Книго
Г. Гуревич
                                Инфра Дракона
                                      1
     Черный  круг  плывет  по  звездному  бисеру - матовое блюдо с мутноватыми
краями. На одном краю звезды меркнут,  чтобы  полчаса  спустя  возродиться  на
другом  краю.  Знакомые  созвездия,  только здесь они ярче и узор их сложный и
новый. В одном из них - в созвездии Летучей Рыбы - лишняя звезда, самая  яркая
на  небе, самая великолепная - наше родное Солнце. Но мы не смотрим на Солнце,
не Любуемся звездной вышивкой. Наши взоры  прикованы  к  черному  кругу,  хотя
ничего нельзя разобрать в глухой тьме ни простым глазом, ни в телескоп.
     Нас шестеро - весь экипаж космического корабля: старик Чарушин, начальник
экспедиции - мы зовем его Дедом, - супруги Варенцовы, супруги Юлдашевы и  я  -
Радий Блохин.
     - Так что же? - спрашивает Дед Чарушин. - Уходим?
     -  Ничего  не  поделаешь, - говорят Толя Варенцов, наш главный инженер. -
Ракета приспособлена для посадки на сушу, а там вода, сплошной  океан.  У  нас
станочки  ручные,  кустарщина, шесть человек рабочих, все низкой квалификации.
Год провозимся, сделаем кое-как и утонем при посадке. Нельзя рисковать.
     - И топлива в обрез, - добавляет Рахим Юлдашев. - Мы же считали  с  вами.
Посадка  -  это  задержка  на  семь лет. На лишних семь лет у нас и воздуха не
хватит. И по возрасту...
     Айша дергает его за рукав. Рахим забыл, что о возрасте невежливо говорить
при Деде: старику уже сейчас за девяносто.
     -  В  конце  концов  мы  вернемся  не  с  пустыми руками, - замечает Галя
Варенцова.
     И тогда Чарушин говорит спокойно:
     - Остается один выход...
     Мы смотрим на начальника с недоумением. Айша первая понимает, о чем  идет
речь.
     - Ни в коем случае! - кричит она.
                                      2
     "Жизнь измеряется делами, а не годами", - эти слова я впервые услышал  от
Деда семнадцать лет тому назад.
     Помню мой первый визит к нему. Поздняя осень. Мокрый пронизывающий ветер.
Стрекочущий аэроранец несет меня над черными полями со свалявшейся травой, над
голыми  деревьями,  над  свинцовыми  валами  Куйбышевского  моря. Потом я вижу
голубой забор на глинистом обрыве, домик из зеленоватого стеклянного кирпича и
у  калитки  старика.  У  него  седые  пышные  волосы,  бело-голубые, как будто
синтетические. Я узнаю его и, выключив ранец, неловко приземляюсь у  его  ног,
прямо в канаву.
     -  Идемте  переодеться. Потом представитесь, - говорит он, протягивая мне
руку.
     Так познакомился  я  с  Павлом  Александровичем  Чарушиным  -  знаменитым
космическим  капитаном, участником первого полета на Венеру, командиром первой
экспедиции на спутники Юпитера, первой на Сатурн, первой на Нептун и прочая  и
прочая... Здесь, на берегу Куйбышевского моря, доживал он свою славную жизнь.
     Сам   я   имел   косвенное  отношение  к  звездам.  Инженер-строитель  по
образованию, я работал на строительстве Главного межпланетного вокзала на горе
Килиманджаро в Восточной Африке. Специалиста, попавшего в чужую область, тянет
все переделать посвоему. Кроме того, я был молод  и  самонадеян.  Я  составлял
план  реконструкции солнечной системы. В то время, в начале XXI века, уже было
ясно, что все планеты непригодны для заселения. И я предлагал перетасовать их.
Венеру  и  Марс  перегнать  на  земную  орбиту.  Марс  снабдить  искусственной
атмосферой, а атмосферу Венеры очистить от углекислого газа. Я  предлагал  еще
Сатурн,  Уран  и  Нептун  расколоть  на части, чтобы уменьшить силу тяжести, а
осколки поодиночке подогнать поближе к Солнцу с помощью  атомных  взрывов.  На
Тритоне  я  думал поселить колонию исследователей и отправить их в межзвездный
рейс. По моим расчетам, тысяч за сто лет Тритон мог бы  обойти  все  окрестные
звездные  системы.  Еще  я  собирался  детей воспитывать на Юпитере в условиях
повышенной тяжести, чтобы молодые кости и мускулы у них окрепли и на Земле все
они оказались бы силачами.
     К моему удивлению, эти величественные проекты неизменно отвергались. Я не
сдавался, упрямо продолжал ходить по  учреждениям  и  к  видным  специалистам.
