Ф.Н.ИЛЬИН

                         (ТЕО ЭЛИ)

                     ДОЛИНА НОВОЙ ЖИЗНИ

         Научно-фантастический роман в двух частях

7-3-3

459-67 М

                   ХУДОЖНИК А. С. КОЗЛОВ

                  РЕДАКТОР И. П. ТРЕТЬЯКОВ

                   Ильин Федор Николаевич

                         (Тео Эли)

                   Бакы  Кэнчлик  1967

                       НЕСКОЛЬКО СЛОВ

                       ОБ АВТОРЕ ЭТОЙ

                           КНИГИ

   Федор Николаевич  Ильин  прожил  интересную,  героическую

жизнь. Сорок лет этой жизни он отдал Азербайджану. Он служил

науке  и  литературе,  подо сих пор мало кому известно,  что

профессор Ф.  И.  Ильин, автор многих научных работ, и писа-

тель-фантаст Тео Эли - одно и то же лицо.

   Роман Долина Новой жизни  написан  в  1922  году;  первая

часть его вышла в 1928 году.  Ныне вниманию читателя предла-

гается полное его издание.

   О чем эта книга?

   ... В некоей труднодоступной долине,  в горах,  находится

никому  неведомое государство,  основатели которого,  братья

Куинслеи, задались целью перестроить мир путем перевоссозда-

ния человека,  освобождения его от пороков, заложенных, яко-

бы, в человеческой природе - именно в них видят они источник

всех социальных зол. Однако перестройка мира мыслится ими, в

особенности их преемником Максом Куинслеем,  как акт насиль-

ственный,  предполагающий  уничтожение  старых  цивилизаций.

Честность их намерений весьма сомнительна.

   В Долине достигнут высокий технический прогресс: работают

атомные электростанции,  имеются гигантские аэропланы, инди-

видуальные летательные аппараты; со скоростью пули мчатся по

трубам в магнитном поле поезда...  Здесь производят слсжней-

шяе операции над людьми,  включая пересадку тканей, органов,

приживление конечностей...  Здесь овладевают тайнами  мозга,

перестраивают наследственность и,  наконец,  в искусственной

среде,  в инкубаториях,  выращивают поколения "дифференциро-

ванных" людей с заранее определенными данными.  Эти люди ли-

шены страстей,  они не знают ни печалей,  ни радостей, кроме

тех,  какие  внушаются  нм правителями.  Одним из них всегда

суждено заниматься черной работой,  другим - обслуживать ма-

шины и механизмы, третьи - предназначены для пушечного мяса.

   Население Долины, изолированное от всего света, не подов-

ревает о стране, где разрешены классовые противоречия и тор-

жествует свобода, обеспечены условия для всестороннего расц-

вета  личности.  Но Куинслей об этом знает.  Не потому ли он

так спешит с подготовкой к войне,  что боится крушения своих

планов  от соприкосновения с той действительностью,  которая

уже утверждалась на одной шестой части земли?  Не потому  ля

всякое проявление мысли, пробуждение человеческих чувств не-

медленно становится известным правителю и жестоко  карается?

Слежка, шпионаж, преследование и расправы господствуют в До-

лине. Выдающиеся люди, свезенные туда со всех концов света -

те,  чьи  открытия  в изобретения решено использовать против

человечества,  но в ком не могут ужиться гений и злодейство,

прозревают.  "Новый  мир  управляется по старым рецептам!" -

восклицает один из них. Ужасы Долины с ее фашистскими поряд-

ками испытали многие создатели техвических чудес.

   Несомненно, роман вызовет у читателей немало ассоциаций с

прошлым и настоящим; картина, нарисованная писателем, заста-

вит подумать о судьбах науки в мире,  ставящем  своей  целью

завоевание мирового господства.  Сопоставление научных проб-

лем,  выдвинутых автором почти полвека назад, с достижениями

современной науки в техники делает честь его творческой фан-

тазии.

   Однако роман  привлекает не только этим,  но и естествен-

ным,  динамичным развитием  острого  сюжета,  непосредствен-

ностью и простотой повествования, которые являются следстви-

ем большой работы в высокой культуры - то есть всем тем, что

отличает истинный талант.

   Место Ф.  Н. Ильина (Тео Эли) в литературе, в научно-фан-

тастической в частности,  не определено; многие его произве-

дения еще не публиковались.  Можно надеяться, что публикация

романа  "Долина  Новой Жизни" поможет узнать и оценить этого

писателя.

                                        И. Третьяков

                    ПРЕДИСЛОВИЕ ИЗДАТЕЛЯ

   Последние годы я жил во Франции. В 1925 году мне пришлось

вследствие  различных обстоятельств отправиться на продолжи-

тельное время в Сайгон.  Я совершил этот переход на одном из

пароходов  компании Messageries Maritimes.  Моими спутниками

по первому классу были пассажиры различных  национальностей.

По пути я присматривался ко всем, и с некоторыми познакомил-

ся.  Особое мое внимание обратил на себя один  француз;  это

был еще сравнительно молодой человек лет тридцати пяти-трид-

цати семи, с болезненным лицом и почти совсем седой головой.

Он ни с кем не вступал в разговор,  много времени проводил v

себя в каюте,  а на палубе всегда сидел угрюмый, уставившись

глазами куда-то на горизонт.

   В Индийском океане стоял мертвый штиль, период смены мус-

сонов. Поверхность воды словно застыла.  Знойное солнце сле-

пило глаза.  Резвые летучие рыбки носились вокруг  парохода.

Весь  день  и  всю ночь пассажиры проводили на палубе:  было

душно в каютах.  Француз оказался моим соседом  по  креслам.

Как-то я заговорил с ним;  он нехотя отвечал,  и беседа наша

скоро прервалась.  Позже мне приходилось перекинуться с  ним

отдельными словами.  Мы раскланивались.  Уже перед самым Ко-

ломбо мы представились друг другу. Вечером мы разговорились.

   Оказалось, мой собеседник едет в Индию.

   - Мой отъезд,  - сказал он, - состоялся внезапно. Поэтому

я не успел выполнить то, что задумал, и это меня угнетает.

   На мой вопрос он сказал, что решил издать книгу и что уже

подготовил ее для печати.

   - Вы можете издать вашу книгу,  когда вернетесь во  Фран-

цию, - заметил я.

   - В том-то и дело,  что я не знаю,  вернусь ли когда-либо

во Францию и вообще в культурные страны.

   - В таком случае вам надо было  поручить  комунибудь  все

заботы по этому изданию.

   - Я не имел времени заняться этим делом,  - отвечал он, -

и рукопись осталась при мне, даже в двух экземплярах.

   На следующее утро мы пришли в Коломбо. Мой новый знакомый

явился  ко  мне в каюту с кипой листов,  уложенных в большой

конверт.

   - Простите меня за назойливость, - начал он, - вот та ру-

копись,  о которой я вам вчера говорил. Вы мне внушаете пол-

ное  доверие,  я обращаюсь к вам с просьбой.  Если в течение

двух лет я не выпущу в свет эту книгу на французском или  на

английском языке, вы можете выпустить ее сами, на том языке,

ка котором пожелаете.  Авторские права переходят к вам; одно

условие я ставлю вам: все должно оставаться без всяких изме-

нений.

   Я согласился.

   Два года прошло,  и я должен выполнить свое  обещание.  Я

нахожусь в России,  и поэтому выпускаю книгу на русском язы-

ке.

                     ПРЕДИСЛОВИЕ АВТОРА

   Я решил  описать свои удивительные приключения,  несмотря

на трудности,  которые заранее предвижу.  Я считаю это  моим

долгом.  Общество должно узнать, какая опасность грозит ему.

Но тут-то я и чувствую большое затруднение.  Больше всего  я

боюсь,  чтобы  все написанное мною не было принято за фанта-

зию,  за вымысел или,  что еще хуже,  за бред  сумасшедшего.

Этого последнего я боюсь больше всего.  Читатель узнает, что

я действительно был некоторое время в психиатрическом лечеб-

ном  заведении  и что состояние мое внушало серьезные опасе-

ния,  но все, что я излагаю здесь, лишено вымысла, представ-

ляет из себя только правду. Вдумчивый читатель увидит, что в

моем описании нет ничего фантастического. Наука за последнее

десятилетие  наметила  те пути,  по которым должны были идти

дальнейшие усовершенствования, дальнейшие изобретения, и я в

своем описании буду приводить те научные данные, которые по-

лучили развитие в том странном уголке мира,  куда я случайно

попал.  Я инженер,  и все,  что касается моей специальности,

изложу полно и подробно в особой  книге,  которая  выйдет  в

свет вслед за этой. Здесь я намереваюсь изложить главным об-

разом общую часть,  свои впечатления,  переживания и заранее

извиняюсь,  что, лишенный основательной биологической подго-

товки, может быть, буду не вполне точен в своих объяснениях.

Но вопросов  биологии я никак не могу избежать,  так как она

занимает видное место во всем, мною пережитом. Вообще я соз-

наю, что  представить  полный отчет обо всем виденном и слы-

шанном и обо всем, что я испытал, не под силу одному челове-

ку. Разве может специалист по одной какой-либо специальности

дать отчет о современном  состоянии  научных  знаний  в  ка-

кой-либо  стране?  Насколько же более затруднительной предс-

тавляется эта задача для меня,  узкого специалиста, побывав-

шего в таком уголке мира, о котором общество и не помышляет,

и где наука опередила весь мир на несколько десятилетий!  Но

я считаю своим долгом выполнить задуманное. Все, что я пере-

жил,  перечувствовал и выстрадал, свежо в моей памяти. Я ни-

чего не утаю и ничего не приукрашу. Мне не до вымыслов. Мною

руководит сознание громадной ответственности, которую я беру

на себя.

                        ЧАСТЬ ПЕРВАЯ

                          ГЛАВА 1

   Мое состояние,  по-видимому,  ухудшились. Уже третий день

доктор старательно избегал всяких разговоров со мной.  Стар-

шая сестра сурово смотрела на меня, поджав свои тонкие губы,

и ничего не отвечала на мои вопросы, а младшая была особенно

внимательна.

   Я помещался в одном из горных санаториев для  туберкулез-

ных, расположенных близ Женевского озера. Сюда прислали меня

врачи,  чтобы я лечился здесь  живительными  лучами  солнца,

воздухом и усиленным питанием. Каким-то неизведанным для ме-

ня путем туберкулез,  эта ужасная болезнь,  уносящая  тысячи

людей в могилу, проник ко мне в почки. Лечение хирургическим

путем было отвергнуто на большом консилиуме, составленном из

самых известных специалистов, Парижа. Единственным спасением

для меня был признан этот санаторий, и вот я уже пятый месяц

здесь,  на вершине горы,  в небольшом двухэтажном деревянном

домике над пропастью. Внизу озеро. Рядом еще несколько сана-

торных построек.  Вокруг луга с побуревшей осенней травой, а

вдали видна опушка соснового леса.  Я лежу целый день в шез-

лонге,  подставив  под  горячие лучи сверкающего солнца свою

обнаженную спину.  Я усиленно питаюсь,  я дышу чистым горным

воздухом  с утра  до ночи и даже ночью,  так как мой шезлонг

стоит на открытой веранде, а ночью в моей комнате никогда не

закрывается окно. Я проделываю все то, что предписывает сов-

ременная медицина,  и тем не менее с каждым днем мне  стано-

вится все хуже и хуже.

   Три дня тому назад меня перевели в этот дом,  и я  хорошо

понимаю, что это значит. Дом стоит на отлете, от него дорога

идет прямо на кладбище;  сюда переводят всех  пациентов,  за

жизнь которых начинают опасаться.  Директор санатория не хо-

чет,  чтобы отдыхающие видели покойников. Зачем тревожить их

печальной  картиной?  Здесь  люди не умирают,  они исчезают,

уезжая вниз,  к озеру, по электрической железной дороге, или

переселяются на вечное упокоение на кладбище, прикрытое, од-

нако, от санатория небольшим леском...

   Я, молодой,  еще  так  недавно  вполне  здоровый человек,

только что, как говорится, вышедший в люди, подающий большие

надежды, - ибо мои изобретения запатентованы во всех странах

и нашли широкое распространение,  - я,  которому  предстояла

большая будущность, я должен умереть от каких-то туберкулез-

ных бактерий!  Какая несправедливость!  И какой ужас - чувс-

твовать себя полностью беспомощным!  Я лежал в своем кресле,

постоянно повторяя себе, что не могу умереть. и что не умру,

между тем как здравый смысл говорил мне, что смерть неминуе-

ма.

   Сегодня умер  мой сосед.  Еще вчера я с ним разговаривал.

Он вовсе не подозревал близости кончины,  он вообще не отда-

вал отчета в своем положении.  Сегодня утром, не видя его, я

спросил сестру, что с ним - она замялась и потупила глаза.

   Я больше не спрашивал. Я ужаснулся. Сегодня не стало его,

завтра не будет меня.  Я решил бежать. Куда? Зачем? Не знаю;

все равно, лучше умереть в Париже, среди привычной обстанов-

ки, среди знакомых, друзей, умереть вдруг, сразу, без подго-

товки,  чем ждать конца здесь, на фабрике смерти! Может, это

и безумие, но я сделаю так.

   Я сказал после обеда о своем решении младшей сестре.  Она

передала старшей,  та доложила директору,  и я еще раз убе-^

дился,  насколько безнадежно мое положение. Меня отпустили с

явным облегчением.  Доктор, присутствовавший при моем отъез-

де,  сказал,  что он меня вполне понимает. Жизнь в санатории

для таких деятельных,  работящих людей, как я, слишком одно-

образна.  Я  могу  поехать  в Париж и,  хотя я еще несколько

слаб,  могу там отдохнуть от санаторной скуки, а потом опять

вернуться для дальнейшего лечения. Он весело улыбнулся, пос-

мотрел на меня через свои очки,  оскалил острые зубы,  пожал

мне руку,  и, когда экипаж уносил меня к станции электричес-

кой железной дороги, помахал на прощанье шляпой.

   И вот  я снова в своей маленькой уютной квартире на буль-

варе Hausman. Я чувствовал себя несколько разбитым и усталым

после  дороги,  но настроение мое было приподнятым и радост-

ным.

   По комнате взад и вперед быстро шагал мой старый приятель

и друг,  инженер-электротехник Мишель Камескасс.  Я сидел  у

пылающего камина, и мы оживленно разговаривали. Мы поговори-

ли о последних политических новостях и незаметно  перешли  к

любимой  теме - о различных технических усовершенствованиях,

предмете наших изысканий.

   Камескасс был старше меня и уже прославил свое имя, между

тем как я был, все же, новичком в этой области.

   Он только что выслушал подробный доклад о том,  над чем я

думал во время моего долгого пребывания в санатории,  и  те-

перь, бегая по комнате взад и вперед, как он обыкновенно де-

лал во время глубокого размышления,  казалось, мысленно про-

верял ценность моего сообщения.

   Мы долго молчали. Наконец, он остановился подле меня, по-

ложил руку на мое плечо и, нагнувшись ко мне, проговорил:

   - Прекрасная идея,  прекрасная идея,  мой друг, но только

идея: до осуществления ее еще далеко. Впрочем, может быть, у

вас имеется уже и вполне разработанный план?

   Я указал ему на портфель, лежащий рядом на маленьком сто-

лике:

   - Вот здесь находится рукопись. Моя работа может считать-

ся вполне законченной.  Все детали много раз проверены,  и я

считаю,  что ошибки быть не может.  Если вы думаете, что моя

идея заслуживает внимания, то осуществление ее обеспечено.

   - Не внимания, Рене, а восхищения. Ваше изобретение гени-

ально.  Скоро вы затмите всех нас своей славой. Я говорю это

вам  не только как ваш друг,  желающий сказать вам чтонибудь

приятное,  но и как человек,  имеющий опыт в этих делах.  Вы

получите  не  только  славу,  но и прекрасную награду в виде

кругленькой суммы денег!

   Последние слова  моего  друга вернули меня к действитель-

ности. Я вспомнил о своей болезни, о своем безнадежном поло-

жении  и  решении моем вернуться в Париж.  В последнее время

мои денежные дела пришли в довольно скверное состояние.  Те-

перь,  перед смертью, я считал нужным привести их в порядок.

У меня на руках была родная сестра, проживавшая в провинции,

и  я  хотел  во что бы то ни стало обеспечить ее после того,

как мне удастся выгодно продать мое изобретение и  заплатить

свои, увы, довольно многочисленные долги.

   - Рене,  мой дорогой друг,  - воскликнул он,  - неужто вы

опять  впадете в вашу меланхолию?  Право,  ваше состояние не

так ужасно,  как вы это себе рисуете,  и вести из санатория,

которые я получал о вас от доктора,  далеко не так пессимис-

тичны. Вы проживете еще сто лет!

   - Ну, будем думать, что мы бессмертны, - сказал я, стара-

ясь улыбнуться. - Но все же, на всякий случай, надо подумать

и о смерти.  Мало ли что может случиться. Вы поймете меня; я

стараюсь получить как можно больше денег, чтобы привести все

свои дела в порядок.  И с этой целью побывал уже в некоторых

министерствах,  банках и частных  предприятиях.  Кстати,  не

знаете ли вы, кто такой господин Макс Куинслей?

   - Ах,  вы знаете уже и его?  - воскликнул Камескасс. - Он

уже  побывал у вас,  или,  может быть,  вы с ним встретились

где-нибудь случайно? Эта лисица хорошо чувствует, где пахнет

каким-нибудь новым изобретением или открытием.

   - Я ничего ему не говорил,  - отвечал я,  - но я не пони-

маю,  почему  именно он меня преследует.  Стоит мне где-либо

показаться, и Куинслей уже тут как тут.

   - А что я вам говорил!  - торжествовал Камескасс. - Я вас

уверяю,  что он видит содержание вашего  портфеля  насквозь,

через толстую кожу.

   - А вы его знаете хорошо?

   Камескасс подвинул кресло к камину,  уселся в него, заку-

рил.

   - Это странное,  очень странное существо,  этот Куинслей.

Первый раз я увидел его в Лондоне лет пять-шесть тому назад.

Я познакомился с ним в лаборатории известного химика.  Потом

я встречал его ежедневно в Париже.  Видел однажды в Берлине.

Я  с  ним много раз разговаривал,  но если вы спросите меня,

кто он такой,  я отвечу,  что знаю о нем так же мало,  как о

тибетском далай-ламе. Нет, конечно, я знаю о нем еще меньше!

Он появляется внезапно и так же внезапно  исчезает.  Где  он

живет,  что делает - мне неизвестно. Однако это очень ученый

человек; кажется, нет отрасли знания, в которой он не считал

бы себя специалистом.  Он очень богат, сорит деньгами, похо-

же,  падок до женщин, но больше всего интересуется изобрете-

ниями.  Он не скупится и покупает все, что считает полезным,

и я думаю, что вам следовало бы поближе познакомиться с этим

человеком. У вас такая масса идей, Рене, что, я думаю, будет

очень трудно оторвать от вас Куинслея,  если вы с  ним  ког-

да-нибудь разговоритесь.

   - О, Мишель, я не успел вам рассказать, что я уже говорил

с ним; он сделал мне прекрасное предложение, лучшее из всех,

какие были до сих пор.  Но этот человек произвел на меня ка-

кое-то странное впечатление. Не скрою от вас, что он неприя-

тен мне, и я просто боюсь его.

   - Рене, дорогой мой, я всегда говорил, что вы очень нерв-

ный мальчик.  Вы отдаетесь своим  впечатлениям  и  от  этого

страдает дело. Конечно, Куинслей с его длинной бородой, чер-

ными проницательными глазами,  блестящими очками на горбатом

носу, громадным лбом, с его фигурой худого, высокого челове-

ка,  с его порывистыми движениями производит не лучшее  впе-

чатление.  Но ведь вы не должны забывать, что он выдает себя

за американца,  а там таких типов встречается много, и кроме

того, несомненно,  в характере у него есть что-то особенное.

Впрочем,  стоит ли останавливаться на всем этом, если вы за-

думали хорошее коммерческое дело?  Мне кажется, продать свое

изобретение за большие деньги можно и несимпатичному челове-

ку.

   Я вполне согласился с этими соображениями, а про себя ре-

шил,  что  сделаю все от меня зависящее,  чтобы не только не

входить с Куинслеем в какие-либо деловые отношения, но даже,

по возможности,  с ним не встречаться,  настолько он мне был

противен.  Может быть,  это было какое-то  предчувствие.  Во

всяком случае,  я могу сказать теперь,  что был бы счастлив,

если бы никогда более с ним не встретился.

   На следующий день я чувствовал себя настолько плохо,  что

остался в постели и позвал своего постоянного врача.  Он на-

шел  мое  положение  несколько ухудшившимся и укорял меня sa

возвращение в Париж. Из разговора с ним я лишний раз убедил-

ся,  что мне надо скорее заканчивать свои дела.  Доктор даже

не настаивал на моем возвращении в  санаторий.  Он  приказал

мне  оставаться в кровати.  Однако едва он ушел,  я с трудом

оделся и вышел в кабинет.  Прислуга доложила мне  о  приходе

какого-то посетителя.  Я приказал просить. К моему удивлению

и досаде,  на пороге показалась знакомая  фигура.  Куинслей!

Решительными  шагами он подошел к моему столу и сел на пред-

ложенное место. Сейчас же, без всякого предисловия, он заго-

ворил о моем изобретении.

   - Я знаю,  - сказал он,  пристально смотря на меня  через

свои очки,  - все ваши обстоятельства. Лучшее, что вы можете

сделать,  это выгодно продать мне ваше изобретение.  Сумма в

двести тысяч франков, я полагаю, вас вполне устроит; но это-

го мало,  я готов сделать еще другое предложение.  Состояние

вашего здоровья мне известно,  не буду от вас скрывать;  оно

таково,  что при современном состоянии медицины на улучшение

нельзя рассчитывать. Однако я могу оказать вам существенную-

помощь.  Каким образом,  об этом будет речь впереди,  но  вы

должны верить мне:  улучшение вполне возможно, от вас требу-

ется только желание повиноваться мне и  пойти  на  известные

условия. Даром ничего не делается.

   Он кончил и продолжал сидеть, не сводя своих глаз с моих.

Я невольно опустил взгляд под его пристальным взором и ниче-

го не отвечал. Во мне боролись два чувства: антипатия к это-

му человеку и тайное любопытство, которое он возбудил во мне

своими странными речами.

   Он как будто угадал мои мысли и опять так же сухо и дело-

вито сказал:

   - У вас нет выбора:  смерть или жизнь. С личными чувства-

ми,  которые я вам внушаю,  не надо считаться.  Выбор прост.

Мое  предложение  дает  вам спасение.  Условия,  может быть,

трудные, но что поделаешь! Во всяком случае, вам обеспечива-

ется  долгая жизнь,  здоровье и полное благосостояние.  Ваши

близкие будут также хорошо устроены.

   Я молчал,  хотя мне очень хотелось попросить этого шанта-

жиста или сумасшедшего оставить меня в покое и  убраться  из

моего кабинета. Чем иным, как не грубым шантажом, я мог объ-

яснить его слова?

   Он, по-видимому, опять прочел мои мысли.

   - Вы мне не верите,  и это вполне понятно. Ну что ж, вре-

мени  остается  еще достаточно.  Сведения о вашем здоровье я

имею точные как из санатория,  где вы были, так и от здешних

врачей. Непосредственной опасности нет, можно подождать. Все

равно вы придете ко мне.  Если вы хотите известить меня, ад-

рес для писем - poste restante, Макс Куинслей. Я убеждаю вас

хорошенько подумать;  чем скорее решитесь, тем лучше.

   И с этими словами этот странный человек покинул меня. Це-

лую неделю я пытался устроить свое дело с изобретением, и, к

глубочайшему своему разочарованию,  убедился, что это не так

просто;  повсеместно сталкивался я или с равнодушием,  или с

недоверием,  или  с  желанием надуть меня,  заплатив мне ка-

кую-то грошовую сумму.  Разговор шел не о сотне тысяч  фран-

ков,  а о каких-то несчастных десятках. Я потерял надежду, и

мысль о Куинслее, не скрою, часто приходила мне в голову.

   Однажды я встретил его опять. Это было на вечере у японс-

кого посланника.  Была масса публики, танцы только что окон-

чились. Нарядная толпа хлынула из зала к прохладительным на-

питкам, чтобы освежиться после танцев. Я оказался в одной из

маленьких  гостиных.  Там на уютном диванчике сидел Куинслей

рядом с прекрасной брюнеткой в шелковом  золотистом  платье,

которое  удивительно  выделялось  на фоне гобеленов,  Должен

сознаться, красота ее произвела на меня сильное впечатление,

и хотя я уже давно был далек от увлечений женщинами,  тем не

менее не скоро мог забыть впечатление, .произведенное на ме-

ня этой красавицей.  Я постарался проскользнуть мимо,  чтобы

не раскланиваться с неприятным мне чужестранцем,  но он сей-

час  же  меня заметил:  это я видел по брошенному им на меня

взору. Через минуту я встретился с Камескассом. Оказывается,

он уже раньше меня видел Куинслея.

   - Скажите,  пожалуйста,  - спросил я,  - что это с ним за

дама?

   - Вы не знаете?  - удивился Камескасс. - Ведь это же жена

или, вернее, вдова известного физиохимика Гаро.

   - Гаро? - переспросил я. - Того Гаро, который в свое вре-

мя нашумел атомной теорией? Да, но почему вы называете ее...

вдовой?

   - Да  потому,  что  ее муж уже десять лет как находится в

безвестной отлучке. Может быть, она и не вдова, - я этого не

утверждаю,  - но,  во всяком случае, она соломенная вдова и,

кажется, она начинает развлекаться. Я вижу Куинслея постоян-

но с ней; похоже, он имеет успех.

   - Удивляюсь ее вкусу, - сказал я.

