Книго 

---------------------------------------------------------------
     © Copyright Павел Николаевич Лукницкий
     From: [email protected]
     Date: 10 Jun 2003
---------------------------------------------------------------



"Acumiana"


     Твоею жизнью ныне причащен,
     ........................................
     Я летопись твоих часов веду.
     

     Эпистолярное наследие  Анны Ахматовой незначительно по количеству - она
страдала аграфией - и по существу: редкие ее письма написаны невыразительно.
Зато  Ахматова  была  исключительной  собеседницей,  и не  удивительно, что,
несмотря на жестокость эпохи, она нашла Эккерманов,  с пиететом записывавших
ее слова.
     Классическими уже  стали два  тома  "Записок  об Анне  Ахматовой" Лидии
Чуковской, запечатлевших тринадцать лет общения: с 1939 по 1941 г., затем  с
1952 по 1962 г.
     Но  первым  по  времени   Эккерманом  Ахматовой  был  Павел  Николаевич
Лукницкий (1902  -  1973),  встречавшийся с ней почти  ежедневно  во  второй
половине  20-х  годов. Прирожденный  летописец (он вел дневник с  11 лет  до
самой смерти), он  тщательно записывал обстоятельства и разговоры своих 2000
встреч  с  

Акумой

,  как  звали  Ахматову  в  семье   Пуниных:  так  родилась
"Acumiana",   свод  пятилетних  записей   и   собрание   писем,  документов,
фотографий, к ней относящихся.
     23-летний студент и начинающий стихотворец (из дворянской, до революции
состоятельной петербургской семьи)  задумал писать биографию своего любимого
поэта, Николая Гумилева, и обратился за  сведениями  и  помощью к Ахматовой.
Первая встреча состоялась  в  декабре  1924  г.  Ахматова  приняла  молодого
исследователя,  к  тому  же  ее поклонника, более  чем  благосклонно.  Павел
Лукницкий  стал вскоре у  нее  завсегдатаем,  секретарем и  близким  другом.
Сотрудничество  и дружба  продлились без малого  пять  лет.  Но  наступившие
грозные  события охладили исследовательский пыл Лукницкого и отдалили его от
Ахматовой.  Он понял,  что  увлечение  поэтами  серебряного  века,  особенно
акмеистами, ставшими мишенью партийной критики, будущего не  сулит и к добру
не  приведет.  "Суровая эпоха", по выражению Ахматовой, больше применимому к
ее молодому другу, чем к ней самой,  ему "подменила жизнь": она  потекла  по
другому руслу.
     Лукницкий принял безоговорочно  и бесповоротно сторону социалистической
революции, и  с головой ушел "в великую переделку страны". С конца  1929  г.
для  него  началась   жизнь  путешественника,   естественника,   сухопутного
"Открывателя  новых  земель" (Памир,  Заполярье, Лена...).  Он  вел  дневник
экспедиций,  писал  о  них  книги,  пользовавшиеся немалым  успехом  и  даже
переведенные на  иностранные языки. Ни ужасающее состояние страны, увиденное
им  в Сибири, ни гибель брата в ГУЛаге не остановили сознательной  и упорной
ломки  мировоззрения.  На  подмогу пришла  отечественная  война, которую  П.
Лукницкий  проделал  военным корреспондентом,  от осажденного Ленинграда  до
партизанщины  в  Югославии   и  "освобождения"  Венгрии  и  Чехии...  Из  40
дневниковых тетрадей военного времени родилось еще несколько книг.
     В 1962 г., после 30-летнего почти полного разобщения*, Анна Ахматова, в
поисках своего прошлого, сама пришла к Лукницкому, когда тот жил и работал в
Комарове.  Но это  была "встреча  на  мгновенье",  продолжения  не  имевшая:
слишком в разных руслах протекала их  жизнь. И тем не  менее, умирая, в 1973
г.,  П.  Лукницкий,  в  последней записи,  описывал свое  состояние  словами
Ахматовой: "Жизнь, кажется,  висит на волоске" и досадовал:  "А если так, то
вот  и  конец моим  неосуществленным  мечтам. Книга  об  отце  и его пути...
Гумилев... Ахматова..." Перед  смертью П.  Лукницкий хоть  и  аттестует себя
"настоящим коммунистом", но  смутно чувствует, что не сибирские экспедиции и
не литература о войне - главное в жизни, а те первые годы, когда он оказался
причастен или, как он сам сказал, "причащен судьбе" одного из великих поэтов
ХХ столетия.
     П. Лукницкий  вел  свои  записи  ежедневно,  фотографически,  не всегда
выделяя   главное,  передавая  бумаге  иной   раз  мелкие  слова  и  штрихи,
подлежащие, быть  может,  забвению. Он  был тогда  слишком  молод для вполне
равного   общения,   тем  более  для  критического  подхода   к  ахматовским
изречениям. Но именно благодаря непосредственности самого  процесса  записи,
Ахматова встает перед нами "как живая",  без прикрас, одновременно в величии
и в  повседневности. Для  Ахматовой  то  были трудные годы, и  в личном, и в
общественном,  и в творческом  плане. Со  своим вторым мужем  В. Шилейко она
разошлась, с Н. Н. Пуниным отношения налаживались нелегко. На верхах, в 1925
г., было  принято  решение "Ахматову  не печатать".  Но и  у самой Ахматовой
наступил долгий творческий кризис...
     П. Лукницкий не скрывал от Ахматовой, что записывает встречи, некоторые
странички  ей  даже читал,  она их вполне  одобрила, понимая и  радуясь, что
заодно с биографией Гумилева полагается основание и ее собственным "трудам и
дням". Хотя и отброшенная, на время, историей, хоть  и покинутая,  на время,
музами, Ахматова  уже тогда знала,  что в  историю  вошла.  И своему первому
летописцу была и осталась до конца благодарна.
     За  последние годы,  в извлечениях  записи  П. Лукницкого печатались не
раз*, но полное их  издание в трех  томах  предпринимается  впервые, за  что
приносим  благодарность его жене  В. К. Лукницкой, подготовившей  текст  для
печати.
     

Н. С.



8.12.1924

     С утра до шести часов работал во "Всемирной литературе". В шесть пришел
домой,  поработал  еще  два  часа. Устал,  разболелась  голова. Решил  пойти
куда-нибудь за материалами. Позвонил О.  Мандельштаму  -  не оказалось дома.
Чуковскому, Тавилдарову - тоже. Тогда собрал часть того, что у  меня есть, и
пошел  к Шилейко, рассчитывая там встретиться и  познакомиться с  Ахматовой.
Стучал долго и упорно - кроме свирепого собачьего лая, ничего и никого. Ключ
в  двери, значит дома кто-то есть.  Подождал минут 15, собака успокоилась...
Постучал  еще, собака  залаяла,  и я  услышал  шаги. Открылась дверь  - и  я
повстречался нос к носу с громадной собакой (я с ней уже прежде был знаком -
в прошлом  году,  когда был у Шилейко).  Две  тонких руки  едва  утянули  за
ошейник  собаку,  -  а  я,  входя, вложил сенбернару руку  в  пасть,  и  пес
успокоился. АА была этим моим жестом очень удивлена.
     

17.12.1924. Мр. дв.

     Вечер провел у АА - говорили о Гумилеве, о моей работе, о бесполезности
попыток добиться толковых воспоминаний об Н. Г. у А. Н. Гумилевой. Диктовала
мне важнейшие даты биографии Н. Г.
     С гадливостью говорила о мелкодушных подлостях Э. Голлербаха.
     К  АА приходили двое антрепренеров. Предлагали  ей  в  феврале  1925 г.
поехать с выступлениями в 18  городов. Один  из  них говорил,  что он  будет
перед  чтением  Анной Андреевной  стихов делать  о  ней  доклады, написанные
марксистским методом.
     Условия поездки  антрепренеры  предлагали  худшие, чем те, на каких  АА
ездила в Москву и Харьков.
     С празднования юбилея Ф.Сологуба в Александринском театре АА уехала  на
концерт.
     [АА] "У  меня есть около 15 стихотворений,  которые я не  решусь никому
показать:  это детские стихи. Я их писала, когда мне было 13-14 лет. Все они
посвящены Н. С. Но интересно в них  то, что я о Н. С. всюду говорю,  как  об
уже неживом. Я много кому и в ту пору, и после писала стихи, но ни с кем это
не было так. А с Н. С. у меня так всегда. Это мне самой не понятно..."
     По  поводу  того  места   дневника,   где  записано,  что  АА  в  своих
стихотворениях всегда  говорит о Н. С. как об умершем, АА добавила, что  она
всегда его называет братом.
     Попросила дать ей тетрадь ее ранних стихов, я принес  со стола. Дал ей.
Она прочла мне для примера несколько стихотворений - среди них 3, Написанных
в одно время, в Киеве, относящихся друг  к другу как части одного и  того же
стихотворения. Не позволяла записывать, но я все-таки записал из них строфы.
Начало одного, написанного 25 января 1910 в Киеве:
     Умер твой брат, пришли и сказали.
     Не знаю, что это значит...
     И дальше (или, вернее, из другого стихотворения - одного из этих 3-х во
всяком случае):
     Брата из странствий вернуть не могу,
     Любимого брата найду я.
     Я прошлое в доме моем стерегу,
     Над прошлым тайно колдую...
     И еще:
     Брат, дождалась я светлого дня,
     В каких ты скитался странах?
     Сестра, отвернись, не смотри на меня,
     Это грудь в кровавых ранах...
     Одно из них,  говорит, написано 25 января 1910 года, 2 других  -  около
того же времени (на протяжении нескольких дней). Все посвящены Н. Гумилеву.
     Про последнее  стихотворение АА  сказала,  что оно  нравилось Н.  С. Он
очень едко и сильно критиковал всегда ее стихи. А когда АА была в первый раз
у Вяч. Иванова на "башне" и ее попросили прочесть стихи,  она  обратилась  с
вопросом - какое прочесть - к Н. С. ... Ник. Степ. указал на это.
     Дала  мне вырезку: "Отнесите это Лозинскому. Он очень  их ценит, потому
что там много хорошего говорится о  нем. Это ему принадлежит.  Он дал  мне и
несколько раз напоминал: "Не затеряйте". Передайте ему мой привет".
     

18.12.1924

     "Четверг"  у  М. М. Шкапской.  Шкапская с самодовольством демонстрирует
всем  свои  литературные  "сокровища"  -   толстую  тетрадь  с  автографами,
портретами,  анекдотами  и  разными  наклейками. Собрались  у Шкапской -  К.
Вагинов, А.  Шварц,  И.  Оксенов, П.  Медведев, Н.  Павлович, М. Фроман,  Н.
Дмитриев.
     В 11 часов вечера пришел Н. Тихонов -  сидя на столе, прочел новую свою
поэму - в ней Кавказ, медвежонок, тигр и пр. - 680 строк. Много хороших мест
-  большая  ясность  и точность  выражения.  Очень  много  экзотики.  Фроман
говорит:  "Тихонов - пастух,  слова гоняет стадами. Ходасевич -  напротив  -
работает над отдельными словами, а Ахматова - над строчкой"... Как глупо...
     

19.12.1924. Пятница

     Вечером был у АА. Показывал ей разобранные мной черновики стихотворений
Н. С. Советовался. Потом она мне диктовала  биографические сведения об Н. С.
(с 1915 г. до конца). Читал ей выдержки из моего дневника,  касающиеся Н. С.
Пили чай. Много говорили об Н. Г. Сообщила мне разные факты из его жизни.
     

20.12.1924

     В пятницу 19-го,  вчера, в 8 часов вечера пришел к Ахматовой. Она очень
огорчена болезнью Тапа (собаки). У него горячий нос, что-то на спине. Завтра
АА отвезет его в больницу. Сели по-всегдашнему. Стал показывать АА черновики
стихотворений,  разобранные  мной.  Никаких  поправок  не  сделала:  "Точнее
разобрать нельзя",  - сказала. Затем диктовала мне биографию  Н.  С. от 1915
года  до  конца.  После  биографии  я  стал  ей  читать  выдержки  из  моего
литературного  дневника,  попросив ее  указывать,  какие сведения  о  Н.  С.
правильны,  какие  нет. Потом  в  12 часов зажег ей примус, вскипятили воду,
пили чай.  После  чая  -  опять читал ей  дневник. АА  слушала  внимательно,
выражала свое  мнение, улыбалась, удивлялась тому, как люди  искажают факты.
Читал и те же места, где упоминается о ней...
     В  начале разговора сообщил:  "Вы знаете, Анна Андреевна, я  говорил  с
Наппельбаумами, и они обещали мне безвозмездно переснять все фотографические
карточки и  рисунки Николая Степановича,  какие я дам им". 

(Дальше  страница
обрывается. - В. Л.)

     [...] Я, конечно, принял подарок.
     Я: "Если бы я не знал, как вы не любите надписывать на память..."
     АА: "Я  вам надпишу ее.  Только не сегодня  -  я  плохо  чувствую  себя
сегодня. Хорошо?"
     Разбирая черновик стихотворения "Юдифь":
     АА: "Интересно, заметьте: у Николая Степановича  Юдифь  - девушка. Ведь
на самом деле она была вдовой. Для Николая Степановича - все девушки. Женщин
для него не существует. Стоило ли бы писать о женщине!"
     О деревьях.
     АА: "Тетка Ал. Блока в воспоминаниях говорит,  что Ал. Блок очень любил
деревья.  По  этому  поводу мне вспомнилось  отношение  к  деревьям  Николая
Степановича. В  Царском Селе против  окна комнаты, в которой мы жили ("он, а
не  мы жили. У нас,  как известно,  было 6  комнат", - АА, 29.III.25)  росло
дерево; оно  бросало тень и не  пропускало солнца. Кто-то предложил  срубить
дерево. Николай Степанович: "Нет,  я  никому  не позволю срубить дерево. Как
это можно рубить деревья?"
     АА относит это к стихотворению "Деревья".
     Я: "Мне говорили,  что  "Звездный  ужас"  Николай Степанович  написал в
поезде. Правда ли это?"
     АА:  "Не  знаю.  Может  быть,  и  правда.  Во  всяком  случае,  Николай
Степанович говорил: "В поезде так легко  писать, что я даже не люблю  делать
это".
     АА  - в том месте дневника,  где  я  говорю  о  маленькой собаке против
Симеоновской  церкви, о гузинаке и  т.  д.  (рассказ  В.  Рождественского  о
разговоре  Н. С. по  поводу  знакомства  с Н. Шишкиной):  "Там действительно
всегда  стояла  собака  -  маленькая,  действительно.  А   гузинаку  Николай
Степанович очень любил. Вот:
     "Гильгамеш и гузинаки
     Гузинаки - Гильгамеш
     Не напишешь Гильгамеша -
     Гузинаки не поешь".
     ("Может быть, это кто-нибудь другой  - не знаю...  надо спросить... Это
Шилейко знает...", - АА, 29.III.25)
     О Блоке.
     АА:  "Николай  Степанович о  ч е  н ь восхищался  стихотворением  Блока
"Птица". Он даже сказал ему об этом, а Александр Александрович  ответил ему:
"Ну... вырыта заступом!.." ("Птица" написана тем же размером)".
     О Маяковском.
     АА:  "Маяковский очень хотел познакомиться  с Николаем  Степановичем, и
Николаю  Степановичу  передали это.  Николай Степанович  сказал,  что ничего
против не имеет...  "но только, если Маяковский не говорил дурно о Пушкине".
Передавшему это Николай Степанович поручил узнать; оказалось, что Маяковский
н е г о в  о р  и л дурно о Пушкине, и знакомство состоялось". ("Не произнес
хулу  на  Пушкина. Или  "хулу", или "хулы". Я  уж не  знаю там.  Это было  в
"Бродячей собаке" [АА].)
     АА о Пушкине:
     "Николай Степанович очень любил Пушкина, по-настоящему, глубоко понимал
его".
     Я: "А Баратынского?"
     АА: "Тоже очень любил".
     Я: "Всев. Рожд. Написал стихотворение,  в котором он проводит параллель
между Лермонтовым и Гумилевым".
     АА: "Ну, между ними... разве романтизм? Но и тот совсем не одинаковый".
     Об афоризмах "Античной глупости".
     АА - они назывались транхопсами. (Нет, транхопсы это не то; это другое.
Это шуточные стихи, которые сочиняли вместе. А "Антология глупости" - это Г.
И. [AA].)
     Я читаю ей афоризмы,  записанные у меня в дневнике, читаю  переделку Г.
Ивановым "Венецианской жизни" О. Мандельштама.
     АА слушает улыбаясь, и роняет: "Какой нахал - мальчишка!"
     АА: "В "Бродячей собаке" была написана пьеса  "Изгнание из Рая".  В ней
принимали участие Потемкин, Зенкевич, Лозинский, Николай Степанович". (1912.
Пьеса  "Изгнание из Рая"  была  написана и  тут же  разыграна по случаю  дня
ангела М. А. Кузмина. О. Э. Мандельштам.)
     Подарила мне фотографию Н. Г. (в  форме вольноопределяющегося). Надпись
на фотографии сделала позднее.
     Говорили  об  Адамовиче  и  о  том тяжком  преступлении,  в котором его
подозревают.
     АА привела в  пример "Дуэль и смерть Пушкина" для доказательства  того,
что самые, казалось бы, достоверные факты иногда оказываются искаженными.
     

