Книго
Владимир Григорьев. 
                               Реконструкция
   -----------------------------------------------------------------------
   Авт.сб. "Рог изобилия" ("Библиотека советской фантастики").
   OCR  spellcheck by HarryFan, 19 September 2000
   -----------------------------------------------------------------------
   Магистраль  проспекта  была  слишком  длинной.  Слишком.  В  этом   вся
загвоздка. Реконструкция однажды  охватила  ее  исток  и  лет  эдак  через
пятнадцать с бульдозерами, экскаваторами, бетономешалками, тракторами,  со
всей рабочей силой  доплывала  до  окончания  магистрали.  Но  технический
прогресс, который все годы, естественно,  отнюдь  не  топтался  на  месте,
решительно требовал новой реконструкции, а консерваторов нет, и  -  ах!  -
все начиналось сызнова.
   Потому  все  транспортные  средства,   для   сквозного   полета   коих,
собственно, и назначался проспект, годами чадили тут  на  аварийном  ходу,
смоговали,  а  шоферня,  простая  и   таксомоторная,   грозилась   кулаком
электронные бетономешалкам, шептала таинственные газетные  слова:  "Лучшее
враг хорошего!"
   Прораб Васькин, пришедший трудиться на магистраль  трудным  подростком,
завершал   третий   период   начальником   участка,   обладал    подшивкой
благодарностей и вел за собой третье поколение строителей  аллеи,  молодых
вихрастых Васькиных. Был и он лихим-молодым, строил, пел-говорил:
   - Эх, отгрохаем реконструкцию, ну заживем!
   Теперь, на седьмом десятке, только покряхтывал, озираясь на  редкостные
красоты проезжей части. Знал сердцем, спиной, суставами чуял - сзади новая
реконструкция знак дает, зреет в чертежах, чтоб зачеркнуть  содеянное  им,
Васькиным, и его потомственным пополнением.
   Значит, снова бетон  взрывчаткой  глушить,  плазмой  канализацию  сечь.
Знал, но обиды не чувствовал, потому как знал и другое - незаменим!
   Не родился на свете тот, кто лучше старого Васькина трижды штурмовщиной
взятую магистраль наизусть понимал: где что в точности  крушить,  чтоб  не
вышло  рокового  срама  в  новой  реконструкции.  Всю  путаницу  подземной
коммуникации настырный старик в голове держал. Оттого голову высоко и нес,
пенсии не боялся, над начальством чуть что, шутки позволял шутить, о  чем,
захмелев на фамильных торжествах, хвастал перед династией.
   - Приходит, - говорю, - Гришка Романтиков, главный спец по канализации,
плохого  не  скажу,  в  канализации  академик,  правду  этого  дела  круто
закрутил. "Здесь, -  говорит,  -  подрывать,  патронов  не  жалеть!"  -  с
электронным мозгом совет держал и пальцы в план тычет.
   Ну, думаю, гусь со станком мозговал, а живым стариком побрезговал.  Ну,
ну! "Рвану, - говорю, - аж в ухе лопнет, только не надо бы..."
   - Что такое? - гусь удивляется. - Канализации тут никакой.
   - Эх, - отвечаю, - не вся в канализации еще жизнь, другие отрасли  тоже
план перевыполняют. - Загадками, значит, говорю.
   А инженер умней всех, ухом не ведет. Только бьем шурф бригадой,  глядь,
кабелюка высоковольтная, живая гудит, тронешь - всем напряжением бьет.
   Романтиков, понятно, хулиганит, на меня валит. Крою:
   - Упреждал?! Упреждал! У тебя свой план, электронный, шелковый, у  меня
свой, тут весь! - и в лоб себе стучу, в грудь, где душа.
   Радий Васькин, средний внук с атомным имечком, внимал деду почтительно,
однако без того восхищения в складках лица, на  которое  претендовал  дед,
выкладывая  свои  шальные  истории.  Абсолютное  же  большинство   родичей
выказывало прямой восторг перед хваткой стального, цельнотянутого папаши.
   - Золотые руки и голова золотая!
   - Пожелает, на нет проспект сведет!
   - Куда лахудре Романтикову до бати. Художник!
   Радий, спортивный  малый,  весь  как  из  гантелей  скрученный,  лукаво
помалкивал, мял ладонью молодую бычью шею и усмехался в адрес  сокровенных
и, видимо, не лишенных спортивного сарказма мыслей.