   - Почему?  - воскликнул Камескасс. - Наоборот, таких гос-

под дамы всегда любят.  Он окружен какой-то таинственностью,

он богат,  не жалеет денег и,  наконец, его фигура и лицо не

лишены величественности и даже, скажу, красоты.

   Не знаю, почему, - не могу до сих пор себе этого уяснить,

- я не рассказал своему другу ни о своем последнем  свидании

с Куинслеем, ни о его предложении.

   Скоро я потерял в толпе Камескасса,  и,  когда повернул к

выходу,  чтобы  отправиться  домой,  так как чувствовал себя

очень усталым,  опять увидел Куинслея.  Казалось, он нарочно

остановился у двери.  Он преградил мне дорогу и стоял передо

мной, высокий и молчаливый, в своем безукоризненном фраке. Я

тоже  молчал.  Не  здороваясь,  он немного нагнулся ко мне и

сказал, отчеканивая слова:

   - Вы придете и мы заключим условие, - выбора нет. Я прес-

ледую взаимную пользу.  Вы придете,  - повторил он так,  как

будто гипнотизировал меня, и с этими словами исчез.

   Дальше случилось то,  чего следовало ожидать.  Мне  стало

хуже,  я не мог выезжать из дома. Все дела остановились. Моя

мысль все настойчивее и настойчивее возвращалась к предложе-

нию Куинслея.

   Наконец, я не выдержал и отправил ему письмо с  предложе-

нием продать ему изобретение за ту сумму,  которую он назна-

чил.  На другой день я получил ответ.  Он был  краток:  "Или

все, или ничего. Вы должны уступить мне не только ваше изоб-

ретение,  но и все будущие,  - а их будет много, это я знаю.

Поэтому вы должны доверить мне вашу жизнь. Условия будут со-

общены после вашего согласия.  Они вполне приемлемы.  Двести

тысяч  франков тогда же будут переведены в банк на ваше имя.

М. Куинслей".

   Почерк его письма был так же странен, как он сам. Это был

оригинальный, прямой, очень твердый и крупный почерк. Буквы,

казалось,  не соединялись друг с другом, а стояли одна около

другой, как будто напечатанные пишущей машинкой.

   Я скомкал письмо и с проклятием бросил его в огонь.  Пос-

ледняя надежда рушилась.  Я хотел продать свое  изобретение,

но  вовсе не желал связываться с этим человеком и,  конечно,

не верил его бредням.

   Врач, посетивший  меня,  настойчиво  требовал  немедленно

отправить меня в санаторий.  В моей болезни произошло неожи-

данное осложнение.  Положение ухудшилось. Потребовался новый

консилиум.

   В тот день вечером душевное мое состояние было отчаянное.

Я свыкся с неминуемым исходом,  но я не думал,  что развязка

может наступить так быстро. В ответ на мою просьбу, не скры-

вая,  сказать, как долго еще остается до рокового конца, мне

был вынесен приговор: "Положение ваше надо признать опасным,

но все же не безнадежным.  Иногда природа делает чудеса - не

надо  терять самообладания.  Хорошее состояние духа - первое

условие для излечения. Итак, мужайтесь".

   Если расшифровать сказанное, выходило, что дни мои сочте-

ны.  Человек с таким приговором не может быть спокойным, по-

чему  вполне понятно,  как скверно себя я чувствовал.  А тут

еще полное одиночество и отчаяние  вследствие  невозможности

хоть каким-нибудь способом сносно устроить свои дела.  Мысль

о самоубийстве явилась мне впервые в тот вечер.  Вдруг прис-

луга подала мне письмо,  написанное уже известным мне стран-

ным почерком. Куинслей писал:

   "Ваше положение ухудшилось,  вы должны немедленно решить-

ся,  иначе будет поздно. Еще раз повторяю, что у вас нет вы-

бора. Все, что я вам говорил, не бред и не ложь. Вы получите

исцеление и прекрасную жизнь, правда, с известными ограннче-

ниями.  Подробности могут быть сообщены только устно. Письмо

должно быть уничтожено.  Завтра ожидаю вас в пять  часов  на

углу  Boulevard  des Italiens и Avenue de 1'Opera.  Закрытый

мотор № 2753.  Захватите с собой все дела, все заметки. Все,

что необходимо для длительного путешествия, должно быть сло-

жено; об остальном не заботьтесь. Времени мало, и дальнейшая

отсрочка невозможна. До завтра".

   Моросил мелкий дождик.  Уличные огни тускло  светились  в

тумане. Редкие прохожие, подняв воротники, нахлобучив пониже

шляпу, прикрываясь зонтиками, бежали по тротуару.

   Я вышел  из автомобиля и без труда обнаружил на условлен-

ном месте дожидавшийся меня автомобиль № 2753.  У дверцы его

стоял неизвестный мне высокий человек, одетый в серое непро-

мокаемое пальто.  Молча он подал мне небольшой лист  бумаги,

который  осветил карманным электрическим фонарем.  Я прочел:

"Вы можете вполне довериться моим посланным.  Не пытайтесь с

ними разговаривать: они не понимают по-французски; подчиняй-

тесь им во всем. М. Куинслей".

   Я вошел в закрытый автомобиль;  там находился другой нез-

накомец.  Я сел, провожатые поместились по бокам. Автомобиль

тотчас тронулся.  Занавески были опущены так, что невозможно

было видеть,  куда мы направляемся.  Мы ехали с большой ско-

ростью,  и  я  скоро  потерял  возможность  ориентироваться.

По-видимому,  мы выехали за город, так как экипаж сильно ка-

чало на неровной дороге.  Через полчаса машина сбавила ход,и

мы остановились.

   Кто-то снаружи открыл дверцу автомобиля,  и меня на лома-

ном французском языке попросили выйти. Я оказался под низким

сводом ворот. С одной стороны виднелась темная улица, с дру-

гой - слабо освещенный двор,  на котором стояло два грузови-

ка,  полных  какими-то  ящиками.  Передо  мной была открытая

дверь и узкая лестница на второй этаж.

   По указанию  своих провожатых я поднялся наверх и попал в

большую комнату,  пустынную и холодную. Она была слабо осве-

щена одной высоко висящей электрической лампочкой.

   Едва я вошел,  как замок в двери щелкнул.  Я поставил  на

стул портфель,  небольшой дорожный чемодан, который захватил

с собой, и стал ходить взад и вперед по комнате. Сел. Осмот-

релся.  Меблировка была простая,  но очень хорошая. На стене

висело несколько небольших темных картин,  по-видимому, гол-

ландской  школы.  Жалюзи на окнах были опущены,  и их нельзя

было открыть, потому что они были снаружи.

   Похоже было  на  то,  что я арестован.  Это начинало меня

раздражать, тем более что прошло уже около часа, как я нахо-

дился в этой пустынной комнате,  и за все это время до моего

слуха не долетело ни единого звука извне.  Была полная тиши-

на,  как  будто в доме все вымерло.  Казалось странным,  что

тут,  близко,  во дворе,  стояли автомобили, ходили какие-то

люди,  производилась какая-то работа.  Я терял терпение. Что

это за таинственность,  и если таково начало,  то каково  же

будет продолжение? Я устал ходить и опустился в кресло перед

небольшим столиком из черного дерева.

   Самые мрачные думы одолели меня. Я был убежден, что делаю

громадную глупость,  а может быть,  и еще что-нибудь худшее.

Куинслей  рисовался мне теперь настоящим преступником.  Воз-

можно, что в этом доме происходят какие-нибудь ужасы. Навер-

ное,  я попал в ловушку. Ведь со мной находятся все мои дра-

гоценности:  все мои планы,  все работы,  все замыслы.  Боже

мой, какой я дуралей!

   Я соскочил с кресла и устремился к двери.  Я стучал в нее

руками и ногами, я дергал за ручку, но все напрасно.

   Тогда я бросился к другой двери.  И опять ничего не  дос-

тиг.

   Прошло еще четверть часа.  Я уже решился разбить стекло в

окне  и попытаться взломать жалюзи - и в это мгновенье услы-

шал звук открывающейся двери.  Я повернулся. На пороге стоял

Куинслей. Он был одет в безупречный вечерний костюм, но лицо

его было бледно,  и, мне показалось, он был несколько взвол-

нован. Голос его немного дрожал. Он вежливо обратился ко мне

с извинением, что долго заставил ждать:

   - Дела, дела, непредвиденные затруднения. Я не думал, что

так долго вас задержу.  Вы, наверное, сильно замерзли? Пожа-

луйста, войдите в мой кабинет, отдохните и обогрейтесь.

   - Я вообще не понимаю всей этой  фантасмагории,  -  грубо

прервал я его. - Что все это значит? Для чего эта таинствен-

ность?  Я не желаю больше здесь оставаться.  Попрошу вас вы-

пустить меня на свободу и отправить домой.

   Куинслей сделал несколько шагов вперед по направлению  ко

мне, и, потирая свои длинные белые руки, вежливо сказал:

   - Прошу не нервничать.  Я вас вполне понимаю,  но мы люди

дела,  и нам некогда терять время на пустые разговоры.  Если

вы приехали сюда, следовательно, вы приняли мое предложение.

Все остальное есть только подробности,  и зам не нужно обра-

щать на них внимание. Успокойтесь, входите сюда, - он указал

на дверь, - нам надо серьезно поговорить, время не терпит.

   Под его взглядом мой гнев быстро улегся,  и мне стало ка-

заться,  что подозрения и страхи напрасны. Я вошел в следую-

щую комнату,  посредине  которой  стоял  большой  письменный

стол,  заваленный различными бумагами и книгами. Около стола

стояло несколько удобных кожаных кресел и рядом, в углу, ве-

село пылал огонь в громадном камине.  На столе стояла низкая

лампа с абажурам, освещавшая только небольшую часть комнаты.

Я присмотрелся и заметил, что все остальное пространство бы-

ло занято ящиками различных размеров, различной высоты.

   Мы уселись в кресла; хозяин предложил мне стакан горячего

грога, который он сам приготовил на маленьком боковом столи-

ке.

   В то время как он повернулся ко мне спиной,  я рассматри-

вал письменный стол - к своему удивлению, я увидел среди бу-

маг дамские перчатки и вуалетку.

   Куинслей, поставив передо мной грог,  возобновил разговор

и незаметно прикрыл бумагами вещи,  оставленные на столе ка-

кой-то женщиной.

   - Итак,  вы принимаете мои условия, - сказал он. - Завтра

утром  вы получите извещение из банка о переводе на ваше имя

двухсот тысяч франков.  Вслед за этим вы отправите свои рас-

поряжения. В этот же день все ваши вещи, необходимые для на-

шего путешествия, будут доставлены куда следует. Вечером то-

го  же дня мы,  то есть я и вы и все мои спутники,  покидаем

Париж.  Да, у вас остается мало времени. В ваши распоряжения

я не вмешиваюсь. Но все ваши письма пройдут через мою цензу-

ру.

   - Но позвольте,  мистер Куинслей, - перебил я его, - поз-

вольте,  вы ничего не говорите мне о главном. Вы обещали мне

исцеление от болезни. Каким же путем оно придет ко мне? Куда

мы направляемся?  Где мы будем жить? И каковы условия жизни?

Как скоро я могу вернуться обратно? Какова будет моя работа?

Наконец,  не скрою,  все то,  что я вижу и слышу, не внуШает

мне доверия.  Где залог того, что ваши обещания будут испол-

нены, и какова гарантия, что вы мож,ете меня спасти? Я давно

уже утратил веру в чудеса, сам себе удивляюсь, как я мог хо-

тя бы на минуту увлечься вашими обещаниями?  Моту  объяснить

это  себе только моим болезненным состоянием и слабостью во-

ли.

   Куинслей не перебивал меня, но, когда я замолчал, дружес-

ки похлопал меня по плечу, слегка улыбнулся и проговорил:

   - Вам  надо  только довериться,  я все равно не смогу вам

всего рассказать,  да это ничему и не поможет. Подумайте са-

ми,  что  вы можете сделать в вашем положении?  Вы больны...

Будем называть вещи своими именами.  Вы  смертельно  больны;

последний консилиум, приговор которого вы знаете, еще не со-

общил вам всей истины,  а между тем положение ваше настолько

ухудшилось,  что катастрофа близка.  Вы думаете о самоубийс-

тве.  Пожалуйста, не удивляйтесь, я это знаю. Не перебивайте

меня и дайте окончить.

   Мне было так тяжело слушать эти  беспощадные  слова,  что

холодный пот выступил у меня на лбу, и в глазах потемнело. Я

прислонился головой к спинке своего кресла.

   - Я  обещаю вам спасение,  - продолжал Куинслей,  - никто

другой вам ничего не обещает. Я даю вам двести тысяч франкоз

за то,  за что другие обещают вам, - но не дают, заметьте, -

двадцать пять-тридцать тысяч франков.  Что остается вам  де-

лать при таких обстоятельствах?  Я уже который раз повторяю:

выбора нет.  Каждый на вашем месте скорее пошел бы на  риск,

чем на верную гибель.  Для вашего успокоения я скажу,  что в

вашем спасении не будет чуда.  Только одни научные  достиже-

ния,  и больше ничего.  Вы попадете в руки лучших специалис-

тов. Где эти люди, кто они - все это покуда тайна. Вы только

должны довериться!

   Он сказал эти  последние  слова  привычным  тоном  гипно-

тизера, и его рука, покоившаяся на моем плече, сжалась креп-

че.

   - Но  чего  же вы требуете от меня за это?  - вскричал я,

снова в изнеможении падая на спинку кресла.

   - Я  ничего  не  требую,  - спокойно отвечал Куинслей,  -

только немного доверия и послушания.  Затем я предлагаю  вам

интересную  работу  в  области ваших открытий и изобретений,

спокойную,  хорошую жизнь, при условии... - тут он несколько

замялся, - при условии, что вы никогда не расстанетесь с те-

ми людьми, с тем местом, куда уедете вместе со мной.

   - Что же это за место? - опять перебил я его.

   - Не все ли вам равно? Я уже сказал, что в настоящее вре-

мя не считаю возможным посвящать вас во все.

   - В таком случае я буду не кем иным,  как заключенным  на

вечные времена,  - проговорил я в изнеможении; во мне разли-

лось какое-то безразличие; я не мог сопротивляться Куинслею.

   А он еще ближе подвинулся ко мне и, не спуская глаз с мо-

его лица, мерно отчеканивал слова:

   - Еще  одно условие.  Надо сейчас же закончить наш разго-

вор!  Весь путь туда,  куда я вас везу, будет совершен таким

образом,  что вы ничего не будете знать. Вы все время будете

спать - и это не принесет вам ни  малейшего  вреда.  Относи-

тельно тюрьмы, о которой вы только что намекнули, вы получи-

те представление только тогда,  когда там окажетесь, и заве-

ряю  вас,  что  там вы не найдете ничего похожего на тюрьмy.

Прекрасная  жизнь  в  полном   благосостоянии,   бесконечное

счастье ученого, поставленного в наилучшие условия! Я сказал

все - больше ничего не могу прибавить. Я знаю, вы согласны.

   Он протянул мне руку и крепко пожал мои холодные пальцы.

   - Значит,  путь не долог,  - пролепетал  я  заплетающимся

языком, - если он пройдет, пока я сплю?

   - Да,  не более двадцати суток, - улыбнулся Куинслей. - А

теперь,  дорогой  друг,  вам пора спать,  вы много потратили

сил, а ваше здоровье мне так же дорого, как и вам.

   С этими  словами  он  нажал кнопку электрического звонка.

Вошел человек,  тот,  который сопутствовал мне в автомобиле.

такой же безгласный,  но в высшей степени предупредительный,

помог мне встать,  поддерживая меня,  так как ноги мои  едва

волочились,  и отвел меня в небольшую комнату. Куинслей про-

водил меня до порога своего кабинета и на прощанье  еще  раз

пожал кончики моих пальцев, проговорив:

   - Дело сделано,  завтра вечером вы  заснете  на  двадцать

дней.

   Комната, в которой я оказался,  была небольшая,  но очень

уютная.  Пол ее был покрыт мягким ковром, портьеры на дверях

и на окнах были опущены,  кровать застлана, и на ночном сто-

лике лежала небольшая книжка,  какой-то легкий роман. Элект-

рическая лампочка была прикрыта  темным  абажуром.  Рядом  с

книжкой лежал лист бумаги, на котором я прочел: "Вы устали и

голодны,  но я нарочно не предлагаю вам ужина.  Здесь  лежат

три таблетки - белая, желтая и розовая. Вы проглотите белую,

запьете полустаканом воды и тотчас же ляжете в постель.  Чи-

тайте книгу, через полчаса проглотите остальные две таблетки

вместе,  запейте их еще полустаканом воды.  Больше ничего от

вас не требуется. Спокойной ночи".

   Я сделал так, как мне было предписано, и скоро почувство-

вал,  что  какая-то теплая волна начала разливаться по моему

телу.  Раздражение сменилось удивительным спокойствием, сла-

бость  исчезла.  Всевозможные опасения сменились надеждой на

будущее,  и приключение, в котором я принимал участие, стало

казаться  интересным  и увлекательным.  Мне не хотелось дви-

гаться и о чем-нибудь думать. Какие-то легкие обрывки мыслей

проносились  в  моей  голове.  Я не долго мог читать и скоро

погрузился в сон.

   Сколько времени я спал, не знаю, только вдруг я проснулся

от какого-то шума,  доносившегося ко мне через стену. Я при-

поднял голову и прислушался.  Слышались какая-то возня, глу-

хие голоса; потом раздался пронзительный женский крик. хлоп-

нула дверь,  и все прекратилось. Волнение мое сразу же улег-

лось,  и я вновь был скован равнодушием и полнейшей  беспеч-

ностью. Казалось, меня не трогало не только то, что происхо-

дит за стеной,  но и все то,  что могло случиться  со  мной.

Стоило ли беспокоиться, когда такое приятное чувство теплоты

и довольства наполняло все мое существо?  Скоро я опять  ус-

нул.

   Когда я проснулся,  был уже день,  и яркий  дневной  свет

проникал в комнату через полураздвинутые шторы. Я чувствовал

себя вполне отдохнувшим и бодрым.  Я встал, осмотрел комнату

и подошел к окну,  чтобы попытаться угадать, где я нахожусь.

Перед окном,  очень близко,  была стена, и я мог видеть лишь

небо  над крышей.  Таким образом,  мне ничего не оставалось,

как позвонить прислуге.

   Немедленно в  комнате появился все тот же молчаливый нез-

накомец и знаком попросил меня следовать за ним.  Через  ко-

роткий коридорчик он провел меня в ванную,  а оттуда обратно

в мою комнату,  тщательно закрывая на ключ все двери,  через

которые мы проходили.

   В комнате на столе я увидел на подносе стакан кофе,  нес-

колько  маленьких печений и две таблетки - розовую и желтую,

точно такие, какие я принимал вечером.

   Тут же лежало извещение от Лионского банка о том,  что на

мое имя поступило двести тысяч франков.

   Было еще одиннадцать часов,  а Куинслей уже исполнил свое

обещание.  Это мне понравилось.  Я быстро покончил со  своим

завтраком  и  в первый раз за многие месяцы принялся за туа-

лет, весело напевая про себя какую-то песню.

   Потом я занялся письмами,  и, по мере того как заканчивал

их,  отсылал незапечатанными Куинслею - для просмотра.  Одно

из  первых  писем  было к моему домоправителю - о ликвидации

моей квартиры с просьбой продать  все  вещи  за  исключением

сложенного багажа, который немедленно будет взят. Объяснени-

ем своего поступка я выставил  отъезд  в  далекое  путешест-

вие...

   Так шло до вечера.  В доме стояла полная  тишина,  только

громыхание тяжелых грузовых автомобилей, доносившееся изред-

ка со двора, указывало, что там производилась какая-то рабо-

та, наверное, подготовка к сегодняшнему отъезду.

   Когда стало уже темнеть, и я зажег свет, ко мне в комнату

постучали.  Вошел Куинслей,  одетый в серое дорожное платье.

Он справился о состоянии моего здоровья.  Получив ответ, что

оно превосходно, сдержанно улыбнулся.

   - Я так и знал,  - проговорил он, - и вот видите, этим вы

обязаны только лишь моим таблеткам.  Доверие ваше должно еще

более укрепиться после этого.  Вместо обеда вы получите  вот

это.

   С этими словами он приоткрыл крышку  небольшого  металли-

ческого ящика, который держал в руках.

   - Вот  шприц,  наполненный  этой  красноватой  жидкостью.

Здесь двадцать граммов,  это ваш обед. Не бойтесь, он сослу-

жит вам лучшую службу, чем самое обильное угощение. Для вку-

са  вам  подадут приятное блюдо,  которое вы можете скушать,

если вам захочется, а можете и не есть, это не важно.

   С этими  словами он приподнял рукав моего пиджака,  расс-

тегнул манжет сорочки,  оголил мою руку до локтя  и,  быстро

продезинфицировав кожу, весьма искусно ввел иглу в вену.

   Он не спросил у меня даже разрешения, но я, казалось, по-

терял всякую волю и повиновался ему беспрекословно.

   Он сознавал это, и больше со мной не церемонился. Спрятав

шприц и протирая ваткой место укола, он говорил:

   - Ну,  я думаю,  вы закончили дела.  Ваши письма я  нашел

вполне допустимыми,  и они отосланы по назначению.  Все ваши

распоряжения выполнены. Вещи из вашей квартиры отосланы, так

что  они  будут  в вашем распоряжении по первому требованию.

Думаю, вы можете быть довольны.

   - Очень вам благодарен,  мистер Куинслей,  - отвечал я. -

Пока все идет отлично и,  знаете,  теперь я убежден, что был

неправ,  когда относился к вам с недоверием.  Мне кажется, в

моем состоянии произошел уже какой-то  перелом,  подозреваю,

что  чудесное  лечение уже началось.  Эти таблетки оказывают

какое-то магическое действие.  Я предчувствую, что сделанное

мне сейчас вливание...

   - Подождите,  уважаемый господин Герье, - впервые он наз-

вал меня по фамилии,  - серьезное лечение вам еще предстоит,

но теперь об этом не время.  Вы  обязаны  написать  еще  два

письма:  одно в полицию, а другое вашему другу Камескассу. В

этих письмах вы извещаете их о своем самоубийстве...

   - Самоубийстве!  - воскликнул я,  вскакивая со стула. - О

каком самоубийстве?

   - О том, что, отчаявшись в своем выздоровлении, вы броси-

лись в Сену.  Вашему Другу Камескассу вы  можете  прибавить,

что удачно продали мне свое изобретение и другие ваши откры-

тия,  после чего решили, что все земное закончено для вас, и

пора  переселиться в лучший мир...  Я советую вам употребить

именно эти слова.

   Я стоял как остолбенелый. Прежние подозрения вдруг завла-

дели мною.

   - Зачем  эта  мистификация?  Вы  мне ничего не говорили о

том, что я должен разыгрывать самоубийство.

   - Ваше состояние было таково,  что я не мог вчера сказать

вам об этом. А теперь я говорю вам, что время не ждет. Сади-

тесь  и пишите письма.  Неужели вы думаете,  что я возьму на

себя ответственность за ваше исчезновение из Парижа? Нет, вы

должны сами объяснить его,  и единственное подходящее в дан-

ном случае объяснение - указание на то,  что вы бросились  в

Сену.  На  одной из набережных будут найдены некоторые части

вашего костюма.  Об инсценировке мы позаботимся. От вас тре-

буются только письма. Итак, через час вы мне их пришлете.

   С этими словами он вышел.

   Он обращался со мной как повелитель, и я не мог его ослу-

шаться. Тем более, что меня захватила опять волна беспечнос-

ти и веселья. Как будто я смотрел в кинематографе интересную

ленту, где я был и героем.

   Я уселся писать письма и написал их превосходно.  Я упот-

ребил много стараний,  чтобы они вышли вполне правдоподобны-

ми, и весело смеялся, перечитывая их вслух.

   "Каково будет лицо у Камескасса,  когда  он  прочтет  эти

строки,  как он удивится моему поступку, как забегают газет-

ные репортеры,  что будут писать обо мне в завтрашних  газе-

тах,  как будет искать мой труп полиция! Возможно, через ка-

кое-то время водолазы найдут тело какого-нибудь  утопленника

и похоронят его вместо меня, а моя сестра, получившая от ме-

ня хорошее наследство, поставит прекрасный памятник с надле-

жащей надписью. Ха-ха-ха! .."

   Я залился громким смехом при этой мысли.

   Какой-то внутренний голос меж тем шептал мне,  что я веду

себя крайне странно. В голове у меня шумело, как от шампанс-

кого.

   Я отправил письма и от нечего делать взялся за книгу. Она

показалась мне крайне увлекательной. А собственная моя судь-

ба отошла куда-то на задний план.

   Мне было  очень досадно,  когда стук в дверь оторвал меня

от чтения. Вошел Куинслей.

   - Я очень извиняюсь, что прервал ваше занятие. Время нас-

тало. Я прощаюсь с вами в Париже, чтобы встретиться в другом

мире,  но,  конечно,  не в том, о котором вы сообщили вашему

другу Камескассу.  Вашу руку,  мой будущий сподвижник.  - Он

крепко пожал мою руку и, не выпуская ее из своей, подвел ме-

ня к кровати и легким подталкиванием посадил на нее.  -  Ну,

вот,  - продолжал он,  - прилягте,  вот так, примите удобную

позу, сейчас я вам сделаю впрыскивание, и вы заснете. Это не

будет наркоз,  это будет сон, естественный для многих живот-

ных.  Вы слышали,  наверное,  о зимней спячке;  ну вот,  это

что-то вроде нее.  Вас будут питать, и вреда от этого не по-

лучится. Иного пути в тот мир, куда я вас везу, нет.

   С этими  словами  он приготовил шприц и ввел мне под кожу

какую-то жидкость.  Я не пробовал сопротивляться, потому что

был  вполне  подготовлен  и даже желал,  чтобы все кончилось

скорее.

   - Я  верю вам,  - проговорил я заплетающимся языком,  - я

очень... благодарен...

