Оседлав унитаз, она промокала, промокала и промокала, ввинчивала их себе глубоко внутрь, пока все не пришли в негодность. Пришлось отрывать лист за листом от рулона. Клэр все еще чувствовала внутри грязь. Бедра болели и дрожали. Она подмылась и начала все снова. Ее срамные губы распухли и побаливали, но женщина была безжалостна. Она ДОЛЖНА быть чистой.

Моясь под душем, Клэр почистила зубы. Глубокие канавки, приобретавшие цвет синяков, показывали, где был сорванный ей или им лифчик. Это ДОЛЖЕН был сделать он. Воспоминания о ее собственных действиях ДОЛЖНЫ быть ложными.

На щеках появилась высохшая белая пленочка, и вокруг разбитых губ тоже. И на самих губах! Клэр вспомнила, как все происходило и дикое наслаждение в момент, когда она почувствовала его на себе. Клэр заплакала. Это была не Клэр! Это была какая-то другая женщина! ДОЛЖНА была быть! Дрянь! Шлюха! Развратная, гнусная тварь, с которой Клэр даже не знакома! Она обрушила яростные кулаки на туалетную тумбочку и закричала: НЕТ! НЕТ! НЕТ!

От рыданий разболелись мышцы брюшного пресса. Ощущение было такое, будто она сделала вчера сотню сгибаний из положения лежа. Женщина свернулась калачиком на кафельном полу и заплакала. Клэр парилась в ванной, вода была такой температуры, какую только она могла выдержать. Раз шесть она спускала воду и снова наливала горячую. Пахучий пар заполнял комнату. Клэр терла себя губкой и грубой щеткой, пока царапины не покрыли плечи, бедра, шею, пересекли расцарапанные собственными ногтями внутренние стороны бедер, снова выступила кровь. Потом опять горячий душ. Потом уксус. Наконец боль поутихла. Клэр почувствовала, что готова взглянуть миру в лицо. Но не себе. С этим лучше подождать. Если б дело было только в ней. Было кое-что другое. И это действительно невыносимо.

Клэр почистила зубы еще раз. Остановилась она только тогда, когда пошла кровь из десен. После чистки зубов женщина занялась обработкой открывшихся вновь ран. На шее и на плечах появились прыщи. Даже на грудях. Прыщи! Она не подпускала к себе мужчин или мальчиков лет до пятнадцати! В верхнем ящике стола ртутная антисептическая мазь. Клэр втерла ее в ноющие растрескавшиеся соски осторожными дрожащими пальцами, их моментальная реакция на это смутила ее. Надо бы помазать и между ног, но Клэр подумала, что такой интимный массаж, чего доброго, вызовет еще более непристойный отклик ее тела, а это невыносимо. Она не может уже доверять даже собственным пальцам. Собственное тело предало ее.

Оно втянуло ее в безумие, которое длилось несколько часов. Клэр поклялась, что такая диктатура тела не повторится никогда.

А может, не тело ее виновато? У нее было три настоящих любовника. Один — этой ночью, другой — недолго, третий — длительное время. Никогда у Клэр не было такой реакции, даже на самого искусного в этом деле, даже когда она была пьяной. У нее и оргазма-то обычно не бывало. Может, это не ее тело реагировало так на Ролло, может, оно ее не предавало. Может, какая-то химия? Ролло работает в Пластикорпе. У него доступ к наркотикам. Ей это устроили наркотики. Они же могут сделать тебя другим человеком. Наверное, что-то экспериментальное.

Возбудитель? Сработал возбудитель? Неужели Клэр стала частью какого-то отвратительного эксперимента? Она была просто подопытным животным? Это она? Клэр Сэксони? Клэр Сэксони из Вечеров у Клэр”? Морская свинка для опытов?

Женщина топнула босой пяткой, стукнула кулаком по собственной ляжке, заскрежетала зубами, и раздался громкий нутряной вой, прекратившийся только когда запершило в горле.

И сразу полегчало.

Мозг снова заработал.

Итак, Ролло Дернинг выкрал какой-то экспериментальный наркотик и подложил ей в шампанское, скажем, или в эти жуткие заветренные тарталетки. Он был не в себе, значит, тоже принял наркотик. Может, он наркоман? Это логично. Он — наркоман, что-то вроде сексуального Джекила и Хайда. Под действием этого наркотика.. Нет, стоп, начнем снова. Дернинг в нее влюбился без памяти, прямо тогда, на похоронах. Иногда она действует на мужчин подобным образом, это известно. Итак, движимый полыхающей безответной страстью и имея доступ к этому незаконному непристойному веществу, Ролло использует его, чтобы добиться своих грязных целей. Это может иметь для нее какие-то выгоды. Разоблачение Дернинга и Пластикорпа? На этом деле можно получить Пулицеровскую Премию. Бесстрашный телерепортер... Проблема. Разоблачив Пластикорп, она выставит на посмешище себя. Все сочувствуют в лицо и хихикают за спиной. Вроде жертвы изнасилования. А так оно и есть, разве нет? Жертва изнасилования? Телесного изнасилования. Душевного изнасилования. Теперь она ПО-НАСТОЯЩЕМУ поняла, отчего жертвы изнасилования так неохотно дают показания.

Черт. Не получится с Пластикорпом. Может, это и не такая уж хорошая мысль. О тех, кто вставал на пути Компании, разные слухи ходят. Черт с ними. Пластикорповцы хотят нажить состояние на этом наркотике. Так называемые афродизиаки, на них никто толком не заработал. А это — настоящий? Проверенный? Проверенный на ЕЕ несчастном теле?

Может так попробовать: намекнуть кому-нибудь из Пластикорпа, что ей все известно. Что она приняла меры. Запечатанное письмо адвокату, например. Намекнуть, что она будет держать язык за зубами, но рассчитывает на их поддержку. Ставки тут высокие. Они сделают все, что можно. Помогут сделать карьеру. На Нэшнэл Телевижн! И Ролло. Уволить Ролло. Разорить Ролло. Изувечить его. Мучить, убить, уничтожить, кастрировать, СТЕРЕТЬ ЕГО С ЛИЦА ЗЕМЛИ!

Клэр прикусила нижнюю губу. Ручеек крови отозвался медным привкусом на языка.

Да, теперь уж Клэр пустит в дело свой превосходящий интеллект, она отомстит. С этим все в порядка. В то же время другая часть ее разума знала, что все эти ее планы — чушь. Это подсказка. Часть ее мозга вслушивалась в неуловимое послание. Оно знало, что Клэр перейдет к более прямым действиям. ГОРАЗДО более прямым!

Зазвонил телефон.

— Клэр?

Это был Ролло Дернинг. Клэр затошнило, она проглотила подступившую желчь.

— Да, Ролло, — ответила женщина сиропным голосом.

— Я.. я думал, как ты там, дорогая? Как ты, после этой ночи?

— Ну.. А как я должна себя чувствовать? Все болит, ноет, я вся в синяках, вымотана.

— И я, дорогая. Я вел себя несколько.. дико, кажется. Да и ты тоже. Это ведь от любви, наверное, да?

Клэр сжала кулак так, что ногти вонзились в ладонь до крови.

— От страсти, наверное? — предположила она осторожно.

— Это было безумие! Знаешь, Клэр, я звонил, и у меня кружилась голова. Я утром еле двигался. И все из-за тебя. Ты.. это была фантастика! Клэр?

— Да, Ролло? — Пальцы ее босых ног калечили волокна ковра.

— Какие у тебя планы на утро? Или на день?

— Сейчас уже почти полдень. Утром я принимала горячую ванну и все время о тебе думала, Ролло.

— Ты такой лапусик. Может, встретимся?

— Это идея. А скажи, Ролло, чем ты сейчас занят?

— Да так, валяюсь в халате и вспоминаю прошлую ночь.

— Я то же самое — не считая халата. Я совершенно голая.

— Ах, Клэр.. — Ролло потерял голос.

— Ты, наверное, тоже весь в синяках и царапинах, а, Ролло?

— Ага. Болит, зараза. Но было ради чего.

— Значит, ты бы хотел, чтобы за тобой поухаживала сестричка, а?

— Ты будешь сестричкой? Тогда все, что пропишешь.

— Ладно. У меня есть антисептик, кое-какая мазь и все такое. Только в себя приду. Ты ничего не делай, я сейчас спущусь, у меня для тебя особый рецепт.

Клэр высыпала в раковину содержимое аптечки. Она взяла с собой мазь и тюбик алоэ с эвкалиптом.

Войдя в спальню, она пододвинула стул так, чтобы дотянуться до верхней полки стенного шкафа. Там хранились вещи, которые выдали Клэр в доме престарелых после смерти ее отца.

Проснулись воспоминания. Отец ее был глупым стариком. Ему бы быть священником. Все наставлял дочь насчет любви, понимания, жизни для других. Само понятие счастья было ему ненавистно. Он просто сам не умел быть счатливым. У него никогда ничего не было. Он ДОЛЖЕН был быть несчастным. Неприятностей у него в жизни было достаточно. Мученик. До последних дней жертвовал собой ради мамы.

У мамы было слабое сердце. Отец ждал ее приказаний как услужливый раб. Мама ослепла. Отец делал для нее все. Горе само ищет мучеников. У отца тоже начало ухудшаться зрение. Старый идиот скрывал это от мамы, боялся волновать жену. Разыгрывал изощренные спектакли. Тайно слушал радио, например, когда она спала, чтобы потом изображать чтение газет вслух. Отец полностью ослеп, а мама так и не узнала. Все закончилось курьезом. Мама всегда говорила мало: злилась на свою несчастливую судьбу. Иногда она не разговаривала с отцом неделями. Последний раз — целый месяц. Отец же продолжал ей что-нибудь рассказывать, например, комментировал сценки, происходящие за окном их дешевой квартирки, сценки, которые сам видеть не мог. Нянечка рассказывала Клэр, что последний месяц он кормил маму, полусидящую, обложенную провонявшими подушками, вслепую, с ложечки, жидкой тюрькой. В конце концов старик выронил где-то ключ от квартиры и найти его уже не смог. В панике он обратился за помощью к соседям.

Войдя в квартиру, сосед испытал сильное потрясение. Мама уже месяц была мертва. Кровать покрылась тридцатидневной коркой из пищи. Старый дурак кормил труп.

Клэр исполнила долг. Она поместила отца в дом престарелых. Против его воли. Хорошее место. Она могла себе позволить выбрать лучшее. Через неделю этот трясущийся старикашка перерезал себе глотку. Это не ее вина. Как она могла предотвратить это? Дряхлый старикан не смог бы вписаться в стиль ее жизни.

Клэр слезла, сунула ноги в старые туфельки. Эти вряд ли когда-нибудь вновь войдут в моду. В шкафу висели три плаща. Она выбрала плащ из блестящего черного пластика. Клэр сильно затянула пояс на голой талии.

Ролло ведь нравится секс со всякими извращениями. Будут ему извращения!

 

* * *

 

Его дверь была открыта. Клэр вошла. Дернинг, одетый в полосатый велюровый халат, валялся на жутком диванчике с ситцевой обивкой. В пластиковом контейнере со льдом лежала бутылка бэби-дак. Два дешевых стакана не вязались со столиком для коктейлей. Дешевка, — подумала Клэр.

— Ты прекрасно выглядишь, Клэр, — сказал он. — Отчего бы тебе не снять плащ?

— Не сразу, Ролло. Это часть... моей программы.

— О-о! — Мужчина даже покраснел.

Клэр взяла стоявший у обеденного стола стул. — Сядь сюда, пожалуйста.

— Все, что моя сестричка прикажет.

— Отлично. Посмотрим-ка твои шею и плечи. Спусти халат до пояса. Наклонись вперед.

Вся спина его была исполосована глубокими царапинами с пунктиром маленьких валиков кожи в конце. Клэр сглотнула слюну. Женщина все еще с трудом верила, что именно ЕЕ ногти нанесли эти раны страсти. Она щедро намазала красные бороздки ртутной мазью. Мужчина поморщился. Мускулы спины сократились от боли. Это было началом.

— Мужайся, Ролло, — командовала она.

— Хорошо. Только потом, ну, когда мы.. ты тогда поосторожней с моей спиной, ладно?

— Не беспокойся, Ролло. Все раны, которые я сегодня нанесу.. это будут свежие раны, я тебе обещаю. — Клэр шлепнула его по плечу.

— О-ох!

— Прости, хотела тебя подбодрить.

Женщина нагнулась, чтобы намазать раны на его груди. Глаза Ролло широко раскрылись. Ее плащ собрался жесткими складками. Дернинг ясно видел свободно свисающие груди Клэр. Она поставила бутылочку антисептика, нагнулась к Ролло и сильно надкусила его левый сосок.

— О-ох!

— Да ты, кажется, не любишь, когда больно, а, Ролло?

— Да, не люблю. Конечно, когда это от страсти... Но сейчас как-то не очень похоже.

— Тогда тебе остается быть или очень мужественным, или очень страстным, так?

Клэр передернуло. У нее на мгновение возникло чувство, будто кто-то следит за ней, заглядывает через плечо или следит за каждым ее движением ЧЕРЕЗ ее глаза.

Женщина опустилась на колени между ног Ролло. — Теперь мне хочется, Ролло, чтобы ты закрыл глаза, — сказала она, потянув за его велюровый пояс. — Сконцентрируйся на своих чувствах. Это будет самое острое сексуальное впечатление. Я тебе обещаю.

Плоть его уже восстала. Клэр натянула тонкие полиэтиленовые перчатки, в которых красила волосы, налила в ладонь ароматную лужицу алоэ и смочила холодной жидкостью горячую кожу Ролло. Он поежился. Ладонь ее начала двигаться вверх-вниз. Ролло вцепился руками в стул. При каждом движении он теперь постанывал. Тело его выпрямилось и застыло.

