Сигизмунд Доминикович Кржижановский
Квадратурин
1
Снаружи в дверь тихо стукнуло: раз. Пауза. И опять - чуть громче и
костистее: два.
Сутулин, не подымаясь с кровати, протянул - привычным движением - ногу
навстречу стуку и, вдев носок в дверную ручку, дернул. Дверь наотмашь
открылась. На пороге, головой о притолоку, стоял длинный, серый, под цвет
сумеркам, всочившимся в окно, человек.
Сутулин не успел опустить ног с кровати, как посетитель вшагнул
внутрь, тихо втиснул дверь в раму и, ткнувшись портфелем, торчавшим из-под
обезьяне-длинной руки, сначала об одну стенку, потом о другую, сказал:
- Вот именно: спичечная коробка.
- Что?
- Говорю, комната ваша: спичечная коробка. Сколько здесь?
- Восемь с десятыми.
- Вот-вот. Разрешите?
И Сутулин не успел рта раскрыть, как посетитель, присев на край
кровати, спешно отстегнул свой туго набитый портфель. И продолжал, понизив
голос почти до шепота:
- Имею дело. Видите ли: я, то есть мы производим, как бы сказать,- ну,
опыты, что ли. Пока негласно. Не скрою: в деле заинтересована видная
иностранная фирма. Вы хотите выключатель? Нет, не стоит: я только на
минуту. Так вот: открыто,- пока это тайна,- средство для ращения комнат.
Вот, не угодно ли.
И рука незнакомца, выдернувшись из портфеля, протягивала Сутулину
узкий темный тюбик, напоминающий обыкновенные тюбики с красками, с плотно
навинченной пломбированной головкой. Сутулин растерянно повертел скользкий
тюбик в пальцах и, хотя в комнате было почти темно, различил на его
этикетке четко оттиснувшееся слово: Квадратурин. Когда он поднял глаза, они
наткнулись на неподвижный немигающий взгляд собеседника.
- Итак, берете? Цена? Помилуйте, gratis. Только для рекламы. Разве
вот,- и гость стал быстро перелистывать вынутую из того же портфеля
конторского типа книжечку,- простая подпись в книге благодарностей (краткое
изъявление, так сказать). Карандаш? Вот и карандаш. Где? Тут: графа III. В
порядке.
И, захлопнув подпись, гость распрямился, круто повернул спину, шагнул
к двери,- а через минуту Сутулин, щелкнув выключателем, рассматривал с
недоуменно поднятыми бровями четко выпяченные буквы: Квадратурин.
После более внимательного обследования оказалось, что цинковый пакетик
этот плотно обтянут снаружи, как это часто делается изготовителями
патентованных средств, тонкой прозрачной бумагой, концы которой искусно
вклеены друг в друга. Сутулин, сняв бумажный чехол Квадратурина, развернул
свороченный трубочкой текст, проступавший сквозь прозрачный глянец бумаги,
и начал читать:
"СПОСОБ УПОТРЕБЛЕНИЯ.
Разведя квадратуриновую эссенцию в пропорции чайная ложка на стакан
воды, смочив получившимся раствором кусок ваты или просто чистую тряпочку,
смазывают ею внутренние стены комнаты, предназначенные к разращиванию.
Состав не оставляет никаких пятен, не портит обои и даже способствует -
попутно - выведению клопов".
До сих пор Сутулин только недоумевал. Сейчас недоумение стало
обрастать каким-то другим, тревожным и острым чувством. Он встал и
попробовал зашагать из угла в угол, но углы жилклетки были слишком близко
друг к другу: прогулка сводилась почти к одним поворотам, с носков на
каблуки и обратно. И Сутулин, круто оборвав, сел и закрыл глаза, отдался
мыслям, которые начинались: а что?., а если?., а вдруг?.. Слева в
расстоянии аршина от уха кто-то вбивал в стену железный костыль, молоток,
то и дело срываясь, бухал, казалось, метя Сутулину по голове. Стиснув виски
руками, он раскрыл глаза: черный тюбик лежал посреди узкого столика,
умудрившегося как-то втиснуться меж кроватью, подоконником, стеной. Сутулин
сорвал пломбу, и головка тюбика, винтообразно кружась, отскочила. Из
открывшейся круглой щелочки потянуло горьковато-пряным запахом. Запах
приятно растягивал ноздри.
- Ну-ну. Попробуем. Хотя.
И, сняв пиджак, обладатель Квадратурина приступил к эксперименту.
