МИХАИЛ ГРЕШНОВ
ВТОРОЕ ПУТЕШЕСТВИЕ ПУТЕШЕСТВЕННИКА
- У меня предчувствие, что она будет сегодня.
- У меня нет предчувствия. У меня его никогда нет.
- Но должна же она появиться!
- Фантастика, Стаффорд.
- Лейн!..
- Не смотри на меня так. И не кричи. Здесь не только запрещено повышать
голос, но даже дышать.
За столом их двое. Дежурят всегда по двое. И разговаривают шепотом.
Здесь благоговейная тишина. Священнодействие.
А всего только - громадный стол, абсолютно голый, камин, который
никогда не горит. Окна по сторонам, ночью светящийся потолок.
Стаффорд пытается продолжить разговор:
- Фантастика? Значит, не веришь?
- Не верю.
- Зачем же ты пошла в вахтенные?
- Здесь хорошо платят.
- Но...
- И еще рассчитываю на премию.
Оба смотрят на стол, кажется,- в одну точку.
С тех пор как Комитет утвердил Вахту, этот зал не пустует.
Комитет был создан в 1995 году, в столетие со дня выхода книги Уэллса
"Машина времени", пятьдесят два года тому назад. С этого дня зал и стол ни
на минуту не выбывают из-под контроля Ни на минуту не отлучаются вахтенные.
Идею Вахты выдвинул сэр Бенджамин Хаксли. Тот самый, который записал
рассказ Путешественника во времени. Рассказ был талантливо переработан
Уэллсом и появился в виде известной повести. Уэллс представил ее как
фантастическое произведение.
Но для сэра Бенджамина история Путешественника не была фантастикой. Он
живой свидетель событий, которые предшествовали путешествию. При нем
Путешественник запустил машину. А потом он отправился путешествовать в
прошлое.
Всю жизнь, до начала пятидесятых годов,- Хаксли пережил автора "Машины
времени",- он ожидал возвращения Путешественника. Увы, он не возвратился.
Очевидно, Путешественник и машина погибли. Тогда, в 1951 году, Хаксли
выдвинул идею: перехватить в будущем модель, запущенную путешественником, и
создать по ее образцу новую машину.
Идея долгое время не находила поддержки, и - фантастика!
Но в 1994 году были опубликованы дневники сэра Хаксли, остатки
чертежей, собственноручно сделанных путешественником. Это послужило поводом
к созданию Комитета.
И одновременно - Вахты.
Когда стало очевидно, что Путешественник не вернется и его друзья
перестали собираться за столом в известные четверги, встал вопрос, что
делать с его домом, лабораторией. Наследников у путешественника не было, и
муниципалитет оказался в затруднении, как поступить с имуществом. Вывел его
из затруднения Бенджамин Хаксли, предложив купить усадьбу. Других
предложений не было, муниципалитет продал ему владение, и сэр Хаксли
поселился в нем.
Домовладение его не интересовало. Он решил ждать друга сколько придется
и сохранять порядок, который был установлен путешественником в доме.
Какое-то время он продолжал традиции "Тайм-Хауза", как он назвал
домовладение, четверги, встречи друзей. Но постепенно все это отошло, на
обеды перестали являться, перестали даже писать письма с вежливыми отказами
по занятости. Убедившись, что заведенный прежде порядок действует вхолостую,
сэр Хаксли, не будучи состоятельным человеком, рассчитал прислугу и зажил в
пустом доме отшельником.
Одна только страсть владела им - ожидание. С годами книга Уэллса обошла
мир, и все приняли ее за яркую и прекрасную выдумку. А сэр Хаксли задался
целью доказать, что машина времени и сопутствовавшие ей события - не
выдумка, и с упрямством истинного британца стал собирать доказательства.
В основу действий он положил простую мысль (все гениальное - просто!):
если модель отправилась в будущее, пусть даже со скоростью, в десять, в
двадцать раз превышающей скорость движения времени, все равно в какой-то
момент - или моменты - в будущем ее можно увидеть на том месте, где она была
запущена.
Будущее огромно, но какая-то часть его доступна ему, Бенджамину
Хаксли,- хотя бы годы, которые он проживет на земле. Значит, надо учредить
наблюдение, на первых порах ему самому, увидеть, когда аппарат появится, и
убедить, прежде всего себя, что модель движется. Сэр Хаксли взял под
наблюдение каминную комнату, столик, на котором модель была запущена. Долгие
часы, дни не спускал со столика глаз, вел дневник наблюдений. И
действительно, в сентябре 1907 года он заметил, как на столике что-то
блеснуло. Это был момент, когда сэр Хаксли входил в комнату. Он кинулся к
столику, но видение исчезло, сэр Хаксли ощутил только движение воздуха, как
если бы птица взмахнула крылом. "Трудно описать мое состояние,- отметил он в
дневнике.- Сердце готово было выскочить из груди. Модель существует,
движется!" К этому времени прислуга была рассчитана. Сэр Хаксли вспомнил,
что прежде комнаты убирала миссис Уотчет, бессменная горничная у
путешественника. Он разыскал ее, засыпал вопросами.
Да, подтвердила она: видела на столике странный блеск. Удивилась, но не
придала этому значения. Когда это было? Пожалуй, года четыре или четыре с
половиной тому назад.
