Книго
                               МИХАИЛ ГРЕШНОВ
                     ВТОРОЕ ПУТЕШЕСТВИЕ ПУТЕШЕСТВЕННИКА
     - У меня предчувствие, что она будет сегодня.
     - У меня нет предчувствия. У меня его никогда нет.
     - Но должна же она появиться!
     - Фантастика, Стаффорд.
     - Лейн!..
     - Не смотри на меня так. И не кричи. Здесь не только запрещено повышать
голос, но даже дышать.
     За столом их двое. Дежурят всегда по  двое.  И  разговаривают  шепотом.
Здесь благоговейная тишина. Священнодействие.
     А всего только  -  громадный  стол,  абсолютно  голый,  камин,  который
никогда не горит. Окна по сторонам, ночью светящийся потолок.
     Стаффорд пытается продолжить разговор:
     - Фантастика? Значит, не веришь?
     - Не верю.
     - Зачем же ты пошла в вахтенные?
     - Здесь хорошо платят.
     - Но...
     - И еще рассчитываю на премию.
     Оба смотрят на стол, кажется,- в одну точку.
     С тех пор как Комитет утвердил Вахту, этот зал не пустует.
     Комитет был создан в 1995 году, в столетие со дня выхода  книги  Уэллса
"Машина времени", пятьдесят два года тому назад. С этого дня зал и  стол  ни
на минуту не выбывают из-под контроля Ни на минуту не отлучаются вахтенные.
     Идею Вахты выдвинул сэр Бенджамин Хаксли. Тот  самый,  который  записал
рассказ Путешественника  во  времени.  Рассказ  был  талантливо  переработан
Уэллсом и появился  в  виде  известной  повести.  Уэллс  представил  ее  как
фантастическое произведение.
     Но для сэра Бенджамина история Путешественника не была фантастикой.  Он
живой  свидетель  событий,  которые  предшествовали  путешествию.  При   нем
Путешественник запустил машину.  А  потом  он  отправился  путешествовать  в
прошлое.
     Всю жизнь, до начала пятидесятых годов,- Хаксли пережил автора  "Машины
времени",- он ожидал возвращения Путешественника. Увы,  он  не  возвратился.
Очевидно, Путешественник и  машина  погибли.  Тогда,  в  1951  году,  Хаксли
выдвинул идею: перехватить в будущем модель, запущенную путешественником,  и
создать по ее образцу новую машину.
     Идея долгое время не находила поддержки, и - фантастика!
     Но  в  1994  году  были  опубликованы  дневники  сэра  Хаксли,  остатки
чертежей, собственноручно сделанных путешественником. Это послужило  поводом
к созданию Комитета.
     И одновременно - Вахты.
     Когда стало очевидно, что  Путешественник  не  вернется  и  его  друзья
перестали собираться за столом  в  известные  четверги,  встал  вопрос,  что
делать с его домом, лабораторией. Наследников у путешественника не  было,  и
муниципалитет оказался в затруднении, как поступить с имуществом. Вывел  его
из  затруднения  Бенджамин  Хаксли,   предложив   купить   усадьбу.   Других
предложений не  было,  муниципалитет  продал  ему  владение,  и  сэр  Хаксли
поселился в нем.
     Домовладение его не интересовало. Он решил ждать друга сколько придется
и  сохранять  порядок,  который  был  установлен  путешественником  в  доме.
Какое-то  время  он  продолжал  традиции   "Тайм-Хауза",   как   он   назвал
домовладение, четверги, встречи друзей. Но постепенно  все  это  отошло,  на
обеды перестали являться, перестали даже писать письма с вежливыми  отказами
по занятости. Убедившись, что заведенный прежде порядок действует вхолостую,
сэр Хаксли, не будучи состоятельным человеком, рассчитал прислугу и зажил  в
пустом доме отшельником.
     Одна только страсть владела им - ожидание. С годами книга Уэллса обошла
мир, и все приняли ее за яркую и прекрасную выдумку. А  сэр  Хаксли  задался
целью доказать, что  машина  времени  и  сопутствовавшие  ей  события  -  не
выдумка, и с упрямством истинного британца стал собирать доказательства.
     В основу действий он положил простую мысль (все гениальное -  просто!):
если модель отправилась в будущее, пусть даже  со  скоростью,  в  десять,  в
двадцать раз превышающей скорость движения времени,  все  равно  в  какой-то
момент - или моменты - в будущем ее можно увидеть на том месте, где она была
запущена.
     Будущее  огромно,  но  какая-то  часть  его  доступна  ему,  Бенджамину
Хаксли,- хотя бы годы, которые он проживет на земле. Значит,  надо  учредить
наблюдение, на первых порах ему самому, увидеть, когда аппарат  появится,  и
убедить, прежде всего  себя,  что  модель  движется.  Сэр  Хаксли  взял  под
наблюдение каминную комнату, столик, на котором модель была запущена. Долгие
часы,  дни  не  спускал  со  столика  глаз,  вел   дневник   наблюдений.   И
действительно, в сентябре 1907  года  он  заметил,  как  на  столике  что-то
блеснуло. Это был момент, когда сэр Хаксли входил в комнату.  Он  кинулся  к
столику, но видение исчезло, сэр Хаксли ощутил только движение воздуха,  как
если бы птица взмахнула крылом. "Трудно описать мое состояние,- отметил он в
дневнике.-  Сердце  готово  было  выскочить  из  груди.  Модель  существует,
движется!" К этому времени прислуга была рассчитана.  Сэр  Хаксли  вспомнил,
что  прежде  комнаты  убирала  миссис   Уотчет,   бессменная   горничная   у
путешественника. Он разыскал ее, засыпал вопросами.
     Да, подтвердила она: видела на столике странный блеск. Удивилась, но не
придала этому значения. Когда это было? Пожалуй, года четыре  или  четыре  с
половиной тому назад.
