---------------------------------------------------------------------
Медведев В.В. Звонок на перемену: Рассказы, повести, стихи, сказки
М.: Дет. лит., 1985.
& : Zmiy ([email protected]), 23 апреля 2003 года
---------------------------------------------------------------------
Пятый день от полярного летчика Евгения Ерохина не приходило в Москву
никаких известий.
Все эти дни сын Ерохина Женька просыпался задолго до прихода
почтальона. Проснувшись в своей комнате, оклеенной обоями в синюю и белую,
как матросская тельняшка, полоску, он долго и молча смотрел на календарь.
Часами разглядывал на стене карту Антарктиды в ожидании звонка в прихожей.
Утренний звонок означал появление почтальона с отцовскими радиограммами.
Полгода звонок звонил почти что каждый день. И вдруг замолчал. Вместо
звонка в передней пятое утро звякает крышка почтового ящика и на пол, шурша,
падают газеты. А Женька с мамой ждут радиограммы уже давно - четыре дня! Это
если считать на дни, а если сосчитать на часы, то выходит, что они ждут
гораздо дольше. Женька умножил в уме двадцать четыре часа на четыре дня, и
получилось, что они с мамой ждут девяносто шесть часов.
Это если считать только на часы, а если на минуты? Женька попытался
умножить девяносто шесть часов на шестьдесят минут, но для этого ему немного
не хватило образования, поэтому он нахмурился и перевел взгляд на потолок...
У Женьки Ерохина были такие голубые глаза, что во всем городе Москве ни
у кого не было, наверно, глаз голубее.
И хотя Женька на это не жаловался, в глубине души он ужасно
расстраивался. Мальчишка все-таки! Будущий мужчина. Сын полярного летчика. А
что он видит в зеркале, когда причесывается? Не мужественный угрюмый взгляд,
а какие-то, как говорит мама, "анютины глазки". Хоть в зеркало на себя не
смотри. Или причесывайся с закрытыми глазами... Конечно, может, в далеком
научно-фантастическом будущем голубоглазые мальчишки смогут перекрашивать
свои глаза в черный цвет, а пока Женьке приходится часто хмуриться. Однажды
он заметил, что если голубые глаза немного прищурить, то они превращаются в
синие! А если взять и совсем насупиться, то они даже становятся почти что
черными...
Когда Женька смотрит долго на белый потолок "почти что черными
глазами", то ему начинает казаться, что он летит высоко-высоко над
Антарктидой. Белизна потолка напоминает снег, а тени на потолке от
замысловатых линий оконных занавесей - очертания берегов. Одна тень
вычертила береговую линию моря Амундсена, другая - остров Росса, а третья
похожа или на Берег Правды, или на Берег Китовой Бухты.
Женька перевел взгляд на стену, где висит большая карта Антарктиды, и
начал сравнивать. Но в это время в передней раздался звонок, которого Женька
с мамой ждали четыре дня, вернее, девяносто шесть часов!
- Радиограммы! - крикнул Женька, срываясь с постели и со скоростью
антарктического циклона врываясь в переднюю. - Радиограммы!
За Женькиной спиной раздались торопливые мамины шаги. И когда он
распахнул входную дверь, мама уже была в прихожей, а на пороге стояла
почтальон. В руках у почтальона было много радиограмм, так непривычно много,
что мама испугалась. И Женьке стало как-то не по себе, он даже забыл
нахмуриться и тревожно смотрел большими голубыми глазами...
Почтальон молча протянула Валентине Николаевне газету "Правда" с
портретом летчика Ерохина на первой странице и целую пачку радиограмм.
- А мне? - спросил Женька сурово.
- А тебе, как всегда, отдельная! Держи!.. А теперь распишись...
Женька вывел в книжке почтальона свою подпись, взял в одну руку
радиограмму, в другую - газету "Правда" и впился глазами в фотографию. На
фотографии Женькин папа стоял со своим экипажем возле самолета "ЛИ-2",
упрятав руки в боковые карманы кожаной куртки и сдвинув на лоб меховой
шлемофон. Выше фотографии была помещена заметка под названием "Кергеленский
циклон и подвиг летчика Ерохина". Заметка начиналась словами: "Уже не раз
летчик Ерохин сажал самолет на осколки разбитых штормами ледяных аэродромов,
приводил ночью тяжелые машины на одном двигателе, взлетал во время
ураганов..."
Газетная заметка о папином подвиге вообще-то произвела на Женьку
впечатление. Одно только не понравилось - слишком короткая. Зато радиограмма
отца, которую Женька ждал с таким нетерпением и даже тревогой, его просто
расстроила и огорчила.
Женькин отец не писал ничего о своем подвиге, и про отвагу в
радиограмме тоже не было ни словечка. И вообще он обо всем писал так, как
будто там, в Антарктиде, совсем не произошло ничего особенного и
героического. Просто ветер был посильнее, чем обычно, а видимость похуже,
чем всегда, и мороз покрепче, поэтому лететь было немного потруднее, а
сейчас опять все по-старому - все живы-здоровы, и все хорошо, и ветер стал
потише, и видимость получше, и мороз послабее, и летать опять будет полегче.
И еще он писал Женьке то, что пишут все отцы своим сыновьям: чтобы Женька
слушался маму и не расстраивал ее, и еще, что он очень соскучился по Женьке
и очень ждет от него ответа...
Интересно получается! Газеты пишут одно, а папа совсем другое. В газете
говорится и про подвиг, и про ураган, и про мороз, а у папы в письме и ветер
не ветер, и мороз не мороз, и ураган не ураган, и подвиг совсем не подвиг, и
вообще Антарктида какая-то совсем не Антарктида!
Сначала Женька огорчился и даже обиделся: и на газеты, и на папу, и на
папины письма, но когда мама стала читать вслух радиограммы от начальника
экспедиции и от зимовщиков, Женька сразу же перестал обижаться и повеселел.
Потому что ветер, по словам зимовщиков, оказался не просто ветром, а тем
страшным ураганом, что возникает всегда в районе острова Кергелен и дует со
скоростью 270 километров в час, и условия для полета были, как говорят
летчики, "минимум на пределе", и все-таки, несмотря ни на что, Ерохин поднял
машину с зимовщиками в воздух и принял в условиях урагана смелое решение:
уйти в глубь Антарктиды и посадить машину на ледниковое плато. И ушел! И
посадил машину в сумерках среди трещин. А потом три дня в холодном фюзеляже
летчик Ерохин и зимовщики вместе пережидали пургу, пока экипаж Борисова не
сбросил горючее и запасные части...