23.12.1924

     Вечером был у АА. Она два  дня не выходит из дому. Говорили  об Н. Г. -
вспоминала   факты.   Переписывал   стихи   Н.   Г.   из   альбома   О.   А.
Кузьминой-Караваевой, который  АА  достала  для  меня.  Пока  я писал  -  АА
занималась итальянским языком...
     Долго  возились с примусом,  потом пили чай. Уходя,  уговорился  прийти
27-го, в субботу.
     Написала  письмо А. Н. Гумилевой  и составила  для нее  вопросник об Н.
Гумилеве.
     Составила вопросы об Н. Г. для М. Кузмина и передала их мне.
     

24.12.1924

     Вчера, 23-го, во вторник, в 8 ч. вечера пришел к Ахматовой. Залаял Тап.
     "Тапа можно поздравить с выздоровлением, Анна Андреевна?"
     АА: "Не совсем. Я его не возила в больницу, потому что сама больна - не
выхожу два дня из дому".
     Я предлагаю отвести  Тапа куда нужно и т. д. АА отказывается.  Садимся,
сегодня наоборот  - я на "председат[ельское]" место (за письменный стол, ибо
я  пришел  с  чернилами,   перьями,  карандашами   -   переписывать   альбом
Кузм.-Караваевой); АА - напротив.
     АА:  "Я  пишу  письмо  Анне  Ивановне, посылаю  ей анкету с вопросами".
Читает вопросы.
     Я: "Хорошо было бы, если бы Вы спросили  Анну Ивановну о ней самой и об
отце Н. С.".
     АА: "Я очень много слышала о родственниках Коли со стороны матери, а об
отце - ничего не знаю. Вообще об нем как-то мало говорили. Я не знаю, сможет
ли сама А. Ив. Рассказать об нем".
     АА  приготовила  вопросы  и  для  М.  Кузмина.  Я  пополняю  ими  серию
составленных мной вопросов.
     Потом  показываю  составленную  мной  анкету,  для  всех,  и  отдельные
вопросы.
     Затем показываю ей разобранные мной черновики стихотворений. АА со всем
согласна и говорит, что "точнее разобрать невозможно".
     АА, читая вопросы свои к А. Иван., называет Н. С. "Колей".
     АА: "Я называю его Колей, потому что матери пишу".
     Вообще  же АА в разговоре со  мной называет Н.  Г. чаще всего в третьем
лице: "о н", "е м у" и т. д., когда же не так, то "Николай Степанович".
     Затем я начинаю переписывать альбом: Ол. А. Кузьм.-Караваевой. АА берет
книгу и уходит в другую комнату. Там холодно, и я иду за ней и прошу сделать
наоборот - чтоб я писал в той комнате, т. к. мне все равно где писать, а она
здесь - у себя.
     Я: "Нельзя же, чтоб я Вас выживал из Вашей же комнаты!".
     АА  (улыбаясь): "Ну хорошо, я буду здесь читать, если Вы хотите, чтоб я
была с Вами. Но только Вы тоже оставайтесь здесь!"
     Я: "Но я  же буду стеснять Вас. Ведь это очень скучно - видеть в  своей
комнате человека молчащего и скрипящего пером несколько часов подряд!"
     АА: "Нет,  Вы не  будете  мне мешать -  видите, какое у  меня чтение  -
"итальянская грамматика".
     Я пишу. АА с другой стороны стола  читает, иногда я слышу,  как она про
себя почти повторяет итальянские слова...
     Изредка  перебрасываемся 2-3-мя  словами. Изредка АА  кашляет нехорошим
кашлем. В 10 час. АА говорит: "Пойду примус зажигать...".
     Я прошу - чтоб я, а не она, зажег примус.
     АА: "Нет,  ни за что!  Я теперь научилась, и у  меня  это  очень хорошо
выходит.  И  очень  хорошо  -  Вы  будете  писать,  а  я  тем  временем  чай
приготовлю!"
     Я остаюсь писать. Слышу попытки разжечь примус -  несколько  раз, между
которыми АА играет  с Тапом, дразнит его,  ласкает, разговаривает с ним. Тап
лает.
     Наконец АА входит. Я вопросительно поднимаю глаза.
     АА огорченно: "Не горит!..".
     Я иду - смотрю, примус пустой, ни капли керосина.
     АА: "Вот  скандал! Какая  она все-таки, эта девушка - чтоб так уйти, не
позаботиться!"
     Стали  искать.  Наконец  АА  обрадованно  вытаскивает  из-под кухонного
столика бидончик, в котором на дне есть немного керосина.
     Я зажигаю примус. Руки выпачкал. АА идет в маленькую комнатку, наливает
мне в чашку умывальника  воды. Моюсь.  Сажусь писать  снова. АА приготовляет
чай в соседней комнате. Входит.
     "Пойдемте пить, чай готов".
     На столе - сыр, масло,  хлеб и сахар. Тап  у стола, АА много говорит  о
нем, хвалит его: "Только он меня не  очень любит. Он встречает меня, когда я
прихожу, равнодушно. Вот когда Володя приходит, он очень радуется - прыгает,
лижет  его. Он  очень скучает  по Володе. Он, наверное,  думает.  Что я  его
купила, и поэтому равнодушен ко мне".
     Я: "Вы любите Тапа?"
     АА   отвечает   серьезно,  как-то   задумчиво:   "Люблю...   Он  умный,
хороший...".
     АА: "У меня была Шкапская - просила дать ей что-нибудь (для архива - П.
Л.). Я ей дала Симферопольскую афишу о вечере "моей памяти".
     Я: "Как - Вашей памяти?"
     АА: "Да. Так думали в 21 году в Симферополе".
     Я: "А Вы не видели ее архива? Она не приносила его Вам?"
     АА  (с   чуть  насмешливой   улыбкой):   "Приносила...  Она,  вероятно,
переживает медовый месяц собирания и очень радуется поэтому".
     АА: "О Вас она мне ничего не говорила, но несколько  раз повторяла, что
я, "вероятно, много помню..."
     После  чая  -  я продолжаю писать.  АА  совсем  нездорова сегодня.  Вид
усталый, больной.  Я  хочу раньше уйти и говорю: "Я  сегодня не буду кончать
альбома. Я в следующий раз окончу...".
     Да,  до  этих  слов еще АА  одевалась и уходила - водила Тапа  на  двор
гулять.  Пришла,  устала.  Дыхание  трудное.  Села  к  столу,  я  увидел  ее
утомленный вид и тогда сказал ей (вышенаписанное).
     АА: "Ну хорошо. Допишите вот это стихотворение".
     Я дописываю и хочу уходить.
     АА: "А я хотела еще Вам рассказать кое-что".
     Я остаюсь сидеть, АА берет записную книжку и диктует мне около получаса
сведения о Н. С.
     Диктуя,  вдруг  говорит: "Как  здесь дует" (от  окна). Я предлагаю свое
место. Пересаживаемся.
     Я: "Вы совсем нездоровы, Анна Андреевна... Вы простудились?"
     АА:  "Простудилась...   Я,  кажется,   заболеваю...  Мне  нужно  завтра
выступать, и я не знаю, смогу ли я..."
     Я: "А где Вы должны выступать?"
     АА: "Это благотворительно... Для студентов... В этой... Вы  знаете... В
Капелле", - вспоминает наконец АА.
     Я: "Вы новые стихи читать будете?"
     АА: "Нет, старые".
     Прощаемся.
     Я ухожу: "Когда же мне вновь прийти к Вам?" 

(Обрыв - В. Л.)


25.12.1924

     АА должна  была выступать  на благотворительном вечере в Капелле, но не
выступала.
     

26.12.1924

     Обрывки:
     О стихотворении к "Карте любви" в альбоме О. А. Кузьм.-Караваевой.
     АА:  "Я  сначала не  хотела  Вам  даже показывать  его.  Ничего  в  нем
интересного нет. Н. С. подделывается в нем - вы понимаете - барышня, 16 лет,
невинная, неумная, жила в Калуге... Ну о чем можно было с ней говорить? А Н.
С. подделывается к ней. Этого совсем не нужно было".
     Приглашена к Замятиным.
     

27.12.1924

     Утром  заходил к Фроману,  который пишет сказку  о  мышонке,  а потом к
Лавреневу.  Сей купил  пишущую машинку  за 90  рублей,  сидит  без  гроша  и
радуется.  В  3  часа  ко  мне пришел В.  Рождественский  и сидел до 8. Я не
обращал на него внимания, работал по Н. Г., а он занялся переводом латинских
стихов  для  антологии ГИЗа.  В  8 часов с В.  Рождественским пошел к АА (он
раньше просил  меня узнать у нее, может  ли  он прийти. АА  ответила: "Пусть
приходит").   У   АА   я   сразу   же   сел   переписывать   альбом  М.   А.
Кузьминой-Караваевой,  и  предоставил  АА говорить  с Рождественским. У  них
разговор   не  клеился:   очень  напряженно   говорили   о   Судейкиной,  об
обстоятельствах ее отъезда, об  антологии  Голлербаха "Образ Ахматовой"  (АА
неодобрительно отзывалась). Вс. Рожд. пытался жаловаться на цензуру, по вине
которой  не печатаются его стихи,  но когда  АА сказала ему, что  е  е стихи
цензура пропустила все без исключения, он умолк. АА пыталась всеми силами не
показать В. Рождественскому производимого им на нее неприятного впечатления.
Он старательно подлизывался и пытался  было льстить. В 9 часов он ушел, и мы
заговорили  об  Н.  Г.,  о  причинах,  побудивших  его  жениться  на  А.  Н.
Энгельгардт, о ней самой... Прочел АА свои стихотворения - со стыдом  прочел
("Я увидел  глазами,  где  бредит..."  и  другое). Потом  -  2 стихотворения
Фромана  (имени  его  АА  никогда  не слышала). После чаю  опять переписывал
альбом  - до 2-х  часов  ночи. Сделала надпись на  фотографии Н. С., которую
подарила мне.
     АА:  "Нет, я  не забываю.  Как это можно  забыть?  Мне  просто  страшно
что-нибудь забыть. Какой-то (мистический?) страх... Я все помню..."
     

26 и 27.12.1924

     Маня, домработница,  не приходила. АА недавно спросила ее, знает ли она
Пушкина. Ответила, что не знает, что она - неграмотная.
     Вечером была у  Щеголевых. Было  много народу. Пили шампанское. АА ушла
домой в 7 часов утра, когда другие еще и не думали расходиться.
     

Декабрь 1924

     О формальном методе.
     АА:  "Он  годен - ну чтоб установить,  кому  принадлежит  неподписанное
произведение, или на что-нибудь такое - но не больше..."
     Диктуя  мне  сообщения об  Н. Г.,  упомянув: "...6 января 1914 г. Н. С.
познакомился с Таней  Адамович..." - чуть заметно вздохнула, мне показалось,
что этот вздох не был случайным.
     "Очень  неприятно сознавать,  что когда я  умру, какой-нибудь Голлербах
заберется в мои бумаги!"
     Я: "А почему именно Голлербах?"
     АА  рассказала  мне  возмутительную  историю  о  Голлербахе,  незаконно
завладевшем ее письмами к С. Штейну (при посредстве Коти Колесовой), и кроме
того, напечатавшем без всякого права, без ведома АА, отрывок одного из  этих
писем в "Новой русской книге"...
     За полугодие с 1/IV  по 1/X АА  напечатала  только два стихотворения (в
"Русском современнике", No 1).
     "Больше  нигде  ничего  не  зарабатывала.  Жила на иждивении Вольдемара
Казимировича Шилейко..."
     "Я к Дельвигу мало расположена".
     Было время, когда АА жила в 8 комнатах квартиры на Фонтанке, 18.
     

28.12.1924

     АА: Я от Левы получила письмо и стихи... Он пишет, совсем как Н. С. ...
     Я: В чем именно?
     АА: Стиль такой же...
     АА:  Анна Ивановна не приедет - она  не может...  Нездорова, кажется. Я
очень опечалена.
     АА: Я вчера легла в 8 часов утра, а позавчера в 5.
     Я: Утра?
     АА: Да... Я была у Щеголевых. Там было много людей.
     Я: А я в сочельник лег в 3 часа дня - был у Шкапской...
     АА: Вот как публика забавляется!
     Я: Да... Там был глинтвейн, вино, пиво, спирт...
     АА: А у Щеголевых -  пили шампанское. Я не люблю и не умею. 

(Обрыв - В.
Л.)

     АА: В этом есть немножко Гумилева (про 5-ст. анапест).
     Я спрашиваю, по какому варианту мне идти дальше...
     АА: По этому... (указывает на 1-й 5-ст. анапест)...
     АА: Мне стихотворение нравится...
     Показываю ей два стихотворения МАФа.
     АА (читает): У него Пушкин, конечно?
     Я: Он очень любит Пушкина, Анненского, Сологуба, Ходасевича... Особенно
сильное влияние на него оказал Сологуб.
     АА: Ну, Сологуба  я  не вижу  -  в  этих 2-х стихотворениях, по крайней
мере. Здесь  чувствуется  период  до  символистов...  Видно,  что  он  много
работает - у него продумано все. А кто это?
     Я: Это Фроман... (рассказываю о Фромане.)
     АА: Я не слышала о нем... 

(Обрыв - В. Л.)



