Книго
                         Валерий Дмитриевич ГУБИН
                                 ПАМЯТНИК
                          Фантастический рассказ
     - Опять  мой  агрегат  барахлит,  -  Спиридонов в  сердцах стукнул по
ящику.  Тот  задребезжал,  выпустил струю пара,  и  еще  одна капля черной
жидкости упала в кружку.  Кофеварка была гордостью Спиридонова. Он собирал
ее из железного лома целый год,  после того как нашел дерево, чьи зерна по
виду были очень похожи на кофе.  И по запаху тоже. Но работала она плохо -
редкий  день   удавалось  сварить  достаточное  количество.   Трудно  было
отрегулировать  подачу  пара,   часто  он   выходил  совсем  не  туда,   в
какую-нибудь новую трещину.
     - Ты  все  же  постарайся  отладить,  -  сказал  наблюдавший  за  его
манипуляциями Калнынь,  -  такой день,  а  мы  без кофе.  Как-то ведь надо
отметить, не липучку же снова глотать.
     Уже  много лет  назад они научились выделять из  растения с  толстыми
мясистыми стеблями,  похожего на столетник, сладкий тягучий сок. Но сейчас
хотелось именно кофе -  крепкого, густого, после которого колотится сердце
и чувствуется, что жизнь продолжается.
     Сегодня исполняется ровно тридцать лет со дня их неудачной посадки, в
результате  которой  ракета  превратилась  в  груду  лома,  а  они,  чудом
спасшиеся,  -  в  пожизненных пленников этой затерянной в глубинах космоса
планеты.  Тридцать лет,  в течение которых быстро таяла надежда на помощь,
на то, что кто-нибудь в этом столетии снова сюда заглянет.
     Планета оказалась необычайно привлекательной.  Мягкий  ровный климат,
полное отсутствие крупных хищников, множество съедобных плодов и растений.
Из  обломков ракеты соорудили четыре хижины,  сносную мебель,  даже легкие
металлические копья для  охоты.  Уцелел,  правда,  один бластер с  большим
количеством зарядов к  нему,  но  им  никогда не пользовались,  берегли на
всякий случай.
     За   несколько   первых   лет   они   обследовали  -   километров  на
сорок-пятьдесят -  всю  территорию вокруг.  На  востоке  лежал  бескрайний
океан,  на западе - труднопроходимый лес. А на юг и север тянулась равнина
с  редкими перелесками,  прозрачными речками и небольшими возвышенностями.
Здесь и стоял их лагерь,  здесь они охотились,  путешествовали, здесь же -
недалеко от лагеря -  первые три года рыли огромную, в виде креста, канаву
- опознавательный знак их стоянки, который можно было заметить с высоты.
     Вначале,  теплыми  вечерами,  собирались вместе,  говорили  о  Земле,
вспоминали друзей и  родственников,  потом,  когда темнело,  рассматривали
крупные,   незнакомые  звезды.   И  казалось,  что  положение  не  так  уж
безнадежно,  что они рано или поздно вырвутся отсюда и вернутся домой.  Но
потом,  ночью,  они стонали во  сне,  плакали,  даже вскакивали в  ужасе и
бежали друг к другу,  ища утешения и поддержки.  Однако,  чем дальше,  тем
реже случались подобные взрывы, прошлое отодвигалось, затягивалось туманом
времени, былые надежды и страхи все более представлялись им смешными, и со
временем они  свыклись с  тем,  что  вся  их  жизнь,  большая часть жизни,
пройдет здесь и здесь же окончится,  под вечно голубым небом, среди бурной
растительности этой мягкой плодородной земли. Канаву почти засыпало, и она
заросла так, что, даже стоя рядом, с трудом можно было разглядеть следы их
титанической работы.
     Все  свободные от  добывания пищи  часы  они  отдавали любимому делу:
Спиридонов писал  очередной философский трактат,  Калнынь и  Павлов часами
ожесточенно спорили над  шахматной доской,  создавая математический аналог
"эвристического шахматного анализатора",  а Кирабаев ничего не хотел знать
кроме поэзии,  и  его  стихи -  удивительный синтез средневековой арабской
лирики и европейского символизма - вызывали неизменное восхищение.
     Так  прошло  десять  лет,   потом  еще  десять,   появились  болезни,
накапливалась усталость.  И  интерес к  прежней работе начал падать.  Они,
наконец, пришли к мысли, что все их творчество - лишь попытка искусственно
продлить прошлую  жизнь,  попытка  вымученная и  нелепая на  этой  далекой
планете.  Нужен был новый смысл,  который помог бы им просто и естественно
жить  здесь,  и  друзья  стали  пристальнее  всматриваться в  то,  что  их
окружало,  -  деревья,  растения - вслушиваться в шум ветра и голоса птиц.