Как раз в это время зазвонил телефон, и мама начала разговаривать
сначала с женой второго пилота, потом с женой папиного штурмана, потом с
родственниками зимовщиков. Но всего этого Женька уже не слышал. При первом
же звонке он влетел в свою комнату, сел за стол и, взяв заранее
приготовленный мамой бланк для ответной радиограммы, написал большими
буквами: "ЗДРАВСТВУЙ, ДОРОГОЙ ПАПОЧКА!!"
Немного подумав, он поставил восклицательный знак, потом второй, затем
хотел поставить и третий, но за окном на дворе кто-то закричал: "Ерохин!
Женька!" - и тут же в воздух посыпались тире-точки азбуки Морзе, выбиваемые
на водосточной трубе.
Женька подбежал к окну и влез на подоконник.
Внизу стоял его приятель Лешка в окружении футбольной команды двора и
палкой выбивал морзянку. На плече у него висел маленький транзистор.
- Про отца твоего передают! Слышишь? - заорал Лешка, пуская свой
приемник во всю силу.
"...Уже не раз летчик Ерохин сажал самолет на осколки разбитых штормами
ледяных аэродромов..." - проговорил маленький приемник громким дребезжащим
голосом.
По радио передавали статью из газеты о подвиге летчика Ерохина. Во
дворе стало тихо. Даже девчонки перестали визжать на площадке.
"...Приводил ночью тяжелые машины на одном двигателе... - продолжал
басить на весь двор приемник. - Взлетал во время ураганов..."
Все слушали: и мальчишки и девчонки; из подъезда вышла лифтерша, из
окон повысовывались соседи, и все смотрели при этом на Женьку так, как
раньше на него никто не смотрел. А потом заиграла музыка.
- Выходи! - крикнул Лешка. - Устроим футбольный салют!
Кто-то пнул мяч, и он взлетел свечой высоко в воздух.
- Нет! - крикнул Женька. - Я должен папе ответ написать.
- Тогда семьдесят три! - крикнул Лешка и выбил эту цифру на трубе по
азбуке Морзе, потому что эта цифра означает у радистов "счастливо".
- Вам тоже семьдесят три! - крикнул Женька, высекая тире-тире-точки из
железного подоконника.
Он спрыгнул на пол и, заложив вокруг комнаты глубокий вираж, пошел на
посадку к столу.
Обычно ответы на радиограммы отца не вызывали у Женьки особых раздумий.
В них описывал он и разные происшествия, и подробное содержание новых
кинофильмов, и перечень выменянных у ребят редких марок, и репортаж
футбольных сражений "Московских пингвинов" (так в честь Антарктиды назвали
свою футбольную команду ребята с Женькиного двора).
Но сегодня, написав слова: "Здравствуй, дорогой папочка!!", Женька
вдруг почувствовал, что после всего, что случилось там, в Антарктиде, он
должен, он обязан ответить совсем по-другому.
Отложив ручку, он заглянул в мамину комнату. В комнате было тихо. Мама
уже сидела за столом и писала. Тогда Женька прошел на кухню, облокотился на
подоконник и задумался. Было слышно, как рядом в ванной комнате из крана
падает вода. Удивительней всего, что вода падала не просто так, а по самой
настоящей азбуке Морзе: то быстро-быстро - точками, то помедленней - знаком
тире.
Тире-тире-точка... тире-тире-точка...
Под стук капельной радиограммы Женька стал разглядывать двор, на
котором шла та самая жизнь, что еще вчера почему-то казалась Женьке
потрясающе интересной. Тяжело вздохнув, он вернулся в свою комнату,
выходящую окнами на улицу Горького.
На перекрестке возле светофора стояла желто-красная машина с надписью
"Техпомощь". Сидя в металлическом гнезде, трое рабочих натягивали провод,
оборванный троллейбусом.
Женька уже повернулся, чтобы отойти от окна, как вдруг увидел что-то
такое, от чего Женькины голубые глаза стали сразу почти что черными.
Вообще-то ничего особенного не произошло. Просто из-за угла на улицу
Горького выехала машина, груженная льдом. И никто, вероятно, кроме Женьки,
не обратил на это внимания. Потому что грузовик вез лед. Самый обыкновенный
лед в магазины или в ларьки с мороженым. Но для Женьки Ерохина грузовик вез
в своем кузове не просто лед. Он вез в своем кузове Антарктиду! Папину
Антарктиду! Ее было совсем немало, этой груженной в машину Антарктиды, -
может быть, три, а может, даже и целых четыре тонны.
Машина приближалась к дому. Лед таял под горячим московским солнцем.
Он летел на асфальт мокрыми, быстро высыхающими тире-тире-точками,
словно посылая Женьке радиограмму, может быть, от ледника Шеклтона или
Эймери, а скорее всего от ледника Денмана, где Женькин папа разыскал
заблудившихся зимовщиков.
- Перехожу на прием! - прошептал Женька, хватая карандаш и торопливо
записывая прямо на подоконнике трассирующие тире-точечные знаки.
Он записывал до тех пор, пока грузовик со льдом неожиданно не свернул в
переулок. Прикусив нижнюю губу, Женька быстро расшифровал радиограмму,
подумал о чем-то, принял какое-то решение. Затем, приписав ниже по той же
азбуке Морзе: "Мама! Я скоро вернусь!" и цифру "73!", он побежал к шкафу.
Открыв створку, он достал с полки компас и надел его на руку, на плечо
повесил набитый чем-то тяжелым рюкзак, затем надвинул на беленькую челку
синий берет, прищурил глаза и тихо, так тихо, чтобы не отрывать маму от
письма, вышел на лестничную площадку.
Сбежав торопливо по лестнице, он миновал двор, вышел на улицу и,
смешавшись с московскими пешеходами, бесстрашно зашагал навстречу ответу на
папино письмо.
С ТОЧКИ ЗРЕНИЯ МАЙОРА МИЛИЦИИ
Женькино исчезновение мама заметила не сразу. Заглянув в его комнату,
она увидела на столе, за которым он обычно готовил уроки, лист бумаги со
словами: "Здравствуй, дорогой папочка!!"