   В голове моей уже шумели тысячи колес, а где-то сбоку ли-

лись потоки воды. В глазах кружились цветные пятна и вспыхи-

вали фонтаны искр. Скоро все это, однако, исчезло, наступили

тишина и темнота,  хотя я все еще сознавал себя; вот я начал

падать  - падение все ускорялось,  и вот уже я больше ничего

не чувствовал.

                          ГЛАВА II

   Приходилось ли вам,  просыпаясь после крепкого сна, чувс-

твовать, что вы не знаете, сколько спали, где вы и что с ва-

ми произошло?

   Я приоткрыл  глаза - и тотчас же их закрыл:  меня поразил

яркий свет.  Я прикрыл глаза ладонью и открыл их  не  сразу.

Осмотрелся. Справа была стена, прямо - спинка кровати, даль-

ше двери.  Где я?  Что со мной? Я силился привести в порядок

перепутанные мысли.  Санаторий?  Нет.  Париж? Но из Парижа я

уехал.  Да,  да,  мне предстояло длинное путешествие. Куинс-

лей...  И вдруг все прояснилось.  Я вспомнил все,  вплоть до

усыпления.  Значит,  теперь я уже в каком-то новом мире. Что

со мной? Я чувствую себя таким слабым!

   Силясь приподняться, я почувствовал твердую руку, которая

легла на мою грудь,  и увидел нагнувшееся надо мной незнако-

мое лицо.

   Я услышал голос, говорящий по-английски:

   - Лежите спокойно, вам нельзя двигаться.

   - Но что со мной?

   - Вы были больны, а теперь выздоравливаете. Спокойно, вот

так.

   Я почувствовал укол - опять впрыскивание - и погрузился в

небытие.

   Когда я очнулся,  в комнате была полутьма. Я сразу пришел

в себя и вспомнил все случившееся. Чувствовал я себя бодро.

   Против кровати было большое окно,  густо задрапированное.

Однако  сквозь  щели проникал в комнату солнечный свет.  Ка-

кая-то неловкость на спине заставила меня потрогать тело ру-

кой. Я был ужато удивлен. На спине была неровность, как буд-

то складка.  Отчего она?  Боли я не чувствовал,  голова была

свежа...

   Я сел на кровати. В небольшой комнате, кроме меня, никого

не было.  Под потолком висел большой фонарь,  по-видимому, с

электрической лампочкой, но он теперь не горел. Около крова-

ти,  на  стене,  я увидел какое-то странное приспособление -

как бы музыкальный инструмент с натянутыми на раму тончайши-

ми нитями. В углу, под потолком, я заметил выпуклую стеклян-

ную поверхность,  накрывающую металлический шар, от которого

шел в стену толстый кабель.

   Я с любопытством рассматривал все эти  подробности  и  не

мог понять, что они значат. У дверей на стене красовался це-

лый ряд кнопок и ручек над небольшими медными дверцами,  ко-

торые были закрыты.  Заинтересованный,  я решил встать и ос-

мотреть все эти приспособления.  На стуле рядом  с  кроватью

лежал  белый  халат,  а  на ковре стояли туфли.  Я осторожно

оделся и встал.  В ногах чувствовалась слабость,  и я должен

был  некоторое  время  держаться  за спинку стула,  чтобы не

упасть.  Потом, передвигаясь вместе со стулом, я приблизился

к окну и отдернул в стороны драпировку.

   То, что я увидел, навсегда осталось в моей памяти.

   Далеко на  горизонте поднимались снежные вершины высочай-

ших гор.  Солнце - громадный огненный шар - еще только всхо-

дило, и низины были полны мглой, в то время как вершины были

залиты ярким светом.  На уступах гор покоились белые облака,

из теснин подымался легкий туман.

   К подножьям гор уходили ряды многоэтажных построек.

   "Что это за город?  - спрашивал я себя.  Постройки похожи

на американские небоскребы,  хотя не так  высоки,  не  более

двадцати этажей. Зато весь город состоит только из одних не-

боскребов,  и расположены они довольно далеко друг от друга,

между ними - обширные зеленые лужайки, зелень, сады".

   Вдруг я услышал топот сотен ног,  мерно  отбивающих  шаг.

Ниже холма,  по прекрасно мощеной улице шли войска:  так, по

крайней мере,  мне казалось, ибо там двигалась стройными ря-

дами масса людей, одетых в однообразную серую одежду. Но что

это? Я увидел, как по небу в разных направлениях проносились

какие-то  удивительные существа,  слишком большие для птиц и

слишком мелкие, чтобы можно подумать - аэропланы.

   На дороге,  ведущей на холм, где стояло здание, в котором

я находился, появилось существо, поразившее меня больше все-

го.  Это был,  без сомнения,  человек, но руки и ноги у него

были похожи на клещи гигантского рака.

   Пораженный увиденным,  я опустился на стул.  У меня тряс-

лись ноги.

   Я закрыл глаза руками.

   "Боже мой,  - думал я,  - я нахожусь,  видимо, в каком-то

новом, мире. Это уже не сон. Не похоже, что я брежу. Значит,

все, о чем говорил Куинслей, - правда".

   Когда я открыл глаза,  передо мной стоял высокий человек,

одетый в серое свободное платье, с красными выпушками на во-

ротнике и на рукавах;  на груди красовался номер - числитель

и знаменатель. Лицо человека не имело растительности, и если

бы не мужской костюм,  я положительно не мог бы сказать, кто

это - мужчина или женщина.

   Ничего не  было  в нем типично мужского,  и в то же время

рост, фигура, манера держать себя говорили за то, что передо

мной молодой мужчина.

   Я всмотрелся в правильные черты его лица, и вспомнил, что

видел его, когда проснулся в этой комнате в первый раз.

   - Кто вы? - спросил я его по-английски.

   - Я присматриваю за вами,  - отвечал он. - Я принадлежу к

медицинскому корпусу.  Пока я не доктор.  Я исполняю обязан-

ности  брата милосердия.  Вы перенесли тяжелую операцию,  но

теперь состояние ваше не внушает никаких опасений.  Вы почти

здоровы, и сегодня доктор разрешил вам встать.

   - Значит,  я поступил правильно,  когда встал, хотя и без

вашего разрешения.

   - Нет,  именно с нашего разрешения, - улыбнулся мой собе-

седник.

   - Не понимаю.  Когда это разрешение было мне дано? Почему

вы знали, что я исполнил его? Вас не было в комнате.

   - Вот видите, сэр, эти приспособления, - он указал мне на

непонятные предметы,  возбудившие раньше мое любопытство.  -

Благодаря им я могу знать все,  что происходит в этой комна-

те.  Из очень отдаленного места я могу все видеть и все слы-

шать, и передавать вам свои распоряжения так, что вы об этом

и не подозреваете.  Я видел, что вы проснулись, я видел, как

вы прощупывали у себя на спине рубцы,  оставшиеся после опе-

рации.  Я знал,  что вам разрешено сегодня встать, и передал

вам это разрешение.

   - Но каким путем вы передали его?  - воскликнул я. - Я не

слышал никакого приказания или разрешения.

   - Оно непосредственно шло к вам в голову и претворилось в

желание, - спокойным голосом ответил он.

   Я сидел  некоторое  время в молчании:  так удивителен мне

казался его ответ.

   - Как вас зовут? - наконец промолвил я.

   - Номер...

   - Я  вижу ваш номер,  я хочу знать ваше имя,  как мне вас

называть.

   - Так  и  называйте:  номер такой-то,  имени мы не имеем.

Впрочем, среди своих близких мы называем друг друга условно.

Меня зовут Гай, хотя это вовсе не соответствует особенностям

моего характера.

   - А  почему вы носите такой большой номер?  - осведомился

я.

   - Нас  здесь очень много,  я занимаю место 4220-е в 109-м

разряде. Каждый разряд заключает 10000 человек.

   - У  вас должна быть какая-нибудь фамилия.  Почему вас не

называют по фамилии отца? - подумав, спросил я.

   - У меня нет отца.

   - Но у вас есть мать?

   - У меня нет матери.

   - Вы хотите сказать, что у вас нет ни отца, ни матери? Вы

шутник.

   - Нисколько. Я не шучу, сэр. Отцы и матери имеются у вас,

чужестранцев, у нас же нет родителей, - так же спокойно воз-

разил мой собеседник.

   В это  время медная дверца на стене около двери открылась

с особым металлическим звоном,  как будто  прозвучал  легкий

гонг.

   Брат милосердия быстрыми шагами подбежал к этой дверце  и

взял  с  подставки  небольшую тарелку и подносик со стаканом

какой-то жидкости,  поставил все это передо мной  на  легкий

передвижной столик.

   - Ваш завтрак, сэр.

   Я увидел знакомые мне уже три таблетки.

   - Я оставляю вас, так как мне надо спешить по делам.

   И он,  не дожидаясь ответа, скрылся за дверью. Все виден-

ное и слышанное так меня поразило,  что я машинально прогло-

тил все поставленное передо мною и только тогда спохватился,

что уже окончил свой завтрак.  В это время в  комнату  вошел

высокий, одетый в совершенно такой же костюм, 8912 как у мо-

его первого посетителя, человек с номером на груди.

   Впрочем, он  отличался  от  первого цветом волос:  он был

брюнет,  в то время как брат милосердия был блондин. На кос-

тюме у него не было никаких цветных нашивок. Лицо - ни мужс-

кое,  ни женское.  Он начал убирать комнату,  причем  прежде

всего взял со стола посуду, оставшуюся после моего завтрака,

и, спрятав в нишу, захлопнул дверцу с тем же самым характер-

ным металлическим звоном. Потом открыл дверцу другой ниши, и

я тотчас же почувствовал на себе  движение  воздуха,  быстро

увлекаемого из комнаты невидимым вентилятором.

   Я продолжал сидеть на стуле посреди комнаты  и  безмолвно

наблюдал за действиями пришельца. Наконец я спросил:

   - Вы исполняете обязанности слуги?

   - Да, сэр.

   - Скажите, вы давно здесь служите?

   - Всего два года.

   - Чем вы занимались раньше?

   Я задавал вопросы, чтобы выяснить себе положение, которое

казалось мне непонятным.

   - Я служил в общественных казармах.

   - А прежде этого чем занимались?

   - Учился.

   - Сколько вам лет?

   Сам я не мог бы ответить на этот вопрос,  настолько неоп-

ределенным казался мне возраст этого человека.

   - Мне десять лет.

   - Десять лет!  - воскликнул я.  - Вы что,  смеетесь  надо

мной?

   Я в негодовании соскочил со стула и,  подбежав  к  слуге,

схватил его за плечо.

   - Вы принимаете меня за какого-то дурака?

   - Я говорю вам сущую правду, сэр. Это у чужестранцев при-

нято говорить неправду. Мы не знаем лжи.

   - Да,  но как же вам может быть десять лет, когда вы выше

меня на целую голову? Вы - взрослый, мужчина, а не мальчик.

   - Конечно,  я взрослый, - вежливо ответил слуга, - но мне

десять лет.  Вот брат милосердия Гай немного моложе, ему еще

не исполнилось девяти.

   - Но это черт знает что!  Вы хотите, чтобы я поверил всем

этим вашим дурацким шуткам!  - вскричал я и, не желая больше

разговаривать, отошел к окну.

   Но то,  что я здесь увидел,  сразу охладило меня, и я по-

чувствовал, что готов поверить всему.

   Совсем близко от моего окна,  на балконе четвертого этажа

появился странный,  очень толстый человек с  высокой  острой

шляпой  на голове и небольшим ящиком на спине.  Он подошел к

краю балкона,  на котором не было перил, и вдруг за спиной у

него  выросли  длинные серые крылья.  Он взмахнул ими и бро"

сился вниз головой. Через мгновение я уже видел его над кры-

шами соседних домов.  Я понял тогда, что те порхающие в воз-

духе существа, которых видел раньше, были люди; и теперь еще

их  можно было видеть вдали несущимися по всем направлениям.

Нет, право, для меня всего этого слишком много. Я почувство-

вал сильную слабость, в глазах потемнело, я с трудом добрал-

ся до кресла, где и потерял сознание. Когда я очнулся, пере-

до  мной  стоял  опять кто-то в сером,  такой же высокий.  Я

только что открыл глаза и заметил его номер на груди и зеле-

ные треугольники на вороте. Он нагнулся надо мной и прогово-

рил по-английски с тем же акцентом,  с которым говорили  мои

первые собеседники:

   - Небольшая слабость,  много  впечатлений  сразу.  Теперь

прошло. Я как раз вошел к вам, чтобы последний раз взглянуть

на вас.  Сегодня вечером вы перемещаетесь  из  госпиталя  на

квартиру. Ваше состояние в настоящее время - отличное, Вы не

нуждаетесь ни в каком медицинском уходе.

   Я окончательно  пришел  в  себя и,  вытирая платком лицо,

спросил:

   - Мне кажется, вы доктор. Таким образом, я могу узнать от

вас, что сталось с туберкулезом моих почек?

   - Ваши  почки,  - отвечал все так же отрывисто доктор,  -

выброшены вон и заменены новыми.  Операция прошла прекрасно.

Оперировал  мистер  Левенберг.  Потом вы находились под моим

попечением.  Туберкулеза других  органов  нет.  Вы  здоровы.

Итак, до свиданья!

   - Позвольте,  позвольте, доктор, - мне не хотелось отпус-

кать его так скоро,  - присядьте, пожалуйста, вот здесь. - Я

указал ему на кресло.  - Я хочу расспросить вас кой  о  чем.

Мне хотелось бы узнать,  как я прибыл сюда,  где я нахожусь,

какая мне была сделана операция,  как можно  заменить  почки

новыми,  здоровыми,  откуда могли быть взяты эти почки?  Что

это за мир,  куда я попал?  Где я нахожусь?  На земле или на

другой какой-нибудь планете? Что значат рассказы вашего слу-

ги? По его словам, ему десять лет, а между тем...

   - Вы задаете мне массу вопросов, - осторожно перебил меня

доктор.  - Я не могу вам на них  отвечать.  Ваш  мозг  плохо

справляется со всем тем,  что вас окружает. Прошу вас соблю-

дать спокойствие.  Постепенно ваше любопытство будет вознаг-

раждено,  вы все узнаете;  здесь нет никаких чудес,  все ес-

тественно.  Но на главное я вам отвечу. Вы на земле, вы здо-

ровы,  скоро  вы  увидите  своих  соотечественников и других

иностранцев, вы войдете в жизнь и ничему не будете удивлять-

ся. А теперь я не могу дольше оставаться здесь, я должен то-

ропиться. У нас правило: не терять ни одной минуты напрасно.

   Он решительно встал и вежливо раскланялся со мной.

   - Одно только слово, - преследовал я доктора до дверей. -

Я могу видеть Куинслея?

   - Конечно,  можете,  и увидите,  но когда - не могу этого

сказать: он очень занят и назначает свидания только в случае

большой важности.

   - Еще последний вопрос,  - просил я,  нелепо улыбаясь,  -

скажите, сколько вам лет?

   - О,  я один из самых старых здесь, мне уже двадцать лет,

- отвечал он спокойным голосом.  - Но я не хочу сказать, что

я  старый,  - пояснил он,  - мне предстоит еще долгая жизнь.

Простите, больше я не скажу ни слова.

   С этими словами он запер за собой дверь.

   Я почувствовал непреодолимое желание спать.  Было ли  это

результатом  какого-то неведомого мне внушения,  или на меня

подействовали таблетки,  или, быть может, я очень устал? Мне

было все равно, и едва я успел лечь, как заснул.

   Когда я проснулся,  было уже совершенно темно.  Я включил

свет. Портьеры на окне были задернуты; на столе около крова-

ти я увидел приготовленный мне ужин или обед,  не  знаю.  Он

состоял из тех же таблеток и жидкости, на этот раз наполняв-

шей целый графин.  Я с жадностью  опустошил  два  стакана  и

проглотил таблетки.

   В комнате появился знакомый мне уже Гай. Он предложил мне

надеть костюм и принес теплое свободное пальто и мягкую шля-

пу.

   - Я провожу вас на вашу квартиру, сэр, - сказал он, помо-

гая мне одеваться.

   Мы быстро собрались и вышли из комнаты.  Я не задавал ни-

каких вопросов.  Мне не хотелось разговаривать. Он тоже мол-

чал. Через длинный коридор, в который вело много дверей, за-

пертых наглухо,  мы вышли на открытую темную площадку. Внизу

передо мной виднелся город с улицами, обозначенными тысячами

фонарей.  Небо было темное, и на нем горели звезды северного

полушария.

   Я осмотрелся. Рядом были открытые двери освещенного внут-

ри купэ аэроплана. По бокам виднелись небольшие крылья. Све-

жий ветер посвистывал в проволочных  креплениях  и  развевал

мое широкое пальто.  Я запахнулся покрепче,  ежась от непри-

вычного холода, и поспешили войти в купе. Оно было прекрасно

отделано кожей. Я опустился на мягкую подушку сиденья, а мой

проводник захлопнул дверь и поместился со мною рядом.  Когда

я  взглянул  в зеркальное окно,  мы неслись уже над городом.

Момента,  когда аэроплан снялся с места, я не заметил. Линии

огней теперь были где-то глубоко под нами и быстро уносились

в пространство.  А мы, казалось, стояли на месте: так плавен

был наш полет. Площадь города была очень велика, судя по ко-

личеству пересекаемых нами улиц.  Потом,  по-видимому, город

остался позади - под нами расстилалась темнота с редкими ос-

вещенными дорогами, расходящимися в разные стороны.

   Навстречу нам,  то выше,  то ниже,  проносились аэропланы

различных размеров с  ослепительными  прожекторами  впереди.

Меня  поразило,  что  я  совершенно не слышал звука моторов;

стояла полная тишина.

   Мой спутник дремал в углу,  нахлобучив на нос свою дорож-

ную кепку.

   Прошло не более двадцати минут. Сбоку угадывались очерта-

ния высоких гор; на одном из уступов сверкало много огней.

   Аэроплан делал круг и медленно опускался.

   Я не ощутил никакого толчка, а между тем я увидел бегущие

мимо  нас палисадники двухэтажных домов,  стоящих друг друга

на небольшом расстоянии. Высокие деревья стояли сейчас же за

домами.  Все было отлично освещено белыми большими фонарями,

висевшими на высоких столбах.  Аэроплан пробежал  немного  и

остановился.  Мы  вышли  и направились к одному из ближайших

домов.  Гай открыл калитку в металлической решетке и пропус-

тил меня вперед.

   По дорожке, усыпанной красным песком, среди клумб высоких

незнакомых мне цветов мы прошли к дверям дома.  Мы никого не

встретили. Надо думать, был уже поздний час. Мы поднялись по

узкой лестнице на первый этаж.

   - Здесь вам отведена квартира, - сказал Гай, введя меня в

маленькую прихожую. - Вот это ваш кабинет.

   Комната была  комфортабельно  обставлена  прекрасной  ме-

белью.  Посредине стоял большой письменный стол американской

системы.  Вдоль стен стояли высокие шкафы, полные книг. Вок-

руг стола были разбросаны мягкие кресла. На окнах и дверях -

красивые портьеры. Нога тонула в мягком ковре. Рядом с пись-

менным столом горел камин.

   На столе я увидел свои рукописи и книги,  захваченные  из

Парижа; тут же стояли разные безделушки, дорогие моему серд-

цу,  и мои настольные часы.  Они ходили и показывали двенад-

цать часов, не знаю уж - по какому времени.

   Следующая комната была тоже прекрасно обставлена; рядом с

ней помещалась столовая. Все комматы были просторны; человек

чувствовал себя в них свободно и уютно.

   - Теперь подымемся наверх,  - сказал мой проводник и ввел

меня в небольшой лифт.

   Нажатие кнопки - и мы на втором этаже.  Там были спальня,

ваниая и гардероб.  Все мои вещи были старательно  разложены

по местам,  кровать застлана.  Здесь уже ничто не напоминало

мне госпиталь. Все было так, как в любой европейской кварти-

ре. Квартира  производила впечатление.  Никаких приспособле-

ний, виденных мной ранее, я не заметил. Гай надавил на кноп-

ку электрического звонка, и в комнату вошел неслышными шага-

ми человек в таком же одеянии, как и все, с кем я успел поз-

накомиться,  и очень умело начал помогать мне устраиваться в

моей новой квартире.

   Потом они ушли,  и я остался один. С удовольствием перео-

делся я в свою пижаму и,  приняв ванну, которая, кстати ска-

зать,  была образцово устроена, впал в прекрасное настроение

духа.

   Каково же  было  мое  удивление,  когда  мой новый слуга,

явился ко мне в спальню и пригласил меня спуститься в столо-

вую поужинать. Я не чувствовал особого голода, но тем не ме-

нее повиновался,  так как у меня уже вырабатывалась привычка

делать все,  что указывают.  Мое удивление достигло предела,

когда я  увидел  большой,  накрытый  белоснежной  скатертью,

прекрасно сервированный стол,  цветы в вазах, хрусталь, фар-

фор и серебро.  Рядом с одним из приборов стояла полубутылка

настоящего французского шампанского.

   Усевшись в мягкое кожаное кресло  и  увидев  перед  собой

ломти белого хлеба, я понял, что этот ужин, вероятнее всего,

не будет состоять из таблеток.

   Слуга открывал крышки на серебряных блюдах. Боже мой, ка-

кой чарующий аромат ударил мне в нос!  Я сразу  почувствовал

дикий голод,  как будто не ел вечность.  Блюда были тонкие и

разнообразные.  Здесь были и рыба, и дичь, и зелень, и фрук-

ты, но всего понемножку - как будто для ребенка...

   Слуга раскупорил шампанское и налил мне бокал золотистого

искрящегося  напитка.  Я  с наслаждением выпил и уже сам еще

раз наполнил бокал.  Голова слегка закружилась,  и  приятное

чувство теплоты разлилось по ногам.  "Да,  - думал я,  - мне

предстоит, кажется,  недурная жизнь. Судя по началу, не дур-

но.  Но если я потребую еще бутылку,  мой слуга, конечно, не

исполнит моего приказания.  Он чувствует себя  здесь  скорее

господином,  чем слугой". Эта мысль несколько меня разочаро-

вала.  Слуга стоял,  невозмутимый и молчаливый,  наблюдая за

каждым моим движением.

   На следующее утро меня посетил знакомый уже доктор и зап-

ретил  мне в течение трех дней выходить из квартиры.  Потом,

сказал он,  я могу считать себя совершенно здоровым и делать

все, что мне угодно.

   За эти три дня я познакомился с несколькими новыми  лица-

ми.  Первый  визит нанес мне мой собрат по профессии,  инже-

нер-француз. Это был маленький бритый человек;  он вошел  ко

мне в кабинет и дружески потряс мне руку,  как будто мы были

с ним знакомы с детства.  Он засыпал меня тысячью вопросов -

о том,  что делается на родине, какова там жизнь, что нового

в политике,  каковы люди,  что было выставлено  на  весенней

выставке картин,  какие были балы, какие строятся новые соо-

ружения и т. д., и т. д.

   Я едва  успевал ему отвечать и,  наконец,  выбрал время в

свою очередь спросить:

   - Разве у вас не существует газет?

   - Мы имеем прекрасную библиотеку,  и в ней любые книги  -

как научные,  так и беллетристика,  - отвечал он, - но газет

мы здесь не видим.

   - Однако у вас строго, - заметил я, - мне представляется,

что вы живете на полутюремном режиме.

   - Скажите лучше,  мой дорогой собрат, "у нас", так как вы

не должны теперь выделять себя.

   На все  дальнейшие расспросы он давал краткие и неопреде-

ленные ответы и посматривал на меня так,  что, казалось, ему

не хочется пускаться в какие-либо объяснения.

   На прощанье он обещал зайти ко мне через три  дня,  когда

мне  будет  разрешено  выходить,  чтобы вместе со мной пойти

прогуляться по окрестным лесам и полям.

Он оставил мне свою визитную карточку; там значилось:

   "Луи Карно, инженер. Колония, первая линия, третий ряд".

   Следующий посетитель был типичный немец.  Высокий, полный

блондин с небольшими усами,  голубыми глазами  навыкате.  Он

сказал, что очень рад познакомиться со мной, что всякий при-

бывающий сюда приносит ему большое удовольствие, так как ко-

лония иностранцев таким образом пополняется. И представился:

его фамилия Фишер, по специальности он химик.

   Единственно новое,  что я узнал от него, - это то, что он

был приятелем хирурга Левенберга,  который произвел мне опе-

рацию, и поэтому хорошо знал о моем здоровье. Фишер пояснил,

что я был в безнадежном состоянии и что,  останься я в Пари-

же, недолго протянул бы... Теперь, благодаря операции и пос-

ледующему лечению, я совершенно здоров...

   - Не можете ли вы разъяснить, откуда взяты почки, которые

вшиты мне вместо моих больных? Этого я не могу себе уяснить.

   Фишер слегка нахмурился при моем вопросе и  коротко  ска-

зал:

   - Если у машины изнашивается какая-либо часть, то ее мож-

но заменить новой, запасной... Для таких целей у нас имеются

различные живые органы.

   - Но откуда они берутся? - спросил я,

   - Их выращивают.

   - Не  могу ничего понять,  попрошу вас рассказать подроб-

нее.

   Фишер как бы нехотя отвечал:

   - Вы, по-видимому, незнакомы с биологической литературой.

В  немецких и американских журналах последнего времени гово-

рилось,  что намечается новое направление в науке; здесь оно

получило  дальнейшее  развитие.  Пересадка  почек у животных

производилась успешно еще в начале нынешнего  столетия.  Хи-

рургия  кровеносных сосудов была довольно полно разработана.

И произведенная у вас операция не является чудом.

   - Меня интересует, откуда берутся эти запасные органы?

   - Могу сказать,  что,  благодаря усовершенствованию пита-

тельных сред,  здесь получена возможность выращивать ткани и

целые органы in vitro,  то есть вне организма.  Тут тоже нет

ничего  особенного,  если  вы знакомы с опытами Кареля и его

последователей. Может быть, вы читали о культуре тканей?

