Джульет Маккенна — Удача игрока

(Хроники Эйнарина-3)

Juliet E. McKenna

THE GAMBLER'S FORTUNE

2000

SpellcheckFixa

Маккенна Д. Э.

M15 Удача игрока: Роман / Д.Э.Маккенна; Пер. с англ. Ю.А. Кряклиной. — М.: ООО «Издательство ACT», 2002. — 557, [3] с. — (Век Дракона: коллекция).

ISBN 5-17-014998-0

Это — мир Эйнаринна.

Мир, в котором правит магия. Магия, подвластная лишь избранным — живущим вдали от людских забот и надежд. Магия великих мастеров, познающих в уединении загадочного острова Хадрумала тайны стихий и секреты морских обитателей.

Мир, в котором настоящее неразрывно связано с прошлым, а прошлое — с будущим.. Но до поры до времени прошлое молчало.

До поры, когда лучшая из воровок и мошенниц Эйнаринна, Ливак, приняла весьма выгодное предложение — и отправилась на поиски тайны древней, великой магии эльетиммов.

К Лесу, где обитает, как говорят, странный Лесной Народ, в песнях которого, быть может, и остался последний ключ к разгадке секрета эльетиммов...

УДК 821.111(73)-312.9

ББК 84 (7США)-44

© Juliet E. McKenna, 2000

© Перевод Ю.А. Кряклина, 2002

© ООО «Издательство ACT», 2002

Майклу, Рейчел и Филиппу, которые так помогли мне, сами того не зная

Глава 1

Песни простого народа, собранные в путешествиях по Тормалинской империи в эпоху царствования Кастана Снисходительного и Немита Лукавого госпожой Дайс Ден Паризот

Семья Ден Паризотов проживает в Наймовой долине со времен первых императоров. По мере того как влияние Тормалина распространяется на все большее число земель, мужчины Дома неустанно работают во славу своего Имени, и усердие Ден Паризотов простирается ныне от дальнего востока до самых окраин Великого Леса. Когда долг службы вынудил моего мужа покинуть дом, наша привязанность друг к другу могла подвергнуться столь тяжкому испытанию, что я решила пуститься в путь вместе с ним. Исполняя в этих странствиях обязанности жены, я в то же время тщательно заучивала легенды и песни, кои нам доводилось слышать, и представляю их здесь для более широкой публики. Музыка всегда была достойным занятием для женщин — это и колыбельные для наших малышей, и благородные песни, передаваемые нами дочерям, и песни хоровые, которые так приятно выводить в хорошей компании. Песни, собранные среди народов Империи, очаровали меня своими мелодиями, а стихи, вызывающие слезы и смех, — бесконечной мудростью. Много удивительных ценностей было найдено по всей Империи для украшения великих Домов Тормалина, и музыка — лишь менее осязаемое сокровище, также способное обогатить нас.

Я представляю здесь эти песни и как развлечение, и как очевидное доказательство того, что объединяет Империю, сколько бы лиг ни разделяло ее народы. Как мы просим Дрианон благословить пшеничные наши поля, так народ безбрежных равнин вверяет своих кобыл и жеребят ее попечению. В кожаных шатрах пастухов меня принимали во имя Острина так же радушно, как на пороге Императорского дворца. Для божественной власти не существует ни времени, ни расстояния, то же самое верно для музыки. Песня лесных менестрелей, убаюкивающая малыша под сенью дикого леса, точно так же заворожит и запеленатого в шелка маленького принца. Волнующие приключения в балладах с северных гор не только согреют кровь юношей в когортах, но и научат их мужеству и долгу.

Гармония услаждает слух сильнее, чем одинокий голос. Тройную струну не так легко порвать, как одиночную жилу. Братья, объединенные общей целью, отличаются как небо от земли от братьев, разделенных соперничеством или подозрением. Во всей Империи это непреложные истины. Вы найдете их и еще множество подобных в этом сборнике.

Селерима, Западный Энсеймин, Первый день Весенней ярмарки, утро

Есть определенный сорт мужчин, чье здравомыслие съеживается так же стремительно, как раздувается их самомнение. Возможно, это неизбежный закон природы, один из тех предметов, о которых будут твердить вам рационалисты, дай им только возможность. Так или иначе, вокруг хватает глупцов, особенно в праздники, чтобы я могла облапошить их в руны — или, в данном случае, ореховые скорлупки, — как только пожелаю.

Я наклонилась вперед и доверительно улыбнулась.

— Теперь ты хорошо следил, верно, приятель? Хочешь рискнуть еще одним пенни?

Глаза толстяка вскинулись к моему лицу, на миг задержавшись на соблазнительной оборке моей небрежно зашнурованной рубахи. Лишь только его взгляд оторвался от усыпанного крошками стола, мои пальцы незаметно скользнули под другую ладонь, обеспечив возможность снова забрать его монету.

— Уж на сей-то, раз я не промахнусь, — захихикал толстяк. Уверенность блестела в его глазах подобно затейливой тесьме на его обшлагах.

Все еще улыбаясь, я не отводила от него взгляд, хотя шепот холодного воздуха зашевелил волосы у меня на затылке, и они встопорщились, как у настороженной кошки. Кто-то удерживал дверь открытой за моей спиной, позволяя таверне расточать свое тепло на весенней уличной прохладе.

Торговец собрался с духом и потянулся к средней из трех скорлупок. Я мягко остановила его волосатые пальцы.

— Медь — чтобы выбрать, серебро — чтобы увидеть. — Я улыбнулась с невинным очарованием.

— Согласен, деваха. На сей раз я тебя обыграю.

Торговец бросил на стол медяк и решительно схватил выбранную скорлупку. Когда он разинул рот на голое дерево под ней, я изумленно выпучила глаза. Кое-кто из зрителей засмеялся, но я никогда не смеюсь, наученная горьким опытом еще в ранние дни моей бродяжьей жизни. Рассерженный пастух однажды ударил меня по лицу, теряя чувство юмора вместе со своим тощим запасом пенни.

— Сэдриновы потроха, я мог бы поклясться, что угадал! — Купец потер жирной рукой потные толстые щеки и потянулся снова.

Заслоняя ладонью скорлупки, я услышала мерное шарканье кованых сапог, сходящих по плитам.

— Серебро, чтобы увидеть, ты знаешь правила. — Я незаметно напряглась на стуле, готовая встать.

Разочарование никогда не позволяет им уйти ни с чем. Торговец раздраженно бросил мне потускневшее пенни, которое я тотчас смахнула в карман. Пока он поднимал одну скорлупку, затем другую, чтобы найти пропавшее ядрышко, я неслышно ретировалась, и жадные зеваки тотчас обступили стол.

— Но как, ради всего святого... — Незадачливый простак с досадой поднял голову, но горожане в праздничных одеждах надежно заслонили меня.

Отойдя в сторонку, я дернула за шнурки, чтобы придать рубахе более приличный вид, и задержалась на минуту в тени лестницы, где незаметно вывернула куртку. Затем, поправляя на плечах домотканую коричневую материю, неторопливо закрыла за собой дальнюю дверь, стащила с головы кричащий шарф и затолкала его в карман бридж. Нельзя было не понять рев сержанта Стражи позади меня, спрашивающего, кто вел игру. Несомненно, легковерные гуляки, чьи деньги звякают в моем кошельке, охотно дадут ему описание. Женщина среднего роста и сложения, скажут они, но в ярко-красной куртке, а на голове шарф в малиново-желтых узорах, из-под которого выбиваются прямые черные волосы. Милости просим Стражу искать меня по таким приметам, дабы потребовать долю от выигранных денег. Я расчесала пальцами свои мягкие темно-рыжие локоны и выдернула несколько затесавшихся прядей крашеного конского волоса. Незаметно уронила их на жаровню, сжигающую благовония в дверях маленькой усыпальницы Халкарион. Пусть дым отнесет мои благодарности Лунной Деве, чтобы хранила мою удачу еще один день.

На соседнем Доме Шерсти куранты пробили пять раз, и спешащий коробейник толкнул меня в спину, когда я остановилась. Я сердито взглянула на него, проверяя кошелек и сумку на поясе, но, взглянув еще раз, поняла, что это не карманник.

— Прошу прощения, хорошего праздника, — пробормотал он, безуспешно пытаясь держаться вымощенного плитами тротуара.

Сточные канавы уже были забиты навозом и мусором. Праздник только начался, но на время ярмарки в Равноденствие население города удваивалось, если не утраивалось.

Впрочем, к концу пятидневных празднеств будет достаточно пьяных и нищих, покупающих свой выход из тюрьмы уборкой улиц.

Высокие, трех- и четырехэтажные, деревянные дома нависали над булыжной мостовой, и каждый последующий этаж выступал чуть дальше предыдущего. Вновь побеленная штукатурка стен ярко сияла под весенним солнцем на фоне темных дубовых балок. Ставни над моей головой распахнулись, и хлопотливая домохозяйка вывесила проветрить перину. Из открытых дверей вылетали клубы пыли — там ради праздника подметались полы. Воспоминания десятилетнего прошлого нахлынули на меня. Я словно вновь очутилась в Ванаме; Селерима — его ближайший соперник среди крупных торговых городов, рассыпанных по лоскутному одеялу феодальных поместий, которые образуют Энсеймин. Но я ушла из моего так называемого дома и милостью Халкарион начала куда более стоящую, хоть и более рискованную жизнь случая и игры. Я не была торопливой служанкой, разбуженной до зари, чтобы скрести и мыть. Глядя на свои ухоженные руки, я вспомнила их красными от тяжкого труда и зимних цыпок, но тут же упрекнула себя и сдернула вычурное кольцо, которое носила, когда отделяла местных олухов от их денег. Какой-нибудь проницательный стражник как раз может искать такую безделушку.

Куранты на далекой башне сыграли собственную медную версию полудня горстью восходящих нот. Я собралась с мыслями; разнообразные возможности праздника отвлекали меня. Сейчас не время по крупному играть в руны или Ворона. Та игра, для которой я ставлю доску, способна обеспечить меня на всю жизнь, если сыграю успешно. Мне не хватает лишь двух последних фигур. Я быстро прошла мимо дешевых пивных, в которых провела утро, недурно поживившись, свернула налево в узкий переулок и вышла к широкому, залитому солнцем большаку.

Там стояла она, величественная цитадель Конклава гильдий, украшенная флагами и вымпелами, дабы провозглашать богатство и мощь Селеримы всяким разным, стекающимся со всех сторон на ярмарку, тратя до десяти дней на дорогу. Но никакие украшения не могли замаскировать крепостные валы, сторожевые башни и узкие бойницы для арбалетчиков. Возможно, прошла горсть поколений с тех пор, как Селериме последний раз пришлось сражаться за свои права, но отцы города по-прежнему следят, чтобы молодые мужчины проходили милицейскую муштровку в учебных залах, имеющихся у каждой гильдии. Может, и мне попытать там счастья? Нет, никто не станет пускать стрелы в тюки старого сена, когда ярмарка предлагает свои забавы.

Если цитадель Конклава находится справа от меня, то мне надо подниматься в гору. С привычной легкостью я пробралась через возбужденные толпы к весьма комфортабельному каменному трактиру, где я теперь спала. Спала отменно, на мягкой гусиной перине и хрустящем полотне, и каждое утро кроткая девица первым делом спешила разжечь мой камин и принести горячую воду для умывальника. Воодушевление придало упругость моему шагу, когда я направилась к кабинету для знати.

— Ливак, наконец-то! А я думал, куда ты пропала? — Мой нынешний спутник торопливо спускался по лестнице. Строгое выражение его худого лица ничуть не испортило мое радужное настроение. — Ты могла бы оставить записку, — мягко пожурил меня Узара, взмахом руки требуя вина.

Мы сели за дорогой полированный стол.

— Только-только миновал полдень. — Я кивнула слуге, он наполнил мой кубок и, заработав медяк, быстро удалился. — На улицах столпотворение, ты не заметил? Прости, ты ведь не привык к большим городам и праздничным толпам, да? — замигала я в притворном раскаянии, глядя поверх изящного хрустального кубка.

Узара ответил мне полуулыбкой.

— Ты нашла этих твоих братьев? Я беззаботно покачала головой.

— Еще нет. Я оставила сообщения в самых подходящих тавернах и борделях. Они должны прибыть сегодня или завтра.

— Все это очень смутно и неопределенно, — нахмурился Узара. — Откуда ты знаешь, что они вообще едут в Селериму?

— Я знаю, потому что Каролейя сказала мне, что они едут сюда. Они бы не соврали ей, а у нее нет причины врать мне. Мы друзья, а это значит, что мы доверяем друг другу.

Я глотнула превосходного тормалинского вина. Возможно, Селерима давно избавилась от чести быть самым западным городом Старой Империи, но торговцы всегда поддерживали связи с востоком, и не только из-за общего языка. Сие вино везли через весь цивилизованный мир, чтобы потрафить вкусам ценителей в этой роскошной гостинице. Бутылки, вероятно, проделали столько же лиг, что и я.

Узара пригладил свои редкие песочные волосы.

— Доверять — хорошо, но вдруг случилось что-то непредвиденное? Ты не можешь этого знать, и потому будет лучше, если я...

— Нет. — Я наклонилась вперед, обрубив его слова выразительным взмахом руки. — Здесь я большая собака с медным ошейником. Это моя игра, и я говорю, как в нее играть. Ты здесь только в качестве одолжения твоему хозяину с моей стороны.

Узара раздраженно поджал губы, и его высокие скулы порозовели. Я подумала, что будет разумно немного его подбодрить.

— Мы дадим Сорграду и Соргрену срок до завтрашнего вечера. Если к тому времени от них не будет никаких известий, мы подумаем снова.

Досада неохотно исчезла с бледного лица Узары.

— А что сейчас?

— Поедим. — Я сделала жест служанке, терпеливо ждущей у люка.

Облизываясь, я смотрела, как поднимаются из кухни чудесные яства, уже разложенные по тарелкам и украшенные, как положено. Вскоре наш стол был заставлен изысканной посудой кремового цвета. Я наслаждалась соблазнительными ароматами, радуясь возможности вкушать ту еду, на которую в детстве могла только смотреть, когда лакеи и дворецкий носили ее по задней лестнице наверх. Девица подала великолепный белый хлеб, первую, сладкую, вскормленную травой баранину, отварную голубиную грудку с бульоном, в котором плавали яйцо и зелень, большое блюдо шпината и кресс-салата, украшенное орехами, изюмом, маринованными почками и засахаренными цветами, слегка приправленное кислым соком и растительным маслом. Узара, казалось, находился не под таким впечатлением, как я, но он, поди, обедает так каждый день, а не только по праздникам, как мы, простые смертные.

Маг вытер рот парчовой салфеткой.

— Что ты делала утром?

— Я уже говорила: оставляла сообщения в подходящих местах.

Незачем Узаре знать, что я насыпала доверху свой кошелек. Я не плачу ни за что из этой роскошной жизни, но мне нужна была причина сшиваться в пивных, верно?

— А ты чем занимался?

— Я обошел все дома гильдий с просьбой о доступе в их библиотеки или архивы, — помрачнел Узара. — Но весь народ поголовно занят ярмаркой.

Это терло его, привыкшего к уважению и беспрекословному сотрудничеству, как плохо сидящий сапог. Я прикрыла улыбку салфеткой.

— Праздник длится всего пять дней. Посмотришь на архивы потом. Мы почти целый сезон добирались сюда, и еще несколько дней не опрокинут весы ни в ту, ни в другую сторону.

Узара молча кивнул и принялся за еду, но в его теплых карих глазах я заметила скрытое недовольство. Надо что-то сделать, пока он не ушел по собственному почину. Не хочу, чтобы он бросил случайную руну, которая нарушит мои планы.

Я собрала облизанным пальцем последние сладкие крошки ватрушки и оттолкнула тарелку.

— Давай поглядим, что за зрелище устраивает этот город.

— Думаешь найти своих друзей в такой толпе?

С тех пор как мы отправились в это долгое путешествие из Тормейла, Узара еще ни разу столь откровенно не выказывал своего презрения. Что ж, пора ему наконец почувствовать себя непринужденно со мной.

— В городах не так много Горных Людей, поэтому их можно было бы найти, — откликнулась я. — В основном они торгуют с деревнями в предгорьях. Но Сорград и Грен предпочитают оставаться незамеченными. Ты недалеко уйдешь в нашем ремесле, если будешь застревать в людской памяти.

Узара состроил скептическую мину, а потом вдруг одарил меня веселой улыбкой.

— Это должно быть интереснее, чем торчать здесь до ночи. Как ты верно заметила, в Хадрумале мы лишены таких зрелищ.

Его слова заглушил перезвон колоколов по всему городу. Мы выскочили на широкую парадную лестницу трактира. Весь тротуар был плотно забит народом. Стражники в отполированных ради праздника доспехах прогоняли зазевавшихся с мостовой. Встав на цыпочки, я разглядела только первый из огромных символов гильдий, высоко поднятый ремесленниками. Затем грузный мужчина в шляпе, щедро украшенной перьями, совершенно заслонил обзор. Я потянула Узару за руку.

— Давай найдем место получше.

Ненамного выше меня ростом и всего на несколько мер тяжелее, маг также атаковал, чтобы увидеть шествие. Благоразумно используя локти и булавку от броши, мы продвинулись к входу в переулок, где выступавшие из построенного Тормалином здания камни фундамента предоставляли всем желающим удобную позицию. Я подала Узаре руку, и мы увидели гигантские ножницы, которые подпрыгивали над большаком. Вырезанные из дерева, но покрашенные и позолоченные, чтобы походило на металл, они, несомненно, символизировали богатство Гильдии портных. За ремесленниками, потеющими под частью своей ноши, шагали члены гильдии в отделанных мехом мантиях. Они улыбались, кланялись и махали руками. Наконец появился сам глава гильдии. Он восседал в мягком кресле, водруженном на плечах подмастерий, видимо, выбранных за одинаковый рост и крепкие мускулы. Раздалось громкое «ура» — кто-то из ремесленников захотел показать верность мастерам своей гильдии.

Сразу за портными шествовали сукновалы и красильщики с натянутыми на крючках тканями. Поднимающийся ветер теребил полотнища, но в целом вид был не особо захватывающим. Гораздо больше понравились зрителям скорняки и меховщики, идущие следом, поскольку их ремесленники напялили головы чудовищ: волков с безумными серебряными глазами и малиновыми языками, высунутыми над окровавленными зубами, и рычащих медведей с покрытыми пеной челюстями. Среди них шныряла гибкая фигурка, наряженная хитрой куницей, в маске и с хвостом, а мужик в длинном кожаном фартуке гонялся за ней с крашеным деревянным ножом, таким же длинным, как моя рука. Я смеялась вместе со всеми.

— По сравнению с этим праздники в Хадрумале выглядят чересчур степенными. — Узара наклонился к самому моему уху, чтобы я услышала.

— Селерима устраивает почти такие же хорошие представления, как Ванам, — благодарно крикнула я. Следующими появились дубильщики, затем кожевники. Шествие медленно тянулось, знамя каждой гильдии поднималось над Великими Воротами, прежде чем ее члены отправлялись пировать в свои Дома. Флаги, провозглашающие мириады искусств и ремесел, коими зарабатываются деньги для городов Энсеймина, развевались вдоль рек, привозивших ценности из гор и лесов, и усеяли Великий Западный Тракт, который доставляет всевозможные товары и предметы роскоши в древнее королевство Солура на западе, в уменьшенную Тормалинскую империю на востоке и для всех между ними, кто имеет серебро на расходы. Шорники, седельники и каретники уступили место бондарям и столярам. За оловянщиками и ножовщиками двигались кузнецы, презирающие изделия других гильдий. Их ремесленники несли массивный молот из блестящей стали и полированного дерева, так что мускулы бугрились под одеждой.

Золотых дел мастера единственные допустили женщин в свою процессию, величавые жены и надменные дочери восседали на руках членов гильдии, украшенные горстями колец, ожерелья и серьги позвякивали, броши и шпильки скрепляли синие платья и головные уборы. На мой взгляд, эффект был малость подпорчен дюжими подмастерьями, марширующими рядом, впереди и сзади: каждый потрясал здоровенной дубиной, исподлобья озирая толпу. Вряд ли было совпадением, что следом шли оружейники; кинжалы и мечи сверкали на солнце, когда ученики размахивали своими пробными изделиями, угрожая отсечь чьи-нибудь жадные руки. Я лениво спросила себя, будут ли дамы носить украшения на пиру гильдии и трудно ли будет найти немодное платье служанки.

Наконец порывистый ветер донес до нас соблазнительный запах. Серебряных дел мастера и медники не удостоились должного внимания, вся толпа в ожидании повернулась к пекарям и пивоварам, мясникам и бакалейщикам. Огромный каравай, плывущий высоко над головами толпы, произвел сильное впечатление, а пьянящий запах дрожжей из чанов эля, которые катились за ним, перебил даже потные запахи немытых тел. Связки жареной колбасы прибавились к сдобным булочкам и леденцам, разбрасываемым в обе стороны, и дешевые глиняные кубки пива передавались из рук в руки. Едва прошла последняя гильдия, как толпа снова задвигалась, народ хлынул на дорогу, стремясь урвать свою долю щедрот и сэкономить на обеде. Появились коробейники и пирожники вместе с жонглерами и артистами. Все жаждали набить карман праздничными деньгами, накопленными за последнюю половину зимы и первую половину весны. Какой-то хитрый менестрель затянул хвалебную песнь, провозглашавшую могущество Селеримы, и блестящие пенни посыпались в его перевернутую шляпу.

Приятно было стоять в сторонке, не испытывая надобности бросаться за хлебом и мясом. Давно миновали те дни, когда я вылавливала еду из сточных канав, счищая прилипшую солому и мерзкую грязь.

— Пошли. — Я потянула Узару за рукав, когда маг провожал восхищенным взглядом шествие. — Посмотрим веселье на ярмарке.

Селерима, Западный Энсеймин, Первый день Весенней ярмарки, после полудня

— Куда теперь, Джирран?

— Вы наведались в каждый Дом проб, к каждому лудильщику? — Джирран прочно стоял на булыжниках, игнорируя поток местных, рвущихся к праздничным увеселениям. — А как насчет оловянщиков? Их здесь должно быть полно.

Трое его спутников чувствовали себя не так уверенно. У обоих мужчин и молодой женщины были светлые волосы и бледные глаза, обычные для Горных Людей, но лица свидетельствовали о том, что у них общая кровь: те же твердые, волевые черты.

Мужчины нерешительно переглянулись, прежде чем старший сообщил:

— Три места из пяти закрыты на праздник. А там, где нам удалось получить ответ, никто не хочет заключать сделку. — Досада поборола его нежелание говорить. — Во всяком случае, не с нами. Все говорят одно и то же, Джирран: они покупают металл у торговцев, которые спускаются с холмов.

— А вы узнали, сколько они платят? Бьюсь об заклад, в пять раз больше того, что платит нам Дегран со своими дружками, — злобно перебил его Джирран. — Вы все объяснили им так, как я вам сказал, Кейсил? Мы можем поставлять более качественные слитки и впятеро дешевле.

— А они говорят, покажите нам ваши слитки, — резко ответил старший брат. — Никого не интересуют пробы руды. Нам нужно привезти металл...

— Пробы показывают качество того, что мы предлагаем! — горячился Джирран. — Мы будем плавить руду и поставлять олово, но необходимы деньги на наши нужды. Вы уверены, что объяснили все толком?

— Да, Джирран, мы уверены. — Младший брат перестал хмуриться вслед тучному горожанину, ломившемуся мимо них без всякого извинения. — Те, что не рассмеялись нам в лицо, советовали потолковать с Гильдиями металлодобытчиков, может, они заинтересуются и дадут нам денег за долю в прибыли.

— Дома гильдий закрыты на праздник, но, возможно, стоило бы задержаться... — Кейсил возвысил голос над гулом толпы. Женщина шикнула на него, но горец похлопал ее по руке. — Здесь не найдется ни одного из сотни, кто понимает, о чем мы говорим, Эйриз. Не волнуйся.

— Ты думаешь, если иметь дело непосредственно с низинами — тогда вся прибыль достанется нам? — произнес Джирран с нескрываемым презрением. — Мы могли бы сыскать в пределах одного дня пути три заслуживающих доверия рода, которые были бы только счастливы получить долю в обмен на лес для подпорок и печной уголь, а возможно, и выделить сыновей, чтобы копали руду. Но стоит вам пойти на такую сделку — и можете проститься с надеждой набить свои сундуки деньгами или заключить приличный брак, прежде чем Мэвелин востребует ваши кости!

— Полдоли в выплавленном металле наверняка лучше, чем всякие притязания на руду в десяти мерах под землей, когда не будет возможности добраться до нее! — с запальчивостью возразил младший брат, скрещивая мускулистые руки на широкой груди.

— Ты когда-нибудь слушаешь меня, Тейриол? — напустился на него Джирран. — Если мы договоримся о продаже металла здесь, внизу, то сможем закупить все необходимое, чтобы самим проложить глубокую шахту, и нанять работников, как жители низин. Так мы сохраним всю прибыль.

— Мне не нравится обсуждать наши дела прямо посреди улицы! — На женских лицах широкие лбы и квадратные челюсти мужчин смягчались до привлекательного овала, обрамленного нежными кудрями, кокетливо выбивающимися из пучка золотистых волос, но губы ее зловеще дрожали, когда она стискивала юбки, пытаясь удержаться между своими спутниками и горожанами. — Я хочу вернуться в пансион! — взорвалась она. — Я ненавижу, когда меня толкают и разглядывают. Ты не должен так поступать со мной, Джирран, я — твоя жена, и я заслуживаю лучшего. Это просто непочтительно и...

— Хорошо, как пожелаешь. — Джирран крепко сжал руки за спиной, чтобы умерить злость. — Кейсил, будь добр, отведи свою сестру обратно в наши комнаты.

— Я хочу, чтобы Тейриол пошел со мной, — сварливо перебила его женщина.

— Как скажешь. Увидимся на закате. О, Эйриз, только не плачь! — рявкнул он с досадой.

— Прости. — Ее васильковые глаза наполнились слезами, а на бледно-розовом лице выступили некрасивые алые пятна. — Прости, но мне здесь не нравится. Здесь шумно и грязно, и люди грубые, и...

— Идем. — Тейриол положил руку на ее дрожащие плечи и повел прочь по внутренней стороне тротуара, где с одной стороны сестру защищали дома, а с другой — он сам.

Эйриз подняла капюшон отделанной мехом накидки. Тейриол осуждающе оглянулся на Джиррана. Старший брат смотрел, как они уходят, с беспокойством и облегчением.

— Зачем ты настоял, чтобы она поехала с нами? — вздохнул Кейсил, приглаживая свои короткие белокурые волосы. Грубыми пальцами он развязал накидку, под которой показалась льняная рубаха с яркой вышивкой. Тени усталости лежали под лазурными глазами на его бледном лице. — Негоже выставлять ее перед всем этим варварством.

— Я не хотел оставлять ее дома, — буркнул Джирран. — Ваша мать с самого Солнцестояния ежедневно твердит моей жене, что трое любых мужчин, кого она могла бы назвать, лучше позаботились бы о ее землях. Дай Исмении волю, и она уговорит Эйриз развестись со мной через полгода брака.

Выступивший на его лице румянец невыгодно оттенил золотистую бороду горца. Аккуратно подстриженная вокруг полных губ, она плохо скрывала квадратную челюсть, выпяченную над бычьей шеей. Волосы у Джиррана были длиннее, чем у Кейсила; откинутые назад с широкого лба, они спадали к воротнику жесткими соломенными волнами. При всей грубости черт он был, бесспорно, красив и, зная это, держался соответственно.

— Вряд ли мама обрадуется, если ты привезешь Эйриз домой с какой-нибудь гадкой заразой низин. — Кейсил уничтожающе поглядел на зятя сверху вниз, поскольку был выше ростом, а пара сезонов старшинства добавили резкости его тону.

Какой-то оборванец с испуганными глазами шмыгнул мимо горцев, прижимая к груди каравай.

— Нет причин опасаться этого в столь раннее время года. — Джирран вынудил себя занять более примирительную позицию. — Мы держимся особняком и скоро вернемся в привычную нам среду. Это должно утешить Эйриз.

— А что мы предъявим после всех наших усилий? — требовательно произнес Кейсил. — Ты убеждал всех зимой, что эта ярмарка — единственное место, где мы получим выгодную цену. Пока никто не захотел даже взглянуть на нашу руду, не говоря уж о том, чтобы обсуждать сделку.

— Да эти люди слишком глупы! Они не понимают, что покупка без посредника экономнее! Завтра я сам потолкую с этими так называемыми кузнецами. Я говорю на языке низин лучше, чем вы, а вам пора развлечь Эйриз. Сегодня мы найдем покупателя мехов. Если нужно, закупим на эти деньги все необходимое и сами начнем прокладывать шахту в задней части жилы. — Джирран решительно кивнул. — На следующий год мы привезем слитки такого высокого качества, что эти олухи не смогут их игнорировать. Есть разные способы поймать кролика в силок.

Услышав незнакомую речь, какая-то девочка в ярком праздничном наряде повернула голову, сплошь украшенную лентами. Она подергала мать за юбку, но женщина торопливо повела ее прочь, бросив на чужаков взгляд, полный удивления и недоверия.

Кейсил улыбнулся малышке.

— Как это сделать, если каждый меховщик будет так же поглощен своим праздником, как все прочие?

— На этой ярмарке предостаточно купцов торгующих шкурами и кожей, — уверенно заявил Джирран. — Я говорил с некоторыми, пока мы ждали, чтобы пройти ворота.

Кейсил оживился.

— Почему ты не заключил сделку прямо там и тогда?

— Никто из людей Деграна, зимующих в долине, даже не упомянул о запрете на торговлю до официального открытия ярмарки. — Обида ожесточила голос Джиррана.

— А когда она откроется?

Вопрос Кейсила утонул в улюлюканье группы юнцов, которые гнались за бездомной собакой. Даже самый низкий из них был на добрую голову выше обоих горцев, хотя тот, что пониже, был так же широк в плечах.

— Когда она откроется? — повторил Кейсил.

— Тот человек в пансионе сказал, что после шествия гильдий. — Стиснув зубы, Джирран стал работать закаленными в горах мускулами, проталкиваясь по оживленной улице и напрочь игнорируя раздраженные взгляды. — Ярмарочная площадь внизу, у реки. Сюда.

Двигаясь вместе с людским потоком, горцы прибыли к Водным Воротам. Толпа все больше налегала и пронесла их через забитые арки за городскую стену. При виде голубого неба, не заслоненного нависающими зданиями, Джирран приободрился. Спустя несколько минут толпа резко остановилась, и свирепая нахмуренность вновь прорезала морщины меж его светлых бровей.

— Ну, что теперь? — прошипел он у плеча Кейсила.

Бормоча проклятия, Кейсил встал на цыпочки, дабы что-нибудь увидеть, но застывшая в ожидании толпа грубо стиснула обоих. Народ возбужденно гудел, пока резкий вой медных труб не потребовал тишины. Зычный голос с берега торжественно возгласил:

— Предвесна миновала; мы благодарим Халкарион за возрождение семени и зверя. Настает поствесна; мы молим Аримелин послать нам удачу и добрый совет. Помните, этот праздник посвящен Рэпонину, так пусть каждый поступает честно, не то понесет должное наказание.

Бурные крики и рукоплескания вспугнули стаю пестрых птиц с заросших ивами островков, едва видимых в широко разлившейся реке. Огромная кожаная перчатка величиной с подростка запрыгала, махая над морем голов, пока ее шест не вошел до упора в свое гнездо. Народ хлынул на ярмарочную площадь, все жаждали выгодных покупок в ярко окрашенных палатках и таращили глаза на развлечения, предлагаемые со всех сторон.

— Не желаете увидеть чудо, сударыня? А вы, отважный молодой человек? Не хотите потратить медяк, чтобы увидеть получеловека-полузверя? — Зазывала вертелся перед ярким шатром, разрисованным неправдоподобными лесными и горными пейзажами. — Причуды магии или капризы природы — решать вам! Сударь, не желаете взглянуть?

— Шевелись, мы пришли сюда делать дело, а не класть медь в кошелек какого-то шарлатана. — Джирран потянул Кейсила за руку, когда тот заколебался. — У нас нет денег, чтобы попусту глазеть на внебрачных жителей низин. — Джирран свирепо глянул на лоточника, махающего грубо вырезанными куклами в одежде из ярких лоскутков.

— Ты хоть знаешь, куда нам идти?

Кейсил посмотрел на пять уже вытоптанных дорожек, расходящихся от штандарта ярмарки. Вдоль каждой выстроились энергичные продавцы: купцы на задках телег, высоко заваленных товарами, скромные торговцы с ручными тележками и столами, крестьяне, стремящиеся сбыть свои пустяковые поделки, сработанные долгими зимними вечерами, с потертых одеял, расстеленных на сырой земле.

— Попробуем здесь, — решительно сказал Джирран, указывая на прилавки, стонущие под рулонами превосходных тканей, возле которых сновали коробейники, нахваливая ленты и кружева, бусы и пуговицы.

Горец протолкался мимо нарядно одетых женщин к более крупным, более темным палаткам, расположенным сзади. Мужчины с суровыми лицами осматривали шкуры и меха, разложенные на широких столах, едкие запахи краски и дубильных веществ перебивали зеленый аромат мятой травы.

Джирран с удовлетворением кивнул Кейсилу.

— Эй, скажи мне, что ты просишь за эти шкуры?

— А? Чево? — Тощий владелец палатки отвернулся от покупателя, приставив к оттопыренному уху ладонь, такую же дубленую, как его товары.

— Кажется, ты сказал, что лучше говоришь на их языке, чем мы с Тейриолом. — Кейсил засунул руки за кожаный ремень и сердито посмотрел на селеримца.

Джирран отчетливо повторил свой вопрос, и торговец кожами, презрительно морща длинный нос, загнул угол шкуры, чтобы показать цифры, написанные мелом на обратной стороне.

— Гляди, это в три, в пять раз больше того, что платит Дегран Безрукий в долине, — прошипел Джирран Кейсилу, тыча пальцем в цифры. Он быстро просмотрел всю груду шкур, отталкивая верхние в сторону: они соскальзывали и мешали ему. — А качество? Дрянь, да и только. С нашими шкурами не сравнить.

— Что ты говоришь? Не знаешь человеческого языка? — Худой торговец в буйволиной куртке с раздражением уперся руками в бока. — Ты покупаешь или нет?

— Где ты берешь шкуры? — спросил Джирран, смахивая с пальцев меловую пыль.

— Не твое дело.

Торговец сердито воззрился на него из-под черных бровей, но зажиточный горожанин потребовал к себе внимания взмахом звякающего кошелька и смехотворно низким предложением за рыжую с белым воловью шкуру.

— Все точно так, как я вам говорил. Добыча с одной зимней ловли, проданная здесь торговцу, принесет больше денег, чем мы получили бы за три сезона, обслуживая Деграна. — Джирран перешел к ларьку, где высились мягкие свертки скатанных мехов. — Гляди! Твоя мать не стала бы подбивать таким даже зимние сапоги для собаки. Мне бы и в голову не пришло везти его с холмов, а здесь он стоит дороже, чем Дегран платит за мех горностая!

— Это не так уж много, если нам придется терять полсезона, чтобы пешком тащиться сначала сюда, а потом обратно. — Кейсил покачал головой. — Мы согласились помочь тебе ставить ловушки зимой, пока ты помогаешь нам летом на руднике. Мы давно уже должны быть на выработках, а не торговаться с жителями низин.

Джирран не слушал его.

— Мы получим хорошую цену и потратим часть этих денег на безделушки и прихоти. Эйриз вечно обижается, что я ей ничего не покупаю. Между прочим, безделушки заткнут рот и твоей матери тоже. — Он повернулся к Кейсилу. — Иначе она начнет высматривать мужа для Тейлин: выведет ее в общество уже, возможно, в следующее Солнцестояние.

— Тейлин слишком юна, чтобы выходить замуж. — Кейсил покачал головой, но тень беспокойства омрачила его голубые глаза.

— Но она не слишком юна для помолвки, — настаивал Джирран. — Что, если ваша мать найдет семью с кучей сыновей, готовых предложить свою помощь тому, кто собирается получить приз? Кто скажет, что она не позволит им начать добычу вместо тебя или Тейриола?

— У нас есть право на те выработки до свадьбы Тейлин, и ни днем меньше, — возразил Кейсил.

— Тогда вам лучше приносить доход, чтобы умилостивить мамашу. И вам с Тейриолом обоим нужно иметь достаточно денег, чтобы свататься к девушкам с приличными землями, когда Тейлин начнет подыскивать место для своего собственного очага. Вы не заработаете их, ногтями выскребая ямы там, где жила выходит на поверхность. Хорошо было вашему отцу рубить деревья и снимать легкое олово, чтобы его плавить, но поверхностных пластов больше нет, верно? Вы должны копать глубокую руду, и вам нужно топливо. Пройдет трижды три года, прежде чем на ваших вырубках поднимется новая поросль, и вы не тронете старые леса, пока я распоряжаюсь ими. Те леса — надел Эйриз; мой долг — содержать наших детей, пользуясь их щедротами. Ты мог бы проявить немного благодарности. Я должен был сосредоточиться на деле Эйриз, а не тратить время и силы, помогая вам двоим извлечь что-нибудь из приданого Тейлин. Вам нужно проложить настоящую шахту, а это означает крепление и угольные печи, и если вы не собираетесь отдать половину доли за то, что вам нужно, вам придется все покупать. А где вы возьмете золото, если я не захочу помочь вам ради Эйриз? — Глаза Джиррана горели огнем.

— Так найди того, кто купит меха. — Кейсил выразительно сжал пустые руки. — Сделай что-нибудь, кроме рассуждений о том, что я и без тебя уже знаю!

Джирран полез в сумку, висевшую у него через плечо под накидкой. Вытащив горсть аккуратно обрезанных прямоугольников меха и кожи, он схватил за рукав мужчину в оливковой куртке, который стоял за козлами.

— Эй, что ты думаешь об этих?

— Думаю, что я продаю, а не покупаю, приятель. — Торговец провел мясистой рукой по бороде. — Убери свой поеденный молью хлам с моих товаров.

Покраснев от возмущения, Джирран наклонился, чтобы спрятать образцы.

— Тебе же хуже, дурак!

Проталкиваясь сквозь людские массы, он направился к следующему торговцу мехами, человеку с острым лицом и копной седых волос, откинутых назад с проницательных карих глаз.

— Чем могу служить, друг? — Роясь в кармане фартука, мужчина кинул на Джиррана быстрый взгляд, другой рукой смахнул волосок с рукава куртки.

— Вы бы не хотели купить превосходные меха? — Джирран протянул шелковистую белую полоску. — Лучшего качества, чем любые из тех, что есть у вас здесь.

— Это горная лиса? — Человек взял мех и понюхал его, переворачивая, чтобы увидеть выделку, — Сколько ты просишь? — Его глаза просматривали толпу.

— Десять марок за шкуру, и у нас с собой хороший запас. — Джирран торжествующе кивнул Кейсилу.

— Цена гильдии — пять марок шкура, и то лишь за высшее качество. Сюда, сударыня, вот мех, который прекрасно подойдет к вашему платью или капюшону, счастливого вам праздника. — Торговец резко повернулся к ним спиной, предлагая пушистую беличью шкурку женщине с колючими глазами в голубом плаще, чья служанка уже была нагружена покупками. — В любом случае, горец, я не заключаю сделок за пределами Дома мехов! Думаете, я идиот? Да, сударь, что вы ищете?

Нетерпеливые покупатели оттеснили их от торговца и его недвусмысленного отказа. Кейсил недоуменно нахмурился, но Джирран упрямо выпятил челюсть, приглаживая взъерошенный мех вокруг руки.

— Пошли, попробуем вон там.

Селерима, Западный Энсеймин, Первый день Весенней ярмарки, после полудня

— Я увидела все что хотела, но, может, тебя что-то интересует? — Я повернулась к Узаре.

Маг улыбнулся немного стыдливо.

— Там, сзади, один человек утверждал, что у него есть василиск...

— Давай поглядим, — любезно согласилась я.

Посмотрим, сумеет ли маг разгадать этот старинный фокус. Напор тел отодвинул меня в тень меж двух рядов палаток. Я хотела вернуться в главный проход, но громоздкая туша преградила дорогу.

— Привет, милашка! — плотоядно осклабилась туша. — Веселого тебе праздника.

— И тебе веселого праздника, — кивнула я с натянутой улыбкой и попыталась обойти мужлана.

— Приехала поразвлечься, а? — Он потянул ко мне грязную руку с обкусанными ногтями. — Волосы — будто осенние листья, глаза — зеленые, как трава, стал быть, ты — Лесная девица.

Вынужденный шаг назад завел меня глубже в проход между глухими парусиновыми стенами.

— Просто путешественница и здесь проездом. Позволь мне вернуться к моим делам, приятель. — Скромно сложив руки, я развязала манжету, готовая подкрепить свою просьбу маленьким кинжалом, который ношу в ножнах над запястьем.

— А что ты скажешь, если мы отпразднуем с тобой вдвоем? — Мужлан облизнул мясистые губы, похоть блестела в его близко посаженных глазах, как пот на небритой роже. — Покажи мне, что вы, девы, умеете, и я куплю тебе связку лент, будет гостинец с ярмарки.

— Спасибо, конечно, но я здесь с друзьями.

Я без труда изобразила сожаление, ибо, мгновенно взглянув назад, обнаружила, что путь к отступлению отрезан кутящими подмастерьями, которые смотрели, как их приятеля выворачивает наизнанку.

— Почему бы...

Какое бы искушение ни вздумал предложить мне этот хам, оно утонуло в рукоплесканиях и восторженных аханьях. За спиной моего обожателя разгорались желтые огни. Он повернулся, и я стремительно юркнула в щель между палатками. Перепрыгивая через одеяло с безделушками, я торопливо извинилась и пошла бы дальше, но путь загородили люди, разинувшие рот на Узару, который жонглировал горстями пламени, его худое лицо светилось непривычным озорством. Огни изменяли оттенок — от желтого к оранжевому, потом к малиновому и обратно, — взлетая выше и выше. Маг сплел пылающие цвета в ослепительные узоры, и народ заморгал, одобрительно крича. Я схватила треснувшую миску, выброшенную под скамью гончара, и пробилась сквозь толпу.

— Счастливого вам праздника.

Как только я протянула миску, признательная публика с отрадной поспешностью полезла за кошельками. Некоторые воспользовались случаем, чтобы избавиться от четвертушек и половинок монет, разрезанных для сдачи, но большинство нашли представление стоящим целых пенни, пусть в основном и медных.

— Вы — Лесной Народ? — Один торговец в практичном сером плаще не глядя сунул мне в ладонь серебряное пенни, не в силах оторвать глаз от зрелища.

— Это мой брат, милостивый государь. — Я провела рукой по голове и указала на песочные, хоть и редкие волосы Узары. Его способность сойти за Лесного жителя в случае необходимости была одной из причин, заставившей мага оказаться здесь. Я перешла на более мягкий говор восточных городов, в которых провела эту зиму. Достаточно экзотичный для местного слуха, он выдаст меня за чужеземку. — Мы приехали, чтобы потешить вас нашим искусством.

— Как он это делает? — выдохнула почтенная дама, прижимая руку к пышной груди. Ее глаза были такими же широкими, как у ребенка, цепляющегося за ее охровые юбки.

Я низко поклонилась.

— Древние магии леса, сударыня, доставленные, чтобы озарить ваш праздник!

Это было чистое вранье, но никто здесь о том никогда не узнает.

Я увидела перья на шлеме стражника, направляющегося к нам, и бросила медный обрезок в середину усложнившегося огненного узора.

— Кончай, — приказала я.

Высоко подбросив сгустки пламени, Узара потушил их хлопком в ладоши. От последней, раскаленной добела вспышки публика стала моргать и потирать глаза. Я смотрела в другую сторону, поэтому схватила мага за рукав и потащила к реке, пока никто не спохватился и не стал выяснять, куда мы ушли.

— У тебя был такой вид, словно ты сам наслаждался.

Я выгребла монеты из миски и, поглядывая по сторонам, не интересуется ли кто нами, быстро подсчитала заработок.

— Знаешь, да, — удовлетворенно изрек маг. — Что ты делаешь с моими деньгами?

Я подняла голову и в удивлении расширила глаза.

— Делю пополам, разумеется.

— Я дам тебе десятую долю, — предложил Узара. — Это справедливо, ибо я делал всю работу.

— А если бы я не была начеку, ты б остался ни с чем да еще платил бы стражнику из собственного кошелька. — Я ухитрилась изобразить обиженное негодование.

Узара сделал вид, что обдумывает мои слова.

— Тогда пятую долю. Я нынче щедрый.

Показав магу язык, я высыпала пенни и отрезанные кусочки в его ладонь. Некоторые были из серебра, изготовленные здесь или в Ванаме, но большую часть составляли монеты с грубо отчеканенными медными лицами — предмет гордости мелких лордиков — да местные торговые жетоны.

— Я думала, ты имел дело только с принцами, советами и учеными. А ты, оказывается, неплохо знаешь мой мир для человека, привыкшего стоять на солнечной стороне закона.

Я сунула тормалинские пенни в свой кошелек. Я больше, чем любой маг, нуждаюсь в деньгах, которые имеют хождение по всей Старой Империи и даже за ее пределами.

Деньги Энсеймина, увы, могут оказаться ничего не стоящими в пяти лигах от города, где их чеканят. Но пусть Узара сам это узнает.

— Благодарю, сударыня. — Маг отвесил элегантный поклон. — Скажем просто: я быстро учусь.

Мне пришлось засмеяться.

— Ну, я рада, что между ушей у тебя не одно заумное учение и библиотечная пыль. Думаю, местные были потрясены.

— Вообще-то огонь — не моя стихия, но он достаточно близок к земле, чтобы я мог неплохо с ним управиться. Водой я тоже хорошо владею, но не всегда поставлю твой кошелек на свои способности с воздухом. Он был моим бичом с тех пор, как я впервые поступил в ученики. — Узара подал мне руку, и мы пошли вдоль берега, осторожно пробираясь мимо барж и яликов, с которых выгружали тюки и бочки: все торговцы и матросы заняты серьезным делом коммерции. — Я знаю, это не принято, но, по-моему, магам следовало бы позволять время от времени немножко безобидного веселья.

Я прикинулась удивленной.

— А в Хадрумале на это смотрят косо? — Для меня вовсе не новость, что маги ни шиша не смыслят в веселье.

— Куда это мы забрели? — Узара нахмурился, озираясь по сторонам.

Я указала на центральную башню Конклава, самую высокую из башенок, поднимающихся над парапетами стены.

— Нам сюда.

Открытая дверь задних ворот впустила нас обратно в город, и мы пошли мимо лавок, запертых на праздник. Без сомнения, их владельцы продавали свои обычные товары за полторы цены в какой-то палатке там, на ярмарке.

— Цитадель Конклава видна почти с любого места в городе, — объяснила я магу. — Если потеряешься, направляйся к ней, а затем иди по дороге к Великим Воротам. Ты не ошибешься: это единственная дорога с полосами плит среди булыжников, чтобы экипажам было легче катиться. Или найди усыпальницу. Думаю, жрец сжалится над тобой и направит тебя на верный путь. Узара кивнул.

— Селерима гораздо больше Хадрумала. Я расхохоталась.

— Узара, да здесь большинство городков крупнее Хадрумала! На материке он бы не заслужил своей собственной мельницы или рынка.

— Трайдек, первый Верховный маг, основал наш город для созерцания стихий и серьезного изучения сложного искусства магии, — строго произнес Узара.

— Неужели? — Я драматически прижала ладонь к груди. — И что бы случилось, если б ты попробовал этот трюк там, дома? Верховный маг официально сломал бы свой жезл над твоей головой?

Я остановилась, чтобы сориентироваться, но решила не идти коротким путем. Стража не ищет меня так активно, как в прошлый раз, да и я все еще путаюсь в этих закоулках. Прошло несколько лет с моего последнего наезда в Селериму, а города изменяются сильнее, чем думают большинство людей.

Маг захихикал себе под нос.

— Планир? Нет, он бы оценил шутку, однако дал бы понять, что ждет от меня совсем другого. Хотя время от времени у нас появляются новые ученики, щеголяющие своими талантами. Но ввиду потенциальной опасности, которую представляет необученная магия, мы быстро ставим их на место, — добавил Узара более серьезным тоном.

По мне, вся магия опасна, но я удержала свое мнение при себе.

— Если захочешь снова играть в эту игру, добавь запах горячего масла. И неплохо бы подпалить манжеты на рубахе.

— Зачем? — пожал плечами Узара. — В конце концов, это очень незначительная магия.

Возможно, эти чародеи познают все тонкости магического ремесла на своем спрятанном острове, но среди простого народа от них слишком мало толку.

— Вспомни, как редко эти люди видят настоящего мага. Не обижайся, но нас, простых смертных, колдовство пугает. Если народ хочет верить, что это магия, пусть верит, но особо пытливым нужно дать повод предположить, что это просто фокус. Тогда мы не окажемся перед праздничным судом, отвечая на массу неудобных вопросов.

— Перед чем?

Я подавила вздох раздражения.

— Праздничным судом. Гильдии вводят его на время ярмарки, чтобы не загружать постоянные суды и адвокатов. Он разбирается с торговцами, которые уклоняются от торговых пошлин или обманывают покупателей, с людьми, пойманными на краже, с пьяницами, затеявшими драку, ну и так далее. Каждый человек, пользующийся ярмаркой, подпадает под его юрисдикцию во время праздника. По закону мы должны были заплатить часть того, что сейчас выручили за твое маленькое представление, поэтому, если в следующий раз подойдет стражник, мы просто отдадим деньги и смоемся.

— А он передаст их суду? — В голосе Узары звучало резонное сомнение.

— А ты как думаешь? — ухмыльнулась я. — Не бойся, прежде чем выдать тебя суду, ему придется тебя поймать.

Вот почему я играла в беличью игру со скорлупками в грязных тавернах, а не в более прибыльные развлечения вроде рун или Ворона. И руны, и Ворон требуют слишком много времени, чтобы принести деньги, и ты не можешь просто уйти от своих фигур и купить новые у следующего лоточника. Мне не хотелось столкнуться с каким-нибудь слишком памятливым стражником. Несколько лет назад в этом городе ограбили самого богатого члена гильдии, а виновные сбежали из тюрьмы и исчезли. Но не стоит беспокоить этим Узару.

Моя улыбка погасла.

— Я вот о чем подумала... Если завтра мы не получим вестей от Сорграда, то вечером заглянем в суд. Может, Грен попал в беду... Как иначе объяснить, почему они не получили ни одно из моих сообщений.

Я обошла женщин, прикалывающих бантики к дверному косяку усыпальницы Дрианон. Обычные символы праздничного благочестия храбро трепетали на ветру: золотые — в благодарность за то, что прошлогоднего урожая хватило на всю зиму, белые — в надежде, что сыновья не вернутся домой с дурной чесоткой. Малая луна совсем исчезла, Большая была на ущербе, и пожилые люди на дороге бормотали о дурных предзнаменованиях. Даже те из нас, кто в будничной жизни редко вспоминает о богах, склонны подкреплять свои ставки благочестием во время праздника. Я решила найти время, чтобы сделать приличное пожертвование Халкарион, а также Тримону.

— Думаешь, они не поладили с властями? — неодобрительно спросил Узара.

— Возможно.

Я надеялась, что ошибаюсь. Успех моих планов зависел от Узары и братьев, работающих вместе, и я уже беспокоилась, что Соргрен, человек, прямо скажем, ветреный, начинает производить дурное впечатление на чинного мага. Даже после сезонного путешествия с Узарой я все еще присматривалась к нему; я не могла представить себе, какие чувства мог бы испытать маг, узнай он о наиболее пресловутых подвигах Грена. Даже я была поражена, узнав, что он дотла спалил лавку аптекаря после того, как ее владелец пренебрежительно отозвался о Горной крови.

Но я не хотела, чтобы Узара развивал эту тему.

— Я бы предпочла не объясняться перед членами гильдий, исполняющими обязанности судей, за наше маленькое представление, поэтому нам лучше не бросаться в глаза. Не то чтобы я не была благодарна тебе за помощь, — добавила я поспешно.

— Я не знал, что происходит, когда потерял тебя из виду, но меня вовсе не прельщала перспектива состязаться с тем бугаем в кулачном бою. — Узара пожал тощими плечами.

— Ты все сделал отлично, — заверила я мага.

У меня огромный опыт по выскальзыванию из неудобных ситуаций, но вынужденная необходимость охлаждать пыл моего потного обожателя вызвала бы гораздо больше проблем. Мы дошли до перекрестка, и, проверив очертания цитадели Конклава на фоне темнеющего неба, я повернула к мраморной знаменитости, размахивающей свитком.

— Чего он хотел от тебя? — нерешительно спросил Узара. Я взглянула на него с удивлением.

— А ты как думаешь? Просто еще один болван, который думает, будто все Лесные девушки — отрада плотника.

— Они — что? — Растерянность мага была совершенно искренней.

— Лежат плашмя, как доски, и ждут гвоздей. — На светлой коже Узары вспыхнул румянец, и я захихикала. — Вы, маги, ведете замкнутую жизнь, верно?

— Я слышал, ты говорила тем людям, что мы оба — Лесной Народ. — Узара замялся. — Их мужчины имеют подобную репутацию?

— Считается, что Лесные менестрели могут соблазнить кого угодно, если захотят.

Что и случилось с моей матерью. В результате она осталась со мной, а я путалась в ее юбках и разом перечеркнула все ее надежды заключить когда-нибудь респектабельный брак. Я едва доросла до материнской талии, когда начала понимать жалость в глазах ее родственников и подруг, а также осуждение, приговорившее ее к жизни экономки.

Я пожала плечами.

— Ты не обязан подтверждать баллады, Узара.

Группа молодежи вынеслась из боковой улицы, едва не сбив нас с ног.

— Куда спешите? — крикнула я отставшему, который тащил большой вонючий мешок.

— Заключенных будут ставить к позорному столбу, — проорал он с явным ликованием.

— Нам стоит на это взглянуть, — повернулась я к Узаре.

— Тебе нравится смотреть, как людей забрасывают навозом? — Маг не скрывал отвращения.

— Нет, — лениво ответила я, — но Грену нравится. У него довольно примитивные понятия о развлечениях.

Узара испустил долгий, покорный вздох.

— Хорошо.

Мы последовали за лихой молодежью и вскоре оказались на длинной мощеной площади перед зданием суда. Высокий фасад новой каменной кладки, гордый от статуй на фронтоне, маскировал путаницу крыш, по которым я однажды карабкалась к свободе. Первую горсть жалких голозадых мужчин, дрожащих в своих рубахах, вывели на площадь, дабы запереть в беспощадные челюсти позорных столбов.

— Именем Рэпонина я призываю всех собравшихся привести в исполнение справедливое наказание представленным здесь преступникам. — Первый из тюремных констеблей, осуществлявший защиту прав горожанина личной годовой службой по охране порядка в своем округе, вышел вперед, ужасно представительный в фуражке с кокардой и алым должностным кушаком на поясе. Он открыл солидный гроссбух. — Маркель Галерин, за продажу хлеба с примесью квасцов.

Тиски позорного столба с грубо выжженными в дереве весами бога правосудия защелкнулись на вырывающейся жертве.

Толпа взревела, и в опозоренного булочника полетела гнилая морковь. Среди овощей попался один мстительный камень, который сильно порезал ему щеку.

— Анзим Шаммель, за недовес.

Незадачливый Шаммель с виду был мясником и пострадал соответственно: его забросали старыми костями, обрезками шкур и жира, а под конец он получил прямо в лицо противную требуху от праздничной баранины какой-то семьи, что вызвало бурю одобрения, эхом прокатившуюся по всей площади. Видно, какая-то хозяйка решила, будто месть стоит больше, чем колбаса из бараньего желудка.

— Это действительно необходимо? — пробормотал Узара со сдержанным презрением.

— Спроси у этих обманутых женщин, что значит для них каждое пенни. — Толстуха рядом со мной швырнула горсть необъяснимой грязи, лицо ее перекосилось от злобы. — Это их дети ходят голодные.

Я помню трудные времена моего детства, когда матери приходилось дрожать над каждым пенни, пока она не проглотила гордость и не нанялась в служанки. Если спросите меня, то скажу: эти воры заслужили каждый час из своих пяти дней унижения и боли. Когда нужда заставляет меня освобождать кого-то от денег или ценностей, я всегда проверяю, могут ли они вынести эту потерю, и делаю это не только ради того, чтобы не перегрузить весы Рэпонина к тому дню, когда я буду отвечать перед Сэдрином для прохода в Иной мир.

Узара поджал губы с тем бессознательным видом магического превосходства, который так меня раздражал. Стараясь не обращать на него внимания, я осмотрела гневную толпу, ища белокурые головы, не просто светлые или песочные, но волосы истинного цвета соломы, которые означают неразбавленную Горную кровь.

Толпа зашумела, когда человек, чье имя я не расслышала, был прикован к позорному столбу из-за злой собаки, но больше оскорблений, чем снарядов, полетело в него. Пока мы ждали, все, кому не удалось соблюсти законы города, были должным образом покараны, последний мужчина давился от кашля в облаке золы и шлака за то, что позволил огню распространиться от своей собственности. Народ потянулся к другим развлечениям, оставляя площадь родным пригвожденных, предлагающим им утешение и воду, и лишь несколько упорных обвинителей продолжали осыпать их упреками. Калеки, скрюченные от увечий или болезни, бросились подбирать все, что еще можно съесть, из того гнилья, которое теперь устилало площадь, сердито глядя на оборванных нищих, составлявших им конкуренцию.

— Почему эти несчастные роются в отбросах? — Возмущение в голосе Узары поразило меня. — Такого не должно быть! Кто ведает этими делами?

— Людям и так нелегко прокормить свои семьи и обогреть свои дома, чтобы еще беспокоиться о нищих, которых они даже не знают. — Меня раздражала его наивность. — Усыпальницы дают милостыню нуждающимся, как и в любом другом месте, и гильдии оказывают им благотворительность. В остальном эти люди сами за себя отвечают. Здесь тебе не Хадрумал, где довольно заклинания, чтобы решить все проблемы или заработать деньги на любые нужды.

Узара открыл рот для какого-то запальчивого ответа, но всего лишь нахмурился, глядя поверх моей головы.

— Это не горец вон там?

Я обернулась, чтобы проследить за его взглядом. Мелькание золотых волос заставило мое сердце пропустить удар, но когда толпа подвинулась, я узрела незнакомого мужчину в плотных кожах. По горному обычаю он ревниво охранял женщину, которая цеплялась за его руку, и на его суровом лице застыла настороженность. Нелепые среди празднично разодетой толпы, эти двое бросались в глаза, как гуси в вороньей стае.

— Нет, это не они, — вздохнула я. Соберу ли я когда-нибудь свою игру?

Селерима, Западный Энсеймин, Первый день Весенней ярмарки, вечер

— Мы опросили каждого торговца вплоть до того вонючего типа в протухших кроличьих шкурках. — Кейсил встал на пути Джиррана и скрестил руки. — Никто не покупает. Не у нас.

— Мы еще не говорили вон с тем человеком. — Упрямый огонь горел в глазах Джиррана. — Он продал почти весь свой запас, поэтому захочет еще, и у него есть серебро, чтобы нам заплатить.

Кейсил тяжело вздохнул, но пошел за зятем к дородному торговцу в отделанной бобром куртке из горчичного сукна. Торговец что-то втолковывал мальчишке, нетерпеливо прыгавшему с ноги на ногу. Бросив на горцев испуганный взгляд, паренек исчез, а мужчина сложил руки на животе.

— Чем могу служить?

— У нас есть меха на продажу: лиса, заяц и выдра, отличная лосиная шкура и несколько оленьих шкур... — начал Джирран заискивающим тоном.

— А на них стоит штамп гильдии? — огрызнулся торговец. — Вы заплатили десятую долю в Доме мехов? Нет, я так не думаю. — Он повысил голос. — Я не стану позорить гильдию, торгуя за ее спиной, ты слышишь? За кого ты меня принимаешь, так меня оскорбляя? И я никогда вас прежде не видел.

— Нет. — Кейсил схватил Джиррана за руку, увидев, как он сердито шагнул вперед и борода встопорщилась на его выпяченном подбородке.

Джирран в нерешительности остановился. В этот момент какой-то пьяный юнец налетел на него. Непривычный эль повалил бедолагу на землю, и горец, давая выход ярости, свирепо пнул юношу. Несчастного вырвало. Проходившие мимо люди не успели отскочить, чтобы уберечь сапоги и юбки, и выругались с досады.

— Пошли! — Кейсил потащил Джиррана на открытое место, где толпу развлекали ходулечники.

Двое, наряженные бабочками, налетали на зрителей и махали громадными крыльями из сапфирового шелка, неуклюже выделывая антраша, чтобы рассмешить какого-то ребенка, но достаточно ловко обернули свои крылья вокруг хихикающей девушки. Третий, в более традиционном пестром костюме из алого с золотым, следовал за ними, кукла-мешок висела у него на руке, в ее жадной утробе позвякивала мелочь.

Джирран сбросил руку шурина и встал на пути почтенной матроны.

— Вот, мадам, отличные меха, гладкие и мягкие кожи и более честные цены; вряд ли кто-нибудь еще предложит вам такие!

Оскорбленная женщина попятилась от него, краснея под оборками своего чепца.

— Сударь, у вас прекрасный плащ. — Джирран метнулся к зажиточному торговцу. — Представьте, как улучшит его меховая отделка, позвольте я вам покажу!

Мужчина побагровел, негодование боролось с ужасом в его глубоко посаженных глазах.

— Пошел прочь, босяк, — прошипел он, плотнее запахивая лавандовый плащ.

— Эй, ты! — Один из ходулечников навис над горцами, на его раскрашенном лице явственно читалось недовольство. — Ты нам мешаешь, приятель. Иди и надоедай где-нибудь в другом месте!

— Если у тебя есть что продать, иди и заплати за жетон, как все мы! — крикнул владелец соседней палатки, прячась под ярким полосатым навесом за дешевыми крапчатыми тарелками и зелеными глазурованными горшками.

Даже воинственная самоуверенность Джиррана не устояла против враждебных взглядов со всех сторон.

— Давай купим что-нибудь поесть. — Кейсил огляделся и поманил парня, который нес аппетитно пахнущую корзину.

— Пироги с ягнятиной, сударь, да еще немного того и этого. — Мальчишка переводил взгляд с Кейсила на Джиррана, удивленно таращась на сшитые через край рубахи, украшенные вышивкой, на штампованные узоры коротких накидок и длинные кожаные штаны, заправленные в крепкие сапоги.

— Четыре, сколько стоят? — Кейсил показал на пальцах.

— Два медяка, сударь, — заикаясь, пролепетал мальчишка.

Кейсил нахмурился, роясь в кармане.

— Это мои последние деньги, Джирран. Наш кошелек у Тейриола.

Джирран с сомнением посмотрел внутрь пирожка, поковырял ногтем волокнистый кусок сероватого мяса.

— Это не ягненок, а сапожная подметка. — Он медленно, с отвращением, начал жевать, но мальчишка уже растворился в толпе, оставив слабый запах порея, обжаренного в прогорклом жире.

Кейсил проглотил неподатливый кусок.

— Я ел хуже на рудниках. Если у тебя есть деньги, давай что-нибудь купим, чтобы запить этот вкус. Как ты думаешь, тут где-нибудь варят мед, или снова придется хлебать ту козлиную мочу под названием «эль»?

— У меня с собой только серебро, и то немного. — Джирран полез под накидку. — Я не хотел рисковать кошельком, поэтому оставил деньги в сундуке Эйриз.

Он раскрыл ладонь, чтобы сосчитать мелкие пенни, стертые до неузнаваемости, с изогнутыми и отрезанными краями. В ту же минуту латная перчатка тяжело опустилась на его плечо — половина хрупких монет соскочила с ладони и исчезла в мятой траве.

— Ты, шут навозный! Не видишь, куда идешь? — Джирран в ярости повернулся и увидел перед собой бронзовый нагрудник, отполированный с праздничным рвением. Рука в перчатке больно сжала его плечо.

— Я бы не грубил, если был бы ростом по задницу ослу, — усмехнулся стражник. Он тряхнул Джиррана, демонстрируя мускулы под жирком. — Давай-ка взглянем на твою сумку, а?

Джирран сорвал перчатку со своего плеча с неожиданной для толстяка легкостью. Кейсил наклонился — поднять упавшие деньги, но другой служитель закона поставил на них свой кованый сапог, недружелюбная усмешка смяла его небритое лицо, кожаные перчатки без пальцев, но с заклепками на костяшках обтягивали его руки. Джирран повернулся, но третий стражник в кожаном панцире преградил ему дорогу палкой, окованной металлом и такой же толстой, как его костлявые запястья. Первый стражник грубо сдернул сумку с жесткой шеи Джиррана и, расстегнув ее, хмыкнул.

— Похоже, это наши голубки, парни. — Его губы растрескались в довольной ухмылке. — Ладно, двигайте, вы, оба. Будете объясняться праздничному суду.

Кейсил сжал кулаки, но тощий стражник взял палку на изготовку.

— Не вздумай затеять драку, дурень соломенный. А то от тебя и стерни не останется!

Кейсил выплюнул непонятное Горное проклятие, и толпа зевак, сбившихся в кучку позади стражника, испуганно зашептала.

— Скажи своему другу, если станет буянить, я вас обоих одену в железо, — предупредил первый стражник, для доходчивости звеня ручными кандалами у себя на поясе.

— Какое вы имеете право нас задерживать? — Джирран свирепо воззрился на стражника, игнорируя шепот и любопытные взгляды со всех сторон.

Стражник помахал горстью кожи и меха, белого, рыжего и черного.

— Мы получили жалобы. Одни считают, что вас наняли гильдии, дабы подвигнуть их на отступление от законов. Другие говорят, будто вы пытаетесь выманить у них деньги за товары, которых не имеете. Я же думаю, что вы — просто горцы, у которых ума не больше, чем у ваших коз. У вас есть ярмарочный жетон, чтобы предъявить нам, а? — спросил он язвительно.

— Я не знаю, что ты имеешь в виду, — осторожно ответил Джирран.

— Значит, ты не уплатил гильдии свой взнос, так, приятель? Иначе ты бы купил право торговать как честный человек и имел бы жетон для доказательства. Вы идете с нами!

Толстяк кивнул своему подчиненному с палкой, и тот взмахнул ею с несомненной угрозой.

— Я бы проверил их кошельки, босс, — с простодушным видом заговорил тот, чей сапог все еще стоял на упавших монетах Джиррана. — Если у них нет с собой денег на еду и постель, они — бродяги, верно? Таков закон, верно?

— Ты, ворюга... — Джирран неблагоразумно шагнул к небритому.

Стражник с наручниками тут же больно вывернул ему руки за спину.

— Ну, хватит. Риф, проверь его карманы.

Мужчина неуклюже наклонился, чтобы обшарить накидку и штаны Джиррана, сердито косясь на мальчишку, который вылез из толпы в надежде, что он отступит от упавшего серебра.

— Ничего нет, босс, кроме того, что у него в руке, — сообщил Риф с удовлетворением.

— Как насчет тебя? — Тот, с палкой, ударил ею о землю и протянул ладонь Кейсилу.

— У меня нет денег, — выдавил Кейсил, запинаясь в словах чужого языка, но гнев на его лице был понятен и без слов.

— Значит, тюрьма, пока суд не вызовет вас.

Командир защелкнул черные железные оковы на запястьях Джиррана; коротышка горец был слишком поражен, чтобы сопротивляться. Кейсил в бешенстве поднял кулаки, но от удара палкой сзади под колени растянулся на земле. Стражники подняли его на ноги, ловко надевая наручники.

Тот, кого звали Риф, торопливо выгреб монеты из спутанной травы, а мальчишка жадно кинулся искать оставшиеся, которые стражник проглядел. Босс толкнул Джиррана мимо зевак, обсуждавших это неожиданное развлечение.

— Пошел!

— Выходит, мы должны были заплатить какую-то пошлину, чтобы торговать? — яростно прошипел Кейсил Джиррану. — Что еще человек Деграна не сказал тебе? Он как-нибудь упоминал этот суд или нет?

Джирран с усилием повернул лицо к толкавшему его стражнику.

— Каково наказание за честную ошибку?

— Ошибка или нет, но товары ваши будут конфискованы, — злорадно ответил Риф.

— Отлично, Джирран! — От возмущения Кейсил остановился, пока удар палки не погнал его дальше. — Мы вернемся домой без товаров, без сделки, вообще без ничего! То-то мама обрадуется!

— Кончай лаять, приятель. — Толстяк в нагруднике толкнул Кейсила в плечо. — Говори как культурный человек или не говори вовсе, хватит этого лисьего тявканья.

Унижение душило Джиррана, мешая ответить Кейсилу или стражнику, а от ярости на лице горца выступили алые пятна. Их гнали по оживленным улицам, и люди останавливались, разевали рты, хватали соседа за руку, тыча пальцем, и шептались, прикрывая ладонью рот. Это длилось целую вечность, но вот наконец они вышли к солидному дому с лестницей из красноватого камня, и стражники затащили их на ступени.

— Стучи, Нэт, — приказал командир.

Стражник постучал концом палки по крепкой двери. Лысоватый мужчина ростом немного выше Джиррана отодвинул в сторону металлическую пластину и выглянул в окошко.

— Хорошего тебе праздника, Виго. — Он отступил, чтобы открыть дверь. — Что тут у вас?

Стражник по имени Нэт толкнул Джиррана и Кейсила палкой.

— Горцы, все еще со снегом на сапогах, пытались торговать на ярмарке без жетона.

Коротышка кивнул без всякого удивления и сделал пометку на длинном пергаменте.

— И они бродяги, — внезапно добавил Риф. — У них нет денег на постель и еду, таков закон, это два преступления.

Клерк поднял голову, улыбка осветила его хмурое лицо.

— Вы опять заключили пари со Стражей Западных Ворот, а, Виго?

— Ага, — ухмыльнулся толстяк. — Ты проследи, чтобы все было записано точно, и если мы выиграем, поставлю тебе выпивку.

— Ловлю тебя на слове. — Клерк вернул перо в чернильницу. — Ладно, оставьте их со мной. — Он кивнул мускулистому помощнику, который стоял, привалившись к стене. Детина шагнул вперед, исподлобья глядя на горцев.

— Ну что, потопали развлекаться дальше, а? Прихватив наручники из корзины, довольный Виго увел своих людей. Клерк тщательно запер за ними дверь.

Джирран и Кейсил озирались по сторонам, дивясь, куда это их привели. Царапины и вмятины на пыльных половицах говорили о тяжелой мебели, вынесенной куда-то на время, дабы освободить помещение под суд. Застоявшийся дух еды и вина доказывал, что прежде оно служило обеденным залом. Высоко над головой чернели дубовые балки, с которых неподвижно свисали пыльные флаги. Узкие стрельчатые окна под самой крышей впускали последний вечерний свет, но внизу, на стенах, уже горели сальные свечи. Горсть стражников с палками и дубинками охраняла безутешную группу мужчин и женщин, сгорбившихся на голом полу.

— Если вы дадите слово, что будете смирно себя вести, я сниму наручники, и вы сможете ждать здесь, пока вас не вызовет суд. — Клерк кивнул на троих зажиточных горожан, сидевших за длинным столом на возвышении в дальнем конце зала. Все трое неблагосклонно взирали на оборванного нищего, которого волочили по ступеням. — Будете скандалить — вас посадят на цепь в подвале с бочками и крысами да еще побьют для острастки, ибо эти молодцы тоже предпочли бы развлекаться снаружи. — Он кивком указал на двух стражников, замерших по обеим сторонам угрожающей арки над ведущей вниз темной лестницей. — Что скажете?

— Мы будем сидеть тихо, — выдавил Джирран...

— Клянетесь?

— Клянемся, — быстро сказал Кейсил, а Джирран поддакнул.

— Отлично.

Клерк снял с пояса ключ и расстегнул наручники, которые его дюжий помощник бросил в корзину таких же оков.

— Ладно, я ничего не могу сделать насчет торгового преступления, но мне кажется, вы не очень-то похожи на бродяг. Если сможете предъявить средства на проживание, нам не придется отнимать у суда время этой чепухой. У вас есть оплаченная комната? Кто-нибудь может за вас поручиться?

— Надо известить Тейриола, пусть принесет сюда кошелек, — твердо заявил Кейсил.

Джирран открыл рот, чтобы возразить, но, не найдя никаких доводов, снова закрыл его.

— Что ты говоришь? — Клерк с подозрением уставился на горцев, а за его плечом маячил дюжий помощник.

— Если мы сможем передать весточку нашим спутникам, они принесут деньги, — сдаваясь, перевел Джирран.

— Отлично. — Клерк сделал еще одну пометку на своем пергаменте и, свистнув через пальцы, подозвал мальчишку со скамьи у помоста. — Расскажи парню, куда идти.

Джирран заскрежетал зубами, но объяснил юнцу дорогу к их пансиону.

— Скажи Тейриолу, чтобы принес шкатулку орехового дерева из сундука Эйриз.

— Поторопись. — Клерк выдал парню медяк из чаши на своем столе и, открыв дверь, выпустил его. — Ладно, вы двое сядьте вон там. Учините какое-нибудь безобразие, вам же придется тяжелее, когда вас будут слушать.

Джирран стремительно направился к месту у стены, сердито поглядывая на любопытные лица, повернувшиеся в их сторону, но большинство мелких нарушителей предпочитали хранить молчание. Джирран швырнул накидку на пол, сел на нее, обхватил руками колени и мрачно задумался, устремив глаза на дверь.

— Зачем ты попросил ореховую шкатулку? — шепотом произнес Кейсил, когда примостился рядом с ним, скрестив ноги. — Кошелька Тейриола за глаза хватит, чтобы доказать, что мы не нищие.

— В основании шкатулки спрятаны золотые монеты, часть моего наследства, — прошипел Джирран. — Я хочу выкупить нас отсюда. Нам никак нельзя лишиться всех мехов. Если мы вернемся домой ни с чем, нам несдобровать. Придется продать их в одном из городков на обратном пути. Увы! Твоя мамаша меня запилит! Кейсил хмыкнул.

— А что скажет Эйриз? Это золото — залог твоего разумного управления ее землями, обеспечения ее детей. Коли на то пошло, оно все должно храниться дома, под плитой очага!

— Эйриз не должна узнать об этом.

— Думаешь, она будет спокойно сидеть, когда Тейриол получит наше сообщение и начнет вытаскивать вещи из ее сундука? — Кейсил скептически повысил голос. — Она примчится сюда взбешеннее ошпаренной кошки!

— Эйриз не должна знать, что это часть моего наследства, — упрямился Джирран. — Я скажу ей, что торговал немного в прошлом году, до того, как мы поженились. Я найду способ заработать это золото до Солнцестояния, и Эйриз даже не узнает, что оно пропадало.

— Ну, дело твое, — отрезал Кейсил. — Если кто спросит, я скажу, что ничего не знал.

Джирран кивнул, по-прежнему не сводя глаз с двери. Унижение скручивало живот и учащало дыхание. Он тщетно искал любую возможность спасти хоть что-то из обломков своих надежд. Горячая ярость поднялась внутри него на всех этих жителей низин с их непонятными гильдиями и тайными правилами. Они сговорились между собой, чтобы всю торговлю оставить себе. Кругом тот же самый обман, та же самая хитрость, с какой Дегран и ему подобные надувают горцев. Когда хоть один житель нагорья в последний раз видел справедливую долю от прибыли, честную награду за опасную работу по вырыванию металлов из бесплодных пределов гор или мехов из поросших лесом высот? Все это — одно целое с тем, что жители низин ставят свои убогие деревни все выше и выше, захватывая лучшие пастбища для своего грязного скота и прожорливых овец, и даже осмеливаются покупать и продавать саму землю, торгуются из-за клочка пергамента, который, как они утверждают, может перевесить права крови и происхождения. Свирепый взгляд Джиррана наткнулся на занятого бумажными делами клерка, на троих самодовольных судей, лишающих свои жертвы денег и достоинства.

Главная дверь распахнулась, но это была всего лишь нескромная рыжеволосая женщина в обтягивающих штанах, которая всматривалась мимо клерка в зал. Хмуро разглядывая ее, Джирран вернулся к своим сердитым мыслям.

Откуда он мог знать, что здесь нельзя рассчитывать на честную сделку? Он-то пришел сюда с чистой душой. Дегран и те, остальные, должно быть, знали, что так случится, и смеялись над ним в кулак, верно? Джирран стиснул зубы, борода его гневно ощетинилась. О, эти самодовольные жители низин, с их хитростью и обманами! Он найдет способ заставить их платить, всех до одного.

Селерима, Западный Энсеймин, Первая ночь Весенней ярмарки

— Это не они, — с сожалением известила я Узару. — Просто какая-то пара, которая только что слезла с мулов и задумала потешить не того стражника.

— Ну и куда теперь? О, прошу прощения, сударыня. Маг посторонился, пропуская накрашенную девицу. Ее алая юбка была высоко поднята на одном бедре, выставляя напоказ белоснежные нижние юбки, легкая шаль прикрывала голые плечи. С заходом солнца другого сорта цветочницы вышли торговать на улицы. Я посмотрела вслед шлюхе.

— Если Грен нашел себе красотку, мы вряд ли их сегодня отыщем. Вероятно, они еще даже не прибыли. Иначе мы бы встретились с ними в палатках кузнецов, где они отпускали бы саркастические замечания насчет качества местных изделий. Я готова поставить на это свои деньги.

Узара бросил на меня лукавый взгляд.

— Тормалинские деньги или одно из этих местных пенни?

— Ну ладно, — уступила я, — возможно, только жетон торговца элем.

Звон кимвала и треньканье струн известили об оркестрике; его музыканты восполняли нехватку мастерства энтузиазмом. Их главный поднес к губам помятую дудку и выдул скрипучую фанфару.

— Милостивый народ Селеримы и почетные гости нашего праздника! Я приглашаю вас посмотреть маскарад редкостного таланта и немалой красоты! Актеры Мартлета будут давать свое представление «Торговцев Залива» в «Быстроногой Гончей». Начало на вторых курантах вечера.

Он повернулся к своим пестрым музыкантам, которые вразнобой исполнили туш, прежде чем грянуть одну из тех залихватских мелодий, к коим все знают разные слова. Возглавляемые дудочником, они отправились к следующему перекрестку, чтобы снова сделать свое смелое объявление.

Я посмотрела на Узару.

— Не желаешь провести вечер в маскарадах?

— Даже не знаю, — осторожно промямлил он. — Маскарад маскараду рознь.

Я засмеялась.

— «Быстроногая Гончая» — почтенный дом, прямо на рыночной площади. Ты когда-нибудь слышал о борделе с таким названием? А если хочешь увидеть девиц, не носящих ничего, кроме горстки шелковых цветов и обаятельной улыбки, тебе лучше отправиться вниз, к порту.

— Я удержусь от искушения, — сухо молвил Узара, — если ты не думаешь отыскать там этих неуловимых братьев.

Я покачала головой.

— Если Грен в борделе, он не станет тратить время, глядя на цветочки, он будет охотиться на мед. А вот Сорград любит хорошую игру. Так что стоит взглянуть на маскарады.

И поскольку те из нас, кто ведет кочевую жизнь — актеры, мошенники и игроки, — почти всегда съезжаются на одни и те же крупнейшие праздники, я бы поставила целое серебряное пенни, что смогу получить известия, по крайней мере о Сорграде. А если повезет, то и оставить сообщения нескольким людям, которые лично его знают.

— Так где эта «Быстроногая Гончая»? — Узара тщетно высматривал цитадель Конклава.

— Сюда.

Я свернула на боковую улицу, которая привела нас к рынку. С приходом ночи забавы на ярмарочной площади становились все шумнее и непристойнее, а добропорядочные горожане устраивали более чинное празднование здесь, наверху. Центральным украшением был пылающий костер, на котором жарился вол — любезность Гильдии мясников, судя по ножам на вымпелах со всех сторон. Жрец призывал на собравшихся благословение Острина, и все внимательно слушали, старики даже присоединялись к литургии. Жрец выглядел очень довольным, и неудивительно: когда еще он завладеет таким вниманием публики до следующего праздника Солнцестояния? В сгущающейся темноте ярко светились жаровни, и вечерний холод одолевал солнечное тепло уходящего дня. Повсюду жарились каштаны, чтобы согревать руки и животы, — напоминание о том, что весна еще только началась.

— Горячего вина, сударыня? — Девушка с разрумянившимися щеками и блестящими глазами протянула поднос роговых кубков, над которыми вился парок. — Поздравление от Гильдии виноторговцев.

— Спасибо. — Я взяла один рог себе, другой передала Узаре и попробовала вино. Оно было не лучшего качества, но пряности и тепло скрадывали его недостатки. — Вон там, — указала я на противоположную сторону оживленной площади, — «Быстроногая Гончая».

Узара сделал жадный глоток, скривился и, с отвращением посмотрев в кубок, выплеснул остатки на булыжники.

— Как ты думаешь, где еще будут давать маскарады? В этом городе есть театр?

— Нет, — презрительно сказала я. — «Зеркало» в Ванаме — единственный театр по эту сторону Белой Реки. Селеримцы, как и все прочие, обходятся дворами трактиров.

Мы направились к «Гончей», но остановились по моему настоянию, чтобы получить грубую лепешку с завернутым в нее мясом с поджаристой корочкой от молодой откормленной свиньи. Разделенная пополам от рыла до изогнутого хвостика, она крутилась на вертелах по обе стороны жаркого костра. Перед «Быстроногой Гончей» уже выстраивалась очередь. За несколько дверей от нее, под вывеской «Лунный Лебедь», два участника маскарада в ярких костюмах брали серебряные пенни у тех, кто хотел войти пораньше, чтобы занять лучшие места.

— Ливак! — радостно окликнул меня один из них, сдвигая вверх свою маску.

Я засмеялась с таким же удовольствием.

— Ниэлло, вот так сюрприз, как я рада тебя видеть! — Схватив Узару за рукав, я потащила его за собой. — Я бы пришла раньше, если б знала, что ты здесь, но я думала, ты навсегда осел в Коле. Что случилось с актерами лорда Элкита? Он не арендовал для вас трактир?

Ниэлло пожал накладными плечами пестрого камзола.

— Обычное дело, моя дорогая: некий актер маскарада, некая дама и некоторое недоразумение.

— Его жена, — догадалась я.

— Его сестра, — по-волчьи ухмыльнулся Ниэлло, проводя рукой по густым каштановым волосам.

Наверняка дело было не только в этом: скандалы из-за денег, выручка, потраченная на эль вместо оплаты счетов, костюмы, испорченные или арестованные за долги. Но все это меня не касалось.

— И с кем ты теперь играешь?

Ниэлло с непревзойденной грацией отвесил низкий поклон.

— Мы — Труппа Медного Колокольчика.

Для наглядности его товарищ энергично потряс ручным колокольчиком, и собравшиеся на площади стали оборачиваться.

— Я присоединился к ним, когда они приехали в Кол на Зимнее Солнцестояние, — пояснил Ниэлло.

— Я так понимаю, вы знакомы? — вполголоса промолвил Узара.

— У нас были в прошлом кое-какие дела. — Я кокетливо улыбнулась Ниэлло, и в его карих глазах заблестела надежда. — Ты мог бы помочь нам, Ниэлло.

— Чем? — робко спросил актер.

— Ты помнишь Сорграда и Соргрена? Они были в «Кавалькаде» со мной и Хэлис на Зимнее Солнцестояние год назад.

Ниэлло нахмурился в раздумье.

— Горные Люди, братья, и младший, можно сказать, довольно непредсказуем?

Я кивнула.

— Они самые. Ты их не видел, нет?

— Пока нет, хотя, должен признаться, я запросто мог их прозевать.

— Ты не мог бы высматривать их? — Я улыбнулась актеру, призвав на помощь все свое очарование. — Нам нужно обсудить с ними одно дельце,

Ниэлло ласково посмотрел на меня.

— Я могу сделать лучше, Ливви. Здесь со мной Реза; сей малый был моим посыльным в Коле. Он отлично помнит эту пару, так почему бы мне не отправить его пробежаться по трактирам и маскарадам? Вдруг он найдет их для тебя.

Я послала Ниэлло воздушный поцелуй.

— Ты просто сокровище, ты это знаешь?

И у Резы теперь будет великолепное оправдание, чтобы шпионить за конкурентами.

— Все девушки так говорят, моя лапочка. Ну, входите же, вы задерживаете выгодных клиентов!

Он поднял руку, чтобы пропустить нас, и я повела Узару к столам, расставленным по краям двора.

— Ливви? — осведомился маг, и мне показалось, будто он ухмыльнулся.

Я предостерегающе подняла палец.

— Ниэлло единственный, кому это сходит с рук, не забывай. Если еще кто-нибудь назовет меня так, я буду знать, кто распускает язык!

— Как вы познакомились?

Изогнувшись на низкой скамье, Узара оглянулся на Ниэлло, который убеждал краснеющего юношу пригласить свою спутницу на спектакль.

— Я десять лет путешествую по Энсеймину и знаю массу народа.

Я повернулась в надежде увидеть служанку. Хватит с Узары и этой правды. На самом-то деле наша дружба с Ниэлло началась еще в Ванаме, когда все свободное время я шаталась по городу, дабы какой-нибудь нечаянной шалостью оживить скучную жизнь горничной. Ниэлло в те дни был скромным посыльным, бродившим вокруг «Зеркала» и меньших актерских трупп, которые играли в трактирах и дворах храмов. Он носил записки, штопал костюмы, стоял с копьем по краям больших сцен и уповал на тот самый единственный шанс поднять маску и с блеском сыграть свою роль.

Двор заполнялся, люди плотно набивались по бокам сцены, сооруженной из досок и бочек. Перед ней стояли ряды скамей, и зрители подкладывали на сиденья свернутые плащи, чтобы вскоре насладиться представлением.

— Ты видела этот спектакль? Говорят, будут «Сплетни у задних ворот».

Узара с нетерпением взирал на занавеску, закрывающую дверь в заднюю комнату трактира, где актеры надевали костюмы и маски. На занавеске были намалеваны два невероятно красочных сада, разделенных высокой стеной. Двое кованых железных ворот с причудливым узором стояли на маленьких помостах по обеим сторонам сцены. Они бы не остановили кошку с кражей на уме, но удачно символизировали всевозможные преграды для заядлых театралов. Я покачала головой.

— Нет, но это будет обычная вещь: юная любовь, расстроенная суровым отцом или честолюбивой мамашей, пара комических эпизодов со свиньей и всем прочим, следующих сразу за целым рядом случайных совпадений. — Я поманила служанку, которая праздно болталась вокруг да около. — Вина для меня и моего друга и графин для актеров с поздравлениями от госпожи Ловкачки.

Девица неуверенно захлопала глазами. Госпожа Ловкачка была сварливой каргой из «Слез сиротки», мрачной пьесы, отравлявшей репертуар каждой труппы горсть лет назад.

— Это персональная шутка, — объяснила я. — Ниэлло поймет, что она означает.

— Несколько учеников ставили ту пьесу на Зимнее Солнцестояние года два назад, — неожиданно сказал маг.

— Значит, у вас в Хадрумале бывают маскарады?

— Обычно только попытки собраться для одного представления. Хорошие труппы не всегда принимают приглашения, даже от Верховного мага. — В голосе Узары звучало искреннее недоумение.

— Ты удивлен? — не поверила я. — После того, что вы, маги, Сэдрин знает сколько поколений создавали ужасающие легенды про свой остров, спрятанный в заколдованных туманах, про могущественное колдовство, удерживающее вместе даже камни? Какой актер рискнет выйти к такой публике? Когда люди, недовольные игрой, швыряют в тебя овощами, — это тоже неприятно, но кому охота превратиться в черных тараканов!

Узара казался оскорбленным.

— В наше время люди не верят этим старым выдумкам.

— Ты бы удивился, — изрекла я мрачно.

Не то чтобы я собиралась рассеивать слухи. Если я захочу поразить людей случайным упоминанием о том, что я была в таинственном городе магов, то вряд ли стану рассказывать им, что это — степенное и скучное место, полное эгоцентричных ученых и напыщенных чародеев.

— Вспомни, что ты думал до того, как оказался урожденным магом и был отправлен учиться.

Узара покачал головой.

— Я родился и вырос в Хадрумале, четвертое поколение с материнской стороны, пятое с отцовской, и маги рождались на каждой ветви нашего семейного древа. Для меня этот материк — место, полное тайн!

Он усмехнулся, и я слегка улыбнулась в ответ. Как же я умудрилась проехать сотни лиг с этим человеком, да так и не узнать этого? Я выругала себя за небрежность. Мне следует, быть начеку, если вдруг его неведение ввергнет нас в медвежью яму, несмотря на весь его природный ум и последующее обучение. А интересно, насколько он проницателен?

— Кстати, что ты думаешь о василиске? Узара нахмурился.

— Очевидно, он начал жизнь обычным петушком, пока кто-то не отрезал ему гребешок и шпоры. Я только не понимаю, как тот человек заставил шпоры расти на его голове.

Итак, он разгадал почти весь секрет.

— Сперва надо кастрировать птицу, так мне говорили. Хор рогов пресек все разговоры, и Толкователь в простой белой маске и неукрашенном парике вышел из задника. Он изложил структуру этой пьесы и в общих чертах намекнул, какая мораль нас ожидает, когда мы вернемся к дням благочестивых пьес, исполняемых в усыпальницах. По современному обычаю, половина публики внимательно слушала, дабы узнать, кто есть кто, а другая половина непоседливо ерзала, желая танцующих девушек и комедии со свиньей. Я потягивала вино, когда герой, богатый юноша из ближнего к нам дома, появился на сцене, чтобы демонстрировать любовь к добродетельной дочери старосты своей гильдии. Этот образец Добродетели, как ни странно, отсутствовал, путешествуя с собственной теткой. Были еще шутки насчет старосты, который ненавидит любого, кто не зарабатывает деньги честным трудом, и несколько мягких острот про обхват его талии, вписанных, должно быть, для местного колорита, учитывая вызванный ими непомерный смех.

Кухарка из соседнего дома провела длительный монолог, жалуясь экономке героя на то, как плохо обращается с ней ее скупой хозяин, а затем, к всеобщему облегчению, вбежал посыльный в грязной маске и с взъерошенными ветром волосами, крепко склеенными мучным клейстером. Несколько раз подчеркнув, что это его сугубо личные новости, он принялся рассказывать подробно, без утайки, как добродетельная девица была похищена наемными убийцами. Когда те из зрителей, коим не удалось понять это явление посыльного, разинули рты, заиграл оркестр, и танцовщицы выскочили из-за занавески.

Я подтолкнула локтем Узару.

— Придется сказать Ниэлло, что верхние слуги скорей усядутся голышом на крыше, чем перебросятся хотя бы словечком о погоде с кухаркой!

Маг не ответил, наклоняясь вперед, чтобы лучше видеть девиц; их стройные ноги были едва скрыты под муслиновыми юбками, яркими от лент. Цветные полумаски прятали их глаза, но не их зазывные улыбки. После энергичной песни, состряпанной с привкусом похабщины, настало время клоунов. Один был с крючковатым носом, другой — круглолицый, так что никаких сюрпризов. В этот раз они изображали ремесленников, их проблема — сторожевой пес, который нападал на все, что имело неосторожность появиться в штанах. Один клоун был точильщиком, он приударял за кухаркой со всеми предсказуемыми шутками о клинках и ножнах, и мы вскоре узнали, что этот пес не давал ему проводить регулярную точку. Я узнала голос Ниэлло за маской с крючковатым носом. Он играл эту сцену с таким смаком, что я захихикала.

Когда герой вышел на сцену, дабы в утомительных подробностях сокрушаться об утрате своей любви, в толпе позади нас возникло движение. Я быстро обернулась, но внимание Узары по-прежнему было приковано к сцене. Моя инстинктивная тревога сменилась удовольствием, когда я увидела двух блондинов, протискивающихся к нам, оба на голову ниже большинства зрителей, один по-горски коренастый, другой стройнее, длинные волосы связаны сзади плетеным кожаным ремешком.

— Подвинься, Узара. — Я ткнула мага локтем в ребра, и он заскользил по скамье, вежливо извиняясь перед подмастерьями, сидевшими с другой стороны.

Грен выхватил табурет из-под какого-то зрителя, неосмотрительно вставшего, чтобы лучше видеть, и передал его Сорграду, который быстро уселся за наш стол, словно сидел тут весь вечер.

— Нам сказали, что ты здесь. — Соргрен втиснулся между мною и Узарой и с нахальной усмешкой допил мое вино. — Уф-ф, хорошо. Я сухой, как шляпа гасителя извести.

Сорград достал из кармана маленький серебряный кубок и наполнил его из нашего кувшина.

— Я оставляла сообщения во всех мыслимых и немыслимых местах. Когда вы прибыли?

— Сразу после заката. — Сорград жадно осушил кубок. — Мы прямо из Кола.

— Я должен тебе деньги или еще что, Песочный? — Грен дерзко уставился в пытливое лицо Узары. — Почему бы тебе не смотреть за твоим собственным бараном?

— Это Узара, и он со мной. — Я отобрала у Грена свой кубок и огляделась в поисках служанки. — Но об этом позже. Что вы делали в Коле?

— Избегали неприятностей.

Сорград довольно улыбнулся, и я отметила дорогое сукно его бордовой куртки, сшитой по последней моде: она ловко облегала его бочкообразную грудь. Обильные серебряные украшения на поясе и кошельке еще не потускнели, и новая кожа пока лоснилась. Его тонкие белокурые волосы под элегантным беретом в новом южном стиле были аккуратно подстрижены, и даже сквозь запахи конюшен и потной толпы зрителей я почувствовала аромат дорогих банных масел.

— Значит, ваша операция в Драксимале закончилась успешно? — невинно спросила я.

В последний раз, когда я видела братьев, они были поглощены сумасбродным планом кражи сундука с деньгами для наемников — золото, предназначенное для финансирования нового сезона бесконечных междоусобных войн в Лескаре.

Сорград кивнул.

— Мы нашли старых друзей, которым приглянулась идея получить деньги вперед и не проливать слишком много крови. Мы выбрали подходящее место на дороге через холмы к северу от Шарлака, и это было так же легко, как снять курицу с насеста.

— Так что привело вас в Селериму? — Узаре пришлось повысить голос, ибо снова появились танцовщицы, дрыгавшие ногами под веселые напевы свирели.

— Мы подумали, что некто Кордайнер может приехать сюда на праздник.

Голубые глаза Сорграда пылали предвкушением мести. Не зря говорят, что память горцев высечена в камне.

— Кто? — Узара посмотрел на меня вопрошающе.

— Позже.

Возможно, я еще придумаю, как поделикатней объяснить ему, что Арл Кордайнер руководил тем ограблением, которое я не хочу обсуждать ни с одним стражником. Он воспользовался нашими услугами, а затем сбежал из города со всей выручкой, тогда как мы оказались перед виселицей, и почти наверняка из-за его доноса. Я махнула слуге, требуя еще вина и дополнительный кубок.

Действие продолжалось. В доме скряги появилась новая служанка. Неудивительно, что она носила изящную маску и завитой парик затерявшейся героини. Я налила Сорграду еще вина, поскольку не было смысла добиваться внимания Грена, когда у него перед глазами нарядная женщина. По мне, это было прекрасно: пока он занят, он не будет проказничать.

— Вы останетесь здесь после праздника? — спросила я Сорграда. — Как я понимаю, этим летом вы держитесь подальше от Лескара.

— Мы не оставили в живых никого, кто мог бы нас опознать, — пожал он плечами. — Но да, когда мы поделили деньги, мы подумали, что лучше удалиться от остальных на несколько лиг. У двоих из них рты не надежнее дырявого кармана, и если им будет грозить качание на никогда не зеленеющем дереве, они мигом заговорят, чтобы спасти свои шеи.

Я кивнула, осторожно выбирая следующие слова.

— Каролейя сказала, что двух мужчин схватили за грабеж и герцог Драксимал жаждет их крови.

Узара наклонился вперед, пытаясь услышать, что я говорю, но Грен нетерпеливо оттолкнул его, чтобы не заслонял сцену.

Сорград бросил на меня испытующий взгляд.

— Когда ты ее видела?

— В самом конце постзимы. Мы с Узарой ехали через Релшаз, а Каролейя, как обычно, была там. Так я и узнала, что она видела вас на Зимнее Солнцестояние и вы планируете приехать сюда на праздник.

Сорград нахмурился, глядя в свой кубок. Я знала, что он не будет сомневаться в словах Каролейи, учитывая, что она зарабатывает деньги, подбивая легковерных на разные махинации, и создала непревзойденную сеть для сбора сведений. Каролейя проводит зимы в одном из крупнейших портов на Лескарском Заливе, и всем известно, что, если отправить ей информацию, которую она сможет использовать, золото в конце концов вернется к ним. В данном случае известия оказались верными.

Узара сказал что-то Грену — я не расслышала что, — но ответа не получил, поскольку вновь появились клоуны. Пылкий точильщик задумал пробраться мимо сторожевого пса, нарядившись в платье. Естественно, это привело к тому, что Реза, скрывающийся под рваным мехом и вислоухой собачьей головой, погнался за Ниэлло вокруг сцены, причем на клоуне осталась только маска да тонкое шерстяное трико в обтяжку.

— Как он смеет подкладывать себе столько ваты! — задохнулась позади меня зардевшаяся девица, глядя во все глаза на рейтузы Ниэлло.

Я только усмехнулась, на минуту погрузившись в ностальгические воспоминания.

— Мы достаточно далеко, чтобы чувствовать себя в безопасности. — Лицо Сорграда было безмятежным, когда я вновь повернулась к нему. — Никто не погонится за нами через всю Каладрию и четыре пятых Энсеймина.

— Могли бы погнаться, если награда достаточно велика, — протянула я. — Я слышала, герцог предлагает десятую долю того, что было украдено.

Сапфировые глаза Сорграда задумчиво смотрели поверх серебряного кубка.

— Вот как?

Я пожала плечами.

— Это могло бы оказаться просто болтовней в таверне, но, возможно, благоразумнее принять выгодное предложение где-нибудь в другом месте на сезон или около того.

— Которое ты совершенно случайно можешь нам предложить? — Сорград вопросительно поднял бровь. Он кивнул на Узару; тот оставил попытки разговорить Грена и направил все внимание на маскарад. — А какова его роль в этой игре?

— Забудь пока о нем. Да, я кое-что затеяла, и я думаю, тебе следует меня выслушать, — улыбнулась я горцу. — Мы оба могли бы продолжить эту игру.

Смех Сорграда моментально отвлек несколько соседних голов от сцены, где герой и героиня слезливо сжимали руки через железные ворота.

Горец наклонился ближе ко мне.

— Так что за предложение? Не обижайся, Ливак, но последнее, что я слышал, — будто ты ушла с Хэлис и вы снова работаете на магов. Не скажу, чтобы мне это нравилось. Каролейя получила от Хэлис письмо из-за океана с какой-то новой земли. Верховный маг открыл ее? — Он указал на сцену, где героиня рыдала теперь одна. — Люди, спящие в пещере в течение тридцати поколений, безжалостные злодеи, пытающиеся украсть их земли, чародеи, вызывающие драконов, чтобы прогнать их... Ниэлло не смог бы сделать маскарад из подобной истории и ожидать, что зрители ее проглотят!

— Я знаю, это звучит невероятно, но те люди в пещере были из Тормалинской колонии, след которой Немит Последний потерял перед самым падением Старой Империи, — объяснила я.

Сорград явно заинтересовался.

— Мы все слышали рассказы о той пропавшей колонии, о реках, бегущих по золотому гравию, об алмазах, рассыпанных в траве. Люди пытались вновь отыскать ее со времен Хаоса.

— Я ничего не знаю о золоте и драгоценных камнях, — поспешно сказала я, — но ты помнишь те далекие острова в восточном океане, куда меня отвезли, принудив воровать для того мага?

Сорград осторожно кивнул, и я постаралась говорить как можно спокойнее, игнорируя воспоминания о том суровом испытании.

— Не забывай, сколько денег я привезла из того путешествия, Сорград. Говори о магах что хочешь, но платят они хорошо.

Если ты вернешься живой, добавила я про себя.

— Это Ледяные островитяне — вернее, их предки, — обратили первых поселенцев в грязь. Те, кому удалось спастись, спрятались в пещере, закутавшись в заклинания, и прошлым летом Верховный маг отправил экспедицию, чтобы их найти. Это то самое, во что ввязались мы с Хэлис. Эти люди владели магией, Град, старой магией, не показными трюками Верховного мага и ему подобных, а утраченными заклинаниями, которые усыпили их и хранили невредимыми, пока не прошли все эти поколения. Клянусь, я видела это собственными глазами, видела, как они просыпались.

Я помолчала, ожидая презрительной реплики Сорграда, но он смотрел задумчиво.

— Значит, Верховный маг разбудил этих людей, и теперь они получили обратно свою колонию? Это все еще напоминает какой-то дурной маскарад. Но почему тебя это по-прежнему беспокоит? — спросил он вдруг с несвойственной ему резкостью. — Раньше ты держалась от магии как можно дальше, так же, как и все мы, а судя по тому, что говорит Хэлис, у этих эльетиммов есть заклинания, от которых твои волосы побелеют! Ты сама сказала, что понятия не имеешь, как вы ухитрились противостоять им. Я знаю, в тот первый раз тебя шантажировали, дабы заставить работать на Верховного мага, а что касается прошлого года, думаю, ты была в долгу у Планира за спасение твоей шкуры, но я не понимаю, почему ты сама, добровольно, снова лезешь в петлю! Это имеет какое-то отношение к твоему тормалинскому воину? Каролейя говорила, будто ты весьма охотно позволяла ему залезать в твой карман!

— У тебя слишком длинный язык, Сорград, — предупредила я горца. Иногда мне хочется, чтобы Каролейя не была такой всезнающей. Интересно, что еще Хэлис написала в своем письме. — Сейчас я работаю на тормалинского принца, не на магов. Да, эльетиммы напугали меня до смерти, и я до сих пор просыпаюсь в холодном поту от одних лишь воспоминаний, и это — одна из причин, почему я направляюсь как можно дальше от океанского побережья. Выслушай меня, Сорград. Мессиру ясно, что эти Ледяные островитяне сыты по горло своими обледенелыми скалами и ищут что-то теплое и сухое для разнообразия. Планир выбросил их из колонии, а в позапрошлом году мы нашли их следы в Далазоре и Северном Тормалине...

— Я не слышал ни слова ни о какой такой угрозе, — скептически хмыкнув, перебил меня Сорград.

— Это потому, что Планир и мессир сговорились и решили обо всем молчать, пока у них не появится некий план.

Мы с Райшедом спорили до хрипоты, доказывая, что следует, наоборот, распространить подробные описания эльетиммов и их характерных мундиров, чтобы их тут же заметили, если они снова высадятся на наш берег. И я по-прежнему думаю, что наши так называемые лидеры были не правы.

— Совсем скоро император и его приближенные столкнутся с организованными солдатами, за спинами которых стоят колдуны, способные вытолкнуть тебе мозги через нос с расстояния в пол-лиги, — продолжала я. — Мой хозяин знает: чтобы дать им отпор, ему потребуется магия.

— И чего хочет от тебя этот принц? — Белокожее лицо Сорграда казалось темным от враждебности. — Кстати, кто он?

— Мессир Д'Олбриот. Ты, конечно, слышал о нем? — Я была уверена на золотую крону, что Сорград слышал о самом влиятельном из знатных Домов Тормалинской империи.

Горец кивнул.

— Говорят, он фактически управляет двором, пока император Тадриол еще слишком молод. Что ты делаешь для него?

Я посмотрела Сорграду прямо в глаза.

— Мессир Д'Олбриот хочет понять эту старую магию, и желательно прежде, чем кто-то еще заинтересуется ею. Он хочет узнать, что его ждет. Слушай дальше. Верховный маг тоже хочет разузнать все об этой старой магии. О Высшем Искусстве, как ее называют теперь, или эфирной магии, выбирай сам. Дело в том, что чародеи Хадрумала не могут использовать эту старую магию, не спрашивай меня почему. Это беспокоит Планира, и он лезет вон из кожи, чтобы выяснить, с чем он может столкнуться.

— Значит, если твой патрон получит информацию, которую Верховный маг так жаждет найти, он сможет обменять ее на нескольких магов, дабы бросать огонь и молнию на каждого Ледяного островитянина, который захочет сойти на берег, не заплатив портовой пошлины? — Сорград выглядел задумчивым, но менее враждебным. — Это имеет смысл.

— Я знала, что ты поймешь, — ухмыльнулась я. Мессир Д'Олбриот не понял, пока я не растолковала ему, и это притом, что он уже сколько лет передвигает фигуры в играх тормалинской политики. Сама идея о связи с магами и колдовством имеет в Тормейле такой же радушный прием, как пляска с прогнившей от дурной болезни шлюхой.

— За эту работу могут очень хорошо заплатить. А если мы сыграем на пару, то сможем удвоить наш выигрыш.

— И как ты намерена за нее приняться? — спросил Сорград.

Его любопытство начинало брать верх, и я задышала немного легче.

— Есть сведения, что Высшее Искусство пришло от древних племен: Людей Равнин, Горных Людей, Лесного Народа. От них его получили Старые тормалинцы.

— Вместе с их землями, скотом и всеми богатствами, — хмыкнул Сорград.

Я продолжала:

— Последние полгода тормалинские ученые и маги Планира роются во всех архивах и библиотеках, разыскивая ключи. Я тоже малость осмотрелась и нашла кое-что интересное. (Когда ученые оправились от изумления, что простой человек вроде меня и впрямь способен читать что-то большее, нежели список белья для прачечной, и пустили меня шарить в их пыльных томах.) Я нашла песенник, относящийся к временам до падения Империи. Там множество старых песен всех древних племен, и все полны намеков на эфирную магию.

— Это интересно? — В тоне Сорграда слышалось немалое сомнение.

— По-моему, да, и если мы сможем их все перевести, я думаю, Планир и Д'Олбриот договорятся, особенно если эти песни действительно содержат магические заклинания.

— Насколько это вероятно? — нахмурился Сорград.

— Вероятнее, чем ты думаешь. Я видела эфирную магию в деле и ставлю деньги любой чеканки, что в ее заклинаниях звучат Лесные ритмы. Я дочь менестреля, Сорград. Моему слуху можно доверять.

— А почему маги сами не займутся этим?

— Маг, которого Планир отправил руководить действиями ученых, заурядный носитель плаща по имени Казуел, — едко сказала я. — Его планы и метод высечены в камне, и он не удосужился выслушать мои теории, тем более что сам не смог бы ухватить мелодию, даже будь она повалена и связана по рукам и ногам!

— Ты часом не столкнула ящик книг ему на голову, чтобы убрать его с дороги? — ухмыльнулся Сорград.

— Не думай, что у меня не было искушения! — Я глотнула вина. — Нет, я его просто обошла. Есть любимый племянник Дома, эсквайр Камарл, который кое-чем обязан Райшеду. Я убедила его, что эта книга стоит изучения, и он посоветовал мессиру Д'Олбриоту заплатить мне, только бы я поехала и перевела песни.

— И ты проделала такой путь, чтобы взвалить на меня эту работу? — произнес Сорград явно без восторга. — Я ценю, что ты хочешь разделить гонорар со своими друзьями, Ливак, но должен был найтись кто-то ближе!

— Увы, нет, — пожала я плечами. — Со Старым Высоким тормалинским ученые еще справились, но они не утруждают себя тем, что называют утраченными языками. Мы нашли несколько дворян, которые бывали в Гидесте, но Горной речи хватает лишь для того, чтобы потребовать вина, постель и проститутку на рудниках, она не больно-то подходит для архаичных саг.

— Значит, ты ищешь кого-то, кто придерживается старых обычаев? — Сорград задумчиво провел пальцем по краю изящно гравированного кубка.

— Да, и это означает идти в дикий лес и подниматься высоко в горы. Отсюда до Тормейла я не нашла никого, кто был бы уверен во всех словах.

Однако я узнала достаточно, дабы убедиться, что эти песни звучат как Высшее Искусство.

— Тебе платят вперед или по результатам? — внезапно поинтересовался Сорград.

— Я получила щедрый аванс, — заверила я его, — и право черпать средства из резервов Д'Олбриотов во всех главных городах здесь, поблизости. — Бронзовый амулет, несущий герб Д'Олбриотов, висел, теплый и тяжелый, под моей рубахой, но я не собиралась привлекать нежелательное внимание, показывая его тут Сорграду. — Окончательная плата зависит от того, что именно я выясню. Да, я хочу перевести эти песни, но если повезет, кто-нибудь, владеющий древними языками, направит меня к людям, сведущим в эфирной магии. Будучи полукровкой, я могу пойти в Лес, ссылаясь вместо поручительства на имя моего отца. Когда я отыщу настоящий Лесной Народ, думаю, я сумею уговорить кого-нибудь помочь мне. Но, чтобы проникнуть в горы, мне нужен кто-то, кто знает тамошние порядки, умеет говорить на том языке и сможет представить меня кому требуется.

— Стало быть, тебе нужны мы с Греном. — Озорство притаилось в глубине Сорградовых глаз. — Возможно, дело будет стоящим, если сойдемся в цене.

Его веселье действовало мне на нервы, и я вдруг сообразила, что никогда толком не знала, почему эти двое в свое время покинули горы.

— Мы не наткнемся на толпы людей, желающих освежевать вас ради награды за вашу шкуру, нет? — строго вопросила я.

— Нет, пока мы избегаем некоторых мест. — Сорград вновь задумчиво уставился в пустой кубок.

Я налила ему еще вина.

— Дай мне подумать, — сказал он наконец. — Мне нужно будет поговорить с Греном.

— Приходите ко мне завтра утром. Я покажу вам книгу. Я повернулась к сцене, где танцовщицы снова завлекали публику своими подвязками. Бесполезно давить на Сорграда; он даст ответ в свое время, а Грен сделает то, что посоветует старший брат. Грен мало чем утруждал свою голову, хватаясь за жизнь с рвением, которое часто переходило в безрассудство. Наверно, поэтому они и оставили горы: Грен что-то натворил, не подумав о последствиях, и братьям пришлось убраться. Скорее всего они направились в Лескар, как все изгнанники этого мира. Склонность Грена к непредвиденной жестокости в жизни наемника оказалась преимуществом, а не помехой, какой она была бы в любом другом месте, поэтому братья, вероятно, и остались в Лескаре, видя богатую поживу, которую можно извлечь из бесконечного круговорота междоусобных войн.

Танцовщицы уступили сцену актерам, и вскоре я догнала действие маскарада. Скряга, задумавший жениться на деньгах нашей героини, похитил ее и заставлял работать судомойкой, пока она не согласится.

— Почему он просто не трахнет этого глупого цыпленка, чтобы ускорить дело? — недоуменно пробормотал Сорград.

— У нее не тот вид, чтобы отбиться от зимней простуды, — согласилась я.

Появились кухарка и экономка для еще одного из тех удобных маскарадных диалогов, где два действующих лица рассказывают друг другу о вещах, уже известных обоим.

— Вот тебе и ответ!

— Старик в «Слезах сиротки» тоже был импотентом. — Отклонившись назад, Узара выглянул из-за спины Грена. Вид у мага был озадаченный.

— Как правило, это соответствует маске с поникшим носом, — прошептала я. Сэдрин спаси меня от этих магов с их затворнической жизнью.

Следующими на очереди у садовых ворот были герой и героиня. Он всецело стоял за вызов Стражи, пусть, мол, арестуют старого негодяя.

— Первая разумная вещь, что я от него слышу, — с усмешкой прошептал Сорград. — Каждый честный горожанин всегда должен обращаться к Страже.

— Спорим на серебряную марку, что она не обратится?

Мои деньги остались в целости, так как наша героиня ответила с бесспорной правотой и убедительной театральностью, что никто не поверит, будто старый сквалыга не сунул палец в ее кошелек. Ее репутация будет погублена, и родители героя никогда не разрешат им пожениться. Я поманила служанку с вином, пока мы слушали обычную романтическую чушь, которая за этим последовала.

Я поймала себя на том, что думаю о Райшеде, тормалинском воине, о котором упомянул Сорград. Наши пути пересеклись, когда он преследовал Ледяных островитян по поручению мессира. Последние пару лет эльетиммы шныряли по тормалинскому берегу, грабили и убивали, добывая ценности, которые, как они надеялись, приведут их к погибшей колонии Кель Ар'Айена. Я охотилась за теми же ценностями, неохотно воруя их по приказанию Верховного мага.

Огонь внезапной страсти и чувственные наслаждения, которые за этим последовали, не были для меня чем-то новым, но настоящим удивлением стало острое чувство потери, когда Райшед вернулся к своему патрону. Вообще-то я не склонна чахнуть из-за мужчин или чего-то еще — руны разыграны, и я отправляюсь дальше, — но я начала подозревать, что мы стали единым целым не только между простынями. Когда случай и попустительство Верховного мага вновь свели нас вместе, я вдруг обнаружила, что иду на компромиссы и уступки, лишь бы нам с Райшедом не пришлось разлучаться. Я не обряжала свои чувства в надушенные, бессмысленные слова, как героиня, мечущаяся по сцене, но должна была наконец признать, что хочу быть с Райшедом, и не только до тех пор, пока конец года не аннулирует все сделки. По крайней мере я узнала, что Райшед также неравнодушен ко мне, — открытие, которое и обрадовало меня, и испугало.

Я посмотрела на искусственных влюбленных с лицами из дерева и краски и жизнями, вытащенными из маскарадного запаса ролей: благородный влюбленный, пропавший наследник, страдающая красавица, веселый плут, мудрый старик, комические ремесленники. Их затруднения и выходы из них подогнаны, как кусочки в детской мозаике, но не так складывалась жизнь для Райшеда и меня. Мы примирили мое кокетство и вынужденную нечестность в пути с его долгом присягнувшего знатному Дому в основном благодаря тому, что игнорировали эту тему, говоря по правде, но поиски хоть какой-то надежды на совместное будущее, долгое или нет, оказались чрезвычайно трудными. Что бы я ни говорила Сорграду, Соргрену, Верховному магу или Д'Олбриоту, именно на это нацелена вся моя нынешняя затея. Но это мой секрет.

Звучный голос Ниэлло привлек мое внимание к сцене, и я поняла, что два ремесленника предлагают выкрасть героиню из дома скряги — тогда наш герой сможет найти ее блуждающей по лесу и вернуть любящей семье.

— А что мне делать в лесу? — озадаченно спросил герой.

— Срывать цветочки, — с хитринкой в глазах предложил лунолицый клоун, показывая многозначительным жестом на рейтузы нашего героя, в которые определенно было что-то подложено. — Что еще делать весной молодому человеку?

Публика засмеялась.

— Сомневаюсь, что сокровище папули вернется домой непорочной, — заметила я Сорграду с притворным неодобрением.

Маскарад шумно катился по гладко проложенным путям: влюбленные гонялись друг за другом, то убегая за задник, то выскакивая на сцену вместе с клоунами, собакой, кухаркой и скрягой, и вызвали еще более громкий смех, когда в зрителей полетели двусмысленные остроты. Скряга совершил ошибку, пытаясь войти в свой дом через задние ворота в попытке помешать бегству героини; как полагается, он без штанов и в рубахе с развевающимися полами был прогнан своей собственной собакой. Воспользовавшись случаем, точильщик сперва освободил наследницу, а потом засунул свои сапоги под стол кухарки. Появились танцовщицы, чтобы охладить возбуждение чинным показом кружев и лодыжек, и пьеса закончилась выходом героя и героини из задника в свадебных одеждах; ее волосы острижены и положены на алтарь Дрианон.

Народ зашевелился, требуя эля, и Толкователь решительно повысил голос, провозглашая мораль, хотя сам спектакль шокировал бы любого жреца, по ошибке переступившего этот порог. Я страшно удивилась, что Ниэлло не сократил финал, как делают в наши дни многие труппы, но все-таки нынче праздник, когда людям импонирует строгое соблюдение старых обычаев.

Как только труппа вышла на поклон, Ниэлло стал махать рукой и, изображая, что пьет, указал на наш стол.

— Мы остаемся? — Я посмотрела на остальных.

Из задника, с домашними туфлями в руках, парами выходили танцовщицы, набросив поверх костюмов теплые шали.

— Обязательно, — быстро ответил Грен. — Еще слишком рано, чтобы идти спать, во всяком случае, без компании.

Он не спеша направился к сцене, забрав у служанки кувшин и горсть кружек. Поначалу танцовщицы не обратили внимания на хрупкую фигуру в неприметной буйволовой куртке и бриджах, как у половины мужчин в городе. Но вот головы девушек одна за другой повернулись, их золотистые локоны казались медными рядом с льняной головой Грена. Любопытные взгляды сменились застенчивыми смешками, и вскоре Грен уже сидел на краю сцены в окружении четырех девиц, которые потягивали вино и кокетливо хихикали, пока он расхваливал представление.

Лениво помахивая своей крючконосой маской, к нам подошел Ниэлло. Его висящая лохмотьями разноцветная куртка была расстегнута, и под ней виднелась потная рубаха. Упав на скамью, актер тепло улыбнулся мне, и я вдохнула его приятный мужской запах. Он провел рукой по спутанным каштановым волосам и испустил удовлетворенный вздох.

— Ну, что скажете?

— Весьма занимательно. — Узара подвинул ему вино. — Первый класс.

— Достойно даже «Зеркала», — согласилась я.

— Это вряд ли, — пожал плечами Ниэлло, но на лице его было написано удовольствие. — Думаю, мы могли бы выжать больше из истории с псиной.

— Только если ты разденешься догола и действительно покажешь девицам восхитительное зрелище, — возразила я.

— Мог бы я пойти на такую жертву? — задумался он с притворной серьезностью. — Боюсь, что нет. Вряд ли Стража поймет юмор. Что вы думаете о моей сцене с кухаркой?

— А где письмо? — вмешался Сорград.

— Какое письмо? — озадаченно нахмурился Ниэлло.

— Письмо, которое либо имеет решающее значение и теряется, либо содержит необходимую информацию для решения всех проблем. — Горец улыбнулся дразнящей улыбкой. — Каждый хороший сюжет должен иметь то или другое, верно?

Мы обсудили маскарад вообще и роль Ниэлло в частности. Постепенно двор опустел, пока не остались только мы четверо и актеры, отдыхающие после спектакля. На какой-то далекой башне куранты пробили полночь.

— Так где вы остановились? — Глаза Ниэлло скользнули от меня к Узаре с очевидным любопытством.

— У нас комнаты в «Шести Звездах». — Я сделала легкое ударение на слове «комнаты».

Ниэлло беззвучно присвистнул.

— Ты продвинулась в этом мире, моя дорогая. Я провожу тебя обратно, когда будешь готова отправиться в постельку.

Я улыбнулась, покачав головой.

— Нет необходимости, но все же спасибо.

Его карие глаза омрачились. Мне польстило такое разочарование, однако уже в следующий миг Ниэлло успокоился.

— Прошу меня извинить, но я действительно должен поговорить кое с кем из труппы. Представление было хорошим, но всегда можно сделать лучше.

И он, как идущая по следу гончая, направился прямо к девице, игравшей героиню; на ее собственном лице не было ничего из невинности маски, которую она только что носила.

— Ты и в прошлый раз ему отказала, — лукаво заметил Сорград. — Бережешь себя для своего воина?

— Берегу себя от дурной чесотки, — ответила я с некоторой резкостью. — Именно это я получила в тот последний раз, когда поддалась на его уговоры.

На лице мага застыло отвращение, и я уже собиралась сказать ему что-нибудь дерзкое, как вдруг у сцены вспыхнул переполох. Грен обнимал за талию хорошенькую танцовщицу; она вся светилась бессмысленной чувственностью, которая так часто вызывает неприятности. Второй клоун, чье лицо оказалось почти таким же жирным, как его маска, и покраснело от вина и гнева, тянулся к руке девушки.

— Давай, Лалла! Я сказал, что мы уходим. Сегодня ночью ты идешь со мной.

Грен отодвинул девушку от клоуна.

— Лалла хочет остаться, правда, лапочка? — Он крепче сжал ее талию и с улыбкой посмотрел на нее снизу вверх.

— Уходи, Вадим, — неблагоразумно вмешалась одна из танцовщиц. — Лалла не твоя собственность, как и любая из нас. Когда ты наконец вобьешь это в свою деревянную башку?

Вадим погрозил ей пальцем.

— Заткни рот, Келти, если не хочешь, чтобы я его заткнул.

Лицо Грена застыло. При всем удовольствии, которое он получает в обществе хорошеньких девиц, он испытывает преувеличенное чувство вежливости по отношению к женщинам. Он поднял Лаллу и посадил на край сцены. Удивленная его неожиданной силой, девица глупо захихикала.

— Не думаю, что эти дамы нуждаются в твоем обществе, — насмешливо процедил Грен, повернувшись к Вадиму. — Почему бы тебе не трахнуть себя? Вадиму, выходцу из Кола, судя по его говору, потребовалась минута, чтобы понять смысл непристойности северной страны. Лалла оказалась сообразительнее и захихикала, но Келти и остальным хватило ума спрятаться за спину Грена. Лицо жирного клоуна исказилось от ярости, и он обрушил на горца свой кулак величиной с ослиное копыто. Грен с легкостью избежал удара и издевательски хлопнул Вадима по заду.

— Вот сюда, мешок сала!

Узара встал из-за стола, уже готовый вмешаться.

— Нет. — Я твердо положила ладонь на его руку.

— Да ты что? — возмутился Узара. — Это же нечестный бой!

— Да, нечестный, но жирдяй сам его начал, вот и пусть теперь расплачивается. — Я сжала руку мага.

Узара сел, в его взгляде читались непонимание и растерянность. Я направила его внимание на драку. Грен ловко ускользал от неуклюжих замахов Вадима, нанося жгучие пощечины по багровому лицу клоуна. Дурочка Лалла дрожала от огорчения, пытаясь схватить то одного, то другого за рукав, несмотря на настойчивое шипение Келти и остальных танцовщиц, велящих ей отойти.

— Да я задушу тебя твоими собственными кишками, гаденыш, — разозлился Вадим и, схватив табурет, швырнул его в Грена.

Горец легко увернулся и в свою очередь бросил блюдо костей и объедков прямо в грудь Вадиму. Весь забрызганный жиром, толстяк в ярости кинулся вперед, взбешенный, как медведь, которого раздразнили. Поскользнувшись на фруктовой кожуре, Грен упал на колено, и Вадим с победным ревом замахнулся на его голову. Отодвигаясь еще до удара, Грен вытянул руку, чтобы смягчить падение, и перевернулся с грацией, коей позавидовали бы многие акробаты. Снова вскочив на ноги, он молниеносным ударом кулака разбил Вадиму губу, а толстяк даже не успел понять, что его ударило. Второй удар в живот — и клоун скрючился. Он совершил ту же ошибку, какую до него совершало большинство других. Он тоже решил, что если Грен невелик ростом, то с ним легко будет справиться. Я давно потеряла счет тем, кто узнал на собственном горьком опыте, что это тощее тело крепко, как высушенная древесина, и гибко, как плеть. Кроме того, Грен никогда не верил, что может оказаться побитым. Я поймала взгляд Сорграда, и горец кивнул. Мы оба видели, что его брат повышает темп.

