Книго

Lewis Carroll. The hunting of the snark
           London, 1876
Перевод с английского Григория Кружкова
           ТАК   ЧТО  НЕ  СПРАШИВАЙ,  ЛЮБЕЗНЫЙ  ЧИТАТЕЛЬ,
           ПО  КОМ  ЗВОНИТ КОЛОКОЛЬЧИК БАЛАБОНА.
                                 Мартин Гарднер
           ОХОТА ПУЩЕ НЕВОЛИ
                        Русская поговорка

   Сперва  -- два  слова о том,
что такое Снарк и с чем его едят.
(Разумеется, испросив прощения
  у тех читателей,    которые отлично знают,
   что такое Снарк
  (хотя, по правде сказать,
 знать этого не может никто
 (даже автор этого не знал)).)
       Итак,

      Во-первых, было два основоположника литературы абсурда --
Эдвард  Лир,  давший  несколько  "Книг  нонсенса",  и   Льюис
Кэрролл, давший сперва "Алису в стране чудес", потом "Алису в
Зазеркалье", а потом (в марте 1876 года) "Охоту на Снарка".
        Во-вторых,   Льюис   Кэрролл  тридцать  лет  преподавал
математику в Колледже Церкви Христа,  что  в  городе  Оксфорде,
написал  за свою жнь много ученых книг и чуть ли не сто тысяч
писем разным людям -- взрослым и  детям,  немножко  заикался  и
замечательно фотографировал.
       В-третьих,  написал  он  свою поэму для детей и посвятил
маленькой девочке (но не Алисе Лиддел, дочери декана  Колледжа,
которой  он  посвятил  "Страну  Чудес",  а  другой  -- Гертруде
Чатауэй,  с  которой  он  познакомился  на  каникулах.  Вообще,
Кэрролл   дружил   и  переписывался  со  многими  девочками.  И
правильно  делал,  потому  что  разговаривать  с  ними  намного
интереснее,  чем  с  профессорами.) Написал-то он для детей, да
взрослые  оттягали  поэму  себе:   дескать,   глубина   в   ней
необыкновенная,  не  дай Бог ребеночек провалится. Только, мол,
sages and grey  -  haired  philosophers  (то  есть,  мудрецы  и
поседелые  философы)  способны понять, где там собака зарыта. И
пошли толковать так и сяк,
      Главное ведь что? Искали, стремились, великие силы на это
положили... Доходили, правда,  до  них  слухи,  люди-то  добрые
предупреждали,  что  Снарк  может  и Буджумом оказаться, да все
как-то надеялись, что обойдется, что -- не может того быть. Тем
более, когда такой пред водитель с колокольчиком!
       Не  обошлось. Ситуация обыкновенная, очень понятная. Тут
можно  представить  себе  и  предприятие   обанкротившееся,   и
девушку,  разочаровавшуюся  в  своем  "принце",  и ... Стоит ли
продолжать? Все, что начинается  за  здравие,  а  кончается  за
упокой, уложится в эту схему.
       В  40-х  годах  появилась такая теория, что Снарк -- это
атомная энергия  (и  вообще  научный  прогресс),  а  Буджум  --
ужасная  атомная  бомба  (и  вообще  все,  чем  мы  за прогресс
расплачиваемся).
      Можно думать (и это едва ли не всего естественнее для нас
с вами), что Снарк -- это некая социальная утопия, а Буджум  --
чудовище  тоталитарма,  в объятья которого попадают те, что к
ней (к утопии) стремятся. Так сказать, за что боролись, на то и
напоролись.
       Можно мыслить  и  более  фундаментально. Тогда "Охота на
Снарка" предстанет великой  экзистенциальной  поэмой  о  бытии,
стремящемся  к  небытию,  или  новой  "Книгой  Экклезиаста"  --
проповедью  о  тщете  (но  проповедью,  так   сказать,   "вверх
тормашками").
      А может быть, дело как раз в том, что перед нами творение
математика, то есть математическая модель человеческой жни  и
поведения,  допускающая  множество  разнообразных  подстановок.