   Многое мне было неясно,  я охотно продолжил бы свои расс-

просы,  если бы не видел, что Фишер не имеет особого желания

вести разговор на эту тему.

   Когда мы заговорили о химии и о последних открытиях,  из-

вестных мне из литературы, он сразу изменился, глаза его за-

искрились и улыбка расплылась по лицу.

   - И в этой области все достигнутое в Европе и Америке ни-

чего не стоит по сравнению с тем, что сделано нами здесь.

   Казалось, ему хотелось мне многое сказать, но он совладал

с собою и,  встав с кресла,  еще раз повторил,  что он очень

рад  меня  видеть,  что  охотно  пойдет со мной погулять ins

Grаne, как только представится возможность...

   Затем меня посетил итальянец. Он влетел ко мне как бомба,

маленький,  черный, как жук, с вьющимися волосами, крикливый

и жестикулирующий.

   - Мсье Герье,  я кое-что читал о вас. Вы выдающийся изоб-

ретатель. Я электротехник. Беспроволочный телеграф, токи вы-

сокого напряжения меня всегда интересовали. Теперь я занима-

юсь токами малого напряжения и ультракороткими волнами,  ты-

сячные и десятитысячные доли микрона...  О,  я улавливаю  их

везде!  Но какое несчастье, вы заболели!.. Мы будем работать

вместе. Прекрасное поле научной деятельности! Но, знаете ли,

мне нужен стимул.  Вино,  женщины,  любовь,  музыка - в этом

здесь чувствуется недостаток. Эти таблетки, черт. бы их поб-

рал! Я люблю макароны, кьянти, устриц. Эх, если бы оказаться

в Милане,  в галерее Умберто, в ресторане Фоскати! Мой желу-

док жаждет поглотить массу приятных веществ.

   Вдруг он остановился и переменил тон:

   - Я буду рад с вами ближе познакомиться,  я зайду за вами

и мы поедем в Город. Жаль, что вы не говорите по-итальянски.

Английский язык хорош,  но разве он может сравниться с прек-

расным певучим языком Италии? Чего я не дал бы, чтобы выслу-

шать вечернюю серенаду на узенькой улице Неаполя или Соррен-

то!  А море,  глубокое море с его переливами, блеском, шумом

волн! Не может быть, чтобы я этого никогда не увидел!

   Его глаза мечтательно уставились вдаль,  и он замолчал. Я

воспользовался  случаем  и  решил  попытаться  узнать у него

кое-что.

   - Скажите, почему это здешние жители не имеют ни отца, ни

матери? Что это значит?

   - А,  вы уже это знаете?  Нет, нет, дорогой мой Герье, вы

не должны спешить,  вы узнаете все в свое время. Здешний мир

не имеет ничего общего с тем,  где вы жили.  Вы должны,  как

говорят,  акклиматизироваться.  Если бы у цыпленка спросили,

кто у него мать и отец,  он мог бы сказать,  что он этого не

знает:  он вылупился из яйца,  которое могла высидеть  любая

курица, а может быть, даже и не курица... Почему бы не выра-

щивать людей в инкубаторе?  Подумайте над этим,  а впоследс-

твии  узнаете все подробности.  Если не хотите,  чтобы у вас

пошла голова кругом,  не любопытствуйте...  Ах,  если бы мне

удалось посидеть  на  молу в Неаполе с удочкой в одной руке,

обнимая другой рукой мою подругу, целуя ее коралловые губки!

Мое творчество выиграло бы на сто процентов.  О, Bella Napo-

li!

   Он вскочил и запел красивым тенором эту заезженную песню.

   - Итак,  до скорого свидания. Не ломайте своей головы над

различными вопросами. Филиппе Мартини будет вашим чичероне и

понемногу познакомит вас со всем.  В воскресенье вечером  он

будет  иметь  счастье представить вас обществу в клубе Коло-

нии.

   За эти  три  дня  я вполне ознакомился с своей квартирой.

Фасадные окна выходили в сад,  за  которым  виднелись  дома,

расположенные по ту сторону дороги, окруженные деревьями. Из

верхнего этажа я мог видеть площадку,  на которую опускались

прилегавшие аэропланы.

   Кухни при моей квартире не было,  все блюда поступали уже

готовыми.  Я видел,  как слуга мой доставал их из шкафчика в

стене коридора. Он объяснил мне, что они попадают сюда через

особую трубу.  Такое  устройство  имелось  и  во всех других

квартирах.  Всем проживающим в Колонии предоставляется право

столоваться  или дома,  или в ресторане клуба.  Кушанья были

очень разнообразны, вкусно приготовлены, но порции очень ма-

лы.  Употребление  таблеток считалось необходимым.  Я думаю,

что без них существование оказалось бы невозможным. Мой слу-

га  обходился таблетками,  с добавлением так называемых бал-

ластных веществ...

   Я привел в полный порядок свои бумаги и расставил на пол-

ках книги.  Состояние здоровья меня более не тревожило,  и я

чувствовал  себя  спокойным и довольным.  Любопытство мучило

меня - хотелось поскорее узнать все,  что  окружало  меня  в

этом новом мире.

   Наконец, настал четвертый день моего  пребывания  в  этой

квартире.  Тотчас  же  после первого завтрака слуга доложил,

что пришел Карно.

   Мы обменялись  рукопожатием и быстро собрались на прогул-

ку.  Карно посоветовал мне надеть пальто, так как была прох-

ладная,  ветреная погода.  Мы вышли.  Я вдыхал свежий воздух

полной грудью и чувствовал, что пьянею, у меня даже закружи-

лась голова. Действительно, воздух был свеж - горный воздух,

напоенный ароматом лесов и полей.  Мы медленно прошли  через

две улицы по мягкой, усыпанной гравием панели, обогнули угол

какого-то строения и оказались перед  решеткой,  за  которой

тянулась длинная живая изгородь,  закрывавшая от нас дальний

вид.

   По дороге мы никого не встретили. Поселок был пуст.

   - Все уехали на работу, - объяснил мне Карно. - Большинс-

тво отправляется в Город, многие едут на копи в горах или на

заводы и фабрики,  разбросанные по всей долине. Пути сообще-

ния разнообразны.  Самый  быстрый способ передвижения - тюб,

затем - аэроплан,  автомобиль, и самый медленный - собствен-

ные крылья. Да, да, крылья, - повторил он, заметив мой удив-

ленный взгляд.  - Мы здесь все летаем,  и вам придется  нау-

читься этому искусству, это не трудно. Теперь приготовьтесь,

- и с этими словами Карно пропустил меня вперед через  узкое

пространство живой изгороди.

   Действительно, было к чему приготовиться.  Мы  стояли  на

узком  карнизе  с каменной балюстрадой перед нами.  Внизу на

глубине нескольких сот метров расстилалась равнина,  сначала

волнистая,  потом совершенно гладкая. Обрыв был почти отвес-

ный. По равнине, покрытой лугами и лесом, бежали в@ все сто-

роны ровные,  обсаженные деревьями дороги.  Там и тут видне-

лись белые пятна громадных строений со сверкающими  куполами

и с взметнувшимися кверху башнями.  Сзади и с боков горизонт

был замкнут высокими горными хребтами, отдельные вершины ко-

торых  резко  выступали на лазурно-голубом небе.  Уступы гор

были покрыты сплошным лесом,  а  вершины  стояли  оголенные,

гордые и мрачные. Еще дальше виднелись снеговые шапки, осле-

пительно блиставшие на солнце. Даль терялась в дымке тумана.

Я стоял в немом созерцании несколько минут.

   - Ну,  что,  не правда ли,  вид восхитительный? - спросил

Карно.  - Вон там,  за горизонтом,  на прямой линии от нас -

Город,  в котором вы лежали в госпитале.  До него отсюда сто

километров.  Полет аэроплана - двадцать минут. Сообщение че-

рез тюб - одна минута.

   - Это невозможно. Такая скорость! - воскликнул я.

   - Вполне возможно,  но не будем сейчас об этом  говорить,

лучше  посмотрите вон сюда,  - и он указал пальцем на равни*

ну.  - Вы видите поезд,  смотрите, как он вьется меж холмов.

Это для нас допотопный способ сообщения. А вон по дороге не-

сется автомобиль,  двести километров в час и больше.  А вот,

видите, целая эскадрилья аэропланов.

   Я следовал глазами за его пальцем и действительно увидел,

как над равниной неслись несколько громадных аэропланов.

   Тени от них быстро скользили по зелени равнины.

   - Каждый из них,  - пояснил Карно, - вмещает по нескольку

сот пассажиров или десятки тонн груза. Они держат путь вон к

тому пушечному заводу, там сегодня будет пробная стрельба из

нового орудия калибром в шестьдесят сантиметров.

   - Черт  возьми,  меня  ничто  уже больше не удивляет.  Но

раньше всего я хочу знать, где находится эта страна, в кото-

рой я призван играть какую-то свою роль.  Дорогой Карно,  вы

должны ответить на мои вопросы.

   Мой спутник взял меня под руку; мы отошли назад, и он по-

вел меня по дорожке вниз,  к полю.  Он молчал. Когда мы были

далеко от поселка и шли по густой,  слегка увядшей траве, он

приостановился и, приблизившись ко мне вплотную, сказал:

   - Предостерегаю вас:  здесь надо быть осторожным. Если во

Франции говорят,  что стены имеют глаза и уши,  то здесь эти

глаза и уши - везде.  Только на открытом пространстве,  и то

надо знать - где,  можно разговаривать свободно; кроме того,

ваши мысли могут быть прочтены теми, кому их не нужно знать.

Вы не знаете,  кого надо бояться. Но, во всяком случае, ваши

мысли  не  должны  быть доступны каждому.  Если они делаются

доступны кому-то,  воля ваша может подчиниться  постороннему

влиянию.  Здесь человек с более сильной волей может прочесть

ваши мысли без всякого приспособления;  если же таковое име-

ется, ваша голова становится достоянием каждого. Вы не удив-

ляйтесь,  дорогой собрат, все объясняется просто. Волны бес-

конечно малой длины исходят из нашего мозга, и мы их улавли-

ваем так,  как улавливаем волны  беспроволочного  телеграфа,

длина которых достигает нескольких тысяч метров,  - в этом и

вся разница. Сейчас не время пускаться в объяснения, поверь-

те мне,  что это так. Повсеместно имеются пpиcпocoблeния для

улавливания этих волн,  и таким образом вы не можете  скрыть

своих мыслей.  Дальнейшее покажет вам,  как это важно знать.

Некоторые из нас уже поплатились за свои мысли. Мы выработа-

ли самозащиту:  мы можем думать так, что у нас в голове идет

двойной ряд мыслей. Один - для себя, другой для посторонних.

Волны перебиваются, запись их делается неясной. Такой способ

мышления достигается с трудом. Более быстрый результат полу-

чается  с  помощью  этого прибора; возьмите его,  перекиньте

шнурок через шею,  держите его всегда на груди.  Не говорите

об этом никому,  кроме самых близких друзей.  Теперь пойдем.

Обратный путь мы сделаем через лес.  Я исполнил свою главную

задачу в отношении вас, и теперь мы можем поболтать.

   Мы двинулись дальше.

   - Вы можете задавать мне вопросы,  но я отвечу не на все.

Гмм, дорогой коллега, не следует так быстро утолять свое лю-

бопытство.  Я  знаю по себе,  как трудно переваривает голова

такую массу новых  впечатлений  и  неожиданностей.  Один  из

вновь  прибывших  чужестранцев не выдержал и сошел с ума,  а

другой...  с ним еще хуже.  Поэтому будем осторожны. Ну, что

вас больше всего интересует?

   - Где находится эта страна?

   - В горах.  В Гималаях.  Эта долина в сто пятьдесят кило-

метров длины и шестьдесят ширины,  окруженная со всех сторон

неприступными  горными хребтами,  расположена между Индией и

Тибетом и была не известна европейцам,  а также и  туземцам,

до открытия ее Джеком Куинслеем.

   - А кто такой Джек Куинслей?

   - Вы знаете Куинслея Младшего.  Ему теперь пятьдесят лет.

Отец его,  Вильям Куинслей,  миллиардер,  жил в  Соединенных

Штатах Америки. Его младший брат, Джек Куинслей, был извест-

ный путешественник,  исследователь Индии и Тибета;  он-то  и

открыл эту долину, и теперь тело его покоится здесь в мавзо-

лее на Центральной улице,  в Городе.  Оба брата были большие

оригиналы.  В конце прошлого столетия Вильям Куинслей снаря-

дил грандиозную экспедицию для изучения Аляски. Он нанял для

этой цели прекрасный пароход и оборудовал его всем необходи-

мым.  Для участия в этой экспедиции,  издержки по которой он

взял на свой счет, он пригласил целый ряд выдающихся ученых,

техников,  инженеров и  различных  специалистов.  Экспедиция

отплыла из Сан-Франциско,  при самых лучших предзнаменовани-

ях, и вдруг мир был потрясен печальным известием о катастро-

фе:  пароход  врезался  в  ледяную  гору и затонул через ка-

ких-нибудь полчаса. Оставшиеся в живых члены экипажа переда-

вали,  что  большинства  участников экспедиции не было в это

время на судне - они оставались на берегу для осмотра  глет-

чера. Те, что были на борту судна, посаженные в спасательный

баркас, отправились к берегу и, якобы, исчезли бесследно. На

самом же деле братья Куинслей с семейством и со всеми участ-

никами экспедиции были переведены на другой пароход,  приго-

товленный заранее, и отвезены к берегам Азии. Затем они тай-

но были доставлены в эту долину.  Таким образом,  здесь было

положено  начало ученой колонии и построен ряд лабораторий и

заводов.  Куинслей уже давно разрабатывал идею аэроплана.  В

то время как в Европе она только зарождалась, он уже обладал

прькрасными моделями,  которых и до сих пор не имеется в ми-

ре. Аэропланами он мог доставлять сюда как людей, так и гру-

зы. Работали у него сначала привезенные сюда туземцы,  а по-

том появилось и новое население,  о котором мы сейчас не бу-

дем говорить.  Куинслей Младший оказался таким же гениальным

биологом, как отец - инженером.

   - Не понимаю,  какие замыслы руководили этими  людьми?  -

спросил я.

   - Каковы они были первоначально,  я не  знаю,  но  каковы

планы Куинслея в настоящее время, можно догадываться.

   Мы подошли к лесу,  и разговор наш прервался. Здесь среди

деревьев  я  увидел большую группу рабочих;  они были заняты

выкорчевыванием пней. Меня поразил их странный вид. Это были

какие-то  уродливые  существа  с непомерно длинными руками и

ногами.  Все они ходили босиком;  лица их отличались  сильно

развитыми челюстями, низкими лбами и глубоко запавшими в ор-

биты глазами. Они работали молча, причем движения их напоми-

нали ухватки больших обезьян.

   Карно, заметив мое изумление,  пояснил мне,  что эти  су-

щества, действительно, есть помесь человека и обезьяны.

   - Опыт был признан неудавшимся.  В работе эти  люди,  или

животные  - называйте их,  как хотите,  - оказались ниже су-

ществ чистой человеческой породы.  Их физическая сила и лов-

кость не компенсировали низкого уровня умственных способнос-

тей. При этом они не так хорошо подчинялись воле их  руково-

дителей,  поэтому  дальнейшие  опыты  по  их воспроизведению

прекращены. Имеется всего несколько разрядов этих полуживот-

ных-полулюдей,  и все они используются на самых грубых рабо-

тах.

   Я заметил,  что у этих существ были нашиты номера на гру-

ди,  как и у всех прочих,  и они  обращались  друг  к  другу

по-английски, но говорили отрывисто, хриплыми голосами. Ноги

и руки,  торчавшие из одежды, были покрыты волосами, и в ра-

боте они часто прибегали к помощи ног. Это зрелище произвело

на меня удручающее впечатление, и я не мог избавиться от не-

го даже на обратном пути к поселку.  Мы шли все время молча,

и Карно не старался возобновить разговор.

   Признаюсь, вечер  этого  дня я провел в грустном настрое-

нии. Жизнь моя здесь не представлялась мне более в привлека-

тельных красках.

   На утро ко мне явился веселый итальянец Филиппе  Мартини,

чтобы  повести меня в Город.  Он был тщательно одет,  вполне

по-европейски, и очень оживлен.

   - Я очень люблю показывать приезжим здешние достопримеча-

тельности. Я могу считаться аборигеном. Пятнадцать лет прош-

ло с тех пор,  как я ступил на эту землю; немало и моих тру-

дов положено на создание всех тех чудес, которые вы увидите,

и  хотя я жалуюсь на различные тяжелые обстоятельства жизни,

однако должен сказать, что обстановка для работы здесь тако-

ва, какой  вы  себе  не можете и представить.  Вы получите в

свое распоряжение все,  что пожелаете. Пытливости вашего ума

не будет поставлено никаких преград. Советников по всем спе-

циальностям вы найдете самых лучших,  самых  смелых.  Единс-

твенное, чем мы живем - это работой.

   Путь от дома до станции тюба продолжался  не  более  трех

минут.  Мы подошли к каменной лестнице,  которая вела к под-

земной галерее. Там при ярком электрическом освещении я уви-

дел группу людей в серых костюмах с различными цветными зна-

ками на воротниках и на рукавах, с обычными номерами на гру-

ди. Тут же стояли два или три господина,  одетых,  как и мы,

по-европейски.  Одна из стен галереи была  металлическая,  в

ней находилась наглухо закрытая дверь, закрепленная большими

гайками.  Не прошло и двух минут, как что-то громко хлопнуло

за этой стальной стеной, и тотчас же двое служащих отвернули

гайки у дверей.  Я увидел за ними внутренность вагона, осве-

щенного и наполненного пассажирами. Часть из них вышла, и мы

поспешили занять места.  Вагон заметно  качнулся,  когда  мы

вошли;  дверь была закрыта за нами, причем точно так же были

завинчены изнутри вагона громадные гайки.

   - Держитесь за поручни,  - сказал мне Мартини,  - мы дви-

немся, и нас сильно тряхнет.

   Я почувствовал толчок, сердце мое сжалось, в голове стало

пусто,  как будто при сильной качке на море. Прошла одна ми-

нута или немного больше,  и вагон встряхнуло так сильно, что

я, наверное, полетел бы с сиденья, если бы не был предупреж-

ден и не держался так крепко. Двери начали развинчивать.

   - Мы приехали, - сказал Мартини, пропуская меня вперед. -

Мы в центре Города. Сто километров в минуту.

   Я был настолько озадачен всем совершившимся, что даже не-

ясно помню,  что со мной было в первое время после того, как

мы вышли на улицу. Трудно непривычным голове и сердцу выдер-

жать  такую бешеную скорость,  Я пришел в полное сознание на

скамейке под деревом,  после того как Мартини поднес к моему

носу какой-то флакон, наполненный синей жидкостью.

   - Ваша слабость вполне понятна,  дорогой Герье:  организм

должен приспособиться к большим скоростям движения. Не торо-

питесь, отдохните, спешить некуда.

   Я был рад последовать совету моего нового друга, и, выти-

рая пот,  обильно выступивший на лице,  осматривался вокруг.

Дома готического стиля, не более чем в пять-шесть этажей вы-

сотой,  стояли по обе стороны улицы. Посредине тянулся широ-

кий тенистый бульвар,  где мы сейчас сидели. Мостовая, зали-

тая какой-то блестящей массой,  была ниже бульвара и панели,

проходящей вдоль домов,  по крайней мере на четыре метра. Во

многих местах с панели на бульвар через мостовую были  пере-

кинуты красивые дугообразные мосты.  По улицам неслись целые

вереницы автомобилей.  По широким панелям  двигалась  густая

толпа людей.  На бульваре публики было значительно меньше, и

только на скамейках в тени деревьев сидели  отдыхающие.  Был

жаркий день,  солнце пекло совершенно по летнему.  Громадные

автобусы,  переполненные пассажирами, следовали по всем нап-

равлениям. Все  напоминало  собой  большой  столичный город,

кроме того,  что зтания были построены по одному типу; мага-

зинов нигде не было видно,  и проходившие были одеты однооб-

разно.  Бросалось в глаза ночное отсутствие женщин.  Когда я

устремил свой взгляд сквозь ветви деревьев, я мог убедиться,

что несходство с обычными городами было очень велико. Прежде

всего  поражало большое количество аэропланов,  которые то и

дело проплывали над улицей.  Некоторые из них опускались  на

крыши домов или поднимались с них. В воздухе носились летаю-

щие люди,  то взмахивая своими длинными крыльями,  то  паря,

как громадные ястребы.

   - Мы находимся на Центральной улице.  Это главная артерия

Города: здесь помещаются все учреждения, все главные лабора-

тории,  все главные институты и школы.  Здесь  сосредоточено

управление, и здесь живет сам Куинслей, - говорил Мартини.

   - Прежде чем мы пойдем дальше,  - перебил я,  - вы должны

объяснить  мне,  каким образом мы могли приехать сюда в нес-

колько минут?  Как могла быть достигнута  такая  невероятная

скорость?

   - Вы всегда хотите знать все до конца, - засмеялся Марти-

ни.  - Принимайте факты, как они есть. Если я буду объяснять

все,  мы далеко не уйдем:  нам придется  останавливаться  на

каждом шагу!  Ну, хорошо, так и быть, это я вам сегодня объ-

ясню,  но вы дадите мне слово, что больше не будете расспра-

шивать. Люблю наблюдать вновь прибывших. Какой, я полагаю, у

вас сумбур в голове!  И вполне понятно... Изобретение, собс-

твенно,  принадлежит одному европейскому инженеру,  кажется,

русскому;  насколько помню,  он сделал даже модель и демонс-

трировал ее в Петербурге.

   - Что представляет собой тюб?

   - Это  металлическая труба,  проложенная местами под зем-

лей,  местами на поверхности или,  подобно мосту, на высоких

устоях.  В  этой трубе висит такой вагон,  в каком мы только

что ехали. Он висит, ни к чему не подвешенный, и не находит-

ся в соприкосновении ни с одной из стен трубы.  Это достига-

ется электромагнитами,  расположенными со всех сторон трубы.

В таком состоянии вагон проходит весь путь,  трение исключе-

но.  Из трубы выкачан воздух, полет вагона совершается бесп-

репятственно,  с той быстротой, которая ему придана вначале.

Остановка производится почти  мгновенно,  с  помощью  особых

тормозов.

   - Гениально!  - воскликнул  я,  выслушав  Мартини.  -  Но

сколько  же электричества должно быть израсходовано на пита-

ние этих электромагнитов!  Какая работа  была  затрачена  на

устройство этой трубы!

   - У нас нет недостатка в энергии,  а рабочих рук  сколько

угодно...  Но  вы  забыли  наше условие - никаких дальнейших

объяснений. Вы отдохнули, и мы идем.

   Говоря это,  он встал и потянул меня за руку. Мы пошли по

бульвару.

   - Какая тоска!  - продолжал он.  - Ни одной женщины. Чего

стоит этот бульвар,  если на нем не видно ни  одной  женской

фигуры?  Это сад без цветов,  это ночное небо без звезд,  не

правда ли? Вы будете моей дамой, и я буду за вами ухаживать.

Вот мы и дошли до главного канала.

   Широкий мост с роскошными высокими металлическими перила-

ми  был  перекинут  через канал.  Синяя чистая вода катилась

стремительным потоком  под  нашими  ногами.  Постройки  были

отодвинуты от берега, и перед нами расстилался широкий зеле-

ный луг с извилистыми красными дорожками и живописными груп-

пами невысоких деревьев и кустарников.

   - Какая прелесть!  - заметил я. - Какие яркие краски, ка-

кой простор!

   - Это место самое красивое в Городе,  - сказал Мартини. -

Вот налево дворец Куинслеев.  Он служит местожительством для

них,  и в нем помещается также главное управление всей стра-

ны.

   Громадное здание на высоком гранитном фундаменте, с окна-

ми,  поднятыми высоко над парапетом,  с башнями и зубцами на

крыше,  напоминало собой грандиозный замок,  но высота в де-

сять этажей делала его еще более оригинальным.

   - Мы подойдем поближе и осмотрим его более детально.  Оно

этого  заслуживает.  Теперь повернитесь направо.  Вот видите

там сооружение из железа и стекла? При его колоссальном раз-

мере оно кажется совершенно ажурным.  Оно напоминает громад-

ный стеклянный колпак,  и вас поражают красота и  пропорцио-

нальность  этой  постройки.  Вы  можете  видеть отсюда через

стекло гроб, поставленный на высоком пьедестале. Кажется, он

висит  в  воздухе.  Гроб  сделан из горного хрусталя,  через

стенки его всегда видна темная фигура человека.  Это бренные

останки Джека  Куинслея,  человека,  открывшего  эту долину.

Клянусь, я не могу себе представить ничего более  сказочного

и вдохновенного, чем этот мавзолей. Это идея - воплощение ее

тоже  -  моего  соотечественника-архитектора,  несравненного

Педручи.  Вы познакомитесь с ним.  Педручи предан Куинслеям.

Его преданность и поклонение вылились в этом памятнике.  Ку-

инслей спас ему жизнь,  выкрав его каким-то образом из тюрь-

мы. Педручи был приговорен к смертной казни.

   Беседуя, мы подошли ко дворцу Куинслея.  Я поднял голову,

чтобы измерить взглядом вышину фундамента.  Вдруг я заметил:

из окна третьего этажа высунулась чья-то рука,  и к моим но-

гам упал небольшой белый предмет.  Мартини стоял в это время

отвернувшись  и рассказывал что-то о соседних постройках.  Я

быстро нагнулся,  схватил упавший предмет и незаметно  сунул

его в карман. Я помнил предостережение Карно и почему-то по-

чувствовал,  что в этом небольшом белом предмете кроется ка-

кая-то тайна.