Еще ни разу не уходил Женька из-за стола, не дописав ответ на папину
радиограмму, поэтому в первые секунды Валентина Николаевна больше удивилась,
чем встревожилась. Она знала, каким важным для Женьки был этот ответ на
папино письмо после такого долгого молчания. Тем более, что завтра с
Шереметьевского аэродрома улетали в Антарктиду знакомые летчики. А Женька с
мамой давно уже заготовили для папы большую посылку. Оставалось только
вложить в нее ответы на последнюю радиограмму, и вдруг Женька исчез, не
сказав ни слова.
Может быть, его вызвал кто-нибудь из приятелей во двор по срочным
мальчишеским делам? Эта мысль немного успокоила ее, но прошел час, затем
другой и третий, а Женька все не появлялся, и взволнованная Валентина
Николаевна выбежала во двор.
Лифтерша, к которой она обратилась с расспросами, не только не
успокоила ее, но встревожила еще больше. По словам лифтерши, Женька с
рюкзаком за спиной часа уже три как прошмыгнул на улицу.
- Как - с рюкзаком? Почему с рюкзаком? Не может быть! - возразила
Валентина Николаевна, на что лифтерша только пожала плечами.
Дома в шкафу рюкзака не было, не оказалось там и ружья для подводной
охоты, и это совсем расстроило Валентину Николаевну.
По дороге в милицию она только и думала о всяких несчастных случаях.
Все мамы, если их сыновья исчезают без спроса, всегда думают о несчастных
случаях.
Дежурный по отделению милиции, пожилой майор в очках, выслушал
Валентину Николаевну, внимательно рассматривая Женькину фотокарточку.
- Будем искать! - сказал он, снимая телефонную трубку и не отрывая глаз
от фотографии мальчугана, который смотрел на него нахмурившись и упрямо
оттопырив нижнюю губу.
- Где... искать? - спросила Валентина Николаевна, зная хорошо, где ищут
и куда в таких случаях звонят.
- Будем искать... в районе Антарктиды. Где же еще искать сына героя? -
сказал майор. - Раз с рюкзаком убежал - значит, в Антарктиду!
Валентина Николаевна увидела лежавшую на столе майора газету с
фотографиями участников предстоящего перелета Москва - Мирный. Под
фотографией был нарисован маршрут и помещена статья под названием "Прыжок
через континенты".
- Вы имеете в виду... это? - спросила Валентина Николаевна, не сводя
глаз с газеты.
- Ну что вы! - сказал майор. - Я не в буквальном смысле.
Затем он соединился с дежурным по городу и, доложив о происшествии,
некоторое время ждал каких-то сведений, прижав плечом телефонную трубку к
уху и поглядывая изредка поверх очков на Валентину Николаевну.
Было слышно, как на том конце провода быстро заговорил низкий мужской
голос, и майор, который вначале был серьезен и даже суров, к концу разговора
весело улыбнулся и положил трубку.
- Ну вот, - сказал он, - я же вам говорил, что его надо искать именно в
районе Антарктиды!
И хотя Валентина Николаевна твердо знала, что, пока майор молча слушал
дежурного по городу, тот человек на другом конце провода просматривал в это
время страшные списки, и то, что майор, тоже зная об этом, ни разу не
произнес слова "несчастный случай" или "больница", успокоило Валентину
Николаевну. "Если ничего страшного еще не случилось, - подумала она, - то
уже и не случится". И она первый раз за все это время улыбнулась. А майор,
который, вероятно, понял все, что творится в душе Женькиной мамы, тоже
улыбнулся и сказал:
- Не волнуйтесь, уже дана команда по всем отделениям милиции, по
аэропортам и вокзалам... Так что разыщем! Не волнуйтесь, по возможности
конечно...
Майор записал номер телефона Валентины Николаевны и, проводив ее до
двери, добавил на прощание:
- Я, когда в детской комнате работал, знаете сколько мальчишек из этих
"Антарктид" повозвращал домой... Да что говорить, когда молодой был, сам на
Северный полюс убегал!.. В общем, разыщем. Вокзалы, они отзовутся. Дело
проверенное!..
Проводив Валентину Николаевну, дежурный по отделению соединился по
телефону с подразделением полярной авиации аэропорта Шереметьево.
- Это кто? Трофимов? Слушай, Трофимов, там завтра с вашего аэродрома
улетают в Антарктиду "перелетные птицы". Кто у вас начальником охраны? Ты?..
Тогда у меня к тебе вот какой вопрос. Скажи мне, пожалуйста, водятся в
Антарктиде зайцы или нет? Что? Не знаешь?.. Я тебя не про пингвинов
спрашиваю, а про зайцев... Не знаешь? Ну, так я тебе скажу: зайцев нет в
Антарктиде! Не водятся зайцы там, но имей в виду: могут завестись... Почему
могут? А потому, что тут один мальчишка из дома сбежал, а отец его в Мирном.
Летчик Ерохин, слышал про такого? Читал в газете?.. Ну, так вот, есть у меня
подозрение, как бы его сын не оказался в Антарктиде первым антарктическим
"зайцем"... Точно! А теперь запиши приметы и, в случае чего, звони сразу же!
А то здесь мать с ума сходит!..
Прошел день. Наступил вечер. Уже все отделения московской милиции, все
детские комнаты знали об исчезновении Жени Ерохина. Уже всю Москву обшарил
Женькин приятель Лешка с командой "Московских пингвинов". Уже не раз и не
два было передано по радио на московских вокзалах и в аэропортах сообщение о
пропаже мальчика с рюкзаком, в синем берете, особые приметы следующие... Но
московские вокзалы и аэропорты не отзывались. Молчал вокзал Савеловский,
молчал Павелецкий, молчали вокзалы Ленинградский, Ярославский и Казанский,
молчали аэропорты Быково, Внуково, Домодедово... Молчал аэропорт Шереметьево
- аэропорт, с которого через сутки должны были подняться самолеты, взяв курс
на Антарктиду. Напрасно лейтенант Трофимов пытался угадать первого
антарктического "зайца" среди ребят, глазевших на самолеты из-за ограды
аэродрома. Исчез Женька Ерохин, пропал без вести сын летчика, и никто на
свете не видел и не слышал, что за радиограмму принял он сегодня утром,
глядя из окна на тающий тире-тире-точками лед. Никто не знал, какое он
выбрал в ту минуту решение и почему так таинственно исчез, даже не написав
ответа на папину радиограмму...