1.01.1925

     Новый год  встречала в двух местах -  сначала у Рыбаковых (где все было
очень  чинно, и  выпито  было лишь по бокалу  шампанского), потом  в  другом
месте, где  все  присутствовавшие  пили  много,  и  Я.  П.  Гребенщиков  был
настолько нетрезв, что разбил большую старинную вазу (ваза, падая, повредила
руку хозяйке). Домой вернулась АА - часов в 8 утра.
     Один  из  известных  артистов  пристал  на  Невском  к  АА.  Она  долго
сдерживалась,  но  наконец,  взглянув  на него  в  упор,  спокойно  сказала:
"Сволочь!". Артист отстал.
     Скоро  в издательстве "Петроград"  выйдет собрание  стихотворений АА  в
двух томах.  АА  уже держала  корректуру  (договор  об  издании  заключен  с
Гессеном в  VII  1924  года,  и  большую  часть контракта (1200  рублей)  АА
получила осенью 1924).
     Зашел за А.  Н.  Гумилевой, чтоб  идти к АА. Полчаса наставлял ее - ох,
трудно! Глупа,  упряма  и самонадеянна. К 8 часам пришли к  АА.  Встретились
внешне  приветливо.  Вошли в комнату, сели...  "Как  поживает Лева?"  - "Как
Лена?" - сдержанные вопросы. Атмосфера крайне напряженная. Я начинаю сверять
копию  письма М. К.-К. с  подлинником, предоставляя им  разговаривать  между
собой.  Неясно и сбивчиво А. Н. излагает суть  дела.  Дело,  о котором А. Н.
говорила: "Ах, мне  нужно очень много говорить с АА! По  крайней  мере, часа
два!" - оказывается на 10 минут.  АА выражает согласие участвовать в издании
от лица  А. Н.  Гумилевой... Очень корректно  дает несколько  советов. Затем
начинается  ужасная болтовня А. Н. - о пластике, о Передвижном театре, о чем
угодно. АА  сдерживается во что бы то ни стало  и вежливо  слушает. И только
после ухода А. Н. признается мне: "Какое чувство принуждения, тяжести, когда
разговариваешь с ней... Темная она какая-то...".
     АА за чаем о Тапе...
     "Я навещала его, возила ему кашу... Он совсем на меня обижен... Даже не
здоровался, не разговаривал  со мной. Сидит в своей клетке,  унылый. Когда я
подошла к нему, он долго  смотрел на  меня... Он  так мучался,  бедный -  он
спрашивал меня  -  скоро ли  его выпустят?  Потом  он начал  плакать  -  так
жалобно, что я сама не удержалась... У меня тоже были слезы...
     По-моему  это  ужасно:   или  ты  будь  совсем  человеком,  или  совсем
животным... А так - понимать все, как Тап, - и не уметь рассказать, чтоб его
поняли!.."
     АА за чаем говорила много о  старом Петербурге. Она  его  хорошо знает.
Знает строителей и историю постройки всех примечательных домов, знает старые
улицы (названия). Знает очень много... Я не передаю этого разговора, чтоб не
напутать.
     О своем почерке.
     АА: "Я не люблю своего почерка... Очень не люблю... Я собирала все, что
было у  моих подруг написанного мной, - и уничтожала...  Когда  я  в Царском
Селе  искала  на  чердаке в  груде бумаг  письма  Блока,  я,  если  находила
что-нибудь  написанное  мной,   уничтожала...  Не  читая  -  все...  Яростно
уничтожала..."
     АА о договорах Н. С. с Блохом, об тяжелых для автора условиях...
     "Такое было время... Иначе никак нельзя было издаваться..."
     Об установлении дат произв[едений] Н. С.:
     АА: Это пишется все по памяти...
     Просит меня  заняться разыскиванием стихов в  журналах, т. к.  ей легче
вспомнить будет данные о стихотворении, если она увидит, в каком журнале оно
было напечатано.
     АА:  "В  13  году  (зимой)  Н.  С.  совсем  не  писал.  Я  только  одно
стихотворение   помню  за  это  время  -  "Юдифь"...   Он  много   занимался
переводами... Готье и др."
     Стук в  дверь. Входит Ник. Ник.  Пунин. У АА холодно -  Маша не пришла,
поэтому печка не топлена. Топим печь вместе с Пуниным.
     Говорили об издании Н. С. ...
     Я ухожу.
     

3.01.1925

     Заходил в Публичную библиотеку к М. Л. Лозинскому. Сказал, что Ахматова
просит его участвовать в редактировании издания, буде оно состоится. Дал ему
адрес Рабиновича, чтобы Лозинский переговорил с ним.  Лозинский обещал зайти
к Рабиновичу и к Ахматовой.
     Жалуется, что очень занят.
     АА грамоте учила Равинская - мать жены брата А. Н. Энгельгардт.
     А. Н. Энгельгардт  обижается, когда пишу ее фамилию: Энгельгардт,  а не
Гумилева. А мне не хочется звать ее Гумилевой.
     АА о  матери  Н. С.  - Анне  Ивановне, -  сказала,  что она  была очень
больна, даже при смерти, но теперь поправляется.
     Мраморный дворец - кв. 12.
     Ни уборной, ни водопровода в квартире  нет. В столовой - лампочка висит
над столом,  в комнате АА - настольная лампочка с длинным  шнуром. Эта лампа
имеет 3 местопребывания: или на письменном столе, или  на туалетном столике,
или на ночном столике.
     В Мр. Дворце электричество включают намного позже того, как стемнеет.
     На окне в комнате АА - шторы серо-палевые...
     В чулане - на полу кипа книг, писем, бумаг... Дрова, всякий хлам...
     1. Кровать широкая двуспальная деревянная.
     2. Шкаф.
     3. Стол с книгами.
     4. Стоящее на полу прислоненное к стене зеркало - высотой аршина...
     5. Ночной столик.
     6. Зеркало высокое (трюмо), стоящее между кроватью и стеной.
     Между кухней и столовой  деревянная перегородка  не до  потолка,  между
чуланом и передней - деревянная перегородка.
     7. Маленький диванчик.
     8. Полки с посудой.
     9. Шкаф для кухонных принадлежностей.
     10. Высокий комод, на котором фарфор.
     11. Туалетный столик, на котором старинное зеркало - от прабабушки АА.
     12. Высокая узенькая этажерка...
     13. Остекленный шкафик для чайной посуды.
     14. Бюрцо с книгами АА и пр.
     Размер столовой 6 х 6 шагов, передней - 4 х 2 шага.
     Н. Н. Пунин - писатель по вопросам изобразительного искусства.
     "Спасибо, душенька".
     "Трамуси" - трамвай.
     

4.01.1925

     В альбоме Кардовской стихотворение, написанное рукой АА, принадлежит на
самом деле  Н.  Г. -  "Я  тогда  не знала,  что  написать,  и  Н.  С. тут же
придумал"...
     Одну  из своих фотографий (en face) АА как-то показывала Клюеву. "Клюев
сказал про нее: графиня Октавия".
     "Темное время это -  Царскосельский период, потому что царсоселы -  это
довольно звероподобные  люди, ясно, что  они ничего не могут сказать. Они  с
ним пили, кутили, но ничего не помнят.
     Так - две-три женщины да учитель, вот только кто может рассказать".
     АА сказала мне, что к  ней приходили Шенгели и Шервинский,  приезжавшие
из Москвы для устройства вечера памяти В. Брюсова.
     О Н. П. Дмитриеве, который ищет "каноническую запятую" у Н. Гумилева.
     АА иронически:  "Скажите  ему... Пусть  не ищет  каноническую  запятую.
Жалко ведь его, бедного... Н. С. запятых никогда не ставил... - Серьезней: -
Хотя... Кажется, к а к и е-т о знаки он все-таки ставил, потому что я помню,
как он  однажды бранил меня за то, что  у  меня после  каждой второй  строки
точка".
     "Ну а если она нужна действительно?"
     "Нет, он, кажется, говорил про  те места,  где можно было  бы поставить
запятую или точку с запятой и где у меня будто бы всегда стоит точка".
     Вечер  у  Ахматовой.  Лежит,  больна,  в жару.  Вчера  ходила  смотреть
наводнение,   простудилась.   Работаю   в  столовой  -  переписываю  альбомы
Кузьминых-Караваевых.  Пунин  наливает мне  чай.  Потом  сижу  у  постели  -
разговариваем  о Н.  Г.,  о  работе, о  неудавшемся  вечере  памяти Брюсова,
устроенном приезжавшей из Москвы комиссией. Обещает содействие - в получении
писем  Н.  Г. к Брюсову от  вдовы Брюсова. Обсуждаем  возможности  датировки
стихотворений Н. Г. Просит зайти к  Лозинскому, передать приглашение зайти к
ней.
     

5.01.1925

     Заходил к М. Л. Лозинскому в Публичную библиотеку.
     

9.01.1925. Пятница

     В 8 вечера пришел к АА. Только сели, стук. Письмо  от Лозинского: "Буду
с удовольствием, в 9 часов"...
     АА  получила письмо  от Л. В. Горнунга,  из Москвы. Горнунг пишет,  что
собирание материалов об Н. Г. - дело жизни для него, что он будет с радостью
работать со  всяким,  на  кого АА укажет, что  будет  счастлив работать  под
протекторатом АА.
     АА: "Я не знаю,  как отнестись к нему.  Я его совершенно не знаю. Может
быть, очень хорошо будет, если он  соберет все, что есть в Москве. Но почему
он до сих пор ни к кому не обращался?.."
     Говорит  мне  о  Горнунге:  "Он ревнует  к  вам...  так же  как и  вы к
нему!..".
     Составила   список   тех,  к   кому  нужно   обратиться   в  Москве  за
воспоминаниями о Н. Г. и материалами.
     Занимается датировкой стихотворений "Колчана" и "Чужого неба".
     Приходит  Пунин.  В 10  1/2 приходит  М.  Лозинский:  "Я  избегал много
лестниц, прежде чем Вас нашел!".
     Не  виделись  очень  давно.  Взаимные расспросы.  М.  Лозинский  крайне
выдержан  и корректен. В разговоре легок и остроумен, но  больше скользит по
верхам. Отвлекаемся  в сторону от разговора  о  Гумилеве. АА несколько  раз,
ставя вопросы прямо, возвращает его к теме.
     Читает  ему составленный список: "... Таким образом  я отвожу Нарбута и
Ларису Рейснер. Вы согласны со мной".
     М.  Л.: "Нарбут? Нет, отчего?.. Я  от Мандельштама слышал о нем, и  то,
что слышал, - почтенно. Это очень странный человек -  без руки, без ноги, но
это искренний человек. А вот Лариса  Рейснер -  это завиральный человек. Это
Ноздрев в юбке. Она страшно врет, и она глупая!"
     Засим  М.  Лозинский  иллюстрирует   лживость  Л.  Рейснер  несколькими
примерами.
     Лозинский: "Как бы  хорошо было, если б Н. С.  или кто-нибудь записывал
даты. Но в конце концов все живут для жизни, а  не для посмертного собирания
стихов. Н. С. не как Блок. Тот и  день,  и час, и кто  с ним  обедал  -  все
записывал!"...
     Говорили  о  Срезневских  и  о  разных  людях,  которые  могли бы  дать
воспоминания  о Гумилеве (Макридин (инж.), Ахшарумова, Алексей Ник. Лавров -
типограф и др.).
     У  Лозинского  есть две  картинки из Ц. С.  дома  Гумилевых  ("Торговля
невольниками" и "Кораблекрушение").  М. Лозинский. 9.1.25. (АА добавила, что
они висели в ее комнате.)
     М.   Лозинский   сообщает,    что   познакомился    с   АА   у    Елиз.
Кузьминой-Караваевой 10 ноября 1911 года.
     Николая Степановича в тот раз у Кузьминой-Караваевой не было.
     О Вс. Рождественском.
     Я: "Он теперь далеко не так уверенно рассказывает  мне  об Н. С., после
того как я изобличил его в ложности его сообщений.
     АА: "Да... Не так махрово говорит!"
     

10.01.1925

     Утром  ездил  к  Сем.  Мих. Горелику (был режиссером, ставил "Гондлу" в
Ростове н/Д и здесь). Горелик обещает собрать все, что  у него есть. Говорит
о  Ревельском  "Шатре" и  его  издателе, о  Ремизове. Говорит,  что оригинал
добавления к "Гондле"... 

(дальше запись обрезана Лукницким - В. Л.)


12.01.1925

     О письмах Н. Г. к А. Ахматовой.
     АА рассказывала мне их историю. Письма с 1906 по 1910  Н. Г. и АА после
свадьбы  сожгли.  Письма  следующих  лет  вместе  с  различными  бумагами АА
постепенно складывала в имевшийся у нее сундук. Сундук постепенно наполнился
ими доверху. Уезжая из Ц.  С.,  АА оставила сундук на чердаке. Так  он там и
оставался. Недели  за три до смерти Гумилева  АА ездила  в Ц. С.  На чердаке
сундука  не  оказалось, а  на  полу были разбросаны груды писем и  бумаг. АА
взяла  из груды все  письма к ней - те, что у нее хранятся. Больше писем она
не  нашла. А  остальные  -  письма  к  отцу,  к  матери  -  АА  по  понятным
соображениям не  считала себя вправе брать ("Н.  С. был жив, сама я  - чужой
человек  там... Конечно, если б я  поехала туда недели на три позже, я бы их
взяла").
     Все книги, принадлежащие  А.  Ахматовой, находились вместе с книгами Н.
Г.  у Гумилева. (Теперь  они - в Пушкинском доме.)  Были среди них  книги А.
Блока, надписанные им А. Ахматовой. (А. Блок как-то пришел  к АА и все книги
сразу надписал.)
     На  одной из книг было его стихотворение, написанное А.  Ахматовой.  АА
рассказывает, что  ей  стало известно, что книга эта  находится у  Н. Оцупа,
который  снимает ее  с полки  и  показывает  своим знакомым. В  числе  таких
знакомых был,  по-видимому, и  Вс.  Рождественский, который  после  ссоры  с
Оцупом "с  милой  улыбкой говорил: - А вот вы знаете,  у Оцупа ваша  книжка,
такая-то".
     При встрече с Н. Оцупом АА спросила его о книге. Он ответил: "Не помню,
не помню... Приду домой - посмотрю".
     Оцуп   помогал  Н.   Г.  перевозить  его  библиотеку  и,   по-видимому,
воспользовался тогда возможностью "приобрести" книгу.
     По поводу дурных отзывов М. Лозинского о Л. Рейснер.
     АА: "Меня  удивило,  как Лозинский прошлый  раз говорил о  Л.  Рейснер.
Шкловский про нее говорил, что она... (?)
     Я: "А вы знаете, какова она на самом деле?"
     АА:  "Нет,  я ничего не знаю. Знаю,  что она  писала стихи,  совершенно
безвкусные. Но она все-таки была настолько умна, что бросила писать их".
     В  разговоре  об  окружении Н. Г. в последние  годы  (об  Н. Оцупе,  Г.
Адамовиче, Г. Иванове...):
     "...И такими  людьми  Н. С.  был окружен! Конечно,  он  не видел  всего
этого. Он видел их такими,  какими они старались казаться ему. Представляете
себе такого Оцупа, который в соседней комнате выпрашивает у буфетчика взятку
за  знакомство  с  Гумилевым,  а  потом входит  к  Н.  С.  и  заводит с  ним
"классические разговоры" о Расине, о Рабле...
     И Н. С. об Оцупе: "Да, он в Расине разбирается!"...
     Рассказывала случай, относящийся ко времени существования Клуба поэтов.
Буфетчик  (Кельсон?) судился с Н.  Оцупом,  который потребовал у него взятку
(что-то около 300 миллионов) за то, чтобы познакомить буфетчика с Гумилевым.
Н. Оцупу удалось как-то прекратить это дело. Окружающим он рассказывал:  "Мы
пошли с ним (с буфетчиком) на мировую".
     Можно  представить себе  возмущение  Гумилева,  если  б  он мог "видеть
окружающее", если б узнал об этой истории.
     Вечером  был у Ахматовой. Работали по Гумилеву. АА установила почти все
даты (с точностью до  года) стихотворений Н. Г. Переписал три  надписи Н. Г.
на подаренных ей книгах.
     Говорили о Гумилеве. АА рассказывала мне об окружении Н. Г. в последние
годы (Г. Иванов, Г. Адамович, Н. Оцуп). К этим "архаровцам" относится крайне
неодобрительно...   Говорили  о  Л.   Рейснер,   о   М.  Лозинском,  о   Вс.
Рождественском - в связи с их отношением к Н. Гумилеву.
     Я просил АА почитать мне ее стихи.
     "Я Вам лучше свою карточку подарю".
     Подарила ту, из книги Эйхенбаума, с надписью:
     "Павлу  Николаевичу  на память о нашей общей работе. 12 января  1925 г.
Ахматова".
     Пришел  Пунин.   Возмущался   пронырливостью  Остроумовой-Лебедевой,  с
которой она добивалась  получения  карточки 4  категории ЦЕКУБУ.  Говорили о
Щеголеве, об издат. "Петроград", о цензуре, о Лилиной. Об А. Лурье что-то.
     Я, уходя, на  этот раз не уговорился  о дне следующей  встречи, получив
приглашение заходить тогда, когда мне захочется.
     

