Александр Ольбик. Стихи, написанные в разные годы
Воет стая. Воет властная.
Жемчугов полны глаза,
По траве зарею красною
Кровью пенится роса.
По ольхе, по теплым елям,
К звездам ринулась тоска,
Майской полночи качели
Уронили звон в луга.
Выстрел бухнул. Волчий стон
Меж берез летит стрелою,
Жизнь уходит в полусон,
Уползает в смерть змеею.
Стая мчится. Жилы рвет,
Вожака прикрыв телами,
Красный воздух жадно пьет,
Цедит прошлое клыками.
Не догнать, не взять волчье --
Пыльных грив полет неслышен --
Тщетно ружья бьют в плечо,
Тщетно пули жаром пышат.
Стая в поле. Вольный скок.
Не объять пределов гона,
Перебор щенячьих ног
За чертой смертельной зоны.
Лог за логом тень взяла,
Языки росу взбивают,
Стынь зеленого крыла
Нежно стаю укрывает.
Спит зверье. Луна-плафон
По ромашкам блик пустила --
Что-то в жилах раскрутилось
Под скворечный перезвон.
Примерно,
1988-89 годы
.
----------------------------
Искрится рассерженный Водолей,
Смотрит в глаза без любви --
Васильковых разлет полей,
Женщину мою позови.
Поищите ее, ольха и волчье,
Звездная россыпь и ты -- Пегас,
Пожалуйста, без выкрутас --
Помогите найти ее...
Я скажу вам за это спасибо,
Лягу в травы и буду ждать --
По заречью в туманах сивых
Полночь будет ее искать.
Не найдется -- умру от тоски,
Я без женщины той не жилец...
Деву уводит рыхлый Телец
На заоблачные чердаки.
----------------------------------------------
Газета "Юрмала" от 10 сентября 1987 года
Березовых ветров томительный звон,
О прошлое память избилась до боли
И в желтых откосах течет Рубикон,
В сражении вновь Бородинское поле.
Уймитесь, уймитесь, века миражей,
Гривастых коней расседлать бы скорее,
Булатные жала диррахских ножей
С разгонки вбиваются в ребра Помпея.
Пахнуло зарей над порушенной ранью,
Стальное копыто - под льдистой водицей -
А воздух пропитан гноящейся раной,
И звезды набухли сосками волчицы.
Не спится, не спится жемчужной
волне
,
Ежам златобрюхим не спится в берлоге,
И мается мозг в электрическом шоке,
И море вздыхает зеленым
приливом.
Березовых ветров томительный звон
К душе прикоснулся прохладной улиткой,
И чья-то забытая тень у калитки,
И прошлого розовый мчит фаэтон.
У тополей кружится голова -
Над пропастью весенней прошумели,
И купола церквей отголубели,
И в прах рассыпались избитые слова.
Что нам осталось, звездная купель?
Где от июля тень произрастает,
И где вообще все в мире исчезает,
В какую хищную проваливается щель?
В чем назначенье лунных вечеров,
В чем смысл сужений гибельных аорты?
Глаза времен - златые луидоры,
Не примирят нас с прихотью отцов.
У тополей кружится голова -
Над пропастью весенней прошумели,
Аллюром гордым мчится татарва,
Во тьму веков несется очумело...
Ах, небо осени печальной,
как ты волнуешь в жилах кровь,
уж не из юности ль примчалась
моя забытая любовь?
Иду по Лиедагас, Музейной...
И словно в храм вошел златой,
и что-то в мареве осеннем
звенит, поет над головой.
То береста органом чудным,
в янтарной легкости берез,
в несмелом прочерке ажурном
взывает к прошлому до слез.
И в увяданье, в тихом сне,
наморщив лоб от прозябанья,
примчались по небу ко мне
два красноперистых созданья.
То лист кленовый, лист резной,
другой - рябиновый, усталый
и опустились за рекой
на крыльях голубиной стаи.
Я возвратился на вокзал,
с иным в душе миропорядком,
предвечной облачности грядки
Ил восемнадцатый вспахал.
Но электричка не пришла,
за поворотом задержалась,
и прошлое не воздвигалось,
и настоящему уйти пора.
(опубликовано 9 августа 1990 года в газете "Юрмала").
* * *
Что от тебя осталось, милая?
Избитых истин череда,
Иль укороченная линия
Пространств, ушедших навсегда?
Что от тебя осталось, милая -
Лица дряхлеющий овал,
Иль губ соитие невинное,
Иль лет стремительный обвал?
Что от тебя живет, любимая, -
Мгновений летних ветерок,
Иль ярость солнца нестерпимая,
Или глаз затухший костерок?