— Теперь тихо, тихо, Ролло, милый, — командовала женщина, — самое приятное впереди.

Свободной рукой Клэр залезла в свою сумочку. Не меняя ритма, она открыла старомодную опасную бритву отца.

 

Глава 21

 

На завтрак у Бэрра были яблоко и персик. Еще кусок сыра. Потом еще яблоко и еще ломтик сыра. Отлично идет с хрустящим яблочком. Пока еще он не на диете. Просто следит за своим питанием. Ведь Бэрру уже за пятьдесят, но опускаться нельзя. К его новой чисто платонической дружбе с Холли это не имеет отношения. Странно, что от простого соседства с молодой стройной женщиной он чувствует себя старым и жирным. Но, конечно, он не жирный. Двадцать лишних фунтов, по сравнению с его юношеским весом, для мужчины в его возрасте вполне естественны. Может, все-таки двадцать пять? Что такое пять фунтов? Одно время Бэрр сбрасывал по пять фунтов за уик-энд, постился. Больше поститься нет сил. Годы дают знать о себе.

Легкий завтрак, подольше поплавать в бассейне. Если этого придерживаться — пять фунтов угрожать не будут.

Бэрр вышел из квартиры. Коридоры пусты. В бассейне ни души. Прекрасно. Последний раз Карпатьян плавал с этой жуткой бабой, Маршей. Она его дважды сделала, а ведь Марша не первой свежести. Может эта женщина плавать — надо отдать ей должное. Ее баттерфляй настолько хорош, что Бэрру пришлось плыть на боку, чтобы не с чем было сравнивать. Трудно поверить, как эти тонкие, скорее даже тощие руки с острыми локтями выталкивают тело Марши из воды сильнее и легче, чем его мясистые мускулы. Женщины всегда загадка, особенно когда мужчине начинает казаться, что он стал в них разбираться.

Может, Марша даже и неплохой вариант. И возраст подходящий, и привлекательна, безусловно. Не похожа на дурочку и без претензий. Но тут возникает проблема, Бэрр не знает, как вести себя с женщиной, которая, похоже, смотрит на каждого встретившегося мужчину как на одушевленный вибратор.

Бэрр плавал. Наконец он почувствовал прохлорированное насквозь очищение. Когда началось жжение в плечах, Карпатьян предпринял финальный спурт на сотню ярдов и поспешно встал на ноги. Последнее время у него появилась одышка. Десять пурпурных ноготков на ногах появились рядом с его головой — по пяти с каждой стороны. Эмаль на большом пальце левой ноги облупилась. Предыдущий слой был другого цвета, оранжевый. Бэрр догадался, что лак для ногтей выбирался под цвет купальника.

Капли теплой воды из бассейна разбились о щеку, затекли в рот. Бэрр сжал губы и потряс головой. Он повернул шею и посмотрел вверх. Над ним возвышались мокрые ноги, между ними — знакомый расщепленный надвое мясистый холмик лобка.

— Привет, Марша, — сказал мужчина.

— Узнали меня. Даже не посмотрели в лицо, а уже узнали. Вы испорченный человек!

С уровня пола, глядя вверх, узнать лицо было невозможно. Бэрр чуть было не начал оправдываться, мол, узнал ее по купальнику, но это бы повернуло беседу в те закоулки, исследовать которые определенно не входило в его планы.

Да и купальник был другой. У нее, видимо, их целый гардероб. Этот был почти черный, как коврижка. Узкая полоска между расставленными ногами делилась далее на две ленты, которые расходились значительно ниже пупка и шрама от аппендицита. Далее полоски убегали за спину, чтобы пересечься на спине и вернуться снова, закрыв острие груди, скреститься под шеей и завязаться в узел на затылке. Бэрра не покидало ощущение, что от малейшего движения груди выпрыгнут на свободу, чтобы повиснуть двумя огромными перезревшими плодами. Как они остаются в укрытии, когда Марша плывет баттерфляем, было выше его понимания.

Женщина отошла в сторону. Прежде чем Бэрр смог издать вздох облегчения, Марша согнулась, широко расставив ноги и касаясь головой коленок, обхватила тонкие лодыжки руками. Сзади по бедрам потекли свежие струйки. Для своего возраста она была очень гибкой. Ее ягодицы сжимались и подпрыгивали в дюймах от его лица, полоска ткани исчезла в щелке между ними. Даже с такого расстояния ее не было видно.

Бэрр осторожно встал. Для маневра оставался фут между женщиной и бортиком бассейна. Мужчина чувствовал, что его восставший член готов выпрыгнуть и перекинуть мостик через узкую пропасть. Карпатьян даже чувствовал своим напрягшимся пахом ее тепло.

Внезапно Марша повернулась. Ее груди, качнувшись, чуть не шлепнули Бэрра по груди. Тепло ее дыхания он чувствовал шеей.

— Опять шкодничаете! — выдохнула в него женщина. — Подглядываете за нагнувшейся девушкой!

Бэрр юркнул в сторону.

— Хотите, научу вас брассу, моего собственного изобретения? Ее левый локоть приподнялся.

Извините.. устал.. как-нибудь в другой раз.

Трусишка! воскликнула Марша и оттянула резинку его трусов. Бэрр покидал бассейн чуть не бегом. Пару дней он обходил бассейн стороной. На этот раз Марши здесь не было. Карпатьян чувствовал облегчение. Разве не так?

Из щели в контейнере для мусора торчал пластиковый пакет. Пепельницы в коридоре были переполнены окурками и обертками от конфет. Неряшливо. Бэрр не мог припомнить, убирали ли сегодня с утра. Он не слышал звука пылесоса.

Поднимаясь в лифте, Бэрр чувствовал пятно холода ниже затылка. Он повел массивными плечами. Не проходило. Приятно было снова увидеть свою дверь.

Она была слегка прикрыта. Бэрр ее не запирал, но точно помнил, что закрыл плотно. Не квартирная же кража! Слишком хорошо здесь работает служба безопасности. Телевизионные камеры и вооруженный охранник внизу. И в гараж не попадешь без ключа или кода. Наверное, это Холли. Бэрр пошел быстрее.

Холли?

В квартире никого не было, но возникло чувство, будто кто-то следит за ним из-за спины. Бэрр сбросил халат и швырнул вьетнамки в коридор. Навыки, которые, как думал он, давно забыты, вернулись моментально. Никакой болтающейся одежды, дышать глубоко. Шагать, широко расставляя ноги. Пусть нападающий сделает смертельную ошибку, попытается ударить его между ног. Бэрр чувствовал, как сами собой напряглись бицепсы и предплечья. ОНИ не забыли. Развернулись плечи оттого что напряглись трапециевидные мышцы и широкие мышцы спины. Бэрр прошел коридор быстро, на подушечках пальцев босых ног.

Пусто. Никого. Бэрр почувствовал себя дураком и, глубоко вдохнув, стал ждать, когда разойдется адреналин. Беглый осмотр и все. Кухня. Пусто. Спальня. В порядке. Остается мастерская..

Виктория была сломана. Такелаж представлял собой клубок палочек и лоскутков, намотанных на ось токарного станочка. Корпус разбросанные по полу щепки. Нос, несколько миниатюрных балок вот и все, что осталось.

Бэрр опустился на колени. Кулаки сжались. Лицо как полотно. Он поднял кулаки над головой. Они опустились, разбив недоразрушенное. Откуда-то из желудка через стиснутое горло выплеснулся единственный мощный всхлип.

Прошло какое-то время. Бэрр встал на ноги. Он стряхнул впившееся в колено пушечное ядро. Мужчина знал, кто это сделал. Тони Эккерман. И знал почему. Зависть. Этот идиот ни на что не годен. Свою злобу на себя обратил на других, решил отомстить за свою никчемность Бэрру.

Понимание мотивов поступка мальчика не помогло Бэрру ни на йоту. Бэрр знал, что, окажись Тони в тот момент рядом, он бы его покалечил. Покалечил всерьез. Давление в грудной клетке и безумие в голове просто не дали бы поступить как-то иначе.

Бэрр пошел на кухню и намочил кухонное полотенце под струей. И стал его выжимать. Предплечья вздулись. Сильней. Сильней. Полотенце наконец разорвалось. Бэрр швырнул обрывки в мусорное ведро. Есть только один человек, с которым можно поделиться. Единственный, кто может понять. Единственный, кто не посоветует плохо, не даст наделать глупостей.

Холли открыла дверь и попятилась от Бэрра, шагнувшего навстречу.

Бэрр! Что стряслось? Почему ты в таком виде? Он посмотрел на свою голую грудь.

А? О-о, черт. Я плавал. Плавал в бассейне. Вернулся. Кто-то.. Тони.. разбил.. испортил.. уничтожил..

Заходи, Бэрр. Я сейчас приготовлю тебе выпить, и ты мне все расскажешь. Садись. Ничего, что мокро.. Вот так, хорошо. Теперь встань, походи.

Она опорожнила бутылку. Последние три унции рома. Он выпил одним глотком.

Оп-па! Это то, что нужно. Хочешь рассказать? Бэрр посмотрел на нее и наконец увидел.

Прости, Холли. Я без предупреждения. Надо было сначала позвонить. Дурные манеры.

На Холли были слаксы-самострок и белая рубашка в пятнах. Волосы собраны под платочком в горошек. Никакого макияжа. А ей идет”, — подумал Бэрр.

Не беспокойся об этом, сказала она. Для чего же еще друзья?

Я помешал.

И слава Богу! Терпеть не могу домашние дела. На этой неделе уборщица не приходила. Почему одному Богу известно. Я мечтала, чтобы мне помешали. Ладно. Ты расскажешь мне, что случилось?

Бэрр рассказал о том, что обнаружил в своей квартире. Когда он закончил, Холли положила на его руку палец.

Ты собираешься начать заново? спросила она. Восстановить все?

Не знаю. Можно еще выпить? Похоже, я стал сентиментальным.

Точно. Немножко выпить, это помогает. Выговорись. Мне ты всегда можешь поплакаться в жилетку. В любое время.

Она принесла другую бутылку и, после нескольких мгновений борьбы с крышечкой, вручила ее Бэрру. Он взял бутылку в правую руку, поместил крышку в выемку между большим и указательным пальцами. Крышка провернулась.

Четко,восхитилась Холли, фокус да и только. Очень по-мужски.

Вамп! улыбнувшись, упрекнул он ее. Я знаю, это была обдуманная реплика. Повезло мне, я чувствую, что у тебя нет на меня видов. Льстишь мужскому самолюбию. Впрочем, это как раз то, что мне нужно. Моральная поддержка. Спасибо!

Ты просто видишь меня насквозь, а?

Конечно. Неудивительно. Привычка.

Холли налила еще пару унций. Бэрр выпил.

Так как там насчет твоих домашних дел? Ты говорила, что уборщица не приходит. Может забастовка? Прибавки требует?

Нет. Забастовка против призраков.

Ты шутишь!

Вовсе не шучу. Мы, похоже, живем в доме с при видениями или просто с видениями.

Это что-то новое. Почти. У дома же должна быть своя легенда.

Да, но Мемориал-то, это не что-то новое. Ты же знаешь слухи. Началось, я думаю, с совпадения или серии совпадений. Ты слышал о самоубийстве мужчина выпрыгнул из окна, а эта жуткая история с крысами?

Слышал, но?.

Потом, пропал садовник. Потом, несколько жильцов.. Опять совпадение, но несколько жильцов отсутствует. Конечно, временно и по разным причинам, я не сомневаюсь.

Кто же, например?

Например, Уайлд, которому принадлежит этот комплекс. Или секс-бомба, Честити, звезда постели, пола и люстры. За которой ты, глупый мужчина, мог бы приударить, вместо того чтобы терять время на такую незрелую девушку, как я.

Хм!

Например, другая сексуально озабоченная леди, которая ТОЖЕ положила на тебя глаз, но которую я бы тебе не порекомендовала: Марша.

А почему ты рекомендуешь мне постель Честити, а Маршинет?

Честити честная давалка. Получишь массу удовольствия. И никаких сложностей. Сунул, вынул и пошел. Все было хорошо, не правда ли? Марша давалка нечестная. У меня четкое впечатление, что половину удовольствия она получает от болезненных и ненужных осложнений. Есть разница между тем, кто дает и кто дразнится. Жаль, что вы, мужики, ни черта не разбираетесь в этих делах. Где сексуальность, а где просто выверты.

Впредь в своих любовных делах буду сначала обращаться к тебе как главному эксперту. Но какое отношение имеет этот исход евреев из Египта к забастовке уборщиц?

Ну, они, наверное, все суеверные. Уборщицы свалили в кучу все прецеденты, инциденты, исход и Мемориал, добавили еще три-четыре, вышло тринадцать. Ну и пошла молва, мол, тут сглаз, духи, место проклятое.. Ну, сам знаешь.

Поэтому тебе пришлось унизиться до собственноручного мытья тарелок.

Тарелок, полов, пылесоса. Холли смахнула со лба воображаемый пот. О дорогой. Для женщин работа никогда не кончается.

А что эта женщина с волосами? Алита? Я ее тоже не вижу.

Я думала, она тебе нравится. Забудь о ней, Бэрр. С ней тоже беда. Какая не могу сказать. Но чувствую.

Женская интуиция?

Почему бы нет? Или язык тела. Алита не та, за кого себя выдает. Иногда у меня такое чувство, будто она мужчина.

Она приставала к тебе?

Да нет, я не об этом. Просто я бы на твоем месте держалась подальше. Она уделяет внешности столько же внимания, сколько и я, но причины другие. Алита старается быть привлекательной, но не потому, что хочет доставить УДОВОЛЬСТВИЕ мужчинам. Может, даже наоборот. Холли пожала плечами. Не знаю. Изображаю из себя психолога-любителя, недостойного на шей лиги. В одном, во всяком случае, ты прав: я ее тоже давно не видела. И Клэр Сэксони тоже. Одна радость.

