Алексей Гравицкий
 
 
                          Мимолетности. 
                       (Сборник рассказов)
 
 
                           Последний.
 
 
   А еще было холодно. Сырой промозглый ветер гнал с севера тяжелые
свинцовые тучи. Он чувствовал этот ветер каждой своей прожилкой. Он был
стар. Он был мудр. Он был последним.
   А ведь это было так недавно. Светило солнце, весна казалась
бесконечной. И он - тогда еще зеленый юнец - весело играл с друзьями.
Беззаботно, радостно, бездумно.
   - Дурак! - выругал он себя, - Сопливый восторженный дурень.
   Но внутри что-то больно сдавило, защемило. Да нет, не дурак, просто это
было детство. С каждым бывает.
   Тогда не было ни забот, ни хлопот.
   Заботы и хлопоты пришли позже, когда созрел, когда ушла мальчишеская
хрупкость, а тело налилось силой. Пришли заботы, а вместе с ними и
обыденность, серая текучка, будничная повседневность.
   И тогда он был не очень умен. Зато теперь... Теперь у него есть знание,
есть мудрость, жизненная мудрость. Но за все надо платить: у него есть
сила - знание, но больше у него нет ничего. НИ-ЧЕ-ГО! И никого. Ушли
друзья: кто погиб, кто дожил до глубокой старости и скончался истощив все
жизненные силы. Ушли враги, ушли даже те, кого не знал. Ушли все.
   Теперь он остался один, совсем один. Так бывает. Бывает всегда, когда
умирает мир. Умирает долго и тяжело. Не все сметающая катастрофа, не
быстрая смерть, а долгое, бесконечно медленное умирание. Старение,
умирание, темнота.
   Он ждал этой тьмы и боялся ее, но он знал, что она неизбежно придет.
Солнце - это мощное некогда светило - уже не греет. Остывающая звезда,
умирающий мир. Все замерзнет, все умрет. Уже умерло...
   А он остался, он последний. Это прекрасно и страшно быть последним. Это
знание, великое осознание мира, и это паника, испуг доведенный до фобии.
Это тяжело. Трудно смотреть, как умирает твой мир. Мир, который ты так
любил.
   - Да какой ты к черту мудрец, - вновь и вновь повторял он себе, - Ты
даже не можешь помочь... попытаться спасти. Не от немощности, хотя тело
уже не то: дряблое старое, почти безжизненное, озябшее. Ты не можешь ничего
сделать от незнания. Все, что тебе осталось - это корчиться от холода на
ветру, разговаривать с самим собой и ждать и бояться той тьмы, которая
придет не смотря ни на что, упадет, навалится и проглотит.
   Ветер подул сильнее, лютый холод пробрал даже не до костей - прожег
каждую клеточку. Вот сейчас, теперь...
   Не-е-е-е-ет!!!
   Он только хотел закричать, но не успел.
   Тьма свалилась на него, раздавила, захватила в свои холодные лапы.
    
