Книго

Барбара Хэмбли. Драконья погибель

Глава 1

Бандиты часто подстерегали путников в развалинах на распутье, и Дженни Уэйнест чувствовала уже, что сегодняшним утром они там засели втроем. Сказала ли ей об этом ее магия, или же просто сработало чутье на опасность, присущее любому, кто сумел дожить до зрелых лет в Уинтерлэнде, но только Дженни натянула поводья -- как раз у самых руин крепостной стены. Здесь, под густыми деревьями, она была укрыта вдвойне -- осенним туманом и сумраком раннего утра. Машинально она отметила, что лошадиный помет на глинистой дороге еще не тронут изморозью, окаймлявшей палую листву, отметила также тишину в развалинах: не было слышно шороха кроличьих лапок в желтизне ракитника, обрызгавшей склон холма, на котором стояла когда-то церковь Двенадцати Богов, столь почитаемых прежними королями. Дженни показалось даже, что она чует дым костра, укрытого в развалинах придорожной гостиницы. Будь это добрые люди, они бы двинулись туда напрямик и оставили бы след в россыпи росы, покрывающей заросли сорняков. Белая кобыла по кличке Лунная Лошадка дернула ушами, почувствовав близость других лошадей, и Дженни, оглаживая косматую гриву, шепотом успокоила животное. Под прикрытием теней и тумана она притаилась, как куропатка, слившаяся с коричневатыми тонами леса. Дженни и впрямь слегка напоминала куропатку: маленькая, неприметная в блеклых северных пледах, худощавая, но крепко сбитая, жесткая, как вересковый корень. В сосредоточенном молчании она вплела заклинание в струю тумана и направила ее вдоль дороги -- к безымянным руинам. Она умела это делать еще ребенком, еще до того, как старый бродяга-колдун Каэрдин указал ей пути власти. За тридцать семь лет, прожитых в Уинтерлэнде, она хорошо научилась распознавать запах опасности. Запоздавшие с перелетом черные дрозды, проснувшиеся в коричневом плетении плюща, наполовину скрывавшего полуразвалившуюся стену гостиницы, тоже вели себя тихо. А момент спустя Дженни почуяла запах коней и смрад грязных мужских тел. Один из бандитов наверняка скрывался в обрубке башни, господствовавшей когда-то над южной и западной дорогами, -- части укреплений разрушенного города, оставшейся от тех времен, когда королевские законы еще способны были что-либо защитить... Бандиты всегда прятались именно там. Второй, надо полагать, засел за стеной старой гостиницы. А вскоре Дженни почувствовала и третьего: этот наблюдал за распутьем из желтой чащи сыплющего семенами тамариска. Она уже чувствовала зловоние их душ: застарелую алчность и нежные, как костная гниль, воспоминания о каком-то давнем то ли насилии, то ли убийстве... Все это давало им минутное ощущение полноты жизни, заключавшейся в том, чтобы причинять и терпеть боль. Прожив всю жизнь в Уинтерлэнде, Дженни знала, что эти мужчины едва ли могли стать иными, и нужно было отбросить как ненависть, так и жалость и попробовать сплести подходящее заклинание. Она сосредоточилась и принялась нашептывать им сонливую усталость мужчин, слишком долго простоявших в дозоре. А на тот случай, если она в чем-нибудь ошибется... Дженни высвободила на треть из чехла свою алебарду, перепоясала потуже куртку из оленьей кожи и тихонько толкнула Лунную Лошадку вперед, к руинам. Того бандита, что притаился в башне, она так и не увидела вообще. Позади разрушенной стены, заслоненные коричневато-красной листвой боярышника, переминались две стреноженные лошади -- их дыхание клубилось белыми султанами в утреннем воздухе. А мгновением позже Дженни увидела второго -- рослого мужчину в грязной и старой кожаной одежде, присевшего на корточки за обломком стены. Сначала он наблюдал за дорогой, потом вздрогнул, выругался и принялся с остервенением скрести в паху -- раздраженно, но без особого удивления. Дженни он не увидел -- призраком она скользнула мимо. Третий бандит, восседающий на костлявой черной лошади между проваленным углом гостиницы и рощицей оборванных берез, просто уставился в пространство, пребывая в наведенной на него дреме. Она почти уже миновала его, когда мальчишеский голос отчаянно прокричал со стороны южной дороги: "БЕРЕГИСЬ!" Дженни выхватила алебарду из чехла, и бандит, вздрогнув, очнулся. Он увидел ее и проревел проклятие. Краем уха Дженни слышала приближающийся топот копыт. "Еще один путник,-- с мрачным раздражением подумала она.-- Как вовремя!.." Бандит устремился к ней, но Дженни еще успела бросить взгляд на слякотную, тонущую в тумане дорогу, по которой (к ней на выручку, надо полагать) скакал во весь опор какой-то юноша. Бандит, вооруженный коротким мечом, ударил плашмя, стараясь не слишком искалечить жертву и сберечь для предстоящего изнасилования. Дженни отбила удар как можно выше и тут же послала длинное лезвие на шесте в образовавшуюся брешь. Ноги впились клещами в бока Лунной Лошадки, иначе бы Дженни вылетела из седла, когда оружие вонзилось мужчине в живот. Доспех был из толстой кожи, но металла под ним не оказалось. Дженни выдернула окровавленное лезвие, а воющий бандит, сложившись пополам, все еще пытался ухватиться за древко. Оба коня танцевали и кружили, одурманенные запахом горячей брызжущей крови. Бандит еще валился на грязную, изрытую копытами дорогу, а Дженни уже развернула коня и поспешила на выручку своему нечаянному избавителю, вовлеченному в нелепую и отчаянную битву со вторым бандитом -- тем, что раньше прятался за руинами крепостной стены. Ее рыцаря подвел длинный плащ алого бархата, ухитрившийся запутаться в корзинообразном плетении рукоятки украшенного драгоценными камнями меча. Лошадь юноши была несомненно лучше тренирована и привычна к битвам, чем он сам: маневры мощного гнедого мерина были единственной причиной того, что владелец его еще жив. Бандит, вскочивший на лошадь сразу же после предостерегающего оклика, гнал благородного противника назад -- в чащу орешника, разросшегося среди опрокинутых камней гостиничной стены. Прежде чем Дженни, пришпорив Лунную Лошадку, кинулась в драку, волочащийся плащ юноши зацепился за низкие ветви и после очередного рывка коня бесчестно выдернул своего владельца из седла. Использовав правую руку как точку опоры, Дженни нанесла дальний рубящий удар по вооруженной мечом руке бандита. Мужчина развернул коня, и она увидела поросячьи глазки, глубоко упрятанные под козырек грязного железного шлема. Сзади все еще слышались стоны раненого разбойника. Нынешний противник Дженни мог явно составить ему компанию, поэтому, уклонившись от первого выпада, он хлестнул по морде Лунную Лошадку, заставив кобылу отпрянуть, и, пришпорив своего коня, припустился вверх по дороге, не желая ни связываться с оружием, превосходящим по длине его собственное, ни хотя бы помочь тому, кто все-таки имел глупость связаться. Последовал короткий треск в зарослях вереска, и третий бандит (тот, что укрывался в руинах башни) канул в туман. Затем наступила тишина, нарушаемая хриплыми стонами умирающего. Дженни легко спрыгнула с седла. Ее юный избавитель все еще бился в сплетении кустов, как хорек в ловушке, полузадушенный драгоценной перевязью плаща. Дженни осторожно зацепила крюком на тыльной стороне лезвия алебарды рукоятку меча и вывернула ее одним движением из слабых пальцев, после чего шагнула поближе -- откинуть залепивший лицо бархат. Юноша судорожно ударил воздух, как человек, отгоняющий осу, и уставился на Дженни большими и серыми близорукими глазами. После продолжительного изумленного молчания он прочистил горло и отстегнул золотую, украшенную рубинами цепь, с помощью которой плащ застегивался под подбородком. -- Э... Спасибо, миледи,-- выговорил он каким-то извилистым голосом и поднялся на ноги. Дженни давно уже привыкла к тому, что люди, как правило, превосходят ее ростом, но не настолько же! -- Я... гм...-- Кожа у него была нежнейшая, а белокурые волосы, несмотря на молодость, уже начинали заметно редеть на макушке. Спасителю было не более восемнадцати, и его естественная неуклюжесть удесятерена была трудностью задачи -- поблагодарить спасаемую им даму за спасение его жизни. -- Примите мою глубочайшую признательность,-- сказал он наконец и с немыслимой грацией изобразил умирающего лебедя -- придворный поклон, не виданный в Уинтерлэнде с тех самых пор, как последние аристократы покинули эти земли с арьергардом уходящей королевской армии. -- Я -- Гарет из рода Маглошелдонов. Странствую в этих землях и спешу принести нижайшие уверения... Дженни качнула головой и подняла руку, прерывая его. -- Подожди,-- сказала она и, повернувшись, пошла прочь. Сбитый с толку юноша последовал за ней. Умирающий разбойник все еще шевелился в глинистом месиве дороги. Кровь скапливалась в выбитых пятками ямках, внутренности вывалились, вонь была ужасающей. Мужчина слабо стонал. В матовой бледности туманного утра кровь казалась поразительно светлой. Дженни вздохнула, почувствовав разом холод, усталость и омерзение, глядя на дело своих рук. Она опустилась на колени перед умирающим, снова собирая вокруг себя тишину магии. Она слышала, как приближается Гарет -- его башмаки хрустели мокрыми от росы сорняками в торопливом ритме, ломающемся, когда он спотыкался о меч. Устало шевельнулось раздражение -- именно из-за Гарета ей пришлось это сделать. Не закричи он -- Дженни и эта бедная злобная умирающая тварь разошлись бы каждый своей дорогой... ...И он бы наверняка убил Гарета чуть позже. И других путников в придачу. Она давно уже прекратила попытки отделить доброе от злого, свершившееся от возможного. Существовало множество вещей, о которых она перестала думать хотя бы для того, чтобы не лгать себе самой. Однако неприятное чувство возникло снова, стоило ей положить руку на грязный липкий висок умирающего и, начертав надлежащие руны, прошептать заклинания смерти. Самоосквернение и привкус желчи во рту... -- Ты...-- испуганно шепнул сзади Гарет.-- Он... он мертв? Дженни поднялась, отряхивая кровавую грязь с юбки. -- Я не могла оставить его ласкам и лисам,-- ответила она и пошла прочь. Уже слышно было маленьких пожирателей падали, собиравшихся вдоль обочины на запах крови и ждущих нетерпеливо, когда убийца покинет свою жертву. Ответ прозвучал резко -- Дженни всегда ненавидела заклинания смерти. Выросши в землях, где нет законов, она впервые убила человека, когда ей было четырнадцать. С тех пор число убитых ею достигло шести,-- не считая умирающих, которых она избавляла от жизни как целительница и повивальная бабка -- единственная от Серых гор до моря. Но легче от этого не было. Она хотела как можно быстрее покинуть это место, но юноша Гарет, пошатнувшись, схватил ее за руку, переводя взгляд с нее на убитого и обратно в каком-то странном очаровании отвращения. "Никогда не видел мертвых,-- подумала она.-- По крайней мере -- в таком неприкрашенном виде". Горохово-зеленый бархат его испятнанного грязью камзола, золотые застежки на башмаках, вышивка на кружевной батистовой рубашке и, наконец, искусно уложенные волосы, кончики которых были окрашены в зеленый цвет, выдавали в нем придворного. Все, включая смерть, требовало соблюдения приличий там, откуда он пришел. -- Ты... ты -- ведьма?-- Он сглотнул. Уголок ее рта слегка шевельнулся. -- Так оно и есть,-- сказала она. Он отшагнул от нее в страхе, затем споткнулся, ухватился за ближайшее деревце, и Дженни заметила среди декоративных разрезов камзола безобразную дыру, сквозь которую виднелась рубашка -- темная и мокрая. -- Со мной все в порядке.-- слабо запротестовал он, когда Дженни двинулась поддержать его.-- Мне только нужно... Он сделал неуклюжую попытку освободиться от ее руки, его серые близорукие глаза выискивали что-то в наносах палой листвы на обочине. -- Для начала тебе нужно присесть.-- Она отвела его к сломанному пограничному камню, заставила сесть и расстегнула бриллиантовые застежки, скрепляющие рукав камзола. Рана была неглубокая, но кровоточила сильно. Дженни развязала кожаный ремешок, перехватывающий ее черные волосы, и стянула им руку выше раны. Гарет вздрогнул, резко выдохнул и, пока Дженни отрывала полоску на бинт от своей сорочки, попробовал освободиться от перетяжки, так что пришлось шлепнуть его по пальцам, как маленького. Момент спустя он все-таки попытался встать. -- Я должен найти... -- Я найду их,-- сказала Дженни, уже догадываясь, что он собирается искать. Она закончила бинтовать руку и направилась к зарослям орешника, где Гарет недавно боролся с бандитом. Холодный дневной свет колюче сверкнул, отразившись от кусочка стекла в палой листве. Подобранные Дженни очки были погнуты, утратили форму, одна из линз украшена звездообразным узором трещин. Стряхнув со стекол грязь и влагу, она отнесла очки Гарету. -- А вот теперь,-- сказала она, когда Гарет водрузил их на место трясущимися от слабости и пережитого руками,-- тебе нужно, чтобы за рукой твоей кто-нибудь приглядывал. Я могу взять тебя... -- Миледи, у меня нет времени!-- Он глядел на нее, немного щурясь, -- небо над ее головой становилось все светлее.-- Я в поиске ужасной важности... -- Такой ужасной, что из-за нее стоит потерять руку? А если рана загниет? Видимо, уверенный, что такое может случиться с кем угодно, только не с ним, он продолжал торжественно: -- Говорю тебе, со мной все в порядке. Я ищу лорда Аверсина Драконью Погибель, тана Алин Холда и лорда Вира, величайшего воина, когда-либо садившегося на коня в Уинтерлэнде. Ты ведь, вероятно, слышала о нем? Стройный, как ангел, прекрасный, как песня... Его слава распростерлась по южным землям, как талые воды разливаются по весне... Я должен найти Алин Холд, пока не поздно! Дженни вздохнула раздраженно. -- Вот и хорошо, что должен,-- сказала она.-- Как раз в Алин Холд я и собираюсь взять тебя. Прищуренные глаза юноши стали круглыми, рот приоткрылся. -- В Ал... в Алин Холд? Ты не шутишь? Это недалеко? -- Это ближайшее место, где мы можем осмотреть твою руку,-- сказала Дженни.-- В седле удержишься? "Будь он умирающим,-- усмехнувшись, подумала она,-- он бы вскочил точно так же". -- Да, конечно... Я... Ты, следовательно, знаешь лорда Аверсина? Дженни помолчала. Затем сказала мягко: -- Да. Я знаю его. Она свистнула лошадей -- рослую белую Лунную Лошадку и мощного гнедого мерина, чье имя было, как сказал Гарет, Молот Битвы. Несмотря на истощение и боль в грубо перевязанной руке, юноша сделал галантную попытку подсадить Дженни в седло. Они тронули коней по каменистому косогору, чтобы миновать валяющийся в зловонной жиже труп. Гарет спросил: -- Если... если ты ведьма, миледи, почему ты не справилась с ними с помощью магии, а пустила в ход оружие? Бросила бы в них огонь, или превратила бы в лягушек, или поразила бы их слепотой... "Я и поразила их слепотой,-- угрюмо подумала она.-- Пока ты не закричал!.." Но сказала только: -- Потому что не могу. -- Из соображений чести?-- с сомнением спросил он.-- Но мне кажется, что есть ситуации, в которых понятие чести неприменимо... -- Нет.-- Она глянула искоса сквозь завесу распущенных волос.-- Просто потому, что моя магия недостаточно сильна. И она толкнула коня в более быстрый шаг, въезжая в смутные тени голых, выступающих из тумана сучьев. Сколько уже времени миновало, а все равно перехватывало горло, когда приходилось признаваться в собственном бессилии. Даже теперь, по прошествии стольких лет, ей трудно было это выговорить. Дженни давным-давно примирилась с мыслью, что некрасива, но свыкнуться с тем, что в единственном деле, к которому стремилась, ей недостало таланта!.. Самое большее, что она могла сделать, -- это притвориться равнодушной. Как сейчас. Земляной туман обвивал ноги коней, голые корни тянулись сквозь испарения к дороге, словно руки наспех прикопанных трупов. Воздух был тяжел и отдавал плесенью, то здесь, то там слышалось тихое потрескивание мертвых листьев, как будто деревья сговаривались о чем-то в тумане. -- А ты... Ты видела, как он убил дракона?-- нарушил молчание Гарет.