Книго
Василий Купцов 
 
 
               Доказательства должны быть вещественны 
 
   Хорошо сидеть вечерком после лекции в теплом, сухом кабинете, за
разговором с умным собеседником, когда за окном падает препротивный "снег
с дождем", а машина - в ремонте, ну да об этом лучше и не вспоминать...
   - Итак, Ваши тезисы сводятся к тому, что теперь, защитив диссертацию и
получив место на моей кафедре, Вы решили открыть миру истинный источник
Ваших знаний? - голос профессора звучал насмешливо.
   Его собеседник, молодой человек, никак не более двадцати пяти лет от
роду, поджал губы, пытаясь сдержаться.
   Но ответный ход в разговоре оказался за ним, гордо смолчать не удалось!
   - Вы, Добран Павлович, как я понимаю, не верите в наследственную
память? - лучшая защита - контратака, молодой ассистент ответил вопросом
на вопрос...
   - Отчего же, коллега, я вполне допускаю возможность наличия такого рода
скрытой способности человека, - доброжелательно, но с какой-то внутренней
ехидцей, ответил Добран Павлович, поправил привычным движением
темно-сиреневый, в полосочку, галстук, - ведь об этом так много писали. Да
и фантастику я читал на эту тему...
   - Я понимаю, Вы читали фантастику, допускаете, что такого рода феномен
существует где-то там, в туманном далеко, но отнюдь не на Вашей кафедре,
не у Вас под носом, не у Вашего ассистента? Несть пророка в своем
отечестве?
   - Зачем так горячиться, Илья Саулович? - улыбнулся профессор.
   - Я могу доказать! Ведь я не тыкался на раскопках, как слепой, я знал,
где... - натолкнувшись на холодный взгляд завкафедры, ассистент умолк.
   - Не надо повторяться, я внимательно слушал Вас больше часа, принял к
сведению все приведенные факты...
   - И они Вас не убедили?
   - Отчего же, - Добран Павлович слегка откинул голову, приподняв брови,
- я склонен к тому, что под всем этим что-то есть!
   - Так Вы мне верите?
   - Ну, сегодня, все-таки, не Первое апреля, а Вы человек достаточно
серьезный, чтобы не шутить в остальные дни...
   Оба улыбнулись. В минувший День Смеха новоиспеченный кандидат
исторических наук славно разыграл всю кафедру...
   - Поймите, коллега, я совсем не против, чтобы Вы использовали свои
необычные способности в работе, конкретно - во время экспедиций, ну - и
при изучении образцов, само собой, - профессор вздохнул, - я против самого
подхода! Это Ваше - мне не нужно, на самом деле, копаться в земле, я, мол,
могу писать исследования прямо из головы!
   - Но если я действительно ясно вижу, как все это происходило с моими
предками, весь быт, вооружение воинов, одежду крестьян, даже лица...
   - Этой способности можно только порадоваться!
   - Так в чем же дело?
   - Вы, мой друг, не имеете никакого права писать научные статьи,
руководствуясь исключительно тем, что Вам привиделось! Наследственная
память? Прекрасно! Пишите романы, они пойдут нарасхват. Напишите детскую
книжку, ну - вроде "Листов каменной книги" - станете любимейшим писателем.
   - А монографии нельзя?
   - Руководствуясь лишь "наследственной памятью", - эти два слова
профессор выделил, наделяя долей сарказма, - нельзя! Это - не наука. Точка.
   - А если это правда? - воскликнул Илья, вскочив с места и буквально
нависнув над продолжавшим спокойно сидеть шефом.
   - Будь это сто раз правда, для науки важны доказательства! Причем
такие, которые можно подержать в руках!
   - По-моему, Вы просто завидуете моим феноменальным способностям, -
молодой ассистент уселся, положил ногу на ногу, посмотрел нагло в глаза
Добрану Павловичу.
   - Само собой, завидую, - пожал плечами профессор, - будь у меня такой
дар... - последовал вздох.
   - Поставьте меня на собственное место! - предложил Илья Саулович, - Я
понимаю, Вам трудно, вы привыкли, что первичны - археологические находки...
   - Как знать? - возразил профессор.
   - А чего тут знать? У Вас же нет такого дара!
   - Такого - нет, - согласился Добран Павлович, - хотя... В какой-то мере
я Вас понимаю!
   - И в какой мере?
   - Я слушал Вас долго, и перебивал мало, хоть и вдвое, даже более чем
вдвое старше Вас! А теперь послушайте Вы меня, желательно - не перебивая!
   - Как скажите, шеф, - вздохнул ассистент, - я жду наставлений!
   - Наставлений не будет, будет небольшой рассказ, - профессор поправил
привычным движение галстук, - как говорил народный артист Леонов: "Хотите
верьте, хотите нет"...
 
