Книго
Нина Катерли. 

                                Сорокопуд

   -----------------------------------------------------------------------
   Авт.сб. "Окно". Л., "Советский писатель", 1981.
   OCR  spellcheck by HarryFan, 3 November 2000
   -----------------------------------------------------------------------


   Это произошло двадцать четвертого апреля в восемь часов утра на станции
метро "Невский проспект", и никто ничего не  заметил.  Странно:  час  пик,
скопление людей, а ни один бровью не повел - как бежали по перрону, так  и
продолжали двигаться дальше, как толкались, вломясь в вагон, так,  даже  и
после всего, что случилось, не замерли, не опустили растопыренных  локтей,
не прекратили трамбовать друг друга или просверливаться, нет. А между  тем
дверь головного вагона электропоезда только что у всех на глазах разделила
человека надвое, и вот, обратите внимание, одна половина, припав к стеклу,
растерянно уплывает вместе с вагоном, другая же оторопело  застыла,  глядя
ей вслед.


   С утра все было вполне обычно, если иметь в виду обычность  в  простом,
житейском смысле, потому что, конечно, в глубине своей это был  отнюдь  не
обыкновенный рядовой день, - это был Первый день после того, что  со  мной
случилось. И вопреки пословице,  что  "с  бедой  только  ночь  переспать",
ощущение беды утром стало еще острее, острым, как опасная бритва.
   Итак, это не был обычный день, однако небо  и  пальцем  не  пошевелило,
чтобы рухнуть на землю, земля, в свою очередь, ни капельки не разверзлась,
а неподвижная ночь, как это ни удивительно, все-таки кончилась.
   "Ввиду отсутствия достаточной взаимности". Коротко и ясно. И вот я  иду
своим постоянным путем  к  метро  вдоль  набережной  канала  Грибоедова  и
пытаюсь разложить по местам перепутанные  и  опрокинутые  утренние  мысли.
Есть чем заняться: в голове неубрано,  как  в  квартире,  где  только  что
кончился ремонт. Повсюду  занозами  торчат  цифры  чужого  (да,  теперь  -
чужого!) телефонного номера,  и  я,  начав  с  коленопреклоненной  двойки,
аккуратно выдергиваю их одну  за  другой.  Осталась  пятерка,  вцепившаяся
как-то уж очень хватко, но ею можно пока  пренебречь,  сделать,  допустим,
вид, что она ко вчерашним событиям не относится. Ну что такое  пятерка,  в
конце концов? Отличная, между прочим, отметка. Или вот:  пять  пальцев  на
руке.  Пятидневка.  Пятый  троллейбус,  идущий  от  площади   Труда   мимо
Казанского собора. Не совсем ясно, при чем  здесь  площадь  Труда,  а  вот
Казанский собор - это рядом, это около  того  нелепого  места,  где  вчера
состоялся разговор. Хотя он как раз таки не состоялся. Но погодите, мы  же
условились не думать ни о каких разговорах, цифрах и вчерашнем  дне!  Это,
кстати, был очень яркий день,  настоящий  весенний  ленинградский  день  с
внезапно  высохшим  асфальтом  и  оглушительным  солнцем...  Какой   дурак
придумал, что в такие дни особенно везет?..
   - Совершенно незачем, нельзя ему звонить, - сказала я  зданию  Русского
музея и подергала пятерку, не имеющую никакого, ни малейшего  отношения  к
вчерашним событиям.
   Мимо меня по каналу степенно  двигалась  одинокая  треугольная  льдина,
покрытая грязным снегом. Это был уже прошлогодний снег. А  вчерашний  день
удалялся по направлению к вечности с постоянной скоростью один час в  один
час, впрочем, нет, со временем что-то произошло: за сутки, кажется, уплыла
неделя.
   Льдина уплыла. Впереди, над Невским, вовсю  злорадно  рассиялось  небо;
судя по нему, нынче не рабочий четверг, а выходной, когда все устремляются
на увлекательные загородные прогулки.
   Наша комната в институте выходит  окнами  на  юг  и,  конечно,  сегодня
нагреется так, что дышать станет нечем. Хорошо бы плюнуть на все,  включая
прошлогодний снег и пятерку, и поехать за город. Ходила бы одна по лесу...
Походишь тут - новый, а потому не в меру старательный руководитель сектора
Игорь кому-то пообещал: или мы сдадим отчет сегодня,  или  он  наложит  на
себя руки. У него это называется "коллектив взял  обязательство".  Как  он
надоел, этот дурацкий отчет, все графики  в  котором  нарисованы  мной  по
принципу "три П": пол, палец, потолок -  это  так  Борис  Иванович  всегда
говорит, наш начальник лаборатории.
   Пока я думала про  отчет,  цифры  чужого  телефонного  номера  воровато
наросли вокруг пятерки и в голове стало  совсем  мусорно  и  тесно.  Самое
лучшее все-таки было бы сесть в автобус и поехать на вокзал... А отчет?  А
Игорь со своим обязательством? Хоть разорвись... Не глядя по  сторонам,  я
вошла в  метро  и  спустилась  на  эскалаторе.  Поезд  терпеливо  стоял  у
платформы с распахнутыми дверьми, я шагнула в вагон, и тут это  случилось:
я почувствовала удар, секунду мы стояли, разделенные  дверью,  ошеломленно
уставясь друг на друга. И поезд тронулся.


