Книго
А.П.Казанцев  


                            ДОНКИХОТЫ ВСЕЛЕННОЙ

                 Два научно-фантастических романа-гипотезы
                          О стремящихся к звездам


                          М., Молодая гвардия, 1991

                                Книга вторая

                              ОТРАЖЕНИЕ ЗВЕЗД

                      Роман-гипотеза в четырех частях


                          М., Молодая гвардия, 1991

     Истинная  мудрость - не вершина знаний, а способность распорядиться ими
для общего блага.

                                                                 По Сократу.

                                   ПРОЛОГ

     Атомы,   расположенные  в  узлах  одного  и  того  же  кристаллического
вещества, абсолютно тождественны.

                                              Физические свойства кристаллов

     "В  таинственном  мире  космоса,  в  беспредельном  просторе  миллионов
световых  лет,  среди  сверкающих  центров  атомного  кипения материи, среди
звезд,  живущих  или  рождающихся,  гигантских или карликовых, ослепительных
или  матово-черных  с непостижимой плотностью, через вакуум материальный, но
неощутимый, как пустота, по сложной трассе летел звездолет.
     Его   вело   познание   Разумом   высшего  закона,  по  которому  любые
материальные   частицы,   взаимодействуя,  всегда  будут  стремиться  занять
положения, отвечающие наименьшей энергии системы, которую образуют.
     Частички   земного   вещества,   где   это  возможно,  выстраиваются  в
кристаллах  -  в  структуре,  отвечающей  этим условиям. В равной мере этому
закону, очевидно, должны подчиняться и космические тела.
     Космический   странник   искал   среди  них,  казалось  бы,  хаотически
рассыпанных, упорядоченные таким общим законом звездные кристаллы.
     Звездолет  -  колосс по земным масштабам и всего лишь ничтожная пылинка
в бездне Вселенной нес в себе всепобеждающую волю Разума.
     Состоял  он  из  двух  модулей  размером  с  многоэтажный  дом. Тяговый
использовал  энергию,  сокрытую  в  квантах вакуума. Жилой модуль, по объему
равный  тяговому,  с  отсеками звездонавтов, системой их жизнеобеспечения, с
кабинами  пилотов,  начиненными  пультами  и  компьютерами,  защищен  был от
опасных   излучений   высвободившейся   вакуумной   энергии  стокилометровым
расстоянием,  через  которое  тянулся  трос-буксир,  совмещенный  с  кабелем
управления".


     Автор  позволит  себе  мысленно  представить, как, зайдя к нему, читает
эту  первую  страницу  его  нового  романа  прославленный  космонавт Георгий
Тимофеевич  Береговой,  плотный,  статный,  с  "властными  бровями" и добрым
взглядом.
     Воображаю, как он вопросительно посмотрит на меня:
     - Это  куда  же  "внук  Жюля  Верна"  нас  направил?  В Кристаллическую
Вселенную?
     - Представим,  что,  населенная  людьми, наша планета Земля находится в
узле  решетки  одного  из  звездных  кристаллов,  а  во Вселенной их великое
множество.  В  одной  только  нашей Галактике из трехсот миллиардов звезд по
крайней   мере   два  миллиона  солнцеподобных,  которые  как  раз  и  могут
находиться   в   узлах   кристаллической   решетки  неведомого  космического
"надвещества".  И  узлы  эти  тождественны,  как  одинаковы атомы кристаллов
земных веществ.
     - Вроде  пятаков,  одним  небесным  штампом  оттиснутых,  -  усмехнется
Береговой.  -  Вот  бы  туда  добраться!  Сколько же сверхсветовых скоростей
набрать понадобится?
     - Никак не больше световой.
     - Это   верно,   -   вступит  наш  третий  собеседник,  "первопроходчик
космоса",  раньше  всех  шагнувший  в  открытое  межпланетное  пространство,
кистью художника потом запечатлев его.
     Алексей  Архипович  Леонов  когда-то  награждал  меня  памятным  знаком
космонавтов.
     - Помним,   помним,   -   оживится  Береговой.  -  Ваш  университетский
профессор утверждал, что со сверхсветовой скоростью далеко не улетишь.
     - Вот-вот,  -  подтвердит  Леонов.  -  Лет  до  ста  нам расти, все без
старости, и только разгоняться да тормозить.
     - Конечно,  -  вступлю  я,  -  при  ускорении разгона, равном ускорению
земной  тяжести  (с  большей  тяжестью  долгой  жизни  не  прожить!), если в
двадцать  лет  вылететь,  то  лишь  в  течение двадцати лет можно наращивать
неограниченную  скорость.  Столько  же лет понадобится и на торможение. И за
все  это  время,  летя  со  средней  скоростью  десять  световых  лет в год,
пройдешь лишь четыреста световых лет расстояния.
     - "Сверхсветовая  черепаха"!  - рассмеется Леонов. - Только разогнался,
а   уже  тормози,  назад  поворачивай,  чтобы  к  своему  столетнему  юбилею
вернуться.26  На  полпути  к  ядру  Галактики! Природа, она хитра! Запрет на
общение чужих миров, надо думать, в основе ее заложен.
     - А  неплохо было бы, - подзадорю я, - добраться до такого же, как наш,
узла звездного кристалла и на планету-близнеца ступить?
     - Неплохо  бы,  да  "бодливой  корове  бог  рогов не дает", - отшутился
Леонов.
     - А  там  все развивается по нашим же законам, - интригующе продолжу я.
- И планета населена...
     - Людьми, - вставит Береговой.
     - Совсем такими же, как мы.
     - Выходит,  через  космос  можно  к  самим  себе  причалить?  - добавит
Береговой.
     - Зачем  же  звездолет?  -  отзовется Леонов. - Встань перед зеркалом и
беседуй сам с собой о жизни.
     - Нет,  лучше к ящерам иль к фараону. Египетскую чарку с ним распить, -
не  уймется  Береговой.  -  Недаром  бог  Тот  у  них  покровителем мудрости
считался и якобы с Сириуса прилетел.
     - А  если  не  шутить?  -  предложу я. - Если вспомнить, что при теории
относительности  с  достижением  субсветовой  скорости  звездолет перейдет в
другой  "масштаб  времени"?  Эйнштейн  доказывал, что время на таком объекте
так  сожмется, что неимоверные расстояния им будут пройдены за мгновения "по
бортовым  часам",  поскольку они замедлят ход. И ядерные физики, имея дело с
субсветовыми скоростями элементарных частиц, во всем согласны с ним.
     - Так то ж микромир! - попробует возразить Береговой.
     - Закон  Природы  общий.  Давайте  помечтаем,  что  стало  бы  с  нами,
достигни мы субсветовой...
     - Когда часы остановятся карманные?
     - Не  для  нас,  а лишь для тех, кто проводил нас в путь. Для них-то мы
уподобились  бы  лучу  света,  а  для  нас  все  звезды  мелькали бы мимо. И
главное,  что  "время"  на  них  тоже "мелькало" бы. Мы пройдем во Вселенной
любое  расстояние,  а стрелочка корабельных часов едва сдвинется с места, на
Земле  же  минут  тысячелетия!  Так  что  такой  полет по плечу лишь Героям,
способным оставить свое время, родных и близких.
     - Так  бывало,  -  напомнит  Леонов.  -  Когда  в атаку шли или впервые
космос штурмовали. Никто не знал, вернется или нет.
     - А  мы  вернемся!  Но  главное, достигнем планеты-близнеца. Загадочную
иноземлю.  И,  может  быть, тогда, когда не разрушится ее космический сосед,
планета  Инофаэтон.  У  нас  от  подобной  планеты остались лишь ее обломки,
растянулись  между  Венерой  и  Марсом  (на орбите Фаэтона), но во имя этого
пример  погибшего  из-за  ядерной войны Фаэтона надо признать науке, как это
сделал Нильс Бор.
     И  пришлось  бы мне рассказать друзьям-космонавтам о встрече московских
писателей  в  1967  году  с  Нильсом  Бором  и  его  супругой,  бежавшими от
гитлеровцев во время войны из Дании на парусной лодке.
     Высокий      лоб     на     удлиненном     лице,     усталые     плечи,
приветливо-проницательный взгляд.
     Автор  квантовой  теории  Нильс  Бор  один  из  немногих  сразу  принял
специальную  теорию  относительности Эйнштейна и всю жизнь поддерживал с ним
дружеские  отношения,  хотя  Эйнштейн  так  и  не воспринял квантовой теории
Бора, без которой современные физики обойтись не могут.
     Говоря  о  переизбытке знаний физиков, Бор признался, что для выхода из
научного  тупика  требуются  безумные идеи, каковой в свое время и оказалась
теория  относительности.  И  столь же безумная идея, как ему кажется, должна
теперь  объединить  эту  теорию  с  электродинамикой,  теорией  гравитации и
будущей  теорией  вакуума.  Эйнштейну,  ставившему перед собой такую задачу,
решить ее не удалось.
     Нас,   писателей,   собралось   тогда   немного.   Сохранилась   редкая
фотография.  Семен  Кирсанов,  Борис  Агапов,  Юрий  Тушкан, Леонид Соболев,
Василий Захарченко, все былые соратники...
     Я  спросил  Нильса  Бора  (как  писал  потом, вспоминая об этом, Леонид
Соболев),  допустимо  ли  считать, что планета Фаэтон раскололась от взрыва,
воздействовавшего  на  нее  со всех сторон, что могло случиться, скажем, при
взрыве  всех  океанов  планеты, вызванном мощным термоядерным устройством во
время  ядерной  войны обитателей Фаэтона? Ведь планетные обломки остались на
круговой  орбите  планеты,  а  не движутся по эллиптическим траекториям, как
при взрыве ее изнутри или столкновении с другим космическим телом.
     Ядерная война на Фаэтоне?
     Нильс Бор помрачнел, но, приняв это всерьез, сказал:
     - Я  не  исключаю  такой возможности. Но если бы это и было не так, все
равно ядерное оружие надо запретить.
     Так   "кольцо   астероидов",   существуя  в  нашей  Солнечной  системе,
становится   весомым   аргументом  против  ядерных  войн  на  Земле.  Нельзя
допустить превращения нашей планеты еще в одно "кольцо астероидов"!
     Но  если  опасность  ядерной  гибели  Земли будет снята (а это не может
быть  иначе!),  останутся  другие  кристаллы  Вселенной,  другие  иноземли и
инофаэтоны,  где  катастрофа еще не произошла и предотвратить которую - долг
разума.
     Разве  это  не  та  свято-гуманная  цель, которая может повести будущих
звездонавтов в глубины Вселенной?
     - Эка  закрутил!  -  воскликнет  Береговой. - Этот фантаст нам с тобой,
Алеша, здесь задачу ставит Землю от судьбы Фаэтона сберечь!
     Я скажу в ответ:
     - Через  сто  лет  такой  вопрос будет принадлежать истории. Уверен, не
появится  еще  одно  кольцо  астероидов  между  Венерой и Марсом! (На орбите
Земли).  Но  во  имя этого пример Фаэтона науке следует признать, как сделал
Нильс Бор.
     Космонавты   согласятся  со  мной  и,  может  быть,  пожелают  прочесть
рукопись, взяв ее с собой в Звездный городок.
     Пусть  прочтут,  пусть  узнают  своих правнуков, а может быть, увидят и
кое-что близко знакомое...
     Мне,  как  всегда,  будет  жалко  расстаться со своими героями, которых
ощущаю  рядом  с  собой, привыкнув разделять с ними горе и радость, победы и
поражения.


     Звездолет,   проделав   сложный  маневр  с  двумя  модулями,  вышел  на
околопланетную  орбиту,  чтобы  через  приборы  наблюдения изучить Иноземлю,
поскольку  Инофаэтон  давно разрушился, оставив такое же "кольцо астероидов"
на своей орбите, как и в родной Солнечной системе.
     Очертания   материков  изучаемой  планеты  оказались  столь  знакомыми,
земными,   что   вселяли   радость   в  звездолетчиков,  подтверждая  теорию
Кристаллической Вселенной. Им не терпелось спуститься на Иноземлю.
     Но   в  какую  эпоху  они  попадут?  В  фараоново  царство,  в  красоту
античности, в мрачность средневековья или в золотой век грядущего?
     Искусственных   электромагнитных   излучений   для   средств   связи  и
дальновидения   не   обнаружилось.  Природные  же  электрические  разряды  в
атмосфере  наблюдались.  Возможно,  иночеловечество распознало сущность этих
явлений  и  овладело  электрической  энергией, а тогда до ядерной всего лишь
один шаг. Однако обитатели планеты не вывели еще своих объектов в космос.
     Степень  развития  здесь  уступала  земной.  Но  на  местных  материках
наблюдались  признаки земледелия. На огромных пространствах суша меняла свою
окраску  от  высоких широт к низким по мере перехода к более теплому климату
и созревания культивируемых растений.
     На   совершенно   земных   морях   и  океанах  в  электронный  телескоп
наблюдались  парусные суда. Очевидно, внутренняя энергия (горения, не говоря
уже  об атомной) не применялась еще для тяги. Скорее всего этой цели служили
прирученные  животные  вроде земных лошадей, верблюдов, слонов. На них могут
ездить  люди  совершенно  такие  же,  как  и  прилетевшие  к ним пришельцы с
планеты-двойника.
     Но как они встретят гостей из космоса?
     Могла  ли  горстка  людей,  явившись  к ним, повлиять на развитие целой
планеты?
     А почему бы не так?
     Если  вспомнить  человеческую историю, то некоторые учения, философские
или   религиозные,   охватив   впоследствии   многие  народы,  начинались  с
зажигающих  слов  единичных  проповедников. Конечно, понадобилось много смен
поколений,  чтобы из высеченной первоучителем искры разгорелся пожар учения,
распространяясь на целые страны и несчетные массы людей.
     Горстке  прилетевших  из  космоса "проповедников" предстояло спуститься
на  поверхность  планеты-двойника. Им известно было, какой бедой становилась
на  родной Земле превращенная в догму самая светлая идея, если она опиралась
на насилие и жестокость.
     Не   встретятся   ли  они  здесь  с  подобием  религиозных  или  других
изуверских  войн,  с  кострами  инквизиции,  гильотинами  "во  имя свободы и
братства"  или лагерями смерти и гнета расистского превосходства? Под лживой
маской  "справедливости"  и  здесь,  как  в  разные  эпохи  на  Земле, может
свирепствовать  все  то  же вероломство, все тот же деспотизм. Именно против
этого  готовы  были  бороться  пришельцы,  чтобы по-иному направить развитие
обнаруженного  ими  "иночеловечества". В чем скажется произвольная приставка
"ино"?
     Готовясь  к  спуску,  они  уговаривали  свою  звездонавтку,  математика
корабля,  остаться  на  звездолете, выправляя его орбиту при потере высоты и
ожидая  возвращения остальных соратников после выполнения ими всего, что они
смогут сделать. И уже всем вместе отправиться в обратный путь.
     Но  звездонавтка,  смешав  гнев  со  слезами,  категорически отказалась
остаться  одна  в  безопасности. Она не хотела расставаться ни с товарищами,
ни  с  человеком,  милым  ее сердцу. У нее, как у всех, одна судьба, считала
она, единая с ними цель.
     Командиры  согласились  с ее предложением запрограммировать автоматы на
сохранение звездолета на заданной орбите.
     Все  шестеро  в  серебристых  скафандрах  отважно  перешли на спусковой
модуль,   печально   взглянув   на  покидаемую  жилую  кабину,  свой  уютный
космический дом, частичку родной Земли.
     Спусковой  модуль  представлял собой крылатый космолет, способный войти
из  космоса в плотные слои атмосферы (вполне земной, как показали запущенные
зонды),  и,  двигаясь  по спирали, постепенно погасить космическую скорость,
как  вычислил  то  еще  К. Э. Циолковский, учивший детей считать в классе, а
научивший людей летать в космосе.
     Потеряв  скорость,  космолет  сможет  планировать,  выйдя  к намеченной
малонаселенной   местности,   где,   наверное,  удастся  скрыть  его,  чтобы
воспользоваться  им  с  его реактивными двигателями для подхода к ожидающему
звездолету, готовому к обратному рейсу.
     Космолет  отделился  от  гигантского  диска,  который  стал на глазах у
прильнувших  к  иллюминаторам  людей  уменьшаться в размерах. Уже неразличим
стал  трос,  ведущий к невидимому за сто километров тяговому модулю, который
поведет  когда-нибудь  звездолет обратно к другому узлу звездного кристалла,
к маленькой планете у родной звездочки, двойнику сверкающего здесь светила.
     Пилот  космолета,  один  из командиров экспедиции, притормозил аппарат,
переводя его на многоспиральную трассу спуска.

                                Часть первая
                               ГОРНЫЙ РЫЦАРЬ

     Честный  и  бесчестный  человек  познаются  не  только из того, что они
делают, но из того, чего они желают.

                                                                   Демокрит.

                                Глава первая
                               СЛУЖЕНИЕ ДОБРУ

     Умом не поверить,
     А сердцем вовек,
     Что хуже нет зверя,
     Чем зверь-человек!

                                                         Сирано де Бержерак.

     Есть  тишина,  всем  знакомая,  со звоном в ушах. Есть тишина зловещая,
что  недвижно  затаилась  в непроглядной черноте. Но есть еще тишина нежная,
даже  ласковая,  располагающая  думать  не  о  себе, а о других, растроганно
желая  им  добра. А когда слита она с ароматом цветов, то помогает заглянуть
и  в самого себя, открыть в себе и силу, и слабость, и любовь, и ненависть -
вечно неразгаданные тайны бытия...
     Это  волшебное  действие тишины и аромата цветов испытал на себе Мартий
Лютый, возвращаясь звездной ночью с веселой пирушки.
     Был  он  славным  малым, общим любимцем, сыном зажиточного земледельца,
старосты  села,  давшего  сыну  образование в школярии братьев-добреитов при
сельской церкви.
     Жизнелюбивый  и  неугомонный,  он  испытывал сейчас сладостное смятение
чувств  и  неодолимое  желание  сотворить  нечто особенно доброе своим мирно
спящим  под  односкатными  соломенными  крышами односельчанам. Не знали они,
многодетные,  ничего,  кроме  изнурительного  труда  да жестоких поборов для
короля,  сиятельных  землевладельцев  и святой, но ненасытной церкви, учащей
молениям и смирению.
     Юноша  остановился  перед  мостом,  перекинутым  через  овраг.  Пахнуло
прохладой  протекавшего  внизу  ручья.  Мартий  застыл,  запрокинув голову с
копной   черных  волос  до  плеч,  любуясь  россыпью  драгоценных  звезд  на
бархатном  небе,  коренастый,  крепкий,  упершийся сильными ногами в твердую
землю.  И  вдруг  протер глаза. Не видывал он до сих пор светящихся птиц! Но
что  иное  могло  двигаться  в небе как две связанные между собой звездочки?
Будто существо с горящими глазами летело над землей.
     Мартий  резонно решил, что это небесное видение предназначено ему с его
мыслями о сотворении Добра.
     Он  сел  на  мосту,  свесил ноги и начал ждать. Драгоценные звезды, как
вбитые  в  небосвод,  стояли  на своих местах, и ни одна из них не упала, не
сорвалась  с  гвоздя небесного, как приводилось ему видеть прежде. Очевидно,
бегущие меж звезд огни просто померещились.
     Мартий  не  мог бы сказать точно, сколько времени просидел он на мосту,
вопросительно  поглядывая  на  звезды.  И  все-таки пара движущихся огоньков
опять  появилась в небе. Неведомое существо с горящими глазами пролетало над
землей, передавая вниз что-то важное, непонятное.
     Кто  мог  объяснить Мартию суть загадочного видения? Может быть, святой
птипапий  (малый  папий),  настоятель ближнего монастыря Пифий, человек, как
говорят, мудрый, доступный, воплощение добра?
     И  вдруг  Мартий  понял,  что  звездочки  движутся именно в направлении
монастыря, как бы указывая ему, Мартию, путь туда...
     Мартия  знали  как  парня  решительного,  но  его  неожиданное  желание
удивило  односельчан  и  прежде  всего старосту Гария Лютого, узнавшего, что
сын его Мартий хочет постричься в монахи и уйти в монастырь.
     Друзья  пытались  отговорить Мартия, но добились только обещания сперва
отправиться  для  беседы с настоятелем монастыря и уж потом с его толкования
небесного видения постричься в монахи.
     Появление  в  монастыре сына старосты ближнего села, Мартия Лютого, - о
ком  настоятель  Пифий  не  мог  не  слышать, так как монастырские уши самые
чуткие,  -  было  неожиданным.  Узнав об этом, птипапий послал ему навстречу
инока,  чтобы  тот,  проводив  гостя  по  монастырю,  привел к нему в келью.
Мартий  ждал  пурпурных одежд птипапия с яркими символами папийской религии,
но   предстал   перед   обыкновенным  монахом  с  узким  изможденным  лицом,
согбенными  плечами  и  печальной  улыбкой  мудрого  и заботливого человека.
Тихим голосом он встретил гостя:
     - Встань  передо  мной,  сын мой, и ответствуй, что привело тебя в нашу
обитель тишины и спокойствия?
     - Видение  небесное,  отец  наш, - ответил Мартий, невольно отводя свои
узкие глаза от пронизывающего взгляда настоятеля.
     - Каково оно было и что указало тебе, скромный юноша?
     - То  были  светящиеся  глаза кого-то, с небес смотревшего и указующего
мне  путь к вам, в монастырь. И я пришел просить вас, ваша святость, снять с
моей  души  смятение,  объяснить мне видение и благословить на пострижение в
монахи, дабы служить Добру, отрекаясь от молитвы черной.
     - Черной?   -   удивился   птипапий.   -   Не  разъяснишь  ли  ты  свои
представления об этом?
     - Если позволите, я прочту вам стихи о черной молитве.
     - Я  слышал  о  твоих  порой  дерзких  стихах,  вызывающих недовольство
людей,  стоящих  выше  тебя.  Но если ты пришел с раскаянием, то произнеси и
эти стихи.
     Мартий  упрямо,  по-бычьи  склонил  выпуклый  лоб  и отчетливым голосом
прочел:

     Черна та жадная молитва,
     Где жажда благ, "за блага битва".
     Где все хотят от бога взять,
     А богу просьбы лишь отдать.

     Птипапий сокрушенно покачал головой:
     - Знаешь  ли ты, беспутный юноша, что за одни такие наивные деревенские
стихи,  отнюдь  не принадлежащие признанному пииту, ты мог бы попасть в руки
папийской   "святой   службы   увещевания",   где   уготовлены   все   ужасы
очистительных  мучений, дабы облегчить тебе, уже безгрешному, переход в иной
мир.
     - Я  никогда  ничего  не  боялся, ваша святость, и не побоялся прочесть
вам  стихи,  ибо верю, что всевышний печется о добре, а не о благах тех, кто
с назойливым усердием молит о них.
     - Я    вижу,    что   видение,   призвав   тебя   в   монастырь,   было
предостерегающим,  ибо  лишь  здесь ты спасешься от возможных преследований,
если поведешь достойную жизнь, как и подобает в обители смирения.
     - Могу  ли  я считать ваши слова благословением для пострижения моего в
монахи?
     - Чувствую,  что  ты  отличаешься  от  других  добреитов,  приютившихся
здесь. Прежде, чем дам тебе благословение, хочу ближе узнать тебя.
     И  настоятель  провел длительную беседу с беспокойным юношей, принявшим
столь несвойственное ему решение.
     И  чем  дольше  говорил  настоятель  с  ним,  тем  больше  убеждался  в
недюжинности  его  ума,  нежданной начитанности и смелости суждений, которые
вполне могут толкнуть юношу в лапы службы "увещевания".
     Пифию  хотелось  и  спасти способного молодого человека, и вместе с тем
обрести  в  нем  умного  помощника в делах, выходящих за рамки монастырского
отречения, принося пользу мирянам. И он дал согласие на его пострижение.
     Пифию  предстояла  поездка в Орлан, к которому приближались тритцанские
завоеватели  во  главе  со своим предводителем, провозгласившим себя королем
Френдляндии  Дордием  IV,  хотя  истинный  престолонаследник Кардий VII, сын
покойного  короля,  находился  в Орлане, и птипапий должен был встретиться с
ним, хотя тот, по слухам, предавался пирам и любовным утехам.
     Папийская  религия обладала древней традицией отпускать новообращенного
монаха  к  родным  и близким для прощального кутежа. Село Мартия Лютого было
на  дороге  к Орлану. Если после пострижения Мартия Лютого отпустить в село,
можно  заехать за ним по пути в Орлан, благо карета прелата беспрепятственно
пропускалась обеими враждующими сторонами.
     Пифий  объявил  Мартию  о  своем решении, и тот, опустившись на колени,
принял благословение.
     Предстоящему  путешествию  в  Орлан с птипапием он был по-юношески рад,
тем более что оно состоится после прощального пира в селе.
     Длинный,  из  нескольких  частей стол был вынесен во двор, и около него
собрались многие жители села.
     Мартий  Лютый  в  новенькой  сермяжной сутане поведал родным и близким,
почему  решил посвятить свою жизнь служению Добру и пошел в монастырь, где в
тиши и молениях всевышнему надеется принести людям наибольшую пользу.
     Речь  свою  отрешившийся  от  мирских  сует  инок  произносил с кружкой
пенящейся веселухи в руке.
     Внезапный  шум  заглушил  одобрительные  голоса гостей, тоже отведавших
питья.
     По  улице  скакали  конные  воины  на  вывезенных  с  далекого материка
свирепо  храпящих  лошадях. Всадники в темных панцирях с криками размахивали
обнаженными мечами.
     - Тритцы! - послышались возгласы ужаса.
     Только что сидевшие за прощальным столом гости бросились врассыпную.
     Во  двор  старосты  влетел  бравый,  заросший  рыжей  бородой всадник в
надвинутом  на  глаза  черном  шлеме  и развевающемся кроваво-красном плаще,
накинутом  поверх лат. Его вороной конь, повинуясь седоку, вскочил передними
копытами  на  стол,  круша  блюда  с  яствами  и  разливая  пенящейся  лужей
веселуху.
     - Хозяина   сюда!   -   грозно   крикнул  бородатый  всадник  с  близко
посаженными  яростными  глазами и всадил меч в дерево стола так, что осколки
посуды разлетелись искрами.
     Его черненые доспехи зловеще отражали словно померкнувшие лучи солнца.
     Отец  Мартия,  степенный  Гарий Лютый, вместе с сыном оставшийся сидеть
за столом, грузно поднялся с места.
     - Чем  староста  селения может служить почтенному рыцарю? - спросил он,
низко кланяясь.
     - Не  просто  рыцарю,  дурак,  а  королю Френдляндии должен ты служить,
Дордию  IV,  вколоти это себе в свою безмозглую башку. И давай вытаскивай во
двор  незаконно  пожалованное  тебе золото и свое добро поценнее, которое ты
небось  припрятал  для  слабоумного  Кардия,  осмелившегося  претендовать на
занятый мною престол!
     - По  какому  праву,  ваше  всевластие,  намереваетесь  вы  забрать мое
достояние?  -  неосторожно осведомился старший Лютый, в то время как его сын
словно окаменел рядом с ним.
     - Ты  еще рассуждаешь, скотина! - заорал рыжебородый всадник, именующий
себя  королем.  -  Эй,  тритцы!  Вынести сюда во двор все ценное и сжечь это
песье  логово,  да  и остальные конуры приспешников кретина Кардия тоже жара
ждут.
     - Прошу  простить,  всевластный  рыцарь,  - вмешался монах, - позвольте
спросить вас, чем заслужили жители этого мирного села вашу немилость?
     - Молчи,  монастырский  ублюдок!  Я  не  разрубил  тебя  на  части, как
смердящую  тушу,  только боясь затупить свой меч о твои сермяжные доспехи, -
и, подбоченясь, он хрипло захохотал.
     Нагрянувшая  во  двор  солдатня,  соскакивая  с  коней, подхватила этот
хохот, в восторге от остроумия своего короля.
     - Прочь  отсюда!  - крикнул, тряся седой бородой, староста Гарий Лютый,
поднимаясь  на  ступени крыльца, и тут же упал в пыль двора, сраженный мечом
только   что   спешившегося   хромого   солдата,  уловившего  гнев  на  лице
предводителя.
     Мать  Мартия  Лютого, Нария, маленькая испуганная старушка, выбежала из
дома  и  приникла  к  окровавленному  телу  старика,  оглашая  двор криком и
заливаясь слезами.
     Тот  же  припадающий  на левую ногу солдат, видя, что "король", кивнув,
поморщился,  ударом  меча  заставил  ее  замолчать,  и  кровь ее смешалась с
кровью мужа.
     Мартий  застыл,  сведенный  судорогой, скорчился над столом, не в силах
произнести ни звука.
     Тритцы   потешались   над  его  состоянием,  осыпая  его  непристойными
шутками.
     Из  дома вытащили сундуки с добром, сваливая в кучу золотые чаши, блюда
и парадную одежду прямо у стола, за который уселись пировать "победители".
     Потом  из  дома  выволокли притаившуюся там младшую сестру Мартия Элию.
Тоненькую,  с  бледным от страха лицом фарфоровой статуэтки. При виде убитых
отца  с  матерью она потеряла сознание, и глаза ее закатились. Элию потащили
за белокурые волосы в сарай.
     А  за  столом,  раскачиваясь  все  вместе  из  стороны в сторону, шумно
пировали   "король"   и  подручные,  отдавая  дань  веселухе,  издевательски
предлагая отведать ее скрюченному Мартию.
     Казалось  невероятным,  что его не убили, но у Дордия были на то особые
причины.  Отъявленный трус в душе, он страшился возмездия всевышнего за свои
преступления  и  не  чинил насилий над служителями церкви, дарящими (правда,
за  плату)  "святое  прощение", необходимое Дордию в его предательской войне
против  собственного  народа на стороне заморских завоевателей с Тритцанских
островов.  Он считал, что власть, которой добивался, может держаться лишь на
страхе, а страх вселяется жестокостью, не знающей пощады.
     Из  сарая  выбежала  похожая  на  девочку-подростка  Элия  в изорванном
платье, с искусанными губами. Рыдая, она громко проклинала своих обидчиков.
     Ее  встретил  новый  взрыв  хохота,  а  чтобы  она  не  мешала  воплями
пирующим, по знаку Дордия ее убили.
     Из  дверей  дома  старосты  повалил  дым.  По  обе стороны улицы пылали
соломенные  крыши  других  домов.  Солдаты  забавлялись, рубя мечами слишком
громко рыдающих женщин и протестующих земледельцев.
     И  в  эту  оргию  насилия въехала карета, подвешенная к загнутым над ее
крышей   мягким   рессорам,  со  священным  символом  птипапия  на  дверцах.
Непомерно  большие  колеса  вздымали пыль, и она, клубясь, сливалась с дымом
пожарищ.
     Птипапий   Пифий   высунулся   из  окна  кареты,  с  ужасом  взирая  на
развернувшуюся перед ним картину.
     Около дома старосты карету остановили.
     Из  распахнутых  ворот, пошатываясь, вышел сам "король Дордий IV". Сняв
черный шлем, он потряс ярко-рыжей бородой.
     - Рад  видеть  здесь  вас,  отец  мой, как дыхание святости! - начал он
заплетающимся  языком.  -  Я  готов  был  встретить и самого папия И Скалия,
наместника  всевышнего  на Землии, Великопастыря всех времен и народов, дабы
испросить  у  него  святое  прощение.  За  полагающуюся плату, разумеется, -
Дордий  повел  рукой  вокруг,  потом  пьяно рухнул на колени, пробормотав: -
Прошу благословения.
     "Святое  прощение!"  - мелькнуло в мыслях Пифия. Когда всевышний в лице
папия  И  Скалия,  Великопастыря  всех  времен  и  народов, возвел его в сан
птипапия,  то,  отведя  ему  Орланский  молельный  округ, наделил его правом
"святого   прощения".   Однако   почему-то  оставил  настоятелем  заштатного
монастыря,  кстати,  лежащего  на  пути  завоевателей  к  Орлану. Так не для
святого  ли прощения преступных захватчиков получил он от И Скалия свой сан,
ведь папий не прочь был поддержать Дордия.
     Протянутая для благословения рука дрожала, а губы едва произнесли:
     - "Святое  прощение"  дается  лишь  после  исповеди в папийской церкви,
ваше всевластие.
     - Знаю,   знаю,   -   пробубнил   рыжебородый  Дордий,  сверкая  близко
посаженными   глазками.   -   Мне  надо  разобраться  с  трофеями,  выделить
надлежащую  долю папию И Скалию. А церковный закуток, поди, найдется в вашем
монастыре? Ждите меня там! Не обеднеете!
     - Двери  церкви  открыты  для  любого  молящегося,  - ответил птипапий,
отводя глаза в сторону. Дордий, вскочив, поднял руку.
     - Не  спешите, пресвятец наш, я должен вручить вам задаток в знак того,
что  ради  Великопастыря  И  Скалия  щажу ваших отрекшихся от мира стриженых
олухов.  Примите  в  знак  моей  щедрости  тело  еще  живого вашего монашка,
который,  не  будучи  мужчиной,  как  сущая  баба,  не выдержал будней нашей
солдатской  жизни.  Может  быть,  он  тоже нуждается в "святом прощении", не
оказав  нам  сопротивления,  но  вряд  ли  у него найдется, чем заплатить за
отпущение грехов.
     Дордий  нагло  насмехался  над  птипапием,  стараясь скрыть собственный
страх за свою душу, которую еще предстоит выкупить.
     Пока  Дордий  разглагольствовал  перед каретой прелата, солдаты волокли
по пыли скрюченного монаха Мартия.
     Птипапий  Пифий  потеснился  в  карете,  чтобы сведенное судорогой тело
молодого  человека водрузилось рядом с ним, и приказал ехать не в Орлан, где
его ждали, а обратно в монастырь.
     Карета  скрылась  в  поднятой  ее  колесами пыли, а главарь насильников
вернулся  во  двор  старосты,  приказав рассортировать награбленное со всего
села,  выделив  немалую  часть  богатств  для  предстоящей  оплаты  "святого
прощения".
     Он  рассчитывал  получить его в ближайшие же дни, облегчив тем сердце и
укрепив  волю  "безгрешного"  воителя.  Но война подобна извилистому бурному
потоку.  И  Дордию  под  натиском бешеной волны подоспевших к пылающему селу
войск  из-под Орлана пришлось отступить, унося награбленное. И в монастырь к
Пифию он смог явиться только через сорок два дня.

                                Глава вторая
                                 СКАЛЫ ЗЛА

     Любое,  даже  верное  учение,  превращенное  в догму, становится опорой
власти насилия, противореча законам общечеловеческим.

                                                 Пифий, философ-антискалист.

     Сорок  дней  пролежал  потрясенный Мартий в отведенной ему монастырской
келье.  Братья-добреиты  выхаживали  его,  и сам настоятель по утрам навещал
новообращенного и беседовал с ним.
     Мартий  уже не был прежним простоватым парнем, способным, растрогавшись
после   выпивки,   постричься   в  монахи.  Пережитое  им  потрясение,  ужас
увиденного,  долгие  дни  болезни в одинокой келье и жгучие, горестные мысли
переродили  его. И потому, когда однажды настоятель навестил его, он, силясь
приподняться  на ложе и словно видя пылающий отчий дом с трупами родителей у
крыльца, сказал:
     - Не  судороги и нестерпимая боль в теле мучают меня, иные муки терзают
мой ум и сердце.
     - Говори, сын мой, облегчи свою душу.
     - Разве  может  разбойник, именующий себя королем, купить себе прощение
за  поджоги  и  пролитую кровь, за преступное попрание заветов божественного
Добрия, мученически принявшего смерть от людей полторы тысячи лет назад?
     - Сын  мой,  - мягко отвечал настоятель, - ты начитан, не лишен ума, но
молод  и неискушен. То зло, которое кажется неизмеримым в тихое время труда,
не   выглядит   таковым   во  время  безжалостных  войн.  Война,  как  перст
всевышнего, карает смертных за неискупленные ими грехи.
     - А  разве  несмышленые  дети, сгорая вместе с родителями в подожженных
домах, виновны перед всевышним?
     Птипапий вздохнул.
     - Ты  думаешь, что пожары в родном твоем селе - дело рук злобных воинов
короля  Дордия IV? А кто виновен в извержении вулкана, когда клокочущая лава
и  горячий  пепел  губят  города  и  села вместе со злодеями и праведниками?
Знай,  сын  мой,  все свершается на Землии по воле всевышнего, и без него ни
один волос не падет с головы.
     - А  если  падают  не  волосы, а головы? И не от разгула стихий в горах
или  океанах, а по злобной воле человека, оказавшегося хуже зверя? Кто тогда
вправе простить его?
     - Милость  всевышнего  равна  его  всемогуществу.  И право оказывать ее
передается  им  своему  наместнику  на  Землии, святому папию, а тот, в свою
очередь,  чтобы  распространить милость всепрощающего на всю грешную Землию,
поручает святое дело прощения слугам своим, птипапиям.
     - А  если кто-либо из безвинно убитых и замученных восстанет из небытия
перед  таким вольнопрощающим прелатом и воскликнет, что тот лжец, прислужник
сатаны в личине святости, жадно торгующий милостью всевышнего?
     - Остановись,  сын  мой, святые устои добриянской религии не могут быть
поколеблены.  Ты тревожишь мою душу, которая должна быть крепкой, как скала,
чему  учит нас сам папий И Скалий... - Пифий покинул келью больного в полном
смятении,  его  терзали  сомнения,  недостойные  его  высокого  сана.  Ужели
Мартий,  по  внушению всевышнего, пробуждает в нем его же собственные тайные
и  опасные  мысли?  И  Пифий  бросился на колени и клал земные поклоны, пока
силы не оставили его.


     На  сорок  второй  день  после  набега тритцев на село Лютого Мартий из
своей  кельи  услышал  шум  в  монастырском  дворе,  ржание  лошадей, грубые
голоса, чужую речь. Кто-то важный приехал со свитой.
     Когда  все  смолкло,  Пифий  не  пришел  к Мартию, а вызвал его к себе,
поскольку  тот  уже  ходил.  Мартий  подумал  об  отеческом отношении к нему
настоятеля.  Ведь  высказывания инока вполне могли привести его в когти слуг
СС  увещевания  папийской  церкви.  Волнение овладело им. Будет ли он тверд?
Мог ли Пифий выдать его?
     Пифий бессильно полулежал в кресле.
     - Сын  мой, тяжкий недуг, который может сравниться лишь с тяжким только
что  выполненным  мной  долгом,  сковал  меня. А я обязан немедленно ехать в
Ромул,  чтобы  там  в Святикане отчитаться перед папием за дарованные святые
прощения,  а  потом  с  облегченной  совестью  принять участие в религиозном
диспуте как раз на тему нашей последней беседы.
     - О святом прощении? - живо спросил Мартий.
     - О  милосердии всевышнего, дарующего прощение. К несчастью, сердце мое
не  выдержало  испытаний,  я  не могу передвигаться без посторонней помощи и
потому  выбираю  тебя  своим  сыном-наперсником,  на  кого могу опереться не
только рукой, но и мыслью.
     - Отец  наш,  не  знаю,  чем  заслужил  я  такое  доверие! - воскликнул
растроганный инок.
     - Перенесенным  страданием и дерзостью ума, сын мой. Объявляю тебе, что
ты поедешь со мной в Ромул, став мне опорой во всем.
     Мартий опустился на колено и поцеловал руку Пифию.
     - Готов служить вам телом и душой.
     На  следующий  день  подаренная  папием  И  Скалием карета с упряжкой в
восемь беломастных лошадей цугом ждала птипапия с иноком.
     Кучер  Кладий,  из Святикана, оказался знатоком дальней и быстрой езды.
Он  запряг  в  карету лишь четверку коней, а вторую четверку повел на поводу
за каретой, чтобы сменять уставшую упряжку.
     Кучерская  выдумка  сказалась  в пути. Карета птипапия неслась так, что
конные  тритцы  едва поспевали за ней. Дордий, только что посетив монастырь,
оставил  их для охраны кареты с предназначенными Святикану богатствами, дабы
его войска случаем не ограбили ее.
     В пути Пифий и Мартий беседовали.
     - Болезни,  голод,  войны, жажда благ, власть насилия и произвола - все
это  порождено  стремлением  к  выгоде,  что омрачает души человеческие, - с
грустью говорил мудрый старец.
     - Потому-то  одни  люди  стремятся заставить других работать на себя, -
отозвался Мартий.
     За  окнами  кареты  до  самого горизонта раскинулись возделанные поля с
согнутыми фигурками земледельцев на них.
     - Чувствую,  сын мой, что ты, отрекшись от мира, стал иным. Да, все эти
люди обрабатывают чужие поля.
     - Не  значит  ли это, отец наш, что основа зла - собственность на землю
и рудники, на корабли и мастерские?
     - Дерзкие  вопросы  задаешь  ты,  сын мой! Не нам с тобой менять уклад,
испокон   веков   на   Землии   существующий,  предписанный  всевышним,  как
утверждает наша религия.
     - Отец  наш,  доверьтесь  мне.  Какие опасности ждут вас на предстоящем
диспуте, где будет сам папий И Скалий?
     Пифий опустил голову.
     - Сердце  велит мне открыть тебе, что знаю сам. После внезапной кончины
от  огня  в  желудке  предыдущего  папия  на  место  главы  папийской церкви
надлежало  избрать  достойнейшего  из  числа  высших священнослужителей. Для
этой  цели  сто  птипапиев из многих стран были вызваны в Ромул, и каждый из
них  уединился  в отдельной келье, где ежедневно получал по кружке воды и ни
крошки   пищи.  Не  общаясь  друг  с  другом,  они  обязаны  были  запиской,
переданной  через  щель в двери, назвать имя нового наместника всевышнего на
Землии!  На  этот  раз  избирающим  пришлось  поститься  двадцать  дней, ибо
названные  ими  имена были столь различны, что ни одно из них не повторялось
пятьдесят   один  раз,  как  того  требовал  священный  устав.  Приходилось,
испытывая  муки  голода,  вписывать  в  записки  все новые и новые имена. Но
всевышний  никак  не  хотел  надоумить пятьдесят одного из своих верных слуг
назвать   угодного  ему  святого.  Впрочем,  один  из  них  не  менял  сразу
названного им имени, своего собственного.
     - Разве это возможно? - удивился Мартий.
     - Птипапиями незримо руководил сам всевышний!..
     - И как же?
     - На   двадцать  первый  день  имя  этого  птипапия  было  названо  еще
пятьюдесятью   постившимися.   Голосовавший  за  самого  себя  (конечно,  по
внушению   всевышнего)  происходил  из  горной  страны,  населенной  гордыми
горцами,  смелыми  воинами,  носителями  древнейшей  культуры.  Звали  его И
Джугий.  Став  наместником  всевышнего на Землии, он принял имя И Скалия. Но
гнев  всевышнего  воплотился  в  нем  и  через  его  посредство покарал всех
девяносто  девять  птипапиев, что так долго колебались, не называя истинного
наместника  всевышнего. Все они, помолимся за их души, один за другим попали
в  когти  Святой  Службы  увещевания,  страданиями  плоти  своей очищаясь от
греха, чтобы в сияющей святости перейти в небесные дали блаженства.
     - Как  же так? - воскликнул Мартий. - Ведь среди пятидесяти, написавших
имя И Джугия, были и те, кто назвал его сразу.
     - Наместник  всевышнего  считал,  что  лучше  покарать девяносто девять
невинных,  чем  упустить  одного  виновного.  Гнев всевышнего, воплощенный в
сердце наместника, беспределен, очищая дорогу для великих дел.
     - Чудовищно! - воскликнул вне себя от гнева Мартий.
     Пифий,  приложив  палец  к  губам,  показал  на козлы кареты, где сидел
кучер  Кладий,  тоже  инок.  Он обладал чутким ухом и все слышал, сделав для
себя  вывод о птипапии и его спутнике. Прежде он был стражником в Святикане,
нанятым  в  той самой горной стране, откуда родом И Джугий. Грубость офицера
охраны  вызвала  дерзкий  ответ  Кладия,  и он попал в покаянные подземелья.
Выйдя  оттуда,  не  захотел возвращаться в строй, а постригся в монахи, стал
конюхом  Святиканской  конюшни, потом кучером. Однако нрав его не изменился,
и  от  него  постарались  избавиться,  сплавив  его  вместе  с  каретой и ее
упряжкой в монастырь Пифия.
     Кладий,  не  надевая вновь двухцветной формы охраны (с правым рукавом и
штаниной  одного  цвета,  а  левым рукавом и штаниной другого) мог бы теперь
возвыситься  куда  больше,  сообщив слугам СС увещевания о крамольной беседе
птипапия и его инока, но он был горд.
     На  освободившиеся  места  устраненных  незадачливых  владык  И  Скалию
пришлось  срочно  возводить  в  сан  новых  птипапиев. Тогда-то и возвысился
скромный настоятель монастыря близ Орлана.
     И  Скалий сделал добавление к названию папийской религии, которая после
его  избрания  считалась уже религией твердой, как скала, веры. Потому и имя
свое  на  святом  престоле  выбрал  он  - И Скалий. Может быть, на эту мысль
навело  его  то,  что  Святикан  возвышался  над Ромулом крепостью на скале,
омываемой с трех сторон рекой.
     Великий  город  Ромул  стал  центром  религии  добриян.  Прежде  он был
столицей   завоевателей   полумира,   впоследствии   побежденных  варварами.
Смешавшись  с  потомками  покоренных  горожан,  победители  приняли  религию
Добра,  воздвигнув  Святикан. Однако за тысячелетия гуманные основы учения о
Добре  остались  лишь  в  догматических  славословиях,  произносимых  теперь
служителями   церкви   "твердой,   как  скала,  веры".  Государи,  короли  и
императоры  распоряжались  только  жизнями  своих  подданных,  а  мыслями  и
чувствами их владела церковь, держа этим в руках и самих властителей.
     Карета,  громыхая  по камням, подъехала к воротам Святикана. Наемники в
двухцветной форме пропустили ее в святую крепость.
     Пифий  не  смог  сам  выйти  из  кареты,  и Мартий на руках отнес его в
Святиканский дворец.
     Он   поднимался   по  мраморным  лестницам,  минуя  золоченые  залы  со
звездными  сводами,  где  драгоценные  камни  застывшим  звездопадом слепили
глаза   своими   многоцветными   переливами.   Он  проходил  мимо  предметов
несказанной  роскоши, диковинных ваз, расписанных фантазерами прошлого, мимо
причудливой  мебели  из  редчайших  древесных пород, мимо бесценных статуй и
волнующего  совершенства  женской  наготы,  запечатленной  на  стенах кистью
гениальных художников.
     В  предоставленных  Пифию  покоях  Мартий  уложил  его  на  постель под
богатым  балдахином  из  пурпурной, как мантии птипапиев, материи с золотыми
кистями.
     К  приехавшим  явился  изящный  папиец  св.  Двора  в  алой  мантии,  с
пластическими  движениями  беспокойных  рук  и  прилипшей  улыбкой на лисьем
лице.
     Вкрадчивым  голосом  он  передал  приглашение  И  Скалия на пир в честь
прибывших птипапиев.
     Пифий   хотел   было   отговориться   нездоровьем,  но  посланец  папия
доверительно  сообщил,  что  такой отказ может быть воспринят Великопастырем
как  неуважение  к  святому  престолу,  а  гнев  всевышнего по этому поводу,
переданный через папия И Скалия, подобен землетрясению или того хуже.
     Этот   доверительный   тон   со   скрытой  угрозой  убедил  Пифия,  что
противиться воле папия небезопасно.
     - Кроме  того,  ваша  святость,  -  добавил папиец св. Двора, - папий И
Скалий   облек   вас  исключительным  доверием,  поручив  вам  выступить  на
церковном  диспуте  по  поводу  святого  прощения.  В  соревновании ораторов
примет участие и златослов Эккий.
     Пифий  ни словом не выразил своего отношения к предстоящему диспуту, но
отлично  понял,  ради  чего  он  проводится.  Очевидно,  предстоят  массовые
злодеяния,  и всеобщий грех, который потом оплатят за святое прощение, сулит
папийской церкви немалый доход.
     Мартий,  стоя  рядом,  не  поднимал  взора.  Не  ему,  скромному иноку,
высказывать  свое  мнение  при  прелатах.  Но  внутренняя сила зрела в нем и
рвалась наружу.
     Попутно   посланец   тем  же  доверительным  тоном,  но  с  мелькнувшей
жадностью  в мутных глазах, осведомился, привез ли птипапий Пифий подношение
святому  престолу  от  грешников, которых он осчастливил святым прощением за
время пребывания в своем сане.
     Пифий  поручил  Мартию  вернуться к карете и передать папийцу св. Двора
привезенный и охраняемый тритцами сундук.
     С  тяжелым  чувством  выполнил Мартий это поручение и вернулся к Пифию.
Тот  уже  не  лежал  в  постели, а, облаченный в пурпурную мантию, готовился
отправиться на папийский вызов.
     Однако  идти не мог. Мартий предложил отнести его в трапезную, но Пифий
побоялся разгневать папия И Скалия.
     Почти  повиснув  на  Мартии,  еле  передвигая ноги, Пифий отправился на
столь нежеланное ему пиршество.
     Долго  шли  они царственными залами, украшение каждого из которых могло
бы прокормить население какого-либо государства в течение нескольких лет.
     Наконец   два   безобразных   темнокожих   лакея  в  золоченых  ливреях
распахнули  перед  ними  двустворчатые  двери  с  полукружьями вверху, и шум
голосов подобно птичьему базару обрушился на оглушенных Пифия с Мартием.
     Так  молодой  инок  в  огромной  трапезной  на  сокровенном  пиршестве,
устроенном  папием  И  Скалием, и увидел его самого, полагая встретить в нем
величественного Великопастыря всех времен и народов.
     Но  папий  оказался  человеком  ниже среднего роста с угрюмым рябоватым
лицом,  свидетельством  давно  перенесенной  заразной  болезни.  Говорил  он
намеренно  медленно  и тихо, заставляя всех напряженно прислушиваться, чтобы
не  проронить  ни  одного его слова. Одетый нарочито скромно, по сравнению с
пурпурными  мантиями  гостей,  в  серую монашескую сутану, он занял место во
главе   длиннейшего  стола,  с  одной  стороны  которого  сидели  сто  новых
птипапиев, а с другой - столько же приближенных папийцев св. Двора.
     Мартий  облегченно  вздохнул,  увидев,  что  не он один стоит за спиной
немощного  Пифия.  Многим  птипапиям  прислуживали  их монахи, так же, как и
папийцам св. Двора, завсегдатаям папийского стола.
     Пир   потряс   Мартия.   Привыкший   к   простой   деревенской  пище  и
монастырскому  воздержанию,  пораженный обжорством в трапезной Святикана, он
не мог прийти в себя, мысленно творя молитвы.
     Стены   трапезной  были  украшены  изображениями  убитых,  кровоточащих
животных,  свежее  мясо  которых  пожиралось за столом в нескончаемой череде
сменяемых блюд.
     Сосуды  с  жидкостью  прежде  всего  благоговейно подносились к папию И
Скалию,  прикосновение  которого совершало чудо с превращением якобы налитой
в  сосуд  чистой  воды  в  сладостно-пьянящие  вина,  по вкусу и крепости не
идущие в сравнение с деревенской веселухой.
     Когда  чудодейственную  влагу  поднесли  Пифию,  Мартий  с ужасом узнал
золотой   кубок   отца,   подаренный   тому,   как   старосте   села,  самим
престолонаследником  Кардием  VII.  Пифий  тоже  узнал  кубок с изображением
летящей  птицы,  запомнив  его  среди  поднесенных Дордием драгоценностей за
полученное  им  святое  прощение.  Настоятель  монастыря,  видевший  убитого
старосту,  с  отвращением  отодвинул кубок, где было выгравировано имя Гария
Лютого.
     Раскрасневшиеся  прелаты  пьянели,  жадно  тянулись жирными пальцами ко
все  новым и новым блюдам. То к плывущим над столом заживо зажаренным, гордо
изогнувшим  шеи  лебедям,  то  к  закопченному  клыкастому вепрю, с яростным
рылом  и  сочными  окороками,  то  к  загадочной горе соловьиных языков, еще
недавно  нарушавших  лесную тишину звонкими трелями, привлекая теперь к себе
не    столько    неизведанным   вкусом,   сколько   сознанием   собственного
превосходства  над  попранной красой природы. На блюдах-лодках лежали словно
только что пойманные рыбы, вкуснейшие и нежнейшие, тающие во рту.
     Между  пирамидами  заморских  фруктов  и  ягод, божественно сладких или
волнующе   терпких,  вздымались  пенными  бурунами  взбитые  и  замороженные
сливки,  благостно  охлаждая  натруженные едой рты. И всюду сосуды, сосуды с
волшебно  превращенными  напитками,  в  свою  очередь  превращающими дряхлых
старцев в похотливых жеребцов.
     После  окончания  пира  одна из стен трапезной раздвинулась, и сидевшие
за  столом,  объевшись  и  охмелев,  могли  лицезреть  рядом  с  собой живые
картины,  которые  должны  были  послужить  искушением  их  умерщвляемой  по
законам церкви плоти.
     Прекрасные  женщины  и  могучие  мужчины в первобытной наготе бесстыдно
предавались  у  всех  на  виду  распутным  наслаждениям  первородного греха,
разыграв  сцену  совращения  их  коварным змеем, обвивавшимся вокруг их тел,
принуждая соединиться.
     Усмешки   и   невоздержанные   возгласы   опытных  папийцев  св.  Двора
подбадривали исполнителей.
     Мартий  заметил,  как  покраснел  Пифий,  устремив  взор  в пол. Мартий
мельком  взглянул  на  И Скалия. Все мигом смолкло, когда тот произнес тихим
голосом:
     - Всевышний  требует  от  служителей  своих  не  безвольного  отказа от
мирских   сует  и  греховных  побуждений,  а  победы  над  воочию  увиденной
мерзостью.
     Гости же сладострастно лицезрели эту запретную мерзость.
     Обратно в покои Мартию пришлось отнести Пифия на руках.


     Уложив  старца  в  постель  под  пологом и сам устроясь на жестком ложе
рядом,  Мартий  поведал, что, стоя за спинкой его стула, он сочинил "Мрачный
сонет", и прочитал его шепотом:

     Есть люди - дрянь,
     Плевка не стоят.
     Куда ни глянь -
     То гад, то сто их!

     Забыли честь
     И совесть тоже.
     Лжецов не счесть,
     А Ложь все может.

     Для них цветы
     Всего лишь краска,
     Идей святых свет -
     Только маска.

     Так почему я верю,
     Что не подобен зверю?

     Пифий только молча покачал головой.
     Мартий  встал,  погасил  светильник, снова лег, но долго не мог уснуть.
Слышал, как ворочается Пифий, тоже не спит.
     В  отведенной  им  комнате  было темно. Ни одна звезда не заглядывала в
узорчатое окно. Небо затянуло тучами.
     А   Мартий  все  думал,  что  мало  сочинить  стихи,  надо  еще  как-то
действовать. Но как?


     А  наутро  тот  же  папиец  св.  Двора в алой мантии вкрадчивым голосом
напомнил  о  начале  церковного  диспута в соборе св. Камения, величайшем из
всех храмов на Земле.
     Ораторы  должны  были  выступать  с  кафедры  возле алтаря, поражающего
своей   громоздкой   пышностью,  расточительным  убранством  из  драгоценных
металлов  и  сверкающих каменьев, золотой причудливой вязью папийских ворот,
за которыми ощущалась небесная даль блаженства.
     Диспут  начал  златослов  Эккий,  говоривший  то громовым, то затаенным
голосом.
     - Милость   всевышнего   не   ограничена   ничем!  Человек  не  мог  бы
существовать  на  Землии  без  надежды на прощение своих грехов, вольных или
невольных.  Святое  прощение  -  это  высшее  проявление всевышней милости и
доброты.  Сомнение в этом преступно, и сомневающихся надлежит увещевать, как
принято   в  нашей  святой  папийской  церкви,  твердой,  как  скала,  веры,
возглавляемой  отцом  и  другом  свято верующих Великопастырем всех времен и
народов папием И Скалием.
     Эта   мысль   на  все  лады  повторялась  последующими  ораторами  -  в
пурпуровых,   алых   мантиях   или  серых  сутанах,  -  заканчивающими  свои
выступления  безудержными  славословиями в адрес Великопастыря всех времен и
народов, золоченая статуя которого красовалась у папийских золотых ворот.
     И  Скалий  слушал,  сидя  на балконе, как еще одна, живая, статуя, один
среди  пустующих  с  ним  рядом  мест.  Его  суровое,  обезображенное давней
болезнью  лицо не отражало ничего. Оно казалось отрешенным. Но ни одно слово
ораторов  не  прошло  мимо его чуть оттопыренных ушей. Ему крайне важно было
закончить   диспут   утверждением,  что  война  стоит  денег,  в  частности,
подносимых  за  святое  прощение.  И  слухи  об  отмене платы за него должны
умолкнуть.
     Диспут  длился  целых  две недели и подходил к концу, наставала очередь
Пифия.  Мартий  бережно ухаживал за ним и в последний день предусмотрительно
имел  долгую беседу с Кладием, передавшим приказание Mapтия тритцам, которые
должны  были  (по  заданию  Дордия)  охранять карету Пифия на обратном пути.
Пифий при помощи Мартия взошел на кафедру.
     - Святое  прощение,  -  начал  он,  -  берет свое начало с мученической
смерти  божественного Добрия, который, уча Добру, простил умирающего рядом с
ним  разбойника.  Однако  он  не  взял  с  того никакой платы за прощение, а
потому оно и было святым.
     Гул раздался под сводами храма св. Камения.
     Пифий  взмахнул  руками,  глотнул  воздуха и пошатнулся, словно гневный
взор с балкона молнией сразил его.
     Мартий  подхватил Пифия. Птипапий открывал рот, но звуки не вылетали из
его горла.
     И тогда И Скалий внятно произнес:
     - Пусть монах, что рядом с ним, повторяет слова немощного оратора.
     Благодаря   замечательным  звукопередающим  особенностям  собора  тихий
голос папия был услышан всеми.
     Мартий  Лютый,  которому  выпало  на долю говорить в соборе св. Камения
вместо  птипапия  Пифия,  стал  уже  совершенно иным человеком, чем тот, кто
видел  в  звездном  небе две двигающиеся звездочки. Перенесенные потрясения,
горькие  думы  и  беседы с Пифием, невысказанные сомнения которого ощущались
Мартием,  сделали  из деревенского парня гневного обличителя, готового стать
вождем,  ниспровергающим  догмы  пережившей  себя  папийской религии, скорее
Зла, чем Добра.
     Несколько  лет  споров  не  дали  бы  того результата, который принесли
невзгоды,  выпавшие  на  долю  Мартия,  в  котором  папий  И  Скалий  не мог
подозревать  опасного  противника, а Мартий стал им. И создавшееся положение
решил использовать немедленно.
     С кафедры зазвучал его ясный голос:
     - Верный   служитель   всевышнего   напоминает,   что  преступление  не
перестанет  быть  злодеянием,  если  добытые  разбоем  богатства  в обмен на
прощение  передаются  в  казну  Святикана  для  греховных пиров. Святикан от
этого  становится  не  ступенью  к  небесам  всевышнего,  хотя и покоится на
скале,  а скорее поднятым из ада вертепом сатаны. Разве святость совместна с
обжорством   и   развратом  под  видом  искушения,  которое  будто  надлежит
преодолеть.  Но  что  значит  это  безобидное  чревоугодие  по  сравнению  с
оправданием   убийств,   пожаров,   кровавых  оргий,  нечеловеческих  пыток,
лицемерно   называемых   "увещеванием"?  Кто  дал  право  становиться  между
верующими  и  всевышним  священнослужителям, алчным и жестоким! Разве каждый
человек  не  вправе  общаться со всевышним без посредников, вознося молитвы?
При  чем  тут  посторонние голоса, даже и поющие? А обет безбрачия папийских
священнослужителей,  обязанных  соблюдать его вопреки человеческому естеству
и  якобы  преодолеваемым  искушениям?  На  деле  этот  обет  является  плохо
прикрытой  ложью,  на  что  закрываются  глаза папийцев, ибо все у них ложь,
покоящаяся па лжи и лжи служащая.
     Более  ошеломляющих, неслыханных по дерзости слов никому не приходилось
слышать  ни  в  одной  папийской  церкви,  а  не  то  что в самом соборе св.
Камения.  Все  это  выстрадал  и  обдумал Мартий, решившись пошатнуть святой
престол.
     К  оцепеневшему,  казалось  бы,  папию  подскочили  усердные  слуги  СС
увещевания,  готовые  прервать  диспут,  схватить  бунтаря  и  уволочь его в
подвалы  признаний,  оглашаемые  криками  боли  и  раскаянья, но И Скалий, к
удивлению слуг СС увещевания, отрицательно покачал головой.
     Никто  не  мог  проникнуть  в  его  связанные с самим всевышним мысли и
должны были лишь прислушаться к его тихим словам.
     - Увещевать  надлежит  лишь  сынов  церкви, а этот оратор будет отлучен
мной от церкви с этого алтаря после диспута.
     А с кафедры звучал голос Мартия:
     - Я   простой   инок,   искавший   в  религии  Добра  того,  чему  учил
божественный  Добрий.  Прошу соизволения Великопастыря всех времен и народов
прочесть  неумелые,  но  от сердца идущие стихи о скалах, посвященные ему, И
Скалию.
     И   Скалий,   привыкший   к   славословиям,  мог  подумать,  что  монах
спохватился  и  хочет  замолить  свои  грешные слова, выпросить стихами себе
святое прощение. И Скалий тихо, но всеми услышанный, произнес:
     - Пусть  прочтет  свои  искренние  стихи  деревенский  пиит.  Слово  на
диспуте свободно.
     И Мартий звонко прочел:

     Заветам вняв И Скалия,
     Слезу надежд меж скал лия,
     Добро души искал и я.
     Нашел клыков оскалы я,
     Хоть сердцем бил о скалы я,
     О скалы зла И Скалия.

     Слово  "скалы", входившее в каламбурные рифмы строк, словно многократно
отдавалось  под  сводами  храма.  И  на  слух  не все восприняли всю остроту
стихов,  не  поняли, о каких "скалах зла" идет речь и что скалы эти папиевы,
И Скалия.
     Лишь  несколько  раз  мысленно  повторенные  и  наконец осознанные, они
распространялись по толпе, как огненные искры, вызвав всеобщий пожар.
     За  считанные  удары  сердца  Мартий  успел  схватить  Пифия  на  руки,
святотатственно  шмыгнул  через  папиевы  ворота к ходу наружу и оказался на
площади в том месте, где указал Кладию ждать их с каретой и конвоем.
     На  этот раз Кладий запряг всю восьмерку лошадей, и они с места рванули
галопом.
     Диспут  в  соборе  продолжался.  Взбежавший  на кафедру Эккий, стараясь
выслужиться  перед папием, напрасно слал вслед дерзкому монаху Мартию Лютому
гневные  проклятия,  требуя  его  "увещевания".  Мартий,  трясясь  в карете,
подпрыгивающей  на  мостовой  Ромула,  не  слышал  их.  Цокали  копыта коней
сопровождавших Пифия исполнительных тритцев.
     Неизвестно,  не  решились  слуги СС увещевания на стычку с тритцами или
не  получили  на  то  соизволения  наместника всевышнего, намерения которого
неисповедимы. Но карета Пифия благополучно покинула Ромул.

                                Глава третья
                             ВО ИМЯ СВЯТОЙ ЦЕЛИ

     Дочь Смерти, беспощадная война!
     Разбой, поджог геройством величают
     И ужасы ее легко прощают.
     Земля ж в крови, в слезах, разорена.

                                                   Вольтер (перевод автора).

     Замок  Горного рыцаря высился на скале, сравнимой разве что с подножием
Святикана,  и  был  неприступен. Войска рыцаря защищали окрестных жителей от
разбойничьих  банд во главе с атаманами-висельниками, беспощадными герцогами
и жадными королями.
     Недюжинные  полководческие  способности  Горного  рыцаря  снискали  ему
славу  непобедимого,  он  громил противников, во много раз превосходивших по
численности  его  войско,  правда,  хорошо  вооруженное. Под рыцарской сенью
жители  ближних долин не знали страха и охотно содержали замок и боготворили
своего  суверена,  считая  его  доступным  и  отзывчивым.  Был  он человеком
невысоким,  коренастым,  с  угрюмым на первый взгляд, рябоватым лицом. Редко
ронял  слова,  всегда  особой  значимости.  Привыкли  видеть  его  на коне в
доспехах,  с  шлемом  на голове, не подозревая о наполняющих ее удивительных
идеях.
     А  он,  не  потерпев  ни одного поражения, не зная пощады во имя добра,
занесся  в  мыслях  к  победе над всем миром во имя "Добра для всех". Мечтал
устроить  под  своей  тяжелой рыцарской рукой все по-другому. Пусть исчезнут
границы  между  государствами,  а вместе с ними и кровопролитные войны. Если
же  отменить собственность и подчинить всех единому монастырскому уставу, не
смогут  одни  угнетать других, и всем придется одинаково трудиться. Отменить
надо  и  пожизненный брак, чтобы не было прелюбодеяний, ревности и ненависти
опостылевших  друг  другу супругов. Дети должны расти в монастырском труде и
послушании  без  участия мало смыслящих в воспитании родителей. Конечно, это
потребует  всеобщей  ломки и неисчислимых жертв. Однако кто считается с ними
на  поле  боя?  А  если  речь идет о Великой победе во имя "Добра для всех"?
Чтобы   прийти  к  этой  мысли,  Горному  рыцарю  после  долгих  размышлений
пришлось,  тайно  от  всех,  стать другим человеком. Он понимал, что военной
силой  ему  не  овладеть  всем  миром,  как  не  удалось  это  никому из его
предшественников  в  человеческой  истории.  Но  люди  повсюду  уже покорены
церковной  властью,  и, чтобы встать над ними, достаточно оказаться во главе
церкви,   искореняя   с  помощью  увещевания  причины  всех  зол.  Всеобщего
подчинения  достичь  можно  только  всеобщим страхом. Причем не воображаемой
загробной  карой,  а  страхом  сегодняшним,  мучениями  зримыми, несчастьями
семейными  и горем земным. Вот чего будут бояться все, молясь ему, И Скалию,
как  воплощению  всевышнего.  Страх  и  ежечасное  внушение  породят в людях
безвольную  покорность  его  силе,  твердой,  как скала, и имя его на святом
престоле будет произноситься с благоговейным ужасом.
     Нельзя  дать  волю  милосердию,  повторить ошибку божественного Добрия,
лишь  призывавшего  к Добру. Поборнику добра вместо мученической собственной
смерти  надлежит  стать жестоким укротителем людских страстей, ибо человек в
страстях своих хуже зверя, способного подчиниться только силе.
     Долгие  годы вынашивал, как военный стратег, свой план Горный рыцарь. И
наконец  настал  день,  когда  он,  отрешившись  от  всего,  приступил к его
выполнению.
     Он  передал  свой  замок  и  владения младшему брату О Джугию, а сам за
непомерное по щедрости приношение церкви сразу был возведен в сан птипапия.
     До святого престола оставался лишь шаг.
     И  он  не  уклонился  от  гнусного  предложения  отравителей, взявшихся
освободить для него святое место в Святикане.
     О  "безвременной  кончине"  своего  предшественника он жалел не больше,
чем  о  срубленном  дереве,  мешавшем  проезду  кареты.  Он и каменную стену
пробил бы, чтобы не искривить пути.
     Затянувшийся  пост  избиравших  его птипапиев только разгневал будущего
папия,  но  не  ослабил  его  устремлений;  даже в случае избрания кого-либо
другого он счел бы себя вправе убрать и его.
     Можно  подумать,  что  новый папий - изверг, ужасный человек, между тем
он был лишь воплощением самой религии, ее символом.
     Брат  его  принял  замок и обязательства в отношении окрестных горцев с
философским  спокойствием,  ибо  был  философом, объяснившим по крайней мере
себе все происходящее на свете.
     В  отличие  от  И  Джугия,  "низенького  стратега",  он был добродушным
великаном   непомерной   физической  силы,  мирным  вольнодумцем,  таким  же
затаенным, как и рвавшийся к власти брат.
     Его  жена  Лореллея была достойной его подругой не только поразительной
красоты,  но и редкой для их времени образованности. Она устроила в подвалах
замка  тайную,  очевидно,  колдовскую  лабораторию, чтобы получать золото из
других  веществ,  не  страшась  костра  СС  увещевания,  слугам  которой  не
дотянуться до Горного замка.
     Столь   же   надменная,   как   и  прекрасная,  она  овладела  сердцами
братьев-рыцарей,  но выбрала младшего, философский склад ума которого пленил
ее.  А старший, отвергнутый ею, не распознавшей в нем его неповторимой силы,
избрал путь, который привел в ужас обоих супругов.