 
   * * *
 
 
   Деревня пылала огнем. Мальчику казалось, что вот-вот загорится и его
спина, ведь те места, где на рубахе зияли дыры, уже буквально горели. Но
двинуться - нельзя. Его искали.
   - Где же этот сопляк? - послышался голос совсем рядом.
   - Да чего он тебе сдался? - то прозвучал уже другой голос, речь
казалось понятной, но непривычной, чувствовалось, что говорили чужие,
пришлые люди.
   "Скиты, проклятые скиты", - по лицу мальчонки стекали слезы, попадая в
рот, отчего жизнь казалось еще солонее.
   - За мальчишку драхму дадут!
   - Где дадут? В Танаисе, что ли? Там бык тетрадрахму стоит...
   - Был бы раб, а продать - дело простое!
   - Если доведешь...
   - Если поймаю, дурень!
   - Да он где-то здесь, поблизости, точно...
   - Я и сам чую!
   - Вон, смотри - что-то шевелится.
   Враги пошли, но на счастье мальчонки, не к нему, а совсем в
противоположную сторону. Мальчик на мгновение высунул голову, завидев
спины воинов, понял - именно сейчас! И рванул...
   - Да вот же он!
   - Стой, стой, хуже будет! - слышалось за спиной.
   Взрослому воину не стоит труда догнать пятилетнего малыша, тем более,
если у мужчины есть конь. Но что толку от коня, если мальчуган перебежал
по жердиночке через заросший, явно превратившийся по весне в болотце
прудик? А теперь прыгает по мшистым зеленым кочкам, уходя все дальше в
лес...
   Но и скиты оказались упорны. Задело, что упустили мальчишку, хоть и не
очень ценная добыча - так ведь срам!
   Ребенок на бегу оглянулся - оба злодея в островерхих шапках чмокают по
болотистой почве, так - что брызги летят. Ноги колесом - будто и сейчас на
лошадях! Мальчишка побежал что есть мочи...
   Кажется, кончилось дыхание, в боку неистово кололо. Мальчик остановился
на мгновение у дерева, решив отдышаться. Резкая боль в плече - это
скитская стрела, захватив край кожи, вонзилась красным наконечником в
сосну. Ребенок рванулся - порвал кожу, и, не обращая внимания ни на боль,
ни на хлынувшую кровь, побежал дальше. Но куда?
   Вот и поляна. Мальчик понял, что сил больше нет. Посреди поляны, как
перст, стоял Предок. Высокий, выше самого здорового из мужей, белый, как
снег, един в трех лицах, глядевших в разные стороны... Мальчик, повинуясь
инстинкту, из последних сил пополз к каменному истукану.
   - Старый Род, великий Предок рода нашего, спаси и защити! - зашептал
мальчишка.
   Вспомнились не раз виденные обряды, требы, что приносили взрослые... Но
что пожертвовать сейчас? Да вот же кровь, что хлещет из раны! Мальчик
сунул пальцы здоровой руки прямо в кровоточащее месиво, резким движением
выбросил руку вверх, помазал кровью где-то под ликом Прародителя, не
достав до губ, как полагалось.
   - Вот тебе моя кровь, она и твоя кровь, спаси сына твоего! - попросил
