Книго
Борис Лапин                           ПАЛОЧКА С ЗАРУБКАМИ   Станция с ее путями и горками пока существует на бумаге,  но в  лесу  уже
есть поселок,  и возят сюда людей ночевать аж  с  Перевала,    за  девяносто
километров. Тишина царит на станции Оя, особенно днем. И ничего интересного,
единственная достопримечательность - маленький музей. В него-то я и забрел в
ожидании открытия столовой.
   Музей как музей. Красное знамя министерства. Рапорт.  Серебряный костыль.
Вымпел от друзей из ГДР.   Новый  сборник  Евгения  Евтушенко  с  автографом
автора. Любительские фотографии: палатки, костры, гитары. Значок, побывавший
в космосе и подаренный космонавтом  Севастьяновым.    Номер  газеты:  "Поезд
прибыл на станцию Оя!" И вдруг...
   Не помню уж,  что прежде зацепило мое внимание: палочка с  зарубками  или
расписка.  Обыкновенный тальниковый прут,   на  нем  зарубки  ножом,    если
сосчитать - двенадцать. Листок бумаги в клетку. "Расписка. Я, Сычев Валентин
Петрович,   настоящим  голову  даю  на  отсечение,    что  день  был!"  Ниже
начальственная резолюция: "Подтверждаю",  и подпись - то ли Куликов,  то  ли
Кулемин, то ли Кулибин.
   Согласитесь,  такое  не  в  каждом  музее  встретишь:  "День  был!"  И  в
доказательство прутик с зарубками.    Согласитесь,    мимо  такого  ни  один
журналист не пройдет.  Я заинтересовался,  даже  обернулся  было  в  поисках
экскурсовода.  И лишь  потом  обнаружил  фотографию:  одиннадцать  парней  и
девушка,  весело глядящие в объектив.  Неизбежная гитара.  Кувалда.   Топор,
воткнутый в бревно.  На девушке очки.  У одного из  парней  прутик  в  руке,
возможно, тот самый. У другого письмо или телеграмма. Да, сфотографировались
они,  похоже,   на  свежем  настиле  автодорожного  моста:  в  нижней  трети
фотографии пустота. Вот и все.
   Я загорелся и принялся чуть ли  не  каждого  встречного  расспрашивать  о
прутике с зарубками и о дне, который не то был, не то его не было.  Конечно,
никто ничего толком не знал,  точнее,  все всё  знали  и  окончательно  меня
запутали.  Еще бы,  произошло это  давным-давно,    почти  два  года  назад,
участники этого казусного случая  переместились  бог  знает  как  далеко  на
восток,    да  и  случай  оказался  из  тех,    что  сами  собой   обрастают
невероятнейшими подробностями и превращаются в легенды.   Поэтому  некоторый
налет фантастичности остался,  но от него уж никуда не денешься,  в нем-то и
соль предлагаемой истории.   * * *   А началось все, как водится, с пустяка.  Илью вызвал начальник СМП Деев и
объявил:
   - Кулибин,  тебе задание чрезвычайной важности.  Ровно за двенадцать дней
поставить мост на реке Оя. Кровь из носу. Вот чертежи. Готовься завтра утром
в десант.
   - На какой, какой речке? - переспросил Илья.
   - Оя. Сорок седьмой километр. За двое суток, надеюсь, доползешь?  Лес там
уже лежит. Осенью бригаду лесорубов высаживали с вертолета. Мостик так себе,
не проблема. Проблема в другом - ровно двенадцать дней. Первого августа туда
придет Трасса. В лице мощного автопоезда.  Бросок Усть-Борск - Перевал.  А в
первой декаде августа синоптики затяжные дожди обещают.  Сам знаешь,  во что
превратится тайга.
   - Знаю. В трясину...
   Это были самые первые шаги Трассы,  тот  знаменательный  момент,    когда
работы переносятся с карты на  местность.    Через  нехоженые  доселе  дебри
пунктиром  будущей  железной  дороги  отправлялся  автопоезд  -  бульдозеры,
тягачи,  экскаваторы,  автомобили с грузом,   -  чтобы  оседлать  Перевал  и
положить начало автодороге, без которой немыслимо сооружение трассы.  А сама
автодорога, естественно, нуждалась в мостах через десяток лежащих на ее пути
таежных речек. Одну из них и предстояло обуздать бригаде.
   - Так что не подведи, Кулибин. К первому августа.  Не дойдет автопоезд до
цели,  не возьмем Перевал.  Тогда уж только по морозу,   а  мне  секир-башка
гарантирована.
   - Понял. Будет сделано, - ответил Илья, разглядывая чертежи.
   Однако начальник СМП для верности повторил еще раз все с  самого  начала.
Илья завелся:
   - Да что ты заладил! Первое августа, первое августа...  Делать там нечего
до первого августа. Честно!  Пять дней еще загорать будем.  Да рыбку дергать
от безделья.  Или ты мою братву не знаешь?  На спор,   куль  рыбки  навялим?
Честно!
   Начальник СМП Деев ошарашенно примолк.  Он знал Илью как парня делового и
такой пассаж услышал от него впервые.  К тому же оба понимали: мостик  через
Ою хотя и не шедевр строительной техники, а поработать придется,  культурным
досугом и не пахнет. Конечно, в конце концов они договорились бы,  мужчины и
не такие проблемы решают, но, услышав про куль вяленой рыбки,  Юлька дернула
Илью за рукав:
   - Плюнь, Илюша!
   Илья посмотрел на нее,  на Деева,  сообразил,  что сморозил ерунду,    но
плевать в помещении не стал, машинально повторил:
   - Так, значит, к первому августа, - и вышел.
   Юлька повисла на его руке.
   - Плюнь, Илюша, через левое плечо, ну что тебе стоит!  Ради меня,  Илюша!
Нельзя же с таким настроением начинать дело!  - Хотя она говорила в шутейном
тоне,  Илья очень хорошо понял,  каким индюком и фанфароном  выглядел  перед
начальством,  коли уж обычно невозмутимая Юлька  разволновалась...    -  Ну,
пожалуйста, умоляю тебя, Илюшенька!