Майор нервничал.
Уже в который раз на звонок Валентины Николаевны он отвечал:
- Нет, нет, к сожалению, пока еще никаких известий не поступило!
Снова зазвонил телефон, и женщина, назвавшая себя стрелочницей
московской пригородной дороги, сообщила, что, судя по приметам, она не
только видела сегодня утром мальчика в берете, с рюкзаком за плечами, но и
разговаривала с ним.
- Наконец-то! - сказал майор. - Слушаю вас!
Мальчуган шел от Москвы в направлении Химок по путям, перешагивая со
шпалы на шпалу. Иногда он останавливался и внимательно осматривал рельсы,
постукивая по ним обыкновенным молотком. Дежурная стрелочного поста Ховрино,
чистившая стрелочный перевод, еще издали заметила мальчишку в синем берете,
с рюкзаком за плечами.
- Ты это что на путях потерял? - спросила она.
Мальчуган остановился и хмуро посмотрел на стрелочницу.
- Что потерял, спрашиваю?
- Ничего не потерял.
- Тогда чего ищешь? Ищешь чего, спрашиваю?
- Трещину! - сказал мальчишка после очень долгого молчания.
- Какую еще трещину?
Мальчишка снова долго молчал, потом сказал:
- Трещину... от которой бывают крушения.
Стрелочница осмотрела мальчугана с ног до головы, поправила платок и
сказала:
- Я, конечно, в Москве видела, как вы постовым помогаете движением
руководить, но чтобы за нас рельсы инспектировать - первый раз вижу.
Мальчишка, прикусив губу, молчал.
- По общественной линии или от себя ищешь трещины?
- От Терра Инкогнита... - пояснил мальчишка.
- От кого, от кого?
- От Терра Инкогнита!
- Это что же, такая организация, что ли?
- Почему организация? Это Земля Неизвестности! - сказал мальчик,
удивленный тем, что взрослая тетенька ничего не знает о такой потрясающей
земле. - Это же южнополярная область! Шестая часть света! Она примыкает к
Южному полюсу! Определенных границ не имеет! - Мальчишка говорил торопливо,
стараясь одним духом выложить все, что знал об этом удивительном материке. -
В нее входят моря Уэнделла, Беллинсгаузена, Росса. Флора и фауна
исключительно бедны и значительно уступают Арктике...
- Ну вот что, инкогнито, - перебила стрелочница захлебывающегося от
переполнявших его знаний мальчишку. - Давай-ка с пути! Искатель трещин! У
меня тут скоро "Красная стрела" пойдет! без разговоров! Нашел место,
где лекции читать...
- Значит, вы его с пути прогнали? - спросил майор.
- Да на глазах-то он меня вроде и послушался - сбежал в кювет, -
пояснила стрелочница. - А там, за поворотом, может, опять на рельсы вышел.
Кто его знает...
- А несчастных случаев у вас не было?
- Нет, этого не было.
- В котором часу вы с ним разговаривали?
- Да еще утро было.
- Куда он направился, вы не заметили?
- За кустами не видно было. Может, обратно в Москву, а может, и в
Химки...
Положив трубку, дежурный подошел к карте. "А паренек-то двигался по
направлению к Шереметьевскому аэродрому, - подумал про себя майор. - Только
давно это было, очень давно. Утром, а сейчас уже вечер... А за это время с
"искателем трещин" ой-ей-ей что могло произойти..."
В это время на столе снова зазвонил телефон.
- Товарищ дежурный! - сказал мужской голос. - Тут нас в депо оповещали
насчет паренька...
- Слушаю вас! - сказал майор.
Парнишка стоял, широко расставив ноги, крепко держась правой рукой за
лямку рюкзака, и, прищурившись, смотрел в приоткрытую дверь депо, где стояли
пожарные машины.
"Сейчас будет пробираться внутрь", - подумал оперативный дежурный.
Дежурный не ошибся. Лишь только его внимание отвлек проходивший по
двору капитан, парнишка, воспользовавшись этим, ловко проник в депо и стал
красться по стенке вглубь.
Услышав за спиной подозрительный шорох, дневальный переступил порог и
заглянул в депо. Стоя возле дверцы автоцистерны, мальчишка изо всех сил
нажимал на ручку.
- Ну, куда ты полез? Куда? - сказал пожарный. - Неграмотно лезешь, это
же автонасос, в нем и прятаться-то негде. Ну еще в специальных, скажем,
машинах - в автомобиле связи или службы освещения - там можно, там хоть
место есть. Эх, темнота!.. А ну давай на свет!
Пожарный вывел хмурого парнишку из депо.
- Теперь докладывай, - сказал он, - зачем в машину лез?
- На пожар надо, вот и лез, - честно признался паренек.
- Что значит - надо?
- Надо, и все!
- Да зачем надо-то?
- Ну, надо!
- Вот заладил: "надо"! Домой тебе надо, а не на пожар. Иди!
Мальчишка пошел.
- Хотя стой!
Мальчишка остановился.
- Дам-ка я тебе один адресок на всякий пожарный случай! - сказал
дежурный.
Паренек недоверчиво обернулся и увидел, как пожарный написал что-то на
листке бумаги и протянул ему со словами:
- Вот... Это тебе действительно надо.
Мальчишка пробежал глазами адрес: "Москва, 3-я Песчаная улица, дом
7/23. Добровольное пожарное общество".
- Вот! Надо тебе сходить по этому адресу и поступить в дружину "Юный
пожарник"... А как научишься, приходи, вместе на пожар поедем. Грамотно
поедем! Как полагается! Тогда тебе и прятаться не надо будет.
Мальчишка осмотрел прищуренными глазами дневального и, заметив на его
груди медаль, подошел поближе. Шевеля беззвучно губами, он прочитал надпись
на медали: "За отвагу на пожаре". Потом он хотел что-то спросить, но, видно,
раздумал, повернулся, подтянул рюкзак и зашагал прочь. Потом опять
повернулся и сказал:
- А я все равно сегодня на пожаре буду!