   Первое, что я почувствовала, придя в себя и  убедившись,  что  никто  в
вагоне не обращает на меня ни малейшего внимания, точно  и  в  самом  деле
ничего  не  произошло,  так  вот  -  первое,  что  я  почувствовала,  было
облегчение. Это надо же: только что я все время зацеплялась за  телефонные
цифры, только что, на чем бы ни пыталась сосредоточиться,  возвращалась  и
возвращалась ко вчерашнему дню, а теперь внезапно все сделалось  просто  и
ясно, последняя глава отчета виделась, будто уже написанная, намеченные на
сегодня дела расставились по часам,  как  фигуры  на  шахматной  доске,  а
настроение сделалось... оно сделалось просто хорошим, - и  в  самом  деле,
Что, собственно говоря, случилось такое непредвиденное, а уж тем  более  -
трагическое? Сегодняшние переживания, если посмотреть в корень  (а  только
так и нужно), в основном состоят из уязвленного самолюбия - чувства  очень
неприятного, но, согласитесь, не смертельного; все, что ни  делается,  как
говорят, к лучшему, правда?
   На пересадке у Технологического института каждое утро я встречаю  наших
сотрудников и, завидя кого-нибудь издали, обычно стараюсь сесть  в  другой
вагон - служебные дела и отношения пускай  начнутся  позже,  в  положенное
время - в восемь тридцать, но сегодня в этом больше не было надобности,  и
я подошла к Антонине Дмитриевне (опять она  в  своей  чернобурке,  сколько
можно  -  апрель  ведь  на  дворе!)  и  сказала:  Здравствуйте,   Антонина
Дмитриевна, как вам идет  эта  шляпа.  Антонина  Дмитриевна  сделала  губы
домиком и сразу закокетничала: Да что вы, да этой шляпе сто лет в обед, да
вы каждый день ее видите, только внимания  не  обращали,  да,  кстати,  на
вашем месте я бы обязательно купила себе что-нибудь на голову - платок вас
портит, сходим вместе, посмотрим,  сегодня  же  и  сходим,  вы  такая  еще
молодая, а сейчас бывают очень симпатичные вещи.
   Между прочим, верно, платок мне не идет, и вообще надо наконец заняться
собой, сразу вся дурь из головы вылетит, потому что это - дурь, все это  -
выдуманное, искусственное, мною же и созданное просто от скуки.


   Утром народу в  электричке  мало.  Едут  какие-то  мужики  в  ватниках,
наверное с ночной смены; девушка с маленькой белой  собачкой  на  коленях;
старуха с корзиной, в которой что-то шевелится и пищит.
   - У вас цыплята? - спрашивает девушка. - Ой, какие хорошенькие!
   - Собаку-то убери, - старуха сипит, как будто у  нее  в  горле  нет  ни
одной голосовой связки, - убери, не поела бы.
   - Нет, что вы! Она у нас добрая.
   - У меня и поросята есть, - свистит старуха, - они знаешь  каки  умные,
поросята. Кажный свой сосок знат, чужого нипочем не возьмет. Запрошлый год
двое померло, так два соска у матки так и засохли - нипочем не брали.