Грен отступил на шаг и замер наготове. Едва Вадим выпрямился, он быстро пнул толстяка в голень. Я поморщилась, зная, что Грен по-прежнему носит горняцкие сапоги со стальными подошвами. Вадим взвыл и запрыгал, схватившись за ногу; это выглядело так же комично, как все то, что он показывал на сцене. Безмозглая Лалла засмеялась, и с быстротой, которую ему лучше было бы использовать против горца, Вадим ударил ее, сбив дурочку с ног. Келти бросилась вперед, чтобы утащить рыдающую крошку подальше.

Глумливое веселье на лице Грена вспыхнуло ярким гневом, и клинок блеснул сталью в его руке.

— Он не убьет его, нет? — Ниэлло похлопал Сорграда по плечу и в беспокойстве наморщил лоб. — У меня будет куча хлопот с поисками другого клоуна, знающего эту роль, ведь праздник уже начался.

Сорград не ответил, а я следила за дракой. Вадим двигался теперь осторожнее, поглядывая на нож в руке Грена. Горец подходил ближе, его глаза светились бледно-голубым огнем, слабая улыбка изгибала уголки рта. Он наслаждался, а у меня душа ушла в пятки: таким он был опасным. Вдвоем они кружили по двору, загребая ногами тростник и сор. Вытянув руки, Вадим через каждый шаг нащупывал сзади столы и скамьи. Грен, ловкий, как кот, следовал за ним по пятам.

Узара что-то досадливо пробормотал.

— Мы не можем это остановить?

— У тебя ничего не получится, и если ты испортишь Грену потеху, то станешь врагом на всю жизнь.

Маг так и замер с открытым ртом, не зная, как выразить в словах свои вопросы. Я покосилась на Сорграда, дабы удостовериться, что он готов вмешаться. Он — единственный, кто мог теперь остановить Грена и не дать ему убить этого идиота.

В ту же минуту жирное лицо Вадима смялось от злобной хитрости. Он медленно продвинулся вокруг стола, где в луже соуса лежали бараньи кости. Схватив резную вилку, клоун ринулся на Грена, при этом свернул в сторону, чтобы оставаться вне досягаемости его ножа. Чего Вадим не ожидал, так это что Грен мгновенно перебросит нож в другую руку, а шаг вбок выведет его из-под опасности прямо к незащищенной спине толстяка. Нож сверкнул в свете ламп, мелькнув так молниеносно, что глаз не уловил его движения, а ведь я следила за ним, зная этот прием из прошлого.

Боль и возмущение слились в крике Вадима, кровь засочилась у него меж пальцев, когда он схватился за рану в плече. Пошатнувшись, толстяк потрясение уставился на Грена, а тот широко ухмылялся, держа кинжалы уже в обеих руках. Вадим выронил оружие из ослабевших пальцев — он не первый увидел свою смерть в ясных глазах горца.

— Ниа мер эз! Алз вергет. — Отрывистый приказ Сорграда на Горном языке рассек напряженную тишину.

Огонь на лице Грена угас. Он озадаченно посмотрел на брата, потом на Вадима, словно видел его впервые в жизни. Я тихо выдохнула от облегчения.

— Думаю, ты должен извиниться перед дамами, приятель. — Голос Сорграда звучал добродушно, но блеск в его глазах говорил иное.

Вадим скривил губы и глубоко вдохнул, собираясь ответить какой-то дерзостью.

Ниэлло шагнул к сцене и опасливо поклонился Грену, благоразумно держась подальше от его ножей.

— Хватит, Вадим. Ты свой урок уже получил, так что иди отсюда и приведи себя в порядок.

Даже не помню, чтобы я когда-нибудь слышала такую властность в голосе Ниэлло, но она определенно заставила Вадима повиноваться. Клоун выпрямился и сплюнул кровавую слюну в тростник у ног Грена. Провожаемый враждебными взглядами, он в полной тишине покинул двор; никто не предложил ему даже носового платка, чтобы остановить кровотечение.

Едва Вадим повернулся спиной, как девица Келти подскочила к Грену, предлагая ему вино, и нежно приложила смоченную тряпку к впечатляющему синяку у него на скуле, который быстро темнел под белой кожей. Горец убрал кинжалы в ножны и кротко принял ее помощь. Келти бросила хозяйский взгляд на остальных танцовщиц, и тем пришлось довольствоваться поддержкой, оказываемой Лалле. Они повели ее, хнычущую, обратно в трактир. Грен подмигнул мне над плечом Келти, давая понять, что силы его далеко не исчерпаны.

— Пошли, Узара. Пора спать. — Я встала и дружески обняла Сорграда. — Приходите к нам завтра утром.

— Придем, первым делом. Как только встанем. — Сорград не сводил глаз с прежней героини, которая нетерпеливо смотрела в спину Ниэлло, пока тот оправдывался за драку перед хозяином трактира.

— Идем, Узара.

В полном замешательстве маг последовал за мной наружу и молчал всю дорогу до нашей гостиницы, не проронив ни звука, даже когда мы поднимались по лестнице в свои спальни.

Глава 2

Я услышала эту песню еще юной новобрачной, когда когорта моего мужа стояла в Селериме для защиты города. В Равноденствие и Солнцестояние на речных островках собирались группки людей — несомненно, потомков Народа Равнин. Из этой их песни ясно, что Аримелин дарует свои сны всем племенам на протяжении бесчисленных поколений.

К тебе, богоизбранная Сэл Ар'Имела,

Все упования обращены.

Мудрость твоя не знает предела —

Так ниспошли ее в наши сны.

В водах твоих токи жизни сокрыты,

Вторят леса твои вздохам любви.

Будут любовники плодовиты,

Если их примешь в объятья свои.

Тех храбрецов, что пали в сраженье,

Вечным покоем ты осени;

Дай очищающее забвенье

Тем, чьи наполнены горем дни.

Благословения Сэл Ар'Имелы

Всяк в этом мире подлунном ждет:

И всемогущий, и кроткий, и смелый,

Кто нынче пришел и кто завтра уйдет.

Селерима, Западный Энсеймин, Второй день Весенней ярмарки, утро

— Вряд ли они придут.

Узара подошел к окну и в третий раз после вторых курантов дня выглянул на улицу. Внизу селеримцы тащились домой после ночных кутежей или отправлялись торговаться на ярмарочной площади.

Я взяла себе отличного белого хлеба и пахнущего лавандой меда, очищенного от каждой крупинки сотов. Утро не то время, чтобы налегать на жирное или острое.

— Сорград сдержит слово, — заявила я, облизав липкие губы. — Даже если он решил не помогать нам.

Узара поднял кружку легкого пива, но снова поставил ее, так и не отпив.

— Думаешь, они не станут помогать?

— Понятия не имею, — рассердилась я. — По-моему, шансы по большей части равные, но Сорград еще задаст кучу вопросов, прежде чем согласится работать на магов.

— Сорград думает за них обоих? — усмехнулся Узара.

— Ты лучше будь повежливее, — предостерегла я. — Горные Люди вовсе не пещерные жители с каменными черепами и в медвежьих шкурах, как и Лесной Народ — не беспечные певцы, живущие на орехах и ягодах. Успокойся и ешь свой завтрак. Наверняка они вчера поздно легли.

— И все-таки я не уверен, что их нужно вмешивать, — проворчал Узара. — Смотри не рассказывай им слишком много. Сама знаешь: Планир и Д'Олбриот сошлись на том, что все сведения об эльетиммах надо держать в большом секрете, пока у нас не появятся средства отражать их заклинания.

— Даже если вы заставите каждого мага и эсквайра поклясться хранить тайну под страхом смерти, слухов вы все равно не остановите. Я провожу больше времени у черных лестниц, чем ты, маг, а этой зимой во всех кухонных дворах Тормейла только об эльетиммах и толковали. — Я взмахнула измазанной медом ложкой. — Я расскажу Сорграду то, что ему следует знать. Думаю, ты не понимаешь, что они двое нужны мне сейчас куда больше, чем ты. Они знают людей, и места, и всякие полезные вещи, помимо Горного языка. Да, у тебя есть твоя магия, но проку от нее — чуть.

— По-моему, вчера она тебе пригодилась, — надменно бросил Узара.

— Твоя правда. — Я смягчила тон. — Просто важно, чтобы ты поладил с ними. Ты должен понять, как думают Сорград и Соргрен. Это очень просто: мир делится на людей, за которых они, и на всех остальных. Если они решат звать тебя другом, то скорее примут кинжал в ребра, чем позволят тебе пострадать. Если же ты не оправдаешь их доверия, они не помочатся на тебя, даже гори ты ярким пламенем на улице. Понимаешь?

Узара открыл рот, но ничего не сказал, а только повернулся, чтобы снова посмотреть на большак. Продолжая завтракать, я думала о нескольких вещах. Надеюсь, Вадим не настолько глуп, чтобы подстерегать горцев этим утром. Хотела бы я видеть, как кто-то берет верх над Греном, но не поставлю и лескарский ломаный грош, что когда-нибудь увижу. Даже не сосчитать, сколько мужчин думали, что справятся с каким-то костлявым сыном безродной козы, и кончали тем, что смешивали кровь с вином. Я вытерла пальцы о салфетку. Если бы стряслась беда, Сорграду хватило б ума держаться в стороне и послать мне весточку. В худшем случае Реза знает, где мы остановились, он смышленый малый.

Постучала служанка и, открыв дверь, сделала книксен.

— Прошу прощения, но два господина хотят вас видеть. — Она с похвальным апломбом одолела свое колебание по поводу «господ».

— Счастливого всем праздника. — Грен бодро влетел в кабинет.

Сорград учтиво поклонился служанке и отпустил ее, сунув в лиф серебряное пенни. Сегодня он был в зеленом — еще одном дорогом, утонченно-элегантном наряде.

— Доброе утро. — В энергичном кивке Узара соединил приветствие с хорошо рассчитанным намеком на свое положение по отношению к горцам.

— Оно будет добрым, когда я поем. — Грен плюхнулся на стул и потянулся за последней мягкой булочкой. — А то у меня горло как паутиной набито. — Он наверняка бодрствовал чуть не до последних курантов ночи, но, умытый и причесанный, выглядел удивительно свежим.

Сорград уселся под окном.

— Итак, Ливак, — начал он без предисловий, — кто это?

— Узара? — Я сделала приглашающий жест.

— Я представляю здесь интересы Верховного мага. — Чародей с бесстрастным видом потянулся за пивом. — Я маг с главным талантом управления стихией земли под нами и с искусством владения другими стихиями, поддерживающими ее. Я имею честь быть учеником Планира Черного.

— Учеником? Таскаешь за ним плащ и сумку, да? — Скептицизм Сорфада немного не дотянул до оскорбления.

— Я несколько лет являюсь посвященным в дела Верховного мага. — Узара кичливо вздернул нос.

— Стало быть, у тебя не много опыта за пределами ваших залов и дворов? — Сорград склонил голову набок.

— Если б вы, парни, были собаками, я бы подождала, пока вы все обнюхаете и поднимете лапу у заборного столба, — лениво заметила я. — Но раз вы не собаки, может, сразу перейдем к сути?

Сорград и Соргрен засмеялись, и спустя минуту строгое лицо Узары осветилось довольно застенчивой усмешкой.

— Вы всегда отвлекаете чем-то крестьян от действия ваших рук, не так ли? — Я достала свое вычурное кольцо и помахала им Сорграду. — Вот и Планир заставляет всех следить за причудливой работой своих ног, пока Узара делает настоящее дело.

Братья посмотрели на мага с первым проблеском уважения.

— Можно сказать и так, — кивнул чародей, немного расслабляясь.

— Значит, теперь мы все можем быть друзьями, — быстро заключила я. — Так вы двое поможете нам или нет?

Грен посмотрел на Сорграда, который водрузил ноги в начищенных сапогах прямо на сиденье.

— Думаю, мы могли бы пойти с вами, если вы идете в Великий Лес. Даже Ниэлло слышал разговоры о денежном сундуке Драксимала, а он редко прислушивается к чему-нибудь, кроме восторгов по поводу его чудных представлений.

— И если твой аванс позволяет тебе жить в таком шике, мы бы не прочь разделить его с тобой. — Грен потянулся за крупной вишней, закапывая соком белоснежную скатерть.

— Хорошо.

Я заметила облегчение на лице Узары, которое напомнило мне, что маг не глуп. И правда хорошо: если он знает свои недостатки, то, возможно, сумеет не бросить нас в какую-то выгребную яму.

Снаружи послышался резкий металлический бой колоколов, на который откликнулись изящные серебряные часы на каминной полке. Узкая стрелка остановилась в своем продвижении по выгравированной шкале, вновь перевернутой для более длинных дней после Равноденствия. Дорогая вещица, машинально отметила я, отдельные циферблаты для каждого сезона, не просто разные шкалы на одном.

— Третьи куранты утра? — Грен с тревогой оторвался от вишни.

— Что-то не так? — растерялся Узара, захваченный врасплох.

— Второй день ярмарки — это всегда лошадиные бега. Грен схватил плащ.

— Если я намерен заработать, то должен увидеть животных, показывающих свой аллюр.

Узара нахмурился.

— А это не пустая трата времени? Не лучше ли...

— Для Грена бега никогда не бывают пустой тратой времени. — Я пригвоздила Узару строгим взглядом. — Не знаю, как принято у вас, магов, но когда мы работаем вместе, мы все находим время для интересов друг друга.

— Ступайте, — промолвил Сорград, стоявший у окна. — Нам с Ливак нужно поговорить.

Я жестом отпустила Узару.

— Иди с ним. Мы вас догоним.

Грен нетерпеливо приплясывал у лестницы; бросив на меня последний, немного подозрительный взгляд, маг нашел свой отороченный мехом плащ и последовал за горцем.

— Думаешь, эта парочка сумеет избежать неприятностей? — вслух поинтересовалась я.

— Если не оставлять их надолго одних. — Сорград подсел к столу. — Ну, где эта твоя книга?

Я отправилась в спальню и вытащила со дна котомки тщательно завернутый песенник. Бережно положив его на стол, подальше от всяких пятен, я развязала шелковую веревку и развернула несколько слоев полотна. Сорград нежно провел пальцем по тисненой коже, покрывающей доски когда-то кремовой, но пожелтевшей от времени обложки. Я открыла книгу и стала бережно переворачивать страницы. Их края потемнели: многое множество рук успело прикоснуться к ним. Аккуратный рукописный шрифт выцвел и стал коричневым, но рисунки на каждом поле страницы и виньетки вверху и внизу и через двадцать пять поколений оставались яркими, даже позолота кое-где уцелела. Головы животных выглядывали из ажурной листвы и рядов живой изгороди, птицы парили над изящными пейзажами и тщательно выписанными маленькими фигурками в маленьких овальных рамках.

— Красивая вещь, — рассеянно заметил Сорград. Он всмотрелся в стремительный почерк и нахмурился. — Только очень трудно читается, даже не будь шрифт таким выцветшим. Тебе нужна Каролейя. В Старом Высоком тормалинском ей равных нет.

Я положила на скатерть лист пергамента, исписанный характерной лескарской рукой Каролейи, — новые черные чернила так и бросались в глаза.

— Поэтому мы и ехали через Релшаз. Я хотела услышать и другое мнение, а то эти ученые едва не передрались, выясняя, кто из них прав.

Сорград засмеялся.

— А как насчет магов? У них должна быть власть над всеми этими стихиями. Могли бы они сделать так, чтобы текст стал лучше виден?

— Как сказал Казуел, у него есть дела поважнее. Хотя он соизволил объяснить, будто чернила выцвели потому, что были сделаны из дубовых чернильных орешков и железа.

Услышав сарказм в моем тоне, Сорград поднял голову.

— Похоже, он — настоящее сокровище. Я не хотела обсуждать Казуела.

— Ты можешь прочесть что-нибудь из этого? — Я осторожно перевернула страницы до листа, украшенного горным пиком, угловатый шрифт под ним составлял резкий контраст с плавным тормалинским.

Сорград склонился над книгой.

— Всего прочесть не могу, но кое-что я разобрал. Это сага о Мизаене и вирмах. Могу рассказать тебе тот вариант, который знаю.

— Я хочу услышать этот. — Я постучала по книге. — Тормалинские песни в ней сильно отличаются от тех. что я слышала ребенком. Любопытный Дайв пробрался в спальню императрицы, но его не повесили, как в нынешних историях. Он сделался невидимым и ускользнул.

— А маги Планира этого не умеют? — Сорград откинулся на спинку стула. — Что подтверждает, будто это — эфирная магия?

— То же самое заявил Казуел. — Я покачала головой.

— Полагаю, не только решимость доказать, что он не прав, привела тебя сюда? — сухо осведомился Сорград.

— Колонисты говорят нам, что Империя строилась на эфирной магии. — Я вернулась к предисловию книги. — Посмотри сюда: Немит Лукавый правил за шесть поколений до Немита Последнего. Никто тогда не слышал о магии стихий — той, которой владеют маги Планира. Она возникла только после Хаоса, но в любом случае, если есть магия в Лесных или Горных песнях, это должно быть Высшее Искусство, верно? Ни один урожденный маг из этих двух племен никогда не появлялся в Хадрумале.

Сорград хмыкнул.

— Если мы идем с вами, каков наш следующий шаг? — внезапно спросил он.

— Я хотела быть уверенной в вас двоих, прежде чем строить планы. Сначала надо решить, куда мы пойдем в первую очередь — в Лес или в Горы? — Я знала, чего хочу, но не собиралась раньше времени давить на Сорграда.

— Мы начнем с Леса, это очевидно, — твердо заявил он. — Когда ярмарка закончится, куча людей пойдет по Западному тракту, направляясь через Лес в Солуру или в свои деревни на его окраинах. Мы можем примазаться к кому-нибудь, кто знает, где найти группу Народа в это время года.

— Я думала спросить Лесного менестреля, пришедшего на ярмарку, — поделилась я своей идеей. — Для начала он мог бы перевести нам песни, а затем, если он поручится за нас, мы сможем рассчитывать на большее содействие, когда будем в Лесу.

Сорград поджал губы.

— Допустим, ты найдешь кого-нибудь с древними знаниями. Но с какой стати они доверят тебе свои тайны?

— Много ли найдется мужчин, которые откажут мне в доверии, если я задумаю их очаровать? — Я широко распахнула глаза.

— Я — это раз, — язвительно ответил горец.

— А кроме тебя? Нет, это хороший вопрос. Возможно, будет легче это осуществить, если я предложу что-то в обмен. — Лучший способ вынудить Сорграда делать то, что я хочу, это представить ему логический довод. — Не лучше ли отправиться сначала в Горы? Вы Горной крови, поэтому каждый, у кого есть что рассказать, станет охотнее говорить с вами. А после этого мы — с тем, что узнали, — спустимся в Лес.

Я пыталась прочесть настроение горца. Сорград — один из немногих, кто всегда обыгрывает меня в Ворона.

— Ты можешь сыграть эту руну наоборот, — парировал Сорград. — Ты — Лесной крови, это твое представление Народу.

— Полукровка, — напомнила я, — рожденная и воспитанная за пределами Леса. Я даже не говорю на их языке.

Кроме того, я почти решила, что выгоды успеха для нас с Райшедом перевесят опасность претендовать на родство с моим давно пропавшим отцом, но я все равно не собиралась рисковать, если можно найти другой путь для достижения цели.

— Вы — чистокровные горцы, к тому же выросли в Горах. И мы быстрее доберемся до Гор, чем до Леса, если поедем отсюда на север.

Долгую минуту Сорград разглядывал меня, но его яркие голубые глаза были так же непроницаемы, как гладь освещенного солнцем озера. Он извлек из кармана угольную палочку в серебряном держателе и снял колпачок, переворачивая пергамент Каролейи.

— Да, Горы ближе, но ты хочешь наткнуться на бесконечные ссоры из-за рудных прав и пастбищ? Вот здесь у тебя Врид, здесь Танокер, Дансель и затем Гринт, — говорил он, легко рисуя карту. — Когда ты последний раз была в тех краях? Ни разу после той истории с Кордайнером? С тех пор много чего случилось, и накопившаяся враждебность того и гляди выльется в беспорядки. Жители низин с каждым сезоном продвигаются дальше в предгорья, а все потому, что цены на шерсть на юге постоянно растут. Кузнечные гильдии из Врида захватывают каждый рудник, на который могут предъявить документ, якобы дающий им право собственности, и роют повсюду новые шахты. Если местные возражают, члены гильдий нанимают головорезов из низов, чтобы проламывать черепа и затыкать рты.

— Вот что значит работать на магов, — с досадой пробормотала я. — Пока возишься с их поисками и тайнами, теряешь нить того, что действительно важно. Насколько это серьезно?

Сорград пожал плечами.

— Серьезнее, чем за последние десять, а может, пятнадцать лет. Там, на севере, всегда были плохие отношения с обеих сторон. Прибавь застарелые споры о том, кто чем владеет в Железном Ущелье, и обыденные стычки из-за вечного вопроса, где именно начинается и кончается территория Мандаркина. Я бы не отправился туда без наемных мечей за своей спиной. Любой тамошний горец сбросит на тебя камень, прежде чем ты успеешь спросить дорогу к ближайшему колодцу.

Я с сомнением посмотрела на его карту.

— Нам придется ехать на восток? Я знаю, что гидестанцы предпочитают сохранять мир, но это страшно длинная прогулка по паршивым дорогам. И она уведет нас от Леса чуть ли не на другой край света!

— Надо попробовать горы между Солурой и Мандаркином. — Сорград нарисовал Западный тракт и край Великого Леса. — Солуране не трогают горцев, а те защищают юг от мандаркинских атак. Большую часть земель к западу от Железного Ущелья горцы сохраняют за собой. Если у кого и есть старые знания, то это у них. Именно они будут твоей лучшей ставкой. Аниатиммы в Гидесте во многом отошли от старых обычаев, они заключают браки с жителями низин и поселяются в их деревнях.

Я поглядела на карту, потом на Сорграда. Необычно было слышать из его уст Горное название его народа — «аниатиммы». Кроме обучения меня Горному письму и нескольким словам вроде тех, что означают «лошадь», «ворота» и «закат», чтобы передавать друг другу сообщения, он никогда не сворачивал на тему о своем происхождении.

— Откуда вы все-таки родом? Не припомню, чтобы ты когда-нибудь говорил.

— Это не важно. — Сорград постучал по карте. — Посмотри сюда. Мы идем сначала в Лес, узнаем, что сможем, и направимся дальше, в окраины Солуры. Мы полностью избежим Ущелья, если двинемся к Пасфаллу, а потом в долы, то есть долины, вон туда. — Он поднял голову. — Это солурские мистики исцелили ногу Хэлис, верно? С кучей бормотаний и курений?

— Планир отправил своих людей наводить там справки, — рассеянно откликнулась я. — Это ужасно длинный крюк, Град. На него уйдет полсезона.

— А на сколько могла бы задержать нас стычка между жителями низин и восточными горцами? — парировал Сорград.

— Это суровая страна, — с сомнением протянула я. — Я слышала истории, и они не могут быть все поголовно сказками у очага.

— Вот еще одна причина, почему нам следует идти сначала в Лес и ждать лучшей погоды. Весна здесь, внизу, может все еще быть зимой в нагорьях. — Сорград имел вид человека, кладущего на скатерть победную руну.

Зарабатывайте на жизнь игрой, и вы будете знать, когда выставлять свои фигуры, а когда держать их в руке. Я все еще хотела начать с Гор, полагая, что кровь и воспитание Сорграда и Соргрена — более удачные кости для выигрышной партии, чем мое сомнительное происхождение. Возможно, нам следует положиться на судьбу. В конце концов, каждая руна падает двумя гранями вверх.

— Почему бы мне не прогуляться по тавернам? Послушаю, что поют менестрели, и, глядишь, добуду что-то ценное. А вы с Греном попробуйте найти кого-нибудь, кто взял бы нас с собой на север. Когда узнаем, какой у нас выбор, тогда и решим.

— Ладно, — кивнул Сорград. — Теперь об этом маге. Тебе не кажется, что нам лучше обойтись без него? — Горец покосился на меня. — Его было бы легко потерять в таком переполненном городе. Он не станет передавать все сведения непосредственно своему Верховному магу? Ты дороже продашь любое знание, если будешь держать его при себе, покуда не выяснишь, кто готов дать за него самую высокую цену.

— Мессир Д'Олбриот заключил сделку с Планиром. — Я пожала плечами. — Он согласился с тем, что маг должен поехать, дабы немедленно сообщать им любые новости. Если мы найдем эфирные заклинания, мессир захочет получить их как можно скорее и пустить в дело, если вдруг появятся эльетиммские корабли, ведь зимние шторма уже закончились. Посылать письма, даже с курьером, — на это требуется полсезона. Заплатишь купцу, чтобы отвез его, а он возьмет да забудет. Наймешь гонца — он или заблудится, или получит по голове из-за своей сумки. Нет, Планир знает, что обязан содействовать Д'Олбриоту, а Д'Олбриот знает, что обязан мне.

Сорграда распирало от любопытства.

— А что получишь с этого ты?

— Помнишь, мы говорили о сделке, той единственной, что обеспечит тебя на всю жизнь? — Я мечтательно вздохнула. — Возможно, это она, Град. Возможно, это именно она.

Горец засмеялся.

— Как предложение Кордайнера? Или куча других планов, которые Каролейя предлагает из года в год? Ты ведь не так глупа, чтобы брать свинцовые деньги!

— Ну, поживем — увидим, верно? — засмеялась я. — Должны же мы извлечь прибыль из знака, на котором красуется герб тормалинского принца.

Сорград кивнул, и я успокоилась. Пока он думает, что у меня нет никаких задних мыслей, мне не придется объясняться. Я успею это сделать, когда потребую у мессира свою награду. А вот как добиться того, чтобы эта награда была внушительной, и является моей нынешней задачей.

— Тогда не будем терять время. — Я встала. — Увидимся здесь в полдень?

— Если только Грен и маг не угодили в переплет, — ухмыльнулся Сорград. — Нет, для Грена здесь слишком шикарно. Встретимся в «Лунном Лебеде».

Спускаясь вслед за ним по лестнице, я подавила сомнения. Грен сам о себе позаботится, а если Узара допустит промашку, Планир его выручит.

Начать я решила с рыночной площади. От ночных даров гильдий теперь не осталось и следа; все было чисто подметено, мужчины и женщины терпеливо ждали в длинных очередях. Женщины болтали, обмениваясь мнениями о своих прежних нанимателях, и сравнивали жалованье; поломойки с их швабрами, ткачихи с ручными прялками, которыми никто в наше время не пользуется, если есть самопрялка, молочницы, чьи табуреты по крайней мере берегли их ноги. Девушки со свежими личиками и полными надежд улыбками стояли рядом с другими — с твердыми лицами и настороженными глазами, — теми, кто заключил невыгодную сделку в прошлом году. Мужчины держались более замкнуто, разглядывая возможных конкурентов. Возчики стояли с приколотыми к курткам ремешками от плети, скотники несли жгуты сена, у пастухов в петлицы и ленты на шляпах была засунута шерсть, а у конюхов — пучки конского волоса.

Пробираясь к «Лунному Лебедю», я раздумывала, не заручиться ли помощью Ниэлло. Наверняка менестрели обращаются к нему в поисках найма, чтобы отправиться на восток Старой Империи на весенний и летний сезоны. Затем они вернутся в Кол, где станут проматывать заработок на осенней ярмарке — последнем празднике перед возвращением в Лес — с приобретенными там песнями и роскошными вещичками. Я слышала эти оптимистичные речи от троих подобных мечтателей на пути из Релшаза; все жаждали заполучить патрона, который оплатил бы им дорогу, но ни один не сумел пролить свет на дразнящий меня песенник.

Я окинула взглядом служанок, ждущих предложения и, если повезет, аванса для праздничного веселья. Горничные постарше — мои ровесницы — с надеждой сжимали свои перьевые щетки. Кто знает, как сложилась бы моя жизнь, если б мать позволила мне доказать свою независимость, занимая место на летней ярмарке в мой пятнадцатый год. Возможно, я все еще была бы в Ванаме. Старательно откладывала бы свое жалованье на белье и посуду, шила бы себе приданое, набивая сундук, ждала бы какого-то ремесленника у двери для слуг, чтобы заключить респектабельный брак, который даже моя бабушка не могла бы презирать.

Я громко рассмеялась. Только если б я не дала тягу с каким-нибудь бойким на язык обольстителем вроде Ниэлло, спятив от скуки после нескольких сезонов полирования каминных железок и натирания графитом решеток. Я заглянула в ворота двора. Никого из актеров не было видно, наверняка все еще спят и проснутся не скоро. Вернусь позже.

Музыка привлекла меня в пивную «Быстроногой Гончей», но все, что я нашла, — это оркестрик из местных парней, старающихся поразить своих возлюбленных. Все девушки были розовощеки, со скромно заплетенными волосами, и юбки их, как полагается, скрывали верхний край башмаков. Одна покосилась на мои бриджи, и я ухмыльнулась. Минувшая зима излечила меня от всяких давних фантазий, будто Дрианон предназначила для меня семейную жизнь.

Я сделала все что могла в доме Райшеда в Зьютесселе. Я вежливо улыбалась его матери, интересовалась делами ее швейного кружка и меняла тему всякий раз, когда она заговаривала о соседской дочери, которая положит свадебную косу на алтарь Дрианон в будущее Солнцестояние. Я даже проводила больше времени в юбках, чем в бриджах — и это впервые с тех пор, как оставила дом, — пока отчаяние не выгнало меня и я стала слоняться вокруг замка Д'Олбриотов в надежде увидеть Райшеда, а любопытство не привело в огромную гулкую библиотеку, где полки книг уходили так высоко, что к ним были приделаны собственные лестницы.

По крайней мере моя родная мать никогда не душила меня слепой привязанностью госпожи Татель. Она научила меня читать и считать, советовала думать своей головой, приобретать умения, чтобы компенсировать ущербность моего происхождения, хотя она больше думала о службе, а не об оттачивании моих талантов с мешочком рун. Я искренне полюбила мать Райшеда, но она напоминает мне ласточек, что строят гнезда под стрехами трактиров, окружающих площадь. Они всегда возвращаются на то место, где жили в прошлом и позапрошлом году. Мои симпатии принадлежат ястребу, который парит в вышине, просматривая обочину, и готов броситься на жертву, спугнутую проезжающим фургоном, дабы взять то, что посылает ему Талагрин.

Мимо, громыхая по булыжникам, прокатила телега, кожа скрипела, когда лошадь напрягалась в своем хомуте. Я не была единственным скрипучим колесом в фургоне этой зимой. Райшед быстро понял, что возврата к отцовскому ремеслу не будет. Его братья преуспевали. Указ предыдущего года, запрещавший деревянные подъезды как угрозу пожара, дал им всем работу, о которой они могли только мечтать, и они украсили все фешенебельные дома нарядными каменными пилястрами и навесами. Но теперь та работа практически иссякла, три каменщика в семейном деле — больше чем достаточно. Старшие братья вполне ясно дали это понять.

Я не привязалась ни к Хенси, ни к Риднеру, и это чувство было взаимным. Оба ожидали скромного послушания и вышитого своими руками белья от приличных девушек. Каждый ухаживал за скучной девицей с таким непробиваемым занудством, что любая женщина с капелькой духа искала бы лучшего предложения. Что я и сказала однажды вечером, не выдержав их пренебрежительности.

Я вздохнула, тоскуя по Райшеду, его острому уму, его уверенности, его сильным объятиям и теплу его любви. Что нам обоим нужно, так это какой-то способ оставаться при деньгах, который мы оба могли бы принять. Чувство самоуважения не позволит Райшеду жить за счет дохода, который я могу получать от рун, а мне нестерпима даже мысль о том, что он возьмется за какое-то скучное ремесло и мы станем жить в опрятном домике в ряду таких же домов в трех улицах от его матери, ужиная всей семьей каждый вечер базарного дня.

Группа танцовщиц вышла из «Мешка Гвоздей». Я помахала одной.

— Что за музыканты играют для вас? Я ищу Лесного менестреля.

Девушка пожала плечами.

— Тогда продолжай искать. Все, что у нас есть, — это пара болванов из Пеорла.

Она пошла дальше. Несмотря на практичные башмаки и теплую накидку, в ее походке чувствовалась грация танцовщицы.

Зимнее Солнцестояние привело в Зьютесселу и Мисталя — третьего из старших братьев Райшеда, который изучает право в Тормейле. Домой он прибыл под ручку с чувственной танцовщицей; среди зимы на ней было одежд меньше, чем на госпоже Татель в разгар южного лета. Бедная госпожа Татель отчаянно старалась быть радушной, неумело скрывая надежду, что локоны этой девицы останутся не отрезанными. Хенси и Риднер разрывались между неодобрением и завистью, и под этот шум мы с Райшедом нашли время, чтобы обсудить наши перспективы на новый год.

Д'Олбриот предложил Райшеду звание избранного — бесспорная честь. Присягнувший, возвышенный до избранного и исправно выполняющий свою работу, по праву может рассчитывать в будущем на должность управляющего, в обязанности которого входит надзор за землями и арендаторами Д'Олбриота в каком-нибудь городе или провинции. Престижная служба, жалованье и независимость, то есть возможность жить так, как мы хотим, — это звучит многообещающе. Райшед видит в этом самый надежный фундамент для нашей совместной жизни, но я не собиралась сидеть сложа руки следующие пятнадцать лет, ожидая, когда то яблоко упадет на мои колени. Нам надо посадить мессира Д'Олбриота в такой глубокий долг, чтобы его благодарность возвысила Райшеда прямо сейчас.

Каковы насущные заботы патрона? Во-первых, заручиться поддержкой Верховного мага, но не быть обязанным Хадрумалу. Во-вторых, сохранить положение Дома Д'Олбриотов как единственного канала влияния на колонию Кель Ар’Айена, или — на современный лад — Келларина. Вот почему я нахожусь здесь, в Селериме, работаю на мессира, пока Райшед временно служит его племяннику Камарлу, охраняя последнего. Однако я все равно скучала по Райшеду. Не обрекла ли я себя на бессмысленные поиски, когда могла бы оставаться рядом с ним? Я тяжело вздохнула.

Нет. Не бросив руны, не выиграешь. Как говорит Грен о, казалось бы, невыполнимом деле: «Ты ешь лося по кусочку», обычно прибавляя: «И начинаешь с его яиц, если он брыкается».

Селерима, Западный Энсеймин, Второй день Весенней ярмарки, после полудня

— По-моему, ты не в том положении, чтобы чего-то требовать! — Эйриз скрестила руки, ее возмущенный голос отразился от белизны голых стен комнатки.

— Не думаю, что я должен просить, — холодно ответил Джирран. Он высыпал деньги из ее кошелька на облупившийся комод с криво висящей дверцей. — Жена не должна нуждаться в напоминании о ее обязанностях в постели или где-нибудь еще.

Эйриз сердито фыркнула.

— Будь у тебя голова на плечах, ты бы подумал о последствиях. Что, если бы мне пришлось застрять здесь, внизу, в этом протухшем воздухе? Я бы потеряла ребенка прежде, чем мы оказались на полпути домой. — Она машинально провела рукой по своей тонкой талии.

— Ты не слишком преувеличиваешь? — усмехнулся Джирран, поворачиваясь к ней. — Прошло уже полгода с тех пор, как нас сковали над Мизаеновой наковальней. Когда Мэвелин собирается дать тебе сыновей, чтобы обрабатывали твою землю вместе со мной? Может, тебе стоит поискать святое место, если у здешних нечестивцев таковое есть, и просить ее благословения?

— А может, она ждет, когда ты докажешь, что способен обеспечить меня? — едко парировала Эйриз. — Пока что все твои грандиозные планы закончились ничем. Все, что тебе удалось, это опозорить моего брата вашим арестом. Не знаю, что скажет мама!

— Она ничего не скажет, потому что ты ничего не скажешь ей. — Джирран упреждающе поднял руку, и Эйриз торопливо отступила за узкую кровать.

— Но мама спросит, как наши успехи, — нервно залепетала она. — Мы же так надолго уехали, и ты обещал... — Она умолкла, когда муж шагнул вперед.

— Сходи сегодня за покупками. — Джирран выдавил улыбку. — Купи себе пару хороших отрезов на платье и что-нибудь из безделушек. И найди своей матери каладрийское кружево, оно должно ей понравиться.

Наполняя мешочек медными монетами, он добавил более жестким тоном:

— Найди, чем ее удовлетворить, чтобы она не совала нос в мои дела. — Джирран бросил кошелек на кровать.

Эйриз кивнула и, счастливо улыбаясь, привязала кошелек к поясу. Затем взяла теплую вышитую шаль с вытертого стеганого покрывала и, накинув ее на плечи, направилась к двери.

Джирран схватил ее сильной рукой.

— Не нужно спешить, моя милая. — Он смахнул прядь золотистых волос с ее щеки и поцеловал, сначала легко, потом сильнее, и все настойчивее прижимал к себе.

— Уже поздно. — Эйриз уперлась ладонями в его широкую грудь и кокетливо отвернула лицо. — Лучшие товары привозят утром...

— А лучшие покупки совершаются вечером.

Его крепкое объятие исторгло у Эйриз слабый вскрик, но она весьма охотно уступала поцелуям мужа. Довольный шепот Джиррана вынуждал ее сдавленно хихикать, дыхание женщины все убыстрялось, и она уже вытаскивала блузку из пояса, когда неожиданный стук испугал обоих.

— Приведи себя в порядок, — рявкнул Джирран, поправляя штаны. — Кто там?

— Мы, — последовал ехидный ответ из-за грубой деревянной двери.

Джирран развязал веревку, заменяющую щеколду, чтобы впустить Кейсила и Тейриола. Тейриол пристально глянул на сестру, увидел румянец на ее лице, но Эйриз помотала головой, немая мольба светилась в ее васильковых глазах.

— Что вы делали утром? — поинтересовался Джирран с завидным хладнокровием. — Служанка сказала, вы ушли на рассвете.

— Да вот, думали попытать счастья на бегах. — Кейсил выразительно посмотрел на зятя. — Искали другой способ извлечь какую-то прибыль из этой поездки.

— Вам надо было разбудить меня. Ну и на что похожи здешние лошади? — с неподдельным интересом спросил Джирран.

— Они крупнее, — ответил Тейриол с лающим смехом, — быстрее и более гладкие. Они бегут, как собаки за зайцем.

— На вид прекрасны, но совершенно не годятся для крутой тропы или груза тяжелее Эйриз. — Восхищение в голосе Кейсила опровергало его пренебрежение.

— Вы без труда должны были оценить их. — Джирран с надеждой посмотрел на братьев.

— После того, как я всю свою жизнь ухаживал за горными пони? — фыркнул Кейсил. — Я мог бы назвать тебе победителей еще до того, как конюхи начали их седлать...

— ...но никто из букмекеров не брал наши деньги! — взорвался Тейриол. — Видимо, они слышали о таких, как мы. Горцам нельзя доверять, так они сказали!

— Вы говорите, они даже не приняли ваши ставки? — Растерянность прогнала оптимизм из глаз Джиррана, и мрачные морщины пролегли на его лбу.

— Ни один, — с холодным гневом подтвердил Кейсил. — Никаких объяснений, никаких извинений, лишь туманные намеки, что мы собираемся их надуть.

— Я не понимаю этих людей. — Джирран изумленно покачал головой. — Ну почему они так чванливы?

— Потому, что их очень много, как нам и говорили по дороге сюда. — Тейриол в два шага пересек комнатенку и уставился в мутное кривое оконце. — Взгляни на них, копошатся, как жуки на навозной куче. Им есть у кого покупать и кому продавать, а больше им ничего не нужно. Дрефиал прав. Если двое из них перережут друг другу горло из-за сделки, еще десять подойдут, чтобы воспользоваться случаем, прежде чем кровь перестанет течь...

— Ладно, Тейро, хватит. — Кейсил угрюмо кивнул.

— Мне нужен свежий воздух. — Джирран испустил тяжкий вздох. — Кейсил, ты поведешь Эйриз за покупками. А мы с Тейриолом попробуем найти кого-нибудь из этих всемогущих гильдий, готового снизойти до нас.

Кейсил с сомнением посмотрел на зятя.

— А не лучше ли мне пойти с тобой?

— Сегодня твоя очередь сопровождать Эйриз, — запротестовал Тейриол. — Я и так вчера весь день любовался бусами и пуговицами, — объяснил он, виновато глянув на сестру.

— Я могла бы остаться здесь, — неуверенно предложила женщина.

— Нет, пойдем. — Кейсил протянул ей руку. — Кто-то должен о тебе позаботиться.

Эйриз быстро чмокнула Джиррана в щеку,

— Увидимся позже, любимый.

Не дожидаясь ответа, она вышла за дверь, ее крепкие сапоги громко затопали по голой деревянной лестнице.

— Мы вернемся на закате, — крикнул Кейсил через плечо.

— Дадим им несколько минут и тоже пойдем, — тихо сказал Джирран юноше.

— Какой смысл опять таскаться с шапкой в руке за членами гильдий и выпрашивать их снисхождения? — вспыхнул Тейриол. — Благодарю покорно, с меня хватит.

— Это только для того, чтобы успокоить Эйриз, — презрительно бросил Джирран, следя из окна, как жена выходит на улицу. — Ты ведь не думаешь, что все платят за эти торговые жетоны, нет? Все жители низин не честнее собаки коробейника, когда думают, что это сойдет им с рук. Найдется кто-то, желающий сэкономить на взятке члену гильдии, покупая прямо у нас.

— Может, ты и прав, — медленно кивнул Тейриол. — Так где мы начнем искать?

— Дегран Безрукий со своими дружками всегда требует петушиных боев, верно? — Джирран повесил плащ на плечо. — И ты, помнится, мечтал увидеть настоящую арену для петушиных боев, птиц, выведенных для потехи, а не для навозной кучи. А вчера в пивной толковали о травле быков.

— Теперь ясно, почему ты не захотел брать с собой Кейсила. Ладно, Джирран, я согласен. Я хочу посмотреть травлю, — с жаром произнес Тейриол.

— Я знал, что могу на тебя положиться. — Джирран хлопнул юношу по плечу, но когда он спускался вслед за Тейриолом по узкой лестнице, в его взгляде сквозило презрение.

— Так куда мы идем? — Юноша остановился на ступеньке и выжидательно глянул на Джиррана.

— Сюда. — Горец повернул за угол, направляясь к деревянной конюшне с множеством выброшенных подков, прибитых на стены. — Спросим тут.

Жилистый мужчина в пыльной от мякины одежде держал голову нервного пони, пока ладная девушка в холщовом фартуке осторожно выскабливала копыто, зажатое между колен.

— Добрый день, — радушно кивнул мужчина. — Ваши мулы сыты и ухожены. Хотите проверить их или пришли нанять лошадей на день? У нас есть две отдохнувшие верховые лошади.

— Нет, — отмахнулся Джирран. — Мы хотим узнать, куда идти на травлю быков.

— Ступайте к Южным Воротам. Травля будет во дворах бойни, а лучшая арена для петушиных боев — в «Серой Вороне», там же, у ворот, — с готовностью ответил конюх. — Счастливого праздника! — крикнул он, но горцы уже повернулись спиной.

Девушка подняла глаза, и ее отец покорно пожал плечами.

Джирран уверенно вышел со двора. Тейриол шагал не так быстро, глазея на яркие вывески над фасадами лавок.

— Я еще понимаю, когда сапожник вывешивает сапог, — воскликнул он, развеселившись при виде гигантского сапога с невероятно высоким каблуком, — но что, скажи на милость, должно означать вот это? — Он указал на медного орла, застывшего в стремительном падении.

— Да не все ли равно?

Джирран глядел прямо перед собой. Он шел через весь город все тем же быстрым шагом, будто и не замечая, что сталкивается плечами с какими-то прохожими, от чего те, возмущенно ругаясь, оступаются в канаву. Ни тот, ни другой горец даже не запыхались, когда Джирран наконец остановился, и оба уставились на неприступную башню из красного камня. Это и были ворота к южной дороге. Огромная, в три яруса, башня с парапетами и амбразурами, настороженно глядящими во все стороны, возвышалась над ветхими домами, прилепившимися к городской стене. Сами ворота были из древнего черного дерева, обитого кованым железом, а в мрачной утробе входа, как предупреждающий оскал гончей, виднелись острые зубы опускной решетки. Перед башней раскинулся пустырь: заплаты булыжников тут и там, осыпающаяся стена — все, что осталось от рухнувшего здания, все пригодные кирпичи давно растащены. Судя по еще сохранившимся пустым нишам, здесь когда-то стояла усыпальница.

Городская суета тонула в кровожадных криках. Джирран и Тейриол тщетно пытались что-либо разглядеть из-за спин более высоких мужчин, когда все вдруг возбужденно загомонили и раздался резкий визг, заглушающий и злобный собачий рык, и басовитое мычание разъяренного быка. Последний агонизирующий рев животного утонул в громких возгласах, и наступила относительная тишина, посреди которой отчаянно скулила раненая собака. Делясь впечатлениями, зрители группками потянулись к тавернам, оживленно торгующим элем вокруг длинных зловонных рядов боен, и по пути расплачивались за ставки.

— Мы все пропустили, — уныло посетовал Тейриол.

Человек с мрачным лицом расстегивал блещущий заклепками ошейник пятнистого мастиффа. Пес старался подняться, но задние лапы, лежавшие в луже крови и навоза, не слушались. С грубой нежностью хозяин поднял его морду, погладил уши. Глаза собаки были доверчивые и теплые, глаза человека — красные и прищуренные, когда он перерезал ей горло одним быстрым движением ножа и шагнул назад от ее последних судорог.

— Добрый день, — поздоровался Джирран, повышая голос над исступленным рычанием остальной своры, набросившейся на кровавые останки недавнего противника. — Сегодня будет еще одна травля?

Мужчина поднял глаза, на его грубом лице застыло страдание.

— Нет, не сегодня. По крайней мере не с моими собаками. — Он посмотрел на мощных животных, рыжевато-коричневых, черных и пятнистых, раздирающих мясо, и его лицо немного посветлело. — Артель, покажи им плетку, не то останешься без руки! Зубы Талагрина, ты совсем ничего не соображаешь?

Он быстро пошел, чтобы вырвать собачью плетку у нервного парня, который был только счастлив отступить от настойчивых требований мастиффов. Собаки столпились вокруг хозяина, кровь стекала по их тупым мордам и массивным плечам.

— Хороши собачки, — заметил Тейриол, пряча руки за пояс.

Один из мастиффов поймал взгляд юноши, и в глубине его горла раздалось угрожающее рычание.

— Который питейный дом «Ворона»? — спросил Джирран у парня.

— Вон тот. Могу показать, если хотите... — Он неуверенно посмотрел на своего хозяина.

— Иди. — Резким свистом мужчина вернул отбежавшую собаку и прорычал команду, вслед за которой вся свора послушно задрала мордастые головы.

— Пойдемте, — сказал Артель.

Он повел их к таверне с распахнутой настежь дверью из грубо сколоченных сосновых досок, давно не смоленных. Растолкав мужчин, лениво пьющих на пороге, он предоставил Джиррану и Тейриолу самим пробираться к стойке мимо сломанных табуретов и столов. Многодневные опилки на земляном полу слиплись от пролитых пива и крови.

— Два сюда. — Джирран махнул усталому человеку за стойкой возле ряда бочек. — Нам сказали, здесь идут петушиные бои.

Трактирщик толкнул к нему кожаную бутыль и два роговых кубка.

— Это сзади, с тебя три медяка. — Он даже не взглянул на Джиррана, беря его деньги, и повернулся к следующему изнывающему от жажды клиенту.

— Пошли. — Толкаемый со всех сторон, Тейриол крепко держал свой кубок, чтобы не выплеснуть эль на рубаху. — Уж здесь-то мы должны что-нибудь увидеть, верно?

Задняя дверь открывалась в гудящее помещение, полное возбужденного ожидания, громких разговоров и мощного запаха эля, пота и курятника. Мужчины и женщины с горящими глазами толпились на широких деревянных ступенях вокруг вырытой в земле арены. Вновь прибывшие ждали своей очереди, когда те, кто уже накричался до хрипоты, отправятся на поиски эля или вина.

Наклонившись вперед, Джирран настойчиво прошипел на ухо Тейриолу:

— Мы должны продать шкуры, или ваша мать спустит шкуру с нас обоих.

Азарт в глазах Тейриола немного угас, и юноша глотнул эля.

— Недурно, — заметил он с удивлением.

— Так ты можешь затуманить себе мозги, пока не перестанешь отличать петуха от курицы, — презрительно бросил Джирран, но и сам сделал большой глоток. — Бьюсь об заклад, хозяин таверны получает долю со ставок.

— Мы сделаем ставку? — Тейриол нетерпеливо шагнул вперед, увидев, как двух птиц готовят к арене.

Джирран протолкался к перилам. Важный петух с покрытой шрамами бородкой и глянцевитым медным оперением уже царапал когтями землю, пока его более мелкому рябому противнику еще прикрепляли отполированные до блеска шпоры к чешуйчатым ногам.

Джирран нехотя пригладил бороду.

— Лучше не будем. Если мы опять потеряем деньги, Эйриз избавит вашу мать от хлопот и сама сдерет с нас шкуру!

Тейриол резко взглянул на Джиррана, но в этот момент птиц отпустили, и они налетели друг на друга в клубах пыли и перьев. Хвастливое «кукареку» вознеслось над бормотанием зрителей, и бой начался. Рябой петушок восполнял недостаток роста поразительной свирепостью. Он подскакивал, хлопая крыльями, и норовил зацепить шпорами голову и глаза противника. Крупный петух ошеломленно попятился. Его владелец торопливо убрался с дороги, но рыжий задиристо кукарекнул и, распластав крылья, бросился обратно в драку. Рябой петушок, у которого перья кольцом топорщились вокруг шеи, ловко уворачивался от его злобного клюва и, улучив момент, сам нанес удар, разбрасывая рыжие перья в алых капельках крови на взрытый песок. Медный петух, более тяжелый и не столь проворный, скоро оказался в обороне, тщетно пытаясь защититься от все более исступленных атак.

Джирран посмотрел на рябого петушка. Гордо подняв гребешок, он оставил удрученного противника волочить покалеченное крыло по истертому окровавленному кругу, а сам с важным видом пошел вокруг арены, победно кукарекая. Люди засмеялись, а хозяин бросился ловить его. Побежденная птица была тщательно осмотрена, потом закутана в мягкий полотняный мешок и унесена ее хмурым владельцем.

— От того рябого не будет толку, если он не научится убивать, — заметил Джирран шурину.

— Крови было мало, — пожаловался неудовлетворенный Тейриол. Движение на другой стороне арены привлекло его взгляд. — Посмотри туда, Джир, те двое — Горной крови, или я — житель низин. Теперь мать не скажет, что одни грязные навозники любят такие забавы, верно?

— Они одеты, как жители низин, — нахмурился Джирран. — Возможно, они с востока, на три четверти истинной крови, из какого-то рода, чья дочь вышла замуж за крестьянина. — Он уставился на горцев и получил в ответ дерзкий взгляд оттого, что пониже ростом.

— Я бы предпочел иметь дело со своими, пусть даже смешанной крови, — настаивал Тейриол. — Они возьмут наши шкуры?

— Смотря на что они обмениваются, — медленно ответил Джирран.

— Куда они пошли?

Тейриол огляделся, но момент был упущен. Те двое исчезли.

— Не важно.

Джирран обвел глазами комнату. Его взгляд вернулся к горсти мужчин, восседавших в креслах у дальней стены. Они находились на почтительном расстоянии от плотной толпы. Игнорируя шумную драку перед собой, Джирран смотрел, как двое только что вошедших заговорили с одним из сидящих, передавая ему деньги, чтобы получить запечатанный пергамент, после чего ушли, даже не взглянув на петушиную арену.

— Вот где мы начнем разговор. — Джирран многозначительно кивнул.

Он отошел от перил, и Тейриол нехотя последовал за ним, оглядываясь на ходу. Внезапно Джирран остановился, и юноша тяжело наступил ему на пятку.

— В чем дело?

— Видишь того жирного борова? — скривил губы Джирран. — Это тот сучий сын, что арестовал нас вчера с Кейсилом на ярмарке.

Тейриол уставился на мужчину, стоявшего к ним спиной.

— А остальные?

Небрежно оглядевшись, Джирран медленно кивнул.

— Да, они все тут, тратят наши деньги на птиц. Юноша взял Джиррана за локоть.

— Чтобы вернуть те деньги, нам нужно продать шкуры, пусть эти подонки и задолжали нам.

— Верно. — Джирран снова обратил внимание на строгих мужчин у дальней стены, а затем на плечистую свиту, с настороженными лицами пьющую у выхода эль. — Давай посмотрим, что скажет тот прихлебатель.

Мужчина, о котором шла речь, стоял, сложив крепкие руки на толстом животе, и посмотрел на горцев с невысказанным вопросом, когда те остановились перед ним.

— Не выпьешь с нами? — Джирран покачал бутылью. Здоровяк без слов протянул мятую оловянную кружку, и горец щедро наполнил ее.

— Где мы могли бы найти здесь честного дельца? Толстяк смерил их уничтожающим взглядом.

— Человека, который предпочитает торговать напрямую, без всей этой чуши с гильдиями и ярмарочными поборами, — добродушно пояснил Джирран. — Видишь ли, мы в нагорьях так дела не делаем.

— А какое у вас дело? — Искра интереса вспыхнула в жестких глазах здоровяка.

— Меха, шкуры, лучшие, чем половина товара в палатках на ярмарке. — Джирран выпятил подбородок в бессознательной дерзости.

— Поговори с Харкуасом, вон тем господином. Дородный мужчина с серебряными волосами, кривым носом и цепким взглядом повернул голову.

— Вам что-нибудь нужно?

Джирран смело шагнул вперед, Тейриол, не столь решительный, прятался за его плечом.

— Добрый день. Ваш помощник говорит, что вы интересуетесь горными шкурами.

— Возможно. — Человек по имени Харкуас расслабился, но его глаза под густыми бровями остались колючими. Он носил простой костюм из сизого сукна, размер которого говорил о мускулах, понемногу превращающихся в жир с тех пор, как этот человек оставил всю физическую работу более молодым. — Вы ищете регулярную торговлю или разовую сделку?

— Пока только одну сделку, — настороженно ответил Джирран.

Харкуас задумчиво поджал тонкие губы.

— Значит, вы и есть те двое горцев, которые пытались продать свои товары на ярмарке, не заплатив налога? — Он кому-то кивнул.

— Там, откуда мы родом, люди получают доход только от той работы, в которой сами участвуют, — резко сказал Джирран.

Невеселая улыбка тронула бескровные губы Харкуаса. Он слегка повернул голову, когда слуга из таверны подошел и что-то зашептал ему на ухо.

— Извините меня.

Харкуас наклонился в своем кресле к сидящему рядом человеку, еще одному крепкому типу без указательного пальца на одной руке и с жутким шрамом на нижней челюсти, словно кто-то пытался перерезать ему горло, но чуток промахнулся. Харкуас прикрывал рот ладонью, чтобы не было слышно его слов. Джирран скрестил руки с холодным видом уверенного в себе человека. Тейриол пытался ему подражать, но без особого успеха, ибо понял вдруг, что трое молодцев злодейской наружности тяжело дышат ему в затылок, возвышаясь над ним почти на две головы.

Харкуас кивнул, после того как сосед что-то пробормотал ему, бросив на Джиррана подозрительный взгляд.

— Ну, друг, — улыбнулся Харкуас Джиррану с теплотой свиньи на крюке мясника, — я в некотором затруднении. Мне ты кажешься честным человеком, но Лерер говорит, что вас забрала Стража Южных Ворот на ярмарке. Я могу воочию убедиться, что Виго с двумя своими напарниками тратят деньги на петухов с самого полудня. Будь я подозрительным, я бы подумал, что ваш арест — просто уловка. Допустим, я ударю с тобой по рукам, но что я найду? Членов гильдии, взламывающих дверь в мой склад, и вас, опознающих меха, которые вы продали мне, какому-то пронырливому судейскому чиновнику?

Трое молодцев позади Тейриола зашевелились, заскрипев кожей, а один тихо лязгнул кастетом.

Джирран и ухом не повел.

— Если ты так считаешь, мы больше не будем тратить твое время. В таком большом городе найдутся и другие люди, с которыми я смогу торговать. Меня не интересуют ваши гильдии, и ваши правила, и ваши стражники, — сказал он, едва сдерживая бешенство. — Я просто хочу продать меха за достойную цену и вернуться к своим делам в горах.

Харкуас поднял брови.

— Это очень прямой разговор для человека, чужого здесь и не имеющего подмоги. Я должен быть впечатлен?

— Мне плевать, впечатлен ты или нет. — Джирран пожал плечами. — Ты покупаешь?

Харкуас обменялся взглядом с соседом, который в свою очередь посмотрел за спину Джиррана, ожидая какого-то сигнала. Что бы ни увидел Лерер, его это удовлетворило, и он кивнул Харкуасу, хотя его обезображенное лицо осталось непроницаемым.

— Если вы готовы кое-что сделать, чтобы доказать свою честность, я куплю у вас, — медленно сказал Харкуас. — Если какое-то несчастье постигнет Виго и его маленькую компанию, тогда я буду уверен, что они не вынюхивают у меня за спиной, понимаешь? Если б вы были тем несчастьем, тогда я бы знал, что вы не заодно с ними, верно?

— Почему мы должны делать за тебя твою грязную работу? — Джирран не обращал внимания на ропот недовольства позади себя.

— Ты хочешь продать меха или нет? — осведомился Харкуас с вкрадчивой угрозой.

— Ты хочешь, чтоб мы их убили? — без обиняков спросил Джирран.

Харкуас нахмурился.

— Нет, насколько я понимаю, мертвый стражник поставит всех судейских на уши. Но им придется смириться с тем, что время от времени стражник натыкается на человека, который малость перебрал, и получает взбучку.

— Это цена за сделку с тобой? Харкуас кивнул.

— Скажи мне, где вы остановились, и если я услышу нужное известие, то пришлю кого-нибудь посмотреть ваш запас завтра в полдень.

Джирран покачал головой.

— Встретимся на рыночной площади, у фонтана. — Он повернулся и свирепо посмотрел на молодца с бычьей шеей, загораживающего проход.

— Пропусти нашего друга, Тег, — спокойно приказал Харкуас. — Мы поговорим завтра, Джирран.

Покинув яму для петушиных боев, Тейриол вслед за зятем вернулся в шумную таверну. Глаза Джиррана метались из стороны в сторону, пока он не увидел Виго; толстое красное лицо стражника блестело от немудреного наслаждения: он держал на коленях девицу со спутанными волосами. Ее расшнурованный лиф выставлял для обозрения тяжелые груди, а Виго задирал ее драные нижние юбки, открывая голые грязные ноги.

Джирран оттолкнул шурина в темный угол и с отвращением покачал головой, когда рука стражника скользнула вверх по бедру девицы.

— Жители низин. Чувства приличия не больше, чем у собак, спаривающихся на улице.

— Не обращай внимания. — Тейриол нехотя отвел глаза. — Как этот Харкуас узнал твое имя?

— А ты как думаешь? — презрительно фыркнул Джирран. — Небось у него есть люди по всему городу! Если ему донесли о нашем аресте, он мог узнать в суде и наши имена, и даже где мы живем. — Он зло насупился. — Если его скоты приблизятся к Эйриз, я выпущу им кишки, и плевать на суд.

— Что мы будем делать с этими стражниками?

Тейриол вновь посмотрел на Виго; голова стражника теперь пряталась в руках девицы, которая извивалась, изображая удовольствие, но на лице ее застыла скука.

— Не станет же он трахать эту шлюху у всех на виду? — задумчиво пробормотал Джирран. — Им понадобится хотя бы глухой переулок.

— Мы захватим его со спущенными штанами? — нервно засмеялся юноша.

— Получит свое за то, что пригвоздил вчера меня и Кейсила, — ответил Джирран с беспощадным удовлетворением. — Пошли.

Снаружи вечерело, яркий послеполуденный свет смягчался, и на неровно размеченных кругах песка начинали состязание борцы. Тейриол с сожалением посмотрел на них, но все же потащился за Джирраном в темный угол позади деревянной виселицы. Она почернела от старой крови, и зловонные трупы крыс покачивались на ветру.

— Следи за ним и остальными, — приказал Джирран. Долго ждать не пришлось. Вскоре появился Виго под руку со шлюхой, Риф и Нэт шагали сзади с жадным нетерпением на физиономиях.

— Они все собираются трахать ее? — безмерно удивился Тейриол.

— Я же сказал, они спариваются, как собаки. — Джирран тихонько вышел из-за виселицы, когда стражники направились к узкому проходу между двумя полуразвалившимися домами. — И они настолько глупы, что ведут свою шлюху в тупик, — добавил он, явно довольный, вытаскивая из-за пояса перчатки и кивая Тейриолу, чтобы сделал то же самое. — Не беги. Ни к чему затевать драку у всех на виду.

Когда они пересекали открытое пространство, Тейриол потянулся к ножнам, но Джирран покачал головой.

— Мы не должны их убивать. Ножи используем только в крайнем случае. — Он остановился, поднял клепку от сломанной бочки, выброшенной у двери, и всмотрелся в тупик. — Она ведет их в ту конюшню. Дадим жирному несколько минут, чтобы занялся ею. К тому времени и эти двое про все на свете забудут, и мы отдубасим их прежде, чем их босс прочухается.

Глаза у Джиррана стали свирепыми от предвкушения мести. Тейриол провел своей бочарной клепкой по ладоням, с ухмылкой взвешивая деревяшку.

— Оставь накидку здесь и завяжи чем-нибудь лицо. — Подкрепляя свои слова делом, Джирран выдернул рубаху из штанов и оторвал широкую полосу от подола. — Все, что они смогут утверждать, так это что их отделали горцы, а если кто привяжется к нам, мы поклянемся, что это были те двое, которых мы видели. Когда войдем, запрешь дверь на засов.

Тупик был не длинным, но мрачным в двойной тени от городской стены и домов, возвышающихся с обеих сторон. Посредине громоздилась высокая куча мусора: выброшенные мешки, ящики и домашний хлам, смешанные со старыми костями, какими-то очистками и разлагающимся навозом, зловонная липкая жижа сочилась по грубому водостоку, прорытому в голой земле. Тейриол и Джирран бесшумно двинулись вперед, не сводя глаз с двери конюшни, приоткрытой на сломанных петлях. Джирран поднял свою бочарную клепку и кивнул Тейриолу; юноша сделал то же самое. Они застыли по обе стороны двери, но стоны удовольствия Виго и опытные ответы шлюхи могли заглушить любые шаги.

Джирран ринулся внутрь, Тейриол — на шаг позади него, ногой захлопывая дверь. Та угрожающе стукнула, и Нэт обернулся. Жадное нетерпение на его покрасневшем лице сменилось ужасом, когда клепка Джиррана долбанула его под ухо. От удара он пошатнулся на Рифа, и тот растерянно обхватил напарника. Прыгнув вперед, Тейриол обрушил свою деревяшку на незащищенный бок Рифа. Мускулы, закаленные горами, ударили мужчину прямо в почки, исторгнув из него крик боли. Нэт еще не очухался, но Риф отбросил его и кинулся на Тейриола. Это был неразумный поступок, ибо горец встретил его безжалостным ударом в живот.

Вновь замахнувшись на Нэта, Джирран огрел его по колену. Стражник запрыгал боком. Джирран отбросил доску и пошел на него, руками в перчатках молотя Нэта по лицу, ребрам, животу и паху. Под градом беспощадных ударов стражник быстро слабел, кровь из раны под ухом заливала рубаху и куртку.

— Что за... — Оставив шлюху, Виго вскарабкался на ноги и, бессильно ругаясь, стал натягивать штаны.

За спиной у Рифа теперь было стойло. Стражник качался с ноги на ногу, сжимая кулаки, но Тейриол лишь усмехнулся и ткнул его своей доской сначала в один бок, затем в другой. Риф был вынужден отступить к расколотому дереву, болезненные удары сыпались на плечи и бедра. Он сгорбился в тщетной попытке защититься, плюнул в Тейриола и схватил висящий ремень от сбруи. Быстрым движением Тейриол взмахнул затвердевшей от старости клепкой и со всей силы ударил стражника по руке.

Крик Рифа смешался с треском кости. Но его перекрыл негодующий рев Виго, бросившегося на спину Джиррана, пока Нэт, вялый и беспомощный, лежал в кровавой грязи. Стражник хотел обхватить своими лапищами толстую шею горца, но Джирран оказался проворнее. Он прижал подбородок к груди, сгорбил плечи, затем шагнул вперед и вбок и одним плавным движением бросил ничего не подозревающего Виго через голову прямо в грязь конюшенного стока.

Толстяк обалдело разевал рот у ног Тейриола, стараясь вдохнуть. Юноша пнул его раз, потом другой, потом еще и еще, тяжелые сапоги, подбитые металлом, жестко ударяли по тучному телу, оставляя отпечатки гвоздей на рубахе Виго, его полузашнурованных бриджах, руках и лодыжках, разрезая до крови щеку. Стражник мог только перекатываться да извиваться в навозе, не в силах спастись от истязаний, свертываясь в комок после пинка в живот, только чтобы выгнуть от боли спину после удара в копчик.

Риф попытался вмешаться со своей бесполезно висящей рукой, но Джирран врезал ему железным кулаком под ребра и схватил Тейриола за руку. Быстрое дыхание юноши рвалось из-под ткани, закрывающей лицо, его пинки становились все более твердыми и жестокими.

— Хватит. Ты же не хочешь его убить, а только вывести из строя. Отец что, не учил тебя драться?

Не находя ответа, Тейриол наклонился, чтобы плюнуть прямо в лицо Виго, теперь превратившееся в кровавую грязную маску.

Джирран с удовлетворением кивнул. Риф задыхался, сгорбившись на коленях. Нэт свалился в углу, слезы размазывали кровь, которая текла по его сломанному сопливому носу.

— А как быть с ней? — Тейриол указал на шлюху, съежившуюся в своих нижних юбках на куче затхлого сена. Дерзость боролась с отвращением на лице юноши, и он неуверенно облизал губы.

Помертвев от ужаса, девица попыталась улыбнуться, но вместо улыбки вышла жуткая гримаса.

— Вы получите удовольствие бесплатно, только не бейте меня, — взмолилась она, трясущимися руками стаскивая блузку.

Джирран сморщил нос.

— Я бы не прикоснулся к гниющей шлюхе вроде тебя даже поленом! — Он подобрал свою бочарную клепку и угрожающе шагнул вперед. — Но, возможно, я приду, найду тебя и угощу вот этим, если кто-то вдруг станет нас искать. Ты — единственная, кто все видел, и единственная, кто может все рассказать. Только сделай это, я вернусь и попорчу твою мордашку, ты слышишь меня?

Девица залепетала сквозь слезы, обещая молчать.

— Пошли! — Джирран с усилием оттащил дверь конюшни. Он вытолкал Тейриола наружу, снова закрыл дверь и заклинил ее доской. Запихнув испачканные перчатки в карман, надел накидку и застегнул ее, чтобы скрыть кровь на рубахе. Потом осторожно выглянул из тупика. — Надо быстрей убираться отсюда.

Тейриол поднял свою накидку и остановился, чтобы ополоснуть сапоги в воде, скопившейся в ямке на месте вырытых булыжников.

— Это покажет Харкуасу, что мы не шутим, — заметил он с удовлетворением. — И можно сказать Кейсилу, что я полностью расплатился с его долгами.

— Ты ничего не скажешь ни ему, ни Эйриз, ни единого словечка! — рявкнул Джирран. — Да и вряд ли тут есть чем похвастаться. Они называют этих стражников крутыми? На руднике они бы не протянули и трех дней! — Его взгляд задержался на борцах, все еще ведущих жаркие схватки. — Мы уйдем быстро, но спокойно и не оглядываясь назад. Мы пришли, чтобы посмотреть борьбу, но не нашли ничего интересного и теперь возвращаемся в пансион. Это то, что мы скажем Эйриз, и Кейси, и любому, кто спросит. Ты понял?

— Конечно. — Уходя, Тейриол все же оглянулся. — Так что теперь?

— Приведем себя в порядок, пока наши не вернулись. Съедим то, что эта воровка-хозяйка называет ужином за четыре марки, а потом вы с Кейсилом отправитесь развлекаться, куда пожелаете. Мы с Эйриз заслужили тихий вечер в пансионе, только мы вдвоем. — Глаза Джиррана блестели от предвкушения. — Пора ей наконец выразить мне толику признательности.

Селерима, Западный Энсеймин, Второй день Весенней ярмарки, вечер

Наконец-то руны покатились по-моему, когда я добралась до «Серебристой Ивы» — опрятного ресторанчика на углу Каретной улицы. Звучная песня лютни плыла в открытые ставни, пробуждая воспоминания детства, и, толкнув дверь, я очутилась в уютном зале, где респектабельные мужи развлекали жен и дочерей за роскошными пирожными и дорогими винами. Прошло несколько мгновений, прежде чем слуги заметили меня, все взоры были обращены к менестрелю, сидевшему у лестницы, а тот, закрыв глаза, весь погрузился в мелодию.

Это был не новоявленный скиталец, только что вышедший из Леса и жаждущий приключений. Насколько я могла судить, этот человек шагал по дорогам, что связывали вместе Старую Империю, в течение почти целого поколения. Ростом он был чуть ниже среднего, с обветренным угловатым лицом, короткими волосами уже не цвета осенних листьев, а блеклого янтаря, посыпанного серебром, и лысиной на макушке. Его руки были костлявы, пальцы — длинны, они ловко щипали струны на Лесной манер, а те, что лежали на ладах, приобрели утолщенные ногти и мозолистые кончики от целой жизни игры. Его голос имел богатый тембр двойной тростниковой флейты и глубину тысячи лиг опыта. Его неприметная по цвету и покрою одежда, потертая на локтях и коленях, стоила когда-то немалых денег, заплаченных искусному портному. Он, несомненно, был из Народа, но за долгую жизнь набрался достаточно мудрости, чтобы проводить зимы там, где трактиры предлагают теплую постель и горячую еду, возвращаясь лишь тогда, когда леса зазеленеют, — любо жить на приволье в плодородные дни лета. На тяжелой золотой цепи вокруг его шеи висела горсть колец, каждое ухо было проколото несколько раз, и отблески свечей играли на драгоценных камнях. Лесной Народ, как сороки, обожает все блестящее.

— Чем могу служить? — Юноша в безупречном переднике вежливо ждал моего ответа.

— Я хочу поговорить с певцом. — Лесной говорок сам собой скатился с моего языка, речь отца как живая звучала в моей памяти.

— Он будет отдыхать на заднем дворе. Не хотите подождать там? — неуверенно предложил парень.

— Спасибо.

Учитывая порядок в доме, я не ожидала увидеть обычную свалку из разбитых горшков и пустых бочек, но все равно двор приятно меня удивил. Серая брусчатка была чисто подметена, вдоль стен стояли горшки с пряными травами, согретыми поздним солнцем, и когда я коснулась их нежных листочков, воздух наполнился благоуханием. Розы беседки в этом сезоне были еще просто голыми стеблями, но все равно создавали приятный уголок для того, чтобы сидеть, и ждать, и любоваться резной статуей Халкарион. Богиня смотрела на свое отражение, расчесывая волосы над широким мраморным бассейном. Я вспомнила, что хотела найти усыпальницу для пожертвования.

— Она прелестна, не правда ли?

Голос менестреля пробудил во мне дрожь узнавания. Он виднелся темным силуэтом на фоне ранних ламп. Я вспомнила спальню на чердаке моего отца, который всегда останавливался на пороге, спев мне перед сном свои песни — наследие, так давно утраченное мною. Но этот человек не был моим отцом, поэтому я сразу взяла себя в руки.

— Если тебе нравится Дева, которая ухаживает за своими волосами и ждет, пока Дрианон не призовет ее к материнству. Лично я предпочитаю те сказания, где она заставляет мужчин и луны плясать под ее дудку. — Я вдруг поняла, что разболталась, и захлопнула рот.

— Вероятно, это говорит твоя кровь, учитывая цвет твоих волос.

Менестрель сказал что-то еще на плавном языке Леса, ударения намекали на какую-то пословицу или трюизм, но для меня его слова ничего не значили.

— Прости, не понимаю. — Я покачала головой. Менестрель прислонился к крошащимся оранжевым кирпичам стены и поднял брови.

— У тебя на руках все фигуры, и если ты хочешь поговорить со мной, то, видимо, хочешь играть, но не знаешь правил игры...

— Смотря какая игра, — парировала я. Я без труда могла бы вести такое добродушное подшучивание, но не понимала, куда он гнет.

— Вся жизнь — игра, моя дорогая, все вертится вокруг нее. — Менестрель улыбнулся, и в этот раз хорошо знакомый мне огонь осветил его медные глаза. — Итак, если ты не из Народа, как случилось, что ты имеешь весь комплект фигур, которые создают Лесную девушку, причем столь прекрасный комплект? — Он смерил меня тем медленным напряженным взглядом, который многие женщины находят лестным.

— Мой отец оставил мне наружную оболочку. — Я старательно изобразила вежливое равнодушие.

К счастью, другая забота отвлекла моего собеседника.

— Где и когда ты родилась? — спросил менестрель, и слабое беспокойство сморщило его лоб.

— В Ванаме, в постлето, двадцать семь лет назад, у горничной по имени Энис, — ответила я, улыбаясь все шире.

Очевидно, менестрель быстро просмотрел свои воспоминания о путешествиях и победах, и его лицо вскоре прояснилось, разделяя мое веселье.

— В тот год я был в Коле, моя дорогая, — молвил он с церемонным поклоном. — Если ты ищешь пропавшего отца, боюсь, я не имею чести им быть.

— Я не об этом хотела поговорить с тобой, не беспокойся. Дверь открылась, очень вовремя прерывая наш разговор: — вошел парень с подносом, на котором стояла тарелка затейливых пирожных и запотевший стеклянный кувшин золотого вина, еще хранящего в себе холод ледяного погреба. Менестрель налил мне бокал.

— За нашу общую кровь, — провозгласил он тост. — Как тебя зовут?

— Ливак.

Я в свою очередь выпила за него.

— А меня — Фру. По крайней мере твой отец оставил тебе прекрасное Лесное имя, — заметил он, прежде чем жадно наброситься на яблочную слойку.

Я приняла его немое предложение угощаться и взяла абрикосовое пирожное, невольно вспоминая, как сопротивлялась моя мать всем уговорам и угрозам, к которым прибегала моя бабушка в попытках дать мне другое имя после того, как периодические визиты отца прекратились.

— Его звали Джихол, — внезапно сообщила я, удивляясь сама себе.

— Из какого рода? — Фру склонил голову набок. — Ты знаешь?

— По-моему, Оленя. — Я отпила вина, соображая, как бы закончить этот бесплодный разговор.

Менестрель сидел неподвижно, потом резко покачал головой.

— Нет, не знаю его, насколько мне известно — нет.

— Это не важно, — выдохнула я с облегчением.

На самом деле я бы, наверно, постаралась избегать моего давно отсутствующего родителя, если б ветры принесли хотя бы слабый его запах. Сейчас в моей жизни и без того хватает неопределенности.

— Так что ты ищешь?

Фру прикончил второе пирожное, и я отмахнулась от его угощений, поняв вдруг, что эти сладости, вероятно, часть платы за его музыку.

— У меня есть книга старых песен, собранных тормалинской дворянкой еще во времена Империи. Они от всех древних племен — Горного, Равнин и Лесного. Я ищу людей, которые сумеют их перевести.

Фру заинтересованно поднял голову.

— Я взгляну для тебя, охотно.

Это была верная ставка, не так ли? Старые песни могут предложить менестрелю что-то новое для его репертуара безо всяких усилий с его стороны.

— Я буду очень рада. Но дело в том, что я путешествую с ученым, а ему требуется несколько мнений, поэтому я бы хотела показать их еще кому-то из людей истинной крови. Ты возвращаешься в Лес? Можно мы пойдем с тобой?

Я снова наполнила бокал Фру.

— Да, так уж случилось, что я возвращаюсь к своему роду, — осторожно подтвердил Фру, вытирая пальцы о заштопанную салфетку. — Прошу тебя и твоего ученого разделить со мной путь.

— У нас есть еще два спутника. Это наши старые друзья, горцы.

Я надеялась, что менестрель не уловил легкое колебание в моем голосе.

— Что нужно горцам в диком лесу? — К счастью, Фру больше разбирало любопытство, чем беспокойство.

— Они путешествуют, как я, играя, где можно, в руны и Ворона. Ворон был игрой Народа задолго до того, как разошелся по всему свету, поэтому я думаю, что братья надеются найти какой-то хитрый прием или стратегию, которая даст им дополнительное преимущество. — Я мысленно напомнила себе предупредить Сорграда о его новой цели.

— Ты играешь в Белого Ворона? — Фру снова глядел на меня с интересом.

— Отец научил, когда я была девочкой.

— Тогда ты знаешь, что эта игра строится на равновесии между защитой леса и силой птиц, когда они пытаются выгнать Ворона. — Глаза у Фру сверкали. Он сел рядом со мной под голые шипы беседки и наклонился ближе. — Всякий обмен среди Народа должен быть справедлив. Что ты предложишь мне в обмен на сопровождение и представления? — Его голос был мягким и ласковым, пальцы легко касались моего колена в бриджах.

— Песни, которые никто не слышал с тех времен, когда дремучий лес подступал к самым воротам Селеримы? — Я деликатно сняла его руку со своей ноги. — Ночные шалости — это приятно, но хорошие песни вечны. Когда их услышат снова, с ними будут связывать твое имя.

— Если они и впрямь неизвестны. Ты бы удивилась, как далеко назад по Древу Лет уходят наши песни.

Менестрель засмеялся, и я с облегчением поняла, что эта часть игры закончена без всяких обид с той и другой стороны.

— Что тебя рассмешило, Фру? — Дверь во двор распахнулась, и на пороге возникла пухленькая девица в ниспадающем складками зеленом платье. У нее было детское личико, круглое и мягкое, с курносым носом, капризно надутыми губками и прелестными глазами, которые разглядывали меня с плохо скрываемым подозрением. — Триз сказал, что ты здесь, во дворе. — Ее молчаливый вопрос нельзя было не понять.

— Зенела, это Ливак. — Фру расплылся в улыбке с налетом сладострастности. — Она соблазняла меня интригующим предложением.

Зенела раздула ноздри.

— Речь о музыке, не о постели. Пока что, — добавила я и кокетливо улыбнулась Фру, чтобы немного подразнить толстушку.

— Приноси завтра утром свой песенник, и поглядим, чем я могу помочь. — Он притянул к себе Зенелу, возмущенно дышащую в низкий вырез платья. — Давай споем за наш ужин, дорогая.

Фру неторопливо вернулся в ресторан, и, бросив на меня колючий взгляд, Зенела поспешила за ним.

Посмеиваясь, я отнесла поднос обратно на кухню.

— Можно мне послушать отсюда? — спросила я широкобедрую женщину, на которую все взирали с почтением. Ее белоснежный передник был закапан медовым сиропом, лицо под практичным чепцом раскраснелось.

Женщина сняла поднос пирожных с огромной плиты, которая не опозорила бы кухню мессира.

— Только не стой на дороге. — Она занялась сахарной пудрой и засахаренными фруктами.

Я нашла тихий угол у двери и стала помогать, передавая пустые тарелки юноше с прямыми волосами, который возился в огромной деревянной раковине, по локти погрузившись в мыльную пену. Кухонная суета на мгновение затихла — Фру заиграл веселую песенку. Он закончил бурным аккордом, а затем начала петь Зенела, тихие переборы лютни сопровождали ее пение. Я придвинулась ближе к двери, чтобы лучше видеть.

Голос толстушки был чистым в более высоких нотах, мягким и звучным в более низких. Вся трепеща от эмоций, она заставила эту старую песню, которую все слышали две горсти раз, звучать так же свежо, как в первое ее исполнение. Зенела стояла под канделябром с двумя свечами, ее блестящие темно-рыжие волосы были больше обязаны травяным краскам, нежели Лесной крови, а искусно подведенные глаза отражали зелень платья. Интересно, лениво подумала я, какова ее история? По виду эта девушка была на горсть лет младше меня, но все еще довольно неопытна. Слушая, как она поет о любви и утрате, я поневоле погрузилась в восхитительную гармонию голоса и лютни.

Идея медленно складывалась у меня в голове. Что, если, кроме старых песен, я предложу Фру новую историю — историю, которая никогда еще не была положена на музыку, рассказ о недавних событиях, что потрясли высочайшие власти Тормалина и заставили опоясываться оружием перед лицом угрозы, невиданной со времен падения Старой Империи? Менестрели всю жизнь стремятся быть первыми среди тех, кто соединяет рассказ и мелодию в новое очарование, а сейчас время праздника, когда каждый грошовый певец в изобилии выводит все те же старые напевы, тогда как люди ищут новых развлечений. Угроза с таинственных островов в океане, открытие погибшей колонии и ее спящих колонистов — из всего этого выйдет баллада, которая захватит внимание и будет крепко держать его, пока оно не запросит пощады.

Десять курантов, означающих закат и конец дня, вплыли через заднюю дверь, и я выбранила себя за потакание своим слабостям.

— Передай Фру, что я зайду завтра, — остановила я слугу и сунула ему пару медяков за труды.

Вернувшись в «Лунный Лебедь», я нашла Сорграда в пивной мирно ужинающим с магом.

— Где Грен? — Я пододвинула табурет.

— Добавляет Келти румянца, пока не начался маскарад. — Сорград налил мне вина.

— Как ваши успехи на бегах?

— Неплохо, — ухмыльнулся горец. — Никто из букмекеров не знал твоего парня, так что он смог прикинуться невинным простачком. Мы делали безумные ставки и забирали их деньги.

Узара скромно улыбнулся.

— А где вы добыли сведения о лошадях? Встретили кого-то из наших знакомых?

Проведя всю зиму в Коле, братья никак не могли знать о текущих достижениях местных коневодов. Сорград весело кивнул на мага.

— Наш добрый друг рассказал нам все о состоянии земли под травой, и когда лошади показывали свой аллюр, и когда они бежали. А когда мы присмотрелись к ним и Грен определил, какие животные любят мокрую землю, а какие — сухую, у нас появилось преимущество, чтобы снизить риск.

Грен всегда хвастался тем, что может понять мысли лошади по выражению одной ее морды. А по-моему, такая длинная, волосатая и негибкая морда не может иметь выражения, если только лошадь не прижала уши, потому что вознамерилась тебя лягнуть.

Я посмотрела на Узару, прищурив глаза.

— Планир не одобрил бы это, не так ли?

— Верховный маг понимает, что мне, возможно, придется использовать мои таланты несколько неортодоксальным образом, дабы продвинуть наши изыскания. — Узара мягко улыбнулся, потянувшись за хлебом.

Вчера он пел совсем другую песню.

— А как твои дела?

— Я нашла менестреля, который мог бы представить нас полезным людям. — Я позволила себе выразить немного сомнения. — А что у вас?

Сорград покачал головой.

— Пусто. Видели пару горцев на петушиных боях, но они были с Харкуасом.

Я скривилась, взяла себе ломтик Сорградова хлеба и положила на него кусок вяленой рыбы, которую горец тщательно очищал от костей.

— Что вы делали на петушиных боях?

— Песочный сказал, что хочет снова прогуляться по домам гильдий, и велел нам идти и развлекаться.

Сорград улыбнулся Узаре, но маг не восстал против своего нового прозвища. Что-то тут явно нечисто.

— Этот Харкуас — важная птица? — Узара посмотрел на каждого из нас по очереди.

— Это один из крупнейших негодяев в этом городе, — объяснила я. — Каждый, кто работает с ним, будет таким же фальшивым, как приветствие ростовщика. Это не тот человек, с которым мы хотим путешествовать.

— Закажи себе еду на кухне, моя девочка, — проворчал Сорград, отодвигая от меня тарелку. — Нет, эта пара выглядела совсем свежей, оба принаряжены и бросаются в глаза, словно отрезанный палец.

— Значит, Харкуас выпотрошит их, как неоперившихся голубей с голубятни, еще до конца праздника. — Я зачавкала кресс-салатом, который стащила с тарелки Сорграда.

— А есть другие горцы в городе? — спросил Узара. Сорград покачал головой.

— Очень мало. Только самые крупные долы могут позволить себе обойтись без нескольких рабочих рук, чтобы доставлять товары в такую даль. При всей прибыли, которую можешь извлечь, ты столько времени тратишь на дорогу...

Движение у двери оборвало его речь. Оглянувшись, я увидела Резу, спешащего к нам.

— Ниэлло велел передать тебе это, как только ты придешь. — Парень вытащил дважды сложенную и запечатанную записку из кармана потрепанной куртки, которая была ему слишком велика.

Прежде чем сломать сургуч, я поманила мальчишку-слугу.

— Садись, Реза, выпей.

Он улыбнулся мне щербатым ртом — наследием постоянных побоев и голода, которые были его уделом, пока Ниэлло не вытащил его из канавы. Я подмигнула Резе, но мое хорошее настроение испарялось по мере того, как я разбирала не умелые каракули Ниэлло, украшавшие обратную сторону какого-то древнего маскарадного диалога.

— В чем дело? — Сорград изучал мое лицо так же внимательно, как я — пергамент.

— Вы с Греном влипали в какие-нибудь неприятности сегодня после полудня? — небрежно спросила я.

Сорград беззаботно покачал головой. — Нет.

— И Грен все время был с тобой?

— Пока мы не вернулись сюда и он не увидел Келти, поправляющую у него под носом свои подвязки, — ухмыльнулся Сорград. — Грен не из тех, кто придирается к жирному гусю.

Я медленно кивнула.

— Ниэлло пишет, что здесь была Стража и задавала вопросы. Кажется, они хотят поговорить с парой горцев по поводу взбучки, которую они устроили каким-то стражникам.

Узара открыл рот, и если б я могла дотянуться, я бы пнула его под столом, чтобы молчал.

— Могут возникнуть осложнения? — Тон мага был одновременно вежливым и примирительным.

Я постаралась не выдать своего облегчения, что он не усомнился в словах Сорграда.

— Честно говоря, да. Ниэлло не стал бы напрягать свои мозги этим, — я помахала запиской, — если бы не думал, что дело серьезное.

— Они чуть не разнесли всю сцену, искали, не прячется ли кто под ней, — добавил Реза. — И перетряхнули все наши корзины с костюмами.

Я положила руки на стол.

— Если их людей избили, Стража будет загребать всех, кто подойдет под описание, раздавая им пинки для полного счастья. Так здесь заведено, как, впрочем, и везде. В другое время года мы могли бы нанять адвоката и оспорить это дело в суде, добыть свидетелей, которые поклялись бы за нас. Келти, например, убедила бы судью, что Грен весь день не покидал ее постели. — Я покачала головой. — Но только не в праздники. Праздничный суд припишет отцовство ублюдка первому же лицу, вошедшему в дверь, и ничего не поделаешь.

— Вряд ли мы хотим привлечь к себе внимание Стражи, не так ли?

Я увидела лицо Арла Кордайнера, отраженное в глазах Сорграда. Еще одно соображение, которое стоит принять во внимание.

— Ниэлло пишет, что Вадим отвел одного из стражников в угол, — сказала я Сорграду, игнорируя остальных, — и шептался с ним, как скряга со своими деньгами.

— Мы можем заткнуть ему рот, — пожал плечами Сорград.

— Если его найдут мертвым до конца праздника, это только вызовет еще больше неприятностей, — предупредила я.

— Его не найдут, — зловеще усмехнулся Сорград.

— Почему бы нам просто не уехать? — встревожился Узара.

— Потому что ни один менестрель не тронется в путь до самой последней минуты ярмарки. — Я придушила свою досаду. Нет смысла противиться судьбе, придется брать те руны, какие есть. — Ты мог бы сыграть второго клоуна, а, Реза?

Парень с надеждой кивнул.

— Тогда Ниэлло может сказать Вадиму, чтобы забирал свои деньги и уматывал, или мы купим на них нишу в усыпальнице для его праха, — твердо заявила я. — Вадим не будет спорить. Такие, как он, только лают, но не кусают.

— А кто будет играть собаку? — поинтересовался Сорград.

— Грен, — предложила я: на него не будет никакого удержу.

— Стало быть, мы идем в Лес, не в Горы? — Узара перевел взгляд с Сорграда на меня. — В конце праздника?

Я кивнула.

— Ты против?

— Нет, что ты. — Узара развел руки в умиротворяющем жесте. — Я обязан следовать твоему руководству, — улыбнулся он с уничижительной скромностью.

Но меня не обманешь: он сегодня нарочно отделался от братьев и использовал магию, чтобы связаться с Планиром в Хадрумале. Наверняка ему велели посадить свою собаку на цепь и стараться всем угодить. Это, конечно, хорошо — по крайней мере он должен поладить с Греном и Сорградом, — но я не собиралась доверять магу, даже когда он сидит и ест свой ужин, скромный, как старая шлюха на свадьбе.

— Что мы делаем завтра? — поинтересовался Сорград. — С утра братства усыпальниц будут играть на благочестии, но после обеда свое место под солнцем получат акробаты и дрессировщики.

Я покачала головой.

— Я хочу повидать этого менестреля насчет песни-другой. И не только насчет древних песен. Пусть Узара хранит свои секреты, а я буду хранить свои. Я думала о песнях, их силе и живучести. Открытие тайн старой эфирной магии — это прекрасно, но, возможно, я сумею проще использовать хорошую мелодию и волнующие слова. Если Фру сочинит удачную песню, которая будет предупреждать людей об эльетиммской угрозе, весть о ней распространится быстрее, чем огонь по соломенной крыше. Если я проявлю осторожность и расскажу эту историю так, чтобы обо мне там вовсе не упоминалось, никто не сможет проследить ее обратно ко мне.

Кеханнасекк, острова эльетиммов, Весеннее Равноденствие

Он был столь поглощен далеким созерцанием, что не заметил, как, бесшумно ступая, вошел отец, пока дыхание не зашевелило волосы на затылке.

— Эрескен?

Испугавшись, он резко вдохнул, плечи невольно напряглись под скромной туникой из некрашеной шерсти.

— Как дела?

Вопрос звучал добродушно. Старик был в хорошем настроении, и Эрескену задышалось легче.

— Плохо, господин мой, — признался он откровенно. — Я провел в поисках ночь и день, и у меня такое чувство, словно я блуждаю в тумане. Я надеялся, что стазис Равноденствия поможет мне, но пока не ощутил никакого преимущества.

Беловолосый старик фыркнул и подошел к узкому окну, где железные прутья решетки бросали черные полосы тени поперек его простого серовато-коричневого одеяния. Жидкий свет пробивался мимо, только чтобы отразиться от белых стен и оттертых до соломенного цвета половиц. Старик посмотрел вниз, во двор, четырьмя этажами ниже, где вооруженные люди в черных мундирах целеустремленно шагали, а слуги в тусклых коричневых плащах торопливо уступали им дорогу.

— Возможно, нам следует наказать какого-то грешника, убить петуха, чтобы усмирить остальное стадо. — Он пытливо глянул на сына. — Как ты считаешь?

— Я не думаю, что проблема в отступничестве среди наших людей, — поколебавшись, молвил Эрескен. — Я хорошо ощущаю их силу, и фокус камней так же могуч, как всегда. Скорее это Трен Ар'Драйен как-то экранируется, барьеры выстроены против нас. Даже с ясностью равновесия я не могу проникнуть сквозь эти обманы.

Признавать неудачу было рискованно, но у него не оставалось выбора. Если кто и может пронизать нечестивые миазмы, наносящие ему поражение, так это его отец. Затем он покажет Эрескену, как это делается.

— Ты прав, — медленно кивнул отец. — Чем ты это объяснишь?

Эрескен минутку подумал — это дозволялось. Он постарался ничем не выдать, что понимает: его испытывают. Сие не дозволялось под страхом наказания или, того хуже, отстранения от советов и наставлений отца.

— Оживив спрятанных Кель Ар'Айена, фальшивые маги Хадрумала, по всей вероятности, нашли практикующих истинного колдовства, — опасливо произнес он. — Если Планир переманил их на свою сторону, возможно, он использует их мастерство, чтобы не допускать нас.

— Хорошо, — одобрил отец. — Ты снова прав. Осмелев, Эрескен откинулся на стуле, его кисти расслабились на заваленном пергаментами столе.

— Возможно, Крамизак...

— Крамизак — не твоя забота, — рявкнул отец. — Кель Ар'Айен — не твоя забота. Если я почувствую, что ты отклоняешься от возложенных на тебя обязанностей, то даже не знаю, что я с тобой сделаю! Ты понял меня? — Его гнев пришел и ушел с мгновенным неистовством зимней молнии, но холодная угроза, оставшаяся в голосе, была бесконечно леденящей.

— Конечно, господин мой. — Эрескен неторопливо сплел пальцы, чтобы они перестали дрожать. — Моя задача — обойти эти преграды. Я налягу еще усерднее.

— Что Ты делал сегодня? — Беловолосый отошел от окна и стал листать пергаменты Эрескена, хмуро разглядывая пометки на полях и аккуратные добавления под текстами, написанными разной рукой; самые старые строки почти стерлись, чернила выцвели. Несколько ярких рисунков тут и там были единственными пятнами цвета, нарушающими однотонность голой комнаты.

— Я искал жрецов, — заговорил Эрескен с большей уверенностью.

— Объясни свои доводы, — отрывисто приказал отец.

— Равноденствие наступает для земель запада так же, как для нас, и некоторые из их традиций восходят к временам до Изгнания. Я искал те города, что устраивают религиозные собрания, дабы отметить четверть года. — Эрескен откопал нужную страницу и протянул ее отцу. — Мы знаем, их жрецы хранят последние крупицы истинной магии в землях запада; вот почему мы убивали их. Теперь я думаю, что живые они могли бы быть нам полезнее, чем мертвые. Я надеюсь отыскать жреца хоть с какими-то признаками благочестия, обращенного к их богам, которое оставит его ум открытым для меня. Всегда было легче устанавливать связь с подготовленным разумом, нежели с тем, что тебя отвергает.

— Вполне резонный аргумент, — заметил старик. — И насколько ты уже продвинулся?

— Пока это все равно что пытаться услышать одинокий голос, кричащий сквозь шторм. — Эрескен не сумел скрыть разочарования. — К счастью, самые сильные барьеры установлены на востоке, поэтому я решил последовать по цепи воспоминаний и ожиданий, сплетенной из незащищенных мыслей купцов и им подобных, путешествующих на запад. В этом городе, Селериме, проходит великая ярмарка и наверняка должна быть усыпальница, где соберутся благочестивые, хотя бы только для того, чтобы заплатить долг своим малым богам или богиням.

Его отец стал рассматривать карту.

— На таком огромном расстоянии ты не сможешь влиять на ум, который не будет активно сотрудничать с тобой.

— Я постараюсь, — отважно заявил Эрескен. — Уверен, что с силой, заключенной в камнях, это будет возможно.

Беловолосый бросил пергамент на стол.

— Ты должен искать фальшивых магов за их грязным колдовством. Мы знаем, что в этот момент они уязвимы для нас, как новорожденные младенцы.

Должно быть, старик устал, неожиданно подумал Эрескен. Эта ловушка была слишком очевидной.

— Планир тоже это знает, и не хуже нас. Маги экранированы тщательнее всех. Я даже не пытаюсь коснуться их, пока они не разленятся в отсутствие угрозы и не ослабят бдительность. Даже тогда, хоть убийство магов и отрадно, оно было бы недальновидным поступком, только приводящим в ярость Верховного мага. Я ищу средства атаковать по более широкому фронту.

Рот старика внезапно дернулся в полуулыбке.

— А как насчет тех, чьего разума ты уже касался? Рыжеволосой шлюхи, воина? Ты искал их?

— Искал, но не более чем на поверхностном уровне, — промямлил Эрескен. — Что-нибудь большее — и мы рискуем вызвать у них настороженность нашей неустанной заинтересованностью в их гибели.

— Ты боишься, это очевидно, — мягко произнес отец. Он наклонился вперед, опершись руками на стол, и уставился в глубь травянисто-зеленых глаз Эрескена.

Отрицать было бесполезно, и Эрескен поспешил освободить свой ум от мысли, которую желал утаить, когда темно-карие глаза отца захватили его взгляд в несокрушимый плен. Чтобы остановить напор непрошеных чувств или мнений, Эрескен сосредоточился на отцовском лице. Худое, с туго натянутой кожей, оно было увенчано совершенно белыми волосами. На нем виднелись слабые морщины — пагубное воздействие ветров и лет — и несколько шрамов — немое свидетельство уроков, извлеченных из редких ошибок. Заставляя себя дышать медленно и ровно, Эрескен открыл свой ум. Так было лучше, менее болезненно. Он выучил этот урок много лет назад и теперь передавал его дальше с той же самой беспощадностью, когда представлялась возможность.

Старик засмеялся, но не зло.

— Они унизили тебя, не так ли? Оглушили, связали и уволокли, как тюленя. Ты опасаешься, что это может случиться снова. Что ж, я способен это понять. Ты не одинок, парень. Эта дрянь выстояла против меня не более чем с врожденной непокорностью и потоком дурацких стихов.

Эрескен разинул рот.

— Я понятия не имел...

— Я тоже. — Неожиданно легкий смех Беловолосого отразился от побеленных стен комнаты, в которой стояли только стол да стул. — Вот еще один казус нашего нынешнего положения: какая-то невежественная потаскуха наткнулась на обрывки полузабытых песен и тарабарщины, которые не оставили камня на камне от наших испытанных заклинаний!

Человек готов к вызову от равного, а не от какой-то трусливой внебрачной воровки.

— Никто из них не был достойным врагом, — выпалил Эрескен с нарастающим гневом. — Все, чем они отличались, — это грубая сила и дикость, слишком тупые, чтобы узнать свою судьбу и покориться ей!

— Не поддавайся досаде, — снисходительно предостерег его отец. — Эмоции ограничивают тебя, твою эффективность. Но с другой стороны, — старик внезапно отвернулся, — тебе нужно чувствовать гнев, негодование, иметь стимул, чтобы заглядывать за пределы этих островов, когда столь многие не видят дальше горизонта и довольствуются этим. Именно дальновидность отмечает тебя как моего сына, и только благодаря ей ты заслуживаешь моего времени и сил. Ты должен научиться распознавать такие противоречия и преодолевать их.

— Но почему... — сорвалось с языка Эрескена.

— Ребенок, который спрашивает «почему», проявляет способность к обучению. Мужчина, который делает то же самое, неправильно понимает данное ему позволение не соглашаться.

— Я не хотел проявить неуважение, — упорствовал Эрескен.

Ни в коем случае, пока он может пожинать плоды благосклонности отца. Правда его слов и мыслей повисла в напряженной тишине.

— Ты должен сам отвечать на такие вопросы, как это делаю я. Все это — испытания, ниспосланные нам, дабы подтвердить, что мы достойны потребовать возвращения утраченных нами земель, и не только их. По мере того как мы справляемся с одним вызовом, возникает другой, парадоксы, не имеющие смысла, испытывают нашу решимость. Я — самый богатый человек на этих островах, мои доходы равны доходам пяти здешних правителей, вместе взятых, но я нищий против самого ничтожного лорда Тормалина. — Он начал расхаживать по комнате, обращаясь столько же к самому себе, сколько к сыну. — Жертвою и дисциплиной мы наконец подняли нашу магию до той высоты, что позволяет безопасно пересекать океанские течения. Мы обнаружили, что Трен Ар'Драйен — земля, кишащая слабыми телом и разумом, нравственно испорченными и всецело презренными. Но эти отбросы имеют численный перевес, которому мы не можем противостоять, мы, кто был очищен в горниле этих островов, закален в этом суровом холоде. Как мы можем быть сильнее, однако слабее? Мы обнаружили, что эти люди утратили почти всю истинную магию и потому должны быть открыты нашей атаке, но отсутствие истинной магии означало, что фальшивые маги, манипулирующие видимым и осязаемым, расплодились настолько, что, преисполненные высокомерия, смеют бросать нам вызов. Как такое возможно?

Эрескен благоразумно молчал, хорошо понимая, что ему отводится роль пассивного слушателя. Отец не раз использовал эти слова, чтобы направить мысли простого люда ближе к их верности, так сфокусированной через призму камней, чтобы мощь людей, которые правят ими, горела все ярче, все сильнее.

— Поэтому мы решаем обратить наши взоры на юг, к Кель Ар'Айену, земле, почти удержанной и так досадно упущенной предками наших предков. Но каким-то образом наш интерес настораживает злодеев Хадрумала, и они выхватывают этот приз из наших рук. По крайней мере — пока.

Беловолосый внезапно умолк и сощурился.

— Поэтому мы должны отвечать на парадокс парадоксом. Мы сражаемся, не сражаясь. Мы спешим к нашей цели с тщательной неторопливостью. Мы имеем заклинания, способные перенести нас через открытый океан, но держим свои корабли в безопасности гавани. Мы выжидаем, и потому наша победа придет быстрее и будет более полной.

Старик не оглядываясь ушел, дверь захлопнулась. С минуту Эрескен сидел, созерцая беспорядок на своем столе. Затем, методично сортируя пергамента, он восстановил первоначальные стопки, раскладывая их на одинаковом расстоянии друг от друга и вровень с краем стола. Бурчание голодного живота прозвучало особенно громко на фоне приглушенного шелеста документов, но Эрескен игнорировал его. Мимолетное желание воды для освежения рта несколько отвлекло его, но Эрескен торопливо отбросил эту праздную мысль. Прошло много сезонов с тех пор, как он получил доказательство, что отец наблюдает за ним издалека, но Эрескен не жаждал вновь понести наказание за лень.

Не будет никакой передышки, пока отец не выпьет чего-нибудь освежающего. Как ни упорно трудился Эрескен, изолированный в этой комнате наверху башни, лишенной всего, что отвлекает взгляд и ум, отец работал втрое упорнее, втрое дольше, Эрескен знал это. Он не просил от сына ничего, чего бы не требовал от себя втройне.

Его отец — великий человек. Весь огромный замок знает это, вплоть до последней судомойки. Те суровые воины, что расхаживают по стене и охраняют святилище гавани, знают: личным продвижением они обязаны своему господину. Те, кто вырывает пищу и все необходимое для жизни у этой скаредной земли и прячется в своих убогих деревнях под вечно бдительными сторожевыми башнями, знают, что обязаны ему верностью до последнего вздоха за защиту их жалких жизней. И там, за голыми серыми грядами камня и льда, среди холодных морских берегов, за бухтами и межевыми пирамидами из камней, те, кто завистливо следит за его успехами, тоже знают это и грызут ногти, пытаясь перехитрить и обойти его.

Долг и привилегия Эрескена — поддерживать своего господина и помогать ему. Это знание согрело и утешило Эрескена. Его губы беззвучно двигались, когда он читал заклинания, вколоченные в его память бесконечным повторением и страхом провала. Немногие обладают выносливостью, самоотречением и умом, чтобы достичь его мастерства в овладении этими заумными истинами. Он обязан своим положением тем, кто не может использовать его силу для своего окончательного преимущества. Простое стадо должно хранить ему беспрекословную верность, которая поддерживает его главенство. Решимость сгладила его лицо в безжалостную маску.

Эрескен закрутил свой разум в вихрь — насилие, сотворенное, чтобы подчинить внешний мир его воле; оно будоражило кровь до высшей степени экстаза. Хватая сердце этого вихря, он расчистил тишину посреди ярости, упиваясь величественным сознанием, освободившим его от тирании видимого и осязаемого. Из того непревзойденного осознания было сравнительно простым делом сосредоточить леденящую атаку, неостановимое, всеохватывающее господство, которое парализует ясный ум и обнажает его самые сокровенные тайны. Следующий шаг был самым трудным — магия, неподвластная никому, кроме самых искусных. Эрескен не колебался. Он растопил лед в тонкий туман, шепот ненавязчивых чар, превративший холод ужаса в ласку соблазна. Ни один ум не отпрянет от такого прикосновения, немногие даже заметят его, а те, кто заметит, найдут успокоительное освобождение от забот и тревог — щедрое вознаграждение за невольно выданное знание.

Эрескен потянулся за своими пергаментами, немигающие зеленые глаза едва взглянули на развернутую карту. Кончиками пальцев он провел по дороге, бегущей на запад, а его мысленный взор видел картины, неведомые простым людям его скудной родины. Эрескен прислушался к гулу банальных умов, ища тут и там. Терпение — вот что требуется. Пусть ему суждено провести в этой комнате дни, сезоны, встретить этими трудами новый круговорот солнца, но он найдет точку опоры в умах Трен Ар'Драйена. Когда у него будет точка опоры, он создаст плацдарм. Когда у него будет плацдарм, начнется вторжение.

Глава 3

Поскольку игра в Белого Ворона становится все популярнее, я включила в свой сборник эту забавную песню Лесного Народа.

Услышал Ворон льстивый шепот ветра —

Слова, что манят в западню глупца.

«Найди-ка мудрость, раскопай все недра,

И ты получишь титул мудреца».

Направил Ворон крылья в лес тенистый —

Среди деревьев мудрость отыскать.

Но спрятали они ее под листья,

И Ворону об этом не узнать.

Тогда он полетел к горам высоким,

Чтоб мудрость разглядеть среди снегов.

Увы! А ведь гнездилась недалеко

Она под самым носом у него.

И Ворон на равнины вновь помчался,

И плакал он отчаянно в пути.

Ему сказали травы. «Не печалься

И, если смел ты, в Радугу лети!»

И взвился Ворон в грозовые дали,

Расколотые солнечным дождем.

Иного мира узрел он скрижали,

Похитив мудрость, в свой вернулся дом.

Но что, скажите, с Вороном тем стало?

Он потерял исконный колер свой.

То Радуга беднягу покарала,

И стал отныне Ворон весь седой.

И вот сказал тот Ворон птичьим стаям:

«Мудрейший я! Вы все — рабы мои!»

Вскричали птицы. «Мы тебя не знаем!» —

И дружно заклевали до крови.

От хищных клювов бегством он спасался,

Неслись проклятья бедному вослед,

И он рыдал... пока не оказался

В укрытии надежном Древа Лет.

Сидит тот Ворон и молчит в надежде

Кому-нибудь советом удружить.

Теперь он знает: мудрый тот, кто прежде

Сумеет уваженье заслужить.

Медешейл, Западный Энсеймин, 12-е поствесны

— Я понимаю, что дилижансы туда не ходят, но скажи, нам не придется шагать до самой Солуры по щиколотку в навозе?

Узара остановился, чтобы соскрести с сапога зловонный комок. К счастью, в такую рань было еще холодно, и он не сильно вонял.

— Нет, не беспокойся. Это стадо идет откармливаться на летней травке где-то неподалеку.

Я радовалась, снова оказавшись на своих двоих. Пусть Узара ворчит, если хочет. Я была сыта по горло тряской по большаку в затхлой карете какого-то лорда, выброшенной протирать колею между городками Западного Энсеймина.

— Многие будут пастись на краю Леса. — Вчера вечером Сорград купил темно-серого осла и теперь с довольным видом повесил на него мой крепкий кожаный мешок. — Хорошо бы опередить все стада.

Я взглянула на молодняк, окруженный со всех сторон переносными загородками: он мычал, требуя воды, и толкался ради кусочка старого сена и червивой репы. Я бы не пошла этим трактом осенью, когда стада, полгода растущие на тучных пастбищах, взбивают дорогу в вязкую топь, возвращаясь в Селериму на продажу и убой.

— Где Грен?

Сорград пожал плечами, устраивая чемодан Узары меж двух своих. Осел зашаркал опрятными черными копытами по голой земле, вся трава давно вытоптана дотла бесчисленным бело-рыжим скотом.

— Вон он, — указал маг.

Грен выходил из трактира. Он выглядел страшно недовольным, его собственная котомка была зажата под мышкой, а в руке болталась одна из сумок Сорграда.

— Где ты пропадал всю ночь? — спросила я.

— Пастухи должны быть хороши для игры в руны, — проворчал горец, передавая Сорграду багаж, чем заслужил укоризненный взгляд осла.

— Это когда они продают свой скот и деньги протирают дыры в их карманах, — напомнил ему Сорград. — Все богатство этих парней — на копытах.

— А ты бы попробовал спеть за ужин. — Откуда-то появился Фру под руку с Зенелой. — Мы неплохо заработали. — Он похлопал тугой кошелек у себя на поясе.

— Не хочешь сыграть вечерком несколько партий в руны? — с надеждой спросил Грен.

— Никогда не знаешь, повезет ли, — усмехнулся Фру.

Я заметила, что Зенела выглядит не слишком ублаготворенной. Возможно, она просто не выспалась. Встала, поди, до зари, раньше кухонных девок, чтобы нагреть щипцы, завить волосы и соорудить такую сложную прическу из локонов и лент.

Запыленные пастухи хлопотали вокруг своих коров: сдвигая их с места хлопком по крестцу или толчком в плечо, проверяли, нет ли травм, тусклых глаз или сухих морд. Перекрикивая мычание, они добавляли свои голоса к нарастающему шуму городка, который приступал к своим утренним делам. Медешейл был местечком опрятных домов из яркого красного кирпича с прочными крышами из горного сланца. Высоко над крышами плыл запах хлеба из трубы пекарни. Дети со всех ног мчались домой с утренними караваями, женщины открывали ставни и подметали лестницы. Группа мужчин прошла мимо нас, направляясь к глиняным ямам, и я услышала, как один насвистывает обрывок мелодии. Это был припев к песне Фру об эльетиммах. Я улыбнулась. Прошлой ночью в пивной он имел оглушительный успех, а еще Зенела проболталась, что какой-то печатник заплатил менестрелю кругленькую сумму за право выпускать листки со словами и продавать их за полпенни в трактирах Селеримы. Я порадовалась за Фру: пусть получает денежки, пока весть, осуждающая эльетиммов, расходится все шире и шире.

— Теряем время. — Менестрель весело смотрел, как Сорград навьючивает на осла последнюю сумку.

Прижав большие мохнатые уши, осел негодующе закричал, пугая трусящего мимо пони, запряженного в тележку. Фру повесил на плечо скатанное одеяло, стянутое кожаным ремнем, в которое были завернуты все его немногочисленные пожитки.

Платье Зенелы больше годилось для прогулок в городском парке, чем для тяжелого дневного перехода, но по крайней мере ее башмаки выглядели крепкими. Я покачалась на пятках, и блестящая кожа моей новой обувки заскрипела. Сапоги сидели удобно, значит, я не зря потратила деньги на них и на новые чулки: сейчас не время хромать из-за мозолей. Зенела явно желала нагрузить свою объемистую сумку на осла, но Сорград ей не предложил, что едва ли удивительно, если учесть, с каким презрением эта девица взирала на обоих братьев. Ей придется просить об одолжении, но я не могла представить, чтобы Зенела на это пошла.

Крики возвестили о том, что стадо готово отправиться в путь.

— Шевелитесь, — спохватилась я. — Мне неохота пробираться через коровьи лепешки.

Фру пошел впереди, Зенела все так же висла у него на руке. Мы с Греном пристроились за ними, а Сорград и Узара шагали сзади, по обе стороны от головы осла, и спорили об истории Кола — нечто, из-за чего они ломали копья последние три дня.

Я давно оставила все попытки уследить за их доводами. Грен — тоже.

— Не хочешь попытать удачу? — Я кивнула на вычурно завитую голову Зенелы.

— После той ее песни? — Грен скривил губы. — Если ей требуются поклонники, страдающие от безнадежной любви и вздыхающие по ней издалека, то это ее дело, а я в ее игры не играю.

Я хихикнула. Моя родительница научила меня песне недотроги вместе с каждой второй мамашей на улице, желающей убедить свою дочь сохранить девичью честь для достойного поклонника, но Зенела была первой, кто пел ее с таким явным намеком на себя. Стало быть, она представляет себя цветком, чей аромат будет восхищать, только пока цветок не сорвут? Лично я никогда не видела смысла держать парней в отдалении, считая, что вблизи они куда интереснее.

— А кстати, откуда она? — Грен все еще смотрел на Зенелу с напряженностью, противоречившей его равнодушию.

— Из Кадраса. Ее отец владеет там трактиром. Фру сказал, что не раз останавливался в их доме. Отец знает, что голос — единственная ее надежда сколотить состояние, вот и попросил Фру взять ее в Селериму — вдруг кто из богатых или влиятельных услышит ее.

— Вряд ли она найдет богатого патрона, выводя рулады в диком лесу, — критически заметил Грен.

— Нас это не касается, — пожала я плечами.

Навстречу шли фермерши со своими служанками в сторону рынка, который раскинется вскоре на мощеной площади Медешейла. Одни тащили нагруженные корзины, другие несли на плечах широкие коромысла, и в покачивающихся ведрах виднелись завязанные кринки. Фру остановился, чтобы купить круг свежего сыра, завернутый в муслин. Я сделала то же самое, пока Грен любезничал с хорошенькой служанкой; щеки у нее были такие же круглые и веснушчатые, как яйца в ее корзинке.

— Спасибо. — Хозяйка кивнула на прощание, начало дня принесло удачу — наполнило ее кошелек. — Пошли, Тила.

Грен отвесил Тиле поклон и послал воздушный поцелуй, а взамен получил смешок. Я поймала озадаченный взгляд Зенелы. Почему ни один из этих мужчин не выказывает ей обожания, к которому она привыкла?

Я пошла рядом с Фру.

— «Сказание Змея» было отличным трактиром с хорошей рекомендацией. Ты часто проходишь через Медешейл?

— Время от времени. — Фру задумчиво поглядел на меня. — Горсть лет назад это была просто деревня, срубленная на краю дикого леса. Поколение назад все рынки скота были там, на дороге под Брейксвеллом.

Он указал на весенние цветы, усеивающие траву, в основном желтые, но попадались и нежно-голубые, и ярко-розовые. Было довольно прохладно, но восходящее солнце осушало росу и согревало цветы, а ветер возносил их запахи. Тут и там среди пастбищ виднелись рощицы, птицы порхали, и их трели услаждали воздух.

— Когда я был мальчишкой, здесь повсюду рос орешник. И урожай орехов был знатный. — Он покосился на меня лукаво. — Много девиц возвращались домой с полными передниками.

Зенела поспешила вновь заявить свои права на руку менестреля.

— А не опасно путешествовать одним по этой дороге?

— Я защищу тебя, дорогая. — В тоне Фру мне послышалась насмешка.

Я не считала, что нам есть о чем беспокоиться. Если здесь и бывали когда-то укрытия для всевозможных разбойников, то их уже вырубили на длину плуга по обе стороны тракта.

— В этих пределах Энсеймина нет бесхозных или безземельных людей, из-за которых иные места вроде Далазора или Гидесты становятся такими опасными. — Пусть Зенела утешится тем, что я проделала впятеро больше лиг, чем она.

— Лесной Народ выгоняет бандитов, использующих дикий лес как укрытие для грабежей на тракте, — добавил Фру. — И мы общей крови. Ни один Лесной житель, вышедший свести счеты с пастухами, не тронет нас.

— Но что, если... — попыталась возразить Зенела.

— А кто ведет разбирательство, если случается драка или убийство? — прервала я ее. — Лорд Как-Его-Там в Брейксвелле или солуране?

— Все само утрясается, — пожал плечами Фру. — Здешние пастухи не жалуют чиновников, а единственная забота солуран — это держать тракт открытым. Раз в сезон замок Пастамар рассылает людей, чтобы они срубали подлесок и засыпали самые глубокие рытвины.

Мне надоело ерошить перышки Зенелы, и я посмотрела вперед. Дорога медленно вилась к плотной зеленой полосе, темнеющей на горизонте холмистой равнины. В течение всего небогатого событиями утра, сводившегося к размеренной ходьбе, помахиванию рукой вослед случайным фермерским подводам или стоянию в сторонке, дабы пропустить нетерпеливый экипаж, грохочущий мимо, я раздумывала, почему Великий Лес называется так на солурском, на тормалинском, на языке Народа и, вероятно, любом другом языке, пока наконец не поняла: нет для него иных слов. Я бывала в разных краях, глухих и диких, с оврагами, холмами и реками. Если деревья плотным кольцом окружают тебя, ты знаешь, что довольно скоро они расступятся. Этот же лес скрывает от тебя подобные иллюзии под непроницаемым пологом листьев, как бы создающим плотный барьер. Непрерывная зелень марширует на юг, расплываясь вдали в неясное пятно, которое предвещает бесконечное множество зеленых лиг впереди. На севере и западе она поднимается к далеким горам, все еще покрытым снегом. Заслонив от солнца глаза, я увидела, что более яркая зелень лиственных лесов темнеет до мрачных оттенков пихты и сосны, а дальше резким контрастом лежат широкие полосы тускло-коричневого камня и льда.

— Это горы. — Сорград, хмурый, стоял рядом со мной.

— Они очень большие. — Я не знала, что еще можно сказать. — Как далеко они тянутся?

— От самого восточного океана до диких земель западнее Солуры. — Сорград улыбнулся, но глаза его были непроницаемы. — И это низкие хребты. В нескольких сотнях лиг дальше на север есть высокие пики.

— По мне, и эти достаточно высокие и холодные. — Я содрогнулась. — Ты прав. Там, наверху, все еще зима.

— Говорят, Мэвелин сотворила землю, а Мизаен создал нас подходящими для нее, — задумчиво пробормотал Сорград.

— Весь мир состоит из одних и тех же элементов: воздух, земля, огонь и вода. — Я вздрогнула от голоса Узары. — Только в разных сочетаниях.

Думаю, он хотел нас ободрить, но, увы, это прозвучало чересчур снисходительно, и Сорград помрачнел от неожиданного оскорбления.

Сзади подошел Грен.

— Мы останавливаемся на обед?

Мы поели, глядя на крошечные деревца, не дающие свободы лугам, и снова тронулись в путь. Дорога неумолимо продолжала виться — единственный большак, располовинивший тайны дикого леса.

Я велела себе не фантазировать. Моя Лесная кровь — просто случайность. Я знала имя моего отца, знала, что он был менестрелем, и если бы Дрианон было не все равно, она б никогда не позволила Халкарион из прихоти связать такую неподходящую пару. Но все беспокойства по поводу моего отца или происхождения я оставила там, в Ванаме.

К вечеру, когда мы вошли в сам Лес, с гор потянуло холодом. Нежные листочки кое-где почернели от прикосновения Мэвелин, и тени под деревьями были сырые и холодные — память о медленной поступи Зимней Ведьмы.

— Сегодня ночью подморозит? — спросила я Сорграда, который весь день был необычно молчалив.

Сорград посмотрел на небо.

— Наверное, нет, но все равно будет страшно холодно. Думаешь, ее светлость привыкла спать за стенами трактира? — Он уговорил осла пройти неровный участок дороги, где иней сковал ухабы и защемлял копыта и колеса. — Если солуране хотят отправлять свою шерсть на восток, им лучше выслать несколько телег гравия до середины лета, — заметил он.

— Как твоим сапогам удалось остаться чистыми? — внезапно спросил Грен, уставясь на ноги Узары.

Маг немного растерялся.

— Я использую колдовство.

Все молча воззрились на него, каждый на несколько пальцев выше обычного благодаря липким комьям, приставшим к нашим ногам и с каждым шагом подтачивающим наши силы.

— Я могу немного осушить дорогу, если вы пойдете по моим следам, — торопливо предложил Узара.

— Спасибо, обойдемся, — отрезал Сорград.

Я подумала, как бы напомнить магу, что мы здесь поем хором, а не жаждем сольного восхищения, как Зенела.

Даже тут, где деревья были вырублены, чтобы впустить ветер и солнце, земля оставалась мокрой от зимних дождей. Мы пробирались мимо тяжелых подвод, грязь еще гуще липла к ободам колес. К счастью, ни одна не завязла. Я знаю, мы все должны перед Тримоном выручать друг друга, и никому не дано знать, когда ты сам будешь тем, кого вытаскивают из канавы, но, насколько возможно, я предпочитаю держаться особняком. Люди расходились на расчищенную землю по обе стороны тракта в попытке найти сухой путь, протаптывая путаницу новых тропинок. Зенела и осел привередливо выбирали дорогу с одинаковым отвращением. Но даже я нахмурилась, когда мы вышли к первому мосту.

Точнее говоря, мы вышли к хижине хранителя моста и маленькой усыпальнице Тримона, где над деревянным щитом с измалеванной медвежьей головой развевался потрепанный флаг с изображением водяного колеса — герба Брейксвелла. Темная, мутная река кружилась в водоворотах вокруг обломков дерева и искривленного железа, прижимая поваленный бурей тополь к стойким каменным опорам. Должно быть, дерево ударило мост, как таран. Хранитель моста сидел, угрюмый, перед своей хижиной, толстые стены которой прятались под мшистой соломенной кровлей. Рядом группа солуран беспомощно уставилась в пенную воду, браня своего несчастного предводителя. Сердито жестикулируя, он повернулся к хранителю, но тот отвечал с жаром:

— Пойди и скажи это лорду Пастиссу. Рискни бродом, и да поможет тебе Хозяин Дорог! Поплачься его светлости, а заодно спроси, как он потратил все те пошлины, что так горазд требовать. Если б он послал доски и гвозди вместе со своим управляющим в конце прошлого года, ты бы сейчас переходил с сухими ногами! — Рыжеволосый коротышка потянулся за сподручной дубинкой, лежащей под скамьей, и солуранин благоразумно отступил.

— Нам лучше не соваться вброд, пока река немного не спадет, — решительно заявил Сорград. — Уж точно не сегодня вечером и не завтра.

Узара присоединился к нам и скептически посмотрел на небо.

— Вряд ли ночью пойдет дождь.

— Эх, если б у нас были лошади, — вздохнула я. Сорград покачал головой.

— Я бы и на лошади не рискнул войти в такую реку.

— Утром я измерю силу воды, — предложил Узара. — Если будет сухо, мы сможем перейти без особого труда.

— Очень сомневаюсь. Дождь не беда в это время года, — со знанием дела сообщил Сорград магу. — Таяние снегов — вот беда.

Узара глянул на него, а затем уставился в темную, усыпанную листвой землю.

— Весь снег поблизости давно сошел.

Я подавила вздох, удрученная его слепым высокомерием. Вот чему магов никогда, похоже, не учат в Хадрумале, так это тактичности.

— А как насчет снега в горах? — Сорград воинственно подбоченился. Что бы ни терзало его в течение дня, теперь он нашел выход для своей обиды. — Это потепление как раз для таяния снегов.

— При такой погоде таяние будет постепенным процессом, — покачал головой Узара. — Я ощущаю это в воздухе.

— А я жил в горах и видел, как снежное поле исчезает за одну ночь, — возразил Сорград.

— Давайте найдем сухое место для костра, пока остальная толпа не подъехала, — громко предложила я, пока они оба не ударились в амбицию. — Не мы одни застрянем тут на ночь.

— Надо уйти подальше от воды, — настаивал Сорград. — Сюда. — Он потянул осла к неприютно открытому пригорку.

— Небо ясное, и дни стояли погожие. Я уверен, что бури не будет, — запротестовал Узара.

Я неохотно последовала за Сорградом — все-таки у него был лучший нюх на погоду среди всех моих знакомых.

— Здесь мы окажемся прямо в зубах ветра, дующего по тракту. Будет ужасно холодно.

Маг убирал валежник с ровного клочка травы под защитой холма.

— Здесь, внизу, есть укрытие от ветра.

— Значит, там выпадет иней, — резко ответил Сорград.

— Зато костер не будет прогорать так быстро, чтобы потратить полночи, собирая дрова.

Узара выпрямился. Его похвальная решимость со всеми ладить явно не устояла против возражений по поводу стихии.