   Мы долго бродили по дорожкам сада,  рассматривали  пруды,

мостики, клумбы цветов. Мы прошли по ряду широких улиц, уст-

роенных так же,  как и Центральная,  с той только  разницей,

что  здесь стояли дома более высокие,  в пятнадцать-двадцать

этажей, построенные более просто. Толпа людей сновала вокруг

нас, все такая же серая, молчаливая и все время куда-то спе-

шащая.

   По мостовой, посреди улицы, останавливая движение, прошли

несколько отрядов рабочих.

   Стоя на перекрестке двух улиц, на железном мосту, образу-

ющем арку над мостовой, мы увидели интересное зрелище. Здесь

встретились отряд рабочих и отряд войск.  Солдаты были одеты

в походную одноцветную одежду и имели при себе оружие. Неко-

торые из них несли какие-то странные аппараты.  С ними ехали

автомобили с пушками - они представляли собой подвижные кре-

пости. Потом шла батарея артиллерии. Орудия везли вместо ло-

шадей маленькие автомобили.

   Когда офицеры проходили мимо начальников рабочих отрядов,

те и другие подымали кверху правую руку в знак  приветствия.

Лица их были серьезны и даже важны. Шаги гулко отдавались по

улицам.

   - Боже мой,  и здесь милитаризм!  - тихо проговорил я.  -

Вчера я слышал о пробе пушек, сегодня вижу войска.

   - Еще не то увидите, - так же тихо отвечал Мартини.

   На обратном пути я не мог разговаривать - я сгорал от лю-

бопытства,  хотелось  скорее  узнать,  какую  тайну содержит

предмет, находящийся у меня в кармане.

   Я чувствовал, что он как будто обжигает мои пальцы. Когда

мы возвратились в Колонию,  я попросил Мартини пойти со мной

в поле. Он был очень удивлен, но так как я настаивал, согла-

сился.

   Когда мы были на том самом месте, где несколько дней тому

назад Карно передал мне защитный прибор,  я  остановился  и,

повернувшись к своему новому другу, сказал:

   - Я из предосторожности ничего вам не говорил, но со мною

случилось нечто странное: из дома Куинслея чьей-то рукой был

брошен предмет,  который находится эдесь,  в моем кармане. Я

думаю,  что  мы  в полной безопасности,  и я могу посмотреть

его.

   Итальянец теснее прижался ко мне.

   - Доставайте осторожно;  держите так, чтобы не увидели со

стороны.

   Сверток был бумажный; когда бумагу развернули, в нем ока-

залась дамская пуговица;  дело,  конечно, было не в ней, а в

бумаге,  на которой было что-то написано мелким почерком. Мы

прочли:  "Ради  бога,  сделайте все возможное,  чтобы помочь

мне. Я попала в ужасное положение;  я заперта, как в тюрьме,

и не могу сноситься с внешним миром. Где я? Я лишена всякого

понятия о времени и месте.  Куинслей преследует меня. Спаси-

те.  Я  видела вас в Париже.  Единственно к вам я могу обра-

титься за помощью, иначе я погибла. Гаро".

   - Гаро!  Черт возьми, как она могла попасть сюда? - воск-

ликнул, сверкая глазами, Мартини. - Неужели Куинслей заманил

и ее?  То, что он держит ее у себя во дворце, представляется

очень странным,  - промолвил он, помолчав. - Вам не известна

история  ее  мужа,  между  тем как она потрясла весь здешний

мир.  Коротко говоря, Гаро устроил здесь заговор, подговорил

несколько  пылких  голов  и хотел захватить главный арсенал,

но,  конечно, из этого ничего не вышло. Все они были аресто-

ваны, и  дальнейшая  участь  его  нам неизвестна.  С тех пор

прошло уже два года,  но слежка за нами,  усилившаяся  после

этого происшествия, не ослабевает. Вот почему мы все так ос-

торожны.  И вот тут-то,  дьявол ее возьми,  появляется поче-

му-то госпожа Гаро. О каком преследовании она говорит, о ка-

ком спасении молит? Гаро был чудесным человеком, героическая

личность. Надо сделать все возможное для его жены.

   Я вспомнил красивую стройную брюнетку на балу в  японском

посольстве,  потом  припомнил дамские перчатки и вуалетку на

столе Куинслея и  его  несколько  необычайный,  возбужденный

вид. Затем этот странный женский крик ночью...

   И я все понял.

   - Филиппе,  - сказал я, - я убежден, что Куинелей обманул

мадам Гаро и завез ее сюда силой,  он преследует  ее  своими

любовными домогательствами.  Еще в Париже мой друг Камескасс

рассказывал мне,  что Куинслей известен как большой любитель

женщин.

   - Любитель женщин?  - переспросил Мартини.  - Эта сторона

его характера для нас неизвестна; мне представляется это не-

вероятным,  но... но, конечно, в человеческом существе могут

уживаться различные противоположности.  Какова она собой? Вы

ее видели?

   Я описал наружность мадам Гаро.

   - Да, да, весьма возможно. Но что же нам делать?

   Я хотел во что бы то ни стало помочь этой несчастной жен-

щине.  Жалость к ней и негодование против Куинслея заставила

болезненно сжиматься мое сердце.

   - Позвольте, - перебил мои мысли Мартини, - у меня родил-

ся план. Единственный, кто может помочь, - это Педручи.

   До воскресенья не произошло ничего особенного. Меня посе-

щали мои новые знакомые,  и я сделал с ними несколько прият-

ных прогулок в недалекие окрестности Колонии. Неизменно пов-

торялось все то же.  Когда мы шли по поселку или по закрытым

местам среди утесов и деревьев, мы говорили о каких-либо ме-

лочах,  и когда оказывались на открытых полях,  разговор наш

переходил на интересные темы. Я многое узнал о том, что воз-

буждало  мое любопытство.  Я знал уже,  что во всех комнатах

моей квартиры,  а также и в других помещениях,  равно как  в

различных  укромных местах размещены искусно замаскированные

приспособления, служащие для постоянного наблюдения за всем,

что происходит в этой стране.

   Эти приспособления, подобно тем, которые я видел в госпи-

тале,  дают возможность слышать и видеть на большом расстоя-

нии. Мало того, они записывают все воспринимаемое ими, и та-

ким образом запечатлевают навсегда все происходящее. Я знал,

что имеются особые аппараты для передачи  непосредственно  в

мозг  мыслей,  исходящих из чужой головы или из особо приго-

товленных для этой цели книг.  Вообще я начал  проникать  во

многие тайны; чем больше я проникал в них, тем более я удив-

лялся,  на каком высоком уровне развития стоит здесь  наука.

Но я не стану забегать вперед, к тому же я не хочу сухим из-

ложением теоретических оснований утомлять читателя.  В даль-

нейшем, ближе познакомившись с людьми, населяющими эту стра-

ну, с их образом жиэни и разнообразными учреждениями, я смо-

гу  полнее и нагляднее познакомить читателя с открывающимися

передо мной чудесами.  Но я считаю нужным еще раз  заметить,

что  ничего  чудесного  в полном смысле этого слова здесь не

было.  Здесь были только использованы достижения науки,  за-

чатки которых были известны в Европе.

   Много раз я видел летающих людей,  и наконец,  в  воскре-

сенье утром,  в то время, как мы с Филиппе Мартини сидели на

небольшом зеленом холмике,  мне привелось увидеть такого ле-

тающего человека, wingsman, как здесь называют, совсем близ-

ко.  Он появился из-за леса и быстро,  описав круг над нами,

опустился не более как в десяти шагах от нас.

   Его серые длинные крылья сложились за спиною по бокам не-

большого  ящика,  он пробежал несколько шагов вперед,  чтобы

побороть инерцию движения,  и остановился. Туловище его было

непропорционально толстым по сравнению с ногами,  и на ногах

можно было заметить что-то вроде больших плавников. На голо-

ве была  высокая остроконечная шляпа.  Когда он повернулся к

нам,  я узнал в этом человеке Фишера.  Он неуклюже подошел к

нам и,  расстегнув ремни,  снял с себя сначала шляпу,  потом

ящик с крыльями.

   Я не мог понять, почему он превратился для полета в тако-

го толстяка.  Фишер между тем вытер платком вспотевшее  лицо

и, несколько задыхаясь, сказал:

   - Добрый день,  господа. Летать приятно, а спускаться тя-

желовато: я, при моей комплекции, не могу бегать.

   - Но почему у вас такая странная фигура?  - воскликнул я.

- Вы сделались толще по крайней мере раза в три!

   - А вот сейчас утончимся, - отвечал он.

   И, засмеявшись, он притронулся к какой-то кнопке на живо-

те.  Раздался резкий  свист,  шарообразное  туловище  Фишера

как-то съежилось, сложилось в складки и обвисло.

   - Ну, вот, теперь мы можем и посидеть, - сказал он. - Со-

ветую получить этот прибор и вам,  - обратился он ко мне.  -

Летать вот таким образом, как птица, несравненное удовольст-

вие.

   Он и Мартини объяснили мне,  что  для  полета  надевается

особый  костюм,  сделанный  из  двойной непроницаемой ткани.

Пространство между внутренней и  наружной  оболочками  может

мгновенно наполняться газом, очень легким, безопасным, полу-

чаемым из маленького патрона.  Таких  патронов  вставлено  в

этот  костюм  несколько.  Этот газ значительно уменьшает вес

тела в атмосфере.  Крылья приводятся в действие  механизмом,

помещающимся  в ящике.  Энергия,  приводящая в движение этот

механизм, поступает через пространство со станций,  располо-

женных в различных местах страны. Таким же образом приводят-

ся в движение и все аэропланы; и так как сфера распростране-

ния электрической энергии,  необходимой для движения,  огра-

ничена, то очень высокие и далекие полеты невозможны как для

людей, так и для аэропланов.

   - Да,  хитро придумано,  - засмеялся Мартини.  - Мы можем

летать  сколько угодно здесь,  в нашем мире,  а через горы -

ни-ни, и не думай. Птицы с подрезанными крыльями!

   - Аэропланы  с  бензиновыми двигателями имеются только по

ту сторону больших шлюзов, но мы с вами никогда туда не про-

никнем, - с грустью в голосе сказал Фишер.

   - Ну,  вам нечего грустить, - перебил его Мартини, подни-

маясь на ноги и собираясь идти. - У вас семья, а вот мне ка-

ково!  Я во что бы то ни стало хочу пройти по via  Romana  и

увидеть вдали Везувий.

   Фишер тоже встал.

   Я полюбопытствовал посмотреть его шляпу, легкую, но твер-

дую,  конусообразную, слегка эластичную. Она служила отчасти

для  смягчения  возможных ударов,  отчасти для более легкого

рассекания воздуха.

   Через несколько  секунд Фишер опять раздулся и,  пробежав

вниз с холма, быстро унесся от нас, превратившись в птицу.

   Вечером в  этот день ко мне зашел Мартини,  и мы отправи-

лись в клуб.  Дорога была не длинная,  через десять минут мы

подходили к трехэтажному зданию с башней на одном углу, сто-

ящему посредине большого сада с молодыми деревьями. Все окна

были ярко освещены. Несмотря на вечернюю прохладу, некоторые

окна были приоткрыты,  и до нас доносились голоса разговари-

вающих.  Когда мы вошли в ворота, рядом с домом, на открытую

площадку плавно опустился аэроплан.  Из негр выходили  вновь

прибывшие, а в это время другой аэроплан кружился над садом,

выжидая,  пока освободится для него место.  Рядом с нами  на

дорожку  опустился  кто-то  из  прилетевших  на  собственных

крыльях.

   По широким ступеням лестницы мы поднялись в большой высо-

кий вестибюль. Прямо перед нами через настежь открытую дверь

мы увидели бар - со всем,  что бывает в подобного рода заве-

дениях. На полках шкафов за высокой стойкой стояло множество

всевозможных  бутылок  и  бутылочек,  а на стойке были видны

многочисленные блюда,  полные всяких яств. Направо из вести-

бюля лестница вела наверх,  а налево открывалась целая анфи-

лада гостиных, уставленных разноцветной мягкой мебелью.

   Всюду видны были многочисленные группы гостей,  одетых во

фраки и смокинги.  Съезд еще только начинался.  Мы  вошли  в

бар.

   Мартини раскланивался с  находившимися  здесь  гостями  и

познакомил  меня  с  некоторыми из них.  Из соседней комнаты

раздавалось щелканье шаров,  там на нескольких бильярдах шла

игра.  Многие из гостей сидели на высоких скамьях вдоль стен

и наблюдали за играющими.  Мы прошли дальше. Большая комната

была  уставлена  раскрытыми ломберными столами,  но играющих

пока было мало.

   В читальне,  в удобных креслах, с книгами в руках, погру-

женные в чтение,  сидели пожилые джентльмены, а рядом с ними

на столиках стояли высокие стаканы с какими-то напитками.

   Гости продолжали прибывать. В дверях показалась приземис-

тая, полная фигура аббата.

   Я не хотел верить своим глазам:  в  этом  новом  мире,  и

вдруг - аббат. Но ошибки быть не могло. Костюм, лицо, венчик

седеющих волос вокруг плешивой головы, манера держать себя -

все было настолько характерно,  что не вызывало никаких сом-

нений.

   В то  время  как  аббат здоровался и разговаривал почти с

каждым из посетителей,  Мартини нагнулся к моему уху и  про-

шептал:

   - Будьте осторожны, это духовное лицо занимается здесь не

культом,  а  совершенно  другим делом.  Он несет обязанности

ищейки и шпиона.  Под личиной добродушия и святости он скры-

вает  злость и предательство.  В деле Гаро он сыграл не пос-

леднюю роль.

   Итак, если  в первый момент казалось удивительным,  зачем

привез сюда Куинслей аббата, то теперь стало ясно, зачем ему

был необходим подобный субъект. Куинслей говорил, что он за-

ботится не только о теле ученых специалистов,  но даже и  об

их душах.

   Конечно, это звучало насмешкой.

   Аббат приблизился к нам,  и наш разговор прекратился.  Мы

познакомились. Его теплые мягкие руки нежно обхватывали мою.

   - О, как я рад, - начал он, - как я рад увидеть здесь но-

вого пришельца из старого мира!  Мои надежды найти в  каждом

из прибывающих душу, жаждущую света вечных истин, укрепляют-

ся.  Наука часто уживается с глубокой верой.  -  Ои  закатил

глаза к потолку и прижал свои руки к сердцу.  - Но, увы, мне

приходится постоянно в этом разочаровываться.

   - Что не мешает вам, многоуважаемый отец, чувствовать се-

бя прекрасно.  Посмотрите, какой у вас здоровый вид, - пере-

бил его Мартини.  - Я думаю,  ваша паства не отличается гре-

ховностью, и, мне кажется, только это и может досаждать вам.

Какие забавные вещи приходилось вам выслушивать в Италии!

   - Хе-хе-хе! - закатился мелким смешком святой отец. - Ну,

что вы думаете о новом мире, в который вы только что попали?

- обратился он вдруг ко мне. - Каковы впечатления? Ознакоми-

лись ли со всеми подробностями нашей жизни? Я думаю, грусти-

те о Франции, о Париже?

   Я не  успел  ответить,  как в читальне произошло какое-то

движение; все встали. В комнату вошел старик среднего роста,

очень  крепко сложенный,  с гордо поднятой головой.  Богатая

седая шевелюра обрамляла его красивое лицо. Седые брови сви-

сали над сверкающими, еще молодыми глазами. За ним шли высо-

кий,  худой,  как щепка,  черноволосый господин  с  длинной,

слегка  вьющейся бородой и какой-то квазимодо,  самое безоб-

разнейшее существо, какое мне приходилось когда-либо видеть.

   - Педручи, - шепнул мне на ухо Мартини, и мы приблизились

к красивому старику.

   Я был  представлен.  Педручи  сказал по моему адресу нес-

колько любезных слов и быстро заговорил по-итальянски с моим

другом Мартини.

   Я убедился,  что Педручи пользуется здесь громадным авто-

ритетом  и почтением.  Аббат незаметно проскользнул в толпу,

не желая,  по-видимому,  попасть на глаза своему знаменитому

соплеменнику.

   Я в это время представился двум другим вошедшим и  узнал,

что первый из них был американец Шервуд,  главный заведующий

всеми постройками, - а второй - Крэг, заведующий главной би-

ологической лабораторией.

   Шервуд был одним из строителей Панамского канала,  а  те-

перь  вел  здесь громадную работу по сооружению шлюзов.  Что

касается Крэга,  то он принадлежал к неизвестной  националь-

ности,  прошлое  его было темно.  Единственной заслугой его,

кажется, были слепое послушание Куинслею и полное отсутствие

инициативы.

   Мартини тихонько тронул меня за руку и  показал  глазами,

чтобы я следовал за ним.  Мы медленно продвигались по комда-

там,  теперь уже наполненным гостями. Присматриваясь, я убе-

дился, что большинство держались кучками, группируясь по на-

циональностям;  из одного угла доносилась французская  речь,

из  другого  -  английская,  тут говорили по-немецки,  а там

по-русски.

   Мы прошли мимо групп,  разговаривающих по-японски, по-ки-

тайски, и внешность говоривших вполне подтверждала их проис-

хождение.  Разговаривали шумно и очень мало смеялись. Лица у

всех были серьезны и,  я бы сказал,  скучающие.  Из отрывков

доносившихся  фраз  я  мог заключить,  что научные темы были

исключительным предметом разговоров. Только в помещении бара

обстановка была другая.  Здесь стояли хохот и веселье.  Мно-

жество бутылок и стаканов на столиках  делало  понятным  это

веселье.  Тут  я  услышал  рассказы  о давних происшествиях,

имевших место на далекой родине,  и незамысловатые анекдоты,

слышанные тоже давным-давно.

   Меня удивило, что среди этой ученой публики было несколь-

ко  военных в красивых цветных мундирах,  с полным атрибутом

украшений и оружия, присущих военным всего земного шара.

   Мартини вывел  меня  в  сад,  и мы прошли на площадку для

тенниса,  скудно освещенную дальним фонарем,  стоящим  среди

деревьев. По дороге Мартини успел мне рассказать, что приве-

зено довольно много военных из Европы, где они после оконча-

ния  мировой  войны оказались без дела и готовы были продать

себя кому угодно, на любых хороших условиях.

   Что касается цели нашего путешествия,  то он сказал,  что

Педручи обещал встретиться с нами,  здесь, на этой площадке,

ровно в десять часов.  Мне было прохладно в одном фраке, и я

был очень доволен, когда услышал приближающиеся шаги. Педру-

чи был один.  Он подошел к нам вплотную и тихим,  но твердым

голосом спросил:

   - Что нового?  Ваши предосторожности пугают меня.  Чтони-

будь опять случилось?

   Мартини в  кратких  словах изложил ему историю полученной

мною записки,  а также мои соображения по  поводу  парижских

приключений Кукнслея.

   Мартини был откровенен со своим соотечественником,  как с

близким человеком,  несмотря на близость Педручи с Куинслея-

ми.

   - Нехорошо,  вся эта история мне очень не нравится, - го-

ворил задумчиво Педручи, потирая руками лоб. - Старик Куинс-

лей ничего не знает об этой мадам Гаро.  Мадам Куинслей тоже

об этом ничего не знает.  Весьма вероятно, что предположение

мсье Герье правильно;  тем хуже. Изменение в характере Макса

за последнее время становится все более заметным.  Я  должен

употребить свое влияние,  чтобы прекратить эту гнусность,  я

это сделаю. Я обещаю вам. Ну, а теперь разойдемся.

   Мы отправились к главному подъезду,  а Педручи удалился в

другую сторану.

   Мартини познакомил  меня  еще с одним человеком.  Это был

русский зоолог,  известный своими работами по искусственному

оплодотворению и гибридизации животных.

   Одетый неряшливо,  небольшого роста,  бесцветный, бледный

блондин, на первый взгляд он казался жалким и скучным. Но не

знаю почему, я почувствовал к нему симпатию, которая в даль-

нейшем,  как  увидит читатель,  развилась в истинную дружбу.

Фамилия его была Петровский.  Он заметно оживился, когда на-

чал вспоминать годы, проведенные им в Париже, и свои занятия

в Пастеровском институте.

   С Мартини  он  был  в хороших отношениях,  и разговор наш

принял оживленный характер.  К нашей компании присоединились

Карно и Фишер,  которые уже давно нас разыскивали, и мы нап-

равились наверх,  в столовую.  Это был большой зал,  во  всю

длину  которого  тянулся стол со стеклянной поверхностью Вид

его показался мне очень странным. Около каждого прибора была

вделана  в  рамку карточка с полным меню блюд и напитков,  а

сбоку рамки помещалась  стрелка.  Посредине  стола  тянулась

блестящая  металлическая  полоса.  Мы уселись таким образом,

что заняли весь конец стола.  С одной стороны от меня  сидел

Мартини, с другой - Петровский. За этим столом было еще мно-

го свободных мест, в то время как все небольшие столики око-

ло стен были уже заняты.

   - Ну, что вам хочется заказать? - обратился ко мне Марти-

ни. - Вы выбираете по меню, передвигаете стрелку на намечен-

ное вами блюдо,  и больше вам не о чем заботиться.  Прислуги

нет,  но тем не менее подача совершается быстро и аккуратно.

   Для начала я выбираю себе порцию цветной капусты и виски.

   - Я требую себе спаржу, - сказал я, - и стакан грога. Мне

что-то холодно.

   Я передвинул  стрелку  на соответствующие номера.  Лист ь

металлической полосе посредине стола против  моего  места  с

легким звоном приоткрылся, и я увидел, как из отверстия при-

поднялся небольшой поднос,  на котором стояло все заказанное

мною.

   Мартини сказал, чтобы я снял с подноса тарелку со спаржей

и  стакан  с горячим грогом и захлопнул крышку.  То же самое

проделали и другие,  и мы продолжали беседу  еще  с  большим

оживлением,  подкрепляя себя аппетитными блюдами и живитель-

ными напитками.

   Шум усиливался по мере того,  как настроение гостей повы-

шалось.  Мой сосед слева,  Петровский,  видимо, имел большое

пристрастие к алкоголю.  Он то и дело заказывал себе все но-

вые и новые рюмки коньяку.  Лицо его покраснело, глаза блес-

тели,  пряди  волос  свесились на лоб,  и он с большим жаром

рассказывал мне о том,  что он только,  здесь, в лаборатории

Куинслея,  смог  осуществить  свои  давние  замыслы,  что он

счастлив, что попал сюда, так как за двадцать лет пребывания

в втой стране он испытал такие восторги удовлетворения,  ко-

торые ему не снились в Европе.

   - Конечно, мои заслуги ничто по сравнению с заслугами Ку-

инслея.  Это высокий ум,  гениальная голова,  только он  мог

осуществить такие грандиозные замыслы. Я приглашаю вас в од-

но из воскресений пожаловать в human incubatory, где я живу.

Я  буду  иметь счастье показать вам то,  что повергнет вас в

глубочайшее изумление.  Я состою помощником Крэга и могу по-

казать  вам  все,  за исключением некоторых отделений,  куда

имеют доступ только Куинслей,  Крэг и некоторые  ученики  из

местных жителей.

   - Кстати,  - поинтересовался я,  - на этом вечере в клубе

присутствует кто-либо из местных аборигенов?

   - Конечно, мы, хозяева клуба, всегда приглашаем выдающих-

ся ученых из наших учеников, точно так же как они приглашают

нас в свои клубы.

   Мартини, услышав  мой вопрос,  показал мне на один из со-

седних столиков.

   - Вон  видите  там двух высоких блондинов,  рядом с ними,

спиной к нам, брюнет? Это люди, которые в скором времени за-

менят меня,  Шервуда и Левенберга, хирурга, который вас опе-

рировал.  Это выдающиеся люди, а им всего по пятнадцати лет.

Каково, дружище?

   - Можем ли мы с ними конкурировать? - сказал Фишер.

   - Следующие  поколения идут еще более удачные,  - с жаром

воскликнул Петровский.

   - Тогда мы попадем под их начало,  - заметил Карно, заку-

ривая папиросу. - Я пью за здоровье этих поколений и за здо-

ровье нас, отживающих ихтиозавров.

   Мы все выпили потребованное нами тем временем шампанское.

   Петровский выпил бокал до дна и снова наполнил его.

   - Я не жалею ихтиозавров,  - заговорил он. - Будущее при-

надлежит моим воспитанникам. 3наете ли вы, - обратился он ко

мне,  - какой это трудоспособный, неприхотливый, честный на-

род?

   - Ну, конечно, - перебил его Мартини, - мы не можем с ни-

ми сравниться:  мы люди, а они машины. В восемь лет они дос-

тигают полного развития,  благодаря вашим ухищрениям.  Науку

они воспринимают без собственных усилий, механическим путем.

Но чтобы им принадлежало будущее - в  это  я  не  верю.  Мы,

только мы - соль земли.  Мы знаем,  для чего мы живем, а они

не знают.

   Карно засмеялся при этих словах и,  нагнувшись к Мартини,

ласково сказал:

   - Мы живем ради макарон и ради набережной Неаполя?

   - Ха-ха-ха! - закатился веселым смехом Мартини. - Хотя бы

и так.  Ради этого стоит жить,  особенно если сюда присоеди-

нить хорошенькую черноглазую девчонку,

   - Правильно, правильно, - сказал Карно.

   - Чем отличаемся мы от наших  учеников?  Какие-то  старые

пережитки,  какие-то фантазии, и больше ничего, - волновался

Петровский.  - Работа,  достижение успеха на всех поприщах -

вот единственная цель жизни.  Я разумею высокую цель,  и эта

цель доступна им в равной степени, как и нам.

   - Знаю, знаю, - перебил его Мартини, - вы влюблены в сво-

их детей:  это закон природы.  Ведь мсье Петровский - папаша

здешних  людей,  целых  поколений людей,  - обратился ко мне

Мартини.  - Он заведующий human incubatory, а какой же роди-

тель не считает своих детей за перл создания!

   - За здоровье папаши! - поднял бокал Фишер.