- Не будешь.
- Почему это не буду?
- Потому, что сегодня пожара не будет. Сегодня выходной день. Сегодня
огонь тоже отдыхает...
- В котором часу это было? - спросил дежурный по отделению.
- В шестнадцать ноль-ноль.
- А где ваша часть находится?
- В Химках. Военизированная Э 1, улица Ленинградская, 17-а.
- Значит, в Химках?.. Понятно! Скажите, а случаев пожара в вашем районе
не было?
- Да нет, вроде тихо было.
- Судя по приметам, парень это, конечно, тот самый.
- А вы еще не разыскали его?
- Пока нет, но думаю, что скоро разыщем.
- Сигналы есть, товарищ дежурный?
- Нет. Сигналов нет, а предчувствие есть! Что-то вроде "дыма", а у нас
дыма без огня, как и у вас, не бывает...
ОН ГОВОРИТ, ЧТО ЕГО ФАМИЛИЯ РЕПИН
- Слушай, Трофимов! Положение, значит, такое. Утром мальчугана видели в
районе Ховрина, а днем - в Химках, значит, вечером должен быть у вас, в
Шереметьеве! Некуда ему больше деться, чует мое сердце... Что? Как, поймали?
Уже поймали?.. Ну что, Трофимов, говорил я тебе, что в Антарктиде
обязательно будут водиться "зайцы"... с голубыми глазами. А как же! У меня
же на них нюх, Трофимов, потому и сошлось! И приметы, говоришь, сходятся?
Так все и должно быть. Что, что не сходится? Ах, фамилия? Как, он говорит,
его фамилия? Репин? А он не перепутал? Может, он Левитан? Или Суриков?
Репин, значит? Ну ладно, я, когда на полюс бегал, тоже у какого-то
композитора брал напрокат фамилию... В общем, Репин так Репин, давай его
сюда, а то мать через каждые полчаса звонит.
Ровно через тридцать минут под окнами 10-го отделения милиции города
Москвы раздался шум машины.
Подойдя к окошку, майор увидел, как из "газика" выпрыгнул мальчишка с
рюкзаком и в сопровождении двух милиционеров направился к входным дверям,
потом по коридору раздались торопливые шаги, дверь распахнулась, и на пороге
показался лейтенант милиции с веселым и довольным лицом.
- Товарищ майор! - отрапортовал он. - Разрешите ввести?
- А, Трофимов! Давай, давай, Трофимов, давай! - сказал майор, набирая
номер квартиры Ерохиных.
- Старшина! - скомандовал лейтенант.
Сопровождающий милиционер ввел в комнату мальчишку. Трофимов, довольный
удачно проведенной операцией, посмотрел на майора, но по выражению его лица
и по тому, как тот резко опустил телефонную трубку, понял, что произошло
что-то непредвиденное.
- Не тот! - сказал майор.
- Как - не тот? - спросил Трофимов.
- Мальчишка не тот! Совсем не тот! Не Ерохин!
- Как - не Ерохин? - удивился Трофимов.
- Я же тебе говорил, что блондин, с голубыми глазами, беленький. И
потом, фамилия-то не сходится. Ерохин нам нужен, а это Репин! Твоя фамилия
Репин?
- Репин! - подтвердил черноглазый, шмыгая носом и кашляя.
- А может, Суриков или Левитан?
- Да Репин! - поправил майора паренек, кашляя.
- Репин... В Антарктиду собрался, а сам кашляешь.
- Я не кашляю.
- А что же ты делаешь?
- Откашливаюсь.
- "Откашливаюсь"... Наверно, закалялся, как сталь, и вот...
перезакалился. Ну ладно. Отведите этого Репина в детскую комнату, пусть там
разберутся с этим... передвижником.
Старшина вышел с парнишкой из комнаты, а майор протянул Трофимову
фотографию Жени Ерохина и сказал:
- Вот он какой.
Трофимов внимательно рассмотрел карточку:
- Действительно... не похож. Вот незадача.
- Где же его теперь искать? - задал вопрос майор и, сняв телефонную
трубку, ответил сам себе: - В Химках... В Подольске... И далее везде!
Над Москвой уже давно громыхал гром. Еще тогда, когда майор
разговаривал с пожарным о Женьке Ерохине. А потом, когда Трофимов привез из
Шереметьева черноглазого Репина, в небе стали мигать зарницы, одна
ослепительнее другой. Казалось, там, за тучами, кто-то все время чиркает
огромными спичками, которые вспыхивают, но не хотят загораться. Потом
"спички" кончились, и на город пролился дождь. Дождь был в косую линию, как
школьные тетрадки, очень холодный и очень шумный. Когда майор подошел к
окну, то он понял, что это не дождь, а град.
В это же время в квартире к окошку подошла Женькина мама и тоже стала
смотреть на град.
А Лешка, приятель Женьки Ерохина, тот даже влез на подоконник и,
распахнув створки, подставил под град руку и тут же отдернул - несколько
градин больно ударили его по пальцам.
Так в одно и то же время три человека в Москве подошли к окну и
смотрели поздней ночью на град, а думали не о граде, а о Женьке Ерохине, и
каждый, конечно, думал по-своему...
Старшая воспитательница детского сада, расположившегося в уютной даче
на берегу Москвы-реки, встала в это утро пораньше. Осмотрев побитую градом
стеклянную веранду, она вышла на пляж и, подойдя к лежавшей на берегу кверху
килем лодке, присела на нее. После грозовой ночи было тихо. На дереве в
утренней тишине дятел неправдоподобно громко долбил кору, стряхивая с ветвей
капли дождя. Женщина посмотрела на дятла и сказала:
- Вот получишь сотрясение мозга, тогда будешь знать!
Дятел перестал стучать, словно испугался. Затем послышалось какое-то
неясное бормотание. На песок высунулись мальчишеские ноги в зеленых
лягушачьих ластах, и из-под лодки донеслись загадочные слова:
- Море Росса! Китовая бухта! Залив Ригли! Спокойно, спасаю!..
Воспитательница приподняла борт лодки и чуть не ахнула. На песке,
подстелив под себя лист фанеры, прибитый к заостренной палке, подложив под
голову рюкзак, лежал паренек в трусах, с ластами на ногах и с маской от
акваланга, сдвинутой на лоб. Руки его были по-детски зажаты между коленями.