Искуснейшая модель, честное  слово!  Недаром  один  оксфордский
студент  утверждал,  что в его жни не было ни единого случая,
чтобы  ему   (в   самых   разнообразных   обстоятельствах)   не
вспомнилась  строка или строфа  "Снарка", идеально подходящая
именно к этой ситуации.
      Страшно и подступиться к такой вещи переводчику. Вот ведь
вам задача.
              
БЛОХУ ПОДКОВАТЬ!
       Вообще,  переводить  игровые, комические стихи непросто.
Как ни исхитряйся, как ни тюкай молоточком, хотя и  дотюкаешься
до конца и вроде бы сладишь дело, -- не пляшет аглицкая блошка,
не пляшет заморская нимфозория! Тяжелы подковки-то.
       А нужно ли это делать, вообще, -- вот вопрос. Ведь и сам
Снарк -- зверюга абсурдная, а тут его еще надо  переснарковать,
да  
перепереснарковать
,  да  
перевыснарковать
. Суета в квадрате
получается и дурная бесконечность. Но в конце  концов  сомнения
были  отброшены и к делу приступлено. Принцип перевода выбран с
особым расчетом: хотелось, чтобы вещь оставалась английской и в
тоже  время  естественно  приложимой  к русской ситуации. Снарк
остался  Снарком   и   Буджум   Буджумом   ввиду   их   широкой
международной   вестности,   других  же  персонажей  пришлось
малость перекрестить. Предводитель Bellman получил имя Балабона
(за  свой  председательский  колокольчик  и речистость), другие
члены его команды выровнялись под букву "Б": дело в том, что  у
Кэрролла  они  все  начинаются  на  одну  букву,  и  это ох как
неспроста!   Мясник   (Butcher),   весьма    брутальный    тип,
благополучно  превратился  в брутального же Браконьера. Оценщик
описанного имущества (Broker) --  в  Барахольщика.  Гостиничный
мальчишка  на  побегушках  (Boots),  не играющий никакой роли в
сюжете, -- в Билетера (а почему бы нет?).  Адвокат  (Barrister)
претерпел самую интересную метаморфозу -- он сделался отставной
козы Барабанщиком и при этом Бывшим судьей. Значит, так ему  на
роду   написано.   Ничего,   пусть   поддержит  ударную  группу
(колокольчик  и  барабан)   этого   обобщенного   человеческого
оркестра,  где  каждый трубит, как в трубу, в свою букву "Б" --
быть, быть, быть! На этой опти-мистической (то есть  отчасти  и
мистической) ноте мы закончим и плавно выпятимся за кулису.

  Балабон, капитан и предводитель,
  Билетер,
  барахольщик,
  шляпный Болванщик,
  отставной козы Барабанщик, он же Бывший судья,
  Бильярдный маэстро,
  банкир,
  Булочник, он же Огрызок, Дохляк ;
  Бо6ер,
  браконьер,
        А ТАКЖЕ
  Снарк,
  Буджум,
  Хворобей,
  Кровопир,
  Пррак дядюшки,
  Видения Суда,
  Обитатели гор    и другие.

'Вот где водится Снарк!' -- возгласил Балабон.
Указав на вершину горы;
И матросов на берег вытаскивал он,
Их подтягивал за вихры.
'Вот где водится Снарк! Не боясь, повторю:
Вам отваги придаст эта весть.
Вот где водится Снарк! В третий раз говорю.
То, что трижды сказал, то и есть'.
Был отряд на подбор! Первым шел Билетер
Дальше следовал шляпный Болванщик,
Барахольщик с багром, чтоб следить за добром
И козы отставной Барабанщик.
Биллиардный маэстро -- -отменный игрок
Мог любого обчистить до нитки;
Но Банкир всю наличность убрал под замок
Чтобы как-то уменьшить убыткики
Был меж ними Бобер, на уловки хитер,
По канве вышивал он прекрасно
И, по слухам, не раз их от гибели спас.
Но вот как -- -совершен но неясно.