   - Не довольно ли,  господа?  - заметил я.  - Мне кажется,

что вы позволяете себе слишком много. Я думал, что у вас го-

раздо более строгий режим.

   - По воскресеньям в клубе мы свободны, этот день мы вооб-

ще проводим, как нам хочется, - объяснил Карно.

   Петровский выпил много,  и я боялся,  что  он  не  сможет

встать.  Я не знал,  что в этом случае с ним делать. Мартини

угадал мою мысль.

   - Здесь,  на втором и третьем этажах,  имеется много ком-

нат, и слишком уставшие гости могут найти там полное успоко-

ение и отдых. Посмотрите, таких немало.

   Я видел,  что в столовой появились  субъекты,  которые  о

трудом передвигали ноги,  и разговор сделался беспорядочным,

слишком шумным.

   Петровский склонил голову на грудь и начал клевать носом.

   Мы встали. Было уже одиннадцать часов вечера. Я с Мартини

отправился  домой,  а Карно взялся доставить Петровского на-

верх, в его комнату.

   Фишер пошел за своей женой,  которая была в отделении для

дам.

   Этот вечер оживил меня, и мне припомнилось прежнее время,

когда здоровье позволяло мне пользоваться всеми благами жиз-

ни.  Мартини был очень весел и всю дорогу перемешивал беседу

декламацией каких-то итальянских  стихов,  напоминавших  ему

молодость. Мы расстались у калитки моего палисадника.

                         ГЛАВА III

   Утром, в  понедельник,  я  получил  приказание явиться во

дворец, в отделение первое, в кабинет Вильяма Куинслея.

   Без всяких  приключений я достиг Центральной улицы и очу-

тился перед дворцом Куинслея.  Нашел двери, ведущие в первое

отделение.

   Я вошел в обширный вестибюль,  из которого в три  стороны

уходили широкие длинные коридоры.  Прямо,  против входа, был

аифт.  На стене было указано, какие комнаты находятся на ка-

ких этажах. Я увидел, что кабинет Куинслея Старшего находил-

ся на десятом этаже.

   По вестибюлю и по коридорам сновала масса людей, одетых в

серое, с номерами на груди, со значками и выпушками на рука-

вах и воротниках. Лица их выражали полное спокойствие, серь-

езность, движения их были решительны, быстры и ловки.

   Я вскочил  на  ходу  в  вагонетку лифта,  наполненную уже

людьми, и стал подниматься кверху. По мере того как вагонет-

ка проходила мимо этажей, публика все время менялась. На хо-

ду многие выскакивали,  другие вскакивали.  Все  были  очень

вежливы, многие были, по-видимому, знакомы друг с другом, но

разговора почти не было слышно.  Среди поднимающихся я заме-

тил  господина,  одетого по-европейски.  Он произвел на меня

сразу благоприятное впечатление своим открытым лицом и ясны-

ми серыми глазами,  смотревшими через золотые очки. Седеющие

волосы виднелись из-под его шляпы, но чистое лицо его указы-

вало, что он молод.

   На десятом этаже я вышел.  Со мною вместе вышел и моложа-

вый  седеющий  человек.  Здесь  снова во все стороны от фойе

убегали коридоры,  и поэтому я обратился к нему с  вопросом,

как пройти в кабинет Куинслея. Он очень любезно начал объяс-

нять мне, но потом, спохватившись, сказал:

   - Да ведь я иду туда же,  пойдемте вместе. Я вижу, вы че-

ловек новый.  Позвольте представиться: Фридрих Тардье, педа-

гог. Я заведую школьным образованием.

   Я назвал ему себя, и мы дружески пожали руки.

   - Я иду со своим ежедневным докладом,  а вы,  мсье Герье,

верно, за получением инструкций? Какова ваша специальность и

откуда вы прибыли?

   Несколько поворотов коридора, и мы оказались у дверей ка-

бинета.  Это был громадный зал с окнами, выходящими на плос-

кую крышу.  Посредине его имелось большое возвышение. на ко-

тором  стоял необъятных размеров стол.  С потолка над столом

свешивались всевозможные аппараты и приспособления, виденные

мною уже раньше, а также совершенно новые для меня.

   Сзади стола возвышалась скамья,  перед ней,  чуть сбоку -

кафедра.  Боковые  пространства от этого возвышения были за-

полнены рядом кресел.  В зале было многолюдно.  За столом  в

глубоком кресле сидел высокий седой старик с зачесанными на-

зад волосами и белой бородой почти до пояса. Он был похож на

патриарха. Старик разговаривал с каким-то джентльменом, оде-

тым поразительно изящно,  как будто он только что прибыл  из

Лондона, и голоса их слабо доносились до наших ушей.

   Выжидая своей очереди,  мы отошли в сторону.  Я мог любо-

ваться сквозь окна аэропланами,  прилетающими на крышу и от-

летающими оттуда в небесную даль.

   Тардье сказал мне, что Куинслею Старшему теперь около де-

вяноста лет,  поэтому он сделался  малоподвижным,  все  свое

время  проводит в помещении,  которое находится рядом с этим

кабинетом,  или же здесь,  в кресле. Он исполняет свои много

численные  обязанности правителя страны.  В случае необходи-

мости здесь же устраиваются заседания, делаются и заслушива-

ются доклады. Если нужно, прямо с этой крыши он отправляется

па аэроплане в разные учреждения,  но это  случается  крайне

редко. В этой комнате находится как бы мозг страны.

   Пока мы беседовали,  место перед письменным столом Куинс-

лея освободилось, и тотчас же к нам подошел один из секрета-

рей, приглашая меня следовать за ним. Я был введен на возвы-

шение, и мне было указано на стул перед столом. Я поклонился

и сел.

   Куинслей просматривал  лежавшие  перед  ним  бумаги.  Так

прошло несколько минут.  Наконец,  он  откинулся  на  спинку

кресла и посмотрел на меня пристальным взором.

   - Я очень рад видеть вас здесь, - начал он тихим старчес-

ким голосом.  - Собственно говоря, мы имеем в своем распоря-

жении достаточно специалистов,  как приезжих, так и здешних.

Ваши изобретения, говоря откровенно, не представляют для нас

чего-либо особо ценного, но ваша голова, конечно, может сос-

лужить  нам большую службу,  и я постараюсь вас использовать

насколько возможно полнее.  Мне очень приятно, что вы теперь

совершенно здоровы,  и что мы могли оказать вам в этом услу-

гу; надеюсь, что вы этого не забудете. Мы предоставляем при-

езжим  все удобства,  полную свободу и наилучшие условия для

работы,  которая увлекает вас. Мы понимаем, что вы не можете

переродиться,  и поэтому,  по возможности, делаем все, чтобы

сделать вашу жизнь приятной и легкой. За это мы требуем пос-

лушания  и до поры до времени ограничиваем вашу свободу пре-

делами этой страны.  Наш народ может жить в  иных  условиях.

Это ему не трудно,  так как он несет в себе другие зачатки и

получает другое воспитание.  Но и вам надо отрешиться от ми-

ра, в котором вы жили, полюбить наш народ и проникнуться его

идеалами.  Наш народ не  знает  лжи,  обмана,  преступлений;

единственной  страстью его является соревнование на том поп-

рище,  которое ему предоставлено в силу  природных  его  ка-

честв. Перед нами стоит задача совершенствовать качества от-

дельных индивидуумов и целых поколений.  Когда мы  достигнем

этого,  мы понесем результаты наших достижений р более широ-

кий мир,  и мы победим. Это будет величайшая революция в ис-

тории человечества.

   При последних словах лицо Куинслея оживилось,  и речь его

сделалась более энергичной.

   - Мы принесем миру избавление от страданий  и  несчастий.

Мы покажем,  что значат истинные равенство и братство. И вы,

мсье Герье,  скоро,  я убежден, сделаетесь энтузиастом нашей

веры; как сделались многие другие из прибывших сюда, и жизнь

будет казаться вам увлекательной и полной смысла. Если же вы

будете  работать  без этой веры,  вы будете чувствовать себя

заключенным,  отбывающим какое-то наказание.  за неизвестное

вам преступление.

   Так как я ничего не отвечал и  продолжал  сидеть,  почти-

тельно смотря на него, он заговорил снова:

   - Я знаю,  вы виделись в клубе с Педручи. Вот вам пример.

Революционер до мозга костей; проникнут нашими идеями. К со-

жалению,  мы сами, инициаторы этого грандиозного дела, явля-

емся  людьми старого порядка,  и для нас не всегда легко бо-

роться с нашими страстями и с нашими привычками. - Голос его

при  этом  дрогнул,  и  он  замолк,  низко опустив голову на

грудь.  - Да,  с этим надо считаться.  Мы должны действовать

строгостью и вразумлением.

   Он еще помолчал и проговорил как бы про себя:

   - Много,  много трудностей надо еще преодолеть. Покончить

с прежней жизнью очень трудно.  Но,  мсье Герье, я несколько

отвлекся в сторону.  Непосредственная задача моя и ваша, как

инженера, состоит в улучшении и устройстве технического обо-

рудования,  потребного  для  выполнения  нашей главной цели.

Многое сделано,  но многое еще предстоит сделать. Я ознаком-

лен Максом с некоторыми из ваших трудов,  и теперь вы должны

все ваши материалы передать в распоряжение Шервуда, и он ре-

шит,  на какую работу вас поставить.  Я думаю, что вы можете

приступить к работе немедленно.

   В ответ на эти слова я поблагодарил старика за его любез-

ность,  за доброе отношение ко мне,  за все то, что мне было

предоставлено в Колонии,  и, не распространяясь относительно

своих убеждений и идеалов, выразил свою готовность поступить

в распоряжение Шервуда.

   Куинслей протянул мне через стол свою бледную руку,  и  я

почувствовал  на  мгновение прикосновение его холодных паль-

цев.

   Я стоял,  готовый уже уходить, когда старик нагнулся впе-

ред и произнес:

   - Что касается того дела,  о котором мне говорил Педручи,

то его надо понимать иначе,  чем вам представляется. Во вся-

ком случае, я сделал распоряжение, все будет улажено.

   На этом моя первая аудиенция у Куинслея Старшего  окончи-

лась.

   Секретарь отвел меня в соседнюю  комнату,  где  я  увидел

знакомого  уже  мне Шервуда.  После получасовой беседы с ним

все было выяснено.  Мне предстояло принять участие в работах

по проведению Большой дороги - там,  кстати, выяснится, нас-

колько окажутся пригодны мои изобретения,  а затем,  в буду-

щем,  меня переведут на сооружение новых шлюзов. Шервуд нас-

только заинтересовал меня своими  рассказами  о  предстоящей

работе, что я вышел от него сияющий и довольный.

   Навстречу мне попался мой новый знакомый, педагог Тардье.

Он сразу заметил мое настроение и поздравил меня с успехом в

моей новой жизни.

   - Желаю вам достичь полного удовлетворения. Я сужу по се-

бе.  Моя деятельность в Европе приносила мне горькие разоча-

рования,  теперь я чувствую себя совершающим большое дело, и

результаты его бесспорны. Я попрошу вас пожаловать со мной в

одну из средних школ, куда я сейчас направляюсь.

   Я охотно принял его приглашение и уже собрался  следовать

за ним к лифту,  как вдруг ко мне подошел какой-то неизвест-

ный в обычном сером костюме и передал, что Макс Куинслей же-

лает меня видеть.

   Мне пришлось отказаться от любезного приглашения  Тардье,

но он убедил меня,  чтобы я после визита к Куинслею не возв-

ращался домой прежде,  чем не побываю в школе,  где он будет

оставаться очень долго.

   По указанию своего провожатого я вышел на верхнюю площад-

ку крыши и оттуда лифтом спустился на несколько этажей вниз,

в другое крыло здания.

   Я оказался в комнате,  которая своей меблировкой походила

на приемную в каком-либо  европейском  казенном  учреждении.

Здесь никого не было.  Мне пришлось прождать добрых полчаса.

Наконец,  мой сопровождающий  вновь  появился  и,  приоткрыв

дверь,  знаком пригласил меня пройти в соседнюю комнату. Там

за большим письменным столом я увидел  знакомую  мне  фигуру

Макса  Куинслея.  При  моем появлении он встал и сделал нес-

колько шагов навстречу.  Он не поздоровался со  мной.  Черты

его лица выражали раздражение,  и руки нервно двигались, как

будто не находили себе подходящего положения.  Он  уставился

на меня своим проницательным взором и произнес:

   - Что касается моих обещаний,  то они  выполнены,  теперь

очередь за вами,  но...  - он немного замялся, - но, мне ка-

жется,  вы начинаете не особенно хорошо.  Вы вмешиваетесь  в

мои  личные  дела,  я не могу этого позволить.  Предупреждаю

вас,  что я не потерплю этого. С вашей стороны требуется бе-

зусловное  послушание.  Все,  что не касается вас лично,  не

входит в круг вашей деятельности. После отца я являюсь здесь

высшим управителем,  и это я вас прошу запомнить раз навсег-

да!

   Тут голос  его сделался резким и поднялся почти до крика.

Я был настолько поражен его словами и  особенно  тоном,  что

сразу не нашелся, что сказать.

   - Я не понимаю,  что я сделал,  чтобы со мной  обращались

таким образом, - начал я.

   - Довольно,  - прервал Куинслей, - из-за вас мне пришлось

испытать  неприятности.  Чтобы мы с вами жили в мире,  я еще

раз предостерегаю вас:  вина за все последствия падет исклю-

чительно на вас.

   - Однако я не скажу,  чтобы вы были особенно  вежливы,  -

проговорил я, сдерживая свой гнев.

   Куинслей более спокойным голосом сказал:

   - Я очень сожалею, что не мог совладать с собой. Надеюсь,

что впредь у нас не будет неприятностей.  Я  требую  от  вас

беспрекословного  послушания и благодарности за то,  что для

вас сделано. Если вы честный человек, вы должны чувствовать,

что вы мне обязаны жизнью.

   - Я никогда этого не забуду, - отвечал я, - но ради этого

я не могу забыть других обязательств. Если вы говорите отно-

сительно мадам Гаро, то...

   - Мадам Гаро!  - перебил меня,  опять раздражаясь, Куинс-

лей.  - Какое дело вам до мадам Гаро,  какое отношение к ней

вы имеете?  Вы придаете значение вымыслу какой-то истерички.

Неужто вы не понимаете, что даже сами по себе ваши предполо-

жения, подозрения по отношению ко мне унижают меня? Какое вы

имели право принять участие в этой глупой истории?  Но поло-

жим конец этому разговору,  я предупредил вас, и считаю дело

оконченным.

   Он прошелся несколько раз из угла в угол по комнате,  да-

вая себе время успокоиться и, когда остановился передо мной,

я узнал в нем того Куинслея,  каким он был в Париже. Он про-

тянул мне руку и заговорил мягким тоном:

   - Горячность, которую я никогда не могу преодолеть - нас-

ледственный дар моего дедушки, с этим трудно справиться. За-

будем наш разговор.  Я знаю, вы получите назначение к Шерву-

ду.  Это замечательный руководитель.  Ваш талант найдет  там

наилучшее применение.  Мы будем еще не раз встречаться с ва-

ми, и тогда поговорим, а теперь до свидания.

   С чувством  величайшего  удовольствия  оставил  я кабинет

этого человека.  Но с облегчением я вздохнул  только  тогда,

Когда  оказался на дорожке сада около большого канала.  Тут,

согласно указанию Тардье,  я спустился вниз на станцию  под-

земной  электрической  дороги  и  через  десять минут пути в

прекрасном вагоне уже стоял перед громадным зданием, где по-

мещалась средняя школа № 62.

   Когда я отыскал Тардье,  он повел меня в один из классов,

где как раз шли занятия.

   - В этом здании,  - объяснял он мне по пути, - помещается

десять  школ.  В каждой из них по четыре класса.  Все учение

ваканчивается в четыре  года.  Сюда  поступают  мальчики  по

окончании низшей школы,  четырех лет.  Восьми лет они уходят

из средней школы,  и если успехи их отличны, то они назнача-

ются для  прохождения курса специальных высших школ.  Специ-

альность их определяют чисто объективным методом,  руководс-

твуясь  особенностями  их ума и развития тех или других спо-

собностей.

   Класс представлял из себя громадный,  светлый зал, напол-

ненный юношами,  сидящими на скамьях, поставленных амфитеат-

ром вокруг кафедры. Юноши производили впечатление здоровых и

развитых физически, на наш европейский взгляд, приблизитель-

но пятнадцати-шестнадцатилетних,  тогда как им было не более

семи.  На кафедре стоял учитель,  ничем не  отличающийся  по

внешности от всех здешних жителей. Перед ним находилось нес-

колько аппаратов, значение которых мне скоро стало понятным.

Он  преподавал им математику.  Дети сидели смирно и почти не

шевелились.

   Тардье и я сели рядом с учителем, и урок продолжался.

   Учитель объяснял формулу; затем он взял из книги картон с

какими-то прорезями и поместил его в аппарат,  стоящий перед

ним. Послышалось легкое жужжание, оно продолжалось несколько

секунд.  После этого учитель задал некоторым ученикам вопро-

сы. Оказалось,  что объяснение было усвоено тремя  из  пяти.

Тогда аппарат снова зажужжал. Повторные вопросы убедили, что

объяснение запечатлено в памяти всех обучающихся.  Если надо

было усвоить себе какой-либо чертеж, то рисунок его проекци-

ровался аппаратом на особом экране и удерживался на  нем  до

тех пор, пока запоминался всеми.

   Мы вышли из класса, и Тардье торжествующе заявил:

   - Таким  образом с помощью механических приспособлений мы

добиваемся, что наши ученики без всякого труда в четыре года

усваивают то,  на что в Европе тратится семь лет, и это дос-

тигается в условиях, когда мы отводим спорту, физическим уп-

ражнениям  и  военной подготовке не менее половины трудового

времени.  Все знания остаются в памяти навсегда и  в  то  же

время воспринимаются вполне сознательно.

   Мы побывали еще в нескольких других классах,  и я убедил-

ся,  что преподавание везде ведется по той же самой системе.

Запоминание виденного и слышанного совершается с помощью ап-

парата, который передает восприятия непосредственно в мозг и

удерживает их там столько времени,  сколько  необходимо  для

среднего ученика.  Подбирают учеников по классам весьма тща-

тельно, руководствуясь их способностями.

   Покидая школу,  я видел, как несколько групп учеников уп-

ражнялись в гимнастике и спортивных играх. Бросались в глава

их послушание,  серьезность и спокойствие. Казалось, это все

взрослые люди,  что они исполняют какое-то важное дело, а не

игру.

   На обратном пути, проходя мимо замка Куинслея, я тщатель-

но старался установить,  из какого именно окна мне была бро-

шена записка, но напрасно. Все окна в этом этаже были вакры-

ты. Через их стекла я ничего не мог видеть.

   Вечером, по возвращении в Колонию,  я отправился на  про-

гулку со своими друзьями Мартини и Карно.  Я передал им свой

разговор с Куинслеем Старшим и Куинслеем  Младшим  и  просил

объяснить все то,  что оставалось для меня непонятным. По их

словам,  оказывалось, что Куинслей Старший был большой внту-

зиаст всего нового,  революционер по природе. С ранней моло-

дости он бредил идеями пересоздания мира и самого человека -

с тем,  чтобы в корне изменить все его инстинкты.  Он собрал

вокруг себя группу таких же энтузиастов и, будучи миллиарде-

ром,  решил осуществить свою мечту, переселившись в уединен-

ное место. Его сын, Макс Куинслей, такой же энтузиаст, заме-

чательный биолог, молодой, но прославивший уже себя в ученом

мире,  подал своему отцу блестящую мысль вывести искусствен-

ным путем поколения людей,  лишенных основных страстей и не-

достатков человечества,  и с помощью их попытаться водворить

на земле новый строй.  Но уже тогда программа Куинслея Стар-

шего существенно отличалась от программы Куинслея  Младшего.

В то время как первый хотел с помощью новых людей мирным пу-

тем содействовать излечению человечества от вековых недугов,

совершенствованию его,  последний считал, что мирным путем в

этом деле ничего не добиться,  надо  искать  и  использовать

другие пути.  Под его влиянием в последнее время все более и

более развивался милитаризм, между тем как лет двадцать пять

тому назад его не было и в зачатке. По мере того, как Куинс-

лей Старший стареет,  власть переходит в руки Макса, и можно

сказать,  он является теперь фактическим руководителем стра-

ны. С каждым годом он делается все более самовластным, разд-

ражительным,  не терпящим никаких возражений.  Люди, которые

знали его прежде,  не узнают его теперь.  Самые близкие  его

друзья, приехавшие с первой экспедицией из Америки, устране-

ны от всякого участия в делах и доживают свой век  в  полном

бездействии. К ним Макс Куинслей относится особенно подозри-

тельно,  хотя отец его и до сих пор старается поддерживать с

ними хорошие отношения.  Расхождения между отцом и сыном все

более увеличиваются, но все же Макс не выходит из послушания

отцу. Раз  Куинслей-отец  обещал,  что дело мадам Гаро будет

улажено,  то надо надеяться,  что так и будет;  но ясно, что

это  повиновение  родителю стоит очень дорого Максу - отсюда

его раздражение в разговоре со мною.  Если в настоящее время

мадам  Гаро будет в безопасности,  то этого нельзя сказать о

ее будущем, так как Куинслей настойчив и никогда не отступа-

ет  от намеченного.  Поэтому не надо останавливаться на дос-

тигнутом, надо постараться,  чтобы попытки Макса в отношении

мадам  Гаро не повторились.  С этой целью мы решили выяснить

немедленно, где находится в данное время мадам Гаро, и уста-

новить с ней постоянную связь.

   На следующий день,  рано утром, на пассажирском аэроплане

я отправился на место своей службы, в Долину Большой дороги.

   В кабине аэроплана сидело уже несколько десятков человек,

когда  я  вошел  туда  в сопровождении Карно.  Он отправился

вместе со мной,  - ему требовалось  осмотреть  электрическую

станцию.

   В кабине,  отделанной очень просто,  стояли длинные дере-

вянные скамьи.  Пассажирами были простые рабочие, перемещае-

мые с одной работы на другую.

   Мы с  Карно  прошли  в следующую кабину,  расположенную в

средней части аэроплана.  Здесь обстановка  была  совершенно

иная: мягкие кресла, столики для работы, зеркала и различные

украшения.  Кабина была небольшая и, кроме нас, здесь помес-

тилось еще четыре человека, из которых двое были "приезжие",

а двое - аборигены.

   Мы раскланялись с ними, но в разговор не вступили.

   Аэроплан скоро поднялся.  Плавность его лета и отсутствие

шума  делали  полет  настоящим  удовольствием.  Мы пересекли

Главную долину на небольшой высоте,  и над пушечным заводом,

громадные здания которого рисовались внизу под нами на зеле-

ном фоне местности,  повернули в сторону,  несясь над узкой,

постепенно поднимающейся долиной, глубоко вдающейся в отроги

гор и теряющейся где-то между их вершинами. Посреди этой до-

лины мы могли видеть широкий извивающийся канал;  вода в нем

мecтaми образовала пенящиеся водопады.

   Вдоль канала  вилась  лента дороги,  блестевшая на солнце

как отполированная. Из ущелий гор в долину спускались темные

леса,  а  самая долина представлялась ярко-зеленой.  По мере

того, как долина поднималась, незаметно для нас поднимался и

аэроплан,  и  скоро  мы уже видели Главную долину и пушечный

завод где-то далеко,  сквозь щель поднимающихся со всех сто-

рон гор. Долина суживалась и обрывалась у подножия громадно-

го горного массива, вершины которого с аэроплана нельзя было

видеть.

   Сверху видно было,  что дорога упиралась в пустынную ска-

лу,  где начинался туннель,  черное жерло которого выступало

на сером фоне скалы. Канал отворачивал в сторону и терялся в

горах.  Рядом с туннелем были разбросаны большие постройки -

похоже, заводские корпуса и рабочие казармы.

   И здесь меня поражало отсутствие труб, дыма и копоти. Или

все приводилось в движение электричеством или иной  какой-то

энергией, но, во всяком случае - каменный уголь здесь не ис-

пользовался.

   Аэроплан снизился,  приземлился;  мы прибыли к месту моей

первой службы.

   Карно попрощался  со  мной,  и я отправился в главное уп*

равление постройки туннеля для получения указаний от  помощ-

ника Шервуда. Я был назначен в модельную мастерскую и должен

был ежедневно приезжать сюда из Колонии в семь часов утра  и

уезжать в пять.

   Строительство туннеля произвело на меня пострясающее впе-

чатление.  Собственно говоря,  слово "туннель" совершенно не

подходит к тому сооружению,  которое я  увидел.  Через  него

должна пройти дорога, рассчитанная на движение двадцати гру-

зовых автомобилей в ряд.  Высота сооружения была  пропорцио-

нальна  ширине.  Я не буду описывать эту грандиозную стройку

со всеми имеющимися здесь остроумными механическими  приспо-

соблениями  и  машинами  и  с громадным количеством рабочих.

Единственное,  на чем я считаю нужным здесь остановиться,  -

это на вопросе,  откуда бралась энергия, которой приводились

в движение все эти машины.

   В четыре часа я зашел на станцию,  где ожидал меня Карно.

Станция была расположена за поселком,  и мне пришлось пройти

мимо всех рабочих казарм.  Эти постройки ничем не отличались

от домов обычного типа на любой улице Главного города. Улица

была пуста, так как все население находилось на работе.

   Я легко нашел дорогу на станцию и добрался до  нее  почти

без  расспросов.  Станция  представляла  из себя трехэтажное

здание - оно стояло на самой набережной  канала.  Раньше  ее

динамо-машины  приводились в движение падением воды.  Теперь

источник энергии был совсем иной,  и Карно обещал мне .пока-

зать механизмы, необходимые для получения этой энергии.