Мальчик спал, зябко посапывая носом. Клетчатая рубашка и куртка,
заменявшие ему одеяло, сползли на мокрый песок. Рядом с мальчиком на песке
лежало ружье для подводной охоты.
Воспитательница покачала головой, тронула паренька за плечо. Мальчуган
дернулся, чмокнул губами, пробормотал загадочное слово "ренник-бей" и открыл
глаза. Глаза у мальчишки были удивительно голубые. Хлопнув несколько раз
ресницами, он остановил свой взгляд на женщине в белом халате, потом, словно
вспомнив что-то, прищурился, быстро поднялся и, задрав голову, прислушался к
стуку дятла.
- Кто передает? - спросил он.
- Что передает? - удивилась воспитательница.
- Радиограмму! Слышите? Тире, тире! Точка! Точка! Точка!
- Да это же дятел!
- Дятел? Ах, дятел... - Паренек задрал голову и посмотрел на сосну.
- А ты что это? - спросила женщина. - Ты здесь под лодкой всю ночь
пролежал?
Мальчик не ответил, хотя все было ясно и без его ответа. Отодвинув в
сторону фанерный щит с палкой, он снял с ноги ласту и стал вытряхивать из
нее песок. На фанере была сделана какая-то надпись.
- А ну-ка одевайся скорее! - сказала воспитательница.
Мальчик дрожащими от озноба руками стал натягивать ковбойку.
Пока он путался в вороте рубахи, воспитательница успела прочитать
надпись на фанерном листе:
имени Антарктиды
Наблюдательный пункт
МИРНЫЙ
- А когда будут купаться? - спросил мальчишка, продев голову в рубашку.
- Кто будет купаться?
- Ребята.
- Какие?
- Из вашего сада.
- Да ты что? Град всю ночь шел, какое же купание? Одевайся скорее, я
тебе в медпункте лекарство дам.
Парнишка взял в руки синие джинсы.
- А случаи бывали, чтобы кто-нибудь то-то-то-тонул? - спросил паренек,
выбивая зубами дробь. - Тут у вас глубокие ямы есть, я вчера проверял.
- Типун тебе на язык, мальчик! - рассердилась женщина. - Разве можно
такие вещи говорить?
- А если вода согреется?
- Я тебе сказала, что сегодня не будет никаких водных процедур...
Завтра!
- Поздно... завтра, - сказал огорченно мальчик, заикаясь от озноба. -
Самолеты уже улетят!
- Какие еще самолеты?
Женщина в белом халате повернулась к мальчику. Он уже оделся и стоял в
ковбойке и синих джинсах, надвинув на лоб синий берет; концы ласт торчали из
рюкзака, в одной руке он крепко держал ружье для подводной охоты, в другой -
фанерный щит. Из-за деревьев поднялось солнце. На сосне снова заморзил
дятел. Паренек посмотрел на небо и сказал:
- "Сегодня снялись в восемь три четверти утра. Холод стоял адский. При
минус тридцати пяти градусах ветер три балла и метет снег..."
Сказал и пошел по песку вдоль берега.
- Какой снег? - спросила женщина, шагнув вслед за пареньком. - Это у
тебя жар... Тебе нужно лечь в постель.
Жар здесь был ни при чем. Это были слова из дневника полярника Седова.
Паренек мог бы это объяснить тете в белом халате, но он знал, что она снова
начнет говорить про лекарства, поэтому сначала пошел быстрее, а потом
побежал. Все они чуть что - сразу же начинают говорить о лекарствах.
Женщина шла следом и что-то еще кричала ему, но мальчик уже был далеко.
Опираясь на фанерный щит, он торопливо шагал по песку вдоль берега,
осыпаемого тире-тире-точками дятлиных радиограмм...
К утру град на подоконнике растаял. Дежурный по отделению раскрыл
створки окна, и в комнату хлынул свежий, пахнущий снегом воздух. На асфальте
в луже купался воробей. Когда окно хлопнуло, мокрый воробей подпрыгнул,
оторвался от воды и полетел непривычно тяжело, словно перегруженный самолет.
"Ветра не было, - сказал громко под окном чей-то мужской голос, - и
стало ясно, что взлет будет трудным. Полный газ. Даю щитки на 30 градусов.
Евгений Ерохин удерживает машину в горизонтальном положении..."
Услышав имя Евгения Ерохина, майор даже вздрогнул от неожиданности и
оглянулся по сторонам.
Возле стены стоял паренек с бледным, невыспавшимся лицом. На ремешке
через плечо у него висел маленький радиоприемник. Шла передача "Пионерской
зорьки". Судя по всему, о подвиге Ерохина рассказывал кто-то из его экипажа.
"...Самолет скользит по склону уже одной лыжей, а скорости отрыва нет.
Неужели не оторвемся? В это время собственным телом осязаешь машину,
чувствуешь ее, это уже живое существо... Неужели не оторвемся?.."
- Ты чего? - спросил майор паренька.
- Я насчет Ерохина... Насчет Женьки.
"Жму на ручку газа, - сказал приемник, - как будто из нее можно еще
что-либо выжать. Мгновенно перед нами вырастает каменная гряда..."
- А ты кто такой? - спросил майор.
- Лешка я!.. Центр нападения "Пингвинов", а Женька - левый край...
"Выноси же, родная! - сказал приемник. - Евгений Ерохин рвет штурвал на
себя, дает щитки на 45 градусов..."
Майор помолчал, послушал еще радиоприемник и сказал:
- Вот что, Лешка, сядешь сейчас в мотоцикл и объедешь с сержантом все
места, где вы бывали с Женей.
Лешка побежал за угол, унося с собой репортаж о полете Евгения Ерохина.
Майор отошел от окна, отдал распоряжение, потом вернулся и проводил
выскочивший из-за угла мотоцикл взглядом.
К столу его вернул телефонный звонок. Майор снял трубку и стал
разговаривать.
В это время в комнату вошел торопливо шофер такси с портфелем в руках.
- Товарищ начальник, в машине клиент портфель оставил, - сказал шофер.
- В портфеле деньги, бумаги какие-то важные...
Потом в комнату вошли два дружинника, на столе снова зазвонил один
телефон, другой...