     В руках сэра Хаксли была нить. Пусть он умрет, он передаст ее потомкам.
А может, и сам задержит модель.
     Он принялся рисовать ее по памяти, построил макет, рычажки.
     Чтобы остановить модель, надо рычаг поставить в нейтральное  положение.
Но скорость?!
     День за днем продолжает он дежурить у столика. "Господи, если бы  можно
было не спать!.." В 1923 году видит модель  второй  раз.  И  точно  так  же:
мгновенный блеск, ветер. Записывает: "Нужна постоянная служба  наблюдения  -
Вахта".
     Начавшаяся вторая мировая война принесла ему испытание: бомба попала  в
дом, разрушила левое крыло, лабораторию. Наскоро  проведя  ремонт,  попросту
отгородив стеной  разрушенную  часть  лаборатории,  довольный,  что  уцелела
каминная комната, сэр Хаксли продолжал дежурство у столика.
     Однако до самой своей кончины больше ничего не увидел.
     После него тоже не осталось наследников, и перед властями встал тот  же
вопрос:  что  делать  с  усадьбой?  Время   было   нелегкое,   послевоенное,
покупателей не находилось, да и усадьба была не новой.  Опубликовав  два-три
объявления, муниципалитет махнул на нее рукой и предоставил судьбе.
     В 1953 году появился проект застройки холмов дачными  домиками,  и  все
старые здания, в том числе и "Тайм-Хауз", были отданы на слом.
     Дом начали ломать с левого  крыла,  там,  где  сэр  Бенджамин  поставил
временную  стену  в  лаборатории,  полуразрушенной   бомбой.   Первый   ковш
экскаватора вместе с мусором поднял кипу обгорелых  бумаг.  К  счастью,  это
заметил инженер, руководивший работами. Он остановил ковш, готовый  высыпать
мусор в кузов грузовика, перебрал бумаги и... запретил работу.  Нет,  он  не
знал, что это "Тайм-Хауз",- в этих  краях  он  был  новичок.  Но  с  первого
взгляда его поразили формулы с общепризнанными обозначениями энергии, массы,
времени.  Листки  сохранились  едва  на  треть,  некоторые  рассыпались  под
пальцами, но там, где записи сохранились, можно  было  прочитать  расчеты  и
формулы. Это заинтересовало молодого человека. Он кое-как  разобрал  бумаги,
сложил в портфель. Здесь оказались и обгоревшие  чертежи.  Едва  можно  было
разглядеть станину какого-то механизма, двойную решетку,  отверстия  которой
не совпадали. Все это инженер тоже  сунул  в  портфель.  Дал  разрешение  на
возобновление работ, но до конца смены не отходил от экскаватора.
     Вечером у себя на квартире попытался разобраться в находке и  на  одном
из листков наткнулся на формулу преобразования времени в вакуум.
     У него затряслись руки, и он  едва  сумел  набрать  номер  Королевского
физического общества в Лондоне. У телефона оказался вице-президент общества.
Узнав, откуда звонят, и поняв,  что  бумаги  из  "Тайм-Хауза",  он  приказал
инженеру ничего не предпринимать и хранить чертежи пуще глаза.
     Наутро он приехал на строительную площадку, где продолжалось разрушение
"Тайм-Хауза", и схватился за голову. К счастью, дом  еще  не  был  разрушен,
вице-президент встал перед экскаватором и заявил: "Только через мой труп!.."
Так удалось  спасти  останки  "Тайм-Хауза",  а  главное,  каминную  комнату.
Прибывшая из общества комиссия конфисковала  у  инженера  обрывки  чертежей,
бумаги с формулами: "Знаете ли вы, какую находку  сделали?.."  В  оставшейся
части здания отыскались рисунки модели,  сделанные  сэром  Хаксли,  макет  и
дневники наблюдений. Нашелся восьмиугольный столик, с которого была запущена
путешественником модель.
     И еще выяснилось, что чертежи и записи путешественника были  замурованы
в тайнике, в стене лаборатории. Бомба разрушила стену, сожгла тайник.  Часть
обгоревших бумаг оказалась засыпанной кирпичом, штукатуркой.  Сэр  Бенджамин
наскоро, как мы помним, поставил новую стену; и обрывки  чертежей,  формулы,
истлевая и портясь от влаги, пролежали  под  мусором  пятьдесят  лет.  Какая
ирония: всю жизнь сэр Хаксли  бился  над  разгадкой  Машины,  а  ее  чертежи
пропадали  от  времени  и  дождей  буквально  у  него  под  ногами.  Что  ж,
человечество знает немало подобных трагедий...
     Вспыхнула надежда, что удастся перехватить модель.
     Комиссия;  не  медля,  приступила  к  восстановлению  и   реконструкции
"Тайм-Хауза". Каминная комната была преобразована в зал, оставлен был только
камин и стена, в которую он был вделан.
     На место восьмиугольного поставили длинный, почти  во  весь  зал  стол,
придвинув его на расстояние шага к каминной решетке. Сам столик поместили  в
музей, тут же, в усадьбе, а всю усадьбу сделали комплексом, с  лабораторией,
рабочими кабинетами и жилыми комнатами. Позже все это подвели под одну крышу
и с общего согласия оставили комплексу  имя  -  "Тайм-Хауз".  Комиссия  была
преобразована в Комитет.
     По обгорелым клочкам бумаги трудно было восстановить ход математических
выкладок, но после долгой  работы  Комитет  установил,  что  путешественника
интересовало взаимодействие времени, энергии и вакуума.  При  этом  время  и
энергия у него были  однозначны,  а  вакуум  не  просто  обычный  физический
вакуум, а вакуум  времени,  в  котором  время  растворяется,  исчезает.  Это
произвело на членов Комитета впечатление разорвавшейся бомбы.