Сорград окинул его презрительным взглядом и воткнул колышек для осла в каменистую землю пригорка. Я поискала себе место посередине между этой парой, отмечая, где меньше всего камней, дабы не ушибиться во сне. Я не хотела ни с кем из них ссориться, но оба ерепенились из-за пустяков. Будем надеяться, добрый ночной сон поднимет им настроение.

К тому времени когда солнце село за высокий уступ на западе, две горсти костерков пылали в сумерках между нами и рекой. Сгорбившись в плащах и одеялах, недовольные путешественники сидели кучками, деля укрытие своих повозок и тепло своих костров. Наш костер плевался искрами, сырое дерево трещало в свирепом, неровном жару. Внезапный порыв ветра рассыпал вокруг горячую золу, и я подскочила.

— Не пойму, отчего огонь такой неустойчивый. — Узара нетерпеливо потыкал угли палкой, словно в ответ на какое-то личное оскорбление.

— Прекрати! — зарычал Сорград, сердито глядя в пламя. — Только хуже делаешь.

Грен передал мне щепку с довольно обугленной половинкой лесной птицы.

— Держи и не гляди, что маленькая. Зато молодая и нежная.

— И состариться, чтобы научиться осторожности, ей уже не суждено.

Я улыбнулась горцу, хрустя поджаренной кожей. Грен всегда умел ловко добывать дичь. Я предпочитаю щипать голубей другой породы, а потому взглянула на путников, остановившихся здесь. Две семьи возвращались из Селеримы, в кои-то веки выбравшись из дома, чтобы поразвлечься. Коробейники путешествовали по двое и по трое, направляясь к разбросанным деревням Пастамара, чтобы продать безделушки, купленные на ярмарке. Несколько солидных купцов охраняли нагруженные фургоны, крытые брезентом, и, похоже, никто не горел желанием сыграть партию в руны.

— Как думаете, мы переправимся завтра? — поинтересовалась я у нашей честной компании.

— Вполне возможно, — уверенно кивнул Узара.

— Вряд ли, — тут же заявил Сорград.

Мы с Греном смиренно переглянулись. Грен фыркнул с набитым ртом и, прожевав птичью ножку, обратился к магу:

— Вода — это стихия, так, Песочный? А ты не можешь проложить нам через нее тропинку или еще что?

— Прости, — вздохнул Узара. — Будь я мастером Камней, да с поддержкой других магов, тогда возможно. Инерция...

— Ты — маг? — перебила его Зенела, расширив глаза. По крайней мере ее вопрос заглушил презрительное бормотание Сорграда.

— Да, — развеселился Узара, — из Хадрумала. Фру мельком глянул на меня.

— А я думал, ты ученый.

— И это тоже, главным образом историк, — ответил Узара. — Отсюда мой интерес к песеннику Ливак.

Казалось, Фру вполне удовлетворился таким объяснением, спасибо Халкарион за терпимость Лесного Народа.

После этого разговор заглох. Сорград о чем-то размышлял, а вид оскорбленного достоинства Узары уже действовал на нервы. М-да, не хотелось бы застрять здесь надолго с этой парочкой. Где хранитель моста? Я посмотрела на усыпальницу Тримона. Кто-то зажег жертвенный огонь перед потемневшей от непогоды статуей бога. Здешний Хозяин Дорог имел явные Лесные черты на своем деревянном лице, а его маленькая арфа был засунута под мышку. Внезапный язык пламени осветил две головы, сближенные в разговоре.

— Та парочка то и дело зыркает в нашу сторону, и я не думаю, что они просто любуются ножками нашей девицы. — Грен подсел ко мне.

— Они ко всем тут присматриваются. — Я лениво оглядела лагерь. — С кем они путешествуют?

Горец незаметно кивнул, потирая руками лицо.

— Вон с теми двумя, что привязывают своих пони.

Это были крепкие горные пони, достаточно быстрые на равнине на коротких расстояниях, достаточно маленькие и шустрые, чтобы петлять меж деревьев и идти по оврагам и кручам, где обычные лошади артачатся и скользят. Животные грабителей.

— Четыре молодца, никаких товаров, зато седельные сумки с двойными пряжками и блестящими замками, — задумчиво отметила я.

Один из молодцев возле усыпальницы взглянул на нашего осла, надежно стреноженного и мирно дремлющего, опустив морду в торбу с зерном.

— Обе луны прибывают. Скоро двойное полнолуние, — сказал Грен.

— Сезон воров, кажется, так его называют в Коле? — Я оценивающе посмотрела на него. — Они выставят охрану, если у них есть хоть капля здравого смысла.

— Сторожа всегда можно отвлечь, — резонно возразил Грен. — Зенела мигом выскочит из одеял, если паук завозится в ее сорочке. Сорград может заняться ею, это должно развеселить его.

— Кстати, что за шип у него под седлом? — тихо поинтересовалась я.

— Спроси его сама. Я не знаю. — Грен пожал плечами. — Это пройдет. Ну что, захватим их прежде, чем они — нас?

— Это был бы самый верный способ выяснить, честные ли они люди, — допустила я.

Я обещала Райшеду не воровать без крайней нужды, но освобождение нечестных людей от добытых нечестным путем богатств вряд ли можно назвать кражей, не так ли? И это наверняка улучшит настроение Сорграда, особенно потому, что Узара этого точно не одобрит.

— Малость безделушек для обмена нам бы не помешала, — прошептал Грен. — Лесной Народ знает толк в блестящих штучках. Возможно, эти молодцы везут как раз то, что нам нужно, а мы обменяем их драгоценности на пение твоих песен.

Я посмотрела на него.

— Давай дождемся полуночи и поглядим, будет ли кто бодрствовать, дабы чинить нам препятствия. Если будет, тогда оставим это.

Грен улыбнулся, сверкнув белыми зубами в сгущающейся темноте.

— Это будет так же легко, как скормить вишни ослу. Аккорд лютни Фру закончил наш разговор. Менестрель оставил прерывистое тепло нашего угрюмого костра, и его появление собрало народ вокруг самого большого костра. Прозвучали старые любимые баллады, исполненные со смаком, как и новая песня Фру, к моему большому удовлетворению. Потом спела Зенела, ее богатый голос возносился к ярким звездам, вынуждая каждого соловья в округе постыдно убираться в свое гнездо.

Хранитель моста начал запирать ставни на ночь. Возчики укрылись в своих фургонах, надежно огородив лошадей колючими ветками. Коробейники еще немного поболтали, завернувшись в плащи, их голоса тихо раздавались над углями, но к тому времени, когда Корона Халкарион показала мне полночь, в лагере уже царила тишина. Лишь журчание стремительной реки доносилось в ночи, да случайное всхрапывание лошади, да какой-то шорох в подлеске.

Я наблюдала, как звездная арка медленно движется по небу. Обе луны скрылись за деревьями, и стало еще темнее. Повернувшись на бок, я оказалась лицом к лицу с Греном, его глаза сверкали озорством.

— Они выставили охрану?

— Когда я последний раз ходил помочиться, нет, — едва слышно ответил горец. — Они надеются на парня у телег.

— А он спит?

— Храпит, как крестьянская свинья. — Грен откинул одеяло с обутых ног.

— Где Сорград?

— Рядом с Зенелой, — ухмыльнулся Грен. — Готов забраться в ее одеяла, если нам понадобится отвлечение.

— Тебе лучше найти что-то более стоящее, — предупредила я. — Она подобьет ему глаз.

— Град сказал, что ей не следует выставлять напоказ товары, если она не продает, — прошептал Грен.

Что ж, лучше получить урок из рук Сорграда, чем из чьих-то еще.

— С какой стороны ты зайдешь?

— С той. — Грен провел рукой у самой земли между нами. — Если кто из них зашевелится, садись и кашляй.

Я повернулась на другой бок и положила руку под голову. Четверо подозреваемых казались в темноте бесформенными грудами одеял. Их пони были привязаны сбоку и дремали, сбруя и вожделенный багаж сложены между спящими. Это не удержит Грена, ничто его не удержит, если он вошел в раж.

Там, у фургонов, сторож торговцев так же неподвижно сидел у колеса телеги и по-прежнему храпел. Слабые шорохи говорили не более чем о ветвях, качающихся на ночном ветру, или добывающем еду лесном зверьке.

От движения рядом со мной я чуть не прокусила губу. Сорград резко сел, в лунном свете его лицо казалось мертвенно-бледным. Узара ошеломленно открыл глаза, и внезапный страх обдал холодом мою спину.

— Река...

Страшный рев взломал ночную тишину, заглушая слова мага. Резкий порыв ветра пронесся через лагерь, зловеще пахнув тиной и водой. Птицы вырвались из леса, пронзительно крича, и невидимые существа с треском ломились сквозь весеннюю поросль. Кролики и ласки спасались от чего-то более ужасного, чем крупный зверь. Испуганная пятнистая олениха промчалась сквозь лагерь, не обращая внимания на костры и незнакомые людские запахи. Когда она исчезла, земля под нами задрожала, словно что-то огромное и неприрученное лихорадочно забарабанило по склону холма.

— Уходите от реки! — проревел Узара, но сам шагнул ближе к развалинам моста.

Крики и вопросы разбудили весь лагерь. Половина уже выбиралась из одеял, но остальные, заслышав суматоху, только поднимали сонные головы. В грохоте и пенной ярости стремительный поток обрушился на нас, вырываясь из своего русла. Вода хлынула меж деревьев, валежник сбивал животных и людей, швыряя их, беспомощных, во власть паводка.

— Стойте за мной! — крикнул Узара, поворачиваясь лицом к буйству воды и обломков, несущихся к нам.

Я лихорадочно схватила свою котомку с драгоценной книгой внутри. Сорград железными пальцами стиснул мою руку, другая его рука запуталась в уздечке осла. Животное в ужасе завращало глазами, но я набросила ему на голову одеяло и притянула к себе. Стиснув зубы, я ждала удара — но мерцающая стена изумрудного света бросила вызов потоку.

Этот свет поднялся от земли, с виду не плотнее занавески из переливчатого шелка, шириной в раскинутые руки Узары. Он был достаточно сильным, чтобы отвести в сторону жадный поток. Брызги ужалили мое лицо, иглы ледяного огня, но убийственная ярость воды не могла коснуться нас. Она неслась мимо с обеих сторон, бурля от злости, что мы избежали ее хищных когтей, грязная пена срывалась ветром, как слюна из пасти бешеной собаки.

Узара стоял на неестественно напружиненных ногах, и усилие исказило его лицо, когда новая рябь янтарного огня побежала от его пальцев к земле. Быстро распространяясь, магия помчалась к реке, сияя сквозь мутную пенную воду. Когти колдовства рвали берега с обеих сторон, земля и трава трещали, как лед, раздавленный под каблуком, огромные куски уносились водой. Как только русло углубилось, поток был неумолимо всосан обратно в свое ложе, оставляя нас задыхаться от потрясения, вызванного столь внезапно образовавшейся пустотой.

Несколько мгновений стояла полная тишина, затем отчаянное ржание лошади разбило оковы шока, и крики понеслись со всех сторон.

— Соргрен! — проревел Сорград.

Если ответ и пришел, я его не услышала. Я боролась с проклятым ослом, который отчаянно лягался, измолотив мне все ноги своими копытами. Я яростно тряхнула его недоуздок.

— Это же новые сапоги, тварь поганая!

Насквозь промокший, с дрожащими руками, откуда-то появился Фру и помог мне привязать непокорное животное к мокрому стволу.

— Где Зенела?

— Я держал ее за руку. — Непрошеные слезы навернулись на глаза менестреля. — Она побежала не в ту сторону, и все случилось так быстро, так быстро...

— Помогите! Умоляю, помогите нам! — закричал какой-то мужчина, скользя в иле по щиколотку глубиной; он тщетно пытался найти опору, чтобы подставить плечо под колесо. Тяжелые фургоны, сдвинутые с места силой воды, толкались в беспорядке, словно детские игрушки. Один был совсем опрокинут и, увязнув в грязи и обломках, не поддавался никаким усилиям — невозможно было сдвинуть его. В иле под фургоном слабо шевелился один из возчиков, зажатый до бедер. С искаженным болью лицом он бесплодно толкал руками эту тяжесть.

Голубой свет обволок его, и все застыли, даже сам придавленный.

— Приготовьтесь тащить!

Все повернули головы и уставились на лазурный ореол, окружавший мага.

— Приготовьтесь! — повторил он с ноткой гнева. Все моментально ухватились за придавленного. Узара сжал зубы.

— Тяните!

Сапфировый свет ослепительно вспыхнул и поднял телегу—не более чем на пядь, но этого хватило. Мы дернули, и возчик оказался на свободе, закусив губу, чтобы не закричать от боли. Обе его ноги были сломаны. Мы с Сорградом жалостливо переглянулись. Бедняге повезет, если он снова будет ходить.

— Стало быть, и от мага есть какой-то прок, — заметил Сорград, причем без особой резкости в тоне.

Узара тяжело дышал.

— Собирайте дрова, все, кто может!

— Они же сырые, — слабо запротестовал кто-то из темноты. — Они ни за что не будут гореть, не...

— Не важно.

Узара швырнул алый сгусток пламени с ладони в спутанные ветки облепленного илом куста. Куст запылал, словно маг разбил над ним бутылку лампового масла. Люди застыли в благоговейном страхе, а потом начали бросать в огонь расколотые ветки и обломки повозки.

— Он полезный человек в плохой день, твой маг, — весело обронил Грен.

Я напустилась на него.

— Сэдриновы потроха, где ты пропадал? Я думала, ты утонул!

— Невозможно, — подмигнул мне горец. — Шелтии сказали, что я рожден быть повешенным.

— Сюда, сюда! — Крики ликования и горя неслись от дальнего края леса.

Мы с Греном бросились туда, поскальзываясь на покрытой илом траве, спотыкаясь о безымянные обломки. Промокшие, чумазые люди пытались растащить обмотанную водорослями кучу грязной одежды, прибитую к покалеченному трупу чьей-то несчастной лошади. Первым освободили ребенка и передали его, окровавленного и плачущего, обезумевшей от горя матери. Затем добрые руки помогли встать еще двум кашляющим фигурам и повели их, спотыкавшихся на дрожащих ногах, в лагерь. Зенела была в самом низу кучи, бледная и неподвижная, как утонувший котенок.

— Несите ее к огню.

Оттолкнув меня, Сорград принялся выкапывать вялое тело девушки из вязкой почвы. Разочарованно чавкнув, земля отпустила свою добычу, изо рта и носа потерпевшей засочилась грязная вода. Мы отнесли толстушку к костру и бережно положили на землю. Я спросила себя, не пора ли нам разводить погребальный костер.

— Узара! — крикнул Фру, баюкая голову Зенелы в своих руках.

— Где вы ее нашли? — Маг встал на колени и приложил ухо ко рту девушки, слегка касаясь пальцами ее шеи, чтобы проверить пульс. Состроив гримасу, он быстро разорвал лиф

Зенелы и положил ладонь ей на грудь, прямо над сердцем. — Опусти ее.

Запрокинув другой рукой голову девушки, маг закрыл глаза и сосредоточился. Ее кожа была совершенно белой в свете костра. Узара поднял руку, и грудь Зенелы медленно поднялась, следуя за движением мага. Ее синеватые губы раздвинулись, воздух слабо засветился, по приказу чародея протискиваясь в ее горло. Мы все затаили дыхание. Узара продолжал двигать ребра девушки, напоминая ее телу, как дышать. Теплое свечение окутало ее всю, вытесняя холод из костей.

— Потрите ей руки и ноги. — Маг резко кивнул нам с Сорградом.

Я плюхнулась на колени, но мокрые пальцы Зенелы оставались холодными и безжизненными между моими ладонями. Сорград, совершенно бесстрастный, растирал ей ступни. Узара внезапно поднял голову и уставился на него, но затем вновь сосредоточился на своей задаче.

Казалось, прошла целая вечность, но вдруг девушка закашлялась и открыла глаза.

— Посади ее и укутай потеплее, — велел Узара менестрелю.

Зенела снова закашлялась, и тут ее вырвало. Зловонная вода окатила обоих мужчин, а толстушку все терзала изнурительная рвота. Я торопливо попятилась.

— С ней все будет хорошо? — Я подергала мага за локоть.

— Возможно. — Узара выглядел мрачным. — Ее легкие могут снова наполниться водой, такое бывает... — Он покачал головой. — Будем надеяться, у нее сильный организм.

— Как насчет замка Пастамар? Солуране умеют лечить этими эфирными заклинаниями. — Я не испытывала к Зенеле особой любви, но не хотела вызвать немилость Дрианон, ничем не помогая девушке.

— Мы никого не доставим в Пастамар, если не переберемся через эту треклятую реку, — нахмурился Узара.

Я оглянулась на поток. От крепких опор, когда-то несущих на себе последнее честолюбие Тормалинской империи, остались только рваные обрубки. Хижина хранителя превратилась в груду каменных глыб, сам он, безусловно, погиб, а маленькую усыпальницу Тримона полностью смыло.

— Вода поднимется снова? — Дрожь в моем голосе требовала утешающих объятий.

— Она вообще не должна была подняться! — Узара сердито уставился вверх по течению. — Я просто не понимаю этого. Я промерил глубину реки, учел скорость таяния снегов и то, что земля так насыщена влагой... — Он умолк, отрешенно глядя на воду. — Здесь, на материке, все иначе... вам бы больше пригодился маг воды.

— Ты единственный маг, который у нас есть, — заявила я немного решительнее, чем намеревалась.

— Да. Полагаю, да. — Узкие плечи Узары слегка поникли. — Мне следовало создать более надежную защиту...

— Я не это имела в виду, — возразила я.

— Кто умер и избрал тебя королем? — фыркнул Грен в тот же самый миг, набрасывая мне на плечи мою любимую накидку, порванную, грязную, но согретую теплом костра.

— Те, кто обладает магическим даром, обязаны использовать его ради общего блага, — с легкой обидой в голосе объяснил Узара.

— Вот ты и не дал нам с Сорградом утонуть, как мышам в водостоке, — отрезала я. Упаси меня Дрианон, эти чародеи принимают себя всерьез.

— Пошли выпьем чего-нибудь теплого, — призвал нас обоих Грен.

Узара покачал головой.

— Мне нужно посмотреть, как вода повлияла на брод. — Он закрутил в ладонях шар охрового света и стал вглядываться в воду. — Этого просто не должно было случиться. — Он быстро зашагал прочь, что-то бормоча себе под нос.

Неуверенность мага меня глубоко встревожила, и я нашла удобную мишень для своей досады в Грене.

— Где ты был?

Он дружески обнял меня за плечи.

— Видишь тот каменный уступ? Вон там и был, карабкался, как крыса по амбарной стене, так-то вот!

Я посмотрела на трех удрученных грабителей, пытающихся распутать промокшую сбрую. Пара грязных, вспотевших пони была стреножена рядом с ними.

— Потоп начисто смыл весь их багаж, — с притворной невинностью пояснил Грен.

Я сузила глаза.

Куда?

— В удобную расщелину, вон там, — признался он.

— Ты успел заглянуть внутрь? Грен весело улыбнулся.

— Давай просто скажем, что если они — честные люди, то я — избранный Кола.

— Стало быть, эта ночь — не полная неудача, — слабо пошутила я.

— Тебе нужен горячий настой, — критически заметил Грен.

— Конечно, — согласилась я, — и белый хлеб к моему жаркому на ужин, и вели горничной не будить меня утром слишком рано. — Я никогда не могла долго злиться на него.

Я позволила Грену отвести меня к костру, где две женщины увещевали торговцев поделиться уцелевшими припасами. Никто не уберег можжевелового спирта, и мне пришлось довольствоваться чашкой только что вскипяченной воды, горькой от трав. Было бы неплохо добавить туда ложку меда, но стоит ли в такое время жаловаться по пустякам?

— Как ты себя чувствуешь? — Я устроилась возле Зенелы, посаженной спиной к тому, что осталось от чемоданов Сорграда.

— Грудь болит, — хрипло ответила девушка. Внушительный кровоподтек лиловел на лбу толстушки, а глубокая рана под подбородком надолго оставит ее меченой. Руки Зенелы были поцарапаны, ногти сломаны, длинные волосы превратились в спутанное крысиное гнездо. Ее подбородок задрожал, глаза затуманились слезами. Не расположенная сидеть без дела и предаваться отчаянию, я вытащила из кармана гребень и начала вычесывать колтуны из ее волос. Фру запел Лесную песню, припев — бессмысленный набор слов, довольно приятный на слух и успокаивающий. Зенела задышала чуточку легче, и мы сидели, пока люди вокруг нас смотрели, что можно спасти, озабоченно проверяли лошадей и мулов; холод царил в их душах, так же как в их костях.

Фру затянул новую песню, и одно имя среди незнакомых Лесных слов привлекло мое внимание.

— Это песня о Вьенн? — Нелепая мысль пронеслась у меня в голове.

Менестрель кивнул.

— Ты ее знаешь?

— Вроде слышала однажды, много лет назад. — Важнее то, что я видела это имя в одной из непереведенных Лесных песен в книге. У меня руки зачесались вытащить ее, но я не посмела рисковать драгоценной вещью среди всей этой грязи и сырости. — Напомни, о чем там речь.

Возможно, я что-то путаю. Фру улыбнулся.

— Вьенн оставила своего возлюбленного, Сериза, чтобы побродить по Лесу сезон-другой и выучить новые песни. Какое-то время она путешествовала с Реджиром, ткачом деревьев. Опьяненный ею, он разгневался, когда она решила вернуться к Серизу. Реджир повелел ивам сплестись в клетку, чтобы удержать Вьенн, но ее слезы упали в реку, и та поднялась, снесла преграды и освободила ее. — Фру посмотрел на опустошение вокруг нас. — Очень своевременное сказание.

Значит, я вспомнила точно. Неуверенность грызла меня, но уже не такая нелепая. Оглянувшись на реку, я увидела Узару. Маг все еще бродил по берегу, хмурился и жестикулировал, споря сам с собой. Сорград и Соргрен присоединились к группе, пытающейся проникнуть в разрушенную хижину. Я встала, с трудом разминая одеревеневшую спину и ноги, приготовила настой и пошла к магу.

— Выпей, — приказала я.

— Но мне надо... — запротестовал он.

— Тебе надо передохнуть, чтобы набраться сил, или от тебя никому не будет пользы, — настаивала я.

Он вздохнул и пригубил горячий настой.

— Спасибо.

— Так ты убедился, что это была просто случайность? Я вымокла, озябла и устала, я жаждала ободрения.

— Откровенно говоря, нет. — Узара мрачно глядел на воду, несущуюся мимо под светлеющим небом. — Хотя все возможно. Здесь явно что-то не так со стихиями, но то могло быть просто совпадением: результат какой-то особенности погоды, эффект внезапного потепления. — Маг зевнул. — Имея под рукой хорошую библиотеку, да парочку учеников, засаженных за исследование, да отоспавшись с недельку, я бы сказал тебе точно. — Он выдавил ироничную улыбку. — Теория и практика расходятся гораздо больше, чем я представлял себе. Думаю, я должен извиниться перед Сорградом.

В первый раз вижу мага, признающего, что он не прав.

— А не могло случиться так, что это наводнение было вызвано Высшим Искусством? — выпалила я.

Я не хотела выражаться так прямолинейно, но я устала, и эта песня о Вьенн заставила меня излишне нервничать. В городе всегда можно определить, откуда исходят угрозы, из дверей или безлюдных улиц, и, сталкиваясь с другими людьми, ты осознанно противопоставляешь свою быстроту и свой ум их быстроте и уму. Но здесь, в этих дебрях, опасность могла прийти с любой стороны и со всевозможной магией; невидимая и неслышная, она цапнет тебя за ухо, прежде чем ты поймешь это.

Узара недоуменно поднял брови.

— Понятия не имею. Что навело тебя на такую мысль?

— Одна из старых песен. В ней говорится о наводнении, возникшем из ниоткуда. Это могла быть эфирная магия. — Я вдруг поняла, как невероятно это звучит.

Но маг, к его чести, воспринял меня всерьез.

— Если хочешь, я уговорю Планира спросить у Гуиналь, когда свяжусь с ним в следующий раз, но, по-моему, ты видишь элдричских человечков в тенях.

Возможно. А может быть, старые сказки о серо-голубых человечках, шныряющих в темноте дымоходов и чердаков, мгновенно путешествуя с места на место, содержат какие-то свои намеки на древнюю эфирную магию. Я потерла лицо, вздрагивая в предрассветном холоде. Все эти поиски казались такими простыми, когда мы с Райшедом обсуждали эту идею, сидя за бутылкой вина у очага уютной тормалинской таверны.

От развалин хижины донесся крик, и мы оглянулись. Мужчины стали отбегать в сторону, и тут же раздался зловещий грохот — это упали остатки дымохода. Сорград и Грен, качая головами, пошли прочь, и я направилась к костру, чтобы приготовить им настой.

— Всего, стало быть, шестеро мертвых для Полдрионовой ладьи, — горько подытожил Сорград.

— Может, Перевозчик не возьмет денег с хранителя моста, раз они занимались одним делом, — сострил Грен, но как-то без души.

Мне добавить было нечего, и я молча подала им напиток.

— Если б я тебя послушал, мы могли бы увести всех от берега и еще кого-нибудь спасти, — проговорил Узара с искренним сожалением.

Сорград бросил на него проницательный взгляд, лицо горца было серым от усталости.

— Кто тебе сказал, что они бы нам поверили? И потом, эта руна могла покатиться и в ту, и в другую сторону. Короткие паводки всегда неожиданны, вечно захватывают врасплох.

Нарочитый шум на краю леса заставил весь лагерь обернуться. Горсть мужчин, одетых в кожу и мех, вышли из-за деревьев, двое с короткими луками наготове, один с кучей метательных ножей на перевязи. Все пятеро были мускулистые, с худощавыми лицами, все ниже меня ростом, но такие же рыжеволосые. Я спросила себя, как давно они наблюдают за нами.

Таверна «Клин и Молоток», Гринт, 12-е поствесны

— Тебе не хватит?

Голос Кейсила звучал ласково, но Тейриол все равно покраснел, поднимая одуревший взгляд от кружки. Кейсил стоял у стола, где младший брат сгорбился над пролитым липким медом и нетронутой миской похлебки.

— Нет, не хватит. — Четко выговаривая слова, Тейриол потянулся за кувшином и, сосредоточенно моргая, вылил в кружку весь оставшийся мед. Нетвердой рукой потер вспотевшее лицо, взъерошенные волосы торчали непокорными желтыми шипами. — Когда доберемся до дома, мама будет готова сгрызть железную болванку и выплюнуть гвозди, поэтому я намерен извлечь все что можно из этой поездки. Еще один сюда! — Он замахал пустым кувшином.

Трактирщик, подняв брови в невысказанном вопросе, посмотрел на Кейсила.

— Нет, пока ты чего-нибудь не съешь. — Кейсил поймал взгляд служанки. — Хлеб и мясо сюда, будьте добры. — Он отдал ей застывшую миску.

Тейриол воинственно набычился, но непокорность в его глазах быстро схлынула под внезапным приливом сентиментальности.

— Ты знаешь, что для нас лучше, верно, Кейси? Ты приглядываешь за всеми нами. Я должен был послушаться тебя, верно? А не Джиррана, чтоб ему пусто было...

— А что Джирран? — Кейсил сел и ненавязчиво отодвинул кружку брата.

— Где Джирран? — Подняв отяжелевшую голову, Тейриол обвел глазами таверну. — Где Эйриз? Мы должны заботиться о ней, мама велела...

— Джирран повел ее на танцы в рыночном зале.

— Решил ее порадовать? Давно пора. — Тейриол нахмурился. — Не знаю, что скажет мама. Эйриз ничего не выиграла, настаивая на этом парне при всех его сказочных посулах. — Он недоуменно уставился на грубый черный хлеб и сочную баранину, которые появились перед ним.

— Поешь, Тейро, — посоветовал Кейсил небрежным тоном, но глаза его были внимательны. — Джирран так и не рассказал мне, что случилось, когда вы продали те шкуры. — Он аккуратно ел мясо, помогая себе ножом. — Вы пошли искать петушиные бои или что-то в этом роде? Не бойся, я не скажу маме.

Тейриол невнятно выругался с полным ртом и поперхнулся.

— Ты знаешь, сколько ему заплатили? — выпалил он, когда снова мог говорить, весь красный, и не только от кашля. — Всего-то в два раза больше того, что дал бы нам Дегран. После всех его обещаний!

— Он плохо торговался? — Мрачное удовлетворение притаилось в глазах Кейсила.

На лице Тейриола промелькнуло легкое смущение.

— Ему не дали торговаться. Тот Хакус, он говорит, что вот, мол, моя цена, и мы должны принять ее, или он заставит ту шлюху донести Страже, что это мы накостыляли их товарищам. — Недоумение и обида сквозили в голосе юноши.

— Джирран втянул тебя в драку с горожанами? — Кейсил сжал свой нож так, что пальцы на миг побелели.

— Он сказал, это часть сделки с тем Хакусом. — Тейриол не хотел встречаться с братом взглядом и зашаркал ногой по тростнику на полу, пересыпанному душистыми травами. — Ладно, мы сели в лужу, — продолжал он с негодованием. — Та шлюха, она работала на Хакуса, ставлю любые деньги. Небось отвлекала тех стражников, расшнурованная по пояс, а ноги голые, как освежеванный кролик...

Кейсил покачал головой.

— Забудь ту шлюху, она не имеет значения. И говори потише, незачем всем знать про наши дела. Так ты говоришь, Джиррана надули?

Тейриол мутным взглядом поискал свою кружку.

— Тот Хакус, он появился с мешком денег и пятью молодцами: плечи — как амбарная дверь, и все в кованых сапогах и с дубинками. Джирран даже деньги не пересчитал, а сразу пошел спорить, но эти двое — они уже забирали шкуры с тележки. Джирран начал шуметь, а Хакус пригрозил тут же позвать Стражу. — Его язык запнулся под двойным грузом возмущения и алкоголя. — Весь этот путь — и ради чего? Мы выручили бы столько же, если бы продали шкуры в Битарне, как ты предлагал. Это не возвращение для мамы, которая всю зиму их выделывала. Что Эйриз думает...

— Хватит, — твердо перебил его Кейсил.

Дверь открылась, впуская веселую компанию с бала, следом за ними донесся слабый бой курантов с башни рынка. Мужчины горделиво взирали из-под новых шляп с еще жесткими яркими перьями. Их спутницы украсили свои будничные шерстяные платья, голубые и мареновые, новыми шелковыми лентами, лазурная и розовая отделка на рукавах и лифах придавала им праздничный вид. Одна темноволосая девушка теребила длинную бахрому тонкой шали из мягкой козьей шерсти, вышитой горными цветами.

— Вы купили такую для Тейлин? — Тейриол с трудом всмотрелся в ту сторону.

Кейсил смерил его оценивающим взглядом.

— Еще меда, полный кувшин, — крикнул он трактирщику. Тот пожал плечами и повернулся к бочке, лежавшей сзади на стойке. Кейсил налил себе полкружки, но кружку брата наполнил до краев. Широко ухмыляясь, Тейриол почти осушил ее, прежде чем перевести дух. Он нахмурился, зловещая серая бледность вытеснила румянец с его лица.

— Что-то мне нехорошо. — Юноша икнул. Сделав еще глоточек, он торопливо поставил кружку. — Думаю, мне надо на воздух.

Свежие капельки пота выступили у него на лбу.

— Пошли.

Кейсил взял брата под руку, и они направились к двери. Трактирщик провожал их озабоченным взглядом. На полпути ноги Тейриола подкосились, и он схватился за живот, страдальчески работая челюстью.

— Шевелись!

Обхватив брата за талию, Кейсил потащил его наружу, а на узкой немощеной улице отпустил. Юноша упал на четвереньки, и его начало рвать: мясо, мед, хлеб отвратительным месивом извергались из его желудка. Лицо Кейсила скривилось, но, когда рвота прошла, он поднял Тейриола и, ласково подбадривая, медленно отвел к городскому колодцу.

— Посиди здесь минутку, мой мальчик.

Колени Тейриола послушно согнулись, опуская его на холодные каменные ступени. Кейсил быстро поднял ведро и вылил холодную воду на голову юноши, повторяя эту процедуру под бессвязные протесты Тейриола, после чего своим платком стер капли с дрожащего лица брата.

— Я промок, — стуча зубами, пожаловался Тейриол, весь пепельный в равнодушном свете лун, взирающих на них с высоты.

— Попей немножко.

Юноша зачерпнул воды в дрожащие ладони.

— Если хочешь напиваться, пока тебя не вырвет, это твое право, и я не скажу маме, — произнес Кейсил, — но ты не ляжешь со мной в одну постель, воняя, как собачья блевотина.

Тейриол сгорбился перед ним, мокрый и удрученный.

— Тебе нужно поспать, мой мальчик, — нежно сказал Кейсил.

— Утром мне будет лучше, — пробормотал юноша; он все еще был бледен, но уже не так сжимал губы.

Кейсил не стал разрушать эту призрачную надежду. Он повел Тейриола к гостинице под низкой крышей, в которой они остановились.

На стук открыл мрачный привратник с коптящей сальной свечой в руке.

— Он пьян? Я не позволю, чтобы его стошнило в моей кровати — пусть спит снаружи, с собаками.

Кейсил обеими руками поддерживал Тейриола, тот быстро увядал.

— Мы сняли комнату и будем спать в ней, — отрезал он.

— А как насчет тех, кто приедет после вас? Не вы одни возвращаетесь в горы после праздника! — недовольно заворчал привратник.

Не слушая его, Кейсил прислонил брата к стене, а сам отпер дверь в их узкую комнату.

— Ну же, шагай.

Тейриол ввалился внутрь, рухнул на грубый тюфяк и застонал, когда Кейсил начал стаскивать с него сапоги. Ругаясь шепотом, Кейсил снял с брата мокрый плащ и рубаху.

— Дурачок.

Расшнуровав его бриджи, Кейсил перекатил совсем вялого юношу на грудь, подоткнул сбоку скатанное одеяло, а другим накрыл.

— Ладно, Джирран, теперь ты.

Угроза на лице Кейсила вынудила замолчать надутую старуху, торчавшую со своим шитьем у двери.

Рыночный зал весь сиял от свечей внутри и жаровен снаружи. Мужчины, отдыхавшие от танцев, стояли кучками, делясь жевательными листьями, а один жарил орехи в сковородке на тлеющих углях.

— Вечер добрый, — кивнул он Кейсилу, облизывая пальцы, когда очищал горячее ядрышко.

Горец безмолвно кивнул, одновременно заглядывая в открытую дверь, чтобы разыскать Джиррана и Эйриз. В здешнем обществе имелось немало белокурых голов и множество темных, хотя почти весь народ отличался специфическим сложением, характерным для Горной крови: был более низкорослым и коренастым.

Эйриз стояла в круге людей, готовящихся к пляске, ее глаза блестели от удовольствия, на скулах розовел прелестный румянец. Ее платье из вышитого льна было единственным горного фасона в этом большом зале, но Эйриз казалась совершенно довольной, что из-за этого на нее обращают внимание. Прилично закрытое, с длинными рукавами, оно было сшито точно по фигуре и, выгодно подчеркивая ее округлости, привлекало раздраженные взгляды двух местных красавиц, облаченных в смелые платья без рукавов и с глубокими вырезами.

Пусть другие девушки разденутся догола, Эйриз все равно будет притягивать к себе взгляды, подумал Кейсил с тайной улыбкой, даже не будь на ней драгоценностей. Его сестра носила ожерелье из переплетенных золотых цепочек, кольца, блестящие глубокой гравировкой, на каждом пальце и филигранную сетку с хрустальными подвесками, сверкающими на ее белокурых косах. Драгоценности, подаренные ей Джирраном в залог обещания жениться на ней, произвели хороший эффект, размышлял Кейсил. Однако с тех пор он почти ничего не подарил ей.

Вокруг танцевальной площадки матроны этого городка обменивались сплетнями за настоями и разбавленным вином. Одна с любопытством взглянула на Кейсила, когда он пробирался мимо.

— Кто этот молодой человек?

Ее соседка близоруко посмотрела ему вслед, но тут же покачала головой.

— Просто какой-то проезжий горец.

И женщины вернулись к более захватывающим темам.

Кейсил постоял минуту, глядя на квартет музыкантов, сидевших возле усыпальницы Ларазион. Статуя богини была убрана веткой бело-розовых цветов и взирала пустыми мраморными глазами на краснолицего флейтиста, раздувающего щеки. Флейтист вел мелодию, его товарищи, по всей видимости — братья, вторили ему лирой и цимбалами, а барабан отбивал ритм.

— Ты не должен танцевать со своей женой? — Кейсил без церемоний опустился на стул.

Джирран сидел у ширмы, поставленной перед задней дверью, чтобы не допускать сквозняка, и смотрел куда-то невидящим взором, глубоко погруженный в раздумья.

— Что?

О чем бы ни думал Джирран, это вызвало улыбку на его лице. Один из самых красивых мужчин в зале, он получал немало призывных взглядов от девушек, тщетно надеявшихся на кавалера.

— Я спросил, не должен ли ты танцевать со своей женой? — Ответ Кейсила звучал вызовом.

Джирран с хозяйским удовлетворением взглянул на Эйриз.

— Нет, здесь ей ничто не угрожает, и вряд ли она пойдет наружу с одним из этих навозников. А если и найдется такой прыткий, я мигом набью ему морду. Шучу! — поспешно добавил он, увидев серьезное лицо Кейсила. — А ты что здесь делаешь? Ты не больше меня любишь скакать, будто ошалевший от весны козел. — Он ласково улыбнулся Эйриз, когда девушки проносились мимо, быстро меняясь партнерами. — Тебе не приходится терпеть ее ворчания.

— Ты дал Тейриолу денег, чтобы он напился до рвоты? Кейсил сурово посмотрел на Джиррана, но тот лишь пожал плечами.

— Он — мужчина и может делать что хочет.

— Ему еще целых пять лет до совершеннолетия, и ты это прекрасно знаешь. Ты женат на его сестре и обязан заботиться о нем.

Джирран огляделся по сторонам с первым признаком беспокойства.

— Что он натворил?

В затененном углу глаза Кейсила казались темно-синими.

— Во-первых, он рассказал мне о чудесной сделке, которую ты заключил в Селериме.

— Сделке? Да это был просто грабеж, — фыркнул Джирран. — Воровской притон, вот куда привел меня Тейриол. Ты прав, он еще не скоро повзрослеет.

Кейсил нахмурился.

— Тейриол сказал, что это ты предложил искать покупателей у задних ворот.

— Это Тейриол захотел поглазеть на петушиные бои. Уверенность Джиррана подзадоривала Кейсила отрицать это.

— Он говорит, ты получил жалкую цену, — мрачно выговаривал шурин.

Лицо Джиррана стало воинственным.

— Я получил лучшую цену из того, что мог получить, и дам в морду каждому, кто скажет иначе. — Он машинально провел рукой по бороде. — Во всяком случае, что сделано, то сделано. Собаки, лающие на луну, не остановят ее заход.

— Ты будешь учить меня житейской мудрости? После того как все твои обещания сделать нас богачами разлетелись в прах? — возмутился Кейсил. — Спасибо, но жители низин могут обманывать нас и дома, в долине. И из нас троих ты понес больше всего убытков! Где ты возьмешь золото, чтобы возместить отцовское наследство? Что Эйриз найдет под плитой очага, когда придет Солнцестояние? — Кейсил говорил тихо, но гнев в его неразборчивых словах все равно привлекал любопытные взгляды.

Джирран удовлетворенно скрестил руки на плотной груди.

— Эйриз будет за что благодарить меня к Солнцестоянию, помимо нечистых денег с низин в ее сундуках. Мы можем забыть того вонючего Харкуаса и его шавок. — Он поджал ноги, когда танцующая пара выбилась из круга.

— О чем ты говоришь? — Кейсил ничего не понимал.

— Ты хотел бы поставить этих жителей низин на место раз и навсегда? Ты хотел бы вернуть то, что по праву принадлежит нам, и проклясть любого, кто попытается снова нас надуть? — Джирран потянулся, закинув руки за голову, и снова скрестил их, широко улыбаясь Кейсилу.

— Ты еще пьянее, чем Тейриол, — решительно молвил Кейсил. Он потянулся за зеленым стеклянным кубком Джиррана и понюхал осадок.

— Я не пьянею от одной чаши сладкого миндаля, — усмехнулся Джирран.

Кейсил смерил его твердым взглядом.

— Тогда объяснись.

Желание поделиться своим открытием победило искушение Джиррана лелеять его при себе еще какое-то время.

— Видишь этих музыкантов? Они только что вернулись из Селеримы.

— И что? — Кейсил едва взглянул на квартет, наяривавший страстную мелодию.

— А то, что у них есть новая песня. Барабанщик пел ее раньше.

Кейсил вздохнул.

— Или рассказывай все толком, или я возвращаюсь, чтобы присмотреть за Тейриолом.

Хорошее настроение Джиррана немного померкло.

— Это была баллада о тормалинцах, которые поплыли через океан к неизвестным землям и нашли могущественное племя людей. Могущественное в магии, Кейси, с ее помощью они пересекают моря и нападают на тормалинцев на их собственной родине.

Кейсил пожал плечами.

— Жители низин прогнали своих магов в море, верно? Стало быть, они вернулись, чтобы отплатить им за это.

Джиррана распирало от самодовольства.

— Если верить певцу, эти люди зовутся эльетиммами.

— Я должен знать это название? — Кейсил сдвинул брови. — Звучит знакомо...

— Аниатиммы? — подсказал Джирран. У Кейсила отвисла челюсть.

— Но это лишь сказка для зимних ночей у огня!

— А что, если нет? Что, если эти люди, где бы они ни были, рождены от той крови?

Оба замолчали. Музыка гремела, и танцующие кружились мимо них.

— Думаешь, такое возможно? — Позабыв вражду, Кейсил размышлял над этим поразительным известием.

— Баллада говорит о белокурых людях, — сообщил Джирран.

— Значит, нас снова сделали главными злодеями, — протянул Кейсил. — Это не новость. Добрая половина сказок у жителей низин говорит про белобрысых воров, нападающих на курятник бабушки.

— У здешних крестьян — да, — кивнул Джирран, — но с чего бы песне из далекого Тормалина рассказывать это? Баллады, которые мы слышали в Селериме, в основном предупреждают о босоногих варварах, совершающих набеги с дальнего юга.

Кейсил развел руками.

— Вот тебе и ответ, верно? Это островитяне, варвары Южных морей, да?

— Они темнокожие и темноглазые, — уточнил Джирран. — Эта песня не может быть о них.

Кейсил озадаченно пожевал губу.

— Но ты думаешь, это и правда могут быть аниатиммы?

— Песня говорит о Людях Льдов. Это ведь не может быть совпадением?

— Нет, — выдохнул Кейсил. — Не думаю, что это совпадение. — Он посмотрел на Джиррана. — Но что это означает для нас, кроме того, что сказка превращается в быль? И зачем нам искать аниатиммов? Их изгнали, потому что их вождь пытался сделать себя единственным правителем всех долов!

— Эти люди владеют магией, Кейси, — напомнил Джирран, пристально глядя на шурина. — Они достаточно владеют магией, чтобы пересечь океан и ходить невидимыми среди жителей низин. Если верить песне, навозники в страхе бегут от этих эльетиммов. Подумай об этом, Кейсил. Если это — аниатиммы, то их магия должна быть истинной магией, не извращением чародеев с низин. Настоящая сила, вкорененная в горы в прежнее время и не запертая Шелтиями в тайны Солнцестояния. Если это аниатиммы, тогда у нас общая кровь, пусть и разделенная бессчетными поколениями. Что, если мы заявим о родстве и потребуем помощи?

Не дождавшись ответа, Джирран продолжал:

— Вспомни истории, что рассказывают у очага в бессолнечное Солнцестояние. Что, если бы снова удалось вызвать вирма Сейдера? Он бы выгнал жителей низин из наших рудников скорее, чем рудничный газ! Что, если бы можно было послать в долы призраков Морна? Пусть прогонят всех глупых коров за ближайший утес! Мы могли бы запутать ноги воров, ставящих капканы в наших лесах, верно? Келл Ткач делал это!

— Но это только сказки, Джирран, — возразил Кейсил, хоть и не слишком уверенно.

— Неужели? — парировал Джирран. — Как и аниатиммы, так нам всегда говорили. Но как еще жители низин узнали бы о них, если б не было в этом какой-то правды?

Кейсил смутился.

— Это всего лишь песня, Джирран. Какой-то менестрель выдумал историю, чтобы пощекотать нервы жителям низин. Скажи мне, что происходит с этими эльетиммами? — Горец выделил последнее слово. — Ставлю мои лучшие сапожные пряжки, что они потерпели неудачу. — Кейсил фыркнул, враждебно глядя на невнимательных танцующих, плетущих сложную фигуру по всей длине зала.

— Не так, как ты бы предположил, — с довольным видом ответил Джирран. — Эти тормалинцы поехали на острова, так гласит песня, чтобы выкрасть обратно заложника...

Кейсил глубоко вдохнул.

— ...вот именно, Кейси. Кто из жителей низин понял бы, как это глупо? — заторопился Джирран. — Они поехали, чтобы выкрасть заложника, и, разумеется, его казнили. За другими охотились как за установленными преступниками, но они украли лодку и как-то ухитрились не утонуть и были прибиты к родным берегам. Вот как далеко простирается их победа, и я назвал бы ее жалкой.

Кейсил покачал головой.

— Это только песня, Джирран. История о приключениях, скроенная из отрывков полузабытой саги. Какой-то восточный горец, ушедший в деревню, передал эту легенду своей жене — жительнице низин — и их полукровкам-детям. Только и всего.

— Какую легенду? — заупрямился Джирран. — Скажи мне, из какой такой саги это слатано? Как могли восточные горцы отыскать подобное сказание, когда они так далеко ушли от старых обычаев? Они едва могут перечислить три колена своих кровных родственников!

— Ну, я не знаю, — уступил Кейсил. — Ладно, допустим, в этом есть доля правды, но нам-то что с того? Пусть эти люди способны пробудить Варангеля и его ледяных демонов, но одна дорога к океану займет полгода, а ты говоришь, что они на другой его стороне!

Наклонившись вперед, Джирран понизил голос.

— Если они обладают истинной магией, Шелтии сумеют связаться с ними.

Кейсил вздрогнул, словно его ударили в ногу.

— Ты это серьезно?

— А почему нет? — дерзко вопросил Джирран. — Тебе не кажется, что Шелтиям следует рассказать?

— Если эта песня разойдется повсюду, они и без меня о ней услышат. — Кейсил в ужасе покачал головой. — Мне не нужны неприятности.

— А мне нужна та сила, если аниатиммы обладают истинной магией и готовы поделиться ею, — решительно заявил Джирран. — Пусть Шелтии цепляются за свою мудрость, пусть их прогоняют все дальше и дальше с каждым годом. Я хочу ходить по землям Эйриз, не попадая ногой в капкан какого-то вора. Я хочу продавать металлы, которые потом своим добываю из земли, за справедливую цену, и чтобы ее не сбивал какой-то житель низин, чьи рудники существуют на крови рабов, оскверняющих землю своим страданием. Я хочу в безопасности ходить от дола к долу, требуя кров, когда нужно, и не находить двери запертыми от грабителей из низин, которые столь часто попирают дорожное перемирие, что оно уже ничего не стоит.

— Но ты же не знаешь наверняка, что у этих людей есть истинная магия, даже если они существуют, — запротестовал Кейсил, но его словам не хватало прежней силы.

— А ты не хочешь узнать? — с вызовом спросил Джирран.

— Возможно, хочу. Ты уже заразил меня своими фантазиями, — вздохнул Кейсил. — Но какой ценой? Чтобы меня избегали Шелтии?

— Думаю, я знаю, кому мы можем доверять, — медленно проговорил Джирран. — Моей сестре.

— У тебя нет сестры. — Кейсил сурово глянул на него. — Она теперь Шелтия. Ее кровь — их, и ты не имеешь на нее прав.

Джирран задумчиво погладил бороду.

— Полагаю, я мог бы убедить Эритейн скрыть это.

— Тебе придется сильно постараться, не то окажешься по горло в беде, — с сомнением молвил Кейсил. — Что она, по-твоему, скажет?

— Понятия не имею, — признался Джирран. — Я прощупаю ее, посмотрю, захочет ли она меня выслушать.

— Не вмешивай нас, — потребовал Кейсил. — Если тебя станут избегать, мы хоть сможем позаботиться об Эйриз.

— Ради Эйриз я и хочу это сделать. — Глаза у Джиррана запылали. — Я хочу дать ей все, что только может вообразить ее головка, я хочу дать ее дочерям такое положение, чтобы потребовать обратно все права на земле и под землей, которые отошли к другим их крови. Я хочу передать сыновьям такое наследство, чтобы они ловили взгляд каждой матери, чтобы связать нашу кровь, вашу и мою, с каждым долом к западу от Ущелья, чтобы нам никогда больше не пришлось иметь дело с жителями низин, если мы того не захотим.

Его голос стал расчетливым.

— И, конечно, вы с Тейро первыми извлечете выгоду. Ваш отец умер слишком рано и не оставил вам достойного наследства, поэтому никто не будет возражать, если Эйриз решит обеспечить вас. Ты мог бы уверенно держаться на Солнцестоянии, а не как в прошлый раз. Я слышал, ты утверждаешь, что не ищешь пока невесту, но сам все надеешься, что какая-то девушка с приличным участком земли поддастся твоим чарам и настоит на свадьбе.

— Тебе это удалось, — с сарказмом заметил Кейсил. Танец закончился торжественным аккордом.

— Разве Тейро не достоин хорошей партии? — Джирран пропустил издевку мимо ушей, глядя, как Эйриз отвечает на поклон своего кавалера.

— Если хочешь продолжать это дело, я не стану тебя удерживать, — решил Кейсил. — Я никому не скажу, и ты не должен никому говорить, особенно Эйриз. Если из этого что-нибудь выйдет, хорошее или плохое, потом хватит времени для объяснений.

— Согласен. — Джирран протянул руку, и Кейсил коротко ее пожал. — Как только вернемся домой, я пошлю весточку моей бывшей сестре.

— Она не придет, — предсказал Кейсил.

— Посмотрим.

К ним подошла Эйриз.

— Любовь моя, ты блистаешь как лебедь среди этих голубиц. — Джирран встал, чтобы поцеловать ее в щеку.

Эйриз, хихикая, сделала реверанс.

— Теперь ты потанцуешь со мной?

— Конечно, моя дорогая. — Джирран предложил ей руку. — Пора напомнить этим жителям низин, что ты моя жена, покуда они все не потеряли головы от твоей красоты.

Кейсил со слегка насмешливой улыбкой смотрел, как они присоединяются к кругу. На минуту его лицо помрачнело, но затем горец энергично потер ладони и встал. Он пересек зал и низко поклонился одной из вызывающе одетых девиц, с нахальным восхищением разглядывая ее прелести.

— Могу я пригласить вас на этот танец?

Брюнетка немного смутилась, но, видя зависть подруг, скромно обряженных в шали и нижние юбки, не смогла отказать.

— Конечно, сударь, — смело ответила она.

Музыканты заиграли веселую мелодию, и Кейсил закружил девушку в танце, его широкая ладонь уверенно лежала на ее узкой талии.

Ирдигский мост, Великий Западный Тракт, 13-е поствесны

— Вам нужна помощь?

.Человек с ножами шагнул вперед. Медь в его волосах поблекла до русого цвета, и, принимая во внимание его обветренную кожу, я решила, что он одного возраста с Райшедом, может, на горсть лет старше меня.

Фру ответил ему на Лесном языке. Остальные путешественники замерли с выражением надежды и опасения на лицах.

Человек с ножами кратко обратился к своим спутниками. Двое из них снова исчезли под деревьями, а двое других пошли расценивать состояние реки.

— Каков план, Фру? — Я вежливо улыбнулась человеку с ножами, который ободряюще мне подмигнул.

— Они помогут людям перейти реку. — Менестрель стоял, безуспешно счищая грязь, присохшую к штанам.

— А как мы поступим с Зенелой? — поинтересовалась я. — Повезем ее в замок Пастамар или обратно в Медешейл?

Фру кивнул на деревья. Лесная женщина примерно моих лет с сумкой из оленьей кожи через плечо приближалась к нам в сопровождении одного из лучников. Она подошла к мужчине со сломанными ногами и, встав на колени, бережно открыла его раны. Даже при виде месива из разодранной плоти женщина сохраняла невозмутимость. Она достала из сумки закупоренный и запечатанный воском глиняный горшочек. Сломав ногтем печать, начала размазывать что-то на куске чистого полотна, кивком отвечая на вопросы раненого.

— Ну, что будем делать?

Сорград подложил дров на угли нашего костра и поставил чайник на таганок, пока Грен рылся в чьем-то брошенном ранце, откапывая завернутую в муслин ветчину. Он отрезал мне толстый кусок, и я жадно набросилась на еду, несмотря на затхлый привкус речной воды. Сорград извлек из глубин чемодана свою личную чайную коробку и проверил, все ли баночки остались плотно запечатанными от воздуха и сырости.

— Может, стоит предложить свою помощь? Заодно узнаем, что происходит.

— Давай посмотрим, как повернутся руны.

Я наблюдала, как наши попутчики разглядывают незнакомцев. Двое коробейников неприветливо хмурились, но возчики и семьи лишь обрадовались гостям. Одна матрона с характером таким же сильным, как ее руки, вскоре заставила одного из Лесных парней отложить лук и принести ей дров. Женщина с травами пошла к ней, дабы поговорить, и матрона отправила девушку класть припарки на раны пострадавшего. Вскоре подтянулись и другие путешественники, чтобы немедленно включиться в организацию переправы через реку и помощи раненым.

Вода в чайнике еще не успела закипеть, как откуда ни возьмись появились Лесные жители, да еще в таком количестве, что я невольно спросила себя, как близко они находились. По крайней мере я решила, что это — Лесной Народ, хотя они не отличались поразительным сходством, говорящим об общей крови, как, например, Грен и Сорград. Все это были взрослые мужчины и женщины, никаких детей или стариков, и действовали они дружно, как давние знакомые. Одна женщина с впечатляющей коллекцией серег, колец и цепей из золота и серебра размотала тонкую веревку со своей талии.

— Она не настолько прочна, чтобы выдержать что-нибудь, — с сомнением заметил Грен, опытным глазом оценивая веревку.

— Посмотри вон туда, — кивнул Сорград, заливая травы в узелке муслина крутым кипятком.

Еще трое Лесных жителей сняли свои веревки и ловко скручивали их в более крепкий жгут. Скрутив, они связали его с таким же жгутом, сделанным другой тройкой, и стали дожидаться третьей, чтобы скрутить еще более толстый канат.

Свист, слишком неестественный для птичьего, заставил меня повернуть голову, и я увидела Народ, влезающий на дуб на другом берегу реки. Один из Лесных жителей шагнул вперед и хлопнул в ладоши, после чего более высокий из двух наших лучников выпустил стрелу с привязанной к ней тонкой веревкой. Стрела едва не пронзила ступню человека, ждущего на том берегу.

— У него крепкие нервы, — одобрительно пробормотал Грен. Он понюхал промокшую горбушку и, сморщив нос, бросил ее в сторону.

— У стреляющего или у ждущего? — поддела я его, выковыривая из зубов грубое мясное волокно.

К тонкой веревке привязали другую, потолще, а к ней — еще более толстую, и, когда была закончена дружная работа на дереве с нашей стороны реки, прочный канат закачался над водой. Река кралась под ним зловещими мутными водоворотами.

— Похоже, они знают, что делают, — заметил Сорград. Над первым канатом были натянуты еще два, один — на уровне пояса, другой — на уровне груди. Лесные Люди начали переходить реку с такой легкостью, словно находились на мосту в четыре пяди шириной.

— Как девчонка менестреля должна карабкаться по этим веревкам? — поднял брови Грен.

Я поискала глазами Фру. Он стоял возле женщины с сумкой из оленьей кожи, ее рука в серебряных кольцах покоилась на ушибленном лбу Зенелы.

— Бьюсь об заклад, он был бы рад настою, чтобы взбодриться. У тебя нет чего-нибудь подходящего?

Сорград подал мне чашку с неаппетитной тускло-зеленой пеной.

— Я бы выпила вина, если найдешь какое-нибудь, с капелькой горячей воды и меда, — с надеждой добавила я.

— Дорогая моя девочка, ты ужасно старомодна. — Сорград в притворном ужасе покачал головой. — В наше время гурманы пьют настои. — И он повернулся, чтобы исследовать груду бутылок, осмотрительно сложенных в сторонке каким-то купцом.

Стараясь не поскользнуться, я пересекла суетливый лагерь. Сверху грязь подсыхала, но под коркой скрывался коварный липкий ил. Я едва не шлепнулась, когда сзади вспыхнул яростный спор. Трое, которых мы сочли грабителями, стояли нос к носу. Двое отталкивали третьего, подкрепляя угрожающие слова жестами.

— Из-за чего ссора? — спросила я одного из коробейников.

— Они только что нашли своего товарища, — угрюмо сообщил он. — Горло перерезано, не утонул.

Я покачала головой и пошла дальше. Бросаться с ножом на Грена — это последняя ошибка, которую совершает человек. Я посмотрела вокруг. Торговцы и возчики были заняты, готовя фургоны и животных, но остальные с испугом уставились на веревочный мост — они еще не оправились от шока, вызванного наводнением.

Фру беседовал с Лесным парнем, но с моим слабым знанием языка за их быстрой речью было не угнаться. Зеленые глаза парня несколько раз метнулись ко мне, теплея от восхищения. Парень был красив, в том возрасте, когда рост опережает силу, но уже широкий в плечах и веснушчатый, как певчий дрозд, его волосы блестели на хрупком солнце, пробивающемся сквозь верхушки деревьев, словно начищенная медь. Короткое ожерелье из белого и красного золота охватывало шею.

Я вдруг осознала, что женщина с сумкой из оленьей кожи смотрит на меня, и на лице ее видно оживление, которое мне совсем не понравилось. Она была примерно моего роста и сложения, но ей словно бы не хватало мяса на костях. Наметанные глаза, темные под тяжелыми бровями и обыкновенными русыми волосами, изучали меня.

Парень задал ей какой-то вопрос, и я обрадовалась, когда поняла ответ, произнесенный медленно с явно другим акцентом.

— Ей нужен покой и тщательный уход, чтобы не умереть от гнили в легких. Чем больше она будет двигаться и волноваться, тем слабее станет.

Зенела старалась подавить тихий упорный кашель. Ее лицо было нездорового цвета, а ввалившиеся, налитые кровью глаза широко распахивались, когда она переводила испуганный взгляд с Фру на женщину, не в силах понять их разговор.

— Есть тут поблизости место, где мы сможем получить для нее уход?

Мне хотелось знать, не придется ли нам расстаться с менестрелем.

— Ориал ее вылечит. — Удивление Фру было близко к упреку. — Я рожден от этой крови и с теми, кто находится под моей защитой, в свою очередь обращаются как с таковыми.

— Я пойду и приготовлюсь. — Женщина встала и отряхнула грязь со своих кожаных гамаш. — А ты пока залей это кипятком. Скажи ей, чтобы пила его горячим и дышала паром.

Она развернула пакетик из промасленной кожи и вручила Фру горсть сушеных цветов. Нет ничего загадочнее примулы. Я с детства помню этот горький вкус: тогда настои были чем-то, что ты принимал, когда болел, или не принимал вовсе, а не модными выкрутасами.

Я отдала Фру его тепловатый напиток.

— Можно мы останемся с вами на пару дней? Отдохнем немного, прежде чем двигаться дальше.

— Ты нашей крови, тебе будут только рады. — Фру смерил меня строгим взглядом. — Ты можешь отложить свои вопросы о песнях на потом? Чем скорее эти инородцы переправятся через реку и уедут, тем скорее Зенелу перенесут в укрытие.

— Конечно. — Я ободряюще улыбнулась толстушке и направилась к Узаре.

— Как насчет животных и товаров? — Задрав голову, лысеющий возчик с сомнением смотрел на Лесной Народ, плетущий тонкие веревки вокруг канатов моста, чтобы создать иллюзию стенок. — Нам не перенести их по этим канатам!

— Надо проверить брод, — с невинным видом ответил Узара. — Вероятно, опоры моста не дали воде сильно размыть русло.

— Я срублю шест, — пробормотал возчик, так и не убежденный, и пошел прочь.

Я многозначительно посмотрела на мокрые грязные рукава Узары.

— И как брод?

— Достаточно прочный для фургонов, если ехать медленно. Впряжем лишнюю пару лошадей. — Узара испустил тяжкий вздох. — По крайней мере если вчера и было что-то не так, оно прошло, поэтому вода не борется со мной.

— Не бери на себя слишком много, — предостерегла я мага. Узара слабо улыбнулся.

— Если кто-нибудь еще умеет восстанавливать речное русло, я с радостью приму его помощь.

Его взгляд переместился куда-то за меня, и, обернувшись, я увидела приближающегося Сорграда.

— Рэвин говорит, что надо заставить эту компанию двигаться. Народ выручит путешественников, попавших в наводнение, но они не собираются караулить мост все лето.

— Рэвин? — переспросила я.

— Тот, с ножами, — объяснил Сорград.

Я полезла наверх, чтобы самой испытать мост. Осторожно оценивая его качание и прогиб, я пошла к реке, глянув по пути вниз, на круг обращенных ко мне любопытных лиц.

— Ей хорошо, она ведь одна из них, а они лазают, как белки, все это знают, — пожаловалась солуранка. В ее говоре слышалась переливчатость, свойственная тормалинскому языку по обе стороны границы. Несмотря на грязь, коркой покрывавшую ее платье, она добыла где-то кружевной чепец и нашла время расчесать и заколоть волосы. Я узнала в ней женщину, которая распоряжалась у костра.

— Обо мне такое вряд ли скажешь, — произнес Сорград, внезапно возникший возле нее, с характерным акцентом Кола. — Если я рискну, может, и ты попробуешь?

Он энергично подошел к мосту, но вид у него был неуверенный. Я подала горцу руку, когда он с нервной улыбкой вставал на канат.

— Следуй за мной и старайся не смотреть вниз, — успокаивающе посоветовала я и медленно пошла вперед, чувствуя, как колеблется мост от неуклюжих шагов Сорграда. — Это не сработает, если они увидят Грена, бегущего на ту сторону испуганным хорьком, — прошептала я. — Где он?

— Пошел забрать то, что спрятал прошлой ночью, — непринужденно ответил Сорград. — Может, этого хватит, чтобы убедить мамашу?

— Мы привяжем ей на шею колокольчик, чтобы остальные пошли следом?

Я улыбнулась разинувшей рот толпе. Сорград с преувеличенной осторожностью повернулся кругом.

— Это гораздо легче, чем кажется, — громко объявил он. — По мне, так лучше перейти с сухими ногами, нежели снова промокнуть!

— Ну, давай, ма, — подгонял женщину нетерпеливый парень.

Он был почти взрослый, но его розовое лицо было отмыто матерью так же, как в любое другое утро. Его сестры подкатывали треснувший бочонок, выброшенный с какого-то фургона, — практичность, без сомнения, впитанная с молоком матери.

Мамаша посмотрела вверх, лицо мрачное, но решительное. Заткнув подол юбок за кушак, она влезла на бочку и неуклюже забралась на мост. Кто-то из возчиков очень своевременно подпихнул ее под зад, и женщина от неожиданности выругалась, а ее дочери захихикали.

— Держи равновесие. — Я ободряюще улыбнулась ей. — Иди очень медленно, по одному шагу, не смотри вниз, вот так, смотри на меня, передвигай только одну руку или ногу за раз.

Я продолжала эту тираду, пока женщина прочно ставила один крепкий башмак перед другим, толстые лодыжки в грязных чулках немного дрожали, костяшки белели, когда она крепко сжимала веревки. Так мы и продвигались. Мамаша бормотала молитвы Дрианон, и я добавила к ее мольбам свою краткую просьбу, ведь, если женщина соскользнет, мне ни за что ее не удержать.

— Отлично, вот так и продолжай, мы вмиг перейдем эту реку.

Она на мгновение опустила взгляд на мутную охровую воду.

— Не смотри вниз! — рявкнула я. Женщина возмущенно вскинула голову.

— Если ты не сделаешь этого, никто не сделает, — принялась я втолковывать ей. — Вы застрянете тут Тримон знает на сколько. Когда еще вода достаточно спадет, чтобы без опаски вести детей вброд?

Мамаша глубоко вдохнула и медленно, но без колебаний пошла дальше, пока не добралась до другого берега, где Лесные руки помогли ей спуститься на безопасность травы.

— Легче пять раз родить, — с чувством сказала женщина, обмахиваясь краем шали. Однако ее голос звучал твердо, когда она кричала своим детям: — Миро и Сарел, подоткните юбки, чтобы не мешались. Ну же, сейчас не время стыдиться мужчин, видящих твои ноги, глупая девчонка! Эска, ты пойдешь за сестрами. Нет, по одному, я не хочу, чтобы вы все разом были над водой. Миро, где твои мозги? Держись обеими руками!

Она продолжала строго подбадривать детей, пока все они благополучно не спустились на землю, где мамаша обняла их так крепко, словно никогда больше не выпустит из рук.

— Ну а вы чего ждете? — крикнула женщина над их головами тем, кто все еще мялся на другом берегу.

Дрианон жалует матерям непререкаемо властный тон.

К тому времени когда солнце полностью вышло из-за деревьев, все переправились через реку, за исключением возчиков, ждущих со своими повозками. Мы все наблюдали, как первый фургон медленно въехал в реку, мужчины ругнулись — вокруг них заплескалась вода. Течение все еще было достаточно сильным, чтобы тянуть за колеса и тревожно раскачивать остов телеги.

— Но! Но! — Кучер хлестнул ведущую пару, когда лошади шарахнулись от ледяной воды; кнут безжалостно обвился вокруг их ушей.

Мужчины налегли на веревки, привязанные к упряжи, чтобы тащить лошадей вперед. Животные напряглись, дрожа всем телом и потея, и мощным усилием выволокли тяжелую повозку на берег, за что были вознаграждены радостными хлопками, ласковыми словами и горстями свежей травы. Возчик насквозь промок, но сиял от облегчения. Его добро перебралось через реку в целости и сохранности.

Пока остальные фургоны совершали переправу, я заметила, что Узара спорит с купцом у последней повозки, и побежала обратно через мост.

— В чем дело?

— Я не думаю, что стоит рисковать, отправляя этого человека в фургоне. — Под натянутой вежливостью Узары явственно проступала досада.

— Хори не может идти по мосту, — запротестовал купец. Хори лежал на грязных одеялах на дне телеги: обе ноги в грубых лубках, толстые бинты придерживают испачканные зеленым повязки.

— Ты перенесешь его через реку с помощью магии, да? — мягко осведомилась я.

— Конечно. — Маг уже начал сердиться. — Почему же нет? В глазах Хори я увидела страх.

— Ты можешь доверять ему, — заверила я раненого. Рот Хори сжался в упрямую линию.

— Брод достаточно крепок, я положусь на него.

— Дело твое. — Я взяла Узару за локоть, чтобы увести с Дороги. — Пусть руны катятся как хотят.

Возмущенный ответ мага потерялся в общем шуме: возчик стегнул лошадей и погнал их в бурлящий поток. В отсутствие груза для устойчивости телега тотчас скользнула вбок. Белый от страха Хори вцепился в борта, изрыгая брань, достойную наемника. Возчик хлестал животных, но телегу все больше и больше опрокидывало. Если Хори уйдет под воду, ему уже не всплыть.

— Сделай что-нибудь, Узара, — не выдержала я.

— С какой стати? — огрызнулся маг, еле сдерживая ярость.

— Ладно. — Я скрестила руки. — Это будет не первый раз, когда глупость станет чьей-то смертью.

Узара бросил на меня испепеляющий взгляд, но взмахнул руками. Золотая вспышка оставила солнце бесцветным, и копье магии вонзилось в воду. Река вокруг фургона закипела, переливаясь золотом, лазурью и сапфиром, возчик испуганно сжал поводья, и лошади затрясли головами.

— Гони их, ты, придурок! — зарычал Узара, добавляя грязные ругательства.

Его сквернословие доставило мне наслаждение, которое превзошло удовольствие от магического света. Возчик схватился за кнут, хлеща своих коренников, пока на крупах не выступила кровь. Я взглянула на другой берег. Все собравшиеся там разинули рты и расширенными глазами смотрели, как фургон въезжает на пологий склон; последние завитки магического света исчезали с его колес вместе с водой, капающей на грязный дерн.

— Лично я оставил бы их тонуть, — заметил Грен. Сорград маячил в двух шагах позади него.

— Но ты не маг Хадрумала, приученный использовать свое колдовство во благо ближних, не так ли?

Я дружески улыбнулась Узаре.

Маг что-то проворчал, взглянул на Сорграда с совершенно неоправданной злобой и быстро зашагал прочь. Он тяжело дышал, щеки под угловатыми скулами впали, плечи устало поникли.

— Это и впрямь отнимает у них силы, а? — задумчиво молвил Сорград.

— Да, — согласилась я. — И это хорошо, если учесть, что он мог бы натворить, если б захотел.

На плече Грена висела незнакомая седельная сумка, и я вдруг сообразила, что налетчиков нигде не видно.

— А куда подевались наши друзья?

— Потопали обратно в Медешейл, — ответил Сорград.

Со вспышкой активности другие путешественники отбыли, стремясь наверстать потерянное время или убраться подальше от магии Узары. Лесной Народ начал разбирать мост, и Ориал вернулась с грубыми носилками для Зенелы из покрытых яркой тканью срубленных веток.

— Твой мужчина — маг? — Красавчик парень подошел ко мне с блестящими от любопытства глазами.

— Мой друг, — поправила я его. — Да, он — чародей.

— Эта магия... как ей учатся? — спросил парень, явно заинтригованный.

— Это дар, с которым человек рождается. — Я сосредоточила мысли на своей первоначальной цели. Хорошие поступки сегодня, возможно, заслужили мне награду у Сэдрин, но чего я хочу в этой жизни, так это награды от мессира и Верховного мага. — А у Народа есть магия?

Мы пошли за четырьмя мускулистыми парнями, которые тащили носилки Зенелы.

Красавчик покачал головой.

— Нет, у нас нет никаких заклинаний.

— Совсем нет? — уточнила я небрежным тоном.

— Совсем. А что привело тебя в зеленый лес в этом сезоне? — Он смотрел на меня с надеждой.

— У меня есть книга древних песен, часть написана на языке Народа. — Я ободряюще ему улыбнулась. — Я хочу узнать, о чем в них рассказывается.

Если я уговорю Фру спеть те старые баллады, то смогу увидеть, не проявит ли кто особый интерес или узнавание, решила я. Мы пробирались через великолепную весеннюю зелень и стелющиеся коврами голубые цветы, яркие, как небо над головой. Конечно, в самых старых балладах решающее откровение, которое дает возможность потерянному принцу доказать свои права, обычно падает на его колени в трех строфах от конца. Но, как свидетельствует мой опыт, реальная жизнь никогда не бывает столь легкой.

Становище, куда привел нас Рэвин, меня порядком удивило. Нет, я не ожидала увидеть дикарей, сидящих под деревьями и ждущих, когда посыплются орехи, но я представляла себе шалаши из веток или что-то подобное, а увидела широкую поляну с россыпью круглых жилищ, покрытых толстой рогожей. Народ вокруг занимался своими делами. Женщина вешала на отполированную раму узорчатую постель, чтобы проветрилась, и дети увлеченно возились с голенастыми щенками возле ее двери. Другие женщины сидели кружком, шили и обрабатывали кожу. Молодые оживленно болтали с парнями, складывающими дрова в аккуратные конусы. Все носили кожаные гамаши с туниками разнообразной длины и покроя. Молодые мужчины предпочитали фасон без рукавов, дабы похвастать своими мускулистыми руками, тогда как большинство женщин довольствовались множеством карманов. Вот тебе и экзотические тайны дикого леса. Обстановка была вполне домашней даже для матери Райшеда.

— Это для нас.

Фру кивнул на группу, ставящую новый дом. Одна девушка выкапывала яму для костра, другая складывала камни, чтобы выложить ее, третья размечала круг на подметенном дерне. Четверо женщин постарше плели длинную гибкую решетку из тонких прутьев, проткнутых и связанных кожаными ремнями, а еще две подносили рулоны рогожи.

— Несите ее сюда. — Ориал выглянула из дома с закрепленной над входом зеленой веткой.

Носилки были опущены на землю, и Фру внес Зенелу в низкое жилище. Из любопытства я пошла за ними. Толстушку усадили на кровать в виде рамы с натянутыми шкурами, покрытую шерстяным одеялом, которое можно купить в любом городке Энсеймина. Девушка задыхалась от приступа кашля, на щеках — слезы, в глазах — страх.

— Наклони ее вперед и расшнуруй платье, — приказала Ориал.

Фру прислонил Зенелу к своему плечу, и Ориал втерла в ее спину жирную мазь с резким запахом чеснока и еще чего-то незнакомого. Я чихнула. Возможно, здесь имелись тайны для аптекарей, но не было даже намека на мистицизм тех солурских целителей, которые выпрямляли ногу Хэлис.

— Выдыхай, медленно и ровно.

Ориал наклонила ухо ко рту Зенелы, пощупала пульс на шее, затем оттянула нижние веки, чтобы проверить цвет крови. В точности как любой аптекарь, к которому я когда-либо попадала.

— Ну, укладывайся и постарайся немного поспать.

Целительница махнула рукой, прогоняя нас с Фру наружу, но я успела заметить, что глаза Зенелы уже сонные. Что же все-таки было в том растирании?

Подвинув меня с дороги, менестрель ушел поговорить с Рэвином. Ни Сорграда, ни Грена, ни Узары нигде не было видно, и я малость растерялась, не зная, что делать. Я очень не люблю это чувство.

— Это для тебя и твоих мужчин.

От голоса Ориал за моей спиной я вздрогнула. Она указала на круг решетки, теперь накрытый сверху более крепкими прутьями, которые встречались в центре, вставленные в старое колесо от телеги. И железный треножник, закрепляемый в яме, подозрительно напоминал перекованные фургонные стойки. Я решила пойти помочь, но женщины работали так слаженно, что мое неумелое вмешательство только выставило бы меня на смех.

Я села рядом с Ориал — она толкла в ступке какой-то несчастный корень, превращая его в кашицу. Стены нашего нового дома уже были обернуты толстой дерюгой, покрытой в свою очередь крепкой рогожей, надежно связанной веревками из лыка.

— Мы должны благодарить за это Рэвина? — спросила я.

— Фру — из Народа и, будучи таковым, может рассчитывать на кров в любом становище. — Ориал глянула на меня с высокомерием. — Ты не из Народа, хотя и этой крови, верно?

— Ты тоже нездешняя, — парировала я. — Ты говоришь не так, как остальные.

— Я с дальнего юга, — спокойно пояснила целительница. — Я путешествую, чтобы перенять новую мудрость. Со временем я вернусь к моему народу — к зиме.

Мне показалось, что Ориал могла еще что-то добавить, но она шарила в своей сумке из оленьей кожи, и я не видела ее лица.

— Что за мудрость ты ищешь? — небрежно спросила я. — Что-нибудь вроде того, что знает мой друг Узара? Магию или заклинания?

Женщина сняла с пояса маленький нож и добавила к своей пасте стружки с жесткого сушеного стебля.

— Я — травница, как моя мать и большинство женщин в моем роду. Я ищу новых знаний о корнях и листьях, силе цветов и плодов, чтобы успокаивать боль и исцелять. — Она кивнула на новый дом. — Ты должна пойти и зажечь первый огонь в очаге, на счастье.

Как всякая новобрачная в Ванаме, вступая во владение кухней, чтобы та вскоре стала всем ее миром? Вряд ли, подумала я. Ориал снова мурлыкала с закрытым ртом, поглощенная своей работой.

— Фру играл эту мелодию прошлой ночью, — вспомнила я. — Вы с ним знакомы?

— Только сегодня встретились. — Ориал пожала плечами. — Это «Баллада о Руках Мазир». Все целители поют ее, на счастье.

— А ты не споешь ее для меня? Пожалуйста.

Я сидела на влажной земле, обняв колени, вся из себя — невинная просьба. Что-то в этой мелодии теребило меня, как назойливый ребенок.

Ориал взглянула на солнце, стоявшее теперь над головой. Его лучи пробивались сквозь листву и ложились на землю яркими пятнами.

— Думаю, у меня еще есть немного времени.

У нее был высокий и сильный голос, а произношение гораздо больше напоминало мне отцовское, нежели язык Фру — более текучий и неразборчивый, и по мере того как мелодия то поднималась, то опадала, я внимательно прислушивалась к словам. Некто Кеспар был обманом втянут в спор с Полдрионом, что переплывет реку между этим миром и Иным быстрее, чем Перевозчик одолеет ее на веслах в своей лодке. Неудивительно, что демоны сцапали его, и Кеспар вернулся домой к Мазир с гордостью и шкурой, разодранными в клочья. Мазир исцелила его любовью, травами и справедливым упреком. По крайней мере таков был смысл стихов, но припев ничего не значил для меня, кроме дразнящего эха.

— Что это такое: «ардейла менален рескел серр»?

— Это просто джалквезан. — Ориал билась над переводом, ибо я сидела, тупо глядя на нее. — Такие песенные слова.

— Но что они означают? — упорствовала я.

— Ничего. — Ориал беспомощно помахала пестиком. — Это бессмыслица.

— Ты поешь эту песню на счастье?

Меня так и подмывало сбегать за книгой. После всех задержек этого путешествия и превратностей минувшей ночи, похоже, удача наконец-то поворачивалась ко мне лицом.

— Считается, что это сказание помогает лекарству или припарке. — Ориал казалась сбитой с толку.

— А есть еще песни, которые поются на счастье для всяких других вещей? — спросила я с нарочитой небрежностью. — Много таких, с джалквезаном?

— Есть «Вьенн и Оленихи», — начала вспоминать женщина. — Когда ей пришлось спасаться от заигрываний Кеспара, она превратилась в олениху и спряталась среди стада. Еще есть «Сериз и Мост», «Мазир и Буря». В каждой из них есть джалквезан, но я не знаю никого, кто пел бы их с какой-то особой целью. А почему ты спрашиваешь?

Я пожала плечами.

— Просто любопытно.

Я встала и направилась к нашему новому дому, где Фру расстилал на крыше промокшее одеяло для просушки. Наши сумки были сложены внутри, и я с трепетом открыла свою котомку. Вся одежда отсырела и воняла, как ведро лягушек, но песенник был завернут в промасленную кожу, и я не зря потратила на нее деньги. Полотно под ней было чуть влажным в уголках, а книга внутри совсем не пострадала. Я с облегчением вздохнула.

Фру покосился на меня. Я почувствовала его досаду, смешанную с весельем. Сам менестрель нежно осматривал свою лютню. Один Тримон знает, как он уберег ее от наводнения.

— Зачем ты ее достаешь?

— Мы с Ориал говорили о песнях, и я хотела бы узнать ее мнение. — Я улыбнулась Фру. — Она сказала мне о джалквезане. Это те самые кусочки, которые ты не смог перевести мне? — Я мысленно пнула себя за то, что неправильно поняла менестреля. — «Мазир и Буря», она здесь есть. История о том, как эта Мазир потеряла дорогу и снова ее нашла.

— Конечно, — беззаботно кивнул Фру. — Никто не сможет перевести, я же тебе сказал.

Я сохранила небрежный тон.

— Ты сказал, что нет смысла петь эти песни в дороге, где никто не понимает слов. А как насчет того, чтобы подарить Ориал песню-другую, пока она работает? Народ их поймет, и это хоть как-то отблагодарит людей за сегодняшнюю помощь и заботу о Зенеле. Мы оба могли бы положить что-то на весы, верно? Не откладывай на завтра то, что можно сделать сегодня, кажется, так говорят?

Фру оглядел поляну, где мужчины и женщины сидели за несложной работой или просто грелись на весеннем солнышке.

— Ну, Ливак, кто бы ни был твой отец, бьюсь об заклад, ему есть за что отвечать.

Тем не менее он подхватил лютню и зашагал к целительнице. Я побежала следом и, сев рядом с ними, пристроила драгоценный песенник на коленях, чтобы фру мог видеть страницы. Он сказал что-то Ориал, чего я не поняла, и заиграл веселую мелодию. За Лесными словами его богатого тенора было не так легко следить, но это была песня, которую он уже перевел мне в пути. Один мужик пошел в лес, увидел там незнакомку и погнался за ней, а она — я так и не уяснила, по какой причине, — вдруг превратилась в безобразную ведьму. Не пожелав стать ее любовником, наш герой попытался найти дорогу обратно к своим, но заблудился среди странных деревьев и еще более странных встреч, каждая из которых уводила его все дальше от дома. Когда же он наконец прошел полный круг, то обнаружил, что отсутствовал целых пять лет, а не пять дней, как ему представлялось.

Теперь, когда я впервые услышала, как она поется, этот джалквезан захватил все мое внимание, он ярко выпячивал каждую причину сетований этого человека на его бедственное положение. Лежавшие в основе ритмы казались все более знакомыми: Джерис, этот милый ученый, использовал эфирные чары с точно таким же ритмом. Эльетиммские ублюдки, которые его убили, а потом сделали все возможное, чтобы вытащить мои мозги через уши, творили мерзкие заклинания, звучавшие точно такой каденцией. Но что означают эти слова? Высшее это Искусство или совпадение?

Фру закончил бурным аккордом, и к нам подошли две женщины.

— Я не слышала эту балладу с тех пор, как была маленькой девочкой, — улыбнулась одна.

— У меня целая книга древних песен. — Я перевернула страницы, чтобы ей и ее подруге было видно. — Вам знакомы еще какие-нибудь из них?

Женщины пожали плечами.

— Мы не умеем читать, ни я, ни Серида, — спокойно объяснила первая.

— Как насчет этой?

Фру перевернул обратно несколько листов пергамента и нахмурился, перебирая пальцами лады. Его лицо прояснилось, и он начал мелодию с хитрой сменой высоты в середине куплета. Женщины кивнули со смеющимися глазами и присоединились к нему в задорной песенке о Белом Вороне. Оторвавшись от работы, Ориал добавила свое сопрано, и Фру перешел в более низкую тональность, их голоса то сливались, то расходились, создавая изящную гармонию. Я внимательно слушала, ловя себя на том, что киваю в такт, но хотя мелодия оставалась неизменной, слова растворились в хаосе, как только певцы дошли до припева.

Смеясь, Фру перестал играть, и Ориал захихикала. Она сказала что-то женщинам, и я вновь прокляла свое незнание языка.

Целительница посмотрела на меня.

— Беда с этим джалквезаном: все знают разные варианты! Она повторила слова первой женщине, и та, пошевелив губами, кивнула.

— Тогда еще раз.

Фру снова заиграл, и на этот раз они запели в лад, их задорное исполнение расшевелило все становище. Народ подходил и начинал подпевать, каждый подлаживался к словам большинства.

Когда они закончили, первая женщина посмотрела на меня.

— Ты еще должна зажечь огонь в очаге, не так ли? — Она говорила на тормалинском почти без акцента. — Это надо сделать прежде, чем солнце начнет садиться.

Она встала, и я осторожно положила песенник на землю рядом с Фру.

— Ты присмотришь за моей книгой, если я оставлю ее с тобой? — нервно спросила я.

— Как за ребенком моей крови, — обещал менестрель. Поскольку во время наводнения он лучше позаботился о своей лютне, чем о Зенеле, я поняла, что он не шутит.

Пересекая поляну, я столкнулась с женщиной, когда она выходила из своего дома со связкой лучины.

— Меня зовут Ливак.

— А я — Алмиар. — Недостаток плоти на костях и дубленая, как лайка, кожа не позволяли точно определить ее возраст, кроме того, что она из поколения моей матери. Ее рыжие волосы щедро посеребрила седина, а теплые, глубоко посаженные глаза окружала сетка веселых морщин. — Мы очень рады тебе, дорогая.

— Меня интересует песня, которую вы пели, — небрежно обронила я. — Как получилось, что все вы знаете разные слова, особенно джалквезан?

Алмиар раскладывала аккуратный костер в выложенной камнями яме, помещая среди лучины спрессованные комки сушеного мха.

— Таким вещам учатся у материнского бока, — пожала она плечами. — Как она училась у своей матери и так далее, назад по Древу Лет. Все растет и изменяется, слова не исключение.

Иначе говоря, с каждым повторением, с каждой сменой поколений в текст закрадывались изменения, пока то, что когда-то могло быть эфирным заклинанием, не превратилось в тарабарщину. Мой былой оптимизм камнем пошел кб дну: не будет того мгновенного откровения, что отправило бы меня прямо к пиру в конце баллады, не так ли?

Алмиар протянула мне кремень с огнивом, а потом, через отверстие для дыма в центре крыши, посмотрела на солнце.

— Ты еще можешь использовать зажигательное стекло, если хочешь.

Но в песнях, доносившихся снаружи, все еще бился пульс эфирной магии. Я откашлялась.

— У меня есть другой способ зажечь огонь.

Я встала на колени возле Алмиар и глубоко вдохнула, чтобы унять тошноту в желудке. Высшее Искусство не раз вторгалось в мой ум и преследовало меня с безжалостными целями. Я всегда колебалась насчет того, чтобы использовать его самой, но это было совсем незначительное заклинание, одно из очень немногих, которые я знала, и вполне безобидное, не более чем праздничный фокус, каким я сочла его поначалу.

— Талмия меграла элдрин фрес.

Не хранят ли мудрость Народа те женщины, что постарше? Если они увидят, что я тоже кое-что знаю, они непременно поделятся ею.

Алмиар даже испугалась, когда желтые язычки пламени заплясали среди щепок и мох ярко вспыхнул.

— Как ты это сделала?

— Это что-то вроде чар.

— Вот здорово. — Восхищение победило страх. — Значит, ты — маг, как твой мужчина?

Я покачала головой.

— Его магия — магия стихий. А это — прием более редкой магии, которую называют Высшим Искусством. У Народа нет подобных заклинаний?

— О нет, я в жизни не видала ничего подобного. — Брови Алмиар поднялись, и я бы поставила все деньги, когда-либо проходившие через мои руки, что она говорит правду. — Это чудо, верно?

Я улыбнулась, чтобы скрыть разочарование. Алмиар внезапно стала озабоченной.

— Ты ведь не покажешь детям, нет? Они начнут баловаться с кремнем и огнивом, и хотя дрова такие мокрые...

— Нет, не покажу, — успокоила я ее. — Но ты могла бы использовать его для своего очага, научить своих подруг.

Если маленький огненный трюк распространится, возможно, он зажжет где-то искру памяти или узнавания. Сейчас я бросала руны наугад, но ничего лучше придумать не могла.

— Попробуй сама, — предложила я, расчищая клочок земли, прежде чем аккуратной кучкой сложить растопку. — Почувствуй песню в словах.

— Может, и вправду попробовать? — Искушение боролось в ней с врожденной склонностью к благоразумию.

— Просто сосредоточься на словах, — подбодрила я ее.

— Талмия меграла элдрин фрес.

По крайней мере, слушая Алмиар, я убедилась, что ритм Лесного языка звучит в непонятных словах. Слабое мерцание осветило растопку.

— Это и правда здорово! — Радость успеха засияла в карих глазах Алмиар. — Ну, ты будешь готовить для своих мужчин нынче вечером или хотела бы поесть у моего очага?

— Они не мои мужчины, — объяснила я ей. Будь они моими, они предпочли бы мне любую стряпуху. — Мы сочли бы за честь поужинать с тобой.

Алмиар задержалась у двери.

— У тебя инстинкты твоей крови, дитя, хоть ты и выросла как инородка. — Наклонив голову, она без дальнейших церемоний вышла наружу.

Я посмотрела на стены вокруг себя и вздохнула. Все это очень мило в благоуханные дни весны и лета, но, бьюсь об заклад, зимой тут будет ужасно холодно и сыро. Я бы предпочла иметь крепкий каменный дом, и широкий очаг, и желательно деньги, чтобы держать служанку, которая будет гнуть спину над стряпней и уборкой.

Недоумевая, куда делись мои спутники, я вышла, моргая, на солнце. Народ был занят у своих домов. Приветливо улыбаясь, подошла какая-то женщина, чтобы оставить возле нашей двери груду кухонных горшков, а одна девочка застенчиво предложила мне миску кресс-салата, собранного у соседнего ручья. Я могла бы купить и то, и другое в пределах пол-улицы от моего дома в Ванаме.

Глава 4

Эта очаровательная песня, любимое творение Лесных менестрелей, бесспорно, показывает, что, каким бы чуждым ни казалось нам это племя, мы все воздаем должное почтение одним и тем же богам.

Арфу берет Тримон, струны перебирает,

Песней встречая день, негою дышит грудь.

Бродит в деревьях сок, солнце весны играет,

Чтоб у Тримона был весел и светел путь.

Вырос колючий куст, весь усыпан цветами,

Бледные эти цветы срывала Ларазион.

Деву пленил Тримон ласковыми словами,

И до рассвета с ней не расставался он.

Ларазион брела с летним венком на головке.

Вдруг повстречался ей юноша Талагрин;

Сидел одиноко он, вырезая по дереву ловко,

И задержалась она, чтоб он не скучал один.

Юноша Талагрин как-то шел на охоту,

Воздухом ароматным допьяна напоен,

И сквозь осенних листьев яркую позолоту

В лунном свете увидел танцующую Халкарион.

Тотчас Халкарион страсть его разделила,

Об руку с Талагрином она беззаботно шла,

Покуда арфа Тримона зиму не возвестила,

К вечнозеленым пихтам деву не увлекла.

Великий Лес, 13-е поствесны

— Благодарю за превосходный ужин.

Сорград поклонился Альмиар с непревзойденным изяществом, взмах его облаченной в бархат руки игнорировал грязь, пачкающую янтарную ткань. Заходящее солнце пробилось сквозь листву и заиграло на вышивке его камзола.

— Не стоит благодарности, — ответила женщина, немного смутившись.

— Чтобы утолить голод, довольно хорошей кухарки, но чтобы усладить нёбо, требуется работа мастера.

Сорград вещал, как один из тех тормалинских князьков, за которыми, должно быть, таскается Райшед, и я подавила усмешку. Я знала братьев в те времена, когда у них на двоих было трое штанов, три рубахи, две куртки и один потрепанный плащ.

— Да, спасибо. — Я посмотрела на свою миску из яблоневого дерева. — Помочь тебе вымыть посуду?

— Нет. — Альмиар забрала у меня миску. — Если я приглашаю вас есть у моего очага, я не жду, чтобы вы отрабатывали свой ужин.

Я улыбнулась: по мне, это весьма цивилизованный обычай.

— Хочу проведать Зенелу. Встретимся у нашего...

— ...круглого дома, — подсказала Альмиар, — суры, на языке Народа.

Она сложила все миски в одну, широкую, в которой раньше лежали зеленые листья, одни знакомые мне, другие — нет, но все довольно вкусные. Подавались они к мясу старого зайца. Порезанное на кусочки и тушенное в глиняном горшке, оно было щедро приправлено травами и покрыто сочным слоем жира. Даже моя мать при всей своей строгости не стала бы критиковать кухарку за подачу такого блюда к столу. Однако я не думаю, что Народ все время питается столь сытно: судя по виду этих людей, им не каждый день удается набить животы.

Мы пошли к нашей суре. Сидя кружком, Лесные жители ели у дверей своих домов. Мне стало интересно, каким должно быть множественное число этого слова. Означает ли оно становище в целом? Я очень мало знала о Народе, чью кровь разделяла, не так ли?

Грен дожевывал лепешку.

— Обычно я не питаюсь листьями. Я усмехнулась.

— Тогда привыкай.

Сорград разглядывал соседнюю с нашей суру.

— Как по-твоему, они давно обосновались здесь? Тот заяц, к примеру, висел сколько положено.

Я обратила внимание на вытоптанную землю между домами и отсутствие валежника под ближайшими деревьями.

— Достаточно давно, чтобы приносить дрова издалека. Сорград пожал плечами.

— Итак, что теперь? Ты опять хочешь взяться за песни? Я уже поведала братьям о своем открытии.

— Книга еще у Фру, и, думаю, не стоит его торопить, пусть возьмет из нее все что хочет. Без него нам бы не видать такого гостеприимства. — Я почесала голову, нащупывая засохшую в волосах грязь. — Может, найдем поблизости трактир, поглядим, как идет игра и кто, напившись, будет самым неблагоразумным?

— И этим трактиром будет тот, что в десяти днях ходьбы назад по тракту?

Мы с Сор градом печально улыбнулись.

— Все ведут себя дружелюбно. Думаю, еще несколько дней, и мы могли бы задавать более очевидные вопросы.

Я посмотрела на маленькие жилища — их двери открыты каждому, кто захотел бы войти. Лесные жители кажутся очень доверчивыми. Или у них просто нечего красть? Ведь свои драгоценности Народ стремится носить на себе.

— Все, что узнали маги, говорит о том, что эфирная магия пришла от древних племен.

— Кого ты стараешься убедить? — пренебрежительно фыркнул Грен.

Когда мы проходили мимо дома целительницы, вышел фру, за ним пахнуло распаренным чабрецом.

— Как Зенела? — спросил Грен, опередив меня на мгновение.

— Ориал уверена, что она поправится, — радостно сообщил менестрель. Он пошел рядом с нами и откинул вверх оленью шкуру, которая закрывала вход в наше жилище. — Кто-нибудь видел сумку Зенелы?

Мы покачали головами.

— Ее унесла река.

Я нырнула внутрь и, помешав костерок, подложила дров, чтобы дать нам и тепло, и свет. По крайней мере Народ строит эти укрытия достаточно давно, чтобы освоить вентиляцию для своих костров, а то я боялась, что мы прокоптимся, как угри на палочке.

— Чего хочет эта девица? — поинтересовался Сорград.

— Драгоценности, — нехотя признался Фру.

— Драгоценности? — Мне показалось, что я ослышалась. — Девчонка едва не утонула, вся закутана в Дрианон знает что, воняющее припаркой, и хочет прихорошиться на случай, если кто-то вдруг заглянет?

— Не в том дело. — Голос Фру стал жестким. — Ты поняла б это, если бы знала что-нибудь о Народе, чья кровь течет в твоих жилах.

— Это совершенно ни к чему, — отрезал Сорград.

— Нет, все правильно. — Я скрыла неожиданную боль от слов менестреля. — Зачем ей драгоценности?

Пламя костра плясало, и на лицо Фру ложились резкие тени.

— Зенела хочет пожить среди Народа.

— Но она не Лесной крови, — с сомнением возразил Сорград.

— Это не преграда. — Глаза Фру были скрыты в темноте, но голос звучал немного застенчиво. — Она увлеклась балладами и сказаниями, особенно романтическими.

Ну и дура. Я сохранила бесстрастный вид. Еще одна глупая девчонка, ищущая любви в совершенно неподходящих местах, — не моя забота.

— А драгоценности?

— Среди Народа так заведено, что мужчины дарят женщинам, которым они... гм... покровительствуют, некие презенты из золота или серебра. — Деликатность Фру была опровергнута его широкой усмешкой. — Если женщина носит драгоценности, это значит, что она готова принять предложение, и обычно считается, что чем опытней женщина, тем лучшей женой она станет.

Грен похотливо ухмыльнулся.

— И каков действующий тариф для благосклонности?

— Вы инородцы, не понимаете, да? — Фру покачал головой. — Не имеет значения.

Интересно, какой вывод сделали женщины из того факта, что я не ношу никаких видимых драгоценностей?

— Думаю, мы могли бы что-нибудь найти. — Я многозначительно взглянула на Грена.

Фру кивнул, но без особой надежды.

— А где Узара?

— Его пригласили ужинать с Рэвином, — объяснила я. — Ты поел?

Менестрель кивнул.

— С Ориал. Ты знаешь, что должна ответить на эту любезность у своего очага?

Так вот она, ловушка, во всей этой веселой щедрости.

— Советую тебе поразмыслить над этим, — повернулась я к Сорграду.

— С чего ты взяла, что я буду стряпать? — возмутился он.

— Ты же сам говорил, что я не могу вскипятить воду, не залив костер.

Фру встал.

— Я тоже хочу повидать Рэвина.

Он ушел, захватив лютню с груды ярких одеял, которые мы получили от разных соседей.

— Увидимся позже. — Теперь я повернулась к Грену. — Ладно, так что мы сняли с тех парней на пони, что могло бы обратить на Зенелу внимание красивого молодого самца, вышедшего испытать свои рога?

Грен задрал рубаху, размотал с талии кусок полотна и развернул его.

— Не знаю, где они охотились, но пожива оказалась богатой.

Я поднесла брошку с аметистом ближе к костру.

— Вридская работа, ты так не думаешь? — Я передала ее Сорграду, который лучше меня разбирался в драгоценностях.

— Почти наверняка. Я бы сказал, они работали на Озерной дороге. — Сорград изучал ожерелье. — Возможно, спускались от Битарна. Оно сделано в Озерном краю, как и то кольцо с узором из листьев.

Я взяла серебряное кольцо.

— Зенеле оно было бы почти впору. И раз уж нам не пришлось по-настоящему трудиться, чтобы добыть это, почему бы не отдать ей пару вещиц?

— Назови мне хоть одну уважительную причину, кроме очевидной, — воспротивился Грен.

— Соргрен, девочка хворает и воняет чесноком! И ты же сам сказал, что не интересуешься ею, — напомнила я горцу.

— То было раньше, когда она играла в барыню, — парировал Грен с блеском в глазах. — Теперь сапог на другой ноге.

— Нам нельзя портить отношения с этими людьми, — доказывала я, — если хотим узнать нечто такое, что можно превратить в деньги и преимущество.

— Мы поможем Ливак снискать почет у Д'Олбриота, а он убедит Драксимала отозвать своих псов. — Сорград устремил на брата строгий взгляд.

— Ты ведь не хочешь следующие пять лет своей жизни томиться в солурской деревне, нет?

Я надеялась, что отказ благородного дворянина не сделает из меня лгунью. Пожалуй, Райшеду будет всего сподручнее затронуть эту тему. Он может поговорить с эсквайром Камарлом, который медленно, но верно продвигается вперед среди остальной своры, пресмыкающейся ради благосклонности Главы их Дома.

Грен притворился, будто обдумывает это.

— Нет, я предпочитаю города покрупнее и ближе друг к другу и женщин пониже ростом и не таких ограниченных.

— Ты можешь навести мосты здесь, если у тебя будет что предложить в знак твоего уважения, — наставлял брата Сорград.

Грен засмеялся.

— Так как мы поделим это? Несколько вещичек для девочки, а остальное на троих? Как я понимаю, наш маг не утруждает себя подобными пустяками?

— Не думаю, что его стоит утруждать, — согласилась я.

Сорград быстро рассортировал трофеи на три кучки, равные по ценности и содержанию. Он отложил в сторону золотую цепочку, кольцо с лиственным узором и медный браслет с полированным янтарем.

— А это для Зенелы.

— Боюсь, это припишет ей больше опыта, чем она может предъявить, — заметила я.

— Мяу, — ухмыльнулся Сорград.

Услышав снаружи шаги, я сгребла свою долю и торопливо сунула в карман. Тень упала на порог, Узара поднял дверную занавеску.

— Я вам не помешал?

— Ты хорошо поел? — Я небрежно поправила куртку, чтобы скрыть оттопыренный карман.

— Да, очень славно. — Узара оглядывал нас с легким подозрением.

— Ты умеешь готовить? — поинтересовался Сорград, опережая его вопросы. — Твоя магия простирается до мирских дел?

— Вообще-то простирается, но мои таланты относятся главным образом к земле, а не к огню и связанным с ним навыкам, — осторожно ответил Узара.

— Ты говоришь, что огненные маги — хорошие повара? — вмешалась я, заинтригованная.

— Как правило, — кивнул Узара.

— Тогда ты будешь командовать, когда придет время отблагодарить этих людей за ужин, который они нам устроили, — твердо решил Сорград.

Грен встал.

— Пойду навещу Зенелу, — молвил он с хищной улыбкой и ушел.

— Она сама виновата, — пожал плечами Сорград. — Зачем корчила из себя недотрогу? Скажи Грену, что он не может чего-то иметь, и это его только раззадорит. Грен лишь ждал случая усыпить ее бдительность.

— Ты прав, — согласилась я.

— Так о чем вы только что говорили? — Узара перевел взгляд с меня на горца.

— Ты знал, что Лесные девушки ожидают драгоценностей в обмен на свою благосклонность? — спросила я мага.

— Нет, я этого не знал.

Даже в свете костра была видна краска, залившая его высокие скулы. Узара никогда не заработает на жизнь игрой, если румянец будет так легко его выдавать.

Сорград понял что-то, чего я не поняла.

— Кто-то строил тебе глазки?

— Две молодые женщины выразили интерес к моей магии. — Узара пытался изобразить безразличие, но потерпел неудачу.

— Твоей магии? — с деликатным скептицизмом переспросил Сорград.

— Да. — Узара откашлялся. — Кажется, они действительно заинтригованы ею, не то что те недоверчивые крестьяне. — Мага все еще терзала обида.

Сорград бросил серебряную цепочку из звеньев в форме ромбиков, и Узара поймал ее с удивительной легкостью.

— Держи, будет чем оживить глаза девушки, когда дашь ей вкусить своих талантов. — Его намек был так же очевиден, как свинья в мантии жреца.

— Я не устраиваю торжества по случаю редких побед, но все же спасибо, — холодно ответил Узара.

— У тебя кто-то есть там, в Хадрумале, или... — заколебалась я, — ...у тебя те же пристрастия, что и у Шива?

— Прошу прощения? — Маг выглядел шокированным. — Нет, нет, мои... пристрастия — к женщинам, когда я решаю потакать им. И у меня нет ни с кем особых отношений, хотя тебя это вряд ли касается.

Я подняла руку.

— Я не хотела тебя обидеть.

— Изучение магических дисциплин в Хадрумале оставляет мало времени для всяких развлечений. — Неприступность Узары помимо его воли казалась жеманством.

— К тому же — маленький город, поэтому ты не гадишь на собственном пороге? — усмехнулся Сорград. — Почему бы не погулять здесь, пока есть возможность? Какая-нибудь девочка могла бы поделиться тем, что знает, если ты покажешь ей... свое колдовство. — Он встал и смахнул грязь с камзола. — Если я сумею привести себя в приличный вид, то пойду и посмотрю, так ли этот Народ искусен с рунами, как утверждает молва.

Как только Сорград ушел, я повернулась к Узаре:

— Где ты пропадал весь день?

— Разговаривал с Рэвином и прочими. — Маг вздохнул. — Здесь собрался Народ из горсти отдельных родов, если не больше. Ты это знала? Это не семья в обычном смысле слова. Зимой эти люди оседают где-то, работая вместе сезон-другой. А приходит весна, они разделяются, создают новые союзы и идут дальше. Одни остаются со своей кровной родней, другие вливаются в разные группы, непрестанно путешествуя с ними. Никто из них не имеет понятия о доме. Некоторые были с Рэвином весь летний период, другие присоединились к нему прошлой осенью, этой весной и даже в последние несколько дней.

— Все растет, все изменяется: бутон, цветок и плод, — вспомнились мне давние слова моего отца, и я сама не заметила, как произнесла их вслух. — Прости. Так в чем суть?

— Я действительно не понимаю, как здесь можно узнать что-либо ценное, — с сомнением произнес Узара. — Судя по тому, что мне удалось выяснить, тут нет преемственности родства, или обычая, или истории. Я целый вечер сидел с Рэвином и еще тремя мужчинами, обсуждая паводки и прочие катаклизмы в здешних краях. Даже когда они соглашались по поводу какого-то особого происшествия, у них были разные версии событий. Как мы определим, что в этих рассказах прибавление, упущение или просто выдумка?

— Мы здесь не для того, чтобы писать новую главу в Анналы Кола. Мы ищем любое знание, спрятанное в песнях. — Я удачно скрыла личные сомнения под маской оптимизма.

— Ты нашла кого-нибудь для перевода тех кусков, которые Фру оказались не по зубам? — Маг снова вздохнул. — Судя по тому, что я вижу, этот Народ путешествует так широко, что нынешнее поколение уже почти не говорит на своем родном языке.

— Те, что постарше, все-таки принесли пользу, — парировала я. — Я не собираюсь пока сдаваться.

— Здесь очень мало тех, кто перешагнул за свое второе поколение, — заметил Узара, качая головой. — Жизнь в диком лесу коротка, Мизаен скупо отмеряет ее чашу. Если найдутся какие-то древние мудрецы, что корпят над тайнами утраченной магии на укромных прогалинах, я съем тот песенник.

— Не вся мудрость и знание должны быть записаны чернилами и заточены в библиотеках, — отрезала я. — Если ты решишь, что ничего невозможно найти, то так оно и будет. Ничего нельзя знать заранее. Единственные несомненные вещи в этой жизни — восход солнца, закат и дверь Сэдрина в конце ее.

Чем более побежденным казался маг, тем сильнее мне хотелось доказать, что он не прав.

— Пойду посмотрю, нашел ли Сорград стоящую игру.

Выйдя из суры, я оглядела становище. Детей загоняли в постель, и кое-кто из взрослых уже сидел у костров, размещенных так, чтобы было удобно грозить шалунишкам, выглядывающим из-за дверных занавесок. Группа усталых женщин отдыхала за вином и разговорами, отложив рукоделие в сторону, как только света перестало хватать. Компания мужчин с головами скорее белыми, чем медными, сидела у подставки с копьями, их экспансивные жесты явно подкрепляли воспоминание о выдающейся проделке юности.

Это была уютная картина, и я почувствовала себя совершенно лишней. Убегая от постылой семейной жизни в Ванаме и, недавно, в Зьютесселе, я никак не ожидала найти ее в диком лесу. А как же песни, которым учил меня отец, о великих приключениях, непокорных характерах, озорстве и веселье? Как же Высшее Искусство, которое — я была так уверена — должно лежать в основе подобных сказаний? Не уговорила ли я своих спутников на погоню за тенями в тумане?

Я сжала зубы. Если это действительно так — мы отправимся дальше. Незачем всем сокрушаться из-за того, что реальность жизни среди Народа не отвечает моим праздным фантазиям. Я никогда не тосковала по оставленному Ванаму и не собираюсь сожалеть о жизни, которой никогда не знала. Я поискала глазами того красивого парня с переплетенным ожерельем. Ни его самого, ни его веселых приятелей нигде не было видно. Не было и разукрашенных девиц, которые днем носили дрова и воду, обмениваясь сплетнями и кокетливыми взглядами.

Обрывок музыки поплыл на ленивом ночном ветерке. Слабо улыбнувшись, я последовала за ним в густую темноту леса. По крайней мере моя Лесная кровь обеспечила меня лучшим ночным зрением, чем инородцев, — единственное полезное наследие отца в моей скитальческой жизни. За отлогим пригорком мягкий отсвет костра золотил кольцо древесных стволов, и я осторожно направилась к нему.

Одна, в темноте, я нащупала свою долю трофеев, доставшихся нам от грабителей. Я могла бы украсить себя отборными вещицами для отражения своих побед, но стоит ли? Я бы только звенела, как погремушка, и я не принимаю предложения, не так ли?

Я вытащила кожаный ремешок, который ношу на шее, и взвесила на ладони висевшие на нем кольца. Одно золотое кольцо, выигранное у страшно глупого кузена Камарла на Солнцестояние, ничем не выделялось, кроме веса благородного металла, чтобы выкупить меня из беды, если не будет другого выхода. Второе представляло собой узкую полоску червонного золота, искусно отогнутую по краям и изящно гравированную волнистыми узорами, которые так любят южные тормалинцы. Подарок Райшеда мне на Солнцестояние.

Вряд ли моему тщеславию льстит, что эти люди думают, будто Узара — лучший, кого я способна привлечь, но если б я носила это кольцо как напоминание о Райшеде, никто бы здесь не узнал, что оно означает. Я спрятала кольца обратно под рубаху, а остальные драгоценности сложила в кошелек. Пусть Народ думает обо мне что хочет. У меня есть более важная рыба для жарки.

Лиственная прель под ногами сменилась мягким ковром из упавшей коричневой хвои, и зеленый весенний подлесок больше не задевал мои ноги. Мох цеплялся к корявым скрученным корням, что хватались за холм, словно древние пальцы. Я положила ладонь на грубую слоистую кору тиса. Это было молодое дерево, прямое и крепкое, древесина здоровая и упругая. Я двинулась ближе к свету, где деревья согнулись под тяжестью лет. Время и гниль съели их мертвую сердцевину, дуплистые стволы растрескались. Но наружные слои остались сильными и крепкими, новая древесина текла, как глина, поверх старой. Отблески костра стали ярче, я услышала голоса и смех.

В центре рощи стояло самое старое дерево, приземистое, с глубокими трещинами в полом стволе. Его ветви выгибались наружу, склоняясь к мягкому слою иголок. Некоторые снова укоренялись, выпуская яркие ростки в окружении сухих упавших сучьев. Центральное дерево было увенчано весенней зеленью, пушистые побеги блестящей хвои поднимались над древними сучьями. Я вдохнула смолистый запах, и в памяти ожили воспоминания детства. Нет, это неприрученное место не имело почти никакого сходства с ухоженными рощами тисов, выращиваемых для луков в городах Энсеймина. Однажды я спросила мать, почему эти таинственные деревья так строго огорожены, и разочарованно услышала ее объяснение, что все дело в ядовитых ягодах. Глядя на это могучее дерево, претендующее на свою землю и расширяющее свои владения сеянцами и ветвями, я почувствовала, что моя детская фантазия была оправданна. Те деревья огораживали, чтобы не дать им вырваться на свободу и свергнуть тиранию кирпича и камня.

Но это была всего лишь детская фантазия. В данный момент я нашла то, что искала. Народ сидел на упавших ветках и там, где живые руки дерева опускались вниз, предлагая свои объятия. Несколько компаний вокруг костра кормили его хворостом, подаренным этим деревом-великаном и его дочерьми. Пламя — ярко-желтое вверху и белое в середине — трещало и металось, как живое.

Пока я раздумывала, как бы проникнуть в это общество, один из Лесных жителей оглянулся, и я узнала красавчика парня.

— Присоединяйся к нам, — пригласил он, протягивая руку.

— Всем добрый вечер.

Я села радом с красавчиком и дружелюбно улыбнулась. Три пары женских глаз изучали меня на предмет украшений, и мне польстил намек разочарования во взглядах мужчин.

— Ты Ливак? — вежливо спросил один. — Нашей крови, но инородка?

Его волосы и короткая борода выглядели скорее каштановыми, чем рыжими, хотя в этом, возможно, было повинно освещение. Его лицо с круглой челюстью и тяжелыми бровями можно найти где угодно в восточном Энсеймине, но живые зеленые глаза, несомненно, принадлежали Народу.

— Верно. — Я вспомнила фразу из старой песни. — Мой отец бросил свои грезы на ветер и последовал за ними. Он был менестрелем и остановился на некоторое время, чтобы петь для моей матери, которая жила в одном из городов Энсеймина. — И которая больше не находила удовольствия в музыке после его ухода. Но я отбросила эту внезапную неуместную мысль.

Девушка радом с ним что-то сказала. Я не поняла что, но наверняка это было нечто гадкое, судя по ее подозрительно сладкой улыбке.

— Я мало говорю на языке Народа, — улыбнулась я парню со всем своим очарованием.

— Ничего страшного. Мы все учим язык инородцев для торговли и путешествий. Речь Народа, приходящего издалека, часто кажется странной даже нашим ушам, — улыбнулся он в ответ. — Я Паруль.

— Я Салкин, — назвался красавчик с ожерельем. Представились и остальные. Тощего юношу с костлявым лицом и веснушками, которые служили больше огорчением, чем украшением, звали Нинед. Девушки, сестры с ладными фигурами и тугими кудрями темно-рыжих волос, звались, начиная с младшей, Йефри, Гевалла и Рузия. Все носили по паре простеньких безделушек и выражение робкой надежды на лицах.

— А что вы делаете?

На квадратном куске кожи были разложены руны — деревянные, каждая длиной в половину моей кисти в отличие от моих костяных, длиной с фалангу пальца. Три треугольника, образованные из трех рун, соединялись в большой треугольник, создавая четвертый в центре — точно как символ рождения.

— Смотрим, какое будущее предскажут нам палочки судьбы, — хихикнула одна из девушек, Гевалла.

— Как интересно, — протянула я.

— Вы делаете это там, за пределами дикого леса? — спросил Салкин.

Я почувствовала острый запах свежего пота на его чистом теле.

— Мы играем в руны, иногда на деньги, — тихо ответила я. — А вы?

Паруль кивнул на оживленный кружок с другой стороны костра.

— Конечно.

Посмотрев туда, я увидела две яркие белокурые головы среди рыжих и каштановых. Значит, Грен решил охотиться на более многообещающую дичь, чем Зенела. Ну и хорошо, потому что я не могла представить себе, чтобы ее романтические идеи выдержали столкновение с ним.

— Палочки судьбы говорят вам правду?

Я изображала праздное любопытство, но мои мысли мчались вовсю. Эфирная магия — это магия ума. Я видела достаточно гадалок, чтобы знать: эти шарлатанки выводят четыре пятых любого своего предсказания из одежды, или акцента, или манеры поведения. Но не владеет ли Народ недостающей пятой частью? Возможно, есть какое-то Высшее Искусство, спрятанное в диком лесу. Я стреножила свое возбуждение, но все же спросила себя: где бы найти менее драгоценную книгу, чтобы Узара подавился ею?

— Если ты искренне хочешь знать, руны будут говорить с тобой. — Рузия взяла палочки, уложила трехгранные стержни в большой треугольник и хлопком выровняла их концы.

— Как?

Одна женщина в Коле утверждает, будто она — алдабрешка и неплохо зарабатывает гаданием на цветных камешках. Ее уловка — это изречения, настолько смутные, что отвечают на любой вопрос.

— Ты можешь спрашивать что-то конкретное, — ответила за сестру Гевалла с нетерпением на лице, — или раскладывать палочки для предсказания.

— Или для представления, где ты находишься и куда идешь, — добавила Йефри.

— Они — точный проводник? — Я ничем не выдала свой скептицизм.

— Когда как. — Салкин раскинул руки. — Тем, кто доверяет палочкам, показывается правда. Для тех, кто сомневается, руны падают без значения.

Удобное толкование для ошибок.

— Кто раскладывает палочки?

Если результатами манипулируют, должна быть направляющая рука.

— Тот, кто спрашивает. — Йефри говорила так, словно это было очевидно.

— Они будут работать для меня? — медленно спросила я. — Как инородки и неуверенной в них?

Обе девушки посмотрели на Рузию, которая вертела руну меж пальцев, как профессиональный игрок.

— Палочками управляет вера. Если ты веришь, они скажут правду. Я прочту их для тебя, если хочешь.

— Мне любопытно, — протянула я, — и я готова верить. Этого достаточно? — В моих словах проскользнул вызов.

Темные глаза Рузии решительно засияли. Она покатала руны в ладонях и вытащила одну.

— Это твоя руна рождения?

Я держала в руках полированное тисовое дерево, разглядывая три его грани. Резные символы выглядели немного непривычно, но это, без сомнения, были Источник, Арфа и Зефир. Я медленно кивнула.

— Отец сказал мне, что вытащил эту руну, когда я родилась, что это — счастливые символы для меня.

Могла ли Рузия узнать это от Грена или Сорграда?

— Рузия всегда может вытащить чью-то руну рождения, — с гордостью сообщила Йефри.

— Значит, он точно был нашей крови, — заметил Салкин. — Только Народ берет единственную палочку и читает все три грани вместе. А у инородцев полно всяких странных ритуалов.

— Люди Гор вытаскивают единственную руну, — поправила его Рузия с ноткой упрека.

Один шанс из девяти — не так уж невозможно. Я посмотрела на Рузию и указала на Грена.

— Ты не говорила с ним?

— Нет. — Она полуобернулась, не вставая с места. — А что?

— Ты могла бы вытащить его руну рождения и что-то прочесть по ней, даже ничего не зная об этом человеке?

Рузия кивнула, воинственный блеск вспыхнул в ее глазах.

— Проверка?

— Давай, Рузия, ты же можешь, — подбодрила ее Гевалла. Остальные кивнули, совершенно уверенные в талантах девушки.

С минуту Рузия задумчиво смотрела на девять палочек в своей руке, потом глубоко вдохнула и выдернула одну из пучка.

— Это его руны рождения?

— Что ты читаешь в них? — парировала я. Рузия поджала губы.

— Шторм — господствующая из этих трех, сильная руна, мужская. Он склонен к вспыльчивости и неприятностям.

Что было бы верно для любого мужчины в подходящих обстоятельствах.

Рузия повернула руну.

— Молния, поэтому он склонен к внезапному вдохновению, но... — Она заколебалась. — Удар молнии бывает пагубным, он поджигает и может причинить огромное разрушение.

Я увидела в ее глазах любопытную отрешенность. Все остальные были поглощены гаданием, и я придержала язык. Рузия продолжала, устремив взгляд на что-то невидимое.

— Куранты звучат, когда их ударяют, поэтому он имеет репутацию, которую не желает опровергать или скрывать. Удары — это жестокость, хотя... — Девушка запнулась. — Мне нужен его небесный знак. — Она потянулась за еще одной палочкой рун и издала невнятный возглас удивления.

— Это не руна небес. — Йефри взяла у нее палочку. — Как же ты промахнулась?

Рузия покраснела и снова протянула руку, но вдруг остановилась.

— Что управляло небесами при его рождении? — спросила она меня.

— Не знаю.

Этот вопрос никогда не возникал.

На минуту глаза Рузии стали далекими, когда она водила пальцем по первой палочке.

— Это руна гор, связанная с ветрами, шумом и разрушением. Есть что-то зловещее... я не могу сказать больше, не зная его небесного знака.

Вся компания повернулась и с сомнением уставилась на обоих братьев, поглощенных игрой с группой молодых мужчин. Я пошла туда и встала за плечом Грена. Он повернул голову.

— Твои руны рождения, Грен, ты часто к ним обращаешься? — небрежно спросила я.

Грен снова взглянул на шумную игру.

— Нет, разве что требую эту кость, когда мы тянем жребий.

— А какая твоя небесная руна?

— Пустая. — Грен обернулся с озорной усмешкой. — Я родился в двойное новолуние. — Он широко распахнул свои поразительно голубые глаза. — Рожден, чтобы быть повешенным, так они сказали.

— Кто сказал?

— Ну что, Песочный ушел искать хорошенькую шейку для той цепочки? — злорадно усмехаясь, вмешался Сорград.

— Когда я уходила, он укладывался спать. — Я посмотрела на Сорграда. — Это был щедрый жест.

Он ухмыльнулся в мерцающее пламя.

— Я бы заплатил еще два раза по столько же в благородных монетах за этакое развлечение. И теперь мы знаем, как заткнуть магу рот. — Он полез в карман и надел на палец изумрудное кольцо-печать. — Что поставишь против этого, если я скажу, что завтра утром какая-то девица будет щеголять в том ошейнике, а у Песочного появится упругость в походке?

— Никаких ставок. — Я покачала головой. — Следи за тем, с цепочными браслетами, — прошептала я на ухо Грену, прежде чем вернуться к Салкину и его друзьям.

Я села у кожаного квадрата.

— У него нет небесного знака, Рузия, он родился в новолуние обеих лун.

Девушка пробормотала что-то на Лесном языке, и я вновь прокляла свое невежество.

— Что это означает? — спросила я.

— Это... предвещает несчастье, — изрекла Рузия, положив конец расспросам.

Что это — только суеверная чепуха или некое знание, разделяемое древними расами?

— А что могли бы руны рассказать обо мне? Девушка вручила мне палочки с вызовом в глазах.

— Положи их, как я тебе скажу, и мы поглядим, а? Не смотри на них, не выбирай, просто клади.

Я взяла у нее руны и небрежно провела пальцами по гладкому дереву, отполированному от долгого употребления. Насколько я могла определить, там не было никаких мелких зазубрин или выемок, которые расскажут опытным пальцам куда больше, чем может увидеть глаз.

Рузия смотрела на меня в упор.

— Сначала одну, поперек, — приказала она, — теперь две под ней, снова поперек, и под ними еще три в ряд.

Я сделала, как было велено.

— Остальные — по одной на углах треугольника. Нет, указывающими наружу, вот так.

Я выпрямилась.

— Ну, что они говорят?

Рузия подняла первую палочку, которую я положила, и показала мне символ на ее основании.

— Ты родилась под защитой солнца.

— Верно, — кивнула я, дивясь тому, что первой оказалась именно небесная руна.

— Второй ряд говорит о твоем характере. — Девушка посмотрела на верхние символы, обращенные ко мне. — Молния — значит ты считаешь себя творческой натурой, Зефир — везучей. — Она посмотрела на другую сторону палочек. — Какой видят тебя другие люди? Шторм говорит о том, что они находят тебя тяжелым человеком, склонным к несогласию. Источник? Они думают, что ты многое скрываешь.

Я улыбнулась. Пусть-ка попробует прочесть то, что я скрываю под моей веселой беззаботностью, если хочет.

Рузия подняла палочки, чтобы увидеть руны, обращенные лицом к коже.

— А эти говорят о твоей истинной сущности. Куранты звучат для смелости, решительности. Арфа — это знак ремесла, искусства, сноровки.

Стало быть, эта девушка хорошо разбирается в людских характерах, даже при кратком знакомстве. И новости о приезжих обегают любую деревню, как собака с костью в зубах. Несомненно, Рузия весь день прислушивалась к сплетням.

— А что остальные? — Я указала на нижний ряд из трех палочек.

— Это твоя мать, ты сама и твой отец.

— Продолжай.

Посмотрим, расскажет ли Рузия что-нибудь существенное о моих родителях.

Она показала мне Сосну, первую из рун на верхних гранях, смотрящих на меня.

— Твоя мать сильная, как это дерево, но достаточно гибкая, чтобы выдержать бурю.

Да, сколько раз я видела гнев моей бабушки, падающий как летний гром, и хотя моя мать оставалась пассивной, в конечном счете она сопротивлялась ее ярости.

— Но есть и несчастье там. Лес. — Рузия нахмурилась, глядя на следующую руну в ряду. — Это к находчивости, но также к потере. Или к тому, чтобы потеряться самой. Дальше идет Тростник, это к податливости, но также к слабости.

Я удержала на лице маску вежливого интереса, стараясь не вспоминать, как мать то жаловалась на судьбу, обремененную внебрачным ребенком менестреля, то кляла себя за трусость, что не ушла вместе с ним. Но ведь любую комбинацию рун можно истолковать так, чтобы высечь отклик из любой жизни, верно?

— Я слышала, что с этими символами связываются и другие черты, и их много, — деликатно промолвила я. — Тормалинцы называют Тростник символом Дрианон для верности в браке. В Каладрии он означает шепот Аримелин, несущий сны.

— Рузия всегда знает, какой смысл применять. — Йефри словно удивилась, что мне понадобилось спрашивать.

Остальные горячо закивали.

Рузия посмотрела на меня долгим взглядом, прежде чем заняться рунами на противоположных гранях.

— Для твоего отца: Волк — это честолюбие, но также неутоленный голод. Дуб — это сила, живучесть, но также упрямство, пустота. Лосось — это путешествие, плодовитость. — Она слегка улыбнулась. — Но также и принуждение, перевешивающее все прочее. Мы можем остановиться, если хочешь, — предложила девушка.

Она прекрасно знала, что мой отец был странствующим музыкантом, не требовалось никакой изобретательности для этих так называемых откровений.