   Его дряблое, пожелтевшее, уже мертвое тело, оторвало от ветки. Последний
лист понесло по ветру, пошел снег.
   Мир умер?
   Да нет, просто затих, чтобы накопить сил и вновь сделать очередной
энергичный рывок...
   ...к чему?
   24.03.2000
                      Я очень умный.
   Я очень умный. Не верите?
   Но это на самом деле так. Я бы даже мог вам это доказать, но это
означало бы опуститься до вашего уровня. А опускаться до вашего уровня
ниже моего достоинства.
   Ну что пристали? Хотите, чтоб я спорил?
   Не буду. Ну ладно, ладно, могу аргументировать. Итак я очень-очень
умный. Нет, я не повторяюсь. Нет, и не упиваюсь голословным бредом. Я
констатирую. Вот вам аргументы: во-первых я мог бы с вами спорить, но
спорить глупо, а я не спорю, выходит, что я не глуп. Это не аргумент?
   Это только для вас не аргумент, а для умного... Ну ладно, хорошо, вот
вам еще. Ваша пословица (мудрость между прочим) гласит: молчи, за умного
сойдешь. Я молчу? Молчу. Вывод? Да он сам собой напрашивается.
   Кроме того, я даже не двигаюсь. Зачем тратить энергию? Энергия нужна,
чтобы мыслить. Мысль сжирает энергии больше, чем бесполезное размахивание
конечностями. Но я иду еще дальше, я особо не напрягаюсь, даже не мыслю.
Или правильно мышлю?
   Так вот я не говорю, не двигаюсь, не мыслю. Я просто стою и умнею на
глазах.
   Что? Это вы мне? Ну извините, с дураками не спорят. Да, это я вам. А я
умный, это даже вы, люди, признаете. Ну конкретно вы - исключение. Кто
признает? Фу-уф! Ну вы меня уморили.
   Ну хорошо, послушайте-ка одну историю.
   Все началось в магазине сувениров. Нет, ну конечно совсем все началось
значительно раньше, но эта история началась там. Меня привезли туда,
поставили на полку и оставили среди всякого безмозглого фуфла. А еще там
была девушка, она взяла лист бумаги, где было что-то написано и нарисованы
все эти безмозглые и я.
   Она долго читала, потом подошла ко мне, погладила меня по голове и
сказала:
   - Вот и ума прибавилось.
   И я почувствовал, как 'ума прибавилось'.
   А на следующий день в магазинчик зашла другая девушка. Она долго
смотрела на меня, потом попросила:
   - Извините, а можно нэцкэ посмотреть?
   - Да, конечно. Вам которого?
   - Вон того, толстого, - ее пальчик уткнулся в меня.
   Это я-то толстый? Я хотел возмутиться, но не успел, меня подняли и
быстро перенесли по воздуху, поставили на стол.
   - Если его гладить по голове, то ума прибавится.
   - Здорово! Беру.
   Так меня поменяли на несколько бумажек, завернули в пакетик и сунули во
что-то темное и душное.
   Когда я снова оказался на свету вокруг было много людей. Меня отдали
какому-то парню, поздравили его с каким-то там днем и сказали, что если
меня гладить по голове, то ума прибавится.
   Теперь я стою на секретере. Я - нэцкэ, древняя фигурка. Я молчу, не
двигаюсь, не мыслю, а только умнею. Если меня гладить по голове, то ума
прибавится. Что? У того, кто гладит?
   Чушь! Ума прибавится у меня. У меня! За последние две недели мне так
голову натерли, что я не просто умен, а очень умен. Да я просто гениален.
   Опять не верите? Да что с вас взять, вы же... О! Вон он идет, сейчас у
него спросим.
   Парень вошел в комнату готовый рвать и метать. Внутри полыхала злоба, а
еще была обида.
   Сессия пошла псу под хвост, экзамен завалил, стипендии не предвидится.
Все, он больше не верит в весь этот бред о дарующих ум амулетах и прочую
барбуду. Парень распахнул секретер.
   Упитанная фигурка стояла на полке и отвратительно улыбилась. Эта
глумливая улыбка на толстой рожице так взбесила парня, что он схватил
фигурку и швырнул ее со всей силы.
   Фигурка пролетела через комнату, ударилась в стену. Можно было
предположить, что по стене потечет мощный мозг с трудом умещающийся внутри
нэцкэ, но вместо этого раздался щелчок и в стороны полетели осколки.
 
 
   25.03.2000.
 
 
                              Самогипноз.
 