     Никто не хотел верить, но формула,  на  которую  обратил  внимание  еще
инженер, говорила о превращении времени  в  вакуум.  Это  было  безумие  или
открытие, предвосхитившее свое время.
     К середине двадцатого века ученые подойдут к понятию, что время  -  это
энергия. Еретики выскажут мысль, что Вселенной и жизнью на Земле  движет  не
энергия света, тепла, тяготения, а время. К двухтысячному  году  еще  только
выдвинется гипотеза о том, что звезды зажигает и поддерживает в них  горение
не внутриядерная или какая-либо  другая  энергия,  а  время  -  неиссякаемый
океан, который одинаково питает квазар и органическую клетку. Здесь  же,  на
обгорелых листках, было написано, что  время  и  энергия  -едины.  Но  зачем
понадобилось путешественнику уничтожать время, превращать в  вакуум?  Листки
не давали ответа, сколько Комитет ни ломал над ними голову.
     Из остатков чертежей вовсе ничего понять было  нельзя.  Станина  -  это
ясно. А вот двойная решетка?
     Но  и  то,  что  удалось  найти  и  увидеть,  говорило,  что  Машина  -
реальность, путешествие во времени подтверждено. Другой вопрос  -  можно  ли
что-нибудь сделать на основании этих формул и чертежей?  Выход  был,  и  сэр
Бенджамин указывал на него найти модель  машины.  Она  существовала  и  была
запущена, она находится в движении, надо перехватить ее, она объявила о себе
блеском... в движении.
     Сэр Бенджамин в конце дневника в виде вывода, а может быть,  завещания,
призвал учредить дежурство - Вахту а сделать все  возможное,  чтобы  поймать
аппарат, летящий во времени.
     Вахта  была  учреждена,  однако  создать  дежурство   оказалось   делом
непростым.
     Надо было подобрать людей, преимущественно молодых, с быстрой реакцией,
находчивых. Разъяснить им задачу, обучить перехвату модели,  мгновенному  ее
выключению. Здесь помогли рисунки и модели сэра Бенджамина. По нему  сделали
двести копий. Придумали стенды, на которых аппарат появлялся на пятидесятую,
сотую долю секунды. Создали туманный искусственный вихрь вокруг  аппарата  -
лови, выключай модель. Создали наконец  идеальные  условия:  пустой,  хорошо
освещенный зал, тишину, нормальную влажность,  температуру.  Ввели  обучение
вахтенных, тренировки и профотбор. Учредили премию в сто тысяч фунтов  тому,
кто остановит модель. Зал фотографируется телесъемкой - до миллиона кадров в
секунду, поставлена сигнализация.
     Наряду с вахтенными в изолированном кабинете, примыкавшем  к  каминному
залу, днем и ночью - тоже по двое - дежурили члены Комитета.
     Так продолжалось годы, десятилетия - игра стоила свеч.
     - У меня предчувствие...- говорит Стаффорд.
     Опять дежурят Стаффорд и Лейн.
     Лейн тихо смеется.
     - Не пойму тебя,- говорит Стаффорд.- То называешь  модель  фантастикой,
то надеешься получить премию. Значит, веришь?
     - Молчи, Стаффорд,- прерывает Лейн.- Работай.
     Стаффорд смолкает, но, искоса поглядывая на Лейн, продолжает рассуждать
про себя: "Странная девчонка,- кстати,  единственная  среди  вахтенных,  все
остальные мужчины. Нелегко ей  далось  конкурировать  с  ними,  но  как  она
тренировалась, чтобы доказать равенство! Доказала. В тренировках с тестами -
первая, в работе на стендах -  первая.  По  быстроте  и  реакции  никому  не
уступит. Правда, на стенде еще никому  не  удалось  за  сотую  долю  секунды
выключить рычажок,- Лейн тоже не удалось,члены Комитета в отчаянии от этого.
Но что поделаешь? Каждый из вахтенных надеется. И Комитет тоже надеется.  Но
почему Лейн противоречива? - продолжает рассуждать Стаффорд.- Верит в модель
и не верит? Пожалуй, девица себе на уме..." Стаффорд сосредоточивает  взгляд
на столе, где небольшим,  почти  незаметным  квадратом  намечено  выверенное
место, на котором  путешественник  полтора  века  назад  запустил  модель  в
будущее.
     Время тянется, тянется, нигде оно так не тянется, как в этой комнате. У
Стаффорда сводит челюсть - зевнуть, но зевать  строжайше  запрещено,  читать
запрещено, думать о постороннем тоже.
     Сиди и смотри. Слушай тишину, если умеешь ее слушать.
     Но  что  это?  Будто  мотылек  ударяет  крыльями  по  стеклу.  Стаффорд
поднимает голову - на окне ничего нет. Под крышей комплекса нет мотыльков  и
мух.
     Лейн тоже вслушивается, приподняв брови.
     И вдруг посередине, между ней и Стаффордом, возникает движение воздуха,
едва заметный порыв. Стаффорд машинально  кладет  руки  на  стол,  и  в  это
мгновенье в квадрате, на который он смотрит,  появляется  проблеск,  сияние.
Миг - ив порыве ветра, который ударяет в лицо,  возникает  что-то  белое,  с
хрустальным блеском, с  шелестом,  который  Стаффорд  услышал  секунду  тому
назад.
     -Лейн! - кричит он, одновременно выбрасывает руки к сиянию.
     Лейн уже видит все - как беспомощно руки  Стаффорда  пытаются  нашарить
рычажок, повернуть и отключить от упора, как учили на тренировках.
     - Лейн, помоги! - кричит Стаффорд.
     Видение между тем начинает тускнеть, расплываться.
     Руки Стаффорда, кажется,  сжимают  затихающий  вихрь,  но,  бессильные,
скользят по столу. Еще мгновение - и конец.