Я развела руками.

— Раз начали, пойдем до конца.

— Хорошо.

Она подняла руны, чтобы посмотреть на спрятанные символы на нижних гранях.

— Как их ребенок, ты имеешь Гору — выносливость и дальновидность, но это еще и руна одиночества. Олень — это символ быстроты и отваги, но он может означать, что ты бежишь от того, чего боишься. Море — это могущество, спрятанные глубины, но также и отсутствие направления.

Мой взгляд не дрогнул.

— Руны говорят правду о твоем рождении и семье, верно? — вмешалась Гевалла.

Я медленно вдохнула, прежде чем ответить.

— В общем, да.

— Тогда давай посмотрим, что содержит твое будущее. — Салкин подвинулся ко мне вплотную.

Я улыбнулась, чуть обеспокоенная, но теперь я вряд ли могла уйти.

— Не только будущее, — Рузия указала на три оставшиеся палочки, лежащие в углах, — но и прошлое, и настоящее.

Учитывая диковинные события, в которые я угодила полтора года назад, любое истолкование, которое хоть немного приблизится к истине, может означать, что это больше, чем праздничный фокус.

— Руны, смотрящие от тебя, — твое недавнее прошлое, — объяснила Рузия. — Огонь — это новая страсть, может, даже истинная любовь. — Она улыбнулась мне, и я неожиданно ухмыльнулась. — Орел — это знаки или предзнаменования, путешествие.

Я кивнула.

— Барабан — раскрытые тайны, разрыв с чем-то... — Она выглядела неуверенной.

Я ухитрилась сохранить беспечный вид.

— Я много путешествую, все верно. Возможно, они имели здесь недостающую пятую. Рузия посмотрела на три руны, обращенные ко мне.

— Ашал...

— Что? — усомнилась я. — Мы называем это северным ветром.

— Инородцы многое утратили. Посмотри на руну, это ветер, дующий с гор. Это Ашал, холодный убийственный ветер, который сходит с высот в холодные дни зимы. — Рузия была серьезна. — Противоположный Тешалу, тому, что вы называете Зефиром, теплому ветру с южных морей, приносящему дождь и жизнь, — рассеянно добавила она и замолчала.

— Так что означает Ашал для моего настоящего? — напомнила я.

Рузия немного встряхнулась.

— Это либо судьба, либо что-то отсутствующее. Ты что-то ищешь? Метла — это забота о чем-то или, может, благословение? Тишина, ну, это могло бы быть истиной либо изучением... — Она выглядела откровенно сбитой с толку.

— Мы с магом пришли изучать Лесные песни, — подсказала я.

— Это твои руны, не его, — резко возразила Рузия и снова замолчала, озадаченно глядя на символы.

— Так что насчет будущего Ливак? — Салкин придвинулся так близко, словно жаждал участвовать в моей ближайшей судьбе.

Рузия неохотно подняла руны.

— Равнины. Это жизнь, больше того, бесконечность, вечность. А может быть, просто наследство. — Она пожала плечами. — Рог — это вызов, важное известие, но оно может быть и хорошим, и плохим, возможно, предупреждение. Земля — это удача, тяжелая работа, какое-то великое событие. — Теперь она говорила быстро, проводя рукой по волосам. — Ты узнаешь, когда Руны откроют сезоны, но это — могущественные руны, расклад говорит о чем-то важном.

Ну разумеется, узнаю. Легко найти правду в таких смутных обобщениях, если искать ее. Но как насчет полетов фантазии девушки, которые попали неуютно близко к цели?

Рузия снова выглядела озабоченной.

— Ты собираешься идти дальше, да? Если ты привлечешь бурю на свою голову, я бы предпочла, чтобы это случилось где-то в другом месте.

Она абсолютно убеждена в истинах, открытых рунами, поняла я. Кого же она обманывает, себя или меня?

— Дай мне, — протянула руку Гевалла. — Хочу узнать, должна ли я путешествовать за пределы леса этим летом. — Она положила шесть палочек в два ряда, по три в каждом. — Положительные символы в верхнем ряду — причины, по которым я должна путешествовать, отрицательные в нижнем — причины, по которым мне не стоит этого делать, — объяснила она.

— Это только для путешествий? — спросила я.

— Или для любого вопроса, где ответ должен быть «да» или «нет», — в первый раз заговорил Нинед.

Он смотрел на Геваллу с надеждой, и я прислушалась, чтобы понять, не пытается ли он тем или иным способом влиять на ее чтение рун, когда они вшестером обсуждали символы и их уместность по отношению к собственным желаниям Геваллы, ее семье, и что путешествие могло бы означать для нее и для других. Похоже, Нинед не навязывал никакой определенный курс, и все они, казалось, воспринимают это очень серьезно. Перестав следить за напряженной дискуссией, я вытащила из кармана свой собственный мешочек рун и высыпала на ладонь кости с вырезанными в каладрийском стиле знаками.

— Нельзя раскладывать руны дважды в один день. — Рузия подняла голову. — И они все равно тебе не помогут, если ты в них не веришь.

Я еще немного посидела, думая о разных символах и толкованиях, которые Рузия давала им, и мысленно прикинула, какова вероятность того, что те руны лягут на те места и на ту сторону. Затем перебрала все основания для правильных догадок Рузии. Имела она больше, чем четыре пятых, на своей чаше весов?

Меня вдруг охватила усталость. Воспоминания о давно позабытых годах и людях выбили меня из колеи.

— Спасибо, что поделилась своим искусством, — улыбнулась я Рузии, — но это был долгий день. Желаю всем доброй ночи.

— Я провожу тебя. — Салкин вскочил, не замечая огорченного взгляда Йефри.

Я не нуждалась в рунах, чтобы угадать его намерения. Когда мы пробирались по лесу и глаза привыкали к мраку после света костра, он взял меня за руку, чтобы помочь перешагнуть через упавшее дерево. Затем по-дружески обнял за плечи. Когда я не возразила, красавчик опустил руку мне на талию и притянул меня ближе. Активная жизнь Леса сделала его мускулистым и гибким. Я положила свою ладонь на его пальцы — они были сухими и шершавыми. Холодный белый лунный свет сочился сквозь еще не распустившиеся деревья. Он выщелочил все цвета, разбросав вокруг резкие чернильно-черные тени.

Салкин остановился, повернулся ко мне лицом и поцеловал меня, сперва мягко, потом с возрастающей страстью. Я смаковала незнакомую пряность его губ, и ответный жар запылал в глубине моего существа. Открыв глаза, я увидела, что глаза юноши закрыты, напряженность на его лице углублялась с каждым вздохом. Салкин прижал свои бедра к моим, и я ощутила его настойчивость, которая отвечала моей собственной потребности.

Вырвавшись, я отступила на шаг и положила руку на его широкую грудь. Тонкие рыжеватые волоски курчавились под моими пальцами в открытом вороте его туники.

— Я не думаю...

Салкин сжал мою руку, и я почувствовала вожделение, бьющееся под теплой скользкостью пота.

— Нет? — разочарованно спросил он.

— Скоро мы отправимся дальше, — медленно проговорила я. — Я не хочу оставлять между нами незаконченное дело, поэтому лучше не начинать его, ты согласен?

Несмотря на кое-какие из моих девических эскапад, Халкарион любезно решила не бросать звезду мне на голову за эту ложь, и я подкупающе улыбнулась Салкину.

— Давай будем просто друзьями, ладно?

Слышать из своих уст речи, достойные героинь Ниэлло, было уже чересчур, и я порадовалась теням, прячущим мою улыбку. Мужчины с сильным характером принимают отказ — охотно или нет, — но очень немногие потерпят, чтобы над ними смеялись.

Салкин тяжело вздохнул.

— Я провожу тебя до порога, — буркнул он угрюмо, выдавая свою молодость.

— Мне видны отсюда костры становища. — Я покачала головой. — Возвращайся и наслаждайся. Уверена, Йефри будет рада тебе, — добавила я, не удержавшись.

— До завтра.

Он поцеловал меня с решимостью, которая сулила дальнейшее преследование, и вернулся в тисовую рощу.

Я зашагала к кольцу домов. Настроение мое было нелепо приподнятым, но когда я нырнула в нашу суру, готовая поделиться шуткой, там никого не оказалось. Куда ушел маг? Ожидая, что мой покой вскоре нарушат, я выбрала самое мягкое и красивое одеяло и закуталась в него. Но вот становище затихло, а никто из моих спутников так и не вернулся, и я почувствовала себя немного уязвленной. Нет, любопытство и мимолетная прихоть — это еще не повод брать в свою постель молодого мужчину, даже такого соблазнительного, как Салкин, твердо заявила я себе. Пусть я была безответственной в прошлом, и хотя ничего плохого из этого не случилось, во всяком случае, для меня, теперь обстоятельства изменились. Кроме того, Райшед меня избаловал, и от пиликанья второсортного скрипача я только больше стану скучать по нему. Ни с кем из предыдущих любовников мне не было так хорошо, как с Райшедом, а ведь мне в отличие от большинства респектабельных девушек есть с кем сравнивать, призналась я самой себе. Но никакая хандра не сократит лиги между мною и Райшедом, поэтому и не стоит хандрить.

Так что насчет маленькой игры Рузии в скороговорку? Но это была не игра, верно? Рузия верила в то, что говорит, как и все остальные. Но стоит ли придавать этому значение? Стоит ли придавать значение тем нескольким вещам, сказанным ею, которые оказались достаточно близки к правде, чтобы все больше и больше меня тревожить? Куда подевались Грен и Сорград, чтоб им пусто было? Небось соблазняют девиц прелестными безделушками. Я решительно прогнала от себя давно избегаемые воспоминания о детстве, о родителях и всем остальном. Я смотрю в будущее, на новые возможности, и надеюсь разделить их с Райшедом. Вот почему я никак не могу заснуть в этой неуютной, продуваемой сквозняком, дымной лачуге.

Я почти убедила себя в этом, когда неожиданный сон сморил меня.

Дол Тейва, 17-е поствесны, ранний вечер

— Это еще что такое? — изумленно воскликнул Джирран. Кейсил прищурился от солнца.

— Повозки, жители низин, дым...

Стук молотка эхом отразился от гладких склонов долины.

— Да как они смеют! — Тейриол оглянулся на своих спутников за поддержкой.

Эйриз наклонилась со спины серого грубошерстного пони.

— Давайте не будем вмешиваться, — взмолилась она. — Доберемся до фесса, и они разберутся с этим, не так ли?

— Если им хватит духу. — Сомнение омрачило слова Джиррана.

— Пошли. — Кейсил потянул головного вьючного мула за уздечку.

Мул безмятежно последовал за ним, сзади вереницей потянулись остальные. Джирран и Тейриол немного замешкались, сердито глядя на активное движение, теперь ясно видимое, во впадине у ручья. Там стояла горсть фургонов с натянутыми между ними навесами. Маленькие фигуры копошились вокруг груды свежесрубленных деревьев, клубы пыли поднимались из пилильной ямы, и один человек верхом на толстом стволе снимал топором кору и ветки. Остальные с помощью колышков и веревок намечали в грязной траве границы будущего дома.

— Эй, вы там!

Оклик заставил горцев повернуть головы. Мужчина в грубой домотканой одежде въехал на холм на высокой, гнедой лошади.

— Куда вы направляетесь? — Тон его был учтив, но в нем звучала бессознательная власть, от которой борода Джиррана ощетинилась.

— В фесс Тейва, — коротко ответил Кейсил. Мужчина покачал головой.

— Куда?

— В фесс, — с раздражением повторил Джирран. — По-вашему — крепость.

Всадник кивнул, рассеянно поворачивая лошадь. За спиной у него висел лук, а к седлу был приторочен полный колчан стрел.

— У вас с собой нет собак?

— Нет, — протянул Кейсил. — А что?

— Мы пасем овец у реки, — объяснил всадник. — Ну, доброго вам дня.

— Подожди! — Джирран отпустил повод своего мула и шагнул вперед. — Что это значит, вы пасете овец? Кто вам позволил и что вы строите? Как вы смеете рубить в этих лесах?

Но житель низин, не удостоив его ответом, скрылся за холмом.

— Треклятое отродье... — Джирран разинул рот.

— Давайте не вмешиваться, — повторила Эйриз. — Род Тейва расскажет нам, что происходит.

— Может, они сдали это пастбище на лето жителям низин? — не слишком уверенно предположил Кейсил.

— С разрешением рубить и строить? — язвительно вопросил Джирран.

Кейсил дернул повод своего мула.

— Давайте послушаем, что скажет род Тейва.

Они замедлили шаг на длинном подъеме. Далеко впереди, раскалывая поросшие лесом горные лощины, возвышались голые пики, увенчанные снегами. Два длинных гребня заключали мелкую долину в защитные объятия. Крепкий каменный мост соединял берега стремительной реки, высоко несущей свою пену над каменистым руслом. На мосту, пиная ногами парапет, сидел одинокий страж.

— Серик! — Джирран бросил поводья Тейриолу и не оглядываясь побежал к сторожу. — Что происходит в нижней долине?

Пожилой горец сурово посмотрел на склон и оперся на рукоять топора.

— Жители низин, из Ущелья. — Он презрительно сплюнул изжеванный лист. — Появились через несколько дней после того, как вы отправились на юг. Думаю, они претендуют на всю землю вплоть до этого моста, считая, что тут никто не живет!

— Но это ваше зимнее пастбище, — запротестовал Тейриол.

Страж моста свирепо глянул на него из-под густых белоснежных бровей.

— Так пойди и скажи им это, юноша. Нас они не замечают, может, тебя послушают!

— А почему ты здесь, у моста, — Кейсил кивнул на топор, — с этим?

Горец тяжело вздохнул.

— У нас беда.

— Случилось что-то скверное? — Джирран воинственно насупил брови.

— Сквернее не бывает, — угрюмо ответил Серик. — Джедрез возвращался со своим парнем из дальнего леса, когда обнаружил всех этих овец, пожирающих сенокосные луга. Этот тип из Ущелья, он велел Джедрезу убираться, вы представляете, убираться с его земли. А Джедрез говорит: трахай, мол своих овец! Ну, житель низин хотел дать ему в зубы, но наш Джедрез первым ему врезал. За ними погнались, и тогда он велел парню натравить собак на этого ублюдка и его овец, поглядим, мол, как ему это понравится. А житель низин свистнул на подмогу банду воров. — Серик покачал головой. — О том, что было после, малый ничего толком не рассказывает, но, короче говоря, Джедрез оказался мертвым с ножом в спине.

— Ох, — огорченно воскликнула Эйриз. — Бедная Йеврейн! Могу я чем-нибудь помочь?..

Серик повернулся к женщине, его морщинистое лицо смягчилось.

— Она будет рада тебе, я ручаюсь. Шелтий прибыл утром, а в полдень они вынесли Джедреза, так что для нее это был трудный день.

— Как парень? — спросил Кейсил. Серик покачал головой.

— Тяжело это переносит, но его никто не винит. Как он, еще мальчишка, мог справиться со всей этой сворой? Ублюдки отстегали его кнутами!

Джирран и Тейриол разразились яростными восклицаниями, но Кейсил перекричал их:

— Хватит! Здесь от нас никакой пользы. Давайте доберемся до фесса и утешим их, чем сможем.

Они пересекли мост и вошли в длинную долину, где дикая красота деревьев и травы давно сгинула под безобразными грудами битого камня, а земля была изуродована рудниками, старыми и новыми. Несколько человек запруживали ручей, отводя воду в ряд каналов и желобов. Они прекратили работу, разглядывая новоприбывших. Бодрое махание Тейриола осталось без ответа, а мужчины вскоре вернулись к своему занятию.

Эйриз ударила каблуками пони и оказалась у ворот крепости значительно раньше остальных. Стена высотой в два человеческих роста была сложена из массивных, неправильной формы камней, пригнанных так, что даже лезвие кинжала не могло проникнуть между ними, лабиринт их стыков и углов озадачивал взгляд. Бдительные часовые ходили на зубчатой стене, и один, с копьем в руке, перегнулся через парапет, чтобы окликнуть женщину. Эйриз встала в стременах, и когда подошли Джирран и остальные, мощные ворота уже открылись как раз настолько, чтобы впустить по одному вереницу мулов. Кейсил повел своих подопечных через сужающийся туннель, образованный толщей стены.

— Есть место в дальних конюшнях. — Привратник кивнул юному помощнику, и тот сразу запер тяжелые деревянные двери на засов.

— Да стой же ты! — Кейсил напрягся, когда мул нервно попятился от собаки привратника, поджарой зверюги ростом по пояс человеку, с длинной мордой и пятнистой спиной. Собака залилась яростным лаем, и ей ответил лай из дальней псарни.

— Ты что, держишь их голодными? — крикнул Кейсил. Дородный привратник дернул цепь, намотанную на кулак, заставляя собаку замолчать.

— Голодными и готовыми ко всему, что могли бы придумать те ублюдки с низин.

Эйриз спрыгнула с седла и торопливо оправила юбки.

— Где Йеврейн?

— В рекине.

Привратник кивнул на квадратную башню в центре крепости. Узкие окна настороженно смотрели поверх окружающей стены.

— Позаботься о Яблочке. — Эйриз оставила пони возмущенному Тейриолу и поспешила к широкой лестнице, ведущей к двустворчатым дверям башни.

— Отведи их в конюшню. — Джирран бросил свои поводья и последовал за женой.

Мулы безразлично посмотрели на Тейриола.

Но...

— Попроси кого-нибудь помочь, Тейро. Я приду, как только смогу. — Кейсил хлопнул брата по плечу. — Хочу узнать, что было на самом деле.

Оставив Тейриола, сердито бормочущего себе под нос, Кейсил легко взбежал по лестнице. Медленно отворил дверь башни, проскользнул внутрь и бесшумно встал позади Эйриз. Почти весь нижний этаж занимала одна большая комната. Все лампы и свечи в канделябрах были погашены, мебель как попало сдвинута к стенам. Семья стояла неплотным кругом, обескуражено понурив плечи, дети жались к матерям, а те, плача, обнимали их. Эйриз схватила Джиррана за руку, слезы текли по ее лицу, глаза были устремлены на женщину у широкого очага, который возвышался в центре комнаты. Бледная, с ввалившимися щеками и красными от слез глазами, женщина опрокидывала ведро пепла на очаг, туша яркое пламя. Холод тяжело упал на затемненную комнату.

Двое мужчин шагнули вперед с металлическими рычагами и клиньями, чтобы сдвинуть тяжелую плиту горячего камня с края плинтуса. Наклонившись к открытому углублению, женщина достала обитую медью шкатулку черного дерева. Выбрала ключ со связки у себя на поясе и открыла ларец. Стоящий рядом старик держал его, пока женщина извлекала из него и пересчитывала толстые золотые и серебряные монеты.

— Вот твое отцовское наследие, Нетин, — дрогнувшим голосам, сказала она юноше, на несколько сезонов младше Тейриола. Другой родич ободряюще положил руку на плечо парня, осунувшегося от горя и вины. — Используй его правильно, дабы почтить память твоего отца. Он бы сам дал его тебе по достижении совершеннолетия... — Страдание перехватило горло женщины, и она умолкла.

Высокий мужчина в серой мантии шагнул вперед, его выбритое лицо было мрачным.

— Этого достаточно.

Он закрыл шкатулку и кивнул старику, который вернул ее под плиту очага. Мужчина в мантии передал рыдающую Йеврейн в объятия заботливых женщин и мягко вывел Нетина из главной двери.

— Иди, — кивнул Джирран, когда Эйриз повернула к нему заплаканное лицо.

Она поспешила на другую половину комнаты, чтобы присоединиться к женщинам в их горе. Кейсил тяжело вздохнул.

— Скверная история, Джирран.

— И ставшая уже слишком обычной со времен наших отцов, — взорвался Джирран. — Каждый дол притесняют и грабят!

Его слова привлекли внимание одного мужчины — он повернулся к ним.

— Дол Атил тоже пострадал? Кейсил покачал головой.

— Пока нет, но мы гораздо дальше от Ущелья.

— Это только дело времени, — прорычал Джирран. Кейсил пошел помочь мужчине двигать крепкий деревянный сундук на его обычное место.

— Что вы думаете делать, Алуред?

— Мы послали сообщение на верхние рудники и летние пастбища, но я не знаю, что это даст. Вернуть людей можно, но мы потеряем целый рабочий сезон. — Алуред взял табуретку у еще одного горца и поставил ее, движение выдало его сильную хромоту.

— Но вы выгоните тех паразитов из дола? — спросил Джирран. Скрестив руки, он стоял в стороне от остальных мужчин, приводивших комнату в порядок.

— Может быть, — пожал плечами Алуред. — Если сумеем. Но ты правильно назвал их паразитами. Это же сущие крысы: убьешь одного, и тут же на его место прокрадываются еще трижды трое, только и ждущие, чтобы выпить из тебя всю кровь.

— Но вы же не позволите им просто украсть землю, — запротестовал Джирран.

— Позже, — нахмурился Кейсил. — Не стой без дела.

Джирран бросил на него испепеляющий взгляд, но приложил руку к перетаскиванию мебели. Постепенно комната обрела прежний, нормальный вид: простые шкафы и рабочие скамьи расставлены у стен, табуреты и стулья с вышитыми подушками придвинуты к столам, рабочие корзинки аккуратно размещены на полках рядом с грубо вырезанными фигурками животных и цветными полосами тканой шерсти. Кейсил смотрел, как трое мужчин заботливо кладут на очаг новые дрова, и вспомнившееся горе омрачило его глаза.

— Подумай о том, что я тебе сказал, — начал Джирран. — Сколько еще...

Он умолк, заметив мужчину в серой мантии, вошедшего в комнату, и хлопнул в ладоши. Он был не слишком высок и не отличался могучим сложением, которое создают годы тяжелого труда, но в его пронзительных голубых глазах светился опыт, не по летам значительный. Все в ожидании повернулись.

— Джедрез был хорошим и честным человеком, преданным мужем и заботливым отцом. Его смерть — наша общая утрата. Наше горе погасило пламя, что было зажжено на его свадьбе. Последние лучи солнца зажгли новое обещание жизни рукой его сына. Глаза лун будут охранять его дочерей отныне и навсегда.

Нетин нервно шагнул вперед, сжимая в трясущихся руках горящую дымную головню. Он сунул ее в сердце очага, и что-то более мощное, чем обычная растопка, вспыхнуло голубоватым пламенем. Приглушенные возгласы и одобрительные хлопки в ладоши вызвали вымученную улыбку на лице парня, прежде чем оно сморщилось от сдерживаемых рыданий и спряталось в объятиях деда.

Джирран тяжело вздохнул и сердито потер глаза.

— Пора помянуть Джедреза, — хриплым от переживаний голосом возвестил Алуред, подходя к гостям с зеленой стеклянной бутылкой и горстью грубых кубков.

Мужчины расселись за столы, топя свое горе в торопливых глотках. Женщины зажигали лучины от вновь разожженного огня и расставляли лампы и свечи, чтобы осветить комнату. Достав графины и рюмки, они заняли свои места по другую сторону очага. Из дальней двери вышли две девушки; они разложили хлеб, мясо и другую простую еду на длинном столе, который тянулся поперек комнаты за очагом, но никто не уделил пище особого внимания. Несколько мужчин плакали не таясь, многие женщины то и дело вытирали глаза мокрыми носовыми платками. Но постепенно сдержанные разговоры стали более оживленными, и стыдливые смешки разбили скорбную тишину.

Некоторое время спустя появился Тейриол с горстью других мужчин. Возмущение и нерешительность боролись на его лице.

— Ты не пришел, — тихо пожаловался юноша.

— Они гасили очаг, — извинился Кейсил. — Ты не видел, Шелтий только что ушел?

Тейриол покачал головой.

— Когда такое можно увидеть? — усмехнулся Джирран. — Они исчезают, едва переступят порог! Человек умирает, Шелтии приходят, кладут его тело на утес, делают фокус с зажигательным стеклом и больше не говорят об этом. Мизаеновы вороны делают свою работу, приходит Солнцестояние, Шелтии кладут кости в объятия Мэвелин — и все кончено. Как это должно помочь Йеврейн, овдовевшей раньше времени, и даже не из-за несчастного случая? Где утешение для Нетина? Бедный парень, некому вести его, так и будет один блуждать в потемках, пока не достигнет совершеннолетия и не сможет потребовать свое наследство.

— Весь род Тейва будет вести и защищать его, Джирран! — Алуред выглядел оскорбленным. — Не суди других по недостаткам дола Лидра!

Джирран вскочил на ноги, и его сапоги проскребли по плитам.

— Да что ты об этом знаешь! — зарычал он.

— Довольно! — Кейсил встал между ними. — Джирран, сходи узнай, не спустится ли Эйриз. У Йеврейн полно сестер, чтобы утешать ее, а Эйриз могла бы облегчить горесть здесь, внизу, новостями с праздника.

— Да, как ваши успехи в Селериме? — Алуред с интересом поднял голову.

Джирран не ответил. Он быстро зашагал к двери, ведущей к лестнице. Прошло сколько-то времени, прежде чем появилась Эйриз, розоволицая, с застенчивой улыбкой. Кейсил наблюдал за ней краем глаза, игнорируя Джиррана, который появился через минуту и начал ходить по комнате, обмениваясь приветствиями и новостями. Довольную Эйриз усадили меж двух ее старых подруг, и, убедившись, что Тейриол нашел себе компанию юношей, кои перебрасывались тихими шутками, подталкивая друг друга локтем, Кейсил снова направил все свое внимание на Алуреда, делившего пенистый кувшин с новым собеседником.

— Кейсил, — кивнул он.

— Хордист, — ответил новоприбывший, осторожно поднимая глиняный кубок в корявых руках, пораженных болезнью суставов. — Скверная история, так-то вот.

— Скверная. — Кейсил осушил кубок.

— Ну и что прикажете делать? — понурился Алуред.

— Кто-нибудь спросил совета Шелтий? — поинтересовался Кейсил.

Хордист, прежде чем ответить, пососал опухшую костяшку.

— Пейдер спросил. Шелтий сказал, что спросит кости на Солнцестояние, посмотрит, что за свет зашевелится в них.

— Какой прок от высохших костей? — Джирран подошел от другого стола, держа кубок с прозрачным напитком. — Нам нужны сильные руки, чтобы прогнать ублюдков.

— Когда наши вернутся с рудников, мы, возможно, так и сделаем. — Хордист с неприязнью посмотрел на Джиррана. — А пока все, что у нас есть, это мальцы, старики да увечные. — Он показал искривленную руку. — Что я должен делать с этим проклятием Мэвелин?

— Зато ноги у тебя сильны, — резко засмеялся Джирран. — Ты мог бы запинать ублюдков до смерти.

— Ну разве что. — Хордист шумно выпил свой эль. Алуред вновь наполнил его кубок.

— К тому времени когда остальные вернутся, те паразиты успеют здесь окопаться, вырубят пол леса, распугают все зверье, а их овцы дочиста ощипают землю.

— Звери хоть могут уйти, — проворчал Хордист. — Кровь и кость, рожденная в этом доле, не может просто сбежать.

Его жалобы прервал дед осиротевшего парня, ударяя мозолистой рукой по столу.

— Я передам вам сказание ярости, — хрипло возгласил он. — Как поскакал тогда Сейдер на север. Кольчуга его из драконовой чешуи, и гнев его драконову дыханию подобен!

Четверо мужчин сидели и слушали легенду, произносимую с пламенной страстью. Вечер сомкнулся вокруг фесса и рекина, пока старик возвращался по стопам мифа.

— Жаль, что Пейдер не может вызвать Сейдера из его костей и узнать, как самому вырастить дракона, — пробормотал Хордист, когда старик остановился через несколько строф, чтобы смочить пересохшее горло.

— Не осталось никаких драконов ближе, чем на высоких пиках, — угрюмо молвил Алуред. — Жители низин истребили вирмов из Восточных Пределов во времена юности моих предков.

— Фесс! Его стены разрушены, он был выжжен пламенем ярости. Месть свершилась, вероломство утоплено в позоре! — Голос Пейдера возвысился до крика, когда он привел свое сказание к торжественному завершению.

Восторженные рукоплескания заполнили комнату, и разговор возобновился с новой силой.

— Огонь, — внезапно молвил Джирран. Его лицо покраснело от возбуждения, глаза блестели, и не только из-за выпитого. — Драконово дыхание — это огонь! Мы могли бы выгнать жителей низин огнем!

— А где ты возьмешь дракона? — осоловело спросил Алуред. — Попросишь Мизаена одолжить своего из кузницы?

— У вас есть древесный спирт, не так ли? — Джирран повернулся к Хордисту, который пил не так быстро, а потому оставался с более ясной головой. — Смола, сосновые сучки?

— Да. — Морщинистое лицо Хордиста медленно озарилось пониманием. — Я не могу держать топор, но не хуже других могу бросать факел!

Его громкий голос привлек внимание горцев за соседними столами.

— Что скажешь, Раквар?

— О чем?

— О том, чтобы выжечь то крысиное гнездо в нижней долине! — воскликнул Алуред с азартом. — Они нарубили нам кучу дров для славного костра!

— Свежее дерево не будет гореть, — возразил сомневающийся голос, но было ясно, что он готов поддаться убеждению.

— Будет, если бросишь на него бочонок неразбавленного спирта, — парировал Хордист.

Резкий смех со всех сторон дал временный выход закипающему гневу.

— Хороший костер так напугал бы тех проеденных червями овец, что они драпали бы, задрав хвост, до самого Ущелья, — с одобрением заметил другой горец. — Пусть жители низин гоняются за ними.

— Да что там спирт, — вмешался лысоватый мужчина с обезображенными руками. — Возьмите кислоту в сарае для проб да плесните им в лицо, вот тогда и поглядим, как им это понравится!

Кого-то его злобные слова шокировали, но большинство горцев одобрительно закивали.

— Так чего мы ждем? — воскликнул Джирран. — Ждите, и к Солнцестоянию их станет в девять раз больше. Выжечь их сейчас, и кости выскажут свое одобрение Шелтиям, когда солнце упадет на них!

— Нынче двойное полнолуние, — снова возразил сомневающийся голос.

— Значит, самый хороший свет для охоты, — повернулся к нему с упреком Раквар.

Эйриз и другие женщины растерянно наблюдали, как мужчины поднялись, зашнуровали тяжелые сапоги, разобрали накидки и прочные перчатки.

Подошел Тейриол с жадным любопытством на лице.

— Что затевается?

— Мы идем разделаться с жителями низин, — пылко ответил Джирран.

— Мы собираемся выгнать их. — Кейсил выглядел менее рьяным, но более решительным.

— Я схожу за сапогами! — вскричал Тейриол.

Кейсил с беспокойством посмотрел ему вслед. Когда мужчины начали торопливо выходить из рекина, он поймал брата за руку.

— Ты можешь пойти, Тейро, но будь осторожен. Однако никто из парней младше тебя не пойдет. Скажи им, что они должны остаться и охранять фесс и женщин.

Во дворе кипела работа, словно в пчелином улье. Из открытых дверей мастерских передавались наружу топоры, кирки и даже лопаты, их тут же выхватывали нетерпеливые руки. Отблески высоко поднятых факелов вспыхивали на клинках, оклики предупреждали об осторожности, когда окованные железом бочонки грузились на ошеломленного мула, сонно моргающего на темное небо. Женщины столпились на лестнице рекина, выкрикивая слова поддержки этому плану. Две из них торопливо вынесли корзину, полную узкогорлых сосудов, еще одна притащила охапку разорванной ткани. Второй мул был запорошен черной пылью от мешков угля, наваленных ему на спину, а вскоре к ней добавились желтые подтеки от банки с серой.

— Только потайные фонари! — приказал Джирран, и все бросились зажигать лампы из пробитого металла, опуская заслонки, чтобы приглушить их мерцание.

Тяжелые двери фесса величественно распахнулись, и толпа вывалила за стену. Поначалу все двигались медленно, пока глаза не привыкли к густым сумеркам весенней ночи и из теней, нависавших со всех сторон, не образовалась долина. Разбившись на маленькие группы, горцы, как опытные охотники, бесшумно прокрались по склону, через мост и мимо беспечных овец. Одна группа отделилась в молчаливом согласии и спряталась в ложбине возле шаркающего стада, а остальные продолжили путь. Продвигаясь осмотрительно, с остановками, они наконец окружили лагерь жителей низин. Веселый костерок горел между четырьмя фургонами, а под навесами, натянутыми между каждой парой телег, бесформенными свертками одеял спали люди. Одинокая фигура сидела у костра, лениво бросая щепки в огонь.

— Их больше, чем мы думали, — с сомнением пробормотал Кейсил.

— Это все те, из леса, — заметил Тейриол. — Они вырубят полдолины до Солнцестояния, если мы их не выгоним.

Кейсил мрачно кивнул.

— Верно.

— У кого самая меткая рука? — прошептал Джирран Алуреду.

Старик с минуту подумал.

— У Рогина. Он во что угодно попадет!

На переданный назад призыв вышел довольно высокий, на полголовы выше Джиррана, горец с крючковатым носом и копной грубых волос.

— Сможешь бросить ее прямо в тот костер?

Рогин взвесил в руке липкую бутылку, обвязанную комковатой просмоленной тряпкой.

— Запросто, — с готовностью сказал он.

Джирран огляделся. Присев на корточки, горцы завертывали уголь в покрытую серой ткань, наполняли сосуды жидкостью и затыкали их тряпками.

— За Джедреза! — выпрямившись, проревел Рогин и одним плавным движением запустил сосуд по высокой дуге.

Часовой только начал вставать, когда опаляющие языки пламени изверглись из костра, поджигая его одежду и волосы. За несколько мгновений он превратился в кричащий факел, волосы вспыхивали, как пакля, кожа обуглилась и трещала, лицо вспучивалось пузырями, превращаясь в неузнаваемую маску. Когда остальные лесорубы выскочили из одеял, новые яркие снаряды полетели в них. Парусина обоих навесов расцвела пламенем, и жидкий огонь алчно въелся в дерево фургонов. Взревев от ярости, жители низин похватали все, что попадало под руку: лопаты, тесла, топоры — и завертели головами, ища в темноте своего врага. Одеяла позади них источали вонь паленой шерсти.

На другой стороне лагеря прогремели боевые кличи. Группа горцев побросала козлы, инструменты и доски в пилильную яму, за ними полетели головни и бочонок пихтового спирта, чтобы выжечь глубоко в траве тлеющий шрам. Взметнулись огненные языки, сгустки пламени выплеснулись через край ямы, яркие, как солнечный свет. Высоко подняв оружие, лесорубы побежали на них, но горцы исчезли в темноте. Когда жители низин остановились в неуверенности, горящие бутылки разбились у их ног, и они, ругаясь, разбежались в разные стороны. Затем снова попытались собраться, испуганно крича при виде загоревшегося штабеля бревен. Бревна трещали, охваченные огнем, производимым факелами и летучими жидкостями. Жар ударил струей из утробы горна, выпуская тяжкую работу людей дымом в небо.

— Смерть навозникам! — Джирран поднял свою кирку и яростно атаковал приведенный в беспорядок лагерь.

Мужчины дола Тейва с ревом выбегали со всех концов, ломая головы и ноги. Жители низин отступили к фургонам, где мычали и рвались с привязи быки.

— Жареная говядина, когда дело будет сделано, парни! — закричал Джирран.

Он замахнулся на одетого в одну рубаху лесоруба, который тыкал в него лопатой. Орудия с лязгом столкнулись, и лопата улетела прочь. Джирран изо всей силы ударил противника киркой в живот. Задохнувшийся лесоруб плюхнулся на задницу, и тут же острый клюв кирки поразил его череп — месиво из мозгов и крови залило спутанные волосы. Джирран пихнул ногой подергивающийся труп, ему не терпелось встретить следующего врага.

Кейсил широко размахивал топором, а двое отчаянных жителей низин пытались достать его секачами, но он прочно удерживал свои позиции.

— Слишком глупы, чтобы бежать, да? — крикнул им горец, однако его слова потерялись в шуме и гаме, отовсюду врывающихся в ночь.

Один из его противников, с заплетенными в длинную косичку волосами, быстро наклонился к ногам Кейсила. Горец саданул его обухом по уху, и тот рухнул наземь: изо рта и носа хлынула кровь, раздробленные кости лица, проткнувшие рябую щеку, белели в свете пожарища. Второй решил воспользоваться случаем и уже замахнулся секачом, но лезвие вернулось к нему, вонзившись глубоко в подмышку. Выронив оружие, лесоруб схватился за кровавую рану и корчился, давясь от кашля, пока Кейсил не срубил ему голову молниеносным ударом.

— Упавший — все равно что мертвый, — прорычал Джирран, не одобрив эту задержку.

— Мэвелин дарует милость милосердным, — огрызнулся Кейсил, ища глазами брата.

А Тейриол, орудуя длинным ломом, прижимал коренастого жителя низин к горящему остову фургона. Тяжелое железо казалось легким в руках горца. Толстяк защищался лопатой для снятия дерна, ее острый край блестел в свете костра. Подняв двумя руками лопату, он ткнул ее в лицо Тейриолу. Юноша презрительно покачал головой и грациозно шагнул назад. Пальцы толстяка до белизны сжимали черенок лопаты, торчащие зубы грызли нижнюю губу. Он снова кинулся на горца, но Тейриол взмахнул ломом и одним быстрым движением разбил жителю низин локоть. Даже в хаосе боя Кейсил уловил тошнотворный треск кости. От боли толстяк прокусил губу, и кровь закапала по его не зашнурованной рубахе. Тейриол на миг заколебался, но Джирран пронесся мимо него с торжествующим криком и превратил лицо жителя низин в кровавую кашу — наполовину оторвал у него челюсть своей яростной киркой.

Кто-то из мужчин Тейва мучительно вскрикнул, и Кейсил резко повернул голову. Алуред рядом с ним пошатнулся — оперенное древко торчало из его плеча. Новые стрелы зашипели в темноте, жаля одетых в кожу горцев. Тревожные крики доносились от Рогина и его товарищей, внезапно атакованных из теней за слепящим погребальным костром из штабеля бревен.

— А ну идите сюда, ублюдки! — Джирран в гневе повернулся, но тщетно всматривался он в безликую черноту, не видя ничего за кругом света от костра.

— Осторожно, сзади! — Тейриол прыгнул к нему, чтобы прикончить жителя низин, который с воем обрушивал тесло на незащищенную спину Джиррана.

— Это пастухи! — крикнул кто-то. Кейсил прищурился в темноту.

— Мы легкая мишень на фоне огня, — крикнул он Джиррану. — Нас перестреляют по одному — и все!

Пронзительный вопль заглушил его слова, и голос Рогина поднялся над общей суматохой.

— Отступайте, отступайте. Уходите из света. Кейсил схватил Джиррана за руку.

— Шевелись, или ты хочешь, чтобы Эйриз рыдала вместе с Йеврейн?

Горцы рассыпались в темноте, оставляя мертвых и покалеченных жителей низин на залитой кровью траве. Костры продолжали истреблять все, до чего могли дотянуться. Джирран задержался, чтобы вырвать из земли спутанный клубок веревок и колышков.

— Теперь будут знать, как захватывать наши земли! — крикнул горец.

Кейсил в это время поддерживал Алуреда, накидка старика почернела от крови.

— Как ты?

— Вот вытащим эту проклятую стрелу, — просипел, задыхаясь, Алуред, — и все будет прекрасно.

— Ты ничего не почувствуешь, когда выпьешь несколько кубков за наш успех, — хвастливо предсказал Джирран.

Глубоко в землю рядом с Тейриолом вонзилась стрела, и юноша взвизгнул.

— Где они? — бешено огляделся он.

— Не останавливайся и петляй во время бега, — закричал Кейсил, чуть ли не взваливая на себя Алуреда.

Джирран выругался, споткнувшись о тело, упавшее перед самым мостом: волосы серебрятся в лунном свете, любопытный ветерок трогает порванное полотно с измазанной кровью вышивкой. Кейсил с жалостью взглянул на труп, но сберег дыхание и энергию для долгого подъема мимо отвалов пустой породы к укрытию фесса. Погоня отстала, как только горцы перешли реку, но еще несколько из их числа рухнули, сбегая по длинному склону, и товарищи уже не могли их пробудить.

— Живей, живей! — Джирран остановился в воротах и энергично замахал. — Пора праздновать победу!

Кейсил передал белого как мел Алуреда на попечение двух женщин, подбежавших к ним с льняными повязками наготове. Отдуваясь, он медленно вошел во двор фесса, подсчитывая число раненых, отданных в заботливые руки женщин. Юноши носили миски с кипятком, горшочки мази и бинты и удерживали горемык, бьющихся под ножом, когда им вырезали стрелы из живой плоти. В тенях за границей света, льющегося из двери рекина, уцелевшие клали в ряд неподвижные тела.

Эйриз бросилась в объятия Кейсила.

— Джирран цел? А Тейро? Кто-нибудь из вас ранен?

— Нет, сестричка, нет. — Кейсил крепко обнял ее. — Мы все живы и здоровы.

— Это успех? — с тревогой огляделась Эйриз. — Вы победили, не правда ли?

— Да, — медленно промолвил Кейсил, — но еще несколько таких побед, и жители низин спокойно пройдут по долу и постучат в ворота. Для них потери не столь тяжелы, как для нас.

— Не будь таким нытиком, — сказал Джирран, вырывая Эйриз из рук брата и заключая ее в грубое объятие. — В следующий раз мы все сделаем лучше.

— В следующий раз? — нахмурился Кейсил, недоверчиво глядя на него.

Джирран твердо кивнул.

— Когда у нас будут союзники, способные поддержать нас реальной силой.

Великий Лес, 18-е поствесны

Внезапно яркий свет вывел меня из уютной дремы, которой я наслаждалась в тепле одеял. Открыв один глаз, я увидела Грена, забросившего оленью шкуру на крышу, чтобы впустить свет в суру.

— Доброе утро. — Я потерла заспанные глаза.

— Доброе. — Он зевнул. — Нам придется встать в такую рань, или мне можно вздремнуть?

— Ты еще не ложился? — с укором спросила я. — Опустошал свои карманы для какой-нибудь услужливой девицы?

Грен покачал головой и снова зевнул во весь рот.

— Сидел с теми парнями и их рунами. Я думал, что могу раскусить любого плута с его ловкостью рук, но, Сэдриновы потроха, я, хоть убей, не понимаю, как они это делают.

— Ты снова проиграл? — не поверила я.

— Ага. — Грен стащил куртку и бросил ее на пол. — Попался, как какой-то пастух, только что спустившийся с горы.

Ему было не столько досадно, сколько смешно, так что, если повезет, Грен не станет искать драки для утешения.

— Что ж, легко пришло, легко ушло, — заметила я.

— Верно. — Горец снял сапоги и бриджи и завернулся в одеяло. — И все-таки хотелось бы мне знать их трюки. Мы бы опустошили все сейфы между Ванамом и Колом.

— Кто больше всех выигрывал? — Мне надо знать, кого сторониться.

— Барбен, тип с бычьей шеей и ушами как у испуганной мыши, — донесся приглушенный голос Грена из-под натянутого на голову одеяла. — Все говорили, что он просто везучий, славится этим, видимо. Везучий, как же! Судя по тому, как катились руны, Рэпонин, должно быть, отставил свои весы и взял выходной.

Я закрыла глаза, но теперь, когда меня разбудили, снова заснуть никак не удавалось. Сорград и Узара все еще представляли собой неподвижные кучи затхлых одеял, поэтому я оделась, морща нос от запаха дыма, пропитавшего рубаху. Снаружи, меж деревьев, стоял туман высотой мне по пояс, раннее солнце еще не выбило весенний холод. Становище едва шевелилось, и я крепко обругала Грена, поняв, насколько еще рано. Мимо, приветливо кивая, прошли Лесные женщины. За неимением лучшего дела я отправилась вслед за ними к ручью. Вода была ледяной от последних козней зимы, и умывание окончательно взбодрило меня.

Я разожгла огонь заклинанием, которое Народ находил весьма забавным, и поставила вскипятить чайник. Потягивая горячее вино с водой, я смотрела, как зажигаются костры и готовятся завтраки. Дети встали и мешались под ногами, хотя любой цивилизованный человек благоразумно предпочел бы еще подрыхнуть. Мимо прошел Рэвин, и я уловила неожиданную тень сходства с моим отцом. Внезапное понимание заморозило чашку у моих губ. С тех пор как мы прибыли, я не могла избавиться от странного ощущения, что все эти люди слишком малы ростом. Почему, во имя Дрианон, я думала, что они будут выше меня, когда прекрасно знала, что все древние племена были низкими столбиками монет? Потому что в последний раз я видела своего отца, когда была ребенком, глядя вверх с невысокого детского росточка, как делала это теперь, когда сидела. Непрошеные сомнения обрушились на меня. Беличья игра, обманы маскарадов и подобные им вещи полагаются на ошибочность памяти. Не воспоминания ли той маленькой девочки, окрашенные тоской и желаниями, сбили меня с толку, убедили, что Лес должен хранить некую мудрость, неизвестную снаружи? Проще говоря, не привязываю ли я рога к лошади в надежде получить молоко?

Нет. Я сжала челюсти. Пока я обнаружила джалквезан в песнях, с помощью которых женщины убаюкивают капризных малышей, рассчитывают время кипения своей стряпни, которые поют, когда сажают своих детей, чтобы вычесать им волосы частым гребнем. К сожалению, не имея опыта в таких делах, я затруднялась сказать, дает ли джалквезан какой-то эффект. Эти женщины могли быть просто опытными няньками да кухарками, к тому же усердными в преследовании вшей. Ни одной из этих песен не было в моей книге, и, как с песней о Вороне, я услышала две-три версии каждой.

Я посмотрела на суру Ориал. Вчера Зенела сидела снаружи и загорала. Девушка поправлялась быстрее и основательнее, чем могли объяснить лекарственные травы; там, в Энсеймине, она была бы уже прахом в урне. Однако убедить в этом Узару будет задачкой потруднее. Что же я упускаю? Должно ведь что-то быть.

Видно, мои мысли передались Узаре, и у него зачесались уши. Услышав внутри шум, я заглянула в суру. Узара неловко рылся в чемодане в поисках чистого белья и бритвы.

— Ты вчера опять вернулся очень поздно, — небрежно заметила я.

Узара внезапно улыбнулся.

— Одно из важнейших достоинств мага — это осторожность, Ливак, и, кроме того, мой отец всегда говорил, что благородный мужчина никогда не хвастается.

— Все, что мне нужно делать, так это искать то ожерелье, — напомнила я Узаре.

— Ищи, — посоветовал он со смешком и пошел к ручью умываться.

Так и не поняв, в чем шутка, я вновь подумала о каком-нибудь занятии. Перспектива коротать еще один день, угождая женщинам становища, не вдохновляла меня. Что будет сегодня? Очередная утомительная прогулка в лес в попытке замаскировать мое полное отсутствие интереса к листьям и растениям, которые я могла бы собрать для еды? Единственный неоспоримый факт, который я пока установила, это то, что Лесные ослики гораздо мельче и темнее тех, каких разводят во всем мире, и на них можно навьючить столько дров, что они выглядят как куча хвороста с ногами.

Из соседней суры вышел Фру.

— Доброе утро!

Несмотря на бодрое приветствие, менестрель выглядел совсем не таким свежим, как остальной Народ. Жизнь в Энсеймине приучила его к более удобным постелям и распорядку дня.

— Доброе утро.

Я торопливо собрала разбежавшиеся мысли.

— Мы идем за кабаном. — Фру помахал двумя копьями с толстыми древками. — Если Сорград или Грен пойдут, то получат право на свою долю добычи, и тогда ты сможешь вернуть свой долг за ужин. — С того памятного вечера Фру уже второй раз упоминал об этой обязанности.

— Я пойду.

После нескольких дней скуки никто не удержит меня от развлечения.

Менестрель опустил копья на землю.

— Я не думал... вряд ли ты деревенская девушка, так ведь? — Он замолчал, увидев досаду на моем лице.

— Они же идут, верно?

Я помахала Гевалле и ее сестрам.

Девушки оделись так, чтобы удобно было пробираться по лесу, и туго заплели волосы. На плечах у каждой крест-накрест висели веревки, а в руках они несли свернутую сеть.

— Поверь, я умею бегать, лазать и попадать в движущуюся цель не хуже любого из вас.

— Да, но... — Фру махнул рукой. — Только не путайся под ногами.

Тростниковый свист вплелся в утренние птичьи трели.

— Рэвин возглавляет охоту, — строго поучал Фру. — Если ты испортишь дело и он велит тебе отойти, сразу отходи и не вздумай препираться.

Я тотчас кивнула. Узаре не повезло, что он выбрал именно этот момент для возвращения. При виде охотников, сходившихся с луками, копьями и длинными ножами, глаза мага загорелись любопытством.

— Охота? Можно мне пойти?

— Нет, — категорически заявила я. — Ты не одет для этого.

Узара посмотрел на свою длинную не подпоясанную коричневую мантию, надетую поверх рубахи и суконных бриджей.

— Кто-нибудь одолжит мне тунику, а?

— Нет времени. — Я показала на Рэвина, уходящего в лес. — К тому же я не уверена, что твою помощь оценят.

— Нужное заклинание в нужный момент может мгновенно повалить животное, воздушная веревка, например...

— А если Народ сочтет это смертельным преступлением против Талагрина? — перебила я его. — Используй это время, чтобы поговорить еще с кем-нибудь из старших. Вспомни, для чего мы здесь.

— Фру? — взмолился Узара.

— Тебе лучше остаться в становище, — извиняющимся тоном ответил менестрель.

Я признала его правоту. Может, я и горожанка, но хоть знаю свои возможности, и мне достанет ума не попасть в беду.

Пусть Узара — один из лучших магов, которых я встречала, но у него столько же здравого смысла, сколько перьев у лягушки. Чародей, загоняющий зверя в магическую яму, сделает этих людей такими же бесполезными, как евнухи в борделе, и такими же довольными, как если б они подцепили дурную чесотку.

— Ну и ладно.

Узара обиженно засопел и быстро зашагал к хижине Ориал, а я последовала за Фру.

Охотники собирались, возбужденные от предвкушения потехи; нечто подобное горожанам заменяют кровавые забавы вроде собачьей травли. Некоторые распевали молитвы Хозяину Охоты, и меня так и подмывало подойти ближе и узнать, нет ли там какого нового джалквезана.

Я направилась к Рузии и ее сестрам. У других женщин из-под ремней торчали грубые мешки, а на поясе висели ножи. Кое-кто точил лезвия случайными точильными камнями, негромко при этом болтая.

— И как все будет происходить? — спросила я.

Йефри указала на мужчину с гривой нечесаных седеющих волос и бледными напряженными глазами.

— Это Ямриз. Он будет искать для нас кабанов.

Рэвин издал трель на своей дудке, подражая лесному жаворонку, и мы двинулись в лес.

— Он следопыт? — прошептала я Йефри.

— Он находит зверя, — пожала плечами девушка.

К нам присоединился Паруль, он нес несколько крепких копий.

— Не хотите участвовать в убое?

Йефри покачала головой, и я тоже. Когда аристократы в Ванаме охотятся с копьями на диких свиней на улицах города, чтобы накормить нуждающихся возле усыпальницы Острина, они делают это со спины лошади. Думаю, инородцы имеют на это право.

— Я хочу, — вдруг сказала Гевалла. Она взяла копье и встала рядом с Парулем.

— Гева! — Рузия злобно посмотрела на сестру, но та вызывающе подняла подбородок.

— Пусть идет, если хочет. — Паруль обнял Геваллу за плечи.

— Берегись! — прошипела Йефри.

Пронзительный свист из дудки Рэвина положил конец перепалке.

Ямриз повел нас в лес. Я пыталась запоминать ориентиры и высматривала солнце, где только можно, но вскоре поняла: мне понадобится вся благосклонность Тримона, чтобы вернуться к становищу без посторонней подмоги.

Я осторожно пробиралась через ранний подлесок и сучья, сваленные в пору зимних бурь. Навыки, выработанные мною для бесшумного прохождения сквозь чей-нибудь дом в качестве незваной гостьи, служили мне так же хорошо, как знание леса — Салкину и его приятелям. Мы рассыпались, но все наше внимание сосредоточилось на Ямризе. Он не осматривал землю и не искал следы; впрочем, мое представление об охоте за мясом ограничивалось поисками мясника, который не подпускает мух к своим тушам. Возможно, Ямриз заранее провел разведку. Чего он не делал, так это не пел, во всяком случае, мне не приходилось слышать.

Громкий треск выдал кого-то, наступившего на сухую ветку. Озираясь вместе с остальными, я поймала взгляд Фру. Менестрель одобрительно кивнул мне. Мы перешли ручеек, бормочущий между мшистыми берегами, и я потеряла Фру среди распускающейся зелени. Паруля и Геваллы больше не было видно, поэтому я вдвойне старалась все время держать в поле зрения либо Йефри, либо Рузию.

Свист Рэвина впереди, подражающий яблочному дрозду, захватил меня врасплох на длинной узкой прогалине. Я торопливо двинулась в укрытие молодого бука. Женщина в летах, с простым добрым лицом, поднесла к губам деревянную свирель и ответила на сигнал. Иные пискливые ответы сообщили о том, что все заняли свои места, и я спросила себя, что должна делать моя группа. У нас не хватало копий, а это хороший признак, верно?

Рузия с сестрой натянули длинную сеть поперек прохода в деревьях. Другие девушки привязывали такие же ловушки к ветвям и пням. Я встала так, чтобы сеть была между мной и охотниками; последние крадучись удалялись от нас. Что бы ни пришло по этой тропе, оно угодит в сеть прежде, чем учует меня. Я мысленно вознесла молитву Талагрину в надежде, что Властитель Диких Мест обратит свой взор, если что-то неожиданное выскочит из кустов.

Йефри передала мне конец веревки. Я присоединилась к ней, и мы стали связывать ветки, чтобы создать преграду и повернуть добычу на открытое место, где притаилась невидимая сеть. Внезапный переполох вспыхнул к северу от нас: крики, свист, копья, стучащие по стволам, гнали жертву вперед. Шум направлялся в нашу сторону, пронзительный визг и угрожающее хрюканье звучали так, словно сюда ломилось буйное стадо кабанов. Я обнаружила рядом хорошее крепкое дерево, на которое можно влезть, и вдруг поняла, что моя рука открывает сумку на поясе, в которой лежат отравленные дротики. Я решительно засунула руку за пояс. Что там Узара — никто не обрадуется обеду, несъедобному из-за отменного яда какого-то аптекаря.

Матерый секач вырвался из подлеска, черный и волосатый, рыло опущено к земле, тяжелая голова качается из стороны в сторону. Горсть стрел глубоко вонзилась в его бока, и позади тянулся красный след. В центре прогалины кабан повернулся к своим преследователям, хрипя от боли. Листья и грязь прилипли к полосатым ногам и животу, массивные плечи вздымались, когда секач долбил мох злобными клыками. Кровавая пена брызнула с желтых зубов, которые тщетно пытались укусить древки, влекущие зверя вниз.

Я подвинулась ближе к облюбованному мной дереву. Появился Рэвин. Он остановился, тупым концом воткнул копье в землю возле ноги и наклонил, чтобы обезумевшее животное не побежало на него. По команде Рэвина двое мужчин бросились вперед и вонзили свои копья глубоко в ребра кабана. Сила ударов повалила секача на землю, яркая кровь хлынула из его дряблой утробы. Кабан заверещал, забился в корчах, но мужчины стояли непоколебимо, борясь с его предсмертной агонией, и только пот стекал по их лицам. Наконец секач затих. Подбежавший Нинед всадил здоровенный крюк ему под челюсть и на веревке поволок тушу прочь. Некоторые женщины шагнули к нему, но внезапные крики с тропы остановили их. У Нинеда отвисла челюсть при виде двух юношей, выбежавших на поляну: один — весь белый, с выпученными глазами, другой — хромающий, в рваных, залитых кровью гамашах, но он не уступал в скорости первому.

Разгоряченный молодой кабан гнался за ними по пятам, запекшийся порез в грубой шерсти на боку показывал, куда не смогла воткнуться стрела. Спина животного выгибалась от гнева, рана только сердила его, и кабан негодующе рычал. Неуклюжий на вид, он был сплошной грудой мускулов и бешенства.

— Нинед, брось его! — закричал Рэвин парню, застывшему в страхе и нерешительности.

Молодой кабан сверлил Нинеда злобными черными глазками, и слюна капала из алой пасти. Нинед попятился, но зацепился ногой за веревку и упал на колено. Кабан атаковал, как только малый пополз назад на руках и ягодицах. Ощетинившаяся черная ярость вцепилась клыками в его ноги, кровь и слюна забрызгали дерн.

Мужчины и женщины кинулись на прогалину, копья и ножи вспыхивали на солнце, разбрасывая красные капли. Еще чьи-то крики присоединились к вою Нинеда, пока кабан тяжело умирал, не пренебрегая возможностью отомстить обидчикам.

— Дорогу, дорогу! — Новый шум направлялся в нашу сторону.

Лесной Народ бросился врассыпную, двое мужчин тащили под руки Нинеда. Еще один пятился ко мне, сжимая покусанную руку. Ямриз, ведущий сплоченную группу загонщиков, выгнал из леса громадную свинью. Копья кололи и изматывали ее, Гевалла с мрачной решимостью орудовала своим копьем. Полосатые кабанчики, визжа, сновали вокруг ног мамаши, ее тяжелые соски раскачивались у самой земли. Она огрызалась на копья, озадаченно фыркая от боли, когда удары отбрасывали ее назад. В какой-то миг понимания между охотниками два наконечника в форме листа вонзились с двух сторон в шею свиньи, рассекая толстую шкуру, чтобы перерезать большие кровеносные сосуды. Малиновая кровь хлынула по ее передним ногам, и поросята лихорадочно бросились в разные стороны. Те, что угодили в сети, были забиты тупыми концами копий, другие, застрявшие в полосах мешковины, извивались, поднятые за задние ноги, и отчаянно визжали, пока им не перерезали горло.

Я даже не заметила, как затаила дыхание, пока глухие удары сердца и слабый гул в ушах не велели мне выдохнуть. Решив делать что-то полезное, дабы претендовать на часть этого мяса, я присоединилась к Рузии, выпутывающей сосунков из сетей. Она сражалась с особенно упрямым узлом.

— Эй, дай я помогу. — Я вставила в узел кончик кинжала и повертела им, чтобы ослабить веревки. — Как там Нинед?

— Лучше, чем заслуживает. — Раздраженность не затмила ее облегчения. — Застыл как кролик перед лаской, честное слово!

Парень рыдал на другой стороне поляны, где ему перевязывали ноги. Мужчина с прокушенной рукой гримасничал сквозь слезы, промывая свои раны спиртом из фляжки. Я поморщилась. Раны были глубокие, рваные и грязные, под распоротой загорелой кожей обнажились темно-красные мускулы, готовые загноиться так же, как любая рана, какую мне когда-либо приходилось видеть.

Появилась Гевалла: гамаши в крови, с копья свисает поросенок.

— Кто-нибудь послал за Ориал?

— Да, Рэвин послал Лиссет. — Рузия освободила сеть. — Поросенка надо повесить, пусть стечет кровь, так что не трать время на сплетни.

Звонкий стук топора разнесся по прогалине. Одна рама была уже связана, Рэвин руководил Фру и еще несколькими охотниками, которые поднимали старого кабана наверх за задние ноги. Алъмиар осторожно проткнула ножом шейные сосуды, и двое мужчин ловили густую кровь в мехи для воды. Свинья, проткнутая через поджилки острым колом, вскоре повисла на второй раме, одна женщина медленно разрезала ей живот, пока Рэвин удерживал кишки, дабы не вывалились раньше времени.

Рузия принялась распоряжаться, чтобы всем остальным поросятам выпустили кровь, активно вербуя меня для этой вонючей и неприятной работы.

— Альмиар говорит, ты умеешь вызывать огонь...

Я кивнула, и Рузия крикнула парню, проходившему мимо с охапкой требухи:

— Этал, отдай это Дрии и помоги нам! Ливак, зажги костер, начнем палить этих поросят.

Я собрала хворост из-под кустов и нашла сухой клочок земли; я была рада любой работе, лишь бы не залезать по локти во внутренности какого-нибудь животного.

— Талмия меграла элдрин фрес.

Пламя послушно вспыхнуло, и Рузия засмеялась.

— Прямо как «Вьенн в Мороз».

Не успела я спросить, что она имеет в виду, как поросенок, лежавший за ней, внезапно исчез. Рузия завизжала: яркое лезвие возникло перед ее лицом. Дерево прятало меня от человека с ножом, который выскочил неведомо откуда, и я перекатилась вбок, под шипы цветущего ракитника. Встав на карачки, я с мучительной осторожностью подвинулась, выискивая лучший обзор из своей норки в сердце куста Дрианон.

Грязная банда разбойников высыпала на поляну — Лесной Народ, судя по цвету волос и кожи, виднеющихся под лохмотьями. До сих пор становище Рэвина казалось мне голодающим, но я ошиблась: по сравнению с этими Рузия и остальные всю зиму катались как сыр в масле. У одних разбойников на лицах отчетливо виднелись язвы от недоедания, у других болтались на руках грязные повязки, что говорило о долго не заживающих ранах, третьи ходили с открытыми, гноящимися шрамами. Случайный ветер принес их вонь, и меня едва не стошнило.

Вышел вперед главарь, тощий карлик с крючковатым носом на впалом лице и широко раскрытыми воспаленно-мертвенными глазами. Я не могла уследить за его быстрой речью, но злоба в его голосе не нуждалась в переводе. Главарь потряс ножом с длинным, зазубренным с одной стороны лезвием — единственной чистой вещью у него — и плюнул прямо в лицо Рэвину. Паруль сделал полшага вперед и застыл, наткнувшись на копье. Рэвин покраснел, но стоял неподвижно, пока слюна медленно стекала по его лицу.

Я пыталась сообразить, остался ли кто на свободе. Фру, безоружный, пятился от костлявого юнца, ищущего любой предлог для драки. Йефри и Рузия делали все возможное, чтобы спрятаться за Салкином, который с бессильной злостью смотрел на троих разбойников, угрожавших ему длинными ножами.

Кто бы ни были эти люди, они ловко захлопнули свой капкан, сумев подобраться так близко, оставаясь при этом незамеченными. Большинство охотников Рэвина уже отложили свое оружие, чтобы заняться добычей, но воры и без того численно превосходили их. Я не знала, как поступить. В балладах герой прекрасно справляется без посторонней помощи, но это была реальная жизнь. С невероятной осмотрительностью я перебралась ближе к стволу. Смогу ли я удрать достаточно быстро, чтобы сбить со следа погоню? Но что это даст, если я не имею понятия, куда бежать? Привести помощь — это одно, а потеряться в Лесу — совсем другое. Это никому не принесет пользы, и меньше всего мне. С другой стороны, если меня найдут прячущейся, то я стану главной мишенью для какого-то дополнительного наказания.

Тощий карлик ушел от Рэвина и теперь настаивал, чтобы Нинеда подняли на ноги, потешаясь над кровавыми повязками на ногах юноши. Он схватил копье, чтобы отбросить поддерживающие его руки друзей, насмехался над парнем, когда у него подломились колени, и пнул его, поверженного. Рыдания Нинеда спугнули птицу, с пронзительным криком она сорвалась с ветки над моей головой, и я замерла.

Казалось, это напомнило Тощему, для чего пришли его воры. Он приказал своим людям снимать туши. Одни стали подвешивать их на жерди для переноски, другие собирали требуху и поросят. Рэвина и охотников посадили в круг, лицом внутрь, велев положить руки на голову. Я покорно ждала конца игры, с сожалением наблюдая, как исчезает свинина, предназначенная для ужина. Когда воры нагрузились трофеями, главарь повернулся к Рэвину.

Тощий указал на одну из девушек и пролаял резкий приказ. Я закусила губу. Этого я и боялась, поскольку среди разбойников не было женщин. Если дело примет скверный оборот, я ничем не сумею помочь, разве что всадить дротик в спину этого мерзавца. Но что это принесет мне? Скорее всего первое место в очереди мерзких отбросов, стремящихся получить свое удовольствие, поэтому я не собиралась рисковать.

Девушка медленно встала, опустив голову. Она была одной из самых юных, тонкое маленькое создание с огромными карими глазами и светло-рыжими волосами, обрамляющими заостренное лицо, белое от страха. Тощий ухмыльнулся, и слезы побежали по ее щекам. Подняв ее подбородок кончиком ножа, он сказал девушке нечто издевательское, вызвавшее у нее гневный румянец. Смеясь, главарь подцепил ножом завязки на ее шее и разрезал их резким движением запястья. Придерживая одной рукой край, он медленно разрезал кожу туники. Я вздрогнула, но девушка стояла неподвижно, в то время как острый словно бритва металл медленно скользил мимо ее обнаженных грудей. Она закрыла глаза, когда это мелкое дерьмо раздело ее до пояса, а его дружки одобрительно засмеялись, видимо, восхищаясь его храбростью. Ну еще бы: справился с безоружной девочкой, на голову ниже его самого!

Глаза разбойников были прикованы к этому зрелищу, а я прикидывала расстояние между моим ракитником и ближайшими зарослями, когда заметила движение в листьях, ничем не обязанное ветру или пролетающей птице. Я быстро взглянула на забаву в центре поляны, где все еще наслаждался герой с ножом. Его маленький спектакль был гораздо больше унижением, чем похотью, по крайней мере — пока.

В кустах мелькнули соломенные волосы, и мое настроение еще больше поднялось. Тощий закончил раздевать девушку, высмеивая ее среди попранной одежды. Он как раз указывал на Йефри, когда ярость, достойная самих демонов Полдриона, изверглась со всех сторон. Едва с лица Тощего исчезла ухмылка, Салкин вскочил, и в следующее мгновение его руки сжались на грязном горле бандита. Усевшись верхом на его грудь, Салкин лупил мерзавца так, как тот заслуживал, а в это время из кустов хлынуло чуть ли не все становище, гневно потрясая копьями, грубо вырезанными дубинами и просто сухими палками. Охотники Рэвина присоединились к схватке, с оружием или без него, и воры оказались между молотом и наковальней.

Не успела я шевельнуться, как из подлеска напротив того места, где я пряталась, выскочил Грен с горящими от восторга глазами. Ловким взмахом копья он ударил разбойника по коленям, отбросил древко и, схватив упавшего за ворот, вмазал одетым в перчатку кулаком по его грязным зубам. Сапоги разбойника скребли мшистый дерн, когда горец тряс его, как терьер крысу. Все туже скручивая тунику вокруг его шеи, Грен измолотил бандита до бесчувствия и с удовлетворенным видом отбросил прочь.

Сорград следил за спиной брата, сжимая в обеих руках длинные ножи. Они вдвоем набросились на кривоногого разбойника с бочковидной грудью. Густые каштановые волосы вились над его спутанной бородой, а голые руки поросли шерстью, как у животного. Сорград наступал с одной стороны, Грен — с другой, и вместе они погнали бандита назад, все ближе к тому месту, где скрывалась я.

Из-за крепких сапог подрезать Волосатому поджилки было в лучшем случае проблематично. Перехватив кинжал, я улучила момент и ранила его в ступню. Затем выкатилась из-под дерева и вскочила на ноги прежде, чем дубина Сорграда оборвала вой бандита, выбив из него сознание.

— Как вы узнали, что мы в беде? — с облегчением улыбнулась я. — Как-Там-Ее-Имя, должно быть, примчалась домой быстрее скандального слуха!

Мы стояли, готовые к нападению, и я увидела краем глаза, что Сорград качает головой.

— Даже не знаю, что подняло тревогу. Я болтал с Песочным, и вдруг все кругом стало как разворошенный муравейник. Мы с Греном пошли с ними, чтобы посмотреть потеху.

— Разве это потеха? — буркнул Грен, когда последний вор исчез в спасительных объятиях дикого леса.

— А где Узара? — Я с тревогой огляделась.

— Должен быть где-то тут, — неопределенно ответил Сорград.

Раскинувшаяся чуть поодаль роща внезапно увенчалась огнем. Пожар направлялся в нашу сторону, но листья за собой оставлял нетронутыми. За одно биение сердца алая решетка жгучего света удвоила и еще раз удвоила свою длину, ненормально красная вместо естественного желто-оранжевого лесного пожара.

Когда пламя побежало кругом, чтобы соединить руки и окольцевать прогалину, Тощий и его грязная банда выползли из кустов. Какой-то разбойник не желал отступать и, стиснув зубы, глядел, как малиновое пламя медленно продвигается все ближе и ближе. Он дерзко высунул дрожащую руку и взвыл, опаленная кожа покраснела и пошла волдырями, и бандит, спотыкаясь, кинулся к своим друзьям.

— Надеюсь, Узара не подожжет весь лес, — пробормотала я.

— Экая ты недоверчивая, — высмеял меня Сорград. — Смотри.

Через разрывы в пламени я увидела туман, встающий наперекор горячему солнцу, теперь ярко сиявшему над головой. Он переливался слабым желтовато-зеленым мерцанием и двигался без помощи ветра, чтобы цепляться за деревья и кусты, покрывать траву и цветы, заполняя каждую впадину, прежде чем струиться дальше.

— Очень мило, — одобрил Грен, когда Узара шагнул сквозь кольцо магии, собирая пламя в обращенные вверх ладони.

— Глаза у мага были усталые, но вид очень довольный.

— Похоже, в детстве этому парню не давали особо покрасоваться, а? — весело заметил Сорград.

— Что дальше? — вопросила я, глядя на воров, присевших в неровном кругу.

— Возмездие? — задумчиво предположил горец.

Руны оказались теперь совершенно перевернуты. Салкин с окровавленными костяшками, которые, должно быть, немилосердно болели, грубо поставил Тощего на ноги. Вор медленно истекал кровью из-за нескольких глубоких порезов и скверной раны под ухом. Рэвин поманил к себе девушку, над которой измывался разбойник. После короткого совещания она шагнула вперед, ее хорошенькое лицо словно окаменело. Сильный удар в пах, несомненно, достиг своей цели. В какой бы степени очумелости ни пребывал Тощий, он так быстро согнулся пополам, что оставил клок волос в кулаке Салкина.

Кое-кто из людей Рэвина одобрительно закричал и захлопал, но их осадили повелительным жестом. Порыв кровожадности, который мог оставить всех разбойников мертвыми на земле, миновал. Несколько отрывистых приказов Рэвина заставили его народ рассеяться, дабы вернуть свою добычу. Салкин и еще двое принялись раздевать грабителей, грубо ворочая потерявших сознание и выбивая остатки непокорности из прочих. Вскоре мы были готовы покинуть это злосчастное место, а заодно и воров, коих бросали здесь в наготе и унижении. Рузия и другие женщины связывали в узлы снятую с грабителей одежду. Уж не знаю, как они надеялись использовать эти обноски, хотя копья и ножи всегда пригодятся.

— Теперь эти глупцы дважды подумают, прежде чем слушать его предложения, — сказал Рэвин магу, презрительно пнув сапогом все еще бесчувственного Тощего.

Уходя, я оглянулась. Некоторые разбойники медленно вставали на ноги, иные пытались взвалить на плечи тех, кто не пришел в сознание, — нелегкая задача, если учесть, что они были без штанов и поясов, за которые можно ухватиться. Я слушала навострив уши, нет ли погони, но ничего не уловила.

— Стало быть, жизнь в лесу не все орехи да мед, — заметил по дороге Сорград.

— Да, — согласилась я, с сожалением думая о песнях, которым научил меня отец.

Я оставила свои размышления, когда показалось становище. Ориал и другие женщины разбирали дома, навьючивая каркасы, рогожу и все прочее на осликов, приведенных из леса, где они паслись.

— Что происходит?

Ориал стянула ремнем сверток кожи и подняла голову.

— Мы идем дальше.

Подошла Йефри и принялась заполнять яму очага камнями, которыми обкладывали суру. — Они вернутся, завтра или через день.

— Вы не будете сражаться? — Я взяла ближайшего осла за уздечку, чтобы стоял смирно.

Целительница складывала один в другой железные котелки.

— Зачем? Лес большой.

— Но тогда они победят, — возразила я. Ориал воззрилась на меня с недоумением.

— Та крысиная шайка? Мы могли содрать с них шкуру, если б захотели, но к чему лишний труд? Только кто-нибудь из наших пострадал бы, да и все.

— Если мы уйдем, они ничего не найдут, и он будет выглядеть еще глупее, чем сегодня, когда ветер теребил его прыщавый зад, — усмехнулась Йефри и, повесив узел на осла, погладила его мохнатые коричневые уши.

— Но если они вас выследят и ударят по следующему становищу?

Возможно, это не было трусостью, но, на мой взгляд, здорово смахивало на глупость.

— Не выследят, Рэвин скроет наш след. — Рузия подошла, чтобы помочь сестре. — Никто лучше его не прячет тропу после самого Сериза.

— Падальщики не пойдут за проигравшим. — Ориал сложила кипу одеял в промасленную кожу. — Он будет один добывать себе еду до самого Солнцестояния.

Подошла Зенела с полной охапкой вымытых глиняных горшков. На ней была Лесная туника и юбка с разрезами. Выглядела толстушка бледной и изнуренной, глаза блестели немного лихорадочно, но я все равно не ожидала увидеть ее на ногах до следующего новолуния. Я повернулась к Ориал, но та смотрела на Узару, который говорил с Рэвином. На шее травницы блестело ожерелье из серебряных ромбиков.

— Он вернется в Хадрумал еще до конца года. Ты знаешь это? — тихо спросила я над мохнатой спиной осла. — На остров магов.

— Тогда как я отправлюсь в южные пределы Леса. — Ориал была невозмутима. — Со всевозможными новыми черенками, чтобы укоренить их в более теплой почве.

— Так вот зачем ты путешествуешь?

Эта женщина вызывала во мне все большее любопытство.

— Среди прочего. — Положив руку на пояс, она нежно посмотрела в спину Узары. — Травница всегда должна стремиться принести давно отъединенные виды обратно в свой сад.

— То есть... — проговорила Зенела, но приступ кашля прервал ее.

Ориал вытащила из кармана пузырек и дала девушке понюхать.

— Тебе нужна помощь с сурой? — спросила Рузия с ноткой нетерпения.

— Я велю им поторопиться.

Я только сейчас поняла, что Сорград смешивает настои, а Грен ищет среди горшков и сковородок, что бы поесть.

— Мы должны укладываться, — сообщила я, подходя к братьям.

— Выпей это. — Сорград передал мне чашку, которую я подозрительно понюхала. — Панацея Халкарион.

Медленно глотая настой, я огляделась.

— А лепешек не осталось?

— Черствые, как камни, но можешь взять, если хочешь, — щедро предложил Грен.

Он жевал полоску холодного мяса, макая его в миску с застывшим ореховым соусом. Я взяла лепешку и обмакнула в чай, чтобы размягчить.

Подошел Узара, и Сорград без слов передал ему чашку.

— Как ты? — Я с беспокойством посмотрела на мага, но он выглядел уже лучше.

Сжав в ладонях теплую чашку, Узара вдохнул пар.

— Хорошо, просто устал. Думаю, с Равноденствия я сотворил больше магии, чем за последние полгода, — молвил он с печальной улыбкой. — Да, это тебе не изучение теории колдовства. Но я для того и пошел с тобой, чтобы испытать свое мастерство.

— Нам нужно решить, что делать дальше, — вмешался Сорград. — Кто-нибудь нашел хотя бы намек на эфирные знания у этого народа?

Узара покачал головой.

— Даже если допустить, что они хранят это в тайне, кто-то уже наверняка проболтался бы, при их-то открытости.

Я уставилась на свою лепешку.

— Я все равно думаю, что в этом джалквезане что-то есть. Сегодня была охота, и тот Ямриз находил кабаков не только при помощи зоркого глаза и острого нюха, я уверена в этом. Как весть о нападении так быстро долетела до становища? Никто не смог бы пробежать с такой скоростью! А как насчет Зенелы? Когда вы видели, чтобы кто-нибудь так стремительно исцелился от гнили в легких? Наконец, я нашла кого-то, кто знает балладу, в которой героиня использует чары для разжигания огня, как и я...

— Ливак, последние три дня я только и делал, что слушал балладу за балладой, — раздосадовано перебил меня Узара. — У каждого второго есть своя версия, свой вариант слов или порядок повествования, почерпнутый у какого-то менестреля. Кажется делом чести играть с мелодией и добавлять украшения. Мне очень жаль, поверь, но эти истории так текучи, столько изменений год от года, что какое бы знание они когда-то там ни содержали, оно утрачено безвозвратно. Я мог бы дать тебе для начала пять разных версий «Охоты на Белого Оленя». — Он с упрямым щелчком захлопнул рот.

— Мы здесь не для того, чтобы писать трактат по истории Народа. — Я пыталась сдержать раздражение. — Перестань выяснять факты и посмотри на сказания! Посмотри на неожиданное, удивительное и невозможное и скажи мне, что там не замешана магия! А где есть магия, есть джалквезан, и это всякий раз.

— Возможно. — Скептицизм в голосе Узары не оставлял сомнений насчет его мнения. — Но как они это делают? Как мы проверим их способности, определим эффективность каких бы то ни было знаний, которые они, возможно, имеют?

— Почему вы, чародеи, вечно должны выискивать лом и разбивать все на мелкие кусочки? Почему вы не можете просто поверить? — Я вперила в мага свирепый взгляд.

— Если мы не узнаем, как они что-то делают, как мы сможем это повторить? — требовательно спросил Узара.

Я велела ему замолчать. Меня осенила идея.

— Это ведь в твоем трактате было установлено, что коллективная вера людей есть источник силы для Высшего Искусства, верно?

Узара недоуменно поднял брови.

— Основная заслуга принадлежит Джерису Армигеру...

Я подняла руку и наморщила лоб, стараясь подыскать слова для новой идеи.

— Предположим, группа людей верит, что у кого-то есть необычные способности. Что, если этого достаточно, чтобы вера осуществилась? Что, если этого достаточно, чтобы вызвать эфирное влияние на чьи-то способности?

Теперь, когда я это сказала, все обрело смысл, кусочки ложились на место, как в детской мозаике.

— Я не понимаю, — устало произнес Узара.

— Все говорят мне, что Рузия лучше всех умеет читать руны. Она верит в это, как и все остальные. Такой веры достаточно, чтобы это стало правдой. Ориал — известная целительница. Она поет песни, которые, как она верит, помогают ее врачеванию. Важны не столько слова джалквезана, сколько ее вера в то, что она делает. Все знают, что Ямриз найдет дичь, и он находит. Всякий раз, когда это случается, возрастает вера, ожидание, что это произойдет и в следующий раз, — и это происходит!

— Самоисполняющееся пророчество, — задумчиво пробормотал Сорград.

— Но Гуиналь и ее адепты изучали Высшее Искусство там, в Тормалинской империи в пору ее расцвета, — запротестовал Узара. — Их мастерство рождено знанием, не просто слепой верой.

— Где кончается знание и начинается вера? — парировал Сорград. — Что возникает сначала и затем поддерживает другое?

Я подняла с земли веточку — мертвую веточку с засохшими коричневыми листьями. Я слишком много времени провела возле этих магов с их вопросами и неистощимым любопытством.

— Талмия меграла элдрин фрес.

Листья затрещали, моментально истребленные огнем, сухая кора растрескалась, древесина под ней обуглилась. Я бросила веточку на землю и стала вдавливать ее ногой под верхний слой сухой подстилки в сырую лиственную прель внизу. Едкий запах дыма повис в воздухе.

— Это — Высшее Искусство. Скажи мне, как я это сделала, маг! Я не знаю — как, но верю, что могу, и оно еще никогда меня не подводило.

Узара открыл рот и вновь его закрыл. Присущая ему честность и объективность ученого не позволили магу сразу отбросить мою идею, как бы ему ни хотелось.

— Но как мы это проверим? Мы должны иметь доказательство, если хотим представить что-нибудь Совету или Верховному магу.

— По-видимому, если бы кто-то начал сомневаться в их способностях, они могли бы утратить их, — медленно предположил Сорград. — Это как в танце — стоит вспомнить о своих ногах, и тут же собьешься с ритма.

Я нахмурилась.

— Как можно просто взять и перестать верить во что-то?

— Мы могли бы словчить в игре с Барбеном, — с чувством заявил Грен. — Или сломать ему пальцы. Я бы не прочь преподать ему урок, а то все убеждены, что он непобедим.

— Вот тебе еще пример, — кивнула я Узаре. — Барбен верит, что он везучий, и все остальные верят. Это приводит в действие какой-то бессознательный элемент Высшего Искусства, и руны катятся, как ему надо.

— Он точно не мухлюет, — заметил Сорград. — Поверь мне, мы бы знали, если б он мухлевал.

Узара соединил руки под подбородком, упершись в него кончиками пальцев. Его взгляд стал неприкаянным среди суеты вокруг разбираемого становища.

— Это интересная идея, и кто может сказать, что она неверна, мы так мало знаем о Высшем Искусстве. Но где доказательство, где проверка?

— Зачем тебе это нужно? — Я покачала головой. — Всякий маг в Хадрумале разберет часы до колесиков и пружинок, прежде чем согласится, что они отмечают проходящее время?

Узара состроил гримасу.

— Мы рискуем яблоками против золы, верно? Если наши вопросы заставят Гуиналь усомниться в своих способностях, мы потеряем не только самого опытного нашего практикующего Высшего Искусства, но также одну из главных защит, которые есть у Келларинской колонии против эльетиммских набегов.

Он вздрогнул: двое Лесных жителей пронесли мимо его головы кусок рогожи. Пока мы говорили, нашу суру начали разбирать. Мы отошли в сторону, чтобы не мешаться.

— Рузия говорит, Рэвин спрячет их от любой погони, — вдруг вспомнила я. — Не желаешь это проверить?

Узара тупо захлопал глазами.

Как?

— Дадим им уйти, выждем несколько часов, а там посмотрим, сумеем ли мы их выследить. — Мне было трудно скрыть сарказм.

— Они гораздо лучше знают лес... — засомневался маг.

— Мы выросли, по полгода выслеживая пушных зверей в более густых лесах, чем этот, — презрительно перебил его Грен.

Я видела, что маг еще колебался, а Сорград думает так же, как я.

— Мы приложим все усилия, знаешь ли. Мы не потеряем их только потому, что хотим потерять!

Узара прикинулся удивленным, но его выдал густой румянец на белой коже.

— Ты попробуешь найти их гаданием, верно? — Сорграда что-то развеселило. — Высшее Искусство может прятаться от магии стихий, да?

Узара серьезно посмотрел на него.

— Кажется, да.

— Тогда что тебя смущает, маг? — мягко спросил Сорград. — Ты хотел проверки, так давай проведем ее.

Я видела, что Узара все еще подозревает нас в подвохе или обмане.

— Когда-нибудь тебе придется нам доверять, — предупредила я его. — Ты достаточно близко подобрался к Ориал, чтобы отыскать ее, верно?

Узара поднял руки.

— Хорошо. Давайте посмотрим, куда это приведет нас.

Чтобы не наговорить ему лишнего, я стала помогать Народу разбирать становище. Грен ускользнул прощаться, а Сорград о чем-то небрежно говорил с менестрелем.

— Ты поблагодарил Фру за нас? — спросила я вернувшегося Сорграда, вытирая пот с лица ободранной веревками ладонью.

Он кивнул.

— Фру выделит нам кусок мяса, и он просил передать тебе, что благодарен за новые песни; или, вернее, древние.

Стоя посреди вытоптанной поляны, мы смотрели, как Народ растворяется в лесу, оставляя нас, и нашего осла, и груду багажа. Я ощутила боль, в которой не хотела слишком копаться. Мне вдруг захотелось, чтобы они были моей семьей, но так же быстро эта охота прошла. И в любом случае одно мое желание ничего не изменит. Я не принадлежу этому месту, как не принадлежу Ванаму. Мне предстоит создать свое собственное место, верно? С Райшедом, а значит, доказать этим скептикам-магам, что я нашла что-то, стоящее твердой монеты. Я воспряла духом, когда удалявшиеся голоса затянули балладу о Серизе, ускользающем от преследования Мазир. Эта песня была в моей книге и содержала джапквезан в каждой второй строфе.

— Как насчет партии-другой в руны, чтобы скоротать время, пока ждем?

Я достала кости из кармана и села. К тому времени, когда я выиграла у Узары все его мелкие деньги и то, что осталось от Сорградовой доли трофеев, солнце уже спустилось к верхушкам деревьев.

— Теперь Ливак получила все, что хотела, так не пора ли нам последовать за тем Народом? — с усмешкой предложил Сорград.

— Я готов! — Грен вскочил на ноги и начал рыскать по краю поляны.

— Мы знаем, что они пошли туда, — примирительно сказал маг.

Грен игнорировал его.

— Если мы намерены сделать это, то сделаем так, как положено, — отрезал Сорград.

— Я тоже умею читать следы, — обернулась я к Узаре. — А ты с ослом пойдешь последним, чтобы ничего не затоптать.

— Ага, вот тут есть четкие отпечатки копыт, — крикнул Грен. — Давайте посмотрим, как далеко они идут.

След был ясно виден, и братья пошли по нему, пристально глядя под ноги. Мы шагали ровно и молча, братья — впереди, наклоняясь над следами ног, примечая раздавленные цветы, сломанные веточки. Я посмотрела на солнце — похоже, мы забирали на северо-запад. Скоро выйдем к реке, заключила я. Узара шел сзади, лениво срывал листья с кустов и давал их ослу, а тот медленно жевал, роняя кусочки на влажную землю.

Грен и Сорград замедлили шаг и остановились, вполголоса совещаясь. Потом разделились, порыскали вокруг будто гончие и через некоторое время вернулись к нам с Узарой.

— Мы их потеряли, — без обиняков заявил Грен. — След становился все слабее и слабее, а теперь совсем исчез.

— А это не произошло бы в любом случае, если б кому-то понадобилось избежать преследования? — спросил Узара, осторожно выбирая слова.

Сорград шагнул вперед и вдавил сапог в мшистый клочок земли.

— На каменистой почве, на твердой грязи, может быть, даже на толстой лесной подстилке, если ты очень осторожен. Но не на этой местности.

— И мы можем проследить мышей по каменистой осыпи, если захотим, — добавил Грен с ноткой угрозы.

Мы посмотрели на глубокий отпечаток Сорградовой ноги, затем на мягкую нетронутую землю со всех сторон.

— Они пели «Балладу о поисках Мазир», — заметила я магу. — Я найду ее в книге, если желаешь.

Узара кивнул.

— Хорошо. Тогда давайте посмотрим, не даст ли моя магия лучших результатов, чем ваше знание леса.

Я промолчала, а братья обменялись насмешливым взглядом. Узара небрежно покапал с ладони зеленый магический свет, и отпечаток сапога во мху наполнился водой. Слегка нахмурясь, маг встал на колени и наклонился ближе. Грен, безразличный к этим фокусам, дергал траву для осла, поглаживая его бархатный нос. Я наблюдала за лицом Сорграда, на котором любопытство соседствовало со скептицизмом. Птичье пение лилось со всех сторон, лесные создания порхали туда-сюда, не интересуясь нашими заумными делами.

Я усмирила свое нетерпение. Узара должен прийти к этому выводу сам, без подсказок и понуканий, иначе он никогда не признает, что это был его собственный вывод. Я засунула руки, в карманы и потрогала мои руны-кости. Сорград подмигнул мне, заметив, как я отворачиваюсь, чтобы не прожечь взглядом затылок мага. Я подавила смех.

— Я не могу их найти, — изрек Узара с неподдельным изумлением. — Я не могу найти абсолютно никаких следов!

Я прикусила язык.

— Чем еще можно это объяснить, кроме Высшего Искусства? — заметил Сорград нейтральным тоном.

— На таком расстоянии, за такое время, учитывая, сколько дней мы провели с ними... — Узара задумчиво потер губу. — Знаете, я действительно не могу ничего придумать.

Высокомерие, внушающее магам, что они никогда не ошибаются, оказалось монетой с двумя сторонами, не так ли? Я медленно выдохнула.

— Теперь ты мне веришь?

— Думаю, твоя идея заслуживает внимания, — обронил маг.

— Ну, что мы делаем теперь? — Грен снова подошел к нам, усмехаясь. — Ты готов признать, что этот Народ владеет Высшим Искусством? Но теперь они ушли, и мы потеряли их. Будем искать другую группу?

— Я допускаю, что Народ имеет реальное Высшее Искусство, но все равно у них нет никаких ясных знаний, ничего, что мы могли бы сразу применить, — помрачнел Узара.

— А как же песенник? — возразила я.

— Спой мне что-нибудь, и пусть оно сработает, — с вызовом потребовал маг. — Ты действительно искренне в это веришь, чтобы пробудить эфирную силу? Покажи мне, как объяснить это Планиру, ученым, работающим с Гуиналь. Покажи мне, как использовать это против эльетиммов!

— Шелтии могли бы, — услужливо подсказал Сорград.

— Что? — одновременно воскликнули мы с Узарой, поворачиваясь к смеющемуся горцу.

— Вы же за этим хотели идти в горы, верно? Просить помощи Шелтий? — Грен посмотрел на брата в легком недоумении.

— О чем это вы не сказали нам? — грозно спросил Узара. Я встала между ним и Сорградом. Единственный человек, от которого Сорград потерпит такой тон, это я.

— Кто такие Шелтий? Я никогда не слышала этого слова. Лицо Сорграда было чистым пергаментом — ничего не прочесть.

— Они хранят саги и истории гор. Если какой-нибудь аниатимм знает об эфирной магии, то это Шелтий. Те солуране выпрямили ногу Хэлис, когда ее бедро уже полгода как зажило — то же самое, говорят, делают Шелтий.

— Сэдриновы потроха, что ж ты раньше не сказал? — рассердился Узара. — Почему мы теряли здесь время?

— Потому что мы все равно сначала шли в Лес. — Я шагнула ближе, и маг попятился. — Еще рано подниматься в горы, и нам нужен был длинный маршрут, чтобы избежать стычек в Ущелье.

Узара благоразумно отступил.

— Тогда предлагаю вернуться на тракт и продолжить путь. Он подхватил недоуздок осла и энергично зашагал вперед. По крайней мере гадание помогло ему сориентироваться.

Я покосилась на Сорграда, но он не решался смотреть мне в глаза. Я сохранила спокойствие: он объяснит мне, в чем дело, в свое время. Затем, как только мага не окажется рядом, я устрою ему головомойку за то, что не рассказал мне все раньше.

Глава 5

Когда император пожаловал моему мужу гидестанские поместья в знак признания его заслуг на западе, я впервые встретилась с Людьми Гор и услышала их печальные саги. Эта песня, часто звучавшая на Солнцестояние, напоминает нам, что жизнь в горах бывает так же сурова, как тамошний климат, и нам следует с большим пониманием относиться к резкости горцев в общении с теми, кто взращен в более ласковых землях.

Сидели волки на высокой круче

И пристально глядели на убитых.

Едины в смерти слабый и могучий —

Все вписаны они в кровавый свиток.

Вот из шеренги тех, кто чудом выжил,

Кто на ногах своих еще стоял,

Могучий человек во гневе вышел,

И в снег воткнул топор, и так сказал:

«Того, кто подло учинил измену,

Кто распалил смертельную вражду,

Поправ тем самым волю Мизаена, —

Немедля привести ко мне! Я жду».

И люди привели к нему злодея,

И на колени бросили его.

От ненависти войско, свирепея,

Презрело с тварью кровное родство.

«Ты, отщепенец, жаждал править нами!

Да будет Мизаен тебе судьей

И тем, кого ты лживыми словами

Увлек на бой неправый за собой.

Ступай на север, сей на льдине ложь!

Коль вздумаешь вернуться — ты умрешь!»

Других безродных догола раздели

И, нанося удары, гнали вон;

А тех, кто не был скор и плелся еле,

Рубили не щадя со всех сторон.

Старейшины сошлись на поле брани,

И повели серьезный разговор,

И поклялись, что сила их не станет

Горами править с этих самых пор,

Что их искусство разуму послужит

И будет исцелять — не убивать.

Кто сей закон незыблемый нарушит,

Безумия тому не миновать.

Рыдало войско — сильные мужчины,

К потухшим возвращаясь очагам...

Досталось под завязку мертвечины

Тихонько с гор спустившимся волкам.

Дол Лидра, 32-е поствесны

Джирран привязал усталого пони к кольцу, вырезанному в глыбе мрамора, и налил воды из меха, висевшего на луке седла, в сухой каменный желоб. Он повернулся спиной к лугам долины, где молодая трава пестрела цветами, тянущими головки к весеннему теплу. Красные, желтые, голубые и белые, они стремились взять от солнца все что можно, прежде чем зима вновь укроет их снежным одеялом. Но Джирран не любовался цветами, он неподвижно стоял перед неприступной дугой серой стены.

Крепость вставала из холма, словно была частью его. Массивная стена — будто продолжение живой скалы, и окна внутренней башни располагались парами, как настороженные глаза. Увенчанный зубчатым камнем фесс возвышался над обрысканной ветрами долиной, а за ним вздымались могучие горы.

Но это место было никчемным бахвальством. Огромные двери в крепость, подпертые булыжником, стояли открытые, засов — верная защита от незваных пришельцев — бессильно прислонился в углу толстой стены. Треугольное пространство в камнях над воротами, где когда-то помещалась эмблема могущественного дома, было пусто, как слепая глазница. Джирран отбросил ногой камни от обшитого железом основания ворот и потянул створки — шипы, входящие в гнезда каменного порога, заскрежетали по нанесенной ветром пыли. С бессловесным восклицанием горец захлопнул тяжелую преграду, и она с размаху ударилась о резной косяк. Оглушительный треск эхом отразился от серых утесов, что возвышались к северу от крепости, застыв в суровой снежной красоте.

Войдя в фесс, Джирран совершил медленный обход, всматриваясь в каждый дверной проем и каждое окно крытых шифером строений, лепившихся к внутренней стороне стены. В комнатах было пустынно и чисто. Где все имущество? Где тепло очагов? Горькая нахмуренность постепенно исчезала с лица Джиррана, сменяясь печалью, которая словно убавила ему сколько-то лет, и он вновь превратился в несчастного юношу.

Горец повернулся к рекину. Черные глазницы окон не поддавались испытующему солнцу, оставаясь скрытными, зловещими. Джирран вошел внутрь и, не глядя на разобранный очаг, направился к лестнице. Он поднимался сначала медленно, потом быстрее, потом уже бегом бежал через густые тени, пока не вознесся на плоскую крышу. Жесткость вернулась в глаза горца, когда он наклонился, чтобы посмотреть вдоль желобка в одном из камней парапета. Желобок указывал на далекий утес, на расселину — ее правильные склоны и угловатые края красноречиво говорили о молотке и кайле. Привычная угрюмость легла на лицо Джиррана. Спокойный ветер, вечный обитатель этих мест, поднял прядь волос с его лба, и пыль с любопытным шепотом закружилась у его ног.

— Ты хочешь просить меня прийти сюда на Солнцестояние? Узнать, что скажут кости нашего дола, когда Мизаен пошлет солнце, дабы озарить святилище нашей крови? Каких вопросов ты ждешь от меня?

Только резкий вдох выдал его испуг. Джирран выпрямился и медленно повернулся.

— Ты говоришь о моей семье. — Он слегка выделил предпоследнее слово. — Какое тебе дело до крови, что когда-то жила здесь?

— Для человека, который намерен требовать одолжения в силу прошлого родства, ты очень странно берешься за дело, Джирран, — критически промолвила новоприбывшая, сидя на стене, что тянулась вдоль крыши.

Джирран на минуту потупился, шаркая носком сапога по твердым плитам.

— Привет, Аритейн. — Он тепло улыбнулся девушке, но глаза его оставались холодными. — Ты хорошо выглядишь.

— Женитьба тебя не изменила, — изрекла девушка с загадочной резкостью в тоне. — Как Эйриз?

Джирран отмахнулся.

— Неплохо.

— Жаль, что она никак не забеременеет.

Аритейн разгладила на коленях темное серое платье, изящным движением соединив ноги в мягких башмаках. Румянец дополнял сумеречную голубизну ее глубоко посаженных глаз; длинный нос выделялся на узком лице из-за того, что ее короткие соломенные волосы были зачесаны назад с высокого лба. Но особенное сходство с Джирраном ей придавали полные чувственные губы. — Я бы хотела видеть, что ты обеспечил себе потомство в ребенке, и желательно не одном.

— Никакой ребенок крови Эйриз не даст мне прав здесь, — вздохнул Джирран.

— Не даст, — тихо согласилась Аритейн, в ее глазах мелькнуло сожаление.

— Значит, это честный обмен? — задиристо спросил мужчина. — Искусства Шелтий — достойная компенсация за отказ от твоей крови и ее земли? Земли, навсегда теперь ушедшей к дочерям сестры нашей прапраматери? Что ты еще умеешь, кроме того, чтобы определять, собирается наконец моя жена принести мне наследника или нет?

— Ты всегда был невыносим, Джирран, даже ребенком, — с презрением ответила Аритейн. — Я уже сбилась со счету, сколько раз отцу приходилось сбрасывать тебя вон в ту поилку, дабы остудить твой норов.

Оба взглянули на длинный выдолбленный камень у главных ворот, сухой, как обглоданная ветром кость, жухлые листья лежали на его дне, и стебельки травы пробивались из открытого отверстия в его основании.

Джирран понурил голову, но спустя минуту вновь с вызовом посмотрел на девушку.

— Скажи мне, бывшая сестра, как ты живешь?

— Я путешествую между долами, я выношу решение и даю совет, я распространяю новости и передаю просьбы о помощи или союзе. — Сухая издевка слышалась в ее словах. — Ты прекрасно знаешь обязанности Шелтий.

Джирран забарабанил пальцами по стене, жуя бороду.

— Мы все знаем, что делают Шелтий. Но мне интересно, кто такие Шелтий. Что это за силы, о которых шепчутся в углах на Солнцестояние и Равноденствие? А что ты скажешь насчет тех разов, когда единственный путник в сером становился десятью или двадцатью Шелтиями, появлявшимися из ниоткуда, чтобы закрывать фесс перед путешественниками, пока боролись с чумой, преступлением против крови или какими-то другими преступлениями, которые только они могут видеть.

— Ты знаешь, что об этих вещах говорить не положено, — терпеливо ответила Аритейн. — Почему ты все делаешь наперекор? Что ты хочешь от меня? — Несмотря на внутреннее беспокойство, девушка говорила таким тоном, каким могла бы спросить о погоде.

— Ты узнала тайны их могущества? Что умеют делать Шелтии? — допытывался горец. — Как они могут оставлять позади себя пустые дома, чьи обитатели исчезли или рассеялись, лишенные разума, на милость других? Даже когда они идут дальше и оставляют все позади себя здоровым и бодрым, почему никто не помнит о том, что делалось для их спасения или помощи?

— Тебя это не касается, — холодно отрезала Аритейн. — Это ведомо только нам, избранным служить.

— Избранным? — Джирран скрестил руки и посмотрел на сестру. — А может, взятым? Или, вернее сказать, украденным. Мне было почти девять — вполне достаточно, чтобы запомнить твои слезы, твои крики, твой гнев. Я помню, как ты цеплялась за кровать, когда они пришли за тобой, как молила нашу мать не поддаваться им, как проклинала ее, когда она не сделала этого. — Горец медленно и неглубоко вздохнул. — Что вскоре и доказало справедливость их притязаний на тебя, верно? Твое проклятие сработало: не прошло и года, как мама умерла, а когда отец с остальными вернулся домой после тяжелого сезона на рудниках, оказалось, что все, ради чего мы работали, принадлежит теперь какой-то девчонке с мышиными волосами с другой стороны гор. Девчонке, о которой никто из нас даже не слышал!

— Мама умерла при родах. Это трагедия, но не такая уж редкая. — Руки Аритейн, сжатые на коленях, побелели.

— Тогда она отчаянно рожала дочь тебе на замену, чтобы сохранить земли, которые она унаследовала. — Джирран покачал головой. — Говорят, она запретила Шелтиям входить в ее спальню, боясь, что они увидят истинную магию в будущем и того ребенка тоже. Если б она впустила их, может, они бы спасли и ее, и дитя.

Аритейн встала.

— Если ты позвал меня сюда только затем, чтобы растравлять давно зажившие раны, я попрощаюсь с тобой, Джирран.

— Но Шелтии не принуждали ее, верно? Они не используют свои силы без согласия, да? Что бы они ни делали, это всегда сковано правилами и окружено тайнами и никогда не применяется открыто. Что хорошего в силе, если она никогда не используется?

Аритейн была уже у лестницы.

— Что Шелтии говорят об эльетиммах, Ари? Язвительные слова Джиррана остановили девушку на верхней ступеньке.

— Что ты сказал?

— Я правильно их назвал? Или надо говорить «аниатиммы»? — Джирран сел на стену и вытянул перед собой ноги.

Аритейн медленно повернула голову.

— Что ты знаешь? — В ее голосе звучал приказ.

— Я не какой-то обвиняемый, чтобы принуждать меня говорить правду. — Джирран сплюнул и потер глаза. — Я только слышал то, что половина жителей низин услышит в своих пивных и тавернах еще до конца лета. Песни об эльетиммах, о силах, которыми они обладают, об опасности, которую они представляют, о мощи их воинов. Как по-твоему, сколько пройдет времени, прежде чем какой-нибудь жадный горожанин из Врида решит, что эти белокурые люди из-за океана не отличаются от белокурых людей за горами? Они ухватятся за любой предлог, чтобы украсть еще больше земли, еще больше наших богатств, чтобы гнать нас все дальше и дальше от того, что было когда-то нашим. Возможно, именно это случилось в доле Тейва. Ты, верно, слышала об этом от своей новой родни? — Джирран невесело засмеялся. — Если нас прогонят достаточно далеко, мы все станем Людьми Льдов, не так ли?

Лицо Аритейн было холодным, глаза — будто тени в трещинах ледника.

— Ты понятия не имеешь о том, что говоришь. Аниатиммы пытались использовать силы Шелтии, чтобы властвовать и править без позволения и сострадания.

— Я знаю, что эльетиммы, кем бы они там ни были, используют свою силу, чтобы защищать себя. Я знаю, что они не держат истинную магию под спудом, но видят в ней оружие для спасения земли и народа от грабежа и насилия. Я ставлю все деньги моего наследства, что их мудрецов не забирают из семьи, дабы у них не возникало соблазна использовать то, чему они научились, ради своего дола. — Джирран встал и медленно пошел вокруг крыши, глядя вниз, во двор, и на луга за стеной. — Ты не хотела бы иметь шанс использовать свои знания, чтобы помочь своей крови, чтобы принять свое наследство и сделать его процветающим, а не смотреть, как наш дом пустует, давая укрытие случайным путникам, ибо те, кто на него претендует, даже не дают себе труда жить здесь хотя бы полсезона в году?

Лицо Аритейн было бескровным и бледным, как плиты под ее ногами.

— Зачем ты это делаешь, Джирран? Зачем раздуваешь давно потухшие угли старого гнева и горькой скорби? Пробуди этот огонь, и он обожжет твои руки. Что сделано, то сделано, ничего изменить нельзя.

— Но что, если можно? — мягко вопросил Джирран, подходя к ней и беря ее руки в свои. — Только не говори мне, что ты счастлива своим жребием, Ари! Если б ты была счастлива, то вряд ли пришла, чтобы встретиться здесь со мной. Я видел тебя на Солнцестояние, в фессе Парт, вынужденную ходить на задних лапках перед тем глупым стариком. Пусть другие верили, что его бессвязный лепет — это таинственная мудрость Шелтий, но ты-то знала, что это просто старческий вздор. Я видел это в твоих глазах. Тебе обещали силу и знания в обмен на утрату дома и семьи. Но что они дали тебе? Роль няньки при каком-то старом дурне, который все еще получает больше уважения, чем ты, когда пускает слюни по своей ночной сорочке! Разве это правильно, что силы истинной магии скрываются от отчаявшихся людей страхами и трусостью старейшин?

— По правилам я должна сама донести на тебя, — прошипела Аритейн, — или по крайней мере стереть этот разговор из твоей памяти вместе со всей этой гложущей ненавистью и какой бы то ни было полуправдой, которую ты выудил из сплетен низин!

— Валяй, — пожал плечами Джирран. — Это ничего не изменит. Не пройдет и полсезона, как кто-то вроде меня — рудокоп, продающий свои слитки, или зверолов, торгующий с жителями низин, — принесет сюда эти песни и сказания. Йеврейн будет спрашивать тебя, почему эти люди, которые наверняка должны разделять нашу кровь, почему они так боятся жителей низин? Почему эльетиммы используют все средства, имеющиеся в их распоряжении, чтобы защитить свои дома и семьи, тогда как нас грабят и теснят с каждым поворотом сезона? Пейдер и его друзья тоже станут думать, тоже начнут задавать вопросы о Шелтиях, требуя ответов. Кто бы среди вас ни решил отыскать те ответы — это будет человек, который вырвет наконец кнут из рук старых и испуганных, не так ли? Дабы контролировать, как используется истинная магия, дабы видеть, что мудрость закаляет необученную силу, которую так называемые мудрецы слишком боятся применять.

Аритейн посмотрела на свои руки, все еще зажатые между широкими ладонями Джиррана.

— Ты сказал, что хочешь просить меня об одолжении? — Она подняла голову, лицо ее было бесстрастно, но глаза так и буравили горца.

Теперь, когда дошло до дела, он заколебался.

— Говорят, Шелтий могут разговаривать друг с другом через горы и долины, посылать весть своим далеким собратьям, до которых не добраться и за сезон.

Аритейн медленно кивнула. Осмелев, Джирран продолжил, разбивая напряженную тишину внезапной настойчивостью:

— Ты могла бы связаться с этими эльетиммами? Могла бы узнать о них больше? Узнать, не помогут ли они нам, не научат ли нас, не объединятся ли с нами ради общего дела? Если б они атаковали жителей низин на востоке, когда мы спустимся с гор, мы бы вернули себе наши земли и вновь обрели свою гордость!

Аритейн выдернула руки и обхватила себя за плечи. Несмотря на яркое солнце, девушка вся дрожала.

— Ты не знаешь, о чем просишь, — пробормотала она. — Я слышала об этих эльетиммах, конечно, слышала. Нам запрещено искать их.

— Я прошу тебя помочь своему народу, — мягко настаивал Джирран. — Шелтии забрали тебя от твоей семьи, чтобы ты могла служить всем людям гор. Есть что-нибудь помимо такого служения в том, о чем я прошу? Ты хочешь вернуться к разбирательству пустых ссор между глупыми женщинами, к решению споров из-за пастбищ, снова хочешь иметь дело со смертью и заразой, когда какой-то путешественник завезет чуму в отдаленный дол, и все это время наш народ будет нищать и озлобляться из-за жадности низин?

— Кто ты, чтобы ратовать за общее благо и самоотверженный риск, — сухо молвила Аритейн. — Что тебе от этого, Джирран?

— Власть, а ты что думала? — Он широко раскинул руки. — Власть охотиться на землях Эйриз, не боясь потерять лучшие шкуры в силках какого-то жителя низин. Я хочу, чтобы ее братья могли продать руду, добытую их трудом, за справедливую цену. Власть. Я хочу быть богатым, Ари, я хочу содержать Эйриз во всей той роскоши, какую может представить себе ее маленькая головка, и заткнуть рот ее матери бесконечными пирожными да медами, если они способны заставить эту ведьму замолчать. Я хочу передать моим сыновьям достойное наследство, я хочу обеспечить моих дочерей, чтобы они могли требовать все права на земле и под землей, которые позволяет их кровь. Я хочу быть силой в этих горах, Ари, хочу, чтобы жители низин следили за холмами и страшились моего гнева больше, чем холодного зимнего ветра. — Он улыбнулся девушке. — Я хочу снова быть братом новому вождю Шелтии. Я хочу пользоваться дружбой женщины, которая вернет истинную магию почета и влияния на ее законное место.

Аритейн покачала головой, но теперь она улыбалась иронично и бездушно — в глазах ее искрились огоньки.

— Неудивительно, что глупышка Эйриз поддалась на твои уговоры, Джирран. У тебя всегда язык был более быстрый, чем горный ручей, и более скользкий, чем камни под ним.

— Ты это сделаешь? — упорствовал Джирран.

— Я даже думать об этом не должна. — Аритейн поджала губы. — Я могла бы оказаться на голом склоне горы с моим разумом, таким же пустым, как бочонок в середине зимы. Если кто-нибудь узнает...

— Кто должен узнать? — перебил ее Джирран. — Вряд ли я сплетничаю с любым проходящим Шелтием, верно? Я так же глубоко увяз в этом, как ты, даже глубже. Я целиком в твоей власти, ты сама так сказала. Одно твое слово — и все обитатели гор будут избегать меня, не спрашивая, за что.

— Я могу использовать свое искусство, чтобы попытаться получить ответ, но у меня нет никакой уверенности. Это все равно что разводить сигнальный костер в горах и надеяться, что кто-то увидит дым. Главное — дотянуться до такой дали прежде, чем кто-то более близкий заметит это и поднимет крик. — Аритейн говорила это скорее себе, чем Джиррану. — Если я найду этих эльетиммов, что тогда? — резко спросила она.

— Тогда нам будет что рассказать тем, кто чувствует так же, как мы, — убежденно ответил Джирран. — Нас много таких, сытых по горло коварством жителей низин. Неужели ты станешь отрицать, что есть Шелтии, изнывающие под гнетом обычая и старейшин? Мы скажем им, что за океаном есть мужчины и женщины нашей крови, которые не раболепствуют и никогда не отступают перед захватчиками с низин.

Аритейн склонила голову набок.

— Ты всегда был проницателен, надо отдать тебе должное. Отряхнув с внезапной решительностью свои скромные юбки, девушка встала лицом к северным горам, определила положение солнца над головой, походила туда-сюда, проверяя тени, после чего перешла на одну сторону крыши и сощурилась на туманные хребты. Словно отзываясь на какое-то внутреннее заключение, она повернулась к Джиррану, на миг ее лицо оживилось смелостью и неповиновением, прежде чем вновь принять маску прежнего равнодушия.

— Сядь спиной к трубе, лицом на север. Горец торопливо сел.

— Не мешай мне, не прикасайся ко мне, не двигайся и ничего не говори, — приказала Аритейн властным тоном.

Она села скрестив ноги на крышу, презрев пыль, марающую платье. Поставила локти на колени, спрятала лицо в ладонях и начала глубоко размеренно дышать, вдыхая через нос и затем выталкивая воздух изо рта во все удлиняющемся выдохе.

Джирран испуганно вздрогнул, когда этот тихий звук прекратился, и сжал кулаки, борясь с желанием броситься к ней. Пот выступил у него лбу. Горец шевельнул рукой, будто собирался вытереть его, но сдержал себя. На его губах застыли ругательства, которые он не посмел бы произнести. Яркие сапфиры его глаз не мигая смотрели на Аритейн: теперь она дышала мелко, с паузой между каждым вздохом. Джирран поймал себя на том, что дышит в такт ее неровному дыханию, румянец под бородой исчез, щеки покрылись нездоровой бледностью, пока горец не вздернул подбородок с шумным вдохом, неудержимо отдуваясь в течение нескольких минут, прежде чем естественный ритм вернулся к его легким.

Высоко над головой проплыл на ветру тонкий крик ястреба, лишь подчеркивая бесконечную тишину пустой долины. Клубы пыли и сора пронеслись по крыше, когда мимолетный порыв ветра закружился вокруг неподвижной фигуры Аритейн. Джирран заморгал и потряс головой, выплевывая какой-то мусор, но тут же вновь заставил себя замереть. Ветер стих. Солнце давило на макушку и отражалось от камней, по белой поверхности крыши протянулись черные тени. Труба за спиной горца была твердая и успокаивающая, но холодная и молчаливая, хотя когда-то она была теплым сердцем рекина. Струйка пота скатилась по виску Джиррана и исчезла в бороде. За ней побежала другая, она двигалась вбок и обожгла уголок глаза.

Оглушительный грохот прокатился вдоль круговой стены крепости, эхо заметалось взад и вперед; звук его был подобен шипению горячего камня, разбиваемого вдребезги ударом холодной воды. Ужас полыхнул в глазах Джиррана, неприкрытый страх, когда маска высокомерия и уверенности была сорвана с его лица. Звук повторился — стук дерева по камню, и Джирран сделал долгий судорожный вдох. Это ворота, не так ли? Просто ворота, которые раскачивает ветер, поднимающийся со дна долины.

Он посмотрел на Аритейн, неподвижную словно камень.

Просто ворота? Или кто-то еще пришел сюда, внезапно спросил себя Джирран. Не используют ли Шелтии свои силы, чтобы следить за Аритейн? Мог ли какой-то далекий седобородый старейшина подслушать их разговор? Был ли этот звук первым предупреждением, что они раскрыты, что Шелтии пришли? Они всегда оказывались рядом, когда нужны, но были ли они здесь теперь, чтобы расстроить их заговор?

Джирран задышал чаще. Он обильно потел, и даже новый ветер не охлаждал его. Кулаки, стиснутые у боков, дрожали, дрожь бежала по рукам, сотрясала одеревеневшие шею и плечи. Жара и тишина давили нещадно, будто стремились растолочь камни в пыль.

Аритейн подняла голову, уронив руки на колени. Синевато-багровые пятна выступили у нее на лбу, там, где кончики пальцев вдавливались в кожу. Джирран вжался в камень за своей спиной, когда девушка обратила на него свой взгляд. Ее глаза были безликими ямами черноты, никакого иного цвета, никакой жизни внутри них. Горец вскарабкался на колени, вопль невыразимого ужаса вырвался из его груди.

Аритейн моргнула, и ее глаза вновь стали нормальными. Теплый румянец смягчил ее щеки, восторг озарил лицо. Она испустила глубокий вздох облегчения.

— О, Джирран, — прошептала девушка с изумлением, — я нашла их!

— Я... — Горец кашлянул, чтобы подавить дрожь в голосе. — Я знал, что ты сможешь, — ответил он смелее. — Так что...

Аритейн покачала головой.

— Погоди, дай мне успокоиться.

Она встала, потирая затекшие ноги, неуклюже смахнула грязь с платья и, обняв себя за плечи, уставилась на восток.

— Они там, Джирран, там, за Восточными горами, за океаном. — Девушка засмеялась от наслаждения. — Они не знали меня, конечно, но они признали мою силу, мое право искать их. Они поздравили меня за мою смелость, похвалили за мое искусство. Даже не помню, когда в последний раз кто-то хвалил меня здесь!

— Так что ты сказала им? Они нам помогут? — жадно спросил Джирран, вставая рядом.

— Что? — Взгляд Аритейн вновь стал отрешенным. Джирран подвинулся, чтобы заслонить от нее вид долины и востока.

— Что они сделают для нас? — Он накрыл ее руку своей, едва сдерживаясь, чтобы не встряхнуть девушку.

— О, Джирран, вечно ты хочешь все сразу! — Оживление на ее лице сменилось досадой. — Я сказала им, что хочу обсудить дело серьезной важности и что свяжусь с ними в следующий раз, когда буду свободна.

— Ари! — гневно вскричал Джирран. — Зачем эта отсрочка, почему бы просто не...

— Не сомневайся в моих методах, Джирран, — оборвала его Аритейн. — Это моя задача, и мне лучше знать, как за нее приняться. Поверь, у меня нет желания держать ответ перед Шелтиями прежде, чем у меня будут союзники, готовые поддержать и защитить меня.

— И долго придется ждать, когда ты наконец освободишься? — сердито огрызнулся Джирран.

Морщины избороздили ее лоб, пока она соображала.

— Думаю, мне лучше навестить твою жену. Пусть мои наставники думают, будто она беспокоится из-за отсутствия ребенка. Если ты воздержишься от ее постели на какое-то время, это охладит всякое любопытство. Если у меня будет уединение, приличная комната и немного удобств для разнообразия, я смогу направить все свои силы на дискуссию с нашими новыми друзьями. — Она улыбнулась с хищным удовлетворением.

— Мать Эйриз не обрадуется, — нахмурился Джирран. — Она начнет совать свой длинный нос куда не просят.

— Тогда ты заставишь жену отстаивать свои права хозяйки собственного очага, — решительно ответила Аритейн. — Пора наконец девочке проявить характер.

— Вряд ли это возможно, — ухмыльнулся Джирран. — Я не искал характера, когда сватался к ней!

— Это твоя забота. — Аритейн повернулась к лестнице, ведущей в рекин. — Я нужна тебе, если ты хочешь продолжать это. Убеди Эйриз встревожиться из-за бесплодия, и тогда никто не удивится моему визиту. Я знаю, ты ведешь разговоры на эту тему, не так ли? И делаешь все возможное, чтоб обрюхатить ее, согласна она или нет.

Это последнее замечание было небрежно брошено через плечо, когда девушка уже спускалась.

— Откуда ты знаешь? — вспыхнул Джирран.

Он шепотом выругался и грубо потер руками яростно пылающее лицо, прежде чем погнаться за сестрой. Сбежав по ступеням, горец резко остановился внизу, гвозди сапог проскребли по камням. Аритейн нигде не было видно.

— Чума на твои фокусы для безмозглых, женщина! — закричал он в пустую комнату, где на плитах толстым слоем лежала пыль, не потревоженная ничем, кроме его собственных следов. — Чтоб тебя! — Он выбежал на середину фесса. — Аритейн! — Он помчался к мастерским, но они были такими же покинутыми, как раньше. — Во что ты играешь? Аритейн!

Его гневный рев передразнило эхо, отражаясь от бесстрастных стен. Когда раскаты смолкли, тишина навалилась еще тяжелее, чем прежде.

Невольно поежившись, Джирран зашагал к воротам. На пороге он остановился, чтобы снова подпереть открытую дверь, но замер с камнем в руке. Потом, что-то бормоча, отбросил камень и, убрав булыжники от другой створки, захлопнул ворота. Их тяжесть и некая хитрость конструкции будут держать их закрытыми. Повернувшись к воротам спиной, Джирран отвязал пони и пустил утомленное животное в галоп.

Кабинет Планира Черного, Верховного мага Хадрумала, 1-е предлета

За легким нерешительным стуком в дверь последовал более уверенный.

— Войдите.

Находившийся в комнате человек сидел в обитом кожей кресле у высокого стрельчатого окна. Он не прекратил чтения убористо написанного письма. Солнце играло на темных панелях стен, гладило сверкающими пальцами лучей дорогой оливковый ковер, полированную мебель, стройные ряды книг и свитков на многочисленных полках. Тяжелая черная дверь из крепкого дуба бесшумно отворилась благодаря заботливо смазанным петлям.

— Верховный!

Вошедший поклонился. Это был высокий мужчина с прямыми черными волосами, подстриженными вровень с челюстью, желтоватым лицом и осторожным взглядом. Он откашлялся, прежде чем осведомиться:

— Стало быть, мы ожидаем вестей от Зара нынче утром?

— Садись, Шив. — Верховный маг не отрывал глаз от документа. — Ларисса будет здесь через минуту.

Молодой человек сел за шелковистый стол, где в раме из красного дерева стояло стальное зеркало. Перед зеркалом был установлен серебряный подсвечник, над кремовым воском торчал белоснежный пучок фитиля, еще не тронутого пламенем. Шив открыл рот, чтобы заговорить, но вместо этого закашлялся.

— Если у тебя кашель, выпей воды. — Планир бросил на него строгий взгляд.

Шив уставился на свои руки, а чуть погодя налил себе стакан. Затем бережно вернул графин на соседний буфет с темно-коричневыми дверцами, инкрустированными гирляндами цветов и веток всех оттенков, какие только дерево могло предложить столяру.

— Стоит ли посвящать в это Лариссу? — внезапно спросил он. — Она еще только учится, и хотя я знаю, что ты покровительствуешь ей как ученице, я имею в виду...

— Она обладает двойным родством, Шиввалан, — властно перебил его Планир. — Уже одно это делает ее ученицей Верховного мага. Как наставник я считаю должным вовлекать ее в мои дела. Поступать иначе означало бы серьезно осложнить себе работу в настоящее время, поскольку Узара уехал, а Отрик все еще без сознания. Ее двойное родство также означает, что мы можем использовать ее таланты, дабы создать полную связь, не вовлекая в круг посторонних. Мне странно, что ты находишь нужным сомневаться в моем решении на сей счет.

Молодой маг сжал челюсти и уставился в окно.

— А что, Ливак доставляет много хлопот? Зару удается заставить ее делать то, что он хочет? Когда я путешествовал с ней, эта дамочка бывала очень своевольной. Не лучше ли было мне поехать вместо Зара? А ты бы использовал его таланты здесь вместо моих.

Он замолчал, наблюдая, как Верховный маг аккуратно складывает письмо, проводит пальцами по сгибам и, с помощью магии размягчив сургуч, вновь запечатывает его.

— Узара не имеет никаких хлопот с Ливак, поскольку ему приказано не мешать ей поступать как ей вздумается, а самому держаться как можно незаметнее, — твердо заявил Планир.

Шив нехотя повернул лицо к Верховному магу. Старший чародей смотрел ему прямо в глаза. Шив опустил взгляд и нахмурился, уставясь на ковер.

— Разве все это не слишком важно, чтобы позволять Ливак бегать за ее собственной дичью? Я бы подумал...

— Ты бы подумал, Шив? — перебил его Планир. — Ты бы подумал или бросился бы очертя голову по первому следу, и плевать на последствия?

Молодой человек сжал стакан, расплескивая воду.

— Эльетиммская магия ввергла мастера Туч Хадрумала в непробудный сон, да кроме него у нас еще две горсти людей в том же состоянии. И мне кажется, что поиск средств для исправления этой ситуации заслуживает гораздо больше усилий, чем позволять Ливак рыскать наугад в поисках любого обесцененного знания, возможно, чудом сохранившегося у древних племен.

— Я привык к такого рода напыщенности, свойственной Калиону, Шив. В конце концов, чего еще ожидать от нашего уважаемого мастера Очага! — язвительно заметил Планир. — Но тебе она не к лицу, коль скоро ты намерен, как говорит мне Троанна, потребовать место в Совете.

Шив поджал губы, но ничего не ответил. Планир отложил письмо и пошел к столу, где за шеренгой хрустальных кубков выстроились в ряд графины.

— Вина? — предложил он более дружеским тоном.

— Нет, спасибо, — буркнул Шив.

Планир просиял улыбкой и вернулся на место с полным кубком густо-фиолетового вина.

— Признаться, я не ожидал, что мне придется растолковывать тебе все это, как какому-то ученику первогодку, неуверенно вызывающему пламя свечи, но я счастлив это сделать. — Он отмахнулся от невнятного протеста Шива и глотнул из украшенного алмазами кубка. — Почему Трайдек, первый Верховный маг, увез магов на этот уединенный остров? — притворно-назидательным тоном спросил Планир.

Шив раздул ноздри от досады.

— Какое...

— Почему? — повторил Верховный маг, пронзительно глядя из-под тонких бровей.

— Из-за страхов и суеверия, которые вызывали среди мирского населения силы урожденных магов, — саркастически оттарабанил Шив.

— Что заставляет тебя думать, будто все изменилось? Сколько мы получаем здесь учеников, которых выставили из дома столь поспешно, что они едва успели захватить смену белья? Сколько кораблей, что заходят к нам, посылают своих матросов на берег, если те желают отдохнуть или уволиться? — Планир наклонился вперед в своем кресле. — О последнем никто даже не заикнется, а что касается первого, то их так немного, что одна портовая таверна еле сводит концы с концами. Не будь глупцом, человек, ты знаешь это не хуже меня. Почему еще поколения Верховных магов прятали Хадрумал в туманах колдовства и легенды?