   - Чего зенки маскируешь?  Аль  доверия  старой  гвардии  нет?  -  пытал
хмельной дед крепкого своего внучонка. - Вынай, что в душе скопил,  кворум
тут свой. Гляжу,  Родька,  глаз  да  глаз  за  тобой  треба.  Бедовый  ты,
интегральный. По-министерски мечтаешь лететь. Вон Романтиков мечтал, ан по
уши в канализации позорной. Да есть, есть на тебя глазок, дедов,  луженый,
без очков на аршин в землю зрит, азбукой да цифирью  не  порчен.  Уследит,
коли с прямой тропы в панталык вдаришь!
   Радий скалил жемчужную нить зубов, оборачивал все в застольный тост, не
мигая встречал ястребиный взгляд дедушки,  но  забрало  держал  на  замке.
Выдержанного мужика вынянчил природный педагог прораб Васькин.
   И неспроста, надо сказать, прораб в колокола костями гремел. За версту,
старый хрыч, непорядок  чуял  -  подвох  или  дерзновенность.  С  курсовых
проектов внучок думку одну в себе тайно культивировал,  такую,  что  ни  в
какие ворота. С невероятным размахом, немыслимой  деловитостью,  с  нашим,
государственным подходом. И комсомольской курсовой организацией  полностью
поддержан был.
   Понятно, в реконструкции идея сия состояла, ибо, когда еще  Радия  всем
кланом в институт определяли,  всем  кланом  постановили  -  по  окончании
возводить Радию проспект с остальными Васькиными, и никаких!
   Ночами студент с комсомольцами над идеей корпел.  На  минуту  оторвется
штангу толкнуть, раунд с друзьями-полутяжами побоксирует, и опять за свое.
И такое количество иксов с игреками увязал, что протяни их бисерный ряд по
экватору, так вся экзотическая параллель украсилась бы выражениями  высшей
математики. А корней квадратных и  в  энной  степени  насажал!  -  каждому
гражданину страны по штуке досталось бы при верном распределении.
   Супергабаритная, на мощных козловых кранах, на  атомном  полураспаде  -
что твоя пирамида Хеопса на атомном ходу! -  на  меньшее  бескомпромиссная
фантазия потомственного  строителя  Радия  Васькина  не  шла.  Оправдалась
родительская интуиция, склепал сынок судьбу  с  глобальной  тайной  атома,
вычертил в деталях научно-фантастический агрегат, чтоб ветром летел он над
проспектом, броневой грудью отжившее разрушал, а позади свежую  магистраль
отливал, на уровне мировых стандартов и выше их. Чтоб в  одночасье  блеск,
современность, порядок на проспекте учреждать, с кафельными  подземельями,
в тополином  цвету,  односторонними  треками,  питьевыми  автоколонками  и
кафетериями "Дружба" а-ля рюсс. Комфорт и фарватер. Блиц!
   И как однажды спозаранку на стройку с  дипломом  в  руках  явился,  всю
комсомольско-молодежную  бригаду  цифрами  и   фактами,   идеей   охватил.
Обаятелен,  обаятелен,  чертяка  Родька,   средний   внук,   из   гантелей
скрученный. Недаром девки по нем как одна сохли. Кудрями  только  тряхнет,
руку поднимет, слова спрашивая,  и  так  убедительно  скажет,  как  только
прирожденный общественник сказать может. И все единогласно!
   Но на стороне, вне коллектива словами не сорил.
   - Дискуссии нам ни к чему, - охлаждал он  горячие  головы,  которым  не
терпелось тиснуть публикацию в прессе. И с  академическим  спокойствием  в
рамках коллектива завершал агрегат в металле, который, как известно, легко
держит тонные  нагрузки  на  сжатие  и  растяжение,  но  может  лопнуть  и
проржаветь от одного неосторожного газетного слова.
   Оттого Радий и на фамильных торжествах выбирал  выражения.  Династия-то
его всей командой на старой реконструкции играла, а он на новую, ту самую,
что старик прораб суставом чуял, распределиться успел. Отрезанный ломоть!
   ...День, когда агрегату Радия Васькина назначили первую пробу,  выдался
обычный,  сияющий.  Роскошное,  мировых  стандартов  светило  пылало   над
страной, проспектом, стройкой его и плакатом "Сдадим через  два  года,  на
два месяца раньше срока!" с одной стороны, с другой -  "Минута  простоя  -
миллионы на ветер!". Под сенью плаката  и  укрылась  на  утренний  перекур
показательная бригада прораба Васькина, кроме тех, кто делился  опытом  со
смежниками или имел на руках законный бюллетень. Все,  как  один,  вовремя
отметили друг друга в табельном автомате и перекуривали теперь в состоянии
бодрости, подъема, разливали по стаканам нарзан.
   - Разнарядка, значит, такая,  -  оповещал  прораб,  хозяйским  взглядом
измеряя ласковую даль. - Сорок самосвалов грунта плановых  да  сверх  того
сорок фонарных столбов корчевать, да три...