В руках сэра Хаксли была нить. Пусть он умрет, он передаст ее потомкам.
А может, и сам задержит модель.
Он принялся рисовать ее по памяти, построил макет, рычажки.
Чтобы остановить модель, надо рычаг поставить в нейтральное положение.
Но скорость?!
День за днем продолжает он дежурить у столика. "Господи, если бы можно
было не спать!.." В 1923 году видит модель второй раз. И точно так же:
мгновенный блеск, ветер. Записывает: "Нужна постоянная служба наблюдения -
Вахта".
Начавшаяся вторая мировая война принесла ему испытание: бомба попала в
дом, разрушила левое крыло, лабораторию. Наскоро проведя ремонт, попросту
отгородив стеной разрушенную часть лаборатории, довольный, что уцелела
каминная комната, сэр Хаксли продолжал дежурство у столика.
Однако до самой своей кончины больше ничего не увидел.
После него тоже не осталось наследников, и перед властями встал тот же
вопрос: что делать с усадьбой? Время было нелегкое, послевоенное,
покупателей не находилось, да и усадьба была не новой. Опубликовав два-три
объявления, муниципалитет махнул на нее рукой и предоставил судьбе.
В 1953 году появился проект застройки холмов дачными домиками, и все
старые здания, в том числе и "Тайм-Хауз", были отданы на слом.
Дом начали ломать с левого крыла, там, где сэр Бенджамин поставил
временную стену в лаборатории, полуразрушенной бомбой. Первый ковш
экскаватора вместе с мусором поднял кипу обгорелых бумаг. К счастью, это
заметил инженер, руководивший работами. Он остановил ковш, готовый высыпать
мусор в кузов грузовика, перебрал бумаги и... запретил работу. Нет, он не
знал, что это "Тайм-Хауз",- в этих краях он был новичок. Но с первого
взгляда его поразили формулы с общепризнанными обозначениями энергии, массы,
времени. Листки сохранились едва на треть, некоторые рассыпались под
пальцами, но там, где записи сохранились, можно было прочитать расчеты и
формулы. Это заинтересовало молодого человека. Он кое-как разобрал бумаги,
сложил в портфель. Здесь оказались и обгоревшие чертежи. Едва можно было
разглядеть станину какого-то механизма, двойную решетку, отверстия которой
не совпадали. Все это инженер тоже сунул в портфель. Дал разрешение на
возобновление работ, но до конца смены не отходил от экскаватора.
Вечером у себя на квартире попытался разобраться в находке и на одном
из листков наткнулся на формулу преобразования времени в вакуум.
У него затряслись руки, и он едва сумел набрать номер Королевского
физического общества в Лондоне. У телефона оказался вице-президент общества.
Узнав, откуда звонят, и поняв, что бумаги из "Тайм-Хауза", он приказал
инженеру ничего не предпринимать и хранить чертежи пуще глаза.
Наутро он приехал на строительную площадку, где продолжалось разрушение
"Тайм-Хауза", и схватился за голову. К счастью, дом еще не был разрушен,
вице-президент встал перед экскаватором и заявил: "Только через мой труп!.."
Так удалось спасти останки "Тайм-Хауза", а главное, каминную комнату.
Прибывшая из общества комиссия конфисковала у инженера обрывки чертежей,
бумаги с формулами: "Знаете ли вы, какую находку сделали?.." В оставшейся
части здания отыскались рисунки модели, сделанные сэром Хаксли, макет и
дневники наблюдений. Нашелся восьмиугольный столик, с которого была запущена
путешественником модель.
И еще выяснилось, что чертежи и записи путешественника были замурованы
в тайнике, в стене лаборатории. Бомба разрушила стену, сожгла тайник. Часть
обгоревших бумаг оказалась засыпанной кирпичом, штукатуркой. Сэр Бенджамин
наскоро, как мы помним, поставил новую стену; и обрывки чертежей, формулы,
истлевая и портясь от влаги, пролежали под мусором пятьдесят лет. Какая
ирония: всю жизнь сэр Хаксли бился над разгадкой Машины, а ее чертежи
пропадали от времени и дождей буквально у него под ногами. Что ж,
человечество знает немало подобных трагедий...
Вспыхнула надежда, что удастся перехватить модель.
Комиссия; не медля, приступила к восстановлению и реконструкции
"Тайм-Хауза". Каминная комната была преобразована в зал, оставлен был только
камин и стена, в которую он был вделан.
На место восьмиугольного поставили длинный, почти во весь зал стол,
придвинув его на расстояние шага к каминной решетке. Сам столик поместили в
музей, тут же, в усадьбе, а всю усадьбу сделали комплексом, с лабораторией,
рабочими кабинетами и жилыми комнатами. Позже все это подвели под одну крышу
и с общего согласия оставили комплексу имя - "Тайм-Хауз". Комиссия была
преобразована в Комитет.
По обгорелым клочкам бумаги трудно было восстановить ход математических
выкладок, но после долгой работы Комитет установил, что путешественника
интересовало взаимодействие времени, энергии и вакуума. При этом время и
энергия у него были однозначны, а вакуум не просто обычный физический
вакуум, а вакуум времени, в котором время растворяется, исчезает. Это
произвело на членов Комитета впечатление разорвавшейся бомбы.
Никто не хотел верить, но формула, на которую обратил внимание еще
инженер, говорила о превращении времени в вакуум. Это было безумие или
открытие, предвосхитившее свое время.