 
   - Извините! - крик остановил его уже у самых дверей гримерки. Он нехотя
остановился, оглянулся. Довольно миловидная девушка неслась к нему через
коридор.
   Щеки ее раскраснелись, глаза горели. Девушка подбежала, перевела
дыхание и протянула ему какую-то брошюрку. Он кинул на книжонку беглый
взгляд, усмехнулся. Это была его книжка 'Секреты гипноза'.
   - Можно у вас автограф попросить?
   - Попросить можно, - согласился он.
   - А получить? - она заискивающе улыбалась, смотрела на него снизу вверх
с обожанием. Он улыбнулся в ответ, взял книжонку:
   - А перо у вас есть?
   - Ручка, - протянула она копеечную шариковую ручку. Он раскрыл книжку и
с самодовольной улыбкой вывел:
   'милой девушке от лучшего гипнотизера и автора,' - после начертал
витиеватый росчерк и отдал книжку и ручку обратно.
   - Спасибо, - выпалила девушка, заглянула в книжку и добавила: - меня
Юлей зовут.
   Он только расхохотался и дописал ее имя, получилось: 'милой девушке Юле
от лучшего гипнотизера и автора'. Он вернул счастливой глупышке ее
'реликвию' и вошел наконец в гримерку.
   Здесь было пусто. Он устало подошел к зеркалу, уселся и задумался.
   Нет, он не заискивал, не похвалился. Он действительно лучший. И дело не
в популярности: не в этой книге, не в газетных статьях о нем, не в съемках
на телевидении, которые только что закончились...
   Будто услыхав его мысли в дверь постучали, не дожидаясь ответа,
приоткрыли и в щелке между дверью и косяком материализовалась аккуратно
причесанная голова. Славик незаменимый человек по части что-нибудь добыть,
организовать. Без Славки он наверняка не имел бы той популярности, какую
имеет.
   - Ну ты как? - поинтересовалась аккуратно причесанная голова.
   - Нормально, только устал, как собака.
   - Тогда отдыхай, завтра тебе опять перед камерой...
   - Опять? Я думал уже все.
   - Ничего подобного. Отсыпайся и завтра снова в бой.
   Дверь закрылась, а он подумал, что быть лучшим оказывается очень
тяжело. Устал он, вот бы отоспаться недельку, и чтоб никто не трогал. Или
самого себя загипнотизировать, ввести в транс. Так как он лучший придется
долго помучаться, чтобы вывести его из того состояния, в которое сам себя
введет. Он глянул в зеркало, на свое отражение. А что, это идея. Он даже
развеселился. И потом интересно, кто сильнее он или он?
   И он сделал это. Он посмотрел на свое отражение, пробежал взглядом по
груди, плечам, гладко выбритому подбородку, остановился на пышных усах,
крупноватом картофелеобразном носу, пролетел взглядом мимо зеркал
собственной души и долго смотрел на высокий лоб. А потом осторожно
проделал то, чего не делал уже очень давно - заглянул в свои глаза.
Поразительно, два чистых глубоких омута приковали его взгляд намертво.
   Теперь их было двое: он, смотрящий на свое отражение, и он, испытующе
глядящий на него из зеркала. Он смотрел в свои собственные глаза не
отрываясь, он внушал, обрушивался шквалом на самого себя и вскоре
почувствовал, что разум замутняется и он теряет волю. И тогда он
испугался: а вдруг никто не сможет вывести его из транса, ведь он лучший.
Он вздрогнул, попытался оторвать взгляд, но не смог. Страх начал
перерастать в панику, тело задергалось в бесполезных конвульсиях. Сейчас
он убьет сам себя, введет в транс, из которого его никто не вытащит, ведь
он лучший. А сам он не выведет себя из этого состояния, ведь он будет в
трансе, в глубоком трансе. Замкнутый круг.
   Не паниковать! Он взял себя в руки и попытался оттолкнуть отражение, но
оно продолжало давить на него, видимо по инерции. И со злости, уже плохо
соображая, что делает, он кинул всю свою волю на свое отражение. То была
битва двух титанов и, вместе с тем, борьба с самим собой.
   Два почти черных омута по одну сторону стекла и два точно таких же
омута по другую сторону. Воздух накалился, казалось, что еще немного и
начнут полыхать молнии.
   Капельки пота выступили на лбу, набухли, под собственной тяжестью
ручейками ринулись вниз. Разум пульсировал вместе с сердцем, то вспыхивая,
то затуманиваясь. Оба обливались потом, у того и у другого слипались
глаза. Потом у одного из них в глазах потемнело, мысли унесло, будто смыло
прибоем. Последним, что уловил затухающий разум, был звук упавшего на пол
тела.
   Когда разум очистился и глаза его разомкнулись, он готов был орать от
радости и рыдать одновременно. Он сидел перед зеркалом, а по ту сторону
стекла валялся он, упавший на пол. По странной иронии судьбы отражения у
него больше не было.
   Как трудно быть сильнейшим, в который раз за этот день подумал он.
 
 
   01.04.2000.
 
 
                         Вторая сущность.
 