   - Брось, Юлька... ну о чем речь? Что доброе, а то... такие пустяки... две
русловые опоры... Честно, не узнаю тебя: передовая девушка - и предрассудки,
суеверия, сглаз, чох и черный кот...
   - Илья,  плюнь!  - уже всерьез потребовала  Юлька.    Наехал  принцип  на
принцип. А тут еще, как назло, распахнулось окно вагончика, и Деев в седьмой
раз напомнил:
   - Так учти,  Кулибин,  к первому августа!  Запорешь - вся Трасса  в  тебя
упрется.
   - Тьфу!  - плюнул раздосадованный  Илья.    Но  это  был  совсем  не  тот
спасительный плевок через левое плечо, о котором молила Юлька.
   Разумеется, столь многообещающее начало не сулило ничего доброго.   * * *   Однако все складывалось как нельзя лучше.  За Два дня отряд  благополучно
преодолел сорок семь километров таежного  целика:  топи,    гари,    чащобу,
глубокие распадки, каменистые осыпи - и ни разу не остановился для ремонта.
   На место прибыли под вечер.  По первому впечатлению Оя  показалось  вовсе
несерьезной речушкой.  Прыгающий с камня на камень озорной ручей.   Сплошной
перекат,  багрово бликующий в лучах закатного солнца.  Самая глубинка  -  по
пояс.  Сколько таких безвестных речушек миновали они на пути!    Неужто  эта
серьезнее?
   Усатик немедля разделся, с ходу плюхнулся в глубину и завопил:
   - О, я тону! Но Илья холодным взглядом,  точно нивелиром,  окинул широкое
русловище,  тут и там хранившее следы разгула мощных  паводков,    и  сказал
тоном, раз и навсегда отрезающим всякое легкомыслие по отношению к Ое, мосту
и работе:
   - Она еще заставит себя уважать,  Оя.  Сычев и  Пирожков,    со  мной  на
рекогносцировку! Остальные в распоряжение Юльки - оборудовать табор.  Завтра
приступаем в семь-ноль.
   Видно, искупал свое прежнее легкомыслие.
   Они ушли. Юлька осталась одна на берегу этой Ои, о которой прежде слышать
не слышала, теперь же их пути пересеклись, и кто знает, может, в будущем она
станет вспоминать Ою как самую счастливую пору юности. Юлька огляделась.  На
противоположном  берегу  штабелями  громоздился  лес,    подготовленный  для
строительства моста,    -  откряжеванный,    ошкуренный,    даже,    похоже,
отсортированный. А дальше лежал как попало - накатом и вразброс...
   И вдруг она точно прозрела.  На том берегу  прямо  перед  нею  начиналась
просека - прообраз будущей Трассы.  Не с неба же свалились  штабеля,    хоть
небольшой участок, но все-таки именно Трассу рубили прошлогодние лесорубы.
   Просека начиналась как  поле,    отвоеванное  у  тайги,    разве  что  не
раскорчеванное, не распаханное, уходила вдаль, раздвигая плечами сосняки, и,
суживаясь в перспективе,  все настырнее вгрызалась в густую синь тайги,  как
бы рассекала ее надвое  -  первая  борозда  будущего  в  этом  глухом  краю.
Стремительным  клином  стратегического  наступления  просека  врезалась    в
двугорбую сопочку на горизонте и терялась в ней, точно уходила в грядущее, в
двадцать первый век...
   За спиной заурчали бульдозеры,  и Юлька сбежала к воде умыться.    Звонко
прыгающие по камушкам струйки оказались ледяными.
   Ребята оттянули к опушке леса три вагончика  бригады  и  сгрудили  их  на
симпатичной полянке,  соорудили кострище,   стол,    брезентовый  навес  для
поварихи,  наготовили дров и натаскали воды.  Пока допревала каша,    Усатик
бренчал на гитаре,  развлекая "наших милых дам".  Федя и Арканя за  полчаса,
кинув на паута,  ухитрились изловить для "наших милых дам"  полтора  десятка
серебристых рыбешек неизвестной породы,   по  определению  самих  рыбаков  -
"взрослых малявок".  А перед ужином заявился Валька  Сыч  -  верен  же  себе
человек!  - с  неохватным  ворохом  огненных  жарков.    Юльке  новый  табор
понравился: наконец-то она стала полноправной хозяйкой в отряде.
   После ужина Илья притормозил гитару, достал блокнот и ознакомил бригаду с
календарем строительства.  Вечером третьего дня каждое звено  предъявляет  к
сдаче береговую опору, шестого дня
- русловую,  восьмого - прогоны,  десятого - настил.   Одиннадцатый  день  -
подходы, перила и недоделки. Двенадцатый - баня, бритье, стирка, рыбалка, он
же резерв главного командования.  Тринадцатый,  то есть первое августа,    -
встреча автопоезда,  подписание акта,  торжественный митинг  и  товарищеский
банкет.
   Звеньевые Сычев и Пирожков высказались в том смысле, что график реальный,
но прохладцы не потерпит (Юлька вела  протокол).    Кроме  того,    Пирожков
высказался в том смысле,  что крутой левый берег куда как потруднее правого,
кому он достанется,  тот попадет явно в проигрышное положение - какое уж тут
соревнование!  Бригадир дал разъяснение - кидайте  жребий:  кому  достанется
левый,  в то звено он переходит в качестве Ваньки на  подхвате.    Звеньевые
единодушно согласились.  Арканя по традиции высказался в том  смысле,    что
работа  предстоит  ответственная  и  физически  изнурительная,     требующая
соответствующего питания,  что,  в свою очередь,    потребует  от  уважаемой
поварихи известного мужества и напряжения всех сил,
   До двенадцати бригада горланила у костра старинные  романсы  "по  заявкам
наших милых дам", но Юлька не слушала, незаметно ускользнула в свой вагончик
и тут же провалилась в сон,    потому  что  к  шести  тридцати  должна  была
обеспечить мостостроителям горячий, вкусный и калорийный завтрак.   * * *   И застучали на берегу топоры - вразнобой,  вперестук,  наперегонки.  И им
подпевали,  захлебываясь,   пилы,    поддакивали  скороговоркой  бульдозеры,
подвизгивала лебедка. Кувалда стучала глухо, если по дереву, звонко, если по
металлу.  Дрель жужжала рассерженным шмелем "И-о-али!" - доносило  протяжный
вскрик.  Это Пирожков командовал: "Еще взяли!" Сыч не командовал,  не  умел.