Естественно,  обратился  я  и к Чарушину, не поленился слетать на Куйбышевское
море. К нему обращались многие: и молодые люди, мечтавшие работать в  космосе,
и  авторы  книг,  и  начинающие  ученые.  И в газетах то и дело появлялась его
фамилия. Подпись Чарушина стояла  на  договоре  об  Окончательном  Разоружении
Наций. На празднике Всемирного Мира вместе с китайцами, американцами и немцами
Чарушин  катил  в  первой  вагонетке  пулеметы  и  минометы  на  переплавку  в
мартеновскую  печь.  Нет  сомнения,  он был одним из самых видных людей своего
времени.
     Старик, так же  как  и  многие  другие,  выслушал  меня  с  усмешкой,  но
добродушно-снисходительной. Он сказал:
     - Ваша беда, Радий Григорьевич, в том, что вы уж слишком забежали вперед.
Не нужно нам вовсе расселяться по солнечной системе - нам на  Земле  удобно  и
просторно.  Ваши  идеи понадобятся лет через триста. Наверное, вы загордитесь:
вот какой я, мол, прозорливый. И напрасно! Нет никаких  заслуг  в  том,  чтобы
заниматься  несвоевременными  проблемами.  Когда  будет нужно и возможно, люди
проведут реконструкцию планет. И  тогда  они  без  труда  придумают  все,  что
занимает вас сейчас.
     Я  не  согласился  со  стариком,  но не обиделся. Жить мысленно в будущих
веках казалось мне почетным. И  я  продолжал  надоедать  Павлу  Александровичу
подробностями  проекта.  Дед  с  усмешкой  развенчивал  мои идеи, но неизменно
приглашал на следующий выходной. Вероятно, ему нравился  мой  петушиный  задор
молодости.  Да  и  пустовато  было  на  даче.  Летом  другое  дело, дачу брали
приступом внуки и правнуки, в саду стоял гомон  детских  голосов.  А  зимой  -
только письма и телефонные звонки.
     Павел  Александрович  слушал  меня,  потом  я  слушая,  как  он  диктовал
электронной  стенографистке  свои  знаменитые  мемуары.  Как  раз  они  начали
печататься  в  то  время  в "Комсомольской правде". Вы помните, конечно, самое
начало, первую строку:
     "Наша экспедиция вылетела на Луну, чтобы начать подготовку к..."
     Я еще сказал старику:
     - Павел Александрович, нельзя  же  так  сразу...  У  всех  людей  мемуары
начинаются с детства, со дня рождения, у многих с родословной. А вы, проскочив
четверть жизни, начинаете: "Наша экспедиция вылетела..."
     Тогда я и услышал впервые:
     - Радий, у нас, космачей, свой счет.  Мы  измеряем  жизнь  не  годами,  а
открытиями, путешествиями. Вот я и начал книгу с рассказа о первом деле.
     -  Но  читателю  интересно,  что вы за человек, каким были в детстве, как
стали открывателем планет.
     Старик не согласился:
     - Неверно, дорогой. Это не я интересую людей, а мое дело. У каждой  эпохи
есть  своя любимая профессия. Одна чтит моряков, другая - писателей, летчиков,
изобретателей. Мы, космонавты, любимчики двадцать  первого  века,  нас  помнят
всегда, приглашают в первую очередь, сажают в первый ряд.
     Эти  слова вы можете найти в послесловии к первому тому "Мемуаров". И там
сказано еще:
     "Мне выпало счастье родиться на заре эпохи Великих космических  открытий.
Мои младенческие годы совпали с младенчеством астронавтики. Луна была покорена
людьми прежде, чем я вырос. Молодым человеком я мечтал о  встрече  с  Венерой,
зрелым  -  о Юпитере, стариком - о старце Нептуне. Техника осуществила эти мои
мечты. Меньше чем за столетие, за время моей жизни, скорости выросли от  8  до
800  км/сек. Владения человечества расширились неимоверно. В середине прошлого
века - одна планета, шар с радиусом в 6300 километров,  сейчас  сфера,  радиус
которой  4  миллиарда  километров. Мы стали сильнее и умнее, обогатили физику,
астрономию, геологию, биологию, сравнивая наш мир  с  чужими.  И  только  одна
мечта  не  исполнилась:  мы  не  встретили братьев по разуму. Мы не устали, но
дальше идти сейчас невозможно. Мы  уже  дошли  до  границ  солнечной  системы,
посетили  все  планеты,  впереди  межзвездное  пространство.  Пройдено  четыре
световых часа, а до ближайшей звезды - четыре световых года. Есть скорость 800
км/сек,  нужно  в сотни раз больше. К другим солнцам, очевидно, мы двинемся не
скоро, некоторые говорят - никогда. Фотонная ракета и прочие еще более  смелые
проекты   пока   остаются  проектами.  Эпоха  космических  открытий  прервана,
вероятно, на три-четыре века".
