Книго

   -----------------------------------------------------------------------
   "Знание - сила", 1974, N 2. Пер. - Р.Нудельман.
    & spellcheck by HarryFan, 31 July 2000
   -----------------------------------------------------------------------
   Джо Спейд меня кличут. А уж башковитее меня вам вряд ли отыскать. Это я
придумал Вотто, и Воксо, и еще кучу других штучек, без которых нынче никто
и шагу ступить не может. У меня этого серого вещества столько,  что  порой
приходится к специалисту по мозгам обращаться. В тот день, помню, звоню, -
все мозговые спецы, которых я знаю, на уик-энде. Что-то уж  слишком  часто
они на уик-энде, когда я к ним звоню. Пришлось к новому врачу идти. У него
на дверной табличке написано, будто он анапсихоневролог,  -  ну,  это  все
равно, что спец по мозгам, ежели по-простому говорить.
   - Меня кличут Джо Спейд, - человек, который изобрел все, - говорю я ему
и хлопаю его по спине со свойственным мне добродушием. Тут какой-то  треск
раздается, мне даже поначалу показалось, что я  ему  ребро  сломал.  Потом
замечаю, что это всего-навсего очки, стало быть - порядок.
   - Я из тех, док, про которых  говорят:  гениальный  парень,  и  никаких
гвоздей, - говорю я ему. - И еще у меня в кармане  куча  этих  зелененьких
бумажек с такими кудрявыми завитушками.
   Тут я беру у него со стола историю болезни и  сам  ее  заполняю,  чтобы
времени не терять. Я  так  понимаю,  что  мне  про  себя  больше  известно
все-таки, чем ему.
   - Поимейте в виду, док, все ваши девятидолларовые слова  я  могу  оптом
купить за четыре восемьдесят пять, - беру я его на понт, и тут он  смотрит
на меня вроде как страдает от чего-то.
   - Скромность не входит в число ваших недостатков, -  говорит  мне  этот
врач по мозгам. Это он уже, значит, мою карточку изучил. - Хм! Холостой...
исключительно интересно...
   Я сам написал "холостой", где положено. А что я человек исключительный,
так это он и сам видит.
   -  Платежеспособный,  -  читает  он  в  том  месте,  где  речь  идет  о
зелененьких. - Вот, - говорит,  -  это  то,  что  мне  нравится  в  людях.
Уговоримся с вами о нескольких сеансах.
   - Хватит одного, - говорю я ему. - Время летит,  а  плачу  за  него  я.
Провентилируйте мне мозги по-быстрому, док.
   - Хорошо, я ногу все сделать очень быстро, - говорит он. - Советую  вам
поразмыслить над старинным  изречением:  "Негоже  человеку  быть  одному".
Подумайте об этом. Надеюсь, вы сумеете сообразить, сколько  будет  один  и
один.
   Потом он добавляет этак невесело: "Несчастная  женщина"...  То  ли  это
поговорка такая в этом году, то ли он о  другом  пациенте  подумал  -  мне
невдомек. И опять добавляет:
   - С вас три куска, выражаясь по-вашему.
   - Спасибо, док, - говорю я. Отсчитал ему три сотни  долларов  и  двинул
вон. Этот спец по мозгам прямо в точку попал, в самую сердцевину.
   Непременно надо мне сыскать себе компаньона.
   Этого парня я приметил в баре у Грогли. Я сразу  усек,  что  он  мне  в
самый раз. Ростом он был в половину меня, зато в остальном  -  вылитый  я.
Точно два ботинка с одной ноги. Одет шикарно,  только  на  фасаде  кое-где
кровь подсыхает. Ну, у Грогли это со всяким может приключиться, пяти минут
хватит. Ребята, но до чего же мы с ним  были  похожи,  ну  что  твоих  два
близнеца) Я уже наперед знал, что он на меня так похож.
   - Э-хе-хе! Настоящие фугасы... - говорит мой новый компаньон  с  этакой
грустинкой в голосе. Это значит: "Ну, братец, такой денек выдался, что  на
всю жизнь лая наслушался". В стакане у него было фэнси, а глаза  сверкали,
точно разбитое стекло.