     Лейн наотмашь (на следствии она скажет: "А что было  делать?")  ударяет
рукой по белому с хрусталем. Так бьют овода, севшего на колено,- впопыхах  и
наверняка.  Под  рукой  звякает,  хрустит,  разом  опадает  вращение  вихря,
исчезает размытость форм, перед Стаффордом и Лейн -  аппарат.  От  удара  он
скользит по столу - к краю, Стаффорд ложится на стол,  чтобы  задержать,  но
аппарат падает на пол. Опять звон, что-то дробно катится по паркету - и  все
стихает.
     - Что ты сделала, Лейн? - В глазах Стаффорда ужас.
     Лейн, белая, как стена, овладевает собой:
     - Все, Стаффорд. Кончилась Вахта. Получай премию.
     Закрыла лицо руками и разрыдалась.
     Распахнулась дверь, в комнату вбегают люди, члены  Комитета,  их  двое.
Кидаются к аппарату.
     - Боже мой! - бормочет один.- Возможно ли?..
     Второй, завладевший аппаратом, прижимает его к себе, словно боясь,  что
модель опять исчезнет.
     Лейн опускает руки, бледность сходит с ее лица. Стаффорд стоит у  стола
как вкопанный.
     Еще появляются люди - ученые, которых подняла сигнализация,  вахтенные,
готовившиеся к смене.
     Член Комитета, завладевший моделью,  все  еще  не  может  сдвинуться  с
места,  второй,  отыскивая  под  столом  отскочивший   рычажок,   бесконечно
повторяет:
     - Возможно ли? Возможно ли?
     Но все уже свершилось.
     Прежде всего встала задача - изучить модель и  по  ее  образцу  сделать
Машину. К счастью, повреждения от удара оказались несущественными: отломился
один из рычажков, кусочек панели.
     Сразу же был создан мозговой центр по изучению аппарата.
     И начались  сюрпризы.  Двойная  решетка  с  несовпадающими  отверстиями
оказалась двигателем машины, преобразователем времени в вакуум. Точнее - это
аннигилятор, в  котором  время,  сгорая,  создавало  вакуум  в  самом  себе,
придавая этим машине момент движения: машина втягивалась  в  вакуум  -  само
время ее толкало. Чем больше сгорало времени, тем быстрее двигался  аппарат.
Все гениальное - просто, убедились исследователи.
     Путь к созданию Машины был открыт.
     Но, как и везде, великое и смешное в "Тайм-Хаузе"  шли  рука  об  руку.
Пока инженеры бились над тайной двигателя, Комитет  провел  расследование  о
"рукоприкладстве" Лейн.
     - Как вы решились на такой грубый поступок?
     - А что было делать? - ответила Лейн.
     - Вас учили - что делать.
     - А  вы  попробуйте,-  возразила  девушка,-  за  сотую   долю   секунды
остановить аппарат!
     - На это вы прошли техотбор, тренировки.
     - Да, я тренировалась еще и дополнительно.
     - Поясните.
     - Построила модель и тренировалась по шестнадцать часов в сутки.
     - И что?
     - Пришла к выводу, что так модель не остановишь.
     -Почему об этом не доложили Комитету?
     -- Мне ли спорить с авторитетами?
     - И вы знали, что станете действовать не по инструкции?
     - Сделала как сделала...
     - Заранее действовать не по инструкции?
     - Заранее,- согласилась Лейн.
     - Но вы предполагали, что повреждения могут быть непоправимыми?
     - Исправлять повреждения - дело техники.
     Комитет  был  настроен  миролюбиво,  ведь  "мудрые,-  писал  Гюго,-  не
строги". Да и кончилось все благополучно, тайна двигателя разгадана - Машина
будет. Посовещавшись, Комитет принял решение: сто тысяч фунтов присудить ей,
единственной девушке, вахтенному Лейн Баллантайн.
     Машину изготовили через год. Испытали в лаборатории. Машина двигалась в
прошлое,  в  будущее  -  пока  на  час,  на  день:  конструкторы  испытывали
параметры.
     Когда наконец протокол был подписан, занялись вопросом: куда  направить
первые рейсы? Большинство высказалось за прошлое -  дочеловеческое  прошлое,
чтобы внезапное появление людей из  двадцать  первого  века  не  породило  у
отдаленных предков мифов и культов.  Рейсы  были  нацелены  на  палеогеновую
эпоху -  до  тридцати,  тридцати  пяти  миллионов  лет  назад.  Машина  была
двухместной, и в первую пару исследователями  назначили  доктора  физических
наук Девиса и профессора Прайса.
     Снаряжения, взяли немного: киносъемочную, звукозаписывающую аппаратуру,
вмонтированную в очки, в авторучки; звукозаписывающий  кристалл  вставлен  в
перстень на руке Прайса. Приходилось, как при полете  в  космос,-  учитывать
граммы полезного груза.
     Проводы состоялись в лаборатории,  были  будничными:  прошлые  волнения
пережиты, новые - впереди.
     - В путь добрый.
     Тронут  рычаг.  Машина  затуманилась,  качнулась,  качнулся  в  комнате
воздух. И все исчезло.
     Для тех, кто остался в лаборатории.
     Девис  и  Прайс  были   отданы   на   милость   Машины.   Машина   была
запрограммирована   так,   что   из   кризисной   ситуации   могла   вернуть
исследователей быстро назад. Предусматривалось две остановки:  в  миоцене  и
олигоцене. Сразу же предстояло положиться  на  автоматику.  Но  Девис  повел
машину  на  ручном  управлении:  мало  ли   может   встретиться   неожиданно
интересного!
     Закружились на циферблатах стрелки, замелькали цифры пройденных веков и
тысячелетий. Солнце металось по небу,  потом  наступила  мгла  -  ледниковый
период. Опять солнце, и опять ледниковый период - так до десяти волн.  Потом
выскочили из оледенений в смутную зелень континентального климата.