Конечно, твоя любимая соседка.

Скажу так: я великодушна. Если бы Клэр умирала от жажды в пустыне, я бы первая предложила ей сандвич с ореховым маслом. Если б она тонула, я не пожалела бы для нее свои последние чугунные тиски. Может, у меня предубеждение. Один мой коллега ее бывший любовник. Он никогда об этом не говорил, до тех пор пока я не сказала, что поселилась в одном доме с ней. Коллега прокомментировал одной фразой: Эта сука, кастраторша! Я никогда не находилась под влиянием мнения мужчин, но он всегда был этаким джентльменом. Это первое дурное слово из его уст, которое мне довелось слышать о ком бы то ни было.

Так или иначе похоже, все наши жильцы-знаменитости отлучились одновременно. Этак дом скоро опустеет.

В смысле привлекательных женщин, во всяком случае. Тебе придется издавать за всех женские звуки.

Звуки?

А ты не знаешь? Проницательная ты наша. Я для того и въехал сюда, чтобы слушать женские звуки. Ты не представляешь, как их не хватает, когда живешь один в доме.

Какого рода звуки?

Стук каблучков, хихиканье. Два самых эротических звука в мире. Взрослое, женское хихиканье, конечно, не девичье.

Значит, если какой-то леди взбредет в голову тебя соблазнить, все, что для этого требуется, высокие каблуки, кафель и смешочки?

Конечно! Впрочем, звук шелка, скользящего по атласу женского бедра, также не лишен притягательной силы.

О, я чувствую, ты приходишь в себя, возбудился. Не пора ли тебе назад, в берлогу, самец! Я держу в уме то, что ты сказал, и обязательно дам этому ход, когда найду тебе подходящую женщину.

В то же время придумав способ, как это дело спустить на тормозах?

Холли рассмеялась.

А может, как прикрутить пластырем? Ладно. Как ты? Не прояснилось в голове, с твоими собственными делами?

Да. Теперь я переживу свое горе. Слава Холли!

На здоровье. В любое время.

 

Глава 22

 

Ярость была хороша, даже если учесть, что Оно передало большую ее часть малышу внутри. Ярость для разнообразия: она не очень питательна. По-настоящему нужно побольше боли, страха. По части человеческих мук малышка просто ненасытна.

Струйка боли еще текла пока из Джона Холла, но он использовал уже почти все рыболовные крючки. С каждым мгновением ребеночек в утробе чудовища будет требовать все больше, а кульминация перед самым рождением. Это будет крещендо. Надо найти что-нибудь этакое. Тяжелая это работа: быть мамой.

Оно вышло...

Кожа на голове Джейми Халифакса чесалась. Он теперь носил свинцовый шлем не снимая. Его неправдоподобную силищу молодой человек чувствовал теперь и через шлем. Эхо новых психологических вскриков отдавалось в голове звоном во все убыстряющемся ритме. Джейми взял еще горсть тиленола. Таблетки он запил, отхлебнув из горлышка последней бутылки водки.

Бэзил Френч выгрузил пятигаллоновую пластиковую канистру повышенной безопасности из багажника своего мерседеса. Она звонко стукнула по коленке. На девственно-серой фланели брюк появилось масляное пятно. Бэзил выругался.

Френч был коллекционером. У него в квартире стоял сервант, заставленный лиможским фарфором общей стоимостью без малого двести тысяч долларов. Видели его только сам Бэзил, да горничная. У него была лучшая в Ридж-Ривер, а может и в штате, коллекция резьбы по слоновой кости. Всю стену в гостиной закрывали полки с фарфором Таньской династии. У Френча было только семнадцать кусочков нефрита, зато каких! В спальне висели четыре полотна кисти Кенанана<Кенанан малоизвестный или вымышленный художник. Прим. пер.> — канадские пейзажи. Их еще оценят! За необычный, как бы исходящий из полотен свет. Пройдет немного лет, и их можно будет смело перевешивать в гостиную.

Бэзил знал, что некоторые из тех, с кем он играет каждый второй четверг в бридж, из-за его хобби зовут его за глаза барахольщиком.

Входная дверь Бэзила закрывалась на три замка. Чтобы войти, канистру пришлось поставить на симпатичный коврик в коридоре. Осталось пятно.

Специальная дверь из асбеста и стали захлопнулась за ним. Френч не собирался ставить канистру на свой ковер: Третье поколение. Человек помельче повесил бы его на стену, а то и под стекло.

С неловко бьющейся между выпрямленных ног канистрой в онемелых руках Бэзил прошел прямо в ванную. Другую покупку он вынул из кармана блейзера и поставил на пол.

Мужчина повесил на плечики куртку, а испачканные брюки бросил в корзину, в стирку. Он сидел в своем кедрового дерева кресле восемнадцатого века, снимал носки и думал: что же это с ним происходит?

Или действительно его коллекционирование переросло в манию? Люди поговаривали об этом, У самого Бэзила не было никаких сомнений. До последней недели. Вещи попадали к нему хорошо упакованными. Вещи, как правило, были дорогие, нежные. Зачем он хранит упаковку? К чему эти пенопластовые формочки, шарики? Почему Бэзил не велел миссис., (как бишь ее) выбросить их? Несколько дней она, правда, загадочно отсутствовала, но до того? И бензин. Что это, подсознание подсказывало, что будет дефицит бензина?

Бэзил скинул трусы и майку в ту же корзину. Она была полная. Когда эта чертова баба наконец появится? Перетащив еще три канистры из кладовки по коридору в ванную комнату, он окончательно обессилел. Канистры отбили ему все колени. Бэзил был уверен, что на ноге будет теперь здоровенный синячище.

Ванная комната была красиво отделана зеленым ониксом. Френч заплатил сверху, чтоб отделка была по высшему разряду. Бэзил перекрыл сток, стал наполнять ванну бензином. Когда последняя красная канистра опустела, мужчина аккуратно составил их в кладовке. Теперь, когда он вытащил оттуда весь пенопласт и картон, там стало свободно.

Бэзил нашел на кухне большую деревянную ложку. Он открыл, что пенопласт прекрасно растворяется в бензине. Мужчина помешал. Смесь густела. Исчез последний маленький шарик. Очень вовремя: от запаха начала кружиться голова.

Бэзил смял пустые картонные коробки и убрал их подальше. Он предвидел, что маслянистая смесь на коже будет холодной и жирной. Что его удивило, так это малая выталкивающая сила. Так, вроде мыльной водички.

Бэзил устроился в жижице близкой родственнице напалма и подобрал с пола покупку, сделанную в сигарном отделе.

Бэзил щелкнул биковской зажигалкой.

Пандора с Персефоной сели, касаясь друг друга коленями. Пальцы ног Персефоны ласкали подъемы Пандоры. Обе были раздеты.

Пандора потянулась, взяла в пальцы прядь волос Персефоны. Дернула. Выдранный локон выпал из руки. Персефона взяла из мусора на столе булавку, воткнула острие в голое бедро сестры. Пандора положила свою изящную руку поверх близняшкиной и надавила, вгоняя булавку глубже в свою напрягшуюся мышцу.

Алита Ла Тобре тряхнула головой. Убедившись, что вода смыла последнее мыло, она обильно смазала волосы кремом-кодиционером от корней до кончиков. Затем женщина взяла гребенку с крупными зубьями и любовно прошлась ей по трем футам своих локонов. Подождала минуту, пока кондиционер подействует, и снова тщательно смыла.

Алита вытерла волосы насухо над краем ванны, их мокрые кончики чиркали по фарфоровому дну. Более тонкой расческой сделала два четких пробора, разделив водопад блестящих волос на три части. В ящичке лежали розовые, желтые и бледно-голубые ленты. Алита, заплетая косу, вплела одну из них.

Обнаженная, гордая, плечи назад, высоко неся грудь, покачивая косой, женщина пересекла гостиную, сморщив нос. Рэнди начал пахнуть. Вместо того вьюнка, который пришлось испортить из-за этого гнусного Эльспета, висел аккуратно пристроенный новый. Алита взобралась на стул, продела косу в крюк и хорошенько затянула два узла, потом отшвырнула ногой стул.

Ребеночек скребся о нежные внутренние стенки матки чудовища. Он все еще был голоден.

Пандора сжала большим и указательным пальцами уже покрытую синяками кожу щеки сестры. Она щипала и выкручивала. Когда она кончила, Персефона взяла руку сестры в свою и поднесла к губам. Язык почувствовал вкус пальца Пандоры. Она всосала его и направила вбок, туда, где растут мощные коренные зубы.

Рона Эккерман сдула с лица прядь волос. Топорик, похоже, застрял. Женщина уперлась ногой о безжизненную шею сына и потянула обеими руками. Надо помыть там и убрать. Ее муж, Эл, побагровеет, если увидит, что парень тут валяется. Надо замыть малейшие следы крови и мозгов. Эл должен вернуться в пятницу вечером.

Эл думает, что от нее нет никакой пользы. То-то он удивится! Мужчина! Конечно, он разбирается в электричестве, радиотехнике и прочей ерунде. Она ему покажет! Женщина справится не хуже. Все, что нужно, уже аккуратно разложено на кухонном столе.

Первым делом Рона прибила к столу реостат, это слово она выучила по книжке, и таймер. Женщина сделала все измерения сама, пометила нужные места на столе плотницким карандашом Эла, Не все гвозди вошли прямо. Не важно. Держится, а это главное. Рона установила таймер и соединила его резиновой лентой с реостатом. Нажала кнопку таймера. Пошел. Ручка повернулась. Резинка работала как приводной ремень, движок реостата тоже сдвинулся. Великолепно. С этим просто. Жалко, что она раньше не догадалась.

Потом Рона занялась удлинителем из мастерской Эла. Шесть розеток. У нее есть шесть вилок. Зачистить кончики проводов дело не простое. У Эла есть специальный инструмент, но она не нашла. Пришлось ножницами. Ну прикусила пальцы пару раз большое дело! Десять минут максимум и готовы шесть пар сияющих голых медных проводов.

Рона очистила место от инструментов и мусора и пошла краситься. Она прихорашивалась к приезду Эла из длительной командировки. Может, надеть что-то сексуальное? Ео одежда может попасть куда не надо. Рона остановилась на поясе с черными чулками. Это не будет мешать. Эл не будет возражать, если она будет почти голая. Если только она не будет в таком виде открывать дверь. А она и не будет открывать!

Рона села за стол и нарезала полоски изоленты. Все готово. Вот список. Пары проводов, провода разведены и заизолированы: первый к основанию черепа, второй к основанию спинного хребта. Пару к соскам. Это проще. Сделала маленькие петельки и подвесила сразу, потом заизолировала. Может, это и не обязательно, зато смотрится отлично. Жалко, что на них изолента. Пару между ног, туда, где будет влажно от мысли, как Эл ее разыскивает. Резинки пояса помогли укрепить провода. Пару на лодыжки. Пару надо расщепить и примотать лентой к сторонам живота. Все еще плоский! А уж сколько лет. Последнюю пару к запястьям.

Рона почувствовала себя марионеткой.

Очень осторожно, чтобы не отвалился какой-нибудь провод, женщина примотала себя, насколько смогла, крепко к стулу. Себе нельзя доверять, двигаться же нельзя ни при каких обстоятельствах. Готово наконец. Рона пробежала глазами список. Все на мази. Вилка удлинителя в розетке. Готовность номер один. Пуск! Левая рука дотянулась до таймера. Все рассчитано верно: он стоял на краю стола и дотянуться было не сложно. Три минуты от включения до ж-ж-ж-ж. Три минуты от первой струйки тока до полной мощности. Рона нажала кнопку. Поначалу чуть пощипывало.

Пандора откинулась на стуле, продвинула бедра вперед. Персефона взяла пинцет. У сестер волос на лобке было маловато. Кое-какие, однако, уже росли.

Джон Холл Младший полз на четвереньках по битому стеклу. Где-то был еще крючок! Стекло крошилось, Выступающие концы загнанных в бедра крючков шуршали, задевая друг о друга, хотя и были укутаны в скользкую оболочку из крови. Иногда крючки сцеплялись, рвали кожу и снова расцеплялись от движения. То, что осталось от половых органов Джона, скрывала кольчуга из крючков. Желтая и пурпурная мормышки свисали, каждая со своего проткнутого крючком соска.

Должен быть еще крючок!

Стена, что гордо демонстрировала его произведения искусства, была голой. Висел только атлантический тарпон и гарпуны по бокам. Гарпун и есть крючок!

Джон отцепил деревянный держатель тарпона, тот упал на пол. Сил держать его уже не было. Из паха вновь пошла кровь. Джон с трудом пододвинул стул к стене и влез на него, руки и ноги парня тряслись. Сидящий в пятке осколок стекла разорвал ткань обивки. Джон стал спиной к стене, вытянул руки и направил к себе крючья гарпунов, укрепленных на стальных древках. Парень втянул свой пустой живот: он не ел уже несколько дней. Ребра выступали на узкой грудной клетке. С аккуратностью педанта Джон наживил заточенные острия с зубцами по бокам диафрагмы, двумя дюймами ниже того места, где плавающие ребра соединяются с грудинной костью, потом выпихнул из-под себя стул. Он опустился всего на четыре дюйма, гарпуны задержали его: два острия вонзились в тело. Собственный вес насаживал Джона постепенно, пока ребра не сели на закругления гарпунов. Послышался мягкий протяжный треск: грудная клетка начала раздвигаться.

Близняшки допили остатки коки и поделили рыбу из консервной банки.

Поешь-ка, командовала Пандора. Мне тоже еще не хочется есть, но нам надо набраться сил. Когда все было съедено, Пандора сложила тарелки в раковину.