Они,  сами того не сознавая,  пытались обнаружить следы того,  что здешняя
природа не  просто терпит их,  но  что она их  приняла,  и  они постепенно
становятся необходимой частью ее существования.
     И  вот  однажды появилось эхо.  Спиридонов,  обжегшись паром,  громко
вскрикнул,  и через несколько секунд этот крик прозвучал снова - сначала с
одной стороны поляны,  потом с  другой,  уже  глуше.  Друзья переглянулись
удивленно и  замерли.  Через минуту крик опять повторился,  только уже  не
такой пронзительный и раздраженный, скорее даже уже не крик, а звук трубы,
его воспроизводящий,  -  мелодичный и яркий.  Он снова прозвучал еще через
минуту,  затем еще и еще,  и каждый раз все дольше и все музыкальнее.  Они
начали петь, кричать, стучать палками по железу и были буквально затоплены
какофонией звуков, которые эхо возвращало к ним со всех сторон. Потом этот
шум как-то  упорядочился и  стал походить на музыку,  словно кто-то собрал
все  звуки,  обработал,  пригладил  и  попытался  найти  в  них  гармонию,
насколько это было возможно.
     - Вы слышите,  она учится разговаривать,  - уверял Калнынь, - природа
ведь - большой ребенок. До нас ей говорить было не с кем, и она молчала. А
теперь пытается и подражает.
     Иногда среди ночи их будил голос, громко распевающий песню, - слов не
уловить,  мелодия немного странная,  -  но  голос,  если  вслушаться,  был
кирабаевский,  его интонации,  Кирабаев часто напевал за работой.  Так они
лежали 10 -  15 минут без сна, потом кто-нибудь не выдерживал, высовывался
из хижины и кричал:
     - Прекратить!
     - Прекратить,  прекратить, прекратить... - сразу обрадованно трещало,
булькало, свистело со всех сторон, и тотчас складывалась мелодия со словом
"прекратить". Под нее они и засыпали.
     Потом что-то  случилось с  атмосферой.  Временами вся ее  толща вдруг
становилась мощным  увеличительным стеклом,  и  они  видели то,  что  было
скрыто  далеко  за   горизонтом.   Прямо   перед  лагерем  возникал  океан
необыкновенной синей воды  или  вставал густой непроглядный лес  с  такими
высокими деревьями, что приходилось запрокидывать голову. А иногда картины
совсем непонятные - заснеженные скалы, пустыня с огромными барханами.
     - И  стало  видно  далеко-далеко,   во  все  концы  света,  -  обычно
комментировал каждое новое явление Спиридонов,  содрогаясь в  душе от этих
странных видений.
     Однажды  они  услышали  грозный  ракетный  рев,  выскочили и  увидели
корабль,  идущий на посадку,  потом раздался взрыв, оторвался искореженный
стабилизатор,   сам  корабль  вновь  подбросило  вверх,   и  он  исчез  за
горизонтом.   Все  это  происходило  в   десяти  метрах  от  них,   но  не
чувствовалось ни ударной волны, ни опаляющего жара.
     - Это  она  нам показывает нашу катастрофу,  -  догадался Калнынь.  -
Что-то на поверхности взорвалось от пламени двигателей.
     - Видимо,   так,   -  согласился  Спиридонов,  -  интересно  было  бы
посмотреть на это место.
     Еще  несколько раз  они видели себя -  как копают канаву,  как ставят
свои  хижины,  как  Павлов  собирает из  ракетного хлама  свою  знаменитую
"платформу-велосипед",   на   которой  они   совершали  путешествия,   или
конструирует  солнечные  батареи  к  кофеварке.  Павлова  показывали  чаще
других,  видимо,  он  сильно  интересовал своими  произведениями.  Он  был
замечательным механиком,  способным из  ничего  создать полезную вещь.  Но
иногда они могли часами наблюдать,  как Павлов, огромный, в десяток метров
высотой,  задумчиво сидит  на  пне,  а  глаза у  него  грустные -  вот-вот
заплачет.
     - Не было этого,  -  горячился в таких случаях оригинал,  - не было у
меня никогда такого печального лица. Фантазируют, искажают реальность!
     И вот однажды,  несколько месяцев назад,  они услышали далекий мощный
гул, доносившийся с запада из-за леса.
     - Ракета, - вскочил Павлов, - это же корабль идет на посадку!
     - Брось,  -  махнул рукой Калнынь, - опять наша хозяйка балуется. Это
же наш корабль. Двигатели наши - я слышу.