     Люди шли в космос с разными целями. Меня, например, как инженера,  тянуло
туда  на  стройку невиданного планетного масштаба. А Чарушин надеялся отыскать
братьев по разуму. С надеждой на встречу мчался он открывать новые миры. И вот
тупик.  Открывать  больше  нечего,  а стать космическим извозчиком не хочется.
Покой, почет, внуки, мемуары, дача... И так бы  и  кончил  он  свою  жизнь  на
запасном  пути,  если  бы  не  неожиданная  мысль  о  возможных  инфрасолнцах,
пришедшая мне в голову.
     В сущности, сам он в какой-то  мере  подсказал  мне  идею:  очень  уж  не
хотелось ему мириться с тем, что дальше лететь некуда.
     Как  я  рассуждал? До границ солнечной системы - четыре световых часа, до
ближайшей звезды - четыре световых года. Неимоверный океан пустоты. Но есть ли
уверенность,  что  там  сплошная пустота? Мы знаем только, что ярких звезд там
нет: они были бы видны. Но, может быть, есть неяркие или  темные  тела?  Может
быть,  наши  небесные  карты,  подобно  земным  генеральным,  отмечают  только
звездыстолицы и упускают звезды-деревеньки?
     Возьмем для примера сферу диаметром в  пятнадцать  световых  лет.  В  ней
окажутся  четыре  солнца: наше Солнце, Альфа Центавра, Сириус и Процион. Можно
считать и семь солнц, потому что, кроме нашего, все прочие - двойные звезды.
     Но в том же пространстве несколько десятков слабых тусклых звезд: красных
карликов, субкарликов, белых карликов. Это близкие звезды, но почти все они не
видны невооруженным глазом, и только в XX веке мы узнали,  что  они  близки  к
нам.
     Итак,  единицы видны глазом, десятки доступны телескопам. Нет ли в том же
пространстве сотен небесных тел, не замеченных  телескопом?  Ведь  так  трудно
среди миллиарда известных нам слабых звезд отыскать сотню маленьких и близких!
     И температуры подсказывали тот же вывод.
     В  мире  звезд  правило  такое:  чем  больше звезда, тем она горячее; чем
меньше, тем холоднее. Красные карлики меньше Солнца раз в десять,  температура
у  них  -  две-три  тысячи  градусов.  Предположим, что есть тела раз в десять
меньше красных карликов. Какая у них температура? Вероятно, тысяча,  шестьсот,
триста,  сто  градусов.  Светимость  у  более  крупных  ничтожная,  у прочих -
никакая. При температуре ниже 600  градусов  тела  посылают  только  невидимые
инфракрасные  лучи.  Невидимые,  густо-черные  солнца!  И  среди  них особенно
интересные для нас с температурой поверхности плюс тридцать градусов - темные,
но теплые планеты с подогревом изнутри.
     Почему  их  не  нашли до сих пор? Отчасти потому, что не искал.и, отчасти
потому, что найти их трудно. А сидя на Земле, темные  планеты  вообще  увидеть
нельзя.  Ведь  наша  Земля  сама  излучает  инфракрасный свет, мы живем в мире
инфракрасного пламени. Разве можно, живя  в  пламени,  заметить  свет  далекой
звездочки?
     С  трепетом  излагал  я все эти соображения Павлу Александровичу. Уголком
глаза я  следил,  как  сходит  с  лица  старика  снисходительная  улыбка,  как
сдвигаются  мохнатые  брови.  А я-то думал, что так логично рассуждаю! Неужели
есть непредвиденное возражение? Скомкал кое-как конец, жду разгрома.
     - А ведь это любопытно, Радий,  -  сказал  он.  -  Планета  с  подогревом
изнутри,  мир  навыворот.  И  все  не  так,  как у нас. Жизнь есть там, как ты
думаешь? Растений быть не может, конечно, если света нет. А животные? На Земле
животные во тьме существуют - и в пещерах и в глубинах океана. Вообще животный
мир древнее растительного. А высшие формы? Могут  высшие  формы  возникнуть  з
вечной тьме?
     И вдруг, расхохотавшись, хлопнул меня по плечу:
     -  Может,  мы  с  тобой  еще  двинем  в  космос,  Радий? Ты как, полетишь
отыскивать свои инфры?
     - А вы, Павел Александрович?
     Он обиделся, поняв вопрос по-своему:
     - А что? Я не так стар еще. Мне восьмидесяти еще нет. А по статистике,  у
нас средний возраст девяносто два с половиной.
                                      3
     Я сам был удивлен, когда полгода спустя Центральная  лунная  обсерватория
сообщила об открытии первой инфры.
     Не  будь  Павла Александровича, все это произошло бы много позднее. Но он
забросил все свои дела  и  развлечения.  "Мемуары"  оборвались  на  полуслове.