     И  Скалию для порабощения мира нужны были исполнители. Палачи, слепые и
жестокие,  всегда  найдутся,  но  умные  люди, способные понять величие Зла,
служащего Добру, редки, как алмазы восточных владык.
     Сидя  на  балконе  храма  св.  Камения  во  время  диспута и выслушивая
дерзкого  монаха,  И  Скалий понял, что видит перед собой одного из тех, кто
мог  бы  стать  его  соратником, если поверит в него. Папию ничего не стоило
пошевелить  пальцем  -  и  слуги  увещевания, переломав Лютому кости, вырвав
раскаленными  в  огне  щипцами  внутренности,  отправили  б его очищенным от
грехов  в  небесные  дали  блаженства.  Однако  возможность  заполучить себе
такого  дерзкого  и  даже  тайно  понимающего  его  помощника побудила папия
совсем  к  другим  действиям. И он решил спасти Мартия Лютого, ограничившись
лишь  отлучением  его  от  церкви, ибо, отлученный, отверженный всеми, он не
будет  опасен  для  всемогущего  папия, тогда-то И Скалий и призовет его для
великих дел.
     Но  мог  ли  И Скалий вообразить, как прозвучат его собственные мысли в
горячих  устах  Мартия  Лютого,  произнесенные в огне уже гремевшей войны за
френдляндский престол.
     Дав   возможность   златослову   Эккию  вдоволь  наговориться,  изрыгая
проклятия   в  адрес  зловредного  Мартия  Лютого,  И  Скалий  величественно
поднялся  к  алтарю  и  завершил двухнедельный диспут, объявив, что цель его
достигнута,  ибо отныне всем ясно: идя на грех злодеяния, надо иметь в виду,
что  наказание настигнет тебя сразу в виде церковной пошлины за обязательное
святое прощение. Не все окажутся способными оплатить его.
     Затем  И  Скалий  в  страшных,  повергших всех в ужас словах отлучил от
церкви  скверного  инока  Мартия  Лютого,  подлежащего ныне изгнанию из всех
домов истых добриян, дабы псом смердящим околел в придорожном канаве.
     Но  когда  во  исполнение  замыслов  И  Скалия  гонец  с  его буллой об
отречении  Мартия  Лютого  от  церкви  помчался  вслед  за каретой, она была
непостижимо  далеко.  К  тому  же  осаждающие  Орлан  тритцы никак не желали
пропустить   гонца  Святикана.  Понадобилось  вмешательство  самого  "короля
Дордия  IV",  дорожившего  отношениями с папием, чтобы грозная булла наконец
была доставлена в Орланский собор для оглашения.


     В  Орлане,  в  замке  престолонаследника  Кардия  VII, после очередного
веселого  пира,  без  которых  Кардий  обходиться  не  мог,  он  возлежал на
царственной  постели  под  балдахином  в полном изнеможении после изощренных
ласк  своей  прекрасной  наложницы  (наскучившую  жену  он  давно  сослал  в
монастырь) Лилии де Триель, которая, прильнув к нему, шептала на ухо:
     - О  мой  возлюбленный  король,  прекраснейший  и  мудрейший.  В  Орлан
прискакал  папийский гонец с буллой самого И Скалия. Отлучен от церкви не то
еретик,  не  то  обманщик.  Надо воспользоваться случаем и написать письмо о
своей  преданности Великопастырю всех времен и народов, умолять его о помощи
в   тяжких   условиях   борьбы  с  самозванцем  Дордием,  предателем  родной
Френдляндии,  слуги  захватчиков  с  мерзких  Тритцанских  островов. Выбор И
Скалия   между  Дордием  и  истинным  королем  Кардием  VII  будет  решающим
поворотом  в  войне.  Тритцы,  истовые  папийцы, не решатся продолжать осаду
Орлана.  Доблестные войска подлинного короля изгонят их из Френдляндии, и мы
после  законной  коронации  в  захваченном  пока  тритцами  соборе  в  Ремле
торжественно вступим в прекраснейшую из столиц, несравненный Куртиж.
     Кардию  было  приятно  ощущать  дыхание  возлюбленной,  но  слова ее не
затрагивали  его  усталого  и пресыщенного ума, не способного ни к решениям,
ни к действиям.
     Он  все  бы  отдал,  лишь  бы  лежать  вот так безмятежно в этой теплой
надушенной   постели,   нежась  в  объятиях  первой  красавицы  королевства,
несравненной Лилии де Триель.
     "И  зачем  только  пытается она заниматься скучнейшими государственными
делами.  Это  предназначено  мужским  умам,  ни  на что другое не пригодным.
Красота должна служить блаженству - в этом ее высшее призвание!".
     Дальше этих мудрствований Кардий был не способен мыслить.
     Девица  Лилия де Триель умела узнавать все раньше других. Когда в замке
послышался  шум,  ей стало ясно, что явились священнослужители из Орланского
собора нижайше умолять короля выслушать оглашение папийской буллы.
     Проницательная красавица оказалась права.
     Церемониймейстер  двора,  не  осмеливаясь  поднять  глаз на королевскую
постель  под  балдахином,  попросил  его всевластие прибыть на площадь перед
Орланским  собором,  где  уже  собираются  не  только  все  горожане,  но  и
преданные  королю  войска.  Булла  должна воодушевить их для отпора тритцам,
грозящим разгромить город, не пропустив ни одного дома, ни одной из женщин.
     - Как,  даже  госпожу  де  Триель?  - не нашел ничего глупее произнести
Кардий VII.
     Сконфуженная Лилия де Триель закрылась с головой простыней и сказала:
     - Не  бывать тому! Король поручил мне написать папию И Скалию письмо, и
я  уже  подготовила его. Тот же гонец, который привез буллу, отвезет письмо,
а ответ папия едва ли придется по вкусу осаждающим тритцам.
     Кардий  удивленно обернулся к фаворитке, но из-за натянутой простыни не
встретился с ней взглядом.
     Пришлось покидать сладкую постель и облачаться в блестящие одежды.
     Лилия  де  Триель  проскользнула  в  свой будуар, расположенный рядом с
опочивальней  Кардия,  и три прислужницы занялись ее замысловатыми нарядами,
которыми  предстояло  сразить на площади и горожан, и солдат, а о женщинах и
говорить нечего!


     Сверкающая   королевская  карета  с  восьмеркой  золотомастных  лошадей
доставила сиятельную чету на площадь Орланского собора.
     Перед  входом  в  него  был  сооружен  помост,  напоминавший эшафот, на
который вели несколько ступенек.
     Карета  Кардия остановилась у помоста. Блистательные Кардий и идущая на
шаг  сзади  Лилия  де  Триель  направились к отведенному им почетному месту,
вызывая общее восхищение.
     Казалось,  люди собрались здесь как на публичную казнь, чтобы возбудить
себя  брызнувшей  кровью,  взволновать  себя  чужой,  но неумолимой для всех
смертью.  У  эшафота  стоял  палач в красном балахоне с узкими прорезями для
глаз, в остроконечном колпаке.
     Но  палач  не  взошел  на  эшафот,  стражники не подвели осужденного со
связанными за спиной руками.
     Вместо  них  на  помост  поднялись  два монаха, один в пурпурной мантии
птипапия, другой в сермяжной сутане.
     Палач разжигал перед помостом костер.
     Неужели  отлученного  от церкви сразу сожгут здесь перед собором? Слуги
СС   увещевания,   которых  знали  в  лицо,  устрашающе  шмыгали  у  костра,
перекидываясь с палачом словами.
     Птипапий,  по  всей  видимости,  был  слишком  нездоров,  чтобы  самому
прочесть папийскую буллу.
     Удивительно,  что  он поручил это сделать Мартию Лютому, которого папий
и отлучил от церкви.
     Громким  внятным  голосом  прочел  Мартий  грозные  слова  о  том,  что
негодный  инок  Мартий  Лютый  за  выступление в соборе св. Камения во время
благочестивого  диспута  о всепрощении господнем подверг сомнению милосердие
всевышнего  и  ратовал  за  то,  чтобы все люди грешили безбоязненно, ибо на
Землии  им  за  это ничего платить не придется, а небесная кара когда-то еще
будет, да и будет ли вообще.
     Гул пробежал по толпе.
     Затем  загремели  устрашающие  слова  наместника  всевышнего  на Землии
папия  И  Скалия  о  вменении  в обязанность каждому истому добриянину гнать
отлученного  от  церкви  негодного  Мартия  Лютого  с  порога,  не давая ему
приюта,  куска  хлеба  или  кружки  воды,  дабы  псом  смердящим околел он в
придорожной канаве.
     Какие-то  женщины  заплакали  в толпе. Послышались возгласы, обычные во
время истязаний обреченного на эшафоте.
     Мартий  Лютый  кончил  чтение,  поклонился  на  все четыре стороны, как
обычно делал это осужденный на смерть, а затем возвысил голос:
     - Вас  удивляет,  дорогие мои френдляндцы, зачем разожжен здесь палачом
костер?  Не  сожгут ли здесь неугодного церкви отступника? Да, верно угадали
горожане   и  солдаты,  а  также  прекрасные  дамы,  пришедшие  сюда.  Здесь
произойдет  сожжение отступника от истинной религии Добра, созданной полторы
тысячи  лет  назад  божественным Добрием. Но истинный отступник восседает на
святом  престоле  под  именем И Скалия. Вместо него сожжена будет его булла.
Но  прежде,  чем вы увидите, как свернется, потемнеет и вспыхнет этот клочок
папийской  бумаги,  я разоблачу его автора, присвоившего себе имя наместника
всевышнего  на  Землии.  Отец  Лжи,  он ложью опутал всех вас, думающих, что
через  него  и  его  столь  же  безнравственных,  как  он сам, служителей вы
общаетесь  со всевышним. Я сказал так в соборе св. Камения, и за это отлучен
от  папийской  ложной  церкви,  якобы  твердой,  как скала, веры. Я сказал и
повторяю  вам  всем,  что  нет ни у кого права вставать между любым из вас и
всевышним.  Не нужно для этого пышных храмов, выстроенных на ваши заработки,
не  требуются для этого убившие будто бы свою плоть святоши, мешающие вашему
общению  с  всевышним  выдуманными спектаклями и песнопениями. Учение Добрия
не  требует  никаких храмов, никаких служителей, оно учит быть добрым, самим
служить  добру,  не  позволяя  кому-либо именовать себя более приближенным к
всевышнему,  чем  каждый  из  вас.  А  они,  попы,  присвоили себе еще право
"святого  прощения",  торгуя  оправданием  любых  злодеяний. Так Сатана свил
себе   гнездо   в   Святикане  с  чревоугодием  и  развратом.  Еще  доход  -
пожизненность  браков,  установленная  самовольно папием. Несчастье мужчин и
женщин,  скованных  церковью и не имеющих средств, чтобы откупиться от папия
и  стать свободными. Это снова выдумка Сатаны. Все люди свободны и в общении
со  всевышним,  и  в  добровольном браке, который должен держаться только на
взаимной любви. И не продает всевышний этой свободы!
     В  толпе  подхватили  последнее  слово,  послышались  крики:  "Свободы!
Свободы!". Люди требовали ее.
     Когда, после поднятой руки Лютого, крики смолкли, он продолжал:
     - Превращать  всевышнего  в  торгаша  постыдно! Но папийцы Святикана не
знают  стыда.  Вас,  простых  добриян,  уверяют, что каждый из вас регулярно
может  очиститься  от  грехов  святым  причастием,  притом  бесплатно. Стоит
только  вообразить,  что  подносимый  вам  глоток вина - кровь божественного
Добрия,  умершего  за  нас, а кусочки хлеба, плавающие в этой "крови", - это
куски  его  тела.  Что  это,  спрашиваю  я  вас?  Кто  осмелился сделать вас
участниками  такого  безобразного  спектакля? Церковники пытаются возвратить
вас  к  дикости  далеких  предков,  к каннибализму! У невежественных дикарей
было  поверье,  что,  съев  кусок тела человека, якобы обретаешь его силу. А
вас  заставляют  сожрать,  подобно  хищникам,  часть  трупа всеми обожаемого
Добрия  и  этим  приобщиться  к  святости!  Вот  на  чем  держится папийская
религия,  скала  ее  твердой  веры!  На  людоедстве!  Кормя вас вымышленными
останками  великого  мученика Добрия, она съедает ваши души! Напрасно искать
меж  скал  добра  души, добро продается, а неимущим вместо него предлагается
ложь!
     Речь   Мартия  Лютого  прерывалась  возгласами  одобрения,  возмущения,
несколько  женщин  упали  в  обморок.  Две  стрелы были пущены в оратора, но
пролетели мимо.
     Мартий не испугался, он продолжал:
     - Самозваный   наместник   всевышнего   на  святом  престоле  И  Скалий
осмеливается  вмешиваться в дела королей, намереваясь сажать на трон удобных
и   послушных   ему  людей.  Так,  он  не  прочь  поддержать  притязания  на
френдляндский    престол   предателя   родной   земли,   наймита   заморских
завоевателей  Ноэльского. А вы, защищающие родную страну в осажденном городе
Орлане,  лишены  папийской  поддержки,  но должны поклоняться ему, И Скалию,
как  всевышнему,  платить  церковные подати, взывать к всевышнему с мольбами
только  через  его  посредников,  наряженных  в  золото  и  парчу  священных
нарядов.   А  чего  стоят  оправданные  служением  Добру  пытки  и  убийства
неугодных   папию   людей?  Девяносто  девять  птипапиев,  которые  согласно
священному  уставу  избрали  его,  сотого,  папием,  он  уничтожил одного за
другим  только  потому,  что  среди них могли оказаться те, кто не поддержал
его или не сразу поддержал его.
     Речь  Лютого произвела необыкновенное действие на толпу. Взбудоражив до
предела, он сумел захватить ее.
     Почувствовав это, Мартий продолжал:
     - Солдаты  и  вообще  все френдляндцы, жители Орлана! За стенами вашего
города  стоят  злобные  и  жестокие  завоеватели.  Они  хотели  посадить  на
королевский  престол  своего  атамана - разбойника Дордия, который у меня на
глазах  убил  моих отца с матерью и сестру, обесчестив ее, а затем уничтожил
почти  всех  жителей  моего  села.  Я  взываю к вам, френдляндцы! Недостойно
проливать  кровь  только  за  то,  какой  король  будет править вами. Тритцы
должны быть изгнаны из нашей страны, хотя бы и были истыми папийцами.
     - Долой папийцев! Смерть тритцам! - послышались возгласы.
     - Война  должна  быть  за  свободу каждого из вас, за свободу общения с
господом, за свободу принадлежать своей стране, своему народу.
     Волны гнева прокатывались по тысячной толпе.
     - Призываю  вас  идти  в  бой с новым лозунгом. Смерть папийству, долой
тритцев, да здравствует свободная Френдляндия!
     И  тут  в  толпе произошло нечто неожиданное. Слово "свобода" оказалось
настолько  желанным,  что  звучавшие  в  толпе  отдельные возгласы "свобода"
слились в могучий негодующий рев людей, многие из которых бряцали оружием.
     Престолонаследник  Кардий  VII  вместе  с  перепуганной до слез девицей
Лилией  де  Триель  нырнули в золотую карету, страшась бушующей вокруг бури.
Там уже оказался генерал Дезоний, командующий осажденным гарнизоном Орлана.
     Почтительно, но жестко генерал обратился к королю:
     - Ваше  всевластие!  Есть  возможность  поднять  дух  вашего  войска  и
одержать  победу.  Солдаты  за Лютого. Это надо использовать в чисто военных
целях. Пора менять веру.
     - Отлученного  от  церкви  надо  сжечь,  -  капризно  сказала  Лилия де
Триель.
     Кардий умоляюще посмотрел на нее.
     - Но я не могу, я не могу, - только и мог выговорить он.
     - Вы можете, мой возлюбленный король. Вы подпишете мое письмо к папию.
     Кардий неуверенно, но отрицательно покачал головой.
     Из  окна  кареты все трое видели, как птипапий в пурпурной мантии, взяв
из  рук Мартия Лютого папийскую буллу, передал ее палачу в красном балахоне,
а  тот  бросил ее в разгоревшийся костер. Свиток крепкого пергамента сначала
свернулся,  судорожно,  как  живой, скрутился змеиным телом, потом вспыхнул.
Алое пламя взвилось из костра под общию вздох толпы.
     На  помосте  птипапий  Пифий снял с себя пурпурную мантию и бросил ее в
костер.  Сразу  чадно  запахло  жжеными  тряпками.  Он  что-то тихо говорил.
Мартию Лютому пришлось донести сказанное до толпы.
     - Клянусь  своей  верой во всевышнего, что он сам говорил сейчас устами
моего  инока.  Отныне  война  стала  священной  во  имя  правоты  общения  с
всевышним.  И  я,  подавая пример всем френдляндцам, слагаю с себя папийский
сан,  ибо не могу стоять между людьми и всевышним. Уверен, что каждый из вас
поймет  меня. Я отказываюсь от папийской религии, для меня существует только
одна  вера во всевышнего, открытая нам Лютым. Я иду за ним в великой схватке
нравственных  устоев.  Если  нас осаждают тритцы-папийцы, то противостоять в
Орлане им будут не папийцы, а лютеры. И пусть я буду первым из них.
     Мартий  Лютый  скинул с себя сермяжную сутану и тоже бросил ее в огонь,
перестав быть монахом, но возглавив новое учение.
     Так началась на планете религиозная война.

                              Глава четвертая
                               ГРОЗА В ГОРАХ

     И тридцать витязей прекрасных
     Чредой из вод выходят ясных.

                                                               А. С. Пушкин.

     Трудно представить себе большую ярость природы, чем гроза в горах.
     Юноша  Сандрий-оруженосец,  поздним  вечером  бродя  по  берегу горного
озера,  погруженный  в  думы  о  прекрасной  даме  своего сердца, едва успел
укрыться  в  небольшом  скалистом  гроте над водой. Спустившиеся низкие тучи
принесли с собой непроглядную ночь.
     Когда  сверкали  молнии, снопы ослепительных трещин разрывали небосвод,
как  бы  возвращая  день,  странный,  мгновенный  матово-серебряный день - и
сразу  опять тьма. И вспыхивали дальние горы в небесном пожаре, раскалываясь
с  непереносимым грохотом. И тело вдавливалось само собой в камни, к которым
в страхе прижался Сандрий.
     Огненные  мечи  как бы подрубали опоры, держащие тяжелый небосвод, и он
готов  был рухнуть на острые вершины, погребая под обломками небесной тверди
обреченную Землию.
     Сандрий   беззвучно   шептал   молитвы,   осеняя   себя  жестом  добра,
завещанного  божественным Добрием. Он хотел бы не смотреть на пылающее небо,
но не мог отвести от него глаз.
     Вдруг   они   распахнулись.  Только  под  такой  грохот  разверзающихся
пропастей,  только  в  свете  адского пламени, низвергнутого на скалы, могло
привидеться   такое   бедному  Сандрию,  преданно  и  безмятежно  служившему
великану-рыцарю,  гордо  скрывая  безответную любовь к пленительной хозяйке,
мудрой Лореллее.
     Из  черной  тучи,  как  бы из пламени молний, вырвалась огромная черная
даже  не  птица,  а  скорее  вытянувшаяся в струнку летящая змея с загнутыми
назад крыльями.
     Чудовище  не  падало,  сраженное  огнем  всевышнего.  Нет!  Оно  плавно
спустилось  на  озеро,  коснулось  его поверхности и ушло в глубину, оставив
разбегающиеся  кругами  волны,  как  от  падения  скалы  в  воду.  Потом все
исчезло,  утонув  в  густой,  как  деготь,  тьме,  а  затем пожар гор и неба
вспыхивал  снова  и  снова,  оглушая  громовыми  раскатами не знающего что и
думать Сандрия.
     Дракон  древних восточных сказок? Но кто поверит? Скорее божье видение,
предзнаменование  грядущих  бед,  войн,  разорения  и  крови.  Надо  быстрее
сообщить  своему  рыцарю,  подготовить  замок  к  обороне.  Только  недоброе
знаменует появление такого чудища в грозовую ночь.
     Но  выйти  из  своего  убежища и бежать в замок Сандрий не мог, ибо все
хляби  небесные  разверзлись  и потоки воды низринулись из непроглядных туч.
Вспышки  теперь полыхали за хребтом, гроза отодвигалась от горного озера, но
ливень  уподобился  ближнему  водопаду,  к  которому  в  часы своего высшего
счастья   Сандрий  провожал  иногда  несравненную  Лореллею.  Она  любила  в
задумчивости  смотреть  на  падающий  пенный  поток,  перед  тем  как  снова
запереться в своей тайной, колдовской лаборатории в подвале замка.
     Но  одно дело любоваться клокочущим потоком, и совсем другое бежать под
ним  к  замку, чтобы предстать перед обожаемой дамой в самом жалком и мокром
виде.
     И  только  когда  утреннее  солнце  пробилось  из-за  туч,  он  рискнул
покинуть свое убежище.
     Балансируя  руками,  Сандрий  пробирался  по мокрым, скользким камням и
внезапно припал к ним, спрятавшись за серую глыбу.
     Он  не  верил  глазам.  Светопреставление  продолжалось. На поверхности
озера  сначала  запрыгали пузырьки, потом недалеко от берега всплыл какой-то
предмет,  наконец  из  воды  стал  подниматься  рыцарь. В утреннем свете его
доспехи   казались   серебряными,  круглый  боевой  шлем  был  без  плюмажа,
виднелось  защищенное  прозрачной преградой чужое лицо. Он выпрямился, выйдя
на берег, и оказался не уступающим в росте даже самому Горному рыцарю.
     Подводный  рыцарь  огляделся.  Тотчас  на воде произошло то же самое, и
второй  закованный  в  серебряные латы воин выбрался на берег. И так один за
другим.  Шестеро!  Последним  вышел  самый  маленький,  пожалуй,  даже  ниже
Сандрия, мечтавшего еще подрасти.
     Пришлось  лежать  не дыша, чтобы не выдать своего присутствия, хотя, по
существу,  надо спешить в замок объявлять тревогу. Подводные пришельцы могли
оказаться тритцами или кем-нибудь еще похуже.
     Сандрий  ящерицей пополз меж камней, и когда начались деревья лесистого
склона, вскочил и побежал по крутой тропинке.
     Сердце  отчаянно  билось.  Конечно,  только  от  бега  в  гору, а не от
недостойного   страха.   Оруженосцу  великого  рыцаря  не  пристало  бояться
каких-то лягушек, хотя бы и закованных в латы!
     Взошедшее  солнце освещало отвесные стены замка, продолжавшие скалистые
обрывы в пропасть.
     Знакомой  тропой  с  пробивавшимися  меж  камней желтенькими цветочками
Сандрий  добежал до тайной калитки, неотличимой в замшелой стене, и постучал
в  нее  условно.  Когда  она  открылась, он, не переводя дыхания, взбежал по
каменной лестнице.
     В  огромном  холодном  зале  с  узкими окнами за длинным дубовым столом
сидели  двое.  С  одной  его стороны громадой высился хозяин замка О Джугий,
напротив   в  изящной  позе  расположилась  несравненная  Лореллея,  ожившая
мраморная статуя богини любви, найденная в руинах языческого храма.
     У  рыцаря было круглое, обрамленное черной бородой лицо с орлиным носом
горца,  которое  казалось  бы  суровым,  если  бы  не  светлые добрые глаза.
Прислуживали  им  два  воина  в  кольчугах, стоя за высокими спинками резных
стульев.  Оба  они,  неразлучные  близнецы,  кроме  отваги  в  бою, обладали
отличными манерами.
     Вид вбежавшего юноши удивил всех, казалось, за ним гонится кто-то.
     - Не облить ли его холодной водой? - с улыбкой предложил О Джугий.
     Но Лореллея певучим голосом заступилась за своего любимца.
     - Не  мудрее  ли  сначала  выслушать  его?  Очевидно, мальчику есть что
сказать.
     - О,  достойный  сын Отваги и Мужества! - переводя дыхание, обратился к
рыцарю  оруженосец.  -  Если  не  был  я заколдован, то стоит ударить в гонг
тревоги.
     - Что такое? - поднял брови О Джугий.
     И  тогда  Сандрий, сбиваясь, рассказал о дивном чуде, виденном во время
и  после  грозы,  умолчав  только  о  своих думах о даме сердца, внимательно
слушавшей его.
     - Суеверие  хуже  религии,  -  произнес  рыцарь-философ. - Религия хоть
основана  на  моральных  принципах.  Суеверие  же  -  только на невежестве и
себялюбии, на стремлении оградить себя от мелких неудач.
     - Я  думаю,  достойный  мой  супруг,  что  наше  с  вами стремление - к
скорейшему  ознакомлению с замеченным явлением, которое, как можно судить по
словам очевидца, заслуживает изучения.
     Между  супругами существовал незыблемый уговор беспрекословно выполнять
желание,  первым  высказанное  любым  из  них. Кроме того, мягкий характер О
Джугия не позволял ему перечить жене.
     Лореллея  пожелала  ехать  верхом в одном из своих лучших нарядов, в то
время  как  ее  два  спутника,  рыцарь и оруженосец, надели боевые доспехи и
шлемы  с  плюмажами.  О  Джугий  взял  тяжелый меч и щит с гербом, Сандрий -
легкий  меч  и  рыцарское  копье,  если  оно  понадобится  патрону.  Слуги в
кольчугах должны были привести следом конный отряд.
     Когда  всадники приблизились к лесистому склону озерных берегов, солнце
поднялось  над  ближней  грядой и на небе не было ни облачка. Пахло недавней
грозой, волшебный воздух вселял бодрость духа и даже веселость.
     Завершая  кавалькаду,  Сандрий с обожанием смотрел на ехавшую перед ним
амазонку, и ее алый плащ с золотой каймой слепил его, как ночная молния.
     Маленькому  оруженосцу  ничего  не  почудилось  в грозу. В указанном им
месте у костра сидели четыре рыцаря в серебристых доспехах.
     Три  всадника, подъехав, выжидательно остановились перед ними. О Джугий
обнажил  тяжелый  меч,  Сандрий  направил  вперед  грозное  копье. Белокурая
Лореллея, гарцуя на вороном коне, выехала вперед.
     Один  из  незнакомцев  встал,  сделал  несколько шагов по направлению к
подъехавшим  и,  протянув  обе руки ладонями вверх, показал, что не держит в
них  ничего,  то  есть  не  имеет  враждебных  намерений, потом он снял свой
круглый  "боевой  шлем".  По  плечам его рассыпались седеющие волосы, совсем
как  у  рыцарей Френдляндии или окрестных стран. Однако изданные им звуки не
походили ни на один из знакомых обитателям замка языков.
     Трое других серебряных воинов тоже встали от костра.
     - А  где  же  еще  двое?  Или  у  оруженосца двоилось в глазах? - хмуро
поинтересовался Горный рыцарь.
     Лореллея  не  успела  заступиться  за  мальчика, ибо волшебное явление,
которое   он   описывал,  произошло  сейчас  опять,  теперь  уже  на  глазах
подъехавших.
     Из  воды,  постепенно  поднимаясь,  появились еще две фигуры. Их мокрые
доспехи сразу засияли на солнце.
     И  тут  Лореллея пристально вгляделась в одного из них и, заметив нечто
лишь ей известное, воскликнула на френдляндском языке;
     - Шершей ля фамий! (Близко к французскому "Ищите женщину!").
     Услышав  эти слова, только что вышедший из воды маленький рыцарь сделал
несколько  шагов  вперед,  снял свой шлем, и вместо мужских волос до плеч на
спинные  серебристые  доспехи  упали  две  толстые, искусно заплетенные косы
цвета  начищенной  меди или червонного золота. Привычным движением косы были
переброшены  через плечи на высокую грудь. Незнакомка приветливо улыбнулась,
миловидное  лицо  украсило  бы  и королевский двор. На ужасном френдляндском
языке она произнесла все же понятную фразу:
     - Здоровья  и  счастья вам, сударыня. Ваша проницательность не уступает
вашей красоте!
     - Ба!  - воскликнула Лореллея. - Что я слышу от подводной дамы? Русалка
ведет светский разговор на салонном уровне!
     - Русалками  у  нас  называют бедных женщин, утонувших из-за несчастной
любви.
     - Где  это у вас, позвольте поинтересоваться? - вмешался Горный рыцарь.
- И на каком диалекте вы изволите изъясняться?
     - Я  изучала старофранцузский язык на нашей планете, которую можно было
бы  назвать  двойником вашей. Очевидно, они столь же схожи или различны, как
вы  считаете  более  правильным,  как  и  те  языки,  на которых мы пытаемся
говорить с вами.
     Сандрий   смотрел   на   загадочную  гостью  ошеломленными,  почти  уже
влюбленными глазами, не слишком разобравшись, о чем она говорит.
     Но его патрон прекрасно разобрался.
     - Не  хотите  ли  вы,  почтенные  рыцари,  сказать, что прибыли с неба,
являясь его посланцами?
     - Если  разуметь,  что  на  небе  вашем,  пожалуй, в хороший оптический
прибор  можно  рассмотреть  звездочку  очень малой величины, подобную вашему
светилу,  то  можно признать, что мы из той части неба, - сказал на этот раз
почти по-френдляндски первый рослый рыцарь, вышедший навстречу приехавшим.
     - Насколько  я понимаю, вы намеренно погрузили свою черную птицу на дно
озера, чтобы впоследствии воспользоваться ею? - спросил Горный рыцарь.
     - Ваша  проницательность,  сударь,  не  уступает наблюдательности вашей
прекрасной  спутницы.  Наш  аппарат  действительно  будет  сохраннее  на дне
озера.
     - Я не вижу у вас оружия. Зачем в таком случае на вас боевые доспехи?
     Говоря  это, Джугий соскочил с коня, отдав свой меч и щит оруженосцу, и
встал рядом с пришельцем, оказавшись одного с ним роста.
     - Не  знаю,  двойники  ли  наши  планеты,  но мы с вами, посланец неба,
могли бы быть двойниками.
     - Если  бы  жили  в  одно  время,  - загадочно произнес пришелец. - Но,
поверьте, важнее всего быть двойниками по совпадающим желаниям.
     - Мне нравятся ваши слова, посланец неба.
     - Бережной,  Георгий  Бережной,  один  из командиров экспедиции, - и он
показал рукой на остальных спутников.
     - О-о!  -  Георданий  или по-нашему Джорданий Бруний, извините, если не
совсем  точно  произношу  ваше  имя.  Перед  вами рыцарь О Джугий, который с
большей  охотой  размышляет,  чем  владеет  оружием.  Однако  выполняет долг
защиты  окрестных  жителей. Поэтому, глядя на ваши доспехи, я хотел бы знать
ваши цели.
     - Цель  -  добиться  всюду отказа от оружия. Наши костюмы не доспехи, а
одеяния для межзвездной пустоты. Впрочем, для воды также.
     - Это я видел.
     - Не  кажется  ли вам, мой благородный супруг, что долг рыцаря - прежде
всего гостеприимство?
     - Как   всегда   склоняюсь  перед  вашей  мудростью,  моя  несравненная
Лореллея.
     - Какое прекрасное имя! - воскликнула Надя.
     - А  ваше?  -  поинтересовалась Лореллея, соскочив со своего коня. - Не
пожелаете ли вы сесть в седло?
     - Меня зовут Надежда. Но я никогда в жизни не ездила на животных.
     - Но  летаете  по  воздуху  и  даже  между  звезд,  -  живо  отозвалась
Лореллея.
     - Меж  звезд  вел нас мой муж Никита Вязов, мы с ним вместе выносили из
воды  кое-какие  вещи.  Нельзя же женщине все время ходить в скафандре. А на
вас такое прекрасное платье.
     - Вам нравится? Как и мое имя? А почему? Что бы оно значило? А ваше?
     - Великим  поэтом  ваше имя было присвоено у нас загадочной волшебнице,
песни  которой  сводили  людей  с  ума.  А  Надежда  - это вера в исполнение
желаний.
     Группа владельцев замка и пришельцев двигалась к лесу.
     - Я  не  знаю,  что  лучше:  сводить  с ума или дарить веру. Впрочем, я
занимаюсь и тем, и другим, - загадочно закончила Лореллея.
     У  выхода  из  леса идущих встретил конный отряд, приведенный слугами в
кольчугах.
     Шедшие позади беседующих пришельцы переглянулись.
     - Гости  мы  здесь  или пленники? - спросил молодой, но рано полысевший
пришелец.
     - Ну,  Вася  Галлей  в  своем  репертуаре.  Разве  у тебя в Америке при
высоких  встречах  отменены почетные караулы? - со смешком спросил его худой
жилистый спутник.
     - У  нас  там  вежливые  церемонии. Даже на электрический стул когда-то
водили процессией.
     - Надо  думать,  стулья  и  кресла  здесь еще не электрифицированы, - с
иронией   произнес  еще  один  звездный  штурман,  на  которого  только  что
указывала Надя.
     - Слабое  утешение.  Кроме  электричества,  у  них может найтись немало
старых добрых инквизиторских средств.
     - Но  у  них  есть разум, - заметил второй командир, отец звездонавтики
Алексей  Крылов,  коренастый,  полный  человек с седыми, спадающими на плечи
кудрями. - Будем воздействовать на разум. Ведь ради этого и летели сюда.
     - Что  верно,  то  верно,  - отозвался жилистый штурман. - Но всегда ли
разум разумен?
     - Наша задача сделать его таким, - строго закончил Крылов.
     Сопровождающий  их  вооруженный эскорт, видя дружелюбную беседу Горного
рыцаря с Серебряным, никаких враждебных намерений не проявлял.
     Дамы  шли  отдельно, оруженосец с двумя конями на поводу гарцевал перед
ними,  стараясь  привлечь внимание, ведь у него на поясе тяжелый меч Горного
рыцаря, в левой руке щит патрона, а в правой тяжелое копье.
     Но  дамы были заняты беседой, говоря, по существу, на разных языках, но
чудом понимая друг друга.
     - Скажите,  Надежда, есть ли среди вас, прилетевших с неведомой звезды,
такой  человек, который интересуется познанием природы и обладает знаниями в
этой области?
     - Живой или мертвой природы? - спросила Надя.
     - Я имею в виду различные вещества и их свойства.
     - Конечно,  блистательная Лореллея, среди нас есть и такие знатоки, ибо
все  подготовлены  к  звездному  перелету.  Но первым из них я назову своего
мужа  Никиту  Вязова,  о  котором уже говорила вам. Если позволите, я позову
его  к  нам.  Он  тоже немного знает старофранцузский язык, напоминающий ваш
благозвучный френдляндский.
     - Надежда, вы прелесть.
     По  знаку Нади Никита Вязов, штурман спасательной экспедиции Бережного,
атлет,  спортсмен  и  беззаветно  преданный  делу  человек, подошел к дамам.
(Вязов-Долговязов - прозвище Джандарканова.).
     Надя  передала ему просьбу Лореллеи. Никита выразил готовность сообщить
прекрасной деятельнице чужепланетной науки все, что знает сам.
     - Но  я  должна буду в таком случае увлечь вас... в подземелье замка, -
с обворожительной улыбкой добавила Лореллея.
     Вязов молча поклонился и вернулся к группе своих товарищей.
     - Ну что? - спросил Вася Галлей. - Свяжут нам руки? Бросят за решетку?
     - Я  уже  извещен  об  ожидающем  меня подземелье, - с обычной для него
шутливостью сказал Никита.
     - Я  так  и  знал!  Так  и  знал!  Они  не  выпустят  нас,  пока  мы не
признаемся,  что  прилетели не с другой планеты, а из преисподней, куда нас,
по  всей  вероятности,  и вернут самыми изысканными способами, - полушутливо
произнес американец Галлей.
     - Мне  кажется,  что  у  Бережного  с главным рыцарем складывается иное
мнение  о  нашей  судьбе,  - серьезно заметил Алексей Крылов. - Как бы то ни
было,  но  к  своей  миссии предотвращения гибели планеты, населенной нашими
двойниками, мы должны приступить в любых условиях.
     - Зря  мы  не  взяли  оружия,  -  пробурчал  худощавый жилистый штурман
Федоров.
     - Вот  в  этом  ты,  Федя,  не прав. Вспомни появление среди папуасских
дикарей  Миклухо-Маклая,  лишь отсутствием оружия и добротой он привлек их к
себе.
     - Хороши папуасы в латах, - продолжал ворчать Федоров.
     Отряд  и  группа  пришельцев остановились перед замком, к которому вела
пробитая в скале похожая на коридор с отвесными стенами дорога.
     Что-то их всех ждет впереди?

                                Глава пятая
                                ЗАМОК ВЕРШИН

     Высоки вершины познания, но бездонны пропасти, ведущие к ним.

                                                                 По Сократу.

     Двое  слуг  в  кольчугах,  специально  оставленные  И  Скалием  в замке
соглядатаями-близнецами,  были  столь  же  схожими  внешне,  сколь внутренне
различными.  Они принадлежали святому ордену братьев-добреитов, в отличие от
монахов Пифия живя на воле.
     С  детства  привязанные лишь друг к другу, оба невысокие, коренастые, с
жесткой  гривой черных волос, горбоносые горцы с поднятыми к вискам бровями,
они  по  приказу  рыцаря  отвели  пришельцев  в предназначенные им комнаты -
серые  голостенные  каменные мешки с суровой грубой мебелью и окошечками под
самым  потолком.  Одна  для  Галлея  с Федоровым, другая для Нади с Никитой.
Взаимные  привязанности  гостей  безошибочно  были угаданы жадным себялюбцем
Горением  и  тупым  фанатиком  Борением,  равно приобщенными отцами ордена к
острой  проницательности  и  потому подметившими характер общения пришельцев
друг с другом.
     Затем  пришедшие  к гостям "речеведы" пригласили их сначала в рыцарский
зал, а потом к усердным занятиям.
     Им предстояло приобщать чужеземных рыцарей к местным наречиям.
     На  стенах  рыцарского  зала  висело  диковинное  старинное  оружие, за
восемью  стульями  с высокими резными спинками в ожидании стояли восемь слуг
в кольчугах, в их числе и близнецы Борений с Горением.
     Угрюмый  Борений  прислуживал  бородатому,  казавшемуся по сравнению со
своими  воинами  великаном О Джугию, Горений же каждым движением подчеркивал
несравненность красоты своей госпожи.
     Гостеприимный  хозяин  замка сам отрезал кусок бараньей ноги для соседа
и первого знакомца, Бережного, говоря:
     - Как  облегчили  бы  вы  мою душу, почтенный рыцарь, если бы доказали,
что  являетесь посланцами неба, а не лазутчиками кровавых тритцев, поскольку
спустились  не  с  неба,  а  вышли  из  воды с волосами до плеч и коверкаете
френдляндский язык, как заправские тритцы.
     - Языком вашим, гостеприимный наш хозяин, мы будем овладевать во сне.
     - Во сне? - удивился О Джугий.
     - Да.  Наши внушающие ящики умеют запоминать беседы с вашими речеведами
и  потом  нашептывать  нам  их  знания, когда мы спим. Расслабленный сном ум
непроизвольно   воспримет   их,   и,   уверяю  вас,  скоро  вы  не  услышите
исковерканных слов благозвучного френдляндского языка.
     - А волосы? Прическа? - настаивал рыцарь.
     - Так  то ж чистое совпадение! Видно, мода всюду подобна бегущим волнам
с  гребнями  да  впадинами.  И  у нас рыцари носили когда-то волосы, как вы,
потом  столетиями мужи стриглись коротко, а то и брили головы, оставляя лишь
чубы.  Нам  просто повезло, что мы явились с длинными волосами, меньше будем
отличаться от ваших современников.
     - Хотите напомнить мне, что наша современность вами давно прожита?
     - Так  то  ж  закон  развития,  одинаковый  и  для  нашей,  и для вашей
планеты.
     - Не  только,  не  только,  -  загадочно  заметил  Горный рыцарь. - Мне
нравятся  ваши  рассуждения  о  развитии.  Они  совпадают с моим философским
вольнодумством.  Однако  мы  поговорим  об  этом  позже,  когда вы овладеете
(пусть  даже  ночью)  нашей речью, чтобы "днем" начать свою просветительскую
деятельность,  которую буду рад поддержать. Судя по успехам вашей посланницы
неба,  каждая  произносимая  ею  фраза  правильнее предыдущей. Видимо, ждать
придется не так долго.
     - Так  мы уж постараемся и во сне, и наяву, для того и прибыли к вам, -
с поклоном заметил Бережной.
     Проходили  недели.  Звездонавты ежедневно встречались с хозяевами замка
за  обеденным  столом,  показывая  степень овладения френдляндским и другими
языками планеты.
     Что  касается Нади, то ею руководила сама Лореллея и оказалась чудесной
наставницей.
     Скоро  женщины  разных  планет, как закадычные подруги, болтали о самых
разных  вещах. Чем ближе Надя узнавала Лореллею, тем больше восхищалась и ее
внешностью  и умом, угадав, что та ждет помощи, а потому посоветовала Никите
отнестись к вопросам Лореллеи возможно внимательнее.
     Наконец  настал  день,  когда радушный хозяин собрал гостей в неурочный
час для важной, как было сказано, беседы.
     Не   смог  прийти  только  Никита,  именно  в  это  время  приглашенный
Лореллеей  в  ее  лабораторию.  Вместе  с  присланным  за  ним  Горением  он
направился в подвалы замка.
     Доведя  Долговязого  рыцаря  до дверей лаборатории, куда ему входить не
разрешалось,  Горений  поспешил  в  одну из ниш в подземном коридоре, где он
обнаружил  трещину  в  стене  лаборатории. Он давно скрытно расширял щель по
ночам,   чтобы   любоваться   предметом  своего  обожания,  следя,  с  каким
изяществом  орудует  ловкая  Лореллея  колбами, разжигает огонь под тиглями,
переливает  из  них расплавленную массу, смешивая ее с какими-то веществами,
после  чего  к  сводчатому  потолку  взвиваются  цветастые дымы. Сквозь щель
проникал   запах  серы,  что  свидетельствовало,  по  убеждению  Горения,  о
близости ада во главе с самим Сатаной.
     Теперь  рядом  с  грациозной  фигуркой Лореллеи, которая, конечно, была
ведьмой,   высилась   серебряная  громада  долговязого  посланника  дьявола.
Горений  давно  бы мог донести папию И Скалию о колдовстве его родственницы,
но  приберегал  это  в  своих  интересах.  А  что,  если колдунья испугается
разоблачений и пойдет навстречу его сладострастным желаниям.


     Борений,  который не мог стоять за спиной стула своего хозяина, тоже из
ниши,  но  в  рыцарском  зале,  старался  не пропустить ни одного сказанного
слова, чтобы сообщить обо всем И Скалию.
     - Прежде,  чем  мы  расстанемся,  - говорил Горный рыцарь, - и я подыщу
каждому  из  вас место для просветительской работы, я хочу поделиться с вами
тем, что думаю о законе развития, затронутом одним из ваших командоров.
     - Да,  вы  сказали  в первый наш день здесь, что закон этот касается не
только наших планет, - напомнила Надя.
     - Польщен  интересом  посланницы  неба  к  моим  словам  и  восхищен ее
памятью.
     - Нас здесь все интересует, - пробасил Бережной.
     - Рад  слышать  это  от  командора, ибо только ЗАКОН ВСЕОБЩЕГО РАЗВИТИЯ
управляет всем сущим, а не ВЫДУМАННЫЙ ВЫСШИЙ РАЗУМ.
     - Как? Вы отрицаете Всевышнего? - живо спросила Надя.
     - Всевышнего?  - рассмеялся О Джугий. - Если хотите знать, то он - сама
природа,  представляющая  собой  все  сущее.  Она,  эта  Природа,  подчинена
единому  и  непреложному  закону  развития,  то есть самой себе, стремящейся
развиваться,  всегда  находясь  в  движении,  ибо покой - это небытие. Все в
мире,  пока движется и развивается, существует. Естественно, что закон - это
отнюдь  не  Высший  Разум,  а  всего  лишь  последовательность  изменений  и
движений,  и сам по себе, конечно же, слеп, глух, бездумен и беспомощен, ибо
ничего  ни  понять,  ни  изменить не может. Сущность развития в том, что все
идет  своим  чередом.  Звезды  вспыхивают и гаснут, падают на Землию. Солнце
всходит  и заходит, реки текут, ветры дуют. И НЕКОМУ слушать людские моления
в  напрасно  выстроенных  храмах, НЕКОМУ воспринять старания пышно разодетых
священнослужителей,    разыгрывающих    спектакли    с    песнопениями.    А
невежественные  люди,  по  наущению  своих  пастырей,  перерезают друг другу
горло  только  за  то,  что у них разные церковные обряды. Бессмысленно ведь
умолять  о  пощаде  скалу,  сорвавшуюся  с  горы, или вулканическую огненную
лаву,  сметающую  на  своем пути города и с праведниками, и с негодяями. Все
сущее,  двигаясь,  подобно  этим  потокам,  столь  же неразумно, неумолимо и
жестоко.
     - Поистине  нужно  обладать рыцарским мужеством, чтобы в условиях вашей
планеты  прийти  к  таким  смелым  выводам,  -  увлеченно сказала Надя. - Не
напрасен будет наш труд, если есть у вас такие умы!
     - Я  склоняюсь  перед  вашей  проницательностью,  прекрасная посланница
неба.  Недаром  я  не  могу  оторвать  от  вас  глаз. Но будучи вольнодумцем
практическим,  не  желающим  зла  своим соплеменникам, я потому и принял так
легко  вашу  версию  "небесных посланцев". Это укладывается в мою философию.
Ваша  планета  развилась  несколько  раньше,  чем  наша.  Но Закон Всеобщего
Развития  свел  нас  вместе.  Я  помогаю  и  буду помогать вам в деле общего
просвещения, чтобы всем стали понятнее ваши цели.
     - Вы имеете в виду отказ от оружия и войн? - спросила Надя.
     - Даже  меня  вам  не  убедить сразу, а как же остальные, в массе своей
неграмотные?  А  как  их  себялюбивые  правители? Изучая историю, я пришел к
выводу,  что  слишком  часто  к  власти  рвутся  негодяи,  прикрываясь порой
обещающими идеями, хотя и готовы на любые преступления.
     Борений-фанатик  дрожал  в  священном  и  бездумном ужасе. "Колдовство!
Несомненное  колдовство  вынырнувших  из  воды пришельцев! Это они заставили
Горного   рыцаря   высказывать   мысли,   враждебные   его   святому  брату,
Великопастырю  всех времен и народов папию И Скалию! Надо вскочить на коня и
мчаться  в Святикан, чтобы сообщить И Скалию о его брате-еретике, попавшем в
когти  дьявола,  спасти  от  которых  в  состоянии  только слуги увещевания.
Очистить  от  великого  греха  может только костер!" - И Борений осенил себя
добриянским знаком.


     - Как  бы  нам  вместо  комфорта  электрического  стула  не  попасть  в
компании  нашего  хозяина  на  костер  местной  инквизиции! Признаться, я не
люблю  слишком  высокой  температуры,  - тихо по-английски прошептал Галлей,
словно угадав мысли соглядатая.
     Услышав в его речи знакомые тритцкие интонации, О Джугий насторожился.
     - Молчи ты, остряк доморощенный, - по-русски прошипел Федоров.
     - Поистине  наши  планеты, - спокойно продолжал Горный рыцарь, - богаты
не  только  сходными  двойниками-братьями,  но  и близкими языками. Впрочем,
хочу надеяться, что это поможет вам при вживании в наше общество.
     - Я  думаю,  почтенный  рыцарь, что после вашего философского признания
просвещать вас не понадобится, - заметила Надя.
     - Вы  ошибаетесь,  обладательница  небесной красоты, - галантно ответил
рыцарь.   -  Ваше  оружие  -  знание.  Оно  подобно  вершине  над  пропастью
невежества.   Именно   потому   ваш   преданный   поклонник,   оказывая  вам
гостеприимство,  надеется,  что  вы  просветите в первую очередь его самого,
притом незамедлительно.
     - Где? Здесь? Сейчас?
     - Нет,  почему  же?  Я  могу  совместить  нашу  беседу  с  прогулкой на
обзорную  башню.  Там  обычно  дежурят  дозорные,  а  мы с супругой по ночам
изучаем звездное небо, которое подарило нам ваш визит.
     - Вероятно,  с  этой  башни  открывается  чудесный  вид, - предположила
Надя.
     - Вы  совершенно  правы,  и  пока  несравненная  хозяйка замка знакомит
нашего  гостя  со своим подземным адом, я покажу своей гостье наши надземные
дали.  Остальным  же  вашим  спутникам я решусь дать совет беседовать друг с
другом  только  на наших языках, дабы их не приняли за чужеземцев, когда они
взойдут   в  монашеских  рясах  на  кафедры  в  университетах  или  соборах,
овладевая мыслями людей.
     Бережной пожал плечами и незаметно подмигнул Крылову.
     А Горный рыцарь продолжал:
     - У  нас  говорят,  что  легче  родиться  без  рук  и  без ног, чем без
родственников.  К  счастью,  у  меня  есть  влиятельный близкий родственник,
который  смог  бы  предложить,  скажем, вам, Джорданий Бруний, профессорскую
кафедру  в  Карбонском  университете  в  нашей прекрасной столице Куртиже. В
восточной  же  державе  другого  командора  ждет  профессорство  у восточных
народов.
     Рыцарь  рассказал, что в Святикане очень любят угадывать людские судьбы
по   расположению   звезд,   и  кому-то  из  пришельцев  полезно  стать  там
звездоведом.
     - Но это же невежество, суеверие! - запротестовал Галлей.
     - Я  и  стремлюсь  к  победе наших гостей над суеверием, которое, как я
говорил,  хуже  религии.  Хочу добавить, что моя супруга в таком восторге от
посланницы  неба,  -  он  посмотрел  на  Надю,  - что с моей стороны было бы
деспотизмом  лишать  ее такого общества. Но пока я готов заменить прекрасную
Лореллею  и  подняться  с  нашей  гостьей по винтовой лестнице в башню, дабы
насладиться там заоблачным миром.
     Надя переглянулась с отцом и согласно кивнула.
     Хозяин замка с рыцарской вежливостью предложил ей идти первой.
     - На  короткое,  но  блаженное  для  меня  время вы подниметесь ближе к
небу, откуда пришли.
     - Увы, лифтов у вас нет, - с улыбкой обернулась Надя.


     В забытой нише подземного коридора Горений жадно прижался к трещине.
     - Признаюсь  вам,  пришелец, - с очаровательной откровенностью говорила
белокурая  ученая  заоблачного  замка,  - с горечью признаюсь вам в неудачах
моих главных опытов.
     - Чем же вы заняты здесь, прекрасная госпожа?
     - Получением  одного  вещества  из  другого.  Многое  удалось.  Но  мне
надоело делать хлопушки и увеселительные огни.
     - Хлопушки? - удивился Никита.
     - Да.  Вот  из этой безобидной массы я делаю наконечники для стрел. При
ударе  о панцирь при хлопке пробивается броня. Владельцы Горного замка очень
ценили эти "хлопушки", делавшие их войско непобедимым.
     - Сударыня!  Вы  изобрели,  как  у  нас  говорят, "кумулятивный заряд",
направленный взрыв. Преклоняюсь перед вами, но хотел бы предостеречь...
     - Ах,  не  надо  меня  ни  от  чего  предостерегать!  Мне нужно золото.
Понимаете?  Богатство!  Огромное  богатство.  И  я  вас  умоляю  помочь мне.
Скажите  откровенно,  у вас, на вашей родине, умеют превращать одни вещества
в другие?
     - Превращают,  сударыня,  -  с  присущей  ему  прямотой  ответил Никита
Вязов,  не  желая  начинать  свою  пропагандистскую  деятельность  на  чужой
планете со лжи.
     - Тогда  скажите,  звездный  мужчина,  почему у меня не получается? Вот
мои   тигли,   вот   мои  колбы,  вот  материалы,  которые  я  хочу  сделать
драгоценными. Хочу, но не могу! А вы должны, непременно должны помочь.
     - То,   чем   вы  занимаетесь,  сударыня,  на  нашей  Земле  называется
алхимией.
     - Как  вы сказали? - рассмеялась Лореллея. Глаза ее блестели, белокурые
волосы распустились.
     - На  френдляндском  языке,  -  продолжала  она,  -  надо  выговаривать
"Адхимия", что очень подходит к тому, что вы здесь видите.

     "Адхимия",  -  почти  вслух  повторил  Горений, комком сжавшись в своей
нише.  -  "Адское  камлание"! - И он осенил себя добриянским знаком, отгоняя
нечистую силу.

     - Если  я  занимаюсь  адхимией,  то  мне,  как  вы понимаете, ничего не
страшно.  Поэтому  говорите,  говорите.  Мне  так  надо  понять вас. Если вы
дьявол,  возьмите  мою  душу,  если  мужчина,  то...  -  она  не договорила,
заглядывая пришельцу в глаза.
     Горений  видел,  как  задумчиво свесил голову Долговязый рыцарь. Однако
он  не мог проникнуть в его мысли, да едва ли и понял бы ход его размышлений
о  том,  что  он, прилетевший на чужую планету, дабы предотвратить там любые
ядерные  исследования,  может натолкнуть сейчас очаровательную и талантливую
исследовательницу  на  путь,  который  впоследствии  приведет  ее  планету к
ядерной   катастрофе   при   развязывании   атомных   войн.   Ведь   явление
радиоактивности на родной Земле было открыто тоже женщиной, Марией Кюри!
     И  Никита,  закусив  губу,  молчал.  Он  не  хотел  лгать,  но не мог и
говорить.
     Лореллея  совсем  по-иному  расценила  смущенное  молчание  гостя.  Она
поправила   волосы,   загадочно   улыбнулась   и   впилась   в  него  своими
зеленоватыми, чуть прищуренными глазами.
     - А  если...  -  кокетливо  начала  она,  -  если  за  свои сведения вы
получили  бы  высшую  награду,  какую  только может дать женщина... Впрочем,
может быть, не столь прекрасная, как вам хотелось бы?..
     - Мне хотелось бы, сударыня, не отвечать на ваш вопрос.
     - Но  почему?  Почему?  У  вас  умеют  делать  искусственное золото или
алмазы?..
     - Да,  искусственные  алмазы,  -  ухватился  Никита,  -  у  нас  широко
применяют, правда, не в драгоценных украшениях, а в машинах.
     - Фи,  как  это  грязно!  -  поморщилась  Лореллея. - Драгоценные камни
нужны  для служения Красоте, торжеству Прекрасного, Празднику всего лучшего,
что есть в Женщине. Или вы не находите этого в своей собеседнице?
     - Нет,  почему  же,  - смутился Никита. - Я плохой поэт и только потому
уступаю право воспеть вас более талантливому.
     - Не  говорите  мне  о  талантах!  Научите лучше, как получать золото и
алмазы,  и  я  буду  счастливой.  А  счастливые  умеют  делать счастливыми и
других,  -  многозначительно  добавила  она,  полузакрыв глаза. Потом словно
встряхнулась  и  воскликнула: - Нет, вы, очевидно, слишком долго пробыли под
водой  и  уподобились,  не  обижайтесь, пожалуйста, рыбам. Прошу, поскучайте
среди  этих  тиглей  и  колб самое короткое время, а я вернусь к вам в более
подходящем  одеянии,  -  и  она  скрылась  за маленькой затейливой дверцей в
соседнее помещение.


     Горений  зажмурился, а губы растянул в скабрезную улыбочку. Он-то знал,
что  находится за этой дверцей. Ему даже один раз удалось заглянуть туда. Он
назвал  ее  тогда  "комнатой счастья". Это был подземный будуар несравненной
Лореллеи.   Дорогие   шелка,   драпирующие   стены,   манящая   постель  под
полупрозрачным  балдахином,  зеркала  перед  грациозными столиками с гнутыми
ножками.    Флакончики,   вазочки,   пуховки   заменяли   кисть   художника,
воспевающего   Красоту,  которая  и  отражалась  во  всех  зеркалах  в  виде
пленительной Лореллеи, украшающей собой "приют счастья".


     Дверца  открылась, и появилась преображенная Лореллея в полураспахнутом
легком капотике, напоминающем древнегреческую тунику.
     - Пойдем,  я  там  все  пойму,  - требовательно позвала она, взяв одной
рукой  Никиту за руку, а другой ласково наклоняя его голову, чтобы он прошел
через низенькую резную дверцу.
     В лицо ему пахнуло дурманящим ароматом.
     - Ничего,  ничего,  -  шептала она. - Мы будем там откровенными, совсем
откровенными... оба.


     Горений  неистовствовал.  "Вот  чего  удостоился долговязый нечестивец!
Впрочем,  колдунья  задумала  выудить  из  него  способ  получения золота! И
алмазов!  Клянусь  И  Скалием,  не  одной  ей  должны  достаться  эти тайные
знания!".
     Долговязому  придется  пройти  подземным  коридором  мимо  ниши в былую
комнату  пыток. Идя сзади с палицей, достаточно будет оглушить его ударом по
голове  и  оттащить  потом  неуклюжее  тело  в  заветную  камеру,  где они с
Борением  сумеют  вытрясти  из  него  все его звездные тайны не хуже слуг СС
увещевания.  Отцы  и  маги святого ордена братьев-добреитов будут довольны и
не  обидят  золотом  тех,  кто  преподнесет  им способ его получения, секрет
чужезвездной адхимии.


     Когда  Никита  и  его грациозная хозяйка появились вновь в лаборатории,
нетерпеливый Горений уже ждал их там.
     При виде его Лореллея нахмурилась.
     - Кто позволил тебе войти сюда? - строго спросила она.
     - Ваш  супруг,  достойный  Горный  рыцарь,  сударыня! Он послал меня за
долговязым  господином,  вышедшим  из  воды.  Все  уже собрались в рыцарском
зале.  Не  угодно ли почтеннейшему Серебряному рыцарю пройти вперед, а я, из
учтивости,  пойду следом. Боевой свой шлем, идя к обеденному столу, надеюсь,
вы снимете?
     - Как!  Разве  уже  пора обедать? - удивилась Лореллея. - Однако быстро
же  летит  время  с  интересным  гостем,  -  сказала она, украдкой глянув на
Никиту.
     Тот хмуро смотрел на Горения, опять о чем-то размышляя.
     "Хмурься,   хмурься!   -  мысленно  восклицал  Горений,  расплываясь  в
угодливой  улыбке. - Мы еще с тобой побеседуем, только не в комнате счастья,
а в другой каморке".
     - Хорошо,  пусть  он  проводит  вас,  -  решила  Лореллея. - А я быстро
переоденусь и пойду следом.


     Никита  шел  по  коридору,  невольно  чуть  пригнув  голову,  чтобы  не
задевать за сводчатый потолок.
     Шедший  на  два  шага  сзади Горений прикидывал, далеко ли еще до ниши.
Ему  не  хотелось напрягаться и тащить по полу тяжелое, бесчувственное тело.
Пусть сам дотопает напоследок.
     А вот и ниша. Пора отстегнуть палицу и приготовиться к удару.
     Шаги гулко отдавались под низкими сводами.

                                Глава шестая
                            БАШНЯ НАД ПРОПАСТЬЮ

     Нет большего несчастья, чем незнание границ своей страсти.

                                           Лао Цзы, древнекитайский философ,
                                                   VI - V века до нашей эры.

     Угловая,  самая  высокая  башня замка нависала над пропастью и казалась
чудом искусства давних строителей.
     Венчающий  ее шатер нередко купался в облаках. Но порой они оказывались
ниже, и тогда башня парила над ними.
     С  нее  открывался  ошеломляющий  вид.  Надя, войдя в обзорную комнату,
тотчас  выбежала  на  круговой  балкон  и,  держась  за перила, наслаждалась
чувством  высоты,  которое  всегда  приподнимало ее над обыденностью, не раз
внушало важнейшие мысли даже из такой отвлеченной области, как математика.
     Ведь  именно  высота подсказала ей все, что связано было с тайной нуля,
когда  удалось  доказать  бесспорность  сокращения  времени  при  достижении
субсветовых скоростей.
     Перед  ней,  сколько  хватал  глаз,  раскинулся  бескрайний  океан, его
застывшие  в  размеренном  беге  поднебесные валы в пенных гривах клубящихся
облаков.  С  высоты башни горизонт в туманной синеве дальних хребтов казался
приподнятым.  А  башня,  воздвигнутая  на  вершине,  стояла как бы в глубине
впадины, хотя, безусловно, была высшей точкой этой части гор.
     Горный  рыцарь  вышел за Надей следом и тоже любовался, но не привычным
ландшафтом,   а   необыкновенной  гостьей.  Каждый  из  них  был  взволнован
по-своему.  Надю  волновали  знакомые пейзажи, которые она знавала когда-то.
Горный   же  рыцарь  видел  только  Надю.  Все  в  ней  притягивало  его:  и
привлекательность,  и  отвага,  и  загадочность.  Он  боролся сам с собой, с
чувствами,  которых  прежде  стыдился.  Этот  великан словно бился сейчас на
устрашающей  высоте  с  титаном,  невидимым  и  более сильным, слабел, теряя
голову,  которая кружилась не от страха пропасти внизу, а из боязни потерять
над  собою  власть.  Это  была  схватка рассудка со страстью, объявшей этого
огромного мужчину, гордившегося своей философией отрицания общепризнанного.
     Зачем  только  явилась  со  звезд  эта фея, ангел или волшебница? Чтобы
смутить   его  покой,  доказать  всю  никчемность  его  суждений,  принизить
необоснованную  гордость?  Неужели  только  мечта  о нежданном счастье может
пошатнуть его отрицание всевышнего, именно затем и пославшего ему Ее?
     Непроизвольно   опершись  на  перила,  которые  от  его  тяжести  могли
обвалиться, он сказал:
     - Зачем вы разрушаете мое столь стройное неверие в силы небесные?
     - Я?  -  удивилась Надя. - Что вы, Рыцарь! Вы так ярко и смело показали
свой  образ  мысли,  присущий,  кстати  говоря,  нашей  современности, столь
далекой для нас с вами сейчас.
     - Вы  разрушаете  мою  крепость  духа,  вторгаясь в сокровенные тайники
моей души.
     - Полно, почтенный Рыцарь! Я не смею даже приблизиться к ним.
     - Вы  овладели  ими,  богиня звезд! Глядя на вас, я готов поверить, что
всевышний  вопреки  моим  рассуждениям  послал  вас ко мне в назидание и тем
победил меня. И я готов теперь возносить ему моления. И знаете, о чем?
     - Вы  -  и моления? У меня не укладывается это в голове после того, что
я слышала в рыцарском зале!
     - Да!  Я  и  моления,  которые  я  отвергал!  Моления  о  милосердии  и
невозможной, но желанной "межзвездной любви"!
     - О чем вы говорите, философ и сильный человек?
     - О   том,  что  сводит  меня  с  ума!  О  вас,  владеющей  мной,  моим
растерянным  умом, моей сокрушающей силой. О вас, черты лица которой вошли в
меня, как нечто обожаемое, незабываемое...
     - Вы  забудете  о своих гостях, едва они скроются, как появились... под
водой, - попробовала отшутиться Надя.
     - Улетите  обратно  к  звездам,  поднявшись со дна озера? О, не раньше,
чем  ответите мне с той же страстностью, с какой я припадаю к вашим ногам. -
И он опустился на колени, стараясь обнять ее бедра.
     Надя   растерянно  смотрела  перед  собой.  Ей  показалось,  что  башня
качается,  проваливаясь  в  центр  чаши,  какую  она  вообразила,  выйдя  на
круговой балкон.
     - Что  вам  стоит,  богиня!  -  дрожащим голосом продолжал он. - Да-да,
богиня!  Если  есть  Разум  Вселенной,  то  он воплощен вот в такой Красоте,
которой  я  с  восторгом  поклоняюсь  и  которую  исступленно молю пойти мне
навстречу.  Мы  здесь одни на этой высоте. Так станьте же на миг моей! Дайте
мне  ощутить себя богом рядом с вами. Подарите мне миг блаженства, и этим вы
сделаете  ваш  немыслимый  по  дальности перелет среди звезд не напрасным! Я
все  выполню  для ваших друзей и для вас самой. Вы спасете миллионы жизней и
цветущую  планету.  У  меня  неограниченные  возможности  благодаря кровному
родству  с  самым сильным владыкой на Землии папием И Скалием. Я готов стать
орудием  в  ваших  руках.  Если  же вы отвергнете меня, все, вами сделанное,
пойдет  прахом. Тот же И Скалий, который и без меня, через своих соглядатаев
узнает  о  шести  колдунах,  вышедших со дна озера, чтобы подорвать твердую,
как  скала,  веру его религии, расправится с вами, заставив меня броситься в
пропасть  с  этой  башни.  Преступление  ваше  для нашего мира ужасно. И еще
ужаснее  расплата  за него. Подумайте об этом. Пусть я упаду в ваших глазах,
пусть  сравняюсь  по  невежеству  с  самыми жалкими и тупыми людишками, лишь
покрасовавшись  перед  вами  своим вольнодумством, пусть покажусь вам таким.
Но  разве  не  стоит  ценой  одной  вашей  женской уступки превратить меня в
могучего  союзника,  каким  я мог бы стать? Разве вы имеете право отказаться
от  таких  услуг,  чего  бы  они  вам  ни стоили? Ведь для любой женщины, по
крайней  мере  в нашем мире, это не столь уж большая жертва! Пустяки! Вы уже
принесли  куда  большую жертву, отправившись со своей благословенной планеты
в неведомый путь.
     Надя  далеко  не  все понимала из сказанного с таким жаром этим могучим
человеком чужой Земли, но женским чутьем она поняла главное.
     Ужас  объял  ее.  Могла  ли  она даже во имя общей цели, приведшей всех
звездонавтов  на  чужую  планету,  по  существу,  продав себя мужчине чужого
мира, повлиять на исход звездной экспедиции?
     - Простите,  богиня,  -  сказал  Горный рыцарь, поднимаясь с колен. - Я
понимаю,  что  творится  в  вашем сердце. Прошу вас, обдумайте в одиночестве
шаг,  о  котором я молю вас. Я дам вам время принять решение, и, чтобы никто
не  помешал  вам,  я замкну вас в этой башне, откуда нет выхода, кроме как в
эту  пропасть,  под  вашими  ногами. Пусть я выгляжу в ваших глазах злодеем,
силой  добивающимся  своего,  но  я  готов  ко  всему!  Думайте обо мне, что
хотите,  но  лишь  согласитесь.  И  тогда  вы будете царицей расстилающегося
перед  вами  мира!  Будете помогать отсюда своим друзьям, которые разъедутся
по  приготовленным  мною  местам  для пропаганды ваших идей, вашей цели. Эта
цель,   по  зрелому  размышлению,  не  позволит  вам  отказать  мне  в  этой
прелестной женской милости, о которой я так молю.
     При  этих  словах Горный рыцарь обеими руками схватил Надины запястья и
страстно сжал их так, что она крикнула:
     - Пустите, мне больно! - и вывернулась, с ужасом услышав хруст.
     А Горный рыцарь с видом оскорбленного благородства возмущенно изрек:
     - Мне остается только оставить вас наедине с самой собой.
     Горный  рыцарь  метнулся  на лестницу. Спохватившись, Надя бросилась за
ним,  чтобы  остановить,  убедить,  но  он, как пообещал, уже запер дверь на
ключ  снаружи  и  не  отозвался на Надин стук. Ей теперь не выйти отсюда, не
дать о себе знать, и никому не войти сюда.
     Надя  в  отчаянии  сжимала  в руке сломанный браслет и проклинала себя.
Как  быть  с  наглым  домогательством  феодала,  очевидно,  не  привыкшего к
отказам?  А  Никита?  Что  он  скажет  о Надиных размышлениях? Простит ли ее
возможную уступчивость?
     Надя с омерзением передернула плечами.
     Разве  не  возненавидит  она  сама  себя,  если пойдет на такую грязную
сделку?  А  гибель  звездной  экспедиции  из-за  ее  "чистоплюйства"  сможет
простить себе?
     Что же делать? Дверь заперта, браслет сломан, связи нет!
     Горькая усмешка появилась у нее на губах.
     Как  это  ни  смешно,  но  она  уже была однажды в сходном положении на
родной,  неимоверно далекой Земле, когда лучшая подруга Кассиопея заперла ее
в   светелке  под  крышей  дедовой  дачи,  чтобы  Надя  не  помешала  вылету
звездолета   с   Никитой.   Потом   все  изменилось,  и  сама  она,  доказав
непреложность  сокращения  времени  при субсветовой скорости, в конце концов
полетела  вместе  с  Никитой,  чтобы  спасти на терпящем бедствие звездолете
отца  и  продолжить  с ним вместе путь сюда на, казалось бы, столь похожую и
не  похожую  Иноземлю  с  инолюдьми,  которые пылают, оказывается, совсем не
Иными  страстями.  И  приходится,  считаясь  с этим, во имя спасения того же
Никиты,  отца, соратников и миллионов неведомых жизней, ради чего они летели
сюда,  пожертвовать своей старомодной "женской честью", над чем, быть может,
посмеются те, кто будет судить их поступки.
     И  мудрая  звездонавтка,  шедшая без размышлений на подвиг мечты, остро
ощутив   теперь  собственную  слабость  и  беспомощность,  разрыдалась,  как
девочка.
     Слезы  застилали ее глаза, текли по щекам. Всхлипывая, она прислонилась
спиной  к  вогнутой  стене комнаты, отчего стало неудобно, даже больно между
лопатками.
     Говорят, так узнается сердечный приступ.
     Сандрий-оруженосец   спешил   подземным  коридором  к  своей  обожаемой
хозяйке,  чтобы  пригласить  ее  вместе  с  гостем  к  обеду. Все рыцари уже
собрались за длинным столом.
     У  низкой  ниши он заметил Серебряного рыцаря, шедшего ему навстречу, и
еще издали крикнул ему:
     - Счастье без меры могучему!
     Звук отдался под низкими сводами.
     В   ответ   послышались   приглушенные   проклятья  слуги  в  кольчуге,
посланного сопровождать гостя в зал.
     Горений  спрятал  отстегнутую  палицу,  подбирая  самые обидные слова в
адрес этого несносного липкого молокососа.
     Сандрий поравнялся с Никитой и с подчеркнутой учтивостью произнес:
     - Хозяин  замка,  доблестный Горный рыцарь, имеет честь пригласить вас,
мужественного  рыцаря,  владельца  чужих  миров,  к его скромному обеденному
столу,  который  украсит  своим присутствием сама хозяйка замка несравненная
Лореллея, поторопить которую я спешу.
     - Не  спеши,  волдырь  на  моем  заду, - прервал его Горений, - госпожа
переодевается к обеду и появится как самое лакомое блюдо.
     Сандрий  оторопел.  Слова  слуги  показались ему недостойно дерзкими. А
тот с ненавистью смотрел на сорвавшего его планы маленького оруженосца.
     "Высмотрел  прыщ  проклятых  серебряных жаб на берегу озера!" - подумал
Горений, с ожесточением плюнув.
     - Ну  ладно,  -  примирительно сказал он, - проводишь рыцаря в зал, а я
еще повстречаюсь с ним.
     Ни Сандрий, ни Никита не поняли его зловещих слов.
     К  тому  же  под  сводами  застучали женские каблучки, и из-за поворота
коридора  появилась  и  сама  обворожительная  Лореллея,  теперь  в парчовом
платье со стоячим воротником-веером.
     - Как  это  мило  с  вашей  стороны,  гость  мой, что вы подождали меня
здесь,  -  произнесла  она,  улыбаясь и заглядывая Никите в глаза, словно не
замечая, что тот избегает ее взгляда.
     - В  следующий  раз,  -  непринужденно  произнесла она, - я встречусь с
вами,  украшенная алмазом непревзойденной красоты. Не правда ли, он подойдет
к этому платью?
     Никита ответил загадочно:
     - Ваша  идея  использовать  взрывы  "хлопушек"  для  получения  высоких
давлений  при  выращивании  алмазных  кристаллов  делает честь вашему уму, -
подумав  при  этом,  что  получение  алмазов  никак  не  связано  с ядерными
превращениями  веществ  и  не  может  послужить в грядущем оружием возможных
ядерных  войн.  Тут  Никита  не  удержался от насмешки в свой адрес: "Хоть в
этом устоял добрый молодец одурманенный!..".
     В  рыцарском зале собрались все. Борений стоял за высокой спинкой стула
Горного  рыцаря,  Горений  отодвинул  такой  же  стул,  чтобы Лореллея могла
удобнее  сесть.  Оба  командира  расположились:  Бережной  рядом  с хозяином
замка,   Крылов  напротив,  справа  от  Лореллеи.  Пришли  и  все  остальные
звездонавты. Только место Нади по другую руку Лореллеи пустовало.
     - А  где  же наша богиня звезд? - спросила Лореллея, испытующе глядя на
мужа.  Ведь от нее, чья проницательность равнялась лишь ее наблюдательности,
не  ускользнул  ни  один восторженный взгляд, который бросал украдкой Горный
рыцарь на гостью небес.
     О  Джугий  сделал вид, что совершенно спокоен, выдержав ревнивый взгляд
жены.
     - Если  господа  позволят,  то  я  схожу  за  нашей  гостьей, поскольку
оставил ее любоваться горными вершинами с обзорной башни.
     - Я  так  и  думала!  -  сквозь зубы процедила Лореллея, метнув глазами
черную  молнию.  -  Нет. Мы пойдем вместе, - и шепотом добавила: - Это вы!..
Все вы!.. Не удивлюсь несчастью!..
     Горный  рыцарь  пожал плечами, словно признаваясь, что всегда выполняет
женские капризы.
     - Дозвольте,  прекрасная  госпожа,  сопровождать  вас, - робко попросил
Сандрий-оруженосец.
     - Будешь  при  мне,  -  приказала  Лореллея,  далее  не посмотрев в его
сторону.
     Бережной  и  Крылов  переглянулись.  Что-то  странное,  почти тревожное
почудилось  им  в репликах рыцаря и его супруги, хотя они и не произнесли ни
одного  необычного  слова. Тем не менее звездонавты поднялись, чтобы идти за
хозяевами.
     - У  вас  ли  запасной  ключ  от обзорной комнаты? - поинтересовалась у
мужа Лореллея.
     - Зачем? - казалось бы, непритворно удивился Горный рыцарь.
     - Наша  гостья  могла  находиться  на  балконе,  когда ленивый дозорный
поторопился замкнуть дверь, - надуманно объяснила Лореллея.
     - Может  быть,  хотя  и  не  похоже,  - буркнул О Джугий, величественно
возглавляя шествие.
     Но  на  винтовой  лестнице  Лореллея  обогнала  его,  словно торопилась
спасти от чего-то свою новую подругу.
     Пропустив Лореллею, Никита не отставал от О Джугия.
     Беспокойство  за  Надю  затмило  в  нем  чувство  неловкости перед ней.
Мальчик,  пытавшийся  обогнать его, вызывал у Никиты раздражение, которое он
едва скрывал.
     Следом  поднимались  встревоженные  звездонавты,  а также любопытные ко
всему близнецы-соглядатаи в кольчугах.
     Поднимались долго.
     Лореллея  первая  убедилась,  что  обзорная  комната  заперта, и гневно
взглянула на мужа, требуя ключ.
     Горный рыцарь отрицательно замотал головой.
     - Пошлите своего пажа за дозорным, - сказал он.
     - Вашего  оруженосца, - поправила Лореллея и приказала Сандрию привести
дозорного и осмотреть весь замок, нет ли гостьи внизу.
     Мальчик скрылся.
     О Джугий молчал.
     Пока  оруженосец бегал за дозорным, Лореллея, Бережной и Крылов стучали
в дверь, окликая Надю. Но она не отзывалась.
     Тревога завладела всеми... кроме О Джугия.
     - Я  всегда  говорил,  что  вид  с балкона завораживает. Мы найдем нашу
гостью  на балконе, где дозорный, закрывая дверь, очевидно, не заметил ее, -
успокаивал всех рыцарь.
     Лореллея свела брови.
     Наконец  явился  дозорный, не понимая, почему обзорная комната закрыта,
а  ключ у него. Приведший его Сандрий доложил, что "госпожи с неба" нет ни в
нижних комнатах, ни во дворе.
     Перепуганный дозорный никак не мог попасть ключом в замочную скважину.
     Когда  дверь  со  скрипом  открылась,  Горный  рыцарь  пропустил  всех,
уверенный, что оставленная им в башне гостья не выдаст его.
     Но ни в круговой комнате, ни на наружном балконе Нади не оказалось.
     Лореллея заглянула через перила в пропасть.
     - Какой  ужас!  Неодолимо тянет туда. Но какой изверг мог довести ее до
этого?  -  и,  обратившись  к  мужу,  приказала: - Позаботьтесь найти тело в
пропасти.
     О  Джугий  сделал  знак  своему  оруженосцу.  Тот  кинулся  к  винтовой
лестнице, но услышал впереди себя чьи-то удаляющиеся шаги.
     Звездонавты стояли с поникшими головами.
     Крылов окаменел, не произнося ни слова.
     Бережной обнял его за плечи.
     - Алеша,  не  дай  себе  воли.  В  любой необычной ситуации сказывается
человеческий  фактор.  Женский  особенно.  Это  надо  было  учитывать еще до
вылета.
     Крылов, казалось бы, не к месту сказал:
     - Еще девочкой она любила прыгать с крыши сарая.
     - Так  ведь  то  на  сено,  а не в каменную пропасть, - покачал головой
Бережной.
     Спускались медленно, нехотя.
     Вернулись за стол, но никто есть не стал.
     Появился  Сандрий-оруженосец  и  доложил,  что самые ловкие скалолазы в
пропасти под башней ничего не обнаружили.
     Надя исчезла.