— Легенды, которые ты рассказываешь Совету, только укрепляют подозрение и недоверие к магам, — возразил Шив.

— Совершенно верно, — кивнул Планир. — И маги там, на материке, ищущие какое-либо упоминание о древней магии, скоро были бы замечены, не так ли? Это разве не укрепляло бы беспокойство и опасение, особенно в то время, когда мы делаем все возможное, чтобы добиться для магов более активной роли в мире? С другой стороны, конечно, идея о том, что магам требуется выходить и искать знания, что нам недостает чего-то, по-видимому, жизненно важного, могла бы навести иных на мысль, будто мы слишком ослаблены в своем влиянии, даже бессильны. В результате мы можем навсегда проститься с любезностью, уважением и — что важнее всего сейчас — сотрудничеством, которым маги все еще способны располагать, пока они не кажутся угрозой, разумеется. И в том, и в другом случае мы остаемся в проигрыше, не так ли?

— Но Калион... — нерешительно взговорил Шив. Планир махнул рукой.

— Забудь пока о Калионе.

— Но твои маги перерывают все архивы в Коле и собрание исторических трудов в Ванаме, выискивая любой намек на древние заклинания, — настаивал Шив. — Разве это не то же самое?

— Во-первых, те, кого я послал, твердо помнят об осторожности благодаря моим внушениям. — Верховный маг улыбнулся. — Во-вторых, я полагаюсь на местных ученых тех двух университетов. Целеустремленные поиски заумного знания должны казаться им настолько рациональными, что никто не обратит на них внимания, если даже оторвется вдруг от собственных занятий.

Шив не сдержал ответной усмешки из-за сухого тона Планира, но тут же вновь посерьезнел.

— А как насчет Ливак? Я знаю, Казуел так не думает, но мне этот песенник кажется многообещающим. Ливак не маг, не ученый. Что, если она упустит что-то? Коли на то пошло, вдруг она обнаружит нечто, о чем Зар не услышит? Сейчас она работает за деньги Д'Олбриота. Это совсем другое дело...

— Думаю, ты мог бы выказать немного больше уверенности в Заре, знаешь ли, — упрекнул мага Планир. — Что касается Ливак, насколько я понимаю, она считает вынюхивание сведений для Д'Олбриота своим лучшим шансом на получение доли от его сокровищницы или чего она там еще добивается. Судя по тому, что я узнал об этой девушке, я бы сказал, что ее собственное корыстолюбие явится более эффективным стимулом, чем любой из тех, которые мы могли бы придумать.

— Но вдруг она передаст Д'Олбриоту нечто жизненно важное, а мы не узнаем об этом, пока не будет поздно? — Шив раздраженно повысил голос. — Отрик...

— Я так же беспокоюсь об Отрике, как и ты, Шив, — резко перебил его Планир, — но у меня великое множество фигур на доске, и если я проиграю, результатом будет не просто Белый Ворон, возвращающийся в игровой ящик. Ты был в Тормейле на Солнцестояние вместе с нами; пошевели мозгами, человек! Что события прошлого года сообщили принцам Тормалина? Что их древняя власть была основана на магии и обвал той магии обрушил за собой все здание Империи! Теперь им угрожают магией из-за океана. Как ты думаешь, многие ли из них дадут себе труд отличить нашу магию вещества и ее дисциплины от эльетиммской магии разума и иллюзии? — Планир отставил в сторону недопитый кубок. — Д'Олбриоту хватает ума понять, что с огнем надо бороться огнем, но он не собирается просто поджечь свой дом и кинуться в безопасное место. Ему нужно чувствовать, что у него превосходство, что мы выполняем его волю, — лишь тогда он согласится иметь дело с Хадрумалом. Равно важно и то, что, взяв на себя руководство, он убедит других принцев, что не сошел с ума, а потому не должен лишиться права на неоспоримый авторитет.

— Но Калион... — нахмурился Шив.

— Забудь про Калиона. Подумай о перспективах, — решительно заявил Верховный маг и начал перечислять, загибая длинные пальцы. — У меня есть Ливак, девушка немалой изобретательности и готовности посрамить лучшего гончего пса, разыскивая переводы для песенника. Песенник тот принадлежит библиотеке Д'Олбриотов, знак Д'Олбриота висит у нее на шее, ясно видимый каждому, кто мог бы пронюхать о ее активности, будь то эльетиммский шпион или подозрительный местный правитель. Что бы она ни узнала, вознаграждать ее будет Д'Олбриот, никакой атаки на мой кошелек в этот раз, милостью Рэпонина! Получив информацию, Д'Олбриот сможет затем сказать себе и какому бы то ни было тормалинскому дворянину, что покупает на нее наши услуги по защите его земель и имущества. Совершенно определенная и респектабельная сделка, которая ничем не угрожает ни императорской верховной власти, ни власти любого принца. — Первый раз в голос Планира прорвались эмоции. — Это избавит меня от необходимости униженно ползать на коленях перед императором, предлагая ему все золото, что когда-либо сотворил Мизаен, лишь бы он позволил мне бросить моих магов против этих ублюдков эльетиммов, ибо какую бы угрозу они ни представляли для Тормалина, они станут смертью для Хадрумала, если отыщут нас прежде, чем мы найдем средства противостоять их заклинаниям. Какова тогда цена тайны и могущества магов?

Шив невольно содрогнулся.

— Я только хотел...

— Ты хотел пойти с ними, — закончил за него Планир более мягким тоном. — Ты хотел реванша за то страдание, что причинили тебе эльетиммы. Ты хотел найти способ вызволить Отрика из его бессмертного сна. Ты хотел быть героем.

Молодой маг прикусил губу и нервно сплел пальцы на коленях.

— То, что многие уже считают тебя самым настоящим героем, — одна из причин, по которым я оставил тебя здесь, — продолжал Верховный маг, поднимая кубок с вином. — Ты уже дважды сражался с эльетиммами, один раз на их собственной земле и второй — в Кель Ар'Айене. В зимних салонах Тормейла все только и говорили о твоей блистательной защите колонистов. Ты не слышал? Куда бы ты ни поехал, множество глаз и ушей будут обращены в твою сторону. Зар же, напротив, никто, носитель плаща Верховного мага, всегда в двух шагах позади своего господина. Даже удивительно, что он отправился куда-то сам по себе.

Шив нехотя засмеялся.

— Вряд ли это справедливо.

— Нас всех устраивает, что люди видят его таким, не правда ли? — Планир с усмешкой покачал головой.

— У нас есть какое-нибудь представление о том, верный след взяла Ливак или нет? — вновь заговорил Шив после минутной тишины, нарушаемой лишь размеренными шагами внизу, во дворе.

— Пока ничего определенного, — пожал плечами Верховный маг. — Тем больше оснований использовать наши собственные ресурсы в более традиционных исследованиях. Эти поиски — игра Ливак; если они не удадутся, потери — ее. Если Ливак победит, мы получим свой приз, не рискуя собственной репутацией. Не важно, потерпит она неудачу или преуспеет, но если у тебя нет в запасе неких средств предсказания, о которых ты мне не говоришь, то мы не можем знать, поможет ей наше вмешательство или помешает. Я позволю рунам падать, как они хотят, и сыграю в тот расклад, какой ляжет. — Лицо Верховного мага оживилось озорством. — Кроме того, если б я отослал тебя по какому-то новому поручению, мне бы пришлось объясняться с Перидом, а мне, признаться, не по нраву идея спора с твоим возлюбленным прямо посреди двора.

Шив густо покраснел.

— Он бы не...

— Нет? — с сарказмом произнес Планир. — А я думаю, что да, знаешь ли.

Шив закашлялся и выпил воды, старательно оглядывая комнату, чтобы не смотреть на Верховного мага. Часы на каминной полке тихо пробили, когда остроконечная стрелка щелкнула о зубец на циферблате. В то же мгновение раздался стук, быстрый двойной стук, и дверь тотчас открылась. Не дожидаясь приглашения, в кабинет вошла молодая женщина с волевым лицом, ее карие глаза смотрели только на Верховного мага, когда она смахнула со лба прядь каштановых волос и чинно поправила на локтях светло-вишневую шаль.

— Ларисса. — Ублаготворенность окрасила голос Планира и смягчила грани его худого лица, а улыбка углубила тонкие морщинки вокруг проницательных серых глаз. Он провел рукой по своим коротким черным волосам. — Вина?

Девушка кивнула:

— Спасибо, с удовольствием.

Планир встал и налил ей темно-рубинового напитка. Потом вновь наполнил свой кубок и поднял его, приветствуя гостью, после чего вернулся на свое место.

Ларисса села рядом с Шивом. Разгладив небесно-голубые юбки, она улыбнулась обоим магам и небрежным жестом перебросила за плечо длинную блестящую косу.

— Добрый день, Шиввалан.

Молодой маг кивнул, избегая ее взгляда, но не мог не заметить голубые цветочки, вышитые по бокам ее чулок, энсейминская мода на более короткие подолы выставляла напоказ ее красивые лодыжки и выпуклость икр.

Шив откашлялся.

— Верховный, ты вызываешь Зара, или мы ждем, чтобы он связался с нами?

— Зар вызовет нас. — Планир задумчиво потягивал вино. — Это должно произойти теперь в любую минуту. — Он присоединился к ним за столом. — Вы готовы образовать связь?

Шив машинально подвигал кистями.

— Думаю, мне бы не помешал бокал вина, Планир.

— Пожалуйста, наливай, — кивнул Верховный маг. — Ларисса?

— Я еще пью этот, — с заметной неловкостью ответила девушка. — Однако я готова.

Планир поймал ее взгляд и удерживал его, пока Ларисса не улыбнулась, а ее высокие скулы не порозовели.

Шив подносил кубок к губам, когда в воздухе над серединой стола возникло свечение. Оно вращалось, расширяясь из своего центра, невероятно тонкое, окаймленное янтарным блеском.

— Планир? — Тонкий голос пришел из центра сияющего диска.

— Рад тебя слышать, Узара.

Планир щелкнул пальцами, и свеча ожила от вспышки алой магии. Через мгновение пламя стало желтым, оставаясь высоким и ровным, несмотря на открытое окно.

— Соединим руки, Шив, — отрывисто приказал Верховный маг. — У Лариссы слишком мало опыта, чтобы обойтись без этого.

Девушка слегка вздрогнула, когда мужчины сжали ее руки, и отчаянно сосредоточилась, морща лоб. Металл зеркала начал светиться своим собственным внутренним светом; алый, лазурный, янтарный и аквамариновый, возникая поочередно, извивались вокруг друг друга и наконец слились в алмазное сияние, которое протянулось наружу, чтобы вобрать в себя светящийся диск, золотистый ореол еще горел мгновение, прежде чем исчезнуть в зеркале. Теперь сияние медной магии окаймляло металл, и Планир повернул зеркало так, чтобы все трое могли видеть образ внутри него.

— Хорошо, — сказал он, довольный, отпуская руку Лариссы, последние остатки магического света исчезали, незамеченные, с его пальцев.

— У вас есть что рассказать мне об этих Шелтиях? — без церемоний спросил Узара неестественно высоким, словно металлическим, голосом.

Зеркало показывало его сидящим на скромно застланной кровати в маленькой оштукатуренной комнате. Весь образ отливал янтарным цветом, неуловимо менявшим оттенок по мере того, как круги силы расходились из центра магии.

— Боюсь, ничего сколько-нибудь полезного или существенного, — откровенно сообщил Планир зеркалу. — Казуел ничего не нашел в тормалинских архивах, а все, что могут предложить ученые Ванама и Кола, это полузабытые отрывки Горных саг.

— Большинство упоминаний не дают никакого ключа к их роли. — Ларисса потирала пальцы, на которых осталась глубокая вмятина от перстня Верховного мага. — А по остальным можно предположить, что они третейские судьи или законодатели. — Она взглядом попросила Планира подтвердить ее слова.

Шив молча откинулся на стуле, поджав губы.

— А что сказали тебе эти горцы, с которыми вы путешествуете? — спросил Планир.

— Что пусть лучше Шелтии все объяснят сами. — Досада придавала словам Узары все большую резкость.

Шив от любопытства сдвинул брови.

— И Ливак с этим мирится?

— Пока да, потому что, если б она настаивала, ей пришлось бы поддержать меня против своих друзей.

— Но ты сказал, что в сагах есть намек на наличие у них эфирных знаний, ведь теперь у вас есть их перевод.

Ларисса заслужила улыбку Верховного мага за это подбадривание.

— Все их так называемые чудеса вполне могут оказаться простым совпадением или игрой природы. — Маленький образ в зеркале скорчил гримасу.

— Где вы сейчас, Зар? — вмешался Планир.

— В Нижних Пределах того, что называют Пасфальской долиной, — ответил маг. — Где река бежит через холмы, а не по равнине.

— В деревнях должны быть мужчины и женщины частично Горной крови, не так ли? — Шив выглядел задумчивым. — Те, чьи родители заключили смешанный брак, как в Гидесте? Ты не мог бы спросить у них о значении этих Шелтии?

— Уже пытался. — Узара покачал головой. — Либо они искренне не знают, либо не хотят говорить.

Планир, Шив и Ларисса переглянулись. Разрушенная надежда и нетерпение читались в их взглядах. Наступило молчание. Все четверо магов смотрели на свои руки, их лица в равной мере выражали разочарование, несмотря на бесчисленные лиги, разделяющие их.

— Возможно, солуране знают больше. — Шив потер свою руку выше локтя. — Мы знаем, что их целители очень эффективны, и, по всем признакам, в этом им помогает Высшее Искусство. Мне бы не хватило руки для завязывания своих шнурков, не потрудись они надо мной.

— Не позволяй этому делу отвлекать тебя от других поручений, Зар. — Планир выглядел слегка озабоченным. — Следи за сезоном.

— Я не забыл. — Узара бледно улыбнулся. — Думаю, я смогу выкроить время, чтобы развлечься путешествием и подышать горным воздухом.

— Да, вид у тебя усталый. — Планир критически посмотрел на образ. — Продолжай свой отдых и предоставь нам биться головой о стеньг какое-то время. Нам лучше разорвать связь, пока ты не истощил себя.

— Связь меня поддерживает, — настаивал Узара. — Просто здесь еще раннее утро, а вчера мы допоздна были в пути. Кто-нибудь связывался недавно с Налдетом?

Ларисса рассеянно кивнула.

— Я говорила с ним несколько ночей назад. Кажется, в Келларине все отлично.

— А Гуиналь? — допытывался Узара.

— Она просила передать тебе привет, когда я последний раз говорил с Налом, — спохватился Шив, выйдя из своих раздумий.

Узара улыбнулся. Ларисса вопрошающе посмотрела на Планира, а затем на Шива, когда эти маги заговорщицки переглянулись.

— Меня ждут другие дела, Зар, — внезапно сказал Планир. — Мы поговорим снова через пять дней в полдень по твоему времени, ладно?

Узара кивнул, отражение в зеркале быстро исчезло — магия расплелась, лишь металлическая поверхность тускло блестела в залитой солнцем комнате.

— Что между Узарой и Гуиналь? — поинтересовалась Ларисса.

— Может быть, что-то, а может быть, ничего, — загадочно ответил Шив. — Мне кажется, он хотел бы чего-то, но эта леди серьезно относится к своим обязанностям.

— Вот почему Узаре так важно найти ключ, чтобы отпереть тайны Высшего Искусства, — согласился Планир. Его глаза, скользнув к Лариссе, потеплели. — Не позволяй мне задерживать тебя, Шив.

Его явно выпроваживали, и молодой человек немного обиделся.

— Я бы хотел еще обсудить это. Верховный маг потер рот.

— Позже. — Он не отводил взгляд от Лариссы, слабая улыбка реяла вокруг его губ.

Шив потоптался на пороге.

— Ларисса?

— Я догоню тебя через минуту. — Девушка дерзко подняла подбородок, а щеки ее слегка покраснели. — Не позволяй мне тебя задерживать.

Шив сардонически выгнул бровь, но лицо Верховного мага было бесстрастным, и молодой человек ушел. Шумно спускаясь по лестнице, он остановился на минуту, услышав, как сзади щелкнул замок. Выйдя из темноты лестничного колодца, Шив заморгал в ярком свете двора.

— Добрый день, — крикнул ему ученик, шагая по стертым плитам от арки ворот к одной из многочисленных дверей, расположенных по бокам квадратного двора.

Шив кивнул, небрежно садясь на бортик маленького веселого фонтана. Он огляделся, словно ждал кого-то, проверил положение солнца и взглянул на колокольню, что возвышалась над четырьмя дворами, которые образовывали этот Зал Магии. Мимо прошла служанка с охапкой белья для прачечной.

Шив подставил руку под сияющие брызги, внимательно изучая бассейн. Мерцающий образ лег на поверхность воды. Планир обнимал Лариссу, их губы слились в страстном поцелуе. Пальцы Верховного мага ловко расстегивали пуговицы на спине девушки. Ларисса отпустила его на минуту, чтобы столкнуть платье с бедер. Планир привлек ее к себе за талию, другой рукой расплетая ворот ее сорочки. Шив видел голубые цветочки, вышитые на хлопке столь тонком, что сквозь него просвечивали розовые соски. Верховный маг отодвинулся, чтобы скинуть свою рубаху, и некоторое сожаление смешалось с досадой на лице Шива, когда он вглядывался в воду. Ларисса подняла подол сорочки, открывая кружевные подвязки, а Планир расстегнул свой пояс.

— Халкарионовы титьки, о чем он думает? — Сердитым взмахом руки Шив вдребезги разбил картинку, мириады сверкающих осколков растворились под струйками фонтана. — Другие дела, о уважаемый Верховный маг? Да, все мы слышали, что это могут быть за дела.

И он сердито зашагал через арку на оживленный большак Хадрумала.

Дол Атил, 3-е предлета

— Кейсил!

Развеянный ветром оклик Джиррана остался не услышанным. Пробираясь сквозь пучки грубой травы, горец миновал тропинку, проложенную меж тощих кустов, что прижимались к земле среди камней, и вошел в узкое ущелье, вырезанное в широком изгибе склона долины. Ветер туда не проникал, но лязг металла по камню звучно разносился в ограниченном пространстве. Джирран остановился и стал наблюдать. Высоко подняв кирку над головой, Тейриол с резким криком вонзил ее в каменистую почву и вырвал обратно. Он стоял в яме глубиной по пояс под выступом совершенно серой скалы, находившейся в самой верхней части ущелья. Второй горец сгреб вырытый камень с зелено-голубыми прожилками в ручей, пущенный по каналу с одной стороны. Третий разровнял его и помешал, всматриваясь в воду, замутненную песком и почвой. По его кивку еще один мужчина сгрузил камень в длинный деревянный желоб, где Кейсил, мокрый по локти, сортировал каменные обломки, второй раз вымытые в воде, которая спускалась вниз по ряду деревянных труб. Все были грязные, потные, с мрачными сосредоточенными лицами.

— Кейсил! — Джирран перебрался через вал из камня и грязи, отмечавший ежегодное продвижение работ в этом маленьком разрезе.

— Что тебе? — недовольно буркнул Кейсил.

Он бросил горсть оловянного камня в мешок и постучал кулаком по пояснице. Затем повернулся с полной лопатой к куче отвала за своей спиной, забрызгав при этом начищенные сапоги Джиррана.

— Я принес выпечку от жены.

Джирран открыл крышку корзины и развернул слои ткани — толстую шерсть сверху и белоснежное полотно внутри.

— Обед! — возгласил Кейсил, приставив руки ко рту. — Закрывай воду!

Ответный взмах руки из-за бугра сопровождался грохотом затвора. Ручей сократился до струйки, в которой Тейриол едва мог смочить свои облепленные грязью сапоги.

— Это Тейлин должна приносить еду. Ты обязан работать здесь! — прорычал Кейсил.

— Это ваша мать заключила сделку со своей родней, — огрызнулся Джирран и с улыбкой поманил спешащих рудокопов.

— Если б мы не потеряли столько времени на твои идиотские планы, ей бы не пришлось это делать. — Кейсил зло впился зубами в пирог.

Джирран критически оглядел изрытый склон.

— Этот разрез почти выработан. Вы с Тейро вдвоем разделались бы с ним ко второй половине лета. Глупая старуха отдала половину из ничтожной добычи.

— Она хотела, чтобы мы закончили эту выработку, прежде чем начнем глубокую шахту, — прошипел Кейсил. — Шахту, оплаченную богатствами, которые ты собирался привезти из Селеримы.

— Старая хлопотунья не имела права заключать сделку на работы. — Джирран был поглощен своей обидой. — Это должна решать Эйриз.

— Эйриз здесь не было, не так ли? — Набитый рот не приглушил сарказма Кейсила. — Ты сам настоял на том, чтобы тащить ее в Селериму, а в результате она даже животом не может похвастаться.

— Все хорошо? — Тейриол первым добрался до них, неуверенно переводя взгляд с довольного Джиррана на хмурого брата.

— Женщины пекут. — Джирран передал корзину в жадные грязные руки. — Жена сказала, вы заслуживаете лучшего, чем вощеный сыр и черствый хлеб. Ко, Фич, Кейлиан, рад вас видеть.

— Здорово, Джирран. — Худой как щепка мужчина, мокрый до середины бедер, приветливо кивнул. — Ты отлично выглядишь для человека, потерявшего полсезона и одураченного жителями низин.

Джирран метнул суровый взгляд на Тейриола, но тот вызывающе пожал плечами.

— Кейлиан спросил. Я не собирался ему врать. Джирран выдавил улыбку.

— Мы все же получили прибыль, хотя, признаюсь, она была не так значительна, как мне сулили.

Презрительный смех Кейсила потерялся в мучительном кашле — крошка застряла у него в горле.

— Но ты ведь пытался, верно? — Напарник Тейриола, наполнявший сортировочный желоб Кейсила, неуверенно глянул вокруг. — Ты же не виноват, что жители низин оказались нечестными псами?

Джирран передал ему пирожное с золотистой глазурью.

— Я думал, что смогу заключить честную сделку, Фич, но в результате нас почти ограбили, и это чистая правда.

— Все они воры, эти жители низин, — проворчал горец, который обслуживал затвор шлюза на верхнем уровне. — Нет, нам надо держаться своих.

— Мы-то не хотим иметь с ними никаких дел, зато они полны решимости иметь дело с нами, — покачал головой Джирран. — Вы слышали о доле Тейва?

Все угрюмо кивнули.

Напарник Тейриола взял второе пирожное.

— Плодятся как крысы в навозной куче, верно?

— У меня есть кузен, его родня живет на другой стороне Ущелья, — вступил в разговор Кейлиан. — Он рассказывал, что, когда им пришлось сражаться за рудники, они проиграли, еще не взмахнув мечом. Каждый житель низин, кого они отправляли обратно к мамаше истекающим кровью, присылал на подмогу еще десяток, и все за каких-то полтора дня. Не смотри на меня так, Элзер, это правда. Почему, как ты думаешь, Керниал и его сыновья пришли на запад, чтобы пасти коз в течение лета, выпрашивая работу в первом попавшемся фессе?

— Это не работа для мужчины в расцвете сил, — с отвращением проворчал Элзер. — Керниал — лодочник, почти такой же опытный, как я, он знает потоки и течение лучше, чем эти поганые жители низин, знает глубокие рудники, да и поверхностную выработку тоже.

— Беда в том, что мы так разбросаны, — рассуждал Джирран. — Пока почтовый голубь долетит от одного фесса до другого, ущерб уже причинен, а негодяи сбежали.

— Что ж тут поделать? — пожал плечами Фич.

— Каждый дол держится особняком, — авторитетно заявил Элзер. — Так повелось с древности.

— В древности не было алчных жителей низин, разделывающих нашу землю, как баранину, — возразил Джирран. —

В древности Шелтии поддерживали связь между долами, передавали новости для простого народа, а не копили силы для себя.

Сидя на кучах битого камня, горцы настороженно переглянулись. Воцарилась тишина.

— Только подумайте о древних сказаниях, — не унимался Джирран. — Келл Ткач не потерпел бы, чтоб жители низин резали его силки и крали его шкуры! И Морн не стоял бы в стороне, когда воры выгоняли дочерей Изарель с их земли. Истинная магия защищала долы в те времена.

— С меня хватит. — Кейсил бросил корку в траву и вытер жирные пальцы о подол грязной рубахи. — Я провожу тебя до тропы, Джирран. — Он взвалил на плечо мешок руды.

— Да, я должен тебе кое-что сказать. — Джирран пошел за ним из ущелья к груде мешков.

Тейриол и остальные посмотрели друг на друга с опасением и одновременно с надеждой.

— Там есть еще фляга виски, — обернувшись, крикнул Джирран, — только смешайте его, чтоб не было слишком крепким, не то уснете спьяну и ни на что не будете годны!

Смех эхом прокатился по ущелью, и Джирран усмехнулся. Но, повернувшись к Кейсилу, он согнал улыбку с губ.

— Ты нужен мне там, в фессе.

Кейсил сел на пыльный мешок руды, ковыряя грязь на залатанных кожаных штанах.

— Мне плевать. Я работаю здесь.

— А я работаю дома, — огрызнулся Джирран, — с Аритейн.

— Я же сказал, что не желаю иметь ничего общего с твоими интригами, — отрубил Кейсил. — И мне не нравится, что твоя сестра мучает Эйриз. Я застал ее в судомойне, бедняжка горько рыдала, терзаясь, что бесплодна!

— Вини свою мамашу. Кто ведет эти разговоры о проблемах Илгар с разведением того рыжего скота? Кто спрашивает, бык виноват или телка? Она, твоя мамаша! Если какие-то Шелтии должны задавать вопросы о моем орудии, то пусть это делает моя родственница.

— Но она тебе не родственница с тех самых пор, как Шелтии забрали ее, — взорвался Кейсил. — Ты идиот, Джирран. Если эта женщина узнает о твоих планах, мы все окажемся на волоске! Ее первая верность — Шелтиям.

— Аритейн верна своему дару и своему народу, — уверенно заявил Джирран. — Она так же, как я, жаждет увидеть славу и свободу, возвращенные горам.

Кейсил фыркнул.

— Ей бы иметь в рукаве что-нибудь повнушительнее тех лилейных ручек.

— О, она имеет, — хихикнул Джирран. — И теперь, когда твоя мать наготовила достаточно стряпни, чтобы никто из нас не умер с голоду в следующие четыре дня, она увозит Эйриз и Тейлин навестить их дядю за утесом. Я поднялся сюда, чтобы сообщить тебе об этом. Ари может наконец заняться делом.

— Каким делом? — подозрительно взглянул на зятя Кейсил.

— Нам нужны союзники против жителей низин, верно? Как сказал Норал, этого крысиного отродья слишком много. — Лицо Джиррана пылало рвением. — Аритейн нашла их — могущественных союзников, Кейси, готовых нам помочь.

Стайка коричневых птичек ссорилась в траве из-за крошек пирожных.

— Аниатиммы? — Кейсил понизил голос до шепота. Джирран пожал плечами.

— Возможно, их предки были аниатиммами, поколения тому назад. Это не важно. Важно, что это род, который не больше нас любит жителей низин.

— Почему они должны нам помогать? — нахмурился Кейсил.

— А почему нет? У нас общая кровь, и их самих атаковали тормалинцы. Это только жители низин и пальцем не пошевельнут, если не увидят выгоды для себя! — Слова Джиррана повисли в воздухе. — Это не только для меня, Кейси! — Джирран указал на рудники. — Половину долов по эту сторону Ущелья обдирают, правда или нет?

— Я не буду участвовать ни в чем, что идет против Шелтий. — Тон Кейсила был непреклонен, но лицо его выдавало любопытство.

— Мне нужно только твое присутствие, — замахал руками Джирран. — Тебе даже не придется ничего говорить. Но сегодня вечером Ари будет принимать гостя, и я хочу, чтоб мы оба были там, дабы показать, что у нее есть мужчины для поддержки. Кто-то, рожденный в этом доле, должен присутствовать.

— Откуда этот гость? — Кейсил пристально смотрел на долину.

— Ари мне не сказала. — Джирран помахал Тейриолу и остальным, все еще внимательно наблюдавшим за ними с роговыми кубками в руках.

— Что, если Шелтии встретят его, спросят о его деле? — не успокаивался Кейсил. — Ты сошел с ума?

— Шелтии больше не та сила, какой хотят казаться. — Джирран покачал головой. — Спроси Аритейн! Из-за этого мы и оказались в таком ужасном положении. Жители низин используют хитрость своих чародеев, тогда как старейшины Шелтии прячут истинную магию и забирают с собой в могилу неистраченной!

Кейсил пнул каблуком мешок.

— Думаю, у нас достаточно оловянного камня, чтобы готовить рудную мельницу. Нужно будет проверить колесо и установить новые клейма. — Он встал. — Я сыграю заступника Аритейн для этого гостя, но ты завтра же приведешь сюда мулов и свезешь эту кучу вниз, пока я открываю мельницу. Если б у тебя было хоть столько мозгов, сколько Мизаен сотворил для мыши, ты бы привел мула сейчас, а не истирал свои подметки!

— Твоя мать забрала мулов, Кейсил.

— Тогда найди кого-нибудь, кто одолжит тебе других, иначе попрешь эту руду на своей спине.

Борода Джиррана ощетинилась, но Кейсил уже шел обратно по ущелью, крича Тейриолу:

— Ты остаешься за старшего, пока я не вернусь, но слушай других. Они занимаются этой работой дольше, чем ты!

Коротко посовещавшись с Кейлианом и Фичем, Кейсил вновь присоединился к Джиррану.

— Я сказал, что собираюсь сделать пробу. Все будет какая-то польза.

Джирран молча пошел вперед. Чуть ниже по тропе Кейсил свернул к ложбине, где ленивый ветерок шевелил пепел лагерного костра. Он выудил из кармана кольцо ключей.

— Парню не вредно будет узнать, что управляться за старшего — это не значит выбирать самую легкую работу и считать деньги. — Кейсил вытащил мешок и свернутое одеяло из низкой каменной постройки и снова решительно защелкнул замок. — По крайней мере я вымоюсь.

Джирран засмеялся, но умолк под непреклонным взглядом Кейсила. Они спускались по тропе в долгом молчании и достигли стен фесса, когда солнце зашло за покрытые снегом пики. Ругаясь с досады, Кейсил постучал в главные ворота.

— Где Фитиан? Ворота распахнулись.

— А я думала, сколько вас еще ждать, — съязвила Аритейн.

— Где Фитиан? — грозно повторил Кейсил.

— Я отправила его проверить коз. — Аритейн пошла к рекину мимо темных, с закрытыми ставнями зданий, выстроенных вдоль стены.

Кейсил сжал губы.

— Ты оскорбляешь брата моего отца, помыкая им, как каким-то пастушком.

Аритейн остановилась там, где теплый свет очага лился через порог.

— Я хотела убрать его с дороги. Кейсил не вошел в дом.

— Что дает тебе такое право?

Аритейн презрительно вздернула бровь и небрежно провела рукой по лифу своего простого серого платья.

— Мужчина его возраста, не имеющий ни наследства, ни жены для своей рекомендации, едва ли вправе ожидать, что кто-то будет нянчиться с его достоинством.

— Фитиан остался, чтобы поддержать мою мать после смерти нашего отца. Он пожертвовал свою долю Тейриолу и мне. — Кейсил глотал слова от гнева. — Ты ничего не знаешь о нашей семье.

Аритейн обратилась к Джиррану:

— Вам лучше поесть. А тебе нужна ванна, — прибавила она, посмотрев на Кейсила.

— Я вымоюсь, когда буду готов. — Он забрал у Джиррана корзину руды. — Я хочу быстро взглянуть на мельницу и, может, даже сделать пробу.

Аритейн круто повернулась, оставив мужчин у двери.

— Сделай это завтра, — посоветовал Джирран. — Днем будет светло, и я помогу. Когда мы закончим это дело сегодня вечером, ты ляжешь спать в настоящей постели и будешь свежим к утру.

Аритейн мешала котелок, подвешенный над огнем, и в животе Кейсила заурчало от аппетитного запаха. Джирран пожал плечами.

— Шелтии привыкли, что все бегают по их указке.

— Ты никак извиняешься? — усмехнулся Кейсил. — Должно быть, дело и впрямь важное.

— Оно важно Эйриз и ее детям, — огрызнулся Джирран. — Взвесь это на своих весах против своих проб.

Кейсил покачал корзиной руды в руке и, не говоря ни слова, пошел прочь. Красноватые тени, падавшие на лицо Джиррана, углубились, когда горец нахмурился. Войдя в рекин, он хлопнул дверью, но Аритейн невозмутимо возилась у огня в центре комнаты.

— Ешь, — приказала она.

Пробормотав «спасибо», Джирран взял миску, над которой туманился пар. Сгорбившись на длинной скамье, он некрасиво принялся уплетать мясо, тушенное с овощами и травами. На широком сланцевом столе осталось несколько записей, сделанных рядом с кучей кожаных лоскутов, а на дальнем сиденье было навалено шитье.

Аритейн всмотрелась в помятый металлический колпак, висевший над огнем.

— Тут что-то не так с тягой.

— Да здесь в каждой комнате что-то не так, — угрюмо откликнулся Джирран. — Крыша рекина протекает, ставни покоробились, большинство очагов наверху дымит.

— Неудивительно, что Исмения так легко позволила Эйриз взять мужа, столь щедрого на обещания и независимого от отцовского наследства. — Аритейн неласково улыбнулась.

— Но ты поможешь мне сдержать обещания, — парировал Джирран в том же духе.

Дверь открылась, и оба оглянулись, смутившись на мгновение.

— Я поем, затем вымоюсь, — медленно сказал Кейсил. — Подожду дневного света, как ты говоришь.

Он выложил содержимое своих карманов на буфет, размещенный у правой стены комнаты. Всего было четыре таких буфета с полками наверху, забитыми разной мелочью, и запертыми внизу шкафчиками. Повесив плащ на крючок, Кейсил взял миску тушеного мяса.

— Горячей воды хватит? — спросил он.

— Я грею медный котел, — ответила Аритейн с заметной отчужденностью. — Сейчас подброшу дров.

Девушка направилась в судомойню, и мужчины проводили ее взглядами.

— Она всегда отличалась обаянием мешка гвоздей? — поинтересовался Кейсил с набитым ртом. — Или этому учат Шелтии?

Он в молчании доел свой ужин и последовал за Аритейн.

Джирран встал и обошел вокруг широкую комнату. Проверил каждое окно — закрыто ли оно, запер на засов дверь. Вернувшись через минуту, горец отворил ее. Потом заглянул в темный колодец лестницы, запер ту дверь, уронил ключи, когда засовывал их в карман, и с глухим проклятием наклонился, чтобы подобрать их. Наконец подошел к очагу и повесил чайник над огнем.

— Я собираюсь связаться с Эрескеном, — заявила вошедшая Аритейн. Она отодвинула чайник от жара. — Я больше не намерена терять время на удобства Кейсила!

— Хорошо, — медленно кивнул Джирран. — Что я должен делать?

Аритейн направилась к стульям, окружавшим половину лоскутного коврика на ближней стороне комнаты.

— Просто ждать. — Она нервно сунула под спину вышитую подушку. — Он сказал, что придет, когда я позову. Он будет здесь вскоре после этого.

— Как Шелтии? — Джирран сел в конце длинной скамьи. — Как так происходит, что вы, люди, всегда там, где требуетесь, и именно тогда, когда нужны?

— Это не твое дело, — отрезала Аритейн со своей обычной холодностью. — Молчи и дай мне работать.

Джирран откашлялся, но притих под свирепым взглядом сестры. Она спрятала лицо в ладонях и глубоко задышала. В невозмутимой тишине комнаты было слышно лишь потрескивание огня. Джирран внимательно наблюдал за сестрой, пока внезапная дрожь не согнала его с места. Он зажег лучину от очага и крадучись обошел комнату, зажигая лампы в центре стола, на буфете у лестницы и две на подставках по обе стороны двери. Он вздрогнул, когда дверь судомойни распахнулась, но это был всего лишь Кейсил, вытиравший полотенцем волосы. Шурина явно удивило такое обилие света.

— Тс-с, — прошипел Джирран. — Не мешай ей.

Кейсил очумело посмотрел на Аритейн, и оба горца застыли, как только она сделала долгий судорожный вдох. Задержав его на миг, девушка выдохнула с удовлетворением и восторгом и открыла глаза. Ее зрачки под тяжелыми веками были огромными и темными.

— Ну? — жадно спросил Джирран.

Но Аритейн словно не слышала его вопроса, как не видела сомнения во взгляде Кейсила.

Дверной запор щелкнул.

— Можно мне войти в ваш дом?

Человек на пороге был закутан в длинный темный плащ с поднятым капюшоном, так что лицо находилось в тени. Несмотря на резкий акцент, он свободно говорил на Горном языке.

Аритейн вскочила.

— Добро пожаловать, — торопливо пригласила она, разглаживая платье.

Незнакомец вошел и откинул капюшон, открыв длинное угловатое лицо, похожее на эти глядящие на него лица, и одновременно чужеземное, на котором преобладали глаза, зеленые, как трава, и пронзительные в своей напряженности. Его волосы не были достаточно светлыми, чтобы называться белокурыми, скорее каштановые, чем золотые, но они обрамляли лицо с теми же очертаниями, как у Кейсила, и были такими же жесткими, как у Джиррана.

— Аритейн!

Ее имя казалось лаской на его устах. Он поднял руки девушки, и уронил легкий поцелуй на ее ладонь. Аритейн затаила дыхание, на миг растерявшись.

— Моя сестра — хозяйка этого дома. — Слова Кейсила прозвучали жестко, и он кашлянул. — Я здесь, чтобы приветствовать тебя от ее имени, — закончил горец с натянутой улыбкой и более мягким тоном.

Гость низко поклонился.

— Для меня честь быть принятым здесь. Джирран оживленно потер руки.

— Ты прибыл издалека? Позволь взять твой плащ. Не хочешь чего-нибудь выпить?

Слабая улыбка осветила глаза незнакомца.

— В общем и целом это было долгое путешествие. Я бы не прочь выпить.

Он расстегнул брошь, скреплявшую его широкий плащ, черный, как тени снаружи. Кейсил подошел, чтобы взять его, настороженно разглядывая гостя. Под плащом незнакомец был одет в черную кожу, украшенную серебряными заклепками. Эти заклепки шли по наружным швам облегающих штанов и на плечах создавали узор застегнутой на пряжки куртки. Золотая цепь защищала горло пришельца, и по тугой жесткости кожи Кейсил предположил, что под подкладкой на его груди и руках скрываются металлические пластины. Его темный плащ мог взяться откуда угодно между горами и морем, но ничего похожего на этот воинственный мундир Кейсил еще никогда не видел.

Аритейн была занята у буфета возле полукруга стульев. Она повернулась, неся поднос с хрустальным графином и позолоченными рюмками, блестящими в свете ламп. Когда девушка увидела своего гостя без плаща, ее руки на мгновение задрожали, и рюмки зазвенели, как крошечные колокольчики.

— Пожалуйста, садись и отдыхай. — Она налила малюсенькие меры прозрачного спирта, и в воздухе резко запахло ягодами. — Эрескен, это Джирран и Кейсил, брат его жены.

Эрескен поднял рюмку в безмолвном приветствии и выпил ее одним махом.

— Превосходно, — восхитился он.

— Это работа женщин. — К Джиррану возвращалась самоуверенность. — Моя Эйриз делает настойки на морошке.

— Я должен похвалить ее за мастерство, — льстиво молвил Эрескен.

Кейсил предпочел не садиться.

— Что ты предлагаешь в обмен на наше гостеприимство?

— Я преклоняюсь перед человеком, защищающим интересы своей семьи, — кивнул Эрескен. Он уставился на Джиррана немигающими зелеными глазами. — Я пришел помочь вам, чем только смогу. В каком деле от меня будет больше пользы?

— Мы еще обсуждаем, как поступить. — Джирран пожевал свою бороду.

— Солнцестояние прольет свет на этот вопрос, когда солнце зашевелит кости дола, — добавила Аритейн.

— И мы последуем тому совету. — Кейсил обвел взглядом присутствующих и успокоился, когда они кивнули.

Гость впился глазами в Джиррана.

— Нам обоим угрожают выскочки из Тормалина. Мы оба желаем владеть землями, на которые имеем право, без страха и угроз. Нас связывает друг с другом общая кровь.

— Откуда ты все-таки родом? — спросил Кейсил, раздраженный доверчивостью, с которой Аритейн взирала на этого человека, и дурацким видом удовлетворения, согнавшим нахмуренность со лба Джиррана.

Эрескен направил все свое внимание на Кейсила.

— С островов в далеком океане, во многих днях плавания от самого дальнего побережья востока. Мой народ оставил эти берега много поколений назад. Мы ждали дня нашего возвращения тьму-тьмущую лет.

— Значит, вы действительно аниатиммы? — Кейсил с трудом сглотнул.

— Мы называем себя эльетиммами, — улыбнулся Эрескен. — Возможно, много поколений назад наши предки звались аниатиммами, но какое это имеет значение?

Кейсил почувствовал, что нечто важное ускользает от него. Он покачал головой, когда Аритейн предложила графин виски: алкоголь после утомительного дня и горячей ванны притупит ум.

— Мы можем собрать порядочный отряд из ближних долов. — Джирран расхаживал вокруг очага, полный энтузиазма. — Зачем ждать? Мы можем убрать те вонючие хибары со дна долины. Это приведет еще больше людей под наше знамя. Вместе мы вернем те рудники, что украли навозники, и позволим каждому присоединившемуся к нам горцу потребовать долю в прибавку к своему наследству!

— А жители низин пришлют двойную роту милиции, чтобы их отбить, прежде чем твой плевок успеет высохнуть. — Кейсил зевнул во весь рот, усталость давила на него.

— И получат обратно своих лошадей с трупами, привязанными к седлу! — Джирран налил себе еще рюмку.

— Есть преимущество в том, чтобы позволить врагу привести события в движение и подстраиваться к его шагам, — задумчиво сказал Эрескен. — Мы должны тщательно разобрать все детали ваших планов, чтобы увидеть, где я могу помочь.

Кейсил подавил еще один зевок.

— Что за помощь ты предлагаешь?

— Я командовал отрядами, я сражался, защищая мои земли и мою семью, — с улыбкой ответил Эрескен.

Кейсил открыл рот, чтобы спросить, от кого, но внезапно утратил всякий интерес.

— Я иду спать, — пробормотал он заплетающимся языком.

Эрескен встал и поклонился ему. Ошеломленно качая головой, Кейсил отпер дверь, ведущую на лестницу, и заторможенно поплелся наверх.

— Ты можешь ознакомиться с положением дел, пока я собираю людей. — Джирран снова расхаживал по комнате. — И связаться со своими людьми на востоке. Да, атака с двух сторон была бы лучше всего. Мы зажжем здесь маяк, который понесет свет по всей длине гор, до самого океана! Он предупредит всех воров низин, чтобы убирались с наших земель, пока не поздно!

Эрескен снова сел и взял Аритейн за руки.

— Ты поговорила с теми твоими друзьями? Ты использовала заклинание, которому я тебя научил?

— Я связалась с Сериз и Брином. — Аритейн робко улыбнулась. — Я научила Брина заклинанию, а Сериз попыталась подслушать нас. Она не смогла нас найти.

— Я же сказал, что оно будет работать. — Эрескен крепче сжал ее руки. — Они видят разумность требования прав в их собственном искусстве?

— О да, — горячо закивала Аритейн. — И будут другие. Сериз знает нескольких Шелтий в Средних Пределах, с которыми обращались столь невежливо, что это было просто оскорблением. Что до Брина, — Аритейн немного запуталась в словах, — то у него есть друзья, которых упрекали за их привязанность и удалили от близких, прямо как...

— Как тебя украли у него. — Эрескен с ласковой улыбкой подхватил ее замирающие слова. — Я постараюсь не слишком завидовать ему, мое сокровище. — Он поднял руку Аритейн, чтобы еще раз поцеловать ладонь.

Девушка неистово покраснела и взглянула на Джиррана, но он по-прежнему слонялся вокруг очага, обсуждая сам с собой лучшую тактику битвы.

— Мы должны обуздать его порыв к кровопролитию, пока не наберем людей для настоящей армии. — Эрескен внимательно посмотрел на Аритейн, его глаза снова были немигающими, как у ястреба. — Нам нужны Шелтий, столь же восприимчивые, как ты. Когда у нас будет сила для поддержки войска, я сделаю тебя королевой этой земли, услада моего сердца. Никому из твоего рода больше не придется жить в страхе перед жителями низин!

— А как же твой род, твой дом? — еле слышно пролепетала Аритейн.

— Дом там, где сердце. — Вставая, Эрескен легко поцеловал девушку в щеку.

Аритейн смотрела на него снизу вверх, приоткрыв рот.

— Ну, что ты на это скажешь? — Джирран остановился, приняв самоуверенный вид.

— Жители низин не узнают, что ударило их! — Эрескен схватил Джиррана за плечи. — Великая судьба ждет тебя, мой друг. Я счастлив участвовать в ней!

— Уже поздно. Позволь мне положить грелку в твою постель. — Аритейн взяла камень с края очага и завернула его в кусок фланели.

— Я не запер ворота, когда вошел. — Эрескен отпустил Джиррана. — Я не знал, понадобится ли кому войти.

— Что? — Джирран на миг растерялся. — Я позабочусь об этом, не беспокойся.

Когда он закрывал за собой главную дверь, Аритейн скрылась на лестнице. От внезапного сквозняка огонь ярко вспыхнул, искры вознеслись в вытяжной колпак.

Эрескен вышел на середину комнаты, и обе двери захлопнулись по его приказу. Сделав три быстрых вдоха, он закрыл глаза, а когда они открылись, живой зеленый цвет исчез, сменившись расчетливым карим; как только Эрескен открыл рот, другой голос раздался в тишине, более старый и гулкий, словно пришел откуда-то издалека:

— Они открыты тебе?

— Оба доступны, как новорожденные младенцы. — В тоне Эрескена слышалось холодное ликование. — Каким бы искусствам ни учили Шелтии в наши дни, защита — не из тех, что они ценят.

— Значит, ничего не изменилось, — с презрением произнес старый голос. — Они годятся для нашей цели?

— С разумным поощрением, — уверенно подтвердил Эрескен.

— Брат может причинить неприятности?

— Он смердит недоверием к Джиррану и его делам. Проще всего привести его в замешательство.

— А что остальная семья? Ты уйдешь до их возвращения? — спросил далекий голос.

— Думаю, нет, раз уж я здесь. Судя по тому, что я прочел в женщине, их довольно мало, и на них легко влиять при небольшом умении.

— Тогда у тебя есть база. Приступай к работе, — повелел неестественный голос.

Эрескен моргнул, и зеленый цвет вернулся к его глазам. Улыбка изогнула тонкие губы, когда двери отворились по его приказу.

Глава 6

Драконы вовсе не были той опасностью, которой я страшилась в Гидесте, но мы часто видели, как весной они пролетали мимо, а осенью иногда нападали на долины. Вот один из многих Горных мифов, в которых они фигурируют.

Из тишины прозрачной создала

Укромную долину Мэвелин.

Луна по глади озера плыла,

Цветы на пышном дереве цвели.

Но злые вирмы, зависти полны,

Прогрызли основанье диких скал,

И вырвались они из глубины,

И жуткий грохот тишину прервал.

И Мэвелин, не в силах слез сдержать,

Смотрела, как губили красоту,

И стала Мизаена умолять,

Чтоб от долины он отвел беду.

Оставил горн свой Мизаен и взял

С собою молот, чтоб врагов сразить,

И молотом клыки он им сломал —

Бежали вирмы в темень во всю прыть.

Но по пятам гналась за ними месть.

Обрушил скалы вдруг один беглец,

Чтоб Мизаена в пух и прах разнесть, —

И сам злодей приблизил свой конец:

В пыль эти скалы Мизаен разбил

И пылью насмерть вирма задушил.

Ну а другой беглец исторг из пасти

Мертвящий дух, отраву из отрав.

Но Мизаен стал вирма рвать на части,

Буран страшенный на него наслав.

Заплакал вирм горючими слезами,

Потоком слез всю землю затопил.

Но Мизаен сковал ту воду льдами,

И супостат во льдах навек почил.

Последний вирм, что слыл непобедимым,

Огнем надумал небо опалить.

Но пылью, мертвым воздухом и льдиной

Смог Мизаен пожар остановить.

Скрутил поганца — тот уж еле дышит —

И в кузницу свою втащил скорей.

Его огнем разжег свой горн остывший

И выковал он солнце для людей.

Верхние Пределы Пасфальской долины, 13-е предлета

— Живей, маг! Будешь так плестись, и твои вши слезут и пойдут своим ходом! — весело издевался Грен над Узарой, хотя сам привалился к большому валуну.

— Никто за нами не гонится, — осадила я его. — А воздух здесь, вверху, тоньше, чем собака нищего!

Это было преувеличение, но меня тоже утомил постоянный нескончаемый подъем. Хорошо хоть дул ветерок, поскольку солнце пекло нещадно. Мимо порхнула бабочка, лениво махая крылышками такого же бледно-голубого цвета, как выбеленное небо над нашими головами.

Сорград, который немного опередил нас, сел на грубую траву, окаймлявшую узкий шрам тропы.

— Мы можем остановиться и поесть, прежде чем идти дальше.

Ранец Узары с глухим стуком ударился о землю.

— Далеко еще до следующей деревни? — спросил маг, тяжело дыша.

Сорград покачал головой.

— Больше деревень не будет. Это уже земли аниатиммов. Западные горцы больше, чем кто-либо, придерживаются старых обычаев.

— Но если тут нет деревень, то где живут эти западные горцы? Где мы найдем приют, коли на то пошло? — Я подняла голову, развязывая мешок с провизией, которую выпросила в последней деревне у кротких и коренастых женщин со светлыми волосами и глазами.

— Мы остановимся в следующем фессе — крепости, как вы бы его назвали, — ответил Грен с оттенком презрения. — Каждый путник имеет право просить огня, еды и укрытия.

— Которые щедро предоставляются, потому что все знают, что окажутся в том же самом положении, когда им доведется путешествовать, — добавил Сорград. — Это суровая земля, и сотрудничество — единственный способ выжить.

Он был прав. Голые камни, выступающие из-под тонкого слоя почвы с ее недолговечными цветами, казались такими яркими в сиянии солнца. Я бы не хотела задержаться здесь после Осеннего Равноденствия.

— А кто были те люди в долине?

— Жители низин. — Грен протянул руку, и я вложила в нее клин светло-желтого овечьего сыра и краюху грубого хлеба.

— Они выглядели как горцы, — наконец отдышавшись, сказал Узара.

— Некоторые аниатиммы женятся на девушках из низин, — объяснил Сорград, — но они теряют кровное родство со своими родичами.

Я задумчиво жевала хлеб — не самый лучший из тех, что я когда-либо пробовала, но по крайней мере он был воздушным от дрожжей и испечен в настоящей печи.

— Это важно? — Я выковыряла шелуху из зубов.

— Да, для западных горцев — несомненно. Когда мужчина оставляет горы, ему трудно вернуться. А если он женится на девушке из низин, то это почти невозможно. — Сорград отцепил от пояса мех для воды и сделал большой глоток.

Чье-то стрекотание в высокой траве лишь подчеркивало сонную тишину. Я попыталась представить себе, как далеко мы от Селеримы. Мы вышли в начале поствесны, а теперь уже предлето — целый сезон пролетел. Уютные городки Солуры, процветающие среди буйной зелени речной долины, сменились скромными деревнями, где заботливо ухаживают за скотом и посевами на менее щедрых землях, но и эти в конце концов уступили место крепким каменным домам с закрытыми ставнями, приютившимся в лощинах меж высоких холмов.

Я ела, оглядываясь по сторонам, и не переставала поражаться этой страной на протяжении всего пути. Волнистые холмы, покрытые сочной зеленой травой, заострились, постепенно превращаясь в настоящие горы, окрашенные в пурпур вереска и ягодников и испещренные полосами каменистых осыпей и водопадов. Наше продвижение замедлилось, и были дни, когда я спрашивала себя, приближаемся ли мы вообще хоть сколько-нибудь к великим складчатым горам, что вздымались к самому небу. Теперь, когда мы очутились в этом краю, я поняла, что эти пространства ввели меня в заблуждение. То, что выглядело жалким плащом кустарников, драпирующим кости земли, оказалось лесом, который мог бы соперничать с землей Народа. Незнакомые пихты смешались с высокими прямыми березами, спадающими бесконечными волнами по крутым косогорам. Здесь отсутствовали дороги в истинном понимании этого слова, и было очень мало тропинок. Эта страна пугала своей необъятностью, и я чувствовала себя маленькой и ничтожной.

На другой стороне долины чернел след лесного пожара, смягченный молодой зеленью. За ним из путаницы травы и молодых деревец выступал острый каменный зуб; по его угловатым граням стремился к своей гибели ручей, то разбиваясь, то сплетаясь, чтобы броситься наконец в радужную дымку. Дальше тянулась гряда плоских скал, которые составляли дальнюю сторону еще одной долины, спрятанной в складке земли, но было невозможно угадать, насколько она далека, глубока и длинна. Рябое лицо утеса омрачилось и снова посветлело, когда облако прошло между ним и солнцем. Еще дальше пестрел снегом и камнем зубчатый пик, всего лишь ближайший из могучих гор, что плотно обернули тучи вокруг своих плеч.

— Это и есть высокие пики? — спросила я Сорграда.

— Нет, это только южные хребты. За ними снова тянутся озера и равнины. До самых высоких пиков еще целый сезон пути дальше на север.

Сорград посмотрел на небо, но по его лицу ничего нельзя было прочесть.

— Так где мы находимся? — нахмурился маг.

— В доле Хачал. — Грен экспансивно махнул рукой. — Это дом рода Хачал.

— Одна семья владеет всей этой землей? Замешательство Узары было вполне простительным. Весь

Хадрумал со всеми его магами уместился бы в этой широкой долине, по склонам которой мы брели.

— Ты должен понять, что здесь, в горах, все совсем по-другому, — медленно промолвил Сорград.

— Расскажи нам, — подбодрила я его. — А то мы ляпнем что-нибудь не то и кого-нибудь разъярим.

— Вам обоим нужно следить за своими словами. — Сорград был убийственно серьезен. — Это не Лес, где все привычны к новым лицам и новым идеям. Жизнь здесь, в горах, течет неторопливо, и перемены случаются редко. У долов есть основательный повод с подозрением относиться к пришельцам: целые роды были уничтожены чумой, занесенной путниками.

Я не видела никаких признаков того, что чья-нибудь рука или нога когда-либо касалась этого места.

— Ты знаешь, где находится ближайшая крепость? Сорград указал вдаль.

— В долине за тем порогом, где река сбегает к озеру. Фессу нужно иметь под рукой воду, укрытие и лес. Обычно он располагается на полпути между летними и зимними пастбищами, достаточно близко к высотам для охоты и добычи руды и не слишком далеко от главной долины, чтобы возить туда металлы и шкуры на продажу или обмен.

— Так чем эта крепость отличается от деревни? — С лица Узары исчезли последние проблески энтузиазма, когда он прикинул расстояние, которое нам придется покрыть.

— Каждый фесс — это всего лишь один род, — ответил Сорград. — В большом доле могут жить человек пятьдесят или больше, не считая детей, но все это только одна семья.

— Упаси меня Дрианон, да как такое возможно? — не удержавшись, воскликнула я. Для меня семейные узы — это не более чем тяжелое неодобрение, обрушенное на мою голову роем старших сестер моей матери, да постоянное презрение бабушки за мою Лесную кровь. — А если вы терпеть не можете друг друга?

Сорград помолчал, прежде чем ответить.

— Вы должны понять, что семья — это все в горах. Дол — не просто долина. Аниатиммы принадлежат земле больше, чем она принадлежит им. Так повелось с тех пор, как Мэвелин воздвигла горы, а Мизаен выковал людей. Дол — это и линия крови, и территория. И то, и другое — привилегия женщин; они — попечители дола.

— Его наследует старшая дочь? — продолжала выпытывать я, когда Сорград замолчал.

Я защищала его от пытливых вопросов Узары на протяжении всего пути, но теперь пришло время ему выложить руны на всеобщее обозрение.

— Это не тормалинская земля, которой можно владеть, которую можно купить или продать, — сказал он наконец, отвечая на мое требование. — Каждая дочь получает свою долю от богатств долины: животных, которых можно там поймать или пасти, металлов или драгоценных камней, которые можно извлечь из земли. Права привязаны к крови. Если у женщины нет дочерей, ее преемниц, права передаются назад по линии родства, от матери к матери, а от них — к другой ветви, сестрам или племянницам.

— А мужчины делают всю работу, — хмыкнул Грен. Я сунула ему медовый кекс, чтобы заткнулся.

— Мужчины делают физическую работу, — откликнулся Сорград, — по полсезона находясь в горах. Но это — их часть договора, скрепленного на очаге рекина. Там устанавливается специальный камень, когда мальчик достигает своего девятого лета и оставляет свою мать, когда пара женится и когда старший отходит в сторону, чтобы уступить первенство сыну или дочери. Очаг — это сердце рекина. Рекин — сердце фесса, а фесс — сердце дола.

— Старики, которым позволяет здоровье, и мальчишки пасут коз, а мужчины в расцвете сил ставят зимой ловушки, а летом работают на рудниках. Труд сына принадлежит его отцу, пока он не достигнет совершеннолетия в свой двадцать седьмой год, видите ли. Здесь, в горах, мужчина работает, чтобы передать деньги и ценности своим сыновьям, которые забирают наследство в другой дол, когда женятся. Это их взнос, средства для приобретения того, в чем нуждается дол. Женщины работают в рекине и фессе, стряпают, ткут, прядут, выделывают шкуры, воспитывают детей.

— Любопытно. — Еда вернула румянец на лицо Узары.

— Не любопытнее вашего обычая давать за дочерью приданое, чтобы сбыть ее с рук, и присвоения всего имущества старшим сыном прямо у постели умирающего отца, — засмеялся Сорград. — Традиции низин изумили нас поначалу, верно, Соргрен?

— Меня потрясли те огромные черные коровы, я все пялился на них и никак не мог оторваться, — признался его брат. — До той поры я видал только коз.

Я поделила остатки кексов, тщательно подбирая следующие слова:

— Так что привело вас обоих в низины?

Братья невольно переглянулись, и мне это показалось странным.

— Не только Лесной Народ думает, что родиться в новолуние обеих лун — это дурное предзнаменование, — признался Грен. — Все было не так плохо, пока я держался за материнский подол, но когда я ушел на рудники, в каждом несчастном случае или неудаче стали винить меня. — Он пожал плечами. — Мне это надоело, и я решил уйти.

— А я пошел с ним. — Голубые глаза Сорграда были такими же далекими, как небо за могучими пиками. — Средние сыновья огромной семьи, никто по нам не скучает.

— Вы жили в этих горах?

— Нет, по другую сторону Ущелья, в так называемых Средних Пределах.

— Значит, это никак не связано с тем, что ты — урожденный маг?

Потребовалось несколько мгновений, дабы убедиться, что я не ослышалась.

— Что ты сказал?

Узара пристально глядел на Сорграда.

— Я спросил, было ли твое решение оставить горы связано с тем, что ты урожденный маг.

— Ты ошибаешься, чародей! Здешний воздух слишком разрежен для твоих мозгов! — Но тут я заметила, что Грен смотрит на Сорграда, и поняла, что это правда. — Почему ты никогда не говорил мне?

— Я говорю сейчас, верно? — Сорград беспечно покачал головой, но в глазах его читалось раздражение. — С чего мне было откровенничать, если ты всегда говорила, что магия — это беда, и я с тобой целиком согласен. Она всегда была для меня только бедой. Все утверждали, что Грен приносит несчастье, но никто не захотел находиться возле меня, так как трут сам собой загорался в моей руке! Никто не желал идти со мной в шахту, боясь, что рудничный газ взорвется и начисто всех уничтожит. Во время моей первой зимней охоты я на три дня потерялся в пурге, и все говорили, что это ветер пытался забрать меня...

— Я думал, твое родство — с огнем, — порывисто перебил его Узара. — Мне следовало понять, что ты помогаешь согреть Зенелу. Это наводнение сбило меня с толку; чем больше я думал о нем, тем больше убеждался, что оно было вызвано неким нарушением стихий. Что именно ты чувствовал, когда...

— Заткнись, — бросила я магу. — Ты сам решил уйти, или тебя выгнали?

— Меня изгнали, — ответил Сорград с болью в голосе, совершенно игнорируя Узару. — Однако могло быть хуже. Средние Пределы не совсем отошли от старых обычаев, как восточные горцы с севера Гидесты, но по эту сторону Ущелья, вероятно, по-прежнему убивают любого, отмеченного Мизаеном. — Его улыбка была ироничной и невеселой.

— Найдется что-нибудь еще поесть? — Грен забрал мешок из моих оцепенелых рук.

— Но где ты обучался? — с досадой вопросил Узара. — Я наблюдал за каждым твоим шагом в долине, и все это время твой самоконтроль вызывал у меня сомнения. Такой дисциплине можно только научить, и наставником должен быть опытный практикующий. Что за маг обучил тебя, минуя Хадрумал? И даже не сообщив ничего Верховному магу...

— Мы никогда не имели дел с магами, — пробубнил Грен, натолкав в рот сушеных фруктов. — Пока наша девочка не свела нас с тобой. — Он явно был недоволен таким поворотом событий.

— Меня никто не учил. — Сорград покачал головой. — Магия для меня — сплошные неприятности.

— Я не могу это принять, — покраснел Узара. — Неуправляемое родство всегда себя проявляет. Без умелого руководства ты просто не сможешь его обуздать...

— Если ты называешь меня лжецом, маг, тебе лучше держать нож в руке, — ласково пропел Сорград.

Мне пришлось вмешаться, пока не пролилась кровь. Я щелкнула пальцами.

— Когда ты говорил, что рожден быть повешенным, ты имел в виду дурное предзнаменование рун? — непоследовательно спросила я Грена.

Он перевел взгляд с Узары на меня.

— Ага. Так сказали Шелтии.

— Да кто такие эти Шелтии? Правящий клан, царствующая династия?

— Ты все еще думаешь, как жительница низин, — упрекнул меня Сорград. — Никто не правит аниатиммами. Каждый дол сам себе хозяин.

— Пусть так, но что-то ведь заставляет старших честно вести дела? — осторожно спросила я.

Сорград кивнул.

— Да, Шелтии. — Он снова выглядел задумчивым. — Они не принадлежат никакой крови. Это коренные горцы, но свободные от всяких уз и пристрастий. Если спор не может быть улажен, они выступают третейским судьей. В древние времена здесь творились ужасные междоусобицы, каждая ссора кончалась кровной местью.

— Кровная месть длится три года за воровство, — добавил Грен. — Девять лет — за насилие и двадцать семь — в случае смерти.

— И все заняты по уши, — заметила я.

— Шелтии по большей части удерживают долы от прямого кровопролития. А когда не могут остановить сражение, работают целителями. — Сорград усмехнулся. — Еще они учителя и философы. Они хранят старые саги, и, как велит обычай, с ними должны советоваться по поводу брака, если вдруг два дола окажутся слишком близкой родней. Так, во всяком случае, о них говорят. Не помню, чтобы в детстве я видел Шелтии больше горсти раз, пока на рудниках не появился незнакомый старик и не заявил, что я должен уйти.

— Что дало ему такую власть? — Узара, поглощенный новой загадкой, обхватил руками тощие колени.

Сорград игнорировал его вопрос.

— После его заявления уже ничего нельзя было сделать. Даже мой отец не осмелился перечить ему, а я видел, как он не дрогнув стоял против медведя-шатуна. Меня выпроводили до захода солнца.

— И я тоже ушел, — вставил Грен. — Этот старый дурак все зудел о предзнаменованиях моего рождения.

— Выходит, их слово — закон? — Я заметила краем глаза нетерпение Узары, но не посмела отвести взгляд от Сорграда.

Горец покачал головой.

— Шелтии уже тогда утрачивали свое влияние в Средних Пределах. Мой отец не мог противиться изгнанию, но он не допустил моей смерти, на чем сперва настаивал этот старый ублюдок. Все мои дядья пришли к выводу, что этот обычай давно пора сбросить с горной вершины. Моя бабушка требовала призывать Шелтии, если намечался брак, но после ее смерти моя мать и другие женщины обычно обсуждали браки между собой.

— Но ты уверен, что они по-прежнему обитают в этих горах? — спросила я Сорграда.

— Если они вообще существуют, — кивнул он. — И если какие-нибудь аниатиммы знают что-то об эфирной магии, я бы сказал, что это именно Шелтии. Они определенно те, с кем тебе нужно поговорить о твоей книге.

— Если тебя изгнали за то, что ты уродился магом, тогда что они сделают с Узарой? — поинтересовалась я. — Шелтии смогут определить, кто он такой?

— Понятия не имею. — Сорград бросил на мага пронзительный взгляд. — Не делай ничего, что может тебя выдать.

Я отобрала у Грена мешок и вытряхнула оставшиеся крошки.

— Нам лучше идти, если мы хотим добраться до того фесса еще до заката.

Узара устало поднялся и с отвращением посмотрел на свой ранец.

— Нам следовало оставить осла.

— И чем его кормить? Свежим воздухом и ласковыми словами? — Логика Сорграда была, как всегда, железной.

— Здесь полно травы, — возразил маг.

— Это зимние пастбища для коз дола. — Сорград ехидно покачал головой. — Здесь, в горах, не принято пасти своих животных на чужих кормах.

Узара зло фыркнул. Немного пошатнувшись, он надел на плечи ранец и зашагал вперед по узкой тропе. Грен медленно пошел за магом, а я, еще медленнее, тронулась в путь вместе с Сорградом.

— Так вот почему вы распродали по дороге все свои наряды и безделушки?

Горец поправил ремень единственной оставшейся у него котомки, который зацепился за сумку на поясе.

— Да, и еще я хотел иметь внушительный кошелек, чтобы было чем позвенеть, если кто заинтересуется, зачем мы пришли в горы. Думаю, я буду средним сыном хорошей крови, который накопил солидное наследство в сделках с жителями низин и теперь ищет воспитанную невесту, дабы поселиться с ней в уютном рекине.

Я засмеялась.

— Жених из хорошей семьи? То-то они обрадуются, верно? Сорград передернул плечами.

— Возможно. Здесь, в горах, все знают, насколько опасны браки между близкими родственниками, но чужаки приносят свою собственную опасность. Однако неоспоримый факт, что у горянок, вышедших замуж за жителей низин, гораздо реже случаются выкидыши и меньше детей рождаются мертвыми.

Я скорчила гримасу.

— А что насчет Грена?

— Ни один человек, если у него есть хоть капля здравого смысла, не путешествует по горам в одиночку. Даже самая хорошая погода может превратиться в бурю и густой туман меньше чем за час.

— Значит, я — исполнительница баллад, желающая узнать больше о своем песеннике? А кем будет Узара? Ты ведь слышал его пение. Никто в жизни не поверит, что он менестрель.

— Ему лучше снова стать ученым-историком. Шелтии хранят саги, в конце концов. — Сорград зашипел сквозь зубы. —

Если повезет, мы сможем просто положиться на дорожное перемирие.

— На что? — Я передвинула лямку вещевого мешка, которая врезалась в плечо.

— На дорожное перемирие. Оно действует в течение трех дней и трех ночей. Если ты официально потребуешь огня, еды и укрытия, никто не сможет свершить над тобой кровную месть или требовать каких-либо сведений, которые ты не желаешь открывать, даже своего имени.

— Это стоит знать. — Глядя вверх по тропе, я заметила, что Узара замедляет свой упрямый шаг. — Ты мог бы предупредить его, что вы собираетесь продать осла.

— Что я могу поделать, если он такой невнимательный? — ухмыльнулся Сорград.

— От него тоже есть польза, — запротестовала я. — Вспомни наводнение!

— Жизнь на магическом острове не учит жизни в этой стране, — жестко отчеканил Сорград. — Я не стану проливать слез, если он погибнет из-за собственной глупости, но я вернусь из Иного мира и буду преследовать тебя, если окажусь мертвым из-за этого недотепы.

Дальше мы шли в дружеском молчании. В траве шуршали птицы, а одна парила в вышине, и оттуда лилась ее светлая песнь, полная звенящей радости.

— Теперь я понимаю, почему ты хотел идти сначала в Лес, — заметила я некоторое время спустя.

— Если б мы нашли в Лесу то, что ищем, не было бы нужды все это ворошить. — Глаза Сорграда были устремлены на все еще далекую горную долину. — Но я укротил свою магию, что бы там ни думал наш любезный чародей.

— Это трудно? — Я не понимала, как такой близкий друг мог скрывать столь огромный секрет.

— Теперь нет. — Сорград усмехнулся мне знакомой озорной усмешкой. — Но было трудно, когда я был моложе. Помнишь лавку того аптекаря? Боюсь, это я натворил.

— Судя по тому, что я слышала, этот старый сквалыга с гнусным языком получил по заслугам. — Когда я вышла из шокового состояния, годы доверия между нами перевесили этот единственный обман. — По мне, это не важно.

— Но потребовать долг от мессира важно, не так ли? — Сор град посмотрел на меня. — А если это важно тебе, то важно и мне.

— Я не сомневаюсь, но ведь у тебя есть и другие причины быть здесь, верно?

Он все еще задолжал мне немало ответов.

— Сказать по правде, я не слишком грустил, оставляя дом, — промолвил он чуть погодя. — Мы с Греном уже говорили о том, чтобы отправиться в Гидесту, где восточные горцы более терпимы к связям с жителями низин. Наследство у нас, как у средних сыновей, было бы довольно мизерным, и в любом случае ни мне, ни Грену не светила женитьба на девушках, которых мы знали всю жизнь. Я бы предпочел уйти по собственной воле, но жизнь в низинах нас больше чем устроила, сама знаешь.

— Тогда зачем возвращаться и почему сейчас?

— А почему не сейчас? Раз уж так легли руны, почему не сыграть?

Мы прошли еще немного.

— В конце концов, это твой человек будет задавать вопросы, и у него есть своя магия, если здешние горцы вдруг обидятся. А я хотел бы узнать, какими силами обладают Шелтии, помимо тяжести страха и обычая, — признался он. — Мне интересно знать, почему некая прихоть судьбы обрушила на меня их ненависть. Когда я был юношей, я принял это как должное. Но теперь я хотел бы услышать их оправдания.

— Любопытство привело Дайва на виселицу, — напомнила я ему.

— Не в твоем песеннике, — парировал горец с лукавой улыбкой. — Я рискну.

Ставки стремительно повышались, и я почувствовала себя стесненной ответственностью.

— Какую бы сделку я ни заключила с Д'Олбриотом, он заставит Драксимала отозвать своих псов, я тебе обещаю. Это будет честное вознаграждение?

Грен заскучал и в поисках развлечения начал шнырять вокруг тропы, уходя то в одну, то в другую сторону, а потом скатился с невысокого утеса прямо перед нами.

— Я видел наверху медвежьи следы, — сверкая глазами, объявил он.

— Давай поглядим.

Сорград полез за братом, а я ускорила шаг, чтобы догнать Узару.

Капли пота усеяли лоб мага, редкие завитки волос приклеились к покрасневшей от солнца коже головы.

— Тебе нужно носить шляпу, — сказала я.

Узара поднял ранец повыше в тщетной попытке облегчить ношу.

— Жизнь в высокой башне и правда не готовит нас к таким экспедициям.

Какое счастье, что они с Сорградом хоть в чем-то согласны.

— Никто не ждет от ученых большой выносливости. — Я передала ему фляжку с водой.

— Значит, я хочу изучать эти саги? — пропыхтел Узара. Тут перед нами открылась долина, прячущая фесс, и маг застонал при виде извилистой тропы, которая сбегала к броду на самом ее дне.

— Эти люди могут всласть посмеяться над идиотом-академиком, несущим такую тяжесть, а потом забрать то, что мне не нужно. Как ты думаешь, это поможет нам заслужить их расположение?

Тем временем подошли Сорград и Соргрен, и мы начали спускаться с холма.

— Тут бродит медведь, — с азартом сообщил Грен. — Если он нападет, мы можем его убить, это не будет браконьерством.

— А он нападет? — спросила я Сорграда.

— Только если Грен ткнет его палкой в зад, чтобы рассердить. — Сорград покачал головой. — Нет, летом еды много, поэтому они все жирные и сытые.

Ни на что больше не отвлекаясь, мы спустились к броду и по скользким камням перебрались на другую сторону. Вечерело, по долине пролегли длинные тени. Возле речки шелестели на ветру редкие посевы; колосья были еще зеленые, но уже начали желтеть на концах. Мальчишки направляли коз в крепкие каменные загоны, а горстка мулов еще паслась на длинных привязях. Я изучила фесс. В массивной круговой стене было только двое ворот: двустворчатые спереди и небольшие, водные, с правой стороны, где маленький поток убегал под защиту стен, снова вырываясь на свободу сквозь частую металлическую решетку.

— А сзади ворота есть? — спросила я Грена.

— Даже кролик знает, что нора с одним входом — это смертельная ловушка, — подтвердил он.

Я посмотрела на центральную башню: рекин, напомнила я себе. Квадратная и неприступная, она была сложена из прочного серого камня, и по крайней мере один часовой бдительно нес караул у ее настороженных окон. Главные ворота открылись, и навстречу нам вышла горсть мужчин. Четверо свернули, чтобы защитить от нас коз, а пятый твердо встал на тропе.

— Добрый день тебе и вам.

Сорград остановился в нескольких шагах от мужчины. Было странно слышать, как он говорит на языке своей матери.

Ответа я не поняла, но мужчина улыбнулся, и его рука не потянулась к мечу на поясе. Он был почти одного роста с Греном, венчик белых волос окаймлял его лысую макушку, морщинистое лицо покрывали крошечные шрамы, давно зажившая рана уродовала одну щеку. Суставы пальцев утолщились от старости, но мужчина еще не растратил свои впечатляющие мускулы.

— Фесс Хачал рад предложить вам укрытие, — сказал он мне и Узаре на жутком тормалинском.

Я тепло улыбнулась.

— Благодарю за гостеприимство, для нас это большая честь. Мужчина кивнул, но у меня сложилось впечатление, что он не понял ни слова. Я дружески улыбнулась парню, пасшему мулов, и двум мальчишкам, пригнавшим своих коз почти к самым воротам в страстном желании увидеть, кто пришел. Их сопровождала огромная пятнистая собака; ее густая шерсть пышным воротником топорщилась на шее. Она подошла ближе, от любопытства поставила уши торчком и вытянула острую морду, принюхиваясь к нашему запаху. Мужчины, соратники говорящего, шикнули на мальчишек, помогли запереть коз и повели ценных мулов в крепость на ночь. Собака громко залаяла, и из-за стены ей ответили другие собаки.

— Вряд ли нам здесь будут докучать любопытными вопросами. — Узара кивал и улыбался подобно марионетке.

— Как мы что-нибудь узнаем, если не можем с ними разговаривать? — Я сама так усердно скалила зубы, что даже лицо заболело.

Мы миновали высокие ворота, и я избавилась от деланной улыбки. Затем туннель, проложенный в толще стены, вывел нас в широкий открытый двор. Равномерный скрежет жерновов говорил о наличии ручья и перемалываемого зерна; из кузницы у ворот неслись звонкие удары — кто-то бил упрямое железо тяжелым молотом. Мужчина на скамье рядом с открытым горном ковал блестящее золото изящным молоточком и чеканами, а его сосед занимался белым металлом; молодой парень, сидевший подле него, изучал приемы работы.

Но центральное место в крепости занимал рекин, который возвышался над всеми постройками. Окна его нижнего этажа мало отличались от щелей для стрел, да и верхние были едва ли шире. Главный вход в башню имел столь внушительный вид, что, казалось, мог противостоять тарану, и теперь, когда мы были внутри стен, я увидела сбоку второй вход: деревянная лестница там вела к двери на втором этаже.

Я вопросительно посмотрела на Сорграда.

— Так ты можешь отступить на верхние этажи, а потом срубить лестницу, — пояснил он. — Тогда атакующим придется штурмовать главную дверь, пока ты бросаешь им что-нибудь на голову. И даже пробившись внутрь, они все равно смогут идти на тебя по внутренней лестнице только по одному.

— Кажется, ты говорил, что Шелтии не дают ссорам перерастать в сражения? — нахмурилась я.

Сорград пожал плечами.

— Мы всегда так строим. В конце концов, ничего нельзя знать наперед, верно?

В воздухе сладко пахло брожением. Из открытой двери, за которой темнели широкие бочки пивоварни, вышла женщина. Еще одна, помоложе, вышла из рекина, вытирая руки об испачканный передник, и заговорила с пивоваршей. Обе носили льняные блузки с круглым воротом, подпоясанные поверх некрашеных шерстяных юбок длиной до середины голени, из-под которых виднелись зашнурованные до колен сапоги. Несомненно, это были мать и дочь, светлые волосы у обеих были туго заплетены и блестели на солнце.

Старик пошел вперед.

— Его имя Тиган, — сообщил нам Сорград. — Муж его старшей дочери сейчас в горах, поэтому Тиган командует за него.

— Это дочь? — спросила я.

— Дамариз, — подтвердил Сорград, — а мать — Льюзия. Грен и Сорград низко поклонились, и Узара предпринял похвальную попытку изобразить поклон. Я не собиралась делать книксен в бриджах, решив, что еще одной улыбки вполне достаточно.

— Добро пожаловать в наш дом, — сказала дочь.

Она изъяснялась на тормалинском с сильным акцентом, но довольно бегло. Пожалуй, мы все-таки сможем поддерживать разговор, подумалось мне. Мать продолжала улыбаться, с гордостью поглядывая на дочь.

— Спасибо, что приняли нас, — ответила я, ничего более вдохновенного в голову не пришло.

После неловкой паузы молодая женщина, Дамариз, проводила нас всех внутрь. Центральный очаг большой комнаты был окружен железными подставками для дров, таганами для котелков и сложной конструкцией из плечей и крючков, на которых висели несколько чайничков и сковородка. Две женщины моего возраста занимались стряпней; вокруг длинного стола сидела группа детей, лампы бросали золотистый свет на их старательные усилия. Безошибочный скрип грифелей резал слух. Когда мы вошли, дети подняли головы, но старая женщина во главе стола мягко призвала их вернуться к уроку.

Какой-то старик посмеивался себе под нос. Он мог быть старшим братом Тигана; его голову, лысую как яйцо, и тыльную сторону высохших рук усеивали коричневые пятнышки — приметы возраста. Он ловко обрабатывал кость ножом, напильником и тонкими резцами, изготавливая гребень, украшенный ромбиками. Пока я смотрела, он приладил медные гвоздики, чтобы прикрепить зубья.

— Это Гарвен, муж моей тети, — представила его Дамариз, взмахнув рукой.

Я заметила, что комната искусно разделена на две половины табуретами и низкими стульями; беспорядок, царивший на полках на задней стене, сменялся аккуратными шкафчиками. Сорград и Грен пошли приветствовать старика, который явно обрадовался гостям. Узара неуверенно топтался позади братьев.

Дамариз мягко коснулась моей руки.

— Ты сядешь с нами, на женской половине.

По другую сторону очага две женщины средних лет отложили прялки и уставились на меня с веселым любопытством. У их ног стояли корзины с коричневой шерстью, но я надеялась, что меня не пригласят включиться в их работу: я умею прясть не больше, чем летать. Я села на скамью с высокой спинкой, накрытую пушистым одеялом, поверх которого лежали искусно вышитые подушки. Должно быть, эти женщины учатся рукоделию прямо с колыбели.

Одна пряха что-то сказала, и Дамариз повернулась ко мне.

— Это мои тетки, Кетрейн и Дорати.

Я постаралась запомнить имена: у Кетрейн более широкий лоб и золотые сережки в ушах, а у Дорати не хватает нижнего зуба.

— Кетрейн говорит, что у тебя прелестные волосы.

— В низинах есть женщины, которые пошли бы босиком по горячим углям, лишь бы иметь такие же золотистые волосы, как у вас, дамы. — Всегда легче льстить, когда говоришь правду.

Дамариз перевела, и все трое засмеялись. Я сложила руки на коленях, по-прежнему не теряя надежды на то, что никому не взбредет в голову предложить мне по-дружески иголку с ниткой. Возможно, эти женщины восхищаются моими волосами, но они придут в ужас от моего шитья. Я почувствовала, что моя улыбка слегка деревенеет, и снова посмотрела вокруг.

Светловолосая девочка разглядывала меня поверх своего плеча, непокорные кудри падали на глаза. Я подмигнула ей. Девчушка тут же отвернулась и, сгорбившись над заданием, что-то зашептала соседке. Старая дама, их наставница, собиралась заговорить, когда Дамариз хлопнула в ладоши. Две мои новые подруги тотчас убрали свою работу, пока дети торопливо освобождали стол от грифелей и счетов. Один сходил за тряпкой, чтобы вытереть его, а остальные начали расставлять полированные оловянные тарелки, чашки и кувшины.

Держась за поясницу, старый мастер Гарвен медленно проковылял к двери. Он дернул за веревку колокольчика, и долина огласилась веселым медным звоном. Стали слышны приближающиеся голоса, и вскоре комната наполнилась крепкими мужчинами и женщинами, одетыми в кремовый лен, рыжеватую кожу и коричневую шерсть и очень похожими друг на друга. Казалось, у них нет раз и навсегда установленного порядка размещения за столом: две девушки поменялись местами, два маленьких мальчика были насильно рассажены Дамариз, когда начали баловаться со своими ложками. Единственное исключение составляло кресло с высокой спинкой и массивными подлокотниками в конце стола. Через несколько минут после всех вошедших появился лудильщик со своим парнем. Они несли золотых дел мастера: его высохшие ноги бесполезно висели. Калеку посадили в кресло и без суеты обложили подушками.

Я поспешила втиснуться между Сорградом и Узарой.

— Несчастный случай или болезнь?

— Обвал в шахте, — ответил Сорград. — Гарвен сказал, ему здорово повезло, что он выжил.

Я бы не назвала это везением, но, похоже, калеке тут живется лучше, чем здоровому нищему в низинах, ночующему в канавах.

Две девушки носили тарелки к женщинам у очага.

— Я хочу курицу, — сказала я Сорграду, увидев, как несколько порций проплыли мимо нас.

— Пожалуйста, — на сносном тормалинском откликнулась девушка и взяла мою тарелку.

— Мы с прошлого года учим их языкам низин, — похвасталась Дамариз, сидевшая напротив меня. — Иначе парни не смогут торговать, а девушки — общаться с путешественниками. А их с каждым годом приходит все больше, даже в нагорья.

Старик в запыленной мукой рубахе буркнул что-то явно неодобрительное. Дорати упрекнула его, а я посмотрела на Сорграда.

— Это старая жалоба, — сообщил он мне, — на то, что жители низин всегда ждут, чтобы мы говорили на их языке, но никогда не учат наш.

— Ты бы лучше дал мне несколько уроков, — уныло промямлила я.

Все ели с аппетитом, и разговор вокруг нас становился все громче. Одна из девочек-подростков бросала страстные взгляды на ученика лудильщика, и парень раздувался от гордости, беседуя с золотых дел мастером. Два старика затеяли о чем-то горячий спор, и Кетрейн время от времени вставляла колкие замечания. Не понимая ни слова, я сосредоточилась на великолепной тушеной курице.

Узара потянулся мимо меня за черным хлебом.

— Мы с тобой выделяемся тут, как маки на пшеничном поле, да?

— Ага, но мы знали, что так будет, верно?

Возле меня возникла девушка с пенящимся кувшином, и я налила себе пива в кружку из блестящего олова. Мне было куда легче чувствовать себя посторонней здесь, чем принятой за родню Лесным Народом, внешне похожим на меня, но таким чужим. Я сделала глоток. Темнее любого эля, который мне попадался раньше, здешнее пиво имело смолистый вкус и странную маслянистость. Я вдруг сообразила, что за мной весело наблюдают со всех сторон.

— Что я пью? — прошептала я Сорграду, пряча губы за краем сосуда.

— Пихтовый эль. — Он осушил свою кружку. — Но есть ячменное пиво, если желаешь.

Я допила эль, решив, что это — дело чести, но прикрыла рукой кружку, когда девушка вознамерилась наполнить ее.

— Д предпочитаю то, к чему привыкла.

Сестра Дамариз передала кувшин, который источал бодрящий запах хмеля.

— Я Мириал, — представилась она.

— Я Ливак, а это Сорград и, — я повернулась влево, — Узара.

Грен сидел чуть дальше от нас между двумя детьми. Остальные дети вытягивали шеи, чтобы лучше видеть, как он перекатывает монету по тыльной стороне руки. Монета исчезла, но Грен тут же выдернул ее из-за уха ползунка, который сидел у него на коленях, тараща глазенки.

— А там Соргрен.

— Имена Средних Пределов? — Мириал изучала Сорграда с откровенным интересом.

— Верно, но мы давно покинули наш дом, — непринужденно молвил он. — Мы путешествуем и торгуем с жителями низин.

— А ваше нынешнее дело?

Эти западные горцы разделяли прямоту Грена. Перемирие явно не остановит расспросы, хоть и дает нам право отказаться от ответов.

— Мы с братом думаем о возвращении в нагорья. — Сорград одарил Мириал приятной улыбкой. — А по дороге мы познакомились с этим ученым. — Он кивнул на Узару, подбиравшего остатки соуса со своей тарелки кусочком хлеба.

Маг торопливо проглотил не дожеванное.

— Я в некотором роде собиратель древностей и хочу услышать саги, которые рассказывают в горах.

Мириал подняла тонкую золотистую бровь.

— Редко можно услышать от жителя низин, что мы, горцы, знаем нечто стоящее.

— Истинный ученый уважает всякое знание, — серьезно возразил Узара. — Не существует одного единственного пути к научному пониманию этого мира и нашего места в нем.

В его искренности нельзя было усомниться. Если б я научилась так притворяться, то за год сколотила бы себе состояние. Старик пролаял какой-то вопрос, кивая на меня.

— Я певица, путешественница, — охотно поведала я. — Я купила древнюю книгу с песнями на старых языках Равнины, Леса и Гор и теперь хочу постигнуть их смысл.

Мириал улыбнулась.

— Ты должна поговорить с Гарвеном и матерью Дорати.

— Когда я был мальчиком, у нас такие истории рассказывали Шелтии, — небрежно заметил Сорград.

Разговор вокруг нас смолк, едва это слово коснулось ушей присутствующих.

— Да, — протянула Мириал, — здесь тоже.

— Я слышал только полузабытые сказки от тех восточных горцев, что живут в Гидесте, — оживился Узара. — Я бы дорого дал за возможность поговорить с вашими Шелтиями. Они не хранители важного знания?

Мириал посмотрела на Сорграда, и он заговорил с ней на быстром Горном языке, подкрепляя свою речь вежливыми и успокаивающими жестами.

— Может, что и получится.

Мириал повернулась, чтобы привлечь внимание старика, сидевшего возле Дорати. Он бросил подозрительный взгляд на Узару, но когда Мириал продолжила, его лицо прояснилось и даже стало несколько самодовольным. Наконец старик кивнул, и Дорати что-то добавила с явным одобрением.

— Мой дядя не видит вреда в том, чтобы Шелтии судили о тебе сами, — сообщила она Узаре и тут же бросила взгляд на Сорграда.

— Как нам связаться с ними? — спросил маг. — Простите мое невежество.

Мириал пожала плечами.

— Когда они нужны, они приходят. Так было всегда. Звучит многообещающе, подумала я. Из того немногого, что я узнала от Гуиналь, способность слышать мысли издалека — основа того, что она называет Высшим Искусством.

Между нами поставили миску летних ягод, смешанных с поджаренными орехами и зерном, и мою тарелку заменили на чистую. Следом принесли блюдо плоских овсяных лепешек с ломтиками ослепительно белого сыра. Он наверняка был сделан из козьего молока, хоть я и не почувствовала никакого запаха. Я выбрала ягоды и зерно.

Мириал обратилась к Дорати и втянула Сорграда в их разговор. Мне было нетрудно сидеть молча и думать о своем. Я лениво представляла себе, что делает сейчас Райшед, как поживает Хэлис на другой стороне океана, командуя наемниками, которые защищают необычных колонистов Келларина. Открытие тайн эфирной магии даст ей более надежную защиту от эльетиммов, стремившихся захватить ту плодородную землю и готовых убить любого, кто встанет у них на пути. Это значит, что еще один друг зависит от моего успеха, и я сочту небывалой удачей, если этот след куда-нибудь приведет.

Трапеза подошла к концу, детей повели мыться, и вскоре из-за дальней двери донесся их протестующий визг. Пожилые мужчины и женщины расставили стулья вокруг очага, свободного теперь от котелков. У кого-то в руках была иголка с ниткой, у иных какая-то небольшая поделка, но никто не погрузился в работу целиком. Дорати извлекла из настенного шкафчика бутыль с прозрачным напитком и принесла ее в комнату; вслед за сестрой появилась Кетрейн с крошечными хрустальными рюмками. Хорошее настроение и терпимость поддерживали теплую атмосферу.

Мириал передала мне стопку тарелок.

— Судомойня — там.

Сорград и Узара ухмыльнулись, но Мириал быстро поставила на место зубоскалов:

— А вы двое можете помочь с дровами. Направляясь к судомойне, я увидела, как Грен исчезает на лестнице, окруженный стайкой детей, шумно требующих развлечений. Интересно, знает ли Дамариз, во что она ввязалась?

Фесс Отил, 14-е предлета

Тейриол дернул непокорного мула за уздечку.

— А ну шевелись, не то брошу твою шкуру воронам! — пригрозил он черно-рыжей морде.

Прижав уши, мул резко вскинул голову, едва не ударив горца по носу.

— Пошел!

Кейлиан огрел мула хлыстом по ногам, и тот скакнул вперед. Тейриол потянул за поводья, не давая животному упереться копытами в землю. Три других мула толкались позади него, и упрямец сдался в предвкушении корма и воды, когда узнал свою конюшню.

Войдя во двор, Тейриол разинул рот. Со всех сторон кипела работа. Оба кузнечных горна — малый, который он всегда считал своим, и большой, холодный после смерти дяди, — были раскалены докрасна, окалина сыпалась яркими искрами: молоты били по железу, заставляя его покориться. Кузнец быстро охладил изделие в зашипевшем ручье, и, когда он поднял щипцы, Тейриол узнал наконечник копья. Удовлетворенный, кузнец положил его рядом с другими и постоял минуту, наблюдая, как напарник ловко придает хвостовику форму меча.

Испугавшись шума, мулы заартачились, а подопечный Тейриола чуть не встал на дыбы, когда мимо них промчался незнакомый парень, гонявшийся за растревоженным гусем. Большой мясницкий нож в его руке ясно предрекал птице незавидную участь. Из открытой мастерской посыпались ехидные насмешки, ветер разносил вокруг кору и стружки, пока бригада мужчин превращала грубые жерди и тонкие палочки в древки для копий и стрел.

— Хватай его, Нол, — подзуживал один из них, отложив в сторону нож. — Смотри, целый колчан стрел и хороший ужин удирают от тебя!

— Этого придурка даже подручным в бордель не взяли бы, — съязвил другой и выругался, когда его нож застрял в дереве.

Внезапно сквозь всю эту суматоху глухой, повторяющийся стук ворвался в сознание Тейриола. Рудная мельница работала.

— Позаботься о животных. Я хочу поговорить с Кейси.

Возмущенный протест Кейлиана утонул в общем гаме. Тейриол быстро зашагал к длинному строению, размещенному у стены за рекином. Усталый мул двигался по кругу, толкая шест, к которому был прикреплен его хомут, и приводил в движение вал, проходивший через стену здания. Тейриол огляделся — никто не присматривал за взмыленным животным. Юноша в недоумении толкнул дверь.

Внутри каменного сарая ритмичный грохот звучал в два раза громче. Окованные железом бревна поднимались поочередно: за выступы на их боках прицеплялись ушки во вращающемся вале. Когда вал поворачивался, бревна падали и, освобожденные, дробили оловянный камень о гранитную ступу. Кейсил сортировал недробленую руду. Тонкая песчаная пыль висела в воздухе, припорашивая и его, и мельницу, и большую бадью с водой.

Кейсил закашлялся и наконец заметил брата.

— Давай выйдем. Я тут даже свои мысли не слышу! — Вытирая с лица грязь и пот, он закрыл за собой дверь и глубоко вдохнул свежий воздух. — Когда ты вернулся?

— Только что. — Юноша указал на Кейлиана, который сгружал с мулов громоздкие мешки руды с мучительной гримасой на лице.

Кейсил потер красные глаза.

— Я начну эту партию завтра. У нас уже много тонко раздробленной руды, так что вы с Кейлианом можете приниматься за плавку. Проба выглядит отлично. Когда должны вернуться остальные?

— Завтра, но...

— Я пущу его задницу на колесную мазь!

Кейсил бросился к мельничному мулу и остановил его — это было совсем нетрудно, поскольку животное в любую секунду могло упасть.

— Принеси воды, Тейро.

Юноша заколебался, приоткрыв рот, но взял у двери ведро и по проходу в толще массивной стены спустился к каменному резервуару с водой. Легко ориентируясь в темноте, Тейриол наполнил ведро. По старой привычке он сосчитал ведущие к воде ступени и нахмурился, поняв, сколь значительно упал ее уровень. Уйма вопросов теснилась у него в голове, но юноша не мог сформулировать ни одного.

— Нет, ты только посмотри на это! — негодовал Кейсил, осторожно снимая хомут с кровавого нагнета. — Я же сказал ему, что этот парень нужен мне здесь. Ты видел Нола, того нищего малого из долины?

— Что происходит, Кейси? — спросил Тейриол с недоумением, грозившим превратиться в гнев.

— К нам это не имеет отношения, — огрызнулся Кейсил. — Я в это не лезу, и ты не лезь.

— Не лезть во что?

— Джирран вознамерился биться с жителями низин, — прошипел Кейсил глухим от презрения и пыли голосом. — Прогнать их, потребовать обратно землю, получить компенсацию за десять поколений ущерба!

Тейриол посмотрел на продолжавшийся во дворе спектакль. Парень ухитрился-таки загнать гуся в угол и теперь неумело ощипывал трепыхающийся труп, пух липнул к его волосам и лицу. Пожилой оружейник отбирал длинные перья для стрел, не обращая внимания на подтрунивание со всех сторон.

— Возможно, нам пора оказать сопротивление, — медленно произнес юноша. — Вспомни дол Тейва.

Кейсил фыркнул.

— Ты думаешь, Джирран для этого годится? Его храбрые слова то же самое, что обещания богатства в Селериме. Пойдешь за ним — и плохо кончишь: одним пустым карманом здесь не обойдется! Нет, когда он покатится с того обрыва, к которому его так тянет, мы должны быть здесь, чтобы позаботиться об Эйриз и Тейлин.

Кейсил вывел мула из круга и отвел в конюшню, где Кейлиан раскладывал остальным животным подстилку из старой соломы, цокая языком над скверным сеном, оставленным в кормушках.

— Кто сожрал весь корм?

— А ты как думаешь? — прорычал Кейсил.

Кейлиан начал чистить своего мула. Тейриол взял щетку с жесткой щетиной и пошел к следующему. Так они работали в напряженной тишине, нарушаемой только криками мулов да случайным стуком копыта по каменному полу.

— А что Эйриз думает о планах мужа? — спросил наконец Тейриол.

— Сестра думает, что он сошел с ума. Ее дом полон чужаков, без спроса пожирающих все припасы. — Вопреки своему гневливому тону Кейсил нежно смазывал нагнеты мельничного мула мазью из горшочка с зеленой глазурью. — Они уже вылакали половину погреба и нанесли Тейлин столько оскорблений, что мне не отомстить за нее и до Солнцестояния, если я буду драться с одним человеком в день и начну прямо сегодня. Я велел Джиррану держать его жалкую свору падальщиков в руках, но у него, видите ли, есть дела поважнее. Тейриол нахмурился.

— Может, нам стоит поговорить с Эйриз насчет развода с ним, раз он нарушает брачный договор...

— Она не разведется. — Презрение Кейсила сменилось озадаченностью. — Эйриз говорит, что любит его. Правда это, или сестра просто боится его, я не знаю, но она только и делает, что приносит за него извинение за извинением.

— Мы могли бы действовать сами, — с некоторым колебанием предложил Тейриол. — Я имею в виду Шелтии...

Смех старшего брата казался глухим лаем.

— Шелтии уже здесь, мой мальчик, и увязли так же глубоко, как все прочие. — Он вытер пальцы о шерстистую спину мула и с вздохом закупорил горшочек. — Ими руководит та бледнолицая стерва Аритейн. По-моему, она планирует собственную маленькую кампанию среди хранителей мудрости. — Он сурово посмотрел на Кейлиана. — А ты помалкивай об этом, слышишь? И лучше держись подальше от всей этой трясины.

— Я сразу вернусь на рудники, не беспокойся, — с готовностью ответил Кейлиан.

Глаза Кейсила вновь стали озабоченными.

— Тейро, тебе надо пойти и увидеть маму, но мы не будем есть у очага сегодня вечером. Кейл, я попрошу Тейлин принести нам еду наверх, и там мы обсудим, как лучше всего организовать плавку.

Юноша виновато помахал Кейлиану и последовал за братом. Кейсил шевелил губами, что-то подсчитывая, и загибал пальцы, мысленно просматривая какой-то список. Тейриол так ждал возвращения домой, но теперь вместо счастья испытывал брезгливость. Чужаки, наводнившие знакомые стены, вызывали неясное ощущение угрозы. Почему Кейсил отдаляется от всех и вся? Все, что велит делать старший брат, никуда не годится, решил Тейриол, но остаться без советчика и руководителя было бы гораздо хуже.

— Эй, вы там!

Грубый окрик вывел обоих братьев из мрачных раздумий. Седовласый мужчина, восседавший на пятнистой низкорослой лошадке с отделанной серебром сбруей, беспрепятственно въехал в открытые ворота. Высокомерно задрав крючковатый нос, он озирал двор.

— Скажите Джиррану, что я привез всю железную руду, какую он хотел, и покажите, где тут у вас плавильная печь.

Тейриол увидел голову мула, пытливо заглядывающего в ворота.

— Я займусь плавкой завтра, — продолжал мужчина. — Сегодня уже слишком поздно начинать.

Жгучая ярость закипела в душе Кейсила.

— Плавильная печь здесь моя, от мехов до самого последнего камня, и я буду тебе благодарен, если ты раз и навсегда это запомнишь.

— Джирран платит мне за работу. — Новоприбывший пожал плечами. — Тебе лучше обсудить это с ним. Куда нам отвести мулов?

Но Кейсил уже злобно мчался к рекину, быстро покрывая расстояние огромными шагами. Тейриол бросился за ним, но с каждым шагом земля под ногами казалась ему все более шаткой. Кейсил с такой силой пнул дверь, что она грохнула о стену, и было слышно, как треснуло дерево.

— Несомненно, есть преимущество в том, чтобы позволить врагу сделать первый шаг, а затем действовать по обстановке, — с серьезным видом рассуждал Джирран. Он даже не запнулся при стремительном появлении Кейсила. — Но равно есть выгоды и в захвате инициативы. Можно застать врага врасплох, запутать неожиданными ходами, чтобы он не догадался, куда ведет ваша стратегия. — Джирран развалился в кресле с высокой спинкой, поставленном у очага, а четверо других мужчин, сидевших на табуретах, жадно наклонились вперед.

Кейсил встал перед Джирраном, сунув большие пальцы за пояс, холодная ярость искажала его лицо.

— Почему какой-то наймит из Средних Пределов заявляет, что приехал сюда вести плавку в моей печи?

— Уэрнил? Так скоро? Значит, мы уже опережаем свой график! — Джирран раздулся от гордости под восхищенными кивками своих собеседников.

— У меня есть олово для плавки, и никто не сунется к моей печи без моего разрешения, — набычился Кейсил.

— Ты работаешь на рудниках от имени Тейлин, — с вкрадчивой любезностью поправил его Джирран. — Я думаю, она позволит Уэрнилу подойти к мехам, зная, как напряженно я работаю ради будущего этого дола.

— Ты потакаешь...

— Кейси, Тейро, можно вас на минутку?

Дверь судомойни открылась, и появилась худая женщина, нервно теребившая фартук. Ее волосы поблекли и стали бесцветными, голубые глаза утратили былую яркость. Годы беспокойства и тяжкого труда прорезали глубокие морщины на лице, но его решительные черты повторялись в чертах ее сыновей, и спина у нее была прямая.

— Если кто-нибудь поднесет головню к моей печи без моего согласия, я проломлю ему башку! — злобно прорычал Кейсил и, оттолкнув брата, скрылся в судомойне.

Юноша последовал за ним, разглядывая груды кожи и роговых стружек, разбросанные по всей комнате, длинный сланцевый стол, заваленный обломками. Путь ему преградили стулья женщин, отодвинутые от очага и составленные в тесный круг. Тейриол обескуражено уставился на грязные отпечатки пальцев на вышитых льняных подушках и на оторванный край коврика, лежавшего между стульями.

— Мама.

Юноша хотел обнять ее, но женщина отступила и, только закрыв дверь судомойни, с безмолвным вздохом прислонилась лбом к его плечу. В следующее мгновение она отстранилась, чтобы ласково смахнуть волосы с его лба.

— Мама, что происходит?

— Джирран нанял какого-то... из Средних Пределов... — горячо взговорил Кейсил.

— Да, дорогой, я слышала. — Исмения прижала палец к его губам, чтобы замолчал. — Но позволь ему переплавить его руду. Чем скорее он закончит, тем скорее уберется из нашего дома.

— Мама! — запротестовал Кейсил.

— Твое олово сгниет за эти несколько дней? — Тень улыбки мелькнула на лице Исмении. — Я прошу покоя в доме, неужели это так много?

— Будет очень мало покоя, если Джирран вооружит всех недовольных к западу от Ущелья и пойдет на жителей низин. — Кейсил повысил голос в досаде и гневе.

— Если, сделав свое оружие, он уведет отсюда этот сброд, покой вернется в наш дол, — резко возразила Исмения. — Говори тише. Я не хочу тревожить Эйриз. — Она озабоченно наморщила лоб.

— Где Эйриз? — Тейриол оглядел судомойню.

К обычным полкам с тарелками и горшками присоединились два рабочих ящика, ткань с воткнутыми в нее иголками с ниткой и две прялки, прислоненные в углу. На обычно голом и выскобленном столе сгрудились оловянные кубки, а вокруг него стояли три грубых табурета.

— Наверху, отдыхает. — Исмения выглядела так, будто сама нуждалась во сне от заката до заката. Она взглянула на раковину, где листовые овощи ждали ее внимания, но села, пожимая плечами.

— Отдыхает? — Кейсил пристально посмотрел на мать.

— Мы думаем, это так. О Мизаен, сделай, чтобы это было так! — добавила она в горячей молитве.

— У Эйриз будет ребенок? — сообразил наконец Тейриол. Исмения кивнула.

— Мы думаем, да, вот почему я хочу, чтоб вы оба прикусили языки, пока из них не потечет кровь, если нужно будет. Пусть Джирран играет в вождя, не мешайте ему. Если Эйриз сейчас беспокоить или... ну, вы знаете не хуже меня, если Джирран выйдет из себя, она будет первой, на ком он выместит свой гнев.

— Если он дурно с ней обращается, почему Эйриз молчит? — спросил Кейсил. — Она же знает, что мы ее поддержим! Если Эйриз мне позволит, я с удовольствием выбью из него дурь. Возможно, нам стоит самим пойти к Шелтиям, если эта холодная стерва Аритейн ее запугивает.

— Скорее у Эйриз вырастут крылья, чем она восстанет против Джиррана. — Первый раз в голосе Исмении проскользнуло отчаяние. — Она не хочет слышать ни слова против него, стоит его чуть обругать, она тут же ударяется в плач, так что держите свое мнение при себе. Дай-то Мэвелин, чтобы это беременность делала ее такой чувствительной.

— Но так не может продолжаться вечно, — запротестовал Кейсил.

— Нет, не вечно. — Исмения потерла лицо морщинистой рукой. — Только пока не родится ребенок. А до тех пор вы будете тише воды ниже травы, потому что я не хочу, чтобы у Эйриз случился выкидыш, вы слышите?

— А что будет, когда ребенок родится? — Тейриол внимательно наблюдал за матерью.

— Тогда Эйриз найдется кого любить получше этого лощеного петушка, — ответила Исмения, ее выцветшие глаза приобрели стальной блеск. — Он никогда не станет любящим отцом, и, возможно, это заставит Эйриз увидеть его таким, каков он есть. Джирран слишком привык, что его кормят с ложечки, чтобы благосклонно отнестись к кому-либо, претендующему на его место.

— И тогда мы уговорим ее развестись с ним? — с надеждой спросил Тейриол.

— А что, если ее следующий избранник будет так же плох? — пробормотал Кейсил. — У нее всегда было больше волос, чем ума, у нашей Эйриз. Коли на то пошло, и Тейлин может осчастливить нас кем-то, столь же бесполезным.

Исмения с укоризной посмотрела на сына.

— Ты думал о нем довольно хорошо, когда он ухаживал за Эйриз, не отрицай. Мы все думали о нем хорошо, не понимая, что красивые платья и еще более красивые слова маскируют золото глупцов. Теперь насчет Тейлин... Та высокомерная сестра Джиррана, затребованная им обратно от Шелтий, взяла ее под свое крылышко. Не говорите Тейлин ничего, о чем не должен узнать Джирран, особенно о ребенке. Вы вообще видели ее во дворе?

Тейриол нахмурился.

— Она не наверху с Эйриз?

— Нет. — Исмения устало поднялась и налила в раковину воды из тяжелого кувшина. — Она таскается за Аритейн или торчит в мастерских с этими развратниками.

— Мама! — возмутился Кейсил.

— Не повышай на меня голос, Кейси. — Она упреждающе подняла палец. — Если Тейлин хочет, чтобы ее считали взрослой, пусть ведет себя как положено или отвечает за последствия.

— Но что, если... — Тейриол покраснел.

— Что, если она войдет с испачканными землей нижними юбками, клянясь, что нашла этот браслет?

Братья разинули рты от грубости матери.

— Тогда мы получим еще одного ребенка для дола, и если Мизаен хоть немного справедлив, это будет девочка. — Исмения сжала губы в бескровную линию. — И если после этого ни один мужчина не посмотрит сквозь пальцы на ее позор ради того, чтобы стать отцом своих собственных детей, то так ей и надо. Вы оба будете обеспечены рудниками, пока не кончится руда, верно?

— Не в этом дело... — вспыхнул Кейсил.

— Я велела тебе не повышать на меня голос, — отрубила Исмения. — Это не более суровая правда, чем все остальные, с которыми я столкнулась после смерти вашего отца. Я до сих пор хранила этот дол для своих детей и не собираюсь сдаваться теперь.

Тейриол кротко внимал горьким речам матери, а затем перевел взгляд на хмурившегося брата.

— Пойду поищу Тейлин.

Фыркнув, Исмения повернулась к раковине и принялась мыть зелень.

Кейсил закатал рукава.

— Как тебе ее порезать?

Тейриол выскочил из судомойни, чтобы не видеть брата, выполняющего женскую работу, но тут же остановился, не зная, куда податься.

— Эй, Тейро, иди сюда, — позвал его Джирран с другой стороны очага.

Юноша неохотно пересек комнату.

— День добрый, — буркнул он, изучая собеседников Джиррана.

Двое были пожилыми, один — с проседью в волосах, другой — лысый, руки у обоих стали мозолистыми от кирки, а у лысого на одной руке не хватало двух пальцев. Оба смотрели на Джиррана так, словно он мог предложить им юную невесту вместе с ее собственными золотыми жилами. Двое молодых мужчин ерзали на табуретах, то и дело оглядываясь на дверь, и беспокойно шаркали сапогами по плитам. Один был в некогда богатых одеждах, теперь изорванных и покрытых дорожной пылью. Когда он потянулся за чашкой, из-под рукава рубахи обнажились шрамы от порки. Второй выглядел довольно опрятно, но грязно-серые глаза смотрели хитро. Волосы у обоих были не столько белокурые, сколько песочные, а лица мягкие.

— Садись, Тейро. — Джирран толкнул ногой табурет и предложил юноше кубок меда; его потускневшее олово пестрело грязными отпечатками множества пальцев. — Послушаем, что скажет Икарель.

Хитроглазый мужчина пожал плечами.

— Не знаю, правда это или нет, но я слышал одну и ту же историю в двух разных деревнях. В Великом Лесу появились чародеи. Какой-то великий маг сплачивает Народ, с помощью колдовства побеждая любого, кто ему противится, чтобы подчинить себе весь дикий лес.

Тейриол брезгливо скривил губы.

— Фальшивая магия, — выплюнул беспалый.

— Надо сказать Эрескену. — Джирран нахмурился. — Где он?

— Найди Аритейн, найдешь его, — захихикал юноша со шрамами от плети, но умолк под свирепым взглядом Джиррана.

— Я пойду. — Тейриол торопливо поставил свой нетронутый кубок.

— Нет, погоди, я хочу...

Юноша хлопнул дверью и оборвал возмущенные слова Джиррана. Обходя рекин, он протолкался мимо группы чужаков, которые вяло стравливали двух заливающихся лаем собак, и увидел нужных ему дам.

— Аритейн, постой.

Аритейн надменно повернулась, но, узнав Тейриола, немного отбросила чопорность.

— Я не знала, что ты должен вернуться. Добро пожаловать.

— И тебе добрый день.

Какое она имеет право приветствовать его в его же доме, мысленно вознегодовал юноша.

— Тейлин.

Он резко поклонился сестре и был рад видеть, как неуверенность борется с вызовом в ее дымчато-голубых глазах. Но волосы Тейлин, свободно вьющиеся по плечам, и завязанная крест-накрест шаль, которая подчеркивала округлости ее развивающейся фигуры, Тейриола совсем не обрадовали.

— А я Эрескен, — протянул ему руку мужчина, стоявший между девушками.

Тейриол решительно схватил гладкую ладонь, не знавшую ни ран, ни тяжелого труда, и крепко сомкнул пальцы, бесстрастно наблюдая за реакцией мужчины.

— Очень рад знакомству.

Улыбка не сходила с лица Эрескена, и через мгновение юноша опустил и руку чужака, и свой взгляд.

— Матери нужна твоя помощь в судомойне, Тейлин, — заявил он без предисловий. — Что бы ни происходило, — Тейриол бросил на Аритейн враждебный взгляд, — тебе не следует забывать свой долг и свои обязанности.

Тейлин покраснела и надменно подняла подбородок. Аритейн опередила ее с ответом.

— Он прав, моя дорогая. Я отвлекаю тебя от работы. — Она одарила девушку мягкой улыбкой. — Беги, а мы расскажем Тейриолу, почему заполонили его дом незнакомцами. Он поймет, что эта маленькая жертва сейчас обещает гораздо большую награду в будущем.

Тейриол скрестил руки и смерил Эрескена критическим взглядом. Кто этот человек явно смешанной крови, несмотря на местные одежды?

— Джирран хочет тебя видеть. Кто-то принес новости о магах в низинах.

Аритейн нахмурилась.

— Какое это имеет отношение к нам?

— Джирран хочет знать обо всем, что могло бы повлиять на его планы. — Эрескен коснулся ее руки, затем улыбнулся Тейриолу. — Наконец-то появился смелый человек, способный выразить все наше недовольство и побудить нас дать отпор жителям низин, верно?

Зеленые глаза Эрескена впились в юношу, и он почувствовал себя неуютно. На него нахлынули воспоминания о прошлых бесчинствах, известных ему из рассказов очевидцев и тех разговоров, что велись у очага долгими зимними вечерами. Что бы он ни думал о Джирране лично, этот человек и в самом деле проявляет мужество, которым среди горцев уже давно никто не мог похвастаться. Предательская досада на отчужденность Кейсила кольнула юношу.

— Пойдем, Тейлин. — Взяв сестру за руку, Тейриол быстро пошел к укрытию рекина.

— Думаешь, он присоединится к нам? — с сомнением вопросила Аритейн, глядя им вслед.

— Думаю, да, — кивнул Эрескен. — В нем много гнева, и у него доступный ум. Пока можно фокусировать его там, где мы хотим, он долго не продержится. — Эрескен указал на Тейлин, висевшую на руке брата. Девушка что-то настойчиво говорила и бежала вприпрыжку, едва поспевая за его шагом. — Тейлин убедит его. — В укрытии сгущающейся тени он взял руку Аритейн и быстро поцеловал ее.

— Как жаль, что я не умею читать людей так же хорошо, как ты. — Холодное самообладание Аритейн постепенно расплавилось и превратилось в смирение, смешанное с капелькой зависти.

— Ты сумеешь, однажды, — добродушно пообещал ей Эрескен. — Когда мы установим мир в горах, я научу тебя всему, что знаю. Когда ты овладеешь этим знанием, ты возвысишь Шелтий, их будут почитать так же, как и тебя.

Аритейн открыла рот, забыв вдохнуть.

— Значит, ты останешься? Точно? — с надеждой выдохнула она.

— Мне потребуется благословение отца, но я не могу представить, чтобы он отказал мне, встретившись с твоим разумом в безупречности истинной магии. — Эрескен стыдливо провел рукой по волосам, темным на фоне ее белокурых прядей. — Отец не вправе упрекать меня за то, что я влюбился в женщину Трен Ар'Драйена, как и он сам.

Это мгновенно отвлекло Аритейн.

— Что ты сказал?

— Моя мать родилась на Равнинах, к юго-востоку отсюда, — сказал Эрескен, пожав плечами. — Много лет назад мой отец пересек океан и высадился там, где жило ее племя. Ее люди приняли отца и его мореплавателей как самых дорогих гостей. Они принадлежали древней крови Равнин; немногие из них все еще прячутся от властной тормалинской стали. — Он улыбнулся. — Не все превратились в миф низин, как элдричские человечки, живущие в тенях дымоходов. Когда весной корабль снова отправился в плавание, мама была на борту, и я внутри нее. — Его лицо немного вытянулось. —

Я слышал, некоторые пренебрежительно отзываются о моей крови. Конечно, я — ублюдок низин, но...

— Древнее племя Равнин тоже владело истинной магией, саги это подтверждают, — горячо перебила его Аритейн. — Такое происхождение — не позор.

— Возможно, мы могли бы распространить правду среди нашего ближайшего окружения, — застенчиво предложил Эрескен. — А сейчас мне лучше узнать, что нужно Джиррану. Увидимся позже, любимая.

Он отвернулся от Аритейн, и в нескольких шагах от нее скромность, которая так тронула девушку, сменилась хорошо замаскированным удовлетворением. Сплетя руки, Аритейн пошла к кучке одетых в серое фигур, сидевших вокруг ярко светящейся жаровни.

— Ари! Постой!

Еще один человек в сером шерстяном плаще и длинной тунике Шелтий окликнул ее. Он был довольно высок для их племени и, видимо, поэтому горбил узкие плечи; поджидая девушку, он не знал, куда девать свои большие руки. Несколько любопытных голов оторвались от работы, но тотчас вновь опустились, поймав грозный взгляд Аритейн.

— Брин. — Девушка наклонила голову в сдержанном приветствии. — Не ожидала увидеть тебя так скоро. Разве мы не решили, что ты лучше послужишь делу, продолжая путешествовать с Кулламом? — Она произнесла это имя с издевкой.

— Куллама вызвали в фесс Хачал, — ответил Брин уверенным тоном, противоречившим стеснительности его манер.

— Шелтий, как обычно, на побегушках у каждого пастуха коз, — саркастически заметила Аритейн. — Тебе не по нутру это путешествие?

— Я нашел предлог, чтобы остаться, — замялся Брин. — Я подумал: неразумно уходить так далеко, что связаться с тобой я смогу только заклинанием дальноречия, рискуя быть услышанным старейшинами.

— Если ты не научился себя экранировать, возможно, ты поступил мудро. — Аритейн взглянула на Брина с легким презрением. — Но зачем приходить сюда? Я хотела, чтобы ты пока оставался в Ущелье, дабы предупредить нас, если возникнут подозрения.

— У старейшин будут дела поважнее, — отмахнулся Брин. — Куллам просил меня передать сообщение высоким пикам. В фесс Хачал пришел ученый, он ищет старые саги и спрашивает о древних знаниях. Куллам считает, будто он ищет истинную магию, и хочет знать, что ему можно рассказать.

— Этот глупый старик? — задохнулась Аритейн. — Он не должен говорить ничего, ни единого слова! Как еще наши искусства озадачат врага? Неожиданность — наше самое большое преимущество!

— Так что нам делать? — спросил Брин. — Я еще не передал сообщение, но меня уже будут упрекать за задержку. Я не могу с ним еще дольше тянуть, не возбуждая подозрений. Кости на Солнцестояние, говорящие каждому Шелтию и каждому долу следовать за Джирраном, не принесут никакой пользы, если меня лишат всех-знаний прежде, чем вы начнете действовать!

— Пойдем со мной. — Решительно ухватив Брина за локоть, Аритейн потащила его к рекину. — Мы должны немедленно поговорить с Эрескеном.

Фесс Хачал, 15-е предлета

— Как ты думаешь, что он им говорит? — Грен опять заерзал на стуле. Он весь вечер сидел как на иголках. — Может...

— Может, тебе стоит набраться терпения?

Я ждала, что Халкарион сбросит звезду мне на голову. Узара и Сорград беседовали со стариком в сером, но в добродушном гуле комнаты было невозможно расслышать слова. Я не меньше Грена хотела участвовать в разговоре, но Сорград твердо заявил, что наше присутствие нежелательно. Помимо воли я вынуждена была согласиться, что рисковать нельзя:

Узары в качестве ученого и Сорграда в роли переводчика более чем достаточно, учитывая явную настороженность пожилого гостя в отношениях с жителями низин. Мужчины и женщины дола очень строго придерживались своих ролей и обязанностей в присутствии старика, пришлось и мне выкопать со дна котомки юбку и лиф.

Я украдкой разглядывала старика. Он выглядел ровесником Гарвена, мелкий в кости и весь какой-то отощалый, с редкими белыми волосами и глубоко посаженными водянистыми серыми глазами на морщинистом лице. Просторная серая туника и плащ были великоваты ему, будто с чужого плеча. Шелтий, сгорбившись, сидел в изящном резном кресле, внимательно слушая Сорграда. Одна рука его слегка дрожала от старости, и так же подрагивала голова. Столь тщедушный и древний, он никак не мог одолеть ту тропу, по которой мы поднимались сюда, без помощи человека или вьючного животного.

— Ты собирался спросить Дорати о Кулламе, — напомнила я Грену.

Пожилые женщины первыми приветствовали старика, когда он прибыл, не имея при себе ни котомки, ни воды и никакой опоры, кроме посоха.

— Дорати говорит, что он из Восточных Пределов, — сказал Грен.

— Из долин, ведущих к Ущелью? — Я хотела полной ясности. — Которые находятся за теми хребтами, что подступают к нему с запада? Старик добрался оттуда за один день?

Грен кивнул.

— Шелтий делают такого рода вещи.

Или это ложь, чтобы произвести впечатление на людей дола, или это правда. Но какой смысл во лжи? Обман ради впечатления больно ударит по самим притворщикам, когда ложь откроется, а такие вещи всегда выходят наружу. А если это правда? Тогда эти Шелтий, кем бы они ни были, имеют те же средства для перемещения с места на место, которые делают эльетиммов столь неуловимыми и опасными врагами.

Средства, которые означают эфирную магию. Надежда согрела меня больше, чем пляшущие языки пламени в очаге. Грен снова заерзал.

— Я мог бы пойти и узнать, не хотят ли они выпить. Мы сидели так близко, насколько это было допустимо, и могли говорить, не забывая, однако, при этом, что нас могут подслушать. Помощник золотых дел мастера и одна из девушек делали то же самое в противоположном конце комнаты. Судя по оскорбленным взглядам, которые бросала на меня еще одна девушка, мы заняли место какой-то другой пары, жаждущей узнать друг друга в добрых границах семьи и обычая.

— Нет, — резко ответила я. — Лучше расскажи, чем ты занимался сегодня.

— Помогал давать мулам лекарство от глистов, играл с детьми, колол дрова — обычные дела. Я рассказал детям старую сагу о вирмах, рывших норы под горами и пожиравших камни, пока Мизаен не поймал их и не запер под замок! — Он улыбнулся от счастливых воспоминаний. — Тебе нужно ее послушать.

— И ты собираешься вставать после полуночи, когда все малыши намочат свои постели из-за приснившихся кошмаров?

Дамариз не поблагодарит его за это.

— Они не проснутся. Как ты поладила с этими прелестными дамами? — съехидничал Грен.

— Я прекрасно провела время, полируя оловянную посуду.

Оно могло пройти более плодотворно, если бы кто-нибудь из женщин достаточно владел тормалинским, чтобы всласть посплетничать, но по крайней мере я не потеряла с ними контакт. Я выковыряла песок и золу из-под истертых ногтей.

— Добрый вечер. — Мириал села возле меня, вежливо кивнув Грену. Его глаза заблестели при виде рюмок с золотым ободком и зеленой стеклянной бутылки бесцветного напитка на ее подносе. — Мы называем его виски. Мы делаем его из... — Мириал чуть нахмурилась, разливая напиток по рюмкам, — варси? Я не знаю этого слова жителей низин.

— Рожь, — с удовольствием подсказал Грен.

Я понюхала свой глоточек и прокатила его по бокалу, отмечая, как он тягуче липнет к стенкам. Меня приятно удивила его мягкость и резкий привкус трав на языке.

— Моя мать обычно настаивала виски на рябине, — заметил Грен, — но мне кажется, что у этого больше характера.

— Оно очень хорошее, — согласилась я. — Вы сами его перегоняете?

Если я не могу подслушать разговор Сорграда, то по крайней мере постараюсь угодить своим новым товаркам. Мириал достала прядильную корзину.

— Когда хватает зерна.

— У каждого дола свои секреты его изготовления, — сообщил Грен и, повернувшись к Мириал, вопрошающе поднял брови, прежде чем потянуться за бутылкой по ее кивку. — Один мой дядя всегда говорил: если он заблудится в пургу в горах, все, что ему потребуется, это найти фесс, попробовать виски, и он будет знать, где находится.

Мириал засмеялась.

— Большинство мужчин могли бы сказать то же самое. — Она ловко скручивала шерсть в тонкую ровную нить.

— Я никогда раньше не встречала коз, которых можно выщипывать, — ввернула я. — Козы низин хороши лишь для молока и шкуры, а на шерсть стригут овец.

— Дамариз сказала, что от выщипывания коз ты стала бы чихать. — Мириал ухитрилась не засмеяться.

— Да, боюсь, эта работа не для меня.

Чтобы не ударить лицом в грязь, мне пришлось воскресить свои навыки горничной.

Мириал с бессознательной легкостью продолжала работу.

— Овцы плохо приживаются в горах, но иногда мы вымениваем руно. Оно намного грязнее, и его неприятно прясть. —

Она смахнула незамеченный пух с моего рукава. — Зато его можно красить в разные цвета, а козья пряжа не очень хорошо принимает краску. Чтобы получить разнообразные оттенки, мы разводим коз с шерстью разного...

Она умолкла на полуслове, не замечая, что веретено перестало вращаться. Входная дверь медленно распахнулась, от холодного сквозняка замерцали лампы в нишах по всем стенам. Четыре темные фигуры стояли на лестнице позади привратника. Все в комнате встали, и мы с Греном тоже.

Тиган пролаял резкий приказ. Неуверенность слышалась в ответе привратника.