Электронная  стенографистка  писала  только  письма  в  научные и общественные
организации, старым друзьям-космонавтам, ученикам, на Луну, на Марс, на Юнону,
на  Ио, на космические корабли дальнего плавания с убедительной, настоятельной
и горячей просьбой организовать поиски черных солнц.
     Я восхищался энергией старика. Казалось, он только и ждал сигнала, сидя у
себя  на  даче.  Возможно, на самом деле ждал, и вот явилась цель - неоткрытые
миры: можно мчаться в космос, искать, открывать...
     Инфры нашлись в созвездии Лиры,  Стрельца,  Малой  Медведицы,  Змееносца,
Тукана,  Телескопа... А самая близкая и самая интересная для нас - в созвездия
Дракона. Температура поверхности ее была плюс десять градусов. А расстояние до
нее  "всего лишь" семь световых суток. "Всего лишь" в сорок раз дальше, чем до
Нептуна. Межпланетная ракета могла покрыть это расстояние за четырнадцать лет.
     И год спустя эта ракета вылетела. А в ней  Варенцовы,  Юлдашевы  и  мы  с
Павлом  Александровичем. Я-то знаю, каких трудов стоило старику убедить, чтобы
его и меня включили в команду. Его - из-за возраста, меня  -  по  молодости  и
неопытности.
                                      4
     Первые дни полета были словно первая  экскурсия  в  Москву:  захватывающе
интересно, и все наизусть знакомо. Сто раз читано, сто раз видено в кино.
     Земля  с  высоты  -  гигантский  глобус,  заслоняющий  небо. Учетверенная
тяжесть, потом чудеса невесомости. Луна  -  чужой  черно-белый  мир  с  ликом,
изрытым  оспой. Плавные лунные прыжки, густо-черные тени, пропасти, вековечная
пыль. Я читал об этом, представлял себе, увидел - и был потрясен.
     А потом потянулись будни, упущенные писателями. Спаленка - три  метра  на
три,  гамаки,  столик, шкаф. За стенкой - рабочая комната чуть побольше. В ней
телескоп, пульт управления, приборы, счетные машины. Дальше - склады, машинная
и  полкилометра  баков  с  топливом. Хочешь, прогуливайся вдоль баков, хочешь,
надевай скафандр и кувыркайся в пространство. А потом опять  гамак,  столнк  и
шкаф. По существу, тюрьма. Тридцать лет со строгой изоляцией.
     Тьма  и  звезды,  звезды  и тьма. На часах двадцать четыре деления, иначе
спутаешься. День и ночь - никакой разницы! Днем в  кабинете  -  электричество,
ночью - электричество. Днем за окошками звезды, ночью - звезды. Тишина. Покой.
А на самом деле летим - состояние равномерного и прямолинейного  движения.  За
час - почти полтора миллиона километров, за сутки - тридцать пять миллионов. В
журнале отмечаем: "23 мая прошли милляард километров. 1 июня пересекли  орбиту
Сатурна".  По  этому  случаю  -  парадный  обед.  Песни  поем,  радуемся. А по
существу, условность, потому что до орбиты пустота  и  после  нее  пустота.  И
Сатурн виден не лучше, чем с Земли, - обыкновенной звездочкой.
     Это  Павел  Александрович придумывал всякие праздники. Великий мастер был
насыщать часы. Даже там, в  ракете,  ему  не  хватало  времени.  После  сна  -
космическая  зарядка,  по  крайней  мере  час. Без нее мускулы атрофируются от
постоянной невесомости. Обязательная прогулка в  пространстве,  осмотр  ракеты
снаружи,  потом  изнутри.  Работа у телескопа. Обед. Затем два часа - диктовка
воспоминаний. Он диктовал мне. Потом чтение микрокниг. Дед читал ровно  час  и
обязательно  откладывал книгу, когда приходило время. Игра отчасти. И вместе с
тем - борьба за бодрость. "Нужно  завтрашний  день  ждать  с  нетерпением",  -
говорил  он частенько. И я тянулся за стариком, как мог. Понимал: иначе нельзя
- раскиснешь, опустишься. Придет хандра, потом лень, потом болезни.  И  работу
бросишь  и обязанности забудешь. В космосе бывали трагедии: люди себя теряли и
даже назад поворачивали.
     От хандры одно спасение - работа. Но как раз работы гам немного:  осмотр,
мелкая   починка  много  времени  не  занимают.  Я  разрабатывал  свой  проект
реконструкции планет, но больше для собственного удовольствия. Человечество  -
такой  могучий коллектив, его в одиночку не обгонишь. А у меня знаний - по год
вылета, для Земли устаревшие.