К середине двадцатого века ученые подойдут к понятию, что время - это
энергия. Еретики выскажут мысль, что Вселенной и жизнью на Земле движет не
энергия света, тепла, тяготения, а время. К двухтысячному году еще только
выдвинется гипотеза о том, что звезды зажигает и поддерживает в них горение
не внутриядерная или какая-либо другая энергия, а время - неиссякаемый
океан, который одинаково питает квазар и органическую клетку. Здесь же, на
обгорелых листках, было написано, что время и энергия -едины. Но зачем
понадобилось путешественнику уничтожать время, превращать в вакуум? Листки
не давали ответа, сколько Комитет ни ломал над ними голову.
Из остатков чертежей вовсе ничего понять было нельзя. Станина - это
ясно. А вот двойная решетка?
Но и то, что удалось найти и увидеть, говорило, что Машина -
реальность, путешествие во времени подтверждено. Другой вопрос - можно ли
что-нибудь сделать на основании этих формул и чертежей? Выход был, и сэр
Бенджамин указывал на него найти модель машины. Она существовала и была
запущена, она находится в движении, надо перехватить ее, она объявила о себе
блеском... в движении.
Сэр Бенджамин в конце дневника в виде вывода, а может быть, завещания,
призвал учредить дежурство - Вахту а сделать все возможное, чтобы поймать
аппарат, летящий во времени.
Вахта была учреждена, однако создать дежурство оказалось делом
непростым.
Надо было подобрать людей, преимущественно молодых, с быстрой реакцией,
находчивых. Разъяснить им задачу, обучить перехвату модели, мгновенному ее
выключению. Здесь помогли рисунки и модели сэра Бенджамина. По нему сделали
двести копий. Придумали стенды, на которых аппарат появлялся на пятидесятую,
сотую долю секунды. Создали туманный искусственный вихрь вокруг аппарата -
лови, выключай модель. Создали наконец идеальные условия: пустой, хорошо
освещенный зал, тишину, нормальную влажность, температуру. Ввели обучение
вахтенных, тренировки и профотбор. Учредили премию в сто тысяч фунтов тому,
кто остановит модель. Зал фотографируется телесъемкой - до миллиона кадров в
секунду, поставлена сигнализация.
Наряду с вахтенными в изолированном кабинете, примыкавшем к каминному
залу, днем и ночью - тоже по двое - дежурили члены Комитета.
Так продолжалось годы, десятилетия - игра стоила свеч.
- У меня предчувствие...- говорит Стаффорд.
Опять дежурят Стаффорд и Лейн.
Лейн тихо смеется.
- Не пойму тебя,- говорит Стаффорд.- То называешь модель фантастикой,
то надеешься получить премию. Значит, веришь?
- Молчи, Стаффорд,- прерывает Лейн.- Работай.
Стаффорд смолкает, но, искоса поглядывая на Лейн, продолжает рассуждать
про себя: "Странная девчонка,- кстати, единственная среди вахтенных, все
остальные мужчины. Нелегко ей далось конкурировать с ними, но как она
тренировалась, чтобы доказать равенство! Доказала. В тренировках с тестами -
первая, в работе на стендах - первая. По быстроте и реакции никому не
уступит. Правда, на стенде еще никому не удалось за сотую долю секунды
выключить рычажок,- Лейн тоже не удалось,члены Комитета в отчаянии от этого.
Но что поделаешь? Каждый из вахтенных надеется. И Комитет тоже надеется. Но
почему Лейн противоречива? - продолжает рассуждать Стаффорд.- Верит в модель
и не верит? Пожалуй, девица себе на уме..." Стаффорд сосредоточивает взгляд
на столе, где небольшим, почти незаметным квадратом намечено выверенное
место, на котором путешественник полтора века назад запустил модель в
будущее.
Время тянется, тянется, нигде оно так не тянется, как в этой комнате. У
Стаффорда сводит челюсть - зевнуть, но зевать строжайше запрещено, читать
запрещено, думать о постороннем тоже.
Сиди и смотри. Слушай тишину, если умеешь ее слушать.
Но что это? Будто мотылек ударяет крыльями по стеклу. Стаффорд
поднимает голову - на окне ничего нет. Под крышей комплекса нет мотыльков и
мух.
Лейн тоже вслушивается, приподняв брови.
И вдруг посередине, между ней и Стаффордом, возникает движение воздуха,
едва заметный порыв. Стаффорд машинально кладет руки на стол, и в это
мгновенье в квадрате, на который он смотрит, появляется проблеск, сияние.
Миг - ив порыве ветра, который ударяет в лицо, возникает что-то белое, с
хрустальным блеском, с шелестом, который Стаффорд услышал секунду тому
назад.
-Лейн! - кричит он, одновременно выбрасывает руки к сиянию.
Лейн уже видит все - как беспомощно руки Стаффорда пытаются нашарить
рычажок, повернуть и отключить от упора, как учили на тренировках.
- Лейн, помоги! - кричит Стаффорд.
Видение между тем начинает тускнеть, расплываться.
Руки Стаффорда, кажется, сжимают затихающий вихрь, но, бессильные,
скользят по столу. Еще мгновение - и конец.