мальчик камень, прильнув к Предку всем телом. Закрыл глаза...
   - Да где же этот поганец? - послышалось совсем рядом, - Только что
мелькнул, и будто в воду канул?
   - Может, и впрямь канул, одно болото кругом, - ответил другой голос.
   - Нет, эти, речные, все болота здешние знают, не утонут!
   - Зато нас затянет!
   - Коли боишься, иди назад, а я еще поищу! Он где-то здесь прячется. Ух,
поймаю, не сладко ему придется!
   - Что, не поведешь беспортошным продавать? - голос звучал теперь
откуда-то издалека, и, почему-то, стал басистее.
   Для мальчишки все перестало существовать. По телу прошла судорога, все
дрожало, в ушах засвистело. Сквозь закрытые веки то просачивался, то на
мгновение меркнул свет. Становилось то жарко, то - холодно. И так много,
много раз. Мальчик все стоял и стоял, прижавшись к камню. "Может они уже
ушли?" - подумал мальчик и открыл глаза. Странно, вокруг все виделось
совсем другим. Малыш не узнал поляны, вернее - поляны и не было, он стоял,
все еще прижимаясь к каменному Предку, посреди чащи леса - не хвойного, а
березового! Листья желтые, рыжие. И на земле... Осень? Но ведь весна!
   "Прародитель спас меня, унес в другой лес!", - подумал ребенок.
   Что-то ухнуло вдалеке, вздрогнула земля.
   Потом еще раз. Мальчик бросился на землю, залег, зажмурился.
   Послышались громкие, бьющие по ушам звуки, частые-частые, один за
другим без перерыва. Крики, шум. Ребенок продолжал лежать на земле, боясь
даже дышать...
   - Смотри-ка, какой здесь партизан притаился! - услышал мальчик над
собой. Слова какие-то незнакомые, лишь некоторые - понятны.
   Сильные руки подняли мальчика с земли.
   Пахнуло горелым. Он, еще боясь открыть глаза, почувствовал, как его
отряхивают, протирают харю...
   - Да не боись, свои, открывай глаза! - звучало тепло и ласково, хоть
руки и грубы.
   - Да у него плечо! - послышался другой голос, - пуля навылет! Надо
перевязать.
   - Рана рваная, скорее - осколком чиркнуло!
   Мальчик почувствовал, что его перевязывают, так, как ведунья в его
деревне пользовала раны. И он поверил, открыл глаза.
   Платье на незнакомцах - странное. Очень много разной одежды. Что
невеста перед свадьбой... И круглые шлемы на головах. Ни мечей, ни луков,
зато - какие-то хитрые игрушки болтались у обоих воинов на кожаных ремнях.
   - Тебя как звать-то? - спросил тот, что перевязывал.
   - Добран, - неожиданно поняв непривычную речь, ответил мальчик.
   - Странное имя...
   - Странное, странное... - проворчал другой, - Он же раненый! Его - к
врачам надо!
   - Идти сможешь?
   - Могу.
   - Ну, пойдем! Мать жива?
   - Сирый...
   - Все теперь сирые...
   Мальчик бросил последний взгляд на каменного Прародителя. Странно, как
же он изменился, обветшал, что ли...
 