   Потом начался рабочий день: из вороха бумаг - ну и хлев у меня в  ящике
письменного стола! - я вытащила листки с  отчетом:  "...в  соответствии  с
решением, принятым  на  последнем  заседании  научно-технического  совета,
необходимо ускорить решение  проблемы  по  замене  металлической  арматуры
изделиями из пластмасс", косые ленивые буквы, строчки сонно падают концами
вниз, я принялась за  последнюю  главу,  слова  выскакивали  откуда-то  из
памяти и  застывали  над  листом  в  услужливых  позах  (вот  что  у  меня
изменилось, так это почерк: буквы четкие и прямые, цифры... да при чем  же
здесь цифры?), график весело бежит вверх, и все правильно, графики  должны
идти прямо и вверх, а в комнате - разговоры, надо вызвать мастера из КИПа,
пусть подключит к потенциометру термопару... нет, лучше так: "острые  углы
и  кромки  должны  быть  закруглены  радиусом  не  менее...",  это   очень
правильно, обойдемся без острых углов.


   За окнами - небо. Справа и слева. А в городе неба мало, там  оно  вроде
бы и не нужно никому. Идешь  по  улице,  а  над  головой  только  узенькая
полоска, даже и неважно, какая она - голубая, серая. Пойдет  дождь,  можно
встать под навес или спрятаться под землю, в метро, там  -  ни  дождя,  ни
зимы, ни лета. Ни неба над головой. А тут? Едем - и все небо, небо. Никуда
не денешься, никуда не спрячешься - вон какое поле, до самого горизонта. А
за горизонтом лес.
   Цифры телефонного номера тоже похожи на  лес.  Сухие  высокие  сосны  и
пятерка, как куст. Ни спилить, ни вырвать - снова вырастут. А  может,  они
похожи на забор, обмотанный колючей проволокой? Он со  всех  сторон,  этот
забор. Калитки нет. И ворот тоже...
   По дороге я не пошла, сразу свернула в лес. Или это называется -  парк?
Вода зачавкала под ногами, и новые  замшевые  туфли  из  желтых  сделались
черными. Из-под безликих  прошлогодних  листьев  кое-где  уже  пробивалась
трава. Вот  у  пня  -  мохнатые  желтые  цветочки,  похожие  на  маленькие
одуванчики. Мать-и-мачеха?
   То, что произошло вчера, смотрело на меня отовсюду, не  удаляясь  и  не
приближаясь, но всем здесь владея, у всего отбирая смысл и даже название.
   Небо смотрело на меня...


   Отчет я дописала к обеду и понесла сдавать в машинописное бюро; я шла с
папкой по коридору и все время здоровалась, дура я дура, сколько  лет  вот
так здороваюсь и только сегодня, вот сейчас, появилось у меня это чувство:
не то дома, не то братства; пускай одни из них не такие уж  интеллектуалы,
а у других  довольно  дурной  характер  и  иногда  с  ними  бывает  трудно
разговаривать - все равно это свои, и вот случится со мной завтра  беда...
а сейчас?! так вот,  случится  беда,  заболею  я,  допустим,  и  попаду  в
больницу, кто будет носить  мне  передачи,  разговаривать  с  врачами,  не
поверит, что "состояние средней тяжести", кто  будет  собирать  по  рублю,
чтобы купить на рынке помидоры за дикую цену, и  это,  допустим,  случится
завтра?.. - они. Не те, мои слишком умные и тонкие друзья (его друзья),  с
которыми я пью водку и рассуждаю о  судьбах,  а  они!  Здравствуй,  Игорь,
слушай, ты будешь  смеяться,  но  я  дописала  отчет,  твое  обязательство
выполнено, да еще и досрочно...