     Сделали первую остановку. Холмы, река, в  которой  трудно  было  узнать
Темзу, когда-то еще река будет названа Темзой. Пока что на Земле не было  ни
одного географического названия. Остановились в  осени.  Лес  был  желтым  и
красным. Небо в этот час голубело. От реки веяло холодом. Стояла тишина, как
будто все живое уснуло. В воздухе не было птиц.
     - Интересно, сейчас существуют миграции? - спросил Девис.
     Прайс молча пожал  плечами.  В  первобытной  тишине  странно  прозвучал
человеческий голос. Девис заметил это и смолк.
     Вечернее солнце пристально глядело на них. Девис поежился.
     Не от холода - от этого взгляда.
     Воздух был стеклянный, с блеском, нигде ни дымка. Да и откуда ему быть?
     Забрались в кабину - и опять бешеный бег стрелок, смутное мелькание  за
окном.
     Второй раз остановились в олигоцене.
     Та же река, холмы. Чуть  затуманенный  день,  мошкара  в  воздухе.  Лес
поредел, некоторые холмы обнажились, будто бы  облысели.  Видимо,  наступила
полоса  засушливых  тысячелетий.  Даже  река   заметно   сузилась.   И   тут
исследователи впервые услышали звук  -  трубный  звук,  несомненно,  трубило
хоботное животное. Да вот оно: раздвинулись камыши, коричневая громадина  на
коротких ногах, поводя  хоботом,  появилась  ярдах  в  двухстах  от  Машины.
Затрубила. Почуяла присутствие посторонних? Это была самка. Вслед за ней  из
камыша вылезли двое детенышей, величиной с крупных телят.
     - Пожалуй, они встревожены,- сказал Прайс.
     Самка с минуту оглядывала пришельцев, хобот ее  шевелился,  она  нюхала
воздух. Во всяком случае, у животного страха заметно не было.  Исследователи
тоже не чувствовали страха - смотрели.
     Отнюдь противоборства здесь не было, каждый оставался сам по себе. Хотя
и можно встречу оценивать как  символическую.  Животное  повернуло  назад  в
камыши.  Детеныши,  потоптавшись  на  месте,  последовали  за   матерью,   и
семейство, так же внезапно, как появилось, исчезло в зарослях.
     - Во всяком  случае,  нас  предупредили,  что  мир  населен  и  занят,-
засмеялся Девис.
     - Хорошо, хоть это не носороги,- сказал Прайс.- Те кинулись бы  на  нас
без предупреждения.
     - Подумаешь, деликатность,- проворчал Девис и полез в Машину.
     Преодолев глубь эпох на полмиллиона лет, они уже  хотели  возвращаться,
как вдруг в динамике на запястье Прайса запело: три  коротких  сигнала,  три
длинных, три коротких - SOS.
     - Бог мой! - воскликнул Девис.
     Морзянка пела: SOS, SOS...
     - Ущипните меня, Прайс!
     - SOS, SOS, SOS...
     Девис резко затормозил.
     Минуты две исследователи слушали сигнал бедствия. Непостижимо!
     - Однако...-   Прайс   порылся   в   портфеле,   достал    пеленгатор.-
Северо-северо-запад,- отметил вслух.- Пошли?
     Первый выскочил из кабины.
     - Будто бы совсем близко.
     Они поднялись на холм - звук усилился. Спустились в лог.
     Здесь протекал ручей, разросся кустарник.
     Они прошли по ручью метров двести  и  остановились,  пораженные.  Перед
ними был шалаш.
     Самый настоящий шалаш, из ветвей, травы,  дерна.  Дверь,  сделанная  из
пучков хвороста, перевитых волокнистым растением, полуоткрыта,  и  в  шалаше
кто-то был: слышался кашель.
     Секунду Девис и Прайс стояли не шевелясь: откуда шалаш и кто может быть
в нем? Но тут из двери послышалось:
     - Входите, что же вы? Я вас жду.
     Вот как - оказывается, исследователей в тридцати миллионах  лет  от  их
времени ждали!
     Девис и Прайс нерешительно  двинулись  к  шалашу,  нагнувшись  вошли  в
дверь.
     На подстилке из веток - ни стола,  ни  какого-либо  подобия  стульев  в
шалаше не было - в потрепанном донельзя,  продранном  на  локтях  и  коленях
костюме лежал человек, исхудавший, кожа да кости, с седой  бородой,  гривой,
казалось, не знавшими ножниц с сотворения мира.
     Еще более удивительными были его слова:
     - Вас жду, доктор Девис,- подал он руку,- и вас, Прайс,  -  пожал  руку
профессору.- А что знаю ваши имена  -  не  удивляйтесь:  у  меня  абсолютное
знание.
     Исследователи были поражены не менее, чем в ту  минуту,  когда  увидели
шалаш. Кто это мог быть? - вихрем проносились  мысли  у  одного  и  другого.
Только он - единственный человек в такой дали от  двадцать  первого  века  -
путешественник по времени.
     - Да, да,- угадал их мысли Путешественник.- Я и никто другой. Извините,
что не могу предложить вам уютных кресел и кофе. В последнем рассчитываю  на
вас.
     Прайс молча отвинтил колпачок, подал Путешественнику термос.
     Тот  жадно  пригубил,  щеки  заходили  на  его  лице  ходуном,   борода
затряслась.
     Казалось, он был не в силах оторваться от кофе, перевести  дыхание.  Но
он вернул термос с благодарностью, кивнув:
     - Я и так умру,- сказал он.- У меня  только  сорок  минут  для  вас.  С
момента встречи сорок минут,- уточнил он.
     Девис невольно взглянул на часы, было двадцать минут двенадцатого.