 
   * * *
 
 
   Рану заштопали, подлечили. Записали Добраном - кто-то вспомнил, что
было такое русское имя когда-то, отчество дали в память нашедшего его
солдата. Долго придумывали фамилию... Записали - "Лесной". Странную
одежду, малопонятную речь, незнание самых обыденных, обиходных вещей
списали на счет лесной сиротской жизни. Одичал, мол, за время немецкой
оккупации... Да еще в лесу!
   Потом было все, как у всех... сирот!
   Детский дом, полуголодные послевоенные годы. Шли годы, жизнь
становилась лучше - и сытнее, и веселее. Учителя в школе старались дать
детям все, что могли, полны книг стояли, поджидая детей, и школьные
библиотеки. Добран чем дальше взрослел, тем больше читал.
   То, что он пережил в первые годы детства все больше казались ему сном.
Тогда ему, пяти-шестилетнему, не поверили, посчитали за детские фантазии,
за последствия шока. А потом он и сам уже не верил, что все это произошло
с ним, примирился со своей новой биографией, с тем, что попросту остался
сиротой, скитался во время оккупации по лесу, возможно - жил у партизан...
И чем взрослее становился Добран, тем реже вспоминал.
   Учился Добран хорошо, все схватывал на лету. Его все больше влекло к
технике, особенно - к радиоэлектронике.
   Начал потихоньку готовиться к поступлению в техникум. Но - человек
предполагает, а лишь Бог (Боги, Небо, Судьба - называй как хошь) -
располагает!
   Перелом наступил на пятнадцатом году жизни. Их, всем классом, повели в
музей. Добран, не особо увлекавшийся историей, смотрел по сторонам,
стремясь не зевнуть в открытую. Пожилую лекторшу он не слушал, в голове
его бродили схемы супергетеродина...
   Но что это?!! Добран остановился, как будто натолкнувшись на невидимую
стену. Не может быть! В углу, эдак скромно, стоял каменные Прародитель.
Тот самый, что спас когда-то жизнь маленькому мальчику, унеся его на
много-много веков вперед...
   Добран осознал, что помнит каждую черточку на резных ликах этого
древнего камня. Но, будучи "физиком" - а именно в те годы развернулась
знаменитая дискуссия между "лириками" и "физиками" - решил проверить.
Прикрыл глаза, напрягся. Вспомнил "особые приметы"
   на левом, пока не видимом ему с этой точки, лице. Там зияла выщерблинка
под глазом. И рот скривлен. Добран зашел сбоку, с замиранием сердца
взглянул. Выщерблинка на месте, и рот, сильно поврежденный, но все такой
же кривой!
   - Чего, Добрик, свой портрет нашел? - глупо пошутил кто-то из
одноклассников.
   - Наш Добрыня будет скульптором! - хихикнула Маринка, то ли любившая,
то ли ненавидевшая Добрана - по поступкам в этом возрасте не поймешь.
   - А, действительно, что тут так заинтересовало нашего "физика"? -
спросил подошедший поближе молодой учитель, промолчавший всю экскурсию.
   - Я не буду скульптором, - сказал Добран то ли ему, то ли
одноклассникам, то ли самому себе, - я буду археологом!
   Добран сдержал слово. Не пошел в техникум, продолжал учиться, напирая
теперь на историю, литературу, географию... Поступил в Московский
Университет, пройдя поистине чудовищный конкурс. Собственно, он оказался
единственным детдомовцем на факультете. Кто знает, может, потому и прошел
конкурс...
   Рассказывать дальше нет смысла, вот она, его жизнь - экспедиции,
статьи, диссертации, монографии...
 
 
   * * *
 
 
   - Но Вы организовывали экспедицию к тому месту? - спросил Илья Саулович.
   - Знать бы, где то место...
   - Как? Не оставили на месте, откуда был извлечен экспонат, никакой
таблички?
   - Таблички? Даже в каком именно лесу нашли, и то - неизвестно. Он ведь
простоял сначала в сарайчике краеведческого музея пару лет, затем -
выставили, а уж потом только - в Москву... Если бы я знал место, все бы
излазил давно, этих, как их, экстрасенсоров бы туда навез... И все
прочее...
   - Все-таки, что там было такое? Дыра во времени?
   - Видите ли, - мягко улыбнулся профессор, поправляя галстук, - всякого
рода дыры во времени, искривления пространственно-временного
конти-конти... Ну, этого, тригонометра... Все это такие же гипотезы, как,
скажем, существование богов и великих предков! В данном случае - я не
знаю, подтвержденного фактами ответа нет. А во что верю я сам - то мое
дело.
   - Но воспоминания детских лет Вам ведь помогали при раскопках?
   - Безусловно! И не только при раскопках, даже не столько... Главное -
при реконструкциях - одежды, жилищ...
   - Значит, Вы такой же, как и я - знаете, как было?
   - Может, и знаю, но никогда не позволял себе говорить и писать на
основании - я, мол, так видел! Тем более, к пяти годам ребенок успевает
увидеть не так уж и много...
   - Я, увы, тоже вижу жизнь только одного своего предка, да и ту - только
в молодости, - вздохнул ассистент.
   - Точнее, до зачатия ребенка, того, следующего в цепи Ваших предков?
   - Разумеется...
   Ученые помолчали, каждый думал о своем.
   - А Вы, Добран Павлович, не собираетесь написать книгу, - нарушил
молчание Илья, - художественную, я имею в виду?
   - Давно собираюсь, да вот - времени все нет, - профессор покачал
головой, - вот выйду на пенсию, тогда - быть может!
 
 
   2304 7/4/2000
 
Книго
[X]