                         ПОСЛЕСЛОВИЕ К ПЕРВОЙ ЧАСТИ

     Надменный  и  упрямый делает все по-своему, не слушая ничьих советов, и
скоро становится жертвой своих заблуждений.

                                                                       Эзоп.

     Надя исчезла.
     В  пропасти под самой скалой Горного замка труп ее так и не был найден.
Гости  Горного  рыцаря,  преуспев  в изучении местных языков с помощью своих
внушающих  во  сне  ящиков,  все, кроме Никиты Вязова, исчезнувшего вслед за
Надей, готовились к отъезду.


     В  Святикане  Великопастыря  всех  времен  и  народов  папий  И  Скалий
уединился  в  тайном  кабинете,  вход  куда  через  святилище храма всем был
строго  заказан.  Здесь  он метался, как в клетке, между шкафом с бесценными
книгами  за  хрустальным стеклом дверей и былыми своими рыцарскими доспехами
в  бессильной  ярости против самого себя. Как он мог выпустить из рук такого
опасного  врага,  каким оказался Мартий Лютый? И Скалий был не только упорен
в  своих  взглядах  и действиях, но и упрям, совмещая в себе сразу обе части
афоризма  "упрямство  -  оружие  слабых,  упорство - оружие славы". Где-то в
глубине  души  он  не  хотел  отказаться от своего решения превратить Мартия
Лютого  в своего помощника. Если не удалось это сделать отлучением от церкви
и  превращением  его  в отвергнутого всеми изгоя, то смутьяна можно привлечь
теми  реформами,  которые  вынашивал  И Скалий, добиваясь невиданной власти.
Что  скажет  Мартий  Лютый,  если  увидит,  что  Великопастырь всех времен и
народов  печется  о  них  и  создает  вселенский  монастырь  с уставом общей
собственности  и  обязательного  для  всех  труда,  с  незыблемыми  законами
Справедливости.  И  пусть  это  Добро  зиждется  на фундаменте Страха, Лютый
способен  понять,  что  лишь  Страх  может  объединить  самых  разных людей,
сплотить  их в едином служении. И, кстати, пришло письмо от брата из Горного
замка  с  первой  за  все  время  всевластия  И  Скалия  просьбой о каких-то
чужеземцах,  именуемых  "посланцами  неба".  И  Скалий  не  верил ни в каких
"посланцев  небес",  но  знал,  что  только  слепая  вера,  вселяющая  Страх
загробных  мучений,  помогает  церкви  владеть помыслами людей. И повлиять с
помощью  "посланцев  неба",  кто  бы  они  ни  были,  на  сознание  народов,
подготовить их к переходу к задуманным И Скалием реформам будет полезно.
     Всемогущий  папий оказался не в состоянии прекратить религиозные войны,
но  надеялся  теперь,  что  борьба  пришельцев  против  войн  поможет ему. И
папийские гонцы помчались в разные концы, в том числе и в Горный замок.
     И  уже  вскоре  в  этот Горный замок прибыл из Куртижа изысканно важный
гонец  в профессорском звании, церемонно передав квазипрофессору, только что
избранному   почетным  доктором  Карбонского  университета,  достопочтенному
Джорданию  Брунию  предложение занять одну из важнейших кафедр университета.
(Так исказили уже его имя).
     А  вслед  за  ним  с  Востока прибыл и другой гонец с длинными висячими
усами  и  горделивой  походкой,  в  заломленной  на голове красочной шапке с
кистями,  доставив  приглашение  ясномудрому  папию  Алексею  Крылию  занять
профессорскую должность на кафедре в столичном университете.
     За  "тритцанским  же ученым" Базилем Галеем прибыла золоченая карета из
Святикана,  чтобы  доставить  ко  св.  Двору  его нового звездоведа вместе с
помощником Теодорием.
     Так   прилетевшие   с   Земли   звездонавты  разъехались  по  Иноземле,
поддерживая  между  собой  непрерывную  связь  по  браслетам  личной  связи.
Отказали  такие  браслеты  только у Нади и Никиты. И тревога за их судьбу ни
на миг не оставляла товарищей.
     Мрачная  тишина опустилась на Горный замок. Дети Великой Реформы родной
планеты покинули эти места.
     Лореллея  заперлась  в  своей  подземной лаборатории, откуда доносились
время  от  времени  гулкие  взрывы,  заставляя  слуг  и  воинов осенять себя
добриянским знаменем.
     Мужа  она видеть не желала, а он не выходил из библиотеки, углубляясь в
какую-то рукопись.
     Никто  не бродил больше по берегу Горного озера. Былой завсегдатай этих
мест  юноша  Сандрий  только  раз  проехал  там  вместе  с  вновь обретенным
патроном - рыцарем в серебряных латах.
     А  внизу  на  равнинах  пылали  религиозные  войны.  Идеи Мартия Лютого
неведомыми  путями  прорывались  сквозь  кольцо  осады  Орлана  и  поджигали
восстания против папийской церкви все в новых местах.
     В Святикане били тревогу.
     К  И  Скалию боялись подойти. Внешне благообразный, величаво-спокойный,
он  подавлял  в себе испепеляющий, неукротимый гнев, готовый обрушить его на
самых близких соратников.
     Землия  стонала  от  крови, насилий и преступлений, узаконенных дочерью
Зла - войной.
     А  горстка  пришельцев  с  планеты-двойника  самоотверженно  взялась за
непосильную  на  первый  взгляд  борьбу  с бесправием и кровавым невежеством
своих алчных и жестоких двойников.
     Казалось  бы, они ничем не отличались от них, но земляне воспитаны были
после  Великой  Реформы,27  изменившей  нравственный  климат человечества. В
иных  условиях"  перенесенные  как  бы в иное свое время, они готовы были на
любые  испытания,  на  любой  поступок, не думая, что его можно приравнять к
подвигу.

                                Часть вторая
                                 НАДЕЖАННА

     Всякий народ, стонущий под игом самовластья, вправе сбросить его.

                                                               К. Гельвеции,
                                            французский философ-материалист.

                                Глава первая
                                 ДОЧЬ НЕБЕС

     В страхе и опасности мы более склонны верить в чудеса.

                                                                    Цицерон.

     Истинным  чудом  выглядел  этот теплый летний день. Казалось, Природа в
безмерной  щедрости  наградила  человека несравненной своей Красотой: легким
дуновением  ветерка,  шелестом  перебираемых  им  листьев, веселым хлопаньем
птичьих  крыльев, капризным порханием мотыльков, чистым небом с неуловимыми,
как  дыханье  фей,  летучими  облаками.  И  загадочной жизнью в тиши леса, в
раздолье  полей,  в  речной  глубине,  в пьянящем аромате напоенного солнцем
воздуха.
     Природа  готова  была  нежить,  ласкать  человека,  дарить  ему звонкое
счастье в этот день.
     Перед  тенистым  лесом  расстилалось  залитое ярким светом поле. Каждый
колосок  в  нем  едва  ли  не  ощупывал,  как  родимое  дитятко,  заботливый
земледелец, выправляя золотистые стебли, наклоненные дождем или ветром.
     Колосья  росли  здесь,  наливаясь небесной влагой и материнскими соками
земли, радовали людей, кормили их, побуждая благодарить животворящее чудо.
     Напротив  леса  поле  ограничивалось извилистой речкой. Заботливые ивы,
укрывая  берега,  клонили  ветви к прохладным струям, оберегая их от жгучего
солнца.
     Если  бы  усталый путник знакомым бродом перешел здесь реку, то в ужасе
отпрянул  бы  при  виде  торчащей  из  воды  ноги  в  ботфорте. Другая нога,
согнутая  в  колене,  виднелась в прозрачной воде, а тело сраженного ратника
призрачно уходило головой вниз в зеленоватую темень омута.
     А  поле,  так  любовно  возделанное для жизни, там и тут было изувечено
проплешинами  смятых  колосьев, придавленных то вздувшимся трупом лошади, то
распростертым  телом  молодого  парня,  ушедшего  из  семьи,  где его ждут с
добычей  мать  и  невеста. С утра еще веселый, бодрый, недавно пересек он на
парусном  корабле  королевского  флота  морской пролив для воинской потехи с
пожарами  и  грабежами  на чужой земле. А рядом полег вышедший ему навстречу
такой  же,  как  и  он  сам,  но  никогда не виданный им молодец, защищавший
родные  поля,  дома  и,  как  внушали  ему,  своего  законного  властителя и
единственно верный способ общения со всевышним.
     Их  было  без  счету,  таких парней, павших в сече между рекой и лесом,
кто  в  латах,  а кто в простецкой одежде добриян. По всей видимости, победа
осталась  за осаждающими город островитянами, и вылазка орланцев для прорыва
осады города не увенчалась успехом.
     Двое   рыжебородых  рыцарей  в  черных  доспехах  на  длинноногих  злых
заморских  конях  разъезжали  по  полю, любуясь грудами убитых или умирающих
воинов, толкуя о доблести и славе.
     Осажденные,  покинув  поле  битвы,  все  же не укрылись, пройдя лес, за
городскими воротами, а сгрудились на краю поля.
     Коренастый   веснушчатый  Мартий  Лютый,  верхом  на  маленькой  гнедой
лошаденке,  горячо  убеждал отступивших орланцев обратиться каждому с жаркой
молитвой  ко  всевышнему, который не может не услышать их всех и не допустит
победы извергов из-за моря.
     Прижав  руки  к  широкой  груди, он молитвенно возвел глаза к небесам и
первый заметил видение, которое повернуло историю его родины.
     - Смотрите,  орланцы!  Смотрите,  добрияне!  - громко закричал Лютый. -
Всевышний услышал ваши мольбы!
     Не  только  отлученный от церкви отступник папийской религии, поднявший
голос  против  самого  И Скалия, но и толпы тритцев-захватчиков, готовясь по
другую сторону поля к новому натиску, увидели в небе подлинное чудо.
     Из-за  легких  облаков  к  земле  плавно опускалась маленькая фигурка в
серебряных  рыцарских  доспехах.  Они сверкали в лучах солнца, и Дева небес,
как  потом  назвали  ее,  выглядела  слепящей  звездой, плавно стремящейся к
земле.
     Скоро  уже  можно  было  различить и прекрасное лицо небожительницы; ее
распущенные  огненно-рыжие  волосы,  как и подобает воительнице, развевались
по ветру.
     Исход  боя  теперь  решался  тем, в каком месте коснется земли небесная
вестница  победы:  в  лагере заранее ликующих тритцев или отступивших с поля
лютеров.
     Дева  небес  летела  без  видимых  крыльев,  небо над ней было таким же
синим,  как в любом другом месте, лишь в стороне рассеченное веером перистых
облаков.
     Прозрачное  крыло  дельтаплана  неразличимо  с земли. Оно автоматически
раскрылось  за  спиной  скафандра, когда Надя спрыгнула в пропасть с балкона
башни  Горного  замка. Будучи еще на родной земле мастером дельтапланеризма,
она   умело   воспользовалась   восходящим   потоком  воздуха,  подхватившим
дельтаплан.
     Немалое  умение  понадобилось  Наде, чтобы лететь через горы (только бы
подальше  от  замка!) и выйти к восходящим воздушным потокам вдоль равнинной
реки.
     Летя,   она  с  ужасом  вспомнила  свои  размышления  о  долге  и  даже
готовность  принести  себя  в жертву целям звездной экспедиции, купить самой
грязной ценой помощь владельца замка ее соратникам.
     Но поступила Надя по-другому.
     Так  чего  же  достигла  она  своим паническим бегством? Кто знает, как
поступит  Горный  рыцарь?  Быть  может,  властный феодал не привык ни к чьим
отказам  и  теперь  способен выместить досаду на звездных пришельцах, предав
их  церковному  деспоту  И  Скалию?  А  будь  Надя покладистей, он мог бы им
помогать, как пообещал!
     Тяжелы  были мысли Нади, но не менее тяжел был полет над чужепланетными
горами.  А  после  вылета  на  равнину  дельтаплан  неотвратимо  пошел вниз.
Приземление неизбежно, а всюду лес... Только полянка могла спасти Надю.
     Но  вот  появилось  поле!  Два всадника в темных доспехах разъезжали по
нему. Как-то они отнесутся к ней?
     Повинуясь  внутреннему  чувству,  постаралась  сесть возможно дальше от
них.  Подобно  цапле  или  аисту,  она  пробежала  несколько шагов по земле,
приведя  тем  в  действие  механизм скафандра, втянувшего в заплечный футляр
прозрачное крыло дельтаплана.
     И  пошла  по  золотистому  полю  к  лесу,  с содроганием пугливо обходя
трупы.
     Навстречу  ей  скакал  черноволосый  человек  на гнедой лошадке, бежали
люди, размахивая оружием и подбрасывая в воздух шлемы.
     Надя остановилась. Ее окружили.
     - Кто  ты,  Посланница небес? - спросил Мартий Лютый, соскакивая с коня
и преклоня колена.
     - Меня зовут Надеждой Джандаркановой, - еле вымолвила Надя.
     - Вы  слышите, орланцы? Она говорит с нами по-френдляндски! Она послана
к  нам!  Скажи, Дева, ты действительно летишь с небес? Поклянись всем живым,
что окружает тебя.
     - Я  готова  поклясться  всем  сущим,  что  истинно прилетела со звезд,
расположенных  на  небесах,  -  старательно  выговарила Надя, как ее обучала
Лореллея.
     - Надежанна!  Воительница  Надежанна  д'Арки,  - упростил ее имя Мартий
Лютый.  -  Дева  небес!  Провозвестница победы! Коня Надежанне! Коня! Прими,
Дева  небес,  командование  войском осажденных в Орлане мирных френдляндцев,
потерявших  родные  гнезда, разграбленные негодяями-тритцами с благословения
кровавого папия И Скалия!
     Ее  назвали  Надежанной  д'Арки,  то  есть  Жанной  д'Арк,  кумиром  ее
детства!   Судьба   этой  воительницы  страшила,  становясь  ее  собственной
судьбой. А что может она, Надя, в жизни своей не бравшая в руки даже палки?
     - Коня воительнице! Коня! - командовал меж тем Мартий Лютый.
     И   перед   Надей   предстал   великолепный  конь  алебастровой  масти,
нетерпеливо  переступая  копытами  и  косясь  на  свою  новую хозяйку умными
агатовыми глазами.
     Как   же  кстати  пришлись  совместные  прогулки  верхом  с  Лореллеей,
преподавшей ей искусство верховой езды!
     Надя  поняла,  что отступать некуда, пусть судьба ее предрешена сходным
развитием  исторических  событий  на  планетах-двойниках,  но  сейчас  осада
Орлана должна быть снята, и ей придется сыграть в этом свою роль.
     Мартий  Лютый  сбросил  синий плащ и накинул его на серебряный скафандр
звездолетчицы,  посчитав  его  рыцарскими  доспехами.  Протянул  к ней руку,
чтобы   подсадить   в   седло,   но  Надя  к  всеобщему  восхищению  прыжком
натренированной   спортсменки   без  посторонней  помощи,  даже  не  касаясь
стремян, вскочила в седло.
     Синий плащ серебряной всадницы лег на круп гарцующего коня.
     Ликующий   крик  лютеров  потряс  воздух.  И  Мартий  на  своей  гнедой
лошаденке,  размахивая мечом, поскакал рядом с взявшим с места галопом белым
конем  Надежанны,  а  за  ними следом через поле битвы на тритцев покатилась
сокрушительная лавина френдляндцев.
     Как   известно,   исход   многих   битв   неравных  сторон  решался  не
превосходством силы, которая была на стороне тритцев, а духом войска.
     Френдляндцы,  видя  перед  собой  серебряную  Деву-воительницу на белом
коне,  сошедшую  с  неба у них на глазах ради их победы, были так одержимы в
своем  напоре,  что смяли растерявшихся тритцев, которые видели чудо; страх,
охвативший   их,   перерос   в  панику,  вызвав  всеобщее  бегство  недавних
победителей.
     Напрасно  рыжебородый  Дордий  IV  рубил тяжелым мечом дезертиров своей
армии,  напрасно  герцог  Ноэльский  сорвал  голос,  требуя  от своих воинов
остановиться. Все было напрасно.
     Столько  времени  осаждавшие город, готовые к грабежу войска бежали, не
помня себя от ужаса.
     Вылазка  орланцев,  скорее  бывшая  разведывательной,  из-за  появления
Надежанны д'Арки, обернулась сокрушающей победой френдляндцев.
     Осада Орлана кончилась.
     Победители   во   главе   с  серебряной  воительницей  на  белом  коне,
сопровождаемой неистовым Мартием Лютым, торжественно въехала в Орлан.
     Из   замка   престолонаследника   Кардия   VII   прискакал  командующий
гарнизоном Орлана генерал Дезоний, успев доложить о победе Девы Небес.
     Он осадил коня перед серебряной всадницей и торжественно провозгласил:
     - О,  посланница  неба,  святая  воительница! Прими из моих недостойных
рук  пожалованный тебе маршальский жезл. Все мы, френдляндцы, включая короля
нашего  Кардия  VII,  коленопреклоненно  молим  тебя  быть  отныне  маршалом
Френдляндии,  ведя  наши войска на гнусных захватчиков-тритцев и примкнувших
к ним предателей, вроде Дордия, разбойника.
     Надя  смущенно  приняла  переданный  ей жезл, понимая, что отныне поток
событий  несет  ее, помимо ее воли, и ей ничего не остается, как подчиниться
стремнине  и  честно  играть  роль  кумира  своего  детства. Повторение пути
земной Орлеанской девы здесь, на Иноземле, стало ее долгом.
     - Король  Кардий  VII  приглашает  маршала Френдляндии Надежанну д'Арки
пожаловать в его замок на победный пир.
     Наде пришлось ответить Дезонию на френдляндском языке:
     - Во   имя  страдающих  от  войны  людей  я  готова  способствовать  их
освобождению   от   чужеземного   гнета   и  приветствовать  в  лице  короля
Френдляндии его страждующий народ.
     - Святые  слова!  -  воскликнул  Мартий  Лютый. - Френдляндцы под твоим
святым  водительством,  Дева  Небес, освободятся не только от тритцкого ига,
но  и  от  мрачного  гнета  папийской  церкви  во  главе  с  исчадием ада на
Святиканском троне И Скалием!
     - Воины   Френдляндии   избрали   твою  веру,  Мартий  Лютый,  -  снова
торжественно  возгласил  Дезоний.  -  Сошествие святой Девы подтвердило твою
святость, Отец протеста. Ты поведешь нас вместе с Девой Небес.
     - За свободу! - воскликнул Мартий Лютый.
     - За   свободу!  -  прокатился  клич  по  всей  соборной  площади,  где
сгрудились вместе с солдатами и горожане Орлана.


     В  замке  престолонаследника  в  роскошном  зале  пиршеств пол был трех
уровней.  На  высшем восседал за столом Кардий с приближенными, первое место
среди  которых  занимала  фаворитка, девица Лилия де Триель. На более низком
уровне  сидели  придворные  и  рыцари  короля, а на самом низком, за грубыми
досками,  поставленными  на  козлы, пировали оруженосцы. Собакам разрешалось
быть повсюду, и они подхватывали брошенные им кости.
     Кардий  VII,  именующий  себя  королем, но пока что не коронованный, со
скучающим  видом  сидел  во  главе стола, растерянно глядя на входные двери.
Глашатаи уже протрубили о приезде Небесной Девы-победительницы.
     Она  вошла  в  сопровождении  Мартия  Лютого  и  генерала  Дезония.  Ее
серебряные  доспехи,  оттененные  синим  плащом,  вызвали восхищенный шепот,
когда  она  проходила мимо столов оруженосцев и помоста рыцарей, направляясь
к возвышению королевского стола.
     - Воины,  оттеснившие  врагов  города,  приветствуют в моем лице своего
короля, - сказала Надя, подготовив в пути эти слова.
     Кардий с интересом всмотрелся в лицо Девы.
     С не меньшим вниманием рассматривала ее и девица Лилия де Триель.
     - Она  решилась  войти  сюда с вероотступником Лютым, - тихо произнесла
возлюбленная короля.
     - Мартий  Лютый  вел  наши  войска вместе с нею, - словно оправдываясь,
прошептал  Кардий  и  уже вслух добавил: - Наш благородный привет тебе, Дева
небес!  Мы  вручили  тебе  маршальский  жезл Френдляндии, поскольку, сойдя с
небес,  ты  повергла в бегство наших врагов. Займи же место за нашим столом,
будучи единственной, кто сядет за него, проделав к нему путь по воздуху.
     Кардий  был  в  восторге  от собственного остроумия, а девица де Триель
произнесла ему на ухо:
     - Умоляю, будьте скупее на милости свои, мой возлюбленный король.
     - Так  ведь  она же летала в небесах, - растерянно шепотом оправдывался
король.
     - Летают  не  только  ангелы, но и ведьмы, - успела прошипеть девица де
Триель,  прежде  чем  Надежанна  подошла  к предложенному ей месту по другую
руку короля.
     Она  не слышала слов фаворитки, но заметила, что Кардию было явно не по
себе. Он страдальчески сморщился и невнятно произнес:
     - Надеюсь,  мы  услышим  от  небожительницы,  как  там  пируют  у них в
облаках? На кого охотятся? Нет ли там распрей и войн, как у нас, грешных?
     - Если  вы  имеете  в  виду  то  место  в небесах, откуда мне привелось
прилететь  к  вам, то, верная правде и только правде, должна признаться, что
войны  велись  когда-то между обитателями тех мест. Однако сила оружия стала
угрожать  существованию  всех  обитателей нашего мира, без исключения. Тогда
разум восторжествовал и войны прекратились навсегда.
     - Хоть  и  говоришь  ты, Дева, о правде, но трудно поверить, что кто-то
навеки  отказался  от  воинской славы, от грома побед и веселых пиров, вроде
сегодняшнего.  Мы  люди,  ползающие  по  земле, а не летающие, подобно тебе,
Дева  Небес,  быть может, не так прекрасны, как ты, посланная нам всевышним,
но  все  споры  извечно  решали,  меряясь  силой.  И  ты сейчас, приняв жезл
маршала  Френдляндии,  не  можешь  отказаться  от  того, чтобы силой изгнать
врагов  с  нашей  земли,  дабы коронованы мы были по обычаю предков в городе
Ремле,   каковой  тебе,  славному  маршалу,  и  надлежит  в  первую  очередь
освободить.
     Отважная  Надя была прекрасной спортсменкой, замечательным математиком.
Однако  дипломата  из  нее  не  получилось.  Чуждая лжи, она хотела сразу же
говорить о том, ради чего прилетела на Иноземлю их экспедиция.
     - Войны,  любезный  король,  - это узаконенное нарушение всех законов и
заветов  религии  вашей  и  морали  общечеловеческой.  И потому войны должны
исчезнуть  у  вас,  как исчезли там, откуда я прилетела. Моим собратьям было
знакомо  изречение,  которое,  быть  может,  найдет  отклик  в сердцах ваших
людей: "Всякий народ, стонущий под игом самовластья, вправе сбросить его".
     Вот  эти  слова  о  самовластье  могли  бы  обернуться  для  Нади самым
нежелательным образом, если бы не возглас Мартия Лютого:
     - Браво!   Сами  Небеса  говорят  устами  Девы.  Бесчеловечный  злодей,
захвативший святой трон папийства, должен быть свергнут!
     Кардий,  сперва  нахмурясь  в попытке понять, какое самовластье имеет в
виду  Посланница  неба,  приосанился.  К тому же от всевышнего не могут идти
такие  призывы в отношении законного короля, поскольку по добрянской религии
он  принимает власть от самого всевышнего. "И самовластьем следует признать,
-  старался выгодно для себя рассуждать Кардий, - гнет чужаков, завоевателей
и  прежде  всего  врага короны Дордия IV, самозванца и разбойника". И Кардий
сказал Надежанне:
     - Очевидно,  тебя,  Дева  Небес,  всевышний  вразумил  этим  изречением
мудреца, дабы тебе и нам на славу одолеть супостата Дордия.
     Генерал  Дезоний,  понимая, какую роль в поднятии воинского духа играет
Посланница неба, поддержал короля:
     - Маршал  Надежанна  может  приказать своему генералу завтра же повести
войска против растерявшегося врага.
     - Я  готова,  -  покорно  произнесла  Надя, еще не представляя, как она
будет  вести  войска,  считая,  что  не  имеет  ни малейшего представления о
военном деле.
     Девица  Лилия  де  Триель  не упустила ни одного восторженного взгляда,
брошенного  Кардием  на Деву Небес, вознегодовав на его замечание, что люди,
в  отличие от небожителей, не столь прекрасны, как Надежанна. Этого Лилия де
Триель простить не могла.
     В ее маленькой, полной интриг головке зародился план.
     Наклонившись  через  сидевшего  между  ними  Кардия,  девица  де Триель
вполголоса сказала Надежанне:
     - О,  несравненная  гостья,  взявшая  в  свои руки маршальский жезл! Не
сочтете  ли  вы  возможным  вспомнить  о  том,  что вы дама, и покинуть этих
скучных воинственных мужчин за столом, дабы уединиться на женской половине?
     Генерал Дезоний по-солдатски вскочил с места.
     Был  он  длинноног, но с коротким туловищем, к тому же имел длинный нос
и близко посаженные глаза, походя чем-то на журавля.
     Глядя на него, и Мартий Лютый поднялся.
     - Ждем приказаний маршала, - отрапортовал генерал.
     - Идемте,  идемте,  прекрасная  небожительница. Я же говорю, что у этих
мужчин одни походы на уме. Совсем не думают о том, что здесь есть и дамы.
     Кардий  тусклым взглядом провожал уходивших женщин, так не похожих друг
на  друга.  Его  возлюбленная,  перетянутая  корсетом,  в  пышном  платье  с
оголенными  плечами,  и  стройная  Дева  в  серебристых  рыцарских доспехах,
которые  не  сняла,  садясь  за пиршественный стол. Вина она не пила и к еде
едва притрагивалась.
     Кардий глубокомысленно покачал головой.
     Девица  Лилия  де  Триель  обходными коридорами провела гостью к своему
будуару. Примыкая к спальне короля, он имел отдельный вход.
     - Вам  нужно отдохнуть, небожительница, - тараторила Лилия де Триель. -
У меня здесь найдутся все удобства.
     Надя  осмотрела  крикливое  убранство  будуара  фаворитки  и вспомнила,
насколько  больше  вкуса  у Лореллеи, однажды показавшей Наде комнатку рядом
со своей лабораторией.
     Девица Лилия де Триель меж тем продолжала:
     - Ради  всевышнего,  простите  меня,  Дева  Небес.  Я ведь не знаю, что
требуется   небожителям.  Но  у  меня  здесь  есть  все  интимные  удобства.
Невидимые  слуги  бесшумно  выносят  все,  что  может  испортить настроение.
Нравится  ли  вам запах духов? Амброзия и другие редкие и очень дорогие духи
доставлены   с   Востока,   оттуда,   где  женщины  живут  в  гаремах  своих
властителей.  К  счастью,  здесь  властителями порой становимся мы, женщины.
Король так любит душистые цветы!
     Надя   поблагодарила   радушную   хозяйку,   пообещав   воспользоваться
предлагаемыми удобствами.
     Девица  де  Триель  едва  сдерживала  злорадную улыбку. Вот теперь в ее
руках  окажется  столь необходимое ей доказательство! Если по воздуху летает
существо  обыкновенное, плотское, которому не чуждо все, людям свойственное,
то,  значит,  она  не  ангел,  а  ведьма,  о чем и будет немедленно сообщено
специальным  гонцом  Великопастырю  всех  времен  и народов папию И Скалию с
добавлением:   как  только  Ремль  будет  отбит  у  тритцев,  там  состоится
коронация  Кардия  VII,  и она, Лилия де Триель, если ей будет обещано после
этого  стать  королевой Френдляндии, позаботится о том, чтобы коронация была
такой  же,  как  и  у  всех  предков  короля,  то  есть по обряду скалийской
религии.  Кардию,  хоть  он и опирается пока что на Мартия Лютого, этого еще
не сгоревшего еретика, все же придется согласиться.
     Дамы,  если  Надежанну  можно  хоть  в какой-то степени приравнять к ее
спутнице,  вернулись  к  столу,  где  мужчины  изрядно  захмелели, а собаки,
насытившись, уже не подбирали лакомые кости.
     Поход назначен был на утро.
     Генерал  и  Лютый  удалились  готовить  войска.  Деву  Небес Кардий VII
уговорил,  в  чем  с милой улыбкой помогала ему девица де Триель, остаться в
замке, где ей отвели одну из лучших комнат.
     Надя  продолжала играть свою роль, которая, пока дело не дошло до сечи,
могла показаться не столь трудной.
     Но  девица  де  Триель  пришла  в ужас еще раз ночью, когда узнала, что
Гостья небес вызвала вдруг в королевский замок знатных дам города и округи.
     Их  кареты  одна за другой съезжались, громыхая колесами и мешая девице
де Триель спать не меньше, чем гул дамских голосов из зала.
     Разряженные  для  участия  в  предполагаемом  бале,  дамы  были  крайне
удивлены,  не  обнаружив  ни  кавалеров,  ни музыки. Даже король не вышел им
навстречу. О невидимой Деве говорили шепотом.
     Местные  красавицы,  несомненно, умерли бы от разочарования, если бы не
старательный обмен сплетнями, способный скрасить любую скуку или обиду.


     Наутро  же,  когда они наконец дождались выхода не менее их удивленного
короля   Кардия   и,   разгневанные,   удрученные,  готовились  разъехаться,
неожиданно выяснилось, что все до одной кареты исчезли.
     Никто не мог дать этому объяснения.

                                Глава вторая
                            СТРАНСТВУЮЩИЙ РЫЦАРЬ

     Бессмертный  образ  Дон  Кихота веками служит гневным упреком всем тем,
кто  считает,  что  честь,  благородство и борьба за справедливость смешны и
присущи только умалишенным.

                                                      Из критики Сервантеса.

     Это  был  тот  самый  ясный  день,  когда  в  лагерь  теснимых тритцами
орланцев спустилась с неба Дева Небес.
     От  предгорий  до  Орланской долины было еще далеко. Покатые холмы, как
застывшие  волны стихающего шторма, подкатывались к заросшему дремучим лесом
"берегу".  А  на горизонте окаменевшие снежногривые валы-горы, поднимаясь до
самого  неба,  словно воплощали символ неутихающей борьбы стихий и народов с
чередующимися,   как   накаты  прибоя,  волнами,  несущими  смерть,  горе  и
разрушение.
     По  извилистой пыльной дороге в темный лес въехал на длинноногом боевом
коне  рыцарь  в  серебряных латах, а на полкорпуса отстав от него, трясся на
низкорослой  лошадке  маленький  оруженосец,  гордо  направив в небо тяжелое
рыцарское копье и неся огромный щит своего грозного патрона.
     Прохлада  леса  сменила  жару  предгорий.  Запахло  грибами и прелью. В
девственном  лесу  не встречалось никаких просек, изредка лесная полянка как
бы раздвигала деревья в стороны.
     Серебряный  рыцарь  обратил  внимание  на  огромный  дуб,  перекинувший
могучие  ветви  над узкой, заросшей травой колеей. Нижние ветви другого дуба
на повороте были свежеобрубленными.
     Вдруг,  словно  слетев  с  высокой  ветви,  на  рыцаря  ринулось что-то
темное, превосходя размерами самую крупную птицу.
     Серебряный  рыцарь  мигом  оценил  обстановку.  На  него летел человек,
привязанный  веревкой  за  ветку  оставленного позади дуба. Описав в воздухе
точно  рассчитанную  дугу, незнакомец ударился со всего размаха в серебряные
латы всадника, который неминуемо должен был бы вылететь из седла.
     Но  тот,  успев  приготовиться,  принял  нападающего в объятья, которые
оказались отнюдь не серебряными, а железными.
     Получилось  так,  что  нападающий  коренастый  мужчина, заросший черной
бородой,  похожий  на  цыгана,  с  бронзовой  серьгой  в  правом ухе, сел на
загривок   припавшего  на  задние  ноги  коня  лицом  к  лицу  с  серебряным
всадником, тщетно силясь вырваться из его тисков.
     Несколько  разбойников  выскочили  из  чащи  и  принялись  стаскивать с
лошади  оруженосца,  который  отбивался  от  них  слишком  тяжелым  для него
рыцарским щитом, копье же вскоре оказалось на земле.
     Но  тут  выдрессированный  для  боевых  стычек  рыцарский  конь  словно
обезумел.  Несмотря  на  двойную  тяжесть  в  его седле, он вставал на дыбы,
лягался,  нанося  нападающим  сокрушительные  удары.  Несколько  злополучных
лесных бродяг уже валялись у дороги.
     Однако  численный  перевес  нападающих  был  настолько  велик,  что  ни
самоотверженность  маленького оруженосца, ни бешеная ярость боевого коня, ни
тиски, зажавшие предводителя шайки, не могли предотвратить исхода схватки.
     - О,  рыцарь!  -  еле  выговорил  атаман  с серьгой. - Поскольку трудно
понять,  кто  кого  пленил,  предлагаю  переговоры.  На мою честность можете
положиться,  как  на  свое  рыцарское  достоинство,  каковому  мне привелось
служить.
     - Удобно  ли  вам  остаться  со мной на коне в некоторой тесноте или вы
предпочитаете спешиться?
     - В  первый  раз  в  жизни  я  не  выбил  всадника  из седла испытанным
приемом.  Возьмите  мой  нож,  видите,  как  я  доверяю  вам,  и  перережьте
привязанную  к  моему поясу веревку, чтобы я мог соскочить с вашего дьявола.
Где вы только раскопали такого?
     - Извольте,  -  согласился  рыцарь,  перерезая  привязанную  к  атаману
веревку. - Признаю ваш способ нападения остроумным.
     - Тогда  побеседуем,  как  равные,  -  предложил  атаман, соскакивая на
землю  и  давая  знак  соратникам прекратить бой со все еще сопротивляющимся
оруженосцем.
     - Неважно,  как  меня  попы  крестили,  теперь мне дано прозвище Гневий
Народный,  так  и  зовите  меня  впредь,  - начал разбойник. - Мне привелось
служить делу чести и потому хотелось бы узнать, с кем имею честь.
     - Считайте,  что  мое  имя связано с желанием или хотением - О Кихотий.
Заранее  хочу предупредить вас, что богат, как мышь на пепелище, даже медяка
за душой не имею.
     - Однако  вы  забыли  о  своем золотом браслете, который врезался мне в
шею,  когда  мы  "дружески"  обнимались.  Советую передать эту ценность нам,
заверяю  вас,  что  все  добытое  в нашем лесном ремесле мы отдаем беднейшим
добриянам, угнетаемым властителями всех рангов, включая папийцев и рыцарей.
     - Меня  вы  не сможете причислить к ним, ибо я всего лишь странствующий
рыцарь.
     - Тем  не  менее  прошу  вас расстаться с браслетом во имя успеха наших
переговоров.  Мои  молодцы  и  так  обозлены  на  вашего  бешеного коня и не
избежали  увечий.  Они  не  простят мне мирного тона нашей беседы, если я не
покажу им хоть какую-нибудь добычу.
     Странствующий  рыцарь,  понимая,  что  они  с оруженосцем попали-таки в
плен,  с  большой  неохотой  расстался  со  своим браслетом, прошептав нечто
вроде заклинания, прежде чем передать его Гневию Народному.
     Разбойник  не обратил внимания на это нашептывание, подумав, что рыцарю
жаль расстаться со своим ценным талисманом.
     - Итак,  переговоры,  рыцарь  О  Кихотий. Уважаю странствующих рыцарей,
которые  борются  за  справедливость и никого не угнетают. Прошу извинить за
нападение. Но у нас так принято встречать в лесу гостей, богатых с виду.
     - Почтеннейший  Гневий  Народный, ваше имя напоминает мне мое детство и
предания.
     - Предание,  ваша доблесть, еще впереди. Но борьба за угнетенных - наша
цель.
     - Я  сочувствую  вашим  целям и готов бы помогать вам, если б не спешил
ехать дальше.
     - Какая  жалость!  -  воскликнул разбойник. - Позвольте узнать, чем это
вызвано?
     - Я ищу прекрасную даму.
     - Бескорыстие  -  не  мое призвание, но поиски дамы - благородное дело.
Она похищена?
     - Она улетела.
     - Улетела? Так не ее ли мы приняли за орлицу в небе?
     - О,  Гневий!  Вы  сделаете благое дело, если подскажете направление ее
полета.
     - А она не ведьма?
     - Нет,  она  такой  же  странствующий  рыцарь,  как я, только звездный.
Боюсь,  что, опустившись на землю, она попадет в менее благородные руки, чем
ваши.
     - Что-то   на  разной  высоте  вы  странствуете,  -  проворчал  Гневий,
подозрительно глядя на "гостя".


     Когда  Никита  Вязов  сбегал  вниз  по  винтовой лестнице башни во двор
замка, его еле нагнал юноша Сандрий. Задыхаясь, он произнес:
     - Куда так спешит благородный рыцарь в серебряных латах?
     - Искать нашу исчезнувшую спутницу.
     - В пропасти?
     - Нет, там пусть ищут ее другие. Она перелетела ущелье.
     - Это  так  же  прекрасно,  как  она  сама! - восторженно и без всякого
удивления   воскликнул   юноша.   -  Могу  ли  я  сопровождать  вас?  Дороги
небезопасны, и лишь странствующему рыцарю удается пройти ими.
     - Так я и стану странствующим рыцарем.
     - Но  ему  нужен  конь,  оруженосец  и  вооружение.  Возьмите меня, и я
немедленно достану все это вам.
     - Спасибо, добрый малый. А каково твое полное имя?
     - Сандрий Сандрианий, - с гордостью произнес юноша.
     - Переименуем  в  Санчо  Пансия. Беру тебя в соратники, когда-нибудь ты
станешь губернатором.
     Затем  Вязов  наклонился  к  браслету  личной связи и доложил командиру
Бережному:
     - Она,   несомненно,   улетела  на  своем  дельтаплане,  хранившемся  в
заплечном футляре ее скафандра. Разреши ее поиски.
     - Объявляю  общий  сбор!  -  по-русски  провозгласил  Бережной.  -  Ты,
Никита, разумей по браслету.
     Горный  рыцарь  и  Лореллея  недоуменно слушали непонятную речь гостей,
глядя на их озабоченные лица.
     - Надя  совершила  грубую ошибку, отделившись от нас, какова бы ни была
причина,  -  жестко говорил Бережной. - Каждый из нас может выбыть из строя,
обязанность  помогать  выбывшему  несомненна,  но  не  снимает  с  остальных
главной нашей задачи.
     - Я  разыщу  ее!  -  предложил  Вася  Галлей. - Такая женщина не должна
погибнуть.
     - А я всегда с Васей, - добавил Федоров.
     Крылов мрачно молчал.
     - Понимаю    тебя,    Алеша,    ты    отец,   батька.   Но   будь   тем
батькой-звездонавтом,  который  вылетел в первый звездный рейс, всех оставив
на   Земле.   Право   разыскивать   Надю,   конечно,   за  Никитой.  В  роли
странствующего рыцаря, для безопасности.
     - У  меня уже есть свой Санчо Панса и Россинант, а сам я - О Кихотий, -
послышался через браслет личной связи голос Никиты.
     - Все  мы  Дон  Кихоты, притом живые, в отличие от литературного героя,
сумевшего повлиять на умонастроение поколений.
     - У нас здесь та же задача, - произнес наконец Крылов.
     - Хозяин  наш  пусть  убедится  в том, что Нади нет в пропасти, и потом
поможет нам, как обещал, - закончил Бережной.
     Лореллея   не   понимала   русский  язык,  но,  видимо,  биотоки  мозга
воспринимала и о чем-то могла догадаться.
     - Я  напишу  письмо  папию  и Скалию от имени Горного рыцаря. И обещаю,
что он подпишет его. - Тон ее не оставлял сомнений.
     Горный рыцарь стоял с опущенной покорно головой.


     - Извините,  рыцарь О Кихотий, мои молодцы сочтут вашу даму или ведьмой
или волшебницей, требуя суда всевышнего.
     - Как же он рассудит?
     - Известно как. Состязанием.
     - В чем?
     - Хотя бы в меткости стрельбы из лука.
     - С кем я должен соревноваться?
     - Первым  стрелком,  с  вашего  позволения, считаюсь я. Если всевышний,
руководя  вами,  позволит  вам победить меня, в чем искренне сомневаюсь, мои
волки  поверят  и  в  вас  и в вашу прекрасную летающую даму, и будут готовы
сопровождать вас в долину.
     - Если вы первый стрелок, то... это приговор.
     Похожий на цыгана главарь поднял глаза и произнес:
     - На  то  и будет воля всевышнего. За ведьмой они не пойдут. А без них,
извините,  вам  не  пройти  по долине, пока правит миром лжесвятой негодяй И
Скалий.
     - Что  ж,  -  в раздумье произнес О Кихотий, - спор так спор. Но у меня
нет лука.
     - Возьмите  мой.  После  меня.  Но  имейте в виду, я не промахнусь. Это
лесные волки сочтут за обман, а лжи они не терпят.
     Весть  о  предстоящем споре, где судьей будет сам всевышний, разнеслась
по  всему лесу. Не только вольные лесные люди из отряда Гневия Народного, но
и  окрестные  жители  селений  толпой  собрались на лужайке, которую недавно
проехали Никита с Сандрием.
     Мишенью  стал  злосчастный  дуб,  с  ветки которого спрыгнул Гневий. Он
обрезал  ножом  нижнюю  ветку,  оставив свежий круглый срез, затем отошел на
положенное   число   шагов  и  выпустил  стрелу.  Она,  пролетев  отмеренное
расстояние,  впилась  в круглое пятнышко, закачавшись, как только что снятая
там ветка.
     - Отлично!  -  заметил  О  Кихотий и что-то сказал своему Санчо Пансию,
почему-то  упомянув  имя  Лореллеи.  -  Давайте  ваш лук и стрелу, первый из
метких  френдляндцев.  Не правда ли, сегодня отличная погода, как сказал наш
мудрец Томас Мор палачу перед тем, как тот отрубил ему голову.
     - Ну,  надеюсь,  до этого не дойдет, - отозвался Гневий, передавая, как
полагалось,  оруженосцу лук и стрелу. Немало удивясь, что тот снял с копья и
нацепил на стрелу тупой набалдашник, Гневий возмущенно сказал:
     - Не  кажется  ли  вам,  ваша  доблесть,  что  ваш  оруженосец  слишком
утяжелил  стрелу?  Вера ваша в суд всевышнего вызывает восхищение, но нельзя
заведомо  губить  себя,  ибо слуги СС увещевания лжесвятого негодяя И Скалия
рыщут  и  в  поисках  странствующих  простаков.  И  как  бы  вам не пришлось
похвалить ясную погоду.
     - Слышал  я  про  жестокость  Великопастыря всех времен и народов, даже
гостил  в  Горном  замке у его брата, но недаром ваши молодцы не терпят лжи.
Попробую доказать безупречность своей прекрасной дамы.
     - Мне  нравится  ваша  уверенность,  рыцарь  О Кихотий. Мне хотелось бы
быть  рядом  с  вами,  но  решение  за  всевышним. Вам, чтобы победить, надо
расщепить посланную мной стрелу.
     - Почему   же   расщепить?  -  загадочно  произнес  рыцарь  О  Кихотий,
натягивая тугую тетиву.
     А  дальше  случилось  нечто  невероятное.  Если  бы толпа людей не была
свидетельницей случившегося, "очевидцами" занялись бы слуги увещевания.
     Но все это произошло на самом деле.
     Чуть  замедленный  полет  утяжеленной  стрелы  трудно было рассмотреть.
Стрела  летела  как  будто  к  цели,  хотя  Никита  отнюдь  не  был первым в
увлечении  древнейшей  игрой  со стрелами при подготовке к звездному полету.
Никто  не  мог  утверждать,  что  стрела  с тупым наконечником задела стрелу
Гневия,  но  она  попала  в  дерево, и сразу будто молния небесная ударила в
лесной  великан  под  срезанный  сучок,  и  грянул гром, действительно средь
ясного  неба,  ибо  перистые  облака  собирались лишь над снежными вершинами
дальних гор.
     Дуб  стал  крениться,  стоявшие  невдалеке вольные лесные волки в ужасе
разбежались,  и  гигант  рухнул  на  лесную  дорогу,  перегородив  ее  своим
необъятным стволом и смятой зеленью упершихся в землю веток.
     - Чудо!  Чудо!  - кричали вольные разбойники. - Всевышний рассудил нас.
Веди всех за собой, Гневий Народный, выполним решение небес.
     Зрители  этого  божьего  суда,  неизвестно как успевшие сюда собраться,
или  разбежались  с  лужайки,  или  стояли там на коленях и молились, подняв
глаза к небу.
     Слух  еще  об одном деянии всевышнего достиг лужайки, где расположились
рыцарь О Кихотий и Гневий Народный.
     Запыхавшийся  лазутчик, пробиравшийся в долину, сообщил, что сошедшая с
неба Дева помогла разгромить тритцев под Орланом, и осада с него снята.
     - Надо   спешить,  -  заявил  Гневий.  -  Рыцарь  с  отрядом  отчаянных
головорезов,  надо  думать,  придется королю как раз кстати, не говоря уже о
том,  что ваша летающая Дева будет там вами найдена. Скачите, О Кихотий, а я
с  молодцами  буду следом. Вам лишь придется замолвить за всех нас словечко,
а то у нас на этих тритцев руки чешутся.
     Никита  и Сандрий ускакали через лес, тот самый, за которым раскинулось
поле боя и приземления Надежанны.


     Некоронованный  пока  что  Кардий VII встретил странствующего рыцаря по
его  просьбе  в  зале  своего  замка  в присутствии Мартия Лютого и генерала
Дезония, а также маршала Френдляндии воительницы Надежанны д'Арки.
     - Какую   несправедливость   почтенный   рыцарь   искореняет   в  нашем
королевстве,  чем  и  как  может помочь ему его король? - напыщенно произнес
Кардий.
     Странствующий  рыцарь  снял  шлем,  отчего  его волнистые светлые кудри
рассыпались  по плечам. Он низко поклонился Кардию и только мельком взглянул
на Надежанну.
     Надя не выдержала и вскрикнула.
     - Прослышан  я,  ваше  всевластие,  про  невиданный подвиг Девы Небес и
прибыл  с  просьбой  дозволить мне сопровождать ее в армию, куда готов влить
отряд храбрецов, нуждающихся в вашем благоволении.
     - Постой,  рыцарь!  -  вмешался Мартий Лютый. - Я примечаю, что у вас с
Девой  Небес  одинаковые серебряные доспехи. Не послан ли ты небесами, как и
она, для расправы с захватчиками?
     - Тем  более  что  вы изволили упомянуть об отряде храбрецов, - вставил
генерал.
     - Вы  правы,  мужественный  Мартий  Лютый, которого славит народ, я так
же,  как  и  Надежанна,  направлен  сюда из того же места на небесах и готов
служить ей и вам в святом деле свержения гнета.
     - Недостойных тритцев! - крикнул генерал Дезоний.
     - Лжесвятого  злодея, захватившего Святиканский трон, И Скалия, со всей
его лживой скалийской религией балагана! - яростно вступил Мартий Лютый.
     - Войны   нетерпимы,   и   следует  возможно  скорее  закончить  их!  -
воскликнула Надежанна.
     - Тогда  дозвольте  находиться  при вас, маршал Френдляндии! - смиренно
попросил жену Никита.
     - Я беру его в советники, - решительно заявила Надежанна.
     - Слово маршала на войне - закон, - рявкнул Дезоний.
     - А где отряд? - спросил Мартий Лютый. - Он нам так нужен.
     - Сейчас  прибудет,  но... требуется одно милостивое решение, исходящее
от его всевластия Кардия VII.
     - Если  оно касается допущения бравых молодцев к битве, то считайте его
полученным.
     - Но предупреждаю, ваше всевластие, речь идет о помиловании.
     - Я помилую кого угодно, кроме Дордия, самозванца и разбойника.
     - Или  лжепастыря  всех  времен  и  народов  И Скалия, - добавил Мартий
Лютый.
     - Речь действительно пойдет о разбойниках, но не об этих.
     - А о ком же? - поинтересовался усталый король.
     - О Гневии Народном.
     - Что-что?  -  испуганно  переспросил  Кардий.  -  О  гневе народном? О
бунте, мятеже?
     - Нет.  О  человеке, которому дали такое имя за перераспределение, я бы
сказал,  богатств,  встреченных им у проезжих в лесу и передаче их беднейшим
земледельцам.
     - Ах,  вот  о  ком  речь! - облегченно вздохнул король. - А много с ним
людей?
     - Почти как деревьев в лесу.
     - И  вооружены?  -  поинтересовался генерал. - Ваше всевластие, на этот
раз ваше милосердие обернется бранными победами.
     - Пусть  будет  так, - устало махнул рукой король. - А кто поведет их в
бой, если вы, рыцарь, останетесь при Деве Небес?
     - Их  предводитель,  о  котором  я  говорил, Гневий Народный. Прикажите
найти его. Пока он благоразумно прячется в соборе.
     Король  дал знак, приближенные выбежали из зала и через некоторое время
вернулись   вместе   с  коренастым  мужчиной,  заросшим  черной  бородой,  с
бронзовой серьгой в ухе и сверкающими черными глазами.
     - Рад  служить  делу  вашего  всевластия  и  изгнанию  тритцев  с земли
Френдляндской, - с поклоном произнес он.
     - А  ты,  вижу,  обучен  рыцарской  речи,  -  полуотвернувшись, заметил
король. - Не хочешь ли взять другое имя?
     - Честно  говоря, единственное, чего боюсь, это вступить с вами в спор,
ваше всевластие.
     - Ладно,  лишь  бы  вел  свой  отряд  и готов был умереть за меня. Этим
заслужишь мое всепрощение, - и король закончил аудиенцию.
     При выходе из зала его перехватила девица Лилия де Триель.
     - Возлюбленный мой король! Мне так много надо вам сказать.
     - Но я смертельно устал, скажете под одеялом.
     - Нет-нет!  Вы  только послушайте, что я заметила, находясь на балконе,
выходящем в зал. Какими они обменялись взглядами!
     - Кто обменялся, не пойму?
     - О, поддержи меня, всевышний! Клянусь вам сутью женщины, она не Дева.
     - Кто не дева?
     - Эта  рыжая  Надежанна,  ваш  маршал.  Мало того, что она, именуя себя
небожительницей,  пользуется ночным горшком, она еще и обменялась страстным,
бесстыжим взглядом с этим мужчиной в серебристых доспехах.
     - Ах,  дорогая,  насколько  я  был  бы  спокойнее,  если  бы  вы всегда
находились  за  балдахином  нашей  сладостной  кровати,  - с укором вздохнул
король.
     - Но я ее видела не из-за балдахина, а с балкона.
     - Она просто обрадовалась.
     - Так  "по-девичьи"  радуюсь  только  я  при виде вас, мой возлюбленный
король.

                                Глава третья
                                БАБА ИЗ АДА

     Не тот силен, кто силой давит,
     А тот, кто ловко дело справит.

                                                          Народная мудрость.

     Палатка  маршала,  под  цвет  ее доспехам, была серебристой. В таких же
доспехах  находился  при маршале в качестве советника и странствующий рыцарь
О Кихотий.
     Они  избегали  оставаться  наедине,  имея  на  это каждый свои причины,
неуместным  считая  и разговор при посторонних на неизвестном всем "звездном
языке".
     О   Кихотий   разработал   до   мельчайших  подробностей  план  полного
уничтожения тритцанского войска, добавив с обычной усмешкой:
     - Оказывается,   и  за  тридевять  парсеков  сгодится  ископаемый  опыт
римских  легионов,  Александра  Македонского,  танкового  бога  Гудериана  и
титана среди всех маршалов - Жукова, славы XX века.
     Надежанна отрицательно покачала головой.
     - Нет,  -  решительно  заявила  она.  - Никакого всеобщего уничтожения.
Более  того,  следует  вообще  избегать  убийств! - И добавила вполголоса: -
Математика  учит, что частичное превосходство хотя бы в одном месте скажется
эффективнее  многократного  превышения  общих  сил.  Толстый веревочный жгут
легче  перебить там, где он соединяется слабой нитью. - И уже громко заявила
всем:  - Основой нашей кампании изгнания захватчиков будет их пленение, а не
убийство.   Пусть  глашатаи  объявят  тритцам,  что  вместо  мечей  их  ждет
пиршество,  одновременно  озаботьтесь,  чтобы  у них разгулялся аппетит. Для
этого  поступайте  так: зайдя с фланга их строя, бросьте на них закованных в
тяжелые  латы  всадников, коней, а следом за тяжелой конницей все отобранные
кареты  знатных  дам, прикрытые снаружи щитами. В каждую карету пусть влезут
по  двадцать  молодцов  Гневия  Народного.  Конница и кареты, сопровождаемые
разбойничьим  свистом,  углубятся далеко в тыл противника и отрежут подход к
их  армии, обозам с продовольствием. Этой ударной группе разделяться по ходу
движения  и  разъединять  тритцанскую  армию  на  отряды, которым предлагать
почетный плен со щедрым угощением. Их голод будет нашим союзником.
     - Это  же типичный танковый прорыв, сопровождаемый бронетранспортерами,
- прошептал Никита, пораженный находчивостью своей Нади.
     - Брать  в  плен малыми группами! Замысел, достойный мужа! - восхитился
генерал Дезоний.
     - Притом  внезапно, - добавила Надежанна, - и там, где это меньше всего
можно   ожидать.   Ищите   непроходимые  места,  надевайте  на  ноги  воинам
скользящие  планки,  как  на  севере, чтобы не утонуть в болоте, и окружайте
их,  разделяйте,  нарушайте  связь,  а  главное  -  снабжение.  Пусть  до их
сознания  дойдет,  что  выгоднее  перейти к нам в плен, чем гибнуть напрасно
отрезанными...
     - Так же напрасно нанося нам урон, - добавил генерал Дезоний.
     Никита  ушам  своим  не  верил. Его ли это Надя? Или это математическая
мудрость  компьютера,  вмонтированного в ее скафандр, говорила ее устами? Но
откуда  у  нее  такая  твердость,  уверенность?  От  доброго сердца и веры в
торжество справедливости?
     Мартий  Лютый был куда меньше изумлен, чем рыцарь О Кихотий, ибо наивно
счел распоряжения Надежанны внушениями свыше.


     Разрушенное  село,  куда  оттеснена  была  часть бежавших из-под Орлана
разрозненных войск тритцев, имело жалкий вид.
     В  небе  сгущались  дождевые  тучи, но торчащие обгорелые бревна и кучи
пепла, оставшиеся на месте былых хижин, не сулили укрытия "завоевателям".
     В  доме  убитого старосты Гария Лютого остались лишь каменные стены, но
во дворе так и стоял с памятного дня ужасов длинный стол.
     Сейчас  за  ним снова сидел со своими приближенными "король Дордий IV",
огромный,  рыжебородый,  в  пропахших грязью и потом латах. Он был нисколько
не менее голоден, чем его изнуренные бегством солдаты.
     На  этот  раз  приспешники  "короля"  не  пировали  за  столом, а жадно
утоляли  голод  после  "греховного"  разрешения, данного Дордием: "Пустить в
дело трупы врагов, а не закапывать их зря в землю".
     Поскольку    поле    боя    оставалось    за    преследующими   тритцев
лютерами-френдляндцами,  то  доступными  врагами  были  лишь  бежавшие в лес
земледельцы, за которыми устраивалась охота, как за желанной дичью.
     Громоздкий,  мрачный,  как  его темные доспехи, рыцарь-бородач восседал
во  главе  стола, когда во двор на длинноногом заморском коне влетел всадник
в богатых доспехах, с золотым плюмажем над сверкающим шлемом.
     Повинуясь  седоку,  конь  вскочил  передними копытами на стол, разбивая
блюда  с  дымящимся  мясом.  Ударом  меча  всадник разрубил надвое бочонок с
веселухой, этой неизменной "матерью отваги".
     Подняв забрало, рыцарь прокричал:
     - Так-то  отражает  наскоки  врагов  "всевластный  король Френдляндии",
набивая  себе брюхо припрятанной едой, когда ни один обоз не может пробиться
к остаткам его армии!
     Испуганный Дордий поднялся с места, опрокинул лавку, на которой сидел.
     - Нижайше  прошу  к столу, ваше всесилие, - произнес он, водружая лавку
обратно.
     - Откуда   у   вас   столь  аппетитные  блюда,  ваше  всевластие?  -  с
презрительной иронией спросил всадник, спрыгнув на землю.
     - Мне  не  хотелось  бы,  ваше всесилие, отвечать на ваш вопрос прежде,
чем  я получу "святое прощение", в чем нуждаюсь, дабы накормить солдат, сила
которых сосредоточена прежде всего в желудках.
     Прискакавший рыцарь поморщился.
     Во двор въехало несколько запыленных всадников в помятых латах.
     С горечью посмотрев на них, опередивший их рыцарь сказал:
     - Немного  же  моих славных рыцарей осталось в седле после того, как мы
пробились через наполненный разбойниками лес к этому обжорному столу.
     - Ваше  всесилие,  позвольте  заметить,  что  вам пришлось отбиваться в
лесу   не   от   разбойников,   а  от  засланных  туда  мне  в  тыл  отрядов
Девы-воительницы, своим войском теснящей нас.
     - Дева-воительница?  -  переспросил  надменный  гость.  - Не кажется ли
вам,  Черный  рыцарь,  что  нужно самому быть бабой, чтобы не устоять против
бабы?
     - Она   ведет   войну   не  по  правилам,  ваше  всесилие.  Мои  войска
оказываются  зажатыми с обеих сторон и наконец полностью окруженными, как вы
изволили  сами только что испытать в лесу. А мои солдаты из-за этого, уверяю
вас,  забыли, как выглядят маркитантки в своих манящих фургонах, равно как и
вкус  обычного  мяса.  Лошадей  мы  давно  съели.  Немудрено,  что мои воины
предпочитают  сытый  плен. Эти проклятые земледельцы угнали весь скот в лес,
вот  и  приходится  мне  теперь  брать  на  себя  грех, приравняв их самих к
скотине, лишь бы насытить солдат, уберечь от плена.
     - Не  распространяйтесь  дальше,  сделайте  такое  одолжение, хотя бы в
знак  учтивости,  -  брезгливо  поморщился  тритцанский  лорд Стемли, герцог
Ноэльский,  престолонаследник  Великотритцании, вассалом которого должен был
стать "король Френдляндии Дордий IV".
     - Вы  изволили  упомянуть, что мы отступаем перед бабой, ваше всесилие.
Но  я  решусь  сказать  вам,  что  это  не  просто  баба,  а баба из ада. Ее
безбожные  приемы ведения войны, заставившие меня искать "святого прощения",
а  моих  воинов  уподобиться  диким  язычникам,  противоречат  всем  законам
всевышнего.  Если  войну  вести,  как положено, конечная победа останется за
нами, смею заверить вас в том всей своей рыцарской честью.
     - Коль  скоро  вы решаетесь вспомнить о своей рыцарской чести, господин
король,  не  пора  ли  вам  снизойти  наконец  до  бабы  вместо  того, чтобы
опуститься до человечины?
     - Что  имеет  в  виду,  ваше  всесилие,  господин  герцог?  - осторожно
осведомился Дордий.
     - Не  нужно  иметь  много  мозгов под шлемом, куда едва вместится некая
рыжая  борода, чтобы понять причину всех зол, каковую и надлежит искоренить,
- и герцог уперся пронизывающим взглядом в своего вассала.
     - Причина ясна, ваше всесилие, господин герцог. Она - в бабе из ада.
     - Военачальник в юбке?!
     - Отнюдь нет, ваше всесилие, в рыцарских доспехах.
     - Прекрасно!  Так  знайте: женщина в юбке способна победить доблестного
рыцаря  в латах, но одетая сама в латы - никогда! - И герцог стукнул кулаком
по мокрому от пролившейся веселухи столу.
     - Я  понимаю вас, ваше всесилие. Но как достать ее из серебряного шатра
в центре вражеского войска? Ни один лазутчик с кинжалом не проникнет туда.
     Герцог насмешливо посмотрел на "короля".
     - Тупость  едва  ли  можно  считать  украшением властителя королевства.
Стоит  ли  так  уповать  на кинжал в кожаных ножнах и на предательские удары
из-за  угла?  Не  лучше  ли  вспомнить  о вековых наших рыцарских законах, о
поединках  военачальников,  не раз заменявших столкновение армий? - И герцог
звонко опустил на шлем забрало, давая понять об окончании беседы.
     - Я  понял  вас,  -  торопливо  начал  Дордий,  - прекрасно понял, ваше
всесилие, и кляну себя за свое недомыслие.
     Отошедший было герцог обернулся и приподнял забрало.
     - К  счастью, недомыслие едва ли ослабит силу удара вашей руки с копьем
или мечом.
     - Я готов разрубить ее на части!
     - Надеюсь,  не  для  блюд  на  рыцарском  столе?  - язвительно произнес
герцог.
     - О   нет,   ваше   всесилие!  Что  касается  меня,  то  я  предпочитаю
маркитанток в обозе.
     - Так  постарайтесь  быть  отважнее  ваших  обозных дам и, в отличие от
них,  постарайтесь пробиться со своими солдатами к стенам Ремля. А укрывшись
за  ними, вспомните о законах рыцарства и поединках предводителей воинств, -
повелительно  произнеся  эти  слова,  герцог  повернулся  спиной  к  "королю
Френдляндии".
     Начался  дождь, и рыцари, оберегая свои доспехи от ржавления, поспешили
укрыться в палатке, разбитой для них среди руин дома старосты.
     Так  по  приказу  герцога армия тритцев в тяжелых лесных боях с отрядом
Гневия  Народного  прорвалась  наконец к стенам Ремля, хлынув через открытые
ворота в город под защиту крепости.
     Лютеры, следуя по пятам тритцев, осадили город.
     Высокие  крепкие  стены  его  возвышались  над глубокими рвами с водой,
поступавшей из реки, в одном месте вплотную подходившей к крепостной башне.
     Перед  всеми  четырьмя  городскими  воротами  подъемные мосты задрали в
небо свои подхваченные цепями ребра.
     Начавшиеся  дожди  не прекращались все дни отступления тритцев к Ремлю.
И только после поднятия мостов за прошедшими тритцами дождь стих.
     А  наутро  вышло солнце, осветив мрачные городские стены, из-за которых
выглядывали   позолоченные   шпили   знаменитого   ремльского   собора,  где
короновались  все  властители  Френдляндии  и  куда так стремился для той же
цели  ехавший  в обозе лютеров некоронованный король Френдляндии Кардий VII,
конечно,  вместе  со  своей возлюбленной девицей Лилией де Триель, в карете,
которая из-за непогоды выглядела отнюдь не королевской.
     Когда  поутру  слуги  принялись  отмывать  золоченую  карету,  один  из
подъемных  мостов  Ремля  опустился,  ворота открылись, и на белом в яблоках
коне в белом со звездами плаще выехал знатный герольд.
     В  лагере  лютеров  услышали  его  призывную трубу, и воины высыпали из
палаток, бряцая оружием.
     - Рыцари  Орлана  и доблестное их войско, - громко возвещал глашатай, -
к  вам  обращается  славный  Черный  рыцарь, коронованный в Куртиже истинным
королем  Френдляндии,  Дордием  IV.  Он призывает к милосердному прекращению
кровопролития  и  соблюдению  высших  законов  рыцарства. Пусть не прольется
кровь  ни  одного  из  воинов  во славу всемилостивейшего Великопастыря всех
времен  и  народов  папия  И Скалия, а судьбу осажденного города Ремля решит
суд   всевышнего,   который   определит   победителя   в   поединке   высших
военачальников  обеих  враждующих  сторон. Великий король Френдляндии Дордий
IV,  желая  умножить  свою боевую славу Черного рыцаря, вызывает на поединок
маршала  Френдляндии,  как  именует  себя  Дева-воительница,  ведущая  армию
из-под  Орлана.  Если  по  велению  всевышнего  победит  в  схватке  она, то
находящиеся  в  Ремле  тритцанские  войска  спокойно покинут город, сдав его
орланцам.  Если же Черный рыцарь выйдет победителем, как и во всех схватках,
в  которых  участвовал  прежде,  то  осаждающие  войска  орланцев вернутся в
Орлан.  Да свершится воля всевышнего, и пусть воины обеих сторон ждут ответа
отваги или трусости со стороны войска орланского.
     И  глашатай  повернул  коня. Кованые копыта звонко простучали по мосту,
который тотчас был поднят.
     Затем  со  стороны Ремля посыпались стрелы с деталями дамского туалета,
что  должно  было унизить и оскорбить врагов, ведомых Девой, но вызвало бурю
гнева лютеров.