— В чем дело? — прошептала я Грену.

— Шелтии, — пробормотал он, не шевеля губами.

Я посмотрела на Мириал — ее лицо стало бескровным. Дамариз была готова упасть в обморок.

— Почему такая реакция? — Я подвинулась на полшага ближе к Грену, ограничившись беззвучным шепотом в напряженной тишине.

— Их четверо — это чума или преступление, карающееся смертью, — выдохнул он.

Возле судомойни чьи-то ноги подкосились. Бедняга рухнула на стул, и он заскрипел, привлекая всеобщее внимание. Воспользовавшись моментом, я незаметно переместилась за Мириал, сожалея, что мне нечем прикрыть волосы. Сейчас плохо быть маком на пшеничном поле: их выдергивают легко и быстро.

Привратник встал за плечом Тигана. Старик был смертельно бледен, рубчатый шрам на его щеке словно для контраста отливал багровой синевой, но голос звучал спокойно и вежливо. Я молча закипала от досады. Дрианон, свидетельница — я принесу клятву на Солнцестояние выучить все языки, на которых говорят от дикого запада Солуры до восточного океана и самого южного архипелага.

Шелтии вошли в комнату, все четверо в серых плащах и серых капюшонах. Предводительница откинула свой капюшон, открыв длинное лицо с глубоко посаженными надменными глазами и высокомерной улыбкой. Ее короткие волосы были почти белыми, а кожа — настолько бледной, что на виске и шее просвечивали голубые жилки. Ледяная дева. Нет, тот рот был каким угодно, но только не холодным, и, что еще хуже, в тех непроницаемых глазах светился темный ум.

Она подождала — возможно, знака уважения, но скорее всего рассчитывая возложить бремя на старого Куллама. Старик тяжело оперся на посох, его руки неудержимо дрожали. Сорград, стоявший возле него, казался исполненным страха и благоговения, так же как любой сын или племянник этого дома. Куллам заговорил. Невзирая на дряхлость, его голос звучал твердо и властно. О чем бы старик ни повествовал, чувствовалось, что он недоволен. Мужчина рядом с предводительницей нехотя откинул капюшон, сбивчиво обороняясь от обвинений Куллама.

Девушка прервала их спор, отчеканив что-то строгим голосом. Я наблюдала за двумя фигурами позади нее, скрытыми под серым одеянием, и мне почудилось, что я поймала взгляд, обращенный в мою сторону, проблеск глаз — не голубых и не карих. Мои лопатки обдало холодом. Изо всех сил стараясь не вздрагивать, я бесшумно скользнула ногами по плитам, чтобы спрятаться за спиной Мириал от пришельца, который скрывался под тем капюшоном.

Когда Шелтии с обеих сторон повысили голос, я заметила неуверенные взгляды, заметавшиеся по комнате. Тиган хмурился. В нем закипал тот гнев, что подавляет страх и побуждает начать собственный допрос.

— Ты говоришь, что ты ученый?

Несмотря на своеобразный акцент, ее тормалинский был точен и ясен. Девушка сделала несколько шагов вперед и впилась в Узару цепким взглядом.

— Это верно, сударыня. — Узара поклонился с изысканной учтивостью. — Из» Кола, и очень хочу узнать историю ваших гор и вашего народа...

Шелтия прервала его презрительным смехом.

— Зачем ты лжешь, если мы видим твое притворство насквозь? Ты обманщик и мошенник.

— Уверяю вас, сударыня, простите, не знаю ни вашего имени, ни титула, но... — Высокие скулы Узары покраснели от ярости.

— Ты маг, творящий фальшивую магию. — Шелтия повысила голос, чтобы заглушить его мягкую вежливость. — Тергева! — Она ткнула в него длинным белым пальцем.

Что бы ни означало это слово, оно явилось нежеланной новостью для наших гостеприимных хозяев. Все, кто стоял

. близко к Узаре, торопливо попятились. Сорград сделал то же самое, внешне столь же потрясенный, как все остальные, но девушка нацелила в него обвиняющий перст.

— Тергева на турез, — выплюнула она. — Мизаен эн шел турез.

Сорград жестко ответил ей. Я не расслышала его слов, так как Мириал повернулась к Грену, и в ее глазах застыла печаль. Грен скорбно кивнул. Я никогда не видела такого унижения на его лице.

— Эй ты, там, Лесная женщина! Ты с ними!

Я притворилась невинной овечкой, мысленно ругая Мириал за то, что она отступила в сторону.

— Я только путешествую с ними...

— Это не оправдание. И я не верю тебе. Ходит слух о магах Хадрумала, подкупающих Народ Леса. Я расцениваю твое присутствие как доказательство такого заговора!

Эта стерва никому не позволяет закончить предложение! Я сохранила на лице ошеломленную мину, когда девушка заговорила на Горном языке. Одна Халкарион знает, что она там плела, но Дамариз выглядела совершенно убитой, а Кетрейн молча заплакала в платок.

Кто эта надменная мегера, явившаяся играть судью и присяжных, даже не испросив разрешения? То, что ее обвинения были в некотором смысле верны, к делу не относилось. Я бесстрастно стояла под ее гневными нападками, причем такая же изолированная, как Сорград, когда все незаметно отошли. Она обладала достаточной властью — и благодаря магии, и в силу обычая, — дабы творить все, что хочет. И становилась крайне опасной. Но Грена это не пугало. Он вразвалку прошел вокруг очага и встал рядом со мной; насмешливая улыбка заиграла на его лице, когда он поклонился этой стерве. Потом Грен что-то сказал, и мегера вдруг умолкла посреди тирады, а ее лакеи тотчас насторожились. Я снова поймала на себе быстрый взгляд из того, самого заднего капюшона.

— Не зли их, Грен, — предостерегла я горца.

Нам нужно не только спасти свои шеи, но и что-то извлечь из этого нежелательного поворота событий. Я стала энергично шевелить мозгами.

— Вы покинете это место прямо сейчас, немедленно. — Мегера вернулась к тормалинскому, охватывая нас всех быстрым взглядом. Она драматически указала на дверь, все еще открытую ночи. — Ни один фесс не даст укрытия подобным обманщикам!

Своей склонностью к актерству она заткнет за пояс Ниэлло, презрительно подумала я. И, кстати, пояс у нее уже был — тонкий, кожаный, плетеный. Он охватывал ее стройную талию, удерживая кошелечек, нож и несколько других предметов, висевших на фоне неукрашенного серого платья. Кто-то, должно быть, разводит коз этого цвета исключительно на потребу Шелтиям.

— Ковар эн риа... — не думая, проговорила одна из девушек, тотчас зарделась и спрятала лицо в руках.

Мегера недоверчиво обвела глазами комнату, чтобы распознать того, кто посмел высказать возражение, и глубоко вдохнула, испепеляя взглядом каждого присутствующего.

Но прежде чем она успела заговорить, Тиган шагнул вперед.

— Ковар ал тураз, — твердо сказал он Сорграду. — Илк марист эн фират. — Его голос чуть дрогнул, и он с мольбой посмотрел на Куллама.

— Сиккар, — подтвердил старик.

На сей раз пришла его очередь заглушить протесты мегеры, что он и сделал, перекрикивая ее с неожиданной властностью в тоне.

По комнате пробежало волнение.

— Что они говорят? — спросила я Грена.

— Эта стерва хочет выгнать нас в ночь, — объяснил он, сверкая глазами. — Тиган требует права дорожного перемирия, и старик Куллам его поддерживает.

— Можно мне кое-что сказать? — Мягкая просьба Узары была столь неожиданной, что все замолчали. — Ты не переведешь для меня, Сорград? Во-первых, если Куллам сможет каким-то образом поручиться за истинность моих слов, я был бы ему очень благодарен. — Маг скрестил руки. Он выглядел таким же опасным, как новорожденный щенок, но в его осанке безошибочно чувствовалась сила. — Это верно, что я маг, но также и историк. Я имею кольцо ученого Кола, хотя не ношу его в данное время. Да, я маг Хадрумала, но я не думал, что это будет преступлением против ваших обычаев, пока я не творю никакой магии на вашей территории. И я не думал, что Сорград не имеет права прийти сюда. Насколько я понимаю, он был изгнан из дома, а не навечно из всех гор.

Он остановился, чтобы перевести дух, и Сорград быстро перевел речь мага. Когда горец закончил, возникла минутная напряженность, пока Куллам не кивнул.

— Сиккар турат эн тергева, — отрывисто произнес старый Шелтий.

Узара кивнул, как равный равному.

— Я пришел узнать все, что можно, о вашей истории и вашей мудрости. Недоразумения между жителями гор и низин существуют издревле, и многие проистекают от невежества. Знание может врачевать то невежество и дать нам всем возможность жить и работать в согласии. Что касается магии...

— Молчать! — грубо закричала девушка. — Ты не будешь говорить о таких вещах под страхом смерти!

Это захватило всеобщее внимание, и я сунула руку в рукав, чтобы проверить нож, который ношу там в ножнах. Все прочее мое оружие осталось в спальне, поэтому если у меня будет только один бросок, ему следует быть удачным.

Невозмутимое спокойствие Узары превратило в посмешище сердитое, покрасневшее лицо мегеры. Он взглянул на Куллама, на Сорграда, затем повернулся к Тигану.

— Прошу извинить нас, что мы нечаянно злоупотребили вашим гостеприимством и доброжелательностью. Мы никого не хотели обидеть. И чтобы не вносить дальнейший разлад в ваш дом, мы соберем вещи и уйдем немедленно. Пожалуйста, примите мои самые искренние сожаления.

Он поклонился и направился к лестнице. Сорград передавал Тигану слова мага достаточно громко, чтобы все слышали, и судя по времени, которое ему потребовалось, добавил и какие-то собственные извинения. Ответ Тигана был отрывистым, но не враждебным. Сорград низко поклонился и последовал за Узарой.

— Пошли, — сказала я Грену. — Возьмем наши сумки и уберемся отсюда. Пора кончать с проигрышами, надо тянуть руны по новой.

Он пошел за мной к лестнице. Перед тем как подняться, я оглянулась через плечо. Стерва Шелтия стояла посреди кучки нервных женщин и девушек и, вновь обретя хладнокровие, изображала милостивую даму, отвечающую на их нерешительные вопросы. Ее спутник переминался с ноги на ногу возле молодых мужчин, которым, казалось, было совершенно нечего сказать. Куллам стоял рядом с Тиганом, они тихо обменивались замечаниями, бросая нейтральные взгляды на девушку. Остальные двое Шелтий все так же неподвижно стояли у двери, и только ветер теребил подолы их плащей. Тот, что был сзади, снова повернул ко мне голову, и на этот раз я уловила в тени капюшона блеск зеленых глаз.

Невыразимое беспокойство охватило меня. Эти глаза имели не ясную зелень Народа, вторящую летней листве, но холодную бледность зимнего океана. Почему это так тревожит меня?

Внезапный страх погнал меня по лестнице, будто ребенка, который желает немедленно спрятаться от ужасов ночи в приюте одеял. Я споткнулась на неровной лестнице и чуть не упала.

— Потише! — воскликнул Грен, шаркая сапогами по ступеням, поднимавшимся спиралью в толще стены. — Что за спешка?

Я остановилась, тяжело дыша.

— Я... — Я поняла, что не могу найти ответа. — Проклятие, почему вы, люди, не можете строить ровные лестницы!

— Потому что ступени разной высоты сделают подножку любому, кто попытается атаковать в темноте, а ты как думала?

Грен всегда отличался практичным подходом к жизни.

— Что? — уставилась я на него.

— В каждом рекине свое расположение ступенек, — с готовностью объяснил горец. — Ходи по ним вверх и вниз каждый день, и ты этого даже не заметишь. Попробуй быть чужаком, крадущимся в темноте, и ты расквасишь себе нос!

— А я думала, только вы двое параноики. — Нервная дрожь, вызванная страхом, испарилась, и я почувствовала себя маленькой и глупой. — Встретимся здесь.

Я поднялась на следующий, женский, этаж рекина и прошла мимо маленьких комнат для замужних женщин, пока не добралась до большой общей спальни для девушек и гостий. Отперла сундучок у изножья выделенной мне кровати и с легкой грустью вытащила свою котомку. Я так и не успела разузнать побольше о хитроумных замках горцев, которыми торгуют вдоль и поперек Старой Империи.

Я без всякого сожаления скинула юбки. Раз мы стали такими же долгожданными, как паршивая собака, почему бы мне не шокировать семью бриджами? Я не собиралась выходить в сумрак в одной лишь тонкой шерсти между кровососущими насекомыми и мною. Я также поменяла мягкие башмаки на свои обычные сапоги, проверила кинжалы в ножнах за голенищами и дротики в поясной сумке. Я не доверяла той громогласной мегере. Кто сказал, что она не попытается нас убить, как только мы выйдем из укрытия фесса? Нет, она меня не проведет, решила я, освобождая кинжал под рукавом рубахи, и расстегнула манжету, чтобы можно было мгновенно спрятать клинок в руке.

Грен два раза стукнул в дверь, поторапливая меня. Как попало запихав вещи в мешок, я бросилась обратно к лестнице. Все трое уже ждали меня.

— Мы уйдем вежливо и с достоинством, — твердо произнес Узара. — Я не желаю провоцировать лишние ссоры.

— Это она не может держать язык за зубами, — возразила я. — Как насчет...

— Мы уходим, — отрезал Узара, прервав меня так же безжалостно, как та стерва.

— Пока Куллам на их стороне, те, другие Шелтии не смогут причинить этому долу слишком много неприятностей. — Сорград сжал мою руку, лицо его было угрюмым. — Если мы сделаем нечто такое, что восстановит старика против нас, эти люди могут оказаться без помощи Шелтии, когда действительно будут нуждаться в ней.

Я изучала его минуту.

— Ладно.

Я подвинулась, чтобы пропустить Узару к лестнице. Маг начал спускаться первым, за ним по пятам шел Сорград. Шагая вниз, я потерла локоть, словно нечаянно ударилась о стену. Я почувствовала взгляд Грена на своем затылке, но велела себе не оборачиваться.

Разговор в нижней комнате стал уже нормальнее по тону, но, увидев нас, все разом умолкли. Проход к дальней двери очистился за мгновение. Узара медленно пошел вперед, улыбаясь в обе стороны, точь-в-точь как мессир Д'Олбриот, проявляющий благоволение к своим арендаторам на праздничном ужине. Сорград последовал за магом, бесстрастный, но не запуганный. Я сделала то же самое, а когда мы поравнялись с девушкой-Шелтией, Грен остановился.

— Мер далта энрез? — спросил он добродушно. — Далрист мейрез реман илкреал джираст нор сурел.

Стерва моргнула от испуга и возмущения. Пожилые женщины растерялись, кое-кто из девушек захихикал, и Грен, озорно улыбаясь, приблизился к Шелтии. Она попятилась, а я шагнула назад — якобы затем, чтобы схватить нахала за руку. Мы столкнулись. Я рассыпалась в извинениях и, подталкивая Грена в спину, поспешила к двери, где ждал Узара. Маг смотрел на нас с недовольством, а в глазах Сорграда таилось подозрение. Глубоко засунув руки в карманы бриджей, я опустила голову, не смея взглянуть на фигуры в капюшонах, стоявшие сбоку.

— Шевелитесь, — мрачно приказал маг, когда мы шли через двор под взглядами невидимых часовых.

Разбуженные собаки дотошно лаяли на псарне, в темноте подпрыгивал фонарь — кто-то направлялся к нам. Нас без единого слова пропустили через главные ворота, и мы, сохраняя молчание, свернули на тропу, ведущую вниз, к реке. Она казалась бледным пятном в темноте травы, все утопало в глубоких сумерках, но яркие звезды на чистом небе и половинка убывающей Малой давали достаточно света, чтобы видеть, куда ступаешь. Воздух приятно холодил, благоухая обильной росой, освежившей опаленные солнцем травы. Мы продолжали брести по безликой во тьме лощине, пока журчание воды по камням не сообщило о том, что мы приближаемся к реке. Я взглянула на небо, не бледнеет ли оно, но Корона Халкарион все еще ярко горела над западным горизонтом.

— Мы сможем перейти реку без света? — Узара всмотрелся в кромешный мрак. — Боюсь, сейчас не самое подходящее время вызывать магический огонь, дабы показать нам дорогу.

Я оценила эту слабую попытку пошутить, но остальные молча пробирались по камням, выложенным для перехода через речку. К счастью, обошлось без происшествий. На полпути я остановилась, чтобы наполнить флягу. Река была холодной, словно материнское проклятие, когда я торопливо полоскала носовой платок, который теперь сжимала в руке.

— Мы будем идти до рассвета, — внезапно заговорил Сорград. — Надо как можно скорее убраться из этого дола и спуститься к деревням.

— И затем мы сможем обдумать наш следующий шаг, — согласилась я и пососала неглубокий порез на подушечке большого пальца, чувствуя горький привкус засохшей крови. Постоянные срезатели кошельков носят наперсток из рога, чтобы защититься от своих собственных лезвий.

— Затем мы отправимся в Солуру, — поправил меня Узара.

— Ты уже не с девочками там, в фессе, которых стремился поразить, так что оставь этот барственный тон. — Теперь я собиралась командовать. — Какой смысл возвращаться в Солуру? Ясно ведь, что нужные нам знания находятся здесь, в горах. Надо только придумать, как их добыть!

Маг притормозил, неяркий свет отражался от его лысеющей головы, лицо оставалось в тени.

— Знание — не серебряная кружка, которую ты можешь украсть, Ливак!

— Где это написано, о мудрейший? — парировала я.

— Нельзя утверждать, будто что-то невозможно, пока ты это не попробовал, маг, — улыбнулся Грен, сверкнув в темноте зубами.

— У тебя есть идея получше? — спросил Сорград, скрипнув кожей: наверное, засунул руки за пояс.

— Проклятие, Узара! — воскликнула я. — Ты же сам жаловался на потерю времени в Лесу. Теперь мы знаем, где искать, так зачем откладывать?

Маг игнорировал мои слова, к моему немалому раздражению.

— Что именно сказала та девушка? Она как-то объяснила свою ненависть к нашей магии?

В легком тоне Сорграда присутствовала горечь.

— Видимо, мы — мерзость в глазах Мизаена, грязное предательство доброты Мэвелин, оскверняющие все, к чему бы ни прикоснулись.

— О-о, — тупо протянул Узара и беспомощно вздохнул. — Если б у нее была хоть сколько-нибудь разумная причина, у нас бы появился шанс указать на ошибку в ее логических рассуждениях. Но если это вопрос веры, никакие доводы ее не переубедят.

— Да зачем с ней спорить? — обронила я. Узара посмотрел на небо.

— Завтра должен показаться новый серпик Большой луны, не так ли? Если мы успеем вернуться в Пастамар к концу предлета и не забудем о том, что солурский календарь не совпадает с тормалинским, мы застанем там кое-кого, с кем мне нужно встретиться.

— О ком ты говоришь?

— Выкладывай, Песочный!

— Что в Пастамаре?

Мы засыпали Узару вопросами, но он лишь покачал головой.

— Поскольку мы знаем, что адепты Высшего Искусства могут подслушивать разговоры с приличного расстояния, я бы предпочел убраться подальше от той неприятной девушки, прежде чем продолжать обсуждение.

Мы разом умолкли и начали долгий утомительный подъем по склону главной долины. Я всеми силами сдерживала досаду. Как только Узара снова заговорит, мой первый вопрос будет о том, что же он такое запланировал, ради чего стоит проводить Летнее Солнцестояние в каком-то захолустном солурском городишке. Следующий вопрос — как мы приберем к рукам несомненные знания Шелтий. Узара может сдаться, если хочет, но я не отступлюсь. Я слишком много задолжала этой стерве.

Глава 7

Когда наши дети были маленькие, мы переехали в более мягкие земли Далазора. Няня часто пела им на ночь эту песню, и предостережение, заключенное в ней, было убедительнее всяких уговоров: оно обуздало их непреодолимое желание бродить по безбрежным равнинам, окружавшим нашу усадьбу.

Радуга веселостью своей

И слепящей красотой цветов

Изгоняет скуку серых дней —

Все презрев, ты к ней бежать готов.

Безрассудно свой покинешь дом

И собьешься невзначай с пути.

Станешь ты досадовать потом,

Что не смог судьбу свою найти.

За дверями кутерьма теней —

Как туда осмелишься шагнуть?

Звезды и луна исчезнут в ней —

Кто тебе тогда укажет путь?

Мирной ночи подражает мрак,

Глупых смертных вводит он в обман.

Не спеши покинуть свой очаг,

Удалью незрелой обуян.

Слушай доброй матери совет —

И спасешься от тоски и бед.

Городок Пастамар, Солуpa, 41-е предлета (по тормалинскому календарю), 27-е лайтлара (по солурскому календарю)

— Да, эти люди умеют развлекаться, — с сарказмом протянула я.

— Бьюсь об заклад, это труднее, чем кажется, — заметил Грен.

Мы наблюдали за парнем, который балансировал двумя палками, стоящими одна на другой. Поскольку обе палки были длиной с мою руку, а толщиной не больше кружка из моих большого и указательного пальцев, думаю, Грен был прав. Парень хорошо держал равновесие, и круг восхищенной молодежи быстро расступился перед ним. Парень толкнул палки вверх. Верхняя высоко взлетела, и когда она падала, юноша ударил ее в середину второй палкой, которую держал в руке. Удар был сильный, палка улетела далеко. Все захлопали, и какой-то мальчуган стремглав понесся по полосе травы, отделявшей огороды от широких грязных вод Пасфала. Мальчуган нашел палку и колышком отметил, где она упала. Юноши пользовались обеденным перерывом, чтобы практиковаться для предстоящего праздника Солнцестояния.

В одном из заборов открылась калитка, и оттуда выглянула женщина — узнать, что тут за шум. Она стала бранить парней, и те, немного подерзив, разошлись по улочкам, которые вели к рыночной площади и большаку. Более развязные прокричали оскорбительные реплики, но уже после того, как женщина закрыла калитку. Сладкий запах роз плыл на ветру. Многие заборы были увиты желтыми цветами с розовой каемкой, и, уходя из дома, мы оставили нашу хозяйку ломать голову над тем, когда лучше всего срезать их для праздничной дверной гирлянды. С одной стороны, ей хотелось опередить соседей, а с другой — если срезать цветы слишком рано, они осыплются, не дождавшись праздника.

— Когда Солнцестояние? — спросила я Грена, жуя грубый хлеб и острый желтый сыр, во время нашей бесцельной ходьбы. — Даже не помню, когда я в последний раз видела альманах.

— Ваш или их? — Он предложил мне кусок холодного бекона.

Я посмотрела на горца.

— Солнцестояние есть Солнцестояние, где бы ты ни находился, Грен. В этом весь смысл нашего здесь пребывания.

— Через четыре дня, — сообщил он, минуту подумав, — и будет двухдневный праздник.

— В Энсеймине мы бы праздновали пять дней, — проворчала я, — и нашли бы куда интереснее забавы, чем глазеть на крестьян, выбивающих сок из беззащитных дров.

— Еще будут костры, — утешил меня Грен. — И жареная оленина. Лорд Пастисс дает городу несколько оленей на праздник.

Еще бы не дать, когда эти несчастные так гнут на него спины, зарабатывая себе дни досуга. Я посмотрела на громадину замка Пастамар, огромная центральная башня казалась далекой и неприступной в кольце стен. Высокие боковые башни глядели во все стороны, чтобы предупреждать о нападении, а также наблюдать за длинным мостом на всем его протяжении. Каменные арки моста высились над нами, когда мы брели по берегу реки, обмелевшей в эту летнюю жару. Герб лорда Пастисса — серебряная медвежья голова на голубом поле — красовался на каменном резном щите над центральным пролетом и на флагах, что развевались над сторожевыми постами на обоих концах моста и почти над каждым шпилем огромной серой крепости. Наверное, их для того повсюду развесили, чтобы лорд Пастисс чувствовал свою значительность, хотя все его владение состояло из крестьян, добывающих себе пропитание из поросшего кустарником пастбища, дикого леса да гнилого болота.

По мосту прогрохотали фургоны и остановились, чтобы заплатить пошлину. До нас долетели голоса, спорящие о справедливости и несправедливости солурских пошлин, взимаемых с колеса, а не с оси. Я понимала их речь и расценивала этот факт как некую награду за бесконечную прогулку от верховий Пасфала, во время которой я изводила Грена просьбами поделиться со мной словарным запасом солурского языка и расширить мое знание Горного. Это занятие помогало мне сдерживать досаду на Узару, когда она грозила перелиться в ярость.

Грен неодобрительно посмотрел на грязную тропку под ближайшей аркой моста. Мы постоянно напоминали друг другу, что для долгой игры надо запастись терпением, но больше я не собиралась терпеть, да и он тоже.

— Так когда должна прибыть эта таинственная персона? В молчаливом согласии мы повернули обратно в город, и я снова вспомнила, что мне нужно найти сапожника — поставить новые подметки на сапоги.

— Узара сказал, в праздник Солнцестояния.

Я остановилась на краю улицы, глядя на утоптанную землю, даже не мощенную булыжником. Летом, пока жарит солнце, она не доставит особых неудобств, но придут осенние дожди, и грязи на ней будет по колено. Но как бы ни легли руны, к тому времени я окажусь далеко отсюда. Во мне закипела злость. Это походило на дурной сон, который я однажды видела: будто я увязла в игре, где после каждого выигрышного броска теряла в два раза больше денег в следующем туре, но по какой-то непонятной причине не могла бросить руны и уйти от стола. Нет, это скорее напоминало то, как я заблудилась в одном из бессмысленных лабиринтов, которые с недавних пор стали настоящим поветрием среди тормалинской знати. Или то увлечение прошло? Моды могли сильно измениться за четверть года, которую я провела в пути, верно? Я вдруг поймала себя на том, что ужасно скучаю по Райшеду.

— Лучше б он принес что-то полезное на нашу вечеринку, этот приятель твоего мага, — пробормотал Грен. — Иначе мы зря проделали весь этот долгий путь с нагорий.

— Узара говорит, что этот человек знает, как связаться с аниатиммами в горах к югу от Мандаркина, и сумеет расспросить их о Шелтиях.

Мой спокойный ответ был великим достижением, ибо я спорила об этом с Узарой всю дорогу — от самых верхних притоков Пасфала до этого широкого, заполоненного баржами русла.

— Откуда ты знаешь, что та Шелтия не предупредила о нас каждый рекин, фесс и дол от Ущелья до диких земель? — вполне обоснованно возразил Грен.

— Тогда пойди и убеди Сорграда, — огрызнулась я. — Пока он поддерживает мага, мы либо идем с ним, либо гребем отсюда на свой страх и риск.

Сорград был непреклонен. Пользуясь авторитетом старшего брата, он требовал, чтобы мы ушли как можно дальше, пока не умолкнет эхо нашего позорного изгнания.

Меня охватил невероятный приступ страха. Это случалось уже не раз, когда я думала о возвращении в горы. Я становлюсь трусихой? Или это подспудное осознание того, что, если я окажусь перед лицом Сэдрина у двери в Иной мир, Райшед останется на этой стороне, убиваясь по мне?

Грен что-то пробурчал, сердито засунув руки в карманы.

— Ладно тебе. Может, мы не так уж плохо проведем здесь праздник.

Я свернула на широкую улицу, по обеим сторонам которой стояли длинные низкие дома, крытые толстым слоем тростника. На мостовую выходили лавки и мастерские, семьи жили в следующих комнатах, в глубине дома, еще дальше располагались кухни и тому подобное. В окнах некоторых домов поблескивало мутное стекло, но большинство довольствовались одними деревянными ставнями, не очень надежными с виду. Однако я сомневалась, что у этих людей есть что красть. Мы обошли зловонную кучу штукатурки, смешанной с навозом, которой латал свои глинобитные стены какой-то заботливый крестьянин.

Солурские обычаи не признавали трактиров. Любой человек, имевший деньги или влияние, останавливался в замке; чем важнее он был, тем ближе его поселяли к главной башне, где жили лорд Пастисс, его семья и двор. Всем остальным предлагались на выбор различные дома, в которых продавали эль или еду или сдавали комнаты. Солуране добывают средства к существованию самыми разными путями.

Я толкнула дверь в дом, где мы квартировали. Изнутри пахнуло чем-то затхлым. Очевидно, наша хозяйка приволокла откуда-то еще одну партию выброшенной одежды. Большую часть денег она зарабатывала тем, что выпрашивала у соседей изношенную одежду, стирала ее, чинила и затем продавала по дешевке. Но при всем этом она считала себя обеспеченной. Она гордо объяснила мне: то, что я приняла за странной формы булыжники под ногами, на самом деле головки расколотых и вбитых в землю костей крупного рогатого скота. Поверхность получалась долговечной, более теплой на ощупь, чем камень, что в этих краях считалось роскошью.

Ни Сорграда, ни Узары не было слышно, поэтому я закрыла дверь и посмотрела на Грена.

— Как ты думаешь, где они?

— Добывают еду... — с надеждой предположил он.

— Ливак!

Кто может окликать меня по имени так далеко от дома? Я мигом повернула голову. К нам приближался грузный мужчина верхом на норовистом вороном коне. Короткие волосы и окладистая борода были у него почти того же цвета, что и шерсть скакуна, и шеи у обоих были почти одинаковой толщины. Он носил алый плащ поверх кольчуги и боевой туники с накладными плечами, но ширина его кистей на поводьях говорила и о внушительной массе мускулов. Встречные крестьяне бросали на него безразличные взгляды: мужчины в кольчугах и с длинными мечами на поясах были обычным явлением и в замке, и вокруг него.

— Неудивительно, что Узара молчал как рыба.

А я-то думала, маг просто наслаждается, что кнут хоть на время попал в его руки.

— И кто этот пляшущий медведь? — Грен был готов к любой потехе, какую только мог предложить новый поворот событий.

— Его зовут Дарни. — Я засмеялась, представив этого могучего воина пляшущим из-под палки с кольцом в носу. — Но ты не дразнишь медведя, если цепь позволяет ему до тебя дотянуться, верно? Этот мишка такой же опасный.

— Ливак. — Дарни приветствовал меня отрывистым кивком, словно мы виделись несколько дней назад. — Или ты зовешься как-то иначе? Часом, не Терилла, нет? — Его плитообразное лицо под упрямой бородой оставалось, как всегда, непроницаемым, но, похоже, он старался пошутить.

Я лукаво улыбнулась в ответ.

— Пусть будет Ливак. — Я назвалась Териллой, притворяясь, будто ценная пивная кружка, которую я продаю, принадлежит мне, а этот самоуверенный грубиян притворялся честным торговцем, который ее покупает. — Грен, это Дарни, агент Верховного мага. Это он предоставил мне выбор: работать на Планира или быть закованной в цепи и переданной Страже.

Грен ухмыльнулся, снизу глядя на Дарни.

— Похоже, ты в долгу у нашей девочки, приятель. Дарни воззрился на него сверху.

— Вроде я уже спас ей жизнь.

— Ты и половина магов Хадрумала, — фыркнула я. — Во всяком случае, мы уже сбежали от эльетиммов, когда вы появились.

В этот момент что-то царапнуло мою память, но не успела я понять — что, как все прекратилось.

— А где Зар?

Дарни повернулся в седле, и я увидела, что у него есть спутник — мужчина среднего роста и сложения, с русыми волосами и бледной кожей человека, привыкшего к затворнической жизни. Его большие широко расставленные глаза были водянисто-карими, на тон темнее волос, они немного удивленно смотрели из-под высоких, изгибающихся дугой бровей. Неприметное лицо оживляли пышные усы и эспаньолка.

— А кто твой друг? — парировала я.

— Меня зовут Джилмартен Форн, — подъехав ближе, услужливо ответил незнакомец с солурским акцентом. Он сдернул щедро украшенную перьями шляпу и поклонился с завидной элегантностью, если учесть, что он сидел на лошадиной спине. — Я пятого колена Ида и состою на службе у лорда Астрада из замка Страдар.

— Очень мило, — пробормотал Грен.

— Приятно познакомиться. — Я собиралась сказать, что понятия не имею, где Узара, когда вдруг увидела мага, бегущего к нам. За ним неторопливо шел Сорград. — Вот твой маг.

Дарни спешился и обратился к какому-то мальчишке, довольно тупому на вид, протягивая ему пару монет.

— Эй, ты, отведи лошадей в конюшни Стражи в замке. Скажи командиру, чтобы поставил их по поручению лорда Астрада.

Мальчишка разинул рот.

— Просто скажи, и все. — Дарни снял с вороного свои сумки и свирепо посмотрел на парня. — Чего ты ждешь?

Джилмартен соскользнул с лошади, с любопытством разглядывая Узару. Мальчишка решил, что лучше вытерпеть нахлобучку от командира Стражи, чем дальше разговаривать с этим опасным чужаком, и торопливо увел животных.

— Дарни, рад тебя видеть, — запыхавшись, проговорил Узара. — Я ждал тебя только через два дня.

— Планир сказал, что это важно, — ответил Дарни. — Итак, где мы можем поговорить?

Я указала на дом с прибитым над дверью веником: солуране не утруждают себя настоящими вывесками.

— За выпивкой?

Полдень миновал, и все желающие промочить горло вернулись к своей работе. Когда мы вошли, в пивной заметно опустело, и под суровым взглядом Дарни те, кто все еще убивал время над кружками, решили перебраться в местечко получше.

Мы уселись на низкие табуреты, и нам подали вкусный эль. Грен и Сорград изучали Дарни, Джилмартен наблюдал за Узарой, а маг оглядывал всех по очереди. Я поймала его взгляд.

— Итак, теперь я знаю, что нам предстоит наслаждаться обществом Дарни. Что дальше? Как скоро мы вернемся в горы?

У мага забегали глаза.

— Думаю, мы узнали все, что могли, Ливак. Дарни возвращается в Хадрумал, и мы должны идти с ним. Он проводит нас через Великий Лес, когда же снова будем в Энсеймине, наймем дилижанс до Кола, а там поднимемся на корабль...

— Осади, чародей! — Я сидела с открытым ртом. — Ты сдаешься?

— Я признаю, что это конец нашего путешествия. — Маг откашлялся. — Мы установили, что в традициях Шелтий есть эфирные знания, и это — ценная информация. Планир решит, как ею лучше всего воспользоваться.

— Мы же хотели добраться до той стервы, которая нас выгнала! — взорвалась я.

— Когда одно ее слово может восстановить против нас всех до единого жителей гор? — парировал Узара.

— Ты вообще не думал возвращаться, верно? Какая ж я доверчивая дура!

— Я надеялся, Джилмартен сумеет помочь, — прикинулся оскорбленным маг. — Но это оказалось не так, поэтому я считаю, что дело закончено.

— Погоди. — Я подняла палец. — Откуда ты это знаешь, если вы только что встретились? — Повернувшись кругом на табурете, я испытующе посмотрела на незнакомца.

— Это верно, мы только что встретились, — вежливо сказал он, — но мы уже несколько дней поддерживаем связь.

— Ты — еще один... — я ухитрилась проглотить ругательство, — маг?

— Конечно, — кивнул Джилмартен, слегка озадаченный.

— Вы поддерживаете связь уже нескольких дней? — Я обернулась к Узаре, который удосужился покраснеть. — Что происходит?

— Я постигал методы, коими солуране обучают своих магов, — ответил за него Дарни с надменностью, которую я и прежде в нем терпеть не могла. — Джилмартен едет в Хадрумал, чтобы встретиться с Планиром. Когда стало очевидно, что ваш план закончится ничем, Планир велел мне встретить здесь Зара и сопроводить его домой.

Значит, Дарни повезет домой товары Верховному магу, а я останусь с пустыми руками? Ну уж нет.

— Выходит, ты и с Планиром поддерживал связь, а, Узара? И даже не изволил упомянуть об этом? У тебя был хоть какой-то интерес к нашим поискам, или я просто сэкономила Планиру деньги на няньку для твоего путешествия?

Я не собиралась доставлять магу удовольствие, выходя из себя, но ярость клокотала в горле и застилала глаза.

— Думаю, я наилучшим образом использовал это путешествие, выполняя несколько поручений сразу, — напыжился маг.

— Народная мудрость гласит, что дурак, погнавшийся за двумя зайцами, окажется ни с чем, — огрызнулась я.

— Если он не хочет довести дело до конца, обойдемся без него, — заговорил из угла Сорград, все это время сидевший молча. — Отправимся по тракту на восток и попытаем счастья там.

— Опять же и к мессиру будем ближе, — вмешался Грен, который всегда ловил намек на лету.

Я кивнула и нацепила широкую улыбку.

— Шансы на удачу в Гидесте всегда были больше, верно? Сорград беззаботно пожал плечами.

— Стоило проверить обстановку здесь, раз мы все равно шли в Лес.

— Простите? — Эта внезапная перемена настроения сбила Узару с толку.

Я махнула рукой.

— Не беспокойся об этом. Просто делай, как велит Планир. Мессир передаст ему то, что сочтет нужным сообщить.

— В свое время, — добавил Сорград.

— Стало быть, ты тоже маг? — обратилась я к Джилмартену, который выглядел явно растерянным. — Но здесь, в Солуре, ты не под башмаком Хадрумала? — Я состроила мину вежливого любопытства, позаимствованную у тормалинских дворянок, так уморительно снисходивших до меня в Зимнее Солнцестояние.

— Нет, мы следуем иной традиции, — медленно ответил он. — Когда у ребенка обнаруживается магический дар, королевский закон требует, чтобы кто-то из магов проверил его способности. Если они достаточно высоки, ребенок должен быть отдан в учение к признанному магу или будет клеймен и посажен в тюрьму.

Мы с Греном и Сорградом настороженно смотрели на него. Узара задумался над словами Сорграда. Дарни, как всегда надменный, потягивал эль. Пришлось Джилмартену самому заполнять паузу.

— Короли Солуры давно и справедливо озабочены потенциальной опасностью мошеннической магии. Ни один маг не может одновременно иметь двух и более учеников, не окончивших четырехгодичный курс обучения, и он до конца жизни несет ответственность за поведение всех учеников независимо от того, остаются они с ним или находят службу где-то в другом месте.

— Службу? — Сорград слушал с непритворным интересом. Джилмартен облокотился на стол.

— Наиболее искусные маги приглашаются лордами, чтобы служить на благо их владений. Конечно, по королевским законам лорд подлежит суровому наказанию, если злоупотребляет мастерством своего мага. Любой маг из одного колена с преступником может быть выставлен против него, если будет нужно.

Узара поднял голову.

— Что означает «колено»?

— Колено означает родословную ученичества, — с готовностью объяснил Джилмартен. — Я — пятого колена Ида. Ид был величайшим магом, многие им восхищались. Поэтому его ученики принадлежали к первому колену, те, кого они учили — ко второму, их ученики в свою очередь — к третьему и так далее.

Мне это было неинтересно, и, когда солуранин переводил дух, я вмешалась.

— Значит, у вас с Узарой будет о чем поговорить на пути в Хадрумал. Мы пойдем через Великий Лес с тобой, Дарни, но после этого вам придется обходиться своими силами. Дороги к Колу должны быть безопасны во время жатвы. Ни один бандит, имеющий хоть каплю здравого рассудка, не работает на дорогах, когда они забиты фургонами, даже если мимо него идут молодые курочки, созревшие для ощипывания. — Я слащаво улыбнулась Узаре.

— А вы, кажется, говорили, что отправитесь на восток? — Дарни не собирался попадаться на мою удочку. — Тогда будьте осторожны в Далазоре. В этом сезоне наемники часто совершают набеги из Лескара.

— Если они сколько-нибудь хороши, мы, вероятно, знаем их, — беспечно махнул рукой Грен. — Если нет, будет довольно легко оставить их скалиться на корни чертополоха.

Дарни мысленно вернулся из отдаленных мест.

— Вы бывали в Лескаре? С кем?

— С Отрядом Уинальда, Парнями Бревера, Аркади Красным... — Сорград загнул три пальца и нахмурился.

— С Корпусом Сильной Руки и Истязателями Аста, — подсказал Грен, счастливо улыбаясь от воспоминаний.

— Когда вы были с Аркади? — с подозрением спросил Дарни.

— Мы были на Сейском мосту, если ты об этом спрашиваешь. — Сорград выпрямился в своем углу.

— На чьей стороне? — Дарни точно так же подобрался.

Я поискала быстрейший путь к выходу; в этой тесной комнатке с низким потолком не было места для зевак и шумной свалки.

— На обеих, — ухмыльнулся Сорград. Дарни оглушительно захохотал.

— Тогда мне лучше заплатить за эль.

С дармовой выпивкой в руке Грен скорее будет обмениваться рассказами о боях и трофеях, чем прикидывать, нельзя ли выбить зубы Дарни через его затылок, поэтому я расслабилась. Дарни пустился в воспоминания о своем собственном участии в бесконечном круговороте междоусобиц Лескара, а я поймала взгляд Сорграда и слегка кивнула на дверь. Нам нужно было поговорить, и так как Узара демонстративно передвинул табурет, чтобы не допускать меня к своему разговору с Джилмартеном, момент казался идеальным. Я осушила кружку и встала.

— Пойду проветрюсь.

Выйдя во двор, я села на залитую солнцем скамью и закрыла глаза. Тень упала на мое лицо, я прищурилась и увидела силуэт Сорграда на фоне яркого неба.

— Ты это серьезно говорил насчет востока или просто хотел лягнуть Узару?

— Раз Шелтии действительно обладают знаниями, которые нам нужны, думаю, стоит наведаться в Гидесту. — Сорград сел рядом со мной. — Та девушка, что командует в фессе Хачал, не потрудится отправлять сообщение так далеко. — У горца был мрачный вид.

— Ты правда думаешь, что она поднимет трезвон на всей этой стороне Ущелья? — Я все еще сомневалась.

— Наверняка. Вот почему у нас не было другого выбора, кроме как вернуться в низины. Когда всем станет известно, что нас положено избегать, мы больше не получим ни помощи, ни даже укрытия. — Он улыбнулся. — Ты ведь не думала, что я просто слушался Узару, а?

— Ха! — с шумом выпустила я свою досаду. — Он все время вел двойную игру. Думаешь, маги когда-нибудь поступают честно? А я-то надеялась, что он сможет использовать это для меня.

Я протянула Сорграду ножик для подрезания ногтей. Его ножны были старые и потертые, кожаная петля наверху растянулась и порвалась. Только при очень скрупулезном рассмотрении можно было заметить, что ее когда-то перерезали.

— Это то, что ты сняла с девушки-Шелтии? — Сорград взял его и повертел в руках. — Вы с братом давно не работали в паре, но ты не потеряла сноровки, верно?

— Что все-таки он ей сказал? Сорград хихикнул.

— Спросил, нет ли у нее сестер. Сказал, что женщина с ее характером возбуждает мужчину больше, чем любая коза своего козла в брачный период. — Он вернул мне нож. — И что бы делал с ним Песочный?

— Подслушал бы ее разговоры, проследил бы за ней до других Шелтий, я не знаю, — пожала я плечами. — Тогда это казалось хорошей идеей.

— Маги и магия ничего, кроме беды, не приносят, — напомнил мне Сорград. — Давай начнем все заново в Гидесте. Передадим то, что найдем, этому твоему мессиру, и пусть он торгуется с Планиром в свое удовольствие.

Я вздохнула.

— Думаешь, мы что-нибудь найдем там, на востоке? Чувствую, я целых полгода гонялась за элдричскими человечками в тенях и ничего не поймала.

— Шансы невелики, но они-то как раз и приносят самую большую прибыль. — Однако теперь, когда нас было только двое, на лице Сорграда отразились его собственные сомнения. — Если мы сможем выследить кого-нибудь, кто знает что-то о Шелтиях или их знаниях, я сделаю все что угодно, кроме продажи своей задницы, чтобы их прижать. Хочу вернуть им должок. Я жил с тем, что меня мальчишкой изгнали из моего дома, но скорее Мэвелин утопит меня, чем я позволю им запретить мне все горы.

Я обернулась на его зловещий тон, но Сорград поразил меня улыбкой.

— А главное, я забыл, какими скучными бывают солурские границы. — Он указал на сонный городок, разомлевший от полуденного зноя, и властные стены замка, под которыми ютились его домишки. — Если Грен станет вспоминать прошлое с этим Дарни, через несколько дней его неудержимо потянет обратно в Лескар к какому-то настоящему делу. Но мы не сможем вернуться, пока твой мессир не рассчитается за нас с Драксималом, верно?

— Да, верно. — Напоминание о том, что не я одна нуждаюсь в счастливом исходе этой игры, ужесточило мое намерение. И тем не менее я громко застонала от досады. — У меня такое чувство, будто мы идем против ветра, и стоит нам сделать шаг вперед, как нас тут же сносит на два шага назад, но если учесть, как далеко мы ушли, то это будет сто лиг за каждые десять!

Сорград ободряюще обнял меня за плечи.

— Это только в балладах красавец принц уезжает верхом на коне по ближайшей тропинке и находит в конце ее целую кучу золота. Будь игра такой легкой, не было бы никакого веселья.

— Только веселья мне сейчас и не хватает, — сухо молвила я.

— Если тебе хочется скуки, тогда ты в нужном месте, — критически заметил горец. — Солура славится ею, как и своей шерстью.

— И своими лошадьми. — Я выпрямилась. — Раз мы возвращаемся по тракту, то будем истирать железные подковы, а не кожаные сапоги. Узара еще не растратил все деньги Планира, и бьюсь об заклад, Дарни путешествует не только на меди и доброжелательстве. Вот пусть Верховный маг и купит нам лошадей, ты не согласен?

— Я бы сказал, это меньшее, что он может сделать, — согласился Сорград. — Как ты смотришь на то, чтобы пойти и поболтать с этим командиром Стражи и узнать, кто торгует лошадьми лорда Пастисса? Я не вижу необходимости беспокоить Песочного чем-то еще, кроме счета.

Что также досадит Дарни, который мнит себя знатоком лошадей. Я встала и решительно повернулась лицом к очередному этапу в этой, как мне казалось, бесконечной охоте.

Великий Западный Тракт, 2-е постлета

Эрескен осторожно пробирался по лесу, усеянному солнечными пятнами. Пряный аромат горных елей и пихт здесь, внизу, сменился влажным запахом земли, таким насыщенным в теплом неподвижном воздухе под деревьями, густо покрытыми летней зеленью. Отвращение спугнуло мысли эльетимма. Вечнозеленые деревья были не так уж плохи. Похожие, хоть и впятеро меньше здешних, росли и дома, в укрытых долинах. Леса низин издали выглядели поистине красивыми в нежном кружеве своей недолговечной зелени. Но вблизи каждое дерево было невыносимо уродливым, беспорядочно росло во все стороны, оплетенное лозами и покалеченное непогодой, молодая поросль лезла из-под упавших сучьев или стлалась по земле. Эрескен медленно опустился на колени за толстым искривленным стволом с бородавчатой, влажной от мха корой.

Тейриол присоединился к нему, стараясь не месить тяжелыми сапогами мягкий лиственный ковер бесчисленных осеней.

— Что ты видишь? — На лице юноши застыло ожидание. Эрескен сделал жест бледной рукой, которая успела загореть и была покрыта царапинами.

— Вот здесь мы нападем на них, друг мой. Тейриол нахмурился.

— На открытом тракте?

Колдун положил руку на плечо одетого в кольчугу юноши, отчасти для того, чтобы успокоить, отчасти — для безмолвного предупреждения.

— Я сделаю так, что свидетелей не будет. Если кто наткнется на нас, я использую искусство Шелтий, чтобы стереть это воспоминание из его памяти.

— Когда, по-твоему, они будут здесь? — Тейриол запрокинул голову, тщетно высматривая солнце, скрытое плотным зеленым пологом. В его тоне проскользнула жалобная нотка.

— Очень скоро, — пообещал Эрескен. — И они все должны умереть, ты понимаешь это?

Тейриол кивнул, закусив губу.

— Кое-кто из наших беспокоится. Перемирие — священно...

— Священно для вас, да, но с каких пор жители низин и маги стали соблюдать его? — Улыбка Эрескена была теплой, но его рука на плече Тейриола стала тяжелее. — И теперь мы знаем, что злодеи Хадрумала не только используют фальшивую магию, чтобы насаждать свою власть в Лесу, они вступили в союз с магами Солуры. Помнишь, что кости долов сказали Шелтиям на Солнцестояние?

— Солуране всегда к нам хорошо относились, — пытался возразить юноша. — Они доверяют нам защиту восточных перевалов от мандаркинцев. Что, если они закроют для нас нижние долины? Как мы тогда будем торговать?

Эрескен сжимал плечо Тейриола, пока не вынудил юношу повернуть голову.

— Я не понимаю интриг этих магов, но все мы слышали, как они обманывают суратиммов с помощью колдовства, верно? Мы должны справиться с этой угрозой, чтобы Лесной Народ не смог вмешаться в нашу битву с жителями низин в Ущелье. Разве Джирран не объяснил тебе? — Зеленые глаза колдуна не мигая уставились в невинные голубые.

— Да, объяснил, конечно. — Растерянное лицо Тейриола прояснилось и вновь стало решительным. — Убийство этих магов предостережет остальных. Тогда наша битва с низинами будет честной. Мизаен либо докажет правоту нашего дела победой, либо приговорит нас к клювам воронов. — Он говорил как ребенок, вызубривший урок.

— Да, и для этого нескольким из них нужно умереть.

Эрескен отпустил плечо юноши и отвернулся, удовлетворение разгладило складки на лбу. Пора научить этих магов покорности. Их проклятая способность осквернять стихии оказалась смертоносной, когда им на помощь пришел целый корабль, полный магов. Но в этот раз все будет иначе.

— Вели своим людям занимать позиции. Вы узнаете, когда атаковать.

Тейриол крадучись взобрался на холм, и по его приказу вооруженный отряд начал осторожно спускаться к тракту, только тихое позвякивание выдавало его продвижение. Эрескен направился к удобной позиции над большим валуном, опутанным подлеском в чаще невысоких деревьев. Жестоко улыбаясь, он закрыл глаза.

— Ладно, рыжеволосая гадина, сейчас я с тобой поквитаюсь за то унижение.

Топот копыт по твердой поверхности тракта эхом огласил лесистые склоны теснины. Эрескен начал глубоко вдыхать, слова заклинания все медленнее сходили с его уст. Веки задрожали, глаза закатились, и колдун вошел в транс. Та часть его, что оставалась в сознании, выжидательно парила в глубине разума. Над головой щебетали птицы, солнце припекало шею, случайный ветерок разносил запах цветов. И вдруг в эту мирную тишину ворвалось ржание испуганных лошадей, чей-то крик внезапно оборвался, и сразу с нескольких сторон понеслись мужские проклятия.

Эрескен моргнул и посмотрел вниз, на хаос, царящий на тракте. Ошалев от ужаса, одна лошадь уже сбросила седока. Его украшенная перьями шляпа валялась, растоптанная, в пыли, а несчастной лошади все чудилось, будто на нее нападают со всех сторон. Это солуранский маг, с удовлетворением отметил эльетимм. Второй маг, который так глупо пришел шпионить в горы, уступил в неравной схватке с конем и выдернул ноги из стремян. Эрескен ощерил зубы, и животное пронзительно заржало, отбиваясь от невидимых мучителей. Эльетимм выругался, когда солуранин вытащил упавшего мага из-под копыт, подкованных железом, спасая его лысеющую голову ценой глубокой раны на бедре.

Где Тейриол и его люди? Единственные белокурые головы, которые видел Эрескен, это головы тех двоих, что продались фальшивым магам. Оба спрыгнули с лошадей при первом признаке беды и встали спина к спине на середине дороги, выхватив из-за поясов мечи. Колдун зашипел от ненависти. В горах они не были так вооружены. Но это не важно: ни тот, ни другой не носили кольчуги или нагрудника, чтобы спасти свои шкуры.

Где рыжеволосая стерва? Эрескен подвинулся, чтобы лучше видеть, и кивнул со злорадным ликованием. Вцепившись в поводья и гриву, она изо всех сил старалась удержаться в седле, когда ее взбесившаяся лошадь то вставала на дыбы, то шарахалась из стороны в сторону от ужаса, пытающего ее ум. Пришпорив своего вороного, здоровяк схватил лошадь женщины под уздцы, чтобы подчинить себе животное грубой силой, даже безмерной жестокостью. Кровавая пена брызнула изо рта лошади на грудь и ноги, глаза выпучились, сверкая белками.

«Месть позже, шлюха», — мысленно пообещал Эрескен, прежде чем еще раз прочитать заклинание транса. Где же Тейриол?

А Тейриол медлил в овраге рядом с дорогой, пока лошади метались в панике от невидимых кошмаров. Сомнения, что казались такими глупыми, когда он был с Эрескеном, набросились на него с удвоенной силой. Да, он слышал доводы в пользу нападения на Лес. Джирран всех увлек за собой потоком красноречия. Но почему же теперь Тейриол потерял уверенность? Представив, как он будет объясняться с Кейсилом, юноша почувствовал себя совсем несчастным. А что скажет мама? Как он поддался на уговоры Джиррана?

Но этого хотел не один Джирран, верно? Аритейн созвала других Шелтий, и все принесли один и тот же ответ из темных тайн погребальных пещер разных долов. Тейриол вздрогнул при мысли о тех спрятанных костях, которые молчали, пока пять дней назад солнце Солнцестояния не соединило царство Мизаена с царством Мэвелин. Мудрость древней крови нельзя отрицать. После трижды десяти дней ожидания и подготовки она возвестила, что настало время перенести сражение в низины.

— Мы идем? — нетерпеливо спросил хитроглазый Икарель, противно облизываясь от предвкушения. Его грязная кольчуга уже начала ржаветь, но меч был блестящим и острым.

Неудержимая дрожь пробежала по телу Тейриола.

— Идем!

Держа меч перед собой, он вылез из оврага, у одного плеча — Икарель, у другого — нищий мальчишка Нол. Безрассудная злость пришпоривала Тейриола. Эти жители низин умрут под его клинком за то, что он родился в таком бедном роду. Их кровь прольется за тот снегопад, что лишил его отца ступней и пальцев на руках. Эти трофеи искупят жалостливые взгляды девушек, угадывающих его жалкое наследство до последнего пенни. Во всем виноваты они, эти жители низин с их жадностью, обманами, грязной магией их чародеев! Его сбивчивые обиды растворились в убийственной ярости.

Тейриол замахнулся на стоящего перед ним предателя, выругался, когда его меч был отбит, и торопливо блокировал косой удар, который мог отрубить его челюсть. Рядом Нол безуспешно тыкал своим мечом, непривычная броня стесняла движения и больше служила помехой, нежели защитой. Икарель хотел нанести удар, но не решался от страха. Глаза предателя метались из стороны в сторону, а лицо оставалось неподвижным. Обжигающая боль запустила когти в тыльную сторону руки Тейриола, кровь испачкала рукоять, меч заскользил в ладони.

Он заколебался, и в этот миг предатель низким ударом перерубил Нолу колено. Мальчишка упал, воя от боли среди людских криков и лошадиного ржания. Алая кровь забила струей, пока, всего через несколько вздохов, он не умер, давясь рыданиями, и кровь жизни впиталась в иссохшую почву.

Ужас едва не уготовил Тейриолу ту же участь. Спасла его атака незнакомых горцев, завербованных красноречием Джиррана на этот поход. Чья-то нога отбросила в сторону труп мальчишки, и предатель был оттеснен, всеми силами стараясь остаться в живых под градом полных ненависти ударов. Клинки вспыхивали на солнце сквозь потеки крови и грязи, поднимаясь и падая с тяжестью неисчислимых лет обиды. Раз за разом Тейриол нападал на предателя. Красная липкая влага на ладонях приводила юношу в бешенство, он все более свирепел и непрестанно рубил, замахивался и рубил, и так снова и снова.

Но вот враг споткнулся о засохшую колею дороги. Икарель, все еще мешкающий, увидел свой шанс, и солнечный отблеск вспыхнул на стали, нацеленной прямо и твердо. В то мгновение, когда острый, как бритва, клинок должен был разрезать шею предателя, Икареля отшвырнуло назад. Вырванный из схватки, он с треском ударился о могучее дерево. Ветви обломились, и он скрылся, весь переломанный, под их грудой.

Еще двое горцев умерли в ту минуту, когда застыли в нерешительности, испуганные невидимой атакой. Этим трусливым предателям помогает фальшивая магия, разъярился Тейриол. Он поднял свой меч, но что-то незримое привязало его руки к бокам, угрожая раздавить. Слабое голубое сияние затрещало в воздухе, силки колдовства и страха душили юношу. Когда горцы вокруг него дрогнули и бросились бежать, Тейриол попятился, но земля под сапогами разверзлась, поглощая его с каждым шагом. Не в силах спастись со связанными руками, юноша тяжело рухнул, застряв по колено в разбитых комьях земли.

Эрескен бросил смятенного Тейриола и выругался, глядя на сцену внизу. Маги и женщина укрылись за упавшим деревом позади дюжего бородача, который размахивал массивным двуручным мечом, сея вокруг себя смерть. Пять окровавленных тел лежали недвижимым свидетельством глупости тех, кто подошел к нему слишком близко.

Маг встал и швырнул горсть огня. Прямой как стрела, огонь полетел на переднего из атакующих. Вцепившись в его грудь, он проел кольчугу и стал пожирать одежду горца, кожу, волосы. Труп рухнул в ливне искр, металл бесполезной брони ярко светился, раскаленный добела. Искры засверкали на темной земле и начали двигаться по собственной воле, разыскивая другую жертву. Один из горцев с ужасом посмотрел вниз, когда его сапоги загорелись, но не успел и вскрикнуть, как всепоглощающее пламя охватило его целиком.

— Иннат ар риал, нар федриан рек!

Эрескен всем своим существом сосредоточился на лысеющем маге. Он нащупал ум, такой сфокусированный, такой дисциплинированный, но столь небрежно незащищенный, и почувствовал злобное удовлетворение. Эльетимм быстро обвил этот ум мириадами образов Леса, пронзая иллюзию ужасом заблудиться в непроторенном лесу — ужасом, ненадежно спрятанным в голове мага. Эрескен почуял, как высоко маг ценит порядок и знания, и посеял семена хнычущего страха в его недоверие к неизвестному. Объявшая его паника от ощущения брошенности и одиночества размыла концентрацию мага, и земля под ногами Тейриола вновь стала устойчивой.

Воющий ветер вдруг налетел из ниоткуда, со всех сторон сразу, листья и пыль закружились вокруг нападавших, тяжелые порывы сдерживали их, стремившихся продвинуться вперед. Однако предателей ветер не трогает, понял колдун. Пользуясь возможностью, они заняли позиции по бокам здоровяка, спинами к сомнительной защите упавшего дерева.

Эрескен схватил ум второго мага. Этот был крепче первого, его мысли метались от образа к образу. Ужас солуранина от грозящей ему смерти породил отчаянное желание причинить как можно больше ущерба. Этот порыв боролся с опасением последствий, ответственностью перед законом и врожденным отвращением к убийству. Эрескен толкнул свою волю в глубь ума этого человека и закрутил вихрь из давно забытых событий и непрошеных воспоминаний, все искажая там, где неуверенность памяти давала его злобе шаткую опору. Когда воспоминания мага смешались в хаос, эльетимм начал взламывать разум, который, как он чувствовал, лихорадочно искал контроля.

Острая боль в шее исторгла у Эрескена проклятие. Он хлопнул ладонью по воротнику, думая, что его жалит насекомое, и ошеломленно уставился на пятно крови на своей ладони. Боль снова кольнула, теперь под нижней челюстью, и дротик упал на землю, холодно блеснув сталью. Когда Эрескен повернулся кругом, его колдовские чувства, так долго оттачиваемые жестокой дисциплиной, легко пронзили густой подлесок.

Это была она, рыжеволосая шлюха. Считая себя в безопасности, она неподвижно сидела за кустом, бледная, с бескровными губами. Эльетимм снова взглянул на тракт, где Тейриол и его соратники, теперь избавленные от атак ошарашенных магов, упорно теснили троих воинов. Ярость грозила нарушить концентрацию Эрескена; женщина, которую он видел там, была образом, сотканным фальшивой магией, дабы прикрыть глупость этой стервы, задумавшей справиться с ним мелкими булавочными уколами. Эрескен напряг мысль, чтобы ударить по уязвимым местам, которые он обнаружил в магах, но теперь их умы оказались запертыми от него. Эльетимм все сильнее колотился в эту преграду, но не смог найти входа через отчаянный фокус на каком-то архаичном защитном заклинании.

Не важно. Он отомстит этой женщине, а затем расправится с остальными. Эрескен шагнул к тому месту, где пряталась гадина, но земля уплыла у него из-под ног. Нет, это не предательство земли, это собственное тело предает его, понял эльетимм, когда голова закружилась и к горлу подкатила тошнота. Эрескен почувствовал, что контроль ускользает от него, как вода, вытекающая из лихорадочно сжимающихся пальцев. Безумная эйфория воспарила в нем. Что бы это значило? Поманила свобода, искушающая, чувственная, избавление от всех забот, долга и страха. Смутная догадка мелькнула в мозгу Эрескена: его отравили наркотиком.

Жгучий гнев очистил его голову как раз настолько, чтобы он мог ухватиться за первый принцип истинной магии — принцип власти разума над телом, коренное знание, вбитое в его память. Делая вдохи глубочайшего транса, он сфокусировался на яде внутри себя и направил свою волю на его выжигание. Сумятица в голове начала проходить, и Эрескен потянулся за ближайшим источником силы, чтобы поддержать свою, безжалостно черпая хрупкие ресурсы горцев. В конце концов, они здесь лишь для того, чтобы служить ему.

Единственный удар под дых отбросил его в кусты. С треском ломая ветки, колдун попытался вдохнуть, но не успел: колени раздавили его ребра, и руки сжались на горле, стремясь выдавить из него саму жизнь. Кровь застучала в висках. Эльетимм открыл глаза и увидел над собой эту женщину, ее зеленые очи пылали ненавистью. Она узнала его, понял Эрескен, и обрадовался этому. Она будет знать, кто ее убил. Эльетимм вонзил ногти в ее руки, раздирая кожу, извиваясь, чтобы укусить ее за запястья. Она будет знать, что он наконец отплатил ей за унижение плена. Поднимаясь судорожным рывком, он отбросил стерву, ее ярость не чета его более тяжелому весу. Она умрет от его рук, как ее любовник умер от рук его отца. Эрескен вскочил на ноги и потянулся за мечом.

Горячая боль разорвала его внутренности. Влага побежала по животу в пах — теплая липкость, становящаяся холодной. Колдун схватился за живот и под тяжелыми звеньями кольчуги нащупал рукоятку кинжала, вогнанного в его тело при первом нападении шлюхи. Он упал на колени, слабея от ужаса и тошнотворной боли, которая волнами накатывала при каждом биении сердца.

— Спаси меня!

Эрескен вложил каждую частичку души и воли в свой отчаянный призыв, протягивая сознание вверх и за лес, мимо серых утесов, за бескрайние просторы равнин и дальше, за огромный непокорный океан. С внезапностью, которая заставила его задохнуться сильнее, чем самый мощный удар боли, другой ум захватил его. Его тело было поднято, сознание сминалось в безжалостной хватке, но Эрескен приветствовал забвение, чтобы не встречаться с гневом отца.

Он пришел в себя в устланном листьями овраге, столь похожем на тот, в котором все случилось, что Эрескен вскочил на ноги, лихорадочно оглядываясь: где эта потаскуха с ее кинжалами убийцы? Нож, ранивший его, загремел на землю.

— Успокойся.

Голос в его голове звучал презрением, жгучий шлепок за глазами — дополнительным упреком.

Эрескен схватился за живот. Штаны и рубаха порвались и намокли от крови, но кожа под ними была целой. Его пальцы с испугом проследили рубцы нового шрама.

— Можешь носить эти метки как напоминание о своей глупости, — отрывисто сообщил ему голос. — И будь благодарен, что я так легко тебя отпустил.

— Ты воистину милосердный, — беззвучно ответил Эрескен, замирая от страха. — Где я? — Он поднял кинжал.

— Достаточно далеко, чтобы тебя не выпотрошили, как детеныша тюленя. — Теперь в голосе звучало веселье.

Эрескену задышалось легче. Лучше быть мишенью для издевки, чем для ярости.

— Спускайся на тракт и иди на восток, — приказал голос.

— Да, отец.

Эрескен торопливо вылез из оврага и, то и дело поскальзываясь, начал спускаться с откоса. Продравшись сквозь кусты, из-за которых лицо и руки покрылись свежими царапинами, он выбрался на тракт и побежал. Тяжелые доспехи гремели на каждом шагу, пот лился ручьем, но Эрескен не снижал темпа, пока не обогнул изгиб дороги и не увидел тела, разбросанные по залитому кровью гравию.

Он резко остановился, хватаясь неловкими руками за голову. Темно-карие глаза осмотрели побоище, и мрачная радость скривила рот колдуна в улыбке, принадлежавшей не ему.

— Не то, на что мы надеялись, но даже из этого можно что-то извлечь. — Губы сформировали слова, далекие и отдающиеся эхом. — Действуй, и, если сумеешь меня поразить, я забуду о твоей предыдущей неудаче. — Голос стал холодным. — Разочаруешь, и дела твои будут плохи.

От удара в самый центр его существа Эрескен пошатнулся, все его чувства закружились. Затем присутствие в уме исчезло, оставив только память о беспомощной слепоте. Всегда неприятно, когда тебя используют в качестве чужих глаз, молча злился Эрескен, но когда тебя захватывают без предупреждения, это неприятнее во сто крат. Торопливо подавляя нелояльный гнев, он глубоко вдохнул и сложил руки перед собой — ладонь к ладони, палец к пальцу. Тихим голосом прочитал заклинания, чтобы снова сконцентрировать ум. Это должно удовлетворить шпионов, стремящихся украсть его мысли, подумал Эрескен в той скрытой части ума, которая, как он надеялся, все еще оставалась нетронутой.

Отряд Тейриола валялся со всех сторон. Одни зарублены мечами, но большинство сражены магией. Троих сжег до неузнаваемости мерзкий ползучий огонь. Другие лежали без видимых ран, но их неестественно вывернутые тела говорили о сломанных ударами колдовских ветров костях. Один труп еще дымился, черная борозда тянулась от головы к раздробленным ступням, и только кости белели в обугленной плоти. Другой лежал с разбитой челюстью, лицо было проломлено, как яичная скорлупа, и осколки костей вонзились в мозг, серый и ледяной в глубине ран.

— Как они это делают? — вслух пробормотал Эрескен.

В ответ раздался слабый стон. Эльтимм испуганно огляделся. Стон повторился — из канавы возле дороги, и Эрескен бросился туда. Обезумевшие голубые глаза смотрели на него из мешанины листьев и крови.

— Тейриол?

— Я убежал, — зарыдал юноша. — Я убежал. Я пытался их всех вернуть, заставить их вновь сплотиться, но когда засверкали молнии, когда я увидел, что Сейя ударило...

Горец вскрикнул от боли, и Эрескен заметил, что правая его рука бесполезно лежит на груди, обнаженные острия костей торчат из запястья, пальцы висят, бескровные и вялые, большой почти отрублен. Тейриол беспомощно баюкал руку, плача, как ребенок.

— Что случилось?

Эрескен яростно встряхнул его, но юноша лишь бессвязно лопотал от боли и горя. Эльетимм с силой поднял его за подбородок; у Тейриола расширились глаза от шока внезапного нападения.

Вот, значит, как все было, мрачно подумал Эрескен, когда сдирал воспоминания, не обращая внимания на боль, которую он причиняет. Маги ударили по людям Тейриола самым скверным колдовством, воины продолжали рубить оставшееся сопротивление. Горцы умерли, не в силах защититься против двойного нападения чар и клинка. Солурский маг произвел женщину из пустого воздуха, черноволосый бородач перекинул раненого мага через плечо, предатели древней крови заняли места по бокам, и все вместе убежали.

Эльетимм отпустил Тейриола, и юноша рухнул. Колдун быстро пошел вдоль дороги, проверяя каждое тело, даже неузнаваемые комья обугленной плоти. Несмотря на тяжелые раны, некоторые еще не умерли, а отчаянно цеплялись за жизнь. Эрескен безжалостно вдыхал в них малейшую искру жизни, какую только находил; хватит ран, чтобы объяснить смерть. Никто не заподозрит его руку в этой бойне, и большинство раненых все равно бы умерли, по крайней мере без срочной помощи.

Но пока он все еще нуждался в Тейриоле. Эрескен вернулся к плачущему юноше.

— Я должен вызвать помощь, — сказал он, делая вид, что запыхался. — Я должен вызвать Аритейн, чтобы привести Шелти и спасти тех, кто еще не умер.

— Еще не... — Тейриол поднял лицо, сквозь грязь и кровь на нем проглянула недоверчивая надежда.

Эрескен схватил волну страстного желания мальчика, видя в его уме образ Аритейн. Он вплел жалкое стремление к дому и исцелению в собственный, точно сфокусированный призыв, маскируя свое намерение пронзительным страданием Тейриола.

— Ты должна прийти, любовь моя. Приди ко мне. Нас предали, убили, зарезали. Ты должна прийти.

Эрескен оторвался от лихорадочных вопросов Аритейн, молящих объяснения и установки. Она обладает выдающимся для своего племени талантом, подумал эльетимм, но не чета любому из его клана. Однако у него мало времени.

— Что это там? — Открыв рот, Эрескен уставился на дорогу.

Тейриол повернул голову, и колдун вонзил кинжал стервы-убийцы в основание его черепа, поворачивая клинок. Юноша беспомощно задергался, в ужасе выкатил глаза и через мгновение затих.

Поджав губы, Эрескен отпустил рукоятку кинжала. Пусть останется в ране, чтобы кто-то другой его заметил, еще одна гирька на весах, требующая мести. Он быстро вскарабкался по склону холма к лощине, где на него напала та шлюха. Она заплатит собственной кровью за его кровь, хмуро пообещал колдун. Он пошарил среди хрустящих листьев и внимательно осмотрел найденный дротик. На нем все еще поблескивала мазь — радужная насмешка в лучах солнца. Вот и хорошо.

Эрескен вогнал острие в тыльную сторону руки и некрасиво упал на землю. Захватив головокружение наркотика, колдун вырастил его, запрещая инстинкту выгнать отраву из крови. Он услышал движение внизу, на дороге, но заставил себя лежать неподвижно. Может, это прохожие, не важно. Едва ли они успеют убрать тела до прибытия Аритейн, и никто не узнает правды из того, что он сам им расскажет.

Эльетимм расслабился в коварном очаровании яда, ум лениво парил вокруг надежно спрятанного ядра внутреннего осознания. Отчаянные мысли Аритейн пронеслись мимо, едва не пропустив его, прежде чем понимание обрушилось на нее вместе с ужасом. Словно находясь в полусознании, Эрескен открыл девушке поверхность своего разума, окрашивая зрелище трупов в своем мысленном взоре стыдом и болью Тейриола.

— Любимая... — Он вложил в это отчаянное слово всю неутоленную страсть, которую ощущал в Аритейн, вместе с памятью об их робких поцелуях, ее нервном удовольствии от его ласк, никогда не удовлетворяющих ее жгучего желания, чтобы она всегда жаждала большего.

Девушка подняла его голову и прижала к своей мягкой груди. Ее кровь галопом мчалась по венам, барабаня в его ухе, дыхание, быстрое и неровное, рвалось из груди, мысли метались в истерике. Эрескен осторожно защитил себя от этой умственной суматохи, но не сделал ничего, чтобы ее успокоить. Приоткрыв веки, он закатил глаза, после чего с видимым усилием остановил взгляд на ее лице.

— Что случилось? — Аритейн была белая как молоко, жилка пульсировала на виске.

— Мы начали переговоры и как раз обсуждали... — Эрескен закашлялся и попытался сесть, но снова рухнул, словно эта попытка была свыше его сил. — Маги... мы только хотели, чтобы они дали слово не вмешиваться в наши споры...

— Они напали на вас? Во время переговоров? — Аритейн теперь вся дрожала от потрясения и ярости, прижимая Эрескена к своему сердцу.

— Мы этого не ожидали. — Колдун позволил девушке ощутить его растерянность. — Даже если б они не согласились, мы не ожидали нападения.

— Что случилось...

Эльетимм почувствовал, что первое смятение оставляет ее ум. Аритейн удивлялась, почему его пощадили, когда с остальными так жестоко расправились. Эрескен сунул ей образ рыжеволосой шлюхи, и ему не пришлось притворяться, чтобы ошеломить девушку своим неверием, и возмущением, и воспоминанием об отравленных дротиках.

— Значит, она правда была шпионкой? — в ужасе вскричала Аритейн.

— Хуже того, она узнала меня. — Эрескен дал почувствовать девушке эхо ненависти той потаскухи. — Она была среди тех, кто пришел грабить дом моего отца по приказанию Верховного мага. Они похитили меня — я боялся за свою жизнь... — Эльетимм дал ей увидеть маленькую лодку, гонимую через океан на свечении фальшивой магии, он дал ей услышать кровожадные шутки насчет того, чтобы съесть пленника, если похитители оголодают в плавании. — Они снова пришли за мной! — Эрескен затопил ум Аритейн страхом возмездия, скрывая тот факт, что он страшится гнева отца. Этот ужас был достаточно реален, чтобы несколько слезинок легко выкатились из его глаз. — Я не смог им помочь, я слышал, как их убивают, но не мог им помочь. — Выхватывая из памяти образы мертвых и умирающих, он толкал в мозг Аритейн образ за образом, искаженные головокружительным обольщением наркотика. Девушка задохнулась и еще крепче сжала его.

Эрескен услышал на дороге голоса.

— Это Брин?

— И Сериз, — ответила Аритейн. — Лежи спокойно, дорогой мой.

— Нет. — Эльетимм вырвался из ее объятий. — Я должен помочь, я должен увидеть, что произошло.

Он встал, не забывая тяжело опираться на плечо девушки. После всех этих потрясений она готова принять любое руководство, осознал Эрескен. Хорошо. Теперь он должен постараться, чтобы и остальные из этих полуобученных, но подающих надежды Шелтий видели события так, как угодно ему. Пока Аритейн изо всех сил поддерживала его, эльетимм следил за Брином и Сериз, медленно переходившими от трупа к трупу. Дальше по дороге виднелась еще пара одетых в серое глупцов, чьи имена он не потрудился запомнить.

Сериз остановилась возле трупа Тейриола и прижала руки к лицу, заметив торчавший из его шеи кинжал.

— Вероломство! Убийство! Заколот, когда пытался бежать или просил пощады!

Ее мысли звучали так громко, словно были выкрикнуты вслух, лицо с безвольным подбородком казалось бескровным под копной золотистых кудрей.

— Мы встретились с магами для переговоров, — сообщил им Эрескен, запирая свой ум от их ищущих мыслей обманами горя и боли. — Мы умоляли их позволить горцам воздать за свои обиды, сразившись с жителями низин в честном бою. Казалось, маги вежливо слушают, и мы ослабили бдительность. Мы не хотели оскорбить их недоверием. А потом на нас напали. Эти нечестивцы в озлоблении повернули против нас саму природу. — Он надорвал покров памяти, позволяя Шелтиям заглянуть в тщательно отобранные им воспоминания.

— Расскажи все с самого начала. — К ним подошел Брин с решимостью в потемневших глазах.

Этот человек во что бы то ни стало вознамерился вырвать у Эрескена правду. Почувствовав это, колдун пошатнулся, уронил руку с плеча Аритейн и тяжело рухнул на землю — девушке не хватило сил его удержать.

— Оставь его в покое! — рявкнула она. — Ты что, не видишь? Его отравили!

Пока Аритейн подкладывала ему под голову свой скатанный плащ и нежно выпрямляла его конечности, Эрескен закутался в кокон обмана и притаился внутри, внимательно слушая. Голос Аритейн тверд как алмаз, заметил он с удовлетворением. Уязвимость, которую он использовал, осталась для остальных невидимой, когда девушка вновь нацепила непоколебимую маску Шелтий.

— Смотрите внимательно, запоминайте каждую смерть, — холодно приказала она. — Мы расскажем каждому долу, как пали его сыновья.

— Убить издалека и с такой жестокостью... — произнес самый молодой Шелтий, Ремет.

Эрескен незаметно выдернул его имя из памяти Аритейн, связывая голос с лицом, все еще полным юной привлекательности и ждущим силы возмужания, за которым не было пока ни зрелости ума, ни твердости убеждений.

— Именно это и делают маги, — выплюнул Брин. — Как ты думаешь, почему жители низин выгнали их в море столько поколений назад?

— А что насчет Джиррана и его людей? — задохнулась другая женщина.

Крелия, так ее зовут. Эрескен вспомнил нервное лицо и руки с обгрызенными до мяса ногтями. Ее ум истончился от бесконечных требований, но Крелия никогда не роптала, расходуя всю себя на других.

— Кто сообщит Джиррану, что его шурин так вероломно убит? — с рыданием в голосе спросила Сериз, ни к кому конкретно не обращаясь.

— Мы не должны допустить суратиммов в нашу битву, — твердо заявил Брин. — Если они действительно заодно с магами Хадрумала.

— Конечно, они заодно! Одна из их шпионок сразила Эрескена! — Аритейн швырнула во всех четверых внезапное видение рыжеволосой шлюхи. — Она была в фессе Хачал и пыталась вместе с тем магом облапошить Куллама. Сколько еще доказательств вам нужно?

Хорошо замаскированное удовлетворение согрело Эрескена. Аритейн и без дальнейших подсказок выполнит за него его работу.

— Выходит, это война? — возвысил голос Ремет.

— Мы ее не хотели, и не мы ее начали, но мы не можем оставить подобное насилие неотомщенным, — не слишком уверенно ответил Брин. — Такая же участь ожидает невинных людей в каждом доле, если жители низин захватят наши земли с помощью фальшивой магии.

— Мы должны сражаться, — объявила Аритейн. — Это не просто борьба за жителей долов, не просто война мечей и топоров. Мы должны поддержать их, бросив все наши силы против фальшивой магии.

Значит, семена, которые он посеял и взращивал, наконец зацветают, с облегчением подумал Эрескен.

— Шелтии клянутся быть беспристрастными, — прошептала Крелия.

— В конфликте между долом и долом, между фессом и фессом, — согласилась Аритейн. — Но где клятва, связывающая наши руки, когда наш народ выгоняют голым на снег?

— Старейшины... — поперхнулся Ремет.

— Я отвечу перед старейшинами, — дерзко заявила Аритейн. — Как Шелтия, верная всем горцам, а не какой-то единственной линии крови, я поклялась служить всем или никому. Я либо умру, защищая мой народ, весь мой народ, либо гордо встану у плеча брата, когда он приведет нас к победе. И пусть старейшины судят меня тогда. Если осудят, я уйду на север, во льды, как ушли однажды аниатиммы, и смело встречу приговор Мизаена.

Невнятный протест Брина ускользнул от колдуна.

— Думаешь, они поступили справедливо, — хлестко продолжала Аритейн, — изгнав тех, кто с помощью истинной магии лишь защищал свои права? И какова сейчас цена приговора Мизаена? Аниатиммы не замерзли и не умерли, теперь я могу вам это сказать. Эрескен — их крови, их племени. Он принес весть с далеких островов, где его народ живет свободным, никем не притесняемым. Они не боятся использовать истинную магию, сохранив ее в первозданной чистоте и силе. Даже сейчас, когда мы говорим, они дают отпор магам и тормалинцам, которые протягивают свои жадные руки через океан, дабы захватить еще больше земли.

Будь проклята эта женщина, почему она не может держать свой глупый язык за зубами? Эрескен слабо махнул рукой, моментально уведя в сторону мысли Аритейн.

Она встала возле него на колени.

— Ты с нами?

— Воды, — попросил он, задыхаясь.

Аритейн подняла голову колдуна, а Брин поднес бутылку к его губам.

— Значит, ты аниатиммской крови? — Недоверие парило на краю его разума.

Эрескен вгляделся в глаза мужчины.

— Предки моих предков последовали за людьми, которые так назывались и которые ушли во льды, навстречу приговору Мизаена. Мы называем себя эльетиммами и используем силы истинной магии, чтобы выжить на холодных островах северного океана. Нас атакует тормалинская жадность, поддерживаемая фальшивой магией Хадрумала. Я искал союзников, чтобы спасти мой народ, а нашел братьев по крови, чье положение ничем не отличается от нашего.

Брин медленно кивнул, и Эрескен позволил свежей крови вытечь из своих ран, чтобы испачкать платье и руки Аритейн.

— Его нужно перенести в фесс, — потребовала девушка.

Эрескен расслабился в ее объятии, пока пятеро Шелтий творили заклинание, дающее разуму власть над материей. Когда эта история будет рассказана и пересказана, усиленная нужными подробностями с его стороны, эти жалкие аниатиммы с воем хлынут со своих гор, словно предки их никогда не были трусами. А после нескольких продуманных стычек, которыми будет руководить он сам, война в Лесу выльется за его пределы, чтобы сокрушить фермеров низин. Тогда все тормалинские глаза и все тормалинское оружие еще до конца лета будут притянуты на запад, и его отец сможет выбрать момент, чтобы нанести удар. Эрескен уже смаковал грядущую награду и восхваление, которых жаждал так же страстно, как страшился гнева и наказания.

Великий Западный Тракт, 2-е постлета

— Стойте! — Я так запыхалась, что мой отчаянный призыв оказался лишь придушенным хрипом.

Резко затормозив, я наклонилась, чтобы успокоить боль в боку, глубоко вдыхая теплый сладкий воздух, пока кровь не застучала в голове. Через несколько шагов Сорград понял, что меня больше нет рядом, и остановился, Грен сделал то же самое. Дарни замедлил шаг — лицо красное, сам весь потный, как свинья. Он спустил Узару с плеча, и маг тяжело оперся на его руку.

— Сэдриновы потроха, а ты тяжелее, чем кажешься, Зар! Узара совсем позеленел, должно быть, его тошнило, и мой желудок тоже еще бунтовал от того, что магия Джилмартена двигала меня взад и вперед, будто птицу по доске Ворона. Ну ничего, придется ему потерпеть, пока у нас не появится свободное время. Нас преследуют?

Должно быть, Сорград услышал мои мысли и посмотрел назад.

— Никаких признаков. Думаю, мы можем идти помедленнее.

— Благослови тебя за это, — выдохнул Джилмартен, грудь его тяжело вздымалась.

Я не была столь уверена.

— А как насчет их колдуна? Он может оказаться здесь через мгновение — они выходят из теней, словно элдричские человечки!

— Он может сделать это, где бы мы ни находились, — заметил Сорград с убийственной логикой. — Давайте почистим клинки и отдохнем перед следующей схваткой.

С этими словами он повел нас к оврагу, откуда мы могли видеть дорогу и успеть спрятаться в случае необходимости. Сорград расположился на краю и показал на чуть заметную тропку, ведущую в глубь леса.

— Если что, побежим туда, а затем вернемся на тракт.

Он принялся вытирать кровавые потеки со своего клинка. Вскоре на соблазнительный запах начали слетаться изумрудные мухи.

— Я убегаю от людей с мечами, только если они крупнее и отвратительнее меня, — фыркнул Грен, с омерзением глядя на свои окровавленные перчатки.

— И только если их больше, чем мы можем спокойно убить, — ухмыльнулся Дарни.

От факта его соучастия с братьями мне стало не по себе. Двое — еще куда ни шло, но упаси меня Дрианон от троицы необузданных драчунов.

— Твои яды не позаботились о колдуне?

Узара тяжело хромал, кровь медленно сочилась из рваной прорехи в бриджах. Неприятно было видеть, как он прикладывает к ней подол мантии, с любопытством отгоняя мух.

— Вряд ли. — Я стащила через голову пропитавшуюся потом рубаху. — Это была мазь тахна.

— Не голубая соль? — Грен выглядел крайне разочарованным.

— Не было времени, — извинилась я. — Если Полдрион пожелает, тахн продержит его без сознания достаточно долго, чтобы он окончательно истек кровью.

Джилмартен так вытаращил глаза, что стало страшно, как бы они не выпали из его головы прямо в грязь. Я весело улыбнулась ему.

— Ты не ранен?

— Спасибо, нет, сударыня. — Он отвесил мне какой-то перекошенный поклон. — Немного потрясен, сознаюсь, но в остальном невредим.

— Они это начали. — Грен зло посмотрел на мелкий порез чуть ниже своего локтя. — Те безмозглые лошади небось уже на полпути к Пастамару. Чем это можно промыть?

— Вот. — Дарни налил спирта на лоскут, оторванный от собственной рубахи, и передал бутылку горцу. Затем приложил лоскут к ссадинам на своих костяшках, рассеянно шипя сквозь зубы. — Тебе лучше быть следующей, — кивнул он мне.

Я посмотрела на царапины, которые эльетиммский ублюдок оставил на моих руках, но у меня было больше поводов для беспокойства, чем какие-то ссадины.

— Тот колдун... я узнала его.

— Я это заподозрил, — сказал Узара, — когда ты начала поносить его мужские достоинства.

— Испытала их на себе? — сострил Грен.

— Сейчас не до шуток. — Я бросила на него строгий взгляд. — Да, я испытала на себе то, что вытворяет его народ, как они врываются в ум, чтобы вытащить оттуда все, что им нужно. — Мой голос задрожал, и я вцепилась в пламя своего гнева на фоне холода воспоминаний. — Тот человек... Мы с Шивом и Райшедом захватили его, когда удирали с тех проклятых Ледяных островов. Он был там кем-то важным, и мы думали обменять его жизнь на нашу, если нас поймают. — Я покачала головой. — Но он использовал свою гнусную, свою отвратительную, свою долбаную магию, чтобы удрать, совершенно исчезнуть из лодки. — Я взяла лоскут и потерла руки, приветствуя острое жжение, избавляющее меня от мерзости его прикосновения.

Узара поднял голову.

— То, что он сбежал, когда на него напали...

— И с моим кинжалом в кишках, — вставила я.

— ...говорит о том, что он могуществен, из чего следует, что мы не должны предполагать, будто он мертв, пока не увидим труп, — заключил маг.

— Пока не увидим труп, не отрубим ему голову, не насадим ее на кол на потеху воронам и не сожжем остальное дотла, — поправил его Грен. — Последнее можешь сделать ты, — великодушно разрешил он Джилмартену.

Солурский маг пробормотал что-то уклончивое.

— Эльетиммский колдун поддерживает атаку Горных Людей? — Дарни пристально посмотрел на меня. — Ты уверена, что это был тот самый человек?

— Мы все выглядим одинаково? — Сорград улыбнулся без тени юмора. — Если наша девочка говорит, что это был он, значит, это был он, приятель.

Я едва не сказала Сорграду, что сама могу пикироваться с Дарни, но промолчала, удовлетворившись мыслью, что у этого надменного задиры пока нет численного превосходства.

Дарни потянулся за своей бутылкой спирта.

— Сними штаны, Зар. Твою рану нужно промыть и зашить, не то в ней еще до конца дня заведутся опарыши.

Узара безропотно расшнуровал бриджи, и мы поморщились при виде глубокой рваной раны, пересекавшей огромный багровый синяк на его бедре. Поразительно, как маг вообще ухитрился идти. Дарни окатил рану спиртом, и Узара побелел, как старая кость, разинув рот в безмолвном крике.

— Только постарайся не двигаться, — пробормотал Дарни, жертвуя остатки своей рубахи на повязки.

Грен поймал мой взгляд и что-то произнес одними губами. Я озадаченно покачала головой, но со второй попытки дошло. Пляшущий медведь.

Я поняла, что он имеет в виду: Дарни, раздетый до пояса, демонстрировал впечатляющие мускулы под зарослями черных курчавых волос, которые могли бы привлечь стрелу невнимательного охотника. Интересно, кладет ли его жена в постель каминный коврик, когда Дарни уезжает разбираться с недругами Верховного мага?

Узара тяжело сел, тени пролегли вокруг его рта и глаз.

— Давай я найду мазь тахна. — Я порылась в своей котомке. — Приложишь ее к ране, чтобы кожа онемела.

— И мои мозги вместе с ней? — Узара выдавил тонкую улыбку. — Не думаю, что нам стоит рисковать.

— Тебе решать, — хмыкнул Дарни, продевая нитку в изогнутую иглу.

— Погоди. — Джилмартен наклонился вперед и протянул маленькое пламя, пляшущее на его голой ладони. — Прокали металл, чтобы не занести в рану грязь.

Все же Узара побледнел, глядя, как кончик иглы засветился красным, а затем белым. Я поискала, чем бы его отвлечь.

— Итак, Узара, у нас здесь есть эльетиммский колдун, которого мы видели в прошлый раз на службе у того ублюдка Ледяного островитянина. Того, кто так жаждал убить нас всех в позапрошлом году. Какой из этого следует вывод?

— Мы также знаем, что тот Ледяной островитянин надеялся захватить Келларин, — проговорил Узара сквозь стиснутые зубы, когда Дарни приступил к делу. — Тормейл и Хадрумал совместными усилиями поставили крест на тех его амбициях.

Я удержала взгляд мага.

— Так что этот колдун делает здесь?

— Горцы имеют вполне оправданные претензии. Если их расшевелить... — Узара придушенно выругался, капли пота сбегали на глаза. Пота, никак не связанного с этой жарой.

— Прости, — пробормотал Дарни небрежным тоном. — Это диверсия, наверняка диверсия. Раздуй волнения на разных флангах, и твоему противнику придется распылять свои силы.

— Лорды северной Солуры были бы крайне обеспокоены волнениями в здешних краях, — внес свою лепту Джилмартен. — В охране нашей границы с Мандаркином мы полагаемся на горцев. Если перевалы не будут охраняться, мандаркинцы не замедлят этим воспользоваться.

— И на западе разразится еще больший хаос, — кивнула я. — Это было бы на руку эльетиммам.

— Что, все будут смотреть в другую сторону, когда корабли Ледяных островитян подойдут к берегам Тормалина на весенних приливах? — Дарни оторвался от своей работы.

Каковы бы ни были его недостатки, этот человек не глуп, напомнила я себе.

— Или Келларина.

Дарни хмыкнул и вернулся к своему старательному рукоделию.

— Нам нужно точно знать, что затевает этот колдун, лишь тогда мы сможем расстроить его планы.

— Что бы они ни планировали, они панически боялись, что мы об этом пронюхаем, — заметил Сорград. — Бьюсь об заклад, нас потому и выбросили из фесса Хачал.

— И Шелтии делали там его грязную работу. — Грен снял куртку и сложил ее испачканным передом внутрь. — По крайней мере та высокая девушка с надменными манерами.

— Так что они задумали?

Ответом мне были бессмысленные взгляды. Даже Узара тупо воззрился на меня, хотя через мгновение снова стиснул зубы, чтобы стерпеть боль.

— Готово, — с удовлетворением сказал Дарни, отрезая нитку. — Теперь мы должны сообщить Планиру, что происходит. — Он воткнул свой меч в сырую лиственную прель, чтобы его очистить, и выскреб ямку в черной земле, в которой зарыл измаранные остатки своей рубахи. — Однако нам нечего особо рассказать. — Он некрасиво втянул воздух сквозь зубы.

— Мы знаем больше, чем ты думаешь. — Я заколебалась — это было трудно выразить словами. — Когда та стерва выбросила нас из фесса Хачал, вы помните, с ней были двое, не показавшие своих лиц? Уверена, одним из них был тот самый колдун, которого я только что пыталась выпотрошить. — Я сжала кулаки, чтобы унять дрожь.

— Ты ничего не сказала тогда, — осторожно заметил Сорград.

— Я поняла это только сегодня, когда увидела его. — Я посмотрела на свои руки, радуясь, что они вновь обрели твердость. — Что-то скреблось в моей голове по поводу случившегося в фессе Хачал, но всякий раз, лишь стоило мне об этом подумать, я начинала нервничать, страшась возвращения в горы, потому что против меня могли снова использовать эфирную магию. Вы знаете, я не склонна трусить, и в любом случае все прекратилось, как только я скинула того ублюдка с доски тахном. Он играл моим разумом, я готова поставить на это любые деньги. — Гнев перевесил все прочие соображения.

— Ты уверена? — Густая борода плохо скрывала скептицизм Дарни.

— Гуиналь сказала мне, что самый легкий способ манипулировать умом — это усиливать страхи или желания, уже присутствующие, — задумчиво молвил Узара. — Что строго запрещено, — поспешно добавил он.

— Шелтии это делают, — угрюмо заметил Сорград, — когда наказывают кого-то.

— Значит, мы можем поставить колдуна на доску рядом с девушкой. Ну и что с того? — Дарни с характерной цепкостью держался за первоначальную тему. — Нам нужно знать, висят они у нас на хвосте или нет!

— Я могу поискать их, — предложил Узара. — Я бы предпочел это, если нам удастся найти другого посредника. Мне что-то не хочется снова работать в горсти моей собственной крови.

— Знаешь, то была блестящая идея. — Джилмартен оторвался от изучения шнурков на своих сапогах. — Я бы никогда до такого не додумался, и если б ты не нашел того человека, мы бы погибли.

Узара протестующе улыбнулся.

— Когда столкнешься пару раз с эфирной магией, ты быстро привыкнешь к мысли, что твои чувства могут тебя предать под ее влиянием. Обнаружив, что я никого из вас не вижу, я понял, что должен обратиться к более верным способам зрения.

— Ты не смог бы этого сделать без того защитного заклинания, которому научил тебя Райшед, — напомнила я.

— Это было не совсем то заклинание, — обронил Узара с раздражающим превосходством. — Мы с Гуиналь тщательно изучили способы, которыми можем защититься от Высшего Искусства.

— Пока что магия лишь тратит твои силы, — произнес Сорград без всякого почтения. — Ливак воткнула в него нож.

— Только потому, что Джилмартен перенес ее к колдуну, — парировал Дарни, человек мага, заступающийся за своих казначеев.

— Я думаю, ее подобие, созданное Джилмартеном, было столь же решающим. — Узара вздрогнул от боли, неосмотрительно попытавшись согнуть ногу.

— Да, вы все очень умные, — нетерпеливо перебил его Грен. — Давай твори свою магию, Песочный, и узнай, идут ли они за нами!

Узара испустил тяжкий вздох и потер глаза, прежде чем отбросить с лица жидкие пряди волос.

— У нас есть что-нибудь, что удержит воду, с достаточной поверхностью для гадания? У кого-нибудь есть чернила?

Джилмартен без слов достал из вместительной сумки на поясе маленький оправленный серебром и закупоренный рог. Дарни встал хмурясь.

— У меня в ранце было полно всякой всячины, — сердито пробормотал он. — Проклятые лошади, ни к чему не приученные, бесполезные твари, не стоящие своего овса.

Сорград начал выворачивать нагрудные карманы своей куртки.

— К нему нет оправы, но если я смогу найти подходящий камень... — Он протянул металлическое зеркало размером с мою кисть.

— Мой брат обожает собой любоваться, — съязвил Грен.

— И иметь средства, чтобы послать сигнал, ослепить преследователя и посмотреть из-за угла, не ждет ли Стража, — кивнул Сорград, продолжая в том же духе. — И, само собой, убедиться, что я хорошо выгляжу для дам.

Дарни было не смешно.

— Оно никогда не удержит воду.

— Может, я помогу? — Джилмартен потянулся за зеркалом.

Солурский маг внимательно изучил металл с обеих сторон и зажал его в ладонях. Потом сосредоточился, слабая улыбка тронула его губы. Через минуту он вернул зеркало Узаре, уже вогнутое, как ложка. Я ожидала, что вода закипит или зашипит, когда Узара осторожно налил ее внутрь, но, к сожалению, она не закипела. Узара поднял маленькую чашу и стал дотошно разглядывать нижнюю сторону.

— Обменяетесь мнениями позже, — остановила я его. — Гадание?

Узара всматривался в мелкую воду, и зеленоватый свет, отражающийся от серебра, бросал загадочные блики на его лицо.

— Никаких признаков погони, — заявил наконец маг. — Насколько я могу видеть, дорога свободна. — Он нахмурился. — Но я не могу найти то место, где на нас напали. Я знаю, что разворотил дорогу, и воздушные заклинания Джилмартена наверняка оставили какой-то след.

— Эфирное колдовство, — мрачно изрекла я. — От магии чародеев будет мало проку, если Высшее Искусство станет помогать людям прятаться от нее.

Словно не слыша меня, Узара все ближе наклонялся к чаше, но внезапно его руки задрожали, изумрудное сияние расплескалось и исчезло в земле.

— Довольно. — Дарни наклонился, забрал у мага, который не оказал никакого сопротивления, зеркало и вылил чернильную воду. — Попытаемся еще раз, когда Зар немного отдохнет.

— Попробуй ты. — Грен ободряюще потрепал Джилмартена по плечу.

— Боюсь, я не так хорошо владею искусством воды, — промямлил маг. — По солурской традиции, мы держимся гораздо ближе к своей собственной природной стихии.

На лице Грена отразилась досада.

— Давай-ка поищем тут что-нибудь съедобное. — Я потянула его на звериную тропу.

— С испугу эти маги горят ярко и горячо, но вскоре от них остается одна зола, — проворчал Грен, пиная безобидный куст.

— Ты несправедлив, — отрезала я. — Та магия, которую они разбрасывали вокруг, отнимает у них много сил. Они могут потерять сознание, если переусердствуют, а нам это совсем ни к чему.

— Я здесь для того, чтобы разделаться с каждым эльетиммом, желающим испытать судьбу, — агрессивно сказал Грен.

— Да, но ты ведь уверен, что тебя нельзя убить, и знать не знаешь, что такое изнурение, — возразила я.

Горец ухмыльнулся.

— Таким меня создал Мизаен.

— Вот и будь благодарен, что он создал магов такими, какие есть. — Я тщетно искала вокруг хоть какое-нибудь из известных мне съедобных растений. И почему я была так невнимательна, когда ходила за провиантом с женщинами Лесного Народа. — Иначе они бы уже правили миром — Эти слова высекли эхо из глубин моей памяти. — Отриково «Почему маги не правят миром».

Грен недоуменно воззрился на меня.

Что?

— Не важно. — Я указала на куст, усыпанный красными ягодами. — Как ты думаешь, они ядовиты?

Грен сорвал одну и съел, прежде чем я успела его остановить.

— Вкус как у малины.

Я опасливо понюхала ягодку. Более мелкая и более темная, но она пахла малиной. Я начала собирать их в подол рубахи. Может, кто-нибудь из магов знает наверняка. Грен помогал, но половину отправлял в рот. Я не стала напоминать ему об осторожности.

Отрик. Пробираясь между колючими ветками, я подумала о старом маге. Он нравился мне, он не был лакеем Планира, полирующим кресло в Совете своим раздобревшим задом. Когда Отрик захотел узнать об океанских ветрах и течениях, он нанялся на пиратский корабль. И вот теперь эльетиммское заклинание держало его во сне между жизнью и смертью. Он был сражен, когда использовал свою магию, чтобы остановить ублюдков, убивающих несчастных колонистов Келларина. Значит, кто-то еще зависит от нас, от нашего проникновения в тайны эфирной магии.

Мы еще немного побродили, но ничего не нашли. Увы, разгар лета — плохое время, чтобы жить за счет земли. Все эти цветы и горькие зеленые ягоды просто издевались над нами, обещая поспеть в недалеком будущем. В угрюмом согласии мы повернули обратно.

— Вот все, что удалось собрать.

Я поделила добычу, отдав львиную долю Узаре. Все жадно набросились на еду, но ягодами живот не набьешь. Я вновь недобрым словом помянула лошадей. Меня угнетала перспектива путешествовать через Лес без припасов, без проверенной воды и чистой смены белья. Пожалев еще раз, что больше нечего съесть, я вытерла руки о запачканную рубаху и обвела взглядом наш приунывший кружок.

— Итак, что теперь?

— Мы получим инструкции от Планира, — хмуро сообщил Узара.

— Нам нужно расширить границы гадания и узнать, сколько народу вооружается, — рассуждал Дарни. — Если это единственный род с боевым зудом, дело одно. Но если бунтуют все долины по эту сторону высот, нас ждет кровавая осень.

— Делайте, как считаете нужным, — ответила я обоим. — Я отправилась в этот путь, чтобы найти эфирные знания, и меня ничто не остановит.

— Та игра закончена, Ливак, — рассердился Узара, — все руны вытащены. У нас в кармане так же пусто, как было в начале.

— Значит, пора собирать кости для новой партии, — отрезала я. — Проигрыш лишь тогда имеет значение, когда ты уходишь с ним из-за стола. Пока играешь, ты всегда можешь вернуть свои деньги. — И при необходимости помочь своей удаче, если расклад будет против тебя. Особенно если противник и сам горазд мухлевать.

— И как ты предлагаешь за это взяться? — Судя по тону, Дарни явно был уверен, что у меня нет реальных идей.

— Планир уже нашел способ разбудить Отрика? — потребовала я ответа от Узары.

— Нет, — тяжело вздохнул маг. — Мы испробовали за зиму все, что могла предложить Гуиналь. Но потерпели неудачу, и если Планир не забыл сообщить мне, никто с тех пор не раскопал ничего нового, что могло бы помочь.

— Бьюсь об заклад, эльетиммский колдун умеет это делать, — заявила я. — Может, знание и не серебряная кружка, но почему бы не украсть голову, в которой оно содержится, а?

Узара посмотрел на меня с сомнением и досадой, но в темных глазах Дарни зажегся интерес.

— Мы могли бы попробовать, верно? — настаивала я. — А заодно узнать, что затевают горцы. И что за варево мешает в своих горшках тот эльетиммский ублюдок. И, возможно, найти ответы на большинство вопросов об эфирной магии, на которые Гуиналь не может ответить. Теперь мы знаем, что охранные заклятия Гуиналь работают. Ледяной островитянин будет не в состоянии заморочить нам голову своими штучками, пока мы его хватаем.

А я бы доказала себе раз к навсегда, что эльетиммских заклинаний не нужно бояться. Бояться так, как я боюсь их сейчас — до тошноты, до смертельного ужаса, который внедрил в мой разум тот Беловолосый.

— Однажды мы захватили его и сделаем это снова. Связанный и избитый до беспамятства, он причинит не больше неприятностей, чем мешок дерьма.

— Я запрещаю вам, категорически! — Узара совершил ошибку, пытаясь встать, и задохнулся от боли.

— Дай-то Сэдрин, чтобы он уже проходил через дверь в Иной мир, — задумчиво протянул Дарни.

— Если Рэпонин сделал свою работу, — горячо согласилась я. — Но что, если нет?

— Как мы это узнаем? — пожал плечами Дарни.

— Вот. — Я порылась в сумке у себя на поясе и показала маленький нож. — Он принадлежал той стерве Шелтии. Она была с эльетиммом раньше, она будет с ним и теперь. Узара найдет ее, а мы найдем его.

— Ты имеешь в виду ту, что прогнала нас из гор? — Узара пришел в ужас. — Ты у нее украла?

— Думаешь, она не поняла, что это была ты? — Дарни вперил в меня свой устрашающий взгляд, который я хорошо запомнила еще с позапрошлого года. — Тебе не кажется, что именно это натравило их на нас?

— Пять пятерок мужчин, вооруженных до зубов и жаждущих крови, за один карманный ножичек и спустя полный круг Большой луны? — Я вскинула брови. — Нет, я так не думаю. Я даже сомневаюсь, что она заметила пропажу, а если и заметила, то наверняка подумала, что просто потеряла его, когда кожа лопнула. — Я помахала оборванным концом и ухмыльнулась Джилмартену, который выглядел совершенно озадаченным.

— Если Ливак срежет твой кошелек после обеда, ты не узнаешь об этом, пока не захочешь оплатить счет за ужин, — твердо заявил Сорград Дарни.

— Я здесь по распоряжению Верховного мага и такого просто не потерплю! — вспылил Узара. — Я не стану помогать тебе с гаданием!

— Мы не работаем на тебя, приятель, — радостно напомнил ему Грен.

— Или на твоего Верховного мага, — добавил Сорград угрожающим тоном. — И если ты нам не поможешь, я сам попробую это гадание.

— Я уже говорила тебе, что на этой охоте я — собака с медным ошейником, — заявила я магу. — Мы сделаем то, что хотим, с твоей помощью или без.

— Ну-ну, попробуй, — захохотал Дарни. — Это невозможно.

Грен улыбнулся.

— Нет такого понятия — «невозможно»...

— Есть только очень неравные шансы. — Сорград встал рядом с братом.

— Они-то как раз и приносят самую большую прибыль. — Я присоединилась к горцам. — Мы идем. Вы с нами?

— Нам следует держаться вместе в Лесу, — посуровел Дарни. — Ради безопасности.

Маги переглянулись с нетерпением и неуверенностью, но каждому хватило ума понять, что, пока Узара в таком состоянии, мечи и дротики нужны им не меньше, чем заклинания.

Мы пошли, и я принялась ломать голову. Без сотрудничества Узары мне не хватало нескольких ключевых рун. Я пока не придумала, как их добыть, но твердо решила сыграть эту партию. Победа победой, но хотелось бы еще и свести счеты.

Глава 8

Ветер — неизменный спутник жизни в Далазоре, и эта песня охватывает все его настроения: студеный ветер зимы, теплое дыхание лета, неистовые бури, что бушуют над открытыми пастбищами, и те редкие минуты тишины, когда требуется всего мгновение, чтобы понять, чего нам так недостает.

Что за неведомая сила движеньем этим управляет?

Поток стремительный, могучий не устает, не иссякает.

Согнется перед ним слабейший, но, покорившись, уцелеет;

Сломается пред ним сильнейший — упав, подняться не успеет.

Он вечно что-то ищет, рыщет и раздевает донага.

Есть у него свои заботы, но нет ни друга, ни врага.

Иного языка не зная, он в темноте рождает вой.

Тела погибших иссушает и оставляет за собой.

Жестокий холод гонит к солнцу, чтобы светило остудить,

Но в лунах пробуждает жалость, чтоб ночи зябкие смягчить.

Способен исцелить больного он бархатным прикосновеньем.

Он непрерывно восславляет природы яркое цветенье,

И злой буран, и дождь свирепый, стегающий нагие спины;

Он посылает испытанья и виноватым, и невинным.

Но вдруг угомонится ветер, и тишь благая наступает.

Хиреют потихоньку страхи, и сердце бег свой замедляет.

И ты поймешь, что мир распахнут для доброты и размышленья...

Стань мудрым, и тогда познаешь себя в минуты откровенья.

Фесс Атил, 4-е постлета

На холодном камне длинного сланцевого стола лежало тело, запеленутое до шеи в белое полотно. Капюшон из той же ткани скрывал волосы, но несколько прядок выбились, тусклые от пятен ржавой крови. Едва ощутимый запах разложения висел в воздухе. Сиротливые языки свечей, поставленных в изголовье и в ногах, отпугивали темноту от стола, тогда как наступивший вечер погрузил другую часть комнаты во мрак: огонь в очаге превратился в груду красных углей.

Аритейн наблюдала за тремя плачущими женщинами, которые начали зашивать труп в саван из жесткой кожи.

— Я не вижу причин для бальзамирования тела, — холодно заметила она. — Я могла бы немедленно совершить погребальный обряд, если б вы мне только позволили.

Исмения наклонилась и поцеловала белый мраморный лоб, затем нежно соединила складки над лицом Тейриола. Эйриз и Тейлин едва могли держать иглу, не говоря уж о том, чтобы шить, так сильно дрожали их пальцы.

Старая женщина подняла голову.

— Только те Шелтии, которые остались верны своим клятвам, положат моего сына под небо, чтобы Мизаен судил его и вороны потребовали свое, — спокойно промолвила она. — Убирайся отсюда.

Обе девушки застыли, но слезы продолжали сбегать по их щекам.

Аритейн возмущенно вскинула подбородок.

— Я была бы тебе признательна, если б ты проявила вежливость, соответствующую моему званию. Тебе вообще не достались бы его кости, если б Шелтии не принесли его домой.

Взгляд Исмении метнулся к дочерям.

— Пожалуйста, оставь нас оплакивать наших мертвых, — попросила она более уравновешенным тоном.

— Скорбь — это, конечно, хорошо. — Аритейн с презрением оглядела приведенную в беспорядок мебель и не подметенный пол. — Но чрезмерное ее проявление становится потаканием вашим слабостям.

Девушка быстро направилась к очагу и положила свежие дрова на красные угли.

Эйриз неловко вдевала нитку в иглу в зыбком свете свечи.

— Если у меня будет сын, я назову его Тейро, мама.

— Ты действительно ждешь ребенка на этот раз? — Синевато-серые глаза Аритейн впились в женщину. — Кажется, да. Ты уже сказала Джиррану?

— У меня не было возможности. — Лицо Эйриз потемнело от горя. — Я так мало его видела...

— Ты не скажешь ему, — холодно приказала Аритейн. — У тебя еще может случиться выкидыш, а ему незачем отвлекаться ни на ребенка, ни на удар от его утраты.

Эйриз быстро опустила голову, чтобы заглушить новый приступ плача, а Исмения сжала губы до бескровной линии.

— Будь добра, предоставь мне заботу о моей дочери.

— Потворствуй и дальше ее бесконечным истерикам, и она наверняка потеряет ребенка, — отрезала Аритейн, такой исход ее явно устраивал.

Тейлин в недоумении открыла рот, боль притаилась в ее глазах. Наступила мертвая тишина, круг света, обнимавший женщин дола, не впускал Шелтию в ее строгой серой мантии.

— Не один Тейриол отдал свою кровь, защищая свои убеждения, — демонстративно заявила Аритейн после нескольких минут молчания. — Я позабочусь о том, чтобы их кости как можно скорее оказались в объятиях Мэвелин.

Она вышла из рекина с жесткой от негодования спиной.

— Почему бы не разрешить ей сделать это, мама? — прошептала Эйриз. От слез ее светлая кожа покрылась пятнами, глаза покраснели и опухли. — Мы многим ей обязаны, ты же знаешь. — Она коснулась своих раздавшихся юбок.

— Не приписывай ей свое благословение, — холодно молвила Исмения. — Она не обрадуется ничему, что могло бы отвлечь Джиррана от цели, которую она перед ним поставила. Все, что я ей должна, — это смерть моего ребенка. Не сомневайся, я отплачу ей как-нибудь.

Тейлин перевела взгляд с матери на сестру, ее глаза казались глубокими тенями на бледном лице.

— Тебе не следует говорить такие вещи. И даже думать о них.

Исмения осуждающе посмотрела на дочь.

— Ты опять побежишь доносить, не так ли?

У Тейлин задрожали губы, искусанные и потрескавшиеся.

— Они могут слышать невысказанное, — хрипло сказала она. — Шелтии и мужчина с востока.

— Не награждай их званием Шелтии, — прошипела Исмения. — Они его не заслуживают.

— Но как мы совершим обряд над Тейро? — завыла Эйриз, свежие слезы побежали по грязным пятнам, высохшим на щеках.

Тейлин больше не могла сдерживать себя и тоже горько заплакала.

— Это все моя вина, — давилась она от рыданий. — Если б я не рассказала ему, что хочет Эрескен... если б я не слушала Аритейн... Я не знаю, почему я их слушала, я не знаю, о чем я думала.

— Тебе льстило их внимание, ты решила, что их благосклонность сулит тебе хорошую партию, богатого мужа и что там еще, чего ты хочешь, но ради чего не готова работать, — отрывисто сказала Исмения. — Мне не нужны силы Шелтии, чтобы знать, о чем ты думаешь, моя девочка. Не проси моего прощения.

Тейлин зарыдала в голос и побежала вверх по лестнице, спотыкаясь на ступенях. Исмения вздохнула и спрятала лицо в сморщенные ладони. Эйриз сидела в немом страдании и, рассеянно наматывая нитку на пальцы, затянула ее так туго, что потекла кровь. Женщина ошеломленно уставилась на красные струйки.

Снаружи, на лестнице, раздались тяжелые шаги, и дверь рекина медленно открылась. Фитиан заглянул в комнату и вошел бочком, скручивая тряпку в руках.

— Я его привел, — сказал он просто, усталость и горе углубили морщины на старом лице.

Он шире открыл дверь и ввел Кейсила. Молодой мужчина был небрит, дорожная пыль и рудничная грязь покрывали его с ног до головы. При виде завернутого в саван тела на голом столе ужас появился в глазах горца, и он застыл на пороге.

Исмения подняла голову и улыбнулась сквозь слезы.

— О, мальчик мой, иди сюда.

Кейсил нетвердым шагом направился к ней, борясь с душившими его слезами.

— Прости меня. Прости. Я должен был остановить его, я должен был остаться...

Исмения крепко обняла его.

— Никто в этом не виноват, — хрипло проговорила она. Кейсил спрятал лицо в материнских объятиях, но через минуту заставил себя выпрямиться. Он обошел вокруг стола и уставился на центральный очаг, где внезапно запылало яркое и беззаботно веселое пламя. С искаженным от ярости лицом Кейсил схватил тяжелую кочергу и разворошил дрова — искры посыпались во все стороны. Оттолкнув ногой упавшее рядом полено, он с размаху ударил кочергой по эпицентру огня; разбросанные угли опалили пол, выжгли дыры в ковриках и подушках и, постепенно изменяя красный цвет на пепельно-серый, умерли на холодном камне. Кейсил яростно затоптал их, истирая все в прах. Исмения и Фитиан наблюдали за ним в молчании, скорбно и сочувственно. Эйриз сжимала лоскут полотна, забыв кровоточащий палец во рту, и со страхом взирала на это буйство.

Когда от огня остался лишь остывающий пепел, Кейсил остановился — его била дрожь. Склонив голову, он выронил кочергу, и ее лязг похоронным звоном пронесся по комнате. Горец сделал глубокий судорожный вдох и поднял голову, но не успел произнести ни слова, так как дверь распахнулась и на фоне бесцветного неба появился силуэт Джиррана.

— Кейсил! Ты вернулся... — промолвил он, сдерживая энтузиазм. — Жаль, что это происходит при таких печальных обстоятельствах. — Он умолк, увидев последствия недавнего разгрома. — Что это ты творишь?

— Никакой огонь не будет гореть здесь, — прорычал Кейсил с осунувшимся лицом, — пока тело моего брата ожидает должного обряда!

— Фесс полон, и людей надо накормить, — возразил Джирран с закипавшим в нем раздражением. — Мы все огорчены, но жизнь продолжается. Как насчет ужина?

— Пожарь себе яичницу в кузне! — выплюнул Кейсил. — Это дом скорби.

— Идет война, — упрямился Джирран. — Мы готовы отомстить за Тейриола и тех, кто умер с ним. Мы потребуем двойной платы кровью от жителей низин, виновных в их смерти. — Он прошел в комнату и посмотрел вокруг в ожидании поддержки.

— Виновен ты, — тихо сказал Кейсил. — Это ты соблазнил Тейро своими ложными обещаниями, своими дурацкими амбициями, своими вероломными Шелтиями. Ты должен этому долу жизнь, Джирран!

— Ты не способен видеть дальше стен своего фесса, верно? — усмехнулся горец. — Тейриол верил в то, что я делаю. Он знал: пришло время восстановить справедливость. Он хотел...

— Тейриол хотел понравиться. — Кейсил гневно затряс головой. — Это единственная причина, по которой он всегда тебя слушал. Он просто хотел нравиться, жить спокойной жизнью, когда-нибудь — вместе с довольной женой и детьми, полагаясь на скромное наследство под очагом. Ты лишил его этого, Джирран, точно так же, как лишил своих детей их законных прав, чтобы выкупить себя из тюрьмы в Селериме!

Джирран побледнел и, не удержавшись, взглянул на Эйриз, которая выглядела абсолютно потрясенной.

— Что он говорит, Джир? — спросила она несчастным голосом.

Джирран ринулся с кулаками на шурина. Застигнутый врасплох, Кейсил пошатнулся, из разбитой губы потекла кровь. Джирран вызывающе оглянулся на Эйриз, но не успел ничего сказать — Кейсил ударом снизу так захлопнул его рот, что только зубы клацнули. Другой кулак Кейсила обрушился на кишки Джиррана; горец согнулся пополам, но быстро оправился и боднул Кейсила в лицо, чуть не попав ему по носу. Не оставшись в долгу, Кейсил врезал зятю по уху, исторгнув из него вопль боли. Когда шурин заколебался, пораженный собственными действиями, Джирран ударил его тыльной стороной руки по лицу, и его кольцо оставило красную полосу на щеке Кейсила.

Выкрикивая ругательства, Кейсил схватил Джиррана за грудки и толкнул к каменной стене рекина, затем оторвал его от пола и без остановки ударял спиной о стену. Джирран с трудом поднял руки, чтоб ослабить его хватку, и попытался снова боднуть его, но ярость шурина не знала предела. Он твердо наступил Джиррану на ноги, ударяя окованными металлом сапогами по его голеням. Джирран боролся, плевал Кейсилу в лицо и пытался поднять колено, но достал лишь до бедра шурина. Все же в какой-то миг Джирран сумел оторваться от стены и хотел схватить табурет, но Кейсил отдернул его с проклятием.

— Прекратите, прекратите, вы, оба! — Исмения вскочила и кочергой заколотила по очагу.

Страшный шум остановил обоих. Исмения бесплодно пыталась сдвинуть угол покрытого сажей плинтуса. Фитиан пришел ей на помощь и кочергой, как рычагом, отодвинул камень в сторону.

— Эйриз, ты должна это сделать.

— Эйриз, не делай. Не верь тому, что они говорят. — Джирран силился высвободиться из рук Кейсила, но тот его не отпускал.

— Пора ей увидеть, что ты собой представляешь, слизняк! — прорычал он сквозь грязь и плевки.

Эйриз полезла в углубление под камнем и вытащила обитую железом шкатулку. Ее руки так сильно дрожали, что она не могла вставить ключ в замок, ее лицо превратилось в маску неверия. Исмения стояла рядом, не предлагая помощь, бесстрастная, когда дочь наконец открыла сундучок.

— Здесь было золото на Солнцестояние. — Эйриз вопрошающе посмотрела на Джиррана. — Я видела его, мы все его видели. Куда оно делось? Что ты с ним сделал?

— Здесь было золото в Солнцестояние? — потребовала ответа Исмения. — Это было золото или обман, сотканный твоей сестрой? Где теперь твоя честность, Джирран?

— Ты, никчемный! — Кейсил отбросил от себя зятя, раскинув руки в жесте абсолютного презрения.

Джирран провел рукой по бороде.

— Есть более важные вещи...

— Не для меня. — Кейсил шагнул вперед. — Не для меня и не для моей крови. Один из нас мертв, и мы почтим его память. — Он остановился на пороге, нос к носу с Джирраном. — Ты не его крови. У тебя нет ребенка, который связал бы тебя с этим долом. Ты нарушил клятву, данную моей сестре. Ни ты и никто другой из твоей банды ублюдков не ступят внутрь этого рекина, пока тело моего брата лежит здесь. Ты понял меня? — грозно вопросил он.

Джирран выпятил подбородок.

— Ты не имеешь права не пускать меня сюда, к моей собственной жене! — надменно заявил он.

Кейсил поднял кулак, но снова его опустил. А когда Джирран самодовольно ухмыльнулся, Кейсил схватил его за ворот. Более низкорослый Джирран не мог тягаться с яростью и презрением шурина. Открыв дверь, Кейсил вышвырнул Джиррана на лестницу. Тот споткнулся и упал, но снова вскарабкался на ноги, весь красный от возмущения. Несколько свидетелей его падения обменялись любопытными взглядами и замечаниями. Джирран смахнул пыль со штанов, поправил воротник рубахи, но ничего не смог поделать со своим гневным румянцем и, повернувшись спиной к рекину, зашагал к сторожке у ворот фесса.

Кейсил посмотрел ему вслед, потом тихо закрыл огромную дверь. Прислонился к ней и со стоном закрыл глаза.

— Эйриз, дорогая моя, я не хотел это говорить. Женщина все еще немо пялилась на пустой сундучок, когда-то вмещавший самые радужные ее надежды.

— Как он мог?

— Просто честолюбие и жадность в конце концов затмили его принципы, — покорно вздохнула Исмения. — Поставь его, моя дорогая.

Эйриз с тихим щелчком закрыла сундучок и осторожно поставила на камень.

— Я пойду к себе в комнату. — В голосе ее звенело хрупкое спокойствие. — Пожалуйста, не беспокойте меня до утра. — Она медленно начала подниматься по лестнице, двигаясь словно во сне.

Кейсил ударил кулаком по двери.

— Я даже не представлял себе, как эта ситуация могла бы стать еще хуже. Теперь я знаю, и это все тоже моя вина.

— Чем раньше все перестанут винить себя в смерти парня, тем скорее этот дол начнет исцеляться, — неожиданно сказал Фитиан. С кряхтеньем он толкнул каменную плиту на место, подняв клуб тонкого пепла, похожего на дымовую завесу. — Тейро был почти взрослым и знал, чего хочет. Он сделал свой выбор, он жил и умер согласно ему. Мы все делаем это, парень, таков порядок вещей. Ты выбираешь этот путь или тот, и лишь Мизаен знает, ступаешь ли ты на путь лавины. Два человека идут по замерзшему озеру, и Мизаен катит руны. Один замерзает насмерть, проваливаясь под лед, а другой ловит рыбу, и эта еда спасает ему жизнь. Тейро мог умереть в камнепаде и был бы точно так же мертв, точно так же молод.

Исмения кивнула в безмолвном согласии, ее глаза потемнели от памяти давних скорбей.

— Это совсем не одно и то же! — Кейсил упрямо покачал головой. — Это все дела Джиррана. Это он раздувает волнение красивыми словами и обещаниями. Это он идет войной на жителей низин!

— Не сам по себе, нет. — Исмения оторвалась от своих мыслей. — Выгляни за дверь и посмотри, сколько народу идет за ним.

Но Кейсил вместо этого направился к узкому окну справа от двери и выглянул во двор. Мужчины стояли кучками по трое и по пятеро и, уставясь на закрытую дверь, о чем-то шептались.

— Джирран не натравит их на нас, нет? — в отчаянии спросил Кейсил.

Исмения подошла к нему и встала на цыпочки, чтобы посмотреть наружу.

— Боюсь, этот глупец способен на что угодно, — мрачно изрекла она.

Они обернулись на внезапный шум, но это был всего лишь Фитиан, отпиравший свой личный сундук. Он вытащил бутылку и кубки и без слов предложил им выпить превосходного бледно-желтого спирта.

Кейсил положил руку на тяжелый засов.

— Где ключи, мама?

— Здесь. — Она загремела связкой, висевшей на цепочке у нее на талии. — Какая бы ни была от этого польза.

Кейсил перестал дышать, когда у ворот возникло движение и люди по всему двору стали оборачиваться. Джирран большими шагами шел вперед с высоко поднятой головой, уверенно размахивая руками. Он промаршировал к лестнице рекина и долгую минуту смотрел вверх, на закрытую дверь. Даже зная, что темнота внутри прячет его, Кейсил чувствовал себя так, будто этот мужчина смотрит прямо на него. Но вот Джирран круто повернулся, скребя гвоздями сапог по камню.

— Все мы знаем, что случилось, — начал свою речь Джирран. Он не кричал, а говорил со спокойной властностью, способной немедля пресечь всякие пересуды. — Этот рекин скорбит, — он поднял руку к глухому каменному лицу, — дол скорбит, как скорбят еще трижды три дола, когда Шелтии возвращают их мертвых сынов. Нам не привыкать к горю: Мизаен дал нам суровую землю, и Мэвелин беспощадна в своих испытаниях. Но это больше, чем судьба, которую мы принимаем как должное. Это не жизни, отданные в обмен на дары леса и гор. Эти жизни украдены. Честь наших переговоров была поругана. Те, кто предложил свое дружелюбие, оставлены валяться на поле боя словно мусор.