Илья тем более отродясь голоса не повышал.
   Без десяти двенадцать строительная разноголосица  обрывалась,    и  Юлька
накрывала на стол.  Парни являлись уже умытые,  взбудораженные,  до крайнего
допустимого предела голодные и без лишних слов наваливались на еду.  А Юлька
стояла за их спинами,  дородная,  чинная,  хлебосольная,  и,  сложа руки  на
груди,  ревностно следила,  как они едят,  нравится ли,  все ли  в  порядке,
чтобы, упаси бог, не опоздать с добавкой, подкинуть хлеба, подлить чаю.
   Юлька,  стряпуха уже со стажем,  на один аппетит научилась не полагаться,
не доводить до того роковою момента, когда все та же каша,  которая и вчера,
и позавчера,  и десять дней назад была "пальчики оближешь",  вдруг вместе  с
миской летит в изумленную физиономию  поварихи.    И  она  вдобавок  к  тому
скромному запасу, который всегда имела сверх официальной накладной, облазила
и обшарила округу в поисках  дикорастущего  подспорья  к  меню  -  вспомнила
детство,   когда  каждое  лето  гостила  у  деда  и  бегала  с  деревенскими
ребятишками в лес, принося вечером беремя черемши и дикого лука. Вот и здесь
в тенистой излучине  реки  нарвала  она  охапку  духовитой  сочной  черемши,
сколько могла унести, явно сверх реальных нужд.
   Зеленый таежный борщ.  Как его хвалили,  как поглощали,  как тянулись  за
добавкой! Впервые не хватило бака, и поварихе ложки хлебнуть не осталось. Но
этот простительный количественный просчет настолько компенсировался  обилием
самых искренних и восторженных комплиментов,  что непривычная к такому Юлька
раскраснелась,  расчувствовалась и до того похорошела,  что даже Илья глянул
на нее по-особому, а Сыч тот взгляд перехватил и еще более помрачнел.  Юлька
же,  разливая типовой вишневый кисель,  подумала с затаенной гордостью,  что
профессию ей Трасса выбрала правильную: иной истинной красавице,  где-нибудь
в конторе сидящей,  во всю жизнь не выпадает столько комплиментов,   сколько
самой невидной поварихе за один только удачно собранный супчик.
   А когда перемыла посуду и вышла из  вагончика,    парни  вместо  обычного
перекура,  как один,  примостились  вокруг  ее  впрок  припасенной  черемши,
дергали из мешка пучками,  тыкали в миску с солью и смачно жевали,   изредка
пощипывая зачерствевший каравай.
   Дела, судя по всему, шли по графику. Весь берег был устелен свежей щепой,
обрубками и обрезками дерева, пахло рекой, сосновой смолой и скипидаром, оба
береговых невысоких устоя уже стояли на законных  своих  местах,    как  два
бруска свеженького сливочного масла,  а у  самой  воды  вздымались  примерно
десятым-двенадцатым венцом трудные русловые  опоры,    быки,    важнейшая  и
капризнейшая часть любого моста.  Ей,  уже чуть поднаторевшей в автодорожном
мостостроении,  бросилось в глаза,  как по-разному делают одно и то же  дело
два звена,  два берега.  Если Пирожков на этом берегу суетился и покрикивал,
когда вздымали наверх здоровенное бревно, то на левом, где в компенсацию "за
трудность" работал Илья,  звеньевой Валька Сыч молча и азартно  рубил  угол,
оседлавши ярус, а бревна наверх не поднимали, а закатывали,  благо берег был
рядом.  Легонько,    словно  макаронину,    Илья  подталкивал  бревно  ножом
бульдозера,  и оно скользило по салазкам и мирно опускалось  на  уготованное
ему место в срубе.  Ох уж  этот  Илюха,    механик-самоучка,    не  случайно
прозванный Кулибиным, вечно он что-нибудь придумает!
   Естественно, по случаю ее появления все оторвались от работы,  посыпались
шуточки, пришли в движение языки, а топоры и пилы примолкли, и она заметила,
как нахмурился Илья и в мальчишечьей улыбке до ушей расплылся Валька Сыч.
   - Вот уж голь на выдумки хитра,  - похвалила Юлька сычевское звено,  ни к
кому персонально не обращаясь.  -  Приспособили  бульдозер  вместо  крана  и
глазом не моргнут.
   - Понадобится - и заместо швейной машины присобачим,  - тряхнул цыганским
чубом с верхотуры Сыч.
   - А левый берег чего же опыт не перенимает?  -  наивно  полюбопытствовала
Юлька.
   - Одного опыта мало,  - угрюмо ответил Пирожков - Нужно,  чтобы берег был
под рукой.
   - И голова, как у Кулибина, - самокритично добавил Усатик,
- а у нас не имеется.
   И все наперебой принялись нахваливать Илью,  какой он  мастер  и  умелец,
какой мастак на изобретения,  какие у него золотые руки и светлая голова.  А
Илья усмехнулся:
   - Вот поставим мост дугой,  тогда и  хвалите!    Тут  начался  прямо-таки
фестиваль сатиры и юмора,  все ведь  не  только  плотники,    бульдозеристы,
вальщики и штукатуры,  Все еще остряки-самоучки седьмого разряда.  Куда  там
радиопередаче "Опять двадцать пять"!