     Маршал  Френдляндии Надежанна, такая твердая в наступлении, сейчас была
в отчаянье.
     - Как  я могу сражаться с этим великаном? - говорила она Мартию Лютому.
- Только чудо может повергнуть его.
     Мартий Лютый тоном фанатика убеждал ее:
     - Ты  не  должна  отказаться  от поединка, Дева Небес! Ты явилась к нам
как  чудо и ждешь чуда, но призвана сама сотворить его. Все мы верим, что ты
не можешь погибнуть, будучи посланницей всевышнего.
     "Посланница  небес!.."  -  горько  думала Надя в то время, пока генерал
Дезоний убеждал ее принять вызов, как подобает истинному рыцарю.
     "Какой  я  маршал?  -  думала Надя. - Все мои военные советы подсказаны
или  элементарным  математическим  мышлением,  или  Никитой, увлекавшимся на
Земле   историей   войн  с  обходами,  клещами,  котлами  окружения".  Надя,
несомненно,  умаляла  свои  заслуги,  хотя  Никита  всегда  был  подле нее в
критическую  минуту.  Избегая  оставаться  наедине, они все же искали друг в
друге поддержки, и каждый считал себя безмерно виноватым перед другим.
     Услышав  о  вызове  Черного  рыцаря,  Никита  поспешил, вместе со своим
верным  оруженосцем Санчо, в серебряную палатку маршала, откуда удалил всех,
взяв  на  себя  переговоры  с  Надежанной о ее предстоящем поединке с Черным
рыцарем.
     Мартий Лютый и генерал Дезоний ушли неохотно.
     - Я  знаю,  -  обратилась  Надя к Никите, - на этой планете повторяется
история  Земли  по  общим  законам развития Кристаллической Вселенной. И мне
выпала на долю роль Жанны д'Арк.
     - Ее   история  может  быть  прочтена  по-разному.  Во  всяком  случае,
упустить  возможность  взятия  Ремля  без  штурма  нельзя,  -  твердо сказал
Никита.
     - То  есть поединок с Дордием неизбежен, - горестно воскликнула Надя. -
А  по  поводу  прочтения  судьбы  Жанны  есть стихи Вольтера о ее сражении с
рыцарем Шандосом.
     И она прочитала знакомые строки:28

     Летит на Жанну бритт, боец завзятый
     Отвага их равна. Сверкает взор.
     И всадники, закованные в латы,
     Вонзая шпоры, мчат во весь опор,
     Один другого прямо в лоб встречая.
     Как небо рвется, слышен тот же треск,
     Кровь алая струится, обагряя
     Разбитого доспеха ломкий блеск.
     Отдалось эхо страшного удара
     И вопль толпы, как будто рев осла,
     И разом выбитая из седла,
     Лежит она, без чувств, как от угара...

     - Так и будет?! - полувопросительно закончила Надя.
     - Прошу  простить,  божественная Надежанна, я не понял слов, - вмешался
маленький   оруженосец,   -  но  я  почувствовал  небесную  их  музыку.  Мне
показалось: сшиблись рыцарские кони. Это так?
     - Да, так, - кивнула Надя.
     - Как  это  прекрасно!  -  восхитился  юноша. - Нет ничего выше законов
рыцарства!
     - И ты тоже? - с печальным упреком произнесла она.
     - И я, конечно! - восторженно воскликнул Сандрий.


     Тритцы  со стен Ремля и лютеры, осаждающие город, с волнением наблюдали
-  после  трубного  сигнала  глашатая,  -  как сначала из городских ворот по
спущенному  мосту  на  вороном  длинноногом  коне  выехал  богатырь в черных
латах,  а  ему  навстречу  на белоснежном гарцующем скакуне, прикрытом синим
плащом, - маленький всадник в серебристых латах.
     Держа  свои копья остриями в небо, упираясь другими их концами в правые
стремена, всадники съехались, чтоб обменяться традиционными фразами.
     - Пусть   всевышний,  даровавший  мне  френдляндскую  корону,  направит
тяжкое  мое копье, что промаха не знало, на светлые доспехи ваши, мелкий мой
противник,  сошедший  якобы  с  небес.  И  пусть  копье  мое вас выбьет, как
пушинку,  из седла, а верный меч мой, верьте, без лишних слов закончит дело,
не унизив чести рыцарской никак.
     - Не  могу  ответить  вам, враг темный мой, тем же обещанием. Признаюсь
вам,  хотелось  бы  иметь  противником  не  людоеда,  а  подлинного носителя
рыцарской чести.
     - Молчать!  - грозно крикнул Дордий, уязвленный в самое сердце дерзкими
словами  "бабы  из  ада".  -  Со мной всевышний, и да совершит он здесь свой
справедливый суд!
     - Да,   пусть  свершится  суд  над  вами,  -  высоким  голосом  ответил
серебряный рыцарь.
     Взбешенные,  они  развернули  коней  и  отъехали  в  разные  стороны на
пятьдесят лошадиных крупов, чтобы дать коням разгон.
     Толпа  на  стенах  и  под  ними  ахнула,  когда  помчался  черный смерч
навстречу  бело-серебряному  вихрю.  Маленький  всадник  припал  к белокурой
конской гриве, держа над собой нацеленное по ходу скачки копье.
     Черный  рыцарь  мчался,  гордо  выпрямившись  в  седле, держа наперевес
угрожающе тяжелое копье.
     Если  представить глазами Нади течение поединка в соответствии с земной
историей  (пусть  с  некоторыми  отклонениями), то вслед за вышибанием ее из
седла  последует позорный плен, церковный суд святой инквизиции и... костер,
закончивший славную земную жизнь ее любимой героини Жанны д'Арк.
     Казалось,  так  и  должно  было сейчас произойти, но... случилось нечто
совершенно  неожиданное. Крик тысяч глоток заглушил шум столкновения коней и
всадников.  Никто  из двух армий не услышал легкого хлопка. Маленький рыцарь
с   ходу   метнул  вперед  свое  копье  за  несколько  ударов  сердца  перед
столкновением.  Наконечник  легкого  копья  коснулся  черных  лат, и тяжелое
копье  бессильно  выпало  из  черной  боевой  рукавицы  великана,  а  сам он
откинулся назад и вывалился из седла.
     Бело-серебряный   его   противник   не   спешился,  чтобы  пленить  или
прикончить   своего  врага,  ибо  тот  был  отнюдь  не  крепче  дуба  Гневия
Народного.   Сделав   полукруг,   победитель   скрылся   за   рядами   своих
приверженцев.
     Тритцы,  выбежав  из  городских  ворот,  бросились к самозваному королю
Френдляндии,  угодливо  служившему  им,  и  убедились,  что "воля всевышнего
сразила  его".  Все подивились маленькому, оплавленному по краям отверстию в
его доспехах, отнявшему жизнь их преступного владельца.


     Лютеры-френдляндцы  ликовали.  Рыцарское право помогло избежать тяжелых
потерь  во  время  штурма  Ремля.  Ни  одна  капля  солдатской крови не была
пролита при взятии укрепленного города.


     - Умоляю   вас,   божественная  Надежанна,  не  терзайтесь,  -  убеждал
маленький   оруженосец,  вылезая  из  серебристого  космического  скафандра,
пришедшегося  ему  как  раз  впору.  Пластиковые  пластины придавали костюму
сходство  с  рыцарскими  латами. - Все произошло по всем рыцарским правилам.
Оруженосец,  происходя  из  столь  же  достойного рода, как и патрон, всегда
имел  право  заменить  его  в любом единоборстве. Я лишь выполнил свой долг,
продолжая рыцарские традиции.
     - Спасибо тебе, отважный юноша, - сквозь слезы произнесла Надежанна.
     - Скажите   спасибо,   божественная,   несравненной  Лореллее,  в  чьей
лаборатории изготовлен наконечник копья, поразившего Черного рыцаря.
     - Смелый  юноша, прими же благодарность женщины, которую ты так отважно
заменил, - произнесла Надежанна, снова облаченная в свой небесный костюм.
     Она  притянула  к  себе  маленького  оруженосца  и  подарила  ему такой
женский  поцелуй  благодарности,  от которого Сандрий, теряя сознание, пал к
ее ногам, словно все-таки сраженный ударом Черного великана.
     - Ах,  всевышний!  -  прошептал влюбленный юноша. - Пошли мне еще и еще
такие же поединки с благодарностями за них!
     Рыцарь О Кихотий помог ему подняться на ноги, говоря:
     - Как  видно,  история  людей  творится  самими  людьми,  и  нет ничего
наперед кем-то или чем-то предопределенного.
     - Ах,  если  бы то было правдой! Но почему здесь все так похоже на нашу
Землю? - отозвалась Надя.
     - Не больше, чем похожи люди друг на друга, - пробасил Вязов.


     Френдляндцы,  во  главе  со  своим духовным вождем Мартием Лютым, шумно
ликовали у серебряной палатки маршала, прославляя непобедимую Деву Небес.
     В  Ремле  спустили  все  четыре  моста  через  глубокие рвы, и согласно
уговору  и  рыцарским  правилам  тритцы  четырьмя  колоннами покидали город.
Френдляндцы не нападали на них.
     Перед  их боевым строем на этот раз бесстрашно выехала отмытая от грязи
золоченая  карета  престолонаследника Кардия VII, спешившего скорее провести
коронацию и стать общепризнанным королем.
     Сидевшая с ним рядом девица де Триель шептала ему в несчетный раз:
     - О  мой возлюбленный король! Чтобы Великопастырь всех времен и народов
папий  И  Скалий  признал  ваше  всевластие  и  мои  права королевы при вас,
коронацию  и  наше  венчание  надо провести непременно по обрядам скалийской
веры.
     Будущий король загадочно усмехнулся.
     Золотомастные,  запряженные  цугом  гривастые  кони  двинулись,  карета
закачалась  на  мягких рессорах и тронулась с места, первой въехав на мост в
освобожденный город.
     А позади слышались крики войска:
     - Долой И Скалия, святиканское исчадие Сатаны!
     На  подъемном мосту карете встретился роскошно одетый всадник в шляпе с
пышным пером, которую тот снял перед Кардием, почтительно обращаясь к нему:
     - Наследник   тритцанской   короны,   лорк   Стемли,  герцог  Ноэльский
приветствует  своего френдляндского собрата и просит чести присутствовать на
его коронации, оберегаемый королевским рыцарским словом.
     - M-м,  -  замычал  Кардий,  оглядываясь  вокруг  и  ища глазами Мартия
Лютого или Надежанну.
     - О,  ваше  всесилие!  - защебетала девица де Триель. - Конечно, король
дает  такое  слово,  сочтя за великую честь ваше присутствие на коронации во
имя мира между нашими народами.
     - Да-да, конечно, - промямлил Кардий.
     Лорк-наследник  тритцанской  короны  поклонился, надел шляпу и повернул
коня обратно в Ремль.
     Наблюдавший  за  этой  сценой  из первых рядов лютеров воин, похожий на
цыгана с бронзовой серьгой в ухе, неодобрительно покачал головой.

                              Глава четвертая
                                 КОРОНАЦИЯ

     Подлость - царица всех пороков.

                                                                 По Сократу.

     Помимо  собора  с  золотыми  шпилями,  Ремль  славился  еще и старинным
замком,  неуклюжим  скалообразным  строением грубой кладки из полуобтесанных
каменных  глыб.  Две крепостные башни соединялись приземистым по сравнению с
ними  зданием,  хотя  и  с  островерхой крышей. В одной из башен размещались
пышные    покои    коронованного    монарха,   в   другой   -   тюрьма   для
высокопоставленных   особ,  где  неугодные  могущественным  вассалам  короли
расставались с короной или с собственной головой вместе с нею.
     Эта  мрачная  башня  с  решетками на узких окнах ограждалась у подножия
глубокой рекой Сонмой.
     В  круглом,  роскошно  убранном  зале  королевской башни уединились для
тайной   беседы   два  престолонаследника:  Кардий  Френдляндский  и  герцог
Ноэльский.
     Знающая  обо всем больше всех девица де Триель уверяла, что речь идет о
заключении  мирного  договора  между  Френдляндией  и  Великотритцанией,  по
которому   тритцанские  войска  должны  оставить  все  завоеванные  земли  и
убраться на свои острова через морской пролив.
     Сообщив  это Надежанне и ее окружению: Мартию Лютому, генералу Дезонию,
а  также странствующему рыцарю О Кихотию с неизменным оруженосцем, девица де
Триель  принялась  расхаживать  по  длинному  залу,  большому и холодному, с
потемневшими от времени стропилами крыши вместо потолка.
     Лакеи  в  кожаных  ливреях  молча  и ловко готовили длиннейший стол для
предстоящего после коронации пиршества.
     Первая  дама  двора  с  трудом  подавляла  волнение, поскольку в башне,
помимо  заключения  мира,  решался  куда  более  важный  для  нее  вопрос  о
бракосочетании   ее   с   Кардием   еще  до  коронации,  после  которой  она
рассчитывала стать королевой Френдляндии.
     Эти  тщеславные  мысли  фаворитки  были  прерваны  суматохой, вызванной
появлением  прибывшего  из  Святикана  посланца  Великопастыря всех времен и
народов папия И Скалия, папийца св. Двора в алой мантии Кашония.
     Мартий  Лютый  сразу  узнал  его,  "наставника"  птипапия  Пифия  перед
диспутом "о святом прощении".
     Однако  лукавый  посланец,  спеша к королевской башне, не позволил себе
узнать  отлученного  от  церкви  безбожника,  ибо задание имел особо важное.
Папий  И  Скалий  грозно  настаивал  на  скорейшем  мире  между  враждующими
сторонами,  дабы  они объединились для подавления общими усилиями преступной
смуты,  поднятой  отлученным от церкви монахом против святой церкви твердой,
как скала, веры.
     Мартий  Лютый,  заметив,  как  папиец, расчетливо опустив глаза, мягкой
крадущейся походкой пробирается к двери королевской башни, воскликнул:
     - Кто  дал  право этой псевдосвятоше прошмыгнуть по-лисьи в королевский
курятник?
     - Очевидно,  стражи  герцога  Ноэльского,  - ответила оказавшаяся с ним
рядом девица де Триель. - Замок охраняется только ими.
     - Куда же вы смотрели, генерал? - обратился к Дезонию Мартий Лютый.
     - Таково было желание самого престолонаследника, - развел тот руками.
     - А  я добавляю, - произнес подошедший Гневий Народный, привычно теребя
серьгу  в ухе, - что мои молодцы не решились сразиться с оставшимися в Ремле
тритцами,  больше  привыкнув к лесам, чем к городским каменным мешкам, равно
пригодным и для пиров, и для казней. Боялись наделать глупостей.
     - Как  бы  нам  не  допустить  подлинных  глупостей, - проворчал Мартий
Лютый.
     В  зале  лакеи как по команде замерли, вытянулись, словно каждый из них
проглотил  по  вертелу. Стража у дверей в королевскую башню звякнула оружием
и застыла.
     Из  ведущей  на  винтовую  лестницу  двери вышли Кардий и герцог, оба в
роскошных  костюмах с позументами, а за ними, скромно свесив голову с лисьей
физиономией, шествовал папиец в алой мантии.
     Заканчивая разговор, герцог говорил Кардию:
     - Не  забудьте,  мой  царственный  брат, что второй пункт о церемониале
коронации имеет особое значение в нашем договоре.
     - Напомните, ваше всесилие, - робко попросил Кардий.
     - Корона  ваших предков, ваше всевластие, должна быть возложена на вашу
голову высшим военачальником, знаменуя тем единение короля с его воинством.
     - Маршалом  Надежанной? Какие пустяки! - беззаботно отозвался Кардий. -
Я  сам договорюсь с ней сейчас. - Произнеся это, он почувствовал, что девица
де Триель с кошачьей грацией берет его под руку и отводит в сторону.
     - О,  мой  возлюбленный  мужчина  из мужчин, равного которому нет среди
рыцарства!  -  вкрадчиво начала она. - Принято ли решение об обряде нашего с
вами бракосочетания?
     - Об   обряде?   Разумеется,   коронация  будет  проведена  по  обрядам
папийской  религии,  твердой,  как  скала,  веры. Словом, именно так, как вы
того желали, моя дорогая.
     - Но я спрашиваю не об этом, возлюбленный мой король.
     - Ну  конечно!  Сам  Великопастырь всех времен и народов папий И Скалий
прислал  для  церемонии  коронации  своего прелата, слугу СС увещевания, что
должно сказать о многом.
     - Говорит  ли это о том, что он перед коронацией примет участие в нашем
бракосочетании?
     - В  женитьбе...  м-м...  - сразу стал заикаться Кардий. - Видите ли...
м-м...  Мне  так не хотелось огорчать вас, но вы сами вынуждаете открыть вам
некоторые пункты тайного договора о мире.
     - Какие у вас могут быть от меня тайны, первый рыцарь среди королей?
     - М-м,  -  замычал  Кардий.  -  Дело  в  том,  что...  я  должен срочно
переговорить с маршалом Надежанной.
     - Не раньше, чем я услышу ваш ответ на мой вопрос.
     - Ах,  о  женитьбе!..  Ну конечно... в мирном договоре оказался пункт о
моей женитьбе...
     - Ну, дальше, дальше, - уже ликуя, торопила девица де Триель.
     - О  моей  женитьбе...  м-м...  почти  на  девочке,  на  младшей сестре
тритцанского престолонаследника герцога Ноэльского.
     - Как?!  Я  не  ослышалась?  Предусмотрена  ваша  женитьба  на какой-то
тритцанской бабе?
     - Не  на  бабе,  с  вашего  позволения...  м-м...  а  на юной принцессе
королевской  крови...  Видите  ли... м-м... моя дорогая.... одно дело делить
ложе  счастья  с  престолонаследником...  и  совсем  другое - с коронованной
особой,  которая  теряет  право  выбора...  Интересы  нации  становятся выше
привязанностей и чувств короля.
     - Ах, вот как?! Значит, не я буду королевой?
     - Увы...  при  всей  знатности  вашего  славного  рода... в нем, как на
беду,  нет  ни  капли  королевской  крови.  А  королева  должна  производить
святокровных королей.
     - Не  грозили  ли вам второй башней замка, мой бесстрашный король? - со
скрытой насмешкой произнесла фаворитка.
     - Всем  известно  ее назначение, - не замечая иронии, ответил Кардий. -
Королю  вполне  естественно  ставить  интересы  своих  вассалов и нации выше
собственных. Но сердце мое по-прежнему принадлежит вам, моя дорогая.
     - Интересам  какой  же  нации  придется  служить  вам, став королем? Не
тритцам ли, подобно людоеду Дордию?
     - Отнюдь  нет! - обиделся Кардий. - Мои войска разбили его армию. А сам
он погиб в рыцарском поединке.
     - Прикажете  считать себя бывшей фавориткой бывшего престолонаследника?
- притворно произнесла девица де Триель, уронив голову.
     - Нет,  почему же отставной? - пробормотал Кардий. - Почему же бывшего?
Я останусь им до коронации.
     - Мой  бедный,  бедный, возлюбленный король! Как жестоко было бы лишить
вас  моих  советов,  -  с  новым  вздохом,  приседая  в  глубоком реверансе,
произнесла   девица   де   Триель.   И   мысленно  добавила:  "Любезный  мой
недокороль!".
     Никто   не  слышал  этого  разговора  вполголоса,  но  ни  от  кого  не
ускользнула яркая краска на фарфоровом личике первой красавицы королевства.
     Меж  тем  Кардий,  оставив  учтиво  склонившуюся  перед  ним  девицу де
Триель, направился к Надежанне.
     Увидев это, она сделала несколько шагов ему навстречу.
     - Правда  ли,  ваше  всевластие,  что  мир  наконец  воцарится  в вашей
истерзанной стране? - спросила она.
     - О да, конечно! Но это зависит от вас.
     - От меня? - искренне удивилась Надежанна.
     - Именно   так.   Для  выполнения  мирного  договора  коронация  должна
подтвердить,  что отважные войска наши, доблестно приведенные вами к победе,
стоят  за своего законного короля. В знак этого их предводительнице, маршалу
Френдляндии  Надежанне,  предоставляется  право  возложить корону предков на
мою склоненную голову.
     - Разумеется, я все сделаю, чтоб достигнуть столь желанного мира.
     - Позвольте   от  всего  королевского  сердца  поблагодарить  вас,  мой
доблестный маршал, Спасительница страны и Гордость Френдляндии.
     Король   галантно  раскланялся  перед  закованной,  как  он  считал,  в
серебряные доспехи военачальницей.
     - Позвольте  и мне, прекрасная воительница, со своей стороны, - вступил
подошедший  вслед  за  Кардием  герцог  Ноэльский,  -  поблагодарить  вас за
готовность  установить  мир  между  нашими  народами  и  принять  участие  в
коронации  нашего  царственного брата Кардия, который отныне будет считаться
законным  королем Френдляндии Кардием VII. - И он рассыпался в комплиментах,
натянув  маску  любезности  на  свое  надменное  лицо.  -  Могу ли я считать
нерушимым ваше слово? - вопросительно закончил он.
     Надежанна   удивленно   посмотрела   на  главаря  завоевателей  и  сухо
ответила:
     - "Власть Зла сразить Мечтой я в мир пришел".
     Герцог,  конечно,  не  понял  скрытого  смысла цитаты из сонета земного
провозвестника   коммунизма   Кампанеллы,  приведенной  участницей  звездной
экспедиции, но сделал вид, что вполне удовлетворен.
     - Тогда  позвольте глашатаям-герольдам возвестить перед войском, что их
предводительница сама венчает на царство короля.
     Надежанна пожала плечами и отошла к группе своих приверженцев.
     Мартия  Лютого  не было с ними, но он вскоре появился с улицы, вне себя
от гнева и возмущения:
     - Что  я  услышал  сейчас  на площади, победоносная наша Дева Небес? Вы
согласились  принять  участие  в  церковном  обряде  папийской  ложной веры,
представляемой в Святикане самим Сатаной?
     - Я  не думала о религиозных обрядах, дорогой мой соратник. У меня одна
цель,   и   я  считаю  ее  общей  для  всех  нас:  избавить  Френдляндию  от
захватчиков-тритцев  и  способствовать  заключению мира между государствами.
Если  для  этого надо возложить корону на френдляндского престолонаследника,
то я не вижу в этом ничего противного Добру.
     - Как  вы  можете  так  говорить?  Принимая участие в церемонии Зла, вы
творите Зло! Откажитесь, мы просим вас, от возложения короны.
     - Простите,  Мартий. Но это противоречило бы цели, которая привела меня
к вам. Я не откажусь ни от чего, что способствовало бы воцарению мира.
     - Мир  невозможен,  пока попы берут плату за "святое прощение", поощряя
злодеяния,  пока  они  холодными  скалами стоят между людьми и всевышним, не
допуская  обращения к нему без их жадного участия. Лютеры, как называют себя
мои  сторонники, изгоняли из Френдляндии не только тритцев, но и папийцев, -
горячо говорил Лютый.
     - Поверьте,  Мартий.  Я  не могу служить разжиганию вражды между людьми
из-за  того,  как  следует  возносить  моления  всевышнему: прямо к небу или
через посредство священнослужителей в храмах.
     - И вы примете участие в коронации?
     - Непременно,   чтобы   способствовать   прекращению  войны,  как  меня
заверили обе враждующие стороны.
     - Религиозная  война не может прекратиться, пока существует сатанинский
Святикан!   -   решительно   заявил  Мартий.  -  И  коль  скоро  вы,  маршал
Френдляндии,  спустившаяся  на  моих  глазах  с  неба,  отказываетесь теперь
признать  необходимость  продолжить  борьбу  против злой церкви, я объявляю,
что  вывожу  лютеров из Ремля. Мы не только не хотим участвовать в коронации
короля  папийцем,  к  алой мантии которого не мешало бы пришить лисий хвост,
но  даже  присутствовать в городе, где такое свинство совершается. Мы готовы
провозгласить Кардия королем, но без церковной мишуры.
     Надя  замерла,  глядя  в  нерешительности  на Никиту в серебряных латах
странствующего рыцаря.
     Что-то прочтя на его лице, она с твердым упорством заявила.
     - Война должна быть прекращена.
     - Тогда   прощайте,  Небожительница,  обманутая  Сатаной.  Мы  покидаем
Ремль, - объявил Мартий, круто повернулся и первым вышел из замка.
     Блестящая толпа придворных, теснясь у выхода из зала, мешала ему.
     Дезоний шепнул рыцарю О Кихотию:
     - Верните  его,  прошу  вас, верните его, рыцарь. Ремль нельзя оставить
без надежного гарнизона. Надо знать тритцев, детей порока.
     Никита  прекрасно  понял генерала и, протискиваясь через толпу вельмож,
вышел из зала, сделав знак оруженосцу остаться здесь.
     Через  площадь  шагали покидающие город солдаты-лютеры, но Никита никак
не мог найти Мартия, чтобы остановить их.


     Меж  тем  красочная  процессия  под  охраной стражей герцога Ноэльского
выбралась из замка и двинулась к собору.
     Возглавлял  ее  шедший  мягкими  шажками  папиец  св.  Двора, следом за
которым  шествовала  Надежанна с престолонаследником Кардием в сопровождении
герцога  Ноэльского  и толпы разодетых и чванливых придворных из королевской
свиты,  включая  и  обольстительных  дам, среди которых особенно выделялась,
конечно, девица де Триель.


     Уже  в  соборе  папиец  св.  Двора  поднес  Надежанне золотую корону на
кованом  железном блюде с выложенными на нем драгоценными камнями, символами
папийской религии.
     Надежанна  приняла  поднос  с  короной,  ощутив ее огромную тяжесть. Но
герцог  Ноэльский  услужливо  подкатил  к ней маленький столик на колесиках,
учтиво  сопровождая  ее  до  сверкающего  золотом алтаря, за витыми воротами
которого как бы ощущались небесные дали блаженства.
     Церемония  коронации  оказалась  столь пышной, что Надя даже вообразить
себе  не  могла  всей изобретательности священнослужителей, направленной ими
на  постановку  красочного  церковного  спектакля. Яркие одежды, продуманные
позы,  торжественные  возгласы, величественные движения, нежное песнопение и
льющаяся   как  бы  с  небес  музыка  завораживали.  Больше  всего  на  Надю
подействовали  звуки  органа,  небесным  громом  отдавались они под высокими
сводами собора, волнуя слушателей строгой гармонией.
     Надя  держала  в  руках переданную ей золотую корону, с горечью думая о
размолвке с Мартием Лютым.
     С  этими  мыслями подошла она к коленопреклоненному Кардию, увидев, что
его  склоненная голова изрядно полысела, образовав отчетливую плешь, которую
Надежанна и прикрыла столь желанной ему короной.
     Церемония  еще продолжалась. Надя вышла на воздух. Разодетые вельможи и
дамы расступались перед нею.
     Из  храма  доносился  многоголосый  хор. С широкой лестницы Надя искала
глазами  Никиту  и  Дезония,  но  увидела только генерала, оттесненного вниз
тритцанскими воинами.
     Герцог,  предводитель тритцев, вышел вслед за Надежанной и, оглядываясь
на двери храма, напыщенно произнес:
     - Принося  вам  рыцарскую благодарность за посвящение в короли Великого
Кардия,  отныне  VII,  я  прошу извинить нас за желание выполнить деликатную
просьбу  представителя  Великопастыря всех времен и народов папия И Скалия и
попросить вас уступить в пустяковом, чисто формальном вопросе.
     - В чем я должна уступить? И кому? - удивилась Надя.
     - Только  воинам,  выполняющим  данный  им  приказ. Дело в том, что, по
законам   святой  папийской  религии,  твердой,  как  скала,  веры,  ношение
женщиной  мужской одежды карается смертной казнью. Конечно, к Деве Небес это
не  может  иметь  отношения. Святиканского папийца, слугу увещевания, вполне
удовлетворит  свидетельство нескольких придворных дам, на интимную встречу с
которыми  вы  дадите согласие, приняв их в отведенной вам башне королевского
двора.
     Надежанна  оглянулась  и  увидела,  что  окружена тритцанскими стражами
герцога.
     Так  вот  как  повторяется  для  нее судьба земной Жанны д'Арк! Она уже
пленница!
     - Знает   ли   об  этой  гнусности  король  Кардий  VII?  -  возмущенно
произнесла Надежанна.
     - Разумеется,  сударыня.  Все делается с его согласия и ведома, ибо без
его  воли  ни  один  волос не упадет ни с чьей головы. Речь идет о нарушении
церковного  закона  женщиной,  но  никак не Девой, какой вы являетесь, что и
надлежит установить, - и он натянуто улыбнулся.
     Тут  Надя  встретилась  глазами  с  девицей  де  Триель,  прочтя  в них
неподдельный ужас.
     - Значит,  коронованный  мной  король  предал  меня? - холодно спросила
Надежанна.
     - Ну  полно! Разве можно назвать предательством выполнение всех пунктов
договора,  который  с  этой  минуты  входит  в  силу? - с насмешливой теперь
улыбкой произнес герцог Нозльский.
     Маршал Надежанна, опустив свою рыжую голову, молчала.
     Папийские  воины  провели  ее  в  башню замка, но не в королевскую, а в
другую, лишь внешне схожую с первой.
     Герцог  Ноэльский  с  наглой усмешкой и деланной учтивостью провожал ее
до  круглого  зала,  который  в  отличие  от  такого же роскошно убранного в
первой  башне  выглядел  здесь  мрачным  запущенным  помещением,  холодным и
сырым,  где  солдаты  принялись  разводить костер прямо на полу, не смущаясь
едким дымом, поднимавшимся к стропилам.
     Наде  отвели  маленькую спальню, примыкавшую к этому залу, где было так
же  холодно  и  сыро.  Над  одиноким  жестким  каменным  ложем издевательски
красовался королевский балдахин.
     Стоя  на  пороге  спальни, как бы не решаясь из вежливости войти в нее,
герцог говорил:
     - Дамы  незамедлительно  нанесут вам интимный визит, и вы, я надеюсь, с
почетом  перейдете  в  зал,  где  начинается  пиршество  после коронации. Да
поможет   вам  всевышний  избежать  СС  увещевания.  Прощайте,  -  и  герцог
захлопнул дверь в камеру узницы.
     Однако  посещение высокой пленницы избранными дамами откладывалось, ибо
девица  де  Триель,  которой  предстояло  возглавить  щекотливую  миссию, не
торопилась.
     Вместо  фрейлин  двора  она  отыскала  в  толпе  Санчо  Пансия и Гиевия
Народного, предложив им следовать за собой.
     Она  провела  их  в  подвальное помещение, где суетились повара в белых
колпаках  около пылающих плит и клокочущих котлов. Затем повела по коридорам
мимо  кладовых  со  всевозможной  предназначенной  для  пира снедью. В самом
дальнем  чулане она попросила мужчин расчистить его от рухляди, пока в стене
не обозначилась потайная дверь.
     Открыв  ее,  Гневий  Народный увидел винтовую лесенку. Девица де Триель
что-то шепнула Санчо, добавив вслух:
     - Редкий   юноша   отказался   бы   от  удовольствия  увидеть  смущение
рассматривающих его дам.
     Гневий Народный только усмехнулся.
     Молча поднимались они с Сандрием по лесенке.
     Она  заканчивалась  дверью,  ведущей  прямо  в  каменную  спальню,  где
заключена была несчастная Надежанна.
     Велико  же  было  их  изумление,  когда,  открыв  потайную  дверь в эту
спальню-клетку,  они  обнаружили там сидящую на каменном ложе Надежанну. Она
откинулась назад и, упершись за спиной руками, смеялась.
     Это  не  был  смех  исступленного отчаяния. Нет! Надежанна заразительно
смеялась, глядя на своих верных соратников.
     Смущенный юноша еле нашел в себе силы сказать:
     - О,  божественная  Надежанна,  позвольте  мне еще раз облачиться в ваш
хорошо  сидящий  на  мне  серебристый  костюм,  не лишайте меня удовольствия
поразить  дам,  визита  которых  вы ожидаете. Вы же в моем одеянии выйдете с
Гневием Народным через эту дверь и черный ход на волю.
     - Милый  мой  юный  защитник!  Я  так  благодарна  тебе  еще за прошлое
переодевание...
     - Я  лишь  соблюдал  рыцарские  традиции,  чтобы заслужить посвящение в
рыцари.
     - И   достоин  этого,  Санчо!  Однако  позволь  мне  самой  насладиться
разочарованием  своих  гостей.  Я  не  могу  и  не  хочу  отдавать  тебя  на
растерзание разгневанных тюремщиков.
     - И  ради  этого,  ваша  Сила  и  Нежность,  вы  готовы остаться в этом
каменном мешке? - с упреком спросил Гневий Народный.
     - Надеюсь,  ненадолго,  мой  верный соратник! Заготовленное против меня
варварское  церковное  обвинение  развеется,  как  дым,  проникающий сюда от
костра, разложенного в соседнем зале.
     Гневий Народный покачал головой.
     - Плохо  у вас там, на небесах, знают наших священнослужителей, которые
большие охотники до разжигания костров не только в залах.
     - Поймите,  друзья.  Мой  побег  с  вами  сорвет  мирный договор. А мир
важнее всего для людей. Не так ли?
     - Так-то  так,  -  согласился  Санчо Пансий и полушепотом добавил: - Но
девица  де  Триель  шепнула  мне,  что догадалась о вашем замужестве за моим
патроном.
     - Это так и не так, - загадочно сказала Надежанна.
     Ничего  не  поняв,  кроме  того, что имеют дело с женщиной непостижимой
твердости  и  отваги,  Сандрий  в  сопровождении  Гневия Народного с большой
неохотой  покинул  бесстрашную  узницу,  с  тяжелым  сердцем  бросив  на нее
последний взгляд.
     Всегда   ли   разумно   поступала   Надя?  Да,  она  отдала  весь  свой
математический  талант,  чтобы, скорректировав Эйнштейна, доказать раскрытой
"тайной  нуля"  непреложность  изменения  масштаба  времени  при субсветовых
скоростях.  Ей хотелось удержать этим от звездного полета любимого человека,
но  удалось лишь освободить место математика в экипаже. Американец Генри Гри
отказался  лететь,  поскольку  не  смог бы вернуться к современникам. Вместо
него  за  математическое  открытие  и  спортивную форму взяли Надю, но перед
самым  стартом.  Сборы  ее  были  более  чем поспешны. И вот после свадьбы в
невесомости, когда супруги остались наедине...
     - Это мама! Понимаешь, мама! Проверяла мои пожитки...
     - И что же? Обнаружила космическую контрабанду?
     - Не  смейся!  Это  ужасно! Ведь появление нашего ребенка может сорвать
звездную экспедицию! Вынула пилюли, не подумав!
     - Что  ж,  -  усмехнулся  Никита.  -  Будешь  последовательницей  Софьи
Ковалевской не только в математике.
     - Что ты хочешь сказать?
     - Придется  нам  с  тобой  счесть  наш космический брак фиктивным, хотя
мужу  твоему  не требуется увозить тебя за границу для получения там высшего
образования, запретного для женщин в царской России.
     - А  как  же  ты?  -  растерянно  спросила  Надя. - Станешь рубить себе
пальцы, как отец Сергий?
     - Нет!  Зачем  же?  Ковалевский  пальцев  себе  не  рубил.  Просто  был
порядочным человеком. Или сомневаешься во мне?
     - Ну что ты! Но как же мы скажем всем?
     - Семейная тайна, - прошептал Никита, делая большие глаза.
     И  вот  теперь  этой  "семейной  тайной"  Надя рассчитывала обезоружить
своих  недругов,  сделать  неприменимым  к  ней  изуверский  закон о ношении
женщинами мужского платья.
     Представив  себе  перекосившиеся физиономии папийца св. Двора и герцога
Ноэльского, Надя снова рассмеялась.
     А  может  быть,  ей  все-таки  следовало  бежать? Но ведь она прыгала с
двадцатого этажа университета, потом ринулась в инопланетную пропасть!..
     Когда  дамы  под  предводительством  девицы  де  Триель  отправлялись в
тюремную башню, подвыпивший король напутствовал их.
     - Поверьте,  целомудренницы,  не  мог  же  король  пренебречь папийским
запретом  носить  бабам  мужскую одежду. Разве маршал Френдляндии непременно
должен  быть  в  штанах?  А  важны-то  не  штаны,  а  что в них: мужчина или
женщина! - И Кардий VII захихикал.


     Когда  процессия  дам-визитерш  вернулась,  заняв свои места за столом,
девица де Триель прошептала на ухо королю:
     - Единственный  раз  в  жизни я счастлива, оказавшись неправой! Скорее,
умоляю  вас,  мой возлюбленный король, пригласите своего маршала Надежанну к
столу. Закон не распространяется на нее!
     Кардий  VII растерянно озирался, отыскивая глазами своего "царственного
брата".
     А тот уже совещался с папийцем св. Двора, после чего подошел к королю.
     - Ваше  всевластие! Посланец св. Двора считает, что Дева-воительница не
может  быть  лишена его пастырской заботы, поскольку не выяснено, откуда она
прилетела  по  воздуху:  с  неба или из ада, поддержав отлученного от церкви
злодея.
     - Но... - пробормотал Кардий VII. Однако герцог властно прервал его.
     - Осмелюсь  напомнить  вам, ваше всевластие, пункт мирного договора. По
нему  так  называемая  Дева,  летавшая  по  воздуху,  подобно нечистой силе,
передается  для  заботы  о ней слугам Святой Службы увещевания. А против нее
ни  вы,  ни я, истые приверженцы святой папийской, крепкой, как скала, веры,
ничего  поделать  не  можем, - и он снисходительно улыбнулся королю, который
обрел   корону,   но   не  смелость  использовать  власть  для  освобождения
Надежанны, уже сыгравшей свою роль.
     - Да  поможет  ей  всевышний,  -  вздохнул король, осеняя себя символом
папийской веры.
     - Или  силы,  пославшие ее, - добавил герцог. - Не нам, царственный мой
брат, заботиться об этом, когда стол ломится от яств и вина.

                                Глава пятая
                          ТАЙНА КОРОЛЕВСКОЙ КРОВИ

     Оптимист - не тот, кто не знал отчаянья, а тот, кто пережил его.

                                                              А. Н. Скрябин.

     Только  в  безлунные  дождливые  недели осени бывают такие непроглядные
ночи, как в этот раз в Ремле.
     Две  темные,  закутанные  в  плащи женские фигуры, неразличимые на фоне
черных  стен  замка,  пробирались  к  подножию  его тюремной башни на берегу
Сонмы.
     Ноги скользили по мокрым от накрапывающего дождя камням.
     - Осторожнее,  госпожа  де  Триель,  здесь  придется спуститься к самой
воде, - слышался из-под капюшона высокий голосок впереди идущей.
     Казалось  странным,  что  каменистый  берег,  сливающийся  с основанием
башни, покрыт кустарником.
     Но  стволы  растений  жадно  проросли  сквозь  трещины  в  камне  и так
распустили ветви, что позволили скрыть под ними лодку.
     Обе  фигурки,  балансируя  на  ходу  руками,  перебрались  в суденышко,
закачавшееся под их ногами.
     Первая  из  них села на весла, предусмотрительно обвязанные тряпками, и
лодка бесшумно отчалила от башни.
     Почти   рядом   прозвучал  голос  часового,  невнятно  окликнувшего  на
тритцанском языке не людей в лодке, а своего собрата, ближнего стража.
     - Мнят себя здесь хозяевами, - зло прошептала девица де Триель.
     - Хозяева, зажатые в тиски осады! Моя госпожа, им трудно позавидовать.
     - Это  правда,  -  согласилась Лилия де Триель, опуская концы пальцев в
воду. - А вода холодная, - прошептала она.
     На  другом  берегу  их  ждали.  Сильные  руки  ухватились  за веревку и
вытащили лодку на низкий берег.
     Сидевшая  на  веслах  слишком  проворно  для  дамы  выскочила  первой и
протянула руку спутнице, которая старалась возможно изящнее сойти на песок.
     - Теперь  пожалуйте  за  мной, - сказал встречавший мужчина, чья борода
сливалась  с  темнотой ночи, в которой люди растворялись, как тени в овраге.
-  Господин  рыцарь  ждет  вас  в  рыбацкой хижине. Конечно, это не нарядный
павильон  для  свиданий в графском парке, но по крайней мере нет посторонних
ушей и дождь не накрапывает.
     - Ах,  этот  дождь!  Я  боюсь,  он  испортит  мне  прическу,  - жеманно
произнесла Лилия де Триель.
     - Надвиньте  капюшон  на  глаза,  хотя они не менее прически делают дам
прекрасными.
     - Вы учтивы как рыцарь, любезнейший.
     - Увы, я только в числе его соратников.
     - А кто из соратников? - заинтересовалась де Триель.
     - Гневий,  моя  госпожа, - пояснила ей спутница. - Это разбойник Гневий
Народный.
     - О,  всевышний!  Я  так  страшусь  разбойников!  -  в притворном ужасе
воскликнула любимица короля.
     - Не  стоит  их бояться, если они берут вас под защиту, - успокоил даму
Гневий,  вводя спутницу в убогую хижину, где их ждал, подпирая потолок своей
длинной фигурой в серебряных доспехах, рыцарь О Кихотий.
     - Рад  приветствовать  вас, прекрасные дамы, - встретил он прибывших, -
надеюсь, прогулка была приятной?
     - Если  не  считать  струек  воды,  льющихся  за ворот столь неудобного
дамского  платья,  от  которого  так приятно освободиться, - с этими словами
оруженосец  рыцаря  Санчо  Пансий  стянул с себя костюм придворной фрейлины,
надетый  им  на  камзол, и облегченно вздохнул, словно освободился от лат, а
не  от  легкого  дворцового  наряда.  - О, если бы вы знали, патрон, как эти
тритцанские вельможи липли ко мне, словно я был вымазан медом.
     - Вид у тебя был сладкий, можно их понять, - вставил Гневий.
     - Он  удивительно  женствен.  Я  бы взяла его в сестренки, - произнесла
Лилия де Триель.
     - О сестрах еще поговорим, - непонятно пообещал О Кихотий.
     - Во  всяком  случае,  я  душевно  благодарна  ему  за свидание с вами,
рыцарь О Кихотий.
     - Что  касается  меня, госпожа де Триель, то я рассчитывал на встречу с
будущей королевой Френдляндии.
     - Вы  больно  жалите своей шуткой, рыцарь. Пристало ли вам так говорить
с дамой?
     - Я  просто  имею  в  виду,  что  вам  чужды  дворцовые  интриги,  а  я
прямодушен, тем более когда говорю о том, что принадлежит вам по праву.
     - Я ненавижу интриганов, ибо корона несовместима с интригой.
     - Как  приятно  слышать  из  столь  прелестных  уст столь мудрые слова.
Значит, я не ошибся, предлагая свою помощь, правда, рассчитывая и на вашу.
     - Какой  же  вы  большой! Вот это мужчина! С вами не страшно! - сказала
девица  де  Триель,  приблизившись  к  рыцарю  и  запрокидывая голову, чтобы
посмотреть ему в лицо.
     - На ваше бесстрашие я и рассчитывал.
     - Тогда говорите, прошу вас, говорите.
     Никита  наклонился  к  ней, чтобы продолжать беседу вполголоса, подумав
при этом, что Лилия одного роста с его Надей.


     Ночью  в  каменную  спальню-клетку,  где томилась Надя, через скрипучую
дверь  вошел папиец св. Двора в алой мантии и остановился на пороге, опустив
глаза и молитвенно сложив руки.
     Надежанна  вскочила  с  каменного  ложа  и  выпрямилась  во  весь  свой
маленький рост, словно готовясь к бою в своих серебряных доспехах.
     Папиец низко поклонился и пропел сладким голосом:
     - Слуга  Святой  Службы  увещевания,  приближенный к Великопастырю всех
времен  и  народов,  Великому папию И Скалию, недостойный монах Кашоний счел
за  особую  честь  для себя навестить тяжкую грешницу, скрытую от всевышнего
под именем Надежанны.
     - Чем  она  может  служить  столь  высокому духовному лицу? - с вызовом
спросила Надежанна, хотя сердце в ней тревожно забилось.
     - Только  полным  откровением,  дочь  сумерек.  Ваша вина перед святой,
твердой,  как  скала,  верой  видна  без  доказательств  -  это  ваш мужской
рыцарский  наряд,  за  ношение  которого женщина карается смертной казнью, -
почти ласково произнеся последние слова, закончил он.
     - Но  посланные  вами  ко  мне  с  непристойной  миссией  дамы отвергли
применение   ко  мне  этого  варварского  закона,  -  запальчиво  произнесла
Надежанна.
     Папиец деланно вздохнул.
     - Если бы этой формальностью завершалась ваша вина!
     - Ах  так!  Значит, не одно, так другое найдется у духовных отцов, лишь
бы увещевать свою жертву.
     - Именно  увещевать, направлять, спасать, несчастная грешница! Пока это
увещевание  словесно  и  душевно, но... под нами находится такая же каменная
комната,  откуда  не  доносятся  никакие  стоны  и  где  пол не раз орошался
багровыми  пятнами,  не  будем уточнять какими. Мне не хотелось бы повергать
вас  в  это  "убежище откровенности", и я слезно умоляю вас признаться через
меня  перед всевышним, что вы прилетели по воздуху на поле боя прямо из ада,
покаяться,  что  послал  вас  туда  нанести поражение доблестным тритцанским
войскам,  защищающим  правую,  твердую,  как  скала,  папийскую веру, не кто
иной, как Сатана.
     - Вы  прекрасно  знаете,  что  это  гнусная  ложь! Впрочем, ложь - ваша
сущность,  вы  не  мыслите  себе  в  жизни  ничего иного, кроме лжи, - гордо
сказала Надежанна, цепенея от ужаса и своих собственных слов.
     Папиец сокрушенно покачал головой.


     По  мере  того,  как  рыцарь  О  Кихотий говорил, глаза Лилии де Триель
расширялись.  Иногда  она  вскрикивала  от  неожиданности или от восхищения,
влажным взором глядя в лицо этого чем-то отличающегося от всех человека.
     - Я  сделаю все, что вы хотите, - сказала она, когда Никита закончил. -
Но  я  не  вижу  пути  к  освобождению  Надежанны.  Потайная  дверь, которой
воспользовался  в первый день ее заключения этот молодой человек, обнаружена
и строго охраняется.
     - Надежанна  отказалась  от  побега,  теперь  следует  избавить  ее  от
поползновений  слуг  увещевания на ее доспехи и достоинство, дабы не посмели
изуверы унизить ее.
     - Разве это спасет ее? - удивилась де Триель.
     - Это поможет нам, - загадочно ответил Никита.
     - Ах,  лучше  бы  я  остался  тогда  на месте божественной Надежанны! -
воскликнул Сандрий.
     - Еще  лучше,  дорогой мой Санчо, если бы она не осталась на коронацию,
-  ответил  О  Кихотий  и  обратился  к молчаливому бородачу: - Гневий, тебе
придется вспомнить свое раменское прошлое...
     - Я  все  понял,  еще  когда  восхищался  мудростью возвращенного вашей
доблести браслета.
     - Это  были  мудрые  советы моих друзей с такими же браслетами, друзей,
рассеянных по всему свету.


     Дождь  усилился,  лодка  причалила  к своему прежнему месту, а две тени
снова растворились на фоне стен замка.
     Девица  де  Триель  появилась  в  холодном  полутемном  зале пиршеств и
потребовала  у  стражей  немедленно  вызвать  из  королевских покоев герцога
Ноэльского.
     Один   из  двух  стражей  повиновался  и  вскоре  вернулся,  со  стуком
приставив алебарду к ноге.
     Наконец   появился   наскоро   одетый,   недовольный  и  сонный  герцог
Ноэльский.
     При  виде  дамы  в  мокром  плаще  он  не  удержался  от привычного ему
насмешливого тона.
     - Вы  всегда гуляете, миледи, по ночам в такую погоду? Вам надлежало бы
жить на наших островах, там непогода чаще.
     - Тем  не  менее  я  напомню  вам,  что  непогожая ночь стоит сейчас во
Френдляндии,  в  осажденном  вашими  врагами  Ремле,  очень  благоприятствуя
началу штурма и возможного конца...
     - Ах, вы не досмотрели кошмар и решили поделиться им со мной.
     - Да, ваше всесилие, поделиться некоторыми кошмарными тайнами.
     - Если  это  не  милая шутка, то беседу нашу следует продолжить в более
благоприятном  месте, миледи. В замке есть помещения, откуда не вырваться ни
одному звуку.
     И  герцог,  продолжая  зевать,  прикрывая  рот  рукой,  повел девицу де
Триель  к  двери в тюремную башню, но не наверх, по ступеням в круглый зал и
спальню-клетку Надежанны, а вниз...
     - "Камера  откровенности",  - объявил герцог. - Стоит ознакомиться с ее
достопримечательностями.  Вот  полюбуйтесь.  Эти  клещи  не для вытаскивания
углей   из   камина,  а  для  вырывания  каленым  железом  живого  мяса  при
увещевании,  а  другие,  поменьше,  -  только  для  вырывания  ногтей. Менее
эффектно, но, уверяю вас, очень болезненно, судя по отчаянным воплям.
     Лилия поморщилась.
     - Но  это пустяки по сравнению с такими орудиями, как, скажем, железный
сапог,  сдавливаемый  винтами.  Что может быть ужаснее тесной обуви? А здесь
дробятся  кости,  с  хрустом,  моя  миледи. Еще страшнее "Железная Дева". Их
несколько  разных  размеров,  есть  и  для  дам.  Они  напоминают футляр для
драгоценностей,  куда  в  живом  виде  помещаются  допрашиваемые.  Вот  так,
смотрите,  я  открыл,  и  вы  убедитесь,  что  вся  внутренняя часть футляра
усеяна,   как  иглами,  кинжалами,  вонзающимися  в  тело  увещеваемого  или
увещеваемой  ради  их  откровенности  и достижения небесной дали блаженства,
ждущих их. А дыба, я думаю, известна каждому. Ну как?
     - Могу  сказать  вам, ваше герцогское всесилие, что не хотела бы видеть
вас после штурма Ремля здесь в виде принуждаемого к откровенности.
     - Ну  знаете  ли...  если ваши тайны так же успокаивающе действуют, как
ваши обещания, то я предпочитаю быть в покоях своего царственного брата.
     - Вот о всяческом родстве, ваше всесилие, и пойдет речь.
     - О родстве? - удивился герцог.
     - Да,  о  родстве, предусмотренном условием введения в действие мирного
договора  между  тритцами  и  френдляндцами,  который  избавил  бы вас, ваше
всесилие,  от  неприятностей,  связанных  с вашим пребыванием в этой "камере
откровенности".
     - Вы  правы,  несравненная,  если  имеете в виду женитьбу Кардия VII. К
сожалению,    прибытие   его   невесты,   юной   принцессы,   моей   сестры,
задерживается.
     - Должна вас огорчить, юная принцесса не приедет.
     - Почему же? Ее не пропустят лютеры?
     - Это  тоже  послужило бы препятствием, но дело хуже. Ваша милая сестра
умерла от оспы.
     - Умерла от оспы? Вы шутите?
     - Оспой  не  шутят,  ваше всесилие. Каждый из нас мог бы последовать за
нею следом, если бы она успела приехать и повенчаться с моим королем.
     - Так, - яростно затеребил свой ус герцог. - Чем еще вы меня сразите?
     - Тем,  что  ваш  всевластный  отец  жив и здоров, что радует меня не в
меньшей степени, чем вас.
     - Благодарю за вежливое участие.
     - Это не участие, а родственные чувства.
     - Родственные, вы сказали?
     - Да,  вам  придется выслушать некоторые тайны королевской крови, вашей
в том числе.
     - Не заставляйте меня забыть, что вы дама.
     - Не  только  дама,  но  и  родная ваша сестра, ваше всесилие, горюющая
вместе с вами о кончине юной принцессы, тоже сестры моей.
     - Может  быть,  вы  плохо спали, или у вас привычка будить людей, чтобы
рассказывать им свои сны?
     - Ничуть,  ваше всесилие. Двадцать пять лет назад тогда еще юный король
Великотритцании  Керней  III  впервые вторгся во Френдляндию, позволив своим
войскам  грабить,  жечь,  насиловать и захватывать любые трофеи. Сам он, как
вы,  вероятно,  знаете,  тоже  не отставал от них. Но будучи бескорыстным, с
одной стороны, и мужчиной из мужчин...
     Герцог поклонился.
     - Ваш  батюшка  в  качестве  трофеев  предпочитал  пользоваться лучшими
красавицами Френдляндии, и первой из них считалась моя мать.
     - Вы,  безусловно,  унаследовали  ее  внешность,  -  галантно  произнес
герцог, стараясь скрыть недоумение и заинтересованность.
     - Моя  мать  тогда  еще  не  была  замужем, и ваш батюшка по-королевски
одарил  ее  своим  вниманием,  она  же  благодарно,  будучи  еще незамужней,
одарила   его,  тайно  родив  королю  Великотритцании  сразу  двух  девочек.
Конечно,  этот  неблаговидный  случай  пришлось  скрыть. Возлюбленной короля
тритцев  нужно  было  как  ни  в чем не бывало вернуться ко двору, а девочек
отдать  на  воспитание в село, старосте Гарию Лютому. Когда они подросли, их
обучали  в  монастыре  святых  Девственниц, о чем позаботился мудрый старец,
впоследствии птипапий Пифий.
     Вернувшись   на   свои   острова   для   подготовки  нового  набега  на
Френдляндию,  ваш  всевластный  отец Керний III не забыл своей френдляндской
привязанности,   с   королевской   щедростью  обеспечил  мою  мать  завидным
приданым,  выдав  замуж за неимущего рыцаря де Триель, который за полученное
приданое  должен был признать девочек своими дочерьми, что, верный рыцарской
чести, готов был сделать, но...
     - Какое еще "но"? Еще одна оспа, унесшая вашу сестру?
     - Не  только  мою,  но и вашу, ваше всесилие. Отец-то у нас общий. Нет,
не  оспа,  а  проклятые  кочующие  рамены.  Они украли девочку из монастыря,
обучив  ее  в  своем  таборе  чернокнижным гаданиям, внушениям и даже умению
летать по воздуху.
     - О, всевышний! Когда же настанет конец мучившим вас сегодня кошмарам?
     - Вы  можете не поверить мне, но не увидеть в том, что я говорю, выгоду
для себя просто неразумно, ваше всесилие.
     - Какая выгода? В чем?
     - Вы  удивляете  меня,  ваше  всесилие, своей недогадливостью. Разве не
мирный договор, введенный в действие, снимает осаду с Ремля?
     - Допустим, - неохотно согласился герцог.
     - Для  этого  требуется  венчание  короля  Френдляндии с вашей сестрой,
ваше всесилие. Не так ли?
     - Но оспа унесла ее.
     - Ее,  увы,  да!  Но ваша сестра, готовая идти под венец с Кардием VII,
стоит перед вами, ваше всесилие.
     - Вы? Королева Френдляндии? - расхохотался герцог.
     - В  моих жилах течет не меньше королевской крови, чем в ваших, герцог,
найденный брат мой!
     - Г-м,  -  проворчал  лорк Стемли, исподлобья глядя на фаворитку своего
"царственного  брата",  породниться с которой ему было так необходимо, чтобы
вырваться  живым  из  кольца осады Ремля и не попасть в камеру откровенности
или прямо на эшафот.
     - Осада  будет  немедленно  снята,  -  словно  читая  его мысли, дерзко
произнесла  девица  де  Триель. - При условии, что вот в эту камеру никто не
войдет.
     - Допустим, - раздумчиво произнес герцог.
     - Но  сестра  моя  и  ваша,  герцог, нашлась. В зале пиршеств находится
рамен из похитившего ее табора, который вам все объяснит.
     - Какой еще рамен? - проворчал герцог.
     Девица  де  Триель  хлопнула  в  ладоши,  и в комнату пыток смело вошел
чернобородый Гневий Народный, очевидно, ждавший у дверей сигнала.
     - Ну?   -  уставился  на  него  герцог.  -  Так  кого  же  ты  похитил,
любезнейший бродяга?
     - Ту, которую вы зовете Надежанной, ваше всесилие, - поклонился рамен.
     - И ты готов дать в том клятву?
     - С  той  же  искренностью,  ваше  всесилие, как и в ненависти своей ко
всякому угнетению.
     - Послушайте,  самозваная  моя сестрица! Не думайте, что я поверил хоть
одному слову.
     - Я  вам  уже  сказала, что верить вовсе не требуется, - пожала плечами
Лилия де Триель. - Надо рассчитывать.
     - Что рассчитывать?
     - Выгоду,  ваше  всесилие.  Разве  вас устроит быть вздернутым на дыбу,
едва  лютеры  ворвутся в Ремль? Не проще ли решить все полюбовно, а главное,
достоверно.  Ведь достоверно то, что достаточно верно для достижения цели, а
ваша цель может совпасть с моей.
     - С  вашей,  м-м...  может  быть...  но  вот Надежанна. Боюсь, что ваши
расчеты необоснованны.
     - Почему же?
     - Она  не  в моих руках, а в когтях Святой Службы увещевания. И хорошо,
если  слуги  ее  во главе с папийцем св. Двора Кашонием не приступят здесь к
кровавому увещеванию.
     - Ни  одна  капля  королевской  крови  не  может быть пролита, - твердо
заявила  Лилия де Триель. - Это закон святой папийской религии, твердой, как
скала,  веры.  Сам  Великопастырь всех времен и народов подтвердит это. Надо
объявить ее кровь, как и мою, королевской.
     - Хорошо,  - решил герцог. - Пусть ваше венчание с Кардием VII послужит
лютерам знаком к отмене их штурма Ремля.
     - Гневий передаст это известие лютерам немедленно.
     Рамен поклонился и удалился.
     Герцог  крикнул  стража  и  приказал  ему  пригласить папийца св. Двора
Кашония.
     Тот появился немедленно, видимо, наблюдая за всем происходящим.
     - Что  сообщила  вам  прелестная наложница короля Кардия VII? - опустив
пытливые глаза, осведомился Кашоний.
     - Не  наложница,  ваша  святость, а невеста короля и моя кровная сестра
Лилия, которую вы завтра же обвенчаете с Кардием VII в соборе.
     - Ваша сестра?! - удивился папиец.
     - Да,  моя  и  вашей  узницы,  хотя и воспитанной в раменском таборе, в
жилах  которой  течет  кровь моего отца, что вам следует хорошенько уяснить,
ибо  ни  одна капля королевской крови по законам скалийской религии не может
быть пролита.
     - Мы  только  начали словесное увещевание, которое будет продолжено. Ее
раменское воспитание выведет нас на верный путь.
     - Упаси  вас  всевышний  уронить  не только рыцарское, но и королевское
достоинство   Девы-воительницы.   Неужели   вы  думаете,  что  простая  дочь
земледельца могла нанести поражение таким славным бойцам, как тритцы?
     - Все видит всевышний, ваше желание будет исполнено, но...
     - Что еще? - нетерпеливо спросил герцог.
     - Великопастырь  всех  времен  и  народов, великий папий И Скалий может
лишить  вас  своего  расположения, если побочная дочь короля, став ведьмой в
раменском  таборе,  не  заслужит небесных далей блаженства, хотя бы завершив
свою жизнь в монастыре.
     - С  великим  папием  я заранее на все согласен. Только венчайте скорее
Кардия  VII  с  моей  новоявленной  сестрой, предотвратите штурм лютеров, от
которого   нам  с  вами  не  поздоровится.  Сестра  сейчас  переодевается  в
подвенечное платье.
     - Да будет так! - произнес папиец, опустив глаза.


     И вскоре он опять посетил Надежанну в ее заточении.
     - Великий  папий  И  Скалий,  наместник всевышнего на Землии, просвятил
меня, Летающая Дева, в отношении вас.
     - Что же стало известно И Скалию обо мне?
     - Ваше  королевское  происхождение! И потому ваше рыцарское достоинство
не  будет  затронуто  следствием.  Вам  лишь  следует подтвердить то, что вы
действительно летали по воздуху. Это так?
     - Да,  это так, я летела до Орлана от Горного замка, откуда родом сам И
Скалий.  И  поскольку  И Скалий не может происходить из ада, я - также не из
ада, как вы изволили в прошлый раз внушать мне.
     - Суду  достаточно  будет  вашего  признания  о  полете, несвойственном
обычным людям.
     Лукавый папиец поклонился узнице и удалился.
     Надя пыталась понять, что означает это свидание.
     Кто  и  каким  образом  добился  сохранения  ее космического скафандра,
который считался рыцарскими доспехами?
     Что ждет ее? Неизбежная гибель?
     Ледяное  отчаяние, подобно воде в проруби, охватило ее, сдавив дыхание,
останавливая  сердце  в  груди.  Мрак,  как  черный  провал обрыва, ощущался
впереди.
     Есть  от  чего потерять власть над собой. Неужели здесь все будет с ней
так же, как с Жанной д'Арк на родной Земле?
     Однако  не  тот был у Нади характер, чтобы сдаваться. Ведь и во Франции
распространялись  настойчивые  слухи,  будто  Жанна  не крестьянская дочь, а
высокородная  особа  королевской  крови, ибо лишь этим якобы можно объяснить
ее необыкновенный военный талант!
     Интересно и то, что Жанна д'Арк была не единственной.
     Ведь  спустя  пять  лет  после  ее  сожжения  живая  Жанна появилась во
Франции,  была  признана  своей  матерью  и братьями, а также королем Карлом
VII,  которого  сама  короновала.  И  с ним вместе новая (или прежняя) Жанна
приняла   участие   в  праздновании  освобождения  Орлеана  руководимыми  ею
войсками.  Более того, узнавший ее маршал Жан де Ре поспешил назначить ее на
высокий  военный пост, для вступления на который она отправилась в Париж. Но
по  дороге  в  столицу  ее  перехватили  посланцы  связанного  с англичанами
Парижского  парламента  (выполнявшего  в ту пору судебные функции). Угрозами
позорного  столба  и  казни  ее  вынудили  признаться, будто она самозванка.
Освобожденная  такой  ценой,  она  исчезла,  появившись уже под именем Жанны
д'Армуаз,   выйдя   замуж  за  влиятельного  сеньора  Роберта  (который,  по
уверениям  его  потомков, никак не мог бы взять в жены неизвестную женщину).
Некоторое  время  она  играла заметную роль в своем новом качестве на севере
Франции и в Люксембурге.
     Надя  увлеченно  изучала  все,  что  касалось  полюбившейся ей героини,
прочитала около двух тысяч книг, специально изучив старофранцузский язык.
     И   узнала,   что,   помимо   Жанны  д'Армуаз,  на  роль  Девы  Франции
претендовали  еще  две  "девы",  разоблаченные как авантюристки. Но версия о
спасении  Жанны  продолжала  существовать,  пока  в  1920 году, спустя почти
пятьсот  лет, католическая церковь не сочла возможным и выгодным погибшую на
костре  причислить  к  лику  святых,  поскольку  еще  при жизни Карла VII на
контрпроцессе  суда в Руане с Орлеанской девы были сняты нелепые обвинения в
колдовстве.29
     Если  эти  версии  или  легенды  о  Жанне д'Арк действительно имели под
собой  реальную  почву,  то можно представить себе двуличное поведение судьи
Жанны  епископа  Кантона, который, затягивая процесс Жанны и освободив ее от
пыток,  завершил  церковный  суд,  предоставив  судить  светскому суду, быть
может,   уже  не  Жанну,  которой  дал  возможность  бежать  из  заключения,
предоставив  новое местопребывание, откуда она была освобождена уже по новым
политическим соображениям.
     Если  не  полностью повторяется история на планете-двойнике Земли, если
хоть  малый  шанс  на  спасение  еще  существует  для  Нади, допустимо ли ее
отчаяние?   Звездолетчица  была  готова  на  все,  отправляясь  на  спасение
неизвестных  людей  Вселенной,  без  колебания войдя в бездны Пространства и
Времени.
     Случайно   ли  папиец  Кашоний  объявил  Надежанне,  что  ее  рыцарское
достоинство   и   доспехи   неприкосновенны  и  она  не  попадет  в  "камеру
откровенности"?  Не  означает  ли  это,  что  во  имя  веры  в грядущее надо
пережить  отчаяние?  "Будь  отчаянья  сильнее и победишь ты, верь, всегда!",
как слышала она еще в детстве.
     И  Надя  с  присущей  ей  твердостью решила оказаться сильнее позорного
чувства слабости.

                                Глава шестая
                           РЫЦАРЬ ГОРЬКОГО ОБРАЗА

     - А я вступаю в жестокий и неравный бой!

                                                                  Сервантес.

     В  этот день всеобщего торжества, под колокольный звон и крики ликующей
толпы, Френдляндия обрела новую королеву.
     Навечно  соединенная  с  супругом  королем  Кардием  VII,  вышла она из
гремящего  торжественным  хором  собора, сияя от счастья. При каждом ее шаге
из-под   золототканого   подола  кокетливо  показывались  носочки  крохотных
туфелек. Маленькая золотая корона венчала ее высокую прическу.
     Королевская   чета,   обойдя   ожидавшую  их  нарядную  карету,  пешком
направилась по живому коридору восторженных горожан к королевскому замку.
     За  ними  двигалась  блестящая свита, возглавляемая престолонаследником
Великотритцании  лорком  Стемли,  герцогом Ноэльским, лицо которого казалось
сегодня  едва  ли  не  величественным. Избежав поражения и плена, он добился
почетного  мира,  "породнился"  с  королем  Френдляндии и сам держит в плену
Деву-воительницу, и в железных рукавицах - вожжи грядущего.
     Из-за  крепостных стен Ремля доносились возгласы глашатаев, возвещавших
френдляндцам  указ  их  законного  короля  о  достигнутом мире. Земледельцам
предписывалось  вернуться  на  свои  поля,  а  славным рыцарям - в их замки.
Френдляндия  вместе  с  Великотритцанией  становятся  отныне  оплотом мира и
благоденствия процветающих подданных.
     Осаждавшие  город  френдляндцы  сняли  свои заставы. Генерал Дезоний во
главе  нового  военного гарнизона Ремля вошел в город, чтобы охранять короля
и его прекраснейшую из всех цариц мира королеву Лилию.
     Не  явился  ко  двору  лишь  отлученный от церкви Мартий Лютый, уведший
своих  воинственных  лютеров  на  север освобождать простой народ от тирании
Святикана.
     О  таком  ослаблении  френдляндской  армии  с сожалением доложил королю
генерал  Дезоний,  отвешивая  низкие  поклоны и размахивая над полом перьями
шляпы.
     Кардий  VII  выслушал  его со скучающим видом. Новобрачная же, стремясь
выглядеть величественной, произнесла:
     - Конечно,  мы  ощущаем  отсутствие духовного отца лютеров, но я думаю,
что  наша грусть о нем возместится радостью благоволения к нам Великопастыря
всех времен и народов папия И Скалия.