Табурет был пододвинут к дверям, кровать выставлена на середину комнаты. На
кровать взгроможден стол. Толкая вдоль половиц блюдце, в котором стеклилась
прозрачная, с чуть желтоватым отливом жидкость, Сутулин полз вслед за
блюдцем, систематически макал носовой платок, накрученный на карандаш, в
Квадратурин и мазал им вдоль досок и обойного узора. Комнатка
действительно, как сказал тот, сегодняшний, в спичечную коробку. Но Сутулин
работал медленно и аккуратно, стараясь не оставлять непромазанным ни одного
уголка. Это было довольно трудно, так как жидкость действительно мгновенно
испарялась или впитывалась (он ничего не разбирал), не оставляя даже самого
легкого налета, и только запах ее, все более острый и пряный, кружил
голову, спутывал пальцы и заставлял чуть дрожать прижатые к полу колени.
Когда с половицами и низом стен было покончено, Сутулин, поднявшись на
странно ослабевающих и тяжелых ногах, продолжал работать стоя. Изредка
приходилось подбавлять эссенции. Тюбик понемногу пустел. За окном была уже
ночь. На кухне, справа, загремел болт. Квартира готовилась ко сну. Стараясь
не шуметь, экспериментатор с остатками эссенции в руках взобрался на
кровать, с кровати на шатающийся стол: оставалось выквадратуринить потолок.
Но тут застучали кулаком в стену:
- Чего вы там. Люди спят, а он...
Обернувшись на звук, Сутулин сделал неловкое движение: склизский тюбик
выпрыгнул из рук и упал вниз. Сутулин, осторожно балансируя, спустился с
обсохшей кистью на пол, но было уже поздно. Тюбик был пуст, и вокруг него
одуряюще благоухало быстро иссыхающее пятно. Хватаясь от усталости за стену
(слева снова недовольно заворошились), он, напрягая последние усилия,
расставил вещи по их местам и не раздеваясь бухнулся в кровать. Черный сон
тотчас же упал на него сверху: и тюбик и человек стали пусты.
2
Два голоса начали шепотом. Затем по ступеням звучности - с piano на
mf, с mf на f:ff - прорвало сон Сутулину.
- Безобразие. Мне чтоб этих жильцов из-под юбки... Крик разводить?!
- Не на помойку...
- Знать не знаю. Сказано вам: ни собак, ни котов, ни котов, ни
детей...- и после этого последовало такое fff, что с Сутулина окончательно
сшибло сон и он, все еще не раскрывая сшитых усталостью век, потянулся -
привычным движением - к краю стола, на котором стояли часы. Тут-то и
началось: рука долго тянулась, щупая воздух: ни часов, ни стола не было.
Сутулин тотчас же раскрыл глаза. Через миг он сидел на кровати, растерянно
оглядывая комнату. Стол, обычно стоявший тут, у изголовья, отодвинулся на
середину какой-то полузнакомой, просторной, но нескладной комнаты.
Все вещи были те же: и коврик, затертый и куцый, выползший вслед за
столом куда-то вперед, и фотографии, и табурет, и желтые узоры на обоях,-
но все это было расставлено непривычно широко внутри растянувшегося
комнатного куба.
"Квадратурин,- подумал Сутулин,- вот это сила".
И тотчас же стал приспособлять мебель к новому пространству. Но ничего
не получалось: коротенький коврик, пододвинутый назад, к ножкам кровати,
обнажал истертые, голые половицы; стол и табурет, притиснувшиеся по
привычке к изголовью, освобождали пустой, пропаутиненный угол с
выставившейся наружу всякого рода рванью, прежде искусно маскированной
тесными углами и тенью стола. Когда Сутулин с торжествующей, но чуть
испуганной улыбкой обходил, тщательно всматриваясь во всякую мелочь, свою
новую, чуть не в квадрат возведенную квадратуру,- он с неудовольствием
заметил, что комната разрослась не совсем равномерно: наружный угол,
затупившись, гнал стенку куда-то вкось; у внутренних углов Квадратурин
работал, очевидно, слабее; как ни тщательно проделал Сутулин смазку, опыт
давал несколько неравные результаты. Квартира понемногу просыпалась. Мимо
дверей шмыгали люди. Хлопала дверь умывальной. Сутулин подошел к порогу и
повернул ключ направо. Затем, сунув руки за спину, попробовал зашагать из
угла в угол: вышло. Сутулин радостно засмеялся. Ну вот, наконец. Но тотчас
же подумал: шаги могут услышать - там за стенами - справа, слева, сзади.