   - Он тут парочку раз схватывался на кулачках, - шепчет  мне  Грогли.  -
Только ему не везло. Уж очень медленно он кулаками машет. Я так думаю, что
у него какие-то неприятности.
   - С этим покончено, - говорю я Грогли, - он мой новый компаньон.
   Тут я хлопаю своего нового компаньона  по  спине  со  свойственным  мне
добродушием, и из него вылетает один зуб, - плохо держался, наверно.
   - Конец твоим неприятностям, Роско, - говорю я ему, - отныне мы с тобой
компаньоны.
   Он смотрит на меня вроде как-то болезненно.
   - Меня зовут Морис, - говорит он. - Морис Мальтраверс. Ну,  а  как  там
делишки в пещере? Вы ведь троглодит, сэр, не  так  ли?  Троглодиты  всегда
появляются после шакалов. Впервые мне захотелось, чтобы  шакалы  вернулись
поскорей.
   Чертова уйма народу меня троглодитом называет.
   - Лишенный сочувствия человечества, - говорит этот Морис, - я, кажется,
обретаю сочувствие низших подвидов. Интересно, сумею ли я втиснуть в  ваши
уши... ого-го! Вот эти корыта - это уши?! Что за устрашающий отологический
аппарат!.. мда, сумею ли я втиснуть в них все бремя моих забот?
   - Я же тебе сказал, Морис, - конец твоим неприятностям, - говорю  я.  -
Валяй за мной и займемся нашими компанейскими делами.
   Тут я беру его за шиворот и выволакиваю из бара Грогли.
   - Я сразу усек, что ты моего склада парень, - говорю я ему.
   - Моего склада парень, - вторит он мне. - Ну и шутник же!  Точь-в-точь,
как я.
   - Мои мыслительные  структуры  столь  сложны  и  так  ориентированы,  -
говорит этот Морис, когда я его отпускаю и даю ему поразмять конечности, -
что я превратился в замкнутую систему, непонятную для  экзокосмоса,  а  уж
тем более для такого хтонического существа, как вы.
   - Я такой понятливый, что аж страшно, Морис, -  говорю  я  ему.  -  Нет
такой штуки, которая нам с тобой была бы не под силу.
   - В данный момент мои  неприятности  состоят  в  том,  что  университет
запретил  мне  пользоваться  компьютером,  -  говорит  мне  Морис.  -  Без
компьютера я не могу кончить свою Универсальную Машину.
   - У тебя будет такой компьютер, - говорю  я  ему,  -  что  все  красные
лампочки на университетской машинке позеленеют от зависти.
   И вот мы с ним  приходим  в  мою  хибару,  про  которую  один  репортер
напечатал, что это "перестроенное из бывшей  конюшни  и,  наверное,  самое
необычное и неприспособленное под научную лабораторию помещение в мире". Я
завожу Мориса туда, но он чего-то суетится, словно курица, которой  голову
отрубили.
   - Вы живое ископаемое! - верещит он. - Я не могу работать  в  этом  раю
для жеребцов! Мне нужна вычислительная машина, компьютер, понимаете?!
   Тут я слегка постукиваю себя  по  черепушке  шестифунтовым  молотком  и
улыбаюсь своей знаменитой улыбкой.
   - Вот он, весь тут, внутри, Морис, -  говорю  я  ему,  -  самый  лучший
компьютер в мире. Когда я работал у Карнивалов, они меня рекламировали как
Гениального Кретина. Они мне скачки устроили - с лучшим компьютером города
наперегонки. Двадцатизначные числа пришлось умножать в уме, ну,  и  прочие
там мелкие фокусы. Я, правда, словчил немного. Изобрел себе приставку и  в
карман  сунул.  Эта  приставка  все  реле  их  лучшего  компьютера   могла
заклинивать и на целую секунду замедлять. А ежели мне секунду  форы  дать,
так я что угодно в мире в каком угодно деле  обгоню.  Одно  было  плохо  -
довелось мне языком молоть и вообще держать себя, как Гениальному  Кретину
положено, уж таким они меня выставляли. Для человека моего интеллекта  это
слишком.