     - А потому,- сказал  путешественник,-  я  в  своем  повествовании  буду
краток. Вы ведь ждете рассказа о моем втором путешествии? Записывайте  меня,
снимайте на кинопленку, что вы, правда, уже делаете.- Путешественник  кивнул
на  перстень  профессора:  -  Но  ради  бога   не   перебивайте   меня,   не
останавливайте. Я продумал рассказ и уложусь точно в срок, на детали у  меня
нет времени.
     Странный это был рассказ, и странная была  обстановка.  Девис  и  Прайс
сидели на  земле.  Девис,  подвернув  по-турецки  ноги,  Прайс  полубоком  к
рассказчику. Ветер шелестел в стенах шалаша  жухлыми  листьями,  ворвался  в
дверь, неся запахи  и  звуки  палеогеновой  эпохи.  Мир  для  исследователей
сосредоточился  под  этим  первобытным  сводом  из   трав   и   ветвей.   Но
путешественник  рассказывал  удивительное.  Исследователи   были   захвачены
рассказом, кажется, шли за Путешественником в повествовании и видели все его
глазами.
     - Не буду останавливаться на подробностях: ящеров Юры и Мела вы увидите
сами. Теплые моря Триаса тоже увидите. Искупаетесь в океане Палеозоя.  Всего
этого  я  насмотрелся  вдоволь:  чудовищ,   зверья,   трилобитов,   хотя   и
останавливался урывками. Великое однообразие, я бы сказал,-  миллиарды  лет.
Особенно  Протерозой:  пустыня,  пустыня.  Страшно   было   останавливаться:
подумать только, один на всей  планете.  Одиночество,  знаете,  как  зыбучий
песок: из него не вырвешься, от него не отмахнешься и не уйдешь.  Порой  мне
казалось, что я застыл посреди плоского мира, прилип, как муха к  липучке  -
потерял чувство движения, времени. Казалось, кровь остановилась  в  жилах  и
сердце не бьется, а совершает один бесконечный  и  последний  удар.  Если  я
останавливался, меня оглушала такая звенящая тишина, что в ней,  кажется,  я
не слышал собственных слов, они таяли, расплывались на губах, как воск. Боже
мой, не дай такой тишины и одиночества!
     Я вскакивал  в  седло,  нажимал  рычаг  до  упора.  Мелькали  столетия,
календари, и показания часов свидетельствовали о  смене  исторических  эпох,
смене суток... Если бы не это, я бы подумал, что кругом забвение, смерть.
     Повернуть назад? Сколько раз приходила мне эта мысль. Но  другая  мысль
командовала: вперед, вперед, проскочишь  же  это  мертвое  царство,  впереди
Архей, полтора миллиарда лет, еще и Протерозой не кончился.
     Я готов был биться головой о  Машину,  выпрыгнуть  на  ходу  из  седла.
Сходил с ума. Мне казалось, что Машина испортилась, стала. Я нажимал рычаг и
останавливал Машину. И было одно и то же: белесый горизонт, белесое море. Ни
кустика, ни травинки, вода не плескалась у берегов.
     И все-таки - вперед, заставлял я себя, как одержимый.
     Не буду вас утомлять, эпохами я не выходил  из  Машины.  Жевал  сухари,
доставал из мешка, привязанного к седлу. Когда уже доходил до  крайности  от
изнеможения, тормозил, падал тут же на песок и засыпал  свинцовым  сном  без
сновидений.
     Но вот наконец что-то стало  меняться,  появились  холмы  по  сторонам,
смутные очертания хребта по правую руку. Освещение стало тускнеть. Солнце не
металось огненным росчерком надо мной, его  заволокли  тучи.  Я  понял,  что
передо мной Архей. Но и здесь я остановился не  сразу.  Думал,  что  сумерки
кончатся, новый мир мне  хотелось  увидеть  в  солнце.  Но  тучи,  наоборот,
уплотнились, приняли серый металлический  цвет.  Когда  я  притормаживал,  я
недоумевал, куда делось солнце и почему все-таки светло,-  бесконечное  утро
или бесконечный вечер?
     Наконец я сказал себе: хватит - и остановил Машину.
     Я был по-прежнему на берегу океана,  на  бесконечной  песчаной  полосе,
прилегавшей к воде. Отроги  хребта  чуть  позади  и  справа,  за  спиной,  в
расстоянии мили, скалы и камни, будто оторвавшиеся от хребта и приползшие  к
океану. Скалы были  серыми,  почти  черными,  океан  тернового  цвета,  небо
напоминало латунную сковородку, опрокинутую над головой, оно светилось.
     Выбившиеся из-под шляпы волосы потрескивали, когда же я  снял  шляпу  и
провел по ним рукой, с них посыпались голубоватые искры,  в  пальцах  слегка
кольнуло. Электричество,- догадался я.
     В расселинах скал тоже заметил голубоватое свечение. И  небо  светилось
от электричества.
     .Чувствуя утомление, я отошел от  Машины,  бросил  между  камнями  плед
и'улегся. Дальше, решил, не поеду.
     Тишина стояла по-прежнему бесконечная. Но, успокоившись и придя в себя,
я стал замечать, что тишина неполная. Что-то в ней переливалось,  шелестело,
точно песок под ветром. Может быть, у меня шумит в Голове?  Я  приподнимался
на локте, прислушивался - шелестело,  в  этом  не  было  никакого  сомнения.
Может, в песке роются насекомые, насторожился я, или вода шепчет  у  берегa.
Посмотрел  на  берег,  копнул  песок,  нет,  причина  в  другом.  Шорох  был
неприятный, мертвый. Я встал, поднял плед и пошел  по  берегу,  думая,  что,
может быть, надо сменить место.
     Звук шагов успокаивал. На минуту я отвлекся,  но  продолжал  идти  -  к
скалам: в одном месте они придвинулись к самой воде.
     Поднимусь на скалы, увеличится площадь обзора - огляжу местность.