14.01.1925

     Разговоры с Ниной Шишкиной.
     

15.01.1925

     "Четверг"  у Шкапской.  В "программе"  драма  И.  Оксенова.  Здесь:  К.
Вагинов, Н.  Браун, Н. Баршев, С. Спасский,  И. Наппельбаум, С. Полоцкий, В.
Ричиотти, И. Садофьев, Н.  Вольпин,  А. И. Ходасевич,  И. А. Бунина,  Марина
Чуковская, С. Г. Каплун  и др. Есть  незнакомые. Н. Тихонов и  Н. Павлович -
отсутствуют. Рассматривание альбома, игра  в  "дурачки",  болтовня  и прочие
умные занятия. Скука.
     К.  Вагинову  собирали по  подписке рубли на  издание  его  стихов.  Он
подарил мне "Путешествие в хаос". Я со скорбью  подарил М. Шкапской листок с
переводом   Т.   Готье   (перев.  В.  Рождественского),  редактированным  Н.
Гумилевым. Шкапская давно выпрашивала у меня автограф Гумилева.
     И. Наппельбаум рассказывала злобные сплетни про  АА. Рассказывала милым
и простодушным голосом.
     Познакомился с А. И. Ходасевич и проводил ее по ее просьбе до дому. Ей,
по-видимому, хотелось большего.
     Дала мне стихотворение из своего альбома (на стр. 45) "Безвольно пощады
просит" (в нем 12 строк) 1913 года.
     На стр. 46 альбома  (с двух сторон) - стих. "Побег"  ("Нам бы только до
взморья добраться") - 7  строф, посвященное  Ольге  Кузьминой-Караваевой,  и
дата - 1914 июнь, Слепнево.
     И. Наппельбаум  об АА  сказала мне  следующую фразу:  "Не  знаю,  как в
общении  с мужчинами, а  в общении с женщинами  - она тяжелый человек",  - и
говорила о тщеславии АА.
     На стр. 46 - стихотворение Ольге "Как путь мой бел, как путь мой ровен"
(8 строк), дата - 5 июля 1913, Слепнево.
     Подарила автограф мне. (См. в моем архиве.)
     

22.01.1925

     О стихотворениях АА, переведенных на немецкий язык В. В. Гельмерсеном:
     "Они, кажется, о ч е н ь точно переведены и очень нехудожественно".
     За  переводы своих  стихотворений  на иностранные языки АА гонораров не
получала.
     М. Л. Лозинский переводил два стихотворения АА.
     В. А. Белкина в моем присутствии спросила АА:
     "Вы волнуетесь, когда читаете стихи на эстраде?"
     АА: "Как  вам  сказать. Мне бывает очень  неприятно (именно  неприятное
состояние) до того,  как я вышла  на эстраду. А  когда я уже начала читать -
мне совершенно безразлично".
     "У вас бывает, что вы забываете стихи на эстраде?"
     АА: "Всегда бывает - я всегда забываю"...
     Когда я читал АА воспоминания О. Мандельштама об Н. Г., АА сказала мне:
"Вы смело  можете не читать,  если что-нибудь обо мне. Я  вовсе не хочу быть
вашей   цензурой.   Гораздо  лучше,  если  Вы  будете  иметь  разносторонние
мнения"...
     В университете АА не читала ни разу, за всю жизнь.
     

24.01.1925

     1918 (?). Ездила в  Москву с В. К. Шилейко. У него был мандат, выданный
отделом охраны памятников старины и подписанный  Н. Троцкой, удостоверяющий,
что  ему  и  его  жене  (АА)  предоставляется  право  осматривать  различные
предметы, имеющие художественную ценность, и накладывать на них печати.
     Шилейко - лютеранин. В 1918 г. сказал, что перешел в православие в 1917
г.  и что документ,  подтверждающий это, - хранится у его матери. Однако при
АА с матерью никогда  об этом документе не говорил, мать не говорила тоже, и
АА  этого  документа не видела. Уверена, что Шилейко врал. По  ее убеждению,
Шилейко - атеист.
     О романе А. Блока с В. А. Щеголевой.
     Показала  мне древнюю серебряную монету с профилем...  и  сказала,  что
Эрмитаж просил ее завещать ему эту монету - таких только две в Эрмитаже.
     Показывала мне малахитовые щетки. Полушутя  заметила, что они  приносят
ей несчастье.
     У  АА   есть  новгородская   икона  -   единственный  подарок  Н.   С.,
сохранившийся  у нее.  Икона  хранится  в  маленьком ящике вместе с четками,
другими иконами, старой сумочкой и т. п.
     Показала мне свинцовую медаль с ее профилем, сказала, что  любит  ее. Я
заметил, что профиль тяжел.
     "Это мне и нравится... Это придает "античности"...
     

25.01.1925

     Потеряла,  выронив из  муфты, на  улице  свою  туфлю - из  единственной
имевшейся у нее пары.
     АА  недавно  предлагали  (Рыбаковы?)  ехать  с  ними   за  границу.  АА
отказалась.
     

5.02.1925

     "Один Эйхенбаум другого Эйхенбаума Пушкиным по Лермонтову побьет...
     ...всего 5 слов, из них два ваши...".
     "Ну, знаете, к ним можно такие три слова прибавить!"
     

25.02.1925

     Выступала  с  чтением  стихов  на литературном  вечере  (организованном
Союзом  поэтов совместно с Кубучем)  в  Ак. Капелле.  Приехала после начала.
Сразу же вышла на эстраду, 4-й по порядку (1. К. Федин - отрывок из рассказа
"Тишина";  2.  К.  Вагинов;  3.  Н.  Клюев)  - прочитала следующие стихи (по
порядку):
     1. "Художнику";
     2. "Когда я ночью жду ее прихода";
     3. "Как просто можно жизнь покинуть эту"...
     Прочитав  3-е стихотворение,  ушла с эстрады, но аплодисменты заставили
ее  выйти  опять.  Из  зала - громкий  женский  голос:  "Смуглый отрок"!" АА
взглянула наверх и стянув накинутый на плечи платок руками на груди, молча и
категорически качнула отрицательно головой. Стало тихо. АА прочла отрывок "И
ты мне все простишь" (4 или 5 строк).
     Затем ушла в артистическую и сейчас же уехала (провожаемая К. Фединым),
несмотря на все просьбы участников побыть с ними. После АА читал М. Зощенко,
затем  был перерыв. После перерыва читали - 1. В. Шишков  (рассказ "Лайка");
2. Г. Шмерельсон; 3. Н. Тихонов; 4.  А. Толстой. Во время его чтения приехал
Ф. Сологуб и им закончился вечер.
     

27.02.1925

     Впервые рассказывала мне о Пунине...
     Пунин вечером уехал в Москву. На вокзал АА провожала его.
     Как-то был случай.
     С Замятиным и другими ходила куда-то. Пунин  пришел  к ней и, не застав
ее  дома, ревнуя, побежал ее встречать. На Троицком мосту  увидал  всех:  АА
идет впереди под руку с Замятиным*. Пунин подошел  к ней:  "Анна  Андреевна,
мне нужно с Вами поговорить!.." Замятин ретировался. В руках у АА  был букет
цветов. Пунин выхватил их. Цветы полетели в воду...
     Когда  вся  компания  нагнала  АА  и Пунина,  стали  спрашивать:  "Анна
Андреевна, а где же Ваш букет?"
     АА: "Я приняла неприступный вид!"
     Шилейко заставлял  ее  сжигать,  не  распечатывая,  все  получаемые  ею
письма. Запирал ее дома, чтобы она не могла никуда выходить.
     Было время, когда О. Мандельштам сильно ухаживал за нею.
     "Он был мне физически неприятен. Я не могла, например, когда он целовал
мне руку".
     Одно время О. М. часто ездил с ней на извозчиках. АА сказала, что нужно
меньше ездить, во избежание сплетен.
     "Если б всякому другому сказать  такую фразу, он бы  ясно понял, что он
не нравится  женщине... Ведь если человек хоть немного  нравится, женщина не
посчитается ни с какими разговорами. А Мандельштам  поверил мне  прямо,  что
это так и есть..."
     В "Trista" два стихотворения посвящены АА:
     1. "Твое чудесное произношенье".
     2. **
     Еще одно посвященное ей стихотворение О. Мандельштама не напечатано***.
     Говорили о С.  Есенине -  приблизительно в таких выражениях:  "Сначала,
когда  он  был  имажинистом, нельзя  было  раскусить, потому  что  это  было
новаторство. А потом, когда он просто стал писать  стихи, сразу стало видно,
что он плохой поэт. Он местами совершенно  неграмотен. Я не  понимаю, почему
так раздули его. В нем ничего нет - совсем небольшой поэт. Иногда  еще в нем
есть задор, но какой пошлый!".
     "Он  был  хорошенький  мальчик  раньше,  а  теперь  -  его  физиономия!
Пошлость. Ни одной мысли не видно... И потом такая черная злоба. Зависть. Он
всем  завидует...  Врет на всех,  - он ни  одного  имени  не  может спокойно
произнести..."
     Описывая облик Есенина, АА произнесла слово: "гостиннодворский"...
     Прочла мне 5  или  6  своих  стихотворений.  Среди них была "Клевета" и
стихотворение, в котором строка:
     "Нет у меня ни родины, ни чести..."
     По поводу вечера в Капелле (25.II.1925):
     "А мы с Фединым решили, что  стихи  не надо читать. Доходят  до публики
только те  стихи, которые она  уже знает.  А  от новых стихов  -  ничего  не
остается..."
     Просила  сказать  мое  мнение  о  том, как  она  держалась  на  эстраде
25.II.1925. Я ответил, что "с полным достоинством" и немного "гордо".
     "Я  не  умею кланяться публике. За  что  кланяться? За то, что  публика
выслушала?  За  то,  что аплодировала? Нет,  кланяться совершенно  не нужно.
Нельзя кланяться. Есть такой артист Мозжухин, - у  него целая  система к а к
кланяться. Он поворачивается в одну сторону, улыбается, потом  в другую... И
с той стороны, куда  он поворачивается, хлопают громче... Что это такое? Что
это за вымаливание? Как ему не стыдно!.."
     АА вполне  согласна с Московским Художественным театром, где артисты не
кланяются, а публика не аплодирует.
     

28.02.1925. М.д.

     Об А. И. Ходасевич.
     "Она была прелестная. Она выделялась даже на фоне парижской публики...
     Все-таки ужасно с ней поступил Ходасевич... Так это 11 лет... И потом -
эта Нина Берберова...
     Несчастная она... Мне очень ее жалко".
     Рыбаков  с женой и  детьми скоро едет за границу. Предлагает АА ехать с
ними - совершить  турне,  -  выступить с чтением  стихов в Париже,  Лондоне,
Праге, Вене. Отказалась.
     Днем была на  блинах в Ш. Д. у А.  Е. Пуниной,  которая очень довольна,
что АА не уехала в Москву.
     В. К.  Шилейко в Москве сделал  какое-то открытие мировой важности  (из
области изучения клинописей).
     "А мне в письмах пишет всякие пустяки - как здоровье Тапа, например. Он
такой".
     Об этом открытии АА узнала не от него.
     Ал. Толстой будет судиться  с неким Луниным, обвиняющим его в  плагиате
(Ал.  Толстой  взял много  положений, отдельных  мест  и пр.  для  "заговора
императрицы" - из рукописи Лунина, присланной ему для просмотра).
     Сообщил  это  Рыбаков.  АА  с  большим  недоверием  отнеслась  к  этому
сообщению.
     О Лурье.
     "Он по-настоящему  артистичен...  Еврей,  но  крещеный.  Родители и вся
семья его  -  правоверные евреи  -  были  очень недовольны,  когда А.  Лурье
крестился...
     А. Лурье уехал отсюда в августе 1922  г., прожил год в  Берлине,  затем
1/2 года в Париже. Из Парижа его выслали в Висбаден. После Висбадена он, уже
окончательно, поселился в Париже.
     Сейчас он приобрел там известность".
     