Если ты готова, то..

Сестра кивнула. Они вернулись к своим стульям. Персефона и Пандора нагнулись друг к другу так, что голова каждой уютно поместилась на мягком плече другой.

Локти покоились на коленях. Обе вслепую нащупали на нежных выпуклостях соски, сжали их. Молодые зубы начали жевать. Крепкие ногти больших пальцев расковыривали розовое мясо.

Том лежал на кровати в халате. Он лежал очень тихо. Том ждал кашля. Он лежал тихо и вертел в кармане маленькую пластиковую трубочку.

В соседней комнате, комнате его мамы, скрипнули пружины кровати. По утрам всегда одно и то же: мама просыпается, кашляет, ковыляет в ванную.

Вот он, кашель! Один короткий громкий лай. Мама всегда отрицала, что это кашель курильщика. Но Том лучше знает.

Он проскользнул из спальни в ванную, как раз когда открылась мамина дверь.

Подожди секунду, мам, бросил сын через плечо. Поторопись. Мне нужны глаза.

Без глаз она слепа как крот. Глаза лежали на полочке. Маленькая белая двойная пластиковая коробочка: два скрепленных круглых футлярчика с выпуклыми буквами П и Л. Хорошо придумано. Она читала их как азбуку Брайля. Том отвернул оба века. Крохотные линзочки плавали в крохотных бассейнах с какой-то жидкостью, готовые Дать маме зрение. Парень вытащил тюбик из кармана, снял красную крышечку и выдавил. Маленькую капельку на каждую линзу, затем закрыл футлярчики, завернул крышку, сунул бешеный клей обратно в карман и спустил воду в унитазе.

Заходи, мам. Прости!

В своей комнате Том взвесил в руке подаренную дядей Рексом бейсбольную биту Бэйб Рут”. “Подлинная антика, береги ее. Он ждал. Мама за все заплатит. Заплатит за шикарные Истории из Склепа” — комиксы, которые она отправила в мусоропровод. Заплатит за выполненное им задание, которое он с гордо поднятой головой принес домой, а она даже не нашла времени взглянуть. Да сколько всего еще! От Тома теперь требуется только сидеть и ждать, когда начнется крик. Тогда она будет беспомощна и тогда настанет время бейсбольной биты.

Томми! Помоги! Мои глаза!

Гэри сделал себе сандвич. Два здоровенных ломтя хлеба, майонез, кетчуп, горчица и семнадцать иголок.

Зародыш все еще был голоден. Чудовище баюкало его мыслями о покое и обещаниями. Какая же будет для Него радость, когда сформируется наконец кожная мембрана, которая отделит ребеночка от мамы.

 

Глава 23

 

Уже одиннадцать ночи, а Клэр еще полчаса ехать. Шоу пойдет в двенадцать, но есть кое-какие дела в студии. Хорошо быть звездой телестудии. Раперт не возражал: если у Клэр есть что-то интересное, если ей нужна в полночь студия что ж, никаких проблем. Денег никаких, но и никаких проблем. Понадобится технический персонал? Нет? Отлично! Но оператора на всякий случай предложил взять, посоветовал подумать о завлекалочках между рекламой: чтоб люди не выключили до двенадцати. То, что Клэр не хочет или не может ему, Раперту, сказать, о чем поведает материал, не имеет значения. Он решил не ложиться, а посмотреть ее программу. Раперт доверял Клэр, поэтому сообщил ей, что на Совете директоров говорили о продлении времени вещания. Хороший рейтинг, заработанный Клэр, мог бы положительно повлиять на решение Совета директоров. Ведь Ридж-Ривер уже не захолустный городишко. Придет день, и они будут вещать двадцать четыре часа в сутки.

Клэр пообещала Раперту фантастические рейтинги. Этим утром она была у парикмахера. Стиль ее не изменился. У Клэр не было ни малейшего желания проверять, узнают ли ее зрители. Они не должны сомневаться в том, что это настоящая Клэр Сэксони. Волосы только привели в порядок. Потом ванна, долгая, роскошная. Особое внимание макияжу. Клэр должна быть совершенной.

Женщина надела брючный костюм из белого шелка. Тот, в котором блузка с глубоким вырезом. Лифчика Клэр надевать не стала. Четко видные острия сосков и маленькая расщелишса помогут удержать у экранов мужскую половину. Клэр нужно, чтобы на нее смотрели внимательно. Белое будет красиво контрастировать. Операторы не любят белое: большая вероятность бликов. Этой ночью никаких споров не будет.

Она лишний раз проверила: тщательно промытая, наточенная, продезинфицированная бритва лежала в портмоне. Клэр готова идти на работу.

 

Глава 24

 

Холли позвонила Бэрру.

Бэрр? Кофе, а? Минут через десять?

Пятнадцать. Хорошо, Холли? Я хочу закончить главу.

Через пятнадцать минут сварю замечательный кофе.

За дверью валялась смятая сигаретная пачка. Часть ламп, освещающих коридор, перегорела. На поручне в кабине лифта лежал слой пыли. Бэрр стряхнул ее с пальцев. Она казалась жирной. Пока мужчина шел по коридору к Холли, за чьей-то закрытой дверью звонил телефон. Потом перестал. Бэрр понял, что звонивший сдался: никто не снял трубку.

К кофе у Холли были половинки рогаликов со сливочным сыром и луком.

Чем дальше, тем чудней, Холли, заметил Бэрр, Все, кроме нас с тобой, Бэрр.

Я-то в порядке, а ты...

Что-что?

Так, потуги на остроту. Неужели только мы? Мы, может, последние жильцы. Я обзванивала. Сначала я звонила тем, чьи телефоны у меня есть, потом узнала еще несколько у администрации тех, чьи имена вспомнила.

И что?

Никого нет дома. Или есть, но не отвечают.

Бэрр глянул на часы.

Сейчас все на работе.

А жены? Те, которые не работают. Все пошли по магазинам?

А ты, Холли? Почему ты не в своем офисе?

В офисе? Знаешь, я туда позвонила, сказать, что буду позже, но и там никто не подходит.

Непонятно. Может, это твой телефон? Хочешь, позвоню на телефонную станцию? Со своего.

Можно попробовать.

Не слышно энтузиазма в голосе.

Да уж. Что-то мало на это надежды.

Да, так почему ты не на работе? Зачем ты звонишь, чтобы сообщить об опоздании?

Тупость. Бабская неврастения Называй, как хочешь.

Можешь выражаться чуть ясней?

Ты только что спускался, Бэрр. Коридоры, лифт... Тебе не показалось, что что-то не так?

Ну, некоторое запустение, пожалуй. Бэрр потянул нижнюю губу. Как будто заброшенное место. Может, из-за забастовки уборщиков?

И администрация ничего не предпринимает? Я и Тричеру звонила. Он тоже не подходит. А еще что-нибудь ты заметил... почувствовал? Что-нибудь еще, Бэрр?

Ну, чувство пустоты. Незаполненности. Одиночества. Он улыбнулся Холли через стол. Нет, не одиночества. Есть мы. Двое, по крайней мере, остались.

Может, только мы двое и остались. Холли поежилась. Потому-то я, Бэрр, и не в офисе. Крайняя степень тупости. Мне даже стыдно тебе признаться.

Продолжай. Бэрр тронул ее за руку.

Факт тот, что я боюсь идти вниз одна. Боюсь этих коридоров и лифтов, а особенно подземной стоянки. Ну скажи, что я дурочка. Будь мужчиной, продемонстрируй свое превосходство.

Увы. С превосходством не густо. Тем более над моей умненькой и прекрасной Холли. Что я могу так это спуститься с тобой вниз.

Женщина встала со стула и, обойдя стол, подошла к мужчине и прижала к своей груди его голову. Бэрр подумал, что это удручающе приятно.

Спасибо, Бэрр. Я надеюсь.. Если б ты не предложил.. Я уж собиралась взять с собой отцовский дробовик. Ну и глупый бы у меня был вид, а? Я и не стреляла ни разу в жизни. Я храню его из сентиментальности. Можешь представить, как я крадусь по зданию с берданкой двенадцатого калибра в одной руке и дипломатом в другой!

Ни разу не видел тебя с дипломатом.

Ну, это фигурально.

Ладно. В этом нет нужды. У тебя есть я, детка.

Это, конечно, лучше, чем старый дурацкий дробовик, ясное дело.

Спасибо за доверие к старику.

Хватит напрашиваться на комплименты. Приканчивай кофе, и пошли.

А ты разве не будешь переодеваться? Бэрр по смотрел на джинсы и джинсовую рубашку.

В офисе переоденусь. Я знаю. Обычно я не выхожу из квартиры, не надев чего-то.. женского. Имидж, ты это имел в виду? Сейчас это было бы несколько глуповато. Если кого-нибудь встретим, то и я открою свое лицо! Встретим кого-то и слава Богу. ТОГДА я буду чувствовать себя идиоткой до конца жизни. ТОГДА и ты, скорее всего, посмеешься надо мной.

Обещаю быть милосердным. Бэрр проглотил остаток кофе. Ладно. Пошли.

Всю дорогу вниз Холли сжимала руку мужчины. Когда кабина остановилась, Бэрр ступил наружу первый и тут же обратно.

Оп-па! Не тот этаж.

Двери закрылись, и лифт начал подниматься. Оба с нетерпением ждали, когда же погаснет лампочка Подземные сооружения. Бэрр нажал на Стоп и снова попробовал ПС. Двери открылись, показав уходящие влево и вправо невыразительные коридоры.

Это какой этаж? спросила Холли.

Никогда раньше не видел. Наверное, какие-то служебные помещения.

Холли поежилась, потянула его руку и обвила ее вокруг себя. Бэрр нажал кнопку наугад.

Вернемся и попробуем еще раз. Мужчина оттянул ворот водолазки.

Что с тобой, Бэрр?

Клаустрофобия. Чуть-чуть. Лифт.

Прости, Бэрр.

Ты не виновата.

Дверь открылась, и оба вышли. На лбу и на верхней губе Бэрра выступил пот.

Это был жилой этаж. Седьмой, судя по номерам квартир. Двери лифта закрылись.

У меня идея, Бэрр. Почему бы нам не спуститься по лестнице? Когда некуда будет идти, это и будет подземная стоянка.

Давай. Мы доберемся до твоей машины, и я поеду с тобой, Холли. Что-то не хочется больше здесь жить.

Завтра мы оба будем хохотать над собой, Бэрр. Холли через силу улыбнулась. Вот увидишь.

Да. Конечно.

У двери семьсот семь висела прядка паутины, которая качнулась от движения воздуха, когда они проходили мимо.

Аварийные лестницы разве не около лифта? спросил Бэрр. На моем этаже рядом.

И на моем. Мы их, наверное, проскочили. Пошли дальше, и мы снова к ним выйдем.

Их шаги подымали взрывчики пыли.

Стоп! скомандовала Холли. Тихо! Они застыла Я что-то слышу. Прямо впереди, за углом.

Бэрр передвигался широкими шагами. Холли почти бежала за ним, пока они не увидели человека в уродливом черном шлеме. Он что-то рисовал на стене. Завидев людей, незнакомец бросил кисть рядом с подтекающей банкой краски и поковылял от них по коридору.

СТОЙ! Бэрр гаркнул, как на параде в Военноморской академии. Мужчина остановился и обернулся. Шея его гнулась под весом огромного шлема. Вокруг красных воспаленных глаз темнели синяки. И плечи, и ключицы, и острые локти выпирали из заляпанной краской с потеками пота белой рубашки. Он ждал с поднятыми вверх дрожащими руками.

Это же Хэрри, а? сказала Холли мягко. Хэрри Сэйлия?

Мужчина кивнул. Шлем сместился. Руки дернулись, чтобы его поправить.

Что случилось, Хэрри? спросила Холли. Что ты делаешь? Что тут происходит?

Хэрри тряс головой как немой.

Посмотри-ка сюда, Холли, показал Бэрр.

На шикарных шелковистых обоях были намалеваны косматые красные буквы.

ОСТОРОЖНО. ОНО. НИКАКИХ ДОМАШНИХ ЖИВОТНЫХ. НИКАКИХ РАСТЕНИЙ”.

Краска еще не высохла. Бэрр заставил свой голос смягчиться:

Что это, Хэрри? Что ты пытаешься нам рассказать?

Хэрри Сэйлия открыл рот. Корочки на запекшихся губах треснули. Видно было, как двигается язык. Они подождали.

Вы живы, проскрипел он наконец.

Это точно, парень, мы живы! А чего бы это нам не быть живыми-то?

Я думал.. Сэйлия облизал губы. Я думал, я последний.

Последний? рявкнул Бэрр. Холли коснулась его руки.

И мы, Хэрри. Мы тоже начали думать, что последние. Так, Бэрр?

Бэрр кивнул.

Что это, Хэрри? продолжила Холли Что значат эти слова? Тебе известно что-то, что не известно нам?

Хэрри вытер рот тыльной стороной ладони, на лице появились кособокие алые усы.

Не подняться ли нам всем ко мне, выпить кофе и поболтать? продолжила Холли. Бэрр, ты можешь вызвать лифт?

И не только кофе. Если подольешь в него рома, будет очень хорошо.

По дороге вверх им никто не встретился.

Ты можешь снять свою... шляпу, Хэрри, посоветовала Холли, когда они вошли. Мужчина затряс головой.

Нет. Он прочистил горло. Нет, спасибо. Холли быстро приготовила три кофе. Черных, сладких, по две унции рома в каждой порции.

Бэрр разглядывал Хэрри Сэйлия.

Так, Хэрри, пришло время рассказать нам все, что знаешь.

Будь добр, Хэрри. Холли улыбнулась перепуганному мужчине. Мы, похоже, все влипли в неприятную историю. Не мог бы ты нам рассказать, что происходит?