     В  толпе  на площади вновь ощутилось оживление. К замку, приветствуемая
горожанами,  подъехала  забрызганная  дорожной  грязью  герцогская  карета с
ноэльским  гербом.  Долог  был  ее  путь  из  Ноэля, через морской пролив на
корабле, потом по френдляндским землям в Ремль.
     Когда  лорку  Стемли,  герцогу  Ноэльскому,  доложили  о  прибытии  его
сестры,  юной  принцессы  Эльзии,  он не знал, как скрыть и радость, и лютый
свой гнев. Расталкивая придворных, он выбежал из королевского замка.
     Юная   принцесса   сходила   с  откинутой  подножки  кареты,  осторожно
нащупывая   дорожными   туфлями   ступеньки.  Была  она  нескладной,  тощей,
голенастой,  как  неоперившийся птенец. Лицом чуть напоминала брата-герцога,
но  вместо  надменности  в  нем  ощущались робость и застенчивость. Ее везли
сюда, как вещь, чтобы выдать замуж, не спросив ее желания.
     Осаждающие  Ремль  войска  надолго  задержали  ее карету и не дали даже
очистить  ее  от дорожной грязи, и принцесса, предаваясь скуке, не понимала:
пленница она или нет?
     - Как  я  рад  видеть  вас,  моя  Эльзия, - воскликнул герцог, протянув
руку.  -  Сейчас  я  представлю  вас своему царственному брату и его супруге
королеве Лилии.
     Тонкие,   словно   нарисованные   брови  на  узком  продолговатом  лице
принцессы  полезли  вверх,  но  дворцовая выучка не позволила ей выразить ни
удивления,  ни  досады. Она очень устала от длинного путешествия, к счастью,
окончившегося. Вот и все, что умещалось пока в ее маленькой головке.
     Другое   дело  герцог.  В  нем  бушевала  ярость,  он  чувствовал  себя
обманутым, униженным, обойденным, готовым крушить все вокруг.
     - Как   я   счастлива,   что   слухи  об  оспе,  поразившей  вас,  были
злонамеренной  ложью!  -  милостиво  произнесла нимало не смущенная королева
Лилия,  когда  брат  и  сестра  Ноэльские  предстали  перед нею. Обмахиваясь
дорогим  веером, она добавила: - Мы с вами близкие родственники, дети одного
великого  отца,  которого  чтит  весь  мир, и нам надлежит относиться друг к
другу с нежной любовью. Можете рассчитывать на такое мое чувство к вам.
     Принцесса  присела  в  глубоком  реверансе, опустив голову, и ничего не
ответила.
     - Г-м,  г-м... - промычал Кардий VII. - Какая приятная неожиданность, а
мы не рассчитывали вас дождаться, моя прелесть.
     Принцесса присела еще глубже.
     - Я  не  знаю,  кто и на что рассчитывал, - произнес сквозь зубы герцог
Ноэльский.  -  Но  я не прочь рассчитаться кое с кем. Где этот ловкий рамен?
Найти его сейчас же!
     - Ваше  всесилие, если вы имеете в виду Гневия Народного, то его видели
за пределами Ремля куда-то скачущего, - доложил один из вельмож.
     - Понимал,  шельма, что ему лучше поспешить, - зловеще процедил герцог,
до боли в пальцах сжимая кулаки.
     - Разумеется,  -  с  невинной  дерзостью  отозвалась  королева,  - ведь
бедный  рамен  не  защищен  короной.  Их  народ  не  объединен  в какое-либо
королевство  и  свободно  кочует  по  всем  нашим  странам.  Кроме  того, он
разбойник, прощенный королем.
     - Уверяю  вас,  что  буду  рад  насладиться  встречей  с  ним,  - низко
кланяясь,   все  так  же  сквозь  зубы  произнес  герцог  Ноэльский  сначала
по-френдляндски, а потом несколько слов более грубо по-тритцански.
     Его  смущенная, почти испуганная сестра непонимающе посмотрела на него,
ведь бедняжка ни о чем не догадывалась.
     - Во  всяком  случае,  не всем заинтересованным "родственникам" удалось
укрыться  под  короной  или  под чистым небом, - угрожающе закончил герцог и
отправился отыскивать папийца Кашония.
     Они  встретились  за пиршественным столом, поскольку пировать по любому
поводу  короли  и другие знатные лица того времени не упускали случая, а тут
венчание  френдляндского  короля,  появление  новой  королевы,  приезд  юной
принцессы, как обойтись без кубков с вином?
     Герцог и Кашоний уселись рядом.
     Передавая папийцу кусок баранины с запекшимся жиром, герцог прошипел:
     - Раскрыт   антискалийский  заговор,  ваша  святость.  Деве-воительнице
принадлежит  в  нем  заглавная роль. Колдовским искусством, заимствованным у
раменов,  она  из  тюремной  камеры  умудрилась  обмануть высокопоставленных
особ. Ваш суд должен быть быстрым и безжалостным.
     - Но,  ваше  всевластие,  -  возразил  папиец, - не вы ли предупреждали
меня,  что  ни  одна  капля  королевской  крови  обвиняемой  не  должна быть
пролита?   Суд  скалийской  церкви  уже  вынес  такое  решение,  его  нельзя
пересмотреть.
     - А разве в огне костра, ваша святость, проливается чья-либо кровь?
     - Ах,  так!  -  опустил  глаза  Кашоний.  -  Сам  всевышний наделил вас
талантом  увещевания,  ваше  всесилие.  Повторный  скалийский  суд  с  вашим
участием состоится тотчас после пира.
     - Преклоняюсь  перед  вашим  бескорыстным  служением  всевышнему,  ваша
святость.
     - Я  лишь  слуга Великопастыря всех времен и народов, который, призывая
к увещеванию виновных, надеюсь, одобрит ваш совет.
     - Можете  не  сомневаться,  ваша святость. Все тритцанские копья и мечи
засвидетельствуют это, сражаясь за истинную скалийскую веру.
     - Да  будет  так,  -  снова  опустив  глаза,  завершил папиец св. Двора
застольную беседу.
     Когда  убрали  в  пиршественном  зале  столы, помещение стало огромным,
пустым и еще более мрачным и холодным.
     По  узкой  винтовой  лестнице  в  него  свели Надежанну в ее "рыцарских
доспехах",  гордо  ступавшую  по  каменным  плитам с твердой уверенностью на
лице.
     Она  увидела  два  трона,  на  которых теперь вместо короля с королевой
восседали  судьи  Кашоний  и  герцог Ноэльский, один со смиренным, другой со
злобным выражением лица. Тяжелую статую папия водрузили между ними.
     - Подойди,  Дочь  Мрака,  -  сладко  начал Кашоний. - Тебя судит святая
скалийская  церковь и сам Наместник всевышнего в облике принесенной сюда его
золотой  статуи, которую ты видишь перед собой. Ты обвиняешься в колдовстве,
изученном  тобой  в  раменском  таборе нечестивых, чудовищном обмане высоких
особ, самозваном присвоении себе царственных привилегий.
     - Мне  ничего не известно ни о колдовстве моем, ни тем более об обмане,
который я не могла совершить, находясь в заточении.
     - Мы   увещеваем   тебя,   Дочь  Мрака,  -  повысил  голос  Кашоний,  -
прилетевшая  по  велению  Сатаны  из  его обиталища Тьмы, мы увещеваем тебя,
поскольку  ты  предстаешь  перед  нами  в  облике  человеческом, и стремимся
открыть  для  тебя  небесные  дали  блаженства. Но вступить туда ты сможешь,
лишь искренне признав себя колдуньей и ведьмой.
     - Я  не  ведьма,  а  посланница  звезды, призванная избавить ваш мир от
войн и кровопролития.
     - Может   быть,  ты,  презренная,  вняв  увещеванию  скромного  пастыря
добриян,  отказываешься от родства с королями земными и со мной в том числе?
- насмешливо спросил герцог Ноэльский.
     - Я  не  настаиваю  на  родстве  с  вами, ваше всесилие. Однако не могу
отрицать всеобщего родства носителей разума.
     - Довольно,  -  махнул  рукой  Кашоний.  -  Клянусь  этой алой мантией,
дарованной  мне  Наместником  всевышнего  на  Землии,  что  сказанного тобой
вполне  достаточно  для  вынесения  приговора. Церковный суд не меняет своих
решений.  Выслушав  тебя  в  первый  раз, он признал в тебе неприкосновенную
королевскую  кровь  и  оставил  твое рыцарское одеяние, которое ты можешь не
снимать.  Но  носила  ты  доспехи  во  вред  честным людям, во вред истинной
скалийской  вере, а потому провозглашаю приговор: "Именем Великопастыря всех
времен  и  народов,  именем  самого  всевышнего, восседающего в лице папия И
Скалия  в Святикане, ты приговариваешься, Дева-Ведьма, к сожжению на костре,
где  не  будет  пролито  ни  капли твоей королевской или дьявольской крови".
Только  милосердие  религии  нашей позволит тебе пройти сквозь очистительное
пламя костра, открывающее тебе небесные дали блаженства.
     - Желаю   вам   этого   блаженства,  неправедные  судьи,  -  запальчиво
произнесла  Надежанна.  -  Вы  можете  сжечь  мое тело, но вам не сжечь идеи
человеколюбия,   ненависти   к   войнам,   идеи,  которая  рано  или  поздно
восторжествует и на вашей планете.
     - Закрыть  извергающий  хулу рот этой еретички! - воскликнул, теряя над
собою  власть,  герцог.  -  Она  силится  убедить нас, что воинская доблесть
должна  исчезнуть  с  благодатной  нашей  Землии,  что  гнусность  и низость
заменят   всюду  рыцарство.  Не  бывать  тому!  Есть  нечто  важнее  мирного
безделья.
     С  непреклонностью  покидала  Надежанна опустевший зал. Ее конвоировали
воины  с  алебардами,  в  шлемах  с  закрытыми  забралами,  и  она  не могла
различить ни одного человеческого лица.


     Герцог  добился расправы над Надежанной, но он ничего не мог поделать с
интриганкой,  захватившей королевский трон рядом с его "царственным братом".
Ему  оставалось  лишь  насладиться  зрелищем  казни на соборной площади, где
разведут  костер.  И  он  распорядился  воздвигнуть  там  помост  для  особо
благородных зрителей.
     Но  ему  предстояла  еще  одна  малоприятная  встреча  со странствующим
рыцарем О Кихотием, потребовавшим по рыцарскому праву аудиенции.
     Одни  его  серебристые  доспехи,  напоминавшие  Надежанну,  уже  бесили
герцога, но тем не менее он принял его.
     Для  пышности  он занял один из тронов в пустом зале, надменно глядя на
вошедшего долговязого рыцаря.
     - Приветствую  одинокого  борца  за справедливость, готового вступиться
за  слабых  и  обездоленных,  -  начал  высокомерным тоном герцог. - О какой
справедливости печется доблестный рыцарь, прибегая к нашей помощи?
     - Ваше   всесилие!   Борясь   за  счастье  людей,  я  имею  возможность
предугадывать будущее, исходя из произошедших близ другой звезды событий.
     - Другой  звезды?  По  ее  расположению среди созвездий? Это интересно.
Сам  папий  И  Скалий  не  брезгует советоваться со звездами, - подбоченясь,
отозвался  герцог, перекинув через плечо снежно-белую меховую пелерину, знак
высшей власти.
     - Я   обязан   предупредить  вас,  герцог,  что  казнь  недавней  вашей
противницы,  как  говорит  мне  история иной звезды, приведет к еще большему
религиозному расколу на вашей Землии.
     - О чем ты толкуешь, звездочет, рыцарь или колдун? - вскипел герцог.
     - О том, что благоразумие требует от вас отмены казни.
     - Какая  дерзость!  -  вскочил  с  трона  герцог.  -  Достойна  ли  она
странствующего   рыцаря,   который  лишь  в  поединке  может  отстоять  свои
требования.
     - Я  готов  отстоять  это  требование  в  единоборстве  с кем угодно, -
заявил О Кихотий. - Даже с вами, ваше всесилие.
     - Что?  -  Герцог  сбежал  по  ступенькам  трона  в  зал,  встав  перед
посетителем.  -  Да  есть  ли  в  тебе,  странствующий  бродяга,  хоть капля
царственной  крови,  чтобы  тягаться  со мной? Ты готов биться с кем угодно?
Изволь.   Рыцарское   право   дозволяет   мне  назначить  тебе  вместо  себя
противника.
     - Я готов сразиться с ним.
     - Значит,  с  любым?  Так  я жестоко накажу тебя за дерзость, бездомный
скиталец, тебе придется встретиться с великаном, машущим могучими руками.
     - Нет рук, которые остановили бы меня.
     - Посмотрим.  Ловлю  тебя  на  слове  и  сам  даю  рыцарское  обещание.
Победишь  моего великана - забирай себе ведьму. Проиграешь битву, не взыщи -
пойдешь помощником палача разжигать костер.
     - С кем надлежит мне встретиться в поединке?
     - Я  же сказал, с великаном, машущим руками-крыльями. По крайней мере в
нем  нет  ни  капли  королевской  крови, как и в тебе самом. Ты найдешь его,
выехав  за  ворота Ремля. Можешь выбрать себе по вкусу любого из стоящих там
на пригорке на ветру.
     - Не ветряные ли мельницы вы имеете в виду, господин герцог?
     - А ты догадлив, "рыцарь горького образа", иначе не назовешь тебя.
     Никита  задумался. Оскорбиться и уйти было самым простым и бесполезным.
Можно  ли  упустить  шанс, о котором и не подозревает этот напыщенный индюк?
Ветер   капризен,   крылья   мельницы   связаны  механизмом,  который  можно
заклинить.  А если выждать момент, более того, подготовить его, чтобы у всех
на  глазах  остановить  крутящиеся  крылья ветряка? Тогда герцогу во имя его
рыцарства  придется освободить Надежанну. А если нет, то чем Никита рискует?
Попасть в помощники палача?
     И он согласился.
     Герцог  пришел  в самое веселое настроение, объявив королевскому двору,
что завтра приглашает всех на потеху.


     На  следующий  день  осенний  ветер срывал с деревьев поблекшие листья,
закручивая  их  вихрями,  гнал к берегу. А за рекой, на холме, он то вертел,
то  останавливал  крылья  мельниц.  Вернее,  лишь  одной  из них, остальные,
видимо, уже закончили помол, и были повернуты крыльями боком к ветру.
     Несмотря на трагичность обстоятельств, Никита привычно усмехнулся:
     - Не  беда!  Повторим  подвиг  того,  чье  имя  взято из чужой для этой
планеты книги.
     Оруженосец  Санчо  Пансий  понял, что должен подготовить патрона к бою.
Правда, он получил и дополнительные инструкции.


     Утром   через  Сонму  переправлялась  блестящая  толпа  любопытствующих
придворных.  Король,  сославшись на головную боль, от развлечения отказался,
но королева приказала приготовить себе носилки, которые мастерили всю ночь.
     Солнце  порой  выглядывало из-за туч, отражаясь в многочисленных лужах,
по  которым  шлепали ботфорты рыцарей, переносивших на сухое место визжавших
дам.
     Теперь  все  зависело  от  погоды.  Лилия  вспоминала  свою встречу с О
Кихотием   в   рыбацкой  хижине  и  была  уверена,  что  он  пошел  на  этот
беспримерный бой неспроста.
     Ветер  по-прежнему  дул  порывами,  расправляясь с искусными прическами
дам.  Лилия  же  была защищена пологом носилок и тяжестью короны, которую не
снимала.
     Крылья одинокой работающей мельницы продолжали вращаться.
     Никита  сидел  на своем коне с копьем наперевес, ожидая чего-то. Он дал
Сандрию  задание пробраться внутрь мельницы к зубчаткам, чтобы в решительную
минуту  заклинить  их,  остановив  крылья мельницы, когда патрон подскачет и
вонзит копье в крыло.
     От  наконечника  Лореллеи на копье пришлось из благоразумия отказаться,
чтобы не вызвать протест герцога и обвинений в колдовстве.
     Один  на  один  против  машущего  крыльями  деревянного  великана вышел
маленький, по сравнению с ним, всадник с легким копьем.
     Толпа  вельмож  на  соседнем холме ахнула, увидев, что всадник направил
своего коня вскачь.
     Нашлись  охотники  заключать  пари  -  сто  против  одного. Разве можно
поверить в чудо?
     Долговязый серебряный рыцарь разгонял под горку коня.
     "Великан"  с  машущими  руками  грозно  надвигался,  хотя,  по расчетам
Никиты,  ветер  затихал и, возможно, план остановки крыльев ветряка удастся.
Ведь  на  земле  есть версии, по которым Жанна д'Арк была спасена! Так пусть
же  и  здесь  она,  в  лице Надежанны, будет спасена крылом, недаром Надя на
Земле носила имя Крыловой.
     Россинант мчался к холму, где его ждал "противник".
     Герцог  безудержно  хохотал,  крича, что ставит на бродягу "один против
двухсот". Льстецы торопливо заключали с ним это безнадежное для себя пари.
     Россинант  со  всего  маху  уперся  передними копытами во влажную землю
так, что брызги фонтаном поднялись перед ним.
     Крыло  преградило  ему путь. И рыцарь вонзил свое копье в эту преграду.
Одновременно  внутри мельницы что-то захрустело. Очевидно, Сандрий вставил в
зубчатки палку.
     Никита  собрал  все силы, чтобы не выпустить копье из рук, силясь своим
весом остановить вращение крыла.
     Но   оно,   несмотря   ни   на   что,  продолжало  подниматься.  Никита
почувствовал,  что его тянет из седла. Тогда он собрался с силами и так сжал
натренированными ногами ребра коня, что тот заржал от боли.
     Толпа  любопытных  снова  ахнула.  У  всех на глазах деревянный великан
своей  "могучей  рукой" поднимал в воздух рыцаря вместе с лошадью. Проклятый
ветер  был  изменчив  и дунул с удвоенной силой. Конь сначала встал на дыбы,
потом  почувствовал,  что  земля уходит из-под копыт, конвульсивно рванулся,
упал  на  все  четыре  ноги  и  опрометью  поскакал прочь. А всадник остался
висеть  в  воздухе,  упрямо  не  выпуская  копье из рук. Предательское крыло
поднимало его выше и выше. Пришлось Никите прыгать с огромной высоты.
     Восторженный  вой  толпы опередил движение герцога, махнувшего шарфом в
знак присуждения победы "великану".
     Копье  О  Кихотия,  вонзенное  в  лопасть ветряка, продолжало вращаться
вместе с крылом.


     Прихрамывая,  под  общий смех и улюлюканье вельмож, направился Никита к
холму,  где  его  ждал  довольный  герцог,  получая  золотые  от придворных,
заключавших с ним обреченное пари.
     - Что  ж, рыцарь? - обратился он к О Кихотию. - Не было еще ни у одного
палача в мире столь отважного помощника! - И он издевательски улыбнулся.
     - Я  выполнил  наш уговор, ваше всесилие, - хрипло отозвался О Кихотий,
- выполню и вторую его часть.
     Герцог  не  мог  унять  хохота.  Никогда  он  так не смеялся, редко так
торжествовал.
     Королева  Лилия  заткнула  себе  уши и велела унести ее в носилках. Она
негодовала.  Этот  странный рыцарь в рыбацкой хижине выглядел совсем другим.
Она  восхитилась  его планом и даже жалела, что не он был королем, возведшим
ее  на  престол.  Какой  он  король,  просто шут при герцогском дворе! И она
отвернулась.
     Носилки мерно качались. Дюжие носильщики разбрызгивали сапогами лужи.
     Поздней  ночью, во тьме, рискнул Санчо Пансий покинуть мельницу. Уходя,
он  оглянулся  и  в  мелькнувшем на миг лунном свете увидел замершую лопасть
ветряка с застрявшим в нем копьем.
     Все-таки  деревянный  великан  был  смертельно  ранен храбрым патроном,
ранен и замер к концу дня. Потешный турнир кончился...
     Увы,  но на судьбе божественной Надежанны поражение "великана", видимо,
уже  сказалось, и маленький оруженосец, поскольку никого не было поблизости,
навзрыд заплакал.

                        ПОСЛЕСЛОВИЕ КО ВТОРОЙ ЧАСТИ

     Познай самого себя.

                                                                 По Сократу.

     Религиозная  война,  а  главное, успехи в ней лютеров, вовлечение в нее
соседних  стран,  превращение  Мартия  Лютого в некий символ протеста против
извечной,  ныне  называемой  скалийской добриянской церкви стали не на шутку
беспокоить И Скалия.
     Уже  привыкший  ко всеобщему трепетному повиновению, он постепенно стал
забывать,  что  добивается  с  этой  помощью, как он замышлял, самых высоких
целей Добра.
     И  вот  при  всей  его,  И  Скалия, признанной высшей святости и власти
какой-то  беглый монах дерзнул бросить ему в лицо на диспуте в соборе в виде
обвинения  его  же  собственные,  пусть сейчас и отступившие на второй план,
идеи,   которые   так   хорошо   воплотились   во   Вселенском  монастыре  с
"архипелагом"  монашеских  лагерей,  где  все одинаково равны, трудолюбивы и
послушны.   Послушны  прежде  всего  ему,  И  Скалию,  которого  пока  зовут
наместником  всевышнего  на  Землии,  но  кого признают, если понадобится, и
самим всевышним, восседающим в Святикане.
     Но  этот  Мартий Лютый был недосягаем для всемогущей, казалось бы, руки
И Скалия.
     В  одолевших  И  Скалия кошмарах Мартий Лютый грозил ему таким страшным
возмездием,  о  котором  и  сам  папий  знал  лишь понаслышке от ездивших на
Восток  миссионеров,  с  ужасом  расписывающих  лютую  казнь,  когда  живого
человека  протыкают  острым  колом,  а  затем поднимают в воздух, беспомощно
болтающего руками и ногами.
     И  Скалий  не  хотел  умирать,  он  хотел, как подобало его всевластию,
считать себя бессмертным.
     Мартий  Лютый  превратился  в наваждение, и Великопастырь всех времен и
народов  со  страхом  ложился  в  свою  роскошную  кровать  под святиканским
балдахином.  Было  от  чего  сойти с ума! Просыпаясь в бессильной ярости, он
обрушивал  ее  на  приближенных, пугая их придирками и подозрениями. Наконец
ему  пришло в уже затуманенную страхом и злобой голову, что у каждого из них
можно  взять  в  когти  СС  увещевания  кого-нибудь из близких и держать как
заложников,  чтобы  никто  не рискнул выказать симпатий к крамольному Мартию
Лютому.
     И  покорные  папийцы  св. Двора тряслись от одной мысли, что схваченные
их  сестры,  якобы  ведьмы,  или  братья,  будто  бы  колдуны,  увещеваются.
Испуганные   прелаты   из   кожи  лезли,  стараясь  показать  свою  ycepдную
беспринципность.
     Не  миновал  такой  заботы  Великопастыря  о преданности ему и Кашоний,
которому   расправой   с   Надежанной  надлежало  доказать,  как  он  служит
папийскому престолу.
     А Наместник всевышнего на Землии все более и более зверел.
     Узнав  от  гонца  о  приговоре  Деве-воительнице,  он  не проявил к ней
никакого  участия,  подумав  лишь о прилежании Кашония. Но слугам увещевания
приказал зорко следить за подозреваемыми родственниками папийца.

                                Часть третья
                                 ЧУЖОЙ МИР

     ...Убеждение  может  быть  достаточно  сильным,  чтобы  заставить людей
отстаивать его даже ценой жизни.

                                                                 М. Монтень.

                                Глава первая
                               СВЯТАЯ ВЕДЬМА

     Падающая  звезда  никого  не  удивит,  взлетающая  -  вызовет восторг и
поклонение.

                                                                    Теофрит.

     Нарядная,  украшенная  коврами  и  дорогой  мебелью спальня примыкала к
круглому  залу  королевской  башни  замка точно так же, как и голая каменная
спальня   обреченных   королей  в  соседней  тюремной  башне,  где  томилась
Надежанна.  Только  роскошные  балдахины  над  королевским ложем и там и тут
были совершенно одинаковыми.
     Король  Кардий  VII, в золоченом камзоле, в ботфортах с торчащими вверх
шпорами  лежал  поперек  постели,  лицом вниз, заткнув уши, а над ним стояла
недавно повенчанная с ним супруга и убеждала:
     - О  мой  возлюбленный  король! Как можете вы предаваться унынию, когда
начинаете  свое царствование с освобождения страны от иноземцев-захватчиков?
Притом  так  по-добриянски  победив  завоевателей,  не  пролив  крови  своих
подданных,  более  того:  найдя  дружбу  у  былых  противников.  Слава будет
сопутствовать вам.
     Король  резко  повернулся и сел, смотря на королеву взглядом загнанного
зверя.
     - О  чьей  славе  может  идти  речь,  моя дорогая? О славе той, которую
отправят  сейчас  на  костер?  Не  вы  ли  удерживали  меня  от  обращения к
Великопастырю  всех  времен  и  народов  папию  И  Скалию, чтобы он, признав
заслуги ее, даровал ей помилование?
     - Полно,  возлюбленный  мой  король!  -  возразила  королева Лилия. - О
каком  помиловании может идти речь, если ваш маршал Надежанна стояла в строю
рядом  с  вероотступником  Мартием  Лютым, отлученным И Скалием, Наместником
всевышнего  на  Землии,  от  церкви святой твердой, как скала, веры? Великий
папий никогда бы не простил такой вольности даже френдляндскому королю.
     Кардий VII вскочил и, заламывая руки, забегал по узкой спальне.
     - Все  вы, все вы против меня! - почти истерически воскликнул он. - Как
ни просите, как ни требуйте, но я не пойду смотреть на казнь!
     Королева презрительно усмехнулась.
     А разъяренный король подошел к ней лицом к лицу и прошипел:
     - Вы  не  понимаете,  что будущие враги мои, а они найдутся, не простят
мне, что я коронован сожженной на костре ведьмой!
     - Если  у  папия  есть  костер  -  у  короля есть эшафот, - невозмутимо
ответила королева. - Положитесь на меня.


     Герцог   Ноэльский   с   франтовато   подстриженной   бородкой  и  лихо
закрученными   усами,   в   парадной   одежде,   украшенной  золотой  цепью,
сосредоточенно  глядел  в  узкое  окно  на  соборную  площадь,  где  за ночь
построили помост для особо важных особ, взирающих на казнь.
     Почему-то  это  напомнило  герцогу  эшафот,  где  на его родине слишком
часто оказывались вчера еще могущественные люди. И он поморщился.
     Лицо  его  прояснилось, на нем даже возникли признаки довольства, когда
на  площади появилась долговязая фигура в серебряных латах. С помощью своего
низкорослого  помощника  рыцарь  тащил  тяжелый,  гладко обструганный столб,
который станет последним земным прибежищем "колдуньи".
     Вокруг  деревянной  площадки, предназначенной для ног осужденной, важно
расхаживал   тучный  низколобый  здоровяк,  до  глаз  заросший  непроглядной
бородой.  Богато  одетый,  он  тем  не  менее держал в руках палку с кистью,
которую  опускал  в  ведро  с дегтем, очерчивая вокруг площадки, куда сложат
подвозимые  дрова  и  хворост, контуры будущего костра. Он распугивал своими
движениями стайки воробьев, слетающихся на свежий конский навоз.
     Герцог  презрительно улыбнулся, смотря на палача, который вскоре скроет
свое  щегольское  одеяние  под красным балахоном, а заросшее лицо под такого
же  цвета капюшоном с прорезями для глаз, представ перед осужденной Гарантом
Полного  Успокоения,  как  напыщенно  именовались  в  СС увещевания люди его
позорной, но внушавшей всем страх профессии.
     Краем  глаза  герцог  заметил  наблюдающую за ним украдкой королеву. Он
тотчас  отошел  от окна и рассыпался в любезностях перед женой "царственного
брата", своей названой "сестрой".
     - Вы  правы,  несомненно  правы, герцог, - читая его мысли между ничего
не  значащих  слов,  сказала  королева.  -  Он жалок, этот длинный бродяга в
латах. Право, отчего бы вам не взять его к себе ко двору в качестве шута?
     - Шута? - изумился герцог.
     - Ну   конечно!   Он  так  смешон.  Будет  вызывать  вас  на  поединки!
Полюбуйтесь сами.
     Герцог, мельком взглянув в окно, учтиво улыбнулся.
     Как  бы  ему  самому не выглядеть шутом перед этой опасной интриганкой,
подумал он и произнес:
     - Ваш  острый  ум,  ваше  всевластие, убеждает меня в нашем несомненном
родстве.
     - Еще  бы! - усмехнулась королева Лилия, недавняя девица де Триель. - У
короля  слабые  нервы, я предвижу, что мне не раз придется заменять его, как
сегодня,  хотя  это  будет  для  меня так же тяжело, как и для вас: ведь она
наша близкая родственница.
     - Святая  скалийская  церковь учит смирению и стойкости, - благоговейно
склонившись,  проговорил  герцог  и  добавил  вполголоса:  -  Конечно, жаль,
прискорбно жаль, что наш брат коронован колдуньей.
     С удовлетворением заметил герцог, как сверкнули глаза королевы Лилии.
     "Ничего!  Пусть  помнит  о  своей  роли  и  скромном  происхождении", -
подумал он. Она же, прищурясь, вспомнила о своем обещании королю.
     Придворные  дамы  и  вельможи  издали  наблюдали  за  несомненно важной
беседой двух представителей дружественных теперь корон.
     В  зал своей мягкой крадущейся походкой вошел папиец св. Двора Кашоний,
алую   мантию   которого  оттеняла  сегодня  широкая  черная  лента  -  знак
предстоящего события.
     - А  вот  и вы, ваша святость. Надеюсь, ваше доброе сердце не терзается
вынесенным колдунье приговором? - развязно встретил его герцог.
     - Я  могу  терзаться,  ваше  всесилие,  лишь  завистью  к той, которая,
пройдя   через  очистительный  огонь,  раньше  многих  других  познает  дали
небесного блаженства.
     - Верьте,  ваша  святость,  блаженство  достижимо  куда  более  простым
способом, - лукаво заметила королева.
     Смущенный папиец св. Двора опустил глаза, молитвенно сложив руки.
     Он  и возглавил процессию важных особ, идущих к помосту, возведенному в
достаточном  отдалении  от  очерченного палачом круга, чтобы не ощущать жара
костра.
     За  папийцем  в  его  мрачно  величественном одеянии следовали герцог и
королева,  которой  тот галантно предложил руку. Королева успела накинуть на
себя  черную  мантилью,  выражая  этим  скорбь  о своей и герцога осужденной
"сестре" Надежанне.
     Конечно,  подлинная  сестра  герцога Эльзия выйти из замка не решилась,
объятая ужасом от всего здесь происходящего.
     На   помосте   оказалось  тесновато  от  придворных,  стремящихся  туда
подняться,  к  тому  же  из  учтивости им пришлось посторониться от папийца,
герцога  и  королевы, а вельможи в задних рядах едва не оступились на головы
теснящейся на площади толпы, когда раздался крик, что "колдунью" ведут.
     Из  замка  один за другим выходили тритцанские стражи в темных доспехах
с  алебардами.  По  сравнению  с ними фигурка в серебряных доспехах казалась
особенно маленькой и беззащитной.
     Однако  Надежанна шла спокойно и гордо, вскинув голову в "боевом шлеме"
с  открытым  забралом,  через  которое  виднелось  ее  прекрасное,  как всем
казалось, отрешенное лицо.
     В толпе шептались, осеняя себя символами скалийской религии.
     Надежанна  решительно  поднялась  по  новеньким  ступенькам  к подножию
устремленного в небо столба.
     Толпа  волновалась,  подгоняемая  тритцанскими стражами и размахивающим
рукавами  красного  балахона  Гарантом  Полного Успокоения, требуя одобрения
предстоящего "аутодафе" со священной казнью.
     Послышались  отдельные  выкрики, обидные для Надежанны. И оскорбляли ее
те, кого она только что освободила из-под иноземного гнета!
     "Неужели  люди  в  массе  своей  столь неблагодарны? - с горечью думала
Надя. - Даже в ином кристалле Вселенной".
     Она  уже  встала на деревянную площадку и прислонилась спиной к столбу.
Палач  в красном балахоне грубо схватил ее за руки и заломил их назад, чтобы
связать  за  столбом  поданной  "помощником"  в  латах  веревкой.  Никто  не
заметил, что "помощник" опустил прозрачное забрало на своем боевом шлеме.
     Гарант  Полного Успокоения поправил съезжавший набок капюшон, спустился
с  лестницы, чтобы, не доверяя никому важнейший ритуал казни, самому поджечь
хворост  поднесенным  ему  факелом.  При этом он шептал полагающуюся молитву
всевышнему, которому передавал душу грешницы.
     Сушняк  сразу полыхнул пламенем. Огненные языки взвились, потом повалил
черный дым, наполовину скрыв привязанную к столбу серебристую фигурку.
     Обыкновенно  жертвы  в  этот  миг  начинали кричать. Но на площади лишь
слышался треск разгорающихся дров.
     В  толпе  кто-то рыдал, кто-то раздраженно шикал или изрыгал проклятия.
Все ждали, когда запахнет горелым мясом.
     Пламя  поднималось  все  выше.  Но  странно,  оно  продолжало доставать
только  до  пояса "ведьмы", словно та взбиралась по столбу, хоть была крепко
привязана к нему за оттянутые назад руки.
     Потом  движение  осужденной  ускорилось.  Она, неведомо как, но все это
видели,   без  всяких  собственных  усилий  поднималась,  скользя  вверх  по
гладкому  столбу, словно разгневанная земля не притягивала, а отталкивала ее
от себя.
     На  самом  верху  Надежанна  задержалась, но уже в следующее мгновение,
взмахнув,  как  крыльями,  чудом  освободившимися руками, стала стремительно
подниматься к низким тучам.
     Это  совпало  со  сверкнувшей где-то близко молнией и раскатом позднего
осеннего грома.
     Все, кто был на площади, упали на колени.
     Только  долговязый  помощник палача продолжал серебряным столбом стоять
неподалеку от занявшегося огнем опустевшего деревянного столба.
     Тритцанские  воины  сочли  недостаточным  стоять  на  коленях и, моля о
пощаде, распластались на камнях площади, уронив рядом свои алебарды.
     Кто-то из них в страхе крикнул:
     - Ведьма!
     Надо  отдать  справедливость,  что  первым из всех пришел в себя папиец
св.  Двора  Кашоний.  В  его  голове,  подобно только что полыхнувшей в небе
молнии,  сверкнула  ужасная  мысль,  от  которой, не стоя уже на коленях, он
упал бы навзничь.
     Как  отзовется  Наместник  всевышнего  на  Землии  И  Скалий на дерзкое
бегство  "ведьмы"  с  места казни? Не заподозрит ли он соучастия в этом его,
Кашония,  не  признается ли этот несчастный Кашоний в "камере откровенности"
с  ее  адскими  приспособлениями  в  том,  что он будто бы и впрямь поддался
уговорам врага человеческого, самого Сатаны, и помог выручить ведьму?
     И  он  решил  немедленно  провозгласить  все  чудом,  сотворенным самим
всевышним. И Кашоний громко крикнул:
     - Святая!
     - Ведьма!  -  отозвался  снизу  голос  лежащего  от страха под помостом
тритцанского воина.
     - Святая! - еще громче крикнул папиец.
     - Святая!  -  присоединил  к  нему  голос  герцог Ноэльский, который не
прочь был "породниться" со "святой".
     - Конечно,  святая.  Не  ведьма,  а  благостная сестра наша, - радостно
воскликнула  королева,  вскакивая  с  колен  и оправляя мантилью. - Поистине
велик корокованный ею на царство король!
     Коленопреклоненный  народ  поднимался на ноги. Из конца в конец площади
прокатывался общий возглас:
     - Святая!
     О эта толпа! Как легко меняет она свое настроение, взгляды и действия.
     Серебряное пятнышко вверху затянуло грозовой тучей, и оно исчезло.


     Надя  шла  с  открытым  забралом  гермошлема  космического  скафандра и
размышляла.  Повторяет  ли  она  судьбу  своей героини Жанны д'Арк? По какой
причине   невежественные   люди,  обрекшие  ее  на  смерть,  оставили  ее  в
скафандре,  не  догадываясь,  что  он огнеупорен и что при опущенном забрале
она  не  задохнется  от  дыма?  А  дальше?  Не сочтут ли это колдовством, не
сожгут  ли  ее  вторично  уже  в  холщовой  рубашке  и в дурацком колпаке на
голове?
     Но она все-таки решила сопротивляться до конца.
     Перед  тем  как взойти на площадку у основания столба, опустила похожий
на  забрало  прозрачный  щит  гермошлема.  И  тотчас  же включился шлемофон,
оглушив ее грохотом грозовых разрядов.
     - Делай, как я! - услышала она низкий и такой родной, знакомый голос.
     Никита!  Он где-то близко! Не мог же он повторить здесь первую когда-то
услышанную  от него еще в Москве фразу, если она не может увидеть его, чтобы
"сделать, как он"?
     Очевидно,  он  не  объясняет всего из-за радиошумов, из боязни, что она
не услышит и не поймет его. Надо видеть, видеть его!
     Надя  стала  искать  его  глазами в толпе. Ведь при его росте он должен
возвышаться над всеми.
     Но его не было.
     Видны  какие-то подмостки. На них алая мантия, рядом герцог и почему-то
неизвестно как попавшая туда девица де Триель.
     Когда  Надя  увидела  Никиту,  вернее, серебряного рыцаря О Кихотия, то
ахнула  от  изумления.  Не  могла же она предположить, что он где-то рядом и
чуть ли не прислуживает толстому палачу в красном одеянии.
     - Делай,  как  я!  -  настойчиво  слышался  в  шлемофоне Никитин низкий
голос.
     И тут Надя увидела, что серебряный рыцарь подпрыгивает, поджимая ноги.
     - Чтобы   как  на  балконе  башни  горного  замка!  -  твердил  он,  не
уверенный, что она хорошо слышит его.
     Палач  не  видел  скачков своего "благородного помощника", потому что в
это  время  заламывал  Надежанне  руки,  чтобы  связать их сзади за столбом.
Никита подал ему веревку, и Гарант Полного Успокоения крепко завязал ее.
     И   тут  Надя  поняла  все.  Механизм,  выбрасывающий  свернутое  крыло
дельтаплана, срабатывает, когда ноги теряют опору.
     Дельтаплан!  Любимый  ее  дельтаплан, которому она так многим обязана в
жизни  на  Земле,  на Иноземле, сделал ее Надежанной д'Арки, воительницей. И
теперь он...
     "Но как же руки? Они связаны, я не смогу управлять дельтапланом!".
     В   шлемофоне   слышался   ужасающий   треск.   Голос  Никиты  исчезал,
заглушаемый близкой грозой.
     - Все предусмотрено! - только и могла разобрать Надя.
     - Люблю  тебя!  Найди  меня! Найди, милый! - крикнула она и спрыгнула с
площадки.
     Мгновенной  потери  веса  было  достаточно,  чтобы  механизм  скафандра
сработал, выстрелив вверх свернутым крылом дельтаплана.
     Высоко   над  столбом  оно  развернулось  прозрачным,  невидимым  снизу
треугольником,  приняв  на  себя  всю  подъемную  силу  восходящих воздушных
струй, нагретых пылавшим костром.
     Надя  почувствовала,  что  ее  неудержимо тянет вверх и она скользит по
тщательно обструганному столбу.
     Заломленным рукам было нестерпимо больно.
     На  самом верху столба Наде показалось, что какая-то сила удерживает ее
связанные руки, и сердце замерло в ней.
     Но  в  следующее  мгновение  она  ощутила  радостную свободу, взмахнула
освобожденными вдруг руками и привычно схватилась ими за стропы управления.
     Веревка,  связывавшая  ее  руки,  действительно  зацепилась за какое-то
препятствие.
     Это  был  искусно вделанный в верхушку столба и расчетливо поставленный
под  углом  кинжал,  отточенное  лезвие которого легко перерезало специально
приготовленную Никитой веревку.
     Надя  видела  под собой площадь с морем голов, золотые шпили собора, но
она  не  могла  рассмотреть  с высоты, как взбешенный палач сорвал со своего
низколобого  заросшего  лица  колпак и бросил его в огонь. Потом снял с себя
красное одеяние и тоже отправил его вслед за колпаком.
     Не  почувствовала  Надя,  в  отличие  от всех, стоявших на площади, как
гадко  запахло  там  жжеными  тряпками. И не видела она уходящего с площади,
спотыкающегося  от  потрясения  Гаранта Полного Успокоения. И не слышала она
общего крика:
     - Святая!
     Она  видела полыхнувшую вдали молнию, а раскаты грома оглушали и словно
преследовали ее.
     Но   Надя   уже   овладела   положением.  Мастерство  дельтапланеристки
вернулось к ней.
     Сквозь  окружающий облачный туман рассмотрела внизу изгибы реки Сонмы и
направилась  к  ней,  чтобы  использовать  восходящие  потоки  воздуха по ее
берегам.
     "Улететь как можно дальше", - твердила она себе.
     Шлемофон,  рассчитанный  на  короткие  расстояния,  безнадежно  молчал,
передавая лишь треск грозовых разрядов.
     Чтобы  избавиться  от них, Надя подняла забрало гермошлема, и в лицо ей
ударил свежий, пьянящий, наполненный волшебной силой воздух.


     В  Ремльском соборе папиец св. Двора Кашоний, сняв со своей алой мантии
черную  ленту,  торопливо  служил  торжественную мессу по поводу "Ремльского
чуда",  произошедшего  у  всех  на глазах, по воле всевышнего, прославив тем
его  Наместника, Великопастыря всех времен и народов папия И Скалия. Об этом
вдохновенно и предусмотрительно Кашоний возвестил с амвона.


     Герцог  Ноэльский распорядился отметить небывалое событие достойным его
пиром  в  большом  зале  королевского  замка,  куда  в сопровождении сияющей
красотой  и  довольством  королевы  охотно  явился  и сам король Кардий VII,
гордый   тем,   что   коронован   не   кем   иным,  как  святой  Надежанной,
Освободительницей  Френдляндии,  и отныне будет грозно править своей страной
во  славу  твердой, как скала, папийской веры. К Мартию Лютому король послал
гонца  с  предложением примириться со скалийской церковью во имя их недавней
соратницы, а отныне признанной этой церковью святой Надежанны.


     Гроза  прошла,  дождь  стих,  но все вокруг сделал влажным. Воздух стал
особенным,  напоенным  озоном,  бодрящим,  как  вино,  которое вдыхают, а не
пьют.
     Уходящая туча висела над лесом, закрыв горизонт.
     На   стерне   сжатого   поля  между  лесом  и  берегом  реки,  поросшим
кустарником, лежала в своем космическом скафандре Надя.
     Протянув  руку,  она  старалась  ладонью  уколоться  о  жесткие  стебли
жнивья, чтобы очнуться, прийти в себя.
     Ей  казалось,  что  только во сне могли привидеться ей склоненные к ней
женские лица сказочной красоты со жгучими глазами и ободряющей улыбкой.
     И,   как   во  сне,  слышались  ей  голоса  этих  "шамаханских  цариц",
твердящих:
     - Ничего,  манге!  Позволь,  манге!  Пойдешь с нами, ласковая. Укроем в
кибитке.  Дадим  юбки  пестрые, широкие. Гадать научим, петь с нами станешь,
танцевать. Ох, ладно будет!
     Неверящими  глазами  смотрела  Надя  на  пестрые  наряды  окружающих ее
людей,  огнеглазых  красавиц  и  смуглых  бородачей  со смоляными кудрями до
плеч.  Неужели  такие  люди  могут  предать  ее за золото тритцам или слугам
Кашония?
     С  участием сердечно улыбалась ей старая женщина с морщинистым, отлитым
как бы из темной бронзы лицом.
     Все  говорили,  перебивая  друг  друга,  и  Надя не могла произнести ни
слова.
     Увидев,  что  стоявший  в стороне смуглый мужчина с проседью в бороде и
смоляных кудрях носит в ухе бронзовую серьгу, она, как по наитию, сказала:
     - Гневий Народный!
     - О!  Гневий!  Наш  Гневий! - загалдели вокруг, - Знаешь, манге, нашего
Гневия?
     Надя кивнула.
     Она еще никак не могла решиться довериться этим людям.
     Но тут выступил бородач с серьгой.
     - Если  ты  та,  которой  верил  Гневий,  хотя и "небесная", то в наших
кибитках  среди  раменок тебя никто не узнает, - и он важно кивнул в сторону
леса.
     - Пойдем,  манге,  вставай!  -  настаивали  женщины.  - У нас настоящей
раменкой станешь, красавица!
     - Как же я? - неуверенно произнесла Надя, поднимаясь.
     Потом  эти  люди заговорили на каком-то своем, непонятном языке, а одна
из  девушек  пошла  вперед,  повела  плечами  и  заставила  их  так призывно
трепетать,  что Надя будто перенеслась к себе домой за неисчислимые парсеки.
Она  встала  и бодро зашагала вместе со своими новыми знакомцами к лесу. "До
чего же тождественны кристаллы Вселенной!" - думала она.
     Самые  молодые и любопытные из ее провожатых осторожно прикасались к ее
серебряным "доспехам" и выразительно щелкали языками.
     - Наши  одежды  носить  будешь,  манге.  Твое платье сбережем, дорогая,
покойна  будь.  Юбки  дадим  тебе,  ласковая,  самые широкие, самые яркие, -
обещали ей старшие.
     Начинался лес.
     Сквозь первые деревья виднелись кибитки с полукруглым верхом.

                                Глава вторая
                                ВЕЛИКОЕ ЧУДО

     Безумие страшнее отсутствия ума.

                                                                 По Сократу.

     В  воздухе еще пахло грозой и горьковатой гарью потухшего костра, когда
папиец  св.  Двора  вышел  из  собора. Он отслужил в нем малую мессу в честь
новой  святой,  рассчитывая  смирить  тем гнев толпы, готовой расправиться с
церковным судьей, пославшим Деву на костер.
     Кашоний,  подбирая  полы огненной мантии, со вздохом забрался в карету.
Шестерка  запряженных попарно цугом лошадей рванула с места. Огромные колеса
двинулись,  с  грохотом разбрызгивая свежие лужи и давя хрустящий оброненный
подводами хворост для костра.
     Кашоний  сидел,  сжавшись  в алый комочек. Он мысленно представлял себе
пронизывающий,   обладающий  сказочной  силой  взгляд  папия  и  слышал  его
нарочито негромкий голос, от которого стыла кровь и люди теряли сознание.
     - Как  ты  мог,  лукавый  судья,  меч  церкви, признать посланную самим
Сатаной  ведьму  святой?  Как  осмелился  осквернить Ремльской собор мессой,
пусть и малой, в честь нечестивой?
     Чем  ответить И Скалию? Что разъяренная толпа могла растерзать судью за
вынесенный  им  единственно  возможный  приговор  -  костер  за "колдовские"
военные  успехи?  Не  сделай  он  этого, возмездие И Скалия не замедлило бы.
Недаром  не доверяющий никому папий перед отъездом Кашония бросил сестру его
и  двух  братьев  в казематы СС увещевания с обвинением в общении с Сатаной.
Пока   Кашоний  бездумно  служит  папию,  его  близкие,  "ведьма,  колдун  и
адхимик",  будут  лишь  томиться  в  заточении,  не подвергаясь костоломному
"увещеванию".  Но  не  угоди  он папию, и костер вместо одной жертвы в Ремле
примет  три  в  Святикане. За последнее время именем И Скалия сожжено до ста
тысяч невинных женщин, под пыткой признавших себя "ведьмами".
     Чего же ждать Кашонию? И он с содроганием еще больше сжался в комок.
     Но  в этом комочке неистово билась мысль. Кашоний решил бороться хоть с
небом, спасая себя и родных.
     Мало  быть  уверенным,  что не могла Дева без помощи небесной вырваться
из  пламени  костра,  надо  еще убедить в этом папия, использовать некоторые
его слабости, подмеченные Кашонием.
     Не   зря   папий   выбросил   из   своего  звания,  унаследованного  от
предшественников  -  "наместник  первоапостола  всевышнего на Землии" - одно
только  слово - и титул папия зазвучал как "наместник всевышнего на Землии".
Вот  тогда  и  заклубился  фимиам лести и восхваления, тогда и стал И Скалий
Великопастырем  всех  времен и народов, отнюдь не отвергая все новые и новые
изъявления всеобщей любви (и страха).
     Появились  и  золотые  статуи  живого наместника, одну из которых вез с
собой Кашоний, как символ папийского "святосудия".
     Кашоний  безоговорочно  верил  во  всевышнего  и полагал, что наместник
всевышнего  безусловно  должен  уже  знать о "Ремльском чуде", слыша трубный
глас  ангелов  в  облаках. Если же И Скалий не знает об этом, то он, подобно
прежним папиям, всего лишь наместник первоапостола.
     Постоянно   приглядываясь  к  Великопастырю,  Кашоний  заметил,  каково
воздействие  на него и безудержных восхвалений, и собственной его жесткости,
равно  не  знающих предела. То и другое, как воздух для дыхания, требовалось
болезненной  натуре  И  Скалия.  Он  с наслаждением вдыхал фимиам и смаковал
людские  страдания.  Ведь от папия, всегда скупого на слова, услышал Кашоний
однажды  "откровение": "Жестокость отнюдь не порождение Зла, а сама сущность
всевышнего,  создавшего  мир  людей  и  тварей, кои по воле его поедают друг
друга  (и добрияне тоже, если не в прямом, то в переносном смысле!). Каждого
ждет  жестокая смерть с жестоким ее ожиданием и жестоким горем близких. Да и
вся  жизнь  человеческая  -  соприкосновение с жестокостью, каковую признать
надобно как само проявление жизни и, стало быть, Добра".
     Так   не   хотел  ли  папий  "откровением"  своим  походить  на  самого
всевышнего,   -   размышлял   Кашоний,  -  а  если  так,  то  не  помочь  ли
затуманенному  этим стремлением рассудку и не попробовать ли убрать еще одно
слово из Святиканского титула?
     Болезни   мозга   причудливы.   Сколько   несчастных   воображают  себя
прославленными  полководцами  или  великомучениками,  а то и неодушевленными
предметами!..  Так  пусть  зовется  он  не  наместником  всевышнего, а самим
всевышним, сошедшим в созданный им мир.30
     И  дерзкий  план  постепенно  созревал в голове Кашония под мерный стук
колес и топот скачущих рядом лошадей.
     Исполнение  этого плана Кашоний ставил в зависимость от того, знает или
не знает И Скалий о "Ремльском чуде".
     Во  время  ночевки  папиец  не  выходил  из  кареты,  изредка забываясь
тревожным сном.


     Когда  Кашоний шел по знакомым роскошным залам Святикана к И Скалию, то
едва мог унять дрожь в коленях, ноги подкашивались, во рту пересохло.
     Задерживая  дыхание,  он  твердил  себе,  что должен избежать взгляда И
Скалия,  от  которого люди цепенели, погружаясь в сон, теряя волю и выполняя
любое  приказание, а паралитики, склонные к истерии и припадкам, поднимались
вдруг на ноги, исцелялись.
     Говорят,  папий,  еще в бытность свою Горным рыцарем, прославился среди
опекаемых им людей своим подчиняющим себе и исцеляющим взглядом.
     Чтобы   не   встретиться  глазами  с  папием,  Кашоний  пал  ниц,  едва
переступив порог папийских покоев.
     И Скалий презрительно молвил:
     - Что  ползаешь  ты  по  полу,  как  пресмыкающееся, судья святой нашей
церкви?  Покарал  ли  ты  данным  тебе правом Верховного слуги Святой Службы
увещевания  ведьму,  чью  колдовскую  силу использовал мерзкий вероотступник
Мартий Лютый?
     "Должно  быть,  Великопастырь  ничего не знает", - мелькнуло в мыслях у
Кашония, и он подобострастно произнес:
     - О   безмерный  в  делах  земных  и  небесных  Владыка  всего  сущего,
пребывающий   на   Землии!  Несомненно,  ангелы-вестники  уже  возвестили  о
вознесении святой Девы Надежанны к подножию Твоего небесного трона.
     - Разумеется,  -  хмуро  отозвался И Скалий. - Дым от очищающего костра
всегда уходит в небо.
     "О!  Так  ответить мог пусть всесильный, но только человек!" - заключил
Кашоний и подобострастно продолжал:
     - Конечно,  всемогущему  уже известно, что в Ремле свершилось чудо: все
люди  там  на  площади в священном трепете узрели, как поднялась без крыльев
из  огня костра святая Дева, пока не скрылась в туче грозовой, что под ногой
твоей клубилась, Владыка Неба и Землии!
     Недолгое  молчание, пока И Скалий собирался с мыслями несколько дольше,
чем  полагалось  всевышнему,  было  для  Кашония пыткой. Ему уже чудился чад
разожженного под ним костра.
     Если  бы  мания  небесного  величия  не  поразила И Скалия, он, видимо,
гневно  обрушился  бы на злополучного вестника "Ремльского чуда", но теперь,
не  столько  по  расчету,  а больше из-за болезненного представления о самом
себе как о вездесущем и всемогущем, он произнес:
     - Да,  смертный,  Я  уже  благословил  новую  святую,  когда  в облаках
небесных  пала  она  к ногам Моим. - И он полузакрыл глаза, словно вызывая в
памяти небесное видение.
     Кашоний  сообразил,  что  папий  скорее  всего в припадке божественного
величия  показывает  сейчас  свою бредовую осведомленность. Но это означает,
что   задуманное  Кашонием  по  пути  в  Святикан  окажется  подобно  зерну,
падающему на подготовленную почву.
     И Кашоний еще подобострастней заговорил:
     - О,  если  бы ничтожный и смиренный служитель церкви мог просить Тебя,
Всевышнего,   отметить   "Ремльское  чудо"  Чудом  еще  более  Великим,  мир
воцарился бы на Землии под единой властной рукой.
     - И  что  предложило  бы  во  имя  этого  И  Скалию  подобное смиренное
ничтожество? - надменно спросил папий, сощурившись.
     - Сотворить  у  всех  на  глазах "Святиканское чудо", равное свершениям
самого  божественного  Добрия,  прославляя  небеса  и взглядом своим исцеляя
калек.
     - Что ты знаешь, "увещеватель", об исцелении несчастных?
     - Знаю  веру  в  Тебя, о Всевышний, способного сотворить небывалое чудо
на  Святиканской  площади  перед  собором, где будет отслужена месса в честь
новой небожительницы Надежанны!
     И Скалий усмехнулся:
     - Не  хочешь  ли ты сказать, что "Ремльское чудо" надобно затмить Чудом
еще более великим?
     - Именно так, Владыка небесный, сошедший к рабам своим!
     - Кого надо убедить?
     - Тех,  о Владыка наш, кого обманом увлек за собой подлый вероотступник
Мартий  Лютый,  дабы  дошел  до  них  слух  об истинно божественном Чудесном
деянии  в  Святикане  и отвернулись бы они от слуги преисподни, ввергнувшего
мир в кровопролитную войну.
     Кашоний  затронул  самое  болезненное  место И Скалия, не знающего, как
прекратить   религиозный   мятеж,  как  вернуть  себе  абсолютную  власть  в
государствах, объятых сейчас смутой.
     - Да  будет  так,  -  раздумчиво  произнес  папий и добавил: - Но пусть
жаждущих исцелиться будет трое.
     - Почему  только трое? - робко осведомился Кашоний, но тут же испуганно
уткнулся в священный узор на паркете папийских покоев.
     - Потому,  жалкий  невежда  в  мантии,  что  лишь  три точки определяют
плоскость,  ибо  совершенно  число  три, как в музыке, так и в речи людской,
когда  наиболее веско третье повторение, наконец, в сказке народной, когда у
отца было три сына, одного из которых, как и тебя, обидел умом господь.
     "Конечно,  кого-то обидел умом господь", - кощунственно подумал Кашоний
и зажмурился со страху.


     В  это  по-осеннему  холодное солнечное утро голубям, всегда суетящимся
на  Святиканской  площади,  не  осталось  места  на  камнях мостовой, и они,
обиженно нахохлясь, сидели на карнизах ближних зданий.
     Площадь заполнилась людьми, которых не вместил собор.
     Трубачи-глашатаи  заранее  оповестили  жителей  Ромула и окрестностей о
Великом  Чуде,  которое  сотворит  в  этот день на площади перед собором св.
Камения И Скалий, Наместник Всевышнего на Землии.
     Очевидно,  по  воле  его  дождя  не было, и Великопастырь всех времен и
народов,  охраняемый  наемниками в причудливой форме, разделяющей каждого из
них  на  правую  и  левую  разноцветные  половины,  шагал по живому коридору
ликующих людей.
     Рукой  в  дорогих  перстнях величественно опираясь на посох, украшенный
драгоценными  камнями, знатоком которых И Скалий считал себя еще с рыцарских
времен,  шествовал  Великопастырь, возвышаясь над толпой драгоценной тиарой,
скрадывающей  его малый рост. Он поднялся на паперть и вступил в распахнутые
для него двери собора.
     Хоть  месса,  на  этот  раз  не  малая, а торжественная, была посвящена
новой  святой, вознесшейся на небо, но славился в ней прежде всего "сошедший
на Землию Всевышний", воплощенный в папии.
     Фимиам  богослужения, воспевание его божественности дурманили И Скалия.
Сладкое  сознание  своей  исключительности,  всесилия и могущества, поистине
неземного, обуяло его.
     Он  стоял перед сверкающим драгоценностями золотым алтарем, и глаза его
тоже  сверкали,  готовые  совершить чудо, исцелив ждущих его на паперти трех
несчастных калек.
     И он был уверен, что сотворит это Чудо.
     С  таким  чувством  папий  по  бесценной  ковровой  дорожке, на которую
молящиеся не смели и ногой ступить, направился к выходу.
     Он  не  обратил  внимания, что на площади не стояли, а тесно сидели или
лежали  на  земле люди, держа свои костыли. Перед собором словно раскинулось
поле  сечи,  усеянное  павшими  воинами.  И Скалий, сосредоточенный на самом
себе, не видел этого.
     Он  уперся  взглядом  в  двух  мужчин и одну женщину, преграждающих ему
путь.  Вид  их  был жалок и ужасен. Сведенные судорогой тела мужчин уродливо
извивались  дугой,  и  ноги  их доставали затылка, а женщина с окостеневшими
согнутыми ногами тянулась скрюченными руками к "Богу-целителю".
     Пронзительно  глядя  на  них,  собрав  всю  внутреннюю  силу,  И Скалий
громко,  так,  что  его  голос, не в пример обычной речи, был слышен по всей
площади, возвестил:
     - Встаньте, Всевышним прощенные, и идите с миром!
     И  произошло  чудо.  Все  трое словно проснулись, потянулись, как после
сна,  привстали  на  колени  и,  отвесив  "Всевышнему" земной поклон, быстро
отправились прочь.
     Но  то  же  самое  произошло не только с этими тремя несчастными. Сотни
только  что  сидевших или лежавших в самых невероятных позах калек, отбросив
в  сторону  костыли,  тоже  поднялись  на  ноги  и, громко восхваляя милость
всевышнего, коего лицезрели перед собой, толпой стали покидать площадь.
     Дорога  расчистилась перед И Скалием. При виде сотен брошенных костылей
он  почувствовал  в  себе  воплощение верховного божества. Вот оно, пьянящее
чувство   превосходства  над  всеми,  начало  свершений  во  имя  никому  не
известных планов высшей мудрости!
     Ему  казалось  нужным  напрячь все силы, чтобы при неосторожком шаге не
взмыть  вверх, не оторваться от камней, не вознестись на небо, ибо не шел он
по земле, а плыл над нею, едва касаясь ее ногами.
     Брошенные  за  ненадобностью  костыли,  усеяв площадь, пробуждали в нем
восторг  и  преклонение  перед  самим  собой.  Безмерная  радость победителя
переполняла  его. Никто не мог бы переубедить сейчас И Скалия в неземной его
сущности.
     Он  был  возбужден,  растроган,  восхищен.  Комок  подкатывал  у него к
горлу.
     Видимо,  настал черед выполнения его давнего замысла о всеобщем мирском
монастыре  с  архипелагом  общин,  управлять  которым  будет Он, силой Своей
небесной держа всех в страхе и повиновении.
     С  этого  дня  в  Святикане  началось  царствование  на Землии "Владыки
небесного".


     Сразу  после  аудиенции  у наместника всевышнего на Землии, по прибытии
из   Ремля,  папиец  св.  Двора  Кашоний  направился  прямо  в  святиканские
подземелья, хорошо ему известные как Верховному слуге увещевания.
     Там  он,  нагоняя  страх  на  тюремщиков,  объявил, что обязан передать
грозное   повеление   Великопапия  трем  заключенным,  обвиненным  в  ереси,
каковыми   оказались   сестра  и  братья  Кашония.  Видимо,  переданное  тем
повеление  "Всевышнего"  было  так  устрашающе, что всех их одного за другим
разбил  паралич,  в  чем тюремщики, после увещеваний узников Кашонием, могли
убедиться  сами,  посетив казематы еретиков. Уличенная ведьма со скрюченными
руками  и ногами возносила молитву всевышнему и не отзывалась на обращения к
ней.  Обоих  колдунов  свело  дугой,  и  не  то  чтобы  подняться,  но  даже
пошевельнуться,  как  ни  настаивали тюремщики, узники не могли. Двухцветным
наемникам  пришлось  в  назначенный  день  тащить их к собору св. Камения на
руках.
     Туда  же, но не на паперть, а на церковную площадь, доставляли и других
калек,  собранных  по  монастырям и... по кабакам. И все они, каждый увечный
по-своему,  кто на носилках, кто ползком, кто опираясь на костыли (врученные
им  Кашонием  вместе  с увесистым кошельком) неумело пробирались к указанным
им местам.
     Разыграть  столь  грандиозный  спектакль можно было лишь перед бездумно
верующими    простаками   или   перед   душевнобольным   "исцелителем",   но
представление удалось на славу!
     Поскольку  "всевышний",  обретавшийся  на Землии во плоти Великопастыря
всех  времен  и  народов,  вместе  с  исцеляющими  словами  произнес и слова
прощения,  никто  не посмел ни усомниться в чуде, ни задержать "исцеленных",
в том числе и родственников хитрого Кашония.
     Площадь   перед  собором  св.  Камения  опустела,  а  слава  чудотворца
распространилась  по  всей  стране  и  должна была докатиться и до еретиков,
ведущих греховную войну против папия.
     Пожалуй,  самым  удивительным  было  то, что к вечеру на площадь против
собора  вернулось несколько человек, чтобы отыскать свои старые костыли, ибо
были  действительно  паралитиками  и  неистребимая вера их в возможное чудо,
страстная   надежда   и  пример  на  их  глазах  "исцеляющихся"  помогли  им
исцелиться.
     Однако  не всем, самовольно явившимся на площадь, посчастливилось. Чудо
не  могло  быть  хоть  чем-нибудь  омрачено. И несчастных, "несомненно из-за
недостатка  веры  неисцелившихся",  слуги СС увещевания уволокли по указанию
Кашония  в  свои  подземелья, чтобы помочь калекам достигнуть небесных далей
блаженства.
     "За  усердие"  И  Скалий  присвоил  Кашонию  сан высшинского прокуратия
увещевания, второго лица в Святикане.


     Отзвук  "Великого  Чуда"  докатился и до войск непримиримых лютеров, но
не произвел там должного впечатления, не заставил их сложить оружие.
     Религиозная война продолжалась.

                                Глава третья
                             СИСТЕМА СОПЕРНИКА

     Солнце всходит и заходит...

                                                                   Из песни.