2 и 3.03.1925

     Ф. Сологуб прислал пригласительное письмо  на сегодня (день его Ангела)
и тем лишил АА удовольствия показать ему, что она очень хорошо помнит, когда
Сологуб именинник.
     Сологуб звал  АА к  8 часам.  АА собиралась долго и, взглянув на  часы,
показывавшие 10-й час, сказала: "Старик ругаться будет, скажет: я в половине
двенадцатого ложусь".
     Ф. Сологуб при встрече всегда целует АА. Сначала он всегда целовал одну
О. Судейкину, а потом стал целовать и АА - "чтоб мне не обидно было" (АА).
     Вчера  на блинах у  Рыбаковых  Озолин за  столом  в  разговоре о  браке
сказал: "С кем ты живешь, тот тебе и муж!". Грубо, но неплохо сказано.
     "Пяст  -  несчастный  человек.  Их  двое  несчастных  - он  и  Валериан
Чудовский".
     О том, как от  нее не могут уйти... Как в  Ц. С. - постоянно опаздывали
на последний поезд...
     Когда Н. С. уехал  в Африку в 13  году, мать  Н. С. как-то  просила  АА
разобрать ящик  письменного стола. АА,  перебирая бумаги, нашла письма одной
из  его возлюбленных.  Это  было для нее  неожиданностью: она  в первый  раз
узнала. АА за 1/2 года не написала в Африку Н. С. ни одного письма. Когда Н.
С.  приехал,  она  царственным  жестом  передала  письма  ему.  Он  смущенно
улыбался. Очень смущенно.
     В разговоре об Н. Г. коснулись Нины Берберовой. АА не знает ее и мало о
ней  слышала.  В 1915  году  Нину  Берберову  - тогда  еще  девочку  - с  АА
познакомила Т. В. Адамович.
     В  ответ на мои слова о большой эрудиции АА  она сказала, что она очень
мало знает.
     "Я знаю только Пушкина и архитектуру Петербурга. Это сама выбрала, сама
учила".
     Во  время войны  Б. В.  (Борис  Анреп)  приехал с фронта, пришел к ней,
принес ей  крест, который достал в  разрушенной  церкви  в Галиции.  Большой
деревянный  крест. Сказал:  "Я  знаю,  что нехорошо дарить  крест:  это свой
"крест" передавать... Но Вы уж возьмите!.." Взяла.
     Потом опять не  виделась с ним. Когда началась революция, он под пулями
приходил к  ней на Выборгскую сторону - "...и  не  потому что любил - просто
так приходил. Ему приятно было под пулями пройти"...
     Я: "Он не любил Вас?"
     АА: "Он... нет, конечно, не любил...  Это не любовь  была...  Но он все
мог для меня сделать, - так вот просто..."
     Сказав, что ему почти вся "Белая стая" посвящена, прочла мне акростих.
     АА по поводу моих записей в дневнике об ее акростихе сказала: "Так и не
нашли  этот  акростих?" - АА  прочла -  2 раза  мне это  стихотворение.  Оно
напечатано в "Подорожнике".
     Бывало я с утра молчу
     О том, что сон мне пел.
     Румяной розе и лучу
     И мне - один удел.
     С покатых гор ползут снега,
     А я белей, чем снег,
     Но сладко снятся берега
     Разливных, мутных рек.
     Еловой рощи свежий шум
     Покойнее рассветных дум.
     (1916)
     Я  читаю  значение,  но  путаюсь  - Бо-р-ис, -  АА поправила: "Борис...
Анреп"... А вы  разве не догадались по письму Коли? Помните, он  пишет - что
Борис Анреп о тебе вспоминает и т. д.?.. Подумайте, как Коля был благороден!
Он знал,  что мне будет приятно узнать о  нем  (об Анрепе - П. Л.)... (Н. С.
знал, что АА любит Анрепа.)
     (Письмо Н. С.  из  Лондона  в  1917  г.)... АА с мягкой  нежностью  это
говорит.
     "Царевичем" поэмы  "У  самого  моря"  АА  предсказала  себе  настоящего
"царевича", который явился потом.
     1915. Конец января - начало февраля.  У М. Л.  Лозинского читала только
что законченную поэму "У  самого моря". Присутствовали:  Н.  Гумилев, В.  К.
Шилейко, Н. В. Недоброво, В. Чудовский, Е. Кузьмина-Караваева...
     Н. С. и АА обедали вместе на Николаевском вокзале. АА говорила о "нем",
жаловалась,  что он не  идет, не пишет... Н. С. ударил  по столу рукой:  "Не
произноси больше  его  имени!".  АА  помолчала.  Потом  робко:  "А можно еще
сказать?". Николай Степанович рассмеялся: "Ну, говори!"...
     Пообедав, вышли из  буфета, направляясь к перрону. Вдруг тот, о котором
только что говорили, встречается в дверях.  Он здоровается, заговаривает. АА
с царственным видом произносит: "Коля, нам пора", - и проходит дальше.
     Н. С. предлагает пари на 100  своих рублей, против одного рубля АА, что
этот человек ждет ее у выхода. АА принимает пари.
     При следующей встрече Николай Степанович, не здороваясь, не целуя руки,
говорит: "рубль!".
     Раньше никогда  не носила креста.  "А теперь надела  - нарочно ношу"...
Только этот крест, золотой, на золотой цепочке, -  не ее крест. Своего давно
нет.
     О том, каким милым  был В. К. Шилейко, пока она не переехала в Мр. Дв.,
а когда переехала, стал опять свою власть проявлять...
     Когда  в  1924 году ездила в Москву,  не  было отбоя  от посетителей  и
посетительниц. Ей не дали покоя ни на одну минуту. В течение целого  дня  не
могла  ни  на полчаса прилечь -  вконец замучили  ее. Вечером, за полчаса до
выступления, когда стала одеваться, раздался  стук в дверь - три неизвестных
девицы пришли читать свои  стихи. АА пыталась  от них отделаться, сказала им
через  дверь,  что  одевается,  что  через  полчаса ей  ехать нужно.  Девицы
настаивали:  "Так  вы  одевайтесь,  только  пустите нас, мы  вам  мешать  не
будем"... Пришлось  пустить их, продолжала  одеваться, а девицы тем временем
читали стихи.
     Я спросил: "Значит и теперь, если Вы поедете, Вас замучают?"
     АА: "Теперь бы  никто не  пришел...  О, Володя умеет  это! Он никого не
пустит..."
     Все,  кто  ее  любил,  - любили жутко, старались  спрятать  ее, увезти,
скрыть от  других,  ревновали, делали  из  дома тюрьму.  По свойствам своего
характера она  позволяла  себе не противиться  этому.  Ей  страшно причинить
человеку боль.
     Убежденно говорит о себе: "Я черная"...
     В подтверждение рассказала несколько фактов.
     Никогда не обращала внимания  на одного, безумно ее любившего.  У  него
была жестокая чахотка, от которой он и умер впоследствии.
     Однажды, встретившись с ним, спросила: "Как ваше здоровье?". И вдруг  с
ним случилось нечто необычайное. Страшно смешался, опустил голову, потерялся
до  последней  степени.  Очень  удивилась  и потом,  через  несколько  часов
(кажется, ехали  в одном  поезде в Ц. С.) - спросила  его о  причине  такого
замешательства. Он тихо,  печально ответил:  "Я так  не  привык, что Вы меня
замечаете!".
     АА - мне: "Ведь вы подумайте, какой это ужас? Вы видите, какая я...".
     В течение  своей жизни л ю б и л а только один раз. Только о д и н раз.
"Но как это было!"
     В  Херсонесе три года  ждала от него письма.  Три года каждый  день, по
жаре, за несколько верст ходила на почту, и письма так и не получила.
     Закинув голову на подушку и прижав ко лбу ладони, - с мукой в голосе:
     "И  путешествия, и литература, и  война, и подъем*, и слава - все, все,
все,  решительно все - только не любовь... Как  проклятье! Как  (...**)... И
потом эта,  одна,  единственная  - как  огнем  сожгла  все, и  опять ничего,
ничего..."
     О браке с В. К. Шилейко.
     АА:  "К  нему я сама пошла...  Чувствовала  себя  такой черной,  думала
очищение будет"...
     Пошла, как идут в монастырь, зная, что потеряет свободу, всякую волю.
     Шилейко  мучал  АА  -  держал ее,  как  в тюрьме,  взаперти, никуда  не
выпускал. АА намекнула, что многое  могла бы еще рассказать об его обращении
с  нею (тут  у АА, если заметил верно, на губах  дрожало слово "sadiste", но
она не произнесла его. А говоря про себя, все-таки упомянула имя Мазоха...).
     Когда  жила с В. К. Ш., постоянно,  часами,  подолгу, под его  диктовку
писала  (тут   же  переводимые  им  с  листа)  работы,  касающиеся  Ассирии,
Вавилонии, Египта.
     О Н. Н. Пунине.
     АА  рассказывает о том,  что  Пунина не зовут к себе те, кто приглашает
ее. Считают, что она - Гумилева и никто больше с ней не может быть. К Пунину
отношение отрицательное - о нем при ней говорят возможно меньше и совершенно
не считаются с взаимоотношениями АА и Пунина.
     Родные его  сердятся,  что его  репутация  погибла  (он, создавая  себе
карьеру,  был  коммунистом, а  теперь его  считают  правым  и  не  внушающим
доверия).
     Пунин  на  то, что  его не  зовут в дома,  где бывает  АА, не  обращает
внимания.
     АА: "Не обращает внимания, но иногда очень сердится".
     АА познакомилась с  А. Лурье 8  февраля 1914.  Несколько свиданий было,
потом расстались...
     О том, что это знакомство произошло  еще в 1914  г. (а не позднее), и о
том,  что тогда же оно не  прошло  "безнаказанно", -  почти никто не  знает.
Потом АА (тогда) уехала в Слепнево.
     А. Лурье был мужем О. А.  Судейкиной, долго. Оля  Судейкина его бросила
из-за какого-то мальчика, еврея, очень некультурного. Мальчик этот, конечно,
через две недели пропал...
     2-го марта вечером  была у Ф. К. Сологуба, было очень скучно ("скучнее,
чем на  эстраде") -  было  много чужих. АА не выдержала  и сбежала вместе  с
Замятиным. Они  ее  повели  в Союз  Драматических  писателей,  где было  еще
скучней, от Вс. Рождественского, от Баршева, от Изабеллы Гриневской, от всех
ужасных, специфических дам...
     В трамвае, по пути к Ф. Сологубу, встретила П. Е. Щеголева.
     А.  Лурье решил  вырвать  АА от Шилейко...  За Шилейко  приехала карета
скорой помощи, санитары увезли его в больницу...
     Я: "А предлог какой-нибудь был?"
     АА: "Предлог? - у него ишиас  был... но его в больнице держали м е  с я
ц!"
     За этот месяц случилось: Лурье предложил АА перебраться  на квартиру  к
ним,  АА   переехала,  поступила  на  службу  в  библиотеку  Агрономического
института, получила казенную квартиру на Сергиевской  7, и жила  там  20-й и
21-й годы (Поправка АА от 29.III.1925).
     АА: "Когда  В. К. Шилейко  выпустили из больницы, он плакался: "Неужели
бросишь?.. Я бедный, больной...". Ответила: "Нет, милый Володя, ни за что не
брошу: переезжай ко мне". - Володе это очень не понравилось, но переехал. Но
тут  уж совсем другое дело  было: дрова мои, комната  моя, все мое... Совсем
другое положение. Всю зиму прожил. Унылым, мрачным был...
     Потом Лурье заставил бросить службу - я в библиотеке служила.  Говорил,
что если не  брошу, -  будет приходить на службу и скандалы устраивать... Он
не  хотел,  чтоб  я служила, -  я  больна  была...  Он  ко  мне очень хорошо
относился...  Потом  я  с  ним  была...  Он  хороший,  Артур,  только бабник
страшный... У него был роман с  Анной Николаевной (от него я узнала о романе
А. Н. с Г. Ивановым)... Потом  решил уехать за границу.  А  я очень спокойно
отнеслась  к  этому. Его пугало мое спокойствие...  Когда  уехал - стало так
легко!.. Я как песня ходила... Писал письма - 14 писем написал, я ни на одно
не ответила... Мать его приходила узнавать обо мне - он ей писал.  Матери  я
сказала: "У нас свои счеты"... Она  стала говорить: "Да, конечно, я знаю, он
эгоист" - и ушла...  Потом, через Акцентр узнавал - он  служил там... Просил
узнать, где, жива ли она...
     А я написала стихотворение "Разлука" и успокоилась"...
     Кое-как удалось разлучиться
     И постылый огонь потушить.
     Враг мой вечный, пора научиться
     Вам кого-нибудь вправду любить.
     Я-то вольная. Все мне забава, -
     Ночью Муза слетит утешать,
     А наутро притащится слава
     Погремушкой над ухом трещать.
     Обо мне и молиться не стоит
     И, уйдя, оглянуться назад...
     Черный ветер меня успокоит,
     Веселит золотой листопад.
     Как подарок приму я разлуку
     И забвение как благодать.
     Но, скажи мне, на крестную муку
     Ты другую посмеешь послать?
     О последнем периоде жизни А. Блока:  "Самое страшно было: единственное,
что его волновало, это то, что его ничто не волнует"...
     История  с Луниным и Толстым оказалась чушью. Лунин возмущенно звонил в
редакцию газеты, чтоб узнать, кто дал туда неверные  сведения. Выяснилось  -
что С. Радлов.
     "Меня  эти  "рыбаки", которые платки дарят, зовут  в  четверг  к  себе.
Пойду, наверное".
     Во  время благотворительного  сбора на  солдат, кажется, в  первые  дни
революции или во время войны, АА продала с аукциона свое обручальное кольцо:
ехала в автомобиле, увидела, что  около Думы происходит аукцион.  Остановила
автомобиль. У  нее ничего ценного  с собой не  было. Сняла кольцо  и  отдала
его... (вариант).
     У АА есть экземпляр  "Четок" в переплете  "под XIX век". Специально для
печатания  этого одного экземпляра  в  типографии был сделан набор. Тот, кто
заказывал этот экземпляр, не сообразил сделать какое-нибудь отличие в нем от
общего издания - экземпляр был бы интереснее.
     К АА  собирался  прийти  сегодня  вечером  Н. Тихонов, но почему-то  не
пришел.
     АА, признавая, что Н. Тихонов способный, все-таки считает его эпигоном.
     Я говорил  о Вс. Рождественском что-то и в заключение сказал: "Я зол на
него".
     "А я ни на кого не зла... Разве нужно это?" - ответила АА.
     1915.  Лето.  Была вместе с  Николаем Степановичем у  Ф. К. Сологуба на
благотворительном   вечере,   устроенном   Сологубом   в   пользу   ссыльных
большевиков.  Билеты  на  вечер  стоили  по  100  рублей.  Были  все  богачи
Петербурга,  в одном из  первых  рядов  сидел Митька  Рубинштейн. АА  читала
стихи. Николай Степанович  не читал, потому что был в военной форме,  и  ему
было неудобно выступать.
     Такие вечера устраивались Ф. К. Сологубом ежегодно.
     Сегодня утром к АА  приходил  Г.  Шмерельсон (секретарь Союза  поэтов),
принес ей  гонорар (15 рублей) за ее выступление в Капелле. Сказал, что Союз
предлагает  устроить  второй  вечер,  в  котором  выступали  бы те,  кто  не
участвовал в первом, но с непременным участием АА.
     АА  воспользовалась тем, что Г. Шмерельсон застал ее в постели, - очень
кстати вышло - сказалась больной и наотрез от выступления отказалась.
     "Словоохотливый человек - Шмерельсон. Сидел тут, болтал, болтал"...
     Рассказывала о вечере  А. Блока в Малом театре. - "Это как богослужение
было: тысячи собрались для того, чтобы целый вечер слушать одного".
     АА  с  Л.  Д.   Блок  с  трудом,   с  большим   трудом   устроились   в
администраторской ложе, не было ни одного приставного стула.
     Овации были - совершенно исступленные овации...
     "Когда это было?" - закончила АА.
     Фотография  Кириллова (АА снята с О. А. Судейкиной),  имеющаяся у меня,
существует,  кажется,  в  единственном   экземпляре,  потому  что  фотограф,
увеличивая, стер с негатива изображение Судейкиной.
     В "Times" есть статья об АА.
     Когда отец АА умирал, он не переставал  шутить и острить,  - так  что и
АА, и  ... не  могли  удержаться от  смеха.  -  "Со  слезами  на  глазах, но
смеялись"...
     Получив  известие, что отец  умирает, АА сейчас  же переехала  к нему в
Петербург и 12 суток не отходила от него. После его смерти заболела и слегла
уже на всю зиму (в Ц. С. - 1915 - 1916).
     По  утрам  вставала,  совершала  туалет,  надевала  шелковый  пенюар  и
ложилась опять.
     Туберкулез обнаружился в 1915 г. - раньше здоровой была.
     О смерти отца.
     АА была в Царском Селе, когда  ее вызвали, сообщив, что  здоровье  отца
очень плохо. АА  приехала  сейчас же. И двенадцать дней находилась неотлучно
при отце.
     Виктор  (брат  Ахматовой)  в  это  время  был  гардемарином,  и так как
Балтийское море  было  закрыто, всех  гардемаринов  отправляли  на маневры в
Тихий  океан  (поездной дорогой,  во  Владивосток). К  описываемому  времени
Виктор должен был вернуться в Петроград.
     Отец АА  умирал от грудной жабы. Сознание его было  затемнено (он часто
заговаривался,  говорил  АА  такие, например,  фразы: "Николай  Степанович -
воин, а ты -  поэзия"). Но о Викторе помнил все время, постоянно спрашивал о
нем. Часто просыпался ночью и просил АА позвонить в  Морской корпус узнать -
не  вернулся ли Виктор. АА шла  в соседнюю  комнату, делала вид, что звонит,
возвращалась  и говорила, что  в Морском  корпусе говорят,  что  гардемарины
скоро приедут.
     

3 и 4 марта, вторник и среда

     Я у АА. В 8 вечера зашел - застал ее в постели. Спала, и я разбудил ее.
Посидел минут 15, ухожу домой, чтоб через час, полтора снова прийти.
     В  половине  десятого пришел.  Сначала  сидели  за письменным  столом -
говорили о Н. Г. Потом я вынул из портфеля мои  книжки, принесенные с собой:
"Anno Domini"  (маленькое изд.),  "Белую стаю"  и  "Четки"  (

Дальше страница
обрезана Лукницким - В. Л.)