(Было опубликовано в "Юрмале)
* * *
Цветы осенние завяли,
Звезда сгорела за окном...
Приснился май в зеленой шали,
Напомнив что-то о былом.
И что в том прошлом воссияло -
Лицо твое иль тень крыла,
Иль звон разбитого бокала,
Иль глаз прикрытых полумгла?
* * *
Извините, пожалуйста, извините,
Я сегодня немножечко пьян...
Если угодно, с губ уберите
Сорванного поцелуя бурьян.
Если угодно, пройдите в ванну,
Примите холодный, колючий душ -
Пусть вам ванна напомнит Гавану
И окна манящего Мулен-Руж.
А если угодно - отправьтесь туда,
Где кричат воробьи и галчата,
Где в овраге волчица с ума
По застрелянным сходит волчатам...
* * *
Где наши годы - весенние дни,
Где птиц перелетных тугие узоры?
Как быстро, как быстро промчались они,
Растаяв за мглистою дымкою моря.
Мы знали и близкие сполохи ссор,
Мы ясно себе в том отчет отдавали,
Но лебеди тоже над пиками гор
В полете смертельно от гор уставали.
Мы ведали светлых минут благодать,
Когда понимали друг друга с полслова,
Но кто-то из нас начинал вдруг стрелять -
В яблочко сердца стреляли родного.
И горьких словес тугая картечь
Наповал, наповал иногда убивала,
Но годы прошли и горькая речь,
Горькая речь для нас сладкою стала.
* * *
Курчавятся и стынут облака,
Над знойною пустыней проплывая,
Оазисов зеленые бока
Надежду и печаль им посылают.
И бьется в небе острое крыло,
Над бездной апельсинного заката,
По горизонту каплею стекло
Прогорклое безумие Багдада.
* * *
Уходят дни, уходят дни,
Осенней мглой обведены.
А что же там - за этой мглой?
Любовь моя и твой разбой.
И сквозь багряную листву
Пробился к стеклам ершик света -
Прости, сегодня без ответа
Признание твое приму.
И жухлый лист пусть подтвердит,
Каштан в октябрьском свеченье -
Мы шли по разным измереньям,
Что в общем нам не повредит.
Но стало глухо на земле,
Небес прозрачная постылость -
Ты обозначилась извне,
Росой осеннею явилась...
* * *
Не воскресить того, что пожелтело,
Не сжечь того, что сожжено,
Так лето в осень улетело,
Как сон, растаявший давно.
И мы с тобой сидим и слышим,
Как осень просится в окно,
Как ветер юркнул белой мышью,
Как сон, растаявший давно.
В твоих словах подули зимы -
Спастись от них не суждено,
Твои забытые ужимки,
Как сон, растаявший давно.
Качаясь в призрачном порядке,
На гребень подняты волной,
Идут эскадры листопада,
Как сон, растаявший давно.
И не вернуть того мгновенья,
Что ветром вдаль унесено,
Как мимолетное виденье,
Как сон, растаявший давно...
* * *
Здравствуйте, вечер и звезды,
взгрустнувшая под окном сосна,
здравствуй, бельчонок, что на березе,
притих в ожидании сна.
Приветствую вас, бело-синие нити,
скрученные тонкой рукой зари,
может, ночью вам будут сниться
площадей городских фонари.
Море, море - венец моей боли,
разве волны не боги твои?
Тень и свет василькового поля
в цвет волос твоих сталью вошли...
* * *
В плавнях гибельных теснота -
Негде пулям обгоны делать,
Кто-то в воду ушел навсегда,
Кто-то с флагом поднялся белым.
Шевельнулась осока и вот -
Эскадрильи пошли стрекозиные,
Пули, сделав смертельный облет,
В клетки сердца вбиваются клиньями.
Не уйти, не оставить друзей,
Кто-то рядом проститься хочет...
С того берега злей и злей
Пулеметы вовсю стрекочут.
Хочешь выжить - иди вперед,
И мгновенья не думай о смерти:
Каждой смерти придет черед,
Каждой жизни свой миг отмерен.
Стало брезжить рассветом синим,
Скоро солнце над плавнями встанет,
Воды тихо текут над жизнями,
Меж осоки текут израненной...
* * *
Везувий дышит. Спит Килиманджаро,
Два времени меж ними пролегло,
В стекло венецианского канала
Ножом вонзилось хрупкое весло.
По памяти веков, по звуку восхожденья,
По истомленью ран и холоду штыков
Я узнаю, Земля, твое предназначенье:
Чистейших соков, тихих родников...
* * *
Клеши подметали тротуары...
Но когда то было? Отстаем.
Блок с ружьем засел за мемуары,
Сочