Книго

     журнал "Смена" 1990 г.
     : Константин Хмельницкий ([email protected])
     
(Первый рассказ о волшебной лампе)
       Долгое время назад  -  еще до войны  1914  года  - довелось мне стать
единственным  наборщиком единственной  типографии  Павлодара, города, что  и
поныне прославляет добродушные степные берега Иртыша.
     Второй  раз в своей жизни получив жалованье,- и опять за целый месяц! -
я  понял, что  передо  мной  важное  событие. Первую получку  я  распределил
настолько зыбко и неуловимо, что стеснялся теперь и вспоминать о том.
     Я  робко-невнятно задумался  над деньгами. Необходимо  ознаменовать эти
полные величия  дни,  это несомненное вступление в жизнь.  Но  как?  Позвать
гостей? Я знал едва ли десяток людей во всем городе. Пожертвовать эти девять
рублей с высокой целью? Куда? Где эта высокая цель? Приобрести что-нибудь из
одежды или вещей?
     Таким образом, в раннее воскресное утро я пошел на базар.
     Базар в Павлодаре столь велик и длинен, что можно подумать, будто город
собирается торговать с целым континентом. Двери магазинов широко распахнуты.
Я иду от магазина  к магазину, от окна к окну и беспрепятственно сближаюсь с
теми  товарами,  которым  почему-либо  суждено  быть моими.  Я извертываюсь,
выдумывая предлог, чтоб уйти от витрины часовщика.
     Хоть бы встретить какого-нибудь знакомого,  хоть  бы  появился Насосец.
Так  зовут  городского  потешника, проказника, служащего  в казначействе. Он
сквернослов,  свистун, лицо его  слащаво,  как  медовый пряник, но купцам он
нравится, и они любят калякать с ним о пустяках. Но и его нет еще. Рано.
     Я  гляжу уже не  в  магазины, а  между них, и вдруг я вижу,  что  возле
чайного  магазина  сидит,  прислонившись  к  стене,  босяк.  Возле  ног  его
медно-красная лампа,  широкая, без фитиля и без стекла, да и приспособления,
сжимки  для  стекла, нет. Пожалуй, это сооружение можно  назвать светильней.
Она медно-красная, но давно не чищена и покрылась грубой патиной.
     Лампа  лежит  возле колена, а колено в ссадинах, видно,  босяк  недавно
упал. Он дышит мерно, заснул. Мешкать нельзя. Утащат.
     Я шевелю его за плечо:
     - Эй, дядя.
     Он  подергивает  плечом,  носом.  Я  сильнее  надавливаю  на  плечо. Он
открывает глаза, думаю, что он будет меня ругать.
     Он говорит:
     - А чего не уступить. Торговаться не буду. Уступлю.
     Удивление охватывает меня: зачем мне эта старая лампа?
     У  меня  и  дома-то  нет,  а  для  вещей  нужен  дом,  по  крайней мере
собственный угол, чтобы создавать там домашний уют.
     Босяк опережает мои возражения:
     - Чего пялишься? Это, брат, не простая лампа, а волшебная.
     - Волшебная?
     - А как же! Небось читал в книжках.
     Книжек я читал много -  и о  путешествиях, и о прошлом, и о загадочной,
далекой Индии. Да-да, что-то припоминаю такое... Конечно, как я сразу не мог
сообразить, о  волшебной лампе  я  читал  в арабских сказках. Стоит загадать
желание и потереть лампу...
     - Продаешь? - спрашиваю я у босяка.
     -  Эка,  продаешь...  Здесь одного материала, может,  на гривенник,  да
волшебство, да работа.  Вот и  считай, сколько  набегает... Денег  не хватит
расплатиться.- Он смотрит на меня, прищурив глаз, будто оценивает - стоит со
мной   заключать  сделку  или  поискать  другого.-  Уступаю   во   временное
пользование. Сроком на час.
     - И  сколько же ты берешь за час? - Голос мой дрожит от волнения. Я уже
твердо  знаю, что не  напрасно пришел  на базар, что  именно о такой лампе я
мечтал всю жизнь.  И  к  чему целый час,  мне  достаточно пяти минут, только
хватит ли денег, чтобы расплатиться за  воплощение мечты? Нащупываю получку,
лежавшую в кармане.- Сколько?