     Графиня   Магдия   Бредлянская   после  кончины  престарелого  супруга,
"светлого   гетмания",   стала  самовластной  владелицей  сотен  тысяч  душ,
бездумно   распоряжаясь   жизнью   и   смертью   своих   рабов-земледельцев,
закрепощенных  на  землях  ее  предков  деспотом Великопольдии века назад. К
рабам  своим  Магдия относилась с безразличной добротой, не вникая в то, что
подневольный труд их был источником несметных богатств
     ее рода.
     Интересуясь  литературой, музыкой, искусством, даже наукой (детей у нее
не было), к дамам своего круга
     она относилась высокомерно, и ее недолюбливали, хотя
     признавали ее могущество и, не без оснований, красоту.
     Безупречные черты лица, властные, подвижные брови,
     горделивая осанка и тонкий стан, пленительная шея
     и  покатые  плечи,  пышные  волосы,  наконец, жгучие глаза - все это не
потускнело, несмотря на неумолимый,
     казалось бы, возраст.
     Нарядные  сплетницы,  не  без  зависти,  сходились  в общем мнении, что
такая  роскошная  панесса  не  засидится  во  вдовах. Но спесь и надменность
подобно  крепостным  стенам  старинных  бредлянских  замков отгородили ее от
притязателей.  Ни  один принц крови, вельможа или поэт не могли сравниться с
идеалом  мужчины,  достойным  ее.  Допуская  поклонение себе, она оставалась
недоступной  богиней,  и  только  духовник  ее, ксент Безликий, удостаивался
задушевной  беседы с нею. Фанатически религиозная, она не скупилась на нужды
папийской церкви.
     Лишь  своенравием  магнатки можно было объяснить ее внезапный интерес к
неизвестному  монаху Крылию, присланному папием в местный университет занять
кафедру, где полагалось учить рыцарской чести и независимости взглядов.
     Приглашенный  графиней  новый  профессор  в  непривычной  ему  шелковой
шуршащей  сутане,  коренастый,  даже  тяжеловатый,  уже седеющий, не обладая
изысканными  манерами  придворного,  с  нескрываемым  интересом  разглядывал
расточительное убранство приемного зала в столичном замке Бредлянской.
     Настенная  роспись,  трепещущий  хрусталь  люстр,  где  свечи хитроумно
вспыхивали  от спускавшегося к ним золотого обруча со скрытым в нем фитилем,
причудливые  бронзовые  узоры  и  строгий  мрамор  статуй  казались искусной
смесью прекрасного с невероятным.
     На  стене  темного  дуба красовались скрещенные алебарды с отточенными,
как  бритва,  остриями, сокрущающе тяжелые рыцарские мечи для двух рук, щиты
с  гербом  светлого  гетмания,  его  личный  палаш в сверкающих драгоценными
камнями  ножнах,  такой  же  кинжал  с  резной  рукояткой из слоновой кости.
Крылов   словно   оказался   в  старинном  военном  музее.  Не  было  только
огнестрельного  оружия,  еще  не  изобретенного  взамен висящих здесь луков,
колчанов  со  стрелами  и последнего взлета военной изобретательской мысли -
арбалета с прикладом, украшенным витиеватым графским вензелем.
     Все здесь говорило о силе и роскоши.
     Такое  же  впечатление  произвела  и  вышедшая  к гостю хозяйка замка в
роскошном  платье,  в  бриллиантах,  с  радушной  улыбкой на губах и властно
играющими бровями.
     - Как  я  рада  вам,  святой  отец,  - приветливо сказала она, сверкнув
глазами  при  слове  "святой".  -  Рада  вам,  как  новому  человеку в нашем
захолустье рыцарского мира, - и усадила гостя.
     С  осторожностью  опустился  Крылов,  более привычный к жестким креслам
перед пультом управления, на атлас хрупкого сиденья.
     - Любопытство  женщины  подобно весеннему половодью. Не так ли? Погибаю
в  духовной  затхлости  дворцов  и  замков,  умоляю о струе свежего воздуха.
Расскажите, чему новому учите своих студентов, удивите, поразите меня.
     - Простите,  сударыня, конечно, я начал учить своих студентов кое-чему,
что не лишено будет новизны и для вас.
     - Тогда  ошеломляйте  меня  вместе  с  молодыми  людьми, уже владеющими
мечом и готовыми защищать и свою честь, и королевство.
     - Я  не  владею  ни  копьем,  ни  луком,  ни мечом, сударыня, - вежливо
ответил  Крылов.  -  Более того, я хотел бы убедить всех ваших молодых людей
отказаться   от   применения   оружия   и   поисков  его  более  совершенных
смертоносных видов.
     - Вот  как?  -  удивилась  аристократка.  -  Чем  же ясномыслящий паний
обогатит своих учеников?
     - Знаниями. Высшими знаниями о природе вещей.
     - Нет  ничего  рискованнее,  паний  профессор,  чем пробудить в женщине
жажду чего-нибудь. Вам это удалось. И я жду, - капризно заявила Магдия.
     - Начнем с самого простого: с утреннего рассвета и вечерней зари.
     - Паний  профессор знает, что с дамами надо говорить о прекрасном, хотя
и всем известном,
     - Но  я  боюсь, прекрасная графиня, что вы, как и все у вас, полагаете,
будто солнце всходит на востоке...
     - Профессор  любит  шутить?  Конечно,  на востоке, где мы с вами, хвала
всевышнему, и находимся.
     - И заходит на западе, совершив по небу круг, - закончил Крылов.
     - Это  ясно,  как  светлый  день!  - звонко расхохоталась графиня. - Не
спросит  ли  меня  яснопаний  профессор,  кого  я вижу в зеркале, когда стою
перед ним?
     - Может  быть,  зеркало  и  понадобится, если я вам скажу, что на самом
деле солнце неподвижно, как ваш замок, мимо которого едет карета.
     - Солнце  неподвижно?  Вот  как?  -  ожгла  гостя  взглядом Магдия. - А
священная  книга  Гиблия  учит,  отец  мой,  что только однажды божественный
Добрий приказал солнцу остановиться. Не так ли?
     - Увы,  но  не  по  его приказу солнце остановилось однажды, а недвижно
всегда. По крайней мере в своей системе.
     - Но  как  же оно всходит и заходит? - наивно спросила графиня. - Может
ли ясномудрый профессор объяснить такое?
     - Круглая  Землия поворачивается вокруг своей оси, подставляя солнечным
лучам то одну, то другую свою сторону.
     - Браво,   ясный   паний  профессор!  Догадываюсь,  почему  вы  обещали
вернуться  к зеркалу. Не предложите ли вы мне посмотреться в него, как перед
балом, поворачиваясь при этом? - И она повела своими обнаженными плечами.
     - Верно,   сударыня.   Когда   вы  повернетесь  к  зеркалу  спиной,  то
перестанете его видеть. "Солнце зайдет", наступит как бы ночь.
     - Так  не  потому  ли  у  нас  на  востоке  солнце всходит раньше, чем,
скажем, в Ромуле или Френдляндии?
     - Вы сделали меткий вывод, сударыня. Я восхищаюсь вами.
     - Так  это же просто! Если бы великоясный паний профессор знал, как мне
наскучило  скудоумие  всех, кто меня окружает, он мудро понял бы, чего стоит
это  восхищение  своей  жадной слушательницей! - заглядывая в глаза Крылову,
воскликнула графиня.
     - Но  вам,  как  и  моим  студентам,  нужно сделать еще одно сравнение,
уводящее   от   общепринятых   воззрений.   Зеркало  надо  представить  себе
многогранным,  и  не  только  поворачиваться  перед ним, но и обегать его со
всех сторон, кружась при этом.
     - Танцуя? Зачем? - искренне удивилась Магдия.
     - Не зачем, а почему. Надеюсь, вам известно движение звезд в небе?
     - Еще бы! По ним предсказывают судьбы наши.
     - Однако  движения  эти  не  произвольны, а подчинены природному закону
небесной  механики.  И  вокруг  каждой  звезды,  как наиболее тяжелого тела,
крутится  целое  семейство  более мелких тел, вроде вашей Землии, на которой
мы   сейчас   находимся.   Смена  времен  года  объясняется  не  притуханием
"уставшего  за  лето"  солнца,  а  тем,  как  падают его лучи на поверхность
обегающей вокруг солнца планеты.
     - Вы  умница,  ясный  паний  профессор!  И  заслужили  восторг женщины,
никого  не  удостаивавшей  этого. Вы отважились соперничать с самой Гиблией.
Позвольте  мне  назвать  нарисованную  вами  картину  "системой  соперника",
каковым вы и представляетесь мне, ясномудрый паний.
     Крылов  усмехнулся.  Не мог он объяснить обитательнице Иноземли, что на
родной его Земле подобная система носит сходное название.
     - Но  мне  мало,  мало  только об этом. Рассказывайте, дорогой Соперник
наших  догматиков,  обо  всем,  что  мне неизвестно, - уже требовала Магдия,
неожиданно  превратясь  в  пытливую  ученицу.  При  этом  она обдавала гостя
ароматом заморских снадобий и награждала обворожительной улыбкой.
     И он поддался ее чарам.
     Разговор,  начатый  по-френдляндски,  как  принято было у высшей знати,
давно  перешел на родную речь Бредлянской, поскольку Крылов, зная славянские
языки,  мог  легко  объясняться  с ней. К тому же помогли старания речеведов
Горного замка.
     Он  стал  рассказывать  о  родной  Земле,  об  ее  истории, о древних и
средних   веках,   о   последующих  столетиях,  увлекся  сам  и  увлек  свою
слушательницу,   образно  рисуя  достижения  людей,  покоривших  и  едва  не
погубивших свою Землю.
     Магдия  слушала,  не замечая, как летит время, завороженная, не узнавая
сама   себя.   Никогда  еще  она  не  встречала  такого  мужчину.  Пусть  не
рассыпается  он  в  комплиментах,  не  расшаркивается  на дворцовом паркете,
пусть  не  гарцует  на  коне,  не  мчится с копьем наперевес на противника в
рыцарском  турнире во славу своей дамы, какой она готова была бы стать. Но в
нем  сила,  несопоставимая  с  другими,  увлекающая,  подчиняющая  себе, она
волшебно  открывает свет другого мира, манящего и прекрасного, - мира буйных
грез.
     - Вы  колдун,  -  взволнованно  прошептала  Магдия.  -  Вы пророк! Вы -
святой.
     - Видите  ли,  сударыня,  я  ничего не предсказываю. Я лишь повествую о
том,  что  произошло  на планете, схожей с вашей, но начавшей жить по тем же
законам  раньше.  И  все  мной  рассказанное  может точно так же произойти и
здесь.  И  моя цель предостеречь всех людей Землии от опасных отклонений, от
возможной  гибели  всего  живого,  как это произошло на одной из планет близ
вашего светила, на Фаэтии, как следовало бы по-вашему ее назвать.
     Магдия любовалась гостем, а он продолжал:
     - В   человеческих   руках  не  должно  оказаться  страшной  и  опасной
стихийной  силы,  ради  чего  мы  с  соратниками  и  прилетели  к вам, нашим
братьям-двойникам.
     - Вы  заворожили  меня,  яснославный  волшебник!  Зачем вы облачились в
монашескую рясу безбрачия, нарушая мой душевный покой?
     - Рассматривайте   ее   как   профессорскую   форму  университета,  где
преподают только монахи. Так меня снарядили в путь слуги папия.
     - Значит, вы сами не монах? - облегченно вздохнула Магдия.
     - Не постригался, - улыбнулся Крылов.
     - А вы женаты? - тихо спросила она.
     - Я  оставил  жену примерно пятьсот ваших лет тому назад. У нас не было
шансов встретиться вновь.
     Магдия  испуганно  посмотрела на профессора, подумав, что кто-то из них
двоих сходит с ума. Но, привычно овладев собой, сказала:
     - Я  не  поняла  речи ясномыслящего пания, кроме последних слов, что он
свободен. Или это не так?
     - Мне  сопутствует  здесь  моя  взрослая  дочь,  сударыня, о которой, к
несчастью, я ничего не знаю сейчас.
     - Мы  найдем  ее, непременно найдем! Я хочу, чтобы вы были счастливы...
и богаты, - добавила она.
     Крылов смутился и постарался перевести разговор на другую тему:
     - Рассказанное   вам,  сударыня,  я  и  хотел  поведать  своим  будущим
студентам на лекциях.
     - Не  делайте  этого,  умоляю!  Вы  не знаете здешних людей, свирепость
которых  не  уступает  их невежеству. Для них малейшее отступление от Гиблии
считается ветром из ада.
     - Но я должен просвещать ваш народ, ради чего и прибыл сюда.
     - Тогда  ищите  форму  сказки или условности, чтобы "Система Соперника"
не  противоречила  бы Гиблии, по которой Землия наша сотворена всевышним как
центр  созданного  им  мира,  а  не  крутится  в  непристойном  танце вокруг
светила. Поверьте, так и скажут мрачные отцы из Святой Службы увещевания.
     Крылов   пожал  плечами.  Ему  стало  крайне  неловко  от  этой  заботы
ослепительной    хозяйки   замка.   Он   уже   укорял   себя   за   излишнюю
разговорчивость. Да и отвык он от женского общества.
     Прощаясь  с  ним,  Магдия протянула ему руку для поцелуя, на который он
не отважился.
     - Будьте  более  мужественным,  несравненный  мой  мудрец!  Мы  же не в
пещере  отшельника.  Сумев  увлечь  меня  в  грядущее,  надеюсь, в ближайшем
будущем  вы  не  откажете  в  новой  беседе  с вашей самозваной, но, верьте,
прилежной ученицей.
     Крылов поклонился.
     - А  вашей  дочери  я  подарю  замок  с  засеянными полями, населенными
деревнями и окружающими лесами. Виднейшие рыцари будут добиваться ее руки.
     - Она замужем, - сказал Крылов, откланиваясь.
     - Как жаль! - вздохнула графиня и лукаво добавила: - А я нет!
     Карета   отвезла  Крылова  в  университет,  где  ему  предстояло  найти
безопасную форму его "Системы Соперника"...


     Графиня  Бредлянская была сама не своя. Что принцы, вельможи и рыцари с
их скудными умами по сравнению с могучим разумом гостя из чужого мира.
     Магдия  негодовала  сама  на  себя!  Допустимо  ли  ей  в ее годы, с ее
знатностью  и  богатством оказаться в положении девчонки, которой на ум идут
стихи поэта:

     Она его за знанья полюбила,
     А он ее за жажду к ним.

     Она  разорвала  в  клочья  кружевной платок, ударила по щеке согбенного
старика слугу, когда-то нянчившего ее.
     Увлечься  первым  попавшимся сказочником, наряженным в монашескую рясу,
которому  и  дела не будет ни до нее, ни до ее "жажды знаний" из полузабытых
строк.   Предстать  перед  ним  такой  захудалой  невеждой!  Это  при  ее-то
гордости? Наваждение!
     - Солнце  всходит  и  заходит! - твердила она, расхаживая по залам мимо
застывших  в  красоте  движения  статуй,  мимо  стены с коллекцией оружия. И
беспричинно смеялась, пугая недоуменно следящих за нею издали горничных.


     Предупрежденный  служанками  о  беспокойстве  госпожи ксент Безликий на
правах духовника поспешил к ней.
     Надо   понять   теряющую  молодость  самолюбивую  женщину,  обуреваемую
волнениями ушедшей юности.
     Досада  и  недовольство собой сменялись замиранием сердца от страстного
желания  счастья,  еще  не  изведанного. Жизнь не может остановиться! Как не
может  устоять  и  профессор,  кем  бы он ни был! В том клянется сама Магдия
Бредлянская,  ради  которой  поэты  слагали  песни, а сам светлый гетманий в
рыцарском турнире вышел против сына короля!
     И  графиня  обращалась  с  горячей  молитвой  к  всевышнему,  чтобы он,
охладив пыл, вразумил ее или помог ей в несбыточном.


     Появление  духовника  показалось  Магдии ответом неба на ее мольбы. Она
поняла,  что  ей  особенно  необходимо  сейчас  высказаться, снять тяжесть с
души.
     Ксент  Безликий  был  еще  не  стар,  с  лицом  аскета и худой фигурой,
голубыми  глазами  ангела  и  острым  подбородком,  каким наделяют художники
отнюдь не небожителей.
     Он   смиренно   вошел   к   своей   опекаемой   "дочери"   и  застыл  в
нерешительности при виде ее пылающего лица.
     Надо  сказать,  что ксент Безликий, состоя духовником при столь знатной
и   влиятельной   особе,   рассчитывал  добиться  с  ее  помощью  посвящения
Великопастырем  всех  времен  и  народов  в птипапии, и потому в жизни своей
старался  не  допустить  ни  одного  неверного  шага,  тем более в отношении
графини Бредлянской.
     Молитвенно   сложа   руки,   он   смиренно  обратился  к  взволнованной
красавице:
     - Не успокоит ли душу дочери моей исповедь перед всевышним?
     - О,  конечно,  отец  мой!  Только искреннее общение со всевышним может
облегчить мою душу.
     - Так  облегчите  ее словами искренности, дочь моя. Каждое из них будет
услышано им, и только им!
     Дальше  все  было  выполнено  по  ритуалам  папийской церкви. Духовник,
олицетворяя  всевышнего, скрылся за дорогим пологом исповедальни, выделенной
в богатой часовне замка.
     Магдия,  преклонив  колена  и не видя никого вокруг, поведала "небесам"
все,  что  так  взволновало  ее  в рассказах приезжего профессора, начиная с
"Системы  Соперника"  и  кончая апокалиптическим предупреждением о возможном
конце  света  от применения какого-то стихийного оружия, а вовсе не так, как
сказано  в Гиблии. Но все должно остаться великой тайной, чтобы не повредить
профессору.
     Духовник нашел слова утешения, произнеся их из-за полога:
     - Будьте  покойны,  дочь моя. Тайна исповеди нерушима, как сама вера во
всевышнего.  Да  вознаградит  он  вас  за  сердечную доброту к малознакомому
приезжему. И да коснется человеческое счастье великознатного дома вашего.
     Магдия  поцеловала руку, протянутую ей сквозь драпировку, отделявшую ее
от духовного отца.
     Тот,  преобразившись  в  благоговейного  графского священника, вышел из
исповедальни в часовню.
     Магдия почувствовала облегчение, видя в том дар всевышнего.

                              Глава четвертая
                            ОРДЕН СЕСТРЫ МАГДИИ

     Мужчина побеждает,
                                                       умом и силой покоряя,
     А женщина - желанием
                                                        неутоленным обжигая.

                                                                    Теофрит.

     В  сводчатом  университетском  подвале слуги СС увещевания вздернули на
дыбу приезжего профессора. Едко дымили и потрескивали факелы.
     Главный  увещеватель,  тучный отец Доброкожий, с кряхтеньем протиснулся
на  свое место за столом, морщась от приступа печени. Опять эти монастырские
обжоры  подали  сегодня  к  обеду  слишком  жирные  блюда.  Озлобленный,  он
приказал Гаранту откровенности:
     - Крепче  тяни  за  ноги и повыше вздергивай этого заморского толстяка,
наверняка  любителя  жирных  блюд.  А  ты,  писец, записывай все, что промеж
стонов  услышишь,  -  прикрикнул он своим тонким голосом на горбатого писца,
ненавидя   того   за  его  шибкую  грамотность,  помогшую  ему  выбиться  из
послушников.
     Поудобнее  усевшись,  положив  локти на стол, он грозно начал, срываясь
на фальцет:
     - Раб  смердящий  Крылий, осмелившийся облачиться в монашеское одеяние,
ответствуй  перед  всевышним в лице слуги его, допрашивающего тебя. Стоит ли
созданная  им  Землия в сердце мира? Движется ли солнце по священному кругу,
ежедневно  всходя  и  заходя?  Или  ты по дьявольскому наущению утверждаешь,
будто  подчиненное воле всевышнего светило недвижно, как разбитое параличом,
а святая Землия наша непристойно крутится волчком?
     - Я  только  начал,  -  морщась  от  боли, произнес Крылий, - знакомить
своих  студентов  с истинами Природы, с законами перемещения небесных тел...
-  И  с  трудом  добавил:  -  Каковое  следует рассматривать как перемещение
относительное.
     - Относить  тебя  в  камеру  еще  рано! - крикнул Доброкожий. - Сначала
признаешься.   А   ну-ка,   брат   Гарант   откровенности,  похрусти-ка  его
косточками. Язык-то без костей у него, авось развяжется.
     Нестерпимая боль пронзила тело Крылова.
     - Теперь  признайся,  смерд  Крылий,  что  на  твоем  чужеземном  языке
означает "относительность" - "одно сито нес", небось ДЬЯВОЛУ? Так?
     - Отнюдь  нет, - прохрипел Крылов. - Относительность - это точка зрения
на  взаимные  перемещения.  -  И  он  умолк,  так и не застонав, как от него
ждали.
     Писец   старательно   выписывал   в   протоколе   дознания  под  пыткой
несусветную  ересь,  будто бы когда карета проезжает мимо дворца, то возница
вправе  считать себя неподвижным, а перемещающимся мимо него дворец. И будто
точно  так  же  можно  счесть  неподвижным,  подобно  карете,  и  солнце,  а
движущейся, как дворец, Землию.
     Ничего  не  поняв ни в прерывающихся словах истязуемого, ни в прилежной
записи   его   "признаний"  и  ничего  не  добившись  больше  от  заморского
профессора,   его   подвергли  по  указанию  Доброкожия  и  другим  способам
"увещевания".
     Из  истории печальных лет своей планеты Крылов знал, что изуверства эти
не   канут   вместе   со   средневековьем,  а  перекочуют  в  века  расцвета
человеческой  цивилизации,  когда  люди  в  опьянении  ненависти и борьбы за
власть  будут  применять  -  и  без  монашеских одеяний - позорные истязания
безоружных своих жертв.
     Прижигая каленым железом, его спрашивали:
     - Говори,  сын Мрака, когда ты виделся в аду с Сатаной? Когда он послал
тебя сюда? В каком адском заговоре участвовал?
     Скрипя зубами, Крылов четко произнес:
     - Меня  послал  сюда  Великопастырь  всех  времен  и  народов И Скалий,
который едва ли потерпит ваше сравнение его с Сатаной.
     - Что?!  -  взвизгнул  Доброкожий.  -  Угрожать?  Он  еще  осмеливается
вспоминать  святое имя наместника всевышнего на Землии. Вырывайте ему ногти!
- И опять не дождались мучители криков боли своей жертвы.
     Отец Доброкожий мудро решил:
     - Должно  быть,  не  человек перед нами, а давний мертвец, засланный из
ада  и  ничего  не  чувствующий, - но все же продолжал допрос: - Ответствуй,
труп  смердящий,  признайся,  что  лгал ты про последний день Землии, хотя в
святой Гиблии не так сказано, как ты злонамеренно вещал!
     - Конец   света  может  быть  различным,  -  сказал  Крылов,  бессильно
откидываясь  на  спинку  стула,  к которому был привязан. - Но вызвать конец
этот  могут  столь  же неразумные, как и вы, люди прискорбным использованием
оружия стихийной силы.
     Впервые  в  истории "увещевательных дознаний" истязатель, содрогаясь от
страха  перед  необъяснимым мужеством своей жертвы, старался теперь добиться
не признаний, а отказа от них истязуемого.
     - Повтори  трижды,  что не может быть конца света из-за ратного оружия!
Не  мог  никто  прилететь  на  Землию  со звездного неба! Откажись от ереси!
Трижды отрекись! Молчишь сатанински?
     Обо  всем  этом  Крылов  говорил  только графине Бредлянской. Испытывая
непереносимые  страдания,  он  все же не хотел поверить, что находится здесь
по ее доносу.
     Церковный  суд  при монастыре, к которому примыкал университет, признал
лжемонаха Крылия, виновного в ереси, подлежащим сожжению на костре.
     Однако   суеверно   боявшийся   бесчувственного   мертвеца   Доброкожий
подсказал  святым судьям принять хитроумное решение о том, что из-за тяжести
задуманных  Крылием  злодеяний  сожжению  он  подлежит  в  Ромуле на площади
Цветения,  где  предавались  огню особо опасные преступники веры, куда его и
надлежало препроводить.


     Когда  графиня  Бредлянская,  напрасно  послав  в университет карету за
ясномыслящим  профессором,  узнала,  что  тот в когтях СС увещевания и после
жестоких   пыток   приговорен  к  сожжению  в  Ромуле,  она  вызвала  своего
духовника.
     Ксент  Безликий,  молитвенно  сложа руки, смиренно вошел в зал приемов,
где среди пышного убранства его встретила разгневанная графиня.
     Пылая  внутренним  огнем,  который  словно  вырывался из расширенных от
негодования зеленоватых глаз, она остановилась перед духовником.
     - Скажите,  пресвятец,  прочел  ли  профессор Крылий хоть одну лекцию в
университете?
     - О,   благословенная   дочь   моя.   Всевышний   предупредил  слуг  СС
увещевания,  и  они  ожидали прозвучавшую с университетской кафедры крамолу.
Будем  надеяться,  что  молодые  люди  не  потеряли  рассудка от выслушанных
еретических   слов   чужестранца,   вскоре   же  обезвреженного  служителями
господними.
     - Значит, те ожидали эти слова? - грозно переспросила графиня.
     - Всевышний просветил их, - скромно ответил ксент.
     - А займутся ли слуги увещевания ксентом, нарушившим тайну исповеди?
     - С  нами  всевышний, дочь моя графиня! - испуганно произнес священник.
- Громы небесные поразили бы такого вероотступника.
     - А  не  слышатся  ли  вам,  лжесвятец, такие раскаты под сводами этого
зала?
     Ужас  объял  ксента Безликого. Ему показалось, что он брошен в клетку к
разъяренной тигрице.
     Остановившимися  голубыми  глазами  он  следил,  как  она,  подбежав  к
дубовой стене, сняла палаш в драгоценных ножнах.
     Вне себя от страха, духовник пал на колени.
     - Вот  так  мне  будет удобнее, - жестко произнесла велизнатная графиня
Бредлянская, вынимая палаш из ножен.
     Отброшенные  в сторону, они сверкнули в луче заглянувшего в зал солнца,
совершающего в небе положенный ему круг.


     Лихая  тройка  летела  по  первопутью,  словно  на  бесконечно  далекой
затерянной   в  космосе  Земле.  И  снег  комьями  разлетался  из-под  копыт
пристяжных  с удальски отогнутыми шеями. Коренник мчал между ними, вскидывая
вперед ноги, как на параде в церемониальном марше.
     Тройка  эта  ради  горделивой пышности возглавляла еще три пары вороных
коней,   запряженных   вместе   с   нею   цугом,   что  подчеркивало  высшую
ясновельможность графини Бредлянской, сидевшей в золоченом возке.
     Скачущие  рядом с полозьями латники видели, как на лакированных стенках
возка  мелькали словно засыпанные черным снегом ели, сливаясь на мгновение с
золотым вензелем светлого гетмания на дверцах.
     Вороная   масть   коней  была  выбрана  соответственно  печальному  дню
намеченных   назавтра   похорон  почившего  духовника  графини  Бредлянской,
святого   отца   Безликого,   "зарубленного   неизвестным  злоумышленником",
скрывшимся при появлении в приемном зале отважной графини.
     При  ее  религиозности  посещение  монастыря  "Неутоленных  желаний"  в
безутешном горе из-за потери духовника было вполне естественным.
     Желание  гостьи  тайной  аудиенции  у  настоятельницы монастыря тоже не
вызвало у святой матери игуменьи недоумения.
     Очевидно,  Магдия  Бредлянская  нуждалась  в  словах  утешения, потеряв
такого  наставника,  как  ксент Безликий. "Поистине враг человеческий вручил
злоумышленнику  палаш!"  -  со  вздохом  подумала  настоятельница,  стараясь
сделать морщинистое лицо свое приветливым и участливым.
     Настоятельница  монастыря,  в прошлом такая же видная аристократка, как
и  графиня  Бредлянская, пришла в монастырь из-за злой молвы, приписавшей ей
рождение  младенца  в  отсутствие так и не вернувшегося из рыцарского похода
супруга.  Келья  ее  была  обставлена  с  доступной  для монастыря роскошью,
говорящей о вкусах покинувшей высший свет дамы.
     - Душевно  разделяю горе ваше, графиня, - проникновенным голосом начала
настоятельница.
     Бредлянская опустилась в ласковую мякоть кресла и махнула рукой.
     - Зовите меня отныне не графиней, а сестрой Магдией.
     Игуменья насторожилась.
     - Ужели  горе  ваше  столь  велико? Или вы нуждаетесь в исповеди? Может
быть,  послать  за  университетским  священником,  поскольку  не снизошла на
меня, как на женщину, благодать всевышнего?
     - Нет,  не  надо! - отрезала Бредлянская. - Разговор у нас будет не для
господа единого, а чисто деловой.
     - Вот как? - теперь уже искренне изумилась настоятельница.
     - Я решила постричься в монахини.
     - Что  вы,  голубка,  сестра  Магдия!  Возможно ли в вашем положении, с
вашей  несравненной  красотой  так  предаваться безысходному горю? Ведь даже
после  горестной  потери  светлого гетмания вы стойко перенесли ниспосланное
вам всевышним испытание.
     - Я  никогда не любила светлого гетмания, мать моя. Он выиграл меня как
вещь  на рыцарском турнире. Да и несчастная гибель ксента Безликого не столь
уж удручила меня, как...
     - Как что? - живо спросила, не переставая удивляться, игуменья.
     - Неважно что, мать моя, - властно отмахнулась Бредлянская.
     - Почему же не важно? - готова была обидеться настоятельница.
     - Потому что речь пойдет об условиях моего пострижения,
     - Разумеется,  - воспрянула старая монахиня. - Монастырь наш так беден,
что ваше вступление в него...
     - Все   мое  состояние,  которое  почитают  в  Великопольдии  за  самое
значительное...
     - Еще бы! - благоговейно закатив глаза, прошептала игуменья.
     - Все  это  состояние  будет предназначено для успеха и святости нового
женского ордена, который я намерена у вас учредить и возглавить.
     - Если  вы  передаете  ордену свои богатства, то стать во главе святого
ордена  будет  вашей  обязанностью  перед  всевышним.  И  надеюсь,  в  нашем
монастыре.
     - Да, начну с вашего монастыря.
     - Какому же святому посвящен будет этот орден?
     - Это будет "орден необнажения мечей".
     - Необнажения мечей? - удивленно повторила старая монахиня,
     - Да,  целью  его будет добиться, чтобы нигде в мире не обнажались мечи
для пролития крови людской.
     - Как  же  достигнуть такого покорения рыцарей слабыми женскими силами,
будущая сестра наша Магдия?
     - Все  монашенки  вашего  монастыря  должны  будут войти в такой орден,
хватит  им ныть по своим кельям! Пусть каждая из них вместо пустых надоевших
всевышнему  молений  убедит  не менее двух женщин святой нашей, крепкой, как
скала,  веры, что не должны они выполнять законных требований своих супругов
или  возлюбленных,  пока  не  поклянутся  те, что не вынут мечей из ножен. И
обязать  тех  женщин  при  вступлении  в  наш орден (отнюдь не постригаясь в
монашенки)  привлечь  в  него  каждой еще двух жен. И горе тем, чьи мужья не
послушаются их.
     - Да  разве возможно такое? Как же можно без мечей? Всевышний, да спаси
нас!
     - Наша  папийская  религия  крепкой,  как  скала,  веры начала забывать
основы  учения  божественного  Добрия,  который  учил прощать врагов своих и
заклинал не наносить никому вреда.
     Настоятельница   монастыря,   сделав   умильное   лицо,   осенила  себя
добрянским знамением и робко спросила:
     - А  благословение  святой  нашей  папийской  церкви рыцарям, идущим на
ратный подвиг?
     - Истинный,  угодный  всевышнему  подвиг  - в отказе от насилия и всего
того, что творится мечом, от убийств и грабежей!
     - Да простит вас всевышний! - воскликнула мать игуменья.
     - За что простит? За следование заветам божественного Добрия?
     - А  что  скажет  Великопастырь  всех  времен  и народов, сам наместник
всевышнего на Землии И Скалий?
     - Поблагодарит  нас с вами, мать моя, ибо заботы ордена нашего вложат в
ножны  мечи  непримиримых  врагов  его,  лютеров,  войне с которыми не видно
конца.
     - Ой, страшно мне, дочь моя, - колебалась игуменья.
     - Как  хотите.  Речь  идет  о  том, чтобы сделать ваш монастырь с таким
могучим  орденом  самым  богатым  не  только  в  Великопольдии, но и во всем
папийском мире. Впрочем, есть и другие монастыри.
     - Ну  что вы! - почти испуганно воскликнула игуменья. И робко спросила:
- А как же сделать все это?
     - А вот так...
     И  графиня Бредлянская, нагнувшись к бывшей светской львице, углубилась
в  детали  своего  дерзкого  плана.  И  выражение любопытства на лице первой
монахини  монастыря  сменялось  то смущением, то восхищением, то неприкрытой
жадностью.
     Не  мог подозревать звездонавт с далекой планеты-двойника, что не сотни
рыцарских  сыновей,  прослушавших его курс, станут его сторонниками, помогая
выполнить  Звездную Миссию Мира, а пробудит он Любовь и Преданность Женщины,
задумавшей  привлечь  к  своему  "Ордену  необнажения мечей" тысячи и тысячи
рыцарских жен, слив воедино их неодолимую женскую силу.


     Крылов,  изувеченный  нечеловеческими пытками, ждал своей отправки, как
ему было объявлено, в Ромул для сожжения там на площади Цветения.
     Смертник  лежал  на  соломе  в  углу  сырого каземата, куда не проникал
солнечный  свет  из  зарешеченного  окна  под  потолком,  закрытого  снаружи
деревянной ставней.
     Но  в  день,  когда  на  похороны  своего духовника графиня Бредлянская
явилась  в  спешно  сшитом  ей черном монашеском одеянии, Крылов, приложив к
лицу  браслет  личной  связи, участвовал в сеансе общения всех звездонавтов,
раскинутых по Землии (кроме Нади и Никиты, на сигналы не отзывавшихся).
     Крылов  шепотом предупреждал по-русски Бережного, чтобы тот не допустил
в  своих  лекциях  в  университете Карбонны хотя бы малейшего противоречия с
Гиблией  и  не  дал повода слугам увещевания рассчитаться с ним так, как они
сделали это с Крыловым.
     - Я   приберегу  обращение  к  студентам  по  поводу  основ  учения  их
божественного  Добрия  под  самый конец своего курса, брошу семена в молодые
умы,  где  они  неизбежно  дадут  всходы. А там готов разделить твою участь,
Алеша, - донесся в каземат еле слышный голос Бережного с края материка.
     - Постарайся  ее  не  разделить, Георгий. К тому же предрешенная участь
моя  задерживается.  Тут уже и снег выпал, а они медлят из-за глупости их же
Гиблии,  где сказано, что осужденный должен непременно сам взойти на костер,
чтобы  "познать  блаженство  небесных  далей", а мои изувеченные ноги и шага
сделать не могут.
     - Так   это   же   превосходно!   -   вмешался   бодрый  голос  Галлея,
святиканского звездоведа.
     - Ты  думаешь,  Вася,  это  так  уж  превосходно? - с горечью отозвался
Крылов.
     - Конечно,  -  заявил  Галлей.  -  А на что же наш Федя Федоров? Все мы
насмехались  над  его штучками, которые он с нами проделывал, внушая каждому
невесть  что.  Меня  заставлял  таблицу  умножения  забыть.  Что  бы  я  без
компьютера делал?
     - Подожди,  подожди  с  таблицей  умножения,  - перебил его Бережной. -
Чую, уразумел кое-что. Ну а ты, Федя? Готов с изуверами шуточку сыграть?
     - Это можно, - односложно заявил Федоров.
     - А как ты это сделаешь, не видя пациента?
     - Не мне его видеть надо, а ему меня слышать.
     - Ну и что?
     - Обыкновенный нервный паралич.
     - И сколько это может длиться?
     - Да сколько угодно, пока они свою Гиблию не пересмотрят.
     Бережной свистнул.
     - Этого  вам,  пожалуй,  не  дождаться. Но ведь нарушают же они Гиблию,
благословляя на насилия, убийства, военные грабежи...
     - И за плату грехи отпуская, - вставил Галлей.
     - С  вами поговоришь, ребятки, сразу как бы сил набираешься, - вздохнул
Крылов.
     - Только смотри, в пляс не пускайся, - шутливо предостерег Бережной.
     - Да  куда  там! Федя меня уговорит, я ему и сам помогу, можете на меня
положиться.
     - Оттянуть оттянем, а дальше? - спросил Бережной.
     - Да  есть  у  меня  кое-какая  задумка.  Мне  ее  надо  со всех сторон
просчитать. Важно понять И Скалия, чего ему больше всего хочется.
     - Самого  всевышнего  перехитрить  хочешь?  Ты  у нас известный хитрец,
хотя и математик.
     - Так математика и есть самая хитрая наука.
     - Точная, хочешь ты сказать?
     - Высшая  хитрость  должна  быть  точной.  Надо все точно учесть, чтобы
наверняка...
     - Тогда  думай,  математик,  считай,  разумей.  Да  и  нашим советом не
брезгуй.
     - Без вас, командиры, шага не сделаю.
     - Добре.  Так  ты,  Федя,  приступай  к  своему  шаманству. Это тебе не
стаканы  по  столу  взглядом  катать. Важно оттянуть разгорание костра на их
площади  Цветения,  куда  по  аналогии  планет-двойников  мне,  как Джордано
Бруно, прямой путь. Займись Алешей, начинай сеанс.
     - Начнем.  Так  вы,  командир  Крылов, мысленно мне помогайте, внушайте
сами себе, что вам нашептывать буду.
     - Да уж постараюсь, гипнотизер! Валяй!
     Наблюдавшие  за  узником  через  окошечко  в тяжелой двери тюремщики не
заметили  ничего  особенного.  Увечный  узник  лежал  так же неподвижно, как
всегда, разве что шептал, прикрыв локтем лицо. Может быть, молитвы.
     Когда  же  в очередной раз явился к осужденному отец Доброкожий, тяжело
дыша  из-за  проклятой одышки, всякий раз преследующей его после пыток ведьм
или  еретиков,  и  хотел  проверить,  готов  ли  сын  Мрака  к восшествию на
очищающий костер, то убедился, что того разбил паралич.
     Тучный  слуга  увещевания даже плюнул от раздражения, решив, что узника
надо  скорей  отправлять  в  Святикан, а не держать здесь. Там у Великопапия
разберутся,  чем  заменить  предназначенный  ему костер, а может, и исцелят,
как во время Великого чуда.
     С  письмом к высшинскому прокуратию, исполненному преданного почтения и
надежды  на  торжество  папийской,  крепкой, как скала, веры и отправлен был
парализованный  узник  в  черном  возке,  который  переделывался  в  пути на
колесную телегу, когда снег кончался.


     По  желанию  графини  Бредлянской, вернее, уже сестры Магдии, отпевание
погибшего  ксента  Безликого  состоялось  в часовне замка близ исповедальни,
где  она  поведала  духовнику  на  исповеди все, что узнала от яснозвездного
гостя,  начиная с его "Системы Соперника" и кончая призывом к отказу от войн
и всякого оружия.
     От   собственного  замка  к  далекому  кладбищу,  куда  везли  гроб  на
розвальнях,  она шла пешком, закутанная в черную бархатную накидку с золотой
каймой  поверх  только  что  сшитого  черного монашеского одеяния. Шла она с
опущенной  головой,  погруженная в свои мысли, без капли раскаянья в сердце,
но  с  твердой  уверенностью  в правоте своего служения обретенным идеалам и
всевышнему.
     Ее фанатическая религиозность нашла новый выход.
     Пошел  мелкий  снег,  и  сестра Магдия надвинула на лицо черный капюшон
накидки.

                                Глава пятая
                                КОЛЬЦО МИРА

                                                 И звезда с звездою говорит.

                                                            М. Ю. Лермонтов.

     Предупрежденный  по  браслету личной связи Крыловым об опасности хоть в
чем-нибудь  противоречить  Гиблии,  Бережной,  досконально  изучив священные
тексты,  не  давал повода к срыву своей воспитательной работы со студентами,
сыновьями из рыцарских семей.
     После   разгрома   тритцанских   захватчиков   под   Орланом   войсками
легендарной  Девы  Надежанны д'Арки, взятая ею Ремля и коронации Кардия VII,
тритцы  по  заключенному  там  мирному договору покинули столицу Френдляндии
Куртиж.
     Во  всем  этом Бережной видел поразительные аналогии с земной историей.
И  костер, на котором сожжен земной Джордано Бруно на площади Цветов в Риме,
был  грозным  предостережением  Бережному,  носившему  здесь  имя  Джордания
Бруния.  Его  утешало  лишь  несоответствие  периодов  жизни  Жанны  д'Арк и
Джордано  Бруно.  Что же касается Надежанны д'Арки, провозглашенной церковью
святой,  и  ее  взлета  из  огня костра, то Бережной, ничего не зная о Наде,
принимал  это  за  легенду,  рожденную народной любовью и преклонением перед
героиней Френдляндии.
     Полагая,  что  не все на Землии происходит так, как на Земле, и задача,
поставленная  "донкихотами  Вселенной", как без особой шутливости называл он
себя   и  остальных  звездонавтов,  сохранялась  прежней,  Бережному  ничего
другого  не  оставалось, как вживаться в университетский быт Карбонны, чтобы
продолжить там воспитание молодежи.
     Студенты  обожали  своего  великана-профессора, который не только читал
им  увлекательные лекции о неведомо откуда известных ему удивительных вещах,
но  и  не  прочь  был  заглянуть  вместе с ними в излюбленную таверну, чтобы
пропустить  там  пару кружек веселухи и спеть с юными друзьями френдляндские
песни, в том числе и о Надежанне-воительнице.
     Но  особенно восхищал молодых людей профессор своей богатырской силой и
готовностью помочь ученикам обрести такую же.
     Желанными  стали  для  студентов  вечера  на  пустыре  позади одного из
монастырей   Куртижа,  где  обычно  знатные  забияки  в  кровавых  поединках
выясняли отношения.
     Джорданий  Бруний  сумел  противопоставить этим жестоким забавам совсем
другие, пожалуй, для молодых людей куда более привлекательные.
     Он  учил их поднимать тяжести, нагуливая завидные мышцы, бегать, метать
увесистые  предметы,  прыгать  в  длину  и  высоту,  даже  с  шестом,  вдвое
превосходящим  рост  человека,  с  помощью  которого  можно было перемахнуть
через монастырскую стену.
     Профессор  каялся,  что  научил  озорников  проникать таким способом на
запретный  двор  женского монастыря, ведь там поднимался пронзительный визг,
в котором, кстати говоря, можно было угадать и нотки радости.
     Смельчака  во  избежание  шума  выпроваживали через калитку на волю, не
придавая этим шалостям огласки.
     Спортивные  занятия  с  учениками обычно отвлекали Бережного от тревоги
за  Надю  и  Никиту, о которых ни парализованный Крылов, томящийся в темнице
"в   ожидании   костра",   ни   Вася  Галлей  и  Федоров,  обосновавшиеся  в
"обсерватории" Святикана, ничего не знали.
     В  этот вечер, расставшись с юными друзьями, Бережной отправился гулять
по  узким  кривым  улочкам  Куртижа,  где  над  головой нависали выступающие
вторые  этажи,  а  кирпичные  стены  выложены  были  в  деревянных  рамах  с
диагональными   брусьями.   Почти  на  головы  прохожих  свисали  вывески  с
изображением   сапог,  ножниц,  булок,  бочек,  помогая  людям,  не  знающим
грамоты, найти то, что им требуется.
     Романтикой старинных гравюр веяло от всего этого.
     Разгуливающий  по  пустым улицам при лунном свете ущербной луны (совсем
как  на  Земле!)  огромный  монах внушал опасения даже грабителям. Монах был
углублен  в  себя, мысленно подбирал выражения для завтрашней заключительной
лекции,  которая  должна  была направить его воспитанников по пути борьбы за
отказ от всякого оружия.
     Начав  нашептывать  вступительные  слова  лекции, Бережной вдруг поймал
себя  на  том,  что  вместо  этого  читает  сонет Весны Закатовой, с которой
встречался перед отлетом спасательного корабля.
     Эта  поэтесса  была  больным  местом сурового командира, не нашедшего в
ней ответного чувства, не увидевшей в нем того, кого искала.

     РЫЦАРЬ СЕРДЦА

     Он был смешон в глазах невежд,
     Защитник слабых и бесправных,
     Посмешище тупых невежд,
     Спесивых, жалких и бесславных.

     Себя всего он отдавал
     Служению святой идее.
     Он презирал и гор обвал,
     С Драконом встречу или с Змеем,

     Сражаться насмерть был готов,
     Ветряк приняв за великана.
     В пучине времени зато
     На дно забвения не канул!

     Но как теперь найти кого-то,
     Похожего на Дон Кихота?

     Тогда, при встрече, она добавила с неприкрытой горечью:
     - Где  такие,  как  Томазо Кампанелла? Или вожди Парижской коммуны? Где
русские  декабристы  и  их  жены, добровольно пошедшие за ними в Сибирь? Где
Кибальчич,  уже  брошенный  в  каземат во время покушения на царя-тирана, но
добровольно   принявший  на  себя  вину  вместе  с  осужденными  товарищами,
разделив  их  участь?  Где  так  же  погибший  Александр Ульянов, передавший
эстафету  гневной  мечты  своему  младшему  брату  Владимиру,  который сумел
потрясти мир?
     Бережной   смотрел   тогда  на  маленькую,  худенькую,  почти  девочку,
бросавшую  упрек своему счастливому поколению. И сердце сжималось у него. Не
о  ней ли вспомнил командир звездонавтов, когда узнал, что Вязов превратился
в странствующего рыцаря О Кихотия, сказав: "Все мы донкихоты!".
     "Донкихоты     Вселенной",     рискнувшие     повлиять    на    историю
планеты-двойника?
     И  вдруг  Бережной  услышал  в  золотом браслете личной связи неурочный
сигнал.
     Остановившись  неподалеку  от  подвешенного  бочонка  знакомой таверны,
поднес  браслет  к  лицу,  и  сердце  замерло в нем. Он услышал голос Никиты
Вязова.
     - Никитушка!  -  воскликнул  радостно. - Откуда? Где ты? Почему молчал?
Нашел ли Надю?
     - Нашел,   чтобы  потерять,  -  и  Вязов  сообщил  командиру,  а  также
подсоединившимся  к  сеансу  общей связи Крылову, Галлею, Федорову обо всем,
что  произошло  и  с  ним,  а  главное,  с Надей, ставшей Надежанной д'Арки,
спасшейся из пламени костра благодаря сохраненному в скафандре дельтаплану.
     - Что  ж, Никита, все мы делаем свое звездное дело, ради чего прилетели
сюда. А ты-то где?
     - Сам  я  нахожусь  при  вожде  протеста Мартии Лютом, который ничего о
Наде не знает, но рамен, присланный Гневием, обещал узнать.
     - Только   на   контролируемой   им   территории  она  может  безопасно
объявиться.  Папийцы,  обнаружив снова на Землии ее, провозглашенную святой,
разожгут новый костер.
     - Это  верно, - согласился Вязов. - Будем надеяться, что лютеры победят
черные силы И Скалия, в котором сосредоточились темные образы нашей Земли.
     - А Гневий Народный? - поинтересовался Вася Галлей.
     - Рамен,  пробравшийся  от  него  в  лагерь  лютеров и возвративший мне
когда-то  отнятый  браслет, ничего не сообщил о ней. Значит, и Гневий ничего
не  знает.  А  я так обрадовался восстановлению связи с вами, что во мне все
внутри  словно взорвалось. Однако браслет заработал не сразу. Ведь его никто
не  носил  на руке, и энергия истощилась. Пришлось мне потрудиться, помахать
рукой.
     - То-то  я  вдруг  вспомнил про Дон Кихота, про сонет Весны Закатовой и
не мог понять, с чего это.
     - Как  тут  не  понять,  -  вмешался  Федоров.  - Люди знают, что можно
взглядом  стаканы  по  столу  катать, а в минуту высшего нервного напряжения
передавать  за  тысячи  километров  свое  возбуждение близкому человеку. Еще
Циолковский  говорил, что нет семьи, которая не знала бы такого горького или
радостного общения.
     - Верно  Федя угадал! Почувствовал я Никитино волнение, а потом и вызов
на браслете принял.
     - Долгое  время  тормозом науки было суждение: "Того, что я не понимаю,
в природе не существует", - мрачно закончил Федоров.
     - Братцы-хлопцы,  кончаю  сеанс. Стражники ко мне подходят, - прошептал
Бережной, отнимая руку от лица.
     Стражники  в  латах  приближались  к  Джорданию  Брунию,  приняв его за
беглого  монаха,  но  когда  удостоверились, что имеют дело с профессором из
Карбонны, предложили проводить его.
     Бережной   благодарно  отказался,  заявив,  что  полагается  на  защиту
Всевышнего.
     Латники молча поклонились.
     Ночью  в  своей  одинокой  келье  с  нависшим  сводом  Джорданий Бруний
впервые  не  смог уснуть. Все снова и снова прикладывал он браслет к уху, но
сеанс связи закончился.
     А наутро состоялась его заключительная лекция.
     Он  стоял на кафедре перед обожающими его студентами, и могучий бас его
гремел на всю аудиторию, отдаваясь под сводчатым потолком:
     - Дорогие  мои  мальчишки,  вернее,  юноши, которые уже завтра отпустят
усы.  Я  смею  надеяться,  что  за  год мы сдружились. Во всяком случае, мне
будет  трудно  расстаться  с  вами,  как  с  родными.  И я хочу, чтобы после
прощального слова моего вы вернулись в свои семьи уже другими людьми.
     Он переждал, когда утихнет взволнованный ропот, и продолжал:
     - Представьте  себе,  что  действия ваши, да и всех людей Землии, ничем
не  ограничиваются.  Я старался сделать каждого из вас сильнее. Но допустимо
ли,   чтобы   всякий,   кто  сильнее  другого,  безжалостно  убивал  первого
встречного?
     Крики протеста послышались из аудитории.
     - Вы  правы,  друзья!  Род  человеческий  быстро бы угас. Даже волки не
загрызают  друг  друга. Они, как и львы или другие хищники, охотятся лишь на
иных,  чем  они,  зверей.  А  вот  человек...  -  Бережной  ощутил мгновенно
наступившую  тишину  и  взорвал ее словами: - А вот человек охотится на себе
подобных.  И  убийства на войне гордо выдает за подвиги. И вам сие внушали с
детства.  А  ведь  это  прямо  противоречит  заветам  божественного  Добрия,
которого  все  вы  чтите.  Увы,  заветы  эти  остались пока лишь в церковных
песнопениях  и,  по  существу,  забыты.  Божественный  Добрий  через  Гиблию
призывал  к  отказу  от  любых  убийств,  равно  как  соседа по улице, так и
соседнего  народа.  И  вам,  дорогие  мои юноши, следовало бы посвятить себя
призыву  отвергнуть  любое  оружие  убийства. Сегодня умельцы, совершенствуя
луки,  создают  арбалеты,  снабжают  стрелы  горящими  наконечниками,  чтобы
поджигать  чужие  дома  и  селения. Разве это не разбой? Но завтра безумцы в
угаре  жажды  уничтожения  себе  подобных  овладеют  молниями  - яркими, как
десять  тысяч  солнц,  чтобы  обрушить  их  на  густо населенные, несчастные
города.  И  наказ  вам мой не допустить этого ныне и в грядущем. Понять, что
долг  рыцаря,  его  подлинная  доблесть,  его  истинная честь состоит в том,
чтобы  уберечь  человечество  от  всеобщей  гибели,  положить  конец всякому
насилию,  в  какую  бы  форму  оно  ни  облекалось.  "Не  наноси  вреда себе
подобному,  как  самому  себе!" - вот что должно стать девизом жизни каждого
из вас!
     Тогда-то и произошел в Карбонне невероятный случай.
     С  места  вскочил  еще  безусый  молодой  человек  в  роскошной одежде,
опоясанный мечом в дорогих ножнах, и крикнул в лицо учителю:
     - Подло  учить  рыцарских сыновей отказу от рыцарской чести, топтать их
доблесть, превращать их в презренных трусов!
     Студенческая аудитория зашумела. Назревал скандал.
     Дерзкий  юнец  был  Неккием,  сыном  тритцанского  герцога  Ноэльского,
внуком царствующего короля Великотритцании Керния III.
     Он  нагло подошел к сошедшему с кафедры Джорданию Брунию, едва доставая
ему до плеча.
     - Дорогой   юноша,  -  спокойно  произнес  тот.  -  Твоя  запальчивость
понятна,  но  чужда  основам  человеческого сосуществования бок о бок друг с
другом.
     - А  я  не  собираюсь  существовать  бок  о бок с воплощением трусости,
недостойный профессор!
     - Бездумные  слова  не  могут  оскорбить  разумного,  -  мягко  ответил
Джорданий Бруний.
     - Что?  Обозвать  меня  глупцом?  - завопил зарвавшийся юнец. - Меня не
остановит,  что  я  вдвое  меньше  ростом,  поскольку трусость низводит даже
великана  до уродства презренного карлика! И я не страшусь бросить ему вызов
на  поединок.  -  И Неккий схватился за свой тонкий юношеский меч в нарядных
ножнах с золотыми звездами, венчающими вверху рукоятку, а внизу ножны.
     - Я  не  уклоняюсь  от твоего вызова, хоть не хотел тебя оскорбить. Но,
как видишь, я безоружен.
     - Я  брошу  тебе  свой  меч,  возьму другой, потяжелее, чтобы разрубить
доспехи, в которые дозволю тебе облечься. Защищайся!
     - Я возьму твой меч, юноша, но надевать доспехи не стану.
     - Тогда  хоть  пожалей  свою  сутану.  Поражая  тебя,  мне  придется ее
попортить.  Лучше  пади  скорее  ниц передо мной! - издевательски выкрикивал
внук тритцанского короля.
     - Моя сутана останется цела.
     - Рассчитываешь  убить  меня  раньше,  чем  я  нанесу  удар? Таков твой
лживый призыв отказаться от силы!
     - Я убеждал отказаться не от силы, а от убийств. Но твой меч беру.
     - Хватай! Я не струшу! Приму бой здесь, в аудитории, без кольчуг!
     Бережной поймал на лету брошенное ему оружие.
     - Благодарю  за  возможность  дать  студентам прощальный урок, - сказал
он, снова поднимаясь на кафедру.
     Взойдя на нее и не обнажив меча, Бережной поднял его над головой.
     Все,  затаив  дыхание,  ждали,  что  он  сойдет сейчас с кафедры, чтобы
перед   всеми   проучить  чванливого  забияку.  Но  тут  и  произошло  нечто
невероятное.
     Не  вынимая  меча  из  ножен,  напрягши  натренированные  мышцы, земной
богатырь  согнул  затрещавший  меч вместе с ножнами и свернул его у себя над
головой  в  кольцо  так, что верхняя звезда рукоятки соприкоснулась с нижней
золотой звездой ножен.
     Все ахнули.
     Бережной  сошел  с  кафедры  и  вежливо  передал  задиристому  юнцу его
свернутое в кольцо оружие, признеся при этом странные слова:
     - "И звезда с звездою говорит".
     Никто  из  студентов,  конечно,  не понял смысла строчки великого поэта
родины  великана-профессора.  Да  и на родной Земле мало кто знал о причудах
Михаила  Лермонтова,  который  порой  задумчиво  завязывал кочергу узлом, не
подозревали  столь  необычной  физической  силы  у  певца  Красоты и Печали,
страдающего от своей нескладной, как ему казалось, внешности.31
     Ошеломленный Неккий непроизвольно спросил:
     - О чем звезда звезде говорит?
     - В  данном  случае  о том, что такая участь должна постигнуть все мечи
на  Землии,  чтобы  нельзя  было  вынуть  их  из  ножен,  - ответил для всех
Бережной. - Я скрутил меч в "кольцо мира".
     Вопль    восторга   потряс   аудиторию.   Джордания   Бруния   окружили
возбужденные  юноши,  перед которыми открывалась сейчас цель жизни, истинное
рыцарское назначение.
     Лишь  оскробленный  Неккий  побежал  жаловаться  ректору  университета,
который был связан с тритцами еще во время их завоевания Френдляндии.


     Пришлось   профессору   Джорданию   Брунию   отправиться   в  роскошную
ректорскую  келью,  уставленную  под  сводчатым  потолком  шкафами с ценными
фолиантами за хрустальными стеклами.
     Важный  седобородый  старец  с  нависшими  бровями,  сидя  за массивным
столом, строго встретил виновника скандала.
     - Кто  ты,  свершивший  чудо  Джорданий  Бруний?  Как  мог ты затронуть
рыцарскую честь?
     - Я  не  колдун  и  не  святой, ваша всемудрость, - ответил Бережной. -
Идеи,  которые  я  проповедовал  студентам,  не  расходятся с учением вашего
божественного  Добрия.  Их  следует  распространить  на  всех  людей, на все
народы. Идеи эти достойны подлинной рыцарской чести.
     - Откуда  ты,  Джорданий  Бруний?  Если  бы  тебя  не  прислал сюда сам
Великопастырь   всех   времен   и   народов,   я   заподозрил   бы   тебя  в
вероотступничестве,  ибо  святая  папийская  церковь  всегда благословляла и
благословляет добриянское воинство на рыцарские подвиги.
     - От этого-то и надлежит отказаться, пока не поздно.
     - Когда  же может быть поздно, странный сын мой? - насторожился ректор,
теребя длинную бороду.
     - Когда  вместо  мечей в руках людей окажутся молнии, разящие стихийной
силой,  способные, в конечном счете, уничтожить всех живущих на вашей Землии
людей.
     - Что  ты  имеешь в виду, профессор Джорданий Бруний, под словом "вашей
Землии"? Разве она в равной степени не твоя?
     - Нет,  ваша  всемудрость.  Я прилетел сюда с другой планеты, во многом
сходной с Землией.
     - Не  хочешь  ли  ты  сказать, что, кроме Землии, созданной, по Гиблии,
Всевышним,  существуют  еше  и другие обитаемые Землии, населенные подобными
нам с тобой - поскольку нет между нами разницы - людьми?
     - Именно в этом я должен признаться вам, ваша всемудрость.
     - Кощунственные  слова  произносишь  ты,  несчастный,  о  чем не посмею
молчать!
     - Они не противоречат здравому смыслу.
     - Они противоречат Гиблии.
     - Как  раз в Гиблии вы можете прочесть: "Сыны неба сходили на Землию и,
увидев,  что  дочери  ее  красивы,  брали  их себе в жены. И с тех пор пошло
племя Гигантов".32
     - К  гигантам  по  непомерному  росту твоему ты отнести себя можешь, но
утверждение  твое,  что,  кроме  Землии,  есть  еще и какая-то Земля, скорее
всего ересь, в чем разберутся в Святикане. Одумайся, отрекись!
     - Я   могу   отречься   только   от   применения  любого  оружия,  ваша
всемудрость.
     Седобородый ректор нахмурился и сокрушенно покачал головой.


     Скоро  Неккий  с  врученным  ему  ректорским  письмом вскочил на коня и
помчался в Святикан.

                                Глава шестая
                              ГОДДОН И САМОРРА

     И  обрушились  с виманы (летающей колесницы) на "Тройной город" разящие
молнии, вспыхнув ярче десяти тысяч солнц.

                                            Махатхарат, перевод с санскрита.

     В  Святикане  Галлей  и  Федоров,  сидя  в  своей  звездной  башне,  по
браслетам  личной  связи  уже знали и про свернутый в кольцо меч Неккия, и о
недовольстве  ректора университета, и о письме его Великопастырю всех времен
и народов.
     Святиканские звездоведы могли ждать самого худшего.
     - Думаю,  Вася,  -  говорил  Федоров,  -  нам  угрожают  подземелья  СС
увещевания.  Нервный  паралич,  который уже год спасает Крылова от костра, -
вот  предостережение.  Не встретить ли и нам слуг увещевания в таком же, как
Крылов, состоянии?
     - Нет,  друг  Федя, - гордо ответил Галлей. - Или я ничего не понимаю в
психологии властителей.
     - Что  ты  имеешь  в виду, Вася? Нам нельзя рисковать. Надо и Бережного
предупредить.
     - Ты  слишком  осторожен,  Федя.  Риск  не просто благородное дело, как
говорили  когда-то. Риск - это прием борьбы. Бывает, конечно, что проводящий
прием  борец  сам  оказывается  на  ковре.  Но на то мы и люди другого века,
чтобы не оказаться внизу.
     Федоров, конечно, знал о Васином хитроумном плане.
     - Что  ж,  -  спокойно ответил Федоров. - Я за тобой, как друг, пошел в
звездоведы  в  самое  их  святиканское  пекло.  Пойду  за тобой и сейчас. Но
говорить с всесильными ты мастак, а не я. Это не стаканы взглядом катать.
     Ждать  пришлось  недолго.  Неккий  очень торопился отомстить профессору
Джорданию  Брунию  и  за  щедрую  плату  часто  менял  лошадей.  Он  заранее
предвкушал  наслаждение от треска разожженного под Брунием костра, фейерверк
рассыпающихся  искр,  желанный  запах  горелого  мяса  на площади Цветения в
Ромуле. И Неккий гнал взмыленного коня вперед.
     Скакал  по  продуваемым  ветрами  полям,  вздымая за собой облако пыли.
Отважно  проносился  в  тени  лесной,  не страшась разбойников. Поднимался в
горы,  переходил  там  вброд  стремнины,  а в долинах переплывал реки, пугая
прохожих на узких улочках городов.
     И письмо наконец было доставлено в Святикан И Скалию.


     И  вот на винтовой лестнице в "звездную башню" послышались тяжелые шаги
стражников.
     Одетые  в двухцветную форму и кольчуги, в шлемах с закрытыми забралами,
с  алебардами  в  руках,  они  вошли  в  обзорную  комнату,  где  звездоведы
соорудили диковинные трубы со стеклами, "гадая с их помощью по звездам".
     Стражи молча дали знак идти за ними.
     - Куда?   -   осведомился   Галлей.   -   Я  настаиваю  на  свидании  с
Великопастырем  всех  времен  и  народов,  чтобы сообщить ему, как обычно, о
расположении звезд.
     Наемники  ничего  не  ответили  звездоведу, будто не понимали языка, на
котором  он  обратился  к  ним. Напрасно Галлей повторял свою тираду на всех
известных  ему  диалектах  Землии.  Его лишь грубо толкнули в спину, оставив
почему-то Федорова в "обсерватории".
     Это  вселило  в  Галлея  надежду,  Федоров же был мрачнее тучи, готовый
взглядом усыпить присланных стражей. Но Галлей погрозил ему пальцем.
     Васю  увели  с  собой  безмолвные "живые доспехи" без человеческих лиц,
прикрытых опущенными забралами.
     Вопреки  готовности  Галлея  спуститься  в подземелье пыток, его повели
через роскошные залы в само святилище Великопастыря всех времен и народов.


     И   Скалий   сидел   на  троне,  громоздком  кресле,  установленном  на
специально сделанном для него возвышении.
     Рядом,  чуть пригнувшись к папию и одной рукой касаясь ручки священного
кресла,   стоял  высшинский  прокуратий  увещевания  Кашоний,  другой  рукой
придерживая  за  ошейник  любимого  огромного пса И Скалия, с которым тот не
расставался с рыцарских времен.
     Одет  Кашоний  был  в  алую  мантию,  но  на  этот раз с пышным меховым
воротником, подчеркивающим торжественность предстоящего действия.
     По  другую  сторону  трона  развалился  в  кресле, очевидно, специально
приглашенный герцог или король в царственных мехах.
     Между  троном  и  стеной,  позади  папия, толпились папийцы св. Двора в
нарядных  сутанах с бритыми лицами и длинными, спадающими на плечи волосами.
У  боковой  стены  застыли молодые рыцари, красавцы, держа на длинных шестах
папийские штандарты.
     Все говорило о значимости предстоящей церемонии.
     За  троном  стояла  допущенная  сюда  девица  редкой  красоты из самого
знатного  рода  с  огромным пушистым опахалом, которое держала над головой И
Скалия, обмахивая им Великопастыря всех времен и народов.
     Не  обошлось  и  без горбатого уродца в дурацком колпаке. Шут расстилал
по замысловатому узору паркета пучки душистых трав.
     Надо  сказать, что помпезные судилища были слабостью И Скалия. Во время
их он ощущал свое величие.
     Сам  Великопастырь  в  нарочито  скромной серой сутане и такой же серой
папийской  шапочке  вместо  тиары  резко  контрастировал  со своим роскошным
окружением - тем значительнее был он в своих глазах.
     Его  рябоватое,  усатое,  в отличие от гладко выбритых физиономий, лицо
было  сумрачным,  а  темные,  близко посаженные глаза сверлили поставленного
перед ним Галлея.
     Немые  стражи  с  алебардами,  подведя  звездоведа  к святейшему трону,
отошли  к арке, подпертой тонкими мраморными колоннами, отделявшими соседний
зал,  но  не  удалились,  как  бы подчеркивая, что приведенный ими отнюдь не
обрел свободу.
     И  Скалий,  собрав  столь пышное окружение, вел себя так, словно, кроме
него  с  Кашонием  и  допрашиваемого,  никого  в  зале не было, и не обращал
никакого  внимания  ни на надменного герцога в мехах, ни на священную свиту,
ни на хихикающего шута.
     - Пади  ниц,  -  прошипел Кашоний Галлею, указывая глазами на отнюдь не
величественную  фигуру  И  Скалия,  но звездовед, чуть откинув назад голову,
продолжал стоять перед высшим судией папийской церкви.
     - Ответствуй,  нечестивец!  Ответствуй  самому  Всевышнему,  который  в
образе  сверхчеловека  восседает перед тобой, - уже громко произнес Кашоний,
подняв  белый  меховой  воротник  своей  алой мантии. - Как общались вы все,
чужеземные  недолюди,  с  дьяволом?  Что  замышляли против святой скалийской
церкви твердой, как скала, веры?
     Уродец   невпопад  захихикал,  усевшись,  растопыря  кривые  ножки,  на
рассыпанных травах.
     - Я   лишь   выполнял  переданные  мне  желания  Великопастыря,  изучал
расположение  звезд  с  помощью  усовершенствованных  нами  труб,  -  твердо
ответил Галлей.
     - И  о  чем  же  возвестили  тебе  эти звезды? - спросил И Скалий тихим
глухим голосом.
     - С  помощью  звезд  я  узнал,  ваше  всесвятие, - Вася не лгал, ибо на
браслете  личной связи было шесть звездочек по числу звездонавтов, прибывших
на  Иноземлю,  -  что  профессор  Джорданий  Бруний, стремясь положить конец
кровопролитной  войне,  ведущейся против ваших войск вождем протеста Мартием
Лютым,  призывал  вложить мечи в ножны и не обнажать их, в знак чего скрутил
меч сына герцога Ноэльского Неккия в кольцо.
     - И  впрямь  звезды  не  лгут  тебе, - с некоторым удивлением заметил И
Скалий, взглянув на Кашония.
     Вася ободрился, но высшинский прокуратий обрушился на него:
     - Но  для  скручивания  меча  в  кольцо  нужна  сила не человеческая, а
колдовская!
     - Колдовство,  ваша святость, не мешает служить Добру. А скручивая меч,
профессор Бруний стремился приостановить кровопролитие.
     Вася  точно  бил  в  самое больное место И Скалия, который не знал, как
ему сладить с религиозным бунтом Мартия Лютого.
     И  Галлей  стал развивать свое наступление на "божество", сидящее перед
ним.
     - К  тому  же,  ваше  всесвятие,  как известно наместнику Всевышнего на
Землии,  о  чем  вещали мне звезды, растет и ширится влияние женского ордена
"Необнажения  мечей"  сестры Магдии. Доблестные рыцари всех стран могут быть
поставлены  в  тяжкое  положение,  если  желанные им женщины будут выдвигать
условием обладания ими отказ от обнажения мечей.
     Чувствуя,   что   сказочно  осведомленный  чужеземец  уже  не  выглядит
обвиняемым,  а  выгораживает еще и других своих соратников, Кашоний возвысил
свой писклявый голос.
     - Чур  меня,  чур! - осенял он себя добриянским знамением. - Колдовские
слышу  слова!  Не  мог  смертный  узнать содержание только что доставленного
знатным  гонцом  письма  или  общаться  с  находящейся  в  отдалении сестрой
Магдией,  не  мог  знать  о ее Ордене. Не мог он читать об этом по звездам -
колдовство!
     - Никакого  здесь  нет  колдовства,  как  и противоречий с Гиблией. Нет
колдовства  и  в  "Системе  Соперника",  за которую принял мучения профессор
Крылий, уже год ожидающий костра.
     - Он  и  про  "Систему  Соперника"  знает! - в гневе завопил Кашоний. -
Может  быть,  и  ты  тоже  настаиваешь, что Землия наша кружится в бесовском
танце вокруг светила?
     - Как  находящийся на Землии, наблюдая с нее Вселенную, я могу с полной
уверенностью утверждать, что она подо мной неподвижна.
     - Подтвердишь  ли  ты  это  и  на  смертном  одре или прошепчешь тайком
ересь: "А все-таки она вертится!"?
     Вася  удивился.  До  чего  же  схожи  ситуации  на Земле и Землии, даже
знаменитые предсмертные слова Галилея находят здесь свое отражение!
     - Если  на  смертном своем одре я буду находиться среди вас, то повторю
мной  сказанное,  считая для нас всех Землию неподвижной. По теории великого
ученого,  которого  на  языке  Землии  следовало  бы назвать Однокамением,33
неподвижным следует считать тот объект, на котором находится наблюдатель.
     - Не  хочешь  ли ты сказать, что твой соотечественник, негодный Крылий,
осужденный  церковным  судом,  находится  на  Солнце  и  потому  считает его
неподвижным?
     - Он  лишь  воображал  себя  на  Солнце,  неизмеримо  большем теле, чем
Землия.  Это  давало  ему  возможность  создать  удобную  для математических
осмыслений систему, которую назвали "Системой Соперника".
     - Эта "система" противоречит Гиблии! - настаивал Кашоний.
     - Крылий  вовсе  не  противоречил  Гиблии,  ибо святую книгу эту писали
сподвижники  божественного  Добрия,  находясь  на  Землии,  которую потому и
должны были считать неподвижной.
     - Так стоячая она или нет? - оборвал Галлея Кашоний.
     - Неподвижна для нас с вами, ваша святость.
     - Однако   колдун  Джорданий  Бруний  признался  великомудрому  ректору
Карбонны   в  тяжкой  ереси:  будто  прилетел  с  другой  Землии,  что  явно
противоречит святой Гиблии.
     - Ни  в  коей  мере,  -  храбро  заявил  Галлей.  - В ней упоминается о
создании  Всевышним  Океана  с  островами  большими и малыми на нем. Один из
этих  островов  именуется Землией. Но это не значит, что Всевышний не создал
другие такие же острова.
     Горбатый шут захихикал и бросил под ноги Кашонию пучок травы.
     Тот  яростно  посмотрел  на уродца, а потом на увертливого звездоведа и
решил  припереть  его  теперь  к  стене,  дав  возможность  И  Скалию  сразу
приговорить еретика к сожжению на костре.
     - Откажешься  ли  ты,  смертный,  в  присутствии  самого  Всевышнего от
ереси,  высказанной  тем  же  Джорданием  Брунием,  будто  всех добриян ждет
неизбежная  гибель  от  некой  стихийной  силы,  в  то  время  как  в Гиблии
говорится  совсем  о  другом  конце  света  -  с  божьим судом. Что скажешь,
несчастный?
     - Скажу,  что  Гиблия  -  отражение  высшей  мудрости и сказанное в ней
непреложно!  Потому  профессор  Джорданий Бруний предостерегал в Карбонне от
преждевременного   приближения  конца  света.  Стихийная  сила  молний,  что
вспыхнут  ярче  десяти  тысяч  солнц,  губя города и страны, приблизит конец
света не от бога, а от дьявола.
     - Ага!  -  поспешно  уцепился  за  слова  Галлея  Кашоний.  -  Вот ты и
проговорился о своем хозяине из преисподней, с которым вы все связаны!
     Горбун  радостно  запрыгал  перед  ним,  герцог еще важнее развалился в
кресле.
     - Почему  же,  ваша святость, связаны? - спокойно ответил Вася. - Разве
мог  кто-либо  из  нас  быть  причастным  к событиям, произошедшим на Землии
тысячи лет назад?
     - К  каким  событиям?  -  поинтересовался  И Скалий, внимательно слушая
перепалку обвиняемого звездоведа и своего первого святиканского помощника.
     - Я  имею  в  виду то место Гиблии, - произнес заготовленный ответ Вася
Галлей, - где описана гибель городов Годдона и Саморры.34
     - Видишь,  Кашоний,  как всемудра святая Гиблия, - назидательно заметил
И Скалий.
     Шут завертелся перед ним.
     - Именно  так,  - подтвердил Галлей. - Города Годдон и Саморра погрязли
в  пороках  и  неверии,  за  что были наказаны Всевышним, пославшим летающие
колесницы,  с  которых  и  низринулись на Годдон и Саморру разящие молнии, и
вспышки  их  были  ярче  десятка  тысяч солнц. Вот что имел в виду профессор
Джорданий Бруний, беседуя с великомудрым ректором Карбонны.
     - Так  то  ж Всевышний поразил города, как сказано в Гиблии, а не люди,
которых  уговаривал  Джорданий Бруний из боязни молний отказаться от мечей и
стрел, - снова напал Кашоний.
     - Если  бы  Всевышнему  было  угодно  самому  поразить греховные города
молниями  с  небес, ему не потребовались бы летающие колесницы, низвергающие
такие  молнии. Очевидно, он наказывал людей людьми, коим известна была тайна
стихийных  сил,  в  чем  и предостерегал Джорданий Бруний добриян, ибо конец
света в руках Всевышнего, а не людей его.
     И  Скалий  с  трудом  сдерживал  свою заинтересованность. Хитрый Галлей
верно  рассчитал пробуждение в нем интереса к тайне разящих молний, которыми
ему захочется сдержать волну религиозного протеста Мартия Лютого.
     И не выдержал И Скалий, спросил:
     - Какие  же  люди  тысячи  лет назад, когда и луков-то не было, знали о
тайне разящих молний, о силе стихийной?
     - И  еще  раз прав профессор Джорданий Бруний, говоря о другой Землии в
океане  Вселенной,  названной там Землей, а может быть, и еще о какой-нибудь
третьей  Землии,  откуда прилетели знатоки ужасных знаний, в отличие от нас,
друзей  ваших,  считавшие  возможным  не  убеждать  вас, как мы стараемся, а
жестоко  наказывать  порочных  людей  Землии  на примерах Годдона и Саморры.
Ссылаясь  на  это  наказание,  они, судя по той же Гиблии, призывали людей к
Добру,  проложив  путь к пришествию божественного Добрия, заветам которого и
должна служить святая папийская церковь.
     - Умолкни,  -  оборвал  И  Скалий. - Добру и только добру служит святая
наша  папийская  церковь  твердой,  как  скала,  веры,  и не тебе поучать ее
служителей.
     - Не тебе, не тебе! - завизжал шут.
     - Я   лишь   отвечаю   на   заданные  мне  мудрые  вопросы  высшинского
прокуратия,   руководимого   высшими   святыми  побуждениями.  Однако  готов
умолкнуть.
     И  Скалий  был до предела заинтересован, а раздражение свое выместил на
шуте,  которого  знаком  приказал  убрать.  Стражники  с алебардами схватили
карлика  за  руки  и  поволокли  под его вой и плач в соседний зал. И Скалий
остался глух, обратясь к Кашонию:
     - А  ты,  прокуратий,  надоедал  мне  с  исцелением  одного из тех, кто
явился с острова небесного или другой Землии, зная тайну стихийной силы.
     Вот на это и рассчитан был хитроумный план Васи Галлея.
     - Нечестивец  Крылий  не сознался и под пыткой ни в каких своих знаниях
тайной стихийной силы, - оправдывался Кашоний.
     - Примитивен  ты,  прокуратий  Святой  Службы  увещевания. Думаешь, что
силу  человеческую только болью можно сломить? Придется тебе узнать, кое-что
уму твоему неведомое.
     - Неведомы  мне  помыслы Всевышнего, - упал на колени Кашоний, отпуская
собаку.
     Та  обернулась к Васе Галлею и завиляла хвостом. И Скалий выпрямился на
своем троне.
     - Возвещаем  Мы,  -  торжественно  произнес  он,  -  о принятии высшего
решения:  былые  гости  Горного  замка,  где  бы  они  ни  находились, снова
приглашаются   туда.   Повелеваем   послать  гонцов  в  Карбонну  за  мудрым
профессором  Джорданием  Брунием. Такого же мудреца Крылия освободить из-под
опеки  увещевания  и  передать ему, что с него снимается Наше проклятье и он
может встать на ноги.
     Шут в соседнем зале захлопал в маленькие ладошки.
     У  величавого  герцога  в  мехах  глаза  полезли  на  лоб от удивления:
"Поистине неисповедимы пути твои, господи!".
     Он  уже  не  разваливался,  как  прежде,  в  кресле, а уместился на его
краешке, готовый вскочить и пасть на колени.
     Преклонение  перед  Великопастырем  всех  времен  и  народов  не  знало
границ.