   ...отовсюду, оно было  высоко  над  голыми  ветками,  и  между  тонкими
стволами, и в лужах, и в пруду.
   Только  не  нужно,  нельзя   ничего   осмысливать,   систематизировать,
раскладывать на элементы. Вообще, не надо думать.
   Ноги стали мокрыми по  щиколотку.  Я  нашла  сухую  дорожку,  прямую  и
безлюдную. Пройдя по этой дорожке  метров  сто,  на  садовой  скамейке  за
кустами я вдруг увидела их. Их было трое. Они сидели лицом к дорожке и так
молчали, что я прошла бы мимо, не заметив, если бы не поле. Они  сидели  и
молчали, а вокруг скамейки было силовое поле из ненависти, и я  застыла  в
этом поле, точно споткнувшись о его силовые линии.
   Их было трое. Они сидели, отодвинувшись друг  от  друга,  и  напряженно
глядели прямо перед собой. Как застывший кинокадр, как старая  фотография.
Наверное, от этого и лица их казались бледными, точно вылинявшими. Старуха
была в чернобурке и нелепой широкополой шляпе, похожей на  ту,  что  носит
наша  Антонина  Дмитриевна.  Пожалуй,  и  лицом  она  похожа  на  Антонину
Дмитриевну - такое же упрямство во взгляде и около рта. А молодая  женщина
рядом похожа на них обеих - и на старуху, и на Антонину. Капризные губы на
бледном лице истерички, а глаза упрямые и злые.
   На краю скамейки - парень. Красавчик с бабьим  лицом.  Губы  кружочком,
глазки маленькие, а сколько злобы в них!
   Я почувствовала, что у меня мерзнут плечи, и, перешагнув силовую линию,
заспешила по дорожке скорее прочь от этой скамейки.
   Почему они сидят  здесь,  среди  леса,  среди  неба  с  такими  тупыми,
всененавидящими лицами? Что у них случилось? Может быть,  тоже  несчастье?
Нет, так не смотрят, когда несчастье.
   Наверное, они делят дом. Получили в наследство дачу, не могут разделить
и теперь ненавидят друг друга. Мать ненавидит дочь и зятя  за  то,  что  -
молодые, сами ничего не нажили, а на чужое  -  пожалуйста,  тут  как  тут!
Особенно зять. Да и она хороша, дочка. Знай  под  его  дудку  пляшет!  Ей,
старухе, уже ничего не нажить, куда там наживать на  такую  пенсию!  Слава
богу еще одеться есть во что!
   А дочка ненавидит и мать и мужа сразу. Ему только деньги давай и давай,
на полторы ставки вкалываешь -  все  мало.  Другому  мужику  наплевать  на
мебель, на тряпки, а этому до всего дело. И транзистор японский ему! Надо,
видите ли. А мамаша тоже хороша, в могилу, что ли, деньги с собой возьмет?
Ей ведь дом этот зачем нужен? Сдавать. А денежки - на  книжку.  Сколько  у
нее там этих денег? Книжку прячет. А тут всю жизнь копейки считай.  Отцовы
алименты за восемнадцать лет - тоже небось там,  а  у  меня  сапог  лишних
нету. Да еще этот, с транзистором.
   "Сдохли бы обе! - думает зять с отвращением и колет  маленькими  своими
глазками березу, стоящую напротив. -  Влип,  идиот!  Надо  было  на  Шурке
жениться".


   "...Режимы нагрева деталей приведены  в  табл.  8..."  Почти  ни  одной
опечатки, хорошая машинистка, и  как  быстро  сделала  -  целую  главу  за
полтора часа... все верно: любить нужно конкретного человека, а не продукт
собственного воображения, и вообще  давайте-ка  внимательно  посмотрим  на
наших "счастливых" подруг, что хорошего в их жизни? Кухня?  Очереди  после
работы?  Сбившаяся  набекрень   безобразная   шляпа?   Обломанные   ногти?
Тяжеленные сумки с продуктами в обеих руках? А еще  постоянные  больничные
по уходу за ребенком, и отсюда особенная "любовь" начальства за  успехи  в
работе. Человек - каждый человек! - должен себя уважать и знать,  что  его
уважают другие, а тут? все мысли, все силы отданы дому, а на работе пустое
и тягостное отбывание часов, зато раз в году замечательный отпуск на  даче
в зверских условиях, где надо таскать на  себе  то  воду  из  колодца,  то
продукты из города опять же пудовыми сумками, а в награду -  любящий  муж,
который, конечно, приносит зарплату, называет тебя "моя  половина",  ездит
один в санаторий в Сочи, "надо же подлечиться,  о  чем  ты  говоришь?!"  и
проводит там месяц на пляже за  преферансом,  зато  остальные  одиннадцать
месяцев украшает собою кресло около телевизора. Ах да, это муж,  будничная
скука, быт, мы ведь говорим о Любви, и тут, конечно, другое дело: в гостях
он называется "мой приятель", а в разговорах с подругой - "этот  товарищ",
"этот товарищ собирается на тебе жениться?" "а?  что?  не  слышу!"  снимем
шапки - перед нами настоящее большое  счастье,  особенно  когда  отпуск  в
одиночку по туристской путевке и праздники в кругу интересных  сослуживцев
или родных и соседей, "а домой мне не звони, и думать не смей, ты что?!"
   И, наконец, вариант номер три, мой то есть вариант:  она  свободна,  он
тоже, все замечательно, есть только одна  маленькая  неувязочка  -  с  его
стороны нет "достаточной взаимности", вы ему не подходите, гражданка, он у
нас птица высокого полета, а таких, как вы, на дюжину двенадцать и  все  в
шляпах...