     АА  категорически  опровергает всякие сплетни о ее романе с  А. Блоком.
Такого романа никогда не было.
     Я  передал АА  существующее  мнение  о  том,  что выбор названия  "Anno
Domini" связан со смертью Н. Г. и Ал. Блока. АА опровергает это мнение.
     Сказала,  что  стихотворение  "Проводила  друга  до  передней"  считает
скверным и не любит его.
     Сказала,  что стихотворение  "Не бывать тебе  в  живых" ни  к  кому  не
относится, а что "просто настроение тогда такое было"...
     Сказала, что  1-ю строфу стихотворения "А, ты думал  я  тоже  такая..."
написала гораздо раньше того, как написаны последующие.
     О стихотворении "Думали: нищие мы...":
     "Его  любил  Н. С.  ... Я написала его в 1915 году, весной, когда Н. С.
лежал  в лазарете. Я шла к нему,  и на Троицком мосту придумала его, и сразу
же в лазарете прочитала его Н. С.
     Я  не  хотела  его печатать, говорила  - "отрывок", а Н. С. посоветовал
именно так напечатать".
     Думали: нищие мы, нету у нас ничего,
     А как стали одно за другим терять,
     Так что сделался каждый день
     Поминальным днем, -
     Начали песни слагать
     О великой щедрости Божьей
     Да о нашем бывшем богатстве
     * * *
     "Оттого, что я не хотела
     Ни роз, ни ехать на Север"
     Я сказал, что мне очень нравится этот оборот.
     "Я хотела его переделать, -  это не по-русски  как-то,  а Коля  сказал,
чтоб я оставила, что именно так - хорошо".
     Училась в Киеве на женских юридических курсах.
     Говорили  о  "сатириконстве" АА.  Я  спросил,  как  относились  к  нему
студенты, когда АА была на курсах.
     "Когда на курсах была - была тише. Потом стала такой веселой..."
     О стихах Ходасевича отзывается очень сдержанно. Когда я спросил в упор:
"Любите?", - ответила принужденно: "Есть хорошие стихи, но  все это какое-то
деланное, неоправданное"...
     Я спросил, как  относится к стихотворению  О. Мандельштама о мороженом.
Ответила:  "Терпеть  не  могу!  У  Осипа  есть  несколько  таких невозможных
стихотворений".
     Не любит еще стихотворения  о галльском  петухе и гербах всех стран (из
"Tristia").
     "Золотистого меду струя" - прекрасное стихотворение.
     Где-то в гостях встретилась с П. К. Губером. Он за столом громко сказал
какую-то гадость. АА говорила о Губере, возмущаясь его пошлой грубостью.
     Рассказывала о том, как она получила известие о смерти Н. С. Она была в
Ц.  С.,  в санатории; сидела на балконе с  М. В. Рыковой.  Перед балконом  -
изгородь, за ней дорога.
     Подходит ... и вызывает за ограду М. В.  Рыкову. Та встает, идет. Он ей
что-то говорит, и АА видит, как та вдруг всплескивает руками и закрывает ими
лицо.  АА,  почувствовав  худое,  ждет уже  с трепетом,  думая, однако,  что
несчастье  случилось  в  семье   Рыковых.  Но  когда   М.  В.,  возвращаясь,
направляется к ней, АА уже  чувствует, что известие относится именно к  ней.
М. В. подходит и произносит только: "Николай Степанович..." - и АА сама  уже
все поняла.
     "Через  несколько дней после  похорон Блока я уехала  в Царское Село, в
санаторию.  Рыковы  жили  в  Царском  Селе  тогда,  на ферме, и  часто  меня
навещали, -  Наташа  и Маня. Я получила  письмо от Владимира Казимировича из
Петербурга, в котором он сообщал мне,  что виделся с А.  В. Ганзен,  которая
сказала  ему, что  Гумилева  увезли  в Москву (письмо это у  меня есть). Это
почему-то все считали хорошим знаком.
     Ко  мне пришла Маня Рыкова, сидели на балконе во втором  этаже. Увидели
отца (Виктора Ивановича Рыкова), который подходил - вернулся из города и шел
домой к себе на ферму. Он увидел дочь и позвал ее. Подбежала Маня, вернулась
ко мне и сказала только: "Николай Степанович!..".



     Отец прочел в вечерней "Красной газете".
     Я  жила в комнате,  в  которой  было еще пять  человек и среди них одна
(соседка  по кровати)  -  член совдепа. Она в этот день  ездила  в город,  в
заседание, которым подтверждалось постановление. Вернулась и рассказывала об
этом другим больным.
     Утром поехала в  город. На  вокзале в Царском  Селе увидела "Правду" на
стене. Шла с вокзала пешком в Мраморный дворец к Вольдемару Казимировичу. Он
уже знал.
     Говорила по телефону  с Алянским, который сказал о панихиде в Казанском
соборе ("Казанский собор"... я поняла).
     Была на панихиде и видела там Анну Николаевну, Лозинского, были Георгий
Иванов, Оцуп,  Адамович, Любовь Дмитриевна Блок  была, и очень много  народу
вообще".
     Говорила о том ужасе,  который  она пережила в 1921 году, когда погибли
три самых близких  ей духовно, самых  дорогих  человека  - А. Блок,  Н. С. и
Андрей Андреевич Горенко.
     О  впечатлении,  которое произвел на нее  номер "Ленинградской правды",
наклеенный на стене вокзала в Ц. С., - того вокзала, где она  видела Н. С. в
детстве, в юности, во все периоды его жизни...
     Когда жила  на Фонтанке 2, в узкой комнате,  завешанной иконами, -  она
часами  пролеживала  на  подоконнике, прислушиваясь,  как поют  солдаты. Вот
пение, в которое органически не может быть ни одной фальшивой ноты.
     - Хотите, я подарю вам бусинку?
     - Хочу.
     Отошла  от печки, вытащила шкатулку с четками и иконками и дала мне три
бусинки.
     - Когда я умру, все соберутся и составят из них одно целое...*
     ...Статья  Мандельштама  "Буря  и натиск", - "Русское искусство", No 1.
Эпоха.
     ...Посмертную статью Разумника "Жеманницы" (есть ли там о Моравской?).
     ...Есть ли  у меня дата,  когда Н.  С.  выбран в  правление  (в совет?)
Академии Стиха (в 1913 г., в декабре, кажется!).
     ..."Огненный столп" вышел в сентябре,  вероятно (отпечатан  в августе).
"Anno Domini" - в двадцать первом году, в ноябре, приблизительно.
     Значит, "Огненный столп" в два - в три месяца разошелся.
     АА сказала мне (в  ответ  на мой вопрос),  что  выбор формата  для 1-го
издания  "Anno Domini"  был сделан не ею, - и рассказала, что когда  Блох  -
жадный и стремившийся все сделать подешевле - взялся за это издание, АА  раз
пришла в издательство, и он стал показывать ей разные сорта бумаги - выбирал
бумагу  для  сборника.  Потом стал выбирать форматы,  держал в руках  листок
бумаги размером в  1/8 писчего  листа. Говорит: "Вот,  бумага будет такая, а
формат  так..." - прервал слово,  подумал, потом  решительно  сложил  листок
пополам  - и  заключил:  - "А  формат -  такой!" (так вдвое  меньше  бумаги,
следовательно - вдвое дешевле).
     АА добавляет, что  потом к ней  приходили, показывали,  советовались  о
формате - и она дала свое согласие, но выдумала этот формат - не она. "И то,
что заглавие так расположено - в ряд - не от меня зависело".
     Когда я пришел к АА сегодня, у  нее сидела жена Н. Н. Пунина - сидели в
столовой за чаем, друг против друга... Мило разговаривали... Через несколько
минут  после моего прихода жена Пунина  поднялась, стала уходить. Приглашала
АА  заходить  к  ним,  поцеловались на  прощанье... Потом, когда та ушла, АА
спрашивает: "Ну как она Вам понравилась? Не похожа на женщину-врача?"
     Я (нерешительно): Нет, не похожа... Она женщина...
     АА (утвердительно): Женщина... Правда, она милая?
     Я (нерешительно): Правда... милая...
     А.  Е.  Пунина  получила  от  Н.  Н. Пунина письмо  из Москвы  и  очень
довольна, что письмо получила именно она (а не  АА). АА подозревает, что  не
Лиля ли Брик является причиной такого невнимания к ней. (Лиля Брик  влюблена
в него. Он бросил ее,  но не она ли теперь хороводит им там?) Пунин пишет А.
Е. Пуниной, что  в четверг  не  приедет, так как у  него  в четверг назначен
доклад.
     С АА он уговорился, что приедет  на сутки  раньше, чем будут знать. Для
А. Е. Пуниной выдуман этот доклад или на самом деле так, - АА не знает.
     Говорила мне, что хочет ехать в Москву, обсуждала поездку, сказала, что
остановится у Шилейко. Я просил оставить мне  Тапу на мое попечение... Ну да
разве Пунин пустит ее?
     АА кому-то подарила (не теперь, давно) сборник "Anno Domini", в котором
отметила   против   каждого   стихотворения  -   где,  когда  и   при  каких
обстоятельствах оно написано.
     Читала мне свою пародию на себя же (стихотворение).
     В  детстве, лет до 13-14  АА  была лунатичкой...  Еще когда была совсем
маленькой,  часто спала в комнате, ярко освещенной  луной.  Бабушка (кажется
бабушка, -  П. Л.)  говорила:  "А не  может  ли ей  от этого вреда быть?" Ей
отвечали: "Какой же может быть вред!"
     А  потом  луна  стала  на  нее действовать. Ночью  вставала, уходила на
лунный свет в бессознательном состоянии. Отец всегда отыскивал ее и приносил
домой на руках.
     "У меня осталось об этом  воспоминание  - запах сигары... И сейчас  еще
при луне у меня бывает это воспоминание о запахе сигары..."
     В  легкой  степени  состояние лунатизма  иногда бывает и  теперь:  "Еще
недавно я как-то проснулась  и увидела  себя сидящей на  кровати...  Потом я
помню:  я  спала в комнате (в столовой  Мр. дв.), на  кушетке. Володя спал у
себя  за  перегородкой. Я  увидела какой-то сон и во  сне  встала, дошла  до
середины комнаты и  громко говорила: "Пришел, пришел..." Володя  проснулся и
спрашивает:  "Кто  пришел?". Я проснулась  тогда,  отвечаю: "Это  я  во сне,
Володя... Никто не пришел...". Подумайте: другие  видят  сны, но не ходят по
комнате...".
     Московский  Союз поэтов прислал АА  только  что вышедший сборник стихов
членов Союза. Прочла  его. С грустью говорила о том, какие бездарные стихи в
сборнике, как падает культура стиха...
     

11..03.1925

     Решительно ничего  не  имея  против И. и  Ф.  Наппельбаум, она,  тем не
менее, не может без содрогания даже вспомнить об этой обстановке, об их виде
и быте -  таких узко мещанских,  невыносимых...  Все, все пропахло этим. Иде
очень  подошли  бы  большая  красная роза  и  бант  на  костюм  и  должность
гомельской  приказчицы.  Фрида  производит меньший  отрицательный  эффект...
Пусть  они  пишут  стихи,  но если  они  действительно  хотели  бы  отдаться
искусству, им надо было бы отделиться от семьи, жить отдельно, а не толстеть
в  этом "фотографическом"  быту,  а тем  паче не тянуть  в  него  других, не
устраивать собраний литературных...
     "А  ведь раньше я  бывала там - и довольно  часто. Но я всегда с ужасом
думаю об этом!"
     Пунин должен  был прийти сегодня к  АА в 7 час. веч. Запоздал, пришел в
девятом.
     Н. Н. Пунин пришел к АА с И. И. Рыбаковым.
     Сказала, что  Пунин приехал  из Москвы в  четверг и сейчас очень  занят
работой.
     Отрицательный жест головой: "Ни".
     "Букан мне письмо прислал - ласковое такое, нежное..."
     Недавно послала письмо О. А. Судейкиной. (От нее писем не получала.)
     Ждет,  что  сегодня к ней  придут  Алянский и Каплан по  поводу  такого
случая: Каплан передал Алянскому, будто АА в тот вечер,  когда она  была  на
блинах у  Рыбакова (там был Озолин, Сергеев и др.),  отозвалась об  Алянском
очень неблагожелательно. Алянский приходил к АА объясняться! Сегодня - опять
придет с тем же.
     Алянский заявил, что Блок не позволил бы себе так о нем отозваться.
     "Жаль, что  это произошло  не  с  А.  Толстым, например. Тот  бы такого
Алянского просто к черту послал".
     

12.03.1925

     Алянский и Каплан не приходили.
     О "Заговоре императрицы" 

(пьесе А. Н. Толстого и П. Е. Щеголева):

     "Я должна была с Людмилой сидеть в авторской ложе, со Щеголевыми. Когда
мне  сказали  это, я  очень жалела - значит,  нельзя было  бы выражать  свое
мнение...".
     

13.03.1925

     - Я маму просила не делать три вещи: "Не говори,  что мне 15 лет, что я
лунатичка  и что я пишу стихи"... Мама  все-таки говорила. Я ее  упрашивала.
"Ведь я тебя так просила не говорить мне этого!"...
     - Вас любил отец?
     После долгой паузы ответила: "Думаю, что любил все-таки..."
     О жене ...
     - Она меня не любит...
     - Жена?.. Почему?
     -  Ну,  как  же - я "соперница".  Она его очень ревновала ко мне. Помню
(фамилия подруги) звонила ему по телефону. Спросила:  "... в  Царском?"  ...
Жена, наверно, рядом стояла, потому что он ответил: "Да... там...".
     

15.03.1925

     Познакомилась с Ал.  Блоком  в  Цехе  поэтов.  Раньше не хотела  с  ним
знакомиться, а тут он сам подошел к Н. С. и просил представить его АА.
     Рассказывает о  своем  знакомстве с Ал. Блоком. Знакомство  произошло в
Цехе.  И  было  так:  в то время была мода на  платье с разрезом сбоку, ниже
колена. У нее платье по шву распоролось выше. Она этого не заметила.  Но это
заметил Блок.
     Когда  АА  вернулась  домой,  она  ужаснулась, подумав  о  впечатлении,
которое произвел этот разрез на Блока. Сказала Н. С., укоряя его  за то, что
он не сказал ей вовремя об этом беспорядке в ее туалете. Н. С. ответил: "А я
видел. Но я думал  -  это так и  нужно, так полагается...  Я ведь  знаю, что
теперь платья с разрезом носят".
     АА  говорит,  что  Блока  никто  не  ненавидел,  что  Блок   при  жизни
пользовался громадным пиететом.
     О ненависти.
     Долгий разговор о  ненависти. Говорит, что ее ненавидит Вл. Ходасевич -
ей об этом Ал. Толстой сказал. Совершенно не видит причины этой ненависти.
     - Почему Ходасевичу ненавидеть?
     Стали  думать. Предположила, что,  может  быть, потому, что когда В. Ф.
расставался с А. И., она приняла сторону последней.
     - Я всегда в таких случаях принимаю сторону женщины.
     Рассказывает, что глубоко, по-настоящему,  ее  ненавидит  Анна Радлова.
Ненавидит так,  что удерживаться не может и говорит про  нее гадости даже ее
друзьям.  Раз, когда Н. Рыкова была  у АА и была у нее  же  А. Радлова  и АА
вышла зачем-то в другую комнату,  А. Радлова - за  этот  короткий промежуток
времени отсутствия АА  - ругала Наташе  Рыковой АА. Арт.  Лурье  на лестнице
Инст. Ист. Иск. Радлова говорила: "Я так жалею вас, Артур Сергеевич"...
     "Сказала, что я назойливая,  требовательная -  это  Артуру, который так
любил меня! У него любовь ко мне - как богослужение была".
     Такая  ненависть  Радловой  родилась,   вероятно,   потому,   что   она
предполагала в АА свою соперницу.
     "Она про  Сергея  Радлова  думала!.. На что мне Радлов?!"  Смеется:  "Я
бедная,  но  мне  чужого не  надо,  как говорят  кухарки,  когда  что-нибудь
украдут!".
     - Но ведь вы же не "украли"? - смеюсь я.
     - Это для иронии!
     - Кузмин  меня не любит, и  я его. Но не буду же  всем говорить это! Ко
мне приходят, я  говорю: "Михаил  Алексеевич чудный, замечательный лирик"...
Этого же правила товарищества требуют!
     Спрашивает: ненавидел ли я? Отвечаю.
     "А Радлова всегда очень мила,  даже  больше, чем  требуется,  со  мной.
Когда я была у них, она ночевать оставляла, комплименты говорила".
     Кажется, АА не осталась тогда.
     Рассказывает,  что сама только раз в жизни ненавидела, но эта ненависть
была  полной,  всезахватывающей.  Предметом  ненависти была  дама  положения
общественного такого - на  грани буржуазии и  аристократии.  Вид  у нее  был
вдовствующей императрицы,  она в военное время была сестрой милосердия, была
богата.  Очень любила говорить, что в  нее влюблен миллиардер и что она  ему
отказала.  Миллиардер  такой  действительно был, после  революции он ее даже
устроил за границу (?). Кажется, этот миллиардер заведовал картонным заводом
что ли...  Ненависть была обоюдной и одинаково  острой  как с  той,  так и с
другой стороны. Но они целый год встречались...
     У этой дамы были причины ненавидеть АА.
     В разговоре о "Заговоре императрицы" (которого  АА не видела), Л. Н. З.
сказала, что она никогда не видела царя.  На это АА ответила, что видела его
несчетное количество раз.
     Стихотворение "В  объятой пожарами, скорбной Польше...",  для  которого
взяты эпиграфом строки Гумилева, относится не к Н. С., а к Михаилу.
     На  мой  вопрос  -  какие  ее  стихотворения  относятся  к  Н.  С.,  АА
перечислила:
     1. "Заплакала осень, как вдова..."
     2. "Твой белый дом и тихий сад оставлю..."
     3. "Воспоминание" - стихотворение о войне.
     4. "Далеко в лесу огромном..."
     5. "Тот август, как желтое пламя..."
     6. В "Четках" - о пенале.
     Спрашиваю, какое стихотворение АА написала  в 1914 году, когда ездила в
Новгород  к  Н.  С.  (осенью).  АА  прочитала  стихотворение  "Пустых  небес
прозрачное стекло"...
     Пустых небес прозрачное стекло,
     Большой тюрьмы белесое строенье
     И хода крестного торжественное пенье
     Над Волховом, синеющим светло.
     Сентябрьский вихрь, листы с березы свеяв,
     Кричит и мечется среди ветвей,
     А город помнит о судьбе своей:
     Здесь Марфа правила, и правил Аракчеев.
     После ухода  Рыбакова говорит:  "Он мне 400 рублей  предлагал, чтоб я в
санаторию ехала... Подумайте!.. Зачем он меня  огорчил?  Я  теперь все время
помню".
     Садится в кресло к столу.
     "Конечно, я  отказалась. Это  значит, что когда в "Петрограде" вышла бы
моя книга  -  нужно было бы все это  ухлопать,  чтоб отдать  ему. И потом, -
сказала фразу по-французски, смысл которой "Entre nous soit dit", но другую.
В  ней было слово  "ami",  - уж  если  иметь  400 рублей, так какой смысл  в
Царское  ехать? Еще я  понимаю - за границу. А  в Царское? Подумайте! Я  там
заболела и вдруг ехать туда лечиться!"
     Говорит, что вообще в Ц.  С., где она столько  жила,  где у нее столько
воспоминаний с каждым днем связано, ей было бы очень трудно лежать.
     "Если в 21 году было тяжело, - теперь хуже будет".
     