     Единственное разумное занятие - астрономические  наблюдения.  Каталог  мы
составляли   -   измеряли  расстояния  до  звезд.  Обычно  измеряются  они  по
треугольнику. Основание треугольника -  диаметр  земной  орбиты,  два  угла  -
направление  на  звезду.  По  стороне  и  двум  углам  определяется и высота -
расстояние до звезды. Но так как треугольники получаются  худые  и  длиннющие,
велики  ошибки,  и  годится  этот  способ  только  для близких звезд. Нам было
удобнее - мы ушли от Солнца в тысячу раз дальше, можно измерять  расстояния  в
тысячу раз точнее. Грубо говоря, до всех звезд. какие видны в телескоп. Ну вот
и  было  нам  занятие  на  всю  дорогу:  измеряешь,  высчитываешь,  измеряешь,
высчитываешь.   Потом   пишешь   в  гроссбух:  "Номер  по  каталогу  такой-то,
спектральный класс АО, расстояние - 7118 световых лет". Напишешь, и зло  берет
иной  раз.  Мы  на  семь  световых  суток  всю  жизнь тратим, а тут семь тысяч
световых лет. Ведь никто никогда не полетит  в  такую  даль,  к  этому  солнцу
класса А0.
     Скука,  томительное  однообразие  и  вместе с тем настороженность. Годами
ничего не случается, но каждую секунду может быть катастрофа. Ведь пустота  не
совсем  пуста:  летят метеориты, метеорная пыль. Даже газовые облака при нашей
скорости опасны - врезаешься в них как в воду.  Еще  какието  встретили  мы  в
пространстве  уплотненные  зоны,  неизвестные  науке. Когда входишь в них, все
сдвигается и в груди  теснота.  Почему  -  неясно.  Метеорная  пыль  разъедает
обшивку,  металл  устает,  появляются блуждающие токи. Так постепенно портится
все, И глядишь, утечка воздуха, или управление вышло  из  строя,  или  приборы
подвели.  Годами ничего не случается, а потом вдруг... Поэтому один кто-нибудь
обязательно дежурит.
     Хуже всего эти часы одинокого дежурства. Земля  вспоминается.  Хочется  в
лес  и  в поле. И чтобы ромашки цвели и жаворонки в синем блеске пели. В толпу
хочется, в метро, на стадион, на  митинг.  Чтобы  крик  стоял  -  не  звенящая
тишина,  чтобы  локтями  тебя толкало и тесно кругом, чтобы много-много людей,
все незнакомые, и женщины,  и  девушки.  Глаза  закроешь  -  Красная  площадь,
Кремль, демонстрация, цветные флаги... Откроешь - гамак, столик и шкаф.
     Так  день  за днем, месяц за месяцем. Нас шестеро было в ракете. Два года
каждый  из  нас  дежурил,  четыре  спал.  Сон,   конечно,   искусственный,   с
охлаждением.  Делается  это  не  только  для  нашего  удовольствия, но главным
образом, чтобы сэкономить груз. Две трети пути люди спят, не едят, не  пьют  и
почти  не  дышат.  И  как  только  вылетели  мы  за пределы солнечной системы,
пространство стало чище, опасность столкновения  уменьшилась,  сейчас  же  две
пары  стали готовиться ко сну. Сначала трое суток голодовка, потом наркоз... и
в холодную воду. Температура тела постепенно понижается, ее  доводят  до  плюс
двух  градусов,  так  что человек становится словно камень. Затем его кладут в
термостат - стеклянный ящик  с  автоматической  регулировкой  температуры.  За
градусами  нужно  очень  тщательно  следить.  Чуть  выше  -  бактерии начинают
активизироваться, чуть ниже - кровь замерзает, и льдинки рвут ткани. Так лежат
рядом  с  тобой  окаменевшие товарищи, а ты за стенкой ешь, записываешь цифры,
отдыхаешь. А когда твоя очередь спать, не чувствуешь ничего. Только сначала  в
голове  дурман  и  поташнивает  от  наркоза.  Потом все черно... И тут же чуть
брезжит свет. Это значит -  прошло  четыре  года,  тебя  оживляют.  Это  самый
опасный  момент,  потому  что  голова  отдохнула, свежесть мыслей необычайная,
сразу любопытство: где летим? Что произошло за четыре года? Хочется вскочить и
за  дело  приняться.  А сердце чуть-чуть билось эти годы, ему нельзя мгновенно
сменить режим. Я, например, хорошо переносил  пробуждение,  а  Дед  наш  худо.
Все-таки  старый  человек,  сердце  изношенное. Первый сон еще сошел хорошо, а
после второго и обмороки были, и в сердце рези, и в левое плечо отдавало. Часа
четыре  отхаживала  его  Айша  - наш старший врач. И тогда она сказала, что за
третий раз не ручается. Может быть, старику  придется  на  обратном  пути  все
четырнадцать лет дежурить бессменно.
                                      5
     ...Четырнадцать  лет  мы стремились к невидимой точке, и настал, наконец,
момент, когда мы сумели разглядеть цель - темный кружочек, заслоняющий звезды.