Горцы сердито зашептались, и Джирран помолчал минуту, пока шум не утих.

— Должны ли мы снести это оскорбление? Должно ли оно стать еще одним надругательством над нашей землей и нашим народом, которое останется неотомщенным? Не закроют ли нам дороги жители низин и их Лесные союзники, чтобы помешать нашей торговле, ибо мы проявили смелость и обозначили свои границы? — Оратор говорил ровно, не теряя самообладания. — Не пора ли сказать им, что «хватит» — это значит «хватит»? Не пора ли им узнать, что мы не потерпим такого унижения и дискриминации? — Он покачал головой. — Я достаточно долго надрывал свое сердце и испытывал ваше терпение этими вопросами. Вы должны решить, что делать. Я знаю только одно — надо отомстить за убийство. Я не переступлю порог рекина моей жены, пока не потребую жизнь, чтобы возместить долу его утрату. Я не возьму еду от ее очага, пока не зажгу погребальный костер, чтобы в щепки разбить кости того убийцы. Я не вернусь, пока не смогу поклясться моим еще не рожденным сыновьям и дочерям, что я защитил их законные права. Пусть Мизаен и Мэвелин судят меня, если я не отдам всю кровь, текущую в моих жилах, до самой последней капли, прежде чем откажусь от этого обета.

Не оглядываясь, Джирран пошел прочь от рекина. Он направлялся к воротам, но нетерпеливые горцы, которые выкрикивали слова поддержки и пробирались вперед, чтобы пожать ему руку или хлопнуть по плечу, вскоре преградили вождю дорогу. Те, кто не смог подобраться близко, поднимали сжатые кулаки в шумном одобрении, и вскоре в них появлялось все больше оружия. Колыхаясь и бурля, толпа ненадолго застряла у выхода, пока не вылилась наружу через узкий каменный туннель. Последние мужчины по двое и по трое торопливо бежали между мастерскими и складами двора и выходили с мешками, узлами, мечами, колчанами. Они остановились на минуту, когда громкий боевой клич загремел за стеной, отражаясь от утесов со всех сторон и вспугивая с веток птиц.

— Думаешь, Эйриз все это слышала? — в отчаянии спросил Кейсил. — Если да, она быстро откроет ему свои объятия.

— Мне все равно, слышала она или нет, — мрачно сказала Исмения. — Главное, эта клятва не останется не услышанной там, где это имеет значение.

— Ты не веришь, что он говорит серьезно? — посмотрел на мать Кейсил. — Просто это — его способ оправдаться перед своим сбродом, избежать объяснений, почему эта дверь закрыта для него.

— Серьезен он или нет, это не важно, — промолвила старая женщина с холодным удовлетворением.

— Мизаен и Мэвелин ответят, когда взывают к их именам даже всуе, — кивнул Фитиан.

— Просто он понял, что никакие зажигательные слова не убедят этих людей силой прорваться в рекин. — Кейсил вздохнул. — Когда они уже едят из его рук, когда он выставляет себя их защитником, поборником древних прав, он вряд ли станет всем рисковать, обратившись к ним с просьбой выломать дверь и осквернить обычай вместе с порогом.

— Никто из них не зашел бы так далеко, — медленно кивнул Фитиан.

— У Джиррана не хватит на это мозгов, — презрительно сказала Исмения. — Это, вероятно, та шлюха, которую он вновь объявил своей сестрой.

— Возможно, Аритейн не слишком мила и не всегда поступает умно, но она не шлюха.

Этот неожиданный мужской голос был резким от эмоций.

Исмения быстро повернулась, обняв себя за плечи, лицо ее стало пепельным. Фитиан схватил бутылку за горлышко и угрожающе поднял ее. Кейсил заслонил собой мать и сердито нахмурился, сжав кулаки.

— Тейлин! Ты что делаешь?

Девушка отошла от двери, ведущей на лестницу, и человек в сером плаще, стоявший позади нее, снял капюшон.

— Я привела Брина, — пролепетала Тейлин дрожащим голосом. — Даже если вы никогда не простите меня, я хотела как-то искупить свою вину перед Тейро. — Девушка взглянула на труп и прикусила губу, но она уже пролила все свои слезы на сегодня.

Брин сплел пальцы.

— У нее есть причина для беспокойства, — произнес он извиняющимся тоном. — В этом сезоне... даже бальзамируя тело... есть весьма реальная опасность разложения.

— Никакие Шелтии, пляшущие под дудку Аритейн, не будут совершать обряд для моего сына, — без обиняков заявила ему Исмения. — Я рискну пятном на его костях и отвечу за это, если надо будет.

— Мы могли бы поспорить о безошибочности того, что делает Аритейн с Солнцестояния до Равноденствия, но это ничем не поможет Тейриолу. Я не вправе оставить такое дело незаконченным. — Брин покраснел, неловко переступая с ноги на ногу. — Похоже, мы уйдем в течение суток. После этого я могу договориться, чтобы другие Шелтии, не связанные со всем происшедшим, пришли к вам, если вы того пожелаете. Но мне нужно ваше обещание, что вы не расскажете об армии Джиррана или о присутствии здесь Шелтии.

Кейсил даже вспомнить не мог, чтобы когда-нибудь раньше слышал страх в голосе Шелтии.

— Я бы не солгала Шелтиям, даже если б могла. — Исмения покачала головой, скорее с недоумением, чем с вызовом.

— Не говорите, как умер Тейриол, — взмолился Брин. — Или просто скажите, что на него напали в низинах, но не рассказывайте, что он участвовал в каких-то переговорах. Не упоминайте ни о чем, имеющем отношение к амбициям Джиррана. Шелтии отдадут почести вашему горю, вы же знаете.

— Этого вполне достаточно, мама. Важно совершить обряд для Тейро, — вмешалась Тейлин. — Если мы скажем что-то лишнее, Шелтии нас всех подвергнут испытанию, а Эйриз этого не вынесет.

Исмения потерла лицо. Ее щеки еще больше запали, волосы растрепались.

— Я не солгу, но по собственной воле рассказывать то, что знаю, не буду, — согласилась она наконец.

— Мы мало что знаем. — Кейсил не улыбаясь смотрел на Брина. — Мы сделали все, чтобы держаться подальше от этого безрассудства. — Он пошел отпереть дверь. — А как ты будешь отвечать за свое участие в этом — дело твое.

— Нет, я уйду по боковой лестнице, — поспешно остановил его Брин. — Лучше, чтобы меня не видели.

Он неловко похлопал Тейлин по плечу и скрылся на лестнице. Девушка рассеянно кивнула и направилась к длинному столу. Взяв свою иглу, она продолжила работу, делая ровные стежки. Через минуту Исмения подошла к дочери и заглянула через ее плечо. Одобрительно хмыкнув, подтащила табурет к огромной сланцевой плите и начала протыкать шилом дырки в неподатливой коже, чтобы Тейлин следом сшивала. Кейсил рухнул на табурет между ними, положил голову на руки и заплакал, непрерывные слезы падали на равнодушный камень. Фитиан со своей бутылкой сел в углу, чтобы как следует напиться.

Великий Западный Тракт, 6-е постлета

Я шагала, погруженная в свои мысли, никак не ожидая, что откуда-то вдруг посыплются стрелы. Поскольку кровожадные горцы нас до сих пор не догнали, мою главную заботу составляли наши пустые животы и жажда, от которой спекалось горло. Дорога была пустынна, и я ушла немного вперед, вовсе не горя желанием раньше времени сменить моих спутников, которые поддерживали Узару. Опираясь на грубый костыль, маг ковылял как мог, хотя его нога, должно быть, горела огнем.

Стрелы вылетали из плотных зарослей под могучими деревьями, распарывая воздух злобным свистом. Я едва успела осознать этот факт, как все они были охвачены ярким пламенем. Алые сгустки огня вспыхнули в тенях, испещряющих дорогу, и вонь горелой кожи повисла в почти неподвижном воздухе: опаленные наконечники стрел со стуком падали вниз. Тревожный шорох в кустах выдал по крайней мере одного нападающего. Я быстро попятилась, чтобы присоединиться к остальным, сгрудившимся вокруг Джилмартена, который по праву выглядел довольным собой.

Дарни шагнул вперед, держась за рукоять меча.

— Мы не хотим ни с кем сражаться. Мы хотим вести переговоры.

— Вы сражались, мы видим ваших раненых. Кричащий голос был молодым, нервным и сердитым — скверное сочетание. Второй голос дал нам знать, что враги засели и в ветвях деревьев. Но это все, что мы уразумели, ибо голос сей вещал на Лесном языке. Мы обменялись непонимающими взглядами.

— Эй, ты, там, нашей крови, — раздраженно завопил он на тормалинском. — Ты пленница или предательница?

— Мой отец был вашей крови, но я родилась и выросла как инородка, — осторожно крикнула я. — Эти люди — мои друзья и давние товарищи. Они ни на кого не нападали.

Воцарилась недоуменная тишина.

— А как же ваш раненый?

Вопрос пришел с другой стороны, и я спросила себя, сколько же Народа тут прячется. Судя по запинающемуся тормалинскому, голос принадлежал пожилому мужчине, чья жизнь была грубо поломана. Если повезет, он постарается избегать новых сражений.

— На нас напали три дня назад, — сообщила я. — Мы потеряли лошадей и снаряжение и только хотим как можно скорее пройти через Лес.

— Кто на вас напал? — выкрикнул первый голос, но уже не так уверенно и не так сердито. Это был голос юноши; юношей легче убедить, но они более склонны к импульсивным решениям.

— Люди Гор, — четко ответил Сорград. — Западные горцы. Мы с братом родились в Средних Пределах, но много лет жили в низинах. Мы рассчитывали торговать, а нас выгнали.

— Почему вы преградили дорогу? — решительно спросил Дарни. — На вас напали?

— Напали, выжгли, разорили да еще преследовали, — разозлился первый голос. — Люди, такие же белобрысые, как твои друзья, и с магией за спиной.

Узара резко выпрямился на своей подпорке.

— Магией? Какого рода?

— Это была магия огня и воды, странных ветров и разбитой земли? — Я шагнула вперед, всматриваясь в кусты. — Или это был ужас в уме, иллюзия, сбивающая с толку чувства?

— Что ты знаешь о таких вещах? — прозвучал новый голос, более сильный и сдержанный.

— Стремление понять эту магию ума и привело меня в нагорья. — Я почувствовала, как яростные взгляды Дарни и Узары прожигают мой затылок.

Откуда-то спереди, издалека, донесся переливчатый свист. Из низких зарослей вышел мужчина; его выпирающий живот говорил о зрелых летах, в темно-рыжих волосах блестела седина, а лицо с квадратной челюстью было таким же мрачным, как у Дарни.

— Приближаются всадники. Уходите с тракта, потом все обсудим. — Это был последний говорящий, который смерил нас оценивающим взглядом медных глаз. — У нас есть пища и вода.

Дарни и маги тотчас шагнули к обочине, хотя Узара не столько шагал, сколько хромал. Грен посмотрел на меня, а я — на Сорграда, и мы втроем медленно пошли за ними. Лесные жители спрыгнули с деревьев и вышли из подлеска — их оказалось больше, чем я ожидала. Гамаши и туники из серовато-коричневой ткани и кожи были забрызганы свежей грязью и покрыты неровными пятнами свежей краски, на руках и ногах — привязанные зеленые и коричневые лоскутки, такие же лоскутки прикрывали волосы и лица. Эти люди делали все, чтобы стать в лесу невидимками. Все были вооружены луками, а колчанов несли столько, что Джилмартен исчерпал бы свою магию задолго до того, как у них кончатся стрелы.

Сзади на дороге застучали копыта. Оглянувшись, я успела разглядеть головы и спины. Судя по одежде, это были фермеры, их гнедые тяжеловозы флегматично рысили по тракту. Я могла бы еще вернуться и окликнуть их, позвать на помощь, как-нибудь уговорить прозаичных фермеров отвезти меня в безопасное место. Почувствовав мое колебание, Сорград повернул голову и встретился со мной немигающим взглядом проницательных голубых глаз.

— Иди, если хочешь, — мягко сказал он, — но я буду продолжать. Кроме награды, я теперь хочу и отплаты. Изгнание — это одно дело, но попытка убить нас повышает ставки.

Я все еще чувствовала призрак страха, вселенного в меня тем эльетиммским ублюдком, но пробудившийся в груди гнев, настойчивый и горячий, выжег его без следа. Сорград протянул руку и на мгновение сжал мои пальцы; я молча кивнула и последовала за ним. К северу от тракта местность стала более пересеченной, то тут, то там путь преграждали обрывистые склоны. Деревья стояли плотной стеной, но вдруг начали расступаться, открывая голую каменистую землю с замшелыми холмиками и буераками, полными нанесенных ветром листьев. Вечнозеленые деревья казались угрюмыми и пыльными в летнюю жару, и густые сплетения дрока и ежевики с каждым сезоном завоевывали себе все больше земли. Угрюмый Народ, шедший по бокам, выглядел почти так же, как те, с кем мы встречались ближе к югу, — древняя кровь, приправленная разрезом глаз или формой носа, характерными и для запада, и для востока дикого леса.

Мы обогнули покрытый гравием бугор и оказались на краю широкой лошины, защищенной с другой стороны высоким утесом. Два десятка кострищ чернели на подметенной земле, и вокруг каждого тесным кольцом сидел Народ, пара сотен в общей сложности, с узлами скудной еды и пожитков. Лица у многих были безжизненны от потрясения, кто-то горбился от горя, а кто-то с остервенением точил оружие, уже сверкавшее на солнце. Мрачное уныние старухи контрастировало с чистым неверием ребенка, которого она прижимала к груди. Я спросила себя, где его мать.

— Люди Гор, — обронил мужчина, приведший нас сюда. — Они спускаются с высот, оттесняют нас, убивают и жгут, где только могут.

— Мы должны поговорить с вашим вождем. — Джилмартен не скрывал своего беспокойства.

— У них нет вождя в том смысле, как ты это понимаешь, — сказала я солуранину. — Где люди, которые руководят у вас охотой? И как насчет целителей?

Дарни поморщился.

— Зару нужен целитель, если ничего другого мы здесь не добьемся.

— Знаю. — Я подавила досаду. — Целители или следопыты могли бы нам рассказать, где нападают горцы. У кого-нибудь есть карта?

Оба мага покачали головами, но Сорград оторвался от своих мыслей.

— Я неплохо знаю окрестности.

— Где бы нам найти целителя? — спросила я мужчину.

— Вон там. — Он указал на каменный выступ, нависавший, как карниз, над широкой и неглубокой пещерой.

Мы пробирались через плотное сборище, и волнение расходилось кругами, когда люди замечали Грена и Сорграда, чьи белокурые головы резко выделялись среди разных оттенков рыжего и каштанового. Повсеместный шепот был явно недружелюбным. Народ, который прибыл с нами, ушел к своим родным, и отовсюду раздавались дерзкие вопросы. Я ободряюще улыбнулась Сорграду, но он продолжал хмуриться. Атмосфера сгустилась от напряжения, которое быстро вытесняло апатию разгрома. Возможно, у Лесных жителей нет признанных вождей, но они могли быстро объединиться для самосуда над Греном и Сорградом.

Устрашающая масса людей покоилась в грязных одеялах на широком уступе под карнизом. Зеленые припарки и странно окрашенные повязки покрывали раны на руках и головах. Две горсти мужчин и женщин ходили среди распростертых фигур, поднимали им головы, давая что-то пить из деревянных чашек, или вкладывали в рот жевательные шарики из плотно свернутых листьев. Один из целителей стоял на коленях возле седовласой женщины с льняной повязкой на глазах.

— Еще работа для нас, Бера? — спросил он, чуть улыбнувшись. Старая кровь чернела на его тунике и запеклась вокруг ногтей.

— Это Харайл, — кивнул наш проводник. — Рана на ноге для тебя и загадка для всех остальных, — сообщил он целителю.

Узара, хромая, вышел вперед, и Харайл сразу сосредоточился на испачканной повязке мага.

— Дай мне посмотреть.

Опираясь на костыль, Узара неуклюже расшнуровал бриджи. Он стиснул зубы, когда Харайл осторожно сдвинул грязное полотно. Синяк приобрел тошнотворный зеленовато-лиловый цвет и охватывал почти все тощее бедро мага, а рана выглядела зловеще: опухшая и воспаленная, она сочилась желтым гноем. Я считала, Узаре повезло, что удар оказался скользящим; в конце концов, если б была сломана кость, нам бы пришлось куда тяжелее. Но теперь я не стала бы так утверждать. Маг все равно может потерять ногу, а заражение вполне способно его убить.

Харайл быстро заговорил с круглолицей женщиной вдвое толще меня. Она налила в миску воды из чайника, висевшего над бездымным костерком, и кинула туда же щепотку трав из мешочка на поясе. Когда женщина подошла к нам, я поняла, что она шепотом напевает целебную песню Ориал. Харайл рассеянно засвистел, подхватывая припев, и теплой душистой водой начал смывать гной.

— Из-за синяка она выглядит хуже, чем есть.

Узара ссутулился и потер дрожащей рукой лицо — такой несчастный в спущенных до колен штанах и неопрятной рубахе под грязной мантией. Испытывать свою магию в более широком мире, конечно, интересно, подумала я, но этот маг будет страшно рад снова очутиться в безопасности на своем спрятанном острове. Вопрос только — с одной ногой или двумя.

— У нас есть травы, и мы можем сделать припарки, чтобы ускорить заживление, — продолжал Харайл. — Еще можем притупить боль, но ты должен отдыхать, чтобы твое тело поправилось.

— Все будет хорошо, Зар, — быстро сказал Дарни, когда маг, болезненно морщась, натягивал штаны. — Ну а теперь — где на вас напали и сколько их было?

Старик с жесткими белыми волосами вокруг лысой макушки и худым острым лицом протолкался мимо Беры.

— Что ты знаешь о буре, разразившейся над нами?

— Это Апак, — поспешно вставил Бера. — Старейший из следопытов.

Старика поддерживали две горсти людей, так же настойчиво ждущих ответов.

Дарни глянул на него с бессознательным высокомерием.

— Я — агент Верховного мага Хадрумала Планира Черного. Узара — его доверенный маг, а Джилмартен — маг Солуры, путешествующий с нами.

Его тон прекратил дальнейшие расспросы, но Джилмартен торопливо поклонился.

— Маги, которых надо винить за это бедствие? — Засунув большие пальцы за пояс, Апак в полной мере вернул Дарни его надменность. — Мы знаем, что Людей Гор поддерживает магия, это несомненно.

— Могу вас заверить, их заклинания — не наша работа. Я с облегчением услышала, что здоровяк умерил тон, но

Апак только фыркнул.

— А вы трое что скажете?

И он, и те, что стояли за его спиной, глядели твердо и недоверчиво. Грен рядом со мной зашевелился, открыто реагируя на ощутимую враждебность, исходившую со всех сторон.

— Мы надеялись торговать в Западных Пределах, — сдержанно ответил Сорград с явственным выговором Кола. — Нас бесцеремонно выгнали из гор и преследовали, чтобы убить. — Он показал на Узару и на всех нас, облаченных в перепачканные кровью несвежие одежды, сохраняя спокойствие под тяжестью обвиняющих взглядов.

— Что хотят от нас Люди Гор? — взорвался Апак, выплескивая на нас долго сдерживаемую досаду. — Почему мы — беглецы в диком лесу, который должен нас укрывать? — Он стрелял словами, избрав нас своей мишенью. Лесной акцент искажал его беглый тормалинский. — Мы пасли своих ослов в предгорьях, пока трава была сочной. Женщины собирали травы, остальные охотились на лисиц или зайцев. Мы поставили наши суры в привычных местах; горцы уже увели свои стада на верхние пастбища и работали на рудниках, но некоторые всегда спускаются к Лесу, чтобы обменять металлические и гончарные изделия на деревянные и травы. — Гнев на лице Апака сменился недоумением. — Когда мы увидели этих людей, мы не подумали ничего плохого, но они несли с собой мечи и копья, и было их в два раза больше, чем нас. Они обозвали нас ворами и паразитами, кричали, что мы охотимся на их землях и крадем их меха. Они сожгли наши суры, сломали все, что могли сломать, а остальное пошвыряли в огонь. Они надругались над нашими женщинами, а тех, кто сопротивлялся, секли до крови. — Он захлебнулся жгучей яростью. — Мы охотимся на тех склонах летом, до и после Солнцестояния, но с радостью оставляем их, когда кончается сезон. Горцы спускаются с высот, а мы еще до снегов уходим на юг. — Он умолк, всматриваясь в какое-то дурное воспоминание. — Мы бежали, что мы еще могли сделать?

Мы были центром внимания. Народ подвигался ближе, оставив свои тихие разговоры.

— А что потом? — напомнил Дарни с большей мягкостью, чем я ожидала.

— Им было мало выгнать нас из предгорий! — выпалил Апак. — Они последовали за нами в глубь леса. Каждый раз, когда мы останавливались, на нас нападали, как бы мы ни старались спрятаться или ускользнуть от них. Тех, кто сражался, зарубили, а убежавших поймала в капканы магия.

Это слово звучало проклятием на его губах, шепотом повторенное теми, кто окружил нас кольцом. Я стала прикидывать, как быстрее всего отсюда удрать. Сорград и Грен могут сами о себе позаботиться, а Дарни и его магам придется рискнуть.

— Какова была природа этого колдовства? — требовательно спросил Узара.

— Что я знаю о магии? — Апак сердито взглянул на него, прежде чем обратить гневный взор на Сорграда, который всеми силами старался выглядеть безобидным, и на Грена, державшегося все более вызывающе.

— Просто расскажи нам, что случилось, — вежливо попросила я.

— Люди обезумели, — дрожащим голосом произнес Апак. — Мужчины, которые знают каждый изгиб ветки отсюда до южных морей, совершенно потеряли голову. Одни в ужасе побежали от сестры или брата прямо на клинки горцев. Другие набросились на своих, сбивая их с ног кулаками, ножами, кочергами, котелками. — Недоумение и страх отражались на лицах его соплеменников. — Видя это, горцы засмеялись, а потом убили их.

— Наши животные тоже обезумели, — угрюмо подхватил его рассказ Бера. — Мы были у ручьев выше болота, где Лес сужается, рубили тростник и камыш, ожидая, когда луны приведут рыбу на нерест. Они спустились с высот, обзывали нас грязными словами и убили всех, кого сумели схватить. Но горцы никогда не приходили на болота, ни разу за все те годы, что я путешествовал в том краю! — Он вспомнил, о чем говорил сначала. — Мы могли бы убежать через мхи, но наши животные восстали против нас. Они как будто одичали, лягали и кусали каждого, кто осмеливался к ним приблизиться. Это было хуже проклятой жажды. — Бера в растерянности покачал головой. — Некоторые умерли сразу, сердца разорвались от ужаса.

— То же самое случилось с нашими лошадьми, — подхватила я, — когда на нас напали.

— Это не та магия, которую я мог бы творить, — серьезно заявил Узара. — Моя власть — над стихиями, образующими мир, который вы видите: воздух, земля, огонь и вода. Пожелай я напасть на твой Народ, когда люди работали на болоте, — он повернулся к Бере, весь — воплощение честности, — я бы поднял воду против них, превратил бы ил в жидкость под их ногами, чтобы поймать их в ловушку, соткал бы туман, чтобы сбить с пути...

— Это их точно не успокоит, Узара, — перебила я его. Апак ощупывал кинжал у себя на поясе, и беспокойство окружило нас, будто холодный ветер, предвещавший бурю.

— Наша магия не в силах проникнуть в ум, — внезапно вступил в беседу Джилмартен, его солурский выговор заставил многих повернуть головы. — Это новое и злое колдовство.

— Точнее сказать, древнее в руках злых людей, — поправила я его.

Возможно, когда-нибудь Гуиналь и ее ученые используют свое Высшее Искусство на этой стороне океана.

— Если вы — маги, может ваша магия помочь нам? — спросил откуда-то голос.

Зловещее ожидание повисло как предвестье грома.

— Я дал обет лорду Астраду, то есть нам запрещено... и вряд ли я мог бы сослаться на то, что в Лесу законы короля не действуют... — Джилмартен выглядел сраженным.

Узара побледнел, и не только из-за раны.

— Я не могу действовать без разрешения Планира.

— Атаковать горцев? — вкрадчиво заговорил Дарни. — Несомненно, любой маг имеет право защищать себя и беспомощных. — Он вежливо кивнул Узаре, но улыбка, изогнувшая его губы, больше напоминала предупреждающий оскал мастиффа.

Я никогда бы не подумала, что Узара может стать еще бледнее, но он стал. Харайл наклонился и помял какой-то лист под носом у мага. Вдохнув резкий запах, Узара закашлялся, однако его угловатые скулы порозовели.

— Гадание может показать нам, где расположен лагерь горцев, — продолжал Дарни почти без паузы. — Их передвижения расскажут нам об их планах, и тогда нам удастся избежать опасности. Но не пора ли нам самим взяться за оружие и дать отпор врагу?

Апак и Бера неуверенно переглянулись, но очень многие из Лесных жителей посмотрели на Дарни с новой надеждой, пробивающейся сквозь отчаяние. Пусть Дарни играет эту партию, если хочет, решила я. По крайней мере это отвлечет Народ, и они не станут снимать с Грена и Сорграда мерку для мелкой могилы.

— Нам? — осведомился Бера.

— Эти же самые горцы напали на меня и моих спутников. — Дарни скрестил голые руки на широкой груди, демонстрируя мускулы на конечностях, более толстых, чем мое бедро. Среди Народа он выглядел чуть ли не гигантом, грубые черные волосы курчавились в вырезе его кожаной безрукавки. — Я бы сказал, у нас общий враг, верно?

— Вы никуда не отправитесь, пока не отдохнете немного. — Преградив Дарни дорогу, Харайл ущипнул его руку. Складка, образовавшаяся на коже, долго не разглаживалась. — Ты слишком крупный, чтобы так долго обходиться без питья. Поешьте, напейтесь, тогда ваш ум обострится.

Кольцо Народа вокруг нас тотчас распалось, но теперь мертвую тишину укрытой лощины оживили тихие разговоры и даже торопливо подавленный смех.

— Надеюсь, ты знаешь, что делаешь, — прошептала я Дарни, садясь на твердый, сухой край уступа.

— Когда Зар их найдет, мы спланируем атаку, — кивнул он с удовлетворением.

— Этих людей уничтожат, если они пойдут против кольчуг и палашей с одними ножами и в кожаных туниках, — возразила я с некоторой горячностью.

Сорград наклонился к агенту перед самым моим носом.

— Стычки?

— Как обычно. — Свирепое веселье Дарни вызвало у меня ассоциацию с котом, играющим со своей добычей. — Измотать и обескровить.

Сорград широко улыбнулся.

— Он знает, что делает.

— Не желаешь поделиться секретом? — спросила я с легким сарказмом.

— Мы будем изматывать врага, рубить отставших и, возможно, совершим несколько ночных атак на их лагеря, — прозаично объяснил агент. — Мы не можем отказать им в этой земле, поэтому сделаем ее как можно дороже для захвата, а затем так поднимем цену удержания, что им ее будет не потянуть. — Дарни задумчиво посмотрел на Народ, собравшийся в лощине.

— Это будет долгая игра. — Я приняла у толстухи деревянную миску густого ароматного супа и жадно набросилась на еду. Даже лепешка была желанна и впитывала остатки горячей жидкости, пока я вычерпывала кусочки мяса и зелени помятой ложкой, которую Сорград нашел в одном из своих многочисленных карманов. Мимо протопал парень, неся палку с нанизанными на нее зверьками, которые подозрительно смахивали на белок, но я решительно отбросила эту мысль. В супе, вероятно, была оленина.

— Уф-ф, хорошо. — Дарни выскреб свою миску до последней капли и вытер спутанную бороду тыльной стороной руки.

Я почувствовала себя такой же грязной, как он, да в придачу моя рубаха была вся липкая от пота.

— Нам следует обнаружить ближайшую угрозу, — промолвил Узара, обращаясь больше к самому себе. — Тех, кто напал на Апака.

— Должно быть по крайней мере три отряда, проникающих с севера. — Грен направил свои мысли на стратегию и тактику.

— Бьюсь об заклад, нападения координируются при помощи эльетиммского колдовства, — нахмурился Дарни.

— Лично я так бы и сделал, — кивнул Сорград.

— Поэтому нам нужно придумать план, как это прекратить, — невинно заметила я.

— Как вы думаете, какой отряд мы можем собрать из этих людей? — Грен оглядел лощину, в его тоне сквозило хищное нетерпение.

— Вспомните, как близко люди Апака подошли к Гринту, когда на них напали. А люди Беры были на границе Озерного края. — Дарни выпятил челюсть. — Мы должны что-то сделать, или все Железное Ущелье будет в это втянуто. Коли на то пошло, горцы подожгут весь Лес еще до конца сезона. Как отреагирует Брейксвелл, если Великий Западный Тракт закроется? А Пастамар?

— Мы не должны поступать опрометчиво! — отчаянно воскликнул Узара. — Сначала я должен связаться с Верховным магом. Планир будет знать, что делать.

Я молча сидела, попивая воду из бутыли, и не особо беспокоилась, знает Планир, что делать, или нет. У меня было полно своих идей.

Кабинет Планира Черного, Верховного мага Хадрумала, 6-е постлета

— Вот почему ты должен выслать помощь, и немедленно. Если мы ничего не сделаем, здесь просто наступит хаос.

От настойчивых слов Узары сияющее зеркало зазвенело, и кубок в руке Планира звякнул в ответ.

Верховный маг машинально глотнул изумрудно-зеленый ликер.

— Тебе нужно расширить фокус, Зар.

— Проблема с заклинанием? — опешил Узара.

— Подумай о последствиях того, что ты предлагаешь, — терпеливо объяснял Планир. — Если ты и этот солуранин решите помочь Лесному Народу — это одно. А для магов и Верховного мага Хадрумала вступить в бой означало бы совсем иное.

— Но горцев поддерживает по крайней мере один колдун с Ледяных островов, — горячо запротестовал Узара. — Кажется, они подкупили этих Шелтий. Я уж не говорю о том, насколько они могут быть могущественны!

— Ты способен противостоять их заклинаниям своей собственной магией, — заверил его Планир. — Это страшная угроза, и ты должен сделать все возможное, чтобы остановить того колдуна. Но я не готов поднимать ставки в более крупной игре, посылая магов Хадрумала состязаться с эльетиммскими колдунами, которые привели в движение этот оползень.

— Они расшевелили горы один Мизаен знает какой ложью! — вскричал Узара. — Разве мы не должны показать им, что не потерпим эту злонамеренную клевету?

— Что бы почувствовал король Солуры, узнай он о магах, ведущих войну от имени Лесного Народа? — жестко осадил его Планир. — Что бы он подумал, видя, как Лес — вековая охрана его королевства от тормалинских амбиций — превращается в провинцию магов, не связанных никакими узами и неподвластных его законам?

— Мы бы ушли, когда ситуация разрешится, — возразил Узара.

— И когда бы это было? — с ноткой иронии в голосе осведомился Планир. — Сколько времени должно пройти, дабы мы могли утверждать, что горцы не понесутся стремглав со своих высот в ту минуту, когда последний маг вернется в Хадрумал? Как бы ты убедил Лесной Народ, что им больше не грозит нападение? Думаешь, они бы не захотели оставить себе несколько магов хотя бы лишь для того, чтоб вызвать помощь, если их снова захватят? Мы собираемся принять обязательство поддерживать Лесной Народ, когда доказано, что они не знают ничего действительно ценного? Мы хотим сделать врагов из горцев, когда у них есть эфирное знание, в котором мы так отчаянно нуждаемся?

— Мы могли бы найти компромисс, — проговорил Узара, но уже не так уверенно.

— Что сказали бы великие гильдии Селеримы и Ванама, добродетельные граждане Врида или даже Гринта? — Планир отставил бокал и сплел пальцы, водрузив локти на подлокотники кресла. — Вспомни, как высоко эти города и лорды ценят свою независимость. Прошло двадцать, а может, и больше поколений с тех пор, как они сбросили господство Тормалина, но память о той борьбе жива и поныне. Как бы они реагировали на магов в Лесу, господствующих над трактом ко всем прибыльным рынкам Солуры? Они выгнали бы всех магов из их владений, запретили бы любому чародею появляться в городах, восстановили бы наказания за магический дар, которые и вынудили Трайдека привезти пеструю группу своих учеников в Хадрумал.

Узара не ответил, он выглядел все более подавленным.

— Это с одной стороны. С другой, — Планир сделал выразительный жест, — нас осадили бы просьбами о помощи. Возьми Железное Ущелье: мастера гильдий бросились бы к ближайшему продавцу любовных зелий, требуя немедленного содействия на всевозможных основаниях, в большинстве своем — подложных.

— Их ждало бы разочарование, — язвительно ответил Узара. — Все стороны в Ущелье одинаково попирают интересы друг друга.

— Но как ты откажешь в помощи, если сам только что нарушил вековые традиции, сражаясь в поддержку Лесного Народа?

— Тут борьба не ради наживы, — возразил Узара. — Этих людей уничтожают!

— Так это дело принципа? — Верховный маг поднял палец. — А разве не принципы заставляют лескарцев держать друг друга за глотку в течение десяти поколений? У государя есть право передать верховную власть своим кровным отпрыскам, игнорируя права кого бы то ни было, даже если те чувствуют себя достаточно сильными, чтобы захватить корону. Если мы используем свои силы, чтобы остановить одно убийство невинных, то как можем мы позволить тому хаосу продолжаться дальше?

— Это совершенно другое дело!

— Чем именно? — Спокойные слова Планира только подчеркивали возбужденный тон Узары.

— Мы стоим перед решающей схваткой с конкурирующей магией! — огрызнулся молодой маг.

— Только если мы того захотим, — отмахнулся Планир. — Ладно, я соглашусь с тобой, что ситуация опасна. Предположим, мы проведем границу в песке и вызовем этих колдунов мочиться на спор. Как ты предлагаешь объяснить это добропорядочным жителям Энсеймина и прочих мест, которые будут втянуты в схватку? Какой такой принцип настолько важен, что дает нам право разрушить их мир?

— Маги не отвечают перед мирским населением! — резко парировал Узара.

— Верно, — согласился Верховный маг. — Мы не отвечаем ни перед кем. Мы можем сражаться с этими колдунами всеми средствами, что дают нам власть над воздухом, землей, огнем и водой, и никто не сможет нам помешать. — Он помолчал. — Но как это повлияет на наши нынешние переговоры с принцами Тормалина? Ты не боишься, что они скорее предложат нам самим воевать с эльетиммами, положившись на мастерство Гуиналь и ее адептов, нежели станут заключать союз с магами, которые плюют на любую власть?

— Но это была бы просто глупость, — сердито ответил Узара.

Блестящая поверхность зеркала слегка рябила от расходящихся по ней кругов магии. Свеча горела неукротимо, неестественное пламя пожирало воск, горячие капли сбегали по серебряной ножке, угрожая полировке стола.

— Если я скажу, что мы должны просто игнорировать принцев Тормалина и всех прочих, ты скажешь, что я говорю как Калион, верно? — промолвил наконец Узара с печальной улыбкой.

— Я никогда не проявил бы такую неучтивость, — усмехнулся Планир, — но я мог бы провести весь день в поисках доводов, почему Совет Хадрумала не должен вовлекаться в то, что, по всей видимости, является борьбой за землю и ее богатства. Вот тебе еще один довод. Мы поддерживаем Лесной Народ в этом конкретном конфликте, но отказываем в помощи другому, кто просит ее ради принципа...

— Теперь ты надо мной насмехаешься, — запротестовал Узара.

— О да, Зар, — кивнул Верховный маг. — А как же иначе? Возьмем хотя бы этих людей из Врида или представителей герцога Драксимала — они ведь уходят с пустыми руками. В мире, Зар, великое множество магов. Кто станет утверждать, что никого из них нельзя соблазнить или подкупить, чтобы они использовали свои силы ради якобы благого дела?

— Каждому магу известно, что он отвечает перед Хадрумалом, — серьезно произнес Узара.

— Верно, но как бы я навязал свою власть, если на то пошло? — Планир поднял тяжелое золотое кольцо Верховного мага, его массивный центральный алмаз окружали сапфир, янтарь, рубин и изумруд. — В то время как мой Совет будет разрываться между защитой Леса на западе, сражением с эльетиммами на востоке и за океаном, пока сам я трачу те малые остатки своего времени на то, чтобы убедить всех прочих, что мы не стремимся воссоздать Старую Империю со мной во главе?

— Нет оснований предполагать, будто нечто подобное случится, — раздраженно буркнул Узара.

— Нет оснований говорить, что этого не произойдет, — отрезал Планир. — Прости, я не прав. Я могу с изрядной долей уверенности сказать, что ничего подобного не случится, если я не позволю Совету Хадрумала и должности Верховного мага втянуться в вашу борьбу. Я вырос в горном краю Гидесты, и одна из главных заповедей, которую должен знать там каждый ребенок, — никогда не трогать каменистую осыпь. Один камень, взятый не с того места, может обрушить полсклона горы на твою голову.

— И это твое последнее слово? — Голос Узары обесцветился поражением.

— Это мое последнее слово. — Планир нарочито сделал ударение. — С другой стороны, ты — свободный агент. Ты волен использовать любые средства, имеющиеся в твоем распоряжении. Ты ответишь перед Советом, но я могу заверить тебя в моем абсолютном доверии к твоим решениям и полной поддержке.

— Спасибо за доверие, — сухо молвил Узара. — Но не совсем представляю себе, чего я могу достичь в одиночку. Кроме меня и Джилмартена, здесь на лиги вокруг нет ни единого мага.

— Почему ты в этом так уверен? — Планир двумя пальцами потушил фитиль, и озадаченный образ Узары растворился в зеркале.

Дым свечи хрупкой голубой спиралью потянулся вверх, извиваясь и сплетаясь в лучах вечернего солнца, косо падающих в окна. Планир встал с кресла и, приблизившись к окну, посмотрел на высокие крыши Хадрумала. Серый камень стен золотился в закатном свете, дворы и проходы были заполнены народом: маги и ученые направляли свои стопы к еде, питью, разговорам и отдыху. Верховный маг вглядывался в снующих людей, пока их фигурки не исчезали в воротах или дверном проеме.

Планир повернулся — его глаза были суровыми и опасными. Висящие струйки дыма задрожали и рассеялись, когда он стремительно прошел мимо них к пустому камину.

— Так что ты желал обсудить со мной, Шив? Молодой маг сидел на другой стороне комнаты, в тени глубокого кресла.

— У меня есть новости о Калионе, Верховный, — несмело отозвался он.

— Я должен беспокоиться? — удивился Планир.

— Учитывая твои последние слова о Тормейле, который испытывает беспокойство из-за непомерного честолюбия магов, я должен это подтвердить. — От робости Шива не осталось и следа.

— Расскажи мне, что ты слышал, — предложил Планир.

— Что Калион был в Релшазе и встречался там с влиятельнейшими людьми. Вроде бы он сулил им всевозможные выгоды и преимущества, когда маги займут достойное место на верхних уровнях власти. — В голосе Шива звучала горькая насмешка. — В конце постзимы он поехал в Тормейл. Там его приглашали на самые высокие приемы, и судя по тому, что я слышал, он познакомился со всеми дворянами, имеющими большие связи в высшем обществе. Теперь, я полагаю, он путешествует между герцогами Марлиром и Парнилессом в Лескаре, предлагая услуги честного посредника в их переговорах.

— Почему ты думаешь, будто я не знаю, как развлекается Калион? — пристально взглянул на Шива Верховный маг.

— Ты был очень занят в последнее время, Верховный. — Шив замялся. — Но если ты говоришь... я удовлетворен... — Он торопливо встал.

— Не думаю, что ты удовлетворен. — Планир пересек комнату, чтобы зажечь свечи в канделябре, как бы случайно преграждая Шиву путь к двери. — И не думаю, что я удовлетворен. Сядь.

Колени молодого мага подогнулись, под желтоватой кожей выступил румянец.

Планир сел в кресло по другую сторону камина и с минуту изучал собеседника.

— Так ты говоришь, я был занят? Да, допустим, мои обязанности заполняют все мои дни, но в последнее время не больше, чем обычно.

Шив неловко кашлянул.

— Твое внимание было поглощено другим.

— Неужели? — Планир откинулся назад и положил ногу на ногу. — Чем?

Молодой маг снова встал.

— Очевидно, я ошибся. Прости, что отнял у тебя время.

— Или ты думал, что я запутался в подвязках хорошенькой девушки? — добродушно спросил Планир.

У Шива отвисла челюсть.

— Я бы не... — запнулся он, когда Планир захихикал. — Раз уж ты сам сказал, о уважаемый Верховный маг, то да. По всему Хадрумалу болтают о том, что ты задрав хвост бегаешь за Лариссой с тех самых пор, как она впервые помахала тебе своими нижними юбками!

Планир захохотал во все горло, спугнув голубя с оконного выступа.

— Ох, сядь, Шив, и давай выпьем. — Он подошел к буфету, взял винную бутылку и два кубка, небрежно стукнув их друг о друга. — Кажется, я с каждым днем начинаю пить все раньше и раньше, — заметил он, взглянув на часы на каминной полке. — Вот что действительно должно тебя тревожить. Ты не был здесь, когда Джилейк являлся мастером Наводнений, не так ли? Пьянство того человека было настоящим бедствием.

Вызов и опаска, боровшиеся на лице Шива, сменились простым смущением. Молодой маг залпом осушил кубок. Планир снова сел в кресло.

— Я тронут твоим беспокойством, но оно совершенно излишне.

— Да? — раздраженно молвил Шив. — Ни мне, ни всем прочим так не кажется. Мы видим, что Калион, который тешит свои безрассудные амбиции, похваляется потенциальной помощью Хадрумала перед каждым, кто обладает хоть какой-то властью или влиянием. Здесь он — шут, поскольку здесь полно людей, способных его обуздать, но там, на материке, глядя на его прекрасные платья и барственные манеры, люди воспринимают Калиона очень серьезно! Почему ты не противодействуешь этому? Потому что все твое время занято новой хорошенькой ученицей. Ты сопровождаешь ее на званые обеды и танцы и даешь ей вечерние уроки, которые длятся до завтрака, по крайней мере трижды в неделю! Троанна этого не одобряет, в том числе и как госпожа Наводнений, пока ты отказываешься назначить мастера Туч взамен Отрика, — если бы Калион захотел бросить тебе нешуточный вызов в Совете... — Шив внезапно умолк и посмотрел в пустой кубок.

— Ты высказал свою точку зрения. — Планир заново наполнил его кубок вином малинового цвета. — Позволь мне предложить тебе другую. Я полностью сознаю, что Калион позволяет своему рту давать расписки, которые его кошелек не в состоянии оплатить. Он может давать какие угодно обещания, но ему никогда не выполнить ни одно из них. Как бы далеко он ни удрал на своей привязи, я все равно держу ее конец и смогу вернуть его, как только захочу. В данный момент я предпочитаю дать ему возможность выбрать любую слабину, какая только есть в его распоряжении, и совершенно запутаться. Затем я, естественно, приду ему на помощь, и когда все его прекрасные слова окажутся ничего не стоящими, Калион будет выглядеть чрезвычайно глупо. Поверь мне, это больше послужит его дискредитации, чем прямой упрек или наказание, которое я мог бы наложить. Калион, без сомнения, будет делать все возможное, чтобы склонить Совет на свою сторону, но я не намерен давать ему повода для вражды, предпринимая шаги против него. Я не сделаю из Калиона врага, Шив, потому что в конечном счете он искренне желает магам благополучия, кроме того, хочет навести порядок в более широком мире. Я ничего не имею против таких целей, у нас просто абсолютно разные подходы.

— Ты уверен, что Совет тебя поддержит? — спросил Шив. Планир улыбнулся.

— Сторонники Калиона осмелели и стали неосторожны, полагая, что я слишком занят услаждением плоти. Но не кто иной, как я, кормлю Эли и Галена слухами. С помощью Лариссы я выкладываю несколько весьма лакомых кусочков для тех, кто копается в отбросах внутри Залов. Они заглатывают наживку, но именно Калион найдет ее столь ужасно неудобоваримой. Он совсем не имеет той поддержки, какую воображает себе, и знаешь почему? Потому что всякий раз, когда я вижу, как Эли и Гален очаровывают кого-то, я сам подхожу потом к этому человеку и осмотрительно взываю к его здравому смыслу.

— Да, Верховный. — Шив глупо захлопал глазами. Добродушное лицо Верховного мага стало твердым.

— Троанна не одобряет моих отношений с Лариссой, это верно, но она старая и мудрая, а потому знает, что плотские удовольствия и магическое ремесло — вещи совершенно разные. Не смешивай их, Шив, чтобы не ошибиться ни в отношении меня, ни в отношении себя. Троанна будет судить меня как Верховного мага за то, как я исполняю свои обязанности, а не за то, как я предпочитаю проводить время в своей кровати. А ты особенно высоко должен это ценить.

Шив покраснел и неловко заерзал в кресле.

— Да, Верховный.

— У меня тоже есть связи в Релшазе и Тормейле. Ты помнишь Меллиту? Когда Калион обещает обе луны вместе со всеми звездами одному из членов магистрата, тот в первую очередь говорит с Меллитой. Калион играет роль вельможи в своих великолепных платьях, сшитых портным, громко и долго вещая о безграничных ресурсах магии. Только он не понимает, что люди, далекие от магии, относятся к ней настороженно, особенно если она в руках наглого и сильного человека. Калион говорит, что может творить всевозможные чудеса, но никогда не остановится, дабы спросить, а хочет ли кто-нибудь, чтобы он их творил. Высокомерие топорщит перья, Шив.

Итак, они идут и говорят с Меллитой, которая, как они знают, является магом и, что гораздо важнее, живет в их городе вот уже почти поколение, и все сходятся на том, что она — справедливый и честный откупщик налогов. Меллита советует им не беспокоиться, объясняя, что Калион — только гонг и никакого обеда и что человек, на которого им стоит рассчитывать, — это Верховный маг. — Планир ухмыльнулся. — Маг, еще более устрашающий, чем этот неисправимый энтузиаст? Нет, вовсе нет, говорит им Меллита. Он такой же человек, как вы, любит хорошеньких девушек, танцы, выпивку и фривольные шутки. Все знают, что это правда, и в Хадрумале, и в любом другом месте. — Серо-стальные глаза Верховного мага блеснули в свете свечей. — Утешение, за которое могут ухватиться принцы Тормалина, если мне в конце концов придется выгнать эльетиммов в океан молнией и огнем, потопом и землетрясением. Я выпущу всю мощь Хадрумала против этих колдунов, если нужно будет, Шив. Но я не стану попусту тратить время и силы на борьбу с мелкими булавочными уколами, когда реальная опасность в том, что нам всем перережут горло, если я допущу оплошность.

— Да, Верховный, — пробормотал молодой человек. Планир тяжело вздохнул.

— Что касается Отрика, ну, я еще не готов отказаться от старого пирата.

— Прошло семь сезонов из восьми, — с горечью напомнил Шив.

— Пока он все еще дышит, пока мы можем удовлетворять его телесные нужды... — Планир помолчал немного. — Если из поездки Зара ничего не выйдет, то да, я вынесу этот вопрос на Совет, но даже тогда порекомендую не принимать поспешных решений. Отрик не страдает, в конце концов.

Угрюмая тишина повисла в воздухе.

— Я знаю, ты не мог разрешить участие Совета, но можно пойти мне? — Шив с надеждой поднял голову. — Если стихия этого Джилмартена — воздух, то с моими водными талантами и с Узарой, владеющим землей, нам бы понадобился только маг огня, чтобы создать полную связь.

— И где бы ты нашел этого мага огня? — Планир улыбнулся, увидев мольбу в глазах Шива. — Я заключу с тобой сделку: если ты раньше, чем Зар, разгадаешь эту загадку, я пошлю тебя, чтобы дать ему ответ.

Он открыл дверь. В раздумье морща лоб, молодой человек ушел. Планир захлопнул тяжелый черный дуб и на минуту прислонился к нему лбом. Выдавив улыбку, он пересек комнату и открыл другую дверь, искусно спрятанную среди резных панелей. За ней находилась маленькая комната, в которой господствовала роскошная кровать с пологом из желтого шелка, вышитого яркими лозами и цветами. Ларисса сидела в кресле, обитом в том же стиле, с аккуратно сложенными на коленях руками и скрещенными лодыжками. Она смотрела в окно на закат, лицо — неподвижное, словно высеченное из того же белоснежного мрамора, что и умывальник рядом с ней. Каштановые волосы уложены в высокую прическу и скреплены гребнями, глаза, щеки и губы слегка подкрашены. Платье из лазурного атласа, покрытого газом, выгодно подчеркивало фигуру девушки.

— Ну а с тобой что? Сердишься или расстроена? — Планир сел на кровать и снял сапоги. — Или и то, другое?

Ларисса свирепо посмотрела на него.

— Значит, я всего лишь средство для распространения твоих слухов? Потому что все поверят в то, что я говорю, не так ли? Если ты не можешь доверить женщине разглашать постельный разговор, кому ты можешь доверять! — Краска, проступившая на ее щеках, перекрыла более мягкий оттенок румян.

— Ты всегда пользовалась моим полным доверием, когда требовалось приправить сплетни новыми пикантными подробностями, моя дорогая. — Планир бросил рубаху на пол. — Насколько я помню, ты охотно и с большим мастерством играла в эту игру, — ухмыльнулся он.

— И что с того? — зло спросила девушка. — Тебя не беспокоит, о чем все говорят? Надо мной смеются по всему материку, от Кола до Мыса Ветров! Моя роль — просто заверять всех и каждого, что ты мужчина с мужскими аппетитами?

— Я не отрицаю, что мне на руку подобное мнение людей, но я ничего не могу поделать со сплетнями. Мне очень жаль, что ты находишь это унизительным. Откровенно говоря, я бы и сам предпочел обойтись без них, — пожал плечами Планир. — Верховному магу многое подвластно, но я не в силах запретить людям думать, как они хотят.

— Но ты используешь эту болтовню, направляешь ее против сплетников. — Обвиняющий тон Лариссы пасовал перед спокойствием Планира.

— Верно, — согласился Верховный маг. — Я использую все средства для исполнения моих обязанностей; я сказал тебе это с самого начала. Но я не делал ничего, чтобы вызвать сплетни. Я не выставлял тебя напоказ и не прятал, как если бы нам было чего стыдиться. В конце концов, это была бы просто другая сторона монеты, если б я позволил перешептываниям и ехидным замечаниям влиять на меня. — Планир расшнуровал простые суконные бриджи, вылез из них и перешел к гардеробу, откуда достал чистую рубаху из мягкого шелка. — Я с самого начала тебе говорил, что будут пересуды и что тебе решать, не слишком ли тяжек этот груз и не склонит ли он чашу весов против меня.

Ларисса посмотрела на свои руки, и в наступившей тишине был слышен только шелест шелка, когда Верховный маг одевался.

— Все, что я прошу, моя дорогая, — чтобы ты взвесила мои слова прежде чьих-то еще, — мягко сказал Планир. — Я когда-нибудь тебе солгал? Я когда-нибудь тебя обманул? Ты веришь, когда я говорю, что твой ум и твое общество, твое обаяние и твоя страсть — величайшие дары, когда-либо ниспосланные мне? Останься ты со мной, и я бы считал себя самым счастливым человеком в мире, даже будь я простым углекопом в Гидесте, не говоря уж о Верховном маге Хадрумала.

— Но ты — Верховный маг Хадрумала, — помедлив, откликнулась Ларисса.

— Да, — кивнул Планир. — И я должен переносить все, что с этим связано. Ты — нет, если не хочешь, моя дорогая. Ты это знаешь.

Вновь воцарившееся молчание грозило продолжаться вечно, если бы по всему многобашенному городу не забили колокола. Планир взглянул на маленькие часы, красовавшиеся на ночном столике возле кровати.

— В данную минуту нам следует решить, идем ли мы на танцы в Морской Зал. Каждый тур, что мы станцуем вместе, подбросит зерна на мельницу сплетен. Впрочем, если мы не пойдем, это породит целый воз предположений и слухов. Он положил глаз на другую девицу? Она получила продвижение, к которому стремилась, каким бы оно там ни было? Он пошел дальше, сделав еще одну зарубку на кроватном столбике, или она устала быть стариковским капризом? — Планир говорил с нежным поддразниванием. — Но как бы ты ни поступила, я буду уважать твое решение. И если мы туда пойдем, то только потому, что я люблю танцевать, и особенно люблю танцевать с тобой, и потому что хочу отринуть на вечер свои должностные заботы и наслаждаться с самой красивой девушкой Хадрумала. — Планир пошел к двери, элегантный в безупречно сшитом костюме из черного шелка.

Ларисса встала и одернула платье.

— Надень свои бальные туфли, о уважаемый Верховный маг. — Она улыбалась, и у нее светились глаза. — Пусть люди болтают. А что касается наслаждения, — девушка взяла Планира под руку, договаривая на ходу, — оно будет зависеть от того, устанешь ты в танцевальном зале или нет, верно?

Великий Лес, 6-е постлета

Пока Узара возился с зеркалом и щепкой из костра, я последовала за одним из целителей и спустилась из лощины к длинному узкому озерку. Струйки воды сбегали меж папоротников по камню, устланному слоями серого и охры, проколотыми тут и там влажной чернотой. От подернутой рябью воды тянуло холодом. Группы мужчин и женщин купались, стирали одежду и осторожно пробирались по скользкому зеленому уступу, чтобы наполнить котелки чистой водой из родника. Я как следует вымылась, хотя от студеной воды перехватывало дыхание. Потом завернулась в куртку и, наслаждаясь тем, что я снова чистая, пошла на поиски чего-нибудь, что сойдет за чистое белье.

Харайл заваривал в мисках травы на входе в пещеру и кивнул мне, когда я рылась в своей котомке.

— Ты из Народа? — В его голосе звучало сомнение.

— Нет, — покачала я головой. — Мой отец был вашей крови, но я инородка. — Теперь я это ясно понимала. Прошлое моих родителей принадлежит им, а мое будущее — мне. Я достала со дна драгоценную книгу и, убедившись, что обертки не пострадали, посмотрела на Харайла. — Та песня, которую вы пели раньше, это «Исцеляющие Руки Мазир», верно?

Целитель оторвался от своей работы.

— Ну и что?

— Ты знал, что есть сила в этой песне, в джалквезане? — Я улыбнулась ему.

Явно озадаченный, Харайл наморщил лоб.

— Что за сила?

— Разновидность заклинания. — Я вложила всю свою искренность, до последней крупицы, в эти слова. — Я приехала на запад по поручению тормалинских ученых, чтобы отыскать знания древних племен. Я нашла джалквезан.

Интерес на лице Харайла возобладал над иными чувствами.

— Но как это может быть заклинанием? Это же просто чушь.

— Вовсе нет, — с горячностью заверила я его. — Никаких сомнений в этом быть не может.

— Если джалквезан — заклинание, то что оно может сделать против горцев? — Целитель, как я и ожидала, ухватился за эту мысль.

— Ты находишь нужную тебе песню. Если желаешь спрятаться, поешь о «Вьенн и Оленихах». Если заблудился, пой о «Мазир и Буре», и ты снова отыщешь дорогу. — Я старалась, чтобы моя речь звучала так же легко, как лущение гороха. — Джалквезан привязывает колдовство к песне. Все это есть в моей книге. — Я крепко обняла песенник, надеясь, что Харайл не попросит его посмотреть.

— Можно творить колдовство просто пением?

Я прикусила ругательство, услышав сомнение в голосе Харайла.

— Я почти год путешествую с магами. Они пытаются разгадать эту головоломку в течение поколения, и джалквезан оказался тем кусочком, который точно подошел! — Я откровенно блефовала с пустыми руками, чтобы сорвать куш.

— Мы просто должны петь?

Харайл посмотрел на группу детишек. Они были заплаканные, а одна девочка все оглядывалась через плечо и просительно лепетала понятное на любом языке «ма-ма-ма-ма».

— Ты поешь, веруя в силу джалквезана. — Я говорила так глубокомысленно, что могла бы убедить императора Тормалина заплатить мне за право занять его собственный трон.

— Мы все должны петь?

Сэдрин спаси меня, что эти ученые теории говорили о Высшем Искусстве? Вера есть ключ, и чем больше умов сфокусировано на чем-то определенном, тем больше сила, из коей та вера может черпать? От одной лишь попытки осмыслить это разболелась голова, и я закрыла глаза. Зачем осмыслять? Почему просто не сделать это и положиться на удачу? Я открыла глаза и увидела, что Харайл смотрит на меня выжидательно.

— Постарайся вовлечь в пение как можно больше людей, — посоветовала я, излучая спокойную уверенность. — Просто порекомендуй им сосредоточиться на словах и желании, чтобы ваши люди остались целы и невредимы. Остальное сделает джалквезан.

У целителя разгладился лоб.

— Если это не поможет, то и не повредит, — устало улыбнулся он. — И пение, несомненно, подбодрит людей.

Я бы предпочла более горячую поддержку, но всегда беру то, что предложено.

— Если ты извинишь меня, я пойду узнаю, как дела у моих друзей. — Одну руну я положила, пора выложить еще несколько.

Мои спутники собрались вокруг Узары, который сидел на земле, сосредоточенно глядя в широкую мелкую миску, стоявшую между его вытянутыми ногами. Я остановилась рядом с Джилмартеном. Грен скрестив ноги сидел напротив, а Дарни смотрел вниз, нависнув над головой Узары. Сорград с нейтральным лицом сидел в нескольких шагах от него, что-то жуя.

Тусклый зеленый свет начал собираться на дне миски. Кружась, он свился в образ, который сиял пронзительно ярким светом гор, причудливо контрастируя с приглушенным светом, сочащимся вокруг нас сквозь листву. Изображение устремилось вниз и понеслось над каменистой тропкой, вьющейся в выжженной солнцем траве. Сухая земля и гравий заполнили образ, скользя мимо с головокружительной скоростью. Мой желудок восстал, и я закрыла глаза.

— Где отряды? — нетерпеливо спросил Грен.

Узара согнул руки и сконцентрировался, высунув от напряжения кончик языка.

— Поблизости никого не видно, это уже кое-что.

— Найди основную часть их сил! — приказал Дарни. Узара запрокинул голову.

— Было бы гораздо легче, если б ты не дышал мне в затылок. А я уж как-нибудь сам справлюсь со своим гаданием. — Он нахмурился. — Я не уверен, что мне не мешает их проклятая эфирная магия.

— Попробуй с этим. — Я покачала над миской ножичком стервы Шелтии и лукаво улыбнулась Узаре. — Разве твое гадание не бывает гораздо вернее с чьими-то вещами?

Маг прищурился, но взял ножик и бросил в воду, выразительно щелкая пальцами. Я подмигнула Сорграду и Грену.

— Мы на месте, — внезапно сказал Узара.

Все бросились к нему, отпихивая друг друга, чтобы лучше видеть, но каждый старался не толкнуть мага.

Мягкий зеленый свет поднялся из воды, едва заметный на солнце. Серебряное лезвие ножа заблестело на миг, прежде чем исчезнуть, когда новый образ лег на поверхность воды. Появилась та девушка в каком-то рекине.

— Я бы не сказала, что все вы, горцы, выглядите одинаково, но ваши дома похожи, как близнецы! — прошептала я Сорграду.

Девушка стояла у длинного сланцевого стола, который мог быть вырублен из того же куска, что и стол в фессе Хачал. Пока я говорила, Шелтия пересекла загроможденную мебелью комнату и вышла из рекина. Джилмартен затаил дыхание, остальные выругались.

Двор фесса был забит людьми. Пучки стрел передавались из мастерской, ремни с мечами надевались поверх кольчуг, шлемы застегивались на пряжки под решительными подбородками. Девушка ходила от одной группы мужчин к другой, после чего у них мрачнели от ненависти лица и глаза горели от ярости, которую способна унять только месть.

— Тебе следовало использовать голубую соль, моя девочка, — заметил Грен без удовольствия.

Он указал на человека в серой мантии Шелтии — его голова выделялась среди прочих более темным цветом. Это был эльетиммский колдун, и я грязно выругалась.

— В следующий раз мы его прикончим, — пробормотал Сорград. — Посмотрим, как он справится с мечом в кишках.

Я выдавила саркастичную улыбку. Узара перенес заклинание за стену, и мы увидели, как толпа выходит из огромных ворот и рассыпается по склону холма. Навстречу, одолевая длинный подъем, шли мулы, нагруженные узлами, за ними плелись какие-то люди. Долина во всю свою ширь была разрыта шахтами, входы старых и новых рудников чернели в земле, как следы от гигантских когтей. Там же стояли огромные квадраты камнедробилок и печей для обжига извести, а фесс и рекин казались почти незаметными среди гигантских куч пустой породы, возвышавшихся с разных сторон. Но все это казалось карликовым по сравнению с горами. Они тянулись ввысь, в голубое небо, которое отражалось в глазах Сорграда, пока горец изучал их вершины и крутые склоны.

— Кто-то планирует войну, — с мрачным удовлетворением изрек Дарни.

— Покажи мне пики, — внезапно попросил Сорград. Узара тяжело дышал, его тощие плечи сгорбились, но он повернул изображение кругом и поднял высоко над фессом к горам. Острый голый гребень поднимался до снежного поля, где лед бросал вызов солнцу на впалой груди горы. Там гребень разделялся надвое: одна вершина поднималась к неровной макушке обрушившейся скалы, другая — к высокому пику, иссеченному зарубками и вогнутому, как поношенный нож. Два могучих пика господствовали в верхней части долины: один — пронзающий наконечник копья, одетый в лед и расколотый глубокими трещинами, другой — темный, нависающий, не терпящий никакого снега на своих боках, которые блестели в лучах летнего солнца будто вороново крыло.

— Дол Тейва, — сообщил Сорград.

— Ты уверен? — спросил Дарни.

Горец посмотрел на него бесстрастным взглядом.

— Уверен. Тебя в детстве учили запоминать улицы и дома твоего родного города? А нас учили пикам всех Пределов — Восточного, Западного и Среднего.

— Дол Тейва. — Дарни попробовал на язык это незнакомое название. — Как далеко мы от него?

— Почти в двенадцати днях пути, если двигаться быстро и налегке. Я нарисую тебе карту, — пробормотал Сорград. — Если, конечно, они не доберутся сюда первыми.

Мы посмотрели на многолюдный лагерь, где все были заняты своим делом. Одни ставили шатры: кто — в круг, кто — аккуратными рядами, а кто — отдельно, в сторонке; другие приносили охапки хвороста, складывая его у костровых ям; третьи подвозили воду. Кольчуги блестели на солнце, и несколько человек, торопливо ходивших туда-сюда без тяжести доспехов, были одеты в неброское серое одеяние Шелтий. Я подавила слабую дрожь.

Мы понаблюдали еще какое-то время — ничего особенного не происходило, но затем ворота крепости распахнулись, и вышла маленькая группа. Она направилась к открытому месту в долине, быстро увеличиваясь за счет любопытных. Там все уселись полукругом на сухую землю, и какой-то мужчина из тех, что вышли из фесса, обратился к ним с речью. Он был коренаст, но хорош собой — Ниэлло заплатил бы бешеные деньги, чтобы вылепить с его лица актерскую маску. Откинутые назад жесткие золотые волосы открывали широкий лоб над гордым носом. Челюсть под короткой бородой была квадратной, и, судя по жестам говорившего, рот его был столь же красноречив, сколь красив. Мужчина поворачивался из стороны в сторону, его выразительные руки то простирались в мольбе, то сжимались в кулаки и, наконец, поднялись к небесам в страстном призыве. Толпа зашевелилась, кивая и вторя его жестам, слова оратора подстегивали слушателей. Когда он закончил, потрясая мечом, толпа вскочила, исполненная решимости. Люди махали и выкрикивали что-то явно одобрительное. Дружно досадуя, что нельзя услышать слов этого обаятельного вожака, мы всматривались в лицо, обрамленное краями миски, пока Узара направлял всю свою энергию в ходе заклинания на этого человека.

— Чтобы их остановить, нужно в десять раз больше людей, чем у нас есть, — проворчал Грен.

— А кто защитит этих, если мы уведем всех, способных стоять на ногах и держать оружие? — Дарни исподлобья смотрел на детей, стариков и немощных.

— Это было бы законным использованием магии, — сказал Джилмартен.

— А ты не был бы полезнее в бою? — парировал Сорград. — Удар молнии в нужном месте мог бы причинить больше вреда, чем половина тормалинской когорты.

— Нам придется очень осторожно выбирать, где и как сражаться. — Дарни игнорировал эту пикировку. — От верной позиции зависит успех.

Грен наблюдал за крошечными фигурками, расходившимися от оратора.

— Не думаю, что он ухитрился поднять какой-либо дол целиком. Будь это настоящее войско, как в старых сагах, каждый фесс имел бы свой костер и свое знамя.

— Кто ж тогда идет за ним? — Я посмотрела внимательнее, пытаясь углядеть хоть какие-то различия в многоликой толпе.

— Изгнанники, те, кого выгнали за преступление, реальное или воображаемое, — иронично усмехнулся Сорград.

— Младшие сыновья с голодных земель, — подхватил Грен. — Сыновья тех, кто женился на девушках низин и лишился своих кровных прав.

— Зар, мне нужно, чтобы ты осмотрел все ближайшие долины, — сказал Дарни. — Надо узнать, все ли они вооружаются или это ограниченное восстание, поднятое тем Беловолосым.

— Нам-то какая разница? — раздраженно пробормотал Узара. — Их и так много, и все с мечами и направляются сюда.

— Не обязательно, — покачал головой Сорград. — Они могут направляться в Ущелье, а не сворачивать на юг, к нам.

— Тем больше оснований попытаться положить конец этому, и быстро. — Дарни посмотрел на Узару с плохо скрываемым нетерпением. — Посмотри чуть дальше своего носа, человек!

Это был разговор воинов. Но я не воин, никогда им не была и быть не хочу. С другой стороны, в очень редких, отчаянных случаях в первые годы моих скитаний голод заставлял меня прятаться в переулках с дубиной в руке и сердцем в пятках. Я всегда искала человека, который слишком неосторожно пьет и имеет при себе тугой кошелек, а затем шла за ним, чтобы лишить и чувств, и кошелька. На голову ниже любой потенциальной жертвы и вполовину ее легче, я не собиралась ни с кем состязаться в равном бою. Разбойник бьет по голове, а не по рукам.

— Что, если вы убьете их вожаков? — предложила я. — Ледяные островитяне, сражавшиеся в Келларине прошлым летом, сдались сразу, как только их командиры умерли.

— Тогда у эльетиммов меньше общего с Людьми Гор, чем они утверждают, — с презрением ответил Сорград. — Аниатиммы приучены выполнять работу вместо раненого товарища, будь то на рудниках, на установке капканов или в сражении с жителями низин в Ущелье.

— Однако они слишком внимательно прислушиваются к Красавчику, — рассуждал Грен. — Бьюсь об заклад, если он поймает стрелу в горло, у них появится пауза для размышлений. Толпа сильна, пока силен тот, кто ее сплачивает, Град, ты знаешь это.

— А как насчет Шелтий? — подкинула я новую идею. — Особенно если они используют эфирную магию, чтобы не дать своему войску разбежаться.

Сорград скорчил гримасу.

— Ты бы поменяла серебро на медь, моя девочка. За убийство Шелтий ты проживешь на горном склоне ровно столько, сколько потребуется воронам, чтобы найти тебя и выклевать твои глаза и печень. Убей Шелтию, и та армия выйдет на кровную месть.

— А Ледяной островитянин? — У меня засосало под ложечкой.

Дарни посмотрел на Сорграда.

— Верность крови распространяется на него? Ставлю полбогатства Хадрумала, что он — зачинщик этого зла.

— Даже если он прикидывается Шелтием, он не рожден ни в одном из долов на этой стороне океана, не говоря уже об Ущелье, — медленно ответил Сорград. — Это видно по его лицу и волосам. Вероятно, они постараются отомстить за его смерть, но я не думаю, что это будет считаться кровной обидой.

— Семья в горах — это все, — кивнул Грен. — Но этот нож — обоюдоострый: если у тебя нет семьи, ты — ничто.

— Так что, если мы уберем эльетиммского колдуна с весов? — упорствовала я. — Обычно Шелтий остаются нейтральными, мы это знаем. — Я нащупала ускользающую мысль. — Значит, нужно было приложить усилия, чтобы их расшевелить. Судя по тому, что мы видели в фессе Хачал, Шелтий считают себя петухами на навозной куче, и простой горец не смог бы их зажечь. Остается только этот колдун, верно?

— Он вполне может быть ключевым звеном в цепи. — Сорград повеселел. — Стоит поглядеть, что произойдет, если мы это звено порвем.

— Значит, мы втроем поднимемся в горы и разберемся с ним, — заключил Грен. — А тем временем ты, Дарни, приведешь этот Народ в форму и не дашь армии нашего Красавчика еще глубже влезть в беду.

— Я бы определенно ухватился за любую идею, которая предлагает кратчайший путь через это, — пробормотал Дарни. — У меня нет бойцов для настоящего сражения.

— Простите, но я не могу с этим согласиться. Все воззрились на Узару, и маг покраснел.

— Сорград нужен мне здесь, — упрямо заявил он и поднялся, оставив свою магию без внимания. — Планир сказал, что я должен использовать свои силы вместе с Джилмартеном и еще каким-нибудь магом, которого удастся найти здесь, на месте.

— Я не маг, и ни ты, ни твой Верховный не имеете на меня никаких прав, — невозмутимо ответил Сорград.

— Я понимаю, ты не мог познать свой магический потенциал, учитывая твое происхождение и воспитание, — продолжал Узара, игнорируя ответ Сорграда, — но мы можем натаскать тебя, даже необученного, в нескольких простых заклинаниях.

— Нет, — сказал горец. Узара уставился на него.

— Что ты имеешь в виду?

— Я неясно выразился? — Глаза Сорграда излучали холод. — Нет.

— Сейчас не время упрямиться, человек. Ты урожденный маг! — рассердился Узара. — Твой долг — использовать свою магию, и я не могу представить себе более подходящего момента для принятия ответственного решения!

— Я никому ничего не должен, — с презрением отчеканил Сорград. — Я не отвечаю за случайность моего рождения, так же, как ты — за потерю своих волос. Я верен моей крови и моим друзьям.

— Даже если из-за твоего упрямства эти люди погибнут, — горячился Узара, — в то время как твое сотрудничество могло бы их спасти?

Грен шевельнулся, и я бросила на него упреждающий взгляд. У меня была одна руна, способная переломить ход игры.

— Что именно сказал Планир?

Маг на минуту растерялся, когда я потребовала его внимания, встав между ним и Сорградом. Это был не самый благоразумный шаг, но кто-то должен был прекратить этот спор, грозивший вылиться в потасовку.

— Я спросил, что мне следует делать, так как поблизости нет других магов, кроме Джилмартена и меня, — раздраженно ответил Узара. — Планир сказал, чтобы я не был в этом так уверен, и затем разорвал связь. Должно быть, он имел в виду Сорграда, вот и все.

— С чего ты взял? — взорвался Грен. — Как он вообще узнал о моем брате?

— Я сообщил Верховному, что обнаружил мага среди Горных Людей. До сих пор мы считали, что среди них маги не рождаются. — Узара вызывающе вскинул подбородок. — Что до твоей необъяснимой способности подавлять свое стихийное родство... — он взглянул на Сорграда с досадой и подозрением, — это лучше оставить до тех пор, пока мы не вернемся в Хадрумал. Там мы исследуем эту странность.

— Забудь об этом, маг, — небрежно бросил Сорград. — Скорее моя задница срастется, чем я поеду в Хадрумал.

Узара встопорщил перья и затряс гребешком, как молодой петушок, задирающий бойцового петуха.

— Планир сказал...

— Почему ты говоришь, что среди горцев маги не рождаются?

Вежливый вопрос Джилмартена с его мягким солурским выговором прошел сквозь гнев Узары, как нож сквозь масло. Даже после двух тяжелых дней пути маг выглядел сравнительно опрятным, хотя из-за потери шляпы его лицо немного обгорело на солнце.

— Потому что это так, то есть они неизвестны, — в замешательстве ответил Узара.

— Они известны в Солуре, — смущенно произнес Джилмартен. — По крайней мере я встречал магов и наполовину, и на четверть Горной крови и как-то слышал об одном маге-горце чистой крови.

— А что еще вы там, в Хадрумале, неверно поняли? — съязвил Грен.

— А как насчет Лесной крови? — Вопрос Узары на полбиения сердца опередил мой собственный.

— Что-нибудь еще, чего вы не знаете, Песочный? — вкрадчиво спросил Грен.

Солуранский маг кивнул.

— То же самое, насколько я знаю: редко, но встречаются.

— Вот тебе и ответ, — торопливо промолвила я, чтобы не дать Грену еще больше раздувать огонь. — Если хочешь добыть себе новых учеников, мы посмотрим, нет ли здесь кого с... — Я запнулась, не зная, как это назвать. — В общем, урожденного мага.

— В моей традиции есть методы обучения с помощью зубрежки. Они могли бы дать этим людям хорошие средства защиты, — сказал Джилмартен, нервно улыбаясь.

Сквозь упрямство на лице Узары проступила неуверенность. Маг чувствовал, что почва уходит у него из-под ног.

— Давайте браться за дело. Наши препирательства играют только на руку врагу, — твердо заявил Дарни. — Нам нужно знать, с кем мы воюем, поэтому, Зар, осмотри ближайшие долины. Выясни, какие готовятся к сражению. Вы двое, вы знаете горы и знакомы с тактикой боя, а здешние охотники знают лес. Нам нужно собраться и сообща начертить карту. Понадобится по крайней мере один обученный маг в бою, но если мы найдем здесь урожденных магов, которые смогут защищать своих, то высвободим больше людей для себя, не важно, мужчин или женщин. Джилмартен и Ливак, ступайте и выясните, что сможете.

Дарни упорно присваивал себе командование, но по крайней мере он вывел всех из тупика. Здоровяк вместе с Греном направился к Бере, и Сорград неторопливо последовал за ними с загадочным выражением лица. Узара сердито засопел, склонясь над гадальной миской, но его раздражение постепенно прошло, когда он приступил к заклинаниям.

Я обернулась к Джилмартену. Маг робко улыбнулся мне.

— Давай начнем с Харайла, — предложила я. — Вероятно, он знает, кто тут может быть урожденным магом.

Мы вошли в серый сумрак пещеры.

Харайл?

— Я здесь. — Он пробрался через тесно уложенные тюфяки, на которых лежали раненые, завернутые в одеяла. — Чем могу помочь?

— Узара ищет ваших врагов. — Я показала на мага, сгорбившегося над миской. — Если у тебя есть средство, чтобы притупить боль, не притупляя его мозги, это помогло бы.

— Я могу приготовить настой, чтобы его взбодрить, — предложил Харайл.

— Большое спасибо. — Я почувствовала, как Джилмартен рядом со мной зашевелился. — Я все хотела спросить: у вас, среди Народа, когда-нибудь рождались маги? — небрежно проговорила я. — Эта магия проявляется примерно в том возрасте, когда Дрианон пускает девочке кровь, по крайней мере среди инородцев.

Мы последовали за Харайлом к костру, где он повесил мятый чайник над самым жарким пламенем. — Мы обычно замечаем это, когда Тримон ломает голос мальчика. С девочками это происходит когда угодно после того, как Ларазион откроет для них пору цветения.

— Что вы замечаете? Что означает для вас родиться магом? — Джилмартен рассеянно подергал свою эспаньолку.

— Одни — это сущая досада. Пока это не пройдет, стоит им появиться возле очага, и огонь либо сжирает половину ночного запаса дров за несколько минут, либо просто гаснет и отказывается снова загораться. — Целитель, смешивавший в чаше щепотки трав, остановился. — Другие в течение полугода не оставляют следов, и всегда ходят рассказы о девушке, которую дождь поливал от Солнцестояния до Солнцестояния, только ее одну, вы понимаете, никого другого. — Он засмеялся. — Но я слышал эту историю от горсти Лесных жителей отсюда и до южного моря, и все говорили, будто она приключилась с подругой подруги, а потому я думаю, что это просто ветер в высокой траве.

— Давай я отнесу это Узаре.

Я взяла чашку, и Джилмартен пошел со мной. Сбитый с толку, он почесал затылок.

— Никогда не слышал, чтобы общность со стихией просто исчезала.

— Ты можешь определить, кто урожденный маг, а кто — нет? Существуют какие-то испытания?

Я поставила чашку рядом с Узарой, и мы пошли обратно к Харайлу, который растирал листья для припарки.

— Есть методы определения главной общности, — ответил Джилмартен, — когда ее действия проявляются впервые. — Он выглядел озабоченным. — А не может ли быть так, что если общность не обучается, то она утрачивается?

— Судя по Сорграду — нет, — решительно отрезала я. — Харайл, ты не знаешь здесь кого-нибудь из урожденных магов? Возможно, они помогли бы нашим чародеям защищать ваших больных и стариков.

Харайл тотчас поставил свою миску с зеленой кашицей.

— Пойдемте со мной.

Он повел нас к костру, вернее, к нескольким углям, тлеющим в гнезде пушистого пепла. Вокруг него сидели подростки, сумевшие спасти малую часть пожитков и одно одеяло на всех. Куда делась их беспечная уверенность, к которой я успела привыкнуть, живя с Лесным Народом?

— Это Сарачи. — Харайл указал на юношу с рыжими Лесными волосами и простым лицом — ему бы следовать за плугом в Каладрии. — Он родился магом, насколько мы могли судить.

— Ну и что? — Этот парень еще не утратил способности проявлять характер.

Харайл кивнул на Джилмартена.

— Этот маг думает, что ты мог бы помочь ему. Парень начал вставать, но солуранин взмахом руки велел ему садиться. Я пристроилась на пеньке и молча наблюдала. Джилмартен зажег веточку от последних язычков костра.

— Сосредоточься на пламени. — Он передал веточку Сарачи. — Посмотрим, сможешь ли ты его уменьшить.

На мой взгляд, слабое желтое трепетание не изменилось ни на йоту, пока не стало угрожать пальцам Сарачи. Тот бросил ветку.

— Мне нужна чашка воды. — Джилмартен посмотрел вокруг, словно ожидал увидеть слугу в трактире. Какая-то девочка без слов передала ему резную деревянную чашу. — Сложи руки ковшиком. — Джилмартен налил немного воды в ладони подростка. — Держи ее там как можно дольше.

Вздох разочарования послышался со всех сторон, когда вода вытекла меж пальцев Сарачи, несмотря на усилие, от которого побелели его костяшки.

— Не важно.

Казалось, Джилмартен говорит серьезно. Если нет, то я наконец-то встретила мага, достойного сыграть со мной в Ворона. Солуранин наскреб горсть земли, выбросил из нее остатки сгнившего листа и слегка посыпал пеплом из костра. Потом вдавил все это в открытую ладонь Сарачи.

— Посмотрим, сможешь ли ты поднять пепел из земли. Сосредоточься. Представь себе, как серое выходит из коричневого и уносится ветром.

Подросток нахмурился, и в следующее мгновение горсть из ладони вихрем поднялась в воздух. Мы задрали головы и дружно выругались, когда крупицы земли упали в наши разинутые рты и широко открытые глаза.

— Воздушная общность, — радостно сообщил Джилмартен, — или родство, как ее называют в Хадрумале.

— Но ты велел мне сосредоточиться на земле, — возразил Сарачи.

— Обманываешь, маг? — поддразнила я.

— Что-то вроде того. Необученная общность может сама себе мешать, и комбинированные испытания обходят эту проблему. — Джилмартен огляделся. — Кто-нибудь знает еще урожденных магов?

Тонкая девушка с прямыми каштановыми волосами подняла грязную, покрытую синяками руку.

— Я знаю Кастам.

Кастан, обнаруженная у костра на другой стороне лощины, оказалась деловитой женщиной с опухшими красными глазами. Мысль о том, что ее давно забытое родство со стихиями может защитить троих ее юных отпрысков, заставила огонь бушевать под ее котелком. Джилмартен объяснил это явление; мы потушили пожар и быстро пошли дальше, к следующему потенциальному магу.

К тому времени, когда мы вернулись к Узаре, за нами шагали уже семеро. К Сарачи присоединились парень с нежным пушком на щеках и мужчина средних лет с усталым лицом. Кастан вела трех женщин помоложе. Все они нервно улыбались, слушая слова ободрения и поддразнивание подруг. Мы оставили позади еще пятерых: одни злились, другие вздыхали с облегчением, когда Джилмартен объявлял, что они или никогда не были урожденными магами, или родились с общностью столь слабой, что ее невозможно обучить.

— Дарни один из тех: родство слишком слабое, чтобы с ним работать, — тихо сообщила я солуранину, когда мы оставили одного разочарованного мужчину, сердито мешавшего палкой свой непокорный костер.

— Я не знал, — задумчиво протянул Джилмартен. — Однако это значит, что мы можем связываться с ним огнем и металлом, если он будет где-то в другом месте.

— Он не должен быть для этого настоящим магом? Только урожденным?

Следующий шаг был очевиден. Джилмартен сделал его.

— Нет, и это означает, что мы могли бы связаться с твоим другом Сорградом, если он готов признать свою общность до такой степени.

— Попробую его уговорить.

Возможно, Сорград не хочет быть магом на условиях Хадрумала, но если он не увидит выгоды в том, чтобы маги держали нас в курсе событий, значит, он не тот человек, которого я знаю. Конечно, будут и неудобства, но мы придумаем, как их обойти.

Узара поднял глаза от миски, когда мы подошли. Он осторожно подвигал одеревенелыми плечами, и от их треска я поморщилась.

— Ну?

— Семеро, — возбужденно произнес Джилмартен. — По одному с землей и воздухом, трое с огнем, что очень необычно, и двое с водой.

С лица Узары исчезло напряжение, и казалось, оно посветлело.

— Это две полные связки! Джилмартен подергал бородку.

— В Солуре мы не привыкли так работать, но, надеюсь, справимся.

— Мы могли бы обойтись без всего этого шума.

К нам подошел Дарни с пергаментами в руке. За ним, о чем-то беседуя, появились Грен и Сорград. Нежная песня лютни сплеталась с напевом свирели где-то на другом краю лощины, ей вторили голоса тут и там. Мелодия зазвучала громче, когда все голоса слились на несколько мгновений, и снова тише, когда они разошлись в чарующем многоголосье, плывущем с разных сторон.

— А мне нравится, — бесхитростно признался Грен. Высокий голос затянул новую мелодию, через несколько тактов ее подхватили другие, потом третьи, четвертые, и вот они уже слились в мощный хор.

— Если у твоих земляков острый слух, музыка приведет их прямо к нам, — сказал Дарни.

Я затаила дыхание и прикусила язык.

— Я могу использовать воздух, чтобы приглушить ее, — предложил Джилмартен. — Я бы не хотел ее запрещать, так как они, кажется, находят исцеление в музыке.

Узара бросил на меня подозрительный взгляд, но я невинно распахнула глаза. Я не собираюсь признаваться, что приложила руку к этой песенной вспышке, пока не узнаю, оправдались ли мои предположения. Дарни хмыкнул.

— Так что вы для нас нашли? — Он улыбнулся нервным кандидатам в маги с обаянием медвежьего капкана.

Пока Джилмартен разговаривал, я подошла к Сорграду и Грену.

— Как дела?

— Мы начертили несколько надежных карт, — сказал Сорград.

— Так ты согласен, что мы должны закончить игру для Ледяного островитянина? Скинуть его с доски?

Если Сорград сочтет эту идею безумием, мне придется оставить ее.

— Если удастся его найти, — кивнул горец. — Тогда мы сможем в скором времени расхлебать эту кашу. Возможно, пока все батоги достаются Лесному Народу, но если жители низин вступят в бой, бьюсь об заклад, аниатиммы в конце концов проиграют.

— Это убедительный довод, — грозно проронил Грен.

— С каких пор ты стал нуждаться в оправданиях? — Сорград добродушно подтолкнул брата.

Я оглянулась, но Дарни и Узара все еще говорили с Джилмартеном.

— Этот Ледяной островитянин должен много чего знать об эфирной магии. А мы как раз ее и разыскиваем, с тех пор как начали эту игру. Вам не кажется, что живой он был бы для нас более ценен?

— Ты все еще хочешь его похитить? — Сорград внимательно посмотрел на меня. — Это игра с высокими ставками, моя девочка.

— Чем выше ставки, тем больше выигрыш, — откликнулась я. — Мы уже полгода в дороге, а хвастаться пока особо нечем, верно?

— Но Песочный сказал, что мы не должны! — притворно задохнулся Грен, широко раскрыв глаза.

— С каких это пор я перед ним отвечаю? — усмехнулась я.

— Это будет очень опасно, — задумчиво молвил Сорград. — Нам придется что-то сделать, чтобы он не смог нас околдовать.

— Если мы не найдем безопасный способ похищения, тогда просто убьем его, — сказала я.

— Ударь его крепко по голове, и от него не будет никакого вреда, — предложил Грен.

— Ударь его слишком крепко, и от него не будет никакой пользы, — парировала я.

— Песочному и Медведю это не понравится, — заметил Грен с плохо скрываемым ликованием.

— Когда они смекнут, что мы затеяли, будет уже поздно. — Я улыбнулась. — Они сошлись на том, что колдуна надо убрать с весов, но я никогда не говорила, как мы будем это делать.

— Дарни сказал, что те маги могут связаться со мной, — угрюмо поведал Сорград. — Нравится мне это или нет.

— А ты не мог бы малость потерпеть? Пусть Узара найдет путь для бегства и скажет, свободен ли он. Что они сделают, если даже увидят нечто такое, что им не понравится? Они не смогут нас остановить. — Я махнула рукой.

— Эй, вы, там!

Мы повернули головы в сторону повелительного оклика Дарни.

— Он и впрямь думает, будто он — самая крупная жаба в пруду, — пробормотал Грен.

— Пусть изображает короля бревна, если хочет, — хмыкнула я. — Мы участвуем в этом для себя. Да, Дарни, что теперь?

Решительный Дарни представлял собой устрашающее зрелище.

— Значит, так, я начинаю муштровать всех, кто хоть как-то способен сражаться. Зар и Джилмартен учат своих новых учеников, чтобы защищали тут самых слабых. Вы трое попробуйте вывести из игры Ледяного островитянина. Хорошая новость: похоже, это восстание ограничивается тремя долинами. Нам нужно подавить его в зародыше, пока оно не распространилось дальше, и, возможно, потери их колдуна будет для этого как раз достаточно.

— Согласна.

Нетерпение боролось во мне с опасениями. Но в этот раз со мной будут Сорград и Грен, чтобы склонить чашу весов в мою сторону, напомнила я себе.

— Чтобы с ним покончить, нужно знать, где он, — сказал Сорград Узаре.

— Он липнет к ее милости ближе, чем ее сорочка, — ответил маг. — В фессе Тейва.

— Вы сможете продержаться, пока мы туда не попадем? — спросила я.

— А Песочный не может поколдовать, чтобы отправить нас туда? — закапризничал Грен. — Это жутко длинная прогулка.

— Маг может перенести тебя только туда, где сам бывал, — объяснила я.

— Одному из вас, магов, придется связаться со мной, если эта девушка уйдет в другое место. — Сорград посмотрел на Дарни. — А тебе следует выделить нам несколько лучников, желательно тех, кто умеет обращаться с мечом. В фесс войдем только мы втроем, но когда выйдем, за нами наверняка пустят погоню. Лучники будут ждать на расстоянии полдня ходьбы оттуда или ближе, если будет где укрыться.

— Я иду с вами, — внезапно объявил Узара, бледный и решительный. — Я не могу позволить вам рисковать без помощи какой-то реальной магии. Мы все видели, на что способны эти люди, и я не собираюсь оправдываться перед Планиром за то, что отпустил вас без всякой поддержки. — Он выдавил мучительную улыбку. — Хоть я и опасаюсь этих Ледяных островитян с их заклинаниями, но еще больше я боюсь нашего уважаемого Верховного мага.

— Но ты же еле ковыляешь! — возмутилась я. — И вы, маги, страшно уязвимы, когда сосредоточиваетесь на своих чарах. Разве не так они добрались до Отрика?

— Чтобы охотиться на меня, этот колдун должен знать, что я здесь, — жестко сказал Узара. — С помощью Гуиналь мы в течение нескольких последних сезонов разрабатывали способы творить магию, ускользая от эфирного внимания.

Все это было замечательно, пока он рисковал только собственным рассудком, но если эльетиммы доберутся до него, то окажутся на полпути ко мне. К сожалению, я не видела иной возможности его остановить, кроме как ранить в другую ногу, что Дарни или Джилмартен вряд ли одобрили бы.

— Ты ни в коем случае не войдешь в фесс, Шелтии определенно умеют распознавать магов. Ты останешься с лучниками и будешь сидеть сложа руки, пока мы не сделаем свой ход. — Решение Сорграда удивило меня, но оно было высказано тоном, не терпящим возражений. — Я хочу, чтобы ты поклялся мне в этом, Узара, всем, что для тебя свято.

— Если ему нельзя войти и нельзя использовать магию, зачем брать его с собой? — заметил Грен. — И ему придется прыгать всю дорогу туда и обратно.

— Пусть учится пользоваться костылями или потащится сзади. — Сорград улыбнулся Узаре. — Когда мы выйдем оттуда, все собаки дола повиснут у нас на хвосте. Вот тогда можешь использовать всю магию, какую только захочешь, Песочный, вызвать огонь, чтобы начисто выжечь наш след с камней.

Мы с Греном обменялись понимающим взглядом. Проникнуть внутрь, чтобы что-то украсть, — это лишь половина дела. Выбраться оттуда с добычей — вот в чем заключается успех.

Глава 9

В этой Горной саге о том, как создавался мир, мы находим и знакомые, и непривычные для нас идеи. Только боги знают истину, возможно, они поделили ее среди народов, и узнать ее мы сможем, только делясь нашим знанием.

Мир сотворила Мэвелин.

Холмов и рек очарованье,

Раздолье пестрое долин,

Вершин зазубренных сверканье.

Взглянув, была поражена,

Сколь велико ее творенье.

Но преисполнилась она

Невыразимым сожаленьем.

Сей труд, выходит, ни к чему,

Коль некому им любоваться,

И возносить хвалу ему,

И красоты его касаться.

И Мэвелин тогда скорей

Помчалась в кузню к Мизаену —

Просить, чтоб сотворил людей

И всех животных во вселенной.

Рассудок Мэвелин щадя,

Из облаков состряпал птиц он,

И рыбок сплел он из дождя,

Слепил зверюшек из землицы.

Потом задумал он слепить

Из лучшей глины человека.

Но стала глина та скользить

В руках и налипать на стеку.

Тогда он Мэвелин сказал.

«Дай сухожилья золотые

И гор каменья россыпные,

Чтоб я сокровище сковал».

«О, Мизаен, никак не мнила,

Что будешь столько ты просить.

В твоих руках вся эта сила

Могла б мой мир поработить.

Лишь одолжить тебе согласна

Я эту мощь — и кончим спор».

Они поладили прекрасно

И подписали договор.

То Мизаеново созданье,

Жизнь, что сваять намерен он,

Не будет ведать умиранья,

Лишь перейдет в бессмертный сон.

Так величайшее творенье

Кузнец божественный сковал,

Чтоб в нем не гасло вдохновенье

И род людской не иссякал.

Дол Тейва, 18-е постлета

— Просто иди медленно, не снимай капюшон и не смотри никому в глаза, — прошептал Грен медленно, чтобы я поняла.

С тех пор как мы оставили лагерь Апака, братья говорили только на Горном языке, что сотворило чудо с моим пониманием их речи. Но оно же стало тяжким испытанием, в иные дни меня душила такая злоба, что я с радостью врезала бы обоим по носу. Акцент мой теперь стал вполне убедительным — спасибо моему музыкальному слуху, — но по-прежнему оставалось слишком много вещей, для которых я просто не знала слов.

Я провела рукой по волосам, влажным от пота в полуденную жару. Короткая стрижка все еще казалась непривычной, и волосы превратились в паклю после того, как смердящее варево Харайла почти обесцветило их. Сорград не сомневался, что мимолетные взгляды будут без любопытства скользить по светлоглазой песочной блондинке в компании двух, несомненно, чистокровных горцев. Однако я решила не рисковать и влезла для маскировки в мешковатое одеяние, добытое Греном. Наученный горьким опытом, тот дровосек больше не будет оставлять свое белье сушиться на кустах ракитника, окружающих его хижину.

— И где же была эта компания? — вслух поинтересовался Грен.

Мы отошли в сторонку, подождали, наблюдая, и наконец пристроились в хвосте растянувшегося отряда, который возвращался в дол.

— Совершали набег на низины. — Сорград кивнул на пыль, поднимаемую стадами похищенных овец, бредущих по лугам долины позади отряда.

Я посмотрела на новоприбывших. Каждый спешил занять место на тесном клочке земли, дабы расстелить одеяла и повесить котелки.

— Никто тут не будет удивлен, заметив незнакомые лица, верно?

Мы неторопливо шли по широкой долине, забитой шатрами и навесами. По обе стороны с высот сходили каменные валы, защищая дол, и повсюду в них чернели входы в шахты. Впереди долина слегка изгибалась мимо разрытой земли, сплошь усеянной оспинами горных выработок, к отлогому холму, на котором еще уцелело несколько деревьев. Затем пейзаж резко менялся, земля проваливалась в глубокие поросшие лесом овраги и поднималась крутыми склонами. Еще дальше высились две горы, светлая и темная, облака будто флаги висели на их вершинах.

Я нехотя вернула свои мысли от той далекой красоты к более насущной теме. Возможно, это было пестрое войско, но все же войско, а не те мелкие отряды из всякого сброда, что лескарские герцоги величают армией. Пока мы добирались сюда, горцы собрали крупные силы. Я лишь могла надеяться, что они разбегутся так же быстро, если мы сумеем поставить крест на заклинаниях Ледяного островитянина. Я покосилась из-под капюшона на компанию юнцов, сидевших вокруг незажженного костра. Один, с шелковистыми соломенными волосами и поразительно темными глазами, очищал кольчугу от пятнышек ржавчины, другой, с круглым лицом смешанной крови, точил меч с зарубкой, неровной, как свежесломанный зуб. Третий склонился над пыльным сапогом, который выглядел так, словно прошагал больше лиг, чем я сама. И со всех сторон в разговоры врывался звон молота и металла.

— Если б мы отбелили Песочному остатки волос, он бы сошел за своего среди этой помеси, — весело произнес Грен.

— Лучше пусть сидит там, где сидит. Его хромота и костыли слишком бросаются в глаза.

Мы оставили изнуренного мага с горстью воинственных Лесных охотников в неприметной ложбине за острой как нож скалой на восточной стороне. Ему было строго приказано забыть о магии, чтобы не привлечь внимание Шелтий или эльетимма. Хоть Узара и уверял, будто хадрумальские трюки спрячут его от колдуна, мы не хотели рисковать, пока добыча не будет у нас в руках. Я надеялась, что маг останется невредим: я оставила с ним мой драгоценный песенник — никого другого поблизости не нашлось.

Но когда мы захватим ублюдка, я буду рада и Лесным стрелам, и копьям молний, и чему угодно, что прикроет наше бегство. Внезапные крики сзади заморозили горячие струйки пота между моими лопатками, и холодные пальцы страха побежали по спине.

— Борьба, — ухмыльнулся Сорград, увидев мое лицо.

Я пожалела, что не знаю Горной замены тому щелчку пальцами, коим каладрийцы выражают упрек.

— Всем скучно, — оживился Грен. — Так же, как на охоте, когда снег держит всех в лагере, или на рудниках, когда из-за дождливой погоды шахты становятся слишком мокрыми для работы.

— Ты не должен ни во что влезать, слышишь меня? — сурово сказал Сорград. — Чересчур возбудишься и снова кого-то убьешь — десять человек потащат тебя к Шелтии, и она выпотрошит тебе башку до нижних зубов.

— Я думал, мы к Шелтиям и идем... Ладно-ладно, шучу, — проворчал Грен.

— Нам лучше держаться в сторонке, чтобы не привлекать внимание, — деликатно вмешалась я. — А ты вызовешь толки, если начнешь дубасить всех подряд.

Тропинка привела нас за зубчатый гребень скалы. Тесные ряды шатров, где напряженные горцы разглядывали друг друга будто цепные псы, остались позади. Мы остановились, чтобы сориентироваться.

Этот гребень служил своеобразной границей. За ним размещались женщины. Одни были в мешковатых одеяниях вроде моего, другие в длинных юбках с пыльными подолами и блузках с развязанными из-за жары воротниками. Я оглянулась на долину. В шатрах ниже маленького водопада, который отважно бросался со скалы, сверкая прозрачными струями, не было ни одной женщины, ни старой, ни молодой. У речки судачили несколько горянок, пришедших за водой, а одна девушка шлепала босыми ногами по водяной пене.

— Она напрашивается на неприятности, — с удовольствием заметил Грен.

На другом берегу речки за ней с интересом наблюдал раздетый по пояс толстяк, стиравший свое белье. Он бросил в воду камень, оросив брызгами юбки девушки. Та покачала головой, отвергая его предложение, но ее улыбка и кокетливый взмах юбок противоречили отказу. Второй мужчина, не слишком высокий, но широкий в плечах от долгих лет разбивания скал, возник позади нее. Захватив неосмотрительную девушку врасплох, он с такой силой тряхнул бедняжку, что голова у нее дернулась назад. Остальные горянки тотчас заспешили к сомнительному убежищу своих шатров.

— Если наш Красавчик не пошлет эту компанию на какого-нибудь врага, они тут все передерутся, — пробормотал Сорград.

— Они просто стесывают острые углы, — беспечно откликнулся Грен. — Вспомни начало сезона в лагере звероловов или на новом руднике.

— В лагерях звероловов нет женщин, — парировал Сорград. — Иначе из-за них дрались бы после каждого потраченного впустую дня.

— Может, стоит подбросить искру к этому труту? — поинтересовалась я.

— Я готов, — тут же вызвался Грен.

— Возможно, если нам понадобится отвлечение на выходе. — Сорград повернулся ко мне. — Ты бы больше сошла за мужчину, если б носила кольчугу.

— В такую жару я бы грохнулась в обморок, — резко возразила я. — Никто не поймет, олень я или олениха, пока таскаю этот мешок.

Безрукавные кольчуги Грена и Сорграда так сияли на солнце, что становилось больно глазам. Казалось, эта подтачивающая силы тяжесть не доставляет им никаких неудобств, поскольку братья ни на что не жаловались, но мне ненавистны доспехи, и я не собиралась париться в них в эдакое пекло. Я сдвинула полотно моего балахона, прилипшее к потной шее. Солнце жарило немилосердно, и я позавидовала тем людям, душной тени их шатров.

— У кого-нибудь есть вода?

Сорград передал мне свою флягу и кивнул на измученных жаждой новоприбывших, толкавшихся за водой под маленьким водопадом.

— Поднимемся выше по течению и наполним фляги там.

Мимо с важным видом прошел грузный мужчина со здоровенным молотом на плече. За ним вприпрыжку бежал парень, прижимая к узкой груди тяжелую сумку с инструментами. Я допила последние глотки тепловатой воды. Затхлая, отдающая кожей, она все равно была лучше противной кислоты во рту. Мы зашагали по плоским камням, отделяющим выжженный солнцем дерн от обмелевшей реки; подпрыгивая и искрясь, она бежала по своему каменистому руслу.

— Давайте посидим вон там. — Сорград указал на россыпь серых валунов с белыми прожилками горного хрусталя, из которых солнце выбивало осколки радуг.

Место было удобное. Если какой-нибудь субъект заинтересуется нами, мы его увидим и, перейдя речку, успеем затеряться в толпе на другом берегу.

— И долго будем сидеть? — спросил Грен. — Мы пришли сюда за колдуном.

— Сперва надо узнать, где он. — Сорград воззрился на ворота фесса.

Широкий изгиб стены окружал большую площадь, чем в фессе Хачал, и рекин внутри был шире и выше. Тем не менее в целом крепость выглядела ничтожной на фоне огромных куч щебня с обеих сторон. Сзади высился серый утес. Высеченные ступени уродовали его рябое лицо с желтыми прожилками, и влажно, несмотря на жару, блестели чернильные пятна, из которых бежали зеленые струйки, словно из пронзенного сердца темноты.

Но не было даже признака чистой воды, пущенной под стены фесса от реки, или вонючих нечистот, выходящих в канал, поэтому мы не проникнем тем путем. Я посмотрела на главные ворота. Массивная деревянная решетка была обшита досками и скреплена железными болтами. Закрытую, ее не взять никаким решительным штурмом. Но сейчас ворота стояли небрежно приоткрытые, люди входили и выходили, разомлевший часовой сбросил доспехи, оставив только меч на поясе, и развалился на табурете.

Взгляд Сорграда последовал за моим.

— Они не ожидают неприятностей в сердце дола. Мое настроение поднялось.

— Наверняка он там, внутри.

— Надо убедиться, — остудил мой пыл Сорград, — все равно спешить некуда.

Мы сидели и ждали, лениво качая ногами. Солнце медленно сползало с палящего зенита, но желанной прохлады не приносило. Я изучала крышу рекина. В те минуты, когда часовой совершал регулярный обход, исчезая за широкой трубой, я молча прикидывала, хватит ли мне времени, чтобы забраться с верхнего ряда подоконников на парапет. Пока наша маленькая авантюра идет согласно плану, мне не придется этого делать, но никогда не помешает держать в уме запасные варианты.

— Там, внутри, точно есть Шелтии, глядите. — Грен указал на фигуру в сером, быстро выходившую из ворот.

Эта неизвестная фигура в капюшоне направилась к организованной группе шатров, выстроенных в два ровных ряда. Мужчины наблюдали за парнем, подпиравшим камнями воткнутый в пыльную землю шест. Горец рядом с ним лениво помахивал козлиной головой, держа ее за изогнутый рог. Остальная туша уже жарилась, разделанная, на вертелах чуть дальше шатров; женщина потела у костра, ее алое лицо казалось бесцветным на ярком солнце.

— Ты сказал, что Шелтии — целители?

Я кивнула на фигуру, теперь откинувшую капюшон. Это была женщина с серебристыми волосами и худым, обгоревшим на солнце лицом. Она наклонилась к девушке, которая протягивала ей руку, замотанную окровавленными тряпками.

— Значит, они остаются верными каким-то своим клятвам. — Глаза Сорграда были холодными в эту жару.

Мужчины начали бросать ножи в козлиную голову, одобрительные крики и возгласы досады сопровождали каждое попадание или промах. Новые горцы подходили, чтобы занять место во все удлиняющейся очереди. Особо неудачный бросок вызвал бурные насмешки, но голоса вскоре стали озлобленными, и Грен с интересом смотрел, как двоих драчунов растаскивают друзья.

— Может, и наш человек выйдет, если еще подождать? — пробормотал Сорград и, опираясь локтями на бедра, наклонился вперед.

— Что-то не верится, чтобы он стал возиться с порезанным пальцем. — Я подвинулась на твердом камне, его шершавая поверхность была горячей под моими ладонями. — И хватать его на виду у половины армии — дурацкая затея. Его нужно застать в одиночестве.

От страха у меня засосало под ложечкой, но я решительно подавила беспокойство. Нас будет трое на одного, и мы знаем, с кем имеем дело. Если мы сыграем правильно, колдун не узнает, что его ударило.

— Так когда мы войдем? — требовательно вопросил Грен.

— Когда солнце будет садиться. — Сорград прищурился на небо, откуда все так же нещадно били зной и сверкание.

Я кивнула в знак согласия.

— До того, как они поедят или сменят стражу, чтобы часовой был усталым и невнимательным.

— У меня вся задница онемела. — Грен обозревал шумный лагерь. — Давайте прощупаем, что тут происходит.

Мы с Сорградом переглянулись: если Грен заскучает — жди беды.

Мы начали неторопливый обход переполненной долины. Я с опущенной головой плелась позади братьев, слегка приволакивая ноги.

— Сейчас не время играть в деревенского дурачка, — предупредил меня Сорград, когда мы проходили мимо грубых хижин из связанных жердей и недубленых шкур.

— Кто мною заинтересуется, если я слабоумная? — возразила я и поймала ироничный сапфировый взгляд.

— Им будет любопытно узнать, за какие грехи тебя выгнали в дол посреди зимы твоего девятого года, чтобы Мэвелин вынесла свой приговор: жить тебе или умереть.

Я немного выпрямилась.

В верхней части долины вокруг фесса горели костры, и женщины пекли на сковородках твердое бледное печенье, которое вы берете в поход для еды или для того, чтобы было чем зарядить пращу, дабы сбить что-то более вкусное. Должно быть, их мужчины зарезали всех животных, имеющих мясо на костях, в пределах дня пути. Молодежь неохотно раскидывала пыль и гравий по пропитанному кровью участку земли, чтобы отогнать радужных мух, а рядом, на решетках, сушилось под горячим солнцем мясо.

Женщина, стоявшая настороже с зеленой веткой, предложила нам по темной, чуть липкой полоске. Я сунула мясо в широкий передний карман своего балахона. Из него выйдет отличная подметка на сапоги, когда я изношу эту пару.

Грен жевал, благодарно причмокивая.

— Стало быть, в походе не проголодаемся.

— Вы что-нибудь слышали? — Женщина прихлопнула несколько нахальных мух. Ногти на ее руке были сломаны, и вокруг них засохла кровь. — Будет наконец настоящий удар по низинам?

— Мы не знаем. — Сорград с извиняющимся видом пожал плечами. — Мы только что прибыли.

— Моему мужу пригодились бы лишние мечи. — Серые глаза женщины стали расчетливыми. — Почему бы вам не присоединиться к нам?

— А мы не должны получать приказы из рекина? — осведомился Сорград.

— Какие у них права над вами? Просто скажите, что вы примыкаете к людям Йаннала, — настаивала женщина. — Вы из Средних Пределов, верно? Мы не были в ссоре ни с одним долом по ту сторону Ущелья со времен моей прабабки.

Я могла посочувствовать ее рвению поместить больше мечей между ее мужем и врагом. Так у нее будет больше шансов не остаться вдовой.

Сорград улыбнулся ей.

— Я предложу это остальным. Мы пошли дальше по долине.

— Эта армия напоминает мне вязанье сумасшедшей: только дерни — и распустится, — заметила я.

— Будем надеяться, что, выдернув колдуна, мы и впрямь его распустим, — откликнулся Сорград.

Мы продолжали наш, казалось бы, бесцельный обход долины, останавливаясь то тут, то там, чтобы полюбоваться на новоприбывших, хвастающих своими трофеями. Деревянные безделушки и кое-какие драгоценности из золота и серебра были явно захвачены у Лесного Народа, но основную часть добычи составляли бочонки с мукой, тюки одеял и дешевый домашний скарб. Слабый запах дыма говорил о том, что, кроме клинков, в дело пускали и огонь. Стало быть, эти герои просто разбойничали в беззащитных горных деревнях.

Нет, эти храбрые воины прогоняли вооруженных захватчиков, жадных воров — вот что сообщили обрывки слухов, которые мы подобрали вместе с любезно предложенными ломтями хлеба, мясом и фруктами. Воинственность горцев нисколько не угасла, и все разговоры сводились к тому, чтобы перенести сражение в сами низины, захватить обратно все Железное Ущелье, воссоединить восточных и западных горцев. Чего никто не понимал, так это причины задержки.

Мне становилось все труднее проглатывать дары, а день никак не кончался. Опасение наполняло мой живот и грызло ребра. Я хотела только одного — начать игру. Я смогу назвать мессиру — или Планиру — мою собственную цену, твердо напомнила я себе. Я стану богатой, очень богатой. Деньги дают выбор, которого бедные лишены, и свои новые перспективы я буду исследовать вместе с Райшедом. Все это успокоило мой желудок быстрее, чем любые снадобья аптекарей, а мы тем временем вернулись к фессу — наблюдать за воротами.

— Солнце садится, — заметил наконец Грен. Сорград кивнул.

— Пора готовиться к спектаклю.

— Надо было привезти Ниэлло, — пошутила я, когда мы направились к удобной яме, незаметной среди заброшенных рудников.

Сорград небрежно развалился на траве, внимательно глядя по сторонам, а мы с Греном начали работать. Он открыл свою поясную сумку, а я принялась стаскивать через голову бесконечные складки полотна. Вечерний воздух приятно холодил задохнувшуюся кожу; наслаждаясь им, я наклонилась и развязала одну подвязку. Чулок сполз, и я спрятала подвязку в карман.

— Ну, давай. — Грен плеснул воды из своей фляги в деревянную тарелку. — Запрокинь голову, чтобы я мог сделать тебя красивой. — Он смешивал тошнотворную палитру из косметики, которую мы выпросили у Лесных женщин.

Я послушно наклонила голову, и Грен принялся нежно втирать в мою щеку черную, лиловую и желтую краски.

— Синяк должен выглядеть не очень старым, — напомнила я ему, — чтобы тот ублюдок меня не узнал. Если он поймет, кто я, все пропало. — Я сглотнула, прогоняя из горла комок тошноты.

— Да тебя родная мать не узнает. — Грен приклеил к одной брови и виску засохшую кровь и нарисовал в уголке глаза убедительные порезы.

— Нашел, чем удивить, — фыркнула я. — Она не видела меня лет десять, если не больше.

— И немножко зелени, я думаю.

Наложив на пальцы нужные краски, Грен осторожно сжал мою шею, чтобы оставить следы удушения. При этом он зловеще ухмыльнулся, а я высунула язык и скосила глаза.

Пока я закатывала рукава сорочки, мое настроение поднималось, согревая кровь, как всегда бывает в начале игры. Грен схватил меня за руки и на минуту притянул к себе.

— Мы будем рядом, все время.

— Только попробуйте не быть. — Подув на краску, чтобы высохла, я опустила расшнурованные манжеты. — Ну, что скажешь?

Я повернулась к Сорграду, который всматривался в долину, неподвижный, как сами горы. Уже наступили долгие сумерки, и пики за его спиной золотились в лучах заката. Снега с одной стороны казались окаймленными кружевом на фоне маслянистой мягкости камня. Темный пик был согрет, тени приглушали его суровость, создавая в неверном свете обманчивую красоту.

Сорград вернулся из далеких иллюзий к реалиям настоящего.

— Немного земли в волосы?

Я сгребла горсть пыли. Грен собирался запихнуть грязный балахон в свой ранец вместо тонкого одеяла, вытащенного Сорградом.

— Постой. — Я вынула из кармана недовяленное мясо. — Немного запаха напоследок.

Я потерла липким куском по разорванному вороту сорочки. Почерневшая кровь пахла сладко и в то же время отдавала металлом.

— Пора выводить маскарад на сцену.

Я завернулась в желтое шерстяное одеяло, на котором четко выделялся голубой узор. Да, эта вещь вполне стоила тех денег, что мы выложили за нее в предгорьях. Интересно, та мирная деревушка еще цела или уже превратилась в выжженные руины?

Грен легко поднял меня на руки, и я привалилась к его узкому плечу, чувствуя торопливость шагов на пути к рекину. Безумное желание захихикать щекотало мне горло: я вспомнила, как играла когда-то вянущий цветок на селеримских скачках. Но уже в следующую минуту это желание испарилось — здесь мы не дурачим букмекеров ради денег, и азартные толпы не спрячут нас от молодцев в кованых сапогах и с черенками от мотыг.

Словно бы в отчаянии я приоткрыла рот и придала глазам пустое, безжизненное выражение. Однажды я видела избитую девушку, которую нещадно насиловали лескарские наемники. Я вспомнила ее ужасные крики, ее отчаянную истерику, как она цеплялась за нас с Хэлис, едва держась на ногах, пока Грен и Сорград поднимали бунт и пробивались с боем, чтобы ее спасти. Это воспоминание помогло мне выдавить несколько слезинок, не так много, чтобы в красках на лице побежали ручейки, но как раз достаточно, чтобы в глазах просвечивало горе для убеждения зевак. Ниэлло гордился бы мной. Под маской беспомощной жертвы я напряглась как струна.

Голоса вокруг нас зазвучали громче, в них появились резкие нотки. Кто-то с ужасом спрашивал, что случилось, кто-то шипел от возмущения, кто-то охал от жалости. Сильные руки Грена держали меня крепко, и я спрятала лицо на его груди Металлические звенья при каждом шаге впивались в щеку, но я была готова добавить несколько настоящих царапин к моим нарисованным. Грозно идущий впереди Сорград не давал никому подойти слишком близко, отвергая предлагаемую помощь отрывистым объяснением. Мы идем прямо к Шелтиям за лечением и правосудием. Осторожное согласие в ответ не было таким горячим, как я ожидала.

— Джирран, поди, уже отомстил за это оскорбление, — громко прозвучал один голос в гуле озабоченных голосов.

Сия констатация вызвала дружный рев одобрения. Я думала над этим, пока меня несли, вялую, как тряпичная кукла Достаточно ли убрать эльетимма с весов, чтобы погасить воинственный пыл этих горцев? Моя гримаса досады могла быть гримасой боли для зевак. Нет, о судьбе нагорий я буду беспокоиться позже, а лучше оставлю ее кому-нибудь другому. Мне нужен только эльетиммский колдун.

— Пропусти нас! — Требование Сорграда выверено колебалось между просьбой и приказом, надлом в его голосе намекал на нестерпимую муку. — Нам нужно видеть Шелтий

— Что у вас за дело? — недовольно заворчал стражник, но тут же умолк, когда Сорград посторонился, чтобы показать мою жалкую фигуру на руках Грена. Я почувствовала, как все быстрее бьется под кольчугой его сердце, вдохнула едкость свежего пота. Мой пульс во впадинке горла тоже участился, все мышцы напряглись.

— Я попрошу кого-нибудь из женщин позаботиться о ней, — поспешно молвил привратник.

— Мы хотим видеть Шелтию, — стоял на своем Сорград. — Не какую-то мудрую женщину. Мы сами обработали ее раны, но не знаем, что случилось. Нам необходима помощь Шелтий для ее памяти, нужно, чтобы они рассказали нам, что сотворили с ней те ублюдки с низин!

Сдерживаемая ярость в его голосе была довольно-таки убедительна. Я почувствовала, как мои ресницы намокли от слез, и слабо задрожала, как раненое животное.

— Я пошлю за кем-нибудь, — предложил несчастный стражник.

— Мэвелин заморозь твое семя! — выплюнул Сорград. — Ты держишь нас на пороге, как нищих из низин, чтобы все любопытные взгляды видели ее позор, все жадные уши слышали ее страдания?

— Что здесь происходит? — прогремел новый голос, более старый и не так легко поддающийся эмоциям — как своим, так и чужим.

Сорград тут же сменил тон на почтительный и стал говорить по существу.

— На нашу сестру напали, когда мы путешествовали. Нам сказали, что здесь есть Шелтий, которые могут освободить ее память. Мы согласны подождать, но только не здесь, где все будут на нее глазеть. Чем меньше тех, кто знает... — Он многозначительно умолк.

— Тро, проводи их на кухонный двор, — тотчас приказал голос. — Я сообщу Шелтий...

— Кулламу? — жадно спросил Сорград.

— Нет, Аритейн или одному из ее людей. — Голосу не понравилось, что его перебивают. — Она пошлет, кого ей будет удобно. Не только ваша сестра нуждается сегодня в лечении.

— Спасибо, — вымолвил Сорград, но голос уже разговаривал с новыми часовыми.

Мой рассеянный взгляд блуждал по двору, пока мы следовали за Тро, привратником, к задней стороне рекина. Фесс был заполнен народом. Одни шагали быстро, с целеустремленным видом, другие — медленно: после долгого жаркого дня в их походке и на лицах все больше проступала усталость. В гуле разговоров ощущалась напряженность — напряженность ожидания и вражды. На нас никто не смотрел, все, казалось, были поглощены своими собственными делами.

Из открытых дверей в кухню и судомойню рекина лился свет ламп, разгоняя медленно сгущавшиеся сумерки. Низкая стена ограждала мощеный двор, где сидела целая куча мужчин и женщин. Большинство мужчин наверняка получили боевые ранения; у некоторых были туго перевязаны ноги и ступни, у двоих забинтованы головы, а еще у одного чернели синяки под глазами и темные пятна за ушами, что обычно предвещает худшее. Мужчины молчали, зато женщины тараторили без умолку. Почти всем требовались примочки от ожогов, и только одна пара искала поддержки Шелтий в некоем споре. Две юные девушки ходили взад и вперед с хлебом и мясом, кубками и бутылками, и когда мы приблизились, из рекина вышел пожилой мужчина, в явном замешательстве почесывая голову. Бормоча извинения, он отодвинулся в сторону, пропуская взволнованного юношу с замотанной окровавленной тряпкой рукой, из которой торчали три пальца, остальные два были отрублены.

Грен бережно посадил меня на стену, спиной к разоблачающему свету. Сорград перешагнул этот воображаемый барьер и сел лицом к рекину, настороженно приглядываясь ко всем входящим и выходящим. Я осмотрительно подняла уголок одеяла, дабы спрятать лицо и промокнуть пот, от которого мои синяки могли бы потечь.

— И что теперь? — осведомился Грен.

Сорград отклонился назад, чтобы я видела его лицо.

— Похоже, никто нами не интересуется.

— Охрана есть? — Я соскребла песок, прилипший к уголку глаза, — слезы могли ослепить меня в самый неподходящий момент.

— Я ничего такого не вижу, — прошептал Сорград. — Куча людей входит и выходит, но никто не спрашивает, что у них за дело.

— Пока нас не ждут, надо охотиться, — решила я. — Нет смысла здесь сидеть. А то придет Шелтия, заглянет в мою голову и обзовет меня лгуньей.

Не хватало еще, чтобы эфирная магия снова рылась в моих воспоминаниях.

— Мы войдем через боковую дверь, а если кто спросит — мы ищем эту Аритейн, — предложил Грен.

— Уборные там, — кивнул Сорград.

В уединении зловонного сарая я подвязала спадающий чулок и проверила сумку на поясе — все ли готово. Затем поглядела на свои руки. В тусклом свете, сочившемся сквозь вырезанный в деревянной двери полумесяц, они выглядели достаточно твердыми. Пора тащить руны и смотреть, как они лягут.

Дол Тейва, 18-е постлета

Эрескен свернул в сторону от белокаменной арки моста, соединявшей берега журчащей реки. Хрустя гравием, он зачерпнул пригоршню воды с подернутой рябью поверхности и зло сплюнул — вода была горькой от помета животных. Выпрямляясь, колдун потер поясницу и подождал, когда немного пройдет непрестанная боль в ногах. Он никогда в жизни не ходил пешком столько лиг!

От презрения скрутило живот. У этих глупцов земли немерено, и они так плохо ее используют. При должном управлении даже заброшенные, выжженные солнцем владения когда-то любимого дома Аритейн поддержали бы плодовитый клан, рождающий воителей. Немудрено, что Мизаен послал лучших своих людей для формирования выносливости в ревущем горниле океанских островов.

По крайней мере эти кроткие домоседы правильно относятся к вторжению на их территорию. Эрескен покачал головой в возрожденном удивлении. Было так легко убедить здешних людей, что их земли под угрозой, что утрата хотя бы пяди из всех этих щедрот оставит их ни с чем. У отца не будет повода критиковать его усилия. Настроение эльетимма поднялось, боль в мышцах постепенно исчезала.

Его внимание привлекли огни на том берегу. Если верить доносившемуся оттуда ароматному ветру, на множестве костров вовсю готовили ужин. Но кто — свежие глупцы, стекающиеся к бранному делу, или Джирран вернулся раньше него? Досада испортила настроение эльетимму. Он хотел внимательнее следить за этим самоуверенным болваном, но где найти время, когда нужно не выпускать из повиновения свой собственный отряд и следить, чтобы Аритейн держала всю долину в своих руках? Холод, исходивший от воды, пронзил его дурным предзнаменованием — отец не одобрит такую небрежность. Ему лучше поспать, прежде чем снова браться за эту многогранную задачу.

Кто-то потряс его за локоть.

— Чего тебе? — рявкнул Эрескен, испепеляя злобным взглядом горца, нерешительно стоявшего рядом с ним.

Мужчина выпрямился в ответном гневе, и его лицо, озаренное слабеющим светом, окаменело.

— К чему эта задержка? Мы с полудня шагаем без привала.

— Конечно, — примирительно выдавил Эрескен.

Он удержал на минуту взгляд мужчины, обыскивая его грубоватое лицо под грязной повязкой, закрывавшей одну бровь. В его уме была усталость и зловещая тень сомнения как в мудрости захвата низин, так и в мужчинах и женщинах, возглавляющих эту кампанию, — и все из-за нескольких неудач: когда те, что пасли овец, проявили непокорность и некоторые Лесные жители, более смелые, нежели прочие, забросали отставших своими булавками. Вот тебе и смелые, могучие аниатиммы, прогнавшие его предков. Неужто эти робкие вояки должны быть хранителями родовых земель? Чем скорее истинные наследники Мизаена вернут себе эти пики, тем лучше. Пусть достойные увидят настоящие секреты, открываемые солнцем Солнцестояний.

Колдун обуздал свое презрение, чтобы оно не просочилось в нечаянное восприятие мужчины. Он потянулся сквозь дурманящую голову усталость и нараставшие опасения этого горца и вытащил на передний план ума воспоминание о недавнем грабеже. Затем выбил эхо виноватого удовольствия от столь легкой добычи и наслаждения от выпущенной на волю жестокости. Лицо мужчины просветлело — и всего за те мгновения, что потребовались Эрескену для глубокого вдоха. Эльетимм подумал о том, чтобы проникнуть глубже, но его собственное изнурение и досада помешали дальнейшим усилиям.

— Отнесите трофеи к кладовщику фесса. — Эрескен дружески положил руку на плечо горца. — Когда все будет записано, скажи ему, что я велел тебе забрать обратно эль. Мы одержали несколько крупных побед и заслужили небольшой праздник!

— Мизаен сотвори тебе истинное золото!

Горец прокричал ободряющий призыв своему взъерошенному отряду, а Эрескен прошептал сложное заклинание. Оно будет переносить возрожденный энтузиазм этого человека в умы всех, с кем он говорит. Оно не позволит этим дуракам размышлять о недавних мелких неудачах.

Длинная колонна нагруженных горцев меланхолично потащилась через мост. Многие шли молча, с угрюмыми, застывшими лицами, опущенными плечами. Они просто устали, решил Эрескен. Крепкий сон, несколько дней отдыха да бесспорное красноречие Джиррана, подкрепленное шепотом эльетиммского колдовства, — и он снова поведет их в сражение, чтобы растереть Лесной Народ железной пятой. Желудок Эрескена тихо, но настойчиво заурчал, раздразненный запахом жареного лука. Когда он последний раз ел?

К мосту подошли мужчины с носилками и те, кто поддерживал с трудом бредущих раненых.

— Идите прямо в фесс, — велел им Эрескен, демонстрируя озабоченность. — Шелтии исцелят ваши раны. — И сотрут воспоминания о боли вместе с неверностью, вызванной шоком от ранений, будь прокляты колебания Аритейн.

Измученные лица просветлели от благодарности.

— Я пойду с вами.

Лучше убрать с глаз этих жалких неудачников. Окровавленные культи и раненые конечности только подорвут боевой настрой, созданный из нескольких награбленных бочек и благоразумной подтасовки памяти.

