Книго

----------------------------------------------------------------------------
     М.Горький. Избранные сочинения.
     М., Художественная литература, 1986, сс.20-130
     

OCR http://textshare.da.ru

----------------------------------------------------------------------------
     Море - огромное, лениво вздыхающее у берега, - уснуло  и  неподвижно  в
дали, облитой голубым сиянием луны. Мягкое и серебристое, оно слилось там  с
синим южным небом и крепко спит, отражая в себе  прозрачную  ткань  перистых
облаков, неподвижных и не скрывающих собою золотых  узоров  звезд.  Кажется,
что небо все ниже наклоняется над морем,  желая  понять  то,  о  чем  шепчут
неугомонные волны, сонно всползая на берег.
     Горы,  поросшие  деревьями,  уродливо  изогнутыми  норд-остом,  резкими
взмахами подняли свои вершины в синюю пустыню над ними, суровые  контуры  их
округлились, одетые теплой и ласковой мглой южной ночи.
     Горы важно задумчивы. С них на пышные  зеленоватые  гребни  волн  упали
черные тени и одевают их, как бы  желая  остановить  единственное  движение,
заглушить немолчный плеск воды и вздохи пены - все звуки,  которые  нарушают
тайную тишину, разлитую вокруг вместе с голубым серебром  сияния  луны,  еще
скрытой за горными вершинами.
     - А-ала-ах-а-акбар!.. - тихо вздыхает Надыр-Рагим-оглы, старый крымский
чабан, высокий, седой, сожженный южным солнцем, сухой и мудрый старик.
     Мы с ним лежим на песке у громадного  камня,  оторвавшегося  от  родной
горы, одетого тенью, поросшего мхом, - у камня печального, хмурого.  На  тот
бок его, который  обращен  к  морю,  волны  набросали  тины,  водорослей,  и
обвешанный  ими  камень  кажется  привязанным  к  узкой  песчаной   полоске,
отделяющей море от  гор.  Пламя  нашего  костра  освещает  его  со  стороны,
обращенной к горе, оно вздрагивает, и по старому камню,  изрезанному  частой
сетью глубоких трещин, бегают тени.
     Мы с Рагимом варим уху из только что наловленной рыбы и оба находимся в
том настроении, когда все кажется  прозрачным,  одухотворенным,  позволяющим
проникать в себя, когда на сердце так чисто, легко и нет иных желаний, кроме
желания думать.
     А море ластится к берегу, и волны  звучат  так  ласково,  точно  просят
пустить их погреться к костру. Иногда в общей гармонии плеска слышится более
повышенная и шаловливая нота - это одна из волн, посмелее, подползла ближе к
нам.
     Рагим лежит грудью на песке, головой  к  морю,  и  вдумчиво  смотрит  в
мутную даль, опершись локтями и положив голову на ладони.  Мохнатая  баранья
шапка съехала ему на затылок, с моря веет свежестью в его высокий лоб,  весь
в мелких морщинах. Он философствует, не справляясь, слушаю ли я  его,  точно
он говорит с морем:
     - Верный богу человек идет в рай. А который не служит богу  и  пророку?
Может, он - вот в этой пене... И те серебряные  пятна  на  воде,  может,  он
же... кто знает?
     Темное, могуче размахнувшееся море светлеет, местами на нем  появляются
небрежно брошенные блики луны. Она уже выплыла из-за мохнатых вершин  гор  и
теперь задумчиво льет свой свет на море, тихо вздыхающее  ей  навстречу,  на
берег и камень, у которого мы лежим.
     - Рагим!.. Расскажи сказку... - прошу я старика.
     - Зачем? - спрашивает Рагим, не оборачиваясь ко мне.
     - Так! Я люблю твои сказки.
     - Я тебе всь уж рассказал... Больше не знаю... - Это он хочет, чтобы  я
попросил его. Я прошу.
     - Хочешь, я расскажу тебе песню? - соглашается Рагим.
     Я хочу слышать старую песню, и унылым речитативом,  стараясь  сохранить
своеобразную мелодию песни, он рассказывает.