   - Охотно вам верю, - говорит Морис. - Хорошо, можете вы  справиться  со
свернутыми   Маймонид-подобными   матрицами   из   чисел   третьего   типа
последовательности Коши, одновременно относящимися к вневременной  области
множества Фирши?
   - Морис, - говорю я ему, - я не только могу с этим справиться, но я еще
могу одновременно жарить яичницу на закуску. - Потом я подхожу  к  нему  и
смотрю на него в упор. - Морис, - говорю я, -  не  иначе,  как  ты  хочешь
рассчитать аннигилятор?
   Тут он глядит на меня, будто  в  первый  раз  берет  меня  всерьез.  Он
вынимает из пиджака кучу чертежей,  и  я  вижу,  что  он,  в  самом  деле,
рассчитывает аннигилятор, этакую славную штучку.
   - Это не совсем обычный аннигилятор, - замечает Морис, хотя я и сам уже
вижу, как дело обстоит. -  Какой  еще  аннигилятор  способен  выдвигать  и
обосновывать  категории?  Какой  другой  способен  выносить  моральные   и
этические оценки? Какой еще способен к  подлинному  различению  сущностей?
Это будет единственный аннигилятор, способный  делать  полные  философские
заключения. Можешь ты  мне  помочь  его  закончить,  Проконсул?  [название
одного из видов  вымерших  обезьян,  предполагаемых  предков  человека;  в
древнем Риме - звание]
   "Проконсул" - это все равно, что член муниципалитета. Отсюда  я  вывел,
что Морис обо мне высокого мнения.
   Тут мы выбрасываем все часы  и  приступаем  к  делу.  Мы  вкалываем  по
двадцати  часов  в  сутки.  Я  все  рассчитываю  и  тут  же  клепаю  -  из
Вотто-металла, разумеется. Под конец мы с ним делаем в  этой  штуке  целую
кучу обратных связей. Мы ей даем самой выбирать, чего нам в нее сунуть,  а
чего нет. Наш же аннигилятор тем от всех  прочих  и  отличается,  что  сам
может принимать решения. Ну, так пусть себе принимает!
   Через неделю мы его заканчиваем. Ребята,  какая  игрушка  получилась  -
пальчики оближешь! Начинаем мы с ней играть немного, чтобы посмотреть, что
она может.
   Показываю я ей на полпуда болтов и гаек - на столе  валяются.  И  задаю
программу:
   - Убери отсюда все, что в стандарт не лезет.  Здесь  любая  половина  в
утиль годится.
   И в тот же момент половину этого барахла ровно корова языком  слизнула.
Вот дает! Только назови ей, от чего ты хочешь избавиться, - и  тут  же  от
этого самого уже ни следа.
   - Убери теперь подчистую все вокруг, что тут ни к чему, -  задаю  я  ей
программу. А у меня в  хибаре,  что  называется,  беспорядок.  Тут  машина
только разок мигает, и готово - моя хибара  становится  вполне  приличной.
Да, эта игрушка сразу любую дрянь усекает,  без  промашки  всякое  барахло
прямиком вышвыривает на свалку. Такой  аннигилятор,  который,  что  бы  ни
зацапал, подчистую слизал, - это проще пареной репы придумать. А вот  чего
именно подчистую слизать, а чего нет, - это только наш сам собой понимает.
Мы с Морисом, ясное дело, квохчем над ним от радости, что твои наседки.
   - Морис, - говорю я и хлопаю его по спине, у него даже  кровь  начинает
чего-то из носа капать, - Морис, это же золотое  дно,  а  не  машина!  Нет
такой штуки, которую мы бы с ней не провернули.
   Но Морис пока что вроде невеселый.