Переходя мост вместе с первыми носилками, Эрескен думал о простаках, таращивших глаза у своих костров. Сможет ли он заручиться помощью Аритейн, чтобы направить мысли более усталых обратно к ярости, которая пришпоривала их вначале? Нет, пока не стоит требовать от девушки слишком многого. Полезность Аритейн все еще зависит от лелеемой ею иллюзии, что, нарушая клятвы и бросая вызов старейшинам, она творит благо своему народу.

Бурные восклицания отвлекли колдуна. Группа мужчин обступила горца; его борода и шевелюра сияли золотом в свете костра. Значит, Джирран со своими людьми вернулся из низин раньше, чем ожидалось. К досаде Эрескена примешалась зависть: Джирран одержал какую-то грандиозную победу, которая позволила ему вернуться с триумфом?

— Идите все к рекину. — Эрескен повернулся к раненым, которые послушно остановились, дожидаясь его. — Я должен поговорить с Джирраном.

Он выдавил улыбку в ответ на фанатичные взгляды мужчин, обращенные к их вожаку. Джирран говорил громко, оживленно жестикулируя.

Похоже, он докладывает об успехе, верно? Там будет и еда, которую Эрескен сможет реквизировать, чтобы утолить грызущий его голод.

Колдун начал протискиваться сквозь толпу, собиравшуюся вокруг Джиррана. Усталость тянула его к земле, как физическая ноша, но он ухитрился довольно тепло приветствовать горца.

— Джирран! Рад, что ты вернулся так скоро. Как твои дела?

— Эрескен! — Горец оттолкнул человека с бутылкой эля и сдавил колдуна в объятиях.

Дыхание Джиррана пронзало незнакомой древесной сладостью, глаза блестели от избытка алкоголя. Эльетимм с трудом высвободился, удерживая горца на расстоянии руки, протянутой в дружеском пожатии.

— Так как ваши дела?

— Мы прогнали тех хныкающих трусов из деревень в предгорьях до самых озер. — Джирран захохотал. — Мы вначале собирались окунуть их в воду, но оставили в покое, когда они ушли с наших земель.

— Пока, во всяком случае, — добавил кто-то из участников, разразившись зловещим смехом.

— Я думал, вы должны изгонять Народ Леса к югу от тракта? — Эрескен вымученно улыбнулся, чтобы скрыть досаду.

— О, мы заставили этих любителей белок карабкаться на свои деревья, а потом расправились с ними. Порубили одного за другим в честном бою и без всякой пощады! — Джирран сделал большой глоток из грубой стеклянной бутылки и всосал воздух, чтобы остудить рот, обожженный крепким спиртом. — Сперва ударили по ним, потом выжгли и велели не ступать больше на наши земли!

Эрескен напряг свой разум, чтобы заглянуть под внешний сумбур воспоминаний и желаний в уме горца. Выудить правду оказалось нелегко: память была притуплена опьянением и запутана намеренным отказом признавать более темную правду, таящуюся в глубине.

Джирран следовал намеченному плану, понял эльетимм, и напал на маленькую группу Лесного Народа, уже столкнувшуюся с более ранней вылазкой горцев. Колдун слушал тщеславную похвальбу Джиррана и одновременно видел его мысленным взором истинную картину событий. Горцы вырвали скромные пожитки из слабых рук Лесных жителей и безжалостно зарубили всех, кто отчаянно сражался. Каждая женщина, взявшая оружие, пала под свирепостью горцев. Те, кто просил пощады, были жестоко разочарованы. Их использовали и выбросили, истекающих кровью и плачущих.

Эльетимм одобрительно кивнул. По крайней мере здесь все сделано правильно. Потребовалось немало времени, чтобы убедить этих болванов вести войну так, как нужно ему, преодолеть их щепетильность и сомнения и уговорить использовать каждый кровавый эпизод в качестве оружия.

Колдун споткнулся об испуганные воспоминания, которые Джирран засунул в дальние тайники памяти, прикрыв их стыдом и смущением. Стало быть, этот героический вожак присоединился к своим людям в массовом изнасиловании? После всех его высокопарных слов о благородном деле горцев он так же жадно сунулся носом в грязь, как обычное животное, но сделал это не просто в пылу минутной жестокости, с интересом отметил Эрескен. Джирран имел склонность к насилию, разоблаченную обманом опьянения. Стоит подсунуть это Аритейн, если ее верность этому дураку когда-либо будет угрожать его, Эрескена, целям.

Концентрация эльетимма дрогнула под ударом гнева. Пусть в следующий раз этот высокомерный поганец отправится на запад, пусть одолеет этих бестий с их луками и копьями и трусливой тактикой «выстрели и беги». Пусть Джирран теряет своих лучших людей в капканах и волчьих ямах, и пусть в его часовых бросают из темноты дротики, несущие смерть и безумие.

Джирран закашлялся, спирт обжег горло, когда он пытался усмирить внезапные воспоминания безрассудным глотком из бутылки. Эрескен моргнул, увидев, что Джирран словно помертвел. Надо быть осторожнее: если этот горький пьяница упомянет о необычном нарушении памяти, Аритейн поймет, что делает Эрескен, даже если ее брат идиот не понимает. Хотя вряд ли Джирран признается ей в подобной слабости, когда чувство собственной значимости этого болвана зависит от восхищения толпы.

— Так зачем ты пошел в деревни? — Эльетимм ослабил хватку на уме Джиррана.

— Пора было взяться за настоящих злодеев, — хрипло ответил горец. Его люди вздорили из-за малой добычи, награбленной у Лесного Народа, громко сообщил его ум Эрескену. — Суратиммы — как клещи на козе, они сосут ее кровь, но причиняют не больно много вреда, если время от времени ты прижигаешь им задницы горячим углем, — продолжал Джирран, экспансивно жестикулируя. — Жители низин — вот кто настоящие воры, вот кто ограбит тебя до слепоты, а потом сопрет то, что осталось, у тебя из-под носа.

Джирран замолчал и нахмурился, сам не понимая, что он такое загнул. Ему незачем беспокоиться, с сарказмом подумал Эрескен. Слушатели, ловящие каждое его слово, уже настолько пьяны, что готовы хлопать крякающей утке.

— Поэтому мы пошли сразиться с ними, — повторил Джирран с удовлетворением. — И прогнали их, так вдарив сапогом в зад, что у них зубы зашатались!

Эрескен попытался осмыслить его путаные воспоминания: соломенная крыша, горящая в предрассветном сумраке, пронзительный крик женщин, плач детей, возмущенный рев мужчин, разбуженных внезапным нападением. Молча выругавшись, колдун бросил эти попытки. Утром он разберется, так ли велик успех Джиррана, как утверждает сей дурак, или это еще один безрезультатный набег, который надо позлатить заклинанием, дабы убедить людей, что они действительно одержали великую победу.

Эрескен на минуту закрыл глаза. Вот еще одна задача, о коей следует помнить еще больше, чем о его потребности во времени и силе. Что ж, утром он использует более прямые методы. Хватит ходить на цыпочках вокруг высокомерия горца и красть тайком его воспоминания. Он войдет с жестокостью, которую предпочитает его отец, и пусть Джирран припишет потом головную боль похмелью, а дурные воспоминания — угрызениям совести. Эрескену вдруг страшно захотелось утопить все бесчисленные задачи, шумно требующие его внимания, в соблазнительных золотых глубинах бутылки.

Колдун повернулся спиной к Джиррану. Такая свобода ему не позволена, но Аритейн сейчас наверху, в рекине. Возможно, пришло время развеять ее дурацкие сомнения и сделать из нее настоящую женщину. Когда Аритейн отречется от той последней клятвы, она уже не сможет предать его. Тогда Эрескен будет черпать ее силу и переложит на нее часть своего бремени. Ускоряя шаг, колдун направился к фессу. У ворот дымилась жаровня, под свежими дровами едва виднелись белые и красные угли. Эльетимм прошагал мимо, даже не взглянув на кучку беседующих мужчин.

Как только колдун вошел в фесс, шум, заточенный внутри массивного каменного круга, ударил по ушам. Окна во всех строениях, расположенных вдоль стены, светились, из труб тянулся дым. Некоторые двери были закрыты — там работали или спали, но остальные, распахнутые настежь, впускали и выпускали людей, толкавших друг друга без всякого извинения. Двое мужчин стояли посреди двора, игнорируя людской поток, обтекавший их с двух сторон, и сравнивали убористо исписанные аспидные доски. Крик заставил обоих поднять головы, и один поспешил к куче мешков, рассыпанное зерно катилось у его ног. Главная лестница рекина была забита мужчинами и женщинами, все они обменивались новостями и мнениями. На каменных стенах, освещенных факелами и костром, дрожали пятнистые тени, но верх башни терялся в темноте, прорезая рельефный черный силуэт на звездном небе.

Эрескен закипел от злости. Когда он и его клан захватят здесь власть, все это прекратится. Истинная магия должна править. Никакой эльетиммский колдун не будет на побегушках у всякого напыщенного шута, который лопается от самомнения из-за нескольких голых лиг горного склона. Голод донимал Эрескена, поэтому он обошел рекин. При виде жалкой толпы на кухонном дворе колдун от досады щелкнул языком. Протолкавшись мимо назойливых рук, он хлопнул одну из Шелтий по плечу.

— Где Аритейн? Я должен с ней поговорить.

Крелия обернулась с искаженным от боли лицом; она вбирала в себя эту боль с каждым целительным прикосновением к страждущим телам.

— Она пошла внутрь, возможно, поесть?

Эта глупая женщина скоро вконец себя потеряет, равнодушно отметил эльетимм, видя ее мутный взгляд. Надо внимательнее следить за Крелией. Если она впадет в безумие, то не помешает его планам. Он еще раньше задушит ее во сне.

— Ты ищешь Аритейн? — Ремет вопросительно поднял брови. — Явился Брин, и они ушли внутрь, чтобы поговорить наедине. — Ремет настороженно смотрел на колдуна. Его лицо оставалось по-юношески мягким, но в глазах появилась новообретенная зрелость. — Он принес новости о Джирране.

Эрескен кивнул и спрятал проклятия в самой глубокой извилине своего ума. Долгая дружба Брина с Аритейн сильно затруднит ему работу по рассеиванию любых сомнений, которые могли бы запасть ей в голову от этих новостей. Что Брин услышал от Джиррана? Он знает что-то, чего не знает Эрескен?

— Спасибо.

Колдун дружески улыбнулся Ремету, как мужчина мужчине, приправляя легкую улыбку обещанием будущего доверия, доступа к внутреннему кругу знания. Отвернувшись, он почувствовал на затылке взгляд юноши. Вот о чем еще нужно помнить и осторожно обойти. Этот бешеный натиск непрерывных и разнообразных требований стал настоящим испытанием для подготовки Ремета. Парень и за десять лет не столкнулся бы с таким, если б таскался взад и вперед по долинам за каким-то бесплодным предсказателем. Он начинал думать сам, а Брину только и нужен кто-то, разделяющий его неуверенность, чтобы побежать к старейшинам, губя все.

Эрескен ускорил шаг. Боковая дверь была приоткрыта, несколько фигур съежились на деревянных ступенях. Не глядя на них, дабы не обнадежить какую-то ничтожную просьбу, колдун взбежал по лестнице через две ступеньки и поспешил к двери в дальнем конце коридора.

Он остановился на пороге, и медоточивые слова высыхали на его губах.

— Что вы здесь делаете? Где Аритейн?

Сериз вскочила, оглядываясь на мужчин, сидевших по бокам от нее.

— Она ушла с Брином. — Жалобная улыбка девушки умоляла Эрескена не сердиться на нее.

— Кто это? — Эльетимм зло посмотрел на старика, который сжимал поникшее плечо девушки шишковатой рукой. — Ты должна исцелять снаружи, а не там, где мы собираемся для медитации!

Он сел за длинный стол; остальные были вынуждены встать со своих стульев, признавая тем самым его власть.

Незнакомец бросил на колдуна такой же свирепый взгляд.

— Я ее отец, а это ее брат. Мы пришли узнать, как ее дела. Джирран говорит, Шелтий больше не будут отрезаны от их крови.

Еще одно проклятое осложнение, с которым необходимо справиться. Эрескен услышал торопливые шаги в коридоре.

— Тогда перенесите ваше воссоединение куда-нибудь в другое место.

Эльетимм встал, ожидая увидеть Брина или, еще лучше, Аритейн. Вместо этого в комнату ворвались двое незнакомцев с пылающими враждебностью лицами, что подействовало на Эрескена как пинок в живот. За ними следовала женщина — ее облик был неразличим под жуткой маской красок, но ясные зеленые глаза сверкали от ненависти.

Это была магова потаскуха из Леса. Жгучая боль в челюсти сообщила Эрескену, что эта гадина вновь использует свои проклятые дротики. Колдун пошатнулся от холодного удара наркотика в кровь; цепляясь за стол, он разметал во все стороны карты, пергаменты, кубки и бросил кувшин в более плотного из нападающих.

Стоявшая ближе всех к двери Сериз вдохнула на паническом крике, но женщина дала ей оплеуху, чтобы молчала. Хрупкая блондинка ударилась о каменную стену и хныча сползла на половицы. Эрескен толкнул ее потрясенного отца в атаку, ухватившись за его порыв защитить свое дитя. С нечленораздельным ревом старик замахнулся на спину шлюхи. Старший из предателей, пришедших с ней, перехватил его мстительный кулак. Силы их были равны, но предателя поддерживала энергия молодости. Минутку подумав, эльетимм вплел лицо предателя в образ самой грязной похоти Джиррана, Сериз, плачущей жертвы, под поднимающимся и опускающимся телом. Он вбил этот образ в ум ее отца, врезал в его сознание, игнорируя вред, который он причиняет.

— Смотри, что они...

Эрескен не успел подкрепить образ словами. Второй предатель, тощий, с дикими глазами, был всего в шаге от него и держал наготове нож. Колдун схватил брата Сериз и бросил его на блестящее лезвие. В миг агонии, когда боль отвлекла парня, Эрескен захватил его ум. Он скрутил его сознание в тугой клубок хаоса, беспощадно изолировал от всякой разумной мысли и памяти. Работая быстрее, чем когда-либо, Эрескен лишил его всякого ощущения боли от бесчисленных ран и ударов, которые наносил раздосадованный предатель. Безжалостно выдирая любой инстинкт самозащиты, он зажег в этом парне бессознательную ярость и ненависть, превратил каждое непроизвольное движение в нападение, связывая их все в бурю бессмысленной жестокости.

Эрескен вырвался из вихря разрушенного ума парня в тот самый момент, когда предатель, будучи ниже ростом, упал на колени под этой безумной яростью. Отец, вооружившись ножкой стула, нападал на другого предателя. Мерзавец ловко увертывался, все удары обрушивались на стену за его спиной, и дерево разлеталось в щепки.

А где же шлюха? Вот она, зло кусая губу, бежит к нему с поднятым кинжалом. Эрескен опрокинул стол, крепкая дубовая доска — несерьезная преграда, но она дала ему время, чтобы втащить тело Сериз на ноги. Отчаянно протянув свой ум, колдун разбил слабую волю девушки одним взрывным проклятием, превратив ее глаза в пустые омуты темноты. За мгновение до того как Лесная стерва добралась до него, эльетимм швырнул Сериз на спину шлюхи. Руки девушки беспорядочно заколотили убийцу, серая ткань стесняла движения, тяжесть тела тащила гадину вниз.

Отзвуки агонии прокатились по уму Эрескена, когда брат девушки умер. Иллюзия неуязвимости не была защитой от телесных ран, превративших его тело в кровавое месиво: суставы раздроблены, сухожилия перерезаны, горло рассечено с такой свирепостью, что голова оказалась почти отделена. А предатель уже двигался к Эрескену — белые зубы сверкали в свирепо ощеренном рту на фоне кровавой маски, покрасневший нож жаждал крови эльетимма. Убей или будь убитым — простая мысль этого дикаря прозвучала громче всех других мыслей в комнате. И таким же простым был его ум, не имевший никаких защит.

Эльетимм почувствовал твердость камня за спиной, скользкие половицы под ногами. Вонь крови, экскрементов и ненависти густо насыщала воздух. Наркотик искажал его ощущения, краски смазывались, звуки казались и оглушительными, и далекими одновременно. Эрескен стиснул зубы, оттолкнул от себя этот хаос, выкрикнув заклинание, и бросил свой острый как бритва ум, оттачиваемый в течение стольких лет, в обнаженный разум нападавшего.

Это было легко. Колдун обрадовался внезапному успеху и не сразу сообразил, что здесь что-то не так. Где удар? Где отдача от внезапного вторжения, которой Эрескен так болезненно научился сопротивляться и затем удваивать, направляя панику обратно, против атакованного ума? Все ощущения и звуки исчезли из сознания колдуна — его мир сократился до пределов разума, который он стремился захватить. Почему он оторван от реальности, хотя цепи его железной воли должны были сковать безумца? Где порок или слабость, приносящие в жертву разум? Эльетимм удвоил усилия, но все переменилось: то царство, в котором он чувствовал себя господином, вывернулось наизнанку. Теперь Эрескен поймал себя на том, что лихорадочно ищет выход из умственного лабиринта. Но как такое могло случиться? Этот человек не имел никакой выучки в манипуляции умом и памятью.

Колдун оказался в центре кошмарного мира крови и варварства. Убиение брата Сериз пронеслось мимо него в умопомрачительном круговороте образов. Алая кровь пенилась в разбитом рту, зубы вонзались в рваные губы. А вот размашистый удар серебряного, в красных потеках клинка оголил синеватые связки горла и пищевод. Вот темные петли кишки выпятились из живота, сочась черной жижей. Блеснула кость сломанного локтя, тут же залитая кровью, безжалостный нож рассек полотно, кожу и сухожилие — умышленное движение, чтобы искалечить на всю жизнь, не будь этот парень уже мертв, продолжая двигаться только волей Эрескена в безумии без предела. Ужас окружил колдуна сплошным роем образов, каждое зрелище приходило снова и снова, все более живое и угрожающее. Не было ничего под ногами, ни один звук не раздавался в его ушах, был только этот бесконечный парад кошмаров, а Эрескен не мог закрыть глаза, чтобы больше не видеть его.

Но где же страх? Где страстное желание получить отпущение грехов? Где разглагольствования с целью оправдать бесчеловечность, чтобы уйти от ответственности и леденящих тисков вины? Ничего этого не было. Неимоверным усилием Эрескен ухитрился создать для себя островок тишины посреди отвратительного потока сознания. Обмирая от ужаса, он понял, что окружен со всех сторон твердым, горячим ликованием, упоением интенсивностью физического восприятия, бьющим через край восторгом от возвращенной свободы и неописуемым экстазом от вызова на смертный бой и победы в нем.

Воспоминания прекратились, застывшие образы исчезли в малиновой тьме. Стены убежища эльетиммского разума начали прогибаться под неумолимым давлением.

«Кто ты?» — крикнул Эрескен в кроваво-черную тишину, теснящую его.

«Друзья зовут меня Греном, — прогремел со всех сторон голос, неуместно веселый на фоне углубляющегося чувства угрозы. — Но тебе незачем это знать, потому что я собираюсь тебя убить».

Теперь вся угроза сосредоточилась в голосе, твердом и ярком как сталь.

«Ты знаешь, кто я?» — недоверчиво спросил Эрескен, забыв в этот миг необъяснимую тяжесть, сковавшую его силы.

«Вообще-то нет, — признался голос. — Ливак и Хэлис говорили, что ты и весь твой род — гнусные ублюдки. Давай проверим».

С несложной жестокостью прямодушное любопытство взломало всю защиту, которой Эрескен когда-то научился под ударами отцовской палки и плети его презрения. Беспомощного и несопротивляющегося, его оттащили к самому дальнему краю памяти, где он увидел людей и места, казавшиеся ему давно забытыми. Та хнычущая рабыня, которую его отец привез из самых первых набегов за океан, когда он восстановил утраченное искусство бросать вызов течениям, что сметают корабли в забвение. Эрескен едва помнил мать, всегда отворачивающую лицо от своего ребенка, порожденного насилием, а теперь вновь увидел, как она надвигает длинные каштановые волосы на клейменое лицо, увидел ее слезы и неослабевающее страдание. Вдруг все изменилось: лицо разбухло, почернело, язык вывалился наружу, глаза выкатились — труп закачался на виселице.

Точеное отцовское лицо надвинулось на Эрескена, пожирая его карими глазами, настолько темными, что они казались почти черными на фоне бледной кожи и совершенно белых волос.

«Она была слабой, неверной — ни пользы, ни украшения. Какой цели служила ее жизнь, когда столь многие нуждаются в пище и тепле?»

И она была не единственной приговоренной к смерти в ту самую суровую зиму его детства жертвой мудрости отца. Владения, управляемые ничтожными людьми, пали от болезней и раздоров. Не было лишней еды в тот голодный сезон, когда скудный урожай сгнил еще зеленым на полях, когда морские птицы улетели рано, а морские животные пришли поздно, и было их немного, и все — костлявые и больные, когда гарпуны охотников наконец вытянули их. Все ручьи промерзли до самого дна, подземное тепло — основа жизни, — казалось, ушло навсегда, и люди шептались в углах, что Мизаен в конце концов покинул их.

Но только не его отец. Это был знак, очевидный, как извержение, которое несло смерть уже не от холода, а от огня, испепелившего стольких голодающих в ледяную смену того года. Его проницательный ум узнал в этом желание Мизаена подвергнуть их самому горькому испытанию. Это был знак, что пришло время оставить их бесплодные поля и несколько укрытых долин, где цеплялись за жизнь низкорослые деревца, да безжалостные пространства гравия и щебня, которые поднимались к снежным полям и ледникам, покрывающим таинственные вершины. Когда он объединит пустые земли тех, проклятых Мэвелин, и они окажутся под его единоличной властью, настанет час потребовать обратно земли западного изобилия. Иначе зачем ему было даровано господство над ветром и морем, столь давно утраченным?

Теперь Эрескен больше не был пренебрегаемым младшим в жесткой иерархии замка. Теперь он получил все внимание, о котором только мог мечтать, и всецело осознал парадокс быть осторожным в своих желаниях, дабы они не исполнились. Быть сыном своего отца означало пройти суровую и долгую подготовку в искусствах истинной магии, обучение тактике и стратегии. Это означало, что его бросят против конкурирующих кланов, как только представится возможность или возникнет хоть какой-то предлог перейти границу, напасть на крепость, пролить кровь соперников. Наконец Эрескен занял место, которое принадлежало ему по праву рождения, и взял на себя обязанность защищать своего господина или умереть в попытке это сделать.

«Сэдриновы потроха, ну и скучный же вы народ!»

Воспоминания были вытащены, осмотрены, отброшены в сторону. Эрескен ярился, беспомощный и жалкий, когда Грен искал для себя что-то интересное, его презрение громко прозвучало в тиши памяти.

«Если мы намерены пересечь океан, чтобы сражаться там за свои права, мы не оставим позади никого, кто мог бы всадить нож нам в спину». Часто повторяемые слова отца раздались в уме Эрескена — приговор соседнему владению, истребляющий его до последнего младенца.

«Звучит разумно», — одобрил Грен, и на мгновение его сокрушительная хватка ослабла.

«Кто ты? — спросил Эрескен, силясь вырваться из коварного болота памяти. — Как ты это делаешь?»

«Кто знает? И не все ли тебе равно? — Угроза вернулась, снова нависнув со всех сторон, еще более зловещая. — Это ты влез незваным в мою голову, и тебе придется за это поплатиться. Я не сдаюсь без боя!»

«Но кто ты?» — разозлился Эрескен, снедаемый предательским страхом.

«Тот, кто получил от жизни куда больше веселья, чем ты, приятель».

Алый огонь прострелил темноту, обрушив на Эрескена яркие видения, которые и ужаснули, и озадачили колдуна. Брат предателя протягивал руку, побуждая его идти дальше, когда дети вдвоем исследовали все закоулки какого-то отдаленного фесса. Память выскочила за стены: тайный побег в лес следом за старшими братьями, дядьями и отцом, вышедшими ставить ловушки. Побег, едва не кончившийся гибелью, ибо они заблудились во внезапной пурге и вернулись только на рассвете, полузамерзшие, к истеричным женщинам и целый день потом отогревались в какой-то надворной постройке. Это было совсем не забавно, пришли к выводу дети. Им предстоит научиться побеждать холод и непогоду, чтобы в следующий раз идти дальше.

Воспоминание перескочило в темную пещеру. В шахтах было не так холодно, и непогода не могла добраться до них под землей. То безрассудное предположение было перечеркнуто банальным открытием изнурение — такой же коварный убийца, как холод, когда дождь, идущий на поверхности на расстоянии полдня пути от рудников, мог оставить храброго исследователя пещер по шею в воде в течение нескольких вздохов. Страх, граничивший с безумием, сдавил ум Эрескена, воспоминание о нырянии через затопленные туннели, о легких в огне посреди ледяной воды, об умопомрачении, которое побуждает сделать тот последний, смертельный вдох. А в следующий миг весь ужас потонул в маниакальном смехе ликования, оттого что удалось выжить.

Темп памяти ускорялся, напряженность возрастала — опыт строился на опыте Рост, обязанности и накапливавшееся понимание отчуждения. Первая смерть — несчастный случай в кулачной схватке, повод для легкого сожаления, но и страшное открытие, что у него в руках такая сила. Эрескен запаниковал до тошноты при воспоминании о Шелтии, пытающемся наказать этот ум, — сей безумец, видимо, решил, что он никогда больше не позволит такого вторжения. Эта непокорность была чем-то совершенно непостижимым, превосходящим весь жизненный опыт Эрескена.

Колдун вздрогнул от ярких образов войны: кровавые битвы армий, рубящих друг друга на куски, мелкие ночные стычки и нападения из засады. Соратники приходили и уходили, кто — к смерти, кто — к разгульной жизни, чтобы потратить деньги, пока еще живы. Сожалелось обо всех потерях и ни об одной. В жизни наемника не было никаких ограничений, только свобода. Приказам следовали, если были согласны с ними, уклонялись — если нет. Один брат полагался на убедительность доводов, чтобы, где возможно, предотвратить беду, другой — на физическую выносливость, чтобы вытаскивать их обоих из все более опасных ситуаций.

Каждая смерть подносилась к испуганному взору Эрескена, леденящее хихиканье оглушало его многоголосым эхом. Грен забавлялся страхом своего пленника и громоздил ужас на ужас. Противники были заколоты или обезглавлены в неожиданном нападении. Каждый опознанный враг уничтожался как можно скорее, пока не предпринял собственную атаку. Это были отрадные смерти. Выпотрошенные в бою мужчины истекали кровью с напрасными проклятиями и мольбами. Это были смерти не слишком приятные, но желанные, ибо они приносили трофеи и деньги, которые тратились на удовольствия — женщин и азартные игры. Те, кто нарушил суровую дисциплину боя, были повешены на ближайшем дереве, их тела подергивались в агонии медленного удушья — несущественные смерти.

Эрескен почувствовал, что его защиты крошатся под этим неослабевающим натиском. Его убежище сжалось до размеров отчаяния: он тщетно сражался с презрением, которое расплющивало его. Колдун не чувствовал пол под ногами, камень под пальцами, не ощущал ни дыхания в горле, ни пульса ужаса, который гнал кровь по телу. Не было ничего, кроме этой сокрушительной насмешки, разрывающей его на части.

«Ты трус, верно? — продолжал ненавистный голос. — Слова «рукопашный бой», «убей или будь убитым», «последняя игра» ни о чем тебе не говорят. Ты пользуешься своим преимуществом, копаясь в чужих умах. Ты посылаешь людей на смерть, одурачивая их, ибо тебе не нравится убивать самому. Но ты совершил ошибку, приятель, потому что рискнул большим чем готов потерять. Не стоило тебе этого делать. Выходит, ты не убийца, нет, но я — да, и это значит, что из нас двоих умрешь ты».

Рекин Тейва, 18-е постлета

— Отпусти меня.

Я тщетно пыталась выкрутиться из железной хватки Сорграда. Синяки от его пальцев надолго останутся на моих запястьях после того, как я смою отпечатки рук Грена.

— Брось нож, — приказал горец. — Если кто и убьет его, то исключительно я.

Я с трудом повиновалась, бескровные пальцы онемели. Клинок, маслянисто блестевший тахном, загремел на половицы.

Все стояли неподвижно, будто статуи на усыпальнице: мы с Сорградом — готовые к броску, эльетимм — прикованный к полу, с пустыми глазницами, отражающими черноту его души, Грен — с расслабленным под маской крови лицом и остекленевшим до голубизны взглядом.

— Если его глаза почернеют, значит, его захватили, — предупредила я Сорграда, пытаясь одновременно следить за обеими неподвижными фигурами и найти какое-нибудь оружие, до которого можно дотянуться.

Грен моргнул сапфировыми глазами, и я вздрогнула, словно в меня ткнули булавкой.

Это ты?

Эльетимм сполз по стене.

— Он мертв? — хрипло спросила я.

— Думаю, да.

При виде знакомой нахальной усмешки Грена мое сердце взыграло.

— Что ты сделал? — Сорград склонился над колдуном, проверяя дыхание и пульс.

— Он влез в мою голову, и мне это не понравилось, — пожал плечами Грен. — Только он не ожидал, что я его не выпущу.

— Ты хочешь сказать, что знаешь трюки Шелтий? — Мой голос невольно задрожал.

— Нет. — Грен даже оскорбился. — Но он рылся в моем уме, поэтому и я сумел заглянуть в его ум. Я решил, что это — никчемный ошметок дерьма, и как бы раздавил его. Колдун не больно-то сопротивлялся.

— Вряд ли он ожидал драки.

И, конечно, Грен всегда считал себя непобедимым, верно?

— Ты уверен, что он мертв? — Сорград остервенело пнул эльетимма кованым сапогом.

Воспоминание быстро охладило мою внезапную радость от того, что наконец-то мы нашли у эльетиммов слабое место.

— Высшее Искусство может разделять ум и тело, — вымолвила я с замиранием сердца.

Именно так колонисты Келларина провели бесчисленные поколения в спрятанной пещере, неподвластные годам.

— Выходит, его ум мог сбежать в безопасное место? — Сорград посмотрел на неподвижного колдуна.

Я удивилась, как человек, вселявший такой страх в моем воображении, мог оказаться столь незначительной фигурой с грязными белокурыми волосами, падающими на неприметное лицо, осунувшееся от голода и усталости, в испачканной одежде и сапогах, густо покрытых дорожной пылью.

— Это дело поправимое, — услужливо вмешался Грен.

Схватив эльетимма за волосы, он вонзил нож в место соединения черепа с шеей и повернул его кругом. Я сморщила нос и закашлялась от запаха крови.

— Я думала, Хэлис тогда в шутку сказала, что вы, парни, обожаете собирать головы.

— Нам лучше...

Сорград не успел договорить. Дверь распахнулась, и девушка застыла на пороге. При виде следов кровавой бойни у нее отвисла челюсть, серо-голубые глаза от ужаса готовы были выскочить из орбит.

Мы с Сорградом очнулись прежде, чем она вдохнула. Перепрыгнув через трупы, мы схватили девушку и втащили в комнату. Ногой захлопывая дверь, Сорград повернулся и одним плавным движением толкнул пленницу спиной ко мне. Я уже держала наготове пропитанную тахном тряпку. Прижав ее ко рту и носу девушки, я безжалостно скрутила свободной рукой капюшон ее длинной серой мантии. Мерзавка царапала ногтями мою руку, добавляя свежую кровь к краске и синякам. Она лягалась, как мул, но мягкие домашние туфли — это не оружие. Сорград схватил колдунью под коленки, ее сопротивление слабело по мере того, как наркотик и удушающий капюшон делали свое дело. Она стала вялой и тяжелой в моих руках, и мы торопливо положили ее на пол.

— Это та стерва, что вышвырнула нас из фесса Хачал, — заметил Грен, бросив свой жуткий трофей недорезанным.

— Стало быть, она — Шелтия, а это означает эфирную магию и то, за чем мы пришли, — немедленно заключила я. — Она сгодится.

Я тут же принялась за дело. Положила ей на глаза подушечки из мягкого полотна и туго замотала их широкими льняными лентами. Сунула в уши затычки из шерсти и тоже забинтовала их. В рот запихнула носовой платок с вложенным в него темным комком тассина, чтобы молчала, если тахн перестанет действовать. Еще пара тугих повязок вокруг челюсти и нижней части лица: Пусть-ка применит свое колдовство, когда не сможет ни видеть, ни слышать, ни говорить.

— Хоть она и без сознания, она все равно должна дышать, моя девочка. — Сорград сдернул полотно с носа Шелтии.

— Аритейн, ее так зовут? — Грен с интересом разглядывал колдунью.

Ловко затянув последний узел, я села на пятки, сердце стучало, как барабан, дыхание яростно рвалось из груди. Но мое ликование угасло при взгляде на двух мужчин — молодого, расчлененного, словно боров на бойне, и старого, у которого не было видимых ран, кроме одной, смертельной, в горле от ножа Сорграда.

— Должно быть, они ждали эту девушку и пришли сюда раньше, чем мы начали наблюдать за лестницей.

— Я пытался ее оглушить.

Сорград с сожалением посмотрел на мертвую девушку. Ее золотистые кудри слиплись от крови, вытекшей из разбитого черепа. В той же кровавой луже валялась ножка стула, которой горец ее уложил.

— Когда эфирная магия захватит голову, оглушать бесполезно. Эта малявка чуть меня не задушила, — резонно напомнила я горцу. Еще один комплект синяков, который останется после того, как я смою маскировку. — Мне нужно привести себя в порядок. — Я огляделась в поисках воды.

— Мне тоже, — хихикнул Грен, махая липкими руками. Сорград передал мне флягу.

— Сними кольчугу, — приказал он брату, стаскивая с Аритейн длинную серую мантию.

С широкими рукавами и капюшоном, она полностью скроет пропитанное кровью белье и бриджи Грена.

— Подпояши ее покороче, не то расквасишь нос, когда пойдешь по лестнице, — посоветовала я. — Ты не привык к юбкам и наступишь на подол.

В темноте никто не заметит его сапог, да и кровь почти невидима на фоне промасленной кожи.

Аритейн, бледная и бессильная, лежала в своей скромной льняной сорочке, и Сорград быстро завернул ее в наше яркое одеяло. Он вошел, неся в нем женщину без сознания, и с ней же выходит, верно? Никто не станет вглядываться в этой неразберихе. Я смазала немного краски из моих нарисованных синяков и нанесла на ее безупречные руки, а остальную стерла как смогла. В комнате тошнотворно воняло кровью, мочой и калом. Я закашлялась и с трудом глотнула.

— Надо скорей убираться из этого склепа.

Грен бросил мне полотняный балахон, а Сорград осторожно приоткрыл дверь.

— Все чисто. Грен, иди первый. Подними капюшон, опусти голову и ни с кем не разговаривай. Ты — Шелтии, стало быть, важная птица.

— Кукареку, — прошептал Грен из-под накинутого капюшона.

— Направляйтесь к задним воротам, — велела я Сорграду. — Я догоню.

Пока остальные мерным шагом спускались по лестнице, я встала на колени перед дверью, сводя все мысли к одной насущной задаче. Позже будет достаточно времени для кошмаров и тошноты. Вытащив отмычки из кармана, я трудилась над сложным замком с закрытыми глазами, чтобы лучше чувствовать упрямые язычки под металлическими пальцами.

— Ты что делаешь?

Высокий мужчина в сером одеянии Шелтий стоял наверху лестницы, грубо подстриженные волосы торчали, как щетка. Он машинально сплел руки.

— Меня послали за госпожой Аритейн, — потупившись, пробормотала я, пряча отмычки в ладони. — Дверь заперта.

Несколько больших шагов — и Шелтий был у двери. Посторонившись, чтобы его пропустить, я незаметно двинулась к лестнице. Он бессильно подергал ручку и оглянулся.

— Приведи мне женщину с ключами.

Я шмыгнула по стертым каменным ступеням в оживленный двор, как кошка с горящим хвостом. Люди толкались, и я толкалась в ответ, проскальзывая в каждую попадавшуюся щель. В воздухе витала какая-то неестественная напряженность, резкая нота страха звучала в голосах, шумно требующих внимания. Не вслушиваясь, я лавировала между людьми, торопясь догнать братьев. Впереди в свете факела заблестела кольчуга Сорграда, через мгновение гудящая толпа вновь сомкнулась между нами. Грен шел первым — серая мантия Шелтий расчищала ему дорогу к задним воротам; Сорград держался сразу за ним, неся Аритейн, упрятанную в кричащее одеяло.

У главных ворот поднялся новый переполох. Все вокруг останавливались и вставали на цыпочки, пытаясь разглядеть, что происходит. Воспользовавшись этим, я ускорила шаг. Мы узнаем, в чем дело, когда выберемся из фесса. Тому Шелтию не понадобится много времени, чтобы войти в комнату, и кровь уже, вероятно, просачивается через перекрытие.

Я догнала своих почти у самых ворот. Один человек закрывал створки, второй держал засов толщиной с его ручищу и окованный железом, как наручи, охватывающие его запястья. Третий ходил взад и вперед с факелом, вынутым из стенной скобы. Где-то внизу, в долине, затрубили рога, но ветер приглушал все звуки.

— Ты слышал? — спросил первый, проводя трехпалой рукой по седеющим волосам.

Тот, что с факелом, прищурился.

— Не разберу, в чем дело.

— Так пойди и спроси. Эбрин должен знать. — Стражник в наручах покрутил засов.

Трехпалый повернулся к Грену:

— Какие вести?

— Пошли своего человека к вашему командиру, — отрывисто сказал Грен, пряча лицо под капюшоном. — Дайте нам пройти.

— Сигнал велит запирать ворота. — Третий стражник указал на стену, где кто-то настойчиво размахивал факелом.

— Запрете их за нами. — В мягком голосе Грена проскользнула угроза. — Или ты претендуешь на какую-то власть над серыми?

Даже в неверном свете факела, жаровни и звезд я увидела, как мужчина побелел. Стражник в наручах немедленно толкнул створку. Высоко подняв голову, Грен прошествовал в ворота, ухитряясь излучать неуловимую опасность. Сорград с Аритейн на руках шел позади брата, заслоняя лицо девушки складкой одеяла. Я семенила за ними в своем неряшливом балахоне, опустив глаза. Когда мы прошли неровный туннель, Грен властно махнул рукой, и массивное дерево наглухо захлопнулось за нами, засов со скрежетом встал на место. Какие бы опасности ни поджидали нас снаружи, погоня нам не грозила.

Ночь выдалась темная. Пламя над парапетом не могло прогнать густую тень под стеной, где тропинка изгибалась вниз к едва виднеющимся грудам пустой породы. Я поморгала, и ночное зрение — дар моей Лесной крови — постепенно обострилось. Все древние племена обладали хорошим ночным зрением, и это одна из причин, почему мы ждали самой темной ночи, которую предлагала нам Халкарион.

— А нарядец-то хорош, — хихикал Грен себе под нос. — Может, и не снимать его?

— Нет, — отрезал Сорград. — Если настоящие Шелтии поймают тебя в этом сером, нас всех ждет порка.

— Она еще не очухалась? — Я всмотрелась в Аритейн. — Может, капнуть несколько капель на ее повязки, чтобы дышала парами? — Я принялась искать в сумке пузырек с настойкой тахна.

— Тогда у меня тоже закружится голова, но если тебе охота ее нести, пожалуйста. — Сорград приподнял девушку на руках. — Нет, если добавишь еще наркотика, ее можно будет просто сбросить в шахту. Ты ведь хочешь, чтобы она в конце концов проснулась, а?

— Я не хочу, чтобы она начала колдовать, — упрямилась я.

— Тс-с! — Грен застыл, как почуявшая след гончая, и уставился вдаль.

Из нижней долины опять донесся медный звук рогов, на сей раз более отчетливый.

— Это призыв к оружию!

— Ждите здесь.

Я сбросила мешающий балахон и, подоткнув юбки за пояс, полезла на ближайшую кучу пустой породы. Камни под руками и ногами предательски шатались, и, добравшись до вершины, я стала ударять носками сапог по неподатливым обломкам, создавая опору для ног. Весь склон усеивали огни — большие оранжевые цветы бивачных костров и зловеще-красные огоньки жаровен. Парусиновые шатры светились, будто гигантские фонари, гротескные тени плясали на их стенах. Перед кострами бегали взад и вперед темные силуэты.

Черная лента реки безмятежно вилась к гребню скалы. На той стороне тоже горели огни, пронзая темноту, но почти ничего не было видно. Вновь лихорадочно затрубили рога, заглушая враждебный рев, боевые кличи и недвусмысленный лязг мечей.

— Ливак! — В тихом голосе Сорграда слышалась настойчивость.

Я начала спускаться, нащупывая в темноте опору. Когда я одолела уже половину склона, растрескавшаяся на солнце глина подвела меня, и остаток пути я съехала на животе, чувствуя, как острые камни царапают бедро.

— Что происходит? — Вопрос Сорграда был важнее моих горящих ссадин.

— Там идет бой, но непонятно, кто кого атакует.

Я стащила порванные в клочья чулки. Действительно, юбки — для женщин со скучной жизнью.

— Жаль, не взяли с собой Песочного, — глухо съязвил Грен, снимая мантию через голову.

Я кивнула.

— Я бы не возражала, чтоб он плескался сейчас в своей воде и чернилах.

— Забирай пока этот драгоценный сверток. — Сорград без церемоний передал колдунью Грену. — Он спрячет кровь.

Мы' осторожно пошли дальше. Тропинка привела нас через кучи отвалов к тесному кругу шатров. Мы отступили во мрак под стеной утеса, как вдруг снизу прибежал одетый в кольчугу гонец, выкрикивая:

— Берите свои ценности и уходите в фесс! Жители низин атакуют в нижней долине! Джирран будет удерживать гребень.

— Удачи ему, — с сомнением пробормотала я. Отвесная скала, возвышавшаяся над нашими головами, отразила эхо барабанного боя.

— Я уже слышала такой ритм, — медленно сказала я. — Позапрошлой зимой, в лагерях вдоль каладрийской границы.

Сорград прислушался.

— Наемники Озерного края использовали похожий ритм.

— Значит, это люди из Ущелья? — Глаза у Грена заблестели, словно у хищника, чующего кровь. — Они не так круты. Пошли.

— Не с этой ношей. — Я кивнула на недвижимую Аритейн. — Есть другие выходы из долины?

Сорград подышал сквозь зубы.

— Очень немного, поэтому здесь и поставили фесс. И мне неохота карабкаться на перевал с таким грузом на спине, не говоря уж о темноте и отсутствии всякого снаряжения. — Он кивнул на острые вершины, черные на фоне звездного неба.

— А если подождать, пока встанут луны? — предложила я.

— От двух тонких серпиков света все равно мало, — покачал головой Сорград.

Грен что-то пинал.

— Ливак, открой это.

Он говорил о приземистом строении с толстыми стенами из камней, скрепленных известковым раствором, и крышей из каменных плит, но высотой едва мне по грудь. Двустворчатая дверь на фасаде была надежно заперта — стало быть, это не игрушечный домик какого-то ребенка. Гравий впился мне в голое колено, и я вздрогнула, но продолжала ощупывать пластину запора.

— И что вы, люди, так помешаны на замках? — зло пробормотала я, обнаружив, что запор попался сложный. — Тут все такие же нечестные, как вы двое?

— Ты не крадешь ни чужую руду, ни слитки. — В голосе Сорграда я услышала улыбку. — Но оставить человека без инструментов, чтобы он не мог работать, пока не вернет их или не выменяет на новые, — это совсем другое дело.

Я машинально кивнула, хотя в тени домика меня не было видно. Наконец замок щелкнул.

— Ну и ради чего я надрывалась? Сорград вслепую полез внутрь.

— Веревка. — Он повесил моток на плечо. — Мешки. На, Грен, прикрой девушку. А вот то, что нам нужно, — фонари.

— Дай сюда один. — Я ощупью нашла свою трутницу.

— Не зажигай его, — предупредил Сорград, но, должно быть, уловил мой испепеляющий взгляд даже в этой тьме. — Прости.

— Достаньте мне кайло. — Грен вытянул шею, дабы что-то увидеть из-за Аритейн.

Я сунула ему в руку кайло, еще одно взяла себе, а третье передала Сорграду. Бесполезно объяснять враждующим партиям, что это не мое сражение, так что придется кайлу сойти за оружие.

Но никто пока не смотрел в нашу сторону. С искаженными от страха лицами горцы бежали к фессу, спотыкаясь в темноте о какие-то брошенные предметы. Несколько человек пробивались в другом направлении, к всевозрастающему шуму и крикам. Иные были в кольчугах, с мечами в руках, но большинство полагались на кожи, кирки, топоры и дубины.

Я увидела азарт в глазах Грена и толкнула его в бок.

— Драка не может подождать, пока вы не вернетесь в Лескар? Мы для того и тащим вашу подругу к магам, чтобы они отозвали гончих Драксимала, помнишь?

— Мы пойдем с другой стороны отвалов, — приказным тоном объявил Сорград. — Посмотрим, удастся ли проскользнуть к броду.

Округлые кучи вынутого фунта исчезали в черноте гор над нами. Я огляделась, сжимая кайло — такое холодное и успокаивающе тяжелое. Наши с Сорградом взгляды встретились, и мы невесело улыбнулись.

Путь привел нас к краю битвы. Горцев упорно теснили, раскалывали на отдельные кучки и окружали со всех сторон. Жители низин явились взять реванш, и судя по их числу, основательно подошли к делу. Шум сражения оглушал нас, глаза опалял яркий свет — оставленные без присмотра костры срывали защиту теней.

— Назад, — велел Сорград.

Мы очутились в тупике между грудами камней и трубой, источавшей запах несвежей воды.

— Засранцы, — прошипел Грен.

— У нас гости, — выпалила я.

Горсть силуэтов возникла на фоне пожарища. Один уже заметил нас и радостным криком подзывал товарищей. Судя по акценту, он был из Гринта. Остальные четверо загородили проходы, через которые мы могли бы сбежать. Эти пришли не за местью, а за трофеями — со всех сторон у них выпирали награбленные кошельки, сумки да пояса. Один увидел Аритейн — ее голые ноги соблазнительно высовывались из-под одеяла — и, облизав губы, осклабился в щербатой похотливой улыбке.

Грен бесцеремонно сбросил колдунью.

— Что, меда захотелось? Сперва обойди мое жало, харя поганая.

Услышав из уст горца дерзкую брань канав Кола, мародеры на минуту застыли, и мы с Сорградом встали по бокам Грена. Все наши противники имели мечи, но держали их жесткой хваткой самоучек, а не расслабленной готовностью опытных воинов.

Грен шагнул вперед. Средний мародер поднял клинок, но при этом нечаянно выдвинул голову. Горец тут же всадил кайло ему под подбородок. Мародер упал, как зарезанный бык, кровь и слюна брызнули во все стороны.

Пока Грен выдергивал кайло, следующий житель низин успел опомниться и бросился на него Он даже не взглянул на меня, облаченную в грязные юбки, пока мое железо не огрело его по руке. Даже в этом шуме было слышно, как хрустнула кость. Мародер в ужасе разинул рот, а я ударила его кайлом под ухо, и он отправился прямиком в Тени. Толкнув труп к его приятелю, я отскочила в сторону, уступая место Грену: острым мечом он полоснул негодяя по бедру. Зажимая кровавую рану, мародер с воем заковылял к многочисленной банде головорезов.

— Оставь его! — Сорград вытер захваченный меч об обезглавленное тело.

Грен остановился с мятежным видом.

— Хочешь драться со всей кодлой? — Сорград вытащил кайло из головы еще одного трупа.

— Сюда.

Я направилась вдоль трубы вверх по склону. Вымощенный плитами край был скользким, вода маслянисто и зловеще поблескивала. Стена утеса казалась на вид сплошной, но эта труба должна же откуда-то выходить. Следуя за потоком, я добралась до отверстия, едва различимого в чернильных тенях. Грен и Сорград шагали за мной по пятам, а наши преследователи возмущенно вопили над трупами, которые мы оставили позади.

Войдя в шахту, я всем телом прижалась к стене, пытаясь замедлить дыхание. Мимо протиснулся Сорград, за ним — Грен; сорочка Аритейн задела мою руку. Держась за стену, чтобы не грохнуться в темноте, я медленно зашаркала вслед за братьями, пока крики сзади не заставили нас остановиться.

Я повернулась и посмотрела на бледный квадрат освещенного звездами неба. По крайней мере здесь, внизу, они пойдут на нас по одному или по двое, а не всем скопом. Держа наготове меч, Сорград перебрался ко мне. Но проклятия и насмешки вскоре стихли, слышался только далекий шум битвы.

— Ну что, рискнем выйти или будем сидеть в этой норе, пока они все не поубивают друг друга? — Мой голос прозвучал глухо в неподвижном воздухе.

— Сначала посмотрим, куда она идет. — Зашелестела ткань — Грен перекладывал Аритейн. — Говорят, в этих пластах можно пройти сквозь горы и попасть в соседнюю долину.

— Так говорят о всех долах. — Сорград задумчиво пощелкал языком. — Но фесс Тейва изрядно перерыл свою долину с тех пор, как ее создал Мизаен. Можно попробовать обойти бой по туннелям.

— Думаешь, получится? — спросила я. — А мы не наткнемся там на каких-нибудь рудокопов?

— Нет, разве что на крыс. То-то они удивятся. Сорград пошел первым. Грен перебросил Аритейн через плечо, как мешок пшеницы, а следом за ним, стараясь не отставать, пошла и я, с опаской скользя по неровному каменному полу. Нечаянно угодив в лужу, я выругалась: холодная вода обрызгала голые ноги.

По-прежнему сжимая в одной руке кайло, другой я нащупывала острые грани стены. Камень был скользким от влаги и местами слизистым, о чем не хотелось думать. Я оглянулась. Квадратик ночного неба становился все меньше и меньше. То, что снаружи было темнотой, теперь с каждым шагом, удаляющим нас от входа, выглядело бледнее и ярче. Неподвижный холодный воздух пах землей и металлом и слегка пованивал мочой. Слабые отзвуки боя могли бы исходить из Иного мира, такими далекими они казались.

Мы повернули за угол, и тьма стала кромешной. Мы словно угодили в черный кокон, до того непроницаемый, что не имело значения, открыты глаза или закрыты. Моя Лесная кровь была здесь бесполезна. Я глотнула, чтобы намочить слюной внезапно пересохшее горло, и стала шарить в сумке на поясе, пытаясь достать трут, кремень и огниво.

— Сорград, ты не подержишь лампу?

Рука горца коснулась моей, и я сжала его пальцы вокруг металлического цилиндра.

— Подожди, пока я открою заслонку.

Я услышала скрежет и высекла искру. Темнота отпрянула от ярко вспыхнувшей свечи, но тут же бросилась обратно. Непроглядная чернота оказалась туннелем, который слегка сужался к потолку и постепенно изгибался в направлении долины. Стены были серо-коричневые, с редкими вкраплениями более яркого цвета и слегка искрящиеся, может, от влаги, а может, от каких-то кристаллов или металла в скале. Веселое пламя выбрасывало зайчики света через пробитые в стенках лампы отверстия и поднимало настроение. Мы были далеко от боя, наконец обрели вожделенную добычу, и когда мы найдем выход из этого лабиринта, то еше до восхода солнца окажемся на пути к цивилизованному миру, да будет на то воля Халкарион.

Рекин Тейва, 18-е постлета

Джирран заколотил по воротам рукоятью меча, окровавленного до эфеса и выше.

— Откройте, вы слышите меня, откройте!

Несмотря на распирающую грудь ярость, его рев мало кого затронул среди общего гомона. Задыхаясь от бешенства, страха и предательских паров алкоголя, горец закашлялся, и его вырвало. Спирт опалил горло, на лбу выступил пот, по телу побежала холодная дрожь. Джирран бессознательно схватился за стену, иначе он бы не устоял на ногах.

Рвота прошла, но лучше не стало. Земля качалась под ногами, голова звенела, как наковальня. Под ложечкой сосало, но вовсе не потому, что золотое виски с награбленными хлебом и мясом изверглись наружу.

Где Эрескен? Где обещанные чужеземцем великие заклинания и тайная мудрость? Джирран застонал от досады. Сейчас не время для колебаний: его людей уже прижимают к стенам фесса. Но почему Эрескен не предупредил их об этом, зашевелился в груди червяк сомнения, когда толпа горцев наваливалась все сильнее, пробиваясь к воротам, слепым и глухим к их мольбам. Крики наступающих жителей низин стали еще более грозными.

— Аритейн! — исступленно проревел Джирран. Какой-то отзвук его отчаяния, какое-то родство крови, несомненно, должно разбудить ее чутье Шелтии. Он встал, отдуваясь, во рту было сухо и мерзко, но Джирран не почувствовал мягкого прикосновения ее разума к своему. Два горца оттолкнули его в сторону, поднимая окровавленные молоты, более привычные к честному труду, нежели к войне. Они разом ударили по воротам тремя звучными ударами. Пауза для вздоха, и снова три удара — окошко в арке над воротами открылось.

— Милостью Мэвелин, впустите нас! — закричал кто-то. С минуту продолжался лихорадочный спор, голоса повышались в возражениях и страхе.

— Приготовьтесь бежать. Другого случая у нас не будет. Расталкивая своих бойцов, Джирран пробился в первый ряд. Он уперся плечом в ворота, не обращая внимания на доспехи, впивающиеся в кожу. Массивные ворота заскрипели, но не открылись.

— Отступите на шаг, — раздраженно закричали изнутри. — Вы так навалились, что мы не можем поднять засов.

Чьи-то руки оттащили Джиррана назад, и ворота распахнулись. С победным кличем жители низин, свирепые как волки на охоте, удвоили усилия, стремясь во что бы то ни стало добраться до ворот, пока их не закрыли.

Джирран ввалился в открытые двери и, сражаясь с лавиной отчаянных горцев, грозившей снести его, уцепился одной рукой за железное кольцо, другой хватая тех, кто пробегал мимо.

— Мы должны закрыть ворота! Мы должны закрыть ворота! — В ту минуту он чувствовал себя трезвым и уверенным, а в следующую страстно желал пьяного забвения.

— Но наши еще там, снаружи! Мы не можем оставить их умирать!

Джирран ударил паникера кольчужной перчаткой.

— Если жители низин войдут, мы все будем мертвее, чем убитые морозом птицы!

В туннеле загремели кровожадные крики — жители низин подобно бешеным псам рвались к своей цели. Джирран налег на створку, упираясь каблуками в пыльную землю. К нему присоединились другие горцы — черные от запекшейся крови, с бесполезно повисшими руками; иные были даже ослеплены собственной кровью, но, приведенные друзьями, они ощупью искали опору для рук. Заскрипели петли, ворота начали закрываться. Несколько горцев стояли у сужающейся щели и втаскивали в нее товарищей — за руку, за пояс, за куртку. Затем передавали их дальше, так что их ноги едва касались земли, усыпанной оружием, сапогами, повязками и жалкими обломками когда-то ценимых вещей.

Новые лица появились в щели — темные глаза низин под стальными шлемами горели жаждой бойни и мести. Двое проскользнули в щель, за ними еще трое и еще горсть. У Джиррана, в каком-то дальнем уголке ума, промелькнула мысль, что его наверняка убьют; эта мысль вызывала не столько ужас, сколько покорность, даже облегчение.

— Пустите нас!

Мужчины из рекина, старые и молодые, раненые и больные, бросились на врага, кирки и топоры ломали кости и рвали плоть. Жители низин отступили, и ворота удалось закрыть. Те, что успели проникнуть в фесс, были отрезаны и, атакованные со всех сторон, вскоре пали. Снаружи доносились неистовые крики, ругань и удары, но напрасно жители низин колотили по древним бревнам. Огромные перекладины, до отказа вбитые в скобы, намертво скрепили ворота с массивной стеной и не поддавались яростным атакам.

Джирран сполз на землю, судорожно сжимая волосы в кулаках, в голове царил сумбур. Подняв глаза, горец увидел вокруг себя вопрошающие лица. Одни были полны надежды, другие — скорби, одни смотрели с ожиданием, другие обвиняли. Все искали ответов, и все рассчитывали на него.

Джирран тяжело встал. Происходящее казалось нереальным, молчаливое ожидание со всех сторон громко кричало в ушах, заглушая буйство за стеной. Пошатываясь на ватных ногах, он зашагал к рекину. Из толпы в него летели назойливые вопросы, но Джирран лишь страдальчески улыбался. У него не было слов для ответов. Паника грозила захлестнуть его. Вся эта боль, вся эта резня — ради чего? Зачем он ввязался в это? На что надеялся? Как он может справиться даже с малой частью жителей низин? Зачем он толкнул этих добрых, доверчивых людей на такое безумие? Крики за воротами пробивали бреши в успокоительных иллюзиях, сотканных спиртным и самообманом.

Где же Эрескен? Проклиная свои неповоротливые мозги, Джирран направился к боковой двери рекина, толпа неотступно следовала за ним. Он повернулся и закричал:

— Оставьте меня в покое, слышите, нет? Убирайтесь!

Алкоголь, поглощенный в беззаботном праздновании, сковал его язык, а потому слова прозвучали невнятно. Мужество покинуло Джиррана; ничего не видя перед собой, он кинулся к лестнице и, спотыкаясь на ступенях, вбежал в башню.

Дверь в комнату Аритейн была приоткрыта, оттуда доносились завывания, будто чей-то неприкаянный дух метался по рекину. От этого безумного звука волосы у Джиррана встали дыбом, по рукам побежали мурашки. На пороге, словно очевидное проклятие, чернела лужа крови. Рвущий нервы вой не прекращался. Ударом ноги Джирран широко распахнул дверь, но попятился от ужасного зрелища внутри, судорожно вытирая рукой рот и бороду. Крелия прижимала к груди бездыханную Сериз, запекшаяся кровь и грязь покрывали обеих. Непонимающее лицо женщины было обликом животного, знающего только свою боль.

— Что случилось? Что случилось? — заорал Джирран.

Он зло впился пальцами в плечо Крелии, тщетно пытаясь остановить ее вой. Но это лишь вызвало дикий, пронзительный визг вперемежку с шумными рыданиями. Глаза женщины оставались прикованными к какому-то невидимому ужасу.

Джирран озадаченно огляделся, разинув рот при виде отца Сериз, пока его взгляд не упал на третий, безжалостно разрубленный труп. От такого зрелища горца чуть не вырвало. Он рывком отодвинул перевернутый стол и окаменел, задохнувшись от потрясения. Кровь так сильно застучала в висках, что казалось, череп вот-вот расколется пополам. Эрескен был мертв, голова наполовину отрезана.

Кто этот незнакомец, этот мужчина с худым лицом, волосами смешанной крови и чужеземными чертами? Аритейн привела его, велела Джиррану верить ему на слово. Привычка к самооправданию на миг воскресила гонор внутри Джиррана, но дрогнула под жестокой плетью неизбежной правды. Он сам подбил Аритейн на вызов этого шарлатана. Он закрывал глаза на их непристойные заигрывания, убеждая себя в том, что сестра достойна познать любовь вопреки строгости клятв Шелтий. Но тот кодекс и должен быть суров, напомнила ему вероломная память, чтобы обеспечить строгий нейтралитет, никому не дающий повода отвергать вердикты Шелтий.

— Где Аритейн? — закричал Джирран на Крелию; его руки дергались в бессильном смятении, так ему хотелось выбить ответы у этой воющей дуры.

— Что тут произошло? — Ремет остановился в дверях.

— Я не знаю! — Джирран взорвался от внезапной ярости. — Ты скажи мне. Ты — Шелтий, всеведущий и премудрый. Скажи мне, что случилось! Скажи мне, что делать! Скажи, почему Эрескен мертв и почему я вообще его слушал! Скажи, где найти Аритейн!

Джирран бросился к парню, схватил его за грудки и угрожающе поднял кулак.

Глаза Ремета стали огромными на мертвенно-бледном лице.

— Я понятия не имею, где она. Я не могу найти ее ум, — залепетал парень. — Я знаю только, что дол — под ногами чужаков, фесс окружен и у нас нет выхода.

— Я не знаю, что делать! — закричал Джирран. — Я не знаю, как мы дошли до этого! Почему все пошло наперекосяк?

— У меня нет для тебя ответов, — дрожащим голосом выдавил Ремет.

Джирран ударил его прямо в рот, и юноша вскрикнул от боли. Когда горец отвел руку для более сильного удара, Ремет неожиданно вырвался — ужас придал ему сил — и побежал к спасительной лестнице. Затормозив на верхней ступеньке, он вытер кровь с разбитых губ.

— Ты ответишь за это, ты за все ответишь! Так или иначе, но ты ответишь.

Джирран взбешенно шагнул к нему, но тут нервы Ремета не выдержали, и он скатился с лестницы. Подняв голову, Джирран глубоко вдохнул, выпрямил спину и сжал челюсти так, что встопорщилась борода. Потом медленно сошел вниз, закрыв на минуту глаза, прежде чем распахнуть дверь и встать на пороге.

— Дай мне топор.

Он взял орудие из чьей-то руки и постучал обухом по доскам у своих ног. Три раза, потом еще три и еще три. Гулкие удары эхом отразились от стен, и толпящиеся в панике горцы застыли, озадаченно поворачивая головы.

— Все, кто может сражаться, должны найти оружие. Кто не может, пусть поднимутся в рекин. — Джирран ударил по деревянным перилам. — Срубайте лестницу, несите на нижний этаж дрова и дерн и готовьтесь зажечь медленный огонь, если мы потеряем стены. Веревки поднимут защитников внутрь, если нам придется удерживать один рекин.

Горцы неуверенно переглянулись.

— Мы удержим его и против втрое большего числа врагов из низин, — с бравадой заявил Джирран. — Или Мизаен больше не делает аниатиммов сильными, а Мэвелин не одаряет их мудростью?

Несколько слабых улыбок были ему ответом.

— За работу! — призвал Джирран, и люди мало-помалу задвигались, ощущение цели вскоре вытеснило прежний бессмысленный страх.

Джирран спрыгнул с деревянной лестницы и, орудуя топором, начал превращать ее в груду обломков. Медленный огонь на нижнем этаже, преграды из дыма и жара в прошлом спасли не один рекин, когда стены и все остальное казалось потерянным. Это может снова помочь. А если нет, что ж, тогда он найдет масло, спирт — что там еще нужно для быстрого огня — и подожжет весь рекин, как маяк, чтобы зажечь ненависть к жителям низин в сердце каждого горца.

Дол Тейва, 19-е постлета

Никакие куранты не бьют внутри гор, но, по моим расчетам, уже перевалило за полночь. Настало время Полдриона, а моего веселья заметно поубавилось. Я нагнулась, чтобы посмотреть на Аритейн. Ее дыхание выходило резкими толчками в такт ускоряющимся шагам Грена, но я никогда бы не поверила, что кто-то может лежать так вяло, так неудобно — и притворяться. Я подняла фонарь — посмотреть на цвет ее кожи — и чуть не обожгла горячим металлом ее запястье, когда Грен остановился.

Сорград дошел до перекрестка.

— Главный пласт должен быть прямо впереди. Сюда.

Вода закапала на мою голову, и по ногам потянуло холодом из вентиляционной шахты. Потолок туннеля стал более низким и неровным, по обеим сторонам чернели рваные отверстия боковых коридоров, под ногами хрустели битые камни, и своды местами крепились бревнами.

— А этих подпорок не должно быть больше? — Я с беспокойством думала о том, какая толща горы висит над моей головой.

— В этой скале — нет. Поэтому фесс Тейва всегда был таким богатым, — бросил через плечо Грен. — Пока не иссякла их медная залежь.

Я чувствовала, что время от времени мы меняем направление, но среди однообразных стен я быстро потеряла всякую ориентацию. Наконец впереди открылось большое пространство. Подняв фонарь, я увидела высокую пещеру, хотя не могла бы сказать, естественная она или вырыта вручную. Сорград искал выходы, желтый свет лампы падал на его лицо, а стены позади него исчезали в темноте.

— Куда теперь? — Грен переложил Аритейн на другое плечо. — Легче она не становится. Сорград посмотрел на меня.

— Похоже, все они ведут в глубь горы, а не вдоль долины.

Я пожала плечами.

— Стоя здесь, мы ничего не узнаем. Лучше идти, глядишь, наткнемся на какой-нибудь поперечный туннель.

Мы выбрали самую широкую галерею, и я пошла рядом с Греном, пока Сорград проводил впереди разведку.

— Вот потому я и спустился в низины, что никогда не горел желанием превращаться в крота, — пробормотал Грен.

— А не потому, что испугался вирмов? Что они выйдут из глубин и слопают тебя? — поддразнила я горца.

— Я бросил бы им эту гадюку. — Он приподнял Аритейн, чтобы удобнее было держать. — Она бы задушила весь выводок голыми руками.

— Она же такая маленькая, — возразила я.

— Хочешь ее понести? — тут же предложил Грен, и он не шутил.

— У меня есть лампа. — Я торопливо помахала фонарем. — К тому же, бьюсь об заклад, она легче мешка руды.

Сорград выругался на Горном языке, и Грен сбился с шага.

— В чем дело? — крикнула я.

— Это всего лишь проход к пластам. — Сорград пошел к нам, с досадой качая головой.

Внезапно на металлической стенке его фонаря вспыхнуло сияние, и горец выронил фонарь с проклятием.

Знакомый голос прозвучал над лязгом помятого олова.

— Просто смотри в заклинание, Сорград!

Он поднял фонарь. Свеча потухла, но вместо нее сиял теплый, янтарный свет магии. Лицо Узары улыбнулось нам из круговорота заклинания.

— Привет, — глупо брякнула я, прежде чем Сорград повернул фонарь к себе.

— Вы используете туннели, чтобы обойти сражение? — Узара не тратил зря времени на любезности.

— Ты за нами следил? — с подозрением спросил Сорград.

— Случайно увидел. Вам нужно пробираться к самому мосту. Вся нижняя долина — поле боя.

— Откуда ты знаешь?

— Кто атакует?

— Рудники не подходят так близко к броду. — Категоричное заявление Сорграда перебило наши с Греном вопросы.

— Об этом не беспокойся, — сказал Узара. — Идите во второй туннель справа.

— А как же колдуны? — Я провела рукой по лицу и скорчила гримасу, обнаружив корку грязи.

В почерневшем олове фонаря отражалось лицо Узары, покрытое желтым сиянием, за ним неясно проступали любопытные физиономии Лесных воинов.

— Мои ребята поддерживают заклинание маскировки. Хотя я думаю, что при нынешнем хаосе Шелтиям будет не до чуждой магии.

Мы поспешили к туннелю, указанному магом. Заклинание бросало резкий свет в отличие от мягкого трепетания моей свечи, и длинные ломаные тени гнались за нами по туннелю. Свод опускался все ниже и ниже, пока мы не оказались в тупике среди наваленных камней и деревянных обломков.

— Давай, маг, удиви нас, — потребовал Грен.

Сияние на фонаре погасло, и только слабый огонек свечи продолжал бороться с мраком.

— Дай я ее возьму. — Сорград снял Аритейн с плеча брата.

Я держала руку перед носом девушки, чтобы проверить ее дыхание, когда внезапный порыв ветра задул мою свечу и оставил нас в кромешной тьме.

— Сэдриновы потроха!

Я полезла в сумку за кремнем и огнивом, но новый свет уже разрывал черноту. Он шел из глубины горы перед нами, поначалу тусклый, словно невообразимо далекий. По стене, как по горшечной глазури, побежали слабые трещинки. Пробивающийся из них свет равномерно пульсировал, становясь все ярче и ярче. Вскоре он сиял, как праздничный костер, магия, сотканная на стене туннеля и глубоко внутри нее, рябила и двигалась, как живая. Мы чувствовали исходящее от нее тепло и видели, как распространяется ее узор, сплетаясь в пустом воздухе. Быстрая дрожь пробежала по полу. Через подошвы сапог она передалась моим нервам и животу. От внезапного треска мы все попятились. Запахло горелым, словно кто-то забыл на огне пустой котелок.

Стена начала раскалываться. Сперва посыпались осколки, затем стали отваливаться более крупные куски. Магия била по камню, как ребенок по сковородке с тянучкой. Грен принялся оттаскивать кайлом обломки, с опаской глядя вверх, не свалится ли что-нибудь на голову. Я отгребала их дальше по туннелю, стараясь избегать острых, как бритва, сколов на стенах.

— Этот чародей сколотил бы себе состояние, если б нашел дол, готовый добывать руду с помощью магии. — На лбу у Грена блестел пот. — Он один работает за десятерых.

— Мы сможем пройти? — спросил Сорград с Аритейн на руках.

Я остановилась, чтобы потереть спину.

— Она шевелится?

В неверном свете заклинания было видно, как Сорград покачал головой.

— Еще нет, но я бы предпочел выйти из этих туннелей, когда она зашевелится.

— Тассин должен смягчить ее норов, даже если действие тахна пройдет.

Люди жуют тассин, чтобы забыть горе, нужду, любовь и ненависть, поэтому милостью Аримелин он запутает ей мозги на какое-то время.

— Есть проход! — крикнул Грен через плечо.

Я направилась к нему по светящемуся туннелю, держась подальше от бледнеющих стен, теперь расплавленных и формуемых, как сало для свечей. В конце туннеля свет магии был еще ярким, и Грен взламывал там кайлом края дыры, открывающейся в ничто. Зубчатый обломок упал в черноту и покатился по невидимому склону. Я вновь зажгла лампу и осторожно высунулась в дыру.

— Куда теперь, Узара? — крикнула я в пустоту, осматривая расселину, заваленную камнями.

Где-то внизу, невидимая, журчала вода. Прищурившись, я посмотрела вверх. Хотелось бы знать, высоко ли свод и не посыплются ли на наши головы какие-нибудь обломки.

На противоположной стене засиял золотистый узор. Он мерцал и переливался, кругами расходясь из центра, словно волна, бегущая по глади пруда. Увидев ширину расселины, которую нам предстояло одолеть, я скорчила гримасу.

— Лучше привяжи ее милость к спине, Грен, потому что Сорграду с таким грузом и доспехами тут не пройти, а тебе понадобятся обе руки.

Я с досадой посмотрела на лампу, задула ее и повесила на пояс. Для этого подъема руки нужны больше, чем свет. Сорград снял с плеча моток веревки, и я крепко обвязалась скрипящей пенькой. Другой конец Сорград закрепил петлей вокруг рук и спины. Я улыбнулась ему и осмотрительно ступила на неровные камни. Сначала поставила одну ногу и, убедившись, что стою прочно, поставила вторую. Так, по шажку, я двинулась дальше, помогая себе руками. Сосредоточилась на хорошо знакомых навыках, которые поднимали меня на, столько стен и домов, что даже вспоминать не хотелось, и настрого запретила себе думать о невидимых бездонных ямах, могущих лежать под любым упавшим валуном, на который я обопрусь. Из трещины между двумя кусками плиты донеслось шипение воды в глубинах, а может, и кое-что похуже. Отбросив непрошеное воспоминание о вирмах из песен Грена, я продолжала медленно идти вперед. От напряжения пальцы рук и ног сводило судорогой, когда я добралась наконец до противоположной стороны расселины и села на выступ, отполированный магией Узары, чтобы перевести дух.

— Тяжело, но проходимо.

Я отвязала веревку и поискала, где бы ее закрепить. Если Грен соскользнет с Аритейн на спине, то своей тяжестью просто стащит меня с выступа. Янтарный огонек вспыхнул подле меня, когда я бесплодно дергала серо-желтый монолит. Крутясь, огонек вгрызся в гору. Запахло горячими плитами очага, и магия поблекла до цвета приглушенного золота, оставив в выступе сквозную дыру шириной с мое запястье. Я с улыбкой пропустила в нее веревку и через минуту закрепила. Что ни говорите, а все-таки от Узары есть польза.

К тому времени, когда Грен добрался до меня, я снова зажгла лампу, и ее скромное мерцание осветило потный лоб горца с прилипшими к нему волосами.

— Сними ее с меня.

Сорфадовы узлы, как обычно, оказались зверской головоломкой, но в конце концов я положила неподвижную Аритейн на твердый пол. Грен сделал несколько наклонов, чтобы размять спину, а брат, одолев расселину, без слов поднял колдунью на руки.

Я посмотрела в туннель, где магия Узары крошила скалу, пока мы прыгали по камням. Ее яркое свечение находилось теперь на некотором расстоянии от нас. По мере продвижения магии стены меняли цвет от оранжевого и красного до бледной охры.

— Смотрите под ноги, — предупредила я, хотя это было совершенно излишне. — Не хватало еще сломать лодыжку.

Орудуя кайлами, мы с Греном отгребали в стороны коварные осколки, чтобы расчистить путь для Сорграда, который ничего не видел из-за Аритейн. Только бы она стоила всех этих усилий, мрачно подумала я.

— Подождите.

Я пошла вперед к обрамленному золотом отверстию и, подняв факел, с опаской заглянула в коридор, на стенах которого отчетливо виднелись следы инструментов.

— Мы возвращаемся в рудники, — с облегчением сообщила я остальным.

— Куда идти? — спросил Грен. — Узара? Оловянный голос мага исходил от фонаря Сорграда.

— Этот туннель идет далеко вниз, а затем соединяется с более крупной галереей. Поворачивайте налево, когда дойдете до нее.

Теперь мы пошли быстрее: пол не мог бы оказаться чище, даже если б моя мать подмела его. Широкая галерея стала настоящей отдушиной после гнетущей тесноты коридоров, и невидимые шахты подавали сверху свежий воздух. Наконец мы повернули за угол, и я невольно прищурила глаза — мне показалось, будто впереди что-то сереет. Я задвинула заслонку фонаря. Нет, это не иллюзия, это выход из проклятого лабиринта. Я с облегчением вздохнула.

— Ждите здесь.

Я передала Сорграду фонарь и потихоньку двинулась вперед, бесшумно ступая по голому камню. Звуков боя не было слышно, но это мало что значило. Прижавшись спиной к стене, я приблизилась к острому углу с кайлом наготове и остановилась, чтобы глаза могли привыкнуть к ночи. Когда безликая серость опустилась на склон и траву и горы вдали, я сделала три осторожных шага наружу. Мы находились почти в самом низу долины, и меня это несказанно обрадовало. Бой давно продвинулся за гребень скалы, и хотя отставшие грабили нижнюю долину, мы должны были выбраться из рудников незамеченными.

Но жители низин удерживали мост: вдоль него горели факелы, и на фоне их дымного света виднелись силуэты людей. Все были в шлемах и с пиками — значит это невесть откуда взявшаяся милиция, а не восставшие крестьяне, которых мы могли бы одолеть с парой мечей и одним кайлом. Я обогнула скопление поросших травой валунов в надежде увидеть за ними брод.

Сзади щелкнули камешки. Я обернулась: кто из братьев так неосторожен — но насмешливые слова застыли на моих устах. Облаченный в серое человек разглядывал меня, два лунных серпика, прибывающий — Малой и убывающий — Большой, нечетко освещали его бесстрастное лицо под капюшоном.

— Где твои спутники? — жестко спросил мужчина. Из темноты позади него вышли еще две призрачные фигуры.

Я уставилась на Шелтия, полная решимости не смотреть на входы в рудники, и шепотом начала повторять заклинание, выученное специально против эльетиммов.

— Трор мирал, эз наран, трор мирал, эз наран.

— Не бойся, я не стану обыскивать твой ум без причины! — Шелтий положительно казался оскорбленным.

— Со мной уже такое случалось, — резко возразила я, не подумав о разумности моих слов. — Эльетиммы времени зря не теряют.

— Аниатиммы... — с презрением ответил мужчина.

Его прервало сообщение от другого Шелтия, который спустился по склону и откинул капюшон. Его голова слегка тряслась, и я узнала старика, которого мы встречали в фессе Хачал.

— Ты Куллам, верно? — Я не знала, чем наше знакомство может помочь, но не представляла, как оно может повредить.

Старик кивнул.

— Ни в той, ни в другой штольне людей нет, — обратился он к первому Шелтию почтительным тоном.

— А та завалена. — Шелтий, молодой мужчина из фесса, прибывший третьим, устремил на меня суровый взгляд.

— Где Аритейн? Я не нахожу ее ум!

Я снова и снова мысленно повторяла заклинание, заставляя себя верить в него.

— Что случилось в фессе? — не унимался молодой. — Аритейн тоже мертва?

— Брин! — резко осадил его старик Куллам. Старший Шелтий откинул капюшон. Я увидела лысого мужчину средних лет, с ямочкой на подбородке и густыми выступающими бровями, хмуро сдвинутыми над переносицей. На один ужасный миг мне показалось, что его глаза перешли в черноту эльетиммского обладания, но затем я поняла, что он только моргнул. Однако покрывавшая его веки черная краска все же вызывала у меня беспокойство, так как я не представляла, что она должна означать.

— Мое желание обыскать твой ум, чтобы извлечь ответы, которые мне необходимы, было бы вполне оправданно, — вкрадчиво молвил он.

Я стиснула зубы, пытаясь разжечь в себе ту беспощадность, которую Грен столь неожиданно обратил себе на пользу, бросив вызов Высшему Искусству.

— Но тогда бы я отрекся от своего призвания и стал ничем не лучше аниатиммов, — продолжал Шелтий. — Чтобы спасти наш народ от их злоупотреблений, их и выгнали тогда во льды!

Я ничего не поняла, но с готовностью кивнула. Пока он говорит, он не сможет копаться в моей голове. Настало время попробовать добиться некоторого расположения.

— Я пришла сюда, чтобы предупредить людей гор об эльетиммах, — с чувством сказала я. — Мы видели их пагубные заклинания и...

— Ты пришла сюда ради собственной выгоды, — презрительно оборвал меня Шелтий. — Уж это я могу прочитать без усилий. Не претендуй на благородство цели.

Я почувствовала себя обиженной. Вытаскивание прибыльной руны для себя не мешает оказывать добрую услугу кому-то еще.

— Мы пришли вас предупредить, — упрямо повторила я, — и просить у вас совета, как вернуть истинную магию в низины, — добавила я, ловко меняя тему. — Мы надеялись на сотрудничество, хотели учиться у вас, чтобы объединить силы против общего врага.

— Но ты привела для этого мага, — с сожалением произнес старик Куллам. — Не может быть единения между теми, кто правит четырьмя царствами разума, и теми, кто подчиняет своей воле четыре царства материи.

Я отложила сие неясное заявление на потом и решила, что Сорграду и Грену придется самим о себе позаботиться. Все, чего я хотела сейчас, это уйти. Поэтому я присела перед Черновеким в реверансе с той грацией, какую позволяли мои изорванные в лохмотья юбки.

— Я прошу вас извинить меня, я бы хотела убраться подальше от битвы.

— Ты уйдешь, когда я тебе позволю, — спокойно ответил Шелтий.

Тот, кого звали Брин, самодовольно ухмыльнулся, и я допустила ошибку, взглянув на него.

— Что ты сделала с Эрескеном? — грозно спросил он. — Ты была возле комнаты, где он лежал мертвый. Не думай, будто я не помню тебя. Это так убивает ваша магия?

— С эльетиммским колдуном? Тем, кто проник в ваши горы, втерся к вам в доверие и воодушевил пол армии, чтобы атаковать низины? Его звали Эрескен? — Я не сводила глаз с Черновекого. — Никакая магия не убивала его, даю вам слово.

— Где Аритейн? — проговорил Брин хриплым от страха и гнева голосом.

— Ты не знаешь? — Удивление, обычно изображаемое мною в беличьих играх, никогда не было столь искренним. — Разве не ты был одним из помощников этого, как там его, Эрескена?

Черновекий вновь пригвоздил меня пристальным взглядом.

— Кто что делал среди аниатиммов, тебя не касается. Не касается и шарлатана Планира с его выводком алчных магов. Мы установим истину и накажем виновных. Никто не имеет власти над аниатиммами, кроме Шелтий.

— Никто не отбирает у вас власть. Нас заботят только эльетиммы. Глянь, что натворил всего один из них. — Я послала отчаянную просьбу Сэдрину, чтобы тот ублюдок был здесь один. — Эльетиммы — угроза всем: Хадрумалу, Тормалину, землям до Солуры и дальше. Чтобы их победить, мы все должны действовать сообща. А поскольку вы, похоже, единственные, кто сохранил истинную магию, то могли хотя бы помочь. — И если б я доставила эту помощь, то назвала бы свою собственную цену, заметил оптимистичный голос в потаенном уголке моего ума.

Черновекий посмотрел на меня с презрением, которое зажгло во мне пламя бунтарства. Это пламя дотла спалило мое напускное смирение — тонкое как бумага. Никакой колдун не имеет права насмехаться надо мной, тем более этот, неспособный держать в руках даже своих собственных людей. Все они, маги, высокомерные хамы.

Куллам что-то прошептал и нахмурился.

— Жители низин добрались до стен фесса, — печально сообщил он.

Так роду Тейва и надо, мстительно подумала я. Твердо глядя на меня, Черновекий скрестил руки.

— Мы удалим жителей низин с наших земель. Мы найдем тех, кто тайно сговорился с аниатиммами, и накажем, как сочтем нужным. Если аниатиммы вновь вздумают подкупить наших людей, мы будем готовы защитить себя.

В его голосе звучала такая уверенность, что я не стала бы принимать никакие ставки против него.

— Передай Планиру, что мы не хотим его магии в горах, мы не нуждаемся в ней и не потерпим ее. Мы не хотим ни тормалинского оружия, ни войска, ни какого бы то ни было иного вторжения с низин под предлогом оказания нам помощи. Мы рассчитываем на самих себя, как делали всегда.

Я вновь присела в реверансе.

— Очень хорошо. Я немедленно доставлю твое послание. Чем скорее Планир узнает, тем лучше, в конце концов.

С этими словами я оглянулась, чтобы увидеть брод. Снова повернувшись к Шелтиям, я вздрогнула, будто испуганный кролик. Все трое исчезли, развеялись словно дым, такой же серый, как их мантии.

— Спаси меня Дрианон от магии во всех ее видах, — зло пробормотала я.

Поскольку никто на мосту не проявлял ко мне интереса, я вскарабкалась ко входу в штольню. И правда, отверстие было забито камнями. Либо потолок обрушился, либо Узара на хитрил. Я нерешительно потыкала пальцем в скалу, но она была твердая, холодная и очень реальная на ощупь. Нет, это не иллюзия. Я подняла кайло и снова его опустила. В одиночку мне этот завал не расчистить. Если начну долбить, сюда сбегутся две горсти любопытных солдат, но сомневаюсь, что они предложат мне помощь, даже если я скажу, что с другой стороны лежит девушка без сознания, на которой нет ничего, кроме сорочки.

Тяжело вздыхая, я взвалила кайло на плечо и повернулась к реке. Как ни досадно, остается лишь надеяться, что Узара вытащит Грена и Сорграда из ловушки. А не вытащит — уговорю его своим кайлом. Я встала на колени и зачерпнула воды из реки. Теперь я уже не так беспокоилась, что меня убьют, раздавят или захватят в плен Шелтии — другие заботы предъявляли свои права. Я замерзла, устала, проголодалась, а моих царапин и синяков хватит аптекарю на несколько дней работы. Я вновь почесала голову. При моем нынешнем везении я, вероятно, подцепила вшей.

Наконец я нашла остатки столба, отмечавшего брод. Вода в реке настолько спала, что перейти ее не составило труда, но юбки все равно намокли и липли к ногам, а сапоги протекли. Я ломала ногти мокрыми шнурками, когда мир вокруг безумно закружился в ливне алмазных и лазурных искр.

— Все хорошо, все хорошо, — раздался в моих ушах голос Сорграда, и он был, возможно, единственным, кому бы я поверила.

Я крепко зажмурилась от головокружительного зрелища и стиснула зубы, молясь, чтобы меня не стошнило, пока ощущение, будто я попала в смерч, не прошло.

— Вот и ты, в полной безопасности, вместе со всеми нами, — весело молвил Узара.

Обхватив себя руками, я сосчитала до пяти, прежде чем робко открыть глаза. Вокруг меня лежала темная ложбина, в которой мы оставили мага и людей Беры. Говорить о безопасности было, на мой взгляд, преждевременно, но Грен и Сорград находились здесь.

— Значит, ты вытащил сначала их.

— Как видишь, — радостно улыбнулся Узара. Я подергала мокрую ткань, облепившую ноги.

— А ты не мог забрать меня до того, как я перешла реку? Где моя котомка? Мне нужны сухие бриджи!

— Мы хотели убедиться, что Шелтии ушли, — объяснил Узара. — Я все время следил за тобой. Если бы к тебе кто-нибудь приблизился, я бы рискнул, — заверил меня маг, и теперь, когда улыбка исчезла, я увидела глубокие морщины усталости на его лице.

— Она просыпается, — внезапно сказал Грен.

В сером утреннем свете я увидела, как Аритейн слабо взмахнула рукой, и с изумлением поняла, что уже наступает новый день.

— Ее ищут Шелтии. — Беспокойство глухо прозвучало в моем голосе. — Стоит ей собрать свои мозги, и ее найдут.

— Что будем делать? — спросил один из Лесных лучников, сжимая стрелу побелевшими пальцами.

При мысли о черновеком ублюдке, выходящем из теней, я задрожала сильнее, чем от холода.

— Посмотрим, как она себя поведет, и если нужно будет, убьем ее.

Я встала на колени возле Аритейн и быстро развязала ей уши.

— Даже не думай ни о каких заклинаниях. Попробуешь бежать или колдовать — мы тебя убьем, поняла?

Чтобы доказать мою неподдельную искренность, я стиснула горло колдуньи.

Сорград положил обнаженный кинжал поперек ее ладони и вдавил лезвие в мягкий угол между большим и указательным пальцами.

— Как Шелтия, которая отреклась от своих клятв, ты лишилась права на жизнь.

— Кивни, если слышишь меня, — приказала я.

Через минуту слепая голова слегка наклонилась вперед.

— Хорошо.

Я быстро соображала. Тассин сделает колдунью крайне внушаемой, значит, самое время показать ей возможные перспективы. Вот только порадовать ее нечем.

— Я говорила с Брином и Кулламом, — сообщила я девушке. — Они представили меня еще одному Шелтию, тому, с черными веками.

Аритейн напряглась в непроизвольной панике, едва не порезав пальцы ножом Сорграда.

— Старейшины знают, что ты сделала, — сокрушенно подхватил Сорград. — Предательство, нарушение клятв, втягивание тех, кого ты клялась защищать, в бессмысленную битву.

— Эльетиммы не питают к горцам никакой любви, — снова ввернула я. — Они лишь возбуждают беспорядки, чтобы отвлечь тормалинские войска, которые могли бы оказать сопротивление вторжению в Далазор. То же самое было в прошлом году на дальнем юге: они подстрекали алдабрешцев к войне, натравливая семьи друг на друга. Женщина, которую обманом заставили им помогать, умерла под грудой камней. А как нам следует поступить с тобой?

— У меня есть отличные идеи, — со смаком заявил Грен, и Аритейн заметно вздрогнула. — Женщина, которая предает свою кровь извечному врагу, заслуживает медленной и мучительной смерти.

— Разве Шелтии ей это не устроят? — невинно спросила я.

— Думаю, устроят, — любезно подхватил Сорград. — Представь, сколько усилий им придется приложить, чтобы расхлебать эту кашу. Даже не сомневаюсь, что они накажут всех зачинщиков в назидание другим. Мы проявили бы больше милосердия, сразу тебя убив.

— Так что же нам делать с тобой? Что ты можешь нам предложить? Есть у тебя знания или таланты, ради которых стоит тебя спасти?

К моему удовольствию, руки у Аритейн слегка задрожали.

— У нас есть маги, чтобы победить эльетиммов, — равнодушно обронил Сорград.

— Но нам любопытно узнать больше о Высшем Искусстве, или эфирной магии, или истинной магии, как ты, я думаю, ее называешь, — вмешался Узара, вступая в игру. — В конце концов, именно это и привело нас в горы.

Аритейн беспомощно задвигала челюстью под тугими повязками, влажными от окрашенной тассином слюны.

— Твой выбор, женщина, — категорично объявила я. — Мы убиваем тебя прямо сейчас, или оставляем для наказания Шелтиями, или доставляем туда, где никакие Шелтии никогда тебя не найдут.

— Вся мощь Хадрумала защитит тебя, если ты поделишься знанием и поможешь нам одолеть эльетиммов, — со всей серьезностью пообещал Узара. — Они чуть не ввергли твой народ в войну, которая могла обернуться гибелью всех горцев.

— Выбор прост, моя девочка: умирать от голода или есть свое посевное зерно, — добавил Грен с веселой угрозой.

Аритейн замерла в напряжении под повязками, скрывающими ее голову, и легкой сорочкой. Засвистела птица, радостно приветствуя солнце и уже порозовевшее небо.

Это займет слишком много времени. Даже с тассином, дурманящим голову, колдунья не пойдет на сделку. Нельзя ожидать от нее слишком многого. Я вздрогнула на холодном ветру и тяжело положила руку на грудь Аритейн.

— Давайте просто убьем ее. Предавшей однажды нельзя доверять.

Колдунья тщетно завертелась под моим напором и стиснула клинок кинжала. Кровь хлынула меж ее длинных белых пальцев, но Сорград еще крепче сжал ее кулак на отточенном лезвии.

— Хочешь дать кровавую клятву? Да?

Слепая голова настойчиво кивнула. Сорград подмигнул мне и отпустил руку девушки. Потом взял кинжал и слегка провел острием по своей ладони, чтобы из пореза выступили капельки крови. Сжимая руку Аритейн, он кивнул мне.

— Развяжи ей рот.

Я заколебалась, но Грен встал на колени и разрезал полотно своим кинжалом.

— Пока она говорит слова, она жива. Если отречется, Град ее убьет.

— Сиккар алз Мизаен, терест Мэвелин верат, долке эн рокар алсокен.

Аритейн с трудом вторила чеканным словам Сорграда, ее голова все еще кружилась от тахна, язык онемел, и губы от тассина стали коричневыми, цвета старой крови.

— Это ее удержит? Она запомнит, что сказала? — затеребила я Сорграда.

Горец посмотрел на меня загадочным взглядом.

— Это клятва, разрушающая все клятвы. Если ты дашь ее, напившись вдрызг, в свое совершеннолетие, то все равно вспомнишь ее на смертном одре. Эта женщина предала все, что связывало ее с этой землей, и ей осталась только смерть от рук Шелтий, если ее найдут.

Я пожала плечами и повернулась к Узаре, который наблюдал за обрядом широко открытыми глазами. Люди Беры за ним казались еще более пораженными.

— Как будем выбираться отсюда? Не хотелось бы наткнуться на какой-то отряд, идущий с намерением присоединиться к осаде. А то примут нас, чего доброго, за шайку полоумных разбойников.

— Главное — убрать ее подальше, пока Шелтий не объявились. — Сорград взглянул на Аритейн.

Узара улыбнулся.

— Я свяжусь с Планиром и заставлю его создать связь. Он вернет нас в Хадрумал, даже если придется вытащить из постели половину Совета.

Глава 10

В детстве я редко слышала Лесные песни в самом Тормейле. А теперь мои внуки чуть ли не каждый день напевают их за игрой. Вот одна из самых моих любимых, дарующая надежду в равной мере и молодым, и старым.

Как-то укрылись три путника от вероломного града:

Старец седобородый, девушка и менестрель.

Вот говорит менестрель, глядя на юную деву:

«Помню Великое Древо Лет в пышной зелени листьев».

Вдумчивый старец изрек: «Я зимою его лицезрел,

Окоченевшее, с голыми, чахлыми сучьями».

Молвила девушка: «Я однажды нашла

Плод его ароматный, упавший на землю».

Серый аморфный дождь не слушал ничьих речей,

Он добрую землю хлестал, молча, неугомонно.

Ну а скала вековая дивилась, как эти трое,

Видя столь разное, все ж выражали согласье.

Деревья лесные ей отвечали: «Разве не знаешь?

Чтоб жизнь продолжалась, должны все меняться, расти.

Младенец беспомощный, хнычущий, мальчиком станет,

В юношу тот превратится, а юноша — в зрелого мужа;

Девочка девушкой станет и матерью умудренной.

Но и состарившись, смотрят они на мир все теми ж глазами».

Кабинет Планира Черного, Верховного мага Хадрумала, 23-е постлета

— И когда я обсудила все вопросы со старейшинами Шелтий, я поняла, что будет гораздо лучше, если они сами разберутся со своими преступниками, — объяснила я. — Учитывая напряженность между нагорьем и низиной, любое требование правосудия с нашей стороны только ухудшит ситуацию. Мы договорились, что они накажут своих виновных и разнесут весть об эльетиммском заговоре по всем Пределам. Это больше не повторится. — Я глотнула превосходного вина из запасов Верховного мага.

Планир изучал меня поверх своего кубка. Я не вполне уверена, но, кажется, в прошлый раз, когда мы встречались, на его висках не было этой седины. А вот что не изменилось, так это очаровательные манеры и тонкая аура желания, которая обволакивала его подобно соблазнительному запаху и подвигала девушек на самые интимные откровения. Я вновь улыбнулась и подумала о благородстве Райшеда, его сильных руках и нежных завитках волос за ушами.

— Спасибо тебе. — Планир с сардонической усмешкой наклонил голову.

— Спасибо мне, Грену и Сорграду, Лесному Народу и в немалой степени Узаре. — Мое лицо было таким же открытым и честным, как солнце этого позднего утра, льющееся в открытые окна. — Надеюсь, ты вознаградишь его.

— Узара пожнет все плоды своих испытаний, уверяю тебя, — спокойно ответил Планир.

Скрытое веселье угадывалось в его глазах, но я не стремилась его раскрывать. Пусть Верховный играет в какие хочет игры, а пока в своей игре я вышла вперед.

— Итак, мы обезопасили горы от эльетиммского влияния, — принялась я загибать пальцы, как торговец, — Джилмартен вернулся в Солуру, чтобы его патрон распространил известие об угрозе эльетиммов среди тамошней знати. Он уверен, что лорд Астрад немедленно предупредит об опасности короля Солтрисса. Все это в реальности чистая прибыль — то, чего мы достигли сверх нашего первоначального намерения найти эфирное знание для мессира Д'Олбриота. Что касается эфирного знания, то мы установили, что песни Лесного Народа — главный источник заклинаний и чар...

— Источник — да, но такой, что над ним все ученые по эту сторону океана будут чесать затылки еще много лет, — мягко возразил Планир. — Возможно, твоя теория верна, но найти здесь истину будет труднее, чем иголку в стоге сена.

Я улыбнулась, покачав головой.

— Я искала знание, но не давала никаких обещаний насчет формы, которую оно могло бы принять. Как бы то ни было, бьюсь об заклад, что Гуиналь могла бы разгадать для вас часть загадок. Почему бы тебе не привезти ее из Келларина на зиму? Это была бы еще одна награда для Узары, — лукаво добавила я.

— Да, думаю, он не прочь обменяться с ней теориями. — От озорной усмешки Планир помолодел на несколько лет. — Я уже связался с Налдетом и просил ей передать, чтобы подумала о возвращении в Бремилейн на следующем корабле.

Стало быть, Верховный маг уверен, что опережает меня на шаг. Я напомнила себе, что следует играть эту партию с осторожностью.

— Тогда Гуиналь сможет поработать с Аритейн, — одобрила я решение Верховного.

Лучше она, чем я. Как обещал Сорград, той клятвы хватило, чтобы не позволить девушке предать нас, даже когда наркотики оставили ее кровь. И после этого магия Узары показала ей, какая беда обрушилась на ее народ, а все из-за того, что колдун Эрескен подбил их на безнадежную войну. Аритейн выслушала терпеливые объяснения мага с каменным лицом, и горькое осознание эльетиммского вероломства вызвало в ней такую непримиримую жажду мести, что я лишь порадовалась своему прежнему непониманию значимости особы, которую мы похитили. Я очень надеюсь, что сладкоречивая Гуиналь сумеет направить эту беспощадную решимость в полезное для Келларина и Хадрумала русло. Но это проблема Планира, не моя.

— Аритейн, поди, уже раз в пять увеличила ваши познания в Высшем Искусстве. И, конечно, ее знания не только совершенно доступны, но также доказаны и проверены. Открытия эфирной магии среди Лесного Народа было бы достаточно, чтобы считать это путешествие успешным. Но установить, что Шелтии обладают такими знаниями, и доставить практикующего вам в помощь — об этом никто даже не мечтал. Мессир Д'Олбриот будет очень доволен.

— И должным образом признателен, — торжественно прибавил Планир.

— И должным образом признателен, — кивнула я. — Учитывая, что я провела полтора сезона у него на службе, сто раз рисковала рассудком и жизнью и добилась большего, чем могли ожидать даже самые заядлые оптимисты.

— Интересно, сумел ли мессир разгадать, как история о путешествии Райшеда к Ледяным островам вышла наружу, — задумчиво проговорил Верховный маг. — Ты слышала, Аритейн говорит, что ее брат почерпнул идею связаться с эльетиммами из какой-то баллады?

— Шив говорил мне, что к Летнему Солнцестоянию ее уже пели по всей Старой Империи. — Я покачала головой. — Нельзя сохранить такие вещи в секрете, когда в них замешано столько людей. Сейчас, поди, ходят уже две горсти ее версий, и бесполезно прослеживать их к разным там источникам.

— О, я думаю, мы можем заявить с большой долей уверенности, что ее сочинил Лесной менестрель, — серьезно возразил Планир. — Я исследовал этот вопрос в течение долгого времени. Не то чтобы я нашел нечто определенное, о чем стоило бы сообщить мессиру, конечно.

— Незачем тратить его время на слухи, верно? — улыбнулась я. — Когда у него столько забот с Келларином и безопасностью колонии.

— Возможно, есть все же способ это выяснить. — Планир не собирался выпускать мышку из-под лапы. — Если попробовать спросить руны, что, интересно, они нам скажут? Чем больше я думаю об этом, тем более точным мне кажется то предсказание, которое тебе сделали.

Мне удалось сохранить прежнее выражение лица и смотреть на Планира немигающими глазами.

— О да. Но вместо того чтобы ворошить потухшие угли, лучше посмотреть, не прольют ли руны какой-нибудь свет на будущее. Особенно пригодились бы намеки на то, что может случиться в Келларине. — Я снова налила себе вина. — Вот тебе еще одно открытие, которое мы привезли из нашего путешествия. Руны, как оказалось, не просто азартная игра.

Планир с сомнением повел рукой.

— Не знаю, насколько это полезно. Когда доходит до толкования, приходится выбирать из стольких значений, и любое мнение неизбежно будет слишком субъективным.

Я пожала плечами. Воспользуется Верховный маг предсказанием Народа или нет, это его дело. Лично я обязательно найду кого-нибудь, кто сумеет погадать мне на рунах. У меня есть друзья в Келларине, в первую очередь — Хэлис, и если эльетиммы собираются вновь прилететь туда на северных ветрах, я хочу ее предупредить. Но пора наконец напомнить Верховному магу о его обязательствах.

— Итак, очевидно, что мессиру Д'Олбриоту есть за что вознаградить нас. Ты волен согласовать с ним свою долю выплаты. Уверена, вы сможете достичь взаимовыгодного соглашения.

 Верховный маг посерьезнел и уставился в свой бокал.

— У меня сейчас много дел. Я признаю, что Хадрумал извлек выгоду из некоторых побочных результатов твоей деятельности, но эти события потребовали и от меня, и от Совета много усилий. Хорошо, конечно, что Шелтии берут на себя своих преступников, но не дать людям Ущелья кинуться с головой в повальные убийства и захват земли — вот это действительно задача!

— Да, еще один долг, который мы должны положить к ногам эльетиммов, — согласилась я с сожалением. — Они несут всю ответственность за то кровопролитие. Хорошо, что мы оказались в нужном месте в нужное время, чтобы укрепить Лесное сопротивление и не дать захватить весь Энсеймин.

— Дарни получит достойную награду, — заверил меня Планир.

— О, я не сомневаюсь, что ты не оставляешь без внимания ни один такой долг, Верховный. — Любопытство укололо меня, и я поддалась искушению. — Но как ты все-таки оттащил людей Ущелья от края?

Маска Планира немного соскользнула, и он расплылся в улыбке.

— Главная борьба в Ущелье — из-за рудников, верно? Не знаю, понимала ли ты это когда-нибудь, но там, в горах, работает куча магов. Еще там полно алхимиков, и многие из них имеют связи с Хадрумалом. Они или учились здесь, или работали с магами в университетах Ванама и Кола. Я связался с некоторыми магами в Гринте, а они потолковали от моего имени с главами гильдий. Когда я сказал, что могу отозвать всю необходимую им помощь в пределах двух дней, они были склонны прислушаться к моим настойчивым просьбам вывести своих людей из этого сражения.

— Они прямо так и согласились? — спросила я с вежливым скептицизмом.

— Нет. — Улыбка Планира стала волчьей. — Нет, пока я не сказал заодно, что захват земли или рудников не принесет им никакой пользы, если они разгневают Верховного мага, который легко может превратить каждое ведро руды в ничего не стоящие камни. В конце концов, моя стихия — земля, а поскольку я родился и вырос в гидестанском угольном крае, то знаю больше о горном деле, чем любой глава гильдий.

Я не удержалась от смеха. Когда-нибудь, когда от результата не будет зависеть абсолютно ничего, кроме плохо отчеканенной меди, я, пожалуй, сыграю партию-другую в руны с этим человеком, просто чтобы поглядеть, так ли он хорош, как ему кажется.

Улыбка Планира исчезла.

— Однако столь жесткое использование власти Верховного мага может вызвать проблемы в самом недалеком будущем. Страх и невежество все еще сопровождают представления людей о магах, и подобные угрозы пробуждают старые предрассудки. Вот тебе еще одна вещь, которую следует положить на весы.

— Взгляни на другую сторону монеты, — посоветовала я. — Это был удобный случай напомнить властям Энсеймина и других мест о ценности магического ремесла. Разве не это обсуждал Совет? Уверена, твой собрат Калион должен быть очень рад.

Планир расхохотался.

— Я бы выразился несколько иначе.

Он встал и пошел к ненавязчиво роскошному буфету, стоявшему у стены. Если мессир заплатит мне половину того, что можно выручить за эту вещь в удачный день в каком-нибудь аукционном доме Кола, это будет означать, что я с выгодой провела свою весну и лето. Верховный маг взял две бутылки из резных подставок.

— Ты сказала, вы обедаете у Шива? Прими это и передай ему привет.

Я встала, чтобы забрать подарок.

— Очень любезно с твоей стороны. — Если Планир думает расплатиться со мной парой бутылок даже самого прекрасного вина, то у него явно не все дома. — Ты сможешь до вечера связаться с этим, как его, Казуелом? Думаю, вы с мессиром быстро договоритесь о сумме. Я зайду за своей долей завтра. — Меня так и подмывало спросить, не сможет ли Планир узнать что-нибудь о Райшеде, но я не спросила, чтобы не оказаться у него в долгу.

— Лучше послезавтра, — ответил Верховный маг. — И знай, Ливак, у тебя не будет повода обвинить меня в скупости. Я понимаю, чем мы обязаны тебе и твоим друзьям.

Это заявление имело двоякий смысл, а потому я ответила в том же духе:

— Помогая тебе, я приобрела опыт целой жизни, Верховный.

Мысль остановила меня на пороге.

— Я очень сожалею об Отрике. — Мне не было нужды разыгрывать искренность. — Я не слишком хорошо его знала, но мне нравился этот старый пират. Я действительно надеялась, что Аритейн сумеет вернуть его в сознание.

Планир быстро наклонил голову, чтобы скрыть внезапную гримасу, а когда поднял ее через минуту, маска полностью вернулась на место.

— По крайней мере теперь мы сможем попрощаться с ним как положено. С ним и остальными пострадавшими. — Планир кашлянул. — Будем надеяться, это — последние смерти, которые мы добавляем к счету. Точно так же, как я плачу свои долги, Ливак, я взыскиваю то, что мне причитается. Эльетиммы заплатят сполна. — Он улыбнулся с теплотой размороженного льда.

Я тоже выдавила улыбку и закрыла за собой дверь, локтем придерживая бутылки.

Дол Атил, 23-е постлета

Кейсил выпил холодной воды и закрыл глаза, наслаждаясь поцелуями ветра и солнца. Если бы только он мог остаться здесь навсегда и никогда больше не возвращаться к своим проблемам.

— Кейси? Парень? — Осторожный крик перенесся порывом ветра через край ложбины.

Выйдя на тропинку, он увидел две фигуры, с трудом поднимавшиеся из долины, — лица закутаны от пыли, на одежде темнеют пятна пота. Кейсил пошел им навстречу, неся в одной руке кожаную бутыль, в другой — кубки из рога.

— Мама, Фитиан.

Кейсил налил им воды и, подождав, когда выпьют, вновь молча наполнил протянутые кубки.

— Так в чем дело, Кейси? — отдышавшись, спросила Йемения.

— Фитиан? — Кейсил удивленно повернулся к дяде. Скорбно поджав губы, старик покачал взъерошенной серебряной головой.

— Не мне говорить, парень. — Фитиан вытер рукавом лоб, его линялая желтая манжета недавно была заштопана более яркой ниткой. — Это касается только вас двоих. А я пойду дальше и прослежу за работой.

Исмения смотрела ему вслед с досадой, смирением и нежностью.

— Старый дурень, ему не терпится вернуться на рудники. Говорит, козы — это работа для мальчишек. Ладно, Кейси, что у тебя за важное дело, ради которого мне пришлось оставить девочек и проделать весь этот тяжкий путь? Я, знаешь ли, не так молода, как ты.

Ее решительная бодрость вызвала у Кейсила слабую улыбку, которая погасла уже в следующее мгновение.

— Пойдем, сама увидишь.

Войдя в ложбину, он обогнул давно остывший пепел костра и направился к крепкому тайнику инструментов. Дверцу удерживал закрытой простой деревянный клин. Кейсил отпихнул его в сторону носком сапога и, просунув руку внутрь, выволок на свет скорчившуюся от страха фигуру.

Исмения зажала руками рот, чтобы заглушить испуганный крик.

— Джирран?

Кейсил посмотрел на обнаженного мужчину, приникшего к земле. Его волосы и борода там, где их не спалил огонь, были спутаны от грязи, тело вымазано непонятно чем, на ступнях багровели отвратительные язвы, на руках — кровоточащие волдыри. На одном пальце не хватало ногтя, он опух и гноился.

— Думаю, да, — вымолвил наконец Кейсил.

Услышав его голос, несчастный поднял голову. Лицо его с приоткрытым ртом было пустым, на потрескавшихся, покрытых коркой губах блестела слюна. Но ужаснее всего были глаза, как всегда, голубые, но такие же бессмысленные, как только что открывшиеся глаза скулящего щенка.

— Я думала, он мертв, — прошептала Исмения. — Я думала, Мэвелин потребовала то, что ей причитается, чтоб он сгнил!

— Похоже, Мизаен решил оставить его себе. — Кейсил погрыз ноготь большого пальца. — Ну, что будем делать?

— Где ты его нашел? — Исмения удивленно покачала головой.

— Он бегал вокруг рудников. — Кейсил содрогнулся. — Я думал, это какой-то голем, слепленный из травы и грязи, пришел искать непослушных детей.

Горец мрачно засмеялся, и убогое существо подняло голову, чтобы его передразнить. Смех получился хриплый и ужасный.

Кейсил замахнулся, но ударить не смог. Он отвернулся, весь дрожа, несмотря на горячее солнце. Исмения посмотрела на пустую оболочку человека, снова тупо уставившуюся в никуда.

— Что ты предлагаешь делать? Кейсил исторгнул тяжелый вздох.

— Думаю, мы можем подержать его здесь, на выработках, какое-то время, вымыть, накормить. — Он с отвращением посмотрел на язвы, к которым цеплялись личинки мух. — Если б дело касалось только меня, я бы и пальцем не шевельнул, мама. Я бы прогнал его и благословил этот день, но Эйриз...

— Ты думаешь, Эйриз нуждается в нем? — Исмения резко повернулась. — Ты думаешь, Эйриз, после того как Шелтии напугали ее до полусмерти, прежде чем объявить невиновной, ты думаешь, она нуждается в этой развалине, которая лишит ее надежды и жизни, и именно тогда, когда она должна заботиться о своем ребенке? Нет, Эйриз не нужно ничего знать. Ты никогда не расскажешь об этом, ты не проронишь ни звука, даже на смертном одре, даже когда солнце зашевелит твои кости в день Солнцестояния. — Исмения замолчала, сгорбив узкие плечи. Ее руки тряслись, и она отчаянно сжимала их, чтобы унять дрожь.

Кейсил заключил мать в свои сильные объятия, ее выцветшие волосы разметались по обтрепанному воротнику его рубахи. Постепенно дрожь прошла.

— Так что мы будем делать?

Мягко высвободившись, Исмения сочувственно похлопала сына по плечу и поправила шнуровку на его рубахе.

— Он должен жизнь нашему долу, верно?

Кейсил набрал в легкие побольше воздуха, прежде чем ответить.

— А ребенок Эйриз? Исмения покачала головой.

— Это совсем другое. Тот ребенок — дар ее крови, и пока она тоскует по Джиррану, она вряд ли приведет другого в свою постель. И почему он не умер у фесса Тейва? — внезапно разъярилась женщина. — Мы показали бы ей тело и покончили с этим.

— Тогда горе могло бы убить ребенка в ее животе. — Кейсил покачал головой. — Только надежда, что Джирран еще жив, спасла ее. Ты сама так сказала.

— Значит, мы отнимем у нее эту надежду? Если она разрешится от бремени еще в этом сезоне, ребенок не переживет зиму. — Исмения сдернула с головы вышитый платок и скрутила его в руках. — Он должен жизнь этому долу, — тихо повторила она. — Если б не он, мой Тейро, мой малыш, был бы еще со мной. — Она сморщилась, будто собиралась заплакать, и уткнула лицо в луговые цветы на белом полотне.

Кейсил стер ее непрошеные сердитые слезы и потянулся к рукам матери, но когда Исмения подняла глаза, они были сухие и решительные.

— Он должен жизнь нашему долу, и мы ее потребуем.

— Мы имеем на это право, верно? — осторожно уточнил Кейсил. — Это милосерднее, чем позволить ему бродить и умереть от голода или лихорадки.

— Я не хочу быть милосердной, — горько сказала Исмения. — Мэвелин свидетельница, я хочу бросить его воронам! Нет, он лишен права на жизнь, и нам лучше знать, что он мертв, нежели ждать, когда он поскребется у ворот, точно блудный пес, вернувшийся домой.

— Сюда он дорогу нашел один Мизаен знает как, — согласился Кейсил с отвращением.

Исмения потянулась к обожженному солнцем плечу, на которое падали сальные волосы, но отдернула руку.

— Я к нему не прикоснусь, — пробормотала она. — Кейсил, найди мне палку и возьми себе молоток или что-нибудь в этом роде. Я знаю, куда идти.

Кейсил нахмурился.

— Нам нужен Фитиан? Исмения покачала головой.

— Наш выбор, наша ноша.

Не потребовалось много времени, чтобы поднять несчастного на ноги и заставить следовать за старой женщиной, которая пошла впереди, показывая дорогу. Они миновали рудники, перешли мост, затем прошагали через шелестящие травы укрытого плато, обогнули заросли спутанных кустов, наконец перелезли через каменистый вал и оказались на болотце, усеянном толстыми зелеными кочками.

— Старые обычаи были суровы, но такими были и те времена. И когда подумаешь, через что мы все прошли в этом году, то поймешь, что они едва не вернулись. А потому должны вернуться и старые обычаи. — Исмения строго посмотрела на сына. — Ты знаешь, что делать?

Кейсил шагнул за спину тупо глазеющего существа, которое когда-то было Джирраном, и поднял горный молоток. Удар был сильным и уверенным. Жалкое создание упало лицом вниз, и Исмения наступила узким сапогом на его затылок, вдавливая в мутную коричневую воду болота. Кейсил молчаливо ждал, пока мать не убрала ногу, после чего молотком столкнул труп дальше в трясину.

— Я была бы вправе утопить его не оглушенным, — процедила Исмения, но гнев ее уже утратил силу. — Если болото возьмет его и выдубит тело, значит, таков приговор Мизаена. Но ты можешь прийти сюда следующей весной. Если будут какие-нибудь кости, отнесешь их в пещеру в доле Лидра. Пусть он покоится со своим народом и шепчет предупреждение каждому, кто вздумает следовать его примеру.

Женщина вздохнула.

— Пошли, мой милый, пора возвращаться домой.

Она оживленно хлопнула в ладоши и, повернувшись, зашагала так быстро, что Кейсилу пришлось бежать, чтобы не отстать от нее.

— Теперь мы должны смотреть вперед, — продолжала Исмения. — У нас есть Эйриз и будет малыш. Мэвелин наконец благословила Тейлин, значит, никакой внебрачный ребенок не испортит ее виды на будущее. Через год-полтора можно будет вывести ее в свет. У меня на примете несколько хороших парней, и если я приглашу их матерей и сестер поворковать над малышом, Тейлин сможет с ними познакомиться, но никто не станет делать из этого никаких выводов. Возможно, она предпочтет разумный выбор, если ее не будут торопить. Хватит с меня одной дочери, влюбившейся с первого взгляда в угаре праздничного веселья. И нет ничего лучше ребенка на руках, чтобы девушка ощутила себя наседкой. — Исмения взяла сына под руку и улыбнулась ему. — Найдется и хорошенькая девушка, последняя в большой семье, готовая взять деньги в обмен на свои права и оставить свой дол, чтобы вновь принести детей и смех в наш фесс ради такого красивого мужа, как ты.

— Возможно, когда-нибудь, — сухо допустил Кейсил, но его глаза были задумчивы.

— Теперь мы должны смотреть вперед, — твердо повторила Исмения, и они не оглядываясь ушли с болота.

Таверна «Кабан и Бузина», Хадрумал, 23-е постлета

Я дважды оглядела битком набитую пивную, прежде чем заметила наконец Перида, смеющегося в углу с каким-то другом. Протискиваясь сквозь толпу учеников магов, я помахала ему. Друг ушел, а Перид встал, чтобы забрать у меня из рук бутылки. Я щелкнула пальцами, подзывая служанку. Та едва взглянула на меня, но тут же обернулась, испуганно тараща глаза. Я улыбнулась.

— Вина, пожалуйста, «Реку Ферл», если у вас есть. Перид обнял меня, а потом отстранил на длину руки, качая головой.

— Тебе надо что-то сделать с волосами.

— Они правда так плохо выглядят? — недоуменно спросила я.

— Ты похожа на полосатые ириски из масла и жженого сахара, которые моя сестра делает своим детям, — откровенно признался Перид. — Райшеду это не понравится. Я пожала плечами.

— Я видела его с бородой. А красить волосы после отбеливания — гиблое дело. Они позеленеют или совсем выпадут.

Перид засмеялся, сузив светло-карие глаза.

— Кстати, я закончил копию того песенника. Не забудь ее взять.

— Огромное спасибо. Думаешь, никто не удивится, что Шиву так приспичило его изучить? — Мне совсем не хотелось, чтобы этот маг привлек к себе внимание, ибо кто-нибудь мог вспомнить, что его любовник — один из самых выдающихся писцов.

Перид покачал головой.

— Нет, куда там. Он же целыми днями сидит, запершись с Узарой и той горянкой, — разрабатывают какую-то новую теорию этого Высшего Искусства.

— Он уже имел возможность связаться с кем-нибудь в Тормейле? — как бы невзначай спросила я, но Перид понимающе ухмыльнулся, и я выдавила стыдливую улыбку.

— Вчера ночью он говорил с Казуелом. Тот, как всегда, раздувался от чванства, но заметил, что твой Райшед «оказал замечательную услугу императору, хоть и с несколько неожиданными последствиями». По-видимому, Райшед хочет, чтобы ты как можно скорее села на корабль, идущий в Тормейл или Зьютесселу. Тебе лучше договориться о проезде и поскорее забрать своего возлюбленного от развлечений Империи.

— Как только Планир заплатит, — твердо заявила я, подавляя внезапное желание рвануть прямо в доки и вскочить на ближайший корабль.

«Замечательная услуга императору», вероятно, означает, что Райшед одержал победы под стать моим, верно? Перид кивнул на бутылки:

— Должно быть, наш уважаемый Верховный маг считает это справедливой платой.

— Возможно, ее долей, но так легко он от меня не откупится. — Я постучала кубком белой «Реки Ферл» по зеленому стеклу калиферийских бутылей. — Ими можно запить обед.

Перид одним глотком осушил полкружки эля.

— Как только остальные подойдут, отправимся домой. Шив все утро провел у плиты, а я, наверно, раз десять сбегал на рынок, таская ему то одно, то другое.

Я обвела пальцем лужу на столе.

— Как он воспринял новость об Отрике? Грубоватое лицо Перида омрачилось.

— Плохо. Последние несколько ночей он просто лежал, уставясь в потолок, и все бормотал, что если б ему позволили ехать с вами, то он непременно нашел что-нибудь для спасения старого пирата.

— Как он себе это представляет? — вспыхнула я. — Даже Узара вынужден был признать, что надежды нет. Аритейн сказала, что его ум был сразу убит.

— Ты же знаешь магов. — Перид пожал крепкими плечами. — Вечно думают, что все направлено против них, и никогда ничему не верят.

— Благослови их Сэдрин. — Я подняла бокал в саркастическом тосте.

— Я дам Шиву еще несколько дней, а потом начну спрашивать, кого, по его мнению, сделают новым мастером или госпожой Туч. Это должно вывести его из хандры. — Перид указал на что-то своей кружкой. — Вот у кого стоит просить совета, если захочешь болтаться тут достаточно долго, чтобы сделать ставку.

Я оглянулась — посмотреть, кого он имеет в виду, и увидела Дарни, входившего в таверну под руку с угловатой женщиной. У нее было некрасивое лицо и длинные черные волосы, заплетенные в косу. Но даже облаченная в повседневную шерстяную одежду медового цвета, женщина держалась с завидным изяществом.

— Кто это с ним?

— Стрелл, его жена. — Перид удивился. — Вы не знакомы?

— Кажется, Дарни не желает впускать меня и моих друзей в свою семейную жизнь, — засмеялась я.

— О, мне довелось танцевать с ней в прошлое Равноденствие, — похвастался Перид с притворной гордостью. — Возможно, Дарни не совсем понимает меня и Шива, но он признает, что мы безопасны и нас не страшно подпустить к его Стрелл.

— По-моему, она может постоять за себя, — заметила я.

— Еще как может, — подтвердил Перид. — Она алхимик. Попробуй тронь ее, и твой дом будет сожжен дотла.

— Кто сжигает дома дотла? — поинтересовался Грен. Сорград следом за ним проталкивался в наш угол.

— Никто, — отрезала я. — Перид говорит, что можно хорошо заработать, если поставить на нужного кандидата в мастера Туч.

— Маги держат пари на такое? — изумился Сорград. Перид ухмыльнулся:

— Маги — нет, а все остальные — да.

— Это, похоже, единственная азартная игра в этом городишке, — кисло заметил Грен.

Оценивающе взглянув на него, я повернулась к Сорграду.

— Ну и долго вы еще намерены здесь прохлаждаться? Кажется, Шив сказал, что Калион похлопочет за вас у Драксимала? Разве Планир не это велел ему сделать?

Сорград кивнул.

— С Драксималом все улажено. Через четыре дня мы отправляемся в Кол.

Отличная новость. Уж на эти несколько дней Грен сумеет обуздать свою неугомонность. Хадрумал не то место, где будут спокойно смотреть, как он разгоняет скуку.

Я нахмурилась.

— Из Кола до Лескара путь неблизкий. Не лучше ли вам подождать корабля до Пеорла?

— Мы не идем в Лескар. — Сорград осушил свою кружку. — Мы решили наведаться в Солуру.

Перид посмотрел на него с недоумением.

— Шив сказал, что ты — урожденный маг. Ты не останешься здесь учиться?

— Почему я должен оставаться? — возмутился Сорград, но без агрессии. — По мне, этот магический дар — не более чем мелкое неудобство.

— А ты знаешь, что половина Совета бьется головой об эту тайну? — Перид удовлетворенно вздохнул. — Приятно видеть озадаченных магов.

— В Солуру? — Я поджала губы. — Случайно не собираетесь навестить Джилмартена?

— Никогда не знаешь, с кем можешь столкнуться, — произнес Сорград с опасной улыбкой.

Но я его раскусила. Возможно, до сих пор его магический дар был только нежелательным отклонением, которое приходилось нещадно подавлять, но, увидев его пользу в бою, Сорград не упустит возможности применять его в будущем как полезное орудие. Однако не мне его осуждать. Пусть мессир согласился оставить песенник магам — я буду отыскивать полезные заклинания в моей копии, ибо успела заметить, что способности Аритейн вызывают столько же зависти, сколько страха.

— Грен? — Я вопросительно посмотрела на него. Горец пожал плечами.

— Просто возвращаться в Лескар скучно. Все равно мы уже пропустили большую часть боевого сезона. Теперь мне охота посмотреть, что затевается на мандаркинской границе.

— И пока мы будем в Солуре, мы уж постараемся, чтобы тамошние аниатиммы узнали правду о том, что случилось этим летом в Ущелье, — зловеще добавил Сорград.

— Значит, мы все опять отправляемся в свои путешествия.

Я хотела, чтобы слова мои звучали весело и оптимистично, но почему-то в них сквозило уныние.

— Говори за себя, дорогая, — с горечью вмешался Перид. — Я никуда не денусь от своего копировального стола, если Шиву наконец не надоест плясать под дудку Планира.

— Может, он получит задание поехать и поискать других урожденных магов среди Лесного Народа или на севере, в Гидесте? — предположила я.

— На Зимнее Солнцестояние мы вернемся, — пообещал Сорград. — В Релшаз или Кол?

Я воспрянула духом.

— В Релшаз. Там будет Каролейя, а она должна получить вести от Хэлис.

— Прихвати с собой этого твоего присягнувшего, чтобы мы познакомились, — попросил Грен. — Кстати, чем он занимался все лето, пока мы там веселились?

— Боюсь, ему пришлось тяжелее, чем ты думаешь, — торжественно объявил Перид. — В конце концов, он работает с Казуелом.

— А большинство людей предпочли бы этому типу честный бой с целым полчищем воющих горцев, — пояснила я.

— Тогда он будет не прочь оторваться на Зимнее Солнцестояние, — кивнул Сорград. — Непременно захвати его с собой.

— Хотите спросить Райшеда о его намерениях? Уж я то сделаю все, чтобы этого не допустить.

— Ага, — хмыкнул Сорград. — Кстати, как он отнесется к тому, что ты вернешься, словно безнадежный долг, полная приключений и гремящая деньгами Верховного мага?

— Мужчина мог бы позавидовать, — заметил Грен.

— Похоже, он и сам преуспел, — парировала я. — Мне только нужно решить, что рассказать ему о нашей маленькой экспедиции.

— Расскажи ему ровно столько, чтобы он почувствовал вину за то, что провел лето в тиши и безопасности, танцуя вокруг своего принца, — посоветовал Перид с ноткой злобы.

Но я знала, что его злоба направлена на Планира. Если что-то и вбивало клин между Перидом и Шивом, то это был Верховный маг, на определенное время загружавший работой его любовника.

— Райшед трудился так же упорно, как я, — заверила я всех. — Только на ином поприще.

Лучше бы это было так, добавила я про себя, иначе все мои выигрыши нынешнего года будут напрасны. Игра не закончится, пока я не узнаю, как Райшед сыграл свою партию.

— Я дам тебе один бесплатный совет, — смерив меня критическим взглядом, сказал Грен. — Сделай что-нибудь со своими волосами, прежде чем показаться ему на глаза.

Книго
[X]