-- Ты не могла бы рассказать мне? Аверсин Драконья Погибель -- единственный из живущих людей, кому это удалось... О его доблести сложены баллады... Это моя страсть. Я имею в виду -- баллады. Баллады о драконоборцах, таких, как Селкитар в царствование Энита Доброго, Антара Воительница с братом во времена Усобицы. Говорят, ее брат поразил... "Похоже, этаким манером,-- подумала Дженни,-- он может разглагольствовать о великих драконоборцах часами, пока кто- нибудь не попросит его сменить тему". -- Я всегда мечтал увидеть Драконью Погибель, великого воина... Слава, должно быть, покрывает его, как золотая мантия... И далее, к удивлению ее, он запел колеблющимся тенорком: Въезжает на холм, на обветренный камень. Доспех дорогой сверкает, как пламень. В деснице -- клинок, вселяющий страх. Удары копыт отвергают прах. Правит дорогу в драконий лог -- строен, как ангел, мощен, как бог. Плачут две благородные дщери -- нежные лилии в черной пещере. Старшая молвит: "К нам едет воин! О, как он мощен! И как он строен! Перья на шлеме -- как пена у скал..." Дженни смотрела в сторону, чувствуя, как что-то сжимается в груди при воспоминании о Золотом Драконе Вира. Ясно, как будто это было вчера, а не десять лет назад, она снова увидела вспышку золота в тусклом северном небе, игру огня и теней, девчонок и мальчишек, визжащих на околице Большого Тоби. Вспоминать об этом следовало с ужасом, и Дженни сознавала, что кроме радости при мысли о смерти дракона она ничего чувствовать не должна. Но сильнее радости и ужаса был привкус странной печали и пустоты, вернувшийся к ней из тех времен вместе с металлической вонью драконьей крови и пением, замирающим в опаленном воздухе... Сердце ее ныло. Она сказала холодно: -- Ну, во-первых, из двух детей, унесенных драконом, Джон застал в живых только мальчика. Девчонка к тому времени задохнулась. В драконьем логове, знаешь ли, трудно о чем-либо молвить, особенно если ты уже мертвый. Так что вряд ли они могли бы обсуждать внешность Джона, даже если бы он и вправду прибыл туда верхом. Но он был пеший. -- Пеший?..-- Дженни почти слышала, как рушится взлелеянный Гаретом образ. -- Разумеется. Будь он на коне, он был бы убит немедленно. -- Тогда как же?.. -- Единственный путь, когда имеешь дело с тварью столь большой и столь неуязвимой -- это яд. Джон попросил меня сварить самое убийственное зелье, какое я только знала, и намочил в нем концы гарпунов. -- Яд?-- ужаснулся юноша.-- Гарпуны?.. А как же меч? Она уже, право, не знала, смеяться ли над его растерянностью или злиться на него за легкомысленные речи о том, что для нее и для сотен других людей означало бессонные, наполненные ужасом ночи, или же просто пожалеть наивного мальчика, всерьез полагающего, что можно выйти с тремя футами стального клинка против двадцати пяти футов шипастой огненной смерти. -- Никакого меча не было,-- сказала она.-- Джон прыгнул на него сверху (кстати, в овраг, а ни в какую не в пещеру -- пещер у нас здесь нет вообще). Сначала ударил по крыльям, чтобы тварь не могла взлететь. Собственно, отравленные гарпуны были нужны, чтобы сделать дракона вялым, а добивать его пришлось уже топором. -- Топором?!-- закричал Гарет.-- Это... это самая отвратительная вещь, какую я когда-либо слышал! Где же здесь великолепие? Где честь? Это же все равно что подсечь противнику сухожилия на дуэли! -- Это была не дуэль,-- заметила Дженни.-- Если дракон поднялся в воздух -- противнику конец. -- Но это бесчестно!-- страстно настаивал юноша, видно, полагая этот довод решающим. -- Сражайся он с человеком, вызвавшим его на поединок, -- тогда конечно. Но с таким благородством Джон еще ни разу в жизни не сталкивался. Бандиты всегда норовят ударить в спину, даже если ты в меньшинстве. Кстати, Джон, как единственный здесь представитель королевской власти, всегда в меньшинстве. А дракон, Гарет, превышает двадцать футов в длину и может убить человека одним взмахом хвоста. И потом ты сам сказал,-- добавила она с улыбкой,-- что есть ситуации, в которых понятие чести неприменимо... -- Это совсем другое!-- ответил несчастный, лишенный доброй половины иллюзий юноша, и некоторое время они ехали молча. Склон под копытами коней становился все круче, туманный коридор кончился. Засеребрились вдали круглогорбые, слабо различимые холмы. Стоило путникам выехать из леса, как на них накинулся ветер, треплющий одежду и лижущий щеки, как плохо обученный пес. Откинув охапку залепивших лицо волос, Дженни бросила взгляд на озирающегося с недоумением Гарета. Юноша явно не предполагал найти своего героя в этом блеклом бездорожье, состоящем из мха, воды и камней. Что до Дженни, то ее, как всегда, странным образом возбуждал этот скудныйр. Вересковые пустоши тянулись на сотни миль к северу до оправленных в лед берегов океана, и Дженни знала здесь каждую трещину в граните, любое торфяное болотце, низинку, где вереск разрастался летом особенно густо. Они читала на снегу следы зайцев, лис, сумчатых мышей вот уже три десятилетия. Старый Каэрдин, полусвихнувшийся над книгами и легендами о Старых Королях, помнил еще дни, когда войска покинули Уинтерлэнд и ушли на юг -- расправляться с непокорными лордами. Каэрдин ужасно злился, когда Дженни говорила об очаровании Уинтерлэнда и о серебряном слиянии ветра и камней. Но временами и она тоже чувствовала горечь и обиду за родной край -- когда пыталась помочь деревенскому ребенку, чей недуг лежал за пределами ее знаний, а книги, которые у нее были, ничего не говорили о том, как спасти его жизнь. Или когда Ледяные Наездники, переправившись лютой зимой на льдинах, жгли с таким трудом построенные амбары и резали еле поднятый на скудных кормах скот. И это чувство беспомощности заставляло ее ценить маленькие радости и скудные красоты в однообразной череде жизни и смерти. Дженни не смогла бы объяснить это ни Каэрдину, ни этому юноше, никому. В конце концов она сказала мягко: -- Джон никогда бы не пошел на дракона, Гарет, будь у него другой выход. Но тан Алин Холда и лорд Вира -- единственный мужчина в Уинтерлэнде, обученный военному ремеслу. Собственно, это и значит быть лордом. Он дрался с драконом точно так же, как дрался бы с волком или с какой-нибудь другой тварью, убивающей его подданных. У него не было выбора. -- Дракон не тварь!-- запротестовал Гарет.-- Это самый почетный и величайший вызов лучшим рыцарям из рода человеческого. Ты, должно быть, ошибаешься. Он не мог биться просто по обязанности! Он не мог! Отчаяние звучало в его голосе, и это заставило Дженни взглянуть на него с любопытством. -- Да, конечно,-- согласилась она.-- Дракон не тварь. А тот дракон был поистине прекрасен. Воспоминание смягчило ее голос. Воспоминание, в котором сквозь отуманивающий страх сияла угловатая неземная красота.. -- Он был вовсе не золотой -- это в твоих песнях его так окрестили. Он был скорее янтарный, с такой, знаешь, коричневатой дымкой на хребте, а брюхо у него как из слоновой кости. Узор чешуи по бокам -- вроде бисерной вышивки на туфлях: похоже на ирисы -- все оттенки пурпурного и голубого. И голова у него тоже как цветок. Глаза и челюсти обведены чешуей, как цветными лентами, с пурпурными шипами и пучками белых и черных волос. У него усы, как у рака, но усаженные жемчужными шишечками. Надо быть мясником, чтобы убить такую красоту. Они обогнули каменистую вершину. Под ними подобно разлому в гранитном хаосе тянулась ломаная линия глинистых полей, туман лежал на них пасмами грязной шерсти, цепляясь за жнивье. Чуть поодаль лепилась неопрятная тесная деревушка, испятнанная голубыми древесными дымками. Ледяной ветер донес до них вонь жилья: где-то варили жгучее щелочное мыло, гнили отбросы, сладковатый запах солода вызывал тошноту. Лай собак плыл в воздухе подобно церковному благовесту. Посредине деревни оседала чуть ли не на глазах неуклюжая башня -- остаток родового замка. -- Дракон был прекрасным созданием, Гарет,-- сказала Дженни.-- Но он унес девчонку, а ей было всего пятнадцать. Джон даже не разрешил ее родителям взглянуть на тело... Она коснулась пятками боков Лунной Лошадки и послала ее вниз по сырой глине дороги. *** -- И в этой деревне ты живешь?-- спросил Гарет, когда они приблизились к стенам. Дженни покачала головой, все еще стараясь выбраться из горькой, смутной путаницы воспоминаний об убийстве дракона. -- У меня свой дом милях в шести отсюда на Мерзлом Водопаде. Хотя моя магия невелика, она требует тишины и одиночества,-- нехотя добавила она.-- Впрочем, мне многого и не надо. Я -- целительница и повивальная бабка, единственная в землях лорда Аверсина. -- А что... мы скоро въедем в его земли? Его голос дрожал, и Дженни, посмотрев с беспокойством на спутника, увидела, как бледно его лицо. Несмотря на холод, по впалым щекам Гарета, покрытым золотистым пушком, катился пот. Слегка удивленная вопросом, Дженни сказала: -- Это земли лорда Аверсина. Пораженный, он вскинул голову. -- Так эта... это селение тоже принадлежит лорду Аверсину? -- Это Алин Холд,-- сухо ответила Дженни. Копыта застучали по гулкому деревянному мосту. Городишко жался внутри крепостной стены, возведенной еще дедом нынешнего лорда, старым Джеймсом Стэндфастом, в качестве временного укрепления. Пережившая пятьдесят зим стена напоминала теперь руины. Сквозь бревенчатый туннель в коренастой сторожевой башне были видны неряшливые домишки, толпящиеся вокруг самого Холда, как будто отпочковавшиеся от громоздкого строения. Они были кое-как сложены из дикого камня на фундаменте древних стен, покрыты речным тростником и источены временем. Из бойницы башни высунулась старая Пэг, ее полуседые косы свесились, как разлохмаченные веревки. -- Повезло тебе,-- окликнув Дженни, произнесла она с гортанным северным выговором.-- Лорд-то прошлой ночью с дозора вернулся! Где-то тут бродит. -- Это она не о... Это она о лорде Аверсине?-- шепнул шокированный такой фамильярностью Гарет. -- Другого лорда у нас нет. -- О...-- Он моргнул, делая еще одну мысленную поправку.-- Сам ездит в дозор? -- Охрана границ. Он объезжает свои земли -- в основном только этим и занят. Он и добровольцы из ополчения.-- Глядя на опрокинутое лицо Гарета, она добавила нежно: -- Вот это и значит быть лордом. -- Да нет же!-- сказал Гарет.-- Ты же сама знаешь, что это не так. Это -- доблесть, это -- благородство... Но они уже выехали из полумрака бревенчатого туннеля на освещенную негреющим солнцем площадь. Гам, сплетни, убожество -- и все-таки селение Алин всегда нравилось Дженни. Здесь прошло ее детство. Каменный дом, в котором до сих пор жила ее сестра с мужем, стоял в переулке у крепостной стены. Деверь, правда, не любил вспоминать про их родство. Они относились к ней с испуганным уважением и делали вид, что не знают ее, -- простые крестьяне с их маленькими судьбами, с наезженной колеей сезонных работ, но она-то их знала. Она знала их жизнь не хуже, чем свою собственную. Не было дома, где бы она не принимала ребенка, или не врачевала бы болезнь, или не боролась бы со смертью в одном из ее бесчисленных в Уинтерлэнде видов. Да, она была знакома и с ними, и с путаным повторяющимся узором их печалей и радостей. Пока лошади шлепали по стоячей воде к центру площади, Дженни видела, как Гарет со старательно скрываемым отвращением озирается на поросят и цыплят, делящих зловонные переулки со стайками визжащей детворы. Порыв ветра донес до них дым из кузницы, а с ним -- слабое дуновение жара и обрывок непристойной песни кузнеца Маффла. В одной улочке выплескивала мыльную воду прачка, в другой Дэнни Уэрвилл, чьего ребенка Дженни приняла три месяца назад, доила одну из своих ревущих коров: половину молока -- в ведро, половину -- мимо. Дженни видела, как взгляд Гарета недоверчиво задержался на убогом храме с комковатыми, грубо вытесанными подобиями Двенадцати Богов, не отличимых друг от друга во мраке ниши, затем перекочевал к вращающемуся Кресту Земли и Неба, сложенному из камня на бесчисленных дымоходах деревни. Спина юноши стала прямой при столь явном свидетельстве язычества, а верхняя губа вытянулась, когда он заметил свиной загон, пристроенный к одной из стен храма, и пару мужланов в придачу. Облаченные в потертую кожу и пледы, они лениво болтали, опершись на жерди ограды. -- Нет, ей-богу, свиньи могут предсказывать погоду,-- говорил один, протягивая палку, чтобы почесать спину громоздящейся в загоне чудовищной черной свинье.-- Кливи пишет об этом в своем "Земледельце", да я и сам не раз это замечал. И еще они смышленые, смышленей собак. Моя тетка Мэри (ты помнишь тетю Мэри?) пробовала их учить еще поросятами и, знаешь, выучила одного, белого -- он за ней туфли таскал. -- Да ну?-- сказал второй, скребя в затылке. Дженни направила лошадь в их сторону, и Гарет, раздраженно ерзая в седле, был вынужден последовать за ней. -- Точно говорю!-- Тот, что повыше, причмокнул губами, и свинья приподняла в ответ рыло с хрюканьем, выражавшим нежнейшую привязанность.-- В "Аналектах" Полиборуса сказано, что в Древних Культах свиньям поклонялись, причем не как дьяволам (это все папаша Гиеро выдумал), а как Богиням Луны.-- Он толкнул очки в стальной оправе повыше, к седловине своего длинного носа -- забавный жест для человека, стоящего по щиколотку в свином помете. -- А и взаправду!-- подхватил второй.-- Старушка эта, когда еще молодая была и вовсю бегала, представляешь, дверь из загона отчинять научилась. Только, бывало... О!-- Он торопливо поклонился, заметив Дженни и раздосадованного Гарета, сидящих молча в седлах. Тот, что повыше, обернулся. Карие глаза за толстыми стеклами очков встретились с глазами Дженни, утратили свою обычную настороженность, оттаяли внезапно и озорно просветлели. Среднего роста, не очень-то располагающий к себе, лохматый и небритый, в вечной своей старой кожаной куртке и волчьем камзоле, залатанном кусочками металла и обрывками кольчуги, чтобы уберечь суставы, -- что в нем было такого, в который раз удивилась она, что и после десяти лет наполняло ее абсурдной ребяческой радостью?! -- Джен!-- Он улыбнулся и протянул ей руки. Она приняла их и, соскользнув с седла, оказалась в его объятиях, в то время как Гарет, неодобрительно на это поглядывая, все никак не мог задать свой главный вопрос. -- Джон,-- сказала она и повернулась к юноше,-- это Гарет из рода Маглошелдонов. А это -- лорд Джон Аверсин Драконья Погибель из Алин Холда. Гарет утратил дар речи. Взгляд его стал тупым, как у оглушенного ударом по шлему. Потом с излишней торопливостью он стал слезать с седла, зацепил раненую руку, выдохнул резко. Вряд ли ему приходило в распаленную фантазиями голову, подумала Дженни, что он встретит героя своих баллад пешим, да еще и по щиколотку в грязи у свиного загона. Судя по выражению лица, Гарет, хотя и знал прекрасно, что с высоты его роста любой покажется коротышкой, все же был поражен, увидев, что легендарный лорд почти на голову ниже его. И вряд ли в какой-нибудь балладе упоминалось о такой детали, как очки. Гарет все еще хранил молчание. Аверсин, с обычной своей дьявольской безошибочностью истолковав поведение гостя, сказал: -- Я бы предъявил вам шрамы от драконьих шипов, но они, поверьте, расположены в таких местах, что я не могу это сделать на людях. Но в Гарете уже заговорила благородная кровь и, наверное (предположила Дженни), придворный стоицизм, заставляющий соблюдать этикет, несмотря на угрозу жизни и боль в грубо забинтованной руке. Юноша исполнил достойный всяческих похвал приветственный поклон, затем выпрямился (складки плаща лежали печально и надменно), надвинул покореженные очки поглубже на переносицу и голосом дрожащим, но странно решительным объявил: -- Милорд Драконья Погибель, я прискакал с юга, чтобы передать вам послание от короля Уриена Белмари. Казалось, он собирается с силами для произнесения следующих слов -- торжественно-рокоеых, как обрывки баллад о золотых мечах и светлых плюмажах, и плевать ему было на запах свинарника, равно как и на заморосивший внезапно холодный дождь. -- Милорд Аверсин, я послан, чтобы призвать вас на юг. Там явился дракон и разрушил уже Бездну Ильфердина, город гномов, и залег в нем, всего в пятнадцати милях от Бела, королевской столицы. Лорд Аверсин! Король просит вас прийти и убить дракона, пока страна не погибла. Выговорив слова, ради которых был послан, юноша выпрямился и с благородной мученической отрешенностью на лице, как и подобает доброму гонцу из старых баллад, пошатнулся и осел на скользкую истоптанную грязь в глубоком обмороке.