 
   Что-то со мной происходит.
   Что-то меняется во мне. Причем уже давно. Но сегодня как-то чересчур
резко. Чересчур. Вон лестница. Я знаю, что в ней четырнадцать ступенек.
Казалось бы, что в этом такого, ну знаю и знаю. А все дело в том, что я не
должен этого знать. Я вообще никогда не смотрел себе под ноги. Лишь
единственный раз, когда в детстве по своей природной рассеянности посеял
ключи. Да, пожалуй это был первый и последний раз, когда я бродил по
улицам уткнувшись носом в асфальт.
   И я никогда не знал сколько ступенек у лестницы или сколько шагов от
метро до моего дома. Кто-то в задумчивости считает, я - нет. А сегодня...
Сегодня я точно знаю, что ступеней, по которым сейчас поднимусь, именно
четырнадцать, а не тринадцать или пятнадцать, хотя и не считал. А это
идея, может пересчитать? И сразу станет ясно, что это всего лишь паранойя.
Раз, два, три, четыре, пять, шесть, семь, восемь, девять, десять,
одиннадцать, двенадцать, тринадцать, четырнадцать. Тьфу ты, черт!
   Плохо посчитал? Возможно. Ну-ка еще раз: ум... у... му... му-у, угу...
у... Вот дьявол! Может это просто совпадение? Ну да, совпадение, восьмое
за день.
   Я поднимаюсь по лестнице, открываю дверь. В квартире сумрачно,
прохладно и сыро. Последнее время мне нравится такая атмосфера. Хотя
прекрасно помню, что еще год назад я любил солнце и жаркое лето. Что со
мной?
   Я скидываю пыльный мутно-серый плащ, швыряю его на вешалку и прохожу в
комнату. Там я меняю полинявший, обесцветившийся костюм на мрачный черный
домашний халат. Тоже странность. С самого детства я просто приходил в
восторг от ярких, чистых цветов. Что со мной, черт подери происходит?
   Я, не зажигая свет, сажусь в кресло.
   Сижу долго, наблюдая, как невзрачные сумерки тонут, бесследно тонут в
ночном мраке. Огромная всепоглощающая луна безлико смотрит в мое окно. Она
тянет меня. Я встаю с кресла, бережно, боясь вспугнуть собственную тень,
подхожу к окну. Луна обжигает меня своим мертвенным светом и одновременно
манит. В груди что-то больно сжимается, рвется наружу и наконец находит
выход в протяжном хриплом вое. Я вою на луну? Что, черт возьми со мной
происходит?
   Я иду к зеркалу. Долго смотрю на свое отражение, на такое с детства
знакомое лицо. Я заглядываю себе в глаза. Меня трясет. Это уже не я:
полные некогда щеки запали, глаза провалились и блестят двумя маленькими
злобными огоньками. Что происходит? Ведь я никогда не был злобным, у меня
никогда не было, да и не могло быть таких глаз. не отрываясь от хищного
взгляда, я пытаюсь охватить все лицо целиком.
   О, боже! Щеки покрываются густой грязно-серой шерстью. Это не я, не я,
это - он. Во всем теле происходит какая-то метаморфоза, черный халат
ненужным грузом падает на пол. Хочется смеяться, а получается только
страшный вой.
   Беззвучные шаги, хлопок двери. 'Любимый город может спать спокойно'.
Только кто-то ведь может и не проснуться сегодня. И не проснется. Я знаю.
Я обещаю.
   Я иду...
   18.04.2000.
                           Дух усадьбы.
   Первый раз это случилось восемь месяцев назад. Тихим сентябрьским
вечером я возвращался с работы. Дорога моя проходила сквозь парк, в дебрях
которого притаился ладненький усадебный домик. И этот парк, и эта усадьба
принадлежали некогда известным князьям. Теперь же все изменилось. Парк
остался парком, но не таился больше в гуще леса, а стал оазисом чистой
природы в пыльном шумном городе. Что касается самой усадьбы, то в ней
приютилось учреждение, которых в Москве тысячи.
   Я неторопливо шел по пустынной аллее, прислушиваясь к накрапывающему
дождю. Дождь монотонно барабанил по асфальту, редеющим листьям уставших от
летнего зноя деревьев.
   Барабанил победоносно, ведь он прогнал с лавочек молодежь с пивом и
старушек со сплетнями, лишь пьяный мужик сиротливо скрючился на скамейке и
деловито похрапывал. И еще дождь не поборол меня: я привычен к дождю, меня
дождем не напугаешь.
   Я тихо продолжал топать по дорожке, углубляясь в то непередаваемое
настроение, которое создавало все вокруг: сереющая в сумерках аллея,
ленивый монотонный дождь, тихая музыка доносившаяся от метро. Особенно
