Юрий Мамлеев.
Коля Фа
Полуэмигрант Коля Фа торговал один-одинешенек в маленькой лавке разных вещей на окраине Парижа. Лавка представляла собой совсем маленькую комнатушку на первом этаже, за ней - в глубине, отделенной занавеской, - совсем крохотный закуток (своего рода офис Коли Фа) с кипятильником. За закутком - серьезный клозет, окошко которого выходило во двор. Вот и все торговое заведение. Коля Фа иногда поднимал морду вверх, на бесконечно-голубое и женственно-скучное парижское небо. "Ишь, безмятежное", - думал он, погружаясь в себя. Он уже давно превратился в камень и свою работу выполнял автоматически. (Автоматически и ел, боясь наслаждения.) Но все-таки что-то человеческое еще копошилось в нем. Например, оживлялся он, когда ел каких-нибудь рыбешек или иных гадов живьем. Но глаза стекленели при этом, а не наполнялись наслаждением. Ничего не поделаешь - много абсурда в жизни! Была в нем и другая слабость: порой он принимался считать звезды на небе, особенно когда их почти не было. Где-то в глуби не души не переставал любить деньги. А вообще-то ему на все было наплевать. Не любил он (частично) женщин, зато любил, например, лягушек. Засыпая, читал справочники. Не обожал он и свое тело, ставшее препятствием к бесконечной и вольной жизни после смерти. Часто засматривался на облака, плывущие мимо к какой-то своей, непонятной для него цели. Как же такой в этом западном мире, хищном и псевдозагадочном, вообще существовал? Но и здесь бывают исключения: к тому же работал Коля Фа хорошо, хотя внутренне не соображая, что к чему. К тому же Коля Фа был герой: он никогда не плакал. Он даже исключил из жизни такое понятие. Любил ли он женщин? И даже не один раз, а трижды. Первый раз, когда ему было пять лет, второй - когда восемь, а третий - когда девять. Больше он женщин никогда не любил, хотя и скотоложествовал с ними бесчисленное количество раз. Вообще, в нем еще много было жизни. Он даже участвовал в национальных выборах. Единственно, что он не понимал; куда это движется его жизнь? Официально считалось, что к смерти, но он ее не признавал. Но если не к смерти, то куда же? К облакам, что ли, поющим в небе о чем-то немыслимом? Или, может быть, просто в курятник, потому что Коля Фа еще с детства обожал кур, считая их не курами, а умудренными тварями, спустившимися с неба. В остальном он признавал значения слов, считая, например, что гуси - это и есть гуси, а не что-нибудь иное. К Божеству тем не менее он относился просто: он его и не отрицал, и не признавал. В этот день Коля Фа поработал на славу: отдал дань своему автоматизму. Но и поглядел на облака тоже: не без мечты, ведь человеком был. Солнце - так называемое античное божество - ату его, ату! - уже заходило за, если так можно выразиться, горизонт. Коля Фа не мешал ему, солнцу, он вообще никому не мешал. Обтер пыль, заглянул в закуток-офис и вдруг - дверь в клозет была полуоткрыта - увидел карлика, сидящего на толчке. Карлик был не то чтобы уж совсем карлик, но маловат, до дикости маловат. Впрочем, и это бывает с людьми. Коля Фа несказанно удивился. Никогда еще люди, пусть и карлики, не впрыгивали через заднее окно к нему в клозет. (Через дверь карлик не мог прийти - все-таки у Коли Фа были глаза.) Коля Фа оцепенел. Карлик на толчке хоть и тужился, но тоже оцепенел. Так и цепенели они некоторое время. Коля не решился прерывать, а просто ушел в другую комнату, где товары, и закурил. Когда вернулся, карлик исчез. Коля Фа в эту ночь спал неспокойно. Все ему чудились боги, античные герои, ангелы и прочие существа. На следующий день, как раз под вечер, он заглянул в клозет. Карлик сидел на толчке как ни в чем не бывало. Лица его Коля не видел. То ли карлик его спрятал на груди, то ли вообще оно отсутствовало. Фа, однако, не заорал. Походил, походил и закурил. Прошло три дня. Карлик не появлялся. На четвертый опять сидел на толчке. Коля Фа с ним смирился. Через неделю начал его кормить. Но карлик признавал только древнюю пищу, а Фа не знал, что это такое. Но все же кормились. Коля ставил миску на границу клозета и отходил. Карлик не то ел, не то смотрел. Иногда, когда карлик сидел на толчке, Фа садился рядом и чего-то ожидал. Странно, они ни о чем не разговаривали. Но общение было. Глаза карлика - да, да, у него были глаза - все время смотрели в одну точку, слева, Коля стал тоже смотреть в эту точку слева, напряженно следя, чтоб направления взглядов сходились там. Так и сидели они часами, глядя в эту точку. Коля Фа тем не менее выполнял свои обязанности хорошо. А то, что он смотрел потом в одну точку, это ведь почти никого не касалось. Карлик регулярно приходил. Фа даже не удивлялся этому. Он вообще потерял в себе это качество: удивляться. Их молчание один раз прервала заскочившая не вовремя покупательница, но отпрянула, потому что Фа захохотал. Правда, это был почти неслышимый хохот. С тех пор Фа перестал заниматься скотоложеством. Он вообще перестал чем-либо заниматься. А между тем дела шли сами собой. Видно, ему помогал Бог. Коля вдруг как-то почувствовал, что по отношению к внешнему миру он уже стопроцентно автоматизировался и ему теперь - после карлика в клозете - на все окончательно наплевать. Да, все, что положено, он делал - ел, спал, работал, ходил по нужде, - но совершал это не то чтобы во сне, а, скорее, как в золотом сне. А карлик по-прежнему сидел на толчке. Фа никак не мог понять своего отношения к карлику: они ведь никогда не разговаривали, несмотря на то что сидели вместе. В общем, вся эта ситуация становилась со временем скорее положительной, чем отрицательной, но хорошего от этого было мало. Впрочем, Фа и не стремился ни к чему хорошему. С появлением карлика на толчке многое стало ему все равно - бесповоротно все равно. Единственное, что осталось,- это желание смотреть в одну точку. Иногда местный пастор - был и такой, ко всеобщему изумлению, похлопывал Колю Фа по плечу и звал в приход. Но приход, и весь мир, и все, что бы в нем ни находилось, Коля Фа уже не мог воспринять как реальность, тем более на толчке сидел молчаливый карлик, прыгавший в окно. Захотел Фа выйти на улицу, но кругом пустота. Захотел он даже с тоски своей великой священные книги читать - все равно пустота. Хоть петухом кричи. Все складно вроде выходит в мире, окромя того, что никакого мира-то и нет. Да и Творца, следовательно, нет. Месяца через три Коля Фа заглянул в клозет (карлика уже три дня не было). А теперь он опять сидел, молчаливый. "Ну вот и все, - подумал Коля. - Вот и все. А что все?" Мало того, что мира и Творца для Коли не стало, для него вообще ничего не стало, что ни придумай или во что ни проникай. И вот он, как леший, один. Да и не один, ибо какой он один?! Запел тогда Коля Фа и пел так три дня и три ночи. И вдруг вместо пустотной картины мира этого, которая внезапно провалилась, увиделось ему то, что никаким словом нельзя было выразить, но что убило его, покончив даже с пустотой и с его собственным существованием. Теперь не было и единственной реальности - карлика, сидевшего на толчке. И Коля Фа ушел туда, где его не стало. -------------------------------------------------------------------- "Книжная полка", http://www.rusf.ru/books/: 13.02.2003 13:50
[X]