Был там некто, забывший на суше свой зонт,
    Сухари и отборный юм,
 Плащ, который был загодя отдан в ремонт,
     И практически новый костюм.
Тридцать восемь тюков он на пристань привез.
    И на каждом -- свой номер и вес;
Но потом как-то выпустил этот вопрос
   И уплыл в путешествие без.
Можно было б смириться с потерей плаща
  Уповая на семь сюртуков
И три пары штиблет; но. пропажу ища,
    Он забыл даже, кто он таков.
Его звали: 'Эй, там!' или 'Как тебя бишь!
     Отзываться он сразу привык
 И на 'Вот тебе на и на 'Вот тебе шиш`,
     И на всякий внушительный крик.
Ну а тем. кто любил выражаться точней
  Он под кличкой иной Оыл знаком.
 В кругу самом блком он звался 'огрызком
   В широких кругах -- дохляком
'И умом не Сократ, и лицом не Парис,  --
    Отзывался о нем Балабон.  --
 Но зато не боится он Снарков и крыс,
   Крепок волей и духом силен!'
Он с гиенами шутки себе позволял,
    Взглядом пробуя их укорить,
И однажды под лапу с медведем гулял.
    Чтобы как-то его подбодрить.
Он как Булочник, в сущности, взят был на борт,
  Но позднее прнаньем потряс,
Что умеет он печь только Базельский торт,
  Но запаса к нему не запас.
Их последний матрос, хоть и выглядел пнем,  --
   Это был интересный пенек:
 Он свихнулся на Снарке, и только на нем,
   Чем вниманье к себе и привлек.
Это был Браконьер, но особых манер:
   Убивать он умел лишь Бобров,
Что и всплыло поздней, через несколько дней,
   Вдалеке от родных берегов.
И вскричал Балабон, поражен, раздражен:
     'Но Бобер здесь один, а не пять!
И притом это -- мой, совершенно ручной,
   Мне б его не хотелось терять'.
И, услышав вестье, смутился Бобер,
Как-то съежился сразу и скис,
И обеими лапками слезы утер,
И сказал: 'Неприятный сюрпр"
Кто-то выдвинул робко отчаянный план:
   Рассадить их по двум кораблям.
 Но решительно не пожелал капитан
   Экипаж свой делить пополам.
'И одним кораблем управлять нелегко,
    Целый день в колокольчик звеня,
А с двумя (он сказал) не уплыть далеко,
    Нет уж, братцы, увольте меня!'
Билетер предложил, чтобы панцирь грудной
    Раздобыл непременно Бобер
 И немедленно застраховался в одной
   Из надежных банкирских ко
А Банкир, положение дел оценя,
    Предложил то, что именно надо:
 Договор страхованья квартир от огня
    И на случай ущерба от града.
И с того злополучного часа бобер,
    Если он с браконьером встречался,
 Беспричинно грустнел, отворачивал взор
   И как девушка скромно держался.

Балабона судьба им послала сама:
     По осанке, по грации -- лев!
 Вы бы в нем заподозрили бездну ума,
    В первый раз на него поглядев.
Он с собою взял в плаванье Карту морей,
    На которой земли -- ни следа;
И команда, с восторгом склонившись над ней
    Дружным хором воскликнула: 'Да!'
Для чего, в самом деле, полюса, параллели,
    Зоны, тропики и зодиаки?
 И команда в ответ: 'В жни этого нет,
    Это -- чисто условные знаки.
На обыденных картах-слова, острова,
   Все сплелось, перепуталось -- жуть!
А на нашей, как в море, одна синева,
  Вот так карта -- приятно взглянуть!'
Да, приятно... Но вскоре после выхода в море
    Стало ясно, что их капитан
Из моряцких наук знал единственный трюк  --
    Балабонить на весь океан.
И когда иногда, вдохновеньем бурля,
   Он кричал: 'Заворачивай носом!
Носом влево, а корпусом -- право руля!'  --
     Что прикажете делать матросам?
Доводилось им плыть и кормою вперед,
     Что, по мненью бывалых людей,
 Характерно в условиях жарких широт
   Для снаркирующих кораблей.