18.03.1925

     Всев.  Рождественский  в Союзе  при  мне передал Ф.  Сологубу заявление
Кубуча,  что  Кубуч,  устраивая  лит.  вечера,  будет  брать  на   себя  все
предварительные расходы по их устройству и платить Союзу 50 %  чистого сбора
только в том  случае, если Союз  обеспечивает участие  Ахматовой, Сологуба и
Ал. Толстого. Если же Союз  не может обеспечить участие этих 3-х лиц,  Кубуч
снимает  с  себя упомянутые обязательства  и  ставит Союзу  совершенно иные,
гораздо менее выгодные для Союза условия.
     Хорошее дело! Не могут же АА, Сологуб и Толстой устраивать благополучие
Союза, отдуваясь за всех! Да и помимо всего - из  этих трех - одна постоянно
болеет, у другого подагра, а третий - пьяница!
     

19.03.1925

     Говорили  о   литерат.  вечере,  устроенном  16.III.1925  Кубучем.  Ал.
Толстого участвовать  в вечере приглашал Вс. Рождественский и получил  ответ
от жены А. Т., что А.  Толстой  в отъезде;  в действительности же  А. Т. был
дома - мне сказал Ф. Сологуб.  АА по этому поводу сказала мне, что процедуру
приглашения участников должно возлагать  на специального человека, ибо вовсе
не  дело  поэта  приглашать  других поэтом и  писателей  к  участию  в таких
вечерах,  -  и уж хотя  бы по одному тому, что поэт  всегда может что-нибудь
напутать и забыть.
     Говорили о А. Толстом, о том, что он много  авторских денег с "Заговора
Императрицы" получает.
     АА  заметила,  что  это  нехорошо,  потому  что  "Алешка  их  пропивать
будет"...
     Пришел к АА  в Мр. дв. Она больна  и лежит в постели  в  белом свитере,
ярко освещенная лампой, стоящей на ночном столике у кровати. В мягком кресле
у кровати сидит Л. Н. З., Н. В. Рыкова - на постели, в ногах АА.
     Я взял стул и сел у кровати.
     Много разговаривали. АА шутит и блещет остроумием.
     АА  при  мне   вспоминала  с  Н.   В.  Рыковой,  когда  и   при   каких
обстоятельствах  она в первый раз  читала ей  стихотворение "Страх, во  тьме
перебирая  вещи...".  АА спросила тогда Н.  В.,  нет ли в этом стихотворении
Гумилева? Сейчас АА тщетно пытается вспомнить, почему она задала тогда такой
вопрос.
     АА  высчитывает и устанавливает, что стихотворение это было написано 25
августа.
     Федин умеет хорошо танцевать вприсядку.
     Четверг.  Лежит. Больна. Вечером  температура 37,8. В  9  часов  вечера
упала до  37,1. Лежит в  белом свитере, освещенная лампой, стоящей на ночном
столике. Пришел в 8 веч. У нее Н. В. Гуковская и Л. Н. Замятина. Уговорились
с Л. Н. З. завтра в 2 ч. дня поехать к проф. Лангу.
     Разговор  о Мандельштаме, который был недавно у АА и об Н. Я.,  которая
больна так же, как АА. АА передает некоторые остроты О. М.
     Прочел АА письмо Горнунга, полученное мной. АА  советует написать  ему,
чтоб он приехал сюда  скорее -  тогда выяснится и что им собрано. Разговор о
Шкапской, о  письме,  рекомендующем  меня,  которое  по совету  АА  Шкапская
собирается написать Шенгели. Разговор о Ф. Сологубе, по поводу вечера Кубуча
16.III, в связи  с  Ал. Толстым и Вс.  Рождественским, приглашавшим Толстого
выступить на этом вечере.
     Замятина уходит скоро.
     В 9 1/2 пришел Пунин.
     В  9 3/4 Н. В.  Р.  уходит,  и я провожаю ее немного по Марсову Полю, с
Тапом, и возвращаюсь обратно  с Тапом.  Пунин уходит к управдому платить  за
квартиру (срок истек 1-го марта) и скоро возвращается. Ухожу в 10 1/2.
     

20.03.1925

     АА  недавно обедала  у  знакомых  (у  Рыбаковых?).  В числе гостей  был
Озолин.
     Озолин  в  разговоре с АА о  ее стихах сказал ей: "Ближе бы к  жизни!..
Мистики много у Вас!" Фраза передана точно.
     "Господи, господи! - мне это трудно слушать, чтоб от себя зависеть и не
поправиться..." - фраза, сказанная АА в то время, как Данько рассказывала ей
что-то о своей болезни, гипнозе, требующемся ей, и пр.
     Все  лето 1924  г. АА  ухаживала  за О. А. Судейкиной,  у  которой было
воспаление брюшины и которая была при смерти. О. А. пролежала 2 месяца.
     В  тяжелые годы,  когда АА жила с В. К.  Шилейко, АА  проводила  лето в
городе.
     Шилейко переводил клинописи (диктуя АА прямо "с листа", -  даже стихи),
а АА писала под его диктовку. АА по 6 часов подряд записывала. Во "Всемирной
литературе"  должна  быть целая кипа переводов В. К.  Ш. ассирийского эпоса,
переписанных рукой АА.
     И АА переписывала точно,  каллиграфическим почерком, так, чтоб ни одной
ошибки  не  было.  И  это при  отвращении  АА  к  процессу  писания!..  Если
попадалась ошибка, В. К. страшно ругал АА.
     Они  выходили на  улицу  на час, гуляли, потом  возвращались - и до 4-х
часов ночи работали. И все только  для того, чтоб на следующий  день  купить
фунт  хлеба  и 4 фунта  картошки! В. К. халтурил, конечно. Все  халтурили  -
нельзя было иначе.
     В прошлом году как-то у АА температура 38 держалась в течение 10 дней.
     В революционные  годы,  когда АА  сильно утомлялась,  голодала,  носила
дрова и тяжелые мешки,  когда очень  плохо выглядела, проф. Ланг  сказал ей,
осмотрев ее, что легкое у нее зарубцевалось.
     Профессор Ланг - доктор, постоянно лечивший АА.
     Я  принес  АА  1/2  бутылки  мадеры.  Принес и  подарил  том  Державина
(стихотв. изд. Смирдина 1833 г. Ч. 1), надписал:
     "А. А. Ахматовой.
     Ты не тщеславна, не спесива,
     Приятельница тихих муз,
     Приветлива и молчалива.
     1925.20.03. Петербург.
     Преданный П. Л.".
     В 9 1/2 пришел Н. Н. Пунин.
     В 10 - Н. В. Г. ушла.
     Вскоре после прихода Н. П. я ушел.
     Было 11 ч. вечера.
     По просьбе АА заходил к В. С. Срезневской узнать о здоровье ее ребенка.
Срезневская, оказывается, ничего не знает о болезни АА. АА  ей не  сообщала.
Лежит в  белом свитере (температ. в 8 ч. веч. 37,4. В 10 ч. веч. - 37,6). Не
встает с постели. Днем  к ней заходила Л. Н. Замятина, чтобы вместе ехать  к
проф. Лангу. АА из-за слабости не поехала.
     Пришел в 7 1/2 веч. Застал у нее Зин. Серг. - сестру В. С. Срезневской,
которая уже давно сидела. Ок. 8 ч. веч. к АА пришла  Данько, сначала одна, а
вслед за ней -  другая. Много разговариваем. АА занимает гостей. Разговоры о
Демьяне Бедном, о Родове, исключенном из партии, о казенной критике (по пов.
"Ковша"), о письмах к П. П.  Перцову (в "Современнике" No 4, 1924) и т. д. Я
гуляю с Тапом. В  9  ч.  веч. уходит Зин. Сергеевна,  а вслед за нею  сестры
Данько. Я остаюсь один. АА очень устала от гостей. Говорим о лете, о Н. Г. и
его отношении  к ней, о книгах  АА - их тираже и  пр.; АА дает  мне деньги и
просит купить 3 ее книги  - берлинск. издания, - ей нужны  эти книги, потому
что она обещала подарить их Срезневским.
     Кипячу  чай.  В  10  1/2  приходит  Пунин. АА  еще  не  обедала.  Пунин
разогревает ей суп, но АА совсем не хочет есть. Пьем чай втроем. В 11 час. я
ухожу. К АА сегодня еще придет А. Е. Пунина, которая лечит ее.
     У АА обессиливающая слабость.
     О поездке в Ц. С.
     - Замучили вас?
     - Да, я очень устала от людей... Видите, что вы сделали.
     - Это нужно было сделать.
     - Я там заболею очень... Я знаю...
     - Нет. Вы не заболевайте. Вы полежите там месяц - и вернетесь.
     - Нет, я  очень заболею... Со мной так будет...  Здесь, видите,  я себя
хорошо чувствую... Вы  не знаете... Другие  бы поправились, а  я буду  очень
больна...
     - Когда поедете?
     - Не знаю, наверное в середине будущей недели... Только  я  заболею там
сильно.
     - Неужели воспоминания так действуют?
     - Нет, не только это... Вообще... Я всегда заболеваю в санаториях...
     - Ну, что же делать, чтоб вы выздоровели?
     - Вот здесь мне остаться...
     Я начал уговаривать - там и уход, и большие удобства, чем здесь, и пр.
     - Нет, ради Бога, хоть Вы меня не уговаривайте! Меня все уговаривают...
Ну, хорошо... Я поеду... Я поеду, только я там недолго буду...
     [АА:] "Она тогда (т. е. в ее визит 17.III) все  время старалась завести
разговор  о тебе, чтоб показать,  в  каких  ты с  ней  отношениях.  Это было
довольно  трудно сделать -  потому  что разговор велся совершенно  в  другой
плоскости. Но  она  все  время  пыталась свести  его  на  тебя.  Про  альбом
заговорили  -  она  сказала: "Вот я  у  Павла видела  ваши  строчки"...  Про
фотографии заговорили: "Вот я у Павла видела Вашу фотографию: я  была у него
вчера". Скажите, пожалуйста! Фотография (фам.)  - такая вещь,  которая может
висеть на стене решительно у кого угодно. Да еще такая, которую всякий может
иметь - из книжки (фам.)...
     Если она  придет еще, она непременно станет "раскрывать  тайну".  Я все
знаю, что  она  может говорить. Она прошлый раз  была  очень  возбужденной -
знаешь, какой  она  бывает.  Представляю себе, что  она будет  говорить. Она
способна  решительно  на все. Ей нечего терять.  Такие примеры  она  знает".
Рассказ,  историю  про   Г.  Ч.,  к  жене  которого  пришла  им  отвергнутая
возлюбленная и просила отдать ей Г. Жена отвечала: "Пожалуйста, берите...").
     (Очень   неприятно  будет,   если  она  действительно   заведет   такой
разговор...  Моей  собеседнице  ожидание  такого разговора  причиняет  много
неприятности.)
     "Осип очень  нежно к Вам относится...  Очень... Он заговорил со мной  о
Вас - хотел нащупать почву,  как  я к  вам  отношусь.  Я  расхваливала  Вашу
работу, но  сказала: "Знаете,  мы  все  в  его годы  гораздо  старше  были".
Понимаете, для чего сказала?.. Он как-то очень охотно с этим согласился.
     Я говорю Вам это так, чтоб Вы знали... На всякий случай. Но зато, что я
Ш. о  Вас говорила - восхищалась, хвалила, говорила, что работа ведется Вами
исключительно... Нарочно, все  это говорила, имея в виду то, что Вы мне  про
нее рассказывали... Сделала строгие глаза, прямо смотря на нее: "Ведь это же
клад" - говорю. Она согласилась: "Клад".
     М. хочет, чтобы Вы стали  нашим  общим биографом... Конечно, иногда Вам
придется говорить и не только об Н. С. - просто для освещения эпохи... Но не
будьте нашим общим  биографом!..  Конечно, попутно у  Вас  могут быть всякие
статьи... Но это - другое дело..."
     Рассказывает, что у нее все "свекрови" Анны: мать В. К. Шилейко - Анна,
мать А. С.  Л. - Анна, мать Н. С. - Анна, жена Н. Н. П.  (тоже "свекровь") -
Анна и т. д.
     А моя мать...
     "Значит, у нас ничего не может быть!"
     

21.03.1925. Суббота

     У АА была В. А. Щеголева.
     