Не могу. Вы мне все равно не поверите. Хэрри смотрел в чашку, над которой поднимался пар. И никто не поверит. Да это и не поможет. Теперь уже поздно.

Поздно что, Хэрри? подталкивала Холли. Что поздно?

Бежать. Поздно пытаться бежать отсюда. Я пытался. Пытался предупредить вас, людей. Никакого толка.

Предупредить о чем, Хэрри? Почему мы не можем убежать? Что нам может помешать? И что это за странная штуковина у тебя на голове?

Без толку. Хэрри дотронулся до своего шле ма. Без толку и все.

Ясно! Бэрр со стуком поставил чашку. Все, пошли. С этим далеко не уедешь.

Секундочку, Бэрр. Хэрри что-то известно. Он нам расскажет, правда, Хэрри?

Хэрри сжал губы.

Где все, Хэрри? продолжала женщина. Это ты, по крайней мере, можешь нам сказать?

Умерли. Умерли, или умирают, или.. Все, кто вовремя не ушел.

Вовремя? Это когда? Почему ты говоришь, что люди умерли? Ты что, видел?.

Трупы. Видел несколько. Чувствовал, как некоторые умирали. Боль чувствовал. Даже через него. Сэйлия дотронулся до шлема.

Трупы? переспросил Бэрр. Чьи? Где?

Везде! Глаза Хэрри забегали. За запертыми дверьми. Страшные вещи. Страшные. Опять. На этот раз еще хуже. Хуже, чем до этого.

До этого? Холли нагнулась к нему. До чего этого?

Когда с Эфраимом. Дом. Комната. Свинцовая Комната.

Пошли, Холли, позвал Бэрр. С этим без толку разговаривать. Пошли отсюда и все. Карпатьян тяжело дышал. Он вдруг почувствовал тяжесть всех этажей, что были над ним, давящих своим чудовищным весом.

Хорошо, Бэрр. Холли встала. Я согласна. Пошли. Ты идешь, Хэрри?

Внезапно на чумазом лице человечка появилась ироническая ухмылка.

Идите, попробуйте. Я подожду здесь. Подожду, когда вернетесь.

Бэрр открыл рот, но Холли приложила палец к его губам и покачала головой.

Хорошо, Хэрри. Разберись тут с кофе. До встречи.

Выйдя, она повернулась к Бэрру.

Что ты думаешь обо всем этом?

Чушь собачья. Бред лунатика. Зря оставила его у себя. Свинцовая Комната!

Есть такая, ты знаешь.

Где?

Была. Не здесь. Давно. Этот комплекс построен на... или рядом с местом, где стоял старый дом. Он сгорел много лет назад. Считали, что там было что-то вроде обшитого свинцом бомбоубежища. Никогда не слышал эту историю?

Бэрр мотнул головой:

Я же недавно в городе, ты забыла?

Хорошо, продолжала она. На Хэллоуин произошел как-то жуткий несчастный случай. Вечеринка подростков. Дело пошло вразнос: наркотики, спиртное и так далее. Начался пожар. Дом сгорел. Запечатанные в свинцовом склепе, погибли все ребята и семья хозяев. Свинец расплавился от жара. Тела так и не восстановили. Закопали все разом. Там, где теперь Мемориал.

Теперь, когда ты рассказала, я что-то вспоминаю. Я ничего не знал насчет свинца. Никто не уцелел ведь?

Только один, Бэрр. Только одна Холли задумалась.

Лифт остановился. Они вышли. Они снова были на шестнадцатом. На этаже Холли.

Попробуй еще раз, предложила Холли.

Ехали молча. Двери открылись, повалил густой дым. Бэрр высунул голову.

Не видно ничего. На каком мы, интересно, этаже?

Холли тоже выглянула. Носок туфельки нащупал пол. Слякоть какая-то. Через вуаль дыма просвечивало чтото искореженное. Послышались странные звуки, похожие на подавленные смешки. Мужчина и женщина отступили обратно в лифт.

Что за черт! выпалил Бэрр.

Именно! Может, лучше вернемся, побеседуем еще с Хэрри?

Хэрри Сэйлия ждал с тремя чашками кофе. Бэрр влил в каждую изрядную порцию рома.

Умный, да? спросил Карпатьян безрадостным голосом.

Нет. Было дело думал, что умный. Думал, что могу победить Его.

Его? уточнил Бэрр. Кого это, Его?

Я звоню в полицию, прервала Холли.

Давай. Попробуй. Хэрри почти усмехнулся. Женщина набрала номер. Гудки. Щелчок.

Аварийная? говорила Холли ответившему мужчине. Дайте, пожалуйста, полицию. Серия щелчков. Полиция? Это Холли Колдер, пять-пять-пять, семь-четыре-два-три. Квартира семнадцать-нолъ-четыре, Гексаген. На Кленов. Тут у нас.. алло! Алло, вы слышите? Только свист из трубки. Холли зажала ладонью другое ухо. Алло!

Алло! отозвался телефон.

Вы слышите?

Алло! Алло! Алло! Алло!

Кто это? спросила Холли. Это аварийная? Пожалуйста, освободите линию. Я пытаюсь соединиться с полицией.

Полиция, полиция, полиция. Джейми есть?

Джейми? Нет здесь никакого Джейми. Освободите линию.

Передайте Джейми.. Голос был гулкий и исчезающий. Передайте Джейми, я хочу его. Передайте ему, что уже скоро.

Какой-то странный голос, спрашивает Джейми! Холли бросила трубку.

Хэрри выронил чашку с кофе на колени. Бэрр с Холли посмотрели на него.

Последняя попытка, пробормотал он. Самая последняя. Я попытаюсь вас вывести. Может быть, втроем..

В брюшной полости ныло. Малыш брыкался. Он уже сформировался. Время родов совсем близко.

 

Глава 25

 

Они вышли из лифта в вестибюль. Это был настоящий вестибюль. Гигантский фикус простирал свои листья над садом камней. Звенел миниатюрный водопад. В прозрачной воде плавали кверху брюхом шесть жирных палевых карпов, но люди их не заметили. Втроем они поспешили к выходу рядом с большим гранитным столом и охранником в форме и телемониторами.

Добрый день, Билли, поприветствовал Бэрр.

Добрый день, мистер Карпатьян. Прекрасный денек.

Бэрр толкнул стеклянную дверь. Она не шевельнулась.

Билли! позвал Бэрр.

Да, сэр?

Дверь. Она, кажется, заперта. Ты не проверишь дистанционное управление?

Незачем, мистер Карпатьян. Так и есть, заперта. Хорошо заперта. Сам запирал.

Ну так открой!

Простите, мистер Карпатьян. Приказ.

Не чуди, парень! Чей еще приказ?

Билли нахмурился. Холли обошла стол.

Бэрр! окликнула она.

Я сам открою, сказал Бэрр.

Простите, сэр. Я не могу вам позволить это сделать.

Бэрр шагнул в направлении охранника. Билли повернулся на своем вертящемся стуле, оттолкнул от себя стол и выкатился на роликах из-за него.

Охранник направил револьвер на Бэрра. Но не оружие остановило Бэрра.

Ноги Билли заскользили по мраморному полу, оставляя за собой густой кровавый след. Бэрр почувствовал легкий запашок пороха. Белые осколки костей проступили из прожженной на коленях ткани форменных брюк. Ниже правого колена, там, где пуля вышла, зияла черная дыра. Видимо, пуля застряла в левой ноге. Обе штанины были усеяны бурыми крапинами и сгустками.

В тебя стреляли, парень! Прострелили колени!

Да, сэр. Я это знал, мистер Карпатьян.

Но кто? Кто в тебя стрелял?

Как кто? Я сам, конечно. Ведь так я не смогу убежать, верно?

Охранник крепко держал револьвер обеими руками, целясь точно в живот Бэрру. Билли взвел большим пальцем затвор.

Я думаю, будет лучше, если вы подниметесь к себе, сэр. Будьте добры.

Холли вырвало в горшок с папоротником.

Как только все трое оказались в лифте, Бэрр прижал локтем горло Хэрри Сэйлии к стенке и надавил кулаком ему на желудок.

Выкладывай, Живо! Что тут происходит, черт бы их побрал. Ты что-то знаешь. Этот бред мне надоел.

Нет, Бэрр! Холли тронула его за плечо. Это не метод. Хэрри сам расскажет. Да, Хэрри? Если только Хэрри Сэйлия ваше настоящее имя. Или настоящее Джейми?

Бэрр отпустил мужчину, тот кашлянул, вытер рот.

Да, Хэрри не настоящее имя. Я Джейми Халифакс.

Тот, что спасся!

Да. Спасся. Только лучше бы Бог не допустил этого. Надо было умереть тогда, с остальными.

Двери открылись.. и закрылись. Все трое не заметили.

Говори. Что тут происходит? Бэрр сгреб в кулак ворот рубашки Джейми. Все посходили с ума?

С ума? Вот было бы здорово. Я б сошел. Я был сумасшедшим, некоторое время. Сумасшедшим хорошо. А потом.. потом они меня выпустили. Сказали, что вылечили. Вылечили потому, что я начал сомневаться в том, что было правдой. Я вернулся. Хотел бы я разобраться: был я сумасшедшим или нет. Разобраться: осталось во мне что-то от меня. Надо было держаться подальше. Его передернуло. Наверное, я и не смог бы держаться подальше. Наверное, Оно позвало меня назад. Как марионетку. Марионетку на ниточке. Помните песню? Джейми замурлыкал мотив.

Бэрр дал ему пощечину.

Говори дальше. Это имеет какое-то отношение к тому старому дому? Который раньше здесь стоял?

Не здесь. В ста пятидесяти футах отсюда. Я пробовал. Я думал, что это достаточно далеко. Ста пятидесяти футов мало. Оно в один прекрасный день все равно вылезло. Оно отовсюду вылезет.

Оно, Оно, Оно! заорал Бэрр. Все про какое-то Оно. Что это еще за Оно? Или кто?

Оставь, Бэрр, остановила Холли, Хэрри.. Джейми нам и так расскажет. Правда, Джейми?

Вы мне не поверите.

Поверим, поверим, Джейми, успокаивала Холли. Вот увидишь. Еще немного, и мы готовы будем поверить во что угодно.

Ты еще говорил, что все уже умерли? требовал ответа Бэрр.

Умерли или умирают. Еще не все умерли. Пока, поправился Джейми.

Это как раз та часть твоего рассказа, которую можно проверить, заметила Холли.

Да, можно! Глаза Джейми расширились. Хорошо, если вы к этому готовы.

Вот и проверь нас, хмыкнул Бэрр.

Джейми нажал кнопку, чтобы вернуться в вестибюль. Бэрр вышел за ним из лифта.

Будь добр, ключи, Билли, попросил Джейми охранника. Билли на секунду вскинул голову.

Конечно. Ради Бога. Он швырнул связку через стол. Вы не в претензии, мистер Карпатьян? Я просто исполняю свои обязанности.

Не в претензии, Билли.

Какой этаж, Джейми? спросил Бэрр.

Какой хотите. Везде одно и то же.

Тогда начнем с квартиры Ролло Дернинга. Он производит впечатление разумного молодого человека.

Отлично, кивнул Джейми. Я буду ждать снаружи.

Что там, можно было определить по запаху сразу, в дверях, еще не увидев распростертое тело в велюровом халате, еще не увидев зияющую рану между ног Ролло. Холли затошнило, и она помчалась в ванную, но, кроме желчи, ей уже нечего было предложить раковине.

Будем продолжать, Холли? спросил Бэрр. Да. Надо понять, с чем мы имеем дело. Найти какой-то ключ. Ты думаешь, это Джейми?..

Убил? Нет. Но за ним нужен глаз да глаз, в любом случае.

Вторгаться в квартиры знакомых людей казалось не меньшим святотатством. Легче было бы объяснить вход без разрешения, если бы был кто живой, если бы было, кому объяснять.

Следующим выбрали Эккерманов. Прежде чем они зашли, Холли повернулась к Бэрру.

Ты не будешь.. ну, если встретишься с Тони?

— “Виктория теперь меня мало волнует. Можешь не волноваться.

Труп Тони так и лежал в гостиной. Мать его находилась на кухне, вокруг валялись сломанные перекладины стула. Чувствовался запах начинающего портиться горелого мяса.

Я, кажется, больше не выдержу, проронила Холли.

Надо продолжать, настаивал Бэрр. Джейми сказал и умирающие, так ведь, Джейми? Мы тебя проводим, Холли. Потом мы с Джейми.. Может, кому-то нужна наша помощь.

Живые еще остались, подтвердил Джейми. Только вряд ли вам доставит удовольствие встретиться с ними.

Я не собираюсь сидеть одна, запротестовала Холли. Потерплю уж как-нибудь. Я иду с вами.

Квартира Джона Холла Младшего находилась через две двери от квартиры Эккерманов.

Подожди в коридоре, Холли, приказал Бэрр. Мы оставим дверь открытой. Если понадобишься мы позовем. Бэрр вцепился в руку Джейми, не оставляя ему выбора входить или нет.

Ноги Джона застряли в опрокинутом стуле, они почти доставали до пола. Ребра его вылезли наружу, отделились от грудинной кости. Кожа полопалась. Потоки крови и соков запеклись на металлической юбке. Распяленный древками гарпунов жуткая пародия на распятие, он, с виднеющимися через дыру краями печени и легкими, был вполне мертв.

Бэрр взял Джейми за плечи и начал трясти. Кто это сделал? требовал он ответа. Кто это сделал с ним?

Он сам все сделал, заикался Джейми, вцепившись руками в шлем. Он сам все сделал.. или Оно. Ну, все теперь?

А если кто уцелел? Пошли.

Только они открыли дверь Эльспетов, Бэрр услышал, как что-то звякнуло.