И притом Балабон -- говорим не в упрек  --
   Полагал, и уверен был даже,
Что раз надо, к примеру, ему на восток,
   То и ветру, конечно, туда же.
Наконец с корабля закричали: 'Земля!'  --
    И открылся им брег невестный.
 Но, взглянув на пейзаж, приуныл экипаж:
   Всюду скалы, провалы и бездны.
И, заметя броженье умов, балабон
    Пронес утешительным тоном
Каламбурчик, хранимый до черных времен,  --
    Экипаж отвечал только стоном.
Он им рому налил своей щедрой рукой,
    Рассадил, и првал их к вниманью,
 И торжественно (дергая левой щекой)
    Обратился с докладом к собранью:
'Цель блка, о сограждане! Очень блка!'
    (Все поежились, как от морозу.
Впрочем, он заслужил два-три жидких хлопка,
    Разливая повторную дозу.)
'Много месяцев плыли мы, много недель,
    Нам бывало и мокро, и жарко,
 Но нигде не видали -- ни разу досель!  --
 Ни малейшего проблеска Снарка.
Плыли много недель, много дней и ночей,
    Нам встречались и рифы, и мели;
 Но желанного Снарка, отрады очей,
    Созерцать не пришлось нам доселе.
Так внемлите, друзья! Вам поведаю я
    Пять бесспорных и точных примет,
По которым поймете -- если только найдете,-
    Кто попался вам -- Снарк или нет.
Разберем по порядку. На вкус он не сладкий,
    Жестковат, но приятно хрустит,
Словно новый сюртук, если в талии туг,
    И слегка привиденьем разит.
Он встает очень поздно. Так поздно встает
    (Важно помнить об этой примете),
 Что свой утренний чай на закате он пьет,
     А обедает он на рассвете.
В-третьих, с юмором плохо. Ну, как вам сказать?
    Если шутку он где-то услышит,
Как жучок, цепенеет, боится понять
   И четыре минуты не дышит.
Он, в-четвертых, любитель купальных кабин
  И с собою их возит повсюду,
 Видя в них украшение гор и долин.
  (Я бы мог возразить, но не буду.)
В-пятых, гордость! А далее сделаем так:
   Разобьем их на несколько кучек
И рассмотрим отдельно -- Лохматых Кусак
     И отдельно -- Усатых Колючек.
Снарки, в общем, безвредны. Но есть среди них.
     (Тут оратор немного смутился.)
 Есть и БУДЖУМЫ...' Булочник тихо поник
    И без чувств на траву повалился.

И катали его, щекотали его,
    Растирали виски винегретом,
Тормошили, будили, в себя приводили
   Повидлом и добрым советом.
И когда он очнулся и смог говорить,
   Захотел он поведать рассказ.
И вскричал Балабон: 'Попрошу не вопить!
    И звонком возбужденно затряс.
Воцарилася тишь. Доносилося лишь,
     Как у берега волны бурлили
Когда тот, кого звали 'Эй, как тебя бишь',
   Речь повел в ископаемом стиле.
'Я, -- он начал, --  бедной, но честной семьи...'
    'Перепрыгнем вступленье -- и к Снарку! --
 Перебил капитан. -- Если ляжет туман,
   Все труды наши выйдут насмарку'.
'Сорок лет уже прыгаю, боже ты мой!  --
   Всхлипнул Булочник, вынув платок.  --
Буду краток: я помню тот день роковой,
    День отплытья -- о, как он далек!
Добрый дядюшка мой (по нему я крещен)
   На прощание мне говорил...'
'Перепрыгнули дядю!' -- взревел Балабон
   И сердито в звонок зазвонил.
'Он учил меня так, -- не смутился Дохляк,  --
    Если Снарк -- просто Снарк, без подвоха,
 Его можно тушить, и в бульон покрошить,
    И подать с овощами неплохо.
Ты с умом и со свечкой к нему подступай,
    С упованьем и крепкой дубиной,
 Понижением акций ему угрожай
  И пленяй процветанья картиной...'