   - Aqua  bono?  -  спрашивает  он,  я  так  понимаю,  что  про  какую-то
минеральную воду. Раз так, я ему  наливаю  бренди,  которое  лучше  всякой
воды. Тянет он это бренди, но вид у него все равно задумчивый.
   - Но что в этом хорошего? - спрашивает он. - Конечно,  это  победа,  но
под каким соусом мы ее можем продать? Ей-богу, я уже не один  раз  имел  в
руках замечательную штуку, которая потом оказывалась никому не нужной.  Ты
серьезно думаешь, что существует массовый спрос на машину, которая выносит
моральные и этические оценки, выдвигает и обосновывает категории,  которая
способна  к  подлинному  различению  сущностей  и  может   делать   полные
философские  заключения?  Выходит,  я  еще  раз  употребил  свой  мозг  на
изготовление великолепной безделушки?!
   - Морис, эта штука - идеальное хранилище отбросов! - говорю я ему.  Тут
лицо у него становится  зеленоватым,  как  у  каждого,  кому  я,  наконец,
проясняю суть дела.
   - Хранилище отбросов! - заводится он. - Целые эпохи накапливали знания,
чтобы с помощью лучшего мозга в нашей эре - моего мозга! - породить  такую
машину, и вот этот двоюродный  братец  гориллы  говорит  мне,  что  это  -
идеальное хранилище отбросов! Тут передо  мной  новый  аспект  интеллекта,
мысль будущего, плодоносящая в настоящем, а грязный каннибал заявляет, что
это Хранилище Отбросов!! Созвездия склоняются над моим творением,  и  само
Время видит, что оно не прошло даром, а ты, - ты, косолапый свинопас, - ты
называешь его ХРАНИЛИЩЕМ ОТБРОСОВ!!!
   Так он, видать, увлекся моей идеей, что в этом месте даже слезу пустил.
Ничего не скажешь, оно приятно, ежели с  тобой  соглашаются  так  долго  и
громко, как Морис. Потом у него  уже,  видно,  слов  не  хватило,  он  эту
бутылку бренди обеими руками обхватил и  мигом  вылакал,  что  в  ней  еще
оставалось. После свалился  и  дрых  -  до  тех  пор,  пока  стрелка  весь
циферблат не обошла. Видать, работа его утомила.
   Когда он, наконец, очухался, вид у него был слегка обалдевший.
   - Теперь я себя чувствую гораздо лучше, - говорит он,  -  поверх  того,
что мне гораздо хуже. Ты был прав, это хранилище отбросов.
   Для начала он ее запрограммировал, чтоб она ему всю дрянь удалила -  из
крови, из печенки, из почек, из сердца. Ну, это ей раз плюнуть. Заодно она
его в два счета от похмелья избавила. Еще  побрила  вдобавок  и  аппендикс
вырезала. Этой машине только мигни, - она тебе разом чего хочешь удалит.
   - Назовем ее Прожорливой Красоткой, - говорю я, - в том смысле, что она
что угодно жрет. И притом так она это делает, что просто красота.
   - Так мы ее будем называть между собой, - соглашается  Морис,  -  но  в
обществе она будет известна как "Пантофаг".
   А это то же самое, что "Прожорливая Красотка", только по-гречески.
   Под такое настроение решил я поделить на нас с Морисом один свой Воксо.
Каждый берет себе половину настроенного аппарата, и можешь говорить друг с
другом на каком угодно расстоянии. А вид у  моего  Воксо  такой,  что  его
никто и не заметит.
   Сняли мы большой киоск и выставили нашу  Прожорливую  Красотку,  нашего
Пантофага, на торговой ярмарке.
   Ну, это было представление, я вам  скажу!  Люди  так  и  перли,  и  все
смотрели и слушали, пока сплошная стена зевак не  выстроилась.  Мой  Морис
соловьем разливается, а что касается меня, то я, по-моему, еще хлеще. А уж
вид у нас, ясное дело, как у заправских джентльменов, особливо после того,
как мне Морис намекнул, что я вроде, для этого случая слишком скромно одет
- в одной ночной сорочке. Я его понял, сходил, еще рубаху сверху  на  себя
напялил. А уж наша Красотка так вся и блестит, переливается, - все, что из
Вотто-металла сделано, всегда так блестит.