     - А вдруг это все-таки настоящий?
     - Я рассчитал,  -  повернулся к нему Кирабаев,  -  что теоретически в
этот сектор корабль может зайти раз в двести лет.
     - А я все-таки пойду.
     - Куда?  Если это не  фокусы нашей благодетельницы,  то  до источника
звука километров сто, не меньше.
     - Ну и что! За две недели обернусь.
     - Сходи,  проветрись, - разрешил Спиридонов, - только помни, что тебе
не сорок, и даже не пятьдесят лет. Мы будем волноваться.
     Уже много лет никто из них не отходил далеко от лагеря - силы не те -
и  только Павлов время от  времени все  еще  совершал походы,  будто искал
что-то,  иногда пропадая на  два-три дня.  Возвращался усталый,  с  черным
лицом и никогда ничего не рассказывал.
     Павлов ушел,  взяв с собой бластер и все заряды. Друзья смотрели, как
он идет,  опираясь на палку,  старый и совсем седой,  долго смотрели, пока
его маленькая фигурка не скрылась за холмом.
     Как  только  стемнело,  они  разожгли  огромный  костер  и  всю  ночь
поддерживали его,  молча сидели, глядя в огонь, и каждый думал: а что если
и  правда это настоящий корабль,  и  их жизнь второй раз круто повернется?
Никакой радости по этому поводу они не испытывали, скорее тревога начинала
понемногу просыпаться в  их  душах.  Что им  делать на Земле -  они теперь
музейные экспонаты,  которых  будут  показывать экскурсантам:  "Космонавты
прошлого века!  Живая легенда!" Их друзья -  кто живы -  наверное, большие
начальники.  Их девушки уже вышли на пенсию.  А  рев и  грохот городов?  А
прокопченная насквозь атмосфера?
     Утром они увидели огромного,  до  небес,  Павлова.  Он  шел медленно,
тяжело дыша, приближаясь к встающему на горизонте лесу.
     - Толя, держись! Мы тебя видим! - закричал Спиридонов.
     - Толя,  толя,  толя,  толя,  -  запело все вокруг, засвистел ветер в
кустарнике и засуетились потревоженные птицы.  Образ помутнел,  съежился и
медленно растаял.
     Через неделю они  снова услышали грохот -  сильные глухие взрывы один
за другим в течение нескольких часов доносились с той же стороны.
     - Это  наш  корабль взрывается,  мы  еще много раз будем это слышать.
Нашей малышке понравился звук,  вот она и развлекается и нас развлекает, -
объяснил Калнынь,  но друзья видели по его лицу, что он сам не очень в это
верит.
     Наступил  юбилейный  день.   Аппарат  удалось  наконец  наладить,  но
Спиридонов никак  не  мог  отделаться от  вяжущего  чувства  беспокойства.
Что-то произошло в их мире, что-то изменилось, а он не мог понять - что.
     Все собрались за столом.  Кирабаев взял кружку с дымящимся напитком и
попросил слова:
     - Сегодяшний день,  - сказал он, - похож на все другие, так же как он
будет похож и на те, которые нам осталось прожить. Но все же мы должны его
отметить.  Тридцать лет  -  внушительная дата.  Мы  прожили их  в  мире  и
согласии,  не потеряв себя и своего разума.  Сегодня с нами нет Павлова, и
это  омрачает наш  праздник,  но  будем надеяться,  что  с  ним  ничего не
случилось,  и он обязательно вернется.  Скоро мы уйдем навсегда,  и обычно
люди,  подходя к этой черте, думают о том, что останется после них. Но нам
некому оставлять,  некому передать ни  мысли,  ни  рукописи.  Однако мы не
исчезнем бесследно -  наши  образы,  слова  и  дела  запечатлелись в  этой
природе, и мы будем еще долго, а может быть всегда, присутствовать во всем
окружающем.  Ведь мы дали этому миру объективное существование. Без нас он
бы  остался неуслышанным,  неувиденным,  непочувствованным.  Без  нас  вся
видимая и невидимая жизнь сотни миллионов лет оставалась бы тенью и в этой
тьме небытия двигалась к своему неизвестному концу. А мы ее разбудили.
     "Как он постарел,  -  думал Спиридонов,  глядя на Кирабаева,  -  весь
высох  и  сильно  сгорбился.   Только  глаза  остались  такие  же,  как  в
молодости". Наконец он понял, что его тревожило: тишина, абсолютная тишина
уже  который  день.  Никто  не  поет,  не  передразнивает  их,  не  звенит
колокольчиками,  не имитирует храпа Калныня.  Все замерло, будто в испуге.