     - А сколько есть у человека. Если он и вправду  захочет получить лампу,
а не так, для баловства, то отдаст все, что есть, хоть даже и тысячу рублей.
     Протягиваю  ему деньги на раскрытой ладони. Босяк опять смотрит на меня
с прищуром,  удовлетворенно улыбается и встает с земли. Он перекладывает мою
получку к себе в  карман и направляется важным шагом к ближайшему кабаку. По
дороге останавливается и через плечо кивает на лампу, которая так и лежит  в
мягкой павлодарской пыли:
     - Лампу-то подбери. Спеши. Твой час уже начался.
     Босяк  уходит  медленно,  а  я схватываю лампу и крепко  прижимаю  ее к
груди.  Мысли  теснятся  лихорадочно  в  голове.  Что  же пожелать?  Что?  -
спрашиваю сам себя.- Странно. Так много желаний, и не знаешь, с чего начать.
Просить  одежды  или еды - глупо,  стоит ли на это  тратить силу волшебства?
Ведь  у  меня были  деньги,  чтобы  купить  необходимое.  У  меня еще  будут
возможности заработать, мне и надо-то совсем  немножко. Просить здоровья? Но
я здоров, молод, мне всего восемнадцать лет. Что еще?
     Лампа  острой  своей  гранью впивается мне  в  грудь,  давит. Я стою  в
нерешительности, а солнце за моей спиной движется, и  вместе с ним  движется
тень у меня под ногами. Еле-еле, медленно, однако движется. Что же пожелать?
     Вдруг  я  слышу за  спиной  шаги, чья-то чужая тень  сливается с  моей,
кто-то кладет руку мне на плечо. Свежий запах вина и жареной картошки обдает
меня. Босяк стоит рядом, нетвердо пошатываясь.
     -- Все, брат, вытекло время. Впредь будь поворотливей.
     Неужели целый  час прошел? Босяк забирает лампу,  сует ее под мышку, но
не уходит, а все стоит. Я прошу его тихим голосом, без особой надежды:
     -- Я уже придумал. Дай лампу на минутку, я только потру...
     Он говорит укоризненно и серьезно:
     - Какое же волшебство в нарушение уговора? Обман, а не волшебство.
     Я подумал: Но для того, чтобы попросить Духа  перебросить меня из эпохи
в  эпоху,  разве  не  стоило  побеспокоиться... Допустим, что я  сам,  своим
поэтическим чутьем смогу быть  и  царем, и рабочим,  и рабом, и солдатом,  и
ученым. Но смогу ли  я сам выбрать такую эпоху, из которой,  как из бинокля,
можно было б разглядеть и понять все  эпохи. Какие основания, что эта эпоха;
в которой я нахожусь, есть именно та, на которую я рассчитывал.
     Я стою опечаленный,  опустив голову, и размышляю: Вот и вторую  получку
потратил  без смысла. Но  не денег жалко.  А вот когда  же я стану взрослым,
рассудительным?
     А босяк мне сказал, читая мои мысли:
     - Но только ты зря убиваешься, что не дотронулся. Дело в том, что когда
я проходил  через  Лебяжий,  то  эту  штучку видела твоя  мать, когда  ты не
родился  еще. И, кто знает, быть может, она дотронулась и  пожелала, чтоб ты
родился именно в ту эпоху, которую желаешь.
     Так как он прочел именно то, что я думал, я решил, что передо мной была
именно волшебная лампа, и я поверил тому, что не я, а моя мать дотронулась и
вызвала соответствующего  Духа. Должен  сказать,  что  моя  мать,  не будучи
практической женщиной, все же была решительна. Я говорю потому практической,
что, если б она  заботилась о моем благополучии, она б вызвала меня в другую
эпоху. Но  она знала, что  не  практическое благополучие составляет  счастье
людей.  И она выбрала  именно  ту  эпоху,  в которой  мы  с  вами, читатель,
находимся.  Я  на нее не сетую, хотя меня не печатают наполовину  и хотя эти
рассказы  вряд  ли  будут  напечатаны  при  моей  жизни.  Дело  в  том,  что
книгопечатание изобретено так недавно и сетовать на то, что все твои писания
будут и должны быть непременно напечатаны,- глупо. У человечества и без того
много хлопот.

Книго
[X]