Постояв с минуту без движенья, он быстро нагнулся,- в виске вдруг заныла
вчерашняя острая тонкая боль,- и, сняв штиблеты, отдался удовольствию
прогулки, беззвучно шагая в одних носках.
- Можно?
Голос хозяйки. Он было подошел к двери и взялся за ключ, но тотчас же
вспомнил: нельзя.
- Одеваюсь. Погодите. Сейчас выйду.
"Все хорошо, но осложняет. Скажем, буду запирать и ключ с собой. Ну а
замочная скважина? А после вот окно: надо занавесить. Сегодня же". Боль в
виске утоньшилась и стала тягучей. Сутулин поспешно собирал бумаги. Пора на
службу. Оделся. Вдвинул боль в картуз. Послушал у двери: будто и никого.
Быстро открыл. Быстро вышел. Быстро защелкнул ключом. Так.
В прихожей терпеливо дожидалась хозяйка.
- Я хотела с вами об этой, как ее. Представьте, подала заявление в
домком, что у нее...
- Слышал. Дальше.
- Вам ничего. От восьми квадратных метров не оторвешь. Но вы войдите в
мое...
- Спешу, - качнулся картузом, и по ступенькам.
3
Возвращаясь со службы, Сутулин остановился у витрины мебельщика:
длинная выгибь дивана, раздвижной круглый стол... хорошо бы - но как их
внесешь мимо глаз и расспросов? Догадаются, не смогут не догадаться...
Пришлось ограничиться покупкой метра канареечно-желтой ткани (все же
занавеска). В столовую он не заходил: аппетит исчез. Нужно скорей к себе -
там все это легче: не спеша обдумать, оглядеться и приладить. Вдвинув ключ
в дверь своей комнаты, Сутулин посмотрел по сторонам,- нет ли подгляда:
нет. Вшагнул. Дал огонь и долго стоял, распластав руки по стене, с сумбурно
бьющимся сердцем: этого он не предвидел - никак.
Квадратурин продолжал делать свое дело. За восемь-девять часов, пока
хозяин был вне, он успел раздвинуть стены на добрую сажень; вытянутые
невидимыми тяжами половицы зазвенели от первого же шага, как органные
трубы. Вся комната, растянутая и уродливо развороченная, начинала пугать и
мучить. Не раздеваясь, Сутулин присел на табурет и оглядывал свой
просторный и вместе с тем давящий сверху гробовидный жильевой короб,
стараясь понять причину нежданного эффекта. Тут он вспомнил,- ведь потолок
остался несмазанным: эссенции не хватило. Жилкороб расползался только вбок
и вдоль, ни на дюйм не подымаясь кверху.
"Остановись. Надо остановить эту квадратуринью штуку. Или я..." Он
зажал ладонями виски и слушал, как едкая боль, еще с утра забравшаяся под
череп, продолжала вращать сверло. Хотя окна в доме напротив были черны,
Сутулин закрылся от них желтым платом занавесок. Голова все не унималась.
Он тихо разделся, защелкнул свет и лег. Сначала был короткий сон, потом
разбудило чувство какой-то неловкости. Подоткнув плотнее одеяло, Сутулин
заснул опять, и снова то же неприятное ощущение безопорности впуталось в
сон. Он поднялся на ладони и свободной рукой провел вокруг себя: стены не
было. Чиркнула спичка. Ну да: он дунул на огонек и охватил руками колени,
так что локти чуть хрустнули. "Растет, проклятая, растет". Стиснув зубы,
Сутулин сполз с кровати и, стараясь не шуметь, осторожно придвинул сначала
передние, потом задние ножки кровати вслед уползающей стене. Слегка
знобило. Не зажигая больше света, он пошел искать в углу на гвозде пальто,
чтобы укрыться теплее. Но на стене крюка на вчерашнем месте не было, и
несколько секунд нужно было шарить по стене, пока руки не наткнулись на
мех. После этого дважды в ночь, длинную и тягучую, как боль в виске,
Сутулин прижимался головой и коленями к стене, засыпая, и, проснувшись,
снова возился у ножек кровати. Проделывая это механически беззлобно и
мертво, он, хотя вокруг еще было темно, старался не раскрывать глаз: так
лучше.