'Замечательный метод! -- прервал Балабон.  --
  Я слыхал о нем, честное слово.
 Подступать с упованием (я убежден)  --
  Это первый закон Снарколова!
'... Но, дружок, берегись, если вдруг набредешь
    Вместо Снарка на Буджума. Ибо
Ты без слуху и духу тогда пропадешь,
Не успев даже крикнуть 'спасибо'.
Вот что, вот что меня постоянно гнетет,
   Как припомню -- потеет загривок,
И всего меня этак знобит и трясет,
  Будто масло сбивают  сливок.
Вот что, вот что страшит...' -- 'Ну, заладил опять!
    Перебил предводитель в досаде.
Но уперся Дохляк: 'Нет, позвольте сказать!
 Вот что, вот что я слышал от дяди
.
И в навязчивом сне Снарк является мне
    Сумасшедшими, злыми ночами;
И его я крошу, и за горло душу,
  И к столу подаю с овощами.
Но я знаю, что если я вдруг набреду
   Вместо Снарка на Буджума -- худо!
Я без слуху и духу тогда пропаду
  И в природе встречаться не буду'.

Балабон покачал головой: 'Вот беда!
    Что ж вы раньше сказать не сумели?
Подложить нам такую свинью -- и когда!  --
    В двух шагах от намеченной цели.
Все мы будем, конечно, горевать безутешно,
    Если что-нибудь с вами случится;
Но зачем же вначале вы об этом молчали,
  Когда был еще шанс воротиться?
А теперь -- подложить нам такую свинью!  --
     Снова вынужден вам повторить я'.
И со вздохом Дохляк отвечал ему так:
    'Я вам все рассказал в день отплытья.
Обвиняйте в убийстве меня, в колдовстве.
     В слабоумии, если хотите;
Но в увертках сомнительных и в плутовстве
    Я никак не повинен, простите.
Я в тот день по-турецки вам все объяснил,
    Повторил на фарси, на латыни;
 Но сказать по-английски, как видно, забыл
    Это мучит меня и поныне'.
'Очень, очень прискорбно, -- пропел Балабон.
     Хоть отчасти и мы виноваты.
 Но теперь, когда этот вопрос разъяснен,
     Продолжать бесполезно дебаты.
Разберемся потом, дело нынче не в том,
    Нынче наша забота простая:
 Надо Снарка ловить, надо Снарка добыть  --
   Вот обязанность наша святая.
Его надо с умом и со свечкой искать,
  С упованьем и крепкой дубиной,
 Понижением акций ему угрожать
  И пленять процветанья картиной!
Снарк -- серьезная дичь! Уж поверьте, друзья,
    Предстоит нам совсем не потеха;
 Мы должны  все, что можно, и все, что нельзя,
  Совершить -- но добиться успеха.
Так смелей же вперед -- ибо Англия ждет!
   Мы положим врага на лопатки!
Кто чем может себя оснащай! Настает
  Час последней, решительной схватки!'
Тут Банкир свои слитки разменял на кредитки
   И в гроссбух углубился угрюмо,
Пока Булочник, баки разъерошив для драки,
  Выколачивал пыль  костюма.
Билетер с Барахольщиком взяли брусок
   И лопату точили совместно,
Лишь Бобер продолжал вышивать свой цветок,
  Что не очень-то было уместно,  --
Хоть ему Барабанщик ( и Бывший судья)
   Объяснил на примерах  жни,
Как легко к вышиванию шьется статья
   Об мене гербу и отчне.
Бедный шляпный Болванщик, утратив покой,
     Мял беретку с помпончиком белым,
 А Бильярдный маэстро дрожащей рукой
    Кончик носа намазывал мелом.
Браконьер нацепил кружевное жабо
    И скулил, перепуган до смерти;
Он прнался, что очень боится 'бо-бо'
   И волнуется, как на концерте.
Он просил: *Не забудьте представить меня,
    Если Снарка мы встретим в походе'.