Вышли  мы на цель точно: правильно указали ее земные астрономы. Но вот чего не
разглядели они: оказалось, что Инфра Дракона не одинокое тело, а двойное.  Два
черных  солнца  там  -  А и В. А поменьше, В чуть побольше. А поближе к нам, В
немного подальше. По-космически "немного". А вообще-то расстояние  между  ними
больше, чем от Земля до Сатурна.
     Мы все дрожали от нетерпения, и Павел Александрович в особенности, хоть и
виду не подавал. Он уже приготовил целый арсенал для межпланетных переговоров:
световые  сигналы,  инфракрасные  прожекторы.  Была  еще  азбука  с  выпуклыми
картинками, коллекция геометрических фигур.
     Наступил торжественный день встречи.
     С утра начали мы тормозить. Появился верх и низ, вещи, забытые в воздухе,
попадали  на пол. К середине суток темное пятнышко Инфры начало заметно расти,
гасить звезды одну за другой. И, наконец, повисло  против  нас  этакое  черное
блюдо. Остановились мы. Стали временным спутником Инфры.
     И  представьте наше разочарование: чуть-чуть ошиблись наши астрономы. Они
определили температуру поверхности в плюс десять градусов, оказалось  -  минус
шесть.  Газы  там были в атмосфере; метая и аммиак, как на Юпитере, углекислый
газ, как на Венере, много водорода и водяного пара - густые плотные облака.  А
под ними замерзший океан - лед, снежные поля, торосы. И толщина льда - десятки
и сотни километров. Взрывами мы определяли.
     Стоило лететь четырнадцать лет, чтобы  увидеть  обыкновенную  арктическую
ночь!
     Дед  был  просто раздавлен. Последняя попытка сорвалась! Не сбылась мечта
жизни!
     Тогда и сложилось решение: посетить Инфру В тоже.
     На первый взгляд кажется, что это естественно.  Были  рядом,  как  же  не
посетить.  Но  в  космосе  свой  расчет.  Там все зависит от топлива. На 3емле
топливо определяет путь - километры,  в  космосе  -  только  скорости.  Тратят
топливо  не  все  время, а только при разгоне и торможении. Берут с собой чаще
всего на два разгона и два торможения. Подойти ко второй Инфре - это  означало
задержать  возвращение  на  три-четыре года. Не хотелось нам прибавлять лишние
годы пути,  но  там,  где  тридцать  лет  жизни  отдано,  с  тремя  годами  не
считаешься. Никто не пожелал повернуться спиной к неизведанному миру.
     Почти  целый  год  ползли  мы  потихоньку  от Инфры А до Инфры В. И опять
черное пятнышко выросло, превратилось в угольно-черный круг. Снова затормозили
мы,  стали временным спутником, послали автоматический разведчик во тьму. Сами
видим - на этот раз тьма не глухая. Зарницы то и дело - грозы в атмосфере.  На
экране  видны  контуры туч. Пришло по радио сообщение от автомата: температура
воздуха плюс двадцать четыре. Может быть, потому и ошиблись земные  астрономы,
что  смешали  лучи  той,  ледяной Инфры и этой, грозовой. Вышло в среднем плюс
десять - близко к истине.
     Но что-то не учли мы в расчетах, и наша ракета-разведчик пропала,  видимо
утонула.  В последний момент разглядели мы на экране телевизора водяную гладь,
крутые косые волны. Послали вторую ракету. Эта облетела несколько  раз  вокруг
Инфры. Видели мы тучи, видели дождь - прямой, не косой, как обычно на Земле, -
ведь даже капли на Инфре тяжелее. Видели опять волны. Всюду море, только море,
ни  единого  островка. И на экваторе океан, и на полюсах океан. Льдов никаких.
Это понятно: на Инфре тепло поступает изнутри, и климат там везде одинаковый -
на полюсах не холоднее.
     Ни  материков,  ни  островов,  хоть бы одна вулканическая вершина. Океан,
океан, сплошной океан...
     Столько в этом космосе неожиданностей, зря говорят - однообразие и скука.
Ведь  мы на что рассчитывали? Что на инфрах, как на нашей Земле, есть океаны и
суша. Разумные существа, естественно, могут развиваться только на суше.  Океан
мы  собирались  изучать,  но  только  от  берега - отплыть, спустить небольшую
батисферу. И звездолет наш был приспособлен для посадки на твердую землю.
                                      6
     И  вот  черный  круг  плывет  по  звездному  бисеру  -  матовое  блюдо  с
мутноватыми  краями.  На  одном  краю  звезды  меркнут,  чтобы  через  полчаса
возродиться на другом краю. Знакомые созвездия, только ярче и узор их сложный,
новый. В одном из них - лишняя звезда, наше родное Солнце. Но мы не смотрим на
Солнце, не любуемся звездной вышивкой. Наши взоры прикованы к  черному  кругу,
хотя ничего нельзя разобрать в глухой тьме - ни простым глазом, ни в телескоп.