     В сумерках я, однако,  не  рассчитал.  До  скал  оказалось  не  близко,
наверное, я шел час. Освещение не менялось, и я понял, что смены дня и  ночи
здесь нет. Неужели Земля тогда еще не вращалась? - пришла  в  голову  мысль.
Тут же я отринул ее, как вздорную, заменил другой: облака настолько  плотны,
что солнце не пробивается сквозь них.  А  светло  -  можно  было  бы  читать
газету - от электричества в воздухе.
     Тут я дошел до скал и стал  карабкаться  по  откосу  на  одну  из  них,
показавшуюся доступной для восхождения. Это у меня тоже отняло  около  часа,
но, когда я поднялся на нее, я был вознагражден сполна.
     Впереди по берегу, сколько охватывал глаз,- и позади, когда я оглянулся
со страхом, в бесконечной дали по берегу одна за другой в шахматном  порядке
были расставлены Машины - мои Машины Времени. Тысячи Машин, миллион!
     Не помню, как я сполз со скалы,  может  быть,  спрыгнул?  Может,  хотел
погибнуть? Но единственной мыслью моей было, что я уже погиб. Сошел с ума  -
было бы еще  полбеды.  Меня  поразила  стройность,  математическая  точность
рядов, по которым выстроились Машины.
     Я разом понял, что это не мир морлоков, укравший когдато мою Машину. Не
скупясь, кто-то дал мне взамен одной миллион Машин.
     Но когда я добрался до первой из них  и  хотел  вскочить  в  кабину,  я
ощутил пустоту. Промчался сквозь Машину, подбежал к другой и эту пробежал  с
ходу, хотя позади они стояли по-прежнему.
     Дикий страх охватил меня, ярость. "Зачем? - кричал я.- Кому это нужно?"
Метался, хотя и чувствовал бесполезность этого, от одной  Машины  к  другой.
"Отдайте!"  -  кричал,  осознавая,  что  среди  этого  скопища   есть   моя,
единственная Машина, но мне не найти ее до второго пришествия.
     - Отдайте! Слышите вы? - потрясал я руками, не сомневаясь, что это дело
злых сил.- Зачем вы меня испытываете?
     В ответ тишина и легкий электрический шорох.
     Сколько времени я метался, бросал камнями в призрачные машины?  Сколько
еще и что кричал? Отчаяние, усталость взяли свое,  я  свалился  на  песок  в
беспамятстве.
     Проснулся от боли - руки и ноги свело от неудобной позы.
     Берег был тих и пуст, в полумиле от меня стояла Машина.
     Еще более обезумевший от радости, я бросился к ней, вцепился в станину,
как в постоянный надежный якорь, и  только  тогда  стал  приходить  в  себя.
Неужели это был сон? - мне становилось совестно за  свое  поведение,  крики.
Нет, это не было сном.
     Стыд обжигал меня, я вел себя, как  павиан  в  зоопарке.  Что  обо  мне
подумают те, могущественные, которые - я в этом не сомневался - существуют в
мире Архея? Но зачем они устроили маскарад?...
     Может, вскочить в кабину и дать задний ход? Но это  было  бы  бегством.
Капитулянтством и трусостью. Во мне заговорил  исследователь.  Надо  понять,
что случилось и почему так случилось.
     Ответа на вопрос не было.
     А может быть, ответ ждать рано? Может, должно  пройти  какое-то  время,
прежде, чем ответ будет? Ведь силы вовсе не злые  -  вернули  Машину.  Стоит
остепениться и подождать? Ожидание еще никому не приносило вреда.
     Подкрепившись, я залез на всякий случай в седло и стал ждать.
     Прошли сутки. Но они не прошли для меня даром. Мир, который я наблюдал,
был в движении - океан, скалы, воздух. Вот на  гладь  океана  легло  сияние,
взморщилось и  вдруг  поднялось  вереницей  домов  -  целый  проспект.  Дома
менялись, менялся проспект - то становился улицей средневекового  города,  с
притиснутыми друг  к  другу  домами,  остроконечными  крышами,  то  проспект
раздвигался, давая простор машинам, то мгновенно преображался  в  площадь  -
пустынную, ночную, или же заполненную  людьми.  Кажется,  слышен  был  говор
толпы, шарканье ног.
     Разом видение исчезало, выдвигался какой-то цех, с бесконечно  поднятой
крышей и сигарообразными лежащими в ряд баллонами; то  вдруг  вырастал  лес,
преобразовывался в поле, в пашню.
     В скалах поднимались башни, маяки,  неведомые  столбчатые  конструкции,
уходящие в небо. То вдруг море выплескивалось на сушу, голубело, и  по  нему
шли белые корабли.
     Все происходило под тихий шелест. Словно шел дождь. Но когда  я  снимал
шляпу, волосы мои потрескивали, в пальцах кололо,-  воздух  до  предела  был
насыщен энергией.
     В один из таких моментов я спросил:
     - Что это?
     И получил ответ:
     - Ты видишь жизнь, Путешественник.
     Голос прозвучал рядом. Нет, не голос, не шепот - мысль вошла в  меня  и
прозвучала в мозгу.
     Я почему-то не удивился. Может быть, ждал - вот-вот заговорят со мной.
     Я спросил: - Разве это жизнь?
     - Наша жизнь,- ответили мне.- В человеческом понимании - это преджизнь.
     - Электрическая? - догадался я.
     - Электронная.
     - И эти видения?
     - Не обращай на них внимания. Это от избытка энергии.
     - А миллион машин? - вспомнил я трагическую ночь.
     - Забава. Каждый может делать что хочет.
     - Каждый? Кто же вы?
     - Мы океан, воздух, небо. Мы - все и во всем.
     - Непонятно,- сказал я, действительно ничего не понимая.