Зайди, Холли, сказал он. Тут кто-то есть. Кто-то живой. Он ступил внутрь. Здравствуйте! Есть тут кто?

Отозвался девичий голосок: Заходите, мистер Карпатьян. Заходите, повеселитесь вместе с нами.

Двойняшки все еще сидели напротив друг друга. На голых плечах и боках была кровь. Пандора повернула голову. Рот был вымазан красным. Щеки были в лиловых подтеках.

Холли двинулась к близняшкам. Она замерла как вкопанная в нескольких шагах Нет! вскрикнула она. Не надо! Она пыталась подойти ближе. Как в ее сне: как она ни старалась, расстояние оставалось все тем же. Девочка! Не надо, что ты делаешь?!

Персефона зажала свою детскую маленькую грудь, месила ее, выжимала как белье, отчего потрескавшийся и посиневший сосок наливался кровью, и предлагала ее сестре. Пандора чуть развернулась к столу. Она чиркнула зажатой костяшками сломанных пальцев спичкой. Спичка загорелась. Пандора поднесла ее к груди сестры, подставила под сосок. Запахло паленым. Подождав, когда спичка догорит, она молча передала спички сестре и повернулась на стуле лицом к троим вошедшим.

Не хотите к нам присоединиться? спросила она сладким голоском. Теперь была очередь Персефоны. Она выставила руку с горящей спичкой. Пандора нагнулась к ней, направляя грудь рукой.

Холли потянулась к пламени, пытаясь помешать ему жечь тело Пандоры. Ничего не получилось.

Сделай же что-нибудь! крикнула она Бэрру. Лицо у нее было мокрое от слез.

Я.. не могу.. сдвинуться с места. Джейми!

Я.. и не пытаюсь. Джейми бросился из квартиры. Они схватили его в коридоре.

Ты же мог двигаться, а? допытывался Бэрр. Ты же мог их остановить. Мы с Холли ничего не могли сделать, но ты-то мог. Почему ты ничего не сделал?

Вас с Холли держали. Джейми посмотрел на Бэрра. Оно вас держало. Вы ничего не поняли. Это Оно заставляет делать ужасное. Этих девочек. И других. Они все на цепи. На психологической цепи. Я это знаю. Я там был. Оно не позволит мешать.. кормлению.

Шлем, да? Тебя защищает твой шлем? Ты-то мог им помочь, даже если мы не могли. Почему ж ты не помог? О Боже! Почему ты не помог?!

Вы не понимаете? Именно это Ему и нужно. Это была ловушка. Для МЕНЯ ловушка! Если б хоть одна из них вызвала у меня сочувствие, я оказался бы прикован к Нему через них. Оно ЗА МНОЙ охотится. Оно хочет МЕНЯ!

Бэрр посмотрел на мужчину.

Может, тогда нам тебя ему отдать? Если Оно за тобой охотится? Может, тогда все кончится?

Идиот! Джейми отскочил к стене. Подумай, дурак! Ты считаешь, вы с Холли не поддаетесь? Просто у Него планы на вас обоих. Я не знаю, какие, но какая-то причина есть!

Если Оно хочет меня, то боюсь, Оно откусило больше, чем может разжевать, проскрежетал Бэрр. Скажи мне, Джейми, ты знаешь, где Оно?

Я.. я догадываюсь. Вне досягаемости. У себя, там.. Никто Ему ничего не может сделать.

Как это? Где Оно прячется?

Мы не сможем выйти из здания.. а если б и могли.. Оно в пещере. Под водой.

У Бэрра все внутри похолодело. Пещера. Под водой. Потом он вспомнил запах опаленного молодого тела. Он распрямил плечи.

Где б Оно ни было, ты мне Его покажешь. А там посмотрим.

А дверь? Билли?

Бедняга Билли умирает, может, уже благополучно умер. Так или иначе путь отсюда мы найдем: с твоей помощью, Джейми. Сначала надо сделать пару остановок. Первую у меня в квартире. Холли!

Да, Бэрр.

У тебя есть патроны к отцовскому дробовику?

Д-да. Три патрона, кажется. Они старые. Могут не выстрелить.

Патроны не портятся, если они сухие.

Джейми покачал головой:

Пули Его не остановят.

Ты пробовал?

Нет.

Я так и думал. Несколько очередей из тридцатьпятки и три заряда из двенадцатого калибра и носорога остановят, можешь мне поверить. Оно ЖИВОЕ? Не привидение?

Живое, живое, точно. И не такое большое, как носорог. Тогда, по крайней мере.

Ну что ж, вперед!

Когда они проходили мимо двери пятнадцать-ноль-четыре, Холли застыла.

Что такое? спросил Бэрр.

Послушай!

Раздавалось тихое женское пение.

Кто-то живой, обрадовался Бэрр. Пошли посмотрим. Можно прихватить волонтера, или двух.

Холли позвонила в дверь. Они подождали. Песня все звучала. Бэрр уже почти разбирал мелодию. Наконец Карпатьян воспользовался ключом из связки.

На полу лежало нелепо скорченное тело Рэндольфа Эльспета. Запястья все еще сковывали наручники. На ковре бурая корка. Что-то болталось, подвешенное к потолку. Бэрр сначала подумал, что это кусок плохо сделанного макраме. Потом он заметил на конце сгусток крови и тянущийся от него кровавый след. Пение доносилось с кухни.

Я посмотрю, Холли. Оставайся здесь.

Я пойду с тобой.

Алита сидела в позе лотоса на полу, напротив своей зеркальной стенки. На ее голом черепе перемешались полоски из красных клочьев, подпаленная кожа, пятна белой кости, розовые желеобразные массы коагулировавшей плазмы и несколько коротких волосков в занозистой бахроме со стороны затылка. Плечи ее как бы укутывала влажная малиновая шаль. Если не считать этой накидки из крови, Алита была голой.

Напевая, она мазала губы помадой. Губы покрывала крошащаяся коричневая корка. Бэрр подошел ближе. Алита продолжала раскрашивать рот, облизывая губы и складывая их так, как это делали все женщины, которых он видел.

Алита! Мисс Ла Тобре?

Она чуть повернулась. Тут Бэрр и разглядел мягкий розовый предмет в ее руках. То, чем женщина капризно терла губы, отнюдь не было цилиндриком губной помады. У него все внутри помертвело. Сквозь горячий туман Бэрр узнал мелодию, которую она мурлыкала: Я влюбилась в своего папочку”.

 

Глава 26

 

Клэр Сэксони вырулила на положенное ей место на стоянке. Пять лет назад, когда она только начинала в студии девочкой на замену, ей приходилось оставлять машину на многоярусной стоянке в полутора кварталах отсюда. Каждый день, хороший он или ненастный, стучала она каблуками о тротуар, проклиная каждый шаг. Через шесть месяцев Клэр заработала право ставить машину на место с номером, в дальнем конце, на гравии. С тех пор через каждые несколько месяцев новоселье: все ближе к огромным стеклянным дверям.

Двадцать мест были именными. Десять отмеченные краской, десять с сияющими латунными табличками. Пять лет от найдешь сама до латунной таблички номер семь. Мишенью для нее была номер пять. Выше не надо. В ее графике восхождения по служебной лестнице (не плане, а графике!) до номера пять оставалось два года. Оттуда уже большой скачок: Здравствуй, побережье, вот и я! Нью-Йорк или Лос-Анджелес. И то и другое годится.

Клэр потянула вниз козырек, автоматически зажглась подсветка. Она улыбнулась себе в зеркальце на козырьке. Ты долго шла к своей цели, дорогая! Теперь планы ее изменились. Впервые за всю свою профессиональную карьеру Клэр отклонилась от своего графика, срезала угол. Надо быть гибким. Плох тот, кто не разглядел своего шанса.

Пять лет понадобилось ей, чтобы сделать имя. Клэр Сэксони. Имя в Ридж-Ривер. Даже в штате. Завтра она станет знаменита на всю страну. На весь континент! Меньше, чем через неделю имя Клэр Сэксони будет знать весь мир.

Помада на губах лежала замечательно. Женщина повернула зеркальце чуть ниже. Ложбинка была такой, как нужно. Двойной намек на застенчиво-провоцирующие выпуклости — “тень над долиной” — не больше чем нужно, но и не меньше. Этот выход в эфир должен пройти абсолютно без изъянов. Прямой эфир второго шанса не будет.

У нее был свой ключ. С латунной табличкой.

Добрый вечер, мисс Сэксони. Допоздна сегодня будете работать?

Добрый вечер, Макс. Я работаю непрерывно, ты же знаешь. Этой ночью специальный выпуск. Все в порядке?

Макс выпятил свое пузо в хаки и погладил черную кнопку на кобуре:

Когда Макс здесь, все в полном порядке, мисс Сэксони.

Я знаю. Она улыбнулась. С тобой я спокойна, Макс.

К вашим услугам, мисс Сэксони! Он козырнул. Всецело к вашим услугам.

Клэр сделала шаг к лифту, но вдруг вернулась к охраннику.

Кто там сегодня, Макс?

Мужчина проверил пометки на доске.

Да никого, в общем. Только Вик и Манфред. Они вас ждут. В малой студии.

Отлично. Да, Макс?..

Да, мисс?..

Я тут получила забавные письма.ну и звонки, сам понимаешь. Анонимки. С угрозами.

Здесь вы в безопасности. Макс об этом позаботится. Я знаю, Макс. В тебе я уверена на все сто.Они упоминали сегодняшнюю ночь. Какие-то сумасшедшие грозились меня этой ночью избить.

Макс сделал страшное лицо и дунул в пропахшие никотином усы.

Клэр продолжила:

Поэтому, если кто-то даже из знакомых захочет войти...

Не беспокойтесь. Никто не войдет. Только с вашего разрешения. Так?

Ты мой ангел, Макс. Мой большой-пребольшой ангел-хранитель.

Клэр знала, что значит погладить по головке маленького человека.

Малая студия находилась на четырнадцатом этаже. Туда ходил только один лифт. Ближайший буфет располагался шестью этажами ниже. В холле четырнадцатого этажа в нише стоял стол с кофейным комбайном на две чашки. В дневное время здесь обычно стоял пакет двухпроцентного молока или полусливок. На ночь оставляли только порошковое молоко. Четырнадцатый рабочий этаж. Ни публика, ни клиенты так высоко не поднимаются. Четырнадцатый это было царство телевизионного хлама, монтажных материалов и мертвых бумаг, тех, что со временем переведут на микрофиши. Здесь же находилась студия Е”.

Операторская в студии Е была больше, чем сцена. Клэр вышла из лифта. Вик сидел за столом и наливал густой кофе в пенопластовую чашечку.

Кофеинчику? предложил он.

Нет, спасибо, Вик.

Мужчина присосался к чашке и сделал кислую рожу. Ну и дрянь, о Господи! Когда я говорю кофеин, я имею в виду кофеин. Когда последний раз чистили эту штуковину?

На Рождество. Будто не знаешь. Это уже традиция. Каждое Рождество нужно или не нужно.

Нельзя жаловаться. — Его глаза прищурились над краем чашки. Я на этом держусь. Кофеин, никотин, алкоголь. Что еще человеку надо?

А сон? Не пробовал?

Еще как. Дело опасное. Затягивает. Попробуешь разок один часик, скажем, глядишь, уже в следующий раз надо два, потом три. Хоп! Ты уже на крючке. Матрасная компания может брать тебя голыми руками, потом подушки, покрывала, пух и прочие аксессуары. Вик зевнул. Видишь? Вот и классическая симптоматика.

Я серьезно, Вик. Когда ты последний раз спал?

А-а, серьезно?

Серьезно.

Если серьезно прошлой ночью целых четыре часа.

А во сколько сегодня пришел?

Опоздал сегодня утром. В четверть восьмого.

Клэр посмотрела на свои часы:

Иди домой, Вик. Отдохни чуть-чуть.

Но мне сказали, что я могу понадобиться.. Мне не нужен оператор. Автофокусировка работает?

Конечно.

У меня четырехминутный обзор рекламы и все. Обзор и все, честное слово. С освещением в Е все в порядке, без сбоев?

На рабочем столе. Включишь и все дела.

А с одной камерой, с автофокусировкой зачем мне еще оператор? Манфред проверит монитор, я сяду, пять минут обзор и привет.

А вторая камера, а повороты кадра, а движение камеры, а зуммер? Только голова и плечи? Неподвижно?

Клэр тряхнула плечами. Вырез расширился и спустился на дюйм ниже.

Думаешь, зрители не досидят? Я не в состоянии удержать их внимание?

Насчет них не знаю. Я лично хоть сутки напролет смотрел бы.

Ты лапочка, Вик. С тобой все. Она еще раз сверилась с часами. Беги домой. Если поторопишься еще застанешь меня.

Так я могу остаться и застать.

О-ох! Посмотришь меня в постели.

Хм. Недурно. И когда?

Эротоман! Новости посмотришь в постели. Не пожалеешь. А теперь иди!

Клэр проводила оператора до лифта. Когда лифт спустился вниз, она вызвала его наверх, сложила вдвое свои водительские права и заклинила ими дверь. Следующему, кто захочет проникнуть на четырнадцатый, придется воспользоваться пожарной лестницей.

Манфред ждал в стеклянной рубке.

Пятнадцать минут. Классно ездишь, Клэр.

Доедай спокойно свой пончик. Времени навалом.

Где Вик?

Отослала домой. Он нам не нужен, правда, Манфред?

Для рекламных объявлений? Наверное, нет.

Мне только ты нужен, Манфред.

Вот счастье-то.

Кто знает, кто знает... играя с верхней пуговицей жакета, пропела Клэр. Все системы работают нормально?