   Я застал Карно в нижнем этаже за разборкой каких-то  час-

тей незнакомой  мне  машины.  Двое или трое рабочих помогали

ему.  Он был так увлечен своей работой, что долго не замечал

меня.  Я не хотел ему мешать и,  усевшись на стуле в дальнем

углу, выжидал.

   Когда Карно, наконец, заметил меня, он засмеялся,

   - Сколько времени вы сидите здесь, мой дорогой? Как мог я

не заметить вашего прихода! Ну, подходите, я ознакомлю вас с

основами,  на которых зиждется добыча новой могучей энергии.

Вы,  конечно, знаете, что еще в конце прошлого столетия Бек-

керелем,  Кюри и другими было открыто несколько так называе-

мых радиоактивных элементов.  Вы знаете уран, радий, торий и

актиний. Атомы этих элементов находятся в постоянном распаде

и, распадаясь, они выделяют колоссальное количество энергии.

Например,  грамм радия, если бы он мог распасться сразу, вы-

делил  бы  энергию,  равную  энергии взрыва тысячи восьмисот

тонн динамита. Наука не знала способа ускорить распад атомов

или замедлить распад.  Мы обязаны этим открытием Гаро,  и вы

видите,  что все наши электрические станции переведены с бе-

лого  угля  на этот новый вид энергии,  В копях около Долины

Новой Жизни мы имеем громадный запас  радиоактивных  элемен-

тов.  Открыт еще более могучий элемент, чем ранее известные,

и скорость распада атомов этого элемента мы научились  регу-

лировать. Вы спросите меня, как это делается? Чтобы ответить

вам,  я сначала должен прочесть вам маленькую лекцию...  Вы,

верно,  знаете, как представляет себе наука строение атомов.

Центральное тело,  заряженное положительным  электричеством,

окружено  стремительно вращающимися вокруг него отрицательно

заряженными частицами.  Атом представляет собой целый мир  с

его солнцем и с его планетами. Чтобы заставить этот мир раз-

рушиться,  должна быть найдена какая-то сила. Гаро использо-

вал силу скорости частиц, распадающихся элементов. Он произ-

водил столкновение двух миров, одного распадающегося, а дру-

гого  находящегося в стадии равновесия.  Тогда последний мир

рушится,  и энергия,  затраченная на созидание его и до поры

до времени находящаяся в потенциальном состоянии,  переходит

сразу в кинетическую и может быть использована.  Вы понимае-

те,  что  для  достижения этого потребовался целый ряд самых

остроумных приспособлений,  и Гаро удалось разрешить эту за-

дачу с простотой, доступной только гению.

   - Боже мой, - воскликнул я, - такой человек заслужил сла-

ву и признательность не только этой страны, но и всего мира!

   - Конечно,  - согласился Карно,  - Гаро наш соотечествен-

ник,  и он покрыл себя вечной славой, заслуга его неоценима.

Только после перехода всех станций на новый вид энергии яви-

лась возможность достичь всего того, что мы здесь видим. Те-

перь мы имеем в своем распоряжении такой неисчислимый  запас

энергии, что нам не приходится ее экономить.

   Мне хотелось поделиться с Карно своим возмущением по  по-

воду  того,  что  такому замечательному человеку,  как Гаро,

пришлось пережить столько неприятностей и что его дальнейшая

судьба даже теперь неизвестна. Но я вспомнил преподанный мне

совет,  что в этой стране можно говорить откровенно только в

открытом месте, и остановился.

   Карно, по-видимому, угадал мою мысль и постарался прекра-

тить разговор.

   Он повел меня показывать машины,  расположенные  на  всех

трех этажах.

   Когда мы в семь часов вечера садились на аэроплан,  чтобы

возвратиться домой,  было уже совсем темно. Из туннеля доно-

сились высокие свистящие звуки бесчисленных  сверл,  день  и

ночь буравящих гору,  и однообразный шум двигающихся поездов

с землей и камнями.

   Работа моя  на постройке Большой дороги продолжалась,  не

нарушаемая какими-либо событиями.  Чем ближе я знакомился  с

подробностями,  тем  больше удивлялся грандиозности замысла,

техническим усовершенствованиям,  с помощью которых он  осу-

ществлялся. Ежедневно я отправлялся на службу и проводил там

восемь часов,  стараясь приспособить к делу  некоторые  свои

открытия, с тем, чтобы они могли еще более повысить произво-

дительность работы землечерпательных машин.

   По вечерам,  а  также  и в праздничные дни я стал учиться

летать.  Я получил уже описанный мною костюм, точно подходя-

щий  к  моей фигуре,  и прибор с крыльями.  Искусство летать

оказалось не таким простым. Я, конечно, поломал бы себе кос-

ти и разбил голову, если бы меня не спасал надутый, как шар,

костюм.  При падении человек подскакивал, как мячик, остава-

ясь невредимым. Мои первые полеты, совершаемые под руководс-

твом Фишера,  были очень похожи на  первые  полеты  птенцов,

только что вытолкнутых из гнезда.

   Однажды, - я не помню точно,  в какой именно день,  но  я

знаю,  что это было в начале декабря, - я кончил свою работу

и собирался с четырехчасовым аэропланом возвращаться  домой.

Я  вышел на улицу.  Там проходили отряды рабочих,  сменяющие

друг друга,  и, как всегда, по-военному, мерно отбивали шаг.

Ко мне приблизился юноша с замечательно свежим, красивым ли-

цом и произнес шепотом несколько слов.  Сначала,  из-за шума

машин,  грохота вагонов, топанья ног я ничего не мог понять.

Потом расслышал отдельные  слова:  "следуйте...  известие...

Гаро".  Юноша, бросивший эти таинственные слова, быстрым ша-

гом удалился от меня.  Я,  не упуская его из виду,  пошел за

ним.  Когда  мы были на лужайке перед каналом,  и от поселка

нас отделяла группа деревьев, юноша остановился и быстро су-

нул мне в руку свернутую в трубочку записку.  Потом мелодич-

ным голосом произнес:

   - Я могу дать вам некоторые разъяснения и добавления,  но

не теперь. Через час будет темно, мы встретимся снова здесь,

и вы можете иметь в своем распоряжении четверть часа.

   Сказав это, он скрылся среди деревьев.

   Я раскрыл записку.  Там стояло:  "Мсье Герье, я вам очень

обязана за вашу доброту ко мне. Я знаю, что только благодаря

вам я вышла из того ужасного положения,  в котором оказалась

вследствие своей доверчивости.  Теперь я нахожусь в прекрас-

ной  спокойной обстановке,  но все же чувствую себя в плену.

Меня окружают милые люди, но у меня есть потребности погово-

рить о многих интересующих меня вопросах с человеком,  кото-

рому я безусловно верю".  Слово "безусловно" было подчеркну-

то.  "Я очень хотела бы видеть вас. Вы единственный человек,

на которого я надеюсь.  Здесь,  я чувствую,  за мной следят.

Боюсь, что мои мысли иногда становятся доступными моим надс-

мотрщикам.  Из осторожности больше ничего не пишу. Bы можете

узнать все от подателя этой записки, милой мисс Смит.

                            Благодарная вам Анжелика Гаро".

   Итак, след мадам Гаро отыскался.  Она жива и здорова, она

в хорошей обстановке.  Я чувствовал себя счастливым, получив

эти сведения.  Я не мог дождаться условленного  часа,  чтобы

узнать все подробности.  Время тянулось медленно, тем более,

что я решил не показываться на улицах и бродил из стороны  в

сторону по набережной канала.  Наконец,  я увидел мисс Смит,

которая словно вынырнула из темноты. Я протянул ей руку.

   - Извините,  мисс,  - начал я, - я, право, не знал, с кем

имею дело.  Не будем терять время,  расскажите мне все,  что

вам известно о мадам Гаро.

   Мисс Смит не заставила себя ждать и рассказала  мне,  что

мадам  Гаро  уже  третью  неделю  находится  в  Американском

сеттльменте. Так называлось место, где проживали в настоящее

время оставшиеся в живых участники экспедиции Куинслея. Этот

сеттльмент расположен в небольшой долине,  отделенной от нас

высоким горным хребтом.  Мадам Гаро проживает там в доме ма-

тери мисс Смит и находится в полной безопасности.  но лишена

всякой   возможности  с  кем-либо  видеться,  кроме  жителей

сеттльмента, и за нею наверное учрежден тайный надзор. Сооб-

щение с этим сеттльментом крайне затруднено ввиду того,  что

туда нет удобных путей сообщения.  Дорога идет через Главный

город,  движение  по  ней производится только на автомобиле.

Перевал через горы.  в это время года очень труден и небезо-

пасен.

   Мисс Смит сделала этот путь через горы отчасти на  крыль-

ях,  отчасти пешком и спустилась в вагонетке подвесной доро-

ги, - которая поставляет бревна на лесопильный завод.

   Узнав все  это,  я  выразил свое горячее желание посетить

мадам Гаро, на что получил ответ:

   - Конечно, мадам Гаро будет очень рада видеть вас, но по-

сещение займет больше суток.  Вы должны  отправиться  отсюда

пешком до лесопильного завода,  это около пяти миль.  Там вы

обратитесь к мастеру, старику Диллю, он поместит вас в ваго-

нетку,  и вы отправитесь таким способом кверху на место лес-

ной порубки.  Вершину хребта,  вам придется пересечь пешком,

держась прямо к югу.  Дороги никакой нет, но заблудиться не-

возможно,  так как вершина  хребта  очень  гладкая,  покрыта

только лугами.  Потом  начинается  спуск;  сначала  он будет

очень трудный,  и придется карабкаться со скалы на скалу, но

затем сделается совершенно невозможным, так как дорогу пере-

сечет обрыв;  тут надо воспользоваться крыльями. Раньше вос-

пользоваться аппаратом  невозможно,  так как место это нахо-

дится выше сферы распространения энергии.  Опуститься надо в

лесу  перед  поселком,  и лучше дойти до нашего дома пешком,

ради осторожности.  Двухэтажный дом с верандой внизу, с бал-

коном наверху стоит на отлете, и его легко узнать.

   Мисс Смит говорила все это быстро,  деловито: видно было,

что она не любит тратить лишних слов.

   Я задумался,  соображая,  как мне осуществить этот план и

когда именно назначить срок моего посещения. Мисс Смит прер-

вала мои размышления:

   - Не знаю,  как вы летаете, но для не умеющего хорошо ле-

тать это путешествие невозможно.  Поездку автомобилем вы  не

должны  принимать  в расчет.  Это совершенно недопустимо для

вас и может повести к большим неприятностям для мадам Гаро.

   В ответ на это я заверил ее,  что уже умею летать, совер-

шил несколько полетов на охоту со своими друзьями и что зат-

рудняюсь только тем, как сделать мой визит в полной тайне. Я

понимаю, насколько важно для мадам Гаро, чтобы мое посещение

не было кем-нибудь замечено.

   - Надо вас предупредить,  - продолжала мисс Смит,  -  что

перевал весь в снегу, и у нас в долине уже зима, так как она

расположена высоко,  и климат ее отличается  суровостью.  Вы

должны  захватить  с  собой припасов на сутки,  не менее,  и

одеться потеплее.  Погоду надо выбрать вполне ясную,  безоб-

лачную. В горах может быть метель. Вы должны принять в сооб-

ражение,  что путь очень труден и небезопасен, Я еще раз это

вам повторяю.

   Эта ее заботливость тронула меня, Я взял ее за руку, сер-

дечно поблагодарил за участие ко мне.

   - Ну,  а вы,  вы, дорогая мисс, как же вы сами нашли меня

здесь?

   - О,  мсье Герье, - сказала она просто, - для меня это не

представляет никакой трудности.  Мы узнали, что вы назначены

на постройку Большой дороги.  Мистер Дилль - старый  товарищ

моего покойного отца,  и я этот путь совершаю с детства. Ну,

а теперь скажите мне, что я должна передать мадам Гаро?

   Я не мог сразу ответить на этот вопрос.  Я довольно долго

молчал и наконец нашелся передать только следующее:

   - Я  буду  у вас,  как только представится первая возмож-

ность. Думаю - в течение этой недели. Кланяйтесь мадам Гаро.

Я  очень,  очень благодарю вас за сообщение.  Я и мои друзья

очень обязаны вам и вашей матери за оказанные мадам Гаро ус-

луги.

   Мисс Смит крепко пожала мне руку и исчезла среди  деревь-

ев. Я направился к месту стоянки аэроплана.

   По дороге я раздумывал,  почему судьба мадам Гаро застав-

ляет меня так сильно волноваться, почему я передал мисс Смит

благодарность от моего имени и от имени моих друзей, хотя на

самом деле мы все имели к мадам Гаро так мало отношения?

   В последующие дни я усиленно занимался упражнениями в ле-

тании.  Я задавал себе различные,  все более и более сложные

задачи и успешно выполнял их. Сам по себе полет не представ-

ляет никаких особых трудностей.  Крылья работают безо всякой

затраты мускульной силы.  Надо только уметь спускаться и по-

дыматься.  Трудность  заключалась  в  управлении крыльями во

время ветра или тогда,  когда  надо  пролетать  через  узкие

пространства.  Особенно  трудно спускаться на небольшие пло-

щадки, утесы,  карнизы скал или что-либо подобное. Нужен хо-

роший глазомер,  хладнокровие и навык.  Движения должны сде-

латься автоматическими,  но, конечно, это достигается только

путем тренировок.

   Я решил  отправиться  в  путь  в  следующее  воскресенье.

Друзья советовали отложить визит до Рождества,  когда предс-

тояли три дня праздника для европейцев. Особенно отговаривал

меня Фишер. Он знал дорогу через горы в Американский сеттль-

мент и считал ее опасной ввиду высоты перевала и возможности

непогоды. И, действительно, скоро погода изменилась. Тяжелые

снеговые тучи заволокли небо,  завыл  ветер,  и  температура

опустилась до нуля. Все горы вокруг покрылись снегом, и даже

у нас в Колонии падали снежные хлопья.

   При таких  обстоятельствах мне поневоле пришлось отложить

свое путешествие.

   В Долине  Большой дороги шел сплошной снег,  застилая все

пространство густой завесой.  Аэроплан не мог отправиться  в

этот  вечер,  и  я был принужден ночевать у моего помощника,

инженера,  очень знающего,  вполне уже подготовленного к са-

мостоятельной  работе,  но имеющего всего от роду пятнадцать

лет.

   Этот молчаливый, усердный и послушнейший из всех моих по-

мощников,  каких я имел когда-либо,  по правде сказать, нис-

колько не интересовал меня. Мне казалось, что у него не было

ничего индивидуального и что он был похож на других, как по-

хожи  друг  на друга зубья зубчатого колеса.  Мне предстояло

пробыть с ним этот вечер, и все.

   После обеда в клубе,  где я, кроме таблеток и обычных на-

питков,  мог получить только сухари и варение, я провел часа

два  с  ним на квартире.  Мы сидели в кабинете перед горячим

электрическим радиатором и молчали. Я раздумывал о своем не-

удавшемся плане;  о чем думал мой хозяин, я не имел никакого

представления.  Вернее всего,  он ни о чем не думал и только

отдыхал от дневного труда.

   В девять часов он очнулся от своей задумчивости и,  встав

передо мной,  приложил пройти с ним в соседнюю казарму рабо-

чих.

   Я с удовольствием согласился,  так как до сих пор не удо-

сужился побывать там. Мы вышли. Снег все еще падал, но ветер

затих;  ноги утопали в глубоком снегу.  Фонари,  облепленные

снегом,  тускло освещали дорогу. Казарма, десятиэтажное зда-

ние, была ярко освещена.

   Все рабочие жили по комнатам, по два-четыре-шесть человек

в каждой,  причем,  как пояснил мой помощник, сами выбирали,

кому с кем и где жить. Комнаты были скромно обставлены - все

по одному шаблону. В свободное от работы время рабочие обык-

новенно отправляются на собрание.

   В большом  зале  на  скамье и на стульях сидело несколько

сот рабочих.  За столом на эстраде стоял кто-то из инженеров

и разъяснял им план работы на следующий день.  Потом другой,

вышедший на эстраду, доложил о результатах сегодняшнего дня.

После обмена  мнениями  воцарилось длительное молчание,  как

будто все к чему-то внимательно прислушивались;  однако я не

уловил  ни  малейшего  звука Мой помощник наклонился к моому

уху и прошептал:

   - Не правда ли, какие замечательные достижения?

   На мой вопросительный взгляд он удивленно добавил:

   - Вы разве не воспринимаете сообщение?

   Спохватившись, я постарался загладить неловкость.

   - Конечно, конечно, удивительные, - согласился я и сейчас

же незаметно отодвинул кнопку на своем предохранителе.

   Тотчас же в моем мозгу начались отпечатываться мысли, не-

известно откуда передаваемые в зал.

   Я узнал,  сколько построено новых домов в Городе, сколько

потрачено энергии,  сколько школьников окончило низшую школу

и  сколько  из  них б.ыло признано годными для поступления в

среднюю школу, и т. д., и т. д. Отчет был полный, но малоин-

тересный,  приспособленный  для  слушателей  низкого уровня.

Публика внимательно принимала все эти сведения,  но не выра-

жала ни удивления, ни интереса.

   Затем мысли перестали отпечатываться,  и вдруг я  почувс-

твовал  какой-то  внезапный прилив веселья,  захвативший все

мое существо.

   Когда я взглянул вокруг,  все улыбались,  глаза светились

живостью,  пальцы нервно сжимались. Многие, будучи не в сос-

тоянии больше сдерживаться,  ерзали на своих местах. Зрелище

получалось поразительно странное; общее настроение еще более

заражало всех весельем.  Раздавались хохот и взвизгивания, -

от избытка чувств; некоторые тряслись как бы в конвульсиях.

   - Что это такое? - спросил я своего коллегу.

   - Рабочие веселятся.  Разве вы не чувствуете, что вам ве-

село? Это каждому необходимо ежедневно и продолжается от од-

ного по полутора часов. Потом - сон.

   - Черт возьми,  но отчего же они веселятся?  - воскликнул

я. - В мою голову не поступает никаких мыслей, никаких слов.

   - Этого совершенно не надо, веселье должно быть безотчет-

ное, настоящее физиологическое веселье, - отвечал мой помощ-

ник,  а  лицо  его кривилось от еле сдерживаемого смеха и из

глаз падали слезы.

   Мне самому хотелось громко смеяться,  и я чувствовал, что

скоро потеряю контроль над собой. Все это напоминало какоето

собрание  бесноватых.  Я  нажал кнопку на предохранителе,  и

спокойствие возвратилось ко мне.  С трудом я вытащил  своего

спутника из зала, и тут только он смог успокоиться, сделать-

ся опять тихим, уравновешенным человеком.

   - Какое  физическое  удовлетворение наступает после этого

сеанса веселья!  - говорил он,  когда мы возвращались на его

квартиру. - Чувствуешь себя обновленным, способность к рабо-

те удваивается. Работа, спорт и веселье - основы жизни.

   Я не возражал, но мысли, этого оригинального философа ка-

зались мне убогими:  я думал,  что он не представляет  себе,

что  такое истинное веселье,  и не знает увлечения работой и

спортом, так же, как не знает и других страстей.

                          ГЛАВА IV

   Прошло уже несколько дней,  как погода круто изменилась к

лучшему.  Я  тронулся в путь с первым отлетающим аэропланом.

Солнце еще не зашло,  но уже начинало светать. Мой летатель-

ный  аппарат  был  уложен  в небольшой чемодан,  а сложенные

крылья находились в чехле.  Таким образом я надеялся  скрыть

цель  своей  поездки.  Для виду я захватил с собой охотничье

ружье.  Путь от рабочего поселка до лесопилки  я  сделал  на

открытой платформе товарного поезда.  Когда я оказался перед

домиком старого Дилля,  восходящее солнце блестело и перели-

валось в иголках пушистого снега, покрывавшего ели и сосны.

   Дилль, одетый в теплую шубу и шапку,  встретил меня у во-

рот.  Мы познакомились, и он устроил меня в пустой вагонетке

подвесной дороги.  Эта поездка походила на полет на аэропла-

не,  так  как вагонетка скользила на роликах по проволочному

тросу,  пересекая овраги, пропасти, и плыла высоко над лесом

все выше и выше, к уступу горы. Навстречу бежали нагруженные

бревнами вагонетки,  и пронзительный визг роликов прорезывал

воздух.  Когда  лесопильный  завод  стал едва заметен где-то

внизу и,  наконец,  совершенно пропал за нависшими  утесами,

движение вагонетки замедлилось, она опустилась к поверхности

земли и остановилась. Я выпрыгнул в притоптанный ногами глу-

бокий снег. Вокруг меня копошилось несколько десятков людей,

одетых в короткие теплые кафтаны, с рукавицами на руках. Они

скатывали вниз по откосу горы бревна и укладывали их на при-

бывающие пустые вагонетки. Я взял свои вещи и хотел тронуть-

ся в путь,  но должен был отскочить в сторону: навстречу мне

по скользкой снежной поверхности неслось бревно.

   Рабочие наверху  закричали,  чтобы  предупредить  стоящих

внизу.  Те бросились врассыпную, но поздно: двое из них были

сбиты  с  ног несущимся бревном,  подмяты под него и в таком

виде протащены до самого места погрузки.

   К месту  катастрофы  бежали  со всех сторон рабочие.  Они

быстро освободили из-под бревна пострадавших.  Распростертые

неподвижные  тела  лежали  на снегу под развесистыми ветвями

пушистой ели,  и около них суетился какой-то рабочий,  в  то

время как другие молча стояли вокруг. Этот человек, по-види-

мому,  был фельдшер или брат милосердия, он работал с умень-

ем,  с полной уверенностью.  Он осмотрел пострадавших, расс-

тегнул одежду, прослушал сердце, и что-то произнес вполголо-

са. Все обнажили головы.

   Я приблизился к этой молчаливо стоящей без  шапок  группе

людей и узнал, что один из бедняков был убит, а другой тяже-

ло ранен.  Кровь просачивалась сквозь одежду убитого и окра-

сила  широко  вокруг  него  снег.  Откуда-то  были принесены

свертки широких бинтов,  похожих на длинные простыни.  Через

несколько  минут  тела убитого и раненого были обмотаны так,

что они сильно напоминали собой египетские мумии. Их положи-

ли  на вагонетки и вместе с фельдшером спустили к лесопилке.

Остальные рабочие принялись за прерванное занятие, как будто

ничего не случилось, по крайней мере по их лицам нельзя было

угадать,  чтобы они были сильно потрясены. Только старший из

них  записывал  что-то на листе бумаги,  допрашивая двух или

трех рабочих из тех,  которые были наверху в момент  падения

бревна.

   Если бы я вовремя не успел посторониться, я бы, наверное,

тоже спускался теперь вниз в виде мумии и,  может быть,  се-

годня же.  был бы разобран по частям - я знал  из  рассказов

моих друзей,  что органы погибших от внезапной смерти,  если

эти органы здоровы,  сохраняются в особом состоянии -  жизнь

их замирает на месяцы или целые годы,  и в будущем они могут

быть использованы для пересадки людям,  нуждающимся в здоро-

вых органах...

   Я шел по лесу все выше и выше, то скользя вниз, то подни-

маясь, ухватившись  за ветви деревьев,  и раздумывал о прев-

ратностях судьбы.  Теперь я чувствую себя совершенно  здоро-

вым,  потому что ношу в себе чьи-то чужие почки; может быть,

они взяты от какого-нибудь  погибшего,  а  может  быть,  они

взращены  специально для этой цели в свободном виде,  взятые

от человеческого зародыша.

   Лес постепенно  редел и становился все более низкорослым.

Подъем делался труднее.  Чем выше я подымался, тем более ве-

личественной развертывалась передо мной панорама гор.

   Громадные ледники спускались  в  долины,  длинные  хребты

гор,  как змеи,  извивались во все стороны. Под моими ногами

виднелись глубокие впадины,  покрытые зеленым лесом. Порази-

тельная  чистота воздуха скрадывала расстояние,  и все каза-

лось четким и ясным, как через увеличительное стекло.

   Около часу дня я присел отдохнуть на камне, на том месте,

где начинался спуск.  Я не мог ошибиться:  передо мной внизу

должна была быть та долина,  куда я направлялся.  Но с этого

места ее еще не было видно. Скалы и камни, покрытые снегом и

совершенно голые, были раскиданы по крутому откосу, насколь-

ко хватал глаз.

   Идти надо  было  держась на юг,  но в то же время лавиро-

вать,  выбирая удобный путь между скал. Наметивши себе общее

направление,  я тронулся.  Спуск был крут,  труден и местами

опасен.  Только через два часа я стоял над отвесным обрывом,

который двумя ступенями падал вниз, в долину. Стены его были

как бы высечены из сплошного камня. Внизу, на глубине тысячи

метров, я мог яоно различить небольшую кучку строений Амери-

канского сеттльмента;  темная полоса леса подходила  к  нему

почти  вплотную с одной стороны,  а с другой тянулось белос-

нежное поле до самого ущелья, где долина суживалась и пропа-

дала из глаз.

   Опробовав летательный аппарат, я удостоверился, что энер-

гия  со станции достигала этой высоты.  Я оделся в резиновый

костюм,  надел аппарат на спину,  распустил крылья и надулся

подобно  мячу.  Сейчас  же  я почувствовал знакомое ощущение

легкости. Я  подпрыгнул,  слегка  взмахнул  крыльями,  снова

опустился. Все в порядке. Но бросаться в такую глубину, хотя

бы и с крыльями за плечами, было жутковато. Я не совершал до

сих пор такого спуска.  Минутное колебание прошло,  я разбе-

жался и бросился с обрыва.  Несколько взмахов крыльев,  и  я

задержал их,  вытянув горизонтально,  затем стал планировать

вниз,  описывая дугу.  Страх сменился удовольствием  полета.

Дно долины становилось все ближе и ближе,  и подробности вы-

рисовывались яснее и яснее. Я начал выбирать место для спус-

ка.  Дом около леса,  с верандой и с балконом,  я мог теперь

хорошо рассмотреть.  Недалеко от него среди деревьев  видне-

лась маленькая полянка, но я боялся, что не сумею опуститься

там, не повредив крыльев; поэтому я выбрал другое место, по-

дальше от дома, но зато безопасное.