"Неужели что-то случилось с Павловым?"
     Тут до них опять долетели звуки,  только совсем другие,  отрывистые и
резкие - три или четыре громких хлопка, потом еще и еще.
     - А  знаете,  -  неуверенно начал  Кирабаев,  -  это  очень похоже на
бластер, если бить с нескольких шагов в камень, в скалу.
     - Но ведь он ушел так далеко?
     - Что здесь далеко или близко?  Может,  наша малышка хочет,  чтобы мы
услышали?
     Снова донеслись выстрелы. Они встали и молча начали собираться.
     - Ты останешься,  -  кивнул Спиридонов Калныню,  - с твоими ногами мы
далеко не уйдем.
     - Не  преувеличивай,  -  поморщился тот,  -  до  леса  мы  доедем  на
платформе. И потом последнее время мне значительно лучше.
     Они  взяли  с  собой  немного  провизии  и  копья.   Калнынь,  как  и
предполагал Спиридонов, сразу выдохся, и они крутили педали вдвоем, но все
равно продвигались довольно быстро.  Отдыхая каждые полчаса,  они  тем  не
менее преодолели за день приличное расстояние. Часто приходилось слезать и
переносить велосипед через ручьи или тащить его по  рыхлой земле.  Вечером
они свалились там, где стояли, и мигом уснули.
     Проснулись рано  и,  ежась  от  утренней прохлады,  двинулись дальше.
Спиридонов все  время  спрашивал Кирабаева,  не  сбились ли  они,  и  тот,
сверяясь с компасом, успокаивал:
     - Идем точно туда, где я засек звук.
     Второй день перевалил за  половину,  когда они  достигли опушки леса,
обливаясь потом от жары и падая от усталости.  Целый час неподвижно лежали
в  тени.  Лес страшил их своей огромностью и темнотой,  но когда двинулись
вглубь,  оказалось,  что в лесу прохладно и довольно светло. Шли медленно,
обходя огромные деревья, перебираясь через завалы.
     - Вы  обратили внимание?  Здесь  совсем  не  слышно  птиц,  -  сказал
Калнынь. - Видимо, они в лесу не живут, что-то их пугает.
     - Ладно тебе,  -  оборвал Спиридонов,  -  не нагнетай. Скоро вечер, и
птицы спать укладываются. А вообще шестой день никого и ничего не слышно.
     - А ведь верно. Как я сразу не понял.
     Им,  привыкшим к широким пространствам, и в самом деле было в лесу не
по себе - тишина какая-то настороженная, и густой мох совершенно заглушает
шаги.
     Начало быстро темнеть.  Они  остановились и  стали устраивать ночлег.
Легли уже в  полной темноте,  и Спиридонов слышал,  как Калнынь потихоньку
стонет и трет ноги.  "Все-таки надо было оставить его дома", - подумал он,
проваливаясь в сон.
     Снилось  ему,  что  он  идет  по  этому  же  лесу  и  разговаривает с
деревьями, травами, окликает пробегающих животных. А они молчат, почему-то
молчат на этот раз, словно что-то случилось.
     Он  проснулся,  когда еще едва светало,  и  долго лежал,  не  решаясь
будить измотанных товарищей.  Потом,  повернув голову, увидел, что Калнынь
тоже не спит и смотрит на него.
     - Ты что? - спросил он шепотом.
     - Мне странный сон приснился, - ответил тот. - Я, еще совсем молодой,
- то ли курсант, то ли сразу после выпуска - иду со своей девушкой, уже не
помню,  как ее зовут. Мы сворачиваем с Литейного на Невский. Кругом народ,
шум,  толкотня,  а  я  иду,  держа ее за руку,  и  мы все время смеемся от
счастья.  Народу все больше,  давят со всех сторон,  невозможно пройти.  Я
предлагаю ей  взлететь,  мы  взлетаем и  летим над  толпой.  И  смешно,  и
страшно,  но никто на нас не смотрит. Хотим взлететь еще выше, но нельзя -
везде над головой провода,  сплошная сеть проводов.  И  тогда мы влетаем в
раскрытое окно, я вижу, что это моя комната, а на стуле - походный костюм,
и вещи собраны, и с тоской понимаю, что завтра старт.
     - Грустный сон,  -  вздохнул Спиридонов, - я никогда не говорил тебе,
но почти все мои сны за тридцать лет - только о том времени, до полета. До
последнего полета.
     - Это понятно. Там мы были молодыми.
     Спиридонов полежал еще немного,  потом набрал воздуха и рявкнул,  что
было мочи:
     - Штурман Кирабаев!
     - Слушаю, - отозвался сзади глухой сонный голос.