   - На  перевыполнение!  -  прозвенел  кто-то  бойкий  из  самой  густоты
плакатной теневы.
   - А-а?.. - очнулся старик. Голова его еще  не  вполне  освободилась  от
гула вчерашнего фамильного торжества, и мысли тоже  гуляли  там.  Зазнайка
Радька извел его душу, от рук отбился. "Глазищами зырк-зырк, ухмыляется, и
точка. Ни о чем. Камень  за  пазухой  отрастил,  ясно.  Пора  крутые  меры
принимать, поздно будет", - размышлял прораб и прислушивался.
   Чистейший, дистиллированный  звук  трепетал  над  проспектом,  будто  в
далеком изначалье  аллей,  у  горизонта  вызванивал  юным  альтом  сводный
пионерский отряд. Столь сольный звук отродясь  не  беспокоил  прокопченную
атмосферу владений предводителя  Васькиных.  Знал  толк  в  голосах  аллеи
художник дела, прораб, принимал их всерьез, симфонически:  стосильный  рев
бульдозера, плач пилы  по  металлу,  вздохи  плазменного  резака.  Детским
интонациям места здесь не было.
   Между тем пение сменило октаву, раскатисто перевалило на басы, и  будто
уже  не  мирный  хор  мальчиков,  а  многотысячный  стадион  бешено  рыдал
ведерными глотками мужиков в соку, требуя законного гола.
   Родник оглушительной волны не стоял, но маршем двигался к стройплощадке
в хорошем темпе. Рационализаторы высыпали из-под плаката, пожирая взглядом
аллею. По команде все заткнули уши, и вовремя. Из-за поворота, из-за  спин
высотных гостиниц "Интурист" вывалилась туча, накрывшая  проспект  во  всю
ширину, цех на козловых кранах, на ажурном  сплетении  ферм  -  в  кипении
едкого дыма, в зарницах внутреннего огня,  в  штормовом  вое,  будто  сама
Братская ГЭС, обезумевшая от напора вод, сорвалась  с  мест  и  объявилась
тут. Десятки механических десниц простирались  из  пылающих  стекол  цеха,
раздирали грунт перед гигантом, жонглировали, вмиг  выдергивали  столбы  и
лихо швыряли их по одному  ракурсу  в  поднебесье,  за  пределы  городской
черты.
   А поверх чада, поверх крайних стрингеров, в  хрустальном  дупле  держал
руки на штурвале  едва  видный  человек  -  все  тут  же  опознали  его  -
отрезанный ломоть Радий Васькин, и аж приплясывал, будто горели подошвы  у
него. Хорошо ему было под хрусталем!
   Промчался комсомольско-молодежный агрегат над бригадой, порхнул, дернул
клешней очередной столб и пустил по загородной траектории. А  потом  взвыл
пуще прежнего и спуртом рванул к  горизонту,  оставляя  за  собой  готовые
кафетерии, английской стрижки газоны, парадную шеренгу  цветущих  тополей,
лишь  иногда  по  ошибке  всаживая  вместо  стройного  дерева   элегантный
нейлоновый светофор.
   Наконец люди зашевелились, осторожно огляделись окрест, видения и  след
простыл. А вместо сиял, слепил цветами  радуги  отшлифованный  проспект  с
пластиковыми  треками   для   автомобилей,   с   самоходными   пешеходными
тропинками,  под  шапкой  тополиной  листвы,  с  купальными  бассейнами  и
какими-то неизвестными сооружениями вроде гигантских кофеварок,  и  чья-то
козочка, откуда ни  возьмись,  уже  щипала  запретную  сладостную  травку.
Праздник, который всегда с тобой!
   Аромат  кондиционного  сена  и  естественных  цветов   щекотал   легкие
затаивших дыхание людей. Все молчали.
   Боком выбрался дед Васькин вперед, горестно махнул  рукой.  Колени  его
ходили, на щеке сияла слеза.
   - Не усмотрел, - простонал он. - Не уследил за внучонком. Зрение уж  не
то, что было, на аршин в землю. Конец, значит, вахте.
   Нет, не таких слабых, пропащих слов ждал от  него  народ.  Надежды  все
ждали  от  предводителя,  как  матросы  от  капитана  в  шторм.  И  старик
почувствовал общий взгляд - сейчас или никогда! Последним напряжением воли
на сотни вольт, аж заскрипело волокно костенеющих членов, унял  он  биение
колен, на которых никогда не стоял, согнал пелену с  глаз  долой,  глотнул
живительного воздуха, бросил пятерню вперед  и,  как  в  прежние  времена,
отрубил:
   - По места-ам!
Книго
[X]