     - Так что же? - спрашивает Дед Чарушин. - Уходим?
     В сотый и тысячный раз задается этот вопрос. Да, придется уйти, ничего не
можем придумать. Так и этак прикидывали,  не  получается.  Придется  уйти,  не
узнав почти ничего.
     - Тогда остается один выход, - говорит Дед.
     Мы  смотрим на начальника с недоумением. Айша первая понимает, о чем идет
речь.
     - Ни в коем случае! - кричит она. - Вы хотите спуститься в батисфере?
     Мы заволновались.  Спуститься  в  батисфере  можно,  вопрос  в  том,  как
вернуться.  Автомат-разведчик  взлететь  не  сумеет.  Батисфера  останется там
навеки... и в ней человек.
     - Мы не допустим, - настаивает Айша.
     И Дед отвечает, пожимая плечами:
     - Вы, Айша,  пропитаны  медицинскими  предрассудками.  Вам  кажется,  что
человек  имеет  право умереть только от тяжелой болезни. У нас, космачей, свой
счет жизни. Мы измеряем ее делами, а не годами.
     -  Зачем  это?  -  говорит  Рахим.  -  Надо   работать   последовательно.
Возвращаться   на   Землю,   докладывать.   Следующая   экспедиция  специально
подготовится и изучит дно...
     - Следующая? Когда? Через тридцать лет?
     Толя Варенцов привстал было, хотел предложить себя. Галя ухватила его  за
рукав. Я настаивал на своей кандидатуре.
     -  Решение принято, - сказал Дед. - И не тратьте времени на пустые опоры.
Приказываю начинать подготовку к спуску.
                                      7
     Шли  последние приготовления, а нам все не верилось. Наступил вечер перед
отлетом. Старый капитан распорядился устроить прощальный  ужин,  сам  составил
меню.  Поставили  любимую нашу пленку - хроникальный фильм "На улицах Москвы".
Потом слушали музыку Бетховена - 9-ю симфонию. Старик любил ее, потому что она
бурная,  к борьбе зовущая. Шампанское пили. Потом песню пели - наш космический
гимн. Неизвестно, кто его сочинил:
                    Может быть, необходима вечность,
                    Чтобы всю изведать бесконечность,
                    И, до цели не успев дойти,
                    Капитан покинет нас в пути.
                    Но найдутся люди, если надо...
     Айша  плакала,  и  Галя плакала. А я охмелел немножко и спросил: "Неужели
вам не страшно,  Павел  Александрович?"  А  он  мне:  "Радий,  дорогой,  очень
страшно.  И  больше  всего  я  боюсь,  что  зря я все это затеял. И не увижу я
ничего, только черную воду..." А я за руки его схватил: "Павел  Александрович,
ведь правда, может, нет ничего. Отмените!.."
                                      8
     И вот нас пятеро. Молча со сжатыми губами стоим  мы  перед  радиорупором.
Оттуда  несется  раскатистый  грохот,  свист, улюлюканье, завывание. Атмосфера
Инфры насыщена электричеством, помехи то и дело.
     Наконец спокойный голос Чарушина прорывается сквозь гул помех. Наш Дед  с
нами! Знакомый хрипловатый бас звучит в кабине.
     -  Выключил  прожектор,  -  говорит  он.  - Тьма не абсолютная. Все время
зарницы и молнии, короткие и ветвистые. При вспышках видны тучи, плоские,  как
покрывало.  На  Юпитере  такие  же.  По  краям  барашки.  Воздух плотный, и на
границах воздушных потоков крутые вихри.
     Выпадали слова и целые фразы. Потом стало слышно лучше.
     -  Воздух  становится  прозрачнее,  -  рассказывал  Дед.  -  Вижу   море.
Лаково-черная  поверхность.  Невысокие  волны,  как  бы  рябь. Падаю медленно,
воздух очень плотный. Тяжесть неимоверная, пошевелиться  трудно.  Даже  языком
ворочать тяжело.
     И вдруг радостный возглас:
     -  Птицы!  Светящиеся  птицы!  Еще одна и еще... Три сразу! Мелькнули - и
нет. Разве телевизор заметит такое? Успел  увидеть:  голова  круглая,  толстое
туловище.  Крылышки  маленькие,  трепещут.  Пожалуй,  похожи  на наших летучих
рыбок. Может быть, это и есть рыбы, а не птицы. Но летели высоко.
     Сильный плеск. Пауза.
     - Шум слышали? Это я в воду вошел. Крепко  ударился.  Впрочем,  не  имеет
значения. Выключил свет. Привыкаю к темноте.