Глава 2

Дождь уныло и ровно барабанил по стенам разрушающейся башни. Единственная комната для гостей никогда не бывала хорошо освещена. И хотя сейчас едва перевалило за полдень, Дженни пришлось вызвать тусклый голубоватый шар ведьминого огня, чтобы осветить стол, на котором она разложила содержимое своей лекарской сумки. Все остальное пространство тесной спальни было занавешено тенями. В постели беспокойно спал Гарет. Воздух был полон аромата высушенных размельченных трав. Ведьмин огонь бросал ясные мелковолокнистые полутени вокруг похожих на мумии корней и стручков, лежащих в вычерченных Дженни окружностях. Медленно, руну за руной, она творила над ними исцеляющие заклинания, каждое -- с его собственным Ограничением, чтобы избежать слишком быстрого выздоровления, куда более вредного, чем сам недуг. Пальцы терпеливо вырисовывали знаки, разум призывал качества этого мира -- каждому знаку свое. Известно, что великие маги могут видеть силу начертанных ими рун (говорят, она подобна холодному свечению над исцеляющими порошками) и даже ощущать ее как свет, исходящий из кончиков пальцев. После долгих лет уединения и медитации Дженни осознала, что для нее магия -- скорее тишина и глубина, нежели сверкание и движение, свойственные великим. Главное -- не почувствовать обиды, которая может лишить тебя и того, что имеешь. В конце концов Дженни знала, что в меру своих возможностей она работает хорошо. "Ключ к магии -- сама магия,-- говаривал Каэрдин.-- Чтобы стать магом, ты должен быть им. Нет времени ни на что другое, если ты хочешь достичь полноты своей власти". Дженни осталась в каменном доме на Мерзлом Водопаде после смерти Каэрдина, изучая его книги, определяя расположение светил и предаваясь размышлениям в полуразваленном круге древних камней, стоящих на вершине холма. С годами власть ее возросла, хотя и не настолько, как ей когда-то мечталось. И Дженни была довольна такой жизнью. А потом появился Джон... ...Такая тишина стояла в комнате, словно кирпичи очага, тени стропил, струение дождя по стеклам и свежесть высушенных трав запаяны были в янтарь тысячи лет назад. Дженни смешала заговоренные порошки в чаше и подняла глаза. Гарет со страхом смотрел на нее из темноты. Она встала, но стоило ей двинуться к нему, как юноша отпрянул с отвращением на бледном вытянувшемся лице. -- Ты -- его женщина? Дженни остановилась, услышав ненависть в слабом голосе. -- Да,-- сказала она.-- Но это не твое дело. Он отвернул лицо -- раздраженное, смятое сном. -- Ты совсем как она,-- пробормотал он.-- Совсем как Зиерн... Она шагнула ближе, не уверенная, что расслышала правильно. -- Кто? -- Ты заманила его своими заклинаниями, ты низвергла его в грязь...-- Лихорадочный шепот Гарета сорвался в рыдание. Дженни подошла к кровати и, не обращая внимания на попытки Гарета оттолкнуть ее руки, коснулась его лица. Вскоре он прекратил сопротивление, снова уплывая в сон. Его тело не было ни слишком горячим, ни чрезмерно охлажденным, пульс -- наполненный, ровный. Но он все еще метался и бормотал: -- Никогда... Никогда я не стану... Ты положила на него заклинания, заставила его колдовством... Его веки сомкнулись накрепко. Дженни вздохнула и выпрямилась, глядя в пылающее беспокойное лицо. -- Если бы я положила на него заклинания,-- пробормотала она,-- я бы давно уже освободила нас обоих, имей я мужество. Она вытерла руки о юбку и спустилась по узкой и темной башенной лестнице. Джона она нашла в рабочем кабинете, довольно просторном, иначе бы комнату взорвало изнутри чудовищным количеством книг. Большей частью это были древние тома, оставленные в Холде после отступления армии короля или подобранные в подвалах сгоревших гарнизонных городков; поеденные крысами, черные от плесени, не читаемые из-за водяных пятен, они распирали полки, целиком скрывающие две стены, они были рассыпаны на длинном дубовом столе, свалены грудами в углах. Листы с выписками, сделанными Джоном в зимние вечера, торчали среди ветхих страниц. Среди книг втиснуты были беспорядочно письменные принадлежности: шильца для накалывания бумаги, гусиные перья, ножи и чернильницы, куски пемзы -- и более странные предметы: металлические трубки и клещи, отвесы и уровни, зажигательные стекла и маятники, магниты, яичная скорлупа, осколки камня, засушенные цветы и наполовину разобранные часы. Огромная паутина из талей и блоков свисала со стропил в одном углу, батальон желобчато оплывших свечей криво лепился на каждой полке, на каждом подоконнике. Не комната, а сорочья коллекция обрывков знания, логово жестянщика, человека, для которого мир -- огромный склад игрушек, полный интригующих праздных вопросов. Над очагом, как гигантская еловая шишка, висел хвостовой набалдашник Дракона Вира -- пятнадцать дюймов в длину и девять в поперечнике, -- усаженный пеньками обломанных шипов. Сам Джон стоял перед окном, смотрел сквозь переплет своего многострадального, не раз латанного окна на скудную землю, смешавшуюся с опрокинутым небом. Руку он держал прижатой к боку, где дождь болезненно пульсировал в ребрах, треснувших от удара рогульчатой шишки на хвосте дракона. Хотя мягкая оленья кожа башмаков не производила ни малейшего шума на истертом каменном полу, он оглянулся, как только Дженни показалась в проеме. Его глаза улыбнулись приветливо, но она лишь прислонилась плечом к косяку и спросила: -- Ну? Он поднял глаза к потолку, за которым, этажом выше, лежал Гарет. -- Как поживают наш юный герой и его дракон? Дженни молчала. Улыбка мелькнула и исчезла в уголках его чувственного рта, как быстрый солнечный свет облачным днем. -- Я убил одного дракона, Джен, и он чудом меня не прикончил. Даже если мне пообещают сочинить вдвое больше баллад о моих подвигах -- с меня хватит. Облегчение и воспоминание о балладах Гарета заставили Дженни рассмеяться, и она вошла в комнату. Белесый свет из окна прорисовал каждую морщинку на кожаных рукавах Джона, когда он шагнул ей навстречу и, наклонившись, поцеловал в губы. -- Вряд ли наш герой добрался сюда своим ходом, как считаешь? Дженни покачала головой. -- Говорит, что нанял корабль до Элдсбауча, а оттуда уже ехал верхом. -- Чертовски повезло парню,-- заметил Джон и поцеловал ее снова. Руки его были теплы.-- Поросята беспокоились весь день, таскали клочья соломы. Я ведь еще вчера повернул назад, когда заметил, что вороны сторонятся холмов Уина. Рановато, конечно, но, по-моему, идут первые зимние шторма. А камни Элдсбауча -- известные пожиратели кораблей... Знаешь, Дотис говорит в третьем томе своих "Историй"... Хотя нет, это, кажется, в обрывке пятого тома, что мы нашли в Эмбере... Или это у Кливи?.. Словом, во времена старых королей построили мол (или волнорез) через гавань. Его называли одним из чудес света -- так говорит Дотис. Или Кливи... Но я нигде не смог найти про то, как он был выстроен. Надо бы как-нибудь взять лодку и посмотреть, что там под водой в устье гавани... Дженни содрогнулась, зная, что Джон вполне способен на такое сумасбродство. Она не забыла ни каменный дом, который он поднял на воздух, прочтя в одном из заплесневелых томов, что гномы использовали взрывчатый порошок для пробивания туннелей, ни его эксперименты с водяными трубами. На темной лестнице послышались внезапная возня и сдавленные срывающиеся голоса: -- Она тоже здесь!.. Пусти!.. Последовала короткая потасовка, и момент спустя в водовороте пледов и оленьих шкур в комнату ворвался рыжеволосый крепкий пострел лет четырех, преследуемый по пятам худощавым темноволосым мальчиком лет восьми. Дженни улыбнулась и протянула руки им навстречу. Они атаковали ее с двух сторон, маленькие грязные пальцы цеплялись за волосы, юбку и рукава ее сорочки, и она вновь ощутила странный и необъяснимый восторг в их присутствии. -- Как вели себя маленькие варвары?-- осведомилась она самым холодным тоном, который, впрочем, никого из них не обманул. -- Хорошо! Мы вели себя хорошо, мама,-- сказал старший, цепляясь за ее выцветшую голубую юбку.-- Я -- хорошо. Адрик -- нет. -- Сам не лучше!-- огрызнулся тот, что помладше (Джон взял его на руки).-- Папа отлупил Яна! -- И как?-- Она улыбнулась старшему. Глаза у него были с тяжелыми веками, как у Джона, но голубые, как ее собственные.-- По заслугам, разумеется? -- Большой плеткой!-- радостно уточнил Адрик.-- Сто ударов! -- В самом деле?-- Она внимательно посмотрела на Джона.-- Все сто сразу или с передышками? -- Все сразу,-- сокрушенно ответил Джон.-- Но прощения он так и не попросил. -- Славный мальчик...-- Она взъерошила жесткие черные волосы Яна. Тот изогнулся и притворно захихикал. Мальчики давно уже принимали как должное, что родители их живут отдельно друг от друга. Лорд Холда и ведьма Мерзлого Водопада и не должны были походить на других взрослых. Как волчата, терпеливо выносящие опеку псаря, они соблюдали должное уважение в отношении тети Джейн, которая заботилась о них и искренне верила, что хранит от напастей, пока Джон объезжает границы, а Дженни занимается своей магией на Мерзлом Водопаде. Однако хозяином они признавали только отца, а любили только мать. Перебивая друг друга, они было принялись рассказывать ей о лисе, которую поймали в ловушку, когда звук на темной лестнице заставил их обернуться. Там стоял Гарет, бледный, измученный, но снова одетый в свой дорожный костюм. Рукав его запасной рубашки вздувался неуклюжей шишкой в том месте, где рука была перебинтована. Он откопал в своем багаже запасную пару очков, и глаза его за толстыми линзами были полны горестного изумления. Забавно, но то, что ведьма оказалась не просто любовницей Аверсина, но еще и матерью его детей, кажется, нисколько не уронило Джона в глазах Гарета, зато сделало Дженни ответственной за все разочарования, с которыми юноша столкнулся в Уинтерлэнде. Мальчики прекрасно поняли его враждебность. Маленькая челюсть Адрика драчливо выпятилась -- копия массивной челюсти Джона. Но Ян, более чуткий, поспешно толкнул брата локтем, и оба удалились в молчании. Джон проводил их взглядом, затем задумчиво стал смотреть на Гарета. Наконец сказал: -- Я смотрю, ты ожил. Гарет ответил не слишком твердо: -- Да. Благодарю вас...-- Он повернулся к Дженни и поклонился с холодной безукоризненной вежливостью придворного.-- Благодарю вас за оказанную мне помощь. Он ступил в комнату, остановился и огляделся в замешательстве. "Ищет чего-нибудь из баллад,-- развеселившись, подумала Дженни.-- Да нет, описать Джона ни одной балладе не по силам..." -- Тесновато, тесновато,-- сказал Джон, тоже наблюдавший за Гаретом.-- Мой папаша имел обыкновение держать книги в амбаре, так что крысы просмотрели большинство из них еще до того, как я научился читать. Думаю, здесь они будут целее. -- Э-э...-- сказал Гарет в затруднении.-- Я полагаю... -- Он был упрямый деревенский негодяй, мой папаша,-- охотно продолжал Джон, подходя к очагу и протягивая руки к огню.-- Если бы не старый Каэрдин, который то и дело околачивался в Холде, когда я был подростком, я бы никогда не осилил азбуку. Нет, не уважал мой папаша книг. Половину страниц Лукиардовского "Даятеля огня" я нашел забитыми в щели чулана, где мой дед хранил зимнюю одежду. Я готов был пойти и кидать камни на его могилу, настолько я был взбешен. Ну сам посуди, там уже ничего нельзя было прочесть! Бог знает, что они сделали с остальным страницами -- полагаю, разжигали ими кухонную печь. Так что мы тогда сумели сохранить немного: тома три-четыре "Историй" Дотиса, почти все "Аналекты" Полиборуса и его же "Юриспруденцию", "Лапидарные толкования", "Земледельца" Кливи, почти неповрежденного, хотя и там кое-что подпорчено. Вообще-то я не думаю, чтобы сам Кливи был земледельцем или, по крайней мере, когда-нибудь толковал с земледельцами. Он, например, утверждает, что предсказать шторм можно, измеряя тени от облаков, хотя любая деревенская старуха может сделать то же самое, просто наблюдая за пчелами. А уж когда он говорит о брачных обычаях свиней... -- Предупреждаю тебя, Гарет,-- сказала Дженни с улыбкой,-- что Джон -- это ходячая энциклопедия бабушкиных побасок и обрывков из классиков, до которых он только сумел добраться. Так что осторожнее с ним. Кстати, имей в виду, готовить он не умеет. -- А вот и умею!-- огрызнулся Джон, тоже с улыбкой. Гарет все озирался, мистифицированный, оглядывая захламленное помещение. Он пока еще не сказал ни слова, но узкое его лицо явно отражало мыслительное напряжение, отчаянную попытку совместить традиционный каталог балладных совершенств и очкастого инженера-любителя, собирателя поросячьей мудрости. -- Ну тогда,-- дружески продолжил Джон,-- расскажи нам о своем драконе, Гарет из рода Маглошелдонов, а заодно и о том, почему это король послал ко мне такого мальчугана, как ты, хотя рыцарей у него, надо полагать, хватает? -- Э...-- Гарет опешил. У гонцов из баллад никто и никогда не спрашивал верительных грамот.-- Так уж вышло... Все рыцари были заняты... И потом я же знал (из баллад), где вас искать! Он выудил из мешочка на поясе золотое кольцо с печаткой, блеснувшее гранью в желтой вспышке из очага. Дженни увидела на печати изображение короля в короне, сидящего под двенадцатью звездами. Некоторое время Джон смотрел на печать, потом склонил голову и поцеловал кольцо с видом величайшего почтения. Дженни наблюдала за ним в молчании. "Король был королем,-- подумала она,-- пока не вывел войска с севера, оставив земли без законов на растерзание варварам. Хотя Джон вот до сих пор считает себя его подданным..." Она никогда не понимала ни верности Джона королю, за чьи законы он сражался всю жизнь, ни Каэрдиновой горечи и чувства, что короли тебя предали. Король был всегда для Дженни правителем чужой страны, а сама она -- жителем Уинтерлэнда. Светлый маленький овал золотого кольца блеснул, когда Гарет положил его на стол -- как бы в подтверждение своих слов. -- Он дал его мне, посылая за вами,-- сказал он.