     - Доложите обстановку.
     Кирабаев заворочался, оглядываясь, потом четко отрапортовал:
     - Командир!  Прямо  по  курсу  и  вокруг  глухой  лес.  Небо  чистое,
температура около двадцати по Цельсию.
     - Просматривается ли цель?
     - Нет еще. Но есть надежда, что идем правильно.
     Они снова упрямо шли на запад.  Калнынь отстал и тащился сзади,  тихо
ругаясь сквозь зубы и  проклиная бродягу Павлова.  Лес  начал редеть,  они
обрадовались,  прибавили шагу  и  еще  через  час  ходьбы  увидели  сквозь
частокол деревьев огромную поляну впереди.  Что-то  на  этой  поляне было,
что-то очень необычное, огромное, ни на что не похожее.
     - Ты видишь?
     Кирабаев кивнул и, обернувшись к Калныню, взволнованно крикнул:
     - Давай быстрей!
     Последние двадцать метров они почти бежали.
     "Почему  мы   так  спешим?"   -   подумал  Спиридонов,   с   тревогой
прислушиваясь к бешено стучащему сердцу.
     Они вырвались из леса и, пробежав еще немного вперед, остановились.
     Посреди поляны на высоком постаменте высился огромный памятник, целая
скульптурная группа - четыре человека в костюмах космонавтов стояли, обняв
друг друга за плечи.
     - Да ведь это мы, только молодые, - ахнул подошедший сзади Калнынь. -
Это нам памятник. Значит, нас нашли?
     - Не нас,  планету нашли.  И  обломки ракеты.  Где-то здесь произошел
первый взрыв.
     - А что там написано по цоколю?
     Подошли ближе, и Кирабаев, щурясь от бьющего в лицо солнца, прочел их
фамилии и тут же наткнулся на Павлова.  Тот лежал мертвый в густой высокой
траве у самого постамента, зажав в руке бластер.
     - Он вышел к  этому месту три дня назад и  хотел уничтожить памятник.
Видите, левый угол сильно оплавлен. Истратил все заряды и упал. Сердце.
     - Зачем он это делал?
     Потом  они  своими  копьями долго  и  неумело рыли  могилу  и,  отдав
последние почести,  двинулись назад. Как-то тягостно и неуютно было стоять
рядом с собственным памятником.
     Шли,  все время оглядываясь на самих себя -  юных, сильных, красивых.
Им было грустно. Только теперь они поняли, что лишь последние пять лет они
были  настоящими  посланцами Земли,  подлинными космическими разведчиками.
Они добились того,  что эта природа заметила их,  приняла и  полюбила.  Но
почти четверть века пришлось принести в жертву.  Видимо, дешевле заплатить
нельзя,  и никому не удастся.  И теперь вот стоит этот памятник, огромный,
величественный, - и все вокруг него сникло, съежилось, словно почувствовав
свою  невзрачность и  незначительность,  окаменев от  испуга перед  мощной
техникой, еще недавно хозяйничавшей здесь.
     Они шли к лесу,  их длинные тени уже достигали опушки,  и так же, как
тридцать лет назад, они чувствовали себя потерянными и чуждыми этому миру.
__________________________________________________________________________
          Губин В. Д.
          Г 93.  Кругом пришельцы: Сборник фантастических рассказов. - М.:
     Изд-во РУДН, 1992. - 152 с., ил.
          ISBN 5-209-00516-X
          Основная тема  рассказов  -  попытка  глазами   героев   увидеть
     фантастическое,   необычное   в  повседневной  жизни.  Книга  поможет
     читателю в  формировании  самобытного  мышления,  в  выходе  из  оков
     привычных  представлений и стереотипов.  Является как бы своеобразной
     литературной иллюстрацией к  научным  трудам  автора  -  философа  по
     профессии,  продолжающего  и  в  опубликованных,  и в новых рассказах
     традиции романтической фантастики в духе Р. Брэдбери, Р. Шекли и др.
          Для широкого круга читателей.
          ИБ ь 782
     Художник©                С. Ю. Г©а©в©р©и©л©о©в©а
     Редактор©                Л. Г. Т©я©г©л©о©в©а
     Художественный редактор© Е. А. И©о©н©о©в©а
     Корректоры©              Е. В. К©о©л©ч©и©н©а, Е. Е. М©и©т©и©н©а
__________________________________________________________________________
     Текст подготовил Ершов В. Г. Дата последней редакции: 19.03.2002
     О найденных в тексте ошибках сообщать по почте: [email protected]
     Новые редакции текста можно получить на: http://vgershov.lib.ru/
Книго
[X]