     Немного спустя:
     - Погружаюсь медленно, на метр-два в секунду. Опять включил прожектор. За
окном огненная вьюга - светящиеся вихри, волны, тучи. Сколько же здесь  всякой
мелочи!  Вероятно,  вроде  наших  креветок.  Чем  глубже,  тем  гуще. На Земле
наоборот: в глубинах жизнь скуднее. Но там тепло  поступает  сверху,  а  здесь
снизу.
     А  это  что?  Длинное,  темное,  без  головы  и без хвоста. Кит, кашалот?
Движется быстро, за ним светящаяся струя. Ряды огоньков на боковой линии,  как
бы  иллюминаторы.  Неужели  подводная  лодка?  Или  нечто  иное,  ни  с чем не
сравнимое.  Сигнализирую  на  всякий   случай   прожектором:   два-два-четыре,
два-три-шесть, два-два-четыре.
     Не  обратили внимания. Ушли вправо. Не видно. А вот еще какие-то чудища -
помесь черепахи с осьминогом. Осьминогами я называю их для сравнения, на самом
деле  они пятиногие. Пять щупальцев - одно сзади, как рулевое весло, четыре по
бокам. На концах утолщения с присосками. В одном из передних щупальцев сильный
светящийся  орган  Похоже  на  фонарик. Прямой луч так и бегает по стеблям. На
спине щит. Глаза рачьи на подвижных стебельках. Рот трубчатый. Я так  подробно
описываю  их,  потому  что  они  плывут  на  меня.  Вот сейчас смотрят прямо в
иллюминатор.  Жуткое  чувство  -  взгляд  совершенно  осмысленный,  зрачок   с
хрусталиком, а радужная оболочка фосфоресцирует мертвеннозеленым светом, как у
кошки. Я читал, что у земных осьминогов человеческий взгляд, но сам не  видел,
не могу сравнить.
     Прожектор  нащупал дно. Какие-то узловатые корни на нем. Подобие кораллов
или морских лилий. Вижу толстые стебли, от них побеги свисают чашечками  вниз,
некоторые  вплотную  упираются  в  дно.  Наши  морские лилии смотрят чашечками
вверх, они ловят тонущую пищу. Что ищут эти в иле? Гниющие остатки? Но не  все
достигают  дна.  Неужели  они ловят тепло? Но тогда это растения. Растения без
света? Невозможно. Впрочем, свет идет со дна - инфракрасный. Можно ли за  счет
энергии  инфракрасных  лучей  строить  белок,  расщеплять углекислый газ? Мала
энергия, надо ее накапливать. Но и зеленые листья на  Земле  тоже  накапливают
энергию. Ведь видимые лучи сами по себе не разлагают углекислый газ.
     -  Я  получил  отсрочку,  - продолжал старик. - Застрял в зарослях у дна.
Могу смотреть не торопясь. Все больше убеждаюсь, что подо мной  растения.  Вот
толстая  безглазая  рыба  жует  побег.  Другая - зубастая и длинная - схватила
толстую, взвилась  вверх.  Поток  пищи  идет  здесь  со  дна  на  поверхность.
Светящиеся птицы - последняя инстанция.
     Послышался скрежет и глухие удары по металлу. Что такое?
     - Батисфера сдвинулась, - объявил Дед. - Кто-то схватил ее и тащит. Кто -
не вижу. Перед иллюминатором нет ничего.
     Дно идет под уклон. Зарослям конца  нет.  Но  странное  дело  -  растения
выстроились  правильными  рядами,  как  в  плодовом  саду.  Что-то  громоздкое
медлительно движется, срезая целые кусты под корень. Ну. и прожорливое  чудище
-  так  и  глотает  кусты. Вижу плохо, где-то сбоку ползет этот живой комбайн.
Впереди гряда  скал.  Проплыли.  Черная  бездна.  Батисфера  опускается  вниз.
Давление возрастает. Прощайте! Москве поклонитесь!
     Секундная пауза. И вдруг крик:
     - Трещина!!!
     Послышались удары, все чаще и чаще. Видимо, вода прорвалась в камеру.
     Старик  ойкнул.  Возможно,  водяная  дробь попала в него. Потом заговорил
скороговоркой:
     - На дне бездны строения. Город. Освещенные улицы. Купола. Шары. Лазающие
башни. Какие-то странные существа... Всюду они... Неужели это и есть...
     Грохот. Крик боли...
     И торжествующий, с громким присвистом протяжный вой помехи.
     Пять  человек в глубоком молчании смотрят на черный круг, хотя ничего гам
нельзя разобрать ни глазами, ни в телескоп.
     - Через тридцать лет мы снова придем сюда, - говорит Толя Варенцов.
--------------------------------------------------------------------
"Книжная полка", http://www.rusf.ru/books/: 10.07.2001 15:30
Книго
[X]