   Что это я навыдумывала? Кругом опять  только  небо  и  деревья.  Солнце
такое горячее, можно пальто расстегнуть. Мало ли почему люди  молча  сидят
на скамейке? Просто устали и отдыхают, и никакой там ненависти нет. Это  я
запуталась в своих цифрах, мыслях (и колючей проволоке).
   Дорожка кончилась... Дальше - узенькая болотистая  тропка,  не  пройти.
Придется возвращаться.
   Какая-то птица раскричалась в лесу. Плохо, что я не знаю,  какие  птицы
как кричат. Интересно, как зовут ту птицу? Сорокопуд? Говорят, есть  такая
птица -  сорокопуд,  вернее  -  сорокопут,  даже  точно  -  сорокопут,  но
сорокопуд - лучше. Сорок пудов... Пуд, конечно, соли,  а  не  чего-нибудь,
надо съесть и не подавиться, чтобы узнать, раскусить  и  т.д.  человека...
Пусть лучше сорокопуд.
   И ведь есть еще малиновки, сойки, коростель, дрозд, зяблик,  а  я  знаю
только соловья, ворон, воробьев и ласточку. Да и то ласточку, наверное, по
голосу не отличу. И ворон путаю с грачами.


   В  половине  четвертого  я  положила  готовый  отчет  на  стол   Борису
Ивановичу. - Я вас вызову, - сказал он, и я пошла примерять  новую  шляпу,
которую почти не разглядела,  когда  выбирала  в  обеденный  перерыв,  все
говорят - шляпа мне  идет,  особенно  Антонина  Дмитриевна,  молодец  она,
характер, в лицо себе плевать никому не позволит, а вообще - день  сегодня
удачный, это потому, что я сделала дело, и хорошо  сделала,  без  халтуры,
все-таки, наверно, я тоже чего-нибудь стою, кое-что могу, кое-что  умею  и
люди ко мне хорошо относятся, так за что же?.. И шляпа идет,  надо  больше
уважать себя и очевидно, совершенно очевидно:  все  это  я  выдумала,  нет
ничего, наплевать мне на это в конце-то концов!.. Как хорошо, что я  пошла
сегодня на работу...


   Как хорошо, что я не пошла сегодня на работу! Не было бы у меня ни этих
берез, ни запаха земли. Уже через месяц не останется в лесу такого запаха.
Распустятся листья, вылезет трава. Наступит лето, а этого  ничего  уже  не
будет.
   Деревья стоят тесным кольцом вокруг маленькой круглой  поляны.  Листьев
еще нет, и я не знаю, что это за деревья. Опять не знаю. Не знаю деревьев,
не знаю птиц. Не знаю, что я наделала и  что  теперь  будет.  Знаю  только
номер телефона - семь цифр.
   Поляна залита  солнцем.  И  на  самой  середине,  около  большого  пня,
похожего на черный зуб, - они, те трое, вся семья. Семья играет на  поляне
в чехарду.
   - А ну, мамаша, поберегись - кричит парень, разбегается и  перемахивает
через тещу, едва тронув руками ее плечи.


   - Я должен вас поздравить, - сказал мне Борис Иванович, -  вы  написали
прекрасный отчет, все точно, технически грамотно, четко,  без  этих  ваших
умствований и длиннот, я очень рад,  хотя  вчера,  когда  вы  тут  развели
демагогию в части ненужности... - Заскок, - улыбнулась я, -  запуталась  в
личных делах, а сегодня прошло,  день  такой  прекрасный!  -  Личным  надо
заниматься в личное от работы время, - сказал Борис Иванович назидательно.
- А день и в самом деле хороший, и солнце светит, - это он говорит.  Борис
Иванович.


   Здесь, в лесу, тоже солнце. И что-то  с  шуршанием  пробивается  из-под
земли через сухие листья.  Сразу  в  нескольких  местах.  Какие-то  стебли
тянутся  вверх,  изгибаются,  покачиваются.  Их  семь.  Семь  цифр  чужого
телефонного номера, первая цифра упала  на  колени,  последняя  присела  и
изогнулась, остальные растут.