Лейн наотмашь (на следствии она скажет: "А что было делать?") ударяет
рукой по белому с хрусталем. Так бьют овода, севшего на колено,- впопыхах и
наверняка. Под рукой звякает, хрустит, разом опадает вращение вихря,
исчезает размытость форм, перед Стаффордом и Лейн - аппарат. От удара он
скользит по столу - к краю, Стаффорд ложится на стол, чтобы задержать, но
аппарат падает на пол. Опять звон, что-то дробно катится по паркету - и все
стихает.
- Что ты сделала, Лейн? - В глазах Стаффорда ужас.
Лейн, белая, как стена, овладевает собой:
- Все, Стаффорд. Кончилась Вахта. Получай премию.
Закрыла лицо руками и разрыдалась.
Распахнулась дверь, в комнату вбегают люди, члены Комитета, их двое.
Кидаются к аппарату.
- Боже мой! - бормочет один.- Возможно ли?..
Второй, завладевший аппаратом, прижимает его к себе, словно боясь, что
модель опять исчезнет.
Лейн опускает руки, бледность сходит с ее лица. Стаффорд стоит у стола
как вкопанный.
Еще появляются люди - ученые, которых подняла сигнализация, вахтенные,
готовившиеся к смене.
Член Комитета, завладевший моделью, все еще не может сдвинуться с
места, второй, отыскивая под столом отскочивший рычажок, бесконечно
повторяет:
- Возможно ли? Возможно ли?
Но все уже свершилось.
Прежде всего встала задача - изучить модель и по ее образцу сделать
Машину. К счастью, повреждения от удара оказались несущественными: отломился
один из рычажков, кусочек панели.
Сразу же был создан мозговой центр по изучению аппарата.
И начались сюрпризы. Двойная решетка с несовпадающими отверстиями
оказалась двигателем машины, преобразователем времени в вакуум. Точнее - это
аннигилятор, в котором время, сгорая, создавало вакуум в самом себе,
придавая этим машине момент движения: машина втягивалась в вакуум - само
время ее толкало. Чем больше сгорало времени, тем быстрее двигался аппарат.
Все гениальное - просто, убедились исследователи.
Путь к созданию Машины был открыт.
Но, как и везде, великое и смешное в "Тайм-Хаузе" шли рука об руку.
Пока инженеры бились над тайной двигателя, Комитет провел расследование о
"рукоприкладстве" Лейн.
- Как вы решились на такой грубый поступок?
- А что было делать? - ответила Лейн.
- Вас учили - что делать.
- А вы попробуйте,- возразила девушка,- за сотую долю секунды
остановить аппарат!
- На это вы прошли техотбор, тренировки.
- Да, я тренировалась еще и дополнительно.
- Поясните.
- Построила модель и тренировалась по шестнадцать часов в сутки.
- И что?
- Пришла к выводу, что так модель не остановишь.
-Почему об этом не доложили Комитету?
-- Мне ли спорить с авторитетами?
- И вы знали, что станете действовать не по инструкции?
- Сделала как сделала...
- Заранее действовать не по инструкции?
- Заранее,- согласилась Лейн.
- Но вы предполагали, что повреждения могут быть непоправимыми?
- Исправлять повреждения - дело техники.
Комитет был настроен миролюбиво, ведь "мудрые,- писал Гюго,- не
строги". Да и кончилось все благополучно, тайна двигателя разгадана - Машина
будет. Посовещавшись, Комитет принял решение: сто тысяч фунтов присудить ей,
единственной девушке, вахтенному Лейн Баллантайн.
Машину изготовили через год. Испытали в лаборатории. Машина двигалась в
прошлое, в будущее - пока на час, на день: конструкторы испытывали
параметры.
Когда наконец протокол был подписан, занялись вопросом: куда направить
первые рейсы? Большинство высказалось за прошлое - дочеловеческое прошлое,
чтобы внезапное появление людей из двадцать первого века не породило у
отдаленных предков мифов и культов. Рейсы были нацелены на палеогеновую
эпоху - до тридцати, тридцати пяти миллионов лет назад. Машина была
двухместной, и в первую пару исследователями назначили доктора физических
наук Девиса и профессора Прайса.
Снаряжения, взяли немного: киносъемочную, звукозаписывающую аппаратуру,
вмонтированную в очки, в авторучки; звукозаписывающий кристалл вставлен в
перстень на руке Прайса. Приходилось, как при полете в космос,- учитывать
граммы полезного груза.
Проводы состоялись в лаборатории, были будничными: прошлые волнения
пережиты, новые - впереди.
- В путь добрый.
Тронут рычаг. Машина затуманилась, качнулась, качнулся в комнате
воздух. И все исчезло.
Для тех, кто остался в лаборатории.
Девис и Прайс были отданы на милость Машины. Машина была
запрограммирована так, что из кризисной ситуации могла вернуть
исследователей быстро назад. Предусматривалось две остановки: в миоцене и
олигоцене. Сразу же предстояло положиться на автоматику. Но Девис повел
машину на ручном управлении: мало ли может встретиться неожиданно
интересного!
Закружились на циферблатах стрелки, замелькали цифры пройденных веков и
тысячелетий. Солнце металось по небу, потом наступила мгла - ледниковый
период. Опять солнце, и опять ледниковый период - так до десяти волн. Потом
выскочили из оледенений в смутную зелень континентального климата.