                        ПОСЛЕСЛОВИЕ К ТРЕТЬЕЙ ЧАСТИ

     Тревога И Скалия по поводу войны с лютерами была не напрасной.
     Войска  папийских  наемников терпели поражение за поражением, а солдаты
верных  папию  королей  и  герцогов  не  проявляли  достаточного  мужества и
религиозного рвения.
     Кашоний   заставлял  себя  ничему  не  удивляться  и  все  происходящее
использовать  в  своих  целях,  но  решение папия отправиться вместе с ним в
Горный  замок  для  свидания  там  с "гостями небес", неожиданно принятое им
после суда над звездоведом, поставило всевышинского прокуратия в тупик.
     Как  будто  нельзя  было  повелеть  чужеземным  бродягам предстать пред
святые очи наместника Всевышнего в грозном зале Святикана?
     Подозрения  о  болезненном  состоянии  ума  Великопастыря всех времен и
народов  все больше укреплялись в сознании Кашония. Именно этим он готов был
объяснить страшные поступки папия.
     Но  лукавому  помощнику главы папийской церкви крепкой, как скала, веры
пришлось  убедиться  в  своей недальновидности и недооценке тех способов для
достижения своей цели, какие присущи были поистине великому И Скалию.
     Однако  повеление Великопапия заслать в тыл лютерам монахинь из "Ордена
необнажения  мечей"  сестры  Магдии  снова  поставило  Кашония  в тупик. Что
касается  его,  то  он  предпочитал засылать к лютерам своих слуг увещевания
совсем с другой целью.
     Но  И Скалий знал, что творил. И не без тайного расчета дал он обещание
сестре  Магдии предоставить ей аудиенцию после своего возвращения из Горного
замка и беседы там с гостями небесными
     Но  пересматривать  свои  планы Кашоний из-за всего этого не собирался,
во  всем подчиняясь владыке, обволакивая его при этом ядовитым облаком лести
и поклонения.

                              Часть четвертая
                                КОСТРЫ МРАКА

     Истинное величие свободно, кратко, доступно и популярно.

                                                    Жак Любрейдер (XVII в.).

                                Глава первая
                                  ПРОПАСТИ

     Люди  рождаются  с  чистой  природой,  и  лишь  отцы делают их иудеями,
христианами или огнепоклонниками.

                                                                      Саади.

     Пропасть!  Заглянешь  в  нее  и  словно  увидишь в непостижимой глубине
ночное  небо без единой звезды. Бездна как бы разделяет мраком чуждые миры и
по   другую   ее   сторону  все  представляется  противоположным,  несхожим,
враждебным.
     Вот так же и люди порой разведены между собой.
     Пропасть  неприятия  легла  между О Джугием и Лореллеей после того, как
покинули их пришельцы небес, а потом родился у нее мальчик.
     Пропасть  протеста  разверзлась между всесильным И Скалием и восставшим
Мартием Лютым.
     По  краям  пропасти  неверия  оказались  О  Джугий  и  И  Скалий,  один
отрицавший существование Всевышнего, а другой воображавший себя им.
     И  столь  же  непреодолимой,  казалось бы, пропастью отделен был Горный
замок  О  Джугия  ближними  горами.  Для глаз близкие, они оказывались очень
далекими,  если  добираться  к  замку  по  горной  дороге,  извилистой,  как
брошенная веревка.
     Золоченая  карета,  влекомая восьмеркой рыжемастных лошадей, заложенных
цугом,  взбиралась,  петляя по краю обрыва, где карабкаться удобнее груженым
ослам,   чем   преодолевать   кручу   нарядной   святиканской   карете.   Но
Великопастырю   всех   времен   и  народов  почему-то  не  терпелось  самому
отправиться  к  О  Джугию,  вместо  того  чтобы  вызвать его к себе. И отряд
наемников  в  двухцветной  форме  вместе  со  слугами  увещевания в зловещих
черных балахонах сопровождал его.
     И  Скалий,  дабы  не  уронить  себя,  как  высшее  всезнающее существо,
каковым  именовал  его все время пути папиец Кашоний, не заговаривал с ним о
том,  что  больше  всего  беспокоило  его:  о  длящейся  вот уже больше года
религиозной   войне   с   лютерами,  которым  в  пору  изгнания  тритцев  из
Френдляндии  помогала дева-воительница. Будучи якобы верховным существом, он
делал  вид,  что ему известно и понятно все. Кашоний же услужливо поддакивал
ему.
     Путь  к  Горному замку был утомителен не только для Кашония, мечтавшего
о  хорошем  обеде  и отдыхе, но и для самого "Всевышнего" в людском обличье,
который,  сидя  рядом со смертным, чувствами своими и запросами не отличался
от него.
     Наконец Горный замок желанным пристанищем показался на скале.
     Хозяева  замка,  Горный  рыцарь  и впервые за много месяцев появившаяся
рядом  с  ним  его  несравненная  супруга Лореллея, вышли навстречу высокому
гостю.
     Папий,  сойдя  по  спущенной  из  кареты  подножке,  остро посмотрел на
супружескую   пару,   стремясь   подметить   в   них  отчуждение.  Но  равно
благоговейно  почтительные,  они  оба  склонились  перед  Великопастырем.  О
Джугий  встал на одно колено, а Лореллея присела в глубоком реверансе, вслед
за  мужем прикоснувшись губами к украшенной дорогими перстнями руке Великого
папия,  который  сам  когда-то  добивался  права  чувственно  прикоснуться к
нежным пальцам гордой красавицы.
     - Как  выразить  счастье  наше  по поводу столь высокого посещения нас,
недостойных смертных, обитающих в гнезде орлов, - произнес О Джугий.
     - Скорее  это  доступно  выразить  сердцем,  нежели  устами  нашими,  -
добавила Лореллея.
     - Пусть   уста   эти   станут   вратами   орлиных   сердец   ваших,   -
многозначительно  изрек  И  Скалий  и взбежал по знакомой лестнице в прежний
свой  замок,  отданный брату после ухода в лоно церкви, дабы встать во главе
ее.  Старые  стены  всколыхнули  было  в  нем  воспоминания, но жесткая воля
тотчас  подавила  все,  присущее  смертному, включая былое преклонение перед
Лореллеей.
     И   не   показал  Великопастырь  людской  слабости,  и  повелел  тотчас
собраться  для  трапезы  в  рыцарском  зале,  хотя  и  у  него,  и у Кашония
усталость многократно превышала голод, клоня ко сну.
     Когда  в холодном, с узкими окнами под потолком, зале уселись вчетвером
за  стол,  Кашоний  подозрительно  приглядывался  к двум слугам в кольчугах,
которые, стоя за высокими спинками стульев, ловко сменяли очередные блюда.
     Видимо,  это  были  особо  доверенные  лица, если Великопастырь при них
повел беседу.
     - Наслышан  я  о  гостях  твоих, О Джугий, которых ты просил пристроить
профессорами в разные университеты.
     - Душевно  признателен!  Осмелюсь думать, что они оправдывают себя там,
ибо обладают знаниями завидными.
     - Как  же!  -  усмехнулся  папий.  -  Тот,  что  начал дурманить головы
студентам   на   востоке,  договорился  до  того,  что  прозван  "Соперником
здравомыслящих".  И  этот  "Соперник"  вещает,  будто  не  солнце  всходит и
заходит,  делая  в  небе  круг,  как  все  видят,  а  якобы Землия наша сама
вертится и обегает вокруг солнца!
     - Безобидная  условность,  -  отозвался  О Джугий. - Это все равно, что
решать  вопрос  о  том,  кто  идет  мимо  тебя:  встречный  прохожий  или ты
проходишь мимо него.
     - Однако  слуги  СС  увещевания  склонны  рассматривать эту "безобидную
условность" как ересь, достойную костра.
     - Ну  что  вы,  ваша всесвятость! - воскликнула Лореллея. - Разве можно
счесть за ересь умозрительность?
     - Умозрительность?  -  внушительно повторил И Скалий. - Можно ли счесть
за  умозрительность  поучения  другого гостя, который утверждает в Карбонне,
что не одна только Землия во Вселенной населена людьми?
     - Но  разве Всевышний, коего вы, ваша всесвятость, заменяете на Землии,
мог  ограничить  себя  лишь  заселением  одной  нашей  планеты,  оставив все
остальные  тела  близ  иных теплых звезд пустыми камнями? - горячо возразила
Лореллея.
     - Однако,  как  ни  жгучи  ваши  слова,  дама  Ума  и Красоты, но огонь
костра,  куда мотыльками стремятся эти профессора, наверняка более жаркий, -
с угрозой произнес папий.
     - Живет  же  человечество  по разным материкам на Землии, отчего бы ему
не  быть  расселенным  и  по  другим  пригодным  для  жизни  островам океана
Вселенной,  - вступил О Джугий. - Тем более что с этих чужезвездных островов
люди прилетели к нам.
     И Скалий исподлобья посмотрел на него.
     - Вера,  как  скала,  крепкая  вера,  сильна  тем,  что  не нуждается в
доказательствах.
     - Но   доказательства   есть,   ваша  всесвятость,  -  снова  вмешалась
Лореллея. - Посмотрите на этот камень.
     И  Лореллея  указала на украшавшую ее грудь брошь, в которой переливным
огнем  сверкал огромный бриллиант неповторимой красоты. Прежде драгоценность
была скромно скрыта в складках одежды.
     При  виде  бесценного  камня  глаза у страстного любителя таких вещей И
Скалия загорелись.
     - Что это? Откуда такое великолепие? Где приобретено?
     - Я сделала это сама из обыкновенного угля.
     - Стоит ли гордиться колдовством? - мрачно заметил папий.
     - Это  не  колдовство,  а  доказательство переданных мне одним из наших
гостей  знаний. На их чужезвездной родине они так высоки, что люди там умеют
превращать одни вещества в другие.
     - Греховно адхимией занимаются? - зловеще произнес папий.
     - Вовсе  нет.  Алмаз  и  уголь  не разные вещества, а лишь различные их
состояния, например, как лед и вода.
     - Однако  я  дорого бы дал за такую льдинку, - сказал Великопастырь, не
сумевший смирить все до одной свои человеческие страсти.
     - Возьмите  себе,  ваша всесвятость, я сама вырастила этот кристалл при
особых,  подсказанных  мне  условиях,  сама и огранила его, придав ему такое
великолепие, как вы отметили.
     И Скалий задумался.
     - Хорошо,  -  наконец  вымолвил  он.  -  Я  возьму камень для украшения
Святиканского  храма.  Так  чему  же  еще  научили  прилежную  ученицу гости
Горного замка?
     - Увы,  я  тщетно  пыталась  узнать,  как  превращать  одно  вещество в
другое.  Поняла  только,  что  пришельцы  держат  это  в  тайне,  ибо  такое
превращение  сопряжено  с  освобождением  невероятной  силы,  сопоставимой с
самой  стихией  или  с  тем,  что  произошло  когда-то  у  нас  с Годдоном и
Саморрой.
     И Скалий насторожился.
     - Вот  как?  Не  потому  ли  новые  профессора  в Карбонне и на востоке
ратуют за отказ от всякого оружия и прекращение войн?
     - Они говорили и мне об этом, - заметил О Джугий.
     - Глупость!  -  изрек  Великопастырь.  - Войны могут быть прекращены не
отказом  от  оружия,  а  угрозой  страшной карающей силы и превращением всех
стран  в один общий монастырь без государственных границ, с крутым и суровым
монастырским  уставом,  равняющим  между собой всех, обязанных трудиться, не
зная  вечных  пут  супружества и забот о новорожденных, воспитание которых в
труде и смирении станет делом монастыря.
     Впервые  высказал  вслух  затаенные  свои  мысли И Скалий, глядя, какое
впечатление они оставят на присутствующих.
     Кашоний   весь   сжался   в   алый   комочек,   усмотрев   в  сказанном
доказательство  своих  дерзких  догадок  о  душевной  болезни  папия. Только
безумцу могла прийти в голову такая мысль, но он восхищенно воскликнул:
     - Немногим   на   Землии   приходилось   слышать  мудрость  Всевышнего,
произнесенную  Им  самим.  О  Джугий удивленно взглянул на Кашония. Лореллея
сидела опустив глаза.
     - Так  что  ваш  новорожденный  сынок, наша прекрасная дама, попал бы в
надежные  руки  и  не  высказывал  бы  в зрелости еретические мысли о некоем
Всеобщем Законе Развития Вселенной.
     О  Джугий  выпрямился,  чувствуя, что неспроста папий вспомнил о Законе
Всеобщего развития, заменявшем, по мысли О Джугия, Всевышнего.
     Лореллея  поднялась  и присела в глубоком реверансе перед Великопапием,
коснувшись  губами его разукрашенных перстнями пальцев и вручив ему при этом
свой бриллиант. Гордо ступая, направилась из зала.
     - Отец  церкви  проводит вас, прекрасная дама, - сказал ей вслед папий,
-  тем  более  что получил в пути должное назидание, - и он многозначительно
взглянул на Кашония.
     Тот  с  угодливой поспешностью вскочил и засеменил вслед за шуршащим по
полу шлейфом уходящей красавицы.
     - А  мы  побеседуем об окончании некоторых войн, - обратился к О Джугию
И Скалий.
     - Что я должен сделать? - напрямик обратился к нему Горный рыцарь.
     - Отправиться  в  лагерь  вероотступника Мартия Лютого и предложить ему
стать  настоятелем  первого общинного монастыря, который мы учредим здесь, в
Горном  замке,  с  уставом,  распространяющимся  на  всю округу. И твои люди
здесь,  надев  монастырские  одеяния,  будут  все  равно трудиться, наряду с
былым  своим рыцарем, иноком Джугием. Путы вечного брака, ныне так тяготящие
тебя,   будут  упразднены,  и  все  дети  станут  воспитываться  в  труде  и
послушании опытными людьми под руководством отца Кашония.
     О Джугий опустил голову, его бородатое лицо помрачнело.
     - Прежде  чем  ты  примешь  это  посольское  поручение,  -  продолжал И
Скалий,  - надлежит тебе, О Джугий, пригласить сюда всех своих былых гостей,
которых  по  твоей  просьбе я устроил профессорами в разные университеты. Мы
узнали,  что  они хранят крайне важные для церкви тайны, которые им придется
открыть  Мне,  когда  Я  для  свидания с ними прибуду к тебе еще раз. Имей в
виду,  что  с  такими  людьми, как Мартий Лютый, впрочем, в равной степени и
тритцанский  король  Керний и его сынок лорк Стемли, герцог Ноэльский и даже
новоявленный   король   Кардий  VII,  да  и  со  всеми,  власть  заимевшими,
разговаривать  надлежит,  имея в руках силу стихийную, о которой обмолвилась
твоя  жена.  Годдом и Саморра! Священные предания! Мартий должен понять, что
мы  обретем  вновь  стихийную  силу,  что  обрушена была на греховные города
древности. И пригрозить такой силой Мартию Лютому придется тебе.
     Братья  остались  одни  в  рыцарском  зале,  слуги  исчезли  следом  за
Кашонием, все произнесенное сейчас Великопапием было не для их ушей.
     Но еще менее предназначались для них резкие слова О Джугия.
     - Прости  меня,  И Скалий, Великопастырь всех времен и народов, который
для  меня  остался  И  Джугием,  братом  моим,  -  при  этих  словах великан
поднялся,  смотря  на  папия как бы с высоты. - Не приму я твоего поручения,
ибо  не  стану  никому лгать и грозить, пусть даже вероотступнику, стихийной
силой,  которой  у  тебя  нет в руках. И гостей своих былых для выуживания у
них  тайны  стихийной  силы,  вырывающейся при превращении веществ, к себе в
замок я не приглашу.
     И Скалий зловеще усмехнулся.
     - Для  этих  гостей твоего приглашения не требуется. Я еще из Святикана
разослал  гонцов,  призывая профессоров в Горный замок, хотя мог бы передать
их  слугам СС увещевания. А по поводу неприятия моего поручения у тебя после
моего   немедленного   отъезда  будет  время  подумать  и  посоветоваться  с
Кашонием.
     - Ты уезжаешь в гневе? А Кашоний останется здесь? Зачем?
     - Чтобы  заменить  Меня,  скажем,  в  беседе  о  твоем Законе Всеобщего
Развития и о выполнении Моего поручения.
     С  этими  словами,  сдерживая  рвущийся наружу гнев, Великопастырь всех
времен  и  народов  вышел из зала, приказав снова заложить лошадей и ехать в
Святикан.
     На  этот  раз  в  карету  запрягли свежих вороных коней, которые мастью
своей  подчеркивали  зловещие  черные одеяния слуг увещевания, часть которых
сопровождала папия в обратном пути, а часть осталась в замке с Кашонием.
     Встревоженный  О  Джугий,  выполняя  долг  хозяина,  провожал  высокого
гостя,  понимая,  что  вызвал гнев владыки, но не желая поступиться ни своей
честью, ни взглядами.
     В  этот  час  темное  снежное  облако заполнило высокогорный двор замка
колючим  туманом,  плиты  под  ногами  побелели,  кучер зажег в святиканской
карете фонари.
     Папий  раздраженно  сел  в  карету,  не  опершись  на протянутую руку О
Джугия.  Кони  рванули,  карета  качнулась на рессорах и двинулась, всадники
охраны поскакали ей вслед.
     Заметив среди черных ряс алую мантию Кашония, О Джугий подошел к нему.
     - Рад предоставить вам гостеприимство, ваша святость, - произнес он.
     - Я  здесь  не  в  гостях,  ваша  доблесть, а служу Святому Увещеванию,
будучи высшинским прокуратием этой Святой Службы.
     - Кого же вы намереваетесь увещевать, хотел бы спросить?
     - Вашу  супругу,  несравненную  Лореллею,  ваша  доблесть,  -  смиренно
ответил Кашоний.
     О  Джугий  не  поверил ушам. Он мысленно представил себе этого Кашония,
лисьими шажками семенящего за шлейфом Лореллеи.
     - В чем вы собираетесь увещевать мою жену? - еле выговорил О Джугий.
     - Признаться  в колдовстве и общении с самим Сатаной, - елейно произнес
Кашоний.
     - Да  как  вы  осмеливаетесь  вести  себя  так  в моем замке? - вспылил
великан.
     - По   велению   Всевышнего,   ваша   доблесть,   получившего   в  руки
вещественное  доказательство  колдовства  прекрасной  адхимички,  - смиренно
произнес Кашоний.
     - Где? Где она? - в ярости закричал Горный рыцарь.
     - Неподалеку  от  своей адской кухни, ваша доблесть, там нашлась весьма
укромная каморка.
     - Прежняя камера пыток! Негодяи! У нее же ребенок!
     - Разлука  с ним - одно из средств увещевания, подсказанное нам, слугам
его, самим Всевышним в лице Великопастыря всех времен и народов.
     - Сейчас же освободите ее! Я требую. А ребенка тотчас доставьте мне.
     - Если  бы  я,  ничтожный,  мог  противостоять  воле  Всевышнего,  то с
радостью  выполнил  бы ваше или несравненной супруги вашей желание. Но, увы,
я  лишь посох или плеть в руках Великопастыря. Ребенок останется на надежном
попечении  слуг  СС  увещевания,  которые,  уверяю  вас, беседовать с ним не
будут.
     - Негодяй!  Ты еще осмеливаешься издеваться надо мной и пытать мою жену
разлукой  с  сыном!  Тотчас  освободи  ее,  или  я  разрублю тебя на части и
выброшу их в пропасть хищникам в усладу!
     - Ваша  доблесть,  сердцем  своим  понимаю  вас,  - вкрадчиво заговорил
Кашоний.  -  Право,  не стоит рубить меня, поскольку под алой мантией у меня
доспехи.  Зачем  тупить  меч,  который  вы  готовы выхватить из ножен? Лучше
послушайте  совет  отца церкви, недавно испытавшего всю горечь ваших чувств.
Догоните  карету  Великопастыря всех времен и народов и сообщите ему о своем
согласии   выполнить   его   поручение.  Тогда  и  мы,  смиренные  слуги  СС
увещевания,  не  проявим  настойчивости.  Ведь  мы  тоже  люди,  душевно вам
сочувствующие.  Скачите  с  миром, доблестный рыцарь, - и он поднял руку для
благословения.
     - Коня! Коня мне! - глухим басом крикнул Горный рыцарь.
     Кашоний  задумчиво  разглядывал  свежие  следы  копыт на уже растаявшем
снегу  у  ворот,  закрытых  за  ускакавшим всадником. "Конец зимы, а она еще
сопротивляется", - вздохнул он.


     По  самому  краю  пропасти, без дороги, по головокружительной круче, на
привычном  к  таким спускам коне, из-под ног которого сыпались камни, спешил
О Джугий наперерез святиканской карете, петляющей по горной дороге.
     Горный  рыцарь  оказался  ниже облаков много раньше, чем из-за поворота
появились вороные кони и золоченая карета.
     Всадник преградил ей путь.
     Подскакавшие  было  наемники, узнав Горного рыцаря, отъехали в сторону.
Кучер  остановил  восьмерку  вороных,  из окна кареты выглянул Великопастырь
всех  времен  и  народов.  Он  отнюдь  не удивился, зная, как подчинять себе
самых строптивых людей, к которым уверенно причислял и своего брата.
     О Джугий спешился и подошел к карете.
     Папий открыл дверцу и пригласил рыцаря занять место рядом с ним.
     - Рад,  когда  благоразумие  торжествует, - без улыбки сказал он вместо
приветствия.
     - Я   вынужден   принять  твое  поручение,  но  я  требую  немедленного
освобождения Лореллеи.
     - У Меня требовать ничего нельзя. Я могу услышать только мольбы.
     - Но ты заинтересован в прекращении войны с лютерами?
     - Да,  на высказанных тебе условиях. Ты вернешься в Горный замок вместе
с  будущим  настоятелем  общинного  монастыря, прощенным Мною Мартием Лютым,
как  раз  ко  времени приезда туда инозвездных, как ты убежден, профессоров.
Твоя жена в этом случае достойно встретит их, как хозяйка замка.
     - А  если  Мартий  Лютый не приедет? Если он не доверится мне, страшась
слуг увещевания с их кострами?
     Великопапий пожал плечами.
     - Все  зависит от тебя, О Джугий. Слишком велика ставка выигрыша, чтобы
не добиться его.
     - Значит, Лореллея и ее ребенок останутся заложниками?
     - Так  ведь  залог успеха - в верном расчете. И Я искренне желаю успеха
тебе.
     - У тебя нет совести!
     - Что  такое  совесть?  Слабость  духа, не больше. Всем живым на Землии
управляет  страх.  Позаботься,  чтобы  страх победил и в переговорах твоих с
Мартием  Лютым. Пусть страх этот заставит его покориться на сообщенных тобою
условиях.  И  тот  же  страх  поможет  и  ему  держать в повиновении монахов
трудовых  общин,  которыми  надлежит  охватить  все  государства,  облачив в
одинаковые рясы и королей, и пастухов.
     - Но роскошь Святикана останется?
     - Конечно, как источник страха, как алтарь поклонения и повиновения.
     - Ты освободишь Лореллею?
     - Только для встречи Мартия Лютого и инозвездных гостей.
     О  Джугий,  не  проронив  больше  ни  слова,  выпрыгнул из святиканской
кареты, вскочил на подведенного ему коня и уже из седла крикнул:
     - Хотел бы я, чтобы Мартий Лютый оказался легковерным глупцом!
     И конь его поскакал назад к Горному замку.
     Великопапий  некоторое  время  провожал  его  взглядом,  потом дал знак
карете двинуться в Святикан.
     Только  что  выпавший  снег  делал  горную дорогу опасной для спуска. В
каретные  колеса  засунули  палки,  и  ободы скользили по свежему снегу, как
полозья  саней.  Спешившиеся  наемники  придерживали карету, упираясь в снег
ботфортами. Вороные кони били копытами и храпели.

                                Глава вторая
                               ВОЖДЬ ПРОТЕСТА

                                         Скажу открыто, ненавижу всех богов.

                                                                      Эсхил.

     Одинокий,  закованный  в  латы  рыцарь  на  спокойном  и  сильном коне,
оставив позади горные кручи, ехал уже среди пологих предгорий.
     Глубоко  задумавшись,  он  сравнивал  их  со  своей прежней размеренной
жизнью.  Горные  хребты  на  горизонте,  достающие  тучи,  казалось, застыли
валами  когда-то  расплавленной магмы, бушевавшей огненными штормами на заре
существования планеты, возникшей по Всеобщему Закону Развития Природы.
     Как  менялась  потом жизнь на ней? Как обрела столь разнообразные живые
формы?  Завершила ли свой путь, породив человека с его разумом, что вызывает
ныне  иные  бури  с  раскаленными валами народного протеста против церковной
деспотии самовластного И Скалия.
     С  этими мыслями выехал О Джугий к лесу. Листья деревьев опали, и голые
сучья  словно растопыренными пятернями предостерегали всадника. Но он не мог
повернуть   назад,  где  в  подземелье  замка  томилась  обреченная,  ждущая
спасения Лореллея.
     Грязная  дорога,  по которой тревожно чмокали копыта лошади, переходила
в  лесную  тропу.  Меж  деревьев  виднелись  пятна  позднего, быстро тающего
снега.   За   стоящим   как  бы  на  страже  лесным  великаном  тропа  резко
поворачивала,  огибая  петлей поваленный неведомой силой другой старый дуб с
засохшей листвой.
     Едва  въехал  рыцарь  в  чащу,  как  со  всех  сторон  к нему бросились
лохматые люди в оборванной одежде, схватив коня под уздцы.
     Рыцарь выхватил меч.
     - Прошу  вас,  ваша  доблесть, мы не применим оружие, если вы удостоите
нас  беседы, - крикнул коренастый смуглый бородач с бронзовой серьгой в ухе,
подходя к всаднику.
     - Прочь с дороги! - приказал рыцарь, разя наглеца мечом.
     Бородач ловко увернулся.
     Державшие  коня  разбойники отскочили в сторону, успев зацепить за узду
веревки, и натянули их, находясь на почтительном расстоянии.
     Конь  рвался  и храпел, всадник напрасно размахивал мечом - двинуться с
места не мог.
     - Предлагаю  переговоры, ваша доблесть, - кричал атаман шайки. - Прежде
у  нас  была  возможность  выбивать  всадника  из  седла, но после того, как
удачно  расположенный  дуб  был  повален,  пришлось  изменить  свой подход к
проезжающим. Но прежде всего я хотел бы знать, с кем имею честь?
     - Да  как  ты  смеешь  рассуждать  о чести, разбойник, - гневно ответил
рыцарь,  вздымая  коня  на  дыбы,  но  две веревки, на которых повисли дюжие
молодцы, укротили коня.
     - Что  понимать  под  разбоем,  ваша  доблесть?  Ремесло это может быть
таким  же  постыдным,  как  грабеж  мирных  добриян наемниками. Но у нас оно
служит  народу,  помогая  задержанным  в  лесу  богачам поделиться с бедными
своими доходами.
     - Какое  мне  дело  до  грабительских  доходов,  хотя  бы  и "народного
разбойника".
     - Таково мое прозвище, ваша доблесть. С добавлением слова Гневий.
     - Я спешу. Вам нужен выкуп? Я дам письмо.
     - Вот   это  по-рыцарски.  Куда  прикажете  доставить  собственноручное
письмо ваше?
     - В Горный замок. Известен он вам?
     - Еще  бы, ваша доблесть! Если вы прославленный Горный рыцарь О Джугий,
то  позвольте  положиться  на  ваше  слово,  и  мы  отпустим вашего коня. Но
почему,  позвольте  вас  спросить, вы путешествуете без оруженосца, облегчая
тем вашу задержку в пути?
     - Мой оруженосец служит странствующему рыцарю О Кихотию.
     - О  Кихотию?  Моему  боевому  другу?  Знай  я  это,  мы не решились бы
напасть на вас.
     По   знаку   атамана   разбойники   отпустили  веревки,  но  рыцарь  не
воспользовался этим.
     - О Кихотий ваш друг? - заинтересованно спросил он.
     - Да,  с  вашего позволения. Мы вместе изгоняли тритцев с френдляндской
земли.  Но  потом я со своим отрядом вышел из войны, ибо не считаю, что люди
должны  перерезать  друг  другу  глотки  из-за  того,  как  возносить мольбы
Всевышнему. А я, признаться вам, рыцарь, лесной волк и ненавижу всех богов.
     - Не могу не сочувствовать вам, боец народный.
     - Вы не оговорились? Боец, а не разбойник?
     - То и другое связано с боем, со сражением.
     - Согласен.  Но  как  вы,  ваша  доблесть,  отпустив  ради благого дела
оруженосца, решились путешествовать в столь смутное время в одиночестве?
     - У  меня  высокое,  правда, навязанное мне поручение, которое послужит
пропуском в районе папийских войск и неприкосновенности среди лютеров.
     - Но  не  лучше  ли  бы  папию,  который,  очевидно, направил вас, дать
охрану?
     Атаман  доверчиво  подошел  к  рыцарю,  который мог бы снова попытаться
поразить  его  мечом,  но  вместо  этого  О  Джугий  спешился, встав рядом с
коренастым бородачом.
     - Ого!  - тот смерил его взглядом. - Вы не уступаете ростом моему другу
О Кихотию.
     - Раз  вы  знаете  моего  гостя,  могу сказать вам, что у папия нашелся
отряд,  чтобы  захватить  мой замок и заключить в темницу мою жену Лореллею,
как  заложницу,  обвинив  ее  в колдовстве. Чтобы выручить ее, мне предстоит
проникнуть  к  лютерам. И лучше без охраны, которая лишь вызовет немедленное
нападение  на  нее.  Судьба ж невинной пленницы зависит от того, склоню ли я
Мартия Лютого к прекращению войны.
     - Благая  задача.  Готов  помочь вам, как помог в свое время О Кихотию,
присоединясь  к  орланцам  в  борьбе  против  тритцев. Но, ваша доблесть, не
слишком  ли  вы полагаетесь на совесть папийских наемников? У них нет ее и в
зародыше.  Вас  убьют,  чтобы  завладеть  конем и доспехами, не говоря уже о
вашем  кошельке,  едва  вы  появитесь  среди них, истинных разбойников. И не
поможет вам даже охранная грамота Святикана.
     - У меня нет ничего, кроме рыцарской чести.
     - Поэтому  я  готов  предложить  вам иной способ проникновения в лагерь
лютеров.  В  нашем мире многое построено не только на несправедливости, но и
на  глупости.  Там,  где  хватают  каждого  вооруженного  человека, свободно
проезжают   кибитки   кочующих   раменов,   моих   соотечественников,  равно
развлекающих своими песнями и плясками и папийцев, и лютеров.
     - И вы предлагаете мне превратиться в рамена? - возмутился О Джугий.
     - Нет,  зачем  же?  Только  воспользоваться гостеприимством этих добрых
людей, с которыми вам стоит познакомиться. Их табор здесь неподалеку.
     - Насколько я понимаю, вы не предоставляете мне выбора?
     - Садитесь,  ваша  доблесть,  на  своего коня, и знайте, что друг моего
друга  -  мой  друг! Я буду держаться за ваше стремя. Даже при бодрой рыси я
не отстану.
     - Спасибо, боец народный. Верю вам, как другу моего гостя.
     Лесные  волки,  лохматые  молодцы,  вооруженные  чем  попало, провожали
взглядом удаляющегося всадника и бегущего рядом с ним своего вожака.
     - Это  "народный  рыцарь". Он помогает в горах простым людям и защищает
их,  не  допуская  туда войны, - произнес старый разбойник с торчащей во все
стороны седой бородой.


     Кибитки  с  полукруглым верхом расположились на лужайке веером, оставив
в центре место для разожженного костра.
     Рыцарь  в  доспехах  и  Гневий  Народный, в окружении таких же, как он,
бородачей в смоляных кудрях, сидели у костра.
     Жгучеглазые   смуглые   раменки   с  развевающимися  черными  волосами,
красавицы  с  древних  фресок, выходили одна за другой перед костром, пели и
танцевали,  все в широких пестрых юбках и распахивающихся, как крылья, ярких
шалях.
     Их  гибкие  фигуры,  вибрирующие  плечи,  босые, прекрасные легкие ноги
завораживали.   Движения   удивляли   выразительностью.   Песни   волновали.
"Пазыволь, пазыволь, манге, тебя поцеловать!..".
     Вслед   за  черноволосыми  смуглянками  к  костру  вышла  полная  седая
женщина,  отнюдь  не  с  девичьим  станом.  Но когда она запела, то волшебно
превратилась  в незримую чудо-красавицу. И красавица действительно появилась
перед   ней,   закружившись   в  причудливом  танце,  зовущем,  завлекающем,
неистовом.  Танцовщица  с  дерзкой  отвагой и удалью прыгала через огонь, и,
сама  пламенная,  распустив  вдруг  в  прыжке  не черные, а огненные волосы,
казалась игрой пылающего костра.
     О  Джугий  не  мог  избавиться от наваждения. Ему чудилось невесть что,
будто  он  уже  видел  когда-то эту раменку в широких цветастых юбках, бурно
взлетавших,  обнажая выше колен ее стройные ноги. Ему стало стыдно за дрожь,
охватившую его.
     - Надеюсь,  вы  понимаете  теперь, ваша доблесть, почему табор свободно
кочует между враждующими армиями?
     - Если  вы  хотите  спросить  меня,  что  я  понял, то я вряд ли отвечу
внятно на ваш вопрос.
     - Вы  займете  место  в  кибитке среди мужчин, временно сняв доспехи, и
наденете  их  снова,  лишь  оказавшись  в  лагере  лютеров. Не беспокойтесь,
способ  переправы  туда опробован. Не знаю уж зачем (я и вас не спрашиваю!),
слуги  увещевания,  хорошо  заплатив  раменам,  меняли свои черные одежды на
пестрые  юбки  и  уезжали  во  вражеский  лагерь  с тайными целями, сообщать
что-то  или  договариваться.  Ведь  СС  увещевания - осиное гнездо на пасеке
Святикана.
     - Я  готов. Не знаю, как благодарить вас. Разве что приглашу весь табор
к  себе  в  замок,  когда  съедутся  туда гости, вызванные папием. Я прикажу
тогда поднять над башней пламенный, как этот костер, флаг.
     - Что  ж,  ваша  доблесть, табор не откажется показать свое искусство и
гостям  папия,  и ему самому, если он там окажется, тем более что в Святикан
нас не допустили бы.
     - Но ворота замка для вас будут открыты.


     Еще   один   раз   сказочной   красотой   танца   и  колдовским  пением
удивительного  народа,  пришедшего  сюда  неведомо  когда и откуда, О Джугий
наслаждался уже в окружении лютеров.
     Увидев   его   в  среде  зрителей,  облаченного  в  рыцарские  доспехи,
проходивший  мимо  командир стражи поинтересовался, кто он такой и как попал
сюда.
     - Цель  моего  появления  я  могу сообщитъ только Мартию Лютому, вашему
вождю, - решительно заявил О Джугий.
     - Для  этого  вам придется, ваша доблесть, на время расстаться со своим
мечом и кинжалом и дать рыцарское слово об отсутствии у вас злых намерений.
     - Клянусь  рыцарской  честью,  я  обязан  беседовать с вождем протеста,
справедливым  Мартием  Лютым, не собираясь причинять ему вреда, а, наоборот,
стремясь по желанию папия приостановить кровопролитие вообще.
     - Странно  слышать  такие слова от посланца злопапия, укоренившегося по
воле  Сатаны  в  Святикане,  -  произнес офицер стражи. - Однако если таковы
ваши  намерения,  я  провожу  вас  к  Мартию  Лютому,  человеку  простому  и
бесстрашному.
     - Ему нечего бояться, - заверил О Джугий.
     Так  попал  Горный рыцарь в палатку вождя протеста Мартия Лютого, отдав
перед тем оружие стражникам.
     С  интересом рассматривал О Джугий сидящего перед ним за сколоченным из
грубых  досок  столом  на  таком же непритязательном табурете плотно сбитого
простоватого  смельчака,  не только восставшего против всесильного И Скалия,
но нагнавшего на него страх.
     - Так  вы  посланы  этим  лженебесным самозванцем? - в упор глядя снизу
вверх на рослого посла, спросил Мартий Лютый.
     - Я  прибыл  к вам не для того, чтобы обсуждать самозванство или правое
владычество  папия, доблестный воин и философ. Мне легче согласиться с вами,
чем опровергать вас.
     - Вот  как?  -  удивился  Мартий,  пытливо  вглядываясь  в мужественное
бородатое  лицо  рыцаря.  -  А  не попадете ли вы за такие слова в лапы слуг
недостойной службы увещевания?
     - Вполне  возможно, - согласился О Джугий, - тем более что моя жена уже
находится в их когтях и ее судьба зависит от исхода нашей беседы.
     - Ах,  так?  - еще больше удивился Мартий Лютый. - Чем же я могу помочь
женщине,  как  водится,  объявленной  колдуньей  или  ведьмой? - И он указал
посланцу на скамью перед собой.
     - Вы  угадали,  мудрый  вождь  протеста,  -  сказал О Джугий, садясь. -
Именно  такие  обвинения  грозят  ни  в  чем  не  повинной  даме,  если я не
договорюсь с вами о прекращении кровопролитной войны.
     - О  каком прекращении войны может идти речь, - вскипел Мартий Лютый, -
если  ставленник Сатаны на псевдосвятом троне продолжает свое кровавое дело,
именуемое  "увещеванием"? И к ста тысячам невинных жертв присоединится еще и
ваша жена! Не лучше ли вам перейти на нашу сторону и освободить ее силой?
     - Это  несовместимо  с  моей  рыцарской  честью.  Помимо  того,  я  сам
превратил  свой  замок  в  неприступную  крепость. Зачем же лишние жертвы? К
тому же папийцы подло расправятся с узницей, едва начнется штурм.
     - Если   вы   сами  знаете  цену  папийцам,  то  как  представить  себе
возможность смирить гнев протеста, ведущий нас против них?
     - Я  такое  же воплощение протеста, правда, невысказанного, как и вы, и
так  же,  как  и  вы,  отвергаю  божественность  "наместника  Всевышнего  на
Землии".  Более  того,  вижу  во  всем  происходящем в мире не разумную волю
чью-то, а слепое действие Всеобщего Закона Развития Природы.
     - Не  кощунствуйте,  посланец!  Не  хочу такое слышать! Я свято верю во
Всевышнего,  и  никакие  черные  дела  людские  не  убедят меня в отсутствии
высшей воли.
     - Я  лишь  хотел  откровенно признаться вам, что еретические мысли мои,
еще  более  преступные  с точки зрения скалийской религии, чем ваши взгляды,
уже  сулят  мне  расправу,  хотя я и родной брат Великопастыря всех времен и
народов.
     - Вот  как?  И вы не побоялись проникнуть ко мне, хотя я могу захватить
вас как заложника? Еще бы! Родной брат самого Лжевеликопапия!
     - Вы   этого   не   сделаете,  служа  делу  справедливости.  Выслушайте
предлагаемые Святиканом условия мира.
     - Что может предложить ставленник Сатаны?
     - Прекращение  кровопролития  и  новый, построенный на справедливости и
всеобщем  равенстве  уклад жизни единого для всех стран общинного монастыря,
настоятелем  которого предлагается стать Мартию Лютому. И монахи, и монахини
этого   всеобщего   монастыря,   не   зная   ни   оков   вечного  брака,  ни
государственных  границ,  ни  владетельных  собственников, ни наследственных
званий,  будут  равно  трудиться  под  вашим  началом.  Вот это поручено мне
предложить вам.
     Мартий Лютый задумался, покачал головой.
     - Что-то  верится  с трудом. Уж не уподобились ли вы, почтенный рыцарь,
кусочку   сыра   в  мышеловке,  куда  меня  стараются  заманить?  Одно  дело
отказаться  от  торговли  "святым прощением", поощряющим злодеяния, и совсем
другое дело сулить земной рай обманутым людишкам в монашеских рясах.
     - Устав монастыря будет разработан вместе с вами.
     - А  как  будут  молиться эти уравненные во всем, кроме тайных желаний,
люди?
     - Настоятель   общинного  монастыря  в  вашем  лице  согласует  это  со
Святиканом.
     - Так это гнездо греха и разврата останется?
     - Я приехал предложить вам мир, а не просить пощады папию.
     - Неужели этот злопапий надеялся на мое согласие?
     - На  ваше  согласие  оставалось надеяться мне во имя спасения невинной
жены моей Лореллеи.
     - Кто  вспомнил это прекрасное имя? - послышался бодрый голос вошедшего
в палатку человека.
     О  Джугий  обернулся и увидел перед собой так знакомого ему долговязого
серебряного  рыцаря, который когда-то на его глазах вышел из горного озера и
гостил у него в замке вместе со своими инозвездными соратниками.
     - Это  мой  добрый  советник,  странствующий рыцарь О Кихотий, - сказал
Мартий  Лютый.  -  У  меня  нет  от  него секретов. Мы можем продолжать нашу
беседу.
     - Горный  рыцарь!  -  воскликнул  О  Кихотий.  -  Вот кого меньше всего
ожидал увидеть в стане лютеров.
     - Как  и  я вас, былой гость мой! Нашли ли вы свою спутницу? - О Джугий
бросился к серебряному рыцарю, чтобы обнять его.
     - Нашел,  чтобы потерять и снова искать, - горько усмехнулся О Кихотнй.
-  Мы,  несомненно,  удивили  Мартия,  который  едва  ли видел, чтобы люди в
доспехах обнимались.
     - Я  тоже несказанно рад вас видеть. И хочу воспользоваться этим, чтобы
пригласить  вас,  как  и  всех,  кто  в  свое время гостил у меня, прибыть в
Горный замок.
     - Конечно,  в  стане  лютеров  мне  не  грозит  обвинение в колдовстве,
скорее  сочтут  за  суеверие,  которое  хуже  религии,  как говорил, если не
ошибаюсь,  некий  Горный  рыцарь, но благодаря "талисману", - и он посмотрел
на  недавно  вернувшийся  к  нему  золотой браслет, - я уже получил указание
прибыть  к  вам, как и остальные, разделенные просторами Землии, ваши гости,
которые, по крайней мере, смогут подивиться на вашего великопапия.
     - Как?  Этот самозваный "властитель мира" прибудет в ваш замок, рыцарь?
В  таком  случае  мы захватим его там, и вы поможете нам в этом. Кое-кто уже
подсказывал нам такую мысль.
     - Простите,  доблестный  вождь  протеста.  Я уже признался вам, что это
противоречит   рыцарской  чести,  которой  невозможно  поступиться  ни  ради
собственной  жизни,  ни  даже  ради  спасения томящейся в застенке Лореллеи,
разлученной с родившимся сыном.
     - Как?  -  сразу стал серьезным серебряный рыцарь. - У Лореллеи родился
сын?
     - Да,  -  кивнул  О  Джугий.  -  Она  назвала  его  И  Китием  и  после
исчезновения  вашей  спутницы  так  гневалась,  что даже не допустила меня к
моему собственному сыну, жизнь которого висит теперь на волоске.
     Серебряный  рыцарь  усилием  воли  овладел собой и в привычной ему чуть
насмешливой манере сказал:
     - Будем  считать  его  моим  тезкой.  И если вы намерены возвратиться в
замок, буду признателен, сопровождая вас.
     - Ты  собираешься, О Кихотий, покинуть нас? - спросил Мартий Лютый. - А
кто будет наставлять меня в борьбе за справедливость и свободу?
     - Лучше  спросить  меня:  от  кого  вместо  вас  такие наставления буду
получать я, - отозвался О Кихотий.
     - Вот  всегда  он таков! - улыбнулся Мартий Лютый. - Но за это я и ценю
его.  Всегда  поддержит хотя бы полушуткой. Но с папийскими наемниками шутки
плохи.
     - Можно  заключить  с  ними хотя бы перемирие, - вступил О Джугий. - Вы
обдумаете  предложенные  вам  папием  условия прекращения войны, оцените его
уступки, а я сообщу папию о вашей готовности принять их.
     - Ни-ког-да!  -  решительно  воскликнул Мартий Лютый. - Святикан должен
быть  разрушен,  роскошь  уничтожена, попы разогнаны, людям предоставлены не
монашеские  рясы,  а  свобода  совести с правом непосредственного общения со
Всевышним, а не с его самозваным лжеподобием, подсунутым Сатаной.
     - Неужели это ваш последний ответ?
     - И  первый,  и последний, почтенный посланец. Не бойтесь, я не задержу
вас,  ибо  ценю людей чести и понимаю любое человеческое горе. Я даже отпущу
с  вами  такого  мудро насмешливого соратника, как О Кихотий, в надежде, что
он вернется ко мне.
     - Не  знаю,  с  чем явится он к вам, но мне предстоит вернуться в замок
ни с чем, - мрачно заключил О Джугий.
     Когда  два  великана  в  латах  вышли  из  палатки  вождя  протеста, им
встретился  поджидающий своего рыцаря маленький оруженосец Сандрий. При виде
О Джугия он бросился к нему.
     - Какая радость! Какая радость! - только и мог вымолвить он.
     Потом замолчал, застыл, переведя взгляд с одного рыцаря на другого.
     О Джугий положил ему руку на плечо.
     - Не  терзайся,  дружок.  Мы  оба,  которым  ты  так  преданно  служил,
возвращаемся  в  Горный  замок,  и  ты можешь сопутствовать сразу двум своим
патронам, которые ценят тебя.
     - Вернуться  домой! - восторженно воскликнул Сандрий. - Увидеть в замке
свою  хозяйку,  несравненную прекрасную супругу вашу госпожу Лореллею! Можно
ли поверить в такое счастье?
     О Джугий помрачнел.
     - Должен  огорчить  тебя,  мальчик. Мужайся, но наша госпожа слугами СС
увещевания  брошена в темницу, там же в подземельях замка. У меня не было бы
надежды, если бы не твой рыцарь О Кихотий и его премудрые соратники.
     - Как?  -  ужаснулся  Сандрий.  - Прекрасная Лореллея в когтях изуверов
увещевания? Пусть возьмут лучше меня! - И он разрыдался.
     О  Кихотий  взял  его за вздрагивающие плечи и ласково привлек к своему
серебристому космическому скафандру.

                                Глава третья
                                 ЖРИЦА ОГНЯ

                                            Горе и радость - близкие соседи.

                                                          Народная мудрость.

     "Алый  флаг  на  башне  над пропастью! Знак, которого мы так ждали! А у
меня знобящий страх перед чудящейся мне зловещей алой мантией!
     Передаю  в  этой  записи  свои  переживания, чтобы дополнить по просьбе
милого  Васи  Галлея  его хронику нашей эпопеи, где он непомерно преувеличил
мою роль. Вот и приходится своими признаниями исправить его.
     Вторично въезжала я вместе с табором в ворота замка.
     Табор!  Как  изменил он меня за год пребывания в нем среди простодушных
сердечных  людей,  приютивших  меня.  И  я  старалась не отличаться от своих
новых   подруг,  дочерей  загадочного  талантливого  народа.  Училась  петь,
танцевать,  даже  гадать, чтобы "позолотили ручку". Нянчилась с ребятишками,
горько  сожалея, что нет у меня своих, шила, стирала, готовила неприхотливую
пищу  и  быстро  собирала кибитки, чтобы тронуться снова в путь все дальше и
дальше...
     Гости  еще  не  вышли  на  балкон,  чтобы  любоваться нашими танцами, а
быстрые на руку рамены уже разожгли во дворе замка костер.
     Я  не  знала, кто эти гости, но всей душой хотела увидеть тех, кого так
неразумно оставила и кто не мог так надолго задержаться здесь.
     Я  готовилась  к  выходу  и,  не  забывая  про  Кашония,  спрятала свои
огненные,  как  говорили у нас в таборе, волосы под косынку, а на спину себе
спустила две чужих черных косы.
     Взглянула   на  балкон  и  не  поверила  собственным  глазам!  Вот  это
подлинное  чудо!  Увидела  своих  земных  соратников. И новая мысль овладела
мной.  Как  сделать,  чтобы  только  они  узнали меня, а не Кашоний (если он
здесь!).
     Они  же  земляне!  И  должны  помнить  красивые  легенды  своих русских
предков!  В  ночь  на  Ивана Купалу, когда расцветает раз в году папоротник,
прыгали  девушки  через костер. Вот и я в азарте пляски с трепетаньем плеч и
взлетом широких юбок озорно прыгала через костер, ощущая жар босыми ногами.
     Только  раз  я  оглянулась на балкон. Серебристые фигуры стояли там, но
алого пятна гнусной мантии, к счастью, не было.
     Не  раз  думала  я  о  том,  как схоже с нашей планетой все на двойнике
Земли,  который  мы  зовем  Иноземлей,  а  местные  жители  Землией. Люди, с
которыми  я  встречалась  здесь,  как  бы повторяли тех, кто жил когда-то на
нашей  родине.  Неужели  же и там существовал такой лукавый античеловек, как
Кашоний?  Я  лишь  помнила:  подлинного  судью  Жанны  д'Арк  звали Кашоном.
Подозревая,  что  она  чуть  ли не дочь королевы Елизаветы, он не применил к
ней  пыток  и  в  угоду  англичанам передал ее послушному им светскому суду.
Возможно,  с  помощью  Кашона  Жанну  тайно оставили в живых, чтобы выменять
потом  у  французов на политические уступки. Но походил ли тот Кашон на свое
инопланетное  "отражение",  на  врага  моего Кашония? Может быть, не больше,
чем я на настоящую Жанну д'Арк?
     Едва   я,   запыхавшись,  отбежала  от  костра,  как  у  своей  кибитки
наткнулась  на тень. Так и есть! Он здесь! Откинув черный плащ и обнажив под
ним алую мантию, прелат низко поклонился...
     Потом  протянул руку, и один из четырех стражей с алебардой, окруживших
мою  кибитку, подал ему какой-то предмет. Кашоний поднес мне накладную косу,
выпавшую из-под косынки.
     - Восхищен  вашей  игрой  с  огнем!  -  многозначительно произнес он. -
Только святым подчиняется пламя.
     Так вот как еще можно истолковать мой танец!
     - Что нужно вашей святости от простой раменки?
     - О  нет! Совсем не простой, а тайной дочери королевы, коей угодно было
скрыть  свое дитя у старосты села, правда, позаботясь о ее воспитании. И эта
дочь  королевы выглядела святой, когда взвилась без крыльев над огнем костра
Гаранта  Полного Успокоения. Но внутренний глас вопиет во мне, что не святая
вознеслась  тогда  над костром, а ведьма вырвалась из огня колдовской силой,
дарованной ей самим Сатаной.
     - Простая  раменка  никак  не  поймет  вас, ваша святость. Ведь вы сами
назвали взлетевшую из костра святой.
     - Ну  разве  это  не доказательство острого ума королевской дочери! - с
притворным  восхищением  воскликнул Кашоний. - Поверьте, лишь высшие замыслы
заставляют  меня  беседовать  прежде,  чем  состоится  в  замке очень важная
встреча.
     - Какое мне дело до свидания рыцаря с его незнакомыми мне гостями?
     - Не только рыцаря и вовсе не с чуждыми вам собеседниками.
     - С кем будет беседа в замке?
     - Я  не назову вам имени, одинаково страшного и для меня, и для ведьмы,
и для святой.
     - А  если  ни той, ни другой? - запальчиво спросила я, распуская из-под
косынки  свои  рыжие  волосы,  которые  так любил Никита. - Если я окажусь в
числе беседующих с неназванной вами устрашающей особой?
     - О  нет,  королевская  дочь!  Можно  летать  по  воле неба или ада, но
нельзя  вырваться  из  рук  слуг СС увещевания, которые по знаку моему снова
возьмут  вас  под  стражу, - и он указал на темные фигуры с алебардами около
кибитки.
     Я похолодела. И день потемнел, показался мне пасмурней.
     - Но  я  не  дам им такого знака, - продолжал елейным голосом папиец. -
Не дам, пока мы не договоримся.
     - Когда  я  надену  серебристый  свой костюм, не отпадет ли у вас охота
договариваться с гостьей Горного рыцаря? - с вызовом выпалила я.
     - Вот  этого  мои  стражи  не  позволят  королевской дочери, чья отвага
достойна  ее  происхождения. Стражи вежливо проводят вас в подземелье замка,
где уже заключена его хозяйка, несравненная и прекрасная...
     - Лореллея? - в ужасе воскликнула я.
     - Надеюсь,  возобновление  знакомства  с ней доставит вам удовольствие,
так  же, как и с ее новорожденным сыном, которого мы позволим вам, в отличие
от узницы, понянчить.
     - Не пойму, вы запугиваете или уговариваете меня?
     - Увещеваю.
     - В чем?
     - В  том,  что вам надобно остаться святой, каковой я провозгласил вас.
И  разыграть  роль  посланной  с  неба  обратно  на Землию, дабы назвать имя
будущего наместника первоапостола на святом престоле.
     - Но   ведь   он  занят  самим  наместником  Всевышнего!  -  неуверенно
произнесла я.
     - Вечен  только  Всевышний,  но не наместник его и не тот, кто в недуге
своем  считает  себя  его  воплощением. Вы назовете его преемником усердного
слугу церкви Кашония, - и он склонился почтительно.
     - Как  вы  решаетесь  признаваться  мне в этом, будучи близко знакомы с
кострами?
     - Идущему  на  костер  можно  доверить любую тайну. Впрочем, сохранение
тайны может избавить от костра.
     - Я уже избежала костра!
     - Поймите,  королевская  дочь,  что  лишь  по злой воле подлого герцога
Ноэльского  попали  вы  на  костер, но Всевышний отвел злодеяние, И Он снова
направил вас на Землию, предвидя замену И Скалия.
     - Так вот с кем предстоит беседа! Но его еще нет.
     - Явится  сейчас.  А  следом за ним замок будет обложен войсками Мартия
Лютого   и  его  передовым  отрядом  разбойников  Гневия  Народного.  Можете
положиться на мои сведения.
     - Не рассчитывайте на мою угодную вам ложь!
     - Да  что  такое  правда?  Это  нечто  "истинноподобное", но не истина.
Истина  -  это  то,  что  служит благу. Нашему, общему! Когда войска лютеров
осадят  замок,  где  останется  И  Скалий,  как  мышь  в  мышеловке, в ваших
раменских  юбках  и  косынке с чужими косами будущий папий спокойно выедет в
раменской кибитке за осажденные ворота.
     - Какая низость!
     - Полагаю,  что  Мартий  Лютый  рассудит не так. Ему выгоднее видеть на
Святом  престоле  того,  кто быстро пойдет навстречу лютерам, откажется, как
уже  обещал  им, от "святого прощения", дозволит молиться им как вздумается,
хоть  в хлеву, хоть в Святикане. Зачем Лютому "исчадие ада", как он говорит.
Да еще и с неизлечимым недугом.
     - Если  верить  вашим  сказкам  об искусителе рода человеческого, то вы
могли  бы  быть  им.  Прочь  с  дороги,  изверг! Рамены неприкосновенны. Они
пользуются   оплаченным   папийским   покровительством   и  не  имеют  права
задерживаться на одном месте.
     - Стража! - крикнул Кашоний, отступая. - Взять ее!
     Мрачные  тени  сумеречного дня ринулись ко мне. Но самый высокий из них
алебардой преградил им путь, рявкнув знакомым мне басом:
     - Врастите  в  землю,  несчастные! - и подскочил к Кашонию, заломив ему
руку за спину.
     - Хоть  ваша  святость  и  носит  кольчугу  под мантией, но руку спасти
может только команда страже: "Назад!".
     - Стража, назад! - простонал Кашоний.
     - Итак, пусть раменка превратится в Надежанну.
     Тут Кашоний узнал О Кихотия, и ужас исказил его лицо.
     А Никита продолжал:
     - Да,  один  из  них,  избегая  боли,  уступил  мне  и свою алебарду, и
гнусную   шкуру.   Я   и   вам   советую  покориться,  иначе  хрустнет  ваша
благословляющая любое злодеяние рука.
     - Да  тише  вы,  рыцарь!  Мне  же  нестерпимо  больно. Отпустите! - ныл
Кашоний. - Я не боец, а священнослужитель.
     - Не боец, а подлец! - уточнил Никита.
     Вот так всегда! В решительную минуту он рядом, мой Никита!


     Я переодевалась в кибитке, не веря своему счастью.
     Я  знала,  что  Никита,  мой  всемогущий  замечательный  Никита,  стоит
снаружи и не дает слугам Кашония двинуться с места. И я ликовала.
     Но  мне  уже  представлялось,  что  он здесь, со мной, в кибитке, где я
постаралась  навести  "земной  уют",  даже  повесила  сделанный мной смешной
рисунок  тощего Дон Кихота с его верным толстеньким Санчо Пансо на осле. И я
представляла,  что  мы  с ним, с моим Дон Кихотом, здесь вдвоем после долгой
разлуки.
     Воображала,  как  он  сидит  напротив,  и  держит мои руки в своих, и с
ласковой доброй иронией говорит:
     "Ну? Не страшен теперь огонь костра?".
     Я  не  в  силах  и  слова  вымолвить от радости и волнения, а он словно
продолжает в том же тоне:
     "Прямо   жрицей   огня   стала.   Из   огня   вылетаешь,   через  огонь
перемахиваешь".
     "Я счастлива, что ты рядом", - только и могла мысленно вымолвить.
     "Родная  ты моя", - и столько знакомой ласки послышалось мне в этих его
несказанных словах. Казалось, сотни лет я их не слышала...
     Ну  конечно,  сотни  родных земных лет, промелькнувших, пока время наше
было сжато субсветовой скоростью!
     Я  не  представляла, что будет дальше, но Никита снова рядом, значит, я
на вершине немыслимого, невозможного счастья!
     Я  преобразилась,  надев  такое  уютное,  привычное  серебряное одеяние
звездонавтки, ведь прикоснулась к заветному, земному!
     В  былых своих "доспехах" вышла из кибитки. Он, конечно, чувствовал все
то  же,  что  и  я,  но, сдержанный, оставался самим собой и только сказал с
улыбкой:
     - А мы тебя ждали.
     - Как  ждали?!  -  почти  с ужасом спросила я. - Вместе вот с этим? - и
показала глазами на Кашония в алой мантии.
     Никита   усмехнулся,   продолжая  держать  заломленную  руку  коварного
прелата.
     - Ждали   тебя  все  наши,  которых  я  предупредил.  Рамен  от  Гневия
Народного  доставил  мне  браслет  личной  связи,  а в следующий свой приход
сообщил, что ты в раменском таборе.
     Кашоний понял только имя Гневия Народного, названного по-френдляндски.
     - О,  рыцарь  О  Кихотий!  О,  королевская дочь! От Гневия Народного во
время  переговоров  я  узнал  о  вашем  прибытии,  потому  и старался первым
повидаться с вами.
     - Как с жрицей огня? - ехидно спросил Никита.
     - Я  хотел  уберечь вас, дочь моя! - хныкал Кашоний. - Я обязался в том
перед Гневием Народным.
     - Если  не ошибаюсь, вы называли меня "дочерью Мрака"? Очевидно, Мраком
вам придется считать самого себя?
     - Ах,  зачем  же,  дитя королевской крови, вспоминать вынужденные слова
мои?
     - Но  вот  напоминания  о цветущем папоротнике я не ожидал, - признался
Никита.
     Этого  уже  Кашоний  не  понял  и продолжал слабо ныть, ощущая железную
хватку серебряного рыцаря.
     - Ночь под Ивана Купалу! Я хотела, чтобы вы догадались...
     - Уже догадались. С помощью браслета личной связи.
     - А мой браслет сломался, - вздохнула я.
     - Гневий  Народный, о котором вы упомянули, - снова вмешался Кашоний, -
клянусь истинной верой, не одобрил бы такого обращения со мной.
     - Приятно иметь общих знакомых, - насмешливо заметил Никита.
     - Это  не  просто знакомый! Вы еще увидите! Да пустите же меня, рыцарь!
Карета  папия  уже  въезжает.  Вам  же  лучше  не привлекать к себе внимания
Великопастыря!..
     - Но   смотрите   у   меня,  бессовестный  прелат.  Только  заикнись  о
Надежанне, и Великопастырь расспросит вас о Гневии Народном.
     - Что  вы,  рыцарь! Здесь интересы наши совпадают. Клянусь Всевышним, я
слова не вымолвлю!
     Через  открытые  ворота  замка  въезжали  всадники  в двухцветной форме
папийской охраны.
     За  ними  показалась  и золоченая карета в сопровождении черных слуг СС
увещевания.
     Никита  отпустил  Кашония, и тот ринулся к карете, чтобы подобострастно
помочь  сойти  на Землию "самому Всевышнему" в образе невзрачного человека с
усами вопреки церковному обычаю и в скромной серенькой сутане.
     Яркая  толпа  возбужденных  раменок  налетела  на нас, хотела разделить
меня с Никитой, но мы крепко держались за руки.
     Старая  раменка,  моя  первая  наставница,  упорнее  всех тащила меня в
кибитку.
     - Воротись,  манге!  Как  можно,  ласковая?  Скорее  переодевайся.  Или
забыла,  что  я  тебе гадала? Костер, костер!.. Снимай латы свои недобрые. С
нами поедем, пока не поздно. А мужик тебя найдет. Наши его знают.
     Я отрицательно качала головой.
     Со   смешанным   чувством   неприязни   и  любопытства  смотрела  я  на
приехавшего  всесильного  владыку  и размышляла о далекой своей Земле, где в
разных  странах  в  различные эпохи прорывались к власти негодяи, омрачившие
страницы  истории.  Властные  императоры,  лукавые  фавориты  и  узурпаторы,
обожествленные  фараоны  и  недостойные  своего  бога  папы,  сладострастные
султаны   и   злобострастные   инквизиторы,  всякие  фюреры  бесноватые  или
чванливые,  пенословные  или  нарочито  молчаливые. Все они ханжески вершили
кровавые  злодеяния во имя "святых идей" и "общего блага" в немых застенках,
на  эшафотах,  виселицах  или  гильотинах,  в  газовых камерах, в холодных и
тесных   бараках,  губящих  безысходностью  людей  под  номером  в  лагерях,
окруженных  колючей проволокой с пропущенным по ней электрическим током. Или
на краю рвов, вырытых перед расстрелом самими осужденными.
     Должно   быть,   достигшие   власти   злодеи   всех  времен  и  народов
действительно  напоминают  друг  друга  даже  на  планетах-двойниках.  Я  не
историк, иначе назвала бы их имена.
     Но  одно  имя  -  "И  Скалий"  - произносилось вокруг меня приглушенным
шепотом".

                              Глава четвертая
                                  СУДИЛИЩЕ

                                                                А судьи кто?

                                                            А. С. Грибоедов.

     "Великопастырь  всех  времен  и  народов величественно вышел из кареты,
подозрительно  оглядел  двор,  заметил  остатки  костра  и  тихо,  но гневно
спросил:
     - Почему сожгли без меня? Кто посмел?
     - О  Всевышний! - испуганно залепетал Кашоний. - Это рамены танцевали в
усладу  гостей  рыцаря.  А она покорно ждет вашего появления, дабы покаяться
во всем.
     - Увещевали? - снова строго спросил И Скалий.
     - Только словесно, о Владыка небес и всех землий.
     - И много ты этих землий насчитал?
     - Несчетны звезды твои, о Владыка небес!
     - Звезды  - костры небесные. Могу водрузить на любой из них столб и для
тебя.
     - О  Всесильный!  Все огни и в небе, и на Землии подвластны Тебе, как и
мы, черви могильные!
     И  Скалий  скривил  рот  в  усмешку,  явно наслаждаясь страхом и лестью
Кашония.  Потом  он  перевел  взор  на нас с Никитой. От его взгляда мурашки
побежали  по  моей  спине. Что-то было в нем от кобры, которую мне привелось
встретить в песках пустыни - встреча едва не стоила мне жизни.
     Но  змея  только  завораживала,  лишала  способности  двигаться,  чтобы
метнуть  свой  смертельный  яд.  А  его  взгляд  пронизывал  до костей, ядом
впивался в живое тело, тупой слабостью разливаясь по нему.
     Заметив,  куда смотрит Великопапий, Кашоний заторопился дать пояснения,
но И Скалий опередил его.
     - Я  все знаю, - самоуверенно сказал он, утверждая свой авторитет и тем
ограждая  меня  от немедленной расправы. - Вижу, Горный рыцарь уже привел по
воле   моей   гостей,  -  закончил  он,  посчитав  нас  за  приглашенных  на
знаменательную беседу.
     - Они трепетно ждут в рыцарском зале, - прошептал Кашоний.
     - Не  мешало  бы  хозяину  выйти  навстречу,  -  недовольно проворчал И
Скалий.  И  тут  же  обратился  к  спешившему  к нему О Джугию: - Твои гости
прибыли,  как  Я  повелел,  а  хозяйка замка не встречает их, впрочем, как и
Меня.  И  не вижу я Мартия Лютого, кому повелел Я прибыть сюда для беседы со
Мной, дабы возглавить всеобщинный монастырь.
     - Увы, - едва выговорил О Джугий. - Вождь протеста непреклонен.
     - Перед Всевышним? - приглушенно спросил И Скалий.
     - Насколько  я  понял  в возмущении сердечном, Mapтий Лютый общается со
Всевышним непосредственно.
     - Не  заметил, не заметил, - сдерживая ярость, произнес И Скалий. - Что
ж,  вспомним  о  Годдоне  и  Саморре,  поговорим  о  них  с гостями. Хозяйка
понадобится нам. Пусть покажется воплощением Кротости и Красоты.
     - Она кормит ребенка и явится сейчас, - заверил Кашоний.
     Я  не  поняла  И  Скалия,  вообразила,  что он милосерден. Взглянула на
Никиту, но он почему-то отвел глаза.