     "Высоко в горы вполз Уж и лег там в сыром ущелье, свернувшись в узел  и
глядя в море.
     Высоко в небе сияло солнце, а горы зноем дышали в небо, и бились  волны
внизу о камень...
     А по ущелью, во тьме и брызгах, поток стремился навстречу  морю,  гремя
камнями...
     Весь в белой пене, седой и сильный, он  резал  гору  и  падал  в  море,
сердито воя.
     Вдруг в то ущелье, где Уж  свернулся,  пал  с  неба  Сокол  с  разбитой
грудью, в крови на перьях...
     С коротким криком он пал на землю и бился грудью в бессильном  гневе  о
твердый камень...
     Уж испугался, отполз проворно, но скоро понял, что жизни птицы  две-три
минуты...
     Подполз он ближе к разбитой птице, и прошипел он ей прямо в очи:
     - Что, умираешь?
     - Да, умираю! - ответил Сокол, вздохнув глубоко. - Я славно пожил!..  Я
знаю счастье!.. Я храбро бился!.. Я видел небо...  Ты  не  увидишь  его  так
близко!.. Эх ты, бедняга!
     - Ну что же - небо? - пустое место... Как мне там  ползать?  Мне  здесь
прекрасно... тепло и сыро!
     Так Уж ответил свободной птице и усмехнулся  в  душе  над  нею  за  эти
бредни.
     И так подумал: "Летай иль ползай, конец известен: все  в  землю  лягут,
все прахом будет..."
     Но Сокол смелый вдруг встрепенулся, привстал немного и по ущелью  повел
очами...
     Сквозь серый камень вода сочилась, и было душно в ущелье темном и пахло
гнилью.
     И крикнул Сокол с тоской и болью, собрав все силы:
     - О, если б в небо хоть раз подняться!.. Врага прижал бы я...  к  ранам
груди и... захлебнулся б моей он кровью!.. О, счастье битвы!..
     А Уж подумал: "Должно быть, в небе и в самом деле пожить приятно,  коль
он так стонет!.."
     И предожил он свободной птице: "А ты подвинься на край  ущелья  и  вниз
бросайся. Быть может, крылья тебя поднимут и поживешь ты еще немного в твоей
стихии".
     И дрогнул Сокол и, гордо крикнув, пошел к обрыву,  скользя  когтями  по
слизи камня.
     И подошел он, расправил крылья, вздохнул всей грудью, сверкнул очами  и
- вниз скатился.
     И сам, как камень, скользя по скалам, он быстро  падал,  ломая  крылья,
теряя перья...
     Волна потока его схватила и, кровь омывши, одела в пену, умчала в море.
     А волны моря с печальным ревом о камень  бились...  И  трупа  птицы  не
видно было в морском пространстве...

     В ущелье лежа, Уж долго думал о смерти птицы, о страсти к небу.
     И вот взглянул он в ту даль, что вечно ласкает очи мечтой о счастье.
     - А что он видел, умерший Сокол, в пустыне этой без дна и  края?  Зачем
такие, как он, умерши, смущают душу своей любовью к полетам в небо?  Что  им
там ясно? А я ведь мог бы узнать все это, взлетевши в небо хоть ненадолго.
     Сказал и - сделал. В кольцо свернувшись, он прянул  в  воздух  и  узкой
лентой блеснул на солнце.
     Рожденный ползать - летать не может!.. Забыв об этом, он пал на  камни,
но не убился, а рассмеялся...
     - Так вот в чем прелесть полетов в небо! Она  -  в  паденье!..  Смешные
птицы! Земли не зная, на ней тоскуя, они стремятся  высоко  в  небо  и  ищут
жизни в пустыне знойной. Там только пусто. Там много света, но нет там  пищи
и нет опоры живому телу. Зачем же гордость?  Зачем  укоры?  Затем,  чтоб  ею
прикрыть безумство своих желаний и скрыть за ними свою негодность  для  дела
жизни? Смешные птицы!.. Но не обманут теперь уж больше меня их речи!  Я  сам
все знаю! Я - видел небо... Взлетал в него я, его измерил,  познал  паденье,
но не разбился, а только крепче в себя я верю. Пусть те, что землю любить не
могут, живут обманом. Я знаю правду.  И  их  призывам  я  не  поверю.  Земли
творенье - землей живу я.
     И он свернулся в клубок на камне, гордясь собою.
     Блестело море, все в ярком свете, и грозно волны о берег бились.
     В их львином реве гремела песня о гордой птице,  дрожали  скалы  от  их
ударов, дрожало небо от грозной песни:
     "Безумству храбрых поем мы славу!
     Безумство храбрых - вот мудрость жизни! О смелый Сокол! В бою с врагами
истек ты кровью... Но будет время - и капли крови твоей горячей, как  искры,
вспыхнут во мраке  жизни  и  много  смелых  сердец  зажгут  безумной  жаждой
свободы, света!
     Пускай ты умер!.. Но в песне смелых и сильных духом  всегда  ты  будешь
живым примером, призывом гордым к свободе, к свету!
     Безумству храбрых поем мы песню!.."
     ... Молчит опаловая даль моря, певуче плещут волны на песок, и я молчу,
глядя в даль моря. На воде все больше серебряных пятен  от  лунных  лучей...
Наш котелок тихо закипает.
     Одна из волн игриво вскатывается на берег и, вызывающе шумя,  ползет  к
голове Рагима.
     - Куда идешь?.. Пшла! -  машет  на  нее  Рагим  рукой,  и  она  покорно
скатывается обратно в море.
     Мне нимало не смешна  и  не  страшна  выходка  Рагима,  одухотворяющего
волны. Все кругом смотрит странно живо, мягко, ласково. Море так внушительно
спокойно, и чувствуется, что в свежем дыхании его на горы, еще  не  остывшие
от дневного зноя, скрыто много мощной, сдержанной силы. По темно-синему небу
золотым узором звезд написано нечто торжественное, чарующее душу,  смущающее
ум сладким ожиданием какого-то откровения.
     Все дремлет,  но  дремлет  напряженно  чутко,  и  кажется,  что  вот  в
следующую  секунду  все  встрепенется  и  зазвучит   в   стройной   гармонии
неизъяснимо сладких звуков. Эти звуки расскажут про тайны мира, разъяснят их
уму, а потом погасят его, как призрачный огонек,  и  увлекут  с  собой  душу
высоко в темно-синюю бездну, откуда навстречу ей трепетные узоры звезд  тоже
зазвучат дивной музыкой откровения...
Книго
[X]