Сделали первую остановку. Холмы, река, в которой трудно было узнать
Темзу, когда-то еще река будет названа Темзой. Пока что на Земле не было ни
одного географического названия. Остановились в осени. Лес был желтым и
красным. Небо в этот час голубело. От реки веяло холодом. Стояла тишина, как
будто все живое уснуло. В воздухе не было птиц.
- Интересно, сейчас существуют миграции? - спросил Девис.
Прайс молча пожал плечами. В первобытной тишине странно прозвучал
человеческий голос. Девис заметил это и смолк.
Вечернее солнце пристально глядело на них. Девис поежился.
Не от холода - от этого взгляда.
Воздух был стеклянный, с блеском, нигде ни дымка. Да и откуда ему быть?
Забрались в кабину - и опять бешеный бег стрелок, смутное мелькание за
окном.
Второй раз остановились в олигоцене.
Та же река, холмы. Чуть затуманенный день, мошкара в воздухе. Лес
поредел, некоторые холмы обнажились, будто бы облысели. Видимо, наступила
полоса засушливых тысячелетий. Даже река заметно сузилась. И тут
исследователи впервые услышали звук - трубный звук, несомненно, трубило
хоботное животное. Да вот оно: раздвинулись камыши, коричневая громадина на
коротких ногах, поводя хоботом, появилась ярдах в двухстах от Машины.
Затрубила. Почуяла присутствие посторонних? Это была самка. Вслед за ней из
камыша вылезли двое детенышей, величиной с крупных телят.
- Пожалуй, они встревожены,- сказал Прайс.
Самка с минуту оглядывала пришельцев, хобот ее шевелился, она нюхала
воздух. Во всяком случае, у животного страха заметно не было. Исследователи
тоже не чувствовали страха - смотрели.
Отнюдь противоборства здесь не было, каждый оставался сам по себе. Хотя
и можно встречу оценивать как символическую. Животное повернуло назад в
камыши. Детеныши, потоптавшись на месте, последовали за матерью, и
семейство, так же внезапно, как появилось, исчезло в зарослях.
- Во всяком случае, нас предупредили, что мир населен и занят,-
засмеялся Девис.
- Хорошо, хоть это не носороги,- сказал Прайс.- Те кинулись бы на нас
без предупреждения.
- Подумаешь, деликатность,- проворчал Девис и полез в Машину.
Преодолев глубь эпох на полмиллиона лет, они уже хотели возвращаться,
как вдруг в динамике на запястье Прайса запело: три коротких сигнала, три
длинных, три коротких - SOS.
- Бог мой! - воскликнул Девис.
Морзянка пела: SOS, SOS...
- Ущипните меня, Прайс!
- SOS, SOS, SOS...
Девис резко затормозил.
Минуты две исследователи слушали сигнал бедствия. Непостижимо!
- Однако...- Прайс порылся в портфеле, достал пеленгатор.-
Северо-северо-запад,- отметил вслух.- Пошли?
Первый выскочил из кабины.
- Будто бы совсем близко.
Они поднялись на холм - звук усилился. Спустились в лог.
Здесь протекал ручей, разросся кустарник.
Они прошли по ручью метров двести и остановились, пораженные. Перед
ними был шалаш.
Самый настоящий шалаш, из ветвей, травы, дерна. Дверь, сделанная из
пучков хвороста, перевитых волокнистым растением, полуоткрыта, и в шалаше
кто-то был: слышался кашель.
Секунду Девис и Прайс стояли не шевелясь: откуда шалаш и кто может быть
в нем? Но тут из двери послышалось:
- Входите, что же вы? Я вас жду.
Вот как - оказывается, исследователей в тридцати миллионах лет от их
времени ждали!
Девис и Прайс нерешительно двинулись к шалашу, нагнувшись вошли в
дверь.
На подстилке из веток - ни стола, ни какого-либо подобия стульев в
шалаше не было - в потрепанном донельзя, продранном на локтях и коленях
костюме лежал человек, исхудавший, кожа да кости, с седой бородой, гривой,
казалось, не знавшими ножниц с сотворения мира.
Еще более удивительными были его слова:
- Вас жду, доктор Девис,- подал он руку,- и вас, Прайс, - пожал руку
профессору.- А что знаю ваши имена - не удивляйтесь: у меня абсолютное
знание.
Исследователи были поражены не менее, чем в ту минуту, когда увидели
шалаш. Кто это мог быть? - вихрем проносились мысли у одного и другого.
Только он - единственный человек в такой дали от двадцать первого века -
путешественник по времени.
- Да, да,- угадал их мысли Путешественник.- Я и никто другой. Извините,
что не могу предложить вам уютных кресел и кофе. В последнем рассчитываю на
вас.
Прайс молча отвинтил колпачок, подал Путешественнику термос.
Тот жадно пригубил, щеки заходили на его лице ходуном, борода
затряслась.
Казалось, он был не в силах оторваться от кофе, перевести дыхание. Но
он вернул термос с благодарностью, кивнув:
- Я и так умру,- сказал он.- У меня только сорок минут для вас. С
момента встречи сорок минут,- уточнил он.
Девис невольно взглянул на часы, было двадцать минут двенадцатого.