4
Когда к следующим сумеркам, отслужив свой день, Сутулин подходил к
порогу своей комнаты, он не торопил шагов и, войдя, не испытал ни
изумления, ни ужаса. Когда зажглась, где-то там, далеко под низким длинным
сводом, тусклая шестнадцатисвечная лампочка, желтым лучам которой трудно
было и дотянуться до черных, врозь расползшихся углов огромной и мертвой,
но пустой казармы, которая еще недавно, до Квадратурина, была такой тесной,
но такой своей, обжитой и теплой крохо-тушей, - он покорно пошел навстречу
желтому, умаленному перспективой квадрату окна, пробуя сосчитать шаги.
Оттуда с жалко и трусливо затиснувшейся в приоконный угол кровати он
смотрел тупо и устало сквозь глубоко всверлившуюся боль на качание теней,
приникнувших к половицам, на низкую и гладкую навись потолка. "Вот -
вытеснится этакое из тюбика, расквадратится: квадрат в квадрат, квадрат
квадратов в квадрат. Надо думать в обгон: если его не передумаешь,
перерастет оно и..." И вдруг в дверь гулко ударили кулаком:
- Гражданин Сутулин, вы дома? И оттуда же издалека приглушенный и еле
слышный голос хозяйки:
- Дома. Спит, верно.
Сутулина обдало потом: "А вдруг не успею дойти - и они раньше..." И,
стараясь беззвучно ступать (пусть думают, что спит), он долго шел сквозь
темноту к двери. Вот.
- Кто?
- Да откройте, что вы там заперлись. Комиссия по перемеру. Перемерим и
уйдем.
Сутулин стоял, припав ухом к двери. Там за тонкой доской топотали
тяжелые сапоги. Произносились какие-то цифры и номера комнат.
- Теперь сюда. Откройте.
Одной рукой Сутулин охватил головку штепселя, стараясь скрутить его,
как скручивают голову птице: штепсель брызнул светом, затем кракнул,
бессильно завертелся и обвис. В дверь снова ударили кулаком:
- Ну.
Тогда Сутулин повернул ключ влево. В раму двери вдвинулась черная
широкая фигура.
- Зажгите свет.
- Перегорела.
И, цепляясь левой рукой за дверную ручку, правой - за жгут провода, он
пытался заслонить расползшееся пространство. Черная масса отшагнула назад.
- У кого там спички? Дай-ка коробок. Посмотрим все-таки. Для порядку.
И вдруг запричитала хозяйка:
- Да что смотреть-то там? Восемь аршин по восьми раз смотреть. Оттого
что меряете, небось не прибавится. Человек тихий, после службы прилег -
отдохнуть не дадут: мерить да перемеривать. Вот другие, которые и права-то
на площадь не имеют, а...
- Оно и впрямь,- пробурчала черная масса и, качнувшись с сапожища на
сапожище, осторожно и даже почти ласково втянула дверь в свет. Сутулин
остался один на подгибающихся, ватных ногах среди четырех-углой,
ежесекундно растущей и расползающейся тьмы.
5
Выждав, когда шаги угомонились, он быстро оделся и вышел на улицу. Еще
опять придут, по перемеру, недомеру или мало там кто. Лучше додумать здесь
- от перекрестка к перекрестку. К ночи поднялся ветер: он тряс голыми
иззябшими ветвями деревьев, раскачивал тени, гудел в проводах и бился о
стены, будто пробуя их свалить. Пряча изострившуюся боль в виске от ударов
ветра, Сутулин шел, то ныряя в тень, то окунаясь в светы фонарей. Вдруг
что-то тихо и нежно, сквозь грубые толчки ветра, коснулось локтя.
Обернулся. Под бьющими о черные края перьями знакомое, с задорно
прищуренными глазами лицо. И еле слышимо сквозь гудящий воздух:
- Да узнайте-ка же вы меня. Смотрит мимо. И поклонитесь. Вот так.
Легкая фигура, запрокинутая ветром, стоя на цепких и острых каблучках,
вся выражала неподчинение и готовность к борьбе.
Сутулин наклонился козырьком картуза книзу:
- Но ведь вы должны были уехать. И здесь? Значит, помешало что-то...
- Да - вот это.
И он почувствовал, как замшевый палец тронул ему грудь и тотчас же
назад, в муфту. Он отыскал под пляской черных перьев узкие зрачки, и
показалось, что еще взгляд, еще одно касание, удар по горячему виску, и то
отдумается, отвеется и отпадет. В то время она, близя лицо к лицу,
сказала:
- Пойдем к вам. Как тогда. Помнишь?