-- Все королевские единоборцы поскакали против дракона, и ни один из них не вернулся живым. Никто в государстве еще не убивал дракона, никто даже не знает, как его атаковать. Мне казалось, что здесь я мог бы пригодиться. Я не рыцарь и не единоборец...-- Голос его дрогнул, утратив торжественность.-- Я знаю, что не гожусь для воинской потехи. Но я изучил все баллады, все их варианты, и ни одна из них не сказала главного: как убить дракона. Нам был нужен драконоборец,-- закончил он безнадежно.-- Тот, кто знает, как это делается. Мы нуждаемся в вашей помощи. -- А мы разве в вашей не нуждаемся?-- Мягкий голос Аверсина внезапно обрел твердость кремня.-- Мы сто лет нуждаемся в вашей помощи -- с тех пор, как всю землю севернее реки Уайлдспэ оставили волкам, бандитам, Ледяным Наездникам и худшим тварям, с которыми мы тоже не знаем,что делать. Болотные дьяволы, шептуны - - все зло, что бродит по ночным лесам, зло, крадущее кровь и души живых! Думает ваш король об этом? Поздновато он о нас вспомнил! Юноша глядел на него оторопев. -- Но дракон... -- Чума порази твоего дракона! У вашего короля сотни рыцарей, а у моих людей -- один я!-- Свет скользнул в линзах очков, когда Аверсин прислонился широкими плечами к почерневшим кирпичам дымохода; обломки шипов на шишке драконьего хвоста злобно блеснули над его головой.-- Гномы никогда не делают только один выход из своих подземелий. Неужели рыцари короля не могли попросить уцелевших гномов проводить их запасным путем и ударить тварь с тыла? -- Гм...-- Явно поставленный в тупик негероической практичностью предложения, Гарет смешался.-- Не думаю, чтобы они смогли так поступить. Запасной туннель Бездны выводит в крепость Халнат. Господин Халната Поликарп, королевский племянник, поднял мятеж против короля как раз перед приходом дракона. Цитадель в осаде. Сидящая тихо у камина Дженни услышала, как голос юноши дрогнул. Взглянув, она увидела, как прокатился по горлу Гарета большой кадык. "Тут какая-то рана,-- предположила она.-- Память, с которой нужно обращаться понежнее..." -- Это... Это одна из причин, почему у короля не оказалось рыцарей. Если бы только один дракон!-- Гарет из рода Маглошелдонов умоляюще подался вперед.-- Все королевство в опасности из-за усобицы точно так же, как из-за дракона. Туннели Бездны лежат во внешней части Злого Хребта, а он отделяет долины Белмари от болот на северо-западе. Цитадель Халната стоит на утесе с другой стороны от главных ворот Бездны. Город и Университет -- чуть ниже. Гномы Ильфердина были нашими союзниками против мятежников, но теперь большинство из них перешло на сторону Халната. Целое кородевство расколото пополам. Ты должен идти! Пока дракон в Ильфердине, мы не можем охранять от мятежников дороги, не можем посылать продовольствие осаждающим. Королевские единоборцы убиты...-- Он снова сглотнул, голос его стал сдавленным от воспоминаний.-- Люди, которые привезли тела, рассказали, что большинство рыцарей даже не успели обнажить мечи. -- Ха!-- Гневно и печально искривив чувственный рот, Аверсин смотрел в сторону.-- И ведь всегда найдется дурак, почитающий своим долгом помахать перед драконом мечом... -- Но они же не знали! Все, что они могли изучить, -- это песни! На это Аверсин не сказал ничего, но, судя по его сжатым губам и трепету ноздрей, мысли его были не из приятных. Глядя в огонь, Дженни вслушивалась в его молчание, и что-то, как холодная тень от дождевого облака, поползло по ее сердцу. Наполовину против воли она видела, как возникают видения в тлеющих углях. Она узнавала по-зимнему окрашенное небо над расселиной, обугленные ломкие копья убитой ядом травы -- изящные, игольчато-хрупкие, -- Джона, замершего на краю расселины, зазубренный стальной прут гарпуна, сжатый рукой в толстой перчатке, мерцающий на поясе тр. Что-то рябило в расселине -- живой узор из янтарных лезвий. Но куда яснее и острее видения был сотрясающий память страх, когда она увидела прыжок Джона. Они были тогда любовниками меньше года. Именно тогда, у расселины, Дженни почувствовала всю хрупкость плоти и костей против огня и стали. Она зажмурилась, а когда открыла глаза, шелковистые картины уже ушли из пламени. Дженни плотно поджала губы, заставив себя слушать и не вмешиваться, зная, что все это не было да и не могло быть ее делом. Она не запретила бы ему -- ни тогда, ни теперь, -- как он не смог бы заставить ее покинуть дом у Мерзлого Водопада, покончить с магией и навсегда переселиться в Холд готовить ему еду и растить детей. Джон говорил неторопливо: -- Расскажи мне об этом драконе,р. -- Значит, ты идешь?-- В голосе юноши прозвучала такая жалобная страсть, что Дженни захотелось встать и надрать ему уши. -- Это значит, что я хочу услышать о нем.-- Драконья Погибель обошел стол и опустился в одно из резных кресел, толкнув другое ногой в сторону Гарета.-- Когда он напал? -- Ночью, две недели назад. Я нанял корабль двумя днями позже от гавани Клаэкита, что ниже города Бел. Корабль ждет нас в Элдсбауче. -- Сомневаюсь.-- Джон почесал длинный нос указательным пальцем.-- Если это знающие мореходы, они ушли в ближайший порт еще позавчера. Идут шторма, а в Элдсбауче укрытия не найдешь. -- Но они сказали, что будут ждать,-- запротестовал Гарет.-- Я заплатил им. -- Утопленникам золото ни к чему,-- заметил Джон. Гарет обмяк в кресле при мысли о таком предательстве. -- Они не могли уйти... Джон молча рассматривал свои руки. Не поднимая глаз от огня, Дженни сказала: -- Их там нет, Гарет. Я видела море, оно все черное от штормов. Я видела старую гавань Элдсбауча, серая река бежит там сквозь сломанные дома. Рыбаки гонят свои суденышки к развалинам старого пирса, а камни сияют от дождя. Там нет корабля, Гарет. -- Ты ошибаешься,-- сказал он беспомощно.-- Ты, должно быть, ошибаешься.-- Он снова повернулся к Джону.-- Ведь это потребует недель, если мы поедем сушей. -- Мы?-- мягко спросил Джон, и Гарет покраснел так, словно его вот-вот хватит р. Спустя момент Джон продолжил: -- Как велик этот твой дракон? Гарет сглотнул и вздохнул прерывисто. -- Огромен,-- тупо сказал он. -- Насколько огромен? Гарет поколебался. Как и большинство людей, глазомера он не имел. -- Должно быть, сотня футов в длину. Говорят, тень от его крыльев покрывала целиком долину Ильфердина. -- Кто говорит?-- полюбопытствовал Джон, закинув ногу за резной подлокотник, изображающий морского льва.-- Я думал, он напал ночью, а тех, кто мог его видеть достаточно близко днем, сжевал. -- Ну...-- Гарет барахтался в омуте сплетен, полученных из третьих рук. -- На земле его видели? Гарет покраснел и покачал головой. -- Трудно судить о размерах, когда тварь в воздухе,-- наставительно заметил Джон, поправляя очки.-- Дракон, которого я зарубил, тоже выглядел огромным, когда спускался на селение Большой Тоби. А оказался двадцати семи футов от клюва до хвоста.- - Опять быстрая усмешка осветила его обычно бесстрастное лицо.-- Приходится быть натуралистом. Первое, что мы сделали, Джен и я, когда мне удалось подняться на ноги, -- это сложили вместе то, что от него осталось. -- То есть он мог быть и больше, не правда ли?-- с надеждой спросил Гарет. ("Как будто,-- с кислой усмешкой подумала Дженни,- - двадцатисемифутового дракона он рассматривает как нечто вполне заурядное".)-- Насколько я помню, в Гринхайтовом варианте баллады о Селкитаре Драконьей Погибели и Змее Лесов Импертенга говорится, что Змей был шестидесяти футов в длину, а крыльями мог накрыть батальон. -- Кто-нибудь измерял его? -- Ну... должно быть... Хотя... Да-да, теперь я и сам вижу... У Гринхайта говорится, что, когда Селкитар ранил Змея, тот упал в реку Уайлдспэ, а в позднейшей версии Белмари сказано, что он упал в море. Да, действительно... -- Итак, шестидесятифутовый дракон есть чья-то мера, насколько был велик Селкр.-- Джон откинулся в кресле, его руки рассеянно оглаживали резьбу, смешавшую воедино всех тварей бестиария. Изношенная позолота еще таилась в щелях, тускло мерцая в бледно-соломенном полусвете, падающем из окна.-- Двадцать семь футов звучат куда скромнее, пока он не плюнет в тебя огнем... Знаешь, их плоть распадается почти сразу же, как только они умирают. Как будто собственный огонь пожирает их. -- Плюет огнем?-- Гарет нахмурился.-- В балладах говорится, что он его выдыхает. Аверсин покачал головой. -- Да нет, плюет. Это жидкий огонь, но он поджигает все, чего коснется. Тут, понимаешь, вся хитрость в том, чтобы стоять к дракону как можно ближе, -- тогда он побоится обжечь себя... Ну и в то же время постараться, чтобы тебя не изрезало чешуей. А он ее нарочно растопыривает на боках, как плавники... -- Я не знал,-- выдохнул Гарет, и впервые изумление прозвучало в его голосе. -- Заранее одни боги все знают. И я не знал, пока не прыгнул на дракона в расселине. Про это нет ни в одной книге, ни у Дотиса, ни у Кливи. Разве что старушьи побаски поминают иногда драконов. Или змеев, или гадов, как они их называют. Но от побасок тоже немного толку. Вот, например: Шпорой -- петух, гривою -- конь, Главою -- змея, прозваньем -- дракон. Или вот у Полиборуса в "Аналектах" сказано, что некоторые селяне верят, будто если они посеют вокруг дома приворотное семя -- такую ползучую дрянь с трубчатыми цветками, -- то ни один дракон к нему не приблизится. Так что нам пришлось воспользоваться только такими вот кусочками мудрости. Джен сварила зелье из этих семян, чтобы смазать гарпуны, потому что уже тогда было ясно, что меч -- игрушка, броню дракона им не пробить. И, представь, яд действительно сделал тварь вялой. Но я не знал тогда и половины того, что мне хотелось бы знать. -- Да...-- Дженни наконец отвела взгляд от огненных пульсирующих развалин в очаге и положила подбородок и руки на высоко поднятые колени. Она говорила тихо, почти про себя:-- Мы не знаем, откуда они приходят, не знаем, откуда берутся. Почему изо всех живущих на земле тварей у них шесть конечностей вместо четырех... -- "Личинка -- из мяса,-- процитировал Джон,-- долгоносик -- из риса. Драконы -- из звезд в небесной выси". Это из Теренса "О призраках". Или вечное присловье Каэрдина: "Полюбишь дракона -- погубишь дракона"... Или вот почему-то болтают, что нельзя смотреть дракону в глаза. И я тебе говорю, Гар, я постарался этого не сделать. Мы не знаем даже таких простых вещей, почему, например, магия и иллюзии на них не действуют, почему Джен не смогла вызвать образ дракона в своем магическом кристалле или применить против него скрывающие заклинания, -- ничего... -- Ничего,-- сказала Дженни мягко,-- кроме того, что они умирали, убитые людьми столь же невежественными, как и мы сами. Джон, должно быть, услышал странную скорбь в ее голосе -- Дженни почувствовала его взгляд, беспокойный и вопросительный, и, не зная, что ответить, отвела глаза. Помолчав, Джон вздохнул и сказал Гарету: -- Знания утрачиваются, как страницы из Лукиардовского "Даятеля огня". Мы уже не в силах построить волнорез через гавань Элдсбауча. Знания утрачиваются, и их не восстановишь... Он встал и начал беспокойно прохаживаться. Плоские белесые отражения окон возникали на металлических заплатках куртки, на медной рукоятке кинжала, на пряжках. -- Мы живем в распадающемся мире, Гарет. Вещи ускользают от нас день ото дня. Даже ты, с юга, из Бела, даже ты теряешь королевство -- по кусочку, по крохе. Уинтерлэнд уходит к северу, мятежники утаскивают болота к западу. Ты теряешь то, что имеешь, и даже не замечаешь этого. Старая мудрость вытекает, как мука из прорванного мешка, а у нас нет ни времени, ни желания хотя бы залатать мешок... Я бы никогда не убил дракона,р. Мы же ничего о них не знаем! Кроме того, он был прекрасен -- может быть, самое прекрасное создание в этой жизни: каждый оттенок -- как спелое ячменное поле в час рассвета... -- Но ты должен драться, ты должен убить нашего!-- Агония звучала в голосе Гарета. -- Драться с ним и убить его -- разные вещи.-- Джон отвернулся от окна и склонил к плечу голову, рассматривая беспокойное лицо юноши.-- А я еще даже первого не обещал, не говоря уже о втором. -- Но ты должен!-- Слабый шепот отчаяния.-- Ты -- единственная наша надежда! -- Я?-- удивился лорд Драконья Погибель.-- Я -- единственная надежда здешних крестьян пережить эту зиму, несмотря на бандитов и волков. И потому, что я единственная их надежда, я убил дракона, убил его -- грязно, по-подлому, разрубил на куски топором. Потому, что я единственная их надежда, я вообще дрался с ним, рискуя, что он сорвет мне мясо с костей. Я только человек, Гарет. -- Нет!-- Юноша стоял насмерть.-- Ты -- Драконья Погибель, единственный драконоборец.-- Он поднялся, некая внутренняя борьба отразилась в его тонких чертах, а дыхание ускорилось, словно он заставлял себя на что-то решиться.-- Король...-- Он сглотнул с трудом.-- Король приказал обещать все, что я смогу, лишь бы призвать тебя на юг. Если ты согласишься...-- Он едва справился с дрожью в голосе.-- Если ты пойдешь, мы пришлем войска для защиты северных земель против Ледяных Наездников, мы пришлем книги и ученых. Я клянусь в этом!-- Он взял королевскую печать и поднял ее дрожащей рукой; бледный дневной отсвет скользнул по золотому ободку.