     И  Скалий  величаво  восседал  в  кресле на спешно возведенном для него
возвышении  в рыцарском зале, пристально разглядывая гостей в диковинных для
него серебристых космических скафандрах.
     - Вижу  не  только  четырех  знатоков  знаний, коих Я направил в разные
места для служения Мне, но и еще двоих.
     Никита поднялся и пояснил:
     - Это  я,  странствующий  рыцарь  О  Кихотий  со  своей  дамой, которой
поклялся посвятить свои подвиги.
     - Посвящать  служение  можно  только  Мне, которому и без пояснений все
ясно.  Начиная  беседу,  пока  не  стану  карать за мелкие ереси, вроде той,
будто  солнце  не всходит и заходит, что ясно каждому. Не обвиняю до времени
и  другого  профессора,  уверяющего,  что  не  только  Землия  наша населена
разумными  существами,  Мною  созданными.  Я  милостив  сегодня во имя того,
чтобы  усмирить  взбесившихся  смердов, восставших против Моей церкви. Пусть
знают  сидящие  здесь,  мня  себя ясномудрыми знатоками, что Я наказую людей
деяниями  других  смертных.  Так  случилось  и в древности, когда уничтожены
были  стихийной силой согрешившие против Меня города Годдон и Саморра. С тех
пор  знания той силы были утрачены тупыми ленивцами, предпочитающими женские
ласки  работе  ума.  Я  не  видел  в  том беды, поскольку знал, что на вашем
далеком  островке  сохранены  эти  знания и, когда понадобятся, Я получу их,
чтобы  передать  карателям. А потому для усмирения смуты отлученного от Моей
церкви  Мартия  Лютого вы, сами того не подозревая, призваны Мной сюда, дабы
покорно  обучить  избранных  Мною  всему,  что известно вам о стихийной силе
уничтожения.
     И Скалий вещал только сам, слушая себя и не давая другим говорить.
     Всего  несколько  минут  перед  тем  нам  с  Никитой  привелось пробыть
вместе.
     Мы  держали  друг  друга  за  руки, как представлялось мне только что в
кибитке,  и...  и  ничего  не  говорили,  только  смотрели друг на друга. Но
сколько  было  молча сказано!.. О радости встречи, о преданности друг другу,
о готовности принять здесь все, что нам выпадет...
     Но  представление  начиналось.  Всем  нам  пришлось  усесться  за стол,
словно тиран Землии давал нам пир.
     Некоторое  время  нас  действительно  обносили блюдами, слуги старались
угодить.
     Но  вот  в  рыцарский  зал  вошла  хозяйка  замка  Лореллея с маленьким
ребенком на руках. Ее сопровождал угодливый Кашоний.
     Трудно  передать  впечатление,  которое  произвела  на  меня  белокурая
красавица-иноземлянка.  Нельзя  поверить,  что она явилась прямо из темницы,
настолько  величественна  и  в  то же время грациозна была Лореллея в пышном
своем  наряде.  И,  наверное,  от  того, что прижимала она к себе свое дитя,
мальчика  с любопытными глазенками, ее одухотворенное лицо было еще светлее,
еще прекраснее, доказывая: ничто не украшает так женщину, как материнство.
     Лореллея  величественно  заняла оставленное ей около О Джугия место, но
к еде не прикоснулась.
     И Скалий впился в нее взглядом.
     - Иль  знания о колдовской силе, превращающей уголь в алмаз, а города в
угли, отбили у прекрасной дамы аппетит?
     - Ваша  всесвятость,  -  вступил  мой Никита. - Получение бриллианта из
угля  -  величайшая  заслуга  вашей  ученой. Однако не имеет ничего общего с
превращением вещества и с вырывающейся при этом стихийной силой.
     Бережной поддержал его:
     - Кроме  того, цель нашего прибытия к вам на Землию - убедить ваш народ
отказаться  даже  для  далекого  потомства от овладения энергией, которую вы
называете стихийной силой, уничтожившей древние города.
     И  Скалий  был  так  же невежествен, как и его современники. К тому же,
пораженный  душевным  недугом, он ничего не понял из сказанного, кроме того,
что  ему  не  подчиняются, не отдают силу для уничтожения лютеров. Но он был
еще жесток и лукав.
     - Я  позволил  вам  полюбоваться  хозяйкой замка, пленяющей всех, перед
тем,  как судить ее в вашем присутствии. Колдунье, получившей в своей адской
кухне  бриллиант  из  угля,  надлежит  при  всей ее сверкающей красоте самой
превратиться в жалкий уголь. Спасение ее только в вашей покорности Мне.
     "Так  вот  в  чем  был  подлый  замысел папия! В расчете, что мы, гости
Землии,  не выдержим страданий прекрасной Лореллеи, раскроем ему свои тайны,
чтобы он с новыми знаниями губил целые народы!".
     Я  задрожала,  но  почувствовала  на  плече  руку с трудом поднявшегося
отца, решившего оттянуть время.
     - Вы  сами,  ваша всесвятость, сочли возможным признать в нас гостей из
другого,  как  вы заметили, известного вам места. Не будет ли полезным, ваша
всесвятость,  вызвать  сюда  знатоков знания, способных понять всю сложность
того, о чем вы хотели узнать?
     - Не  что я хотел бы узнать, а что давно знаю, - снова злобно перебил И
Скалий.  -  Узнать  все  от  вас надлежит слугам Святой Службы увещевания во
главе  с  Кашонием. Такова Моя воля. Поторопитесь, ибо суд Мой над колдуньей
не терпит отсрочки.
     Он  был  безумен  в  своем  воображаемом величии, этот серый невзрачный
человечек,  одновременно  и  страшный,  и  жалкий. Глаза его выпучились, усы
обвисли.
     Кашоний   смотрел  в  его  полуоткрытый  скривившийся  рот,  в  уголках
которого закипала пена.
     Я отвернулась.
     И  думала не об ужасе уже изведанного мною костра, а о страшной заразе,
проникающей   в  человека,  и  о  словах  мудреца:  "Хочешь  перестать  быть
человеком, захвати власть".
     По мановению руки И Скалия "пир" превратился в "судилище".
     "Суд"  в  рыцарском зале был устрашающим представлением, посвященным не
столько  несчастной  обвиняемой, сколько нам, пришельцам, вынужденным сидеть
за столом.
     Кресло  папия  на  помосте повернули так, что мы видели теперь И Скалия
сбоку.  Несравненную  мою  Лореллею без ребенка, оставленного мне, поставили
перед ним, между двумя стражами в черных одеждах, с алебардами в руках.
     Кашоний  в  своей зловещей алой мантии олицетворял и церемониймейстера,
и обвинителя, и подобострастного холуя И Скалия.
     Прежде  чем  начался  "процесс",  я  вспомнила про листовку, сочиненную
Мартием Лютым для папийских наемников.
     Ее  припасла  и  показала  мне  старая  раменка, моя наставница. Табор,
свободно  кочуя  между враждующими сторонами, за хорошую плату перевозил это
"поэтическое оружие". Я помнила эти стихи одной рифмы.

     НАД ВЛАСТЬЮ ВЛАСТЬ

     Безмерная опасна власть,
     Хотя, попав удачно в масть,
     Пожить в довольстве можно всласть,
     Богатство у народа красть
     И в тайники добычу класть,
     На неугодных львом напасть,
     Клыкастую оскалив пасть.

     Но... есть у власти той напасть:
     Коварна лесть, как рыбья снасть,
     Зацепит лесть рассудка часть
     И льстиво даст бесславно пасть.
     Вот такова "над властью власть".

     Но  сейчас маленький серый человечек в сияющей драгоценной тиаре был на
вершине своего жестокого и ничем не ограниченного владычества.
     Лореллея  стояла  перед  ним, красотой и бесстрашием как бы противостоя
невежеству и произволу.
     Кашоний   напыщенно  возвестил,  что  суд  Всевышнего,  воплощенного  в
Великопастыре  всех  времен  и народов, - это "Божий суд", который состоится
после  конца  света  над всеми смертными, но одной из них дано держать ответ
уже сейчас.
     - Признаешь  ли  ты,  дочь  Мрака,  - тихим голосом начал папий, - свою
вину в сношениях с нечистой силой и в колдовстве?
     - Я  не  признаю  ни вины своей, ни права судить меня, - гордо ответила
Лореллея.
     Я  смотрела  на  нее  со  страхом и восхищением, встретясь глазами с ее
ясным взглядом.
     - Пусть свидетели предстанут передо Мной, - потребовал папий.
     Появился слуга Лореллеи в кольчуге.
     - Что  известно  тебе, брат-добреит, о темных и греховных деяниях твоей
хозяйки?
     - Известно,  конечно,  известно  все,  ваша  всесвятость, - затараторил
доносчик.  -  Она  вершила  недозволенное  в своей адской кухне в подземелье
замка.
     - Что  известно  тебе,  брат-добреит,  член  святого  ордена, о попытке
твоей хозяйки выведать у пришельца греховную тайну?
     - Как  же, ваша всесвятость! Она уединилась в каморке за лабораторией с
долговязым рыцарем с целью выведать у него, надо думать, недозволенное.
     - Думать не надо, - оборвал И Скалий. - Надо отвечать.
     - Пыталась выведать их секреты, ваша всесвятость, в чем и присягаю.
     - Правда  извечная  известна Мне. Да будет благо с тобой, брат-добреит,
- отпустил свидетеля папий.
     И  тут  страж  с алебардой тронул за плечо моего Никиту. Он невозмутимо
поднялся и встал рядом с Лореллеей перед папием.
     - Имя свое, пришелец, назови Мне.
     - Во  Френдляндии  меня называли странствующим рыцарем О Кихотием, а на
далекой  родине  моей,  где  известен  был  блаженный рыцарь Дон Кихот, меня
звали Никитой.
     - Никитой?  -  повторил  папий  и обратился к обвиняемой: - Скажи, дочь
Мрака, как назвала ты сына своего?
     - Я  хотела,  чтобы  сын мой гордо носил звездное имя И Кития и походил
бы на пришельца со звезд.
     - Признание  обвиняемой  и  показания  свидетелей совпадают, - заключил
папий  и  снова обратился к Никите: - Скажи, И Китий, О Кихотий или как тебя
там еще зовут...
     - Вязов или Джандарканов, - вставил Никита.
     - Скажи, пыталась ли обвиняемая что-либо выведать у тебя?
     - Несравненная  супруга  Горного  рыцаря  О Джугия мудрая Лореллея - не
только  воплощение  женской  красоты,  она  талантлива, как самый выдающийся
ученый  нашего  мира, да и вашего тоже. Она стремилась овладеть превращением
веществ  и  расспрашивала  меня  об этом. Я пытался объяснить ей и, надеюсь,
был  понят,  что  такое  превращение  связано с выделением огромной энергии,
названной вами "стихийной силой".
     - Которая уничтожила Годдон и Саморру, - вставил папий.
     - Которая   в   состоянии   уничтожить   и   всю   вашу  планету  с  ее
человечеством.  Если  бы  кто-нибудь  из  нас  открыл Лореллее или кому-либо
другому  из  ваших  современников  способ расщепления вещества, то все равно
воспользоваться  им  не  удалось  бы  без  обширных  мастерских  со  сложным
оборудованием, которых у вас нет.
     - Умолкни,  нечестивец,  -  яростно прервал И Скалий. - Не забывай, что
Годдон  и  Саморра  были  уничтожены, хотя не существовало тогда ни обширных
мастерских,  о  которых  ты  толкуешь,  ни  потребных кузнечных мехов, колб,
наковален  или  тяжких  молотов.  И  все  же  ты  открыл колдунье наговоры и
заклинания,  с  помощью  чего  из угля получается драгоценный камень, за что
колдунье грозит костер Гаранта Полного Успокоения.
     - Надо  отдать  ей  должное, ваша всесвятость. Она воссоздала природные
процессы, сумев использовать при этом неимоверно высокие давления.
     - Которые погубили Годдон и Саморру?
     - Нет.  Неимоверно  высокие давления Лореллея получала в своих, как она
называла,  "хлопушках". Ей удалось сохранить эти давления в прочном закрытом
сосуде, где выращивались кристаллы алмаза.
     - Итак,  получение  алмаза  из угля, что никому из смертных недоступно,
подтверждается  свидетелем,  а  перстень  с этим алмазом, в страхе и в целях
подкупа  переданный Мне обвиняемой, становится вещественным доказательством.
Свидетелям   занять  прежние  места.  Высшинский  прокуратий  СС  увещевания
Кашоний получает слово для обвинения.
     Меня  передернуло  от  одной  мысли,  что обвинять прекрасную Лореллею,
которую  так  сердечно  и  отважно  защищал  мой  Никита, будет этот мерзкий
папиец.
     Он  взошел  на  помост,  встал  рядом  с  папием и, взмахнув полой алой
мантии, начал противным тенорком:
     - Да  свершится  высший  суд Твой, о Всевышний, каждое слово которого -
непреложная  истина. Эта истина - перед нами во всей своей неприглядности, -
после  слов  лести,  обращенных к И Скалию, Кашоний продолжал: - Перед нами,
рядясь  в  роскошное  платье,  сбыв отродье с рук, стоит оборотень, смрадная
ведьма.  Посмотрите  пристально  на  эту лживую личину. Через нее проступает
уродство  порока  и  злодейства,  отталкивающее  безобразие  грязной ведьмы.
Уродов   тела  и  духа,  подобных  этой  подруге  Сатаны,  надо  безжалостно
уничтожать,  как  сорняк  на  полях  святой  Землии  нашей,  осчастливленной
сошествием  на  нее  самого  Всевышнего.  И  пусть  грозной  волей  Своей да
покарает Он презренную колдунью!
     Я   в  отчаянии  от  своей  несносной  памяти,  "кибернетической",  как
подшучивал надо мной Никита, сохранившей эту пакостную речь.
     - Негодяй! - выкрикнула Лореллея.
     - Лишаю  тебя последнего слова обвиняемой за оскорбление преданного Мне
Кашония,  высшинского  прокуратия  увещевания,  и объявляю приговор: Милость
Моя  беспредельна.  Пусть ни одна капля черной крови ведьмы сей не осквернит
Землии.  А  потому сжечь преступницу во дворе замка. И пусть очищающий огонь
костра,  под  истошные  крики  ее, горит до тех пор, пока не станет известна
тайна Годдона и Саморры высшинскому прокуратию увещевания Кашонию.
     Таковы  были  заключительные  слова  гнусного  судьи,  безнравственного
вершителя судеб людей Иноземли.
     Описать  события,  происходившие  вслед  за  тем,  выше  моих  сил, и я
вынуждена   оборвать  свои  записи.  Не  могу  возвращаться  даже  мыслью  к
пережитому...".

                                Глава пятая
                              ПОСЛЕДНЯЯ СТРЕЛА

     Бездонна пропасть чувств,
     Нежданные таятся в ней поступки.

                                                             Весна Закатова.

     У  Нади  были  все  основания  страшиться собственной памяти, способной
воскресить пережитое.
     После  "суда"  немые стражи с алебардами заставили "гостей замка" выйти
на балкон.
     Несчастную  Лореллею  свели  вниз  на  каменный  двор,  где  все тот же
Кашоний  суетливо  распоряжался  Гарантом  Полного  Успокоения  и стражами в
черных плащах.
     Великопапий,  уже  без  тиары,  в  своей нарочито скромной сутане, но с
бесценными  перстнями на пальцах, стоял в углу балкона, отгороженный рослыми
телохранителями в двухцветной форме.
     В  невежестве  своем И Скалий не понимал, и в мыслях не допускал, что у
пришельцев  нет желанного ему оружия и даже исчерпывающих сведений о нем. Он
остро наблюдал за ними.
     Вася Галлей в негодовании повернулся к Наде.
     А  Наде  самой  требовалась  помощь,  которую  она  черпала  в близости
невозмутимого Никиты.
     О  Джугий  сошел  вниз  следом за своей несчастной женой, провожая ее в
последний путь.
     - О,  Всевышний!  -  донесся  снизу  гадкий  голос Кашония. - Нигде нет
деревянного кола, чтобы врыть его посередине двора, где мы разложим костер.
     - Разве  у  ворот  нет  каменных  столбов? - с насмешливым спокойствием
спросил И Скалий.
     - Только  Всевышний  Разум  мог  с такой простотой и ясностью вразумить
верного слугу своего! - восторженно отозвался Кашоний.
     Воины  в  черных  плащах, роняя на камни сухие сучья, переносили связки
хвороста и сваливали их у запертых ворот.
     Какой-то  слуга  замка тщетно пытался убедить дюжих наемников выпустить
его  во  двор,  поскольку  он,  как  дозорный главной башни, обязан передать
своему рыцарю важное донесение.
     Наемники с ругательствами грубо втолкнули его обратно в дверь.
     Так Великопастырь не узнал о важном для него сообщении.


     Меж  тем  к  замку  выбитой  в  скалах  дорогой  безмятежно шел рамен в
кожаной шляпе вожака табора и распевал на ходу веселые раменские песни.
     Подойдя  к  воротам,  он  пронзительно  свистнул,  заложив в рот четыре
пальца, а потом закричал:
     - Эй  вы, за стенами! Кто слышит пенье соловья, иль журавля курлыканье,
иль  слово  человека?  Мой  табор  услаждает  знатных  гостей прославленного
Горного  рыцаря.  Дозвольте и мне пройти к своим раменам. Я песни новые несу
и сам способен рассмешить.
     Град стрел был ответом дерзкому рамену.
     Он упал навзничь на дорогу и лежал с торчащей в груди стрелой.


     А  незадолго  до  этого  он сидел на памятном дубу, сваленном "небесной
силой" во время соревнования из луков.
     Перед  ним  стоял  закованный  в  латы коренастый вождь протеста Мартий
Лютый.
     Он   убеждал   атамана   "лесных  волков"  присоединиться  к  нему  для
совместного штурма замка.
     Их  окружала пестрая толпа "лесных волков", кто в вывернутой шкуре, кто
в  кафтане  с  барского  плеча,  а  кто в богатой одежде проезжего. Лютеры в
кольчугах и шлемах выделялись среди них.
     - Мне  донесли.  Враг  человеческий  из Святикана там. Пусть суд народа
решит его судьбу! - убеждал Гневия Народного Мартий Лютый.
     Гневий Народный встал с поваленного ствола и покачал головой.
     - Не  щадишь ты своих людей, вождь протеста. Думаешь, что он, как мышь,
попался  в  мышеловке?  Но у "мышеловки" неприступные стены. Да и штурм твой
поведет  к расправе над пленниками замка, именуемыми "гостями", а в их числе
не только О Кихотий, но и сама вернувшаяся Надежанна.
     - Как? Надежанна? Она не вознеслась на небо?
     - Видно,  путь на небо - двусторонний. Ты же сам встречал ее, когда она
спустилась с облаков.
     - Откуда ты знаешь про нее?
     - Она скрывалась в таборе.
     - И ты молчал?!
     - Я сам не знал. Они так берегли ее...
     - Тем  более  штурм  замка  необходим.  Мои  войска  уже  окружают его.
Продажные слуги увещевания откроют нам ворота.
     - Как  можно  верить им? Давай обсудим. Уж коль скоро твои войска стоят
под  замком  и  ждут,  когда  им  распахнут ворота, то я готов сберечь своих
"волков".
     - Безумец! Уж не хочешь ли ты их заменить?
     - Я  тоже  "волк".  К  тому  же там наш табор. Где не пройдут копье или
стрела  (а  я  стрелять  умею),  попробую  раменскую  песню. Мои сородичи ею
завораживают.
     - Пойдешь один?
     - Как   будто  сам  собой  выпущенный  из  лука,  -  усмехнулся  Гневий
Народный.
     Мартий  Лютый  лишь  покачал  головой,  отдав распоряжение закованным в
латы лютерам готовиться к штурму.


     Мрачную  процессию  к  воротам,  где  свален  хворост,  возглавлял  сам
высшинский  прокуратий  увещевания  в  алой  мантии,  затем шла осужденная в
нарядном  платье  со  шлейфом  и  глубоким  вырезом, обнажавшим скульптурные
линии шеи.
     Гордая  и  отрешенная  Лореллея несла на руках ребенка. Тот любопытными
глазенками смотрел вокруг.
     - Мадонна  с  полотен древних гениев! Неужели эти изуверы посмеют сжечь
ее  вместе  с  невинным младенцем? - с ужасом воскликнула Надя и бросилась к
окаменевшему  И  Скалию.  Телохранители  оттолкнули ее, она закричала: - Как
можете  вы,  будучи  человеком, утратить все человеческое? Остановите казнь!
Там дитя! Я - женщина, и я приказываю вам!
     Он   повернулся   к  ней  и  посмотрел  отсутствующим  взглядом,  потом
усмехнулся в усы. Ничтожная! Она не знает, что Он не человек!
     Лореллея  обернулась  к  О  Джугию,  и никто не помешал ей передать ему
младенца, который горько плакал, протягивая к матери ручки.
     Детский  плач  перед  казнью резанул Надю по сердцу. Год назад она сама
шла  на  костер,  повторяя  героическую  кончину Жанны д'Арк и стремясь быть
достойно похожей на нее.
     Лореллея   никому   не  подражала,  разделяя  судьбу  ста  тысяч  своих
предшественниц. Вид ее потрясал не только Надю, но и ее соратников.
     Небезразлично   было  происходящее  и  самому  И  Скалию.  Под  личиной
величавого  спокойствия  он  скрывал  остатки  былого  чувства, отвергнутого
когда-то неприступной красавицей.
     Но   что   могло  сравниться  с  переживаниями  маленького  оруженосца,
обожавшего  свою  хозяйку!  Вне  себя  от  горя,  предвидя  непереносимые ее
страдания,  и  зная,  как  жутко  кричат  жертвы костра, он не мог, не хотел
допустить такого глумления над нею!
     И Сандрий скрылся в подземелье замка.
     Надя  заметила  исчезновение  юноши, подумав, что он не в силах вынести
преступного  зрелища,  свидетелями  которого  "гостей"  насильно  заставляли
стать.
     Вася  Галлей кипел от негодования не только на изуверов, но и на самого
себя  из-за  того,  что  ничего  не может придумать, хотя раньше считал себя
способным  находить выход из любых положений. Но происходящее в Горном замке
было  для  землян  безвыходным.  Даже  Федоров  не  мог вызвать у осужденной
паралич,  поскольку  на  ней не было браслета связи. А телепатически, как ни
старался,  сделать  ничего  не  мог.  Никита  крепился,  стремясь  выглядеть
собранным,  спокойным.  Бережной  с  Крыловым, опирающимся на палку, а также
"бессильный  маг" Федоров поникли головами. Ведь без их прилета с несчастной
Лореллеей ничего бы не случилось!
     Вот  она  взошла  на  обложенное  хворостом возвышение, и грубый Гарант
Полного  Успокоения  в  красном  балахоне  и  капюшоне  с прорезями для глаз
заломил  тонкие  руки  осужденной  и  крепко  привязал  их к железным скобам
ворот.  Потом  поднесенным  факелом поджег хворост. Костер затрещал, зловеще
стреляя искрами.
     Пламя взметнулось, на миг закрыв фигуру несчастной.
     Запахло паленым.
     Безумец  в  серой  сутане,  вытаращив  глаза,  протянул к костру руки и
перехваченным спазмой голосом что-то крикнул.
     Надя  заметила  маленького  оруженосца. Он выбежал из дверей с огромным
луком и с ходу выпустил стрелу в направлении костра.
     Не  в  силах  вынести  страданий своей госпожи, он решил избавить ее от
мучений, хотя бы так вырвав из рук палачей.
     А  Надя  уже  хотела крикнуть, что готова рассказать Кашонию о принципе
ядерного  оружия,  хотя  знала  это по-школьному, в общих чертах, уверенная,
что  никто  здесь  все  равно  ничего  не  поймет - лишь бы задержать казнь,
спасти Лореллею!
     Но  она  опоздала,  стрела  с  тяжелым  наконечником  летела к воротам.
Последняя стрела...
     Раздался  сильный  взрыв,  но  не  ядерный,  о  котором мечтал папий, а
громоносной шашки, приготовленной в лаборатории изобретательной Лореллеей.
     Воздушной  волной  всех  стоявших  на балконе бросило на пол. Удержался
только И Скалий, ухватясь протянутой рукой за перила.
     Костра не было... Лореллеи не стало.
     Ворота замка сорвало, и они криво повисли на петлях.
     Может   быть,   И  Скалий  хотел,  протягивая  руку,  потушить  костер,
остановить  казнь  когда-то  любимой  женщины.  Но  в  болезненном мозгу его
осталось  место  лишь для маниакальной уверенности в безграничной своей силе
над миром, и он исступленно закричал:
     - Смотрите все! Вот она - сила гнева Моего!

                                Глава шестая
                                 ВОЗНЕСЕНИЕ

     Власть подобна ржавчине. Она разъедает даже железные характеры.

                                                       Питирим Византийский.

     Поднимаясь   с  колен,  Надя  увидела,  что  в  проем  сорванных  ворот
ворвались всадники - авангард армии Мартия Лютого, как потом она узнала.
     Предупрежденные  о  приезде  сюда И Скалия, лютеры осадили замок, о чем
тщетно  старался сообщить увидевший их с башни дозорный и чего с нетерпением
ожидал Кашоний, намекая Наде на "мышь в мышеловке".


     Все  перемешалось  во  дворе замка, где никто из его защитников не ждал
внезапного штурма.
     Люди отчаянно рубились друг с другом, гремя мечами, щитами, доспехами.
     Надя  с  отвращением  поняла,  что  слуги  увещевания в черном бьются с
двухцветными наемниками. Всякое предательство ей было омерзительно.
     Снизу доносились крики, стоны и тупой стук мечей.
     Слуга в кольчуге появился в дверях балкона.
     - Всем в башню! - крикнул он. - Мы с братом защитим лестницу.


     Никогда  Надя  не  думала,  что  величавый, сдержанный И Скалий может с
такой юркостью прошмыгнуть мимо нее.
     Сработал все-таки инстинкт самосохранения и в болезненном мозгу!
     Телохранители   бросились   вслед   за   папием,   увлекая  с  собой  и
потрясенную, растерянную Надю.
     Сама   не  понимая  зачем,  бежала  по  винтовой  лестнице.  Увидев  на
несколько  ступенек  выше  себя  великана-рыцаря  с  ребенком  на руках, она
внезапно обрела цель - быть рядом с малышом, как будто могла защитить его.
     Почувствовав  прилив  сил,  Надя  стремилась  догнать  шагающего  через
ступеньки О Джугия. Сердце дробно стучало, рот судорожно глотал воздух.
     И Скалий опередил всех.
     На  балконе  среди  толпящихся  людей  Надя  искала  глазами Никиту. Он
появился позже вместе с Бережным.
     Наде  хотелось прильнуть к нему, но вместо этого она спросила, указывая
на  толпу  победителей,  между которыми мелькали черные плащи и сновала алая
мантия.
     - Что это там, внизу?
     - Просветили  меня  недавно,  что СС увещевания вроде осиного гнезда на
пасеке  Святикана,  - и при слове "пасека" Никита усмехнулся и обнял Надю за
плечи.


     Случилось  так, что трое звездонавтов: Крылов, отставший из-за хромоты,
а  с  ним вместе и Галлей с Федоровым, заботящиеся о нем, вышли последними с
балкона.
     В  рыцарский  зал  уже ворвались штурмующие замок пестро одетые "лесные
волки".  Выход  из  зала на винтовую лестницу башни охраняли братья-близнецы
Горений и Борений в кольчугах и с мечами.
     Позиция   их   была   настолько  выгодной,  что  они  могли  сдерживать
многократно превышающие их силы.
     Сверкнула сталь, посыпались удары. Мечи стучали о мечи.


     Через  сорванные ворота замка одна за другой выезжали цыганские кибитки
раменов.
     На  облучке каждой сидел чернобородый мужчина в смоляных кудрях, кнутом
погоняя перепуганных лошадей.
     Но  первая  же кибитка, задерживая остальные, остановилась, едва выехав
за ворота. Остальные тоже встали.
     На  дорогу  выскочили  женщины в ярких одеждах и склонились над лежащим
навзничь раменом с торчащей в груди стрелой.
     Старая  гадалка,  наставница  Надежанны,  покачала головой, потом умело
извлекла стрелу и, встав на колени, приложила ухо к груди лежащего.
     Повинуясь   ее   знаку,   рамены  подняли  бесчувственное  тело  Гневия
Народного и осторожно отнесли его в кибитку.
     Затем  раздался  свист  кнута,  лошади  рванули  вскачь, пытаясь скорее
уехать из страшного замка.
     Остальные кибитки табора неслись следом и скоро скрылись за поворотом.


     Штурм замка продолжался.
     Неприступной оказалась главная башня, где укрылся папий с охраной.
     Но силы защитников и штурмующих все же были неравны.
     Как  ни  удобна  была позиция защитников, им все же пришлось ступень за
ступенью отступать, поднимаясь в башне все выше и выше.
     Бойцы в кольчугах не устояли под натиском превосходящих сил.
     У входа в круглую комнату они сдались, протянув победителям свои мечи.
     И  лютеры  ворвались  наконец на круговой балкон. Наемники встретили их
мечами.
     Надя  потянула  Никиту к О Джугию. Тот, возвышаясь над всеми, продолжал
держать  на руках младенца. Надя надеялась, что они с Никитой защитят его от
разъяренных  бойцов  протеста. Она слышала, как ласково приговаривает Горный
рыцарь:
     - Кровушка ты моя, продолжение жизни моей! Звездоносный по имени!
     И  Скалий  пятился  к  перилам,  дико  вращая глазами, и хрипло кричал,
забыв свой обычный сдержанный тон:
     - Я   -  ваш  Всевышний!  Страшитесь  Неба!  Силою  божественной  Своей
повелеваю всем заблудшим: оружие - на пол!
     Мечи  и  щиты  загремели,  ударяясь  о  железный настил балкона. Только
бросили их не лютеры, а наемники.
     Поняв,  что  он  оставлен  охраной,  И  Скалий  с неожиданной ловкостью
вскочил  на  перила.  Пропасть  разверзлась у его ног. Балансируя руками, он
удерживал равновесие.
     Вся  предыдущая  жизнь  И  Скалия,  полная  бредовых  идей, коварства и
преступлений,  подготовила губительный смерч, пронесшийся в его затуманенном
мозгу.
     Отравленный  безграничной  властью,  лестью, преклонением и собственной
безнаказанной  жестокостью,  воображая,  что  не  отвечает  ни перед кем, он
вдруг  столкнулся  с  "святотатственным  неповиновением".  Мания  его тотчас
нашла  объяснение в историческом примере преследований божественного Добрия,
принявшего мученическую смерть. Но И Скалий считал себя бессмертным.
     В  диком  гневе он замышлял страшную кару врагам своим, но не здесь, на
уходящей  из-под  ног почве, а с якобы покорных ему небес, откуда обрушит он
"молнии  разящие"  на смертных. И пусть орут, визжат и корчатся они, как при
гибели Годдона и Саморры, "познав ожоги от ста тысяч солнц!".
     В  приступе  безумия,  гнева  и отчаяния, срывая голос, он кричал, едва
удерживаясь на перилах:
     - Проклятье  Небес  вам,  смерды!  Неблагодарные  тупицы, которым Я нес
всеобщее  счастье.  С  гневом и омерзением Я покидаю вас, чтобы вознестись к
себе  на  небесный  сияющий  трон. И с этого престола владыки мира Я покараю
вас всех. То будет правый Божий суд!
     Ощутив  в  себе  ту  воображаемую  легкость,  которая  охватила  его на
Святиканской  площади после "Великого чуда", И Скалий не сомневался, что ему
ничего  не  стоит теперь преодолеть тяжесть неблагодарной Землии и подняться
вверх, вознестись.
     Он   подпрыгнул  и,  оказавшись  над  пропастью,  действительно  ощутил
удивительную  легкость,  но вызванную не святостью своей, а невесомостью. Не
владея  телом,  несколько раз перевернулся, потеряв представление, где верх,
где низ. Увидев облака, возликовал, уверовав, что "возносится" к ним.
     Все  находящиеся на балконе непроизвольно заглянули через перила, следя
за  уменьшающимся серым пятнышком, что приближалось к облакам, расположенным
ниже построенного на заоблачной вершине замка.
     Освещенные  сверху  солнцем,  облака  эти  походили на клокочущую пену,
которая  и  поглотила  "возносящегося  на  небо"  Великопапия  всех времен и
народов.
     "Вознесение вниз" состоялось.
     Но  не  торжество  возмездия владело дрожащей Надей, а непростительная,
как ей казалось, женская жалость.
     - Свершилось!   -  услышала  она  за  собой  голос  О  Джугия,  низкий,
торжественно-печальный.
     Надя обернулась и увидела, что рыцарь протягивает ей ребенка.
     - Она  завещала вам стать его матерью, - упавшим голосом закончил он. -
Не передать мне горечи своей. Ведь это все, что от нее осталось...
     Надя   с   нежностью  приняла  драгоценную  ношу,  заметив,  что  малыш
умудрился уснуть, несмотря на весь ужас.
     Она повернулась к Никите и, словно оправдываясь, сказала:
     - Ведь его зовут И Китий.
     Никита успел только улыбнуться в ответ. К нему подошел Мартий Лютый.


     Надя  не  спускала  мальчика  с  рук,  хотя  он давно проснулся и сразу
улыбнулся ей.
     Сидели   теперь  за  шумным  столом  в  знакомом  рыцарском  зале,  где
победители  ликовали по случаю заключения мира со Святиканом, представленным
здесь вторым его лицом, высшинским прокуратием Кашонием.
     Он  смиренно  стоял  в нише между стрельчатыми окнами с опущенным в пол
взором, пообещав перед тем лютерам свободу веры.


     Стол  этот  стал  прощальным.  Командиры  звездной  экспедиции  приняли
решение  о завершении миссии на Иноземле, именуемой Землией, и о возвращении
на  Землю,  поскольку война здесь прекратилась и большего они уже сделать не
могли.
     Протестовал   против   этого   один   Мартий   Лютый,  которому  Никита
проникновенно заметил, что на то он и "вождь протеста", чтобы протестовать.
     О  Джугий,  занимая  хозяйское  место  во главе стола, встал и произнес
раздумчиво и торжественно:
     - Бесценные  гости  с  далекого  двойника нашей родины! Благородна цель
ваша  предотвратить для нашего человечества участь древних городов Годдона и
Саморры.  Ваше  посещение  останется неизгладимой страницей нашей истории, а
высказанное  предостережение  -  священным назиданием потомкам. С сожалением
расстаемся  мы  с  вами,  понимая  стремление  ваше вернуться домой. Клянусь
рыцарской  честью,  я охотно улетел бы с вами, хотя понимаю, что мой слишком
заметный  для  взлета  вес  совершенно  излишен. Но не только это удерживает
меня  на  моей родине, где кровь может литься даже из-за того, как возносить
свои  моления.  Мне хочется отстоять свои взгляды, которые вчера еще грозили
мне  костром,  унесшим  мою  любовь и гордость, несравненную Лореллею, перед
которой  я чувствую себя глубоко виноватым. И не только перед нею, - добавил
он,  бросив взгляд на Надю. - Служа своему человечеству, я хотел бы избавить
его  от  всех  видов  суеверий,  облаченных  даже  в одежды религии, заменив
поклонение   выдуманным   кумирам  и  наивным  сказкам  уважением  к  науке,
изучающей  и  познающей  Природу  в  закономерном  ее  развитии.  - О Джугий
говорил  о  власти,  о  горьком опыте, только что пережитом людьми Землии, о
своем  долге  встречать все испытания вместе со своим народом: - И я не лечу
с  вами,  близнецы  наши,  инопланетяне!  Но я прошу во исполнение последней
воли  несравненной  и  мудрой  Лореллеи  взять  с  собой  нашего с ней сына,
носящего  близкое вам имя одного из вас. Как это ни странно, но у несчастной
Лореллеи  не  оказалось  на  нашей  Землии  никого  ближе,  чем  ее небесная
подруга,  прославленная  у  нас  как  Надежанна,  дочь  Небес.  К посмертной
просьбе Лореллеи с горечью присоединяю и свою...
     Таково было прощальное слово философа-вольнодумца планеты двойника.

                       ПОСЛЕСЛОВИЕ К ЧЕТВЕРТОЙ ЧАСТИ

                                                     Остро ты, жало разлуки!

                                                             Весна Закатова.

     Прошло  немало  времени  со  дня  "вознесения  вниз" папия И Скалия, на
место  которого не без хитроумных ухищрений, интриг и обещанией был все-таки
избран Кашоний, принявший имя И Мирия.
     В  тот  день  в горах не было грозы, как при памятном Сандрию появлении
гостей  Небес.  Не  было  ни туч, ни молний, ни проливного дождя. Но готовые
дождем  пролиться  слезы  подступали  к  горлу  маленького оруженосца, грозя
опозорить  его,  верного ученика благоносного рыцаря О Кихотия, сумевшего за
год подготовить Сандрия для продолжения миссии гостей Неба на Землии.
     После   того,   как   Горный   рыцарь  простился  с  покидающими  замок
пришельцами,  Сандрий  вызвался  проводить  их  знакомой  тропкой  к горному
озеру, где ждала их на дне "Черная птица".
     Всю  дорогу  он  держался  около  обожаемого  своего патрона и не менее
обожаемой Надежанны-воительницы.
     Дошли  до озера, где Сандрий, чтобы не разрыдаться и не опозорить себя,
укрылся  в  старом  гроте,  откуда наблюдал, как былые события повторялись в
обратном порядке.
     Серебряные  рыцари не выходили теперь из воды, а поочередно погружались
в  нее.  Путь  их  по  дну  отмечался  дорожкой веселых пузырьков воздуха на
поверхности озера.
     Первыми  скрылись  под  водой  командиры.  Могучий и суровый, служивший
всем  примером  Джорданий  Бруний. За ним, опираясь на палку, отец Надежанны
Крылов,  затем рядом Галлей и Теодорий. Последними остались самый высокий из
всех  (и самый близкий Сандрию) О Кихотий и низенький и изящный - Надежанна,
олицетворение  памяти  о несравненной Лореллее, которой Сандрий оказал из-за
любви и сострадания столь жестокую и последнюю услугу.
     Как  завороженный  следил  Сандрий  за  живыми  струйками  пузырьков. И
казалось ему, что возникали они от чьих-то пролитых слез.
     Потом  озерная гладь замерла. Сандрию казалось, что он бесконечно долго
ждет   последнего   привета   пришельцев.  И  даже  начинал  подумывать:  не
испортилась  ли  "Черная  птица",  лежа  на дне? Не вернутся ли, осчастливив
его, пришельцы?
     Он  вздрогнул  от  неожиданности, когда "Черная птица" вырвалась из-под
воды,   такая   же,   как   увиденная   им  впервые,  вытянутая  стрелой,  с
треугольниками  крыльев  у  хвоста.  Она  взмывала  к небу, с ревом извергая
трепещущие молнии.
     Все  это  можно было бы снова принять за чудо, если бы Сандрий не узнал
от  патрона  многое,  что  сделало его другим человеком. Будто перескочил он
через  века,  отдаленный теперь ими от своих современников, кроме философа О
Джугия,  с  кем  вместе, как с "Рыцарем Мира", предстояло Сандрию продолжить
миссию  улетевших  гостей  Небес. В этой миссии им помогут члены загадочного
ордена  некой сестры Магдии, а также ученики Джордания Бруния в Карбонне. Да
и  в  Великопольдии  первые лекции Крылия вызвали у рыцарских сынов брожение
умов.
     "Звездный  посев"  обещал  дать  на  Землии  всходы,  которые могут (но
смогут ли?) повлиять на ее грядущую историю.
     Поднимаясь  все  выше  и выше, "Черная птица" перемахнула через ближнюю
вершину,  оставив  под  собой  венчающий  ее  замок,  и вскоре светлая точка
пламени без следа и звука растаяла в безоблачном небе.
     Печальный,  с  понурой  головой,  подошел  Сандрий  к  тому  месту, где
улетевшие  входили  в  воду. На песке еще не затянулись их следы. А близ них
лежал  предмет,  похожий  на  часть  ранца. Сандрий осторожно тронул находку
ногой.
     Находка  с  шумом  устремилась вверх, и он невольно отскочил в сторону,
увидев  над собой развернутое прозрачное крыло Надежанны, спасшее ее, как он
знал, от костра.
     Вот  что  осталось  от Девы-воительницы вместе с вечной памятью о ней в
сердце Сандрия! Эта же часть ее скафандра!
     Юноша  повозился  с  футляром  дельтаплана  и  сумел включить механизм,
чтобы втянуть крыло обратно.
     Сандрий понял все!
     Футляр  из-под  ненужного уже дельтаплана уступил свое место маленькому
И Китию, чтобы Надежанна пронесла его под водой к шлюзу "Черной птицы".


     Как  хотел  бы  юноша  оказаться  на  месте  несмышленого  счастливца и
улететь с мудрыми друзьями на сказочную планету - двойник его родины!
     Но  не  поместиться  ему  за  плечами  милой женщины звезд, да и другое
теперь назначение в жизни у Сандрия!
     Слишком  много  он  узнал, и слишком много предстоит ему сделать, чтобы
оправдать надежды своих учителей.
     Но  мальчишка  еще  жил  в  нем. Озорная мысль овладела им. Вот здорово
было   бы   воспользоваться   когда-нибудь  прозрачным  крылом  Надежанны  и
попробовать самому полететь!
     Однако  юноша Сандрий уже повзрослел. Ему вскоре предстоит посвящение в
рыцари,  и  он  станет,  подобно  О Джугию, "рыцарем мира"! К этому их обоих
призвали  пришельцы. Им самим не удалось повернуть историю планеты-двойника.
Сделать это надлежало ее обитателям, овладев мудростью Разума.
     Сандрий  так  же,  как  и О Джугий, не слишком доверял вновь избранному
папию,  принявшему  на  святом  престоле  многозначительное  имя  И Мирия (в
прошлом  Кашония),  хотя  тот и даровал бесплатно "святое прощение" и Мартию
Лютому,  и  Гневию  Народному,  и  лютерам, и лесным волкам - все по тому же
сомнительному  праву  "наместника первоапостола на Землии" (на больший титул
он не отважился).
     Тело  И  Скалия  не  удалось  извлечь из узкой и глубокой расщелины. (А
может быть, и не пожелали предавать его земле!).
     Новый  папий  возвестил,  что  выносит  вердикт  о  запрете  "обнажения
мечей",  следить  за чем, как за жестоко караемой ересью, поручалось все той
же   Святой  Службе  увещевания  с  ее  "камерами  откровенности",  кострами
очищения и Гарантами Полного Успокоения.
     Сандрий  благоговейно  поднял  футляр с дельтапланом, приладил его себе
за  плечи и направился извилистой тропкой через лес к скале, подножию замка,
с  твердым  намерением  начать  совсем  иной  свой  "жизненный полет" во имя
"необнажения   мечей",  когда  оружием  его  станет  только  сила  знаний  и
убеждения!
     Пришельцы  из  космоса  улетели,  но  оставили  надежный, живой след на
многострадальной  Иноземле,  в  преданиях  которой  они оживут в неувядаемой
притче  о  Деве  небес  наряду  со сказаниями о гибели Годдона и Саморры и о
мучениях    божественного   Добрия.   И   не   чьи-то   страдания,   гибель,
невежественные  суеверия в любых одеждах поверий или религий, а только общий
отказ  от  любой  формы насилия друг над другом сможет повести соплеменников
Сандрия  по  светлым  путям  в грядущее, которого достигнут в своем звездном
полете, как объяснила Надежанна, земляне.
     Их  судьба  волновала  маленького оруженосца, мечтавшего о том времени,
которое они увидят "спустя тысячелетие"!

                                   ЭПИЛОГ

     Хотелось бы, чтобы счастье пришло, как заслуга.

                                                                 М. Пришвин.

     "В  таинственный  мир  космоса, в беспредельный простор световых лет, к
сверкающим  центрам  атомного  кипения  материи,  мимо  звезд,  живущих  или
рождающихся,  через  вакуум,  неощутимый,  как пустота, но материальный, как
возникшее  из  него  вещество, направлялся теперь в обратный путь звездолет,
состоящий из двух разделенных стокилометровым буксиром модулей.


     В  жилом  модуле  со  множеством  этажей  и  переходов,  где  ускорение
разгона,  действуя  около  года по корабельному времени, равнялось ускорению
земной тяжести, создавая ее, раздался детский крик:
     - Мама, мамочка! Я - птичка, о которой ты рассказывала! Я летаю!
     Действительно,  малыш  взмыл  в  воздух  над  полом кабины и, преодолев
первый   страх,   отчаянно   размахивал   ручонками.   Он  испытывал  теперь
наслаждение от невесомости, которая всем нам знакома по детским снам.
     Мать   его,   математик  корабля,  озабоченная  только  что  сделанными
расчетами,  умело  подплыла  к  нему  и удержала, чтобы малыш не стукнулся о
стенку кабины.
     - Осторожно,  родной.  У  птичек  есть крылышки, а у тебя только ручки.
Ими надо держаться вот за эти скобы.
     - Ой, как хорошо! И ты тоже птичка! А я долго буду летать?
     - Сколько нам летать, папа скажет.
     Легко  было  пообещать  несмышленышу, что "папа скажет", но каково было
папе  вместе  с  другим  звездным штурманом точным расчетом, вместе с умными
компьютерами  проложить  дорогу  среди  бесчисленных  звезд,  собранных, как
атомы  решетки  кристаллического вещества, чтобы не ошибиться и дать команду
начала  торможения  при  подходе  к  желанному  звездному  кристаллу, в узле
которого расположен домен родного Солнца.
     И  все это время, пока мальчик был "птичкой", звездолет, разогнанный до
предела,  обретя  для оставшихся на месте старта наблюдателей почти световую
скорость,   перешел  по  закону  относительности  в  иной  масштаб  "сжатого
времени".  И  мелькающие  звезды  проносились  мимо  него  со скоростью куда
больше  световой  (по его часам). Но время на звездах тоже как бы "мелькало"
по сравнению с корабельным.
     Мать   ребенка   совместно  с  другим  математиком  корабля,  внутренне
содрогаясь,  вычислила,  когда  вернутся  они на родную Землю, через сколько
прежних земных лет.
     И сухие математические цифры показались ей жуткими.
     Лишь  бездушные  компьютеры  могли  с холодным безразличием определять,
что,  поскольку  расстояние  между  звездными кристаллами составляет пятьсот
световых  лет,  вернуться  на  родную  планету  звездонавты,  преодолев  это
расстояние в два конца, туда и обратно, могут через тысячу лет.
     Тысяча лет! Легче произнести эти слова, чем осознать их!
     За  время  разгона  годовалый  мальчик  перешагнул  для себя двухлетний
рубеж   (по   его   собственному,   совпадающему   с  корабельным  времени),
приближаясь   к   самому   интересному   детскому   возрасту.   Трудно  было
представить,  что  теперь,  при потере им веса, из-за исчезновения ускорения
разгона,  каждая  прожитая  им  секунда  соответствует  месяцам или годам на
планете,  где  он  родился...  Попытка  объяснить  это ему, конечно, была бы
совершенно    безнадежной!   (Впрочем,   равно   как   и   неподготовленному
взрослому!).
     Когда  обретет  он  снова  вес,  на  его  средневековой родине настанет
эпоха,  современниками  которой у себя на планете-двойнике были звездонавты,
взявшие  его  с  собой.  Когда  же  он  вместе  с папой и мамой ступит на их
твердую  Землю,  то  со  времени отлета оттуда родителей минет тысяча земных
лет!
     Командиры  корабля,  выслушав  доклады штурманов и математиков, в точно
определенный  теми  миг  дали  приказ  о начале торможения. Ощущение тяжести
вернулось в звездолет.
     Одновременно   на   загадочную   ныне   для  них  родину  послано  было
радиосообщение.    Теперь,    когда   скорость   корабля   начнет   убывать,
радиопослание  обгонит  его, предупредив новых обитателей Земли, что летящие
звездонавты станут для них свидетелями былых веков.
     - Мама,  мамочка!  -  снова  послышался ребячий крик. - Почему я уже не
могу летать? Попроси папу и командиров, чтобы мы опять летали.
     Торможение началось. Звездолет приближался к Солнечной системе".


     Мои  первые  читатели, наши прославленные космонавты Георгий Тимофеевич
Береговой  и  Алексей  Архипович  Леонов,  как  я  вообразил  себе в прологе
романа, вернули бы мне прочитанную рукопись.
     Что-то скажут они мне?
     Поблагодарят за то, что я "не сжег их на площади Цветения"?
     А может быть, совсем о другом заговорили бы они?
     - Никак  жанра  не  пойму,  - скажет Береговой. - То ли фантазия, то ли
история,  притча, миф? И название надо бы другое. "Донкихоты Вселенной", что
ли?
     - Нет,   -  возразит  Леонов.  -  Донкихоты  донкихотами,  но  главное,
пожалуй, в отражении жизни на Земле. Через гипотезу....
     - В зеркале фантазии?
     - Пусть в зеркале, - подхвачу я.
     - Но Землия не зеркальное изображение Земли.
     - Потому  что зеркало фантазии может быть и выпуклым и даже искажающим,
но позволяющим увидеть нашу жизнь яснее, со стороны.
     - Он  прав,  -  подтвердит  Леонов.  -  Отражение  в  зеркале, как и на
поверхности  воды,  может  быть  не  точным.  Особенно  когда волна пройдет.
Что-то  удлинится,  что-то  укоротится.  Словом,  так  да  не  так.  На то и
произвольное допущение.
     - Верно,  -  согласится  Береговой.  -  А  как  же с Дон Кихотом? Разве
смогут шестеро звездонавтов изменить историю планеты?
     - А  разве на Земле не было подобных одиночек? Иисус Христос, Будда иль
Моисей?  Они  закладывали,  каждый,  самую  гуманную мораль в невежественное
общество  современников, привыкших поклоняться высшей силе. И миллионы людей
пошли  следом  за  уже  исчезнувшими  проповедниками, - постараюсь я убедить
своих собеседников.
     - Не  надо  нас  убеждать,  - скажет Алексей Архипович. - Надо убеждать
всех людей планеты, стоящих...
     - ...на  обрыве в пропасть, - закончу я. - Быть может, мой роман и меня
представит  донкихотом,  посмешищем  для не верящих в то, что у человечества
есть будущее.
     - За  будущее  надо  бороться,  -  твердо  скажет  Береговой. - И всеми
средствами, в любом жанре.
     Ну  как не согласиться с ним? Ведь для того, чтобы переплыть реку, надо
войти в воду!


     Читатель   поймет,   конечно,   что  разговор  этот  с  моими  "первыми
читателями"  вымышлен.  На  самом  деле  космонавты наши, если и прочтут мою
книгу, то, может быть, совсем по-другому отнесутся к ней.
     Я  лишь мечтаю пробудить в читателе представление о звездном полете как
о  полете мысли, охватывающей разные периоды земной жизни, когда не осознана
была  человечеством  непреложная  истина,  что  не может быть власть сильнее
права  и  неизбежно  торжество  светлого  Разума,  ибо люди сами делают свою
судьбу,  и  побеждены  будут  ими ненависть, корыстолюбие, жестокость, как и
черные  от  крови  пятна  человеческой  истории, отражение которых останется
лишь в волшебном зеркале фантазии.

                                   Конец

     1 Лаплас. "Изложение системы мира".
     2  Примечание  автора  для  особо  интересующихся.  Формула Лоренца для
времени  на  корабле  Т,  при  времени  на оставленной Земле - Т0 и скорости
света - С, и скорости полета корабля V будет:
     . Ясно, что при V = С, Т = 0.
     3  Современные  методы  дают  возможность  измерения  времени  до 14-го
знака.
     4  Примечание автора для особо интересующихся. Долг историка четвертого
тысячелетия   подсказал   форму   этого   отступления,  чтобы  удовлетворить
любознательность  тех, кто пожелает узнать точные сведения, хранимые в наших
храмах  памяти  о  былых  тысячелетиях.  Однако  тех,  кто  следит  лишь  за
развертыванием  событий,  эти  примечания не должны задерживать, отвлекая их
внимание.  Летательный  аппарат,  взлетолет  (или электролет), основанный на
компенсации   тяготения   электрической   силой   Ампера,   возникающей   от
взаимодействия  магнитного  поля  Земли с кольцевым электрическим током, был
предложен  в 1910 году русским изобретателем Цандером, наряду с Циолковским,
заложившим  основы  космонавтики.  После  открытия  сверхпроводимости в 1911
году  Камерлингом Оннесом и возможности пропускания огромного тока по кольцу
без  потерь,  стало возможно создание такого летательного аппарата реальным,
однако  в течение всего XX века развитие авиации шло по иным путям. Впрочем,
публиковалось  курьезное  сообщение,  что  Джонатан Свифт был прав, поместив
свою  Лапутию  на  летающий  остров,  если  вокруг  него по сверхпроводящему
кольцу был пропущен электрический ток огромной силы.
     5  В  1969  году  в журнале "Икарус" американский ученый д-р Джон Бигбю
сообщил,  что  им  обнаружены  на  околоземных  орбитах  10 космических тел,
которые  не  были  запущенными  в СССР или США искусственными спутниками. Он
исследовал  их  траектории, и оказалось, что все они сходятся в одной точке,
из  которой начали свое движение 18 декабря 1955 года, видимо, составляя все
вместе  одно  тело,  которое  разрушилось по неизвестной причине. Тогда же в
космосе  наблюдалась  вспышка. Она не была сразу потухшей сверхновой звездой
или  метеором, не оставившим в атмосфере светящегося следа. Причину ее так и
не  установили...  Советский ученый Сергей Петрович Божич высказал гипотезу,
что  18  декабря  1955  года,  за два года до запуска первого искусственного
спутника  Земли,  на  околоземной орбите взорвался чужепланетный космический
корабль.  Джон  Бигбю  не решился присоединиться к этому мнению, предпочитая
"естественную  причину"  образования  обнаруженных  им лун, но назвать ее не
смог.  Однако  в  США  были  ученые,  принявшие  гипотезу Божича, но никаких
попыток  исследовать  в космосе загадочные "луны Бигбю" предпринято не было.
В   условиях   международной  напряженности  космос  наполнялся  все  новыми
объектами,  в  том  числе  военного  назначения,  и говорить об инопланетном
посещении  всерьез  было не принято. О лунах Бигбю забыли. Но они продолжали
существовать. (Прим. автора).
     6  Примечание автора для особо интересующихся. Еще в глубокой древности
считалось,  что  "природа не терпит пустоты", и представления о том, чем она
заполнена,  сменяли  одно  другое: небесная твердь - жидкой средой с вихрями
звезд  (по Декарту), наконец, мировым эфиром, одновременно и сверхтвердым, и
сверхпроницаемым.  Он  был  поставлен под сомнение после опыта Майкельсона -
Морли,   доказавшего,  что  при  движении  Земли  эфирного  ветра  нет.  Это
послужило  толчком  для  создания  теории  относительности с ее постулатом о
предельной  скорости света, И только после появления теории фундаментального
поля  ленинградского  физика  И. Л. Герловина (Протодьяконов М. М., Герловин
И.  Л.  "Физические свойства кристаллов". М., "Наука", 1975) стало ясно, что
вакуум  материален, а физические свойства его квантов не проявляются потому,
что    состоят    из    соединившихся   частиц   вещества   и   антивещества
(протон-антипротон   или  электрон-позитрон),  взаимно  компенсирующих  друг
друга,   но   возбуждающихся  и  передающих  это  возбуждение  в  результате
электромагнитного  излучения.  Эти  представления,  подтвержденные  и другим
видным   физиком,   Судерманом,   поставили   задачу  использования  энергии
возбужденных   квантов   вакуума   и   даже  более  -  энергию  связи  самих
элементарных  частиц,  состоящих,  по  Герловину, из кольцевых электрических
образований.  Однако  эта  энергия  связи,  которую  мыслилось высвободить с
помощью   резонанса,  оказалась  столь  колоссальной,  что  использовать  ее
допускалось  лишь  в космосе в обеспечение звездолетов, получающих ее в пути
из   вакуума,   отталкиваясь   от  него,  как  от  материальной  среды,  без
выбрасывания требуемых при реактивном движении огромных масс вещества.
     7 Xn + Yn ? Zn, при n > 2 в целых числах.
     8 Xn-1 + Yn-1 = Zn в целых числах, n = ?.
     9 Примечание автора для особо интересующихся.
     Z  - целое число: Zn = Z  Zn-1; Z = A + B; Zn = Zn-1(A + B) = A  Zn-1
+ B  Zn-1 =
     a  и  b - любые натуральные числа; Zn = (az)n-1 + (bz); X = az; Y = bz;
X, Y - будут целыми числами; и Zn = Xn-1 + Yn-1.
     10  Примечание  автора  для  особо  интересующихся.  Микросистема любой
элементарной  частицы,  в  том  числе  и составляющих квантов вакуума, имеет
собственную  частоту  колебаний,  как и обычная система тел и сил, связанных
между  собой  в  макромире  (например,  мост,  разрушающийся  от попавшего в
резонанс  строевого шага солдат), и в случае резонансного воздействия на нее
внешнего  источника  может  разрушиться,  высвобождая  свою энергию связи. У
элементарных  частиц  она  колоссальна.  Так, если сравнить энергию горения,
атомную  и энергию связи микрочастиц, то это будет: горящая спичка, костер и
рядом   -   пылающее  светило.  Высвобождение  этой  энергии  может  быть  и
регулируемым  или  (при  выходе из-под контроля) спонтанным, взрывоподобным.
Даже   на  околоземной  орбите  такой  внутривакуумный  пожар  привел  бы  к
возникновению на этом месте новой звезды.
     11    Как    он    официально   сообщил,   использованы   были   методы
гамма-спектрометрический,                            нейтронно-радиационный,
рентгено-радиометрический,  позволяющие без разрушения образца определить 30
-  40  составляющих  его  элементов,  хотя  бы  они были включены всего лишь
сотней атомов. (Прим. автора).
     12  Высказывания  исследователей вашкской находки кандидата технических
наук  В.  Н.  Миллера,  кандидата  технических  наук  В. Фоменко и кандидата
физико-математических    наук    О.    Горбатюка    приведены    в    газете
"Социалистическая индустрия" 27 января 1985 года. (Прим. автора).
     13 "Наука и жизнь" № 6 за 1986 г. (Прим. автора).
     14 Казанцев А. Роман "Подводное солнце".
     15   Этот   случай  произошел  с  другом  автора,  старым  большевиком,
академиком  Иваном  Михайловичем Майским, советским послом в Англии во время
Великой    Отечественной   войны,   участником   переговоров   руководителей
антигитлеровской  коалиции  в  Тегеране и Ялте. Он, несправедливо обвиненный
после  окончания  войны  в смертных грехах, мог выдержать тяжелое испытание,
создавая  в  одиночном  заключении по памяти двадцать авторских листов о его
путешествии  через  Иран вокруг Африки в Англию, где должен был представлять
Советский  Союз.  Выйдя  из заключения полностью реабилитированным и получив
от  стенографистки  продиктованный  ей  по памяти роман, он передал рукопись
автору  этих строк, считая его крестным отцом этого произведения, с просьбой
помочь  его опубликованию, что и было сделано. Роман "Близко - далеко" вышел
в  издательстве  "Детская  литература" Министерства просвещения РСФСР в 1958
году,  а  вся  эта  эпопея  описана  в  автобиографической  повести "Пунктир
воспоминаний". (Прим. автора).
     16  По  преданиям  моряков  -  первый  солнечный  луч  - "луч счастья",
прошедший сквозь толщу вод. (Прим. автора).
     17 Из сонета автора.
     18  Примечание  автора  для  особо  интересующихся.  Такой  нуль в виде
коэффициента  масс  можно  безбоязненно  вводить  в  формулу  Лоренца, ибо в
формуле  есть  радикал,  а  под  корнем  его  единица, из которой вычитается
квадрат  отношений  скоростей:  ,  и математически скорость движения тела не
может  быть  больше  скорости  света!  Под корнем появилось бы отрицательное
число,  и  все  выражение  стало  бы  мнимым,  свидетельствуя об абсурдности
сверхсветовой скорости.
     19  Примечание  автора  для особо интересующихся. По Эйнштейну, формула
Лоренца  дает  значение  времени  Т  на  летящем  теле при его скорости - V,
скорости  света  - С и времени Т0 на оставшемся теле: . Если отношение массы
улетевшего  тела  - m и оставшегося (Вселенной) - М, , то при умножении на ?
всей  формулы  она  теряет  смысл,  а  при  умножении  под  корнем отношения
квадратов  скоростей  подкоренная величина превращается в единицу и Т = Т0 ,
что  следует  из  теории  абсолютности.  Однако  при  введении  коэффициента
отношения  масс под корень слагаемых со знаком минус формула обретает вид: и
дает   прежнее  численное  значение  для  времени  Т,  но  математически  не
допускает  перемены  мест числителя и знаменателя, то есть становится мнимой
величиной, свидетельствуя о неверных условиях, положенных в основу формулы.
     20  Примечание автора для особо интересующихся. При введении под корень
коэффициента  масс,  где  m  - масса улетевшего тела, а М - масса Вселенной,
сомножителем к отношению квадрата скоростей получается , поскольку .
     21 Примечание автора для особо интересующихся. Напомним,
     что в этом случае формула Лоренца, определяющая сокращение
     длины и времени, в таком виде не допускает перемены мест масс
     улетевшего и оставшегося тел (связанного притом со всей Вселенной):
     при - мнимая величина.
     22 "Техника - молодежи" № 5 за 1969 г.
     23  Примечание  автора  для  особо интересующихся. Предположение о том,
что  Марс  приблизился  к  Солнцу,  основано  на том, что на его поверхности
многочисленными  наблюдениями  обнаружены  высохшие русла рек и берега былых
водоемов.  Внезапная  потеря  Марсом всех запасов воды, а также более легких
частиц  атмосферы,  в первую очередь паров воды, кислорода, а вслед за тем и
азота,  при сохранении углекислоты в той же пропорции к его былой атмосфере,
как  и  в  атмосфере  земной, вполне научно объясняется повышением солнечной
энергии,  захватываемой  частицами  верхних  слоев  атмосферы,  придающей им
скорость,  превышающую  (при  сравнительно  малой массе Марса по отношению к
земной)  "скорость убегания", когда частичка отрывается от планеты и улетает
в  космическое  пространство.  Так  Марс  после гибели Фаэтона, приблизясь к
Солнцу, и потерял и воду, и пригодную для жизни атмосферу.
     24 См.: На суше и на море, М., "Мысль", 1983.
     25  Примечание  автора  для  особо  интересующихся.  После  отлета Нади
Крыловой  профессор  Бурунов, разрабатывая ее идею, опубликовал серию статей
с  выводом  значений  субсветовых  скоростей  разлетающихся  тел. Он учел не
только   отношение  масс  разлетающихся  тел  m1  и  m2  к  массе  точки  их
разлетания,  связанной со Вселенной и равной бесконечности по Крыловой, но и
отношения скоростей движущихся тел к скорости света и
     Соответственно   приему  Крыловой  он  ввел  три  радикала,  и  формула
Бурунова приобрела вид относительной скорости тел:

     Ясно,  что  при  превышении  любой  из скоростей скорости света ? или ?
становятся  больше  единицы  и  радикал  станет мнимым, равно как и ? всегда
будет  равна  нулю,  когда  произведение масс, разделенное на бесконечность,
определяет  величину  ?,  равную  нулю.  Если  же  посчитать,  что Вселенная
движется,  скажем,  вокруг оси детского волчка, то и этот радикал становится
мнимым.
     Когда  же  ?=?=1,  то  есть  V1=V2=C  при  ?=0, получается классическая
формула релятивистской физики:
     и при

     что, казалось бы, могли учесть собеседники Берегового.
     26  Примечание автора для особо интересующихся. Скорость звездолета V =
?t,  где  ? = 9,89 метра в секунду квадрат, а время t = Один год = 3600 ? 24
?  365  =  31536000  секунд  и  V  =  309368 км/сек; С - скорость света. При
ежегодном  увеличении  скорости  полета  на  эту величину за 20 лет скорость
достигнет  V  = 20 С. Средняя скорость Vср. = 10 св. лет/г. Пройденное за 20
лет  расстояние  составит  20  ?  10  =  200  световых лет. Столько же будет
пройдено и при торможении. Итого - 400 световых лет.
     27   Примечание   автора  для  особо  интересующихся.  Великая  Реформа
произошла  на  Земле  в  начале  XXI  века,  ознаменованная  двумя коренными
переменами  в  жизни  людей  - превращением Организации Объединенных Наций в
мировое  правительство  федерации  равноправных стран с различным социальным
строем  всего  земного  шара  и  искоренением  основной  причины всех зол на
планете,  источника  любых  преступлений  как  в  капиталистических, так и в
социалистических  странах.  Эта  часть Великой Реформы заключалась в изъятии
из  обращения  наличных  денег  в виде купюр (с сохранением мелкой разменной
монеты).  Все  расчеты  между трудящимися и работодателями (государственными
предприятиями  и кооперативами в социалистических странах и частными фирмами
в  капиталистических),  с  торговыми организациями и службами услуг, включая
транспорт,  стали осуществлять безналичным способом с помощью личных чековых
книжек  каждого  гражданина, получаемых им в банке, где он снимает со своего
счета,  куда  переводятся все заработанные и причитающиеся ему деньги, сумму
полученной чековой книжки.
     Использованные   (неразменные)  чеки  с  подписью  владельца  книжки  и
отметкой  в ней (как и в чеке) получателя становились одноразовыми денежными
знаками  для  расчетов  при  продаже  товаров  или  оказании  услуг. Когда в
обращении   не  оказалось  денег,  как  эквивалента  затраченного  труда,  у
потенциальных  преступников не стало повода для воровства, грабежа, взимания
взяток,  хищений и злоупотребления по службе, ибо нельзя было реализовать ни
украденного,  ни  незаконно  присвоенного,  ни  зачислить  их  стоимость  на
банковский счет.
     Еще  в  X  веке до нашей эры спартанский царь Ликург, заложивший основы
демократии  в  Спарте,  борясь в своем царстве с коррупцией, повелел сделать
деньги  тяжелыми  (как мельничные жернова), чтобы нельзя было их передать из
рук  в  руки и требовалось у всех на виду перевозить на подводах. Охотно (не
исключительно)  применялись  безналичные  расчеты и в капиталистических, и в
социалистических  странах  (в  СССР,  США,  Лаосе),  но  полный  переход  на
безналичный   расчет   повлек   за  собой  последствия  огромного  значения,
произойдя   сначала  в  социалистических,  а  потом  и  в  капиталистических
странах. Не стало преступников.
     Правда,  исчезли  они  не  сразу,  пытались  ввести  в  обращение  свою
подпольную  "валюту":  спиртные  напитки, дефицитные предметы обихода, но ни
громоздкие  ящики  с бутылками, ни требующие сохранности меховые изделия или
сложная  электронная  аппаратура  не  были менее заметными, чем ликурговские
подводы  с  денежными  жерновами,  и  "псевдовалюта" оказалась непрактичной,
выдавая  с  головой  тех,  кто  пытался  ею пользоваться. Попытки мошенников
оперировать  с банковскими счетами провалились из-за невозможности зачислить
на  счет  незаработанные деньги в виде анонимного перечисления (как бывало в
швейцарских  банках,  не гнушавшихся счетов государственных деятелей наравне
с  преступниками).  Банковский  контроль был автоматичен и легко осуществим.
Словом,  народная мудрость, выраженная в хлестких словах "деньги не пахнут",
сказалась в полной мере - "псевдовалюта" слишком "пахла"!
     И Великая Денежная реформа достигла социальной цели.
     Конечно,  на  первое  время понадобилось больше кассиров, контроллеров,
финансовых  работников,  но  скоро  им  на помощь, а потом и на смену пришли
электронные  автоматические  устройства,  исполнительные,  бесчувственные  и
неподкупные.
     И   лоточники,   наряду   со  всеми  кассирами,  принимающими  платежи,
вооруженные  компостерами  или  кассовыми  аппаратами, превращали полученные
ими  именные чеки в одноразовые знаки, отражающие реально затраченный людьми
труд, погашаемые, не попадая в чужие руки, как былые потертые купюры.
     Затем  настало  время,  когда  бумажные чеки уступили место специальным
пластинкам  с  микрозаписью  состояния  счета и совершаемых трат, снабженным
неповторимым  кодом  владельца,  который  автоматически  сверялся  с кодовым
знаком владельца, предъявляемым плательщиком или его доверенными лицами.
     Великая  Реформа  в  конце  концов  сделала  ненужными  прежние тюрьмы,
лагеря,  следственный  аппарат и полицейские силы, отпали и карающие меры за
уголовщину.  Человеческое  общество оздоровилось, не неся больше моральных и
материальных   потерь   от  правонарушений,  ставших  невыгодными.  И  новые
поколения   воспитывались   уже  в  иных  условиях.  Экономика  повлияла  на
нравственность.
     Даже  такие  неистребимые, казалось бы, язвы прошлого, как наркомания и
"древнейшая  профессия"  -  проституция,  тоже отмерли, как раковая опухоль,
лишенная  кровообращения.  Наркомания существовала, пока можно было покупать
за  наличность  наркотики,  проститутки  же  не  могли  ограничиться лишними
"тряпками",  им  нужно  было питаться три раза в день, а не только ужинать с
клиентом,   который  "за  услуги"  мог  бы  расплатиться  наличным  чеком  в
ресторане.
     Основоположники    коммунизма   полагали,   что   деньги   отпадут   за
ненадобностью  при  достижении  изобилия,  но  жизнь ускорила этот процесс в
иных общественных отношениях.
     И   Великая   Реформа,  наряду  с  объявлением  Мировым  Правительством
Федерации   Объединенных   Наций  любых  войн  между  народами  вне  закона,
вооружения  ненужными  и  траты на них бесполезными, принесла на Землю новую
нравственную  атмосферу,  позволив  вырасти  в  ней  людям  со  стремлениями
перенести  опыт  Земли  на  далекие острова разума во Вселенной, может быть,
менее развитые, чем родная Земля.
     28 Отрывок из "Орлеанской девственницы" в переводе автора.
     29  Из  числа  наиболее  авторитетных и объективных исследований судьбы
Жанны  д'Арк  можно  назвать  работу  Ж. Гримо "Была ли сожжена Жанна д'Арк"
(Париж, 1952) и К. Пастера "Две Жанны д'Арк" (Париж, 1962). (Прим. автора).
     30  И  на  нашей  планете  Солнечной  системы  в  средние  века римские
первосвященники,  прежде именуясь "наместниками св. Петра на Земле", начиная
с   папы  Иннокентия  III  (1196  -  1216  гг.),  возвысились  в  звании  до
"Наместника  Господа  Бога  на  Земле",  а  в XIV столетии папа уже считался
"Нашим  Господом  Богом  папою".  В  дальнейшем  при  снижении,  несмотря на
провозглашаемую  в  Риме  божью  волю,  влияния  папы,  он  и в звании своем
спустился   с  небес.  Однако  и  в  наши  дни  живым  богом  объявляется  в
ламаистской  религии  буддизма далай-лама (первосвященник), живущий "вечно",
а  при кончине своей тотчас воплощающийся в новорожденном младенце, которого
монахи  отыскивают  и  забирают в монастырь, чтобы воспитать как "всевышнего
на Земле", что не мешало тому порой попадать в эмиграцию. (Прим. автора).
     31  Достоевский на полях своей рукописи сделал заметку о необыкновенной
силе  Лермонтова:  "Ломал  кочергу,  что  труднее  сделать, чем согнуть, ее,
завязав   даже   узлом".   (Сафонов  В.  Вечное  мгновение.  М.,  "Советский
писатель", 1981). (Прим. автора).
     32  И  в  земной  Библии  есть  почти  такие же слова: "Когда сыны неба
сходили  на  землю, то увидели, что женщины там красивы и входили к ним... С
того пошло племя гигантов". (Ветхий завет). (Прим. автора).
     33 Эйнштейн, "Эйн" - один, "штейн" - камень. (Прим. автора).
     34  Уничтожение древних городов Содома и Гоморры, как известно, описано
в  нашей  земной  Библии,  когда  предупрежденный  накануне  Лот  с  женой и
дочерьми   бежал,  ускользнув  от  гибели.  Но  жена  его,  нарушив  запрет,
обернулась,  превратившись  в  "соляной  столб".  Дочери же Лота, поочередно
соблазнив  отца,  продолжили  род  человеческий.  В 1961 году ("На суше и на
море")  советский  ученый, доктор физико-математических наук из Сухуми М. М.
Агрест  объяснил  уничтожение  библейских  городов атомной их бомбардировкой
пришельцами из космоса, преподавшими людям наглядный урок. (Прим. автора).

--------------------------------------------------------------------
"Книжная полка", http://www.rusf.ru/books/: 16.07.2003 16:57



[X]