- А потому,- сказал путешественник,- я в своем повествовании буду
краток. Вы ведь ждете рассказа о моем втором путешествии? Записывайте меня,
снимайте на кинопленку, что вы, правда, уже делаете.- Путешественник кивнул
на перстень профессора: - Но ради бога не перебивайте меня, не
останавливайте. Я продумал рассказ и уложусь точно в срок, на детали у меня
нет времени.
Странный это был рассказ, и странная была обстановка. Девис и Прайс
сидели на земле. Девис, подвернув по-турецки ноги, Прайс полубоком к
рассказчику. Ветер шелестел в стенах шалаша жухлыми листьями, ворвался в
дверь, неся запахи и звуки палеогеновой эпохи. Мир для исследователей
сосредоточился под этим первобытным сводом из трав и ветвей. Но
путешественник рассказывал удивительное. Исследователи были захвачены
рассказом, кажется, шли за Путешественником в повествовании и видели все его
глазами.
- Не буду останавливаться на подробностях: ящеров Юры и Мела вы увидите
сами. Теплые моря Триаса тоже увидите. Искупаетесь в океане Палеозоя. Всего
этого я насмотрелся вдоволь: чудовищ, зверья, трилобитов, хотя и
останавливался урывками. Великое однообразие, я бы сказал,- миллиарды лет.
Особенно Протерозой: пустыня, пустыня. Страшно было останавливаться:
подумать только, один на всей планете. Одиночество, знаете, как зыбучий
песок: из него не вырвешься, от него не отмахнешься и не уйдешь. Порой мне
казалось, что я застыл посреди плоского мира, прилип, как муха к липучке -
потерял чувство движения, времени. Казалось, кровь остановилась в жилах и
сердце не бьется, а совершает один бесконечный и последний удар. Если я
останавливался, меня оглушала такая звенящая тишина, что в ней, кажется, я
не слышал собственных слов, они таяли, расплывались на губах, как воск. Боже
мой, не дай такой тишины и одиночества!
Я вскакивал в седло, нажимал рычаг до упора. Мелькали столетия,
календари, и показания часов свидетельствовали о смене исторических эпох,
смене суток... Если бы не это, я бы подумал, что кругом забвение, смерть.
Повернуть назад? Сколько раз приходила мне эта мысль. Но другая мысль
командовала: вперед, вперед, проскочишь же это мертвое царство, впереди
Архей, полтора миллиарда лет, еще и Протерозой не кончился.
Я готов был биться головой о Машину, выпрыгнуть на ходу из седла.
Сходил с ума. Мне казалось, что Машина испортилась, стала. Я нажимал рычаг и
останавливал Машину. И было одно и то же: белесый горизонт, белесое море. Ни
кустика, ни травинки, вода не плескалась у берегов.
И все-таки - вперед, заставлял я себя, как одержимый.
Не буду вас утомлять, эпохами я не выходил из Машины. Жевал сухари,
доставал из мешка, привязанного к седлу. Когда уже доходил до крайности от
изнеможения, тормозил, падал тут же на песок и засыпал свинцовым сном без
сновидений.
Но вот наконец что-то стало меняться, появились холмы по сторонам,
смутные очертания хребта по правую руку. Освещение стало тускнеть. Солнце не
металось огненным росчерком надо мной, его заволокли тучи. Я понял, что
передо мной Архей. Но и здесь я остановился не сразу. Думал, что сумерки
кончатся, новый мир мне хотелось увидеть в солнце. Но тучи, наоборот,
уплотнились, приняли серый металлический цвет. Когда я притормаживал, я
недоумевал, куда делось солнце и почему все-таки светло,- бесконечное утро
или бесконечный вечер?
Наконец я сказал себе: хватит - и остановил Машину.
Я был по-прежнему на берегу океана, на бесконечной песчаной полосе,
прилегавшей к воде. Отроги хребта чуть позади и справа, за спиной, в
расстоянии мили, скалы и камни, будто оторвавшиеся от хребта и приползшие к
океану. Скалы были серыми, почти черными, океан тернового цвета, небо
напоминало латунную сковородку, опрокинутую над головой, оно светилось.
Выбившиеся из-под шляпы волосы потрескивали, когда же я снял шляпу и
провел по ним рукой, с них посыпались голубоватые искры, в пальцах слегка
кольнуло. Электричество,- догадался я.
В расселинах скал тоже заметил голубоватое свечение. И небо светилось
от электричества.
.Чувствуя утомление, я отошел от Машины, бросил между камнями плед
и'улегся. Дальше, решил, не поеду.
Тишина стояла по-прежнему бесконечная. Но, успокоившись и придя в себя,
я стал замечать, что тишина неполная. Что-то в ней переливалось, шелестело,
точно песок под ветром. Может быть, у меня шумит в Голове? Я приподнимался
на локте, прислушивался - шелестело, в этом не было никакого сомнения.
Может, в песке роются насекомые, насторожился я, или вода шепчет у берегa.
Посмотрел на берег, копнул песок, нет, причина в другом. Шорох был
неприятный, мертвый. Я встал, поднял плед и пошел по берегу, думая, что,
может быть, надо сменить место.
Звук шагов успокаивал. На минуту я отвлекся, но продолжал идти - к
скалам: в одном месте они придвинулись к самой воде.
Поднимусь на скалы, увеличится площадь обзора - огляжу местность.