-- Именем короля я клянусь в этом. Но Дженни, наблюдая за бледным лицом юноши, пока он говорил, хорошо видела, что Гарет при этом старается не глядеть Джону в глаза. *** Ночью дождь усилился, ветер швырял его волнами о стены Холда. Тетка Аверсина Джейн принесла холодный ужин: сыр, мясо, пиво, которое Гарет пригубил с видом человека, исполняющего долг. Дженни, сидящая, скрестив ноги, у очага, расчехлила свою арфу и теперь подкручивала колки, в то время как мужчины толковали о дорогах, ведущих на юг, и об убийстве Золотого Дракона Вира. -- И еще одно было не как в песнях,-- говорил Гарет, расположив худые локти среди беззаботно разбросанных по столу заметок Джона.-- В песнях все драконы светлых радостных цветов. А этот -- черный, мертвенно-черный весь, кроме глаз. Рассказывают, они у него -- как серебряные лампы. -- Черный,-- негромко повторил Джон и оглянулся на Дженни.-- У тебя ведь есть старый Список, не так ли, милая? Она кивнула, прервав деликатные маневры с колками арфы. -- Каэрдин заставил меня запомнить множество старых Списков,-- объяснила она Гарету.-- Некоторые он мне растолковывал, но этот -- ни разу. Возможно, и сам не знал, как это понимать. Просто имена и цвета...-- Она прикрыла глаза и повторила Список, голос ее при этом упал в старческое бормотание -- эхо многих голосов из давнего прошлого:-- "Телтевир -- гелиотроповый, Сентуивир -- голубой с золотом на суставах, Астирит -- бледно-желтый, Моркелеб -- единственный -- черный, как ночь..." Список имеет продолжение, там еще дюжина имен, если это, конечно, имена.-- Она пожала плечами и сплела пальцы на резной спинке арфы.-- Хотя Джон рассказывает, что старый дракон, явившийся на берега озера Уэвир, действительно был голубой, как вода, с золотым узором по хребту и суставам -- так что мог лежать под поверхностью озера и воровать овец с берега. -- Да!-- Гарет чуть не выпрыгнул из кресла, узнав с восторгом знакомую историю.-- И Змей Уэвира был сражен Антарой Воительницей и ее братом Дартисом Драконьей Погибелью в последние годы царствования Ивэйса Благословенного, который был...-- Он смутился и снова сел.-- Это известная история,-- заключил он покраснев. Дженни спрятала улыбку. -- К Спискам были также ноты для арфы -- точнее, не ноты, а мелодия. Каэрдин насвистывал мне ее до тех пор, пока я не выучила наизусть. Она прислонила арфу к плечу -- маленький инструмент, принадлежавший когда-то Каэрдину, хотя сам старик никогда на нем не играл. Почерневшее от возраста дерево, казалось, не имело украшений, но когда свет из очага падал на него, проступали изредка Круги Земли и Воды, прочерченные тусклой позолотой. Старательно она извлекла странную нежную череду звуков -- временами две-три ноты, временами -- стригущую воздух трель. Звуки были разной протяженности, призрачные, полузнакомые, как воспоминания раннего детства. Играя, Дженни повторяла имена: -- "Телтевир -- гелиотроповый, Сентуивир -- голубой с золотом на суставах..." Бесполезные обрывки прежних знаний (вроде тех, что повредили рассудок юного вертопраха, странного гостя с юга), каким же чудом уцелели они в снегах Уинтерлэнда!.. Ноты и слова давно уже утратили смысл, как строка из забытой баллады или несколько листов из трагедии об изгнанном боге, которыми затыкают щели от ветра, -- эхо песни, что никогда не прозвучит снова. Руки Дженни блуждали по струнам наугад подобно ее мыслям. Она наигрывала мелодии бродячих музыкантов, обрывки джиг и танцев, медленных и словно исполненных смутной печали при мысли о тьме, которая ждет всех в будущем. От них она снова перешла к древним мелодиям с их глубокими сильными каденциями: горе, вынимающее сердце из тела, или радость, зовущая душу, как отдаленное мерцание знамен звездной пыли в летнюю ночь. Затем Джон извлек из ниши в черных кирпичах очага жестяную свистульку, какими дети играют на улицах, и присоединил ее тонкий приплясывающий голосок к сумрачной красоте звуков арфы. Музыка отвечала музыке, вытесняя на время странную смесь страха и печали из сердца Дженни. Что бы там ни случилось в дальнейшем, настоящее принадлежало им. Дженни откинула волосы и поймала светлое мерцание глаз Аверсина сквозь толстые стекла очков. Свистулька выманивала арфу из глубин ее печали в танцующие ритмы сенокоса. Сгущался вечер, и обитатели Холда начали собираться потихоньку у очага, присаживаясь на полу или в глубоких амбразурах окон: тетка Аверсина Джейн, и кузина Дилли, и другие многочисленные родственницы Джона, живущие в Холде, Ян и Адрик, толстый жовиальный кузнец Маффл -- все они были частью жизни Уинтерлэнда, такой же неброской, но сложной и причудливой, как узор на их пледах. Гарет сидел среди них, слегка больной, как яркий южный попугай в обществе грачей. Он все еще поглядывал испуганно и озадаченно, когда прыгающее в очаге пламя высвечивало заплесневелый хлам из книг, камней и химических принадлежностей, и, судя по жалобному выражению в глазах юноши, он и предположить не мог, что его славный поиск закончится в подобном месте. Взгляд Гарета то и дело возвращался к Джону, и Дженни ясно видела, что в нем сквозит не только беспокойство, но и нервный страх, гложущее чувство вины за какой-то совершенный им поступок. Или, может быть, еще не совершенный, но который все равно придется совершить. *** -- Так ты идешь?-- тихо спросила Дженни (уже поздно ночью, лежа в теплом гнезде из медвежьих шкур и лоскутных одеял). Ее черные волосы были разбросаны, как водоросли, по груди и рукам Джона. -- Если я убью дракона по просьбе короля, он вынужден будет ко мне прислушаться,-- рассудительно проговорил Джон.-- Раз я откликнулся на его зов -- значит, я его подданный. А раз я его подданный, то, значит, он обязан оказать нам поддержку войсками. Если же я не являюсь его подданным...-- Он помедлил и задумался, явно не желая произносить слова, которые бы прозвучали как отречение от законов королевства, за которые он так долго сражался. Джон вздохнул и не стал продолжать. Какое-то время тишина нарушалась лишь стонами ветра в разрушенном венце башни да дробью дождя по стенам. Но если бы даже Дженни не умела видеть в темноте, как кошка, она бы все равно почувствовала, что Джон не спит. Мышцы его были напряжены. Кто-кто, а он-то понимал, насколько тонка была граница между жизнью и смертью, когда он дрался с Золотым Драконом Вира. Рука Дженни ощущала грубые твердые края шрама на его спине. -- Джен,-- сказал он наконец.-- Мой отец рассказывал, что, когда пришли Ледяные Наездники, дед сумел поднять четыре-пять сотен ополчения. Они выдержали трудный бой на краю океана и еще совершили марш, чтобы разбить укрепления разбойничьих королей на западных дорогах. А когда эти мерзавцы оседлали Восточный Тракт, ты помнишь, скольких нам удалось поднять? Меньше сотни, Джен, и двенадцать человек из них мы потеряли в той стычке... Он повернул голову; угли, тлеющие под сугробом пепла в очаге их маленькой спальни, вплели нити сердолика в его спутанную, до плеч, гриву. -- Джен, так не может продолжаться. Ты знаешь сама, что не может. Мы все время слабеем. Земли, на которых закон еще властен, съеживаются. Каждый раз, когда какая-нибудь ферма уничтожается волками, или бандитами, или Ледяными Наездниками -- одним щитом на стене становится меньше. Когда очередная семья снимается и уходит на юг продавать себя в рабство, мы, оставшиеся, слабеем. Да и сами законы слабеют точно так же. Кто их теперь знает! Ты думаешь, если я прочел охапку томов Дотиса и несколько страниц Полиборовой "Юриспруденции", которые нашел забитыми в щель, я от этого стал ученым? Мы нуждаемся в королевской помощи, Джен. Если мы не поможем друг другу в течение этого поколения -- конец и нам, и им. -- Как ты им собираешься помогать?-- спросила Дженни.-- Сорвав свое мясо с костей? Что станет с твоими людьми, если дракон убьет тебя? Щекой она почувствовала, как шевельнулось его плечо. -- С тем же успехом я могу быть убит волками или бандитами на следующей неделе -- так что же? Или упасть со старины Оспри и сломать себе шею. И когда Дженни прыснула, представив себе такую возможность, он добавил печально: -- В точности как мой отец. -- Твой отец не придумал ничего лучшего, чем влезть на лошадь в стельку пьяным,-- сказала она.-- Интересно, что бы он сделал с нашим юным героем? Джон рассмеялась в темноте. -- Съел бы его за завтраком! Семнадцать лет, десять из которых были связаны с Дженни, примирили его окончательно с человеком, ненавидимым им с детства. Он притянул ее поближе, поцеловал волосы. -- Я должен это сделать, Джен. Много времени это не займет. Особенно яростный порыв ветра сотряс древние кости башни, и Дженни укрыла голые плечи лоскутным одеялом. "Месяц, может быть,- - прикинула она.-- Может быть, даже немножко больше". Это бы дало ей шанс снова заняться заброшенной медитацией, возобновить учебу, которой она слишком часто в последнее время пренебрегала, чтобы почаще бывать в Холде -- с ним и с сыновьями. "Чтобы быть магом, нужно быть магом,-- говаривал Каэрдин.-- Единственный ключ к магии -- сама магия". Она знала, что так и не достигла его уровня, даже тогдашнего, когда он был восьмидесятилетним стариком, а сама она -- жалкой некрасивой худышкой четырнадцати лет. Часто она удивлялось, почему все так вышло: то ли потому, что Каэрдин был уже на излете, взяв ее последним своим учеником, или же потому, что сама она никуда не годилась. Лежа без сна в темноте, прислушиваясь к ветру или к пугающе огромному молчанию вересковых пустошей (что было гораздо хуже), Дженни иногда разрешала себе признаться: все, отдаваемое Джону и мальчишкам, что спят сейчас, свернувшись калачиком, в спальне наверху, она отнимала у колдовской власти. Так ей и не удалось поделить свое время между магией и любовью. Через несколько лет ей будет сорок. Десять лет растратила она, разбрасывая дни широко, как крестьянин разбрасывает семена в летнем зное, вместо того, чтобы умножать и копить свою силу... Она положила голову на плечо Джона, и рука, обнявшая ее, была тепла. Утрать она все это -- достигла бы она уровня старого Каэрдина? Иногда ей казалось, что достигла бы... За время отсутствия Джона надо наверстать упущенное, заняться как следует, не отвлекаясь. Снега уже будут глубоки, когда вернется Джон. Если он вернется. Тень Дракона Вира, казалось, снова накрыла ее, испестрив небо, -- и подобно ястребу устремилась на околицу Большого Тоби. Болезненно сжалось сердце при воспоминании, как Джон кинулся вперед, под эту нисходящую с небес тень, пытаясь достичь оцепеневшей в ужасе ребятни. Металлическая вонь изверженного огня, казалось, снова обжигает ей ноздри, визг эхом отдается в ушах... Двадцать семь футов... Это значит, от плеча дракона до земли такая же высота, как от плеча взрослого мужчины, и столько же с четвертью от земли до крестца. А тут еще не к добру вспомнился ей уклончивый взгляд Гарета. После долгого молчания она сказала: -- Джон... -- Да, милая? -- Когда ты отправишься на юг, я хочу идти с тобой. Она почувствовала, как отвердели его мышцы. Прошла почти минута, прежде чем он ответил ей, и она услышала в его голосе борьбу между тем, чего ему хотелось, и тем, что он считал разумным. -- Ты же сама говоришь, что зима будет суровая... Думаю, одному из нас надо остаться. Джон был прав, и она это знала. Даже шерсть у ее котов была особенно густа этой осенью. Месяц назад она с беспокойством наблюдала, как птицы поспешно и неслыханно рано готовятся к перелету. Все предвещало голод и снег с дождем и, как следствие, вторжение варваров через скованный льдом океан. "И все же...-- подумала она.-- И все же..." Непонятно, была ли это просто слабость женщины, не желающей расставаться с любимым, или же здесь таилось что-то более серьезное. Каэрдин, помнится, говаривал, что любовь затуманивает инстинкты мага. -- Думаю, мне надо идти с тобой. -- Полагаешь, что я один с драконом не управлюсь?-- Его голос был полон насмешливого возмущения. -- Да,-- прямо сказала Дженни и почувствовала, как ребра Джона трясутся у нее под рукой от беззвучного хохота.-- Я не знаю, при каких обстоятельствах ты с ним встретишься,-- добавила она.-- И еще одно... Джон уже не смеялся. Голос его был задумчив, но удивления в нем не слышалось. -- Значит, ты тоже обратила внимание... Было в Джоне нечто такое, чего люди, как правило, не замечали. Под личиной дружелюбного варвара, за рассуждениями о смышлености свиней, старушьими побасками и разрушительными попытками понять устройство часов скрывались подвижный ум и почти женская чувствительность к оттенкам ситуаций и отношений. Редко случалось, чтобы он ошибался. -- Наш герой говорил о предателях и мятежниках на юге,-- сказала она.-- Раз пришел дракон, значит, погибнет урожай, подпрыгнут цены на хлеб, начнутся смуты... Думаю, тебе необходим верный человек. -- Я тоже так думаю,-- ответил он мягко.-- А теперь скажи, почему я должен сомневаться в Гарете. Честно говоря, мне не верится, чтобы он предал меня из-за того только, что я не похож на витязя из баллады. Дженни приподнялась на локте, черные волосы ливнем упали на голую грудь. -- Мне тоже,-- медленно проговорила она, пытаясь понять, что же, собственно, беспокоит ее в этом странном мальчугане, которого она спасла в руинах старого города.-- Положись на мое чутье, доверять ему можно. Но он в чем-то лжет, не знаю, в чем... Нет, мне нужно идти с тобой на юг. Джон улыбнулся и потянул ее вниз. -- Я сожалею, что в прошлый раз не поверил твоему чутью,-- утешил он.