В комнату заглянул дежурный милиционер. Майор, держа в руке телефонную
трубку, разговаривал одновременно то с шофером такси, то с дружинниками.
- Там из речной милиции мальчишку привезли, - сообщил дежурный, выждав
удобный момент. - Входи, старшина!
Стоявший за порогом старшина вошел в комнату вместе с пареньком в синем
берете, с рюкзаком за плечами. В руках у паренька было ружье для подводной
охоты.
Майор оторвался от бумаг, встретился взглядом с мальчишкой... и
перестал писать.
У мальчишки были удивительно голубые глаза, такие голубые, что голубее
и быть не может, но вот он их немного прищурил, и они превратились в
синие...
- Задержан у Клязьминского водохранилища, - доложил старшина. - Вот!..
- добавил он и протянул майору фанерный щит с надписью. - Спасательную
станцию открыл на берегу. Так что закрывать пришлось силой...
Мальчишка нахмурился и посмотрел на майора "почти что черными глазами".
имени Антарктиды
Наблюдательный пункт
МИРНЫЙ, -
прочитал майор на фанерном щите, потом еще раз внимательно оглядел
парнишку с ног до головы и спросил:
- А ты кем этой станции-то приходишься? Начальником, что ли?
Паренек отвернулся от майора, взглянул исподлобья на старшину,
доставившего его в отделение, и ничего не сказал.
- Проходи, проходи, - предложил мальчишке майор. - Теперь садись на
скамейку. Я сейчас вернусь.
Паренек прошел за загородку, разделяющую комнату дежурного на две
части, и сел на скамью. Через некоторое время из комнаты ушел шофер такси,
вслед за ним ушли двое дружинников, затем, когда майор уже кончил телефонный
разговор, его срочно вызвали в другую комнату. Он уже совсем было вышел из
комнаты, но тут же вернулся, бросив подозрительный взгляд на паренька,
подошел к окну и почему-то закрыл его на два шпингалета.
Вернулся он минут через пять-шесть, подошел к скамье, на которой сидел
хмурый голубоглазый мальчуган, и развел руками...
"Начальник спасательной станции имени Антарктиды", сжимая в руке ружье
для подводной охоты, спал, облокотившись на рюкзак. Хмурые брови его во сне
разгладились, и теперь он перестал казаться старше своих лет. Майор поднял с
пола выпавший из руки мальчугана синий берет и положил его на скамью.
- Товарищ майор! - громко сказал дежурный милиционер, входя в комнату.
- Тише ты! - зашикал на него майор, делая свирепые глаза. - Не видишь -
человек спит...
- Как освободитесь, - уже тихим голосом дорапортовал дежурный, -
обязательно зайдите к начальнику паспортного стола.
Майор кивнул головой, стараясь не шуметь, подошел к телефону, набрал
номер и не очень громко сказал в трубку:
- Валентина Николаевна, говорит майор Еремеев... Да, нашли! Да, да,
здесь, у меня в комнате. Что делает?.. Да как вам сказать... Отдыхает, спит!
Сейчас отправим... Где нашли? В районе Антарктиды, как я вам и говорил. Да
нет, на этот раз недалеко... Совсем рядом - на берегу Москвы-реки. Открыл
там в единоличном порядке спасательную станцию имени Антарктиды... Вот
так... А закрывать, значит, никак не хотел... Пришлось закрывать силой...
Вот так... Одним словом, ждите!
Майор положил трубку как раз в то время, когда за его спиной раздался
громкий стук.
Он оглянулся. Выпавшее из рук мальчугана ружье ударилось об пол.
Мальчишка вздрогнул, проснулся, посмотрел вокруг себя ничего не
соображающими глазами и... нахмурился.
- Ну, Ерохин! - сказал майор. - С добрым утром, Женя Ерохин!..
- А вы меня откуда знаете? - спросил удивленно мальчуган, соображая, уж
не снится ли ему все это.
- А я не только тебя знаю! - сказал многозначительно майор,
разворачивая газету "Правда". - Я и отца твоего знаю.
Теперь Женька рассмотрел, что в руках у майора была вчерашняя "Правда"
с фотографией Женькиного папы. Женька встал со скамейки и впился глазами в
фотографию. И майор смотрел то на фотографию Женькиного отца, то на Женьку;
то на Женьку, то на фотографию, словно сравнивал, похож ли Женька на своего
отца или нет. Потом началось что-то совсем уж непонятное: майор полез во
внутренний карман и достал из него Женькину карточку.
"Так вот откуда майор меня знает! - подумал Женька. - Но как у него
могла появиться эта фотография?"
- И маму твою знаю! - сказал майор. - Хорошая у тебя мама! И отец
хороший. Он от тебя сейчас в Мирном ответа на радиограмму ждет, а ты...
Мальчуган отвернулся от майора, облизал пересохшие губы и посмотрел на
графин.
- Ты пить хочешь? - Майор налил в стакан воды и протянул его пареньку.
- А ты... чем занимаешься? - продолжал майор, глядя, как мальчишка жадно
глотает воду. - Стрелочники мне звонят, пожарные звонят... Одни сообщают:
Ерохин на путях трещины ищет, другие - что он в огонь лезет, третьи - что он
спасательную станцию имени Антарктиды открывает...
- Какие трещины? Зачем трещины? - переспросил Ерохин.
- Какие и зачем - это уж ты мне расскажи, - сказал майор.
- Я никакие трещины нигде не искал.
Майор пристально посмотрел Женьке в глаза.
Было не похоже, чтобы мальчуган говорил неправду.
- Как это не искал? - спросил он удивленно.
- Так, не искал!
- Да тебя же стрелочница у Ховрина видела! И разговаривала с тобой.
- Не был я у Ховрина... И со стрелочницей не разговаривал.
- Подожди, подожди, как это не был? Что же это получается? Получается,
значит, не ты трещины искал?
- Не я, товарищ майор!
В это время где-то вдалеке раздался глухой гром. Мальчишка внимательно
прислушался к нему и, глядя в недоверчивые глаза майора, еще раз повторил:
- Ну честное антарктическое, не я!
Шум приближался.
- Ну, если честное антарктическое, тогда конечно... - Майор покачал
головой и сказал: - А зачем ты в Химках в пожарную машину прятался?