В сумерках я, однако, не рассчитал. До скал оказалось не близко,
наверное, я шел час. Освещение не менялось, и я понял, что смены дня и ночи
здесь нет. Неужели Земля тогда еще не вращалась? - пришла в голову мысль.
Тут же я отринул ее, как вздорную, заменил другой: облака настолько плотны,
что солнце не пробивается сквозь них. А светло - можно было бы читать
газету - от электричества в воздухе.
Тут я дошел до скал и стал карабкаться по откосу на одну из них,
показавшуюся доступной для восхождения. Это у меня тоже отняло около часа,
но, когда я поднялся на нее, я был вознагражден сполна.
Впереди по берегу, сколько охватывал глаз,- и позади, когда я оглянулся
со страхом, в бесконечной дали по берегу одна за другой в шахматном порядке
были расставлены Машины - мои Машины Времени. Тысячи Машин, миллион!
Не помню, как я сполз со скалы, может быть, спрыгнул? Может, хотел
погибнуть? Но единственной мыслью моей было, что я уже погиб. Сошел с ума -
было бы еще полбеды. Меня поразила стройность, математическая точность
рядов, по которым выстроились Машины.
Я разом понял, что это не мир морлоков, укравший когдато мою Машину. Не
скупясь, кто-то дал мне взамен одной миллион Машин.
Но когда я добрался до первой из них и хотел вскочить в кабину, я
ощутил пустоту. Промчался сквозь Машину, подбежал к другой и эту пробежал с
ходу, хотя позади они стояли по-прежнему.
Дикий страх охватил меня, ярость. "Зачем? - кричал я.- Кому это нужно?"
Метался, хотя и чувствовал бесполезность этого, от одной Машины к другой.
"Отдайте!" - кричал, осознавая, что среди этого скопища есть моя,
единственная Машина, но мне не найти ее до второго пришествия.
- Отдайте! Слышите вы? - потрясал я руками, не сомневаясь, что это дело
злых сил.- Зачем вы меня испытываете?
В ответ тишина и легкий электрический шорох.
Сколько времени я метался, бросал камнями в призрачные машины? Сколько
еще и что кричал? Отчаяние, усталость взяли свое, я свалился на песок в
беспамятстве.
Проснулся от боли - руки и ноги свело от неудобной позы.
Берег был тих и пуст, в полумиле от меня стояла Машина.
Еще более обезумевший от радости, я бросился к ней, вцепился в станину,
как в постоянный надежный якорь, и только тогда стал приходить в себя.
Неужели это был сон? - мне становилось совестно за свое поведение, крики.
Нет, это не было сном.
Стыд обжигал меня, я вел себя, как павиан в зоопарке. Что обо мне
подумают те, могущественные, которые - я в этом не сомневался - существуют в
мире Архея? Но зачем они устроили маскарад?...
Может, вскочить в кабину и дать задний ход? Но это было бы бегством.
Капитулянтством и трусостью. Во мне заговорил исследователь. Надо понять,
что случилось и почему так случилось.
Ответа на вопрос не было.
А может быть, ответ ждать рано? Может, должно пройти какое-то время,
прежде, чем ответ будет? Ведь силы вовсе не злые - вернули Машину. Стоит
остепениться и подождать? Ожидание еще никому не приносило вреда.
Подкрепившись, я залез на всякий случай в седло и стал ждать.
Прошли сутки. Но они не прошли для меня даром. Мир, который я наблюдал,
был в движении - океан, скалы, воздух. Вот на гладь океана легло сияние,
взморщилось и вдруг поднялось вереницей домов - целый проспект. Дома
менялись, менялся проспект - то становился улицей средневекового города, с
притиснутыми друг к другу домами, остроконечными крышами, то проспект
раздвигался, давая простор машинам, то мгновенно преображался в площадь -
пустынную, ночную, или же заполненную людьми. Кажется, слышен был говор
толпы, шарканье ног.
Разом видение исчезало, выдвигался какой-то цех, с бесконечно поднятой
крышей и сигарообразными лежащими в ряд баллонами; то вдруг вырастал лес,
преобразовывался в поле, в пашню.
В скалах поднимались башни, маяки, неведомые столбчатые конструкции,
уходящие в небо. То вдруг море выплескивалось на сушу, голубело, и по нему
шли белые корабли.
Все происходило под тихий шелест. Словно шел дождь. Но когда я снимал
шляпу, волосы мои потрескивали, в пальцах кололо,- воздух до предела был
насыщен энергией.
В один из таких моментов я спросил:
- Что это?
И получил ответ:
- Ты видишь жизнь, Путешественник.
Голос прозвучал рядом. Нет, не голос, не шепот - мысль вошла в меня и
прозвучала в мозгу.
Я почему-то не удивился. Может быть, ждал - вот-вот заговорят со мной.
Я спросил: - Разве это жизнь?
- Наша жизнь,- ответили мне.- В человеческом понимании - это преджизнь.
- Электрическая? - догадался я.
- Электронная.
- И эти видения?
- Не обращай на них внимания. Это от избытка энергии.
- А миллион машин? - вспомнил я трагическую ночь.
- Забава. Каждый может делать что хочет.
- Каждый? Кто же вы?
- Мы океан, воздух, небо. Мы - все и во всем.
- Непонятно,- сказал я, действительно ничего не понимая.