   - Топором тесать - это вам не язык чесать...
   - Тоже мне, работнички: что ни руб - гони рупь!..
   - Строим мост от дороги за семь верст...
   - Наш Илья мастер трефовой масти...
   - Мастерство - это у стариков. У нас в лучшем случае навык да сноровка, -
сказал Илья, чтобы остановить этот фонтан остроумия.
- А ну, передовики, не отвлекаться!  - Подошел к Юльке вплотную и шепнул так
ласково, как, наверное, он один умеет: - Ты, Литвинова, мне график срываешь.
Очень тебя прошу  больше  сюда  не  являться.    И  обаяние  свое  здесь  не
демонстрировать. Займись кухней - там ты царица!   * * *   В Усть-Борск она приехала весной, в конце апреля, когда еще снег синел по
теневым склонам сопок и на реке,  когда просека лишь чуть потревожила тайгу,
так и не убежав за горизонт,   и  когда  первые  отряды  десантников  только
формировались.
   Они почти всем курсом дошкольного педагогического поднялись  на  крыло  -
двадцать шесть девушек. Дома ахнули: куда же ты, дурочка, до диплома пустяки
осталось, кому ты там нужна без профессии?  Но они хотели "нюхнуть настоящей
жизни".
   Удивительный это был май в Усть-Борске.
   Старое деревянное село с действующей  церковкой  семнадцатого  века,    с
дощатыми тротуарами и откормленными лайками, флегматично возлежащими посреди
улицы,  с бесконечными поленницами заготовленных впрок,  на столетие вперед,
дров,  вдруг превратилось в столицу и "стартовую установку" гремящей на  всю
страну Трассы. За околицей и по огородам, как грибы, росли палатки и сборные
дома различных служб; сотрясающие округу бульдозеры заполнили тесные улочки;
поверх крыш проплывали кабины красных самосвалов;   а  над  пойменным  лугом
взметнулась полосатая "колбаса" аэродрома.   Трещали  от  тесноты  добротные
пятистенки Усть-Борска; энтузиазм,  песни,  воодушевление,  радиопереговоры,
смех выплеснулись из помещений и растеклись по округе.
   Весь месяц почти круглосуточно в бывшем сельсовете, в амбарах, палатках и
щитовках формировались отряды,  увязывались проекты,  утрясалась и срезались
сметы,  заседал комитет комсомола,  давали рекомендации научные  экспедиции,
инспектировали представители  министерств,    обследовали,    выслушивали  и
выстукивали будущих десантников медицинские комиссии,  наседали журналисты и
выколачивали вертолеты фотокорреспонденты.  А каждую субботу в тесном клубе,
по-допотопному рубленном "в угол", игралось десяток комсомольских свадеб. Да
и то потому лишь десяток,  что Усть-Борский прокат сплоховал с запасом белых
свадебных платьев. И каждое воскресенье в том же клубе с оркестром провожали
на Трассу два-три десанта,  самостоятельных отряда от десяти до ста человек,
выбрасываемых на реки,  туннели и будущие станции.  Так что в этой атмосфере
за май, за один май, наполовину подтаяли курсы автокрановщиц.  Все,  кто был
посмазливее да побойчее,  улетели в десанты  вместе  с  молодыми  мужьями  -
поварихами,  подсобницами,  учетчицами.  А не улетевшие поглядывали друг  на
дружку растерянно: кого, мол, завтра недосчитаемся?  И настороженно: кому же
из нас, девоньки, суждено остаться последней?
   Юлька была не дурнушкой, не мямлей, не занудой.  Разве что в очках.  Зато
васильковые глаза, в которые только глянь...  и золотистых волос копна...  и
фигурка что надо. Вот бы поразбитнее ей быть, поулыбчивей,  позадиристей,  а
она больно серьезная уродилась. Словом, не из самых видных была Юлька и там,
у себя в педучилище,  и здесь,  на ускоренных курсах.    Но  ведь  и  не  из
последних же!  Тем не менее ряды автокрановщиц катастрофически  редели,    а
Юльку все же еще никто не заметил и не отметил  вниманием.    Уж  не  ей  ли
суждено в одиночку слушать последнюю лекцию?
   И вдруг!  Вдруг посреди занятий заявляется Илья...  то есть тогда она еще
не знала,  что это Илья...  заявляется ладный такой,  сухощавый и чистенький
парнюга, волосы ершиком - сразу видно,  головастый,  целеустремленный и себя
очень уважающий, отодвигает инструктора по автокранам а говорит:
   - Товарищи девушки,  срочно нужна повариха.  Завтра уже в десант.  Работа
трудная,  отряд особый - мостоотряд.  Но в обиду не дадим,   честно.    Есть
желающая?
   - Есть,  - пискнула Юлька,  потому что горло перехватило и глаза затянуло
внезапными слезами.  То ли судьба ткнула в  него  пальцем,    то  ли  сердце
подсказало: твой!
   - Как фамилия? - раскрыл блокнот Илья.
   - Литвинова.
   - Собирайся,  Литвинова.  В управлении спросишь Кулемина.  В  брезентовой
своей робе явилась она в управление,  спросила Кулемина.   Никто  такого  не
знал. Подождала, потолкалась в толпе, присмотрелась, определила,  у кого что
следует спрашивать, - нет, Кулемина среди командиров отрядов не числилось. В
ней закипели слезы. Неужто обманул, разыграл? И тут из толчеи курток,  роб и
беретов вывернулся Илья и вежливо набросился на нее:
   - Ты где же пропадаешь,  Литвинова?  Битый час ищу!  Она объяснила.    Он
огорчился.
   - Вот  видишь,    даже  по  фамилии  не  знают,    Кулибин  да   Кулибин.
Механик-самоучка! Раз без зарплаты оставили, на Кулибина выписали. Честно! -
И тут же  присмотрелся  к  ней,    будто  впервые  увидел,    -  пристально,
заинтересованно. - Ну-ка, ну-ка, сними очки.