Балабон, неменную важность храня,
    Отозвался: 'Смотря по погоде'.
Видя, как Браконьер себя чинно ведет,
    И Бобер, осмелев, разыгрался;
Даже Булочник, этот растяпа, -- и тот
  Бесшабашно присвистнуть пытался.
'Ничего! -- предводитель сказал. -- Не робей!
    Мы покуда еще накануне Главных дел.
 Вот как встретится нам ХВОРОБЕИ
    Вот тогда пораспустите нюни!'

И со свечкой искали они, и с умом,
    С упованьем и крепкой дубиной,
 Понижением акций грозили притом
    И пленяли улыбкой невинной.
И решил браконьер в одиночку рискнуть,
     И, влекомый высокою целью,
 Он бесстрашно свернул на нехоженый путь
   И пошел по глухому ущелью.
Но рискнуть в одиночку решил и Бобер,
    Повинуясь наитью момента
И при этом как будто не видя в упор
    В двух шагах своего конкурента.
Каждый думал, казалось, про будущий бой,
   Жаждал  подвига, словно награды!  --
И не выдал ни словом ни тот, ни другой
  На лице проступившей досады.
Но все уже тропа становилась, и мрак
   Постепенно окутал округу,
Так что сами они не заметили, как
  Их притерло вплотную друг к другу.
Вдруг пронзительный крик, непонятен и дик,
   Над горой прокатился уныло;
 И Бобер обомлел, побелев точно мел,
   И в кишках Браконьера заныло.
Ему вспомнилась милого детства пора,
     Невозвратные светлые дали  --
Так похож был тот крик на скрипенье пера,
     Выводящего двойку в журнале.
*Это крик Хворобья' -- громко выдохнул он
    И на сторону сплюнул от сглазу.  --
Как сказал бы теперь старина Балабон,
  Говорю вам по первому разу.
Это клич Хворобья! Продолжайте считать,
    Только в точности, а не примерно.
Это -- песнь Хворобья! -- повторяю  опять.
     Если трижды сказал, значит, верно'.
Всполошенный бобер скрупулезно считал,
   Всей душой погрузившись в работу,
Но когда этот крик в третий раз прозвучал,
    Передрейфил и сбился со счету.
Все смешалось в лохматой его голове,
   Ум за разум зашел от натуги.
 'Сколько было вначале -- одна или две?
   Я не помню-шептал он в испуге.
'Этот палец загнем, а другой отогнем..
.     Что-то плохо сгибается палец;
Вижу, выхода нет -- не сойдется ответ',-
   И заплакал несчастный страдалец
'Это -- легкий пример, -- заявил Брако
    Принесите перо и чернила;
 Я решу вам шутя этот жалкий пример,
    Лишь бы только бумаги хватило'.
Тут Бобер притащил две бутылки чернил,
     Кипу лучшей бумаги в портфеле...
 Обитатели гор выползали  нор
   И на них с любопытством смотрели.
Между тем Браконьер, прикипая к перу,
    Все строчил без оглядки и лени,
 В популярном ключе объясняя Бобру
   Ход научных своих вычислений.
'За основу берем цифру, равную трем
   (С трех удобней всего начинать),
Приплюсуем сперва восемьсот сорок два
 И умножим на семьдесят пять.
Разделив результат на шестьсот пятьдесят
    (Ничего в этом трудного нет),
 Вычтем сто без пяти и получим почти
    Безошибочно точный ответ.
Суть же метода, мной примененного тут,
   Объяснить я подробней готов,
 Если есть у вас пара свободных минут
    И хотя бы крупица мозгов.
Впрочем, вникнуть, как я, в тайники бытия,
    Очевидно, способны не многие;
И поэтому вам я сейчас преподам
    Популярный урок зоологии'.
И он с пафосом стал лагать матерьял
   (При всеобщем тоскливом внимании)
 Забывая, что вдруг брать людей на испуг
     Неприлично в приличной компании.
'Хворобой -- провозвестник великих идей,
    Устремленный в грядущее смело;
 Он душою свиреп, а одеждой нелеп,
    Ибо мода за ним не поспела.