Шум приближался. Он становился все слышней и отчетливей. Теперь было
ясно, что это бил в барабаны проходивший по улице пионерский отряд.
- Не был я в Химках, - сказал Женька. - И вообще нигде не прятался!
"Точка! Точка! Точка-тире-точка!" - говорили барабаны.
- Я все время на Москве-реке был...
"Точка-тире-точка! Точка! Точка!" - били барабаны.
- Сначала я был у пионерского лагеря, потом у детского сада, а потом
возле пансионата... А если я ночью под лодкой лежал, так я тоже не прятался,
я под нее от града залез...
Тире-тире-точечный марш гремел на далекой улице, рассыпая во все концы
города тысячи ребячьих радиограмм!
Майор с Женькой прислушались к барабанному бою.
- Значит, в пожарном депо тоже не ты был? - сказал майор. - На путях не
ты, и в депо не ты... Вот те раз - два раза!
В отделении милиции даже стекла дрожали от барабанных радиограмм.
- Товарищ майор! - крикнул дежурный милиционер, входя в комнату. - Там
еще двух мальчишек привезли!
- Каких мальчишек?
- Да, говорят, вроде бы еще двух Ерохиных.
Барабаны замолчали.
Майор и Женька посмотрели на открытую дверь, за которой были слышны
приближающиеся шаги.
Пожарный был в полной форме. Брезентовая роба и штаны были перепачканы
сажей и пахли дымом.
- Я вам о нем звонил, товарищ майор, - сказал пожарный, показывая
глазами на стоящего рядом паренька с измазанным лицом, в прожженной
ковбойке. - Сначала в машину прятался, а утром на пожаре встретились. Я его
со второго этажа из горящего дома за шиворот вытаскиваю, а он кричит: "Меня
не надо спасать, я сам спасаю!" Мы бы его, конечно, и сами домой отправили,
так он ни имени, ни фамилии, ни адреса - ничего не говорит...
- Так, - сказал майор, переводя взгляд на стоящего рядом парня. - А это
кто?
- Задержан при переходе железнодорожного моста! - отрапортовал сержант.
- Можно, я еще попью? - спросил тихо майора Женя Ерохин.
- пей - и в машину, - сказал майор, не отрывая глаз от третьего
Ерохина. - Значит, это ты трещины на рельсах ищешь?
- Какие трещины?
- От которых крушения бывают...
- Что я, маленький - трещины искать.
- Значит, опять не ты?
- Что значит "опять"? Я трещины никогда не искал.
- А что же ты искал на мосту?
- Что искал, то искал...
Стакан выскользнул из Женькиных рук и разбился.
Закрыв глаза, Женька прислонился к стене. Майор обернулся.
- Э, - сказал он, прикладывая руку к Женькиному лбу, - да у тебя, брат,
температура... А ну, скорей в машину и домой! Федоров, - крикнул майор в
открытую дверь, - давай его в машину!
- А можно мне на мотоцикле? - спросил Женя.
- С температурой-то? Нет, брат, давай в машину, а на мотоцикле в
следующий раз... Ну, герои, будете сообщать свои адреса?
Это была последняя фраза, которую успел услышать Женька, выходя из
комнаты майора.
Женька стоял рядом с мамой и прижимался к ней изо всех сил молча и так
сильно, что ему было слышно, как громко бьется ее сердце. Наверное, мама
была очень взволнована, потому что ее сердце билось, словно по азбуке Морзе.
Точка! Тире! Точка! И была она такая теплая, и от нее так хорошо пахло ее
любимыми духами... А потом Женьке показалось, что это бьется не мамино
сердце, а это стучит дятел. Тире! Тире! Точка! Точка! Тире! А может быть,
это стучит не дятел, а вода из крана или это тает лед ледника Шеклтона, тает
и падает в пропасть радиограммой. Точка! Точка! Точка! И лед пахнет мамиными
духами. И откуда-то издалека доносится гром барабанов, тире-тире-точечный
громовой марш, рассылая во все концы земли ребячьи радиограммы. А потом
совсем издалека, может быть, с ледового барьера Росса, донесся папин голос:
"Да он же весь в огне! Весь в огне! Весь в огне!" И сразу же почему-то
запахло лекарством...
СЧАСТЛИВОГО ВОЗДУХА, ПАПА!
Очнулся Женька в постели через несколько часов. На тумбочке лежал
термометр и стояло несколько пузырьков с приклеенными к ним рецептами.
Женька поднялся с постели и увидел на стуле две записки. Одну,
написанную маминой рукой: "Женька! Я ушла в аптеку!" На другой была выведена
цифра "73!". И подпись: "Лешка Пингвин".
Чувствуя незнакомую слабость, Женька спустил ноги на пол, посидел
немного, потом встал и медленно подошел к письменному столу. На столе лежала
недописанная радиограмма со словами: "Здравствуй, дорогой папочка!!"
Женька медленно опустился на стул и взял ручку.
Перо плохо слушалось его, оно спотыкалось на каждой букве. Женьке было
жарко, так жарко, будто он писал не письмо, а пил горячий чай с малиной...
- А ну-ка марш в постель! - услышал Женька мамин голос.
- Я только последнее слово... - сказал Женька и медленно вывел:
"Папочка! Счастливого воздуха! 73!"
Потом он вытер рукавом пижамы выступивший на лбу пот и лег в постель.
Когда Женькина мама вернулась из кухни, Женька уже крепко спал. Она подошла
к столу, взяла в руки письмо сына и стала его читать.
Письмо было как письмо. Женька сообщал в нем папе о том, какую
замечательную картину он смотрел на днях. Что "Динамо" обыграло "Спартака" в
Лужниках и как они с приятелем Мишкой видели это собственными глазами. Потом
он перечислил новые марки, описал подарок, который подарил маме в день ее
рождения. Написал, что скучает и что нового у него в жизни ничего не
произошло...
Держа в руках радиограмму, Женькина мама подошла к постели и долго
смотрела на своего сына. Она смотрела на него так, словно они встретились
после большой разлуки. Потом она поправила одеяло и тихо вышла из комнаты.
Уложив Женькино письмо в посылку, она оделась, закрыла квартиру на ключ. На
улице Горького она остановила такси.
- В аэропорт Шереметьево! - сказала она водителю. - Очень прошу вас
поскорее! Самолет улетает через час...