   Юлька сняла и полыхнула на него застенчивой близорукой Синевой.  До  этой
минуты лишь она знала, какой может быть хорошенькой. Иногда. И не для всех -
для одного.
   Илья помолчал, ошарашенный, пробормотал:
   - Промахнулся я с тобой, Литвинова, перессоришь ты мне отряд.
   В этот вечер они долго пели у костра,    причем,    словно  сговорившись,
исключительно про любовь.  Юлька чувствовала плечо Ильи и даже думать забыла
про усталость,  про сон,   про  завтрашний  калорийный  завтрак.    А  потом
танцевали,  и ей как "нашим милым дамам" туго пришлось,  потому  что  никого
нельзя было обидеть отказом.
   Лишь на  минутку  очутились  они  с  Ильёй  вдвоем  под  покровом  близко
подступившего к табору ельника,  откуда  костер  смотрелся  тлеющим  красным
угольком. Илья бережно обнял ее за плечи.
   Это было второе их свидание. И вдруг Илья обнял ее и прошептал:
   - Юлька... Вот погоди, закончим Трассу...
   - Ты с ума сошел! Это же шесть лет! - несмело возразила она,
   - Не могу дезертировать с Трассы,  - трезво разъяснил Илья.  -  Даже  вот
так... в семейную жизнь. Честно. Построим, тогда уж...
   - Ты с ума сошел, - пискнула она, чувствуя, что ее возносит за облака.  -
Вот построим мост, тогда...
   - Еще шесть дней,  - подсчитал он.  - Целая неделя!  Нет,  это немыслимо,
Юлька!
   Она сняла очки и припала к его белой рубашке.
   - Я твоя навсегда, на веки вечные,  бессрочно,  пожизненно,  до той самой
доски... Но там Валька, ему будет плохо...
   - Валька? При чем тут Валька?
   - Ему будет плохо, - только и сумела она повторить.
   - А если я поставлю условие: или - или?
   - Илюшенька,  ну какие могут быть условия?  - жалко рассмеялась Юлька.  -
Или будь счастлива, или оставайся человеком, так, что ли?
   Они  вернулись  к  костру.    Над  их  головами  уже  погромыхивал  гром,
пристреливаясь, посверкивали молнии вдали. Не символические, вполне реальные.
   Под этим добродушным отдаленным рокотанием еще долго сидели у догорающего
костра,  мечтали о будущем.  И Валька накинул ей куртку на плечи,    а  Илья
устроился напротив, рассеянный и словно озабоченный.
   - Это же, если разобраться, не просто мост, - сказал Пирожков,  - кусочек
Трассы. Мост в будущее.
   - Будущее, как известно, начинается сегодня, - напомнил Арканя. - Чего ты
ждешь от будущего, Кулибин?
   - Чтобы труд абсолютно для всех стал радостью.  Чтобы стяжательство стало
общественным позором,  чумой,  проказой.  И когда это сбудется,  хочу видеть
людей добрыми.
   - Добрыми?!  И бандитов тоже?  Ага,  их уже не будет?  Но все равно очень
интересная мысль. А ты, Юлька, что скажешь?
   - Пусть бы о человеке никогда не судили по внешности!
   - А я... я...  - вдруг выкрикнул Валька Сыч.  - Я бы о человеке  по  душе
судил!  Официальные звания ввел  бы:  серебряная  душа,    стальная  душа...
бумажная душонка.  А для самых...  самых душевных,  - и он открыто глянул на
Юльку, - установил бы высшее звание - Золотая душа.
   Упали первые капли дождя,  и ребята начали расходиться.  В этот момент  и
увидела Юлька, как Сыч вырезает что-то на прутике.
   - Что это ты режешь, Валька?   * * *   Это была ночь  с  шестого  на  седьмой  день  творения  моста  через  Ою.
Громыхавшая в отдалении гроза принесла ливень. Вода рушилась из поврежденной
небесной тверди не дождем - лавиной.  Во всю ширь долины,  от леса до  леса,
катил мутный пузырящийся, напряженно гудящий поток. Только где-то далеко, на
середине этой полноводной реки,  бессмысленно  торчали  четыре  покосившиеся
игрушечные коробки: три в кучке и одна поодаль.    Не  связанные,    еще  не
полностью загруженные балластом русловые опоры снесло внезапно  обрушившимся
паводком. Ближнюю, пирожковскую, своротило метра на три, а стоявшую на самой
русловине под крутым берегом, сычевскую, уволокло аж на десяток метров.
   Вот когда вспомнился  Илье  тот  самонадеянный  разговор  с  Деевым.    И
наверняка вспомнилось, что не плюнул.
   Ломалось все - не только график отряда, график СМП,  график автопоезда и,
стало быть,  график Трассы.  Еще бы,  вместо начала августа взять Перевал  в
конце ноября!  Предупреждал же Деев: "Вся Трасса в  тебя  упрется!"  Теперь,
даже если день и ночь рубить русловые опоры,  ни за что в срок не уложиться.
Первое августа, первое августа, первое августа...
   С полчаса Илья сидел в углу вагончика убитый,  хрустел пальцами  и  кусал
губы.  Знать хотя бы гидрологию этой треклятой Ои: на убыль пойдет  или  еще
прибавит,  оставит в покое быки или вовсе унесет.  Но  ни  площади  бассейна
реки,  ни паводкового горизонта,  ни расхода воды никто с сотворения мира не
мерил и не считал.  Глядя в оконце на  проносящуюся  мимо  стихию,    Усатик
вздохнул:
   - Оя-ёй!
   Илья встрепенулся,  поднял голову,  расправил  плечи,    точно  сбрасывая
последние путы оцепенения, и сказал твердо:
   - Спать! Спать с утра до вечера с перерывом на обед. В запас.  Набираться
сил. Не исключено, придется и ночи прихватывать.
   В полдень дождь прекратился,  тучи разогнало,  с новой  силой  припустило
солнце.
   К вечеру вода заметно пошла на спад.