Презирает он взятки, обожает загадки,
    Хворобейчиков держит он в клетке
И в делах милосердия проявляет усердие,
   Но не жертвует сам ни монетки.
Он на вкус превосходней кальмаров с вином,
    Трюфелей и гусиной печенки.
 (Его лучше в горшочке хранить костяном
  Или в крепком дубовом бочонке.)
Вскипятите его, остудите во льду
   И немножко припудрите мелом,
 Но одно безусловно имейте в виду:
    Не нарушить симметрию в целом!'
Браконьер мог бы так продолжать до утра,
    Но -- увы! -- было  с временем туго;
 И он тихо заплакал, взглянув на Бобра,
    Как на самого блкого друга.
И Бобер ему взглядом прнался в ответ,
     Что он понял душою за миг Столько,
 сколько бы он и за тысячу лет
 Не усвоил  тысячи книг.
Они вместе в обнимку вернулись назад,
   И воскликнул Банкир в умилении:
 'Вот воистину лучшая нам  наград
   За убытки, труды и терпение!'
Так сдружились они, Браконьер и Бобер
   (Свет не видел примера такого!),
 Что никто и нигде никогда с этих пор
  Одного не встречал без другого.
Ну а если и ссорились все же друзья
   (Впрочем, крайне беззубо и вяло),
Только вспомнить им стоило песнь Хворобья
    И размолвки их как не бывало!

И со свечкой искали они, и с умом,
   С упованьем и крепкой дубиной,
Понижением акций грозили притом
   И пленяли улыбкой невинной.
И тогда Барабанщик (и Бывший судья)
   Вздумал сном освежить свои силы,
И возник перед ним  глубин забытья
    Давний образ, душе его милый.
Ему снился таинственный сумрачный Суд
  И внушительный Снарк в парике
И с моноклем в глазу, защищавший козу.
   Осквернившую воду в реке.
Первым вышел Свидетель, и он подтвердил,
    Что артерия осквернена.
 И по просьбе Судьи зачитали статьи,
    По которым вменялась вина.
Снарк (защитник) в конце выступления взмок  --
    Говорил он четыре часа;
Но никто  собравшихся так и не смог
    Догадаться, при чем тут коза.
Впрочем, мненья присяжных сложились давно,
    Всяк отстаивал собственный взгляд,
 И решительно было ему все равно,
    Что коллеги его говорят.
 -- Чтозагалиматья! -- -возмутился  Судья.
     Снарк прервал его: -- Суть не в названьях,
 Тут важнее, друзья, сто восьмая статья
   Уложения о наказаньях.
Обвиненье в мене легко доказать,
    Подстрекательство к бунту -- труднее,
 Но уж в злостном банкротстве козу обвинять,
     Извините, совсем ахинея.
Я согласен, что за оскверненье реки
   Кто-то должен быть прван к ответу,
Но ведь надо учесть то, что алиби есть,
   А улик убедительных нету.
Господа! -- тут он взглядом присяжных обвел.  --
   Честь моей подзащитной всецело
 В вашей власти. Прошу обобщить протокол
    И на этом суммировать дело.
Но Судья никогда не суммировал дел  --
   Снарк был должен прийти на подмогу;
 Он так ловко суммировать дело сумел,
     Что и сам ужаснулся итогу.
Нужно было вердикт огласить, но опять
   Оказалось Жюри в затрудненье:
 Слово было такое, что трудно понять,
    Где поставить на нем ударенье.
Снарк был вынужден взять на себя этот труд,
    Но когда пронес он: ВИНОВЕН!  --
 Стон пронесся по залу, и многие тут
    Повалились бесчувственней бревен.
Приговор зачитал тоже Снарк  --  у Судьи
   Не хватило для этого духу.
Зал почти не дышал, не скрипели скамьи,
  Слышно было летящую муху.
Приговор был: 'Пожненный каторжный срок,
    По отбытьи же оного -- штраф'.  --
 Гип-ура! -- раза три прокричало Жюри,
     И Судья отозвался: Пиф-паф!