Ага. Глаза мужчины не отрывались от ее ложбинки, даже когда он нашаривал пончик с повидлом. Запрещенные крошки рассыпались по всей клавиатуре. Программа движется к концу. Когда мигнет зеленый, я включаюсь. Камера прямого эфира. Он кивнул на монитор. Ты заканчиваешь я выхожу из эфира. Гимн автоматически.

Ее верхняя пуговица расстегнулась. Манфред чуть не подавился пончиком.

Будь добр, а, Манфред?

Конечно, Клэр. Все, что угодно.

Я бы была тебе очень благодарна, если бы ты одолжил мне вон ту ручку, в твоем верхнем кармане.

О чем речь!

Клэр взяла ее и положила на клавиатуру. Вечное перо, крепкое острие. Она видела, как ребята продырявливали такими банки от пива. Другая рука скользнула ко второй пуговице, чуть ниже, чем груди.

Манфред смотрел не моргая.

Хочешь посмотреть кое-что великолепное? выдохнула женщина.

К-конечно.

Клэр расстегнула последнюю пуговицу и сняла жакет.

О Боже! Клэр!.. Рот разбрызгивал мокрые крошки. Клэр, осталось всего восемь минут!

А после? После обзора?

Короткие пальцы потянулись вверх. Складки на его ладонях блестели. Мужчина сделал шаг в ее сторону. Женщина на шаг отступила, ее большие пальцы потянулись к поясу, сдвинув его вниз, ниже пупка. Тонкую талию опоясывали оспинки от тугой резинки.

Хочешь увидеть кое-что еще более великолепное, Манфред? Что-нибудь этакое?

О Клэр! Мужчина поднес пальцы ко рту.

Тогда сложи руки за спиной, как хороший мальчик, и закрой глаза. Откроешь, когда я скажу открывай, но не раньше. Смотри, не испорть все! И не дотрагивайся. Пока. Это попозже.

Он зажмурился.

Не подглядывать.

Манфред замотал головой как бешеный. Щеки его тряслись. Клэр взяла ручку. Большой палец согнулся у толстого конца. Она проткнула ему веко, ручка вошла глубоко в мозг.

Клэр стерла с груди мокрые крошки и единственное пятнышко крови, быстро надела жакет. Зажегся зеленый. Она включила стационарную камеру и видеорекордер. После этого Клэр вышла из операторской и направилась к своему столу. Сумочку она взяла с собой. На камере горел красный огонек прямого эфира. Клэр улыбнулась камере.

Доброе утро, друзья. Спасибо вам, что не ложились спать из-за меня. Вы не будете разочарованы, обещаю вам.

На этот раз я приготовила для вас нечто особенное. Гвоздь программы. Если ваша жена или ваш муж не смотрит, пожалуйста, позовите его. Они будут жалеть, что пропустили такое шоу. Этой ночью мы вместе будем творить историю телевидения. Мне есть, чем с вами поделиться. Клэр открыла сумочку и вытащила перламутровый футляр с бритвой. Она открыла его, медленно. Сверкнуло наточенное перо лезвия.

Перед вами поясню для самых молодых из наших зрителей старинная опасная бритва. Эта тонкая полоска стали была вывезена из Англии более пятидесяти лет назад. Изготовлена она фирмой Мечи Уилкинсона”. — Клэр подняла ее повыше, чтобы была видна гравировка и вытравленные на лезвии скрещенные мечи. Кто-нибудь из вас, может быть, видел, как ваш отец или дед еще бреется такой бритвой. Лезвие очень острое. Такое же острое, как в день изготовления. Раньше бритва принадлежала моему отцу. Вчера я помучилась некоторое время с ремнем для правки бритв. Я хотела довести бритву до того состояния, в котором она была в тот последний раз, когда мой отец пользовался ею. Как я уже говорила, лезвие очень острое. Позвольте мне продемонстрировать.

Клэр поднесла лезвие к лицу, улыбнулась в камеру и высунула язык. Лизнула. Лезвие рассекло нежную мякоть. Рот наполнился кровью. Нижние зубы на время стали запрудой, но не надолго. Горло Клэр работало, глотая и давясь теплой соленой кровью. Ее губы накрыли острую сталь. Женщина наконец вытащила не желающее выходить изо рта лезвие, которое разрезало ее нижнюю губу и пошло дальше, к подбородку. Губа разошлась надвое, обнажив розовые десны и безупречные зубы до самых корней. Кровь, капая с изуродованного лица, заполнила ложбинку, побежала между грудями, окрасила белый жакет.

Клэр не ошиблась. Контраст получился великолепный. Твердая рука продолжила путь через мягкую ткань под потерявшим форму подбородком. Клэр подняла вверх сочащийся рот. Ее идеально-белая шея вытянулась, лезвие продвинулось вниз, кожа разошлась. Дойдя до ямки по углами ... на горле, Клэр вытащила бритву и положила на стол. Ее пальцы были скользкими от крови. Женщина все еще смотрела в камеру. Горел красный индикатор.

Вдоль горла шла вертикальная линия с белыми краями. Она намокла и обагрилась, будто вертикальный рот, выпячивающий алые губы. Рот раскрылся. Шире. Голова откинулась назад. Рана отворилась. Рана зияла. Мелькнула на мгновение рассеченная гортань, как две половинки пустого розового граната. Потом все залил алый потоп.

 

Глава 27

 

Вик пинком закрыл за собой дверь, включил телевизор и, не дожидаясь картинки, прошел на кухню.

Электрическая открывалка зажужжала, как только он подсунул под нее банку с лососем. Мужчина скинул куртку и сунул в нагрудный карман рубашки почти чистую вилку. Открыл холодильник, взял бутылку пива, сковырнул крышку, выложил рыбу из жестянки и отнес свой ужин в гостиную.

Клэр уже была на экране, но что-то было не так. Чего-то Вик не улавливал. Что она делает? И тут наконец мозг поймал фокус. Бутылка, покрытая капельками, выскользнула из пальцев, пиво вылилось на ковер. Мужчина выронил рыбу и упал на колени перед телевизором.

Вик успел крикнуть Нет, Клэр! прежде, чем рвотные массы заполнили рот.

Новая телебашня охватывала своим вещанием территорию до Драммонвилля и Калома. Иногда, при благоприятных условиях, сигнал ловили и на побережье. Программы, транслируемые с этой телебашни, смотрело около ста тысяч зрителей.

На выступление Клэр реагировали по-разному. Некоторые сочли, что это новый извращенный финт для привлечения публики. Другие выкинули увиденное из головы, как только выключили телевизоры. Были и такие, кто нашел зрелище исключительно эротичным. С одной дамой из Файв-Корнерс случился инфаркт. Пятый и последний. Некоторые нашли зрелище уморительным. Большинство испытало ужас и тошнотворное отвращение.

Все эти впечатления питали систему высокого психического давления. Она поднималась над Ридж-Ривер, конденсируясь над Колдовским Холмом.

Чудовище всасывало.

Такого аппетитного потопа эмоций Оно еще не знало. Монстра переполнял экстаз. Заработали определенные железы. Энзимы хлынули в кровеносную систему. Кровь начала пульсировать в низу живота. Там же кожа начала морщиться и собираться в складки. Родовые пути начали расширяться и покрываться смазкой. Зародыш скрючился на несколько секунд в матке и распрямился в готовности. Внутренние стенки матки, детского места стали толще, сильней. Жгут из сдвоенной обычной и одиночной психической пуповин начал вянуть. Эмбрион готовился покинуть свою маму. Слишком скоро, слишком быстро!

Оно испустило крик отчаяния:

Иди ко мне, Джейми! Иди ко мне, враг мой, любовь моя!

 

Глава 28

 

Бэрр вытер спекшийся жир с последней обоймы. Пять маленьких одетых в никель кусочков свинца. Мужчина швырнул грязную тряпку в мусорное ведро Холли и закрыл бутылочку с маслом.

Дай, пожалуйста, напильник, Холли.

Плотно зажав патрон плоскогубцами, он начал точить.

Что ты делаешь? спросил Джейми.

Дум-дум. Я делаю дум-дум. Выпиливаю крест в каждой пуле. У сорокапятки большая скорость вылета. Если я попадаю в человека с близкого расстояния, но не задеваю кость, пуля проходит насквозь и все. Аккуратненькие чистенькие дырочки могут быть не смертельными. Через десять и до пятнадцати футов лету пуля начинает кувыркаться. Вот тогда она действует насмерть. Уже сам удар достаточен для того, чтобы оторвать конечность или сотрясти сердце. Я рассчитываю на стрельбу по этой твоей зверюге с пяти футов. Я жертвую расстоянием и точностью ради смертельности. Когда в чудовище попадет одна из этих малышек, его разнесет к чертям. Входное отверстие толщиной в твой палец, а выходное с чайное блюдце. У меня всего пять патронов. Судя по тому, что ты мне сказал, эта штуковина ростом примерно с человека, так?

Джейми кивнул.

Никакого скелета, ты считаешь? Что-то вроде эластичной оболочки?

Джейми опять кивнул.

Это разнесет Его в клочья. Бэрр взвесил в руке свое оружие. Гамбургер. С гарантией.

Ее, поправил Джейми.

Ты не говорил... Откуда ты знаешь?

Не знаю. Джейми задумался. Чувство такое. Я раньше об этом никогда не думал... но только я думаю.. я знаю, что Оно Она.

Бэрр фыркнул:

Ну тогда мне просто остается сказать ей извините, мадам, перед тем как выстрелить.

ЕСЛИ ты выстрелишь.

А чего бы мне не выстрелить?

Я тебе говорил. Ты можешь и не узнать Его. Монстр может выглядеть как угодно. Может выглядеть, как твоя мать или как Холли, как что угодно и как кто угодно.

Ну, если оно выглядит, как Холли. Бэрр улыбнулся ей через стол. Женщина щелкнула затвором отцовского дробовика и улыбнулась в ответ.

Без шуточек, пожалуйста. Но если Оно похоже на меня, когда я встаю из постели, то пошлет вас куда подальше.

Джейми хлопнул ладонью по столу. Они ведут себя точно так, как тогда брат Рон и Брайер. Вспомнилось.

Как вы можете шутить? Вы просто не знаете, против чего идете. Он глядел в потолок. Вы же видели, что Оно способно сделать. Вы думаете, против такого можно бороться? И победить?

Джейми. Бэрр нахмурился. У нас есть выбор? И вообще: ты говоришь, Оно питается страхом. Чудовище припрется сюда утолить голод. Я не собираюсь показывать врагу, что боюсь его. Даже врагу-человеку, а не то что диковинной зверюге, как ты ее описываешь. Бэрр дунул, светлая свинцовая пыль взвилась в воздух. Джейми, завари-ка свежий кофе. Чтоб от тебя хоть какой-то толк был.

Когда Джейми вернулся с чашками, Бэрр заряжал свой револьвер. Пять патронов в пять гнезд. Пустое гнездо Карпатьян поставил под боек. По-военному. Он знал, что это может спасти жизнь.

Ты уверен, что эти штуки смертельные, как ты говоришь, Бэрр? Джейми поставил чашки и кивнул на револьвер.

Ага. Я такими не убивал людей, но я видел, что получается после такой штуки. Я был на побережье Северной Африки. На маленькой базе. Шестьсот человек на площади в.. с хоккейную площадку. Выходить было нельзя. Считалось, что нас там нет официально. После шести месяцев работы и игры в карты с людьми происходит что-то странное. Мозги плавятся. Они придумывают себе животных, например, собирают им со стола объедки и каждый вечер ставят им плошку с водой. Два парня, я их знал, все время бросали бейсбольный мяч, куда бы ни шли, и считали. Спорили из-за счета. Но мяча не было. Странные, сложные игры. Игра не хотите ли купить броненосец? Возвращаешься с караула, будишь парня часа, скажем, в четыре утра. Спрашиваешь, не хочет ли он купить авианосец. Парень чертыхается и переворачивается, а на следующую ночь он будит тебя и спрашивает: А какого цвета? Следующей ночью твоя очередь разбудить его и сообщить: зеленого. И так недели, месяцы пока не доходит дело до диаметра винтов и количества сортиров.

Так вот, один парень, из военной полиции, начинает играть в русскую рулетку. Он воображает, что это не слишком опасно. Если револьвер хорошо смазан, то единственный патрон, когда крутанешь барабан перед тем, как выстрелить, остается снизу из-за своего веса далеко от бойка. Это действительно срабатывает в девяноста девяти случаях из ста.

Каждый вечер в буфете, после ужина с парой пива, он повторяет все как по расписанию. Разрядил. Зарядил по новой: один патрон. Крутанул. Дуло в рот, все вздрагивают, нажал на курок, щелчок, всеобщий хохот. Он это проделывал неделями. Однажды вечером что-то вышло не так. Единственная песчинка или даже просто волос. И патрон напротив бойка.

Пришлось даже красить потолок: весь был забрызган мозгами.

Я видел, что значит один выстрел в упор.

Подогреть кофе? спросил Джейми.

Конечно, и рому принеси. С разрешения Холли.

Там в шкафу коробка сигар рядом с винной стойкой, прибавила Холли. Принеси заодно.

Холли предложила сигару Джейми, тот отказался. Женщина обрезала у одной кончик, взяла ее в рот и чиркнула спичкой.

Я не знал, что ты куришь, заметил Бэрр.

Как рыба. Она выпустила дым с боков толстого цилиндрика.

Джейми не понял.

Холли имеет в виду, что она не курит. У нее такая манера говорить. Ты привыкнешь, когда узнаешь ее получше.

Узнать кого-нибудь, хоть кого-нибудь это здорово, сказал Джейми. Я никого и не знал толком, с тех пор как..

Холли отдала Бэрру зажженную сигару и положила руку на руку Джейми: Все будет по-другому. Когда кончится вся эта гадость.

Конечно. Он не улыбался.

Бэрр пыхнул сигарой, отхлебнул кофе. Он поднял револьвер, снова положил.