   Утром уже можно было продолжать работу,  но не  на  русле  -  на  берегу:
готовить прогоны, связи, стояки,  настил.  Но дело не ладилось.  Да и у кого
поднимется рука тесать поперечины,  коли нет русловых опор?    Не  с  конька
начинают ставить дом,  с фундамента...  До обеда о быках  никто  и  речи  не
заводил - одно расстройство.  В обед  наскоро  сколотили  плотик  из  десяти
бревешек и на тросе спустили к нижней снесенной опоре.  Илья  и  Валька  Сыч
осмотрели ее, ощупали,  обмерили шестом дно вокруг,  но,  судя по всему,  ни
словом не обмолвились ни там,  на быке,  ни по пути к вагончикам.  Только за
чаем Валентин сказал:
   - Твою-то, Пирожков, выправим, поставим на место. А вот мою...
   Все с надеждой посмотрели на Илью,  потому что не в этом быке было  дело,
этот-то можно подвинуть,  поправить,  а в том,  сычевском.  И  если  уж  сам
Кулибин ничего не придумает...   * * *   Они поднялись и ушли.  Юлька глянула на часы.  Было  четырнадцать  десять
двадцать седьмого июля. С этого мгновения время потеряло смысл...
   Она побоялась сходить посмотреть,  что они будут делать "с этим  чертовым
быком", чтобы опять не рассердить Илью. Но издали, с горки,  все же глянула.
Два бульдозера,  надрываясь,  тянули сдвоенной тягой с берега и только искры
высекали траками из камней.  Третий  отчаянно  загребал  по  воде  что  твой
пароход. Парни, стоя по грудь в реке, поддевали быка здоровенными слегами. А
с кабины бульдозера, отчаянно размахивая руками, дирижировал Илья.  Но в тот
момент, когда бык стронулся с места, у них лопнул трос, и Юлька закрыла лицо
ладонями и вовсе убежала, чтобы не сглазить.
   Она  трижды  подогревала  ужин,    однако  так  и  не  дождалась    своих
заработавшихся едоков - уснула. А когда проснулась на рассвете и заглянула в
раскрытый вагончик, где жил Илья,  ахнула: парни мешками валялись по койкам,
не раздетые, мокрые. С одежды,  из сапог еще капала вода.  И Юлька стягивала
со всех по очереди сапоги - а вы знаете, что это такое, стягивать со спящего
мокрые сапоги? - и задыхалась,  и чертыхалась сиплым шепотом,  и плакала,  и
приговаривала.
   - Мальчишки вы мои! Совсем еще мальчишки...
   И ни один из них не проснулся ни на миг. Даже слова не промычал спросонья.
   Потом она распалила печурку в своем вагончике и  развешала,    разложила,
рассовала на просушку двадцать два сапога и двадцать две портянки.   А  сама
понеслась к реке. Все четыре опоры стояли на месте.  По оси как по натянутой
струне.
   Какой это был день и час? Вопрос праздный. Сделанное сжало,  спрессовало,
сгустило время. Впрочем,  Юлька уже заметила,  что время "испортилось",  как
старые бабкины ходики.
   Позднее выяснилось - с упрямым сычевским быком они провозились до четырех
утра,  изорвали весь наличный трос,  запороли один  из  трех  бульдозеров  и
вымотались до бесчувствия.  Потом приготовила завтрак,  но тормошить  сонное
царство не решилась, пусть поспят, и сама задремала - этот аврал вовсе выбил
ее из ритма. Когда проснулась, ребят уже не было, завтрака тоже.  Она спешно
принялась готовить обед.    Небо  покрылось  хмарью,    где  солнышко  -  не
определишь. Ее наручные часы,  как на грех,  остановились.  Обед остыл.  Она
пошла на реку,  И обмерла на крутом бережку,  пораженная:  мост  обрел  свои
окончательные очертания!  Все опоры были связаны пролетами,  стояли стояки и
поперечины, хоть настил стели. И она, уже не профан в мостостроении,  глазам
своим не поверила. Длинный же нужен день, чтобы прогнать и закрепить прогоны!
   Заморенный Арканя крикнул умоляюще:
   - Принеси позавтракать, Юльчонок! Сил нет, брюхо подводит!
   Они просили "позавтракать",  а был вечер...  Да,  с  четырнадцати  десяти
двадцать седьмого июля время в отряде перестало существовать.  То есть смена
дня и ночи все же происходила,  солнце поднималось в зенит и сваливалось  за
горизонт,  полуденную жару сменяла вечерняя прохлада,  Юлька готовила ужины,
обеды и завтраки,  которые без остатка поглощались,  но не было уверенности,
что все это происходит в свой черед.
   Никто не подымался в шесть, не приходил обедать в двенадцать,  не валялся
после ужина на травке. Понятие "рабочий день" потеряло смысл. Ночью надрывно
гудели и скрежетали на реке бульдозеры, ухала кувалда, мерцало зарево света,
свистел,  подавая команды,  Илья.  Днем ребята приходили обедать и  замертво
падали на траву,  а пахучий таежный борщ  остывал,    Юлька  бродила  вокруг
неприкаянной тенью и не знала,  когда будить работничков и будить ли вообще.
Утром она относила на мост завтрак, и, увидя ее, Арканя вопил: "Ура, ребята,
ужин приехал!" А посреди ночи вдруг раздавался извиняющийся голос: "Дала  бы
нам пообедать, Юлька".
   Или она прибегала звать их на кормежку,  а кто-нибудь,  чаще других Федя,
просил: "Подмогни-ка, Юленька", и она забывала, зачем пришла,  своими руками
строила мост, только и слыша до темноты: "Подай",  "Принеси",  "Подержи" - и
никаких сопливых "пожалуйста". Илья хмурился,  но не прогонял на кухню,  где
она "царица".