-- Но, думаю, ты права. Я не понимаю, почему король, вместо того чтобы послать надежного воина, доверил свое слово и свою печать мальчишке, который, судя по всему, только и может, что собирать песенки. Но если король ручается в помощи, то я буду дурак, упустив такую возможность. Даже то, что мы с тобой, Джен, ни на кого больше не можем положиться, -- даже это говорит о том, насколько плохи наши дела. Кроме того,-- добавил он с внезапным беспокойством,-- тебе так или иначе пришлось бы ехать. Безымянное грозное предчувствие шевельнулось в груди, и Дженни быстро повернула голову. -- Почему? -- Кто-то же должен уметь готовить... Молниеносным кошачьим броском она оказалась на нем, пытаясь придушить подушкой, но от смеха не смогла ее удержать. Они боролись, сдавленно хохоча, затем борьба их перешла в любовь, и уже позже, когда оба плыли в волнах теплой усталости, Дженни пробормотала: -- Ты заставляешь меня смеяться в самый неподходящий момент... Он поцеловал ее и уснул, но Дженни так и не смогла преодолеть беспокойной границы между сном и явью. Она снова обнаружила себя стоящей на краю расселины; жар опалял лицо, яд опалял легкие. В восходящем паре огромный силуэт еще вздымал лоскутные крылья, еще когтил воздух искалеченной задней лапой, пытаясь достать маленькую фигурку, медленно, как истощенный лесоруб, машущую топором. Джон двигался механически, полузадохнувшийся в испарениях, шатающийся от потери крови, клейко сиявшей на его броне. Маленький ручей в овраге был густ и красен, камни были черны от драконова огня. Дракон поднимал слабеющую голову, ища Джона, и даже в полудреме Дженни чувствовала, что воздух отяжелен странным пением, дрожащей музыкой по ту сторону слуха и разума. Пение становилось все громче по мере того, как она глубже соскользывала в сон. Дженни видела ночное небо, белый диск полной луны (знак ее магической власти), а перед ним -- серебряный шелковый всплеск перепончатых крыльев. Она проснулась глубокой ночью. Дождь гремел по стеклам Холда, ворчали невидимые ручьи. Рядом спал Джон, и она увидела в темноте то, что заметила этим утром при солнечном свете: в свои тридцать четыре года он уже имел прядку-другую серебра во взъерошенных каштановых волосах. Потом пришла мысль. Дженни торопливо отринула ее, но та очень скоро вернулась. Это была не дневная мысль, но подталкивающий шепот, что приходит только в темноте после тревожного сна. "Не будь дурой,-- сказала себе Дженни.-- Ведь станешь потом жалеть..." Но искушение не уходило. В конце концов Дженни встала, стараясь не разбудить спящего рядом мужчину. Она завернулась в изношенную стеганую рубаху Джона и неслышно вышла из спальни; истертый пол был как гладкий лед под ее маленькими босыми ногами. В рабочем кабинете было еще темнее, чем в спальне, в камине тлела в золе розовая полоска жара. Тень Дженни скользнула,как рука призрака, по дремлющей арфе и погасила на секунду отраженное красное свечение вдоль краешка жестяной свистульки. В дальнем углу кабинета Дженни откинула тяжелую портьеру и прошла в крохотную комнатку, которая была чуть пошире окна. Днем здесь было светло и холодно, но теперь тяжелые стекла были чернильно черны и ведьмин огонь, вызванный ею, замерцал на струящихся снаружи дождевых потоках. Фосфорическое сияние очертило узкий стол и три маленькие полки. Здесь стояли вещи, принадлежавшие холодноглазой Ледяной Ведьме, матери Джона, или Каэрдину -- простые вещи: несколько чаш, странной формы корень, несколько кристаллов, похожих на осколки сломанных звезд. Завернувшись поплотнее в рубаху Джона, Дженни взяла простую глиняную чашу, столь старую, что рисунок на ее внешней поверхности давно стерся от прикосновений магов. Она зачерпнула в нее воды из каменного сосуда в углу и, поставив на стол, пододвинула высокий, с веретенообразными ножками стул. Какое-то время она просто сидела, глядя в воду. Отражения бледного огня танцевали на черной поверхности. Дженни замедлила дыхание, услышала все звуки -- от ревущих порывов ветра, бросающих дождь на стены замка, до последней капли, упавшей с карниза. Истертая столешница напоминала холодное стекло под кончиками ее пальцев. Некоторое время Дженни вникала в маленькие потеки глянца на внутренней поверхности чаши, затем последовало более глубокое проникновение, вглядывание в оттенки, которые, казалось, вращались в бесконечных глубинах. Ей уже чудилось, что она движется вниз, в абсолютную черноту, и вода была как чернила -- непрозрачная, недвижная. Серый туман крутился в безднах, затем прояснился, словно разогнанный ветром, и она увидела темноту огромного пространства, исколотую язычками свечей. Площадь из черного камня лежала перед ней, гладкая, как маслянистая вода, а вокруг был лес, но не из деревьев, а из каменных колонн. Одни колонны были тонкие, как шелковая нить, другие толще самых древних дубов, и по ним колыхались тени танцующих. Хотя картина была беззвучной, Дженни чувствовала ритм, в котором они двигались (она уже видела, что это гномы); когда они сгибались, их длинные руки мели пол; огромные бледные облака грив пропускали уколы света, как тяжелый дым. Гномы кружили вокруг бесформенного каменного алтаря в медленном, зловещем, чуждом людскому роду танце. Видение изменилось. Дженни видела обугленные руины под темной, покрытой лесом горой. Ночное небо выгибалось над ними, очищенное ветром и пронзительно прекрасное. Свет убывающей луны трогал белыми пальцами сломанную мостовую пустой площади под склоном холма, на котором стояла Дженни, и очерчивал кости, гниющие в лужах слабо дымящейся слизи. Что-то вспыхнуло в мягкой тени горы, и Дженни увидела дракона. Зведный свет блестел, как масло, на его точеном саблевидном боку, крылья вскинулись, словно руки скелета, пытающегося обнять луну. Музыка, казалось, плывет в ночи, и внезапно сердце Дженни оборвалось при виде этой тихой опасной красоты, одинокой и грациозной -- тайной магии скользящего полета. Затем видение окрасилось вдруг тусклым свечением умирающего огня. Место было то же самое, но время другое -- за несколько часов до рассвета. Джон лежал у костра, темная кровь сочилась сквозь пробитую когтями броню. Его лицо вздувалось ожогами под маской крови и грязи. Он был один, а огонь умирал. Свет дрогнул на исковерканных кольцах его порванной кольчуги, клейко блеснул на вывернутой ладонью вверх кисти обожженной руки. Огонь умер, и звездный свет, отразившись в лужице крови, очертил знакомый профиль на фоне ночной черноты. Она снова была под землей у каменного алтаря. На этот раз подземелье было пусто, но полое его молчание, казалось, было наполнено невнятным бормотанием, как если бы алтарь шептался сам с собой. Все сгинуло, остались только маленькие наплывы в глянце на дне чаши и маслянистая поверхность воды. Ведьмин огонь давно уже зачах над головой, раскалывающейся от боли, как случалось всегда, стоило Дженни перенапрячь силы. Холод пробирал до костей, но она еще была слишком усталой, чтобы подняться со стула. Дженни глядела в темноту, слушала ровную дробь дождя и горько сожалела о том, что сделала. "Все предвидения в какой-то степени лживы,-- говорила она себе,-- а вода -- самый отъявленный изо всех лжецов. Нет никакой причины верить тому, что ты сейчас видела..." Так она повторяла про себя снова и снова, но ничего хорошего это не принесло. В конце концов Дженни Уэйнест, ведьма Мерзлого Водопада, уронила лицо в ладони и заплакала.

Глава 3

Они отправились двумя днями позже и двинулись верхом сквозь круговерть воды и ветра. Во времена королей Большая Дорога тянулась до самого Бела, как серая каменная змея, через долины, крестьянские поля, через лесные угодья Вира, связывая южную столицу с северными границами и охраняя большие серебряные копи Тралчета. Но копи истощились, а короли начали усобицу с братьями и кузенами за власть на юге. Войска, охранявшие форты Уинтерлэнда, были выведены (говорили, что временно) поддержать одного из претендентов на престол. Они не вернулись. Теперь Большая Дорога медленно распадалась подобно сброшенной змеиной коже. Жители выламывали из нее камни для укрепления домов против бандитов и варваров, ее канавы задохнулись от скопившихся за десятилетия отбросов, корни наступающих лесов Вира крошили уже само основание Дороги. Уинтерлэнд разрушал ее, как разрушал все, к чему прикасался. Путешествие на юг по остаткам тракта было достаточно медленным, ибо осенние шторма вздули ледяные ручейки на вересковых пустошах, обратив их в оскаленные пенные потоки, а почву в заплетенных деревьями низинах -- в клеклые безымянные болотца. Под хлещущими цепами ветра Гарет уже не утверждал, что нанятый им корабль ждет в Элдсбауче, готовый нести их к югу с относительным комфортом и скоростью, однако Дженни подозревала, что в глубине души юноша все еще надеется на это и во всем случившемся обвиняет ее. Большей частью ехали в молчании. То и дело приходилось останавливаться, чтобы дать Джону время разведать опрокинутые скалы или узловатые рощицы впереди, и Дженни, наблюдая искоса за Гаретом, видела, в сколь болезненном изумлении оглядывается он на скудные низины с поросшими травой остатками стен, на старые пограничные камни -- комковатые и оплывшие, как снеговики по весне, на зловонные болотца и голые скалистые вершины с их редкими кривыми деревьями, на гигантские шары омелы, злобно рассевшиеся в обнаженных ветвях на фоне унылого неба. Эта земля уже не помнила ни законов, ни процветания, и, кажется, Гарет начинал понимать, чего требовал Джон в обмен на собственную жизнь. Но обычно юноша находил остановки раздражающе бессмысленными. -- Мы так никогда не доберемся,-- пожаловался он, стоило Джону возникнуть из дымчато окрашенной путаницы мертвого вереска, скрывавшей склоны придорожного холма. Вершину венчала сторожевая башня, вернее, то, что от нее осталось -- круглая насыпь из галечника. Джону пришлось ползти по этим склонам на животе, и теперь он обирал грязь и влагу со своего пледа. -- Уже двадцать дней, как пришел дракон,-- горестно добавил Гарет.-- Пока мы здесь медлим, может случиться все что угодно. -- С тем же успехом оно могло бы случиться на другой день после того, как ты нанял корабль, мой герой,-- заметил Джон, единым махом взлетая в седло запасной лошади -- Слонихи.-- А если мы двинемся наугад, мы вообще никуда не доберемся. Однако унылый взгляд юноши вслед отъезжающему Джону ясно говорил о том, что осторожность прославленного лорда кажется ему бессмысленной. Привал они устроили в облетевших березках, где низины разрушенной страны подступали вплотную к замшелым чащобам Вира. Когда лагерь был разбит, а лошади и мулы привязаны к колышкам, Дженни тихо двинулась вдоль края поляны над обрывистым берегом. Шум потока смешивался с прибойным звуком ветра в кронах. Дженни касалась коры, мокрых желудей, орешника и гниющих листьев под ногами, нанося на них видимые лишь магам знаки, которые должны были скрыть лагерь от взгляда тех, кто попытается проникнуть сюда извне. Оглянувшись на трепещущий желтый огонь костра, она увидела Гарета, сгорбившегося у огня, дрожащего в своем мокром плаще, несчастного и очень одинокого. Ее упрямые губы сжались. С тех пор, как Гарет узнал, что Дженни -- женщина лорда Аверсина, он редко с ней заговаривал. Известие об ее участии в экспедиции он принял с негодованием, свято уверенный, что ведьма просто боится выпустить любовника из поля зрения. И вот он сидел у костра -- одинокий, лишенный привычного комфорта и былых иллюзий, одолеваемый гложущим страхом перед тем, что ожидает его дома. Дженни вздохнула и направилась к огню. Юноша взглянул на нее подозрительно и враждебно, когда она порылась в кармане куртки и выудила длинный осколок мутного кристалла на цепочке, который Каэрдин когда-то носил на шее. -- Я не смогла увидеть в нем дракона,-- сказала Дженни,-- но если ты сообщишь мне имя своего отца и кое-что о своих родных в Беле, я могла бы по крайней мере вызвать их образы и сказать тебе, все ли с ними в порядке. Гарет отвернулся. -- Нет,-- сказал он. Затем помолчал и добавил нехотя: -- Но все равно спасибо... Дженни скрестила руки на груди и с минуту разглядывала его в прыгающем оранжевом свете костра. Он запахнулся плотнее в испятнанный алый плащ, стараясь не встречаться с ней взглядом. -- Думаешь, что я не могу?-- спросила она наконец.-- Или просто не хочешь принимать помощи от ведьмы? Гарет ничего на это не ответил, но его детская нижняя губа поджалась упрямо. Со вздохом раздражения Дженни пошла прочь, туда, где возле покрытой кожаным чехлом груды вещей стоял Джон, оглядывая темнеющие леса. Он обернулся, когда она приблизилась; бродячие блики костра бросили грязно-оранжевые отсветы на металлические заплаты камзола. -- Хочешь себе нос перебинтовать?-- спросил он, как если бы она пыталась приручить хорька и заработала болезненный укус. Дженни рассмеялась невесело. -- Раньше он против моей помощи не возражал,-- сказала она более обиженно, чем следовало. Джон обнял ее одной рукой и привлек поближе. -- Он чувствует себя одураченным,-- легко пояснил он.-- А поскольку сам он, понятное дело, себя одурачить не мог, то, значит, это сделал кто-то из нас, не так ли? Он наклонился и поцеловал ее; голой шеей под завитками заплетенных в косу волос она чувствовала твердость его руки. Впереди в призрачных березах и тощем кустарнике зашуршало резко, затем отозвалось более мягким, ровным шепотом в кронах над головой, и Дженни ощутила запах дождя чуть ли не раньше, чем лица ее коснулась первая капля. Позади послышались проклятия Гарета. Он хлюпал к ним через поляну, вытирая брызги с очков. Волосы его длинными прядями липли к вискам. -- По-моему, мы перехитрили самих себя,-- сказал он мрачно.