музыка. Исполняемая двумя озябшими музыкантами, она птицей уносилась в
небо, а потом мягким покрывалом опускалась на парк вместе с дождем. Звуки
трубы и аккордеона, густые, насыщенные, грустные и вместе с тем
жизнеутверждающие.
   Не знаю что, может и музыка, но что-то заставило меня тогда
остановиться и посмотреть на тающие в туманной дымке деревья. От
неожиданности я замер: там, среди деревьев, в десятке шагов от меня стояла
девушка в одеждах девятнадцатого века.
   Девушка заметно нервничала: то всматривалась в завесу дождя, то вдруг
начинала мерить шагами расстояние от одного дерева до другого. Но поразило
меня не это: девушка была полупрозрачной, как дождь, который виден глазу,
но особо не скрывает того, что судорожно пытается загородить. Я продолжал
смотреть на нее, сквозь нее, а она, видимо что-то решив для себя,
безнадежно опустила голову, ссутулилась, повернулась ко мне спиной и
растаяла в воздухе.
   Однако! В привидения я вроде бы не верю, но вывод напрашивался сам
собой причем не двусмысленный. Не успел я прийти в себя, как навалилось
новое потрясение: по дороге прямо на меня скакал такой же полупрозрачный
гусар. В сотне метров от меня он остановился, выхватил саблю, склонился и
рубанул в полумрак. Когда он распрямился и убрал саблю, в руке его была
охапка призрачных роз.
   Всадник всадил коню в бока шпоры, проскакал сквозь меня, прежде чем я
успел отпрыгнуть, и тоже растворился в воздухе.
   Прошла слякотная осень, наступила зима. С тех пор я видел их еще
несколько раз, но как и в первый день, они растворялись так и не встретив
друг друга. Я как сейчас помню тот студеный январский вечер. Я намеренно
сидел на парковой скамейке, дожидаясь появления призрачной девушки.
Собственно я дожидался ее уже четвертый день подряд и очень надеялся, что
не напрасно. А то холодно, знаете ли, январскими вечерами сидеть на белой
от снега лавке.
   Она все-таки появилась. Появилась из ничего и принялась всматриваться в
заснеженную даль. Я не торопился, я ждал. Чего? Да просто интересно было,
что произойдет, если они все же встретятся. Поэтому, когда она в который
раз безнадежно опустила голову, я вскочил со скамейки и закричал:
   - Девушка! Тьфу ты черт... Сударыня, остановитесь! Постойте!
   На 'сударыню' она повернула голову.
   Вслушалась, всмотрелась в непроглядную темень. На какое-то мгновение
она стала почти осязаемой. А может быть мне показалось? Но второму
призраку хватило и этого мгновения. Он не заставил себя ждать, выскочил из
ночной тьмы, не забыв приостановиться, чтобы срезать неизменные розы, и
снова рванул коня вперед.
   Он скакал ей навстречу, он видел ее, а она увидела его...
   К сожалению, это последнее, что увидел я.
   Когда я очнулся, была непроглядная ночь. Вокруг ни души. Я посмотрел на
часы, но вместо них увидел свою полупрозрачную руку и серебрящийся в свете
фонаря сугроб.
   Вот после этого потрясения я приходил в себя значительно дольше. Но
пришел. Теперь я живу в этом усадебном домике. Покинуть парк я почему-то
не могу: как на стену натыкаюсь. Не ем, не сплю да и не хочется. Призраков
больше не вижу, освободил я их что ли? Меня вообще никто не видит, со мной
некому поговорить. Лишь один только раз на меня как-то странно посмотрела
уборщица и не сказав ни слова брякнулась без сознания.
   Мне очень скучно. Единственное, что остается - это писать. Вот и сейчас
я вожу карандашом по клочку бумаги и вижу сквозь свою руку закорючки букв.
Быть может кто-то найдет эти странички и напечатает их где-нибудь, хоть
даже и под своим именем. Если книжка с моими рассказами когда-нибудь
выйдет, под любой фамилией, - не поленитесь, принесите мне.
   Москва, улица Усачева, дом 1/а.
   'Усадьба Трубецких в Хамовниках'.
   Без подписи. Просто положите где-нибудь в уголок. Я найду.
 
 
   20.04.2000.
 
 
   Примечание того, кто назвался автором.
 
 
   Если этот сборник выйдет в свет, очень прошу издателя предоставить мне
два авторских экземпляра: один для меня, другой для автора. С уважением,
Алексей Гравицкий.
 
--------------------------------------------------------------------
"Книжная полка", http://www.rusf.ru/books/: 25.07.2002 13:54