   Пять часов, за окном появляются вороны, сперва всего несколько,  лениво
взмахивая крыльями, показываются из-за крыш, потом следом  за  ними  целая
толпа, так каждый день, можно подумать - вороны где-то работают, а в  пять
часов у них кончается смена... Довольно глупо вот так сидеть и глядеть  на
ворон...
   "...Готовые изделия упаковываются в деревянную тару..." Забыла  указать
это в  отчете,  а  Борис  Иванович  не  заметил,  в  деревянную  тару  они
упаковываются, вот какие дела, и каждый ящик должен быть снабжен биркой  с
номером  партии,  смешно...  зачем  обыкновенный  ящик  надо  называть   -
"деревянная тара"?..
   ...Двери распахнулись, ударили колокола, и из церкви вышли  заплаканные
родственники, неся на плечах  деревянную  тару...  Почему  такая  глупость
приходит в голову?


   Цифры уже не качаются. Застыли как  почетный  караул.  Они  выше  меня,
почти до верхушек ивы и ясеня, на котором сорокопуд вьет гнездо. Гнездо  -
огромное и неопрятное, как старая меховая шапка.
   Сейчас я узнаю, почему здесь  столько  неба,  кто  такие  эти  люди  на
поляне, зачем я живу, зачем - все.


   Уже? Звонок звенит в коридоре, все надевают пальто, запихивают в  сумки
свои пудреницы,  расчески,  рассовывают  по  карманам  книги  -  читать  в
автобусе, надо идти... или посидеть еще, посмотреть отчет?.. "номер партии
на деревянной таре..." Шариковая  ручка  сама  по  себе  выводит  какие-то
цифры, их семь, они - острые и сухие, как стебли прошлогодней травы, среди
которых притаилась лягушка, лягушка - среди обломков колючей  проволоки...
пятерка... но я ведь тоже человек, я - инженер, меня  ценят  и  уважают...
Эти цифры - они  точно  гвозди...  гвоздями  забивают  деревянную  тару  с
готовым изделием. Лучше  так:  на  плечах  они  несли  деревянную  тару  с
незабвенным готовым изделием... дура я, дура... Толстая ворона  давно  уже
сидит на карнизе и подмигивает мне  черным  глазом,  за  окном  -  облако,
большое и светлое, с брюха свисают перья.


   И вдруг вижу: черное безлистое дерево рядом со мной - осина. А рядом  -
ясень, потом ива, еще осина и две ольхи. Громко хлопая крыльями,  взмывает
высоко над поляной мудрая птица  сорокопуд,  летит  над  коренастым  голым
деревом, для всех пока еще безымянным, но  я-то  теперь  знаю:  это  клен,
месяца не пройдет, и это поймут все,  но  сейчас  -  только  я  одна...  Я
поворачиваюсь и медленно иду в сторону станции.  Над  дорожкой  -  облако,
большое и светлое, с брюха свисают перья.


   Над каналом, над куполами Спаса-на-крови - большое, светлое  облако.  Я
иду по набережной от метро к дому. Привычная дорога, так я хожу много  лет
каждый вечер. Я медленно бреду по левой стороне,  у  воды,  почти  касаясь
решетки, а вода в канале темная и тихая, льдина со вчерашним  прошлогодним
снегом уплыла навсегда, может быть она уже далеко в заливе.
   Сейчас   я   пройду   то   место...   "Ввиду   отсутствия   достаточной
взаимности..." Вот и прошла. Ничего. Пройду и завтра. И через  много  лет,
когда сделаюсь седой и сгорбленной, как вон та старуха, что роется  сейчас
в большой хозяйственной сумке в десяти шагах от меня.
   Старуха вытащила из сумки красивый блестящий фотоаппарат и нацеливается
объективом куда-то вверх. Высоко, рядом с куполами церкви, медленно  летит
большая темная птица. Кто это? Голубь? Не похоже. В редких взмахах широких
крыльев - что-то негородское, очень спокойное,  точно  летит  она  не  над
суетливой асфальтированной улицей, а над тонкими ветками лесных деревьев с
набухшими, готовыми вот-вот лопнуть почками.
   Птица уже близко.
   Старуха щелкает аппаратом. Еще. Еще.
Книго
[X]