   Раз  Юлька  оставила  им  завтрак,    чтобы  не  таскать  тяжелое   ведро
туда-обратно, а когда вернулась через час, они уже спали вокруг опустошенной
посудины, и так это напоминало поле брани, усеянное погибшими витязями,  что
она села в траву подле своего Ильи  и  дурехой  разревелась.    Жалко  стало
ребят... мальчишек. Почернел ее Илюшка,  истончал,  глаза провалились,  губы
искусаны.  И тут,  на этом поле сечи,  позволила она себе уложить его сонную
головушку на свои мягкие колени и гладить ершистые волосы - и никто  не  мог
ей помешать, взглянуть косо, сказать худое слово или усмехнуться, потому что
время остановилось.
   Вздремнула ли она тогда,    или  размечталась,    или  не  только  "время
испортилось", но и пространство сместилось - привиделось ей,  будто не возле
Ои она сидит,  держа Илюшкину голову на коленях,  а где-то совсем  в  другом
месте, тоже на лугу,  только не под открытым небом,  а под высоким лазоревым
куполом из стекла...
   И будто под куполом весь город,  и немалый  город;    кругом  оцепеневшая
заснеженная тайга, мороз трескучий, а в городе благоухает сирень,  загорелые
детишки плещутся в бассейнах,  гоняются за золотыми рыбками;   под  зелеными
лампами в библиотеке склонились взрослые, а другие что-то считают на машинах
и колдуют за пультами,  играют на струнных инструментах и  пишут  задумчивые
пейзажи;  из ворот этого города-купола с озорным смехом выкатываются лыжники
в легких,  видно с подогревом,  ярких пуховых костюмах;  а рядом  проносятся
поезда, какие-то стремительные моносоставы, и будто бы это и есть их Трасса.
Лишь по двугорбой сопочке,  в которую вошел моносостав,  и узнала Юлька свою
Ою, только Ою будущего! Значит, все же не пространство сместилось - время.
   Один Сыч, казалось, не почувствовал отключения субстанции времени. Он был
тот же, что и обычно, раз даже ухитрился подсунуть ей букет,  правда,  всего
из нескольких ромашек,  которых здесь была тьма.  И по-прежнему каждый вечер
наносил зарубки на тальниковый  прут  -  не  странно  ли  для  их  авральной
ситуации?   * * *   Оно настало, как и положено ему,  первое августа.  Утром этого дня топоры
стучали еще заполошнее,  пилы визжали еще истеричнее,  а  бульдозеры  ладили
подъездные насыпи с особо остервенелым лязгом. Как ни бесценны были секунды,
каждый из  ребят  то  и  дело  замирал  и  прислушивался:  не  доносится  ли
отдаленный гул автопоезда? Пирожков сказал:
   - Хоть бы они опоздали! Илья хмыкнул что-то, но не возразил. В обед:
   - Кажется,  задерживаются где-то...  Весь день первого августа накатывали
настил, ставили перила, вели насыпи.  Шатающийся от усталости,  элегантный и
неотразимый  Пирожков  вручил  Юльке  молоток  и  доверил  забить  последний
"серебряный гвоздь".  Она тремя ударами всадила его в смолистый брус,  парни
прохрипели "ура" и свалились тут же у насыпи на теплые бревна. Они спали.  И
вдруг заурчали моторы,  смутно и глухо загудела земля,  образовалось  желтое
облачко пыли. К Ое подходил автопоезд...
   Деев выскочил из головного вездехода,  Илья подбежал,  чтобы  рапортовать
ему о готовности моста,  но они молча глянули друг на друга и обнялись.    И
Деев хлюпнул носом,  а Илья  смущенно  отвернулся.    Юлька  же  в  открытую
заливалась слезами на груди смущенного этим обстоятельством Усатика.
   А потом при всем честном народе состоялся нижеследующий разговор:
   ДЕЕВ: Ну молодец, Кулибин! Верил в тебя. Все молодцы! Не подвели.  Привет
вам из Усть-Борска!
   СЫЧЕВ: А где же вы были?  Проспали целые  сутки,    мазурики?    КОМИССАР
АВТОПОЕЗДА: Всего четыре часа спали. ПИРОЖКОВ: Как это четыре? Гуляли небось
в Усть-Борске? КОМИССАР АВТОПОЕЗДА: Вы о чем это, ребята? Что с вами? ЮЛЬКА:
У вас календарь есть? ДЕЕВ: Есть,  а что?  Странные вы какие-то.  Будто и не
рады. Случилось что-нибудь?
   ИЛЬЯ: Сегодня же второе августа, честно. Второе, а не первое!
   ДЕЕВ: Нет, сегодня тридцать первое июля. Выспитесь - и будет первое!
   Кончилось тем,  что весь автопоезд высыпал из кабин и доказал  "чокнутым"
мостостроителям,  что сегодня именно первое  августа,    что  отряд  в  срок
справился с ответственным заданием и что поезд идет с опережением графика на
два с половиной... теперь уже ровно на два часа, а временной сдвиг произошел
вероятнее всего в головах осатаневших от гонки ребят. Илья затеял было спор,
показывал записи в блокноте,  его  осмеяли.    Юлька  попробовала  козырнуть
ведомостью расхода продуктов - все-таки документ!  - ее и слушать не  стали.
Тогда вперед вышел Сыч и протянул Дееву  последний  аргумент  -  тальниковый
прут с зарубками.
   - Вот, посчитайте сами,  двенадцать!  Голову даю на отсечение.  Или этого
мало?
   - Правильно, - согласился Деев. - Но вы же еще рыбы не наловили?
   - Да, верно. Рыбы не наловили, - признался Илья, - и не наловим.
   Бригада отказалась от премии за сооружение  в  крайне  напряженные  сроки
временного автодорожного  моста,    но  главный  бухгалтер  был  неумолим  и
потребовал веских доказательств.  Поскольку самое  веское  доказательство  -
прутик Вальки Сыча - годилось лишь для музея, а о рыбе в бухгалтерии и знать
ничего не хотели, то премию все же пришлось получить.
   Говорят, после этого случая Илья и Юлия Кулемины уехали на другой участок
дороги,  там у них в положенное время родилась дочь,    нареченная  Любовью.