     - Мы ждем своего времени,- ответили мне еще более непонятно.-  Наш  мир
угасающий. Мы родились от взрыва вместе со звездами и планетами. С  тех  пор
прошли миллиарды лет. У нас своя  эволюция.  Медленная,  но  постоянная.  Мы
живем  за  счет  космического  излучения,  которое  в  вашем  веке   назовут
реликтовым. Оно сходит на нет. Вместе с ним угасает и наша жизнь.
     - Почему вы все это знаете? Предвидите будущее?
     - У нас абсолютное знание.
     - Для меня это непонятно.
     - Но вернемся немного.  Излучение  угасает.  Мы  должны  погибнуть  или
приспособиться к новой жизни.
     - Какой?
     - Вашей.
     - Органической? - спросил я.
     - Да, той, что вы называете органической.
     - Возможно ли это?
     - Эволюция говорит: да. Мы войдем  в  каждую  вашу  клетку,  в  мозг  и
продолжим существование.
     - Каким образом?
     - Электрическим потенциалом.
     - Да..,- вспомнил я о  биотоках,  об  электрическом  поле,  создаваемом
мозгом.
     И получил пояснение: - В каждой частице мозга мы будем существовать.
     - А абсолютное знание? - вспомнил я.
     - Мы знаем все.
     - Как это - все? - спросил я. И удивился: - А я могу знать все?
     - Человек, ты уже стремишься вперед.
     - Могу?...- настаивал я.
     Последовала пауза.
     И тогда я сказал: - Хочу!
     - Лучше,- последовал ответ,- если у тебя не будет абсолютного знания. У
человечества тоже.
     - Почему?
     - Потому, что вам нужен процесс добывания знания, нужна жизнь.
     - Разве это не одно и то же?
     - Да. Если вам дать абсолютное  знание,  вам  нечего  будет  делать  на
Земле. Незачем жить.
     - Но я хочу! - вернулся я настойчиво к своему.
     - Младенец,- оборвали меня.
     - Не будем говорить о человечестве,- сказал я.- Но хотя  бы  одному  вы
можете дать абсолютное знание?
     - Думаешь, это игрушка?...
     - Дайте!
     - Что ж, возьми!...
     Словно освежающей губкой провели по моему  разгоряченному  лицу,  сняли
пелену с глаз.
     Обновились чувства,  углубилась  память,  горизонт  словно  отпрянул  в
неизмеримую даль.
     Я увидел свою формулу о переходе времени в вакуум. Увидел сверхзвуковые
аэропланы, звездные корабли. Ответ на любой вопрос приходил сам собой, да  и
вопросов у меня не было - только ответы. Знал, когда умрет королева Виктория
и когда придет  к  власти  президент  Франклин  Делано  Рузвельт,  когда  он
подпишет проект "Манхэттен". Знал Хиросиму, атолл  Эниветок,  русское  слово
"спутник" и американское "Шаттл". Но главное и, пожалуй, страшное - страх  я
почувствовал точно,- что ко всему этому я отнесся безразлично, без интереса,
будет - и ладно.
     - Вот так во всем,- донеслись до меня слова,- мы перебираем знания, как
монах четки,- все для нас застыло, замерло, все в одной форме.  Но  мы  ждем
новой жизни, чтобы вместе с ней начать все заново. Каждая  эпоха  оставит  в
копилке Земли свое: Палеозой - нефть, Мезозой -  уголь,  Кайнозой  -  теплую
кровь, мы оставим мысль.
     Я между тем видел свою дорогу  назад  и  крушение  Машины,техника  ведь
изнашивается. Свою остановку здесь, в олигоцене, и этот шалаш  и  знал,  что
буду умирать в шалаше. И вы придете, доктор  Дэвис  и  профессор  Прайс,  за
сорок минут до моей кончины. И вот я умираю, и абсолютное знание не  поможет
мне, и не нужно мне. И вам тоже не нужно,  к  примеру,  вам,  доктор  Дэвис,
зачем вам знать, что вы умрете... в 2079 году?
     Дэвис содрогнулся, глянул на Путешественника - не сходит ли он с ума.
     - И человечеству тоже,- продолжал  Путешественник.-  Зачем  ему  знать,
какие оно пройдет катастрофы Армагеддоны и эпидемии?..
     Дэвис поглядел на  часы.  Было  без  четверти  двенадцать.  Его  утомил
рассказ и испугал, а если говорить чистосердечно, то он думал:  к  чему  эта
поездка, зачем Машина?
     - Может быть, вам что-нибудь нужно? - спросил профессор Прайс.
     - Нет, ничего,- ответил умирающий.- Все тлен и прах.
     От этих слов стало зябко и Прайсу, и Дэвису.
     Наступило молчание.
     - Как вы сумели просигналить SOS? - спросил Прайс у Путешественника.
     - Абсолютное знание,- ответил Путешественник.-  Из  останков  Машины  я
взял несколько проводков, сконструировал передатчик. Да вот он.- Он  нашарил
под изголовьем причудливо переплетенную проволочку, показал исследователям.-
Энергией послужило атмосферное электричество.
     Говорить  было  не  о  чем.  Стрелка  упрямо  двигалась  к  двенадцати.
Путешественник закрыл глаза, дыхание его стало прерывистым.
     Каждый вздох мог оказаться последним.
     Дэвис, ощущая в себе внутренний холод, спросил: - 2079 год - это шутка?
     - А мой год? - тоже с внутренней дрожью, перебивая Дэвиса, задал вопрос
Прайс.
     - Вот  видите...-  не  открывая  глаз,  Путешественник  сделал  попытку
улыбнуться. Пз-за слабости это ему не удавалось.- Не ездите в Архей.
     И последними его словами было: - Абсолютное знание вам не нужно...
--------------------------------------------------------------------
"Книжная полка", http://www.rusf.ru/books/: 16.02.2004 13:53
Книго
[X]