22.03.1925

     Говорила о том, как нужно относиться к книгам. Говорила, что  совсем не
нужно  покупать  и  неразрезанными  ставить  на  полку,  как  делают  многие
библиофилы.  Только хорошо, если  книги теряют  свою первоначальную чистоту.
Книги любят, когда с ними плохо обращаются - рвут, пачкают, теряют...Можно и
нужно делать на книгах пометки.
     "Если  вышла книга в  40 000  экземпляр.  и  у  меня 3 украли, а один я
потеряла в  трамвае - это  только хорошо:  скорее разойдется издание, скорее
издадут второе, больше будет читателей!.."
     АА тут  же оговорилась,  что  она, конечно, не говорит о  книгах  XVIII
века,  о редких книгах; что  смирдинских книг, например, - не  нужно  давать
всем на прочтение...
     Арт.  Лурье ревновал  почерк  АА. Он  требовал, чтоб  она отдавала свои
стихи переписывать на машинке. Если АА посылала в  журнал  стихи, написав их
своей рукой, он в "неистовую ярость" приходил.
     В разговоре о том, какой тираж  стихотв. АА,  издаваемых "Петроградом",
достаточен для удовлетворения публики, АА в ответ на мои слова о том, что ее
стихи нужны всей читающей публике, сказала, что, по ее мнению, существует не
более 1000 человек, действительно любящих и понимающих ее стихи. И с иронией
сказала: "А  моих книг  вышло  75  000 экз. Как  вы думаете  - по-моему, это
совершенно достаточно!  Совсем  не  нужно,  чтоб мои  книги  так раскупались
дальше. Это было бы даже плохо для меня".
     АА  заговорила о честолюбии Л.  Андреева, который (как это видно из его
писем Перцову) интересовался тиражом своих книг.
     АА говорит, что жена  Рыбакова ее ревнует - Наташа Данько ей донесла об
этом...
     АА:  "Рыбаков дома за  обедом сказал при жене и при других,  что он  не
видел  Н. Н. Пунина  в этот  день... А  через  несколько  минут  сказал, что
Алянский  и  Каплан  не  зайдут  ко  мне. Жена стала  истерически  смеяться:
"Значит, ты не от Пунина узнал?". Он тоже стал смущенно смеяться, а она  так
истерически смеялась, что должна была встать и выйти из-за стола..."
     АА:  "А  я  еще Наташе Данько сказала,  что он палку оставил". (Рыбаков
забыл свою трость у АА, когда был в последний раз.)
     АА: "Но ведь тут я себя чувствую совершенно  невинной: не могла я этого
предвидеть!" ( - что жена Рыбакова ревнует, т. к. в действительности никаких
причин к ревности нет; АА даже пугает мысль о такой нелепости).
     Мои стихи (стихи Горнунга - в ярость пришла)...
     - Ваши  - совсем другое дело.  У вас  еще слабый  голос, но ведь вы еще
очень молоды...
     Прочел "Атом", "И плакать не надо",  "Лапландская варежка",  "Цензору",
"Ты одна была...", "Надо мною ворон кружится".
     - "Лапл. варежка" - хорошее видение, а конец банален, нельзя ли убрать.
"Ты одна была" - неплохое.
     - Гумилевское?
     - Нет,  только тональность... "Атом"  - нельзя 

(неразборч.)

...  Хорошее
стихотворение "Цензору" - нельзя печатать - хорошее  стихотворение. "Чувство
самоиронии".
     Читала "Путешествие в полярные страны".
     В тяжелые революционные годы на Бассейной ул. был ларек. К этому ларьку
постоянно ходили литераторы. Ходил Кузмин с Юркуном, ходили другие.
     АА тоже. "Селедки меняла на папиросы" - в этом ларьке.
     "...Ходил Кузмин с  Юркуном... Мы всегда  прятались друг от друга, чтоб
на глаза не попасться!.."
     - Завтра - к Ланге.
     - Не были еще?
     - Нет, не могла... Вот завтра поеду, если смогу. Галя меня выслушивала,
сказала,  что  с  верхушками  совсем плохо. Ник.  Ник.  белый  пришел  после
разговора с ней... Не знаю, что она ему говорила.
     Вынул из портфеля и дал свою фотографию (Н[аппельбаумовскую]).
     - Ты на самом деле гораздо лучше...
     Воскресенье. Лежит. Сегодня Маня не приходила. Температура -  днем 37,4
в  9 ч. веч. - 37,8. Я пришел  в  8 ч.  веч.  Застал Н.  В. Рыкову,  которая
сегодня весь день ухаживала за АА. Принес берлинское изд. ее книг (3 книжки,
которые она подарит Срезневским). Читаю воспоминания Ваксель. АА  (а порой и
Рыкова, которая сидит на постели в ногах АА) делает свои замечания по поводу
воспоминаний Ваксель. Записываю  их. В 9 ч. Рыкова  уходит.  Я остаюсь один.
Говорим  о А. Лурье, потом - об отношении к книгам и пр.  АА  надписала  мне
фотографию (раб. Кириллова - АА  снята вместе с О. А. Судейкиной). Я подарил
АА свою (работы Наппельбаум) - без  надписи.  В 10 1/2  приходит  Пунин,  не
раздевается,  берет  Тапа гулять.  Скоро возвращается. Я  при нем  дочитываю
воспоминания Ваксель. Пунин злой  и бурчит. Уходит  кипятить  чай  в  кухню,
потом приносит его. Я хочу уходить. Пунин удержал меня: "Прошлый раз вы меня
угощали, сегодня я вас хочу угостить". Пьем чай с красным вином. Пунин сидит
в тени, у письменного стола. Не пьет. Ухожу в 12 часов.
     АА  надписала мне  фотографию (раб. Кириллова - АА снята вместе с О. А.
Судейкиной):
     "О. А. Судейкина и А. Ахматова  летом  на Фонтанке, 2. П. Лукницкому на
память об одной из них. 22 марта 1925. Мраморный дворец".
     Когда ушла Н. В. Г., я переставил лампу с ночного столика на письменный
стол... Показывает мне рукой, как ввалились ее глаза, щеки...
     - А иногда кажется, что щеки распухли...
     "Так хочется умереть!.. Когда подумаю об этом, такой веселой делаюсь!..
А о чем-нибудь другом - страшно думать..."
     

23.03.1925. Понедельник

     В  5 ч.  дня  АА звонит мне  от Замятиных  и  сообщает, что в Петербург
приехала А. С. Сверчкова. В 6 ч. я иду к АА в  Мр. дв. Она уже дома. Говорим
о Н. С., о Сверчковой, АА дает мне  руководящие указания, и в 8 час. я ухожу
к Кузьминым-Караваевым, у которых А. С. Сверчкова остановилась.
     А. С. Сверчкова привезла АА письмо от Левы.
     АА была днем в клинике у проф. Ланга вместе с Л. Н. Замятиной, а оттуда
уже поехала к  Замятиной. Проф. Ланг велел АА гулять. В клинике АА (как и Л.
Н. З.) просвечивали лучами Рентгена. АА видела фотографию.
     Сегодня в Петербург на два дня приехала А. С. Сверчкова. Остановилась у
Кузьминых-Караваевых. Послезавтра уезжает домой - в Бежецк.
     Сегодня же  я был у Кузьминых-Караваевых  и  познакомился с Сверчковой.
Послезавтра уезжает домой - в Бежецк.
     

24.03.1925

     АА спит  на широкой двуспальной старинной, но короткой кровати.  На ней
нельзя вытянуться, и чтобы вытянуться, нужно  лечь наискосок - так АА всегда
и делает.
     История  этой  кровати  такова: принадлежала  она  О. А.  Судейкиной. В
квартире Судейкиной была  ниша, в которую Судейкина решила вдвинуть кровать.
Кровать  не  входила.  Судейкина  без  размышлений   обрезала   ее.  Кровать
укоротилась  и  влезла в  нишу. Но муж О. Судейкиной обиделся, купил  другую
кровать и переехал в другую комнату...
     А тут уж остроты:
     Я: "Ну что же дальше было?"
     АА: "Ничего... Их семейная жизнь тем и кончилась!.."
     Я: "Ну, а теперь-то, - уж сколько времени прошло, - спокойна О. А.?"
     АА: "Какое!.. И сейчас трагедия!.."
     Вспоминая кровать  А. И.  Гумилевой,  которую  та  продала, АА говорит:
"Упоительная кровать была!".
     Очень часто  к  мебели,  к столу,  креслу и т.  п. АА  прилагает  самые
нежные, самые ласковые эпитеты.
     Очень любит хорошую, старинную мебель.
     О Хювиньккя.
     Когда  АА отправили в Хювиньккя -  она еще больше заболела. Не ела,  не
спала. Об этом сказали проф. Лангу, и он глаза широко раскрыл от удивления.
     АА просила увезти ее оттуда.
     "Я сказала Коле: "Увези меня умирать-то хоть!"..."
     В Петербурге стала поправляться и поправилась сравнительно быстро.
     А.  С.  Сверчкова  рассказывает,  как  в  1921  году  Надежда  Павлович
приезжала в Бежецк  и  как  бежецкие  "литературные"  люди приняли ее за  А.
Ахматову.
     Ошибка,  надо  сказать,  совершенно  сверхъестественная  -  к  Павлович
удивительно подходит название "жабы". Так ее здесь многие называют. Уж очень
неудачна ее внешность!
     О рождении Левы.
     АА  и  Н. С.  находились  тогда  в  Ц.  С. АА  проснулась  очень  рано,
почувствовала толчки. Подождала немного. Еще толчки. Тогда АА заплела косы и
разбудила Н. С. -  "Кажется, надо ехать в Петербург". С вокзала в  родильный
дом шли пешком, потому что Н. С. так растерялся, что забыл, что  можно взять
извозчика  или сесть в трамвай. В  10 ч. утра были уже  в родильном  доме на
Васильевском Острове.
     А  вечером  Н. С.  пропал.  Пропал на всю  ночь.  На следующий день все
приходят к АА с поздравлениями. АА узнает, что Н. С. дома не ночевал. Потом,
наконец, приходит и Н. С. с "лжесвидетелем". Поздравляет. Очень смущен.
     Рассказывала, как  она в  детстве лазала по крышам,  и о том,  что есть
люди, которые до сих пор за это считают ее беспутной.
     -  А какая я беспутная? Теперешние советские барышни... Да я в 1000 раз
их целомудреннее...
     

Март 1925

     В Мр. дв. АА лежала больная. На  кровати  -  по  стенке,  под подушкой,
всюду скопились  бумаги,  книги.  Там  они лежат подолгу.  Когда прибирается
постель, эти книги и бумаги только перекладываются - и опять остаются лежать
на краю постели.
     

24.03.1925

     В 3  часа Пунин забежал, открыл дверь в комнату АА, в шубе, не вошел  в
комнату, и резко сказав на предложение  АА посидеть: "Вас и  так здесь много
развлекают...", - повернулся и ушел.
     Это было при А. С. Сверчковой и при других (при Данько, кажется).
     Когда я с  АА остался  один, АА  стала  говорить  мне о некорректностях
Пунина...  Я попробовал  его  защитить, говоря,  что  это  шутка, но ему  не
следует делать этого, потому что другие в его резкости не чувствуют шутки.
     АА: "Я тоже не почувствовала!.. Я его буду ругать... И он роняет себя в
глазах Шуры"... (Какого мнения о нем она будет?.. Что будет говорить о нем в
Бежецке?..) (

Обрыв.

)
     АА про А. С. Сверчкову -  когда она ушла: "Я ей дала 30 рублей... И она
сейчас  же стала уверять, что  Николай Степанович любил  меня всегда, что он
говорил ей и т. д. Зачем это? Подумай, только 30 рублей нужно!"... 

(Обрыв.)

     "Врет  она,  Шура,  много...  Эти  самые канарейки...  Терпеть  не  мог
канареек. Называл их - уховертки..."
     По  возвращении  из  Парижа АА подарила Н. С.  книжку  Готье. Входит  в
комнату - он белый сидит, склонив голову. Дает ей письмо...
     Письмо это прислал АА один итальянский художник, с  которым у АА ничего
решительно не было. Но письмо было сплошным символом... Последняя фраза была
такая... 

(обрыв).

     АА, получив это письмо, положила его в... 

(обрыв).

     ...ссора между ними - по какому-то пустяшному поводу - ссора, вызванная
этим художником. (Это - о Модильяни!)
     Повод  был  такой:  Николай  Степанович заговорил  с  кем-то по-русски.
Художник сказал ему, что  нельзя говорить по-русски там, где русского  языка
не понимают. 

(Дальше обрыв - В. Л.)


25 - 26.03.25

     АА  чувствовала  себя  слабой,  хотя  температура  не  повышалась  выше
37,4-37,5.
     26-го у АА были А. И. Ходасевич, М. Шкапская (м. б., еще кто-нибудь?).
     

27.03.1925

     Я  пришел к  АА в  8 часов.  Через  1/4 часа приходят  Данько:  сначала
Наташа, потом Елена.  Сидят минут 40, уходят. До 11, кроме  меня,  никого не
было. В 11 приходит Пунин. Температура в 10 1/2 час. - 37,0. Выглядит лучше.
Веселая.  Когда  я пришел,  АА  разбирала книги (встала незадолго  до  моего
прихода).
     Разговоры с Данько: об  "юбилее Голлербаха" (который разослал  приглас.
карточки, которому В.  Рождественский  посвятил стихотворение, котором и  т.
д.......; об А. Н. Тихонове; об Ал. Толстом и суде над ним (продал вместе со
Щеголевым  "Заговор  Императрицы" монопольно  в Александр.  театр,  а  затем
продал - в  Московский  театр); о  Сологубе: АА говорит, что  он  может быть
очаровательным, милым, добрым...
     АА разбирала книги в столовой на полу.
     Попалась книга Блока с его надписью: "А. А. Гумилевой"  (1913)... Потом
"Сестра моя  жизнь" Пастернака -  дарственная надпись  АА  заняла 2 страницы
сверху донизу.
     АА усмехнулась: "Вот как люди надписывают!"
     Книга  Перцова "Ранний  Блок". АА  раньше говорила, что  там, вероятно,
есть  что-нибудь  о  Н.  С.  Увидев  книжку,  АА  перелистала  ее  и,  найдя
упоминание, радостно воскликнула: "Я так и знала. Я рада, что угадала!"...
     АА  разбирала  архив свой в комнате, кой-какие бумаги показывала мне...
Попался  автограф Блока:  четверостишие... АА  сказала, что сама  не  знает,
откуда оно у нее (оно не от Блока). Может быть, от Артура Лурье - он собирал
автографы...
     Показывала  старинное  издание  Сафо -  подарок Б.  В.  Анрепа,  с  его
надписью. АА,  показав мне надпись, сказала: "Вот из-за  чего и  берегу  эту
книжку".  А  эта  книжка  в числе оберегаемых  и  любимых. АА  раскрыла ее и
сравнивала виньетки с  виньетками "Орлеанской девственницы"  Вольтера  (изд.
"Всем.  лит." 1925). Грубость последних по  сравнению с первыми  бросалась в
глаза.
     Показывала фотографии - А. Лурье, Гриши...? ..., Недоброво.
     Я просил АА подарить мне свой автограф. АА говорит, что у нее нет почти
рукописей. Я говорю, что пусть она мне подарит то,  что  я вытащу  наугад из
пачки бумаг ее архива. АА соглашается. Вытаскиваю наугад -  стихотворение АА
"В городе райского ключаря"...
     В городе райского ключаря,
     В городе мертвого царя
     Майские зори красны и желты,
     Церкви белы, высоки мосты.
     И в темном саду между старых лип
     Мачт корабельных слышится скрип.
     А за окошком моим река -
     Никто не знает, как глубока.
     Я вольно выбрала дивный град,
     Жаркое сердце зимних отрад,
     И все мне казалось, что в раю
     Я песню последнюю пою.
     АА подписывает и дарит мне "Четки" - 1-е издание.
     АА сказала, что два дня ничего  не ела -  Галя запретила.  Галя (А.  Е.
Пунина) понимает хорошо, ухаживает за АА, приходит каждый день.
     На  рентгеновском  снимке  (скелет -  тонкие  кости).  Верхушки  легких
затемнены, но зарубцевались. А  внизу  легких  -  сильное затемнение: отсюда
жар.
     

28.03.1925

     Борис  Викторович  и  Раиса  Романовна  Томашевская  (не  ссылаться  на
Рыкову).
     [AA:] "Сошлитесь, в  конце концов, на меня. Хотите, я вас научу с этими
дамами разговаривать? Говорите им - не  можете  ли вы  установить  некоторые
даты?"
     Jean Шюзвилль "Anthologie des po