   Ребятишки швыряли в нее конфетными  обертками,  те  исчезали  прямо  на
лету. "Обыщи меня!" - орали они, и сразу у них, в карманах, что ни к  чему
не годилось, исчезало  бесследно.  Был  там  один  тип  с  битком  набитым
портфелем, так этот портфель в одну секунду стал пустой. Кое-кто, конечно,
визг поднял, как лишился усов или бороды, - ну, мы втолковали, что им  эти
заросли на лице ничего не прибавляли; ежели б все эти их  украшения  имели
хоть мало-мальскую ценность, машина их ни за что  бы  не  тронула.  Мы  им
показывали на других, у  которых  кусты  на  лице  остались  в  целости  и
сохранности; эти, что бы там за своим кустарником ни скрывали, но уж им-то
шерстяной покров, видать, требовался.
   - Могу ли я установить одну такую машину дома  и  когда?  -  спрашивает
одна дама.
   - Завтра, за сорок девять девяносто пять вместе с установкой, - отвечаю
я ей. - Наша машина, мадам, избавит вас от всего бесполезного. Она ощиплет
вам курицу и кости из мяса вынет вместо вас. Она вам все  старые  любовные
записочки в вашем, письменном столе изничтожит, оставит только  письма  от
ребят, которые имели в виду именно то, что  писали.  Она  избавит  вас  от
тридцати фунтов лишнего веса в самых стратегических местах,  так  что,  по
справедливости, мадам, одно это окупает ее цену. Она выбросит  все  старые
пуговицы, которые ни на что не годны, и все семена, которые никогда бы все
равно не взошли. Она вам ликвидирует все, что ни к чему не пригодно.
   -  Эта  машина  способна  выносить  моральные  и  этические  оценки,  -
просвещает Морис народ. - Она способна выдвигать и обосновывать категории.
   - Морис мой компаньон, - говорю я  всем,  -  Мы  выглядим  одинаково  и
думаем одинаково. Мы даже говорим одинаково.
   -  Если  не  считать  того,  что  я  выражаюсь  иератически,  а  он   -
демотически, - подтверждает Морис. - Перед вами единственный аннигилятор в
мире,  который  способен  делать  полные   философские   заключения.   Это
непогрешимый судия, который сам определяет, что в мире приносит какую-либо
пользу, а что - нет. И все бесполезное он аккуратно ликвидирует.
   Ребята, люди все утро так и перли посмотреть нашу машину. Только  после
полудня это наводнение чуток пошло на убыль.
   - Интересно, сколько народу побывало у нас в киоске за утро? -  говорит
мне Морис. - Я бы сказал, тысяч десять.
   - А мне гадать ни к чему, - говорю  я.  -  Вошло  девять  тысяч  триста
пятьдесят восемь, Морис, - говорю я ему, потому что  я  всегда  машинально
чего-нибудь считаю. - И  вышло  девять  тысяч  двести  девяносто  семь,  -
продолжаю я, - не считая  тех  сорока  четырех,  которые  и  сейчас  здесь
околачиваются.
   Морис улыбается.
   - Ты ошибся, - заявляет он, - у тебя цифры не сходятся.
   И вот тут, чувствую, волосы у меня на затылке становятся дыбом.
   Я,  когда  считаю,  никогда  не  ошибаюсь,  и  вот  я  вижу,  что  наша
Прожорливая Красотка тоже не ошибается. Порядок, сейчас уже поздно  делать
вид, будто ошибся, особенно ежели к этому не привык, но, может,  еще  есть
время убраться с пути урагана, пока он не налетел?
   - Кончай куковать, - шепчу я Морису, -  пишись  в  бродяги,  выходи  на
щебенку!