- Мы ждем своего времени,- ответили мне еще более непонятно.- Наш мир
угасающий. Мы родились от взрыва вместе со звездами и планетами. С тех пор
прошли миллиарды лет. У нас своя эволюция. Медленная, но постоянная. Мы
живем за счет космического излучения, которое в вашем веке назовут
реликтовым. Оно сходит на нет. Вместе с ним угасает и наша жизнь.
- Почему вы все это знаете? Предвидите будущее?
- У нас абсолютное знание.
- Для меня это непонятно.
- Но вернемся немного. Излучение угасает. Мы должны погибнуть или
приспособиться к новой жизни.
- Какой?
- Вашей.
- Органической? - спросил я.
- Да, той, что вы называете органической.
- Возможно ли это?
- Эволюция говорит: да. Мы войдем в каждую вашу клетку, в мозг и
продолжим существование.
- Каким образом?
- Электрическим потенциалом.
- Да..,- вспомнил я о биотоках, об электрическом поле, создаваемом
мозгом.
И получил пояснение: - В каждой частице мозга мы будем существовать.
- А абсолютное знание? - вспомнил я.
- Мы знаем все.
- Как это - все? - спросил я. И удивился: - А я могу знать все?
- Человек, ты уже стремишься вперед.
- Могу?...- настаивал я.
Последовала пауза.
И тогда я сказал: - Хочу!
- Лучше,- последовал ответ,- если у тебя не будет абсолютного знания. У
человечества тоже.
- Почему?
- Потому, что вам нужен процесс добывания знания, нужна жизнь.
- Разве это не одно и то же?
- Да. Если вам дать абсолютное знание, вам нечего будет делать на
Земле. Незачем жить.
- Но я хочу! - вернулся я настойчиво к своему.
- Младенец,- оборвали меня.
- Не будем говорить о человечестве,- сказал я.- Но хотя бы одному вы
можете дать абсолютное знание?
- Думаешь, это игрушка?...
- Дайте!
- Что ж, возьми!...
Словно освежающей губкой провели по моему разгоряченному лицу, сняли
пелену с глаз.
Обновились чувства, углубилась память, горизонт словно отпрянул в
неизмеримую даль.
Я увидел свою формулу о переходе времени в вакуум. Увидел сверхзвуковые
аэропланы, звездные корабли. Ответ на любой вопрос приходил сам собой, да и
вопросов у меня не было - только ответы. Знал, когда умрет королева Виктория
и когда придет к власти президент Франклин Делано Рузвельт, когда он
подпишет проект "Манхэттен". Знал Хиросиму, атолл Эниветок, русское слово
"спутник" и американское "Шаттл". Но главное и, пожалуй, страшное - страх я
почувствовал точно,- что ко всему этому я отнесся безразлично, без интереса,
будет - и ладно.
- Вот так во всем,- донеслись до меня слова,- мы перебираем знания, как
монах четки,- все для нас застыло, замерло, все в одной форме. Но мы ждем
новой жизни, чтобы вместе с ней начать все заново. Каждая эпоха оставит в
копилке Земли свое: Палеозой - нефть, Мезозой - уголь, Кайнозой - теплую
кровь, мы оставим мысль.
Я между тем видел свою дорогу назад и крушение Машины,техника ведь
изнашивается. Свою остановку здесь, в олигоцене, и этот шалаш и знал, что
буду умирать в шалаше. И вы придете, доктор Дэвис и профессор Прайс, за
сорок минут до моей кончины. И вот я умираю, и абсолютное знание не поможет
мне, и не нужно мне. И вам тоже не нужно, к примеру, вам, доктор Дэвис,
зачем вам знать, что вы умрете... в 2079 году?
Дэвис содрогнулся, глянул на Путешественника - не сходит ли он с ума.
- И человечеству тоже,- продолжал Путешественник.- Зачем ему знать,
какие оно пройдет катастрофы Армагеддоны и эпидемии?..
Дэвис поглядел на часы. Было без четверти двенадцать. Его утомил
рассказ и испугал, а если говорить чистосердечно, то он думал: к чему эта
поездка, зачем Машина?
- Может быть, вам что-нибудь нужно? - спросил профессор Прайс.
- Нет, ничего,- ответил умирающий.- Все тлен и прах.
От этих слов стало зябко и Прайсу, и Дэвису.
Наступило молчание.
- Как вы сумели просигналить SOS? - спросил Прайс у Путешественника.
- Абсолютное знание,- ответил Путешественник.- Из останков Машины я
взял несколько проводков, сконструировал передатчик. Да вот он.- Он нашарил
под изголовьем причудливо переплетенную проволочку, показал исследователям.-
Энергией послужило атмосферное электричество.
Говорить было не о чем. Стрелка упрямо двигалась к двенадцати.
Путешественник закрыл глаза, дыхание его стало прерывистым.
Каждый вздох мог оказаться последним.
Дэвис, ощущая в себе внутренний холод, спросил: - 2079 год - это шутка?
- А мой год? - тоже с внутренней дрожью, перебивая Дэвиса, задал вопрос
Прайс.
- Вот видите...- не открывая глаз, Путешественник сделал попытку
улыбнуться. Пз-за слабости это ему не удавалось.- Не ездите в Архей.
И последними его словами было: - Абсолютное знание вам не нужно...
--------------------------------------------------------------------
"Книжная полка", http://www.rusf.ru/books/: 16.02.2004 13:53