Джейми, позвал он.

Да?

Я думаю, пришло время рассказать нам поподробнее, где твой зверь прячется. Ты говорил, где-то там под водой.

В пруду на Колдовском Холма Там теперь парк. В трех кварталах.

Я знаю, где это. Так пещера там?

Джейми описал расположение пещеры и ведущего к ней подводного туннеля.

А другого пути нет? спросил Бэрр.

Нет.

Бэрр, ты весь вспотел, заметила Холли.

Извините. Он провел ладонью по лбу. Это от клаустрофобии, когда представляю, как плыву по узкому подводному туннелю.

Не собираешься же ты лезть туда за Ним!

А что остается? Ты предлагаешь сидеть за кустом и ждать, когда монстр вылезет? Ты видела, что Чудовище делает на расстоянии, и предлагаешь ждать, когда Оно займется кем-то еще?

Вызвать власти.

Ты пыталась, помнишь?

Оно будет знать, что ты приближаешься, сказал Джейми.

Это я могу представить. Наверное, Оно узнает об этом, как паук узнает, что приближается муха. Разница в том, что у этой мухи есть зубы. Его ждет неприятный сюрприз.

Тогда вперед. Пошли! Джейми вскочил.

Что это ты вдруг так загорелся? поинтересовалась Холли.

А что такого? Джейми чуть не подпрыгивал. Если уж мы собрались это делать, так надо делать. Зачем время терять? Он повернулся к Бэрру. Что, испугался уже?

Холли подошла к Джейми и влепила пощечину:

Если ты.. если ты еще раз посмеешь разговаривать с ним в таком тоне.. Бэрр самый храбрый, самый мужественный, самый.. Она, размахивая руками, задела кончиками пальцев край свинцового шлема. Отпечаток ладони алел на щеке Джейми, капелька крови сорвалась с губы.

Ладно. Вы правы. Я неправ. Извини, Бэрр. Пошли! Плечи его вздрагивали, кулаки то сжимались, то разжимались. Руки вытянулись по швам. Холли взглянула на Бэрра. Карпатьян пожал плечами.

Минуту, Джейми, попросил Бэрр. Холли, возьми-ка парочку пластиковых пакетов один из них должен быть чистым и прочный шпагат.

И пару резиновых бинтов, наверное? Да, Бэрр?

Ты читаешь мои мысли.

У меня есть кое-что получше, чем просто пластик. Теплоизолирующий пакет. Фонарик заворачиваем туго, револьвер посвободней. Так?

Так точно! Мне надо переодеться. Я мигом!

Бэрр вернулся в плавках и накинутом на плечи халате. Холли ждала его с завернутыми в пластик револьвером и фонариком. Бэрр привязал пакеты к противоположным концам семифутового шпагата, который перекинул через шею, так привязывают детям рукавички, чтобы не потерялись. Резиновым бинтом он примотал шпагат к запястьям.

Бэрр взял в левую руку фонарик, в правую револьвер. Выронил, подхватил.

Порядочек. Теперь не потеряются. Я готов.

Тогда пошли, настаивал Джейми, или подождем до утра. На улице темно. Вы это в темноте хотите делать?

Именно в темноте! отрезала Холли. Ты не смотрел фильм? Ван Хельсинг никогда не выходил охотиться на Дракулу до наступления сумерек. А как иначе добьешься такого драматического накала? Кол застыл над грудью Дракулы, молот занесен, солнце заходит за горизонт, последние лучи блеснули и исчезли. Граф открывает глаза бу-бух!

Не до шуток, брызнул слюной Джейми. У вас сразу пропадет охота шутить. Как только увидите.. Бэрр подошел вплотную к дрожащему молодому человеку.

Не будь таким идиотом! Холли боится. Я боюсь. Ты трясешься как желе. Надо обмануть страх. Если бы ты хоть раз побывал в бою, ты бы понял, о чем я говорю. Нигде не услышишь столько смачных шуточек, как под вражеским огнем. Самые крепкие шуточки я слышал от одного сапера, который раздумывал, какой из трех проводов перекусить. Любой из двух неверных и он разлетелся бы на куски. Ну-ка, взбодрись!

Джейми скривил губы.

Так он выбрал правильный? Холли тронула Бэрра за руку. Твой дружок-сапер?

Нет. Ладно, пошли.

Я не взяла завтрак, пошутила Холли, когда дверь ее квартиры закрылась.

Заскочим потом в Макдоналдс, отреагировал Бэрр.

Джейми издал какой-то придушенный смешок.

 

* * *

 

Начинались схватки. Из узелка складок потекли белые сливки.

СКОРЕЙ, Джейми! СКОРЕЙ! вопил мозг монстра.

 

* * *

 

Охранник Билли был мертв. Труп соскользнул с вертящегося стула под гранитный стол. При падении ноги в коленках вывернулись в обратную сторону. Берцовые кости скреплялись с бедренными только клочьями ткани и лохмотьями кожи.

В воздухе воняло порохом.

Я надеялся пополнить наш арсенал, сказал Бэрр, поднимаясь с колен. Ну да ладно.

Ты искал оружие для Джейми? спросила Холли. Скорее нет, чем да. Бэрр нашел кнопку, дверь открылась. Если ты снимешь шлем, думаешь, Оно сможет.. управлять тобой, так, Джейми?

Джейми хмыкнул.

Я бы не сказал, что мне хотелось оставить тебя наедине с вооруженным Джейми в данной ситуации, Холли. Я просто думал, что оружие тебе бы не помешало. Так, на всякий случай. У тебя всего три патрона к дробовику, правильно?

Мне и они не понадобятся. Ты же замочишь Его в натуре своей пушкой, крутой ты наш.

Я-то конечно, леди. О'кей, линяем.

Улицы были пустынны. Ни кошек, ни собак, ни даже птицы или летучей мыши над головой. Луна висела низко, за отдаленной горой-облаком. Шли быстро, однако Холли в своей джинсовой юбке все еще дрожала.

Ты уверен, что сможешь, Бэрр? спросила она мягко. Они вглядывались в недвижные воды озера.

Мужчина сделает то, что положено мужчине, улыбнулся Карпатьян. Угол его рта при этом дернулся от тика.

Холли сняла халат с плеч Бэрра и быстро поцеловала его в лопатку.

Вы отвлекаете меня от исполнения моего долга, мэм. Вы будите во мне нечистые мысли.

Удачи, Бэрр. Спасибо. Все будет отлично, Холли.

Джейми указал, где искать наклонную скалу.

Какой длины туннель, Джейми?

Э-э. Не знаю, правда. Давно это было.. да и я был тогда не совсем я, но проплыл по нему. Значит, и ты сможешь.

Конечно. Никаких проблем. Всегда отлично чувствовал себя под водой. Да, я был как Жак Кусто, с примесью Бастера Крэбба. Скоро увидимся.

Бэрр прокачал легкие тремя вдохами-выдохами, сделал завершающий, глубокий, раздвигающий ребра вздох, зажег свой фонарик и скользнул в воду.

Наклонная плита была на месте. Ее покрывали водоросли и мох. Скользя угрем в направлении треугольной тени, Бэрр заметил, что кое-где вились воронки: что-то опередило его, совсем недавно.

В какое-то мгновенье Карпатьян решил вернуться, сказать, что не нашел вход, что нужна помощь, нужна взрывчатка. Потом взял себя в руки и устремился внутрь. Туннель был определенно узковат для его грудной клетки. Он не сможет там проплыть. Луч фонарика выхватывал выпуклости, куски скалы, которые ДОЛЖНЫ сдавить его грудь. Когда Бэрр будет там пролезать, он окажется в ловушке, не сможет сдвинуться с места, ему останутся только судороги до тех пор, пока последний воздух не выйдет из легких и он вдохнет холодную мутную воду.

Бэрр расстался с частью волос на груди и на спине, даже с клочком кожи, но проплыл. Над ним мерцало темное морщинистое зеркало. Это показалась отражающая внутренняя поверхность воды в пещере. Это было манящее зрелище. Бэрр вскинул руки и рванулся вверх. Прорвав поверхность, он жадно всасывал спертый воздух, а сам вертелся в воде с вытянутыми параллельно руками: с фонариком и кольтом”.

Где же Оно. Где же легендарный монстр?

Что-то мерцало. Палец слегка надавил на курок. Это не Чудовище. Кусок ржавой колючей проволоки. Бэрр терпеть не мог колючую проволоку. Старый шрам в паху начал саднить. Карпатьян лягнул воду.

Проволока шевельнулась! Что-то там есть за ней, под ней. Скрученный конец разогнулся, вытянулся, направляясь к мужчине. Пальцы выпустили револьвер, он болтался на веревке. Попробуй, застрели колючую проволоку!

Весь клубок пополз на Бэрра с мягким металлическим позвякиванием. Падали красные хлопья. Кончик раскачивался, как рассерженная кобра. Бэрр поднял руки, чтобы отбиться, но лишь глубже погрузился в воду. Проволока схватила его за запястья, обвилась. Колючки вспороли кожу. Перекрученная ржавая масса нависла над головой. Концы схватили руки, обвились вокруг груди, поползли ниже, разрывая кожу на животе, связывая бедра. Бэрр ушел под воду. Его затошнило. В легких огонь. Наконец он вдохнул, его рот всосал воду, наступила благословенная чернота.. и в этот момент Оно вытащило его.

Бэрр висел, сочась кровью, в кольцах проволоки. Он кашлял, задыхался, блевал, пока не обрел вновь дыхание. Живая проволока снова затащила мужчину в воду.

Бэрр бы выдержал гораздо больше, чем семь погружений, но у Него были дела более срочные. Джейми ждал. Чудовище, вырвав из тела Бэрра левую почку, оставило его опускаться на дно и умирать в одиночестве. Холли мерила шагами берег. Оказывалась ли вода по левую руку от нее или по правую, ствол неизменно смотрел в залитую лунным сиянием гладь пруда. Джейми опустился на корточки у края. Он вглядывался в глубину. Внезапно парень встал. Холли повернулась и взвела оба бойка. Под водой показалась белая воронка. Холли подошла ближе.

Он вернулся, сказала она.

Чудовище поднималось из глубины. Клок тела Бэрра застрял в его зубах. Оно чувствовало огненно-ледяной женский разум, угрозу напрягшегося пальца и поднятых вверх сдвоенных стволов нарезанной стали. Всплеск Его воли заморозил разум Умненькой Холли.

Оно повернулось к Джейми. Чудовище вышло на берег, вода стекала с него. Джейми тут же снял шлем и положил его на траву, пальцы расстегнули и сбросили одежду. Джейми ждал с разведенными в стороны руками. Монстр взял его плечи в свои клешни, посмотрел на мужчину большими мягкими глазами. Кожухи на спине чудовища . раскрылись. Чешуйчатые перламутровые крылья начали разворачиваться.

Глупышка Холли перепугалась. Она еще никогда не оставалась одна. Она еще не оставалась без контроля, без руководства Умненькой Холли. Умненькой Холли уже не было.

Помогите!” — крикнула она. Ответа не было. Оно хлопало крыльями.

Как огромная, большая моль”, — думала Глупенькая Холли.

Толстый сегментированный хвост загнулся вниз, между Его ног, потянулся к Джейми. Узел складок расширился, разошелся. Через трещину просунулся жесткий клюв. Клюв пробивался, высвобождался, он тащил за собой змеевидное тело, будто хобот прокаженного слона пуповину. Мясистая трубка пульсировала. В основании ее появилось утолщение. От основания к клюву побежали волны спазматических сокращений.

Оно выгнулось дутой, отвело назад родовую трубку, приставило ее к покорно ждущему животу Джейми.

Клюв углубился в него.

Оно хлопало крыльями. Пропитанный лунным светом воздух стал сух. Пульс забился сильнее.

Кишечник Джейми был потеснен в сторону. Желудок оттолкнули. Мочевой пузырь и толстый кишечник сдавило. Когти держали безвольное тело за талию и бедра. Эмбрион в родовой трубке дернулся, прорвал клюв, уютно проскользнул в новую брюшную полость к Джейми. Чудовище обняло Джейми крепче. Два веретенца выплюнулись, когда родовая трубка вышла, и запечатали зияющую рану паутинной тканью.

Джейми отпустили, и он упал, обхватив драгоценную ношу обеими руками.

Глупенькая Холли нажала оба курка. Это желание Умненькой Холли”, — была уверена она. Двойная отдача выбила дробовик из рук. В одном из крыльев Чудовища образовалась светящаяся дыра. Какая-то жидкость выступила из свежей рваной раны в Его спине. Монстр встал на дыбы и двинулся на женщину. Холли схватила разряженное ружье с земли и прицелилась, недостаточно умненькая, чтобы понять: оружие не заряжено.

Однако Чудовище знало только то, что знала Глупенькая Холли. Оно развернулось и обратилось в бегство. Двадцать футов Оно бежало, колотя воздух крыльями: разодранным и здоровым. Затем его когти оторвались от земли и Оно заскользило по воздуху. Чудовище парило и заваливалось на бок, закладывая виражи, пока не стало отдаленным, прихрамывающим в полете силуэтом на фоне луны.

Джейми кое-как встал на ноги. Кожистая сумка у него в кишках уже начала выбрасывать энзимы. Скоро из костей начнет вымываться кальций. Через сорок восемь часов его скелет станет мягким, как мокрый тальк, а малыш будет надежно запечатан в жесткой золотистой оболочке. Но перед этим, прежде чем Джейми превратится в вещь, в безвольное, задыхающееся личинкообразное существо, он должен выполнить свой долг. Ему еще надо найти где-то уголок, тайник, гнездышко. Тогда уж можно и умирать, дав бесценному младенцу рождение, жизнь и мясо на пропитание.

Потом Глупенькая Холли вспомнила, что Джейми надо найти, Но его уже не было.

[X]