   - Же нэ компренэ [я не понимаю (франц.)], - отвечает Морис, что  значит
"сматываем удочки, ребята", только по-французски, и  дает  мне  тем  самым
понять, что он все усек.
   Тогда я на высокой скорости удаляюсь из помещения ярмарки, а мой  Морис
несется позади с такой легкостью,  что  его  и  не  слышно.  Тут  как  раз
флаер-такси собирается отчаливать.
   - Прыгай на подножку, Морис! -  подаю  я  ему  сигнал,  и  сам  прыгаю,
цепляюсь когтями за  хвостовое  оперение,  и  мои  ноги  уже  болтаются  в
воздухе. Теперь надо глянуть, что там с Морисом. Что с Морисом, ха! Да его
и в помине нету!  Он  вообще  рядом  со  мной  не  бежал,  оказывается!  Я
оглядываюсь, и тут вижу через окно, как он там опять заводит свои песни.
   Ну и история! Чтобы мой компаньон, который на  меня  похож,  точно  две
черепушки из-под одной шляпы, - и не понял мой намек!!
   В аэропорту я ныряю на воздушный грузовоз, который как раз  отлетает  в
Мехико.
   Мне чемоданов паковать не приходится. Я так  скажу:  ежели  человек  не
привык постоянно иметь при себе двухлетний прожиточный минимум  -  в  виде
этих зелененьких бумажек с кудрявыми завитушками в заднем кармане, - такой
человек, значит, не приспособлен встретиться с Судьбой один на один! Через
тридцать минут я уже сижу в отеле в Куэва Покита,  и  все  удовольствия  к
моим услугам. Тогда я хватаю свой Воксо, чтобы послушать, что мне сигналит
мой Морис.
   - Почему ты мне не сказал, что Пантофаг аннигилирует людей?  -  говорит
он вроде бы с испугом.
   - Я тебе все сказал, - говорю я. - Девять тысяч двести  девяносто  семь
прибавить сорок четыре не дает девять тысяч триста  пятьдесят  восемь.  Ты
это сам заметил. Как там дела в родных краях. Морис? Вот юмор получился!
   - Тут не юмор! - говорит он вроде  как  с  отчаянием.  -  Я  заперся  в
маленькой кладовке, где ведра и веники, но эти  люди  собираются  взломать
дверь. Что мне делать?
   - Э, Морис, да объясни ты им, что  те,  которых  машина  прибрала,  все
равно ни на что не годились. Ведь наша машина не ошибается.
   - Сомневаюсь, удастся ли мне убедить в этом родственников пострадавших.
Они жаждут крови. Они уже ломятся в дверь, Спейд! Я слышу, они там кричат,
что повесят меня.
   -  Скажи  им,  что  веревка  должна  быть  новехонькой,  иначе  ты   не
согласишься! - говорю я ему. Это  такая  старая  шутка.  И  выключаю  свои
Воксо, потому как Морис больше ничего не говорит,  только  вроде  булькает
там, а чего он этим бульканьем хочет сказать, мне невдомек.
   Такие истории  быстро  сходят  на  нет,  стоит  людям  повесить  одного
кого-нибудь для собственного удовлетворения. Так что я теперь уже опять  в
городе и опять ворочаю в голове  всякие  новые  идеи,  ровно  кучу  камней
перекатываю. Только Прожорливую Красотку я больше делать не стану. Слишком
у нее логика опасная, и вообще она свое время слегка опережает.
   Я нынче ищу себе нового компаньона. Заглядывайте к  Грогли,  ежели  вас
это интересует. Я там появляюсь каждый часок или около  этого.  Мне  нужен
парень, похожий на меня, как две шеи в одной петле... тьфу, черт,  с  чего
это у меня вдруг такие мысли! - нет, попросту  парень,  который  выглядит,
как я, и думает, как я, и говорит тоже, как я.
   Вы прямо валяйте и спрашивайте Джо Спейда.
   Только посмейте в виду - парень, которого я возьму в компаньоны, должен
быть такой, чтобы сразу меня понимал, ежели придет время сматывать удочки.
Книго
[X]