- - Место для лагеря выбрали хорошее, а про укрытие забыли. Вниз по течению под обрывом есть пещера... -- Выше уровня воды?-- поинтересовался Джон с озорным мерцанием в глазах. Гарет сказал, обиженный: -- Да! И не очень далеко отсюда. -- И лошади там тоже поместятся? Юноша ощетинился. -- Я могу пойти посмотреть. -- Нет,-- бросила Дженни. И прежде, чем Гарет попытался протестовать против ее вмешательства, сказала резко: -- Я обвела лагерь охранными заклятиями, и пересекать их не стоит. Тем более -- сейчас уже темно... -- Но мы промокнем! -- Ты уже промок несколько дней назад, мой герой,-- дружески-грубовато заметил Джон.-- Здесь мы по крайней мере в безопасности, если вода начнет прибывать.-- Он взглянул на Дженни, все еще обнимая ее за плечи, -- настроение Гарета тревожило обоих.-- Так что там с охранными заклятиями, милая? Она пожала плечами. -- Не знаю,-- сказала она.-- Иногда они срабатывают против шептунов, иногда нет. Почему -- не знаю. То ли что-то не так с шептунами, то ли с самими заклинаниями... Или потому (добавила она про себя), что не с ее властью сплести охранное заклятие должным образом. -- Шептуны?-- недоверчиво переспросил Гарет. -- Что-то вроде кровососущих дьяволов,-- уже раздражаясь, пояснил Джон.-- Не в этом сейчас дело. Главное -- чтобы ты оставался в лагере. -- Я что, даже не могу поискать укрытия? Это же рядом! -- Если ты переступишь границу лагеря, дороги назад уже не найдешь,-- отрезал Джон.-- Ты думаешь, мы доберемся скорее, если будем несколько дней разыскивать твое тело? Дженни! Если ты не собираешься стряпать, то этим сейчас займусь я! -- Собираюсь-собираюсь,-- откликнулась Дженни с поспешностью, которая не была совсем притворной. Когда они с Джоном вернулись к дымящему укрытому от непогоды костру, она еще раз оглянулась на Гарета, стоящего на краю слабо мерцающего круга. Уязвленный отповедью, юноша подобрал желудь и швырнул его с досадой в сырую тьму. Во тьме прошелестело, прошуршало, и снова наступила тишина, нарушаемая лишь тихой бесконечной дробью дождя. Назавтра скомканные холмистые земли кончились и путники вошли в сумрак огромных лесов Вира. Дубы и боярышник подступили к самой дороге, цепляя лица путешественников бородавчатыми свешивающимися ветвями, а копыта коней -- сплетением корневищ и мокрыми пригорками мертвых листьев. Черная путаница голых сучьев слабо пропускала дневной свет, зато великолепно пропускала дождь -- сеющий, бесконечный, глухо бормочущий в зарослях орешника. Земля пошла хуже -- вязкая, неровная; гниющие деревья стояли местами по колено в серебряной воде, и Аверсин заметил однажды мимоходом, что болота опять наступают с юга. То и дело дорога оказывалась заплетенной зарослями или перекрытой упавшими стволами. Расчистка пути и прорубание обходных троп стали повседневной мукой. Даже Дженни, с детства привыкшей к тяготам жизни в Уинтерлэнде, приходилось несладко, она просто не успевала восстановить силы: засыпала усталая и просыпалась в серой предрассветной полумгле, нисколько не отдохнув. Каково приходилось Гарету, она могла только предполагать. Трудности укоротили его норов, и он жаловался горько на каждой стоянке. -- Что он там все высматривает?-- спросил он однажды в полдень, когда Джон, приказав им остановиться (пятый раз за последние три часа), спешился и, вооруженный охотничьим луком из тяжелых рогов, исчез в зарослях орешника и терна по ту сторону дороги. Дождь шел с утра, и долговязый юноша вымок самым жалким образом, восседая на Чалой Тупице -- одной из запасных лошадей, взятых в Холде. Это была вторая верховая лошадь Дженни, а Чалой Тупицей ее окрестил Джон -- к несчастью, метко. Дженни подозревала, что в минуты слабости Гарет винит ее даже за то, что в Холде так плохо с лошадьми. Дождь перестал, но холодный ветер ощупывал ребра даже сквозь ткань одежды; то и дело очередной порыв сотрясал сучья над головами и осыпал путников остатками дождя вперемешку с жухлыми, пропитанными влагой дубовыми листьями, похожими на мертвых летучих мышей. -- Смотрит, нет ли опасности...-- Дженни и сама напряженно вслушивалась в подобную затаенному дыханию тишину среди тесно толпящихся деревьев. -- В прошлый раз он ничего не высмотрел, так ведь?-- Гарет засунул руки в перчатках под мышки и содрогнулся от холода. Затем демонстративно стал смотреть на крохотный клочок неба, прикидывая время дня и, наверное, подсчитывая, какую часть пути они уже прошли. Говорил он с сарказмом, но сквозь сарказм явно проступал страх.-- И в позапрошлый раз тоже... -- Благодари богов,-- ответила Дженни.-- Что ты вообще знаешь об опасностях Уинтерлэнда! Гарет выдохнул, взгляд его внезапно прояснился. Быстро оглянувшись, Дженни нашла темную фигуру Аверсина; пледы делали его почти невидимым в сумраке леса. Джон положил стрелу на тетиву и, не натягивая, скользящим движением поднял лук. Дженни проследила возможный полет стрелы, ища цель. Еле видимый среди деревьев исхудалый маленький старик с трудом наклонялся, выламывая сухую сердцевину сгнившего бревна для растопки. Его жена, такая же тощая, одетая в такие же лохмотья старуха, чьи седые жидкие волосы стекали на узкие плечи, держала тростниковую корзину, принимая раскрошенные обломки. Гарет испустил вопль ужаса: "НЕТ!" Аверсин повернул голову. Всполошившаяся старуха вскинула глаза и, тоненько взвыв, бросила корзину. Сухие гнилушки разлетелись по болотистой почве у нее под ногами. Старик схватил жену за руку, и оба кинулись наутек в чащу, всхлипывая и прикрывая головы руками, словно трухлявая старческая плоть могла остановить широкий железный наконечник боевой стрелы. Аверсин опустил лук и позволил "дичи" убраться невредимой в сырую древесную мглу. -- Он бы убил их!-- выдохнул Гарет.-- Этих бедных стариков... Дженни кивнула, глядя на возвращающегося к дороге Джона. -- Я знаю. Она понимала, что иначе нельзя, и все-таки чувствовала отвращение, как тогда, в руинах старого города, где ей пришлось умертвить раненого грабителя. -- Это все, что ты можешь сказать?-- ужаснулся Гарет.-- Ты - - знаешь? Да он бы застрелил их сейчас не моргнув!.. -- Это были мьюинки, Гар,-- тихо сказал подошедший к тому времени Джон.-- Лучшее, что ты можешь сделать с ними, -- это застрелить. -- Мне все равно, как вы их называете!-- выкрикнул Гарет.-- Они дряхлые и безвредные. Все, чего они хотели, -- это собрать топливо. Маленькая прямая морщина обозначилась между рыжеватыми бровями Джона, он снял очки и утомленно протер глаза. "Не одному Гарету дорого обойдется это путешествие",-- подумала Дженни. -- Я не знаю, как их называют в ваших землях,-- устало сказал Аверсин.-- Эти люди опустошают всю долину Уайлдспэ. Они... -- Джон!-- Дженни коснулась его руки. Она прислушивалась к разговору довольно рассеянно. В убывающем свете дня она давно уже чуяла некую опасность. Казалось, это покалывает ей кожу -- мягкое плещущее движение в заливных лугах на севере, тонкое чириканье, заставившее примолкнуть испуганно лис и ласок.-- Надо ехать. Скоро будет темно. Я не очень хорошо помню эти места, но привал здесь найти трудно. -- Что там?-- Его голос тоже упал до шепота. Она покачала головой. -- Может быть, и ничего. Но мне кажется, оставаться здесь нельзя. -- Почему?-- тоненько проговорил Гарет.-- Что не так? Вы уже три дня шарахаетесь от собственной тени... -- Это верно,-- согласился Джон, и был опасный оттенок в его голосе.-- Представляешь, что будет, если тебя схватит собственная тень?.. А ну-ка поехали. И чтобы тихо. Была уже ночь, когда они разбили лагерь. Как и Дженни, Джон тоже нервничал, и прошло довольно много времени, прежде чем они выбрали подходящее место. Одно из них забраковала Дженни: ей показалось, что лес слишком тесно обступает поляну. Другое отверг Джон, потому что ручей не просматривался бы от костра. Дженни была голодная и утомленная, но инстинкты Уинтерлэнда требовали продолжать движение, пока не найдешь хорошего места для привала. Но когда Джон забраковал обширную круглую поляну с маленьким полузадушенным ручейком на краю, истерзанный голодом Гарет взбунтовался. -- Ну а здесь-то что не так?-- вопросил он, спешившись и прижимаясь к теплому подветренному боку Чалой Тупицы.-- Ты можешь пить из ручья и одновременно любоваться костром, чего тебе еще надо? Раздражение скользнуло, как блик по обнажаемой стали, в голосе Джона: -- Мне здесь не нравится. -- Да почему, во имя Сармендеса?! Аверсин оглядел поляну и покачал головой. Тучи над кронами разорвались, водянистый лунный свет блеснул в линзах очков, в дождевых каплях, запутавшихся в его гриве. Он нахлобучил капюшон на нос. -- Еще не знаю. Я не могу сказать, почему. -- Ах, ты даже не можешь сказать, почему! Что же тогда тебе вообще может понравиться? -- Мне бы понравилось,-- с обычной своей сокрушительной въедливостью парировал Аверсин,-- чтобы шитые шелком щеголи не подсказывали мне место привала только потому, что они желают ужинать. Удар попал в точку, и Гарет взбесился. -- Нет, дело не в этом! Ты слишком долго жил волчьей жизнью и уже ничему не доверяешь! А я не собираюсь идти через лес, потому что... -- Прекрасно,-- хмуро сказал Аверсин.-- Ты можешь, дьявол тебя забери, остаться здесь. -- И останусь! Езжайте вперед, а я останусь здесь! А то еще ты, чего доброго, меня пристрелишь, когда я подойду к тебе, а ты услышишь шорох. -- Могу. -- Джон!-- Холодный, режущий голос Дженни прервал ссору.-- Сколько еще времени мы можем идти сквозь лес без света? Собираются тучи. Дождя нет, но уже через два часа ты в двух шагах ничего не увидишь. -- Зато увидишь ты,-- заметил он. "Он тоже это чувствует,-- подумала Дженни.-- Это нарастающее ощущение, что кто-то наблюдает за тобой с той стороны дороги." -- Увижу,-- согласилась она.-- Но у меня нет твоего опыта. Насколько я помню, хороших мест больше не встретится. Мне тоже не нравится эта поляна, но идти сейчас -- еще опаснее. Даже если я вызову ведьмин огонь, толку от него будет мало. Джон оглядел темный лес, еле различимый теперь в холодном мраке. Ветер шевельнулся в голых ветвях, сплетающихся над их головами. Дженни слышала шепот папоротника и торопливое бормотанье питаемого дождем ручья. Ни звука опасности. Тогда почему она все время высматривает что-то боковым зрением, откуда эта готовность к бегству?.. -- Слишком уж здесь хорошо,-- тихо сказал Аверсин. -- Сначала тебе что-то не нравилось,-- возмутился Гарет.-- А теперь ты... -- В любом случае они будут знать, где мы остановились,-- мягко прервала его Дженни. -- Кто будет знать?-- Взбешенный Гарет уже брызгал слюной. -- Мьюинки, тупица,-- прорычал Аверсин. Гарет воздел руки. -- О, великолепно! Так ты, значит, не хочешь устраивать здесь лагерь, потому что нас могут атаковать тот старичок и его леди? -- Да! И еще полсотни их друзей!-- парировал Аверсин.-- И если ты произнесешь еще хоть одно слово, мой герой, я тебя расшибу о дерево! Гарет взбунтовался окончательно. -- Прекрасно! Докажи свою мудрость, ударив того, кто с тобой не согласен! Если ты боишься атаки сорока недомерков... Он даже не увидел движения Аверсина. Драконья Погибель мог не выглядеть героем, подумала Дженни, но быстроты и силы у него не отнимешь. Гарет задохнулся, ухваченный сразу за плащ и камзол и буквально оторванный от земли. Дженни шагнула вперед и схватила Джона за шипастое предплечье. -- Не шуми,-- сказала она.-- И брось его. -- Откуда будешь падать -- выбрал?-- Но Дженни уже чувствовала, что приступ ярости миновал. После паузы Джон оттолкнул, почти отшвырнул Гарета.-- Ладно.-- Он и сам был смущен этой вспышкой.-- Благодари нашего героя -- теперь уже слишком темно, чтобы ехать дальше... Джен, ты можешь сделать что-нибудь с этой поляной? Заклясть как-нибудь? Дженни подумала немного, пытаясь понять, что именно ее беспокоит. -- Против мьюинков -- нет,-- ответила она наконец.-- Они вас выследят по голосам, господа. -- Разве это я... -- Я не спрашиваю, кто.-- Она взяла поводья лошадей и мулов и повела их в глубь поляны, ломая голову, как лучше разбить лагерь и обвести его кольцом заклятий, пока их никто не заметил. Гарет, несколько пристыженный, следовал за ней, оглядывая поляну. Стараясь сделать вид, будто никакой ссоры и не было, он спросил: -- Вот эта впадина для костра не подойдет? Раздражение еще похрустывало в голосе Аверсина: -- Никаких костров. На этот раз у нас будет холодный лагерь и ты будешь караулить первым, мой герой. Гарет только выдохнул протестующе в ответ на такое скорое решение. С тех пор, как покинули Холд, на его долю всегда выпадала последняя стража, перед рассветом, потому что после дневного перегона он хотел обычно лишь одного -- упасть и уснуть. Дженни, как правило, караулила второй, а Джон, знакомый с повадками волков, охотящихся именно ранней ночью, -- первым. -- Но я...