Вскоре Юлия Кулемина с младенцем вернулась на станцию Оя, ставшую уже вполне
приличным поселком,  где и проживает в настоящий момент,   Илья  же  остался
десантником и по-прежнему идет впереди Трассы,   уже  далеко  за  Перевалом.
Бригаду после отъезда Кулеминых возглавил Валентин Петрович  Сычев.    Перед
каждым праздником он посылает на  станцию  Оя  художественную  телеграмму  с
цветами. И еще говорят, в рюкзаке у него хранится изрядная вязанка хвороста,
которая с каждым сданным объектом становится все толще.
   ЭПИЛОГ
   К  председателю  Сибирского  Регионального  Комитета  Времени   ворвалась
странная делегация - девушка и два парня,   Влетели  в  кабинет  и  смущенно
застыли у двери.
   - Прошу,  друзья мои,  рассаживайтесь.  Как я понимаю,  вы  представляете
отдел Темпоральных Аномалий?
   - Нет,  мы от комсомольской организации,  - возразил  парень,    которого
председатель знал  как  шахматиста,    выступающего  за  отдел  Темпоральных
Аномалий.  На последнем туре председатель проиграл ему ответственную партию.
- У нас не совсем обычная просьба, Сергей Иванович. Давай, Гелий!
   И Гелий довольно путано объяснил,  что в  последней  четверти  двадцатого
века здесь прокладывали Трассу,  и вот на этом самом  месте  из-за  сильного
ливня сорвали  график  возведения  временного  деревянного  моста  через  Ою
отличные ребята из бригады Ильи Кулибина. Они сделали все, что смогли, но не
успели наловить рыбы...
   - Им не хватило ровно суток, - пояснил шахматист Май Васильев.
   - И вы хотите...
   - Да, мы просим... вернее, ходатайствуем дать им эти сутки.
   - Но,  дорогие мои,   какое  значение  имеет  для  последующего  какое-то
пустяковое обещание наловить рыбы. К тому же вы знаете порядок.  Если уж так
хочется помочь этому самому...  Кулибину,  следует войти  с  ходатайством  в
Высший Совет Времени, его коллегия...
   - Мы знаем,  - кивнул Гелий.  - Но ведь речь идет не о годах - о двадцати
четырех часах, причем в сугубо локальной нише, всего для двенадцати человек.
А мы держим Время в руках, и каждому из нас ничего не стоило бы... движением
пальца...
   - Но вам должно быть  известно:  энергозатраты  даже  на  ничтожно  малые
хронопреобразования слишком велики.
   - Мы подсчитали.  И беремся  отработать  на  воскреснике,    Председатель
покачал белой своей головой и рассмеялся:
   - Отработать втроем?
   - Нет, Сергей Иванович. Всем комсомольским коллективом.
   - Я не совсем понимаю вас,  молодые люди,   -  начиная  коечто  понимать,
возразил председатель.  - Для чего это вам?  Ну,  подарите вы им эти  сутки.
Внесете смятение в души. И это ровным счетом ничего не изменит. Трасса и без
того пущена досрочно...
   - Они были основателями нашего города.  Мы изучили  каждую  минуту  жизни
этого отряда, - сказал Май. - Они для нас... Мы для них... словом, это такие
ребята... такие ребята...
   - Но вы же сами говорите: они не сдержали слова  -  не  наловили  в  срок
рыбы. Зачем же нам задним числом дезориентировать их современников?
   - Им помешал паводок! - Резко, резче, чем следовало бы, напомнил Гелий. -
Они и без того совершили чудо.  Да разве в  этом  дело?    Мы  хотим  своими
руками... вот этими... принять участие в стройке будущего...
   - О каком будущем вы говорите?    -  усмехнулся  председатель,    но  его
отцветшие голубые глаза потеплели.  - Ведь это было сто с лишним лет  назад!
Далекое прошлое...
   - Как вы не понимаете!  - вскочила девушка,  и на  ресницах  ее  блеснули
слезы.
   Он отлично понимал ее. Однако он был поставлен здесь Стражем Времени. Как
же он мог принять участие в нарушении? Не обсчитано, не проэкстраполировано,
а вдруг это приведет к такой заварухе,   что  всем  штатом  не  расхлебаешь,
подобные казусы известны.  К тому же стало  поговоркой:  исчезнувшие  минуты
несут мировые смуты.  Но,  с другой стороны,  дело доброе,  на таких порывах
надо воспитывать молодежь. Если этот Кулибин и впрямь основатель города... И
девчушка такая симпатичная...
   - Не горячись, Юлька! - остановил ее Май. - Дай подумать Сергею Ивановичу.
   И тут он вспомнил...  Речка Оя...  Три вагончика...  Мост...  Вздувшаяся,
пузырящаяся желтая река...  Тальниковый прут с зарубками...  И лишний  день,
какимто добрым божеством ниспосланный отряду.   Обо  всем  этом  ему,    еще
парнишке,  рассказывала "баба Юля",  его прабабка Юлия Николаевна.  Кажется,
она  была  поварихой  в  этом  самом  отряде.    А  потом  стала   известным
астробиологом.
   Семейное предание, в яркие цвета романтики окрасившее его детство...
   Он глянул на сегодняшнюю Юльку, отважную,  готовую ринуться в бой,  чтобы
отстоять свое право помочь людям, хорошим людям... заметил, как дрожат у нее
губы... подумал,  что коли это уже БЫЛО,  значит,  его решение предрешено...
хотя это всего лишь иллюзия причинно-следственной  связи,    психологический
феномен, уж ему-то не следует обманывать себя...  но такие славные ребята...
и такая милая эта Юлька... И он сказал:
   - Хорошо, разрешаю. Только... Они насторожились.
   - Только чур: пригласите и меня на ваш воскресник. Идет?--------------------------------------------------------------------
"Книжная полка", http://www.rusf.ru/books/: 02.10.2001 12:49
Книго
[X]