Но тюремщик, роняя слезу на паркет,
   Поуменьшил восторженность их,
Сообщив, что козы уже несколько лет,
     К сожалению, нету в живых.
Оскорбленный Судья, посмотрев на часы,
    Заседанье поспешно закрыл.
Только Снарк, верный долгу защиты козы,
     Бушевал, и звенел, и грозил.
Все сильней, все неистовей делался звон  --
  Барабанщик  очнулся в тоске:
 Над его головой бушевал Балабон
   Со звонком капитанским в руке.

И со свечкой искали они, и с умом,
    С упованьем и крепкой дубиной,
 Понижением акций грозили притом
   И пленяли улыбкой невинной.
И Банкир вдруг почуял отваги прилив
  И вперед устремился ретиво;
 Но -- увы! -- обо  всем, кроме Снарка, забыв,
    Оторвался он от коллектива.
И внезапно ужасный пред ним Кровопир
    Появился, исчадие бездны,
 Он причмокнул губами, и пискнул Банкир,
    Увидав, что бежать бесполезно.
--  Предлагаю вам выкуп -- семь фунтов и пять,
    Чек выписываю моментально!  --
 Но в ответ Кровопир лишь причмокнул опять
  И притом облнулся нахально.
Ах, от этой напасти, от оскаленной пасти
    Как укрыться, скажите на милость?
 Он подпрыгнул, свалился, заметался, забился,
   И сознанье его помутилось...
Был на жуткую гибель Банкир обречен,
     Но как раз подоспела подмога.  --
Я вас предупреждал! -- заявил Балабон,
     Прозвенев колокольчиком строго.
Но Банкир слышал звон и не ведал, где он,
    Весь в лице менился, бедняга,
Так силен был испуг, что парадный сюртук
       У него побелел как бумага.
И запомнили все странный блеск его глаз,
    И как часто он дергался, будто
Что-то важное с помощью диких гримас
   Объяснить порывался кому-то.
Он смотрел сам не свой, он мотал головой,
   Улыбаясь наивней ребенка,
 И руками вертел, и тихонько свистел,
    И прищелкивал пальцами звонко.
 --  Ах, оставьте его! -- предводитель сказал.
    Надо думать про цель основную.
Уж закат запылал над вершинами скал:
     Время Снарком заняться вплотную!

И со свечкой искали они, и с умом,
    С упованьем и крепкой дубиной,
 Понижением акций грозили притом
   И пленяли улыбкой невинной.
Из ущелий уже поползла темнота,
   Надо было спешить следотопам,
 И Бобер, опираясь на кончик хвоста,
    Поскакал кенгуриным галопом.
--  Тише! Кто-то кричит' -- закричал Балабон.
    --  Кто-то машет нам шляпой своей.
 Это -- Как  Его Бишь, я клянусь, это он,
    Он до Снарка добрался, ей-ей!
И они увидали: вдали, над горой,
    Он стоял средь клубящейся мглы,
Беззаветный Дохляк -- Невестный Герой  --
   На уступе отвесной скалы.
Он стоял, горд и прям, словно Гиппопотам,
    Неподвижный на фоне небес,
И внезапно (никто не поверил глазам)
   Прыгнул в пропасть, мелькнул и исчез.
'Это Снарк!' -- долетел к ним ликующий клик,
     Смелый зов, искушавший судьбу,
Крик удачи и хохот... и вдруг, через миг,
   Ужасающий вопль: 'Это -- Бууу!..'
И -- молчанье! Иным показалось еще,
    Будто отзвук, похожий на "-джум",
Прошуршал и затих. Но, по мненью других,
     Это ветра послышался шум.
Они долго искали вбли и вдали,
     Проверяли все спуски и списки,
 Но от храброго Булочника не нашли
   Ни следа, ни платка, ни записки.
Недопев до конца лебединый финал,
    Недовыпекши миру подарка,
 Он без слуху и духу внезапно пропал  --
   Видно, Буджум ошибистей Снарка!

Книго
[X]