-- заговорил было юноша, и Дженни окинула спутников мрачным взглядом. -- Еще одно слово -- и я наложу заклинание немоты на вас обоих. Джон замолчал мгновенно. Гарет начал было фразу, но вовремя одумался. Дженни достала веревку из тюка на спине мула Кливи и принялась привязывать к деревцу. Вполголоса она добавила: -- Хотя одни только боги знают, остановит ли вас это... В течение скудного ужина из сушеной говядины, кукурузных лепешек и яблок Гарет из принципа не проронил ни слова. Дженни размышляла, и Джон, видя такое дело, тоже старался говорить поменьше. Она не знала, чувствует ли он опасность в окрестных лесах и не мерещится ли ей самой эта опасность от усталости. Она вложила все свои способности, всю сосредоточенность в круг заклятий вокруг лагеря этой ночью -- охраняющих заклятий, делающих лагерь неприметным снаружи. Вряд ли бы они помогли против мьюинков, хорошо знающих, что поляна находится именно здесь, но на какое-то время заклинания могли бы сбить с толку лесной народец. К охранным заклятиям она добавила те, другие, которым научил ее когда-то Каэрдин, -- против шептунов, что бродят в лесах Вира, -- заклятия, в действенности которых Дженни сильно сомневалась. Были случаи, когда они не срабатывали, но выбора у нее не было. Дженни давно уже подозревала, что род магов скудеет и что каждое поколение утрачивает секреты, доставшиеся им от тех давних времен, когда царство Белмари еще не объединило весь запад в блистательном поклонении Двенадцати Богам. Каэрдин был могущественнейшим в школе Херна, но, когда Дженни впервые встретилась с ним, он уже был стар, слаб и слегка не в себе. Он выучил ее, он преподал ей секреты школы, передаваемые от учителей к ученикам добрую дюжину поколений. Но с тех пор, как старик умер, было уже два случая, когда его знания оказывались неверны, а однажды Дженни услышала от ученика учеников Каэрдинова наставника Спэта Скайвардена заклинания, которые Каэрдин то ли забыл ей преподать, то ли просто не знал. Вот и охранные заклятия против шептунов были, видать, кем-то когда-то искажены. Возможно, оригиналы их еще хранились в древних книгах, но ни Дженни, ни кому другому не посчастливилось на них набрести. Спала она в эту ночь беспокойно, измотанная, тревожимая странными образами, проскальзывающими сквозь прорехи сновидений. Ей казалось, что она слышит свистящий щебет болотных дьяволов, перелетающих с дерева на дерево над топкими берегами ручья, и мягкое бормотание шептунов совсем рядом с границей заклятий. Дважды Дженни вырывалась в дурном предчувствии из темной трясины сна, но каждый раз видела лишь Гарета, клюющего носом на сложенных стопкой седлах. Когда она проснулась в третий раз, Гарета в лагере не было. Перед этим ей снилась женщина, стоящая среди листвы. Лицо ее скрывалось под вуалью, как это принято на юге; кружево напоминало цветы, рассыпанные в темно-каштановых кудрях. Нежный смех напоминал звон серебряных колокольчиков, но был в нем неприятный призвук, словно женщина радовалась какой-то своей победе. Она протягивала маленькие узкие ладони и шептала имя Гарета... Листья и грязь были черны там, где он пересек тускло мерцающую границу заклятого круга. Дженни села, отбросив назад спутанную массу волос, и тронула за плечо Джона. Вызвала к жизни ведьмин огонь, и он тускло осветил лагерь, отразился в глазах испуганных лошадей. Голос ручья был особенно громок в тишине. Как и Аверсин, Дженни спала одетой. Дотянувшись до свернутых узлом кожаной куртки, пледов, пояса и башмаков, лежащих на краю одеяла, она достала маленький магический кристалл и наклонила его под определенным углом к ведьминому огню, в то время как Джон, не произнося ни слова, торопливо обувался и натягивал камзол из волчьей шкуры. Из четырех элементов магическая земля (кристалл) -- наиболее простой и точный инструмент, но его следует предварительно зачаровать. Огонь -- тот не требует особых приготовлений, но обращен лишь в прошлое, редко выводя на объект поисков. В воде можно увидеть и прошлое, и будущее, но вода -- отъявленный лжец. И только величайшие из магов могли пользоваться для предсказаний ветром. Сердцевина Каэрдинова кристалла была темна. Дженни подавила страх за жизнь Гарета и, успокоившись, вызвала образ, замерцавший на грани подобно отражению. Она увидела каменную каморку, очень маленькую и, судя по всему, наполовину утопленную в землю. Единственной мебелью в ней была кровать, а столом служил выдающийся из стены каменный блок. На нем лежал мокрый плащ в полувысохшей луже воды, болотные травы вцепились в ткань, как темные пиявки. Изукрашенный самоцветами длинный меч был прислонен рядом, а на плаще лежала пара очков. Круглые линзы отразили грязновато-желтый свет лампы, когда дверь в каморку приоткрылась. Кто-то в коридоре поднял лампу повыше. Свет явил маленькие сутулые фигуры, толпящиеся в широком помещении за порогом. Старые и молодые, мужчины и женщины, всего человек сорок -- с белыми, грязными бородавчатыми лицами и круглыми, как у рыб, глазами. Ближе всех, на самом пороге, стояли старик и старуха -- те самые мьюинки, в которых Джон чуть не выстрелил сегодня днем. Старик держал веревку, старуха -- мясницкий нож. *** Дом мьюинков стоял в низине на бугре среди зловонного месива воды и глины; гниющие деревья торчали над поверхностью, как полуразложившиеся трупы. Низкое и как бы присевшее строение было больше, чем казалось на первый взгляд: каменные стены на той стороне выдавали еще одно полуподвальное крыло. Несмотря на холод, воздух над окрестностью смердел тухлой рыбой, и Дженни стиснула зубы, почувствовав тошноту, омывшую ее от одного только вида этого места. Она люто ненавидела мьюинков с тех пор, как впервые увидела их. Джон соскользнул со своего пегого боевого коня Оспри и привязал его и Молота Битвы к ветви деревца. Лицо Аверсина в дождливой мгле было напряженным от ненависти и отвращения. Дважды семейства мьюинков пытались обосноваться близ Алин Холда, и оба раза, как только об этом становилось известно, Джон поднимал ополчение и беспощадно выжигал их гнездо. Каждый раз со стороны ополченцев были убитые, но Джон продолжал преследование по диким землям и не успокаивался, пока не искоренял мьюинков полностью. Дженни знала, что ему до сих пор является в кошмарных снах то, что он нашел в их подвалах. Он шепнул: "Слушай",-- и Дженни кивнула. Она уже различала смутный гомон в глубинах дома -- приглушенные, словно утопленные в землю голоса, тонкие и отрывистые, как лай зверья. Дженни вытащила свою алебарду из чехла, притороченного к седлу Лунной Лошадки, и шепотом приказала всем трем лошадям вести себя тихо. Помимо этого она накинула на них охранное заклятие. Теперь взгляд постороннего миновал бы их или, в крайнем случае, принял бы в ночи за что угодно, кроме лошадей -- за густой орешник или причудливую тень от деревьев. Это были все те же заклинания, не давшие Гарету вернуться в лагерь до того, как он был схвачен мьюинками. Джон спрятал очки во внутренний карман. "Порядок,-- пробормотал он.-- Ты берешь Гарета, а я вас прикрываю". Дженни кивнула, чувствуя внутри некий холод, как бывало с ней в минуты, когда она пыталась сотворить заведомо непосильную для себя магию и заранее готовилась к худшему. Они пересекли грязный двор (гвалт в доме усилился), затем Джон поцеловал ее и, повернувшись, влепил подкованный железом сапог в маленькую дверь. Они ворвались внутрь, как разбойники, грабящие ад. Горячий влажный смрад ударил Дженни в лицо, и сквозь него -- резкий медный запах свежепролитой крови. Шум стоял невероятный, после ночной темноты дымный огонь в огромном очаге показался ослепительным. Масса тел бурлила у двери напротив, тусклые блики отскакивали от маленьких стальных ножей, стиснутых влажными ладошками. Гарет был прижат толпой к косяку. Он явно прокладывал путь наружу, но, добравшись до двери, видно, сообразил, что, прорвавшись к очагу, он неминуемо будет окружен. Его левая рука была обмотана для защиты какими-то тряпками, а в правой был пояс, пряжкой которого он хлестал мьюинков по лицам. Его собственное лицо, все в порезах и укусах, было залито кровью; смешиваясь с потом, она испятнала рубаху Гарета до такой степени, что казалось, будто у юноши перерезано горло. Безоружные серые глаза были полны ужаса и отвращения. Напирающие мьюинки верещали как проклятые. Их было не менее полусотни -- все вооруженные маленькими стальными ножами и заостренными раковинами. Ворвавшись вслед за Джоном, Дженни видела, как одна женщина кинулась к Гарету и полоснула его под коленки. Его ноги уже кровоточили от дюжины порезов, в башмаках липко хлюпало. Юноша пнул нападающую в лицо, и она отлетела в толпу -- та самая старуха, которую едва не застрелил Джон. Молча Аверсин рванулся во вздымающуюся смердящую толпу. Дженни кинулась вслед, прикрывая ему спину. Кровь брызнула на нее после первого взмаха меча, а гвалт вокруг стал вдвое громче. Мьюинки были маленьким народцем, хотя некоторые из их мужчин достигали роста самой Дженни. Не в силах рубить эти бледные вялые личики, она била древком алебарды во вздутые маленькие животы, и мьюинки катились, падали, задыхаясь рвотой и кашляя. Но их было слишком много. Перед боем Дженни подоткнула свои выцветшие юбки до колен и теперь чувствовала, как в голые щиколотки вцепляются руки упавших. Один мужчина ухватил тесак, лежащий на каменном столе среди прочих орудий мясника, и попытался искалечить ее. Удар алебарды ракроил ему лицо от скулы до нижней челюсти. Мьюинк закричал, и рот его зиял, как вторая рана. Запах крови был повсюду. Пересечь комнату было делом нескольких секунд. -- Гарет!-- взвизгнула Дженни, но он замахнулся на нее ремнем -- ростом она не слишком отличалась от мьюинков, вдобавок юноша был без очков. Дженни отбила удар алебардой, пояс намотался на древко, и она вырвала его из рук Гарета. -- Это Дженни!-- крикнула она, в то время как меч Джона летал вокруг, обрызгивая теплыми каплями. Схватила юношу за худую кисть и потащила его вниз по ступенькам, в комнату. -- Теперь бежим! -- Но мы же не можем...-- начал он, оглядываясь на Джона, и она толкнула его к двери. После мгновенной борьбы (не хотелось выглядеть трусом, бросающим своего спасителя) Гарет все-таки побежал. Пробегая мимо стола, он прихватил с него мясницкий крюк и теперь отмахивался на ходу от лезущих бледных лиц и тычков крохотных стальных лезвий. Три мьюинка охраняли дверь, но с визгом шарахнулись от длинного оружия Дженни. Она слышала, как сзади визжащий гвалт взвился в диком крещендо. Джон снова был в меньшинстве, и желание драться рядом с ним потащило Дженни назад, как волосяной аркан. Но она только рванула дверь и поволокла Гарета бегом через низину. Гарет уперся в страхе. -- Где лошади? Как же мы... Для своего роста Дженни была очень сильной. Она толкнула его, чуть не опрокинув. -- Потом спросишь! Уже маленькие фигурки набегали, спотыкаясь, спереди из темноты леса. Ил под ногами присасывал подошвы, а она тащила Гарета к тому месту, где ей одной были видны три лошади. Дженни услышала его изумленный вскрик, когда они, разрушив заклятие, подбежали к животным вплотную. Пока юноша вскарабкивался в седло Молота Битвы, Дженни взлетела на Лунную Лошадку, схватила повод Оспри и, пришпорив, бросила коня к дому, разбрызгивая грязь. Пронзительно, чтобы перекрыть визгливый гвалт внутри, она крикнула: "ДЖОН!" Минуту спустя клубок тел извергся из низкой двери, как свора повисших на медведе собак. Белое сияние ведьминого огня выхватило из темноты меч -- дымящийся и мокрый по самую рукоятку, лицо Аверсина, залитое своей и чужой кровью, клубы пара от прерывистого дыхания. Мьюинки висели на его поясе и руках, пытаясь прорезать или прокусить кожу доспеха. С визжащим воплем нападающей чайки Дженни налетела на них, ударив алебардой, как косой. Мьюинки рассыпались, шипя и мяукая, и Джон, стряхнув последних, кинулся в седло Оспри. Крохотный мьюинк метнулся за ним и вцепился в стремя, пытаясь ударить всадника в пах маленьким ножом из заостренной раковины. Джон взмахнул рукой (шип на браслете угодил мальчишке в висок) и смахнул мьюинка, как смахнул бы крысу. Дженни резко развернула коня и погнала его в конец низины, туда, где Гарет все еще взбирался на спину Молота Битвы. С точностью цирковых наездников она и Джон подхватили поводья мощного гнедого мерина с двух сторон, и все трое канули в ночь. *** -- То, что надо!-- Аверсин обмакнул палец в лужу дождевой воды и стряхнул каплю на железную сковороду, опасно покачивающуюся над костром. Удовлетворенный шипением, примял ком кукурузного теста и шлепнул получившуюся лепешку на раскаленную поверхность. Затем поглядел на Гарета, изо всех сил старающегося не закричать, пока Дженни лила ему на рану жгучий настой календулы.-- Теперь ты можешь сказать, что видел Аверсина Драконью Погибель улепетывающим от сорока недомерков. Его перевязанная рука утрамбовала еще одну лепешку, и серый рассвет отразился в стеклах очков, когда он ухмыльнулся. -- Они за нами не погонятся?-- слабым голосом спросил Гарет. -- Сомневаюсь.-- Аверсин снял кусочек теста с шипастого браслета.-- У них сейчас своих мертвецов хватает -- ешь не хочу. Юноша сглотнул, борясь с тошнотой, хотя сам видел орудия, лежавшие на столе в доме мьюинков, и не сомневался в том, что они могли для него означать. По настоянию Дженни после бегства они перенесли лагерь подальше от пещерной темноты лесов. Рассвет застал их на краю болота. Покрытая ледяными рубцами вода среди черных камышей отражала стальное небо. Дженни работала холодно и устало, налагая заклятия на лагерь, затем раскрыла свою лекарскую сумку, поручив Джону заняться завтраком. Гарет порылся в своем багаже, ища искривленные треснувшие очки, чудом выжившие в памятной битве среди руин на севере, и теперь они косо и печально сидели на кончике его носа. -- Раньше они были тихим народцем,-- продолжал Аверсин, подходя к скарбу, на котором сидел юноша, в то время как Дженни бинтовала его порезанные колени.-- Но когда королевские войска ушли из Унтерлэнда, их селения стали грабить бандиты -- забирали все подчистую. Для вооруженного мужчины мьюинки никогда не были противниками, но всей деревней запросто могли кого-нибудь чmЪm