   Через несколько минут я сидел уже на земле и стаскивал  с

себя летательный наряд. Все обошлось благополучно.

   Я тронулся по глубокому снегу к селению.  Ноги мои  то  и

дело  проваливались,  и  я был очень рад,  когда выбрался на

узенькую,  едва протоптанную в лесу тропинку.  Уже издали  я

заметил  две  человеческие  фигуры.  Когда они приблизились,

оказалось,  что это две женщины на лыжах. Они быстро спуска-

лись ко мне с небольшого холма.  Не успел я опомниться,  как

они были подле меня.  Первая из них была мисс  Смит.  Зимний

костюм  очень шел к ней,  и я с трудом мог узнать в ней того

"юношу",  который месяц назад подал  мне  письмо  в  поселке

Большой  дороги.  Лицо ее раскраснелось от быстрого бега,  и

локоны русых волос выбились из-под меховой шапочки.

   - А, мистер Герье! Вы, наконец, решили навестить нас. По-

года была такая, что мы раньше вас и не ждали. Ваш полет над

лесом  мы  заметили и угадали место спуска.  Ах,  да вы ведь

незнакомы, позвольте представить.

   Я успел рассмотреть вторую даму. Я ее не сразу узнал. Это

была мадам Гаро. Высокая, стройная, такая же красивая, как и

тогда,  когда я увидел ее впервые, в Париже, но слегка поху-

девшая,  с несколько ввалившимися глазами, она стояла, выжи-

дая,  когда  мисс Смит кончит говорить.  Я поцеловал тонкую.

холодную руку мадам Гаро и заметил,  что ее рука была  прек-

расной формы.  Она заговорила,  голос ее,  мягкий и грудной,

поразил меня своей звучностью:

   - Мсье Герье,  я очень хотела вас видеть. Я сильно беспо-

коилась,  когда узнала, какой вам предстоит тяжелый путь, по

теперь,  когда я вижу вас целым и невредимым, я могу еще раз

повторить, что я очень, очень рада вас видеть.

   Мисс Смит  побежала  вперед,  а я старался идти как можно

осторожнее, чтобы не проваливаться, и тем не менее все время

отставал от мадам Гаро.  Она успела рассказать мне, что мисс

Смит и ее мать относятся к ней  очень  хорошо,  что  она  им

вполне  доверяет и что жизнь ее здесь течет спокойно.  Уклад

жизни английский, рассказывала она. Отец мисс Смит, америка-

нец,  строго сохранял все английские обычаи. Его вдова, ста-

рушка семидесяти лет,  очень симпатичная, веселая, сохранив-

шая здоровье,  боготворит свою единственную дочь, делает для

нее все возможное,  чтобы скрасить ее существование  в  этом

уединенном  уголке.  Мисс Смит хорошо образована,  прекрасно

развита физически,  любит спорт и очень  деловита.  Жизнь  в

этом маленьком домике комфортабельна, уютна.

   - И я была бы довольна моим пребыванием здесь, если бы не

ощущение  какой-то опасности,  которая мне грозит,  и полное

отсутствие сведений о моем муже, - закончила мадам Гаро.

   Меня удивил  этот рассказ.  Прежде всего лета матери мисс

Смит показались мне несообразными с возрастом ее  дочери,  и

затем  меня неприятно поразили слова мадам Гаро относительно

участи ее мужа.  Значит, мадам Гаро думает о своем муже. Эта

мысль явно была мне неприятна. Я ответил ей:

   - Вам нечего опасаться: Куинслей, я надеюсь, не будет вас

преследовать; что же касается вашего мужа... то я смогу дать

вам некоторые, правду сказать, весьма скудные сведения.

   Голос мой  звучал сухо,  и я постарался переменить разго-

вор:

   - Я надеюсь, мы выберем время поговорить на тему, которая

вас интересует, я думаю, мы найдем подходящее для этого мес-

то.  Вам, верно, известно, насколько нужно быть осторожным в

этой стране.  Конечно, вы знаете о существовании искусствен-

ных  глаз и ушей,  вечно подслушивающих и подсматривающих аа

вами?

   - О,  да,  - сказала мадам Гаро, - я это знаю, но в нашем

доме вы можете быть вполне уверены,  что все сказанное оста-

нется в полной тайне. В Американском сеттльменте нет никако-

го шпионства;  так, по крайней мере, уверяют меня моя хозяе-

ва.  Моя первоначальная подозрительность исчезла после того,

как я познакомилась ближе с окружающими.

   - На  этот  счет,  - возразил я,  - я хорошо осведомлен и

предупреждаю вас,  что в Долине Новой Жизни нет такого угол-

ка, где не было бы того или другого вида шпионства.

   Идя почти все время между деревьями,  мы достигли, разго-

вариван таким образом, калитки сада, окружающего двухэтажный

домик с верандой внизу и с балконом над ней.  В  дверях  нас

встретила радушная хозяйка,  миссис Смит, полная, невысокого

роста особа с белыми, как снег, волосами и с очень красивым,

правильным старческим лицом.

   Она велела служанке,  тоже старой седой женщине,  отвести

меня в приготовленную мне комнату на втором этаже, и когда я

подымался по узкой деревянной лестнице, крикнула мне вдогон-

ку:

   - Когда будете готовы,  спускайтесь вниз; мы сегодня обе-

даем раньше: сегодня сочельник.

   В долине заметно потемнело уже,  и на небе зажглись звез-

ды, когда я оказался в большой комнате с высокой дубовой па-

нелью вокруг. На стенах висело несколько больших картин, за-

навески  на  широком французском окне были опущены и комната

освещалась огнем пылающих дров в камине.

   В столовой был накрыт стол;  под люстрой, а также на сте-

нах висели связки омелы и остролистника. Мадам Гаро была за-

думчива и мало говорила, между тем как мисс Смит много расс-

прашивала о Франции, о Париже, интересовалась особенно лите-

ратурой и живописью.

   После обеда был подан знаменитый  плумпуддинг  и  горячий

пунш. Когда мы встали из-за стола, было уже бколо девяти ча-

сов.

   Мы уселись у камина,  и разговор наш перешел на выяснение

различных сторон жизни в этой новой  для  нас  стране.  Мисс

Смит  обещала  выучить мадам Гаро летать и говорила,  что ее

способности к живописи будут  непременно  использованы.  Она

добавила:

   - Я работаю при педагогическом музее и могу составить для

вас протекцию.

   Услышав эти слова, миссис Смит спросила дочь:

   - Когда  обещал  заехать  к  нам Тардье?  Он что-то давно

здесь не был.

   - Значит,  вы хорошо знакомы с Тардье?  - поинтересовался

я.

   На это старая леди ответила многозначительно:

   - О, да, очень, - и при этом посмотрела на дочь. Та слег-

ка  покраснела.  Я  понял,  что Тардье в этом доме более чем

простой знакомый.

   Скоро мать и дочь ушли,  и мы с мадам Гаро остались вдво-

ем. Она помолчала, как бы собираясь с мыслями, и потом, наг-

нувшись к камину и устремив глаза на бегающие огоньки, нача-

ла свой рассказ:

   - Вам,  конечно,  интересно узнать, как я сюда попала; но

раньше я хочу познакомить вас с более отдаленными временами.

Одиннадцать лет тому назад, будучи совсем еще молодой девуш-

кой,  я встретилась с Гаро, моим будущим мужем. Мы были зна-

комы  не  более двух-трех месяцев,  прежде чем стали мужем и

женой. Я полюбила его так, как может полюбить молодая девуш-

ка такого красивого,  талантливого, гордого и живого челове-

ка,  каким был в то время Гаро. Ему было всего тридцать пять

лет,  и  он  уже прославил свое имя в науке и заиимал видное

место, обеспечивающее ему отличное существование.  Кроме то-

го,  он  получил от родителей небольшой капитал,  и мы могли

ж,ить вполне обеспеченно,  я скажу - даже роскошно.  Мой муж

по  своему  характеру  не мог оставаться в стороне от разных

общественных вопросов, и поэтому он принимал участие в поли-

тической жизни страны...

   Так прошел год; я была счастлива. В этот год мой муж дос-

тиг апогея своей карьеры:  он выпустил свою знаменитую книгу

об атомной теории,  получил за нее большую премию. Казалось,

нам предстояла впереди долгая счастливая жизнь. Он любил ме-

ня, но не всегда посвящал меня во все подробности своей уче-

ной, служебной и политической деятельности.

   Однажды мой муж сказал мне, что должен отправиться в Лон-

дон и что останется там довольно долго.  На мои вопросы, для

чего он туда едет,  он коротко отвечал, что цель его поездки

чисто научная, что ему представляется случай изучить некото-

рые интересующие его вопросы;  он прибавил, что такие случаи

выпадают  очень редко и что ими надо пользоваться.  Когда он

увидел,  что я готова задать ему еще несколько вопросов,  он

нежно погладил меня по голове и сказал:  "Не будьте любопыт-

ны; когда придет время, все узнаете; клянусь вам, что в этой

истории  не замешана женщина,  а если вы мне верите,  должны

примириться с тем,  что несколько месяцев не будете получать

от меня никаких писем".

   На мой протест он ответил ласковыми уговорами,  увещания-

ми,  так что я в конце концов примирилась. Он уехал, и вот с

тех пор десять лет я его больше не вижу.

   Мадам Гаро вытерла платком глаза и после длительной паузы

продолжала:

   - Я  не  забыла его,  нет,  я вспоминала его каждый день,

каждый час в течение этих бесконечных десяти  лет.  Я  ждала

его возвращения.  Я никогда не думала,  что он погиб.  Через

пять лет я получила от него короткое письмо, записку из нес-

кольких строк. Она была спешно написана карандашом на клочке

бумажки,  но я не могла ошибиться,  - почерк был его. Он пи-

сал, что  продолжает  любить меня,  что я должна его ждать я

что он вернется,  когда - он не может сказать, но непременно

вернется...  Подумайте, мсье Герье, - протянула по направле-

нию ко мне бледные руки мадам Гаро, - подумайте, какие чувс-

тва должна я была пережить,  получивши эту записку. Она была

написана за месяц перед тем,  как я ее получила, о том гово-

рила дата.  Где мой несчастный муж, что с ним - осталось за-

гадкой..  Наконец,  появился этот Куинслей, эта удивительная

личность,  таинственная, сильная - об этом, конечно, не при-

ходится спорить.  Он производит на меня большое впечатление.

Теперь я понимаю, что здесь не обошлось без известного влия-

ния гипноза, которым, несомненно, владеет этот человек. Я не

боялась  его  и поэтому не имела причин остерегаться его или

противиться ему.  Он воспользовался моей неопытностью и пос-

тепенно вошел в мое доверие.  Он говорил мне, что знает мес-

тонахождение моего мужа, что он с ним виделся  и  что  может

сделать так,  чтобы я оказалась вместе с ним. При каждом но-

вом свидании он сообщал мне какую-нибудь подробность о жизни

Гаро  и все более завлекал меня своими обещаниями.  Когда он

добился моего согласия отправиться с ним в путь  на  розыски

моего потерянного мужа,  он привез меня в какой-то пустынный

загородный дом,  где обнаружил себя с совершенно неожиданной

для меня стороны.  Правда,  в его отошении к себе я иногда и

прежде замечала нечто большее,  чем простую любезность и со-

чувствие, но тут он перешел границы. От такого человека, как

Куинслей, я никак не ожидала такого порыва. Он, всегда сдер-

жанный, корректный,  деловой, превратился в одно мгновенье в

страстного влюбленного.  Я не узнала его,  он показался  мне

сумасшедшим,  я испугалась и начала кричать. Бледный, дрожа-

щий, он схватил меня на руки, вынес из своего кабинета в со-

седнюю  небольшую  комнату  и запер за мной дверь.  Ночью он

ворвался в эту комнату с каким-то из своих подчиненных, нес-

мотря  на  баррикады,  которые я устроила перед дверью.  Они

связали меня по рукам и  ногам,  в  рот  воткнули  резиновый

кляп,  чтобы я не кричала, и впрыснули мне пол кожу какое-то

лекарство.  Я считала себя погибшей, я не понимала, чего хо-

тел от меня этот негодяй, и вот после долгого тяжелого сна я

очнулась в этой стране, где мне предстояли новые испытания.

   Мадам Гаро пересилила свое волнение и продолжала:

   - Я не понимала, что со мной случилось, где очутилась я и

что это за город;  постройки которого я видела через громад-

ное окно в моей комнате,  какие люди окружали меня, почему я

была  заперта  и не могла выйти из своей камеры - иначе я нe

могла называть эту комнату,  хотя она была изящно  и  удобно

обставлена.  Затем начинался какой-то кошмар. Представьте: я

чувствую в своей  голове  ужасное  раздвоение  мыслей.  Одни

мысли - мои,  старые,  другие какие-то чуждые мне, постоянно

внушаемые мне помимо моей воли.  Воспоминание о  моем  муже,

желание увидеть его, быть с ним переплетается с мыслью о Ку-

инслее, который представляется мне низким, гнусным и в то же

время  возбуждающим мое любопытство и интерес.  Я отлаю себе

отчет,  что я попала в руки негодяя, который хочет подчинить

мою  волю  своей,  пользуясь  для этой цели гипнозом или ка-

ким-то другим видом внушения.  Скоро я убеждаюсь в  этом.  В

моей  комнате  появляется  Куинслей,  он  держит себя крайне

сдержанно,  пожалуй,  даже холодно, но глаза его говорят со-

вершенно другое.  Нас, женщин, трудно обмануть: самая неуло-

вимая черточка в обращении говорит нам больше,  чем  длинные

речи.  Он сообщает мне,  что он привез меня в ту страну, где

проживал мой муж последние десять лет.  Он рассказывает  мне

эпизоды из его жизни, и в то же время беспрестанно продолжа-

ет внушать мне мысль о том,  что я должна забыть Гаро. Когда

я,  доведенная до исступления этой внутренней борьбой, обра-

щаюсь к нему с вопросами,  что с моим мужем,  где он, здоров

ли,  жив ли,  он загадочно улыбается и, не отвечая, начинает

успокаивать меня,  принимая тон ласкового, нежного отца, го-

ворящего со своей избалованной дочкой. Визиты его учащаются,

становятся все более продолжительными, внушение делается бо-

лее настойчивым,  а  обращение со мной приобретает все более

интимный характер. Я негодую на себя и не могу с собой спра-

виться,  я чувствую,  что воля моя ослабевает,  что если так

будет продолжаться, я сделаюсь игпушкой в его руках; я прок-

линаю  его,  и  в одно из свиданий мое чувство прорывается в

виде бешеной злости,  я выхватываю свою руку из его длинных,

цепких пальцев и чем попало, даже не помню чем бью его прямо

по голове.  Тогда он, не сдерживаясь более, снова, как в Па-

риже, превращается в дикого зверя. Я спасаюсь тем, что взби-

раюсь на подоконник и кричу ему,  что сейчас же выброшусь на

мостовую.  Это,  по-видимому, приводит его в чувство, он ос-

тавляет мою комнату, злобный, трясущийся, несчастный, из уст

его срываются  какие-то хриплые звуки,  не то угрозы,  не то

проклятия.  Я вижу,  что дело приближается к развязке.  Этот

человек не остановится ни перед чем. И тут я замечаю, внизу,

на панели,  вас, мсье, вас, имя которого мне было хорошо из-

вестно в Париже,  вас,  которого я видела еще так недавно на

балу,  где была с Куинслеем - тогда я не подозревала,  какую

низкую роль будет играть он в моей жизни...

   Мадам Гаро, рассказывая все это, видимо, снова переживала

весь  ужас своего тогдашнего положения,  и мне было так жаль

ее, что все остальные чувства отошли на задний план.

   - Боже мой,  - вскричал я, - какое счастье, что я подвер-

нулся в эту минуту! Сама судьба послала меня вам на помощь.

   Мадам Гаро провела несколько раз рукой по голове,  как бы

отгоняя от себя грустные воспоминания,  и, стараясь овладеть

собой, продолжала:

   - Тогда я набросала на клочке бумаги несколько строк, за-

пернула в эту бумагу оторванную от платья пуговицу и бродила

ее к вашим ногам.  Вы не можете себе представить, как я боя-

лась, что вы уйдете раньше, чем я успею написать вам эту за-

писку,  что эта пуговица не упадет близко к вам и вы  ее  не

заметите; но счастье улыбнулось мне, я видела, как вы нагну-

лись,  как вы взяли и спрятали к себе в карман мое послание.

Потом  - несколько дней безумной пытки,  ожидание повторения

гнусных попыток... Но Куинслей, верно, был так потрясен, что

решил отложить их до более удобного времени и не посещал ме-

ня, но продолжал свои внушения каким-то непонятным в то вре-

мя для меня путем...

   Однажды утром в мою комнату вошли двое незнакомых мне лю-

дей и вежливо попросили меня следовать за ними.  Я не знала,

на что мне решиться,  какая новая опасность грозит мне, куда

хотят меня везти.  Я задала соответствующие вопросы. Пришед-

шие за мной,  видя мое волнение, удалились, и в комнате поя-

вился знакомый вам Педручи.  Лицо его и вся фигура внушали к

нему полное доверие. Он сказал мне о записке, которую я бро-

сила вам,  и объяснил мне,  что по его просьбе распоряжением

Куинслея Старшего я перевожусь теперь в Американский сеттль-

мент, где  буду  жить в семье миссис Смит,  которую он лично

знает и которую очень уважает.  После этого разговора я была

совершенно успокоена, позволила моим провожатым провести ме-

ня вниз по лестнице и усадить в закрытый  автомобиль.  Через

каких-нибудь два часа я была уже в этом гостеприимном домике

и познакомилась с его симпатичнейшей хозяйкой... Вот вся моя

история, можно сказать, история всей моей жизни.

   Она замолчала,  откинувшись на спинку кресла.  По лицу ее

скользили отблески пламени догорающего камина.

   Поистине могу сказать, что такой прекрасной женщины я ни-

когда не видел.

   Когда я заговорил, голос мой дрожал.

   - Теперь  вы ждете от меня,  - начал я,  - доклада о том,

что знаю я об участи любимого вами мужа.  Конечно,  я сделал

все, что было в моих силах, чтобы получить самые полные све-

дения о нем,  но, предупреждаю вас, они, к сожалению, весьма

скудны.

   При этих словах мадам Гаро закрыла глаза рукой и  прошеп-

тала:

   - Говорите, прошу вас, говорите, что вы знаете, ничего не

скрывая от меня.

   - Сведения, которые я имею, - продолжал я, - я получил от

своих друзей и некоторых знакомых и спешу успокоить вас, что

в них нет ничего ужасного.  Самое неприятное - это то,  что,

все эти сведения неполны.  Ваш муж по прибытии сюда приобрел

здесь общую любовь и расположение в силу  своего  открытого,

честного  характера и живого,  веселого нрава.  Он прославил

себя величайшим открытием,  изобретя путь  получения  нового

всеобъемлющего  вида  энергии.  Благодаря ему вся эта страна

зажила новой жизнью. Здесь сделались возможными бесчисленные

полеты  аэропланов,  появление  нового вида путей сообщения,

всевозможных машин и т.  д., о чем я не хочу распространять-

ся. Но ваш муж был обманут. Ему была обещана возможность ра-

ботать в лучших лабораториях мира,  и эту возможность он по-

лучил,  но  когда  он потребовал своего возвращения в Париж,

ему было отказано.  Между Куинслеем и вашим мужем  произошло

бурное объяснение.  Мсье Гаро требовал, чтобы его немедленно

отправили отсюда до первого попавшегося пункта  в  цивилизо-

ванном  мире и обещал хранить тайну Долины Новой Жизни.  Все

было напрасно, Куинслей наотрез отказался исполнить это тре-

бование. Ваш муж давал честное слово, что он отказывается от

своего открытия и никогда нигде не опубликует его.  Куинслей

не хотел ничего слушать.  Он говорил,  что закон этой страны

остается для всех равным: кто попал сюда, тот не возвращает-

ся назад раньше,  чем Ворота не будут открыты. Эту последнюю

таинственную фразу слышал от него не только мсье  Гаро.  Те-

перь  мы  знаем,  что под словом "Ворота" надо подразумевать

большой туннель.  Единственное,  что обещал Куинслей,  - это

привезти вас сюда,  если того желает мсье Гаро. Он отказался

от этой услуги, и отношения его с Куинслеем с тех пор сдела-

лись  враждебными.  В разговорах со своими 'друзьями ваш муж

не скрывал своего возмущения.  постоянно говорил, что он ни-

когда не примирится с жизнью в этой большой тюрьме. Увлекаю-

щийся,  живой и энергичный,  он начал  строить  всевозможные

планы  избавления.  Он  познакомился с несколькими военными,

привезенными сюда Куинслеем,  людьми, склонными к всевозмож-

ным авантюрам.  Их план захвата арсенала со страшно разруши-

тельными орудиями и последующего свержения  власти  династии

Куинслеев заранее был обречен на неудачу.  Благодаря шпионс-

кой организации и всевозможным механическим  приспособлениям

вроде  ушей  и глаз,  конечно,  все стало известно Куинслею.

Когда заговорщики собрались в условленном  месте,  они  были

арестованы,  и ваш муж, бросившийся с ножом в руке на Куинс-

лея,  пал от прикосновения его электрической палки,  которую

он  всегда носит с собой.  Разряд парализует все мышцы,  как

будто бы человек находится  под  действием  кураре.  Разница

заключается только в том, что слабые дыхательные движения от

действия тока продолжаются,  между тем как от яда они пропа-

дают.  Таким образом, ваш муж не был убит, но был только ли-

шен возможности сопротивляться. Над арестованными был учреж-

ден  суд,  причем  двенадцать местных аборигенов приговорили

всех военных,  участников заговора,  к смертной  казни.  Ваш

муж, благодаря своим научным заслугам, был приговорен к двум

годам тюрьмы.  Дальнейшая его участь неизвестна, но ничто не

говорит о том, чтобы его жизнь была в опасности.

   Мадам Гаро вздрагивала,  слушая меня, и крупные слезы ка-

тились из ее глаз.

   - Бедный, несчастный Леон, - шептала она, - какие ужасные

минуты ты пережил и что с тобой теперь!

   Я старался успокоить ее,  я подал стакан воды и прибавил,

что  мои друзья сделали все возможное,  чтобы через Куинслея

Старшего облегчить судьбу ее мужа.

   Во всяком случае,  я, со своей стороны, обещал ей принять

все меры,  чтобы узнать тайну,  окружающую имя Гаро, и выяс-

нить все, что возможно.

   Страдания этой несчастной красивой  женщины  терзали  мое

сердце,  и я начал утешать ее,  как умел.  Но мои слова мало

действовали,  и мадам Гаро ушла из комнаты,  расстроенная  и

заплаканная, а я не мог простить себе, что слишком был с ней

огкровенен.

   Было еще очень рано, когда я проснулся. Я чувствовал, что

мне не удастся больше  заснуть.  Я  умылся,  оделся  в  свой

скромный костюм и долго рассматривал себя в зеркало. Морщин-

ки вокруг моих глаз разгладились,  кожа  на  лице  сделалась

гладкой, и я заметно посвежел с тех пор, как мое хроническое

заболевание было излечено.  Глаза приобрели блеск и живость,

и если бы не серебро на висках, я бы мог сойти совсем за мо-

лодого,  хотя тридцатипятилетний возраст нельзя отнести и  к

старости.

   Из окна открывался вид на сад,  на лес и на близкие горы,

охватывающие долину кольцом. Все было занесено глубоким сне-

гом, и на деревьях лежал красивый убор, пушистый и блестящий

в лучах восходящего солнца.

   Внизу у камина я нашел старую леди.  Она вставала рано. В

домике было холодно, и она грелась у камина, попивая горячий

кофе из большой красивой чашки. Она встретила меня, как ста-

рого знакомого, и усадила рядом.

   Из завязавшегося разговора я узнал,  что ее муж был круп-

ный ученый,  известный в Америке,  и что он принял участие в

экспедиции Куинслея, совершенно не подозревая, какие замыслы

имели ее устроители.

   Только позже стало известно,  что многие из членов экспе-

диции были соучастниками Куинслея, а некоторые заключили да-

же договоры на крупные суммы за работу в новой  стране.  Ко-

нечно, потом все были обмануты, и никто не смог вернуться на

родину.

   - Таким  образом,  - продолжала миссис Смит,  - случилось

так, что мы с мужем поселились здесь. Нас постепенно удалили

от  участия в делах,  и нам ничего не оставалось более,  как

доживать здесь свой век.  Нас устроили хорошо, и мы не жало-

вались, но одиночество и оторванность от остального мира де-

лали жизнь очень тяжелой и скучной. Мне уже было тогда пять-

десят  лет.  Мы с мужем были бездетны.  Никогда раньше мы не

чувствовали такого сильного желания иметь детей.  И вот Дику

- так звали моего мужа - пришла мысль.  Конечно, я без коле-

бания решилась. В то время уже выращивание человеческих эмб-

рионов  вне организма практиковалось здесь весьма широко.  Я

пожертвовала частью половой железы, и таким образом мы полу-

чили дочурку,  которую вы теперь видите здесь. Ей уже восем-

надцать лет.  Мы воспитали ее без принятого здесь искуствен-

ного вскармливания,  ускоряющего рост в три-четыре раза, и я

могу сказать с гордостью, что моя дочь является образцом фи-

зического здоровья и развития ума и талантов. Я говорю о ней

так не потому,  что я мать,  а потому, что она такова, - это

могут вам все подтвердить.  Вы, кажется, улыбаетесь при моих

словах,  но это так:  я и Дик являемся родителями ее,  и то,

что  она произросла не в моем организме,  как здесь говорят,

не меняет существа дела.

   Я заверил  почтенную  леди,  что я улыбаюсь не тому,  как