И тотчас все оборвалось.
- Ко мне нельзя.
Она отыскала отдернувшуюся руку и цепко держалась за нее замшевыми
пальцами.
- У меня... нехорошо,- ронял он в сторону, снова отдернув и руки и
зрачки.
- Вы хотите сказать: тесно. Боже, какой смешной. Чем теснее...- ветер
оторвал конец фразе. Сутулин не отвечал.- Или, может быть, вы не...
Дойдя до поворота, он оглянулся: женщина продолжала стоять, прижав
муфту к груди, как щит; узкие плечи ее свело зябью; ветер цинично трепал ей
юбку и задирал полы пальто. "Завтра. Все завтра. А сейчас..." И, частя
шаги, Сутулин решительно повернул назад.
"Именно сейчас: пока все спят. Собрать вещи (самое необходимое) и
уйти. Бежать. Дверь настежь, пусть и они. Почему одному мне? Пусть и они".
Действительно, квартира была сонной и темной. Пройдя по коридору -
прямо и направо, Сутулин решительно открыл дверь и, как всегда, хотел
повернуть выключатель, находившийся у входа, но тот, бессильно завертевшись
в пальцах, напомнил, что ток прерван. Это было досадным препятствием.
Делать нечего; порывшись в карманах, Сутулин отыскал коробку спичек: она
была почти пуста. Значит, три-четыре вспышки - и все. Надо экономить и свет
и время. Дойдя до вешалки, он чиркнул первый раз: свет пополз желтыми
радиусами сквозь черный воздух. Сутулин нарочно, преодолевая искушение,
сосредоточился на освещенном клочке стены и свесившихся с крючьев пиджаках
и френчах. Он знал, что там, за спиной, расползшееся черными углами
мертвое, оквадратуриненное пространство. Знал и не оглядывался. В левой
руке дотлевала спичка, правая сдергивала с крючьев и швыряла на пол.
Понадобилась еще вспышка; глядя в пол, он направился в тот угол,- если он
еще угол и если еще там, - куда, по его расчету, должна была сползти
кровать, но нечаянно огонек под дыханье,- и черная пустыня сомкнулась
вновь. Оставалась последняя спичка: он чиркнул ею раз и другой: огня не
получалось. Еще раз - и шуршащая головка ее, отвалившись, выскользнула из
пальцев. Тогда, повернувшись, боясь идти дальше вглубь, человек двинулся
назад к узлу, брошенному под крючьями. Но поворот был сделан, очевидно,
неточно. Он шел - шаг к шагу, шаг к шагу - с пальцами, протянутыми вперед,
и не находил ничего: ни узла, ни крючьев, ни даже стен. "Дойду же наконец.
Должен же дойти". Тело облипло холодом и потом. Ноги странно выгибались.
Человек присел на корточки, ладонями в доски пола: "Не надо было
возвращаться. А так - одному, как стоишь, начисто". И вдруг ударило: "Жду,
тут, а она растет, жду, а она..."
Жильцы квадратур, прилегавших к восьми квадратным гражданина Сутулина,
со сна и со страху не разбирались в тембре и интонации крика, разбудившего
их среди ночи и заставившего сбежаться к порогу сутулинской клетки:
кричать в пустыне заблудившемуся и погибающему и бесполезно и поздно: но
если все же - вопреки смыслам - он кричит, то, наверное, так.
1926
Кржижановский С. Д.
Воспоминания о будущем: Избранное из неизданного/Сост., вступ. ст. и
примеч. В. Г. Перельмутера.- М.; Моск. рабочий, 1989.- 463 с.
ISBN 5-239-00304-1
Еще одно имя возвращается к нам "из небытия" - Сигизмунд Доминикович
Кржижановский (1887-1950). При жизни ему удалось опубликовать всего восемь
рассказов и одну повесть. Между тем в литературных кругах его времени его
считали писателем европейской величины. Кржижановскому свойственны
философский взгляд на мир, тяготение к фантасмагории, к тому же он
блестящий стилист - его перо находчиво, иронично, изящно.
В книгу вошли произведения, объединенные в основном "московской"
темой. Перед нами Москва 20-40-х годов с ее бытом, нравами, общественной
жизнью.
(c) Состав, оформление, вступительная статья, примечания. Издательство
"Московский рабочий", 1989.
Составитель Вадим Гершевич Перельмутер.
--------------------------------------------------------------------
"Книжная полка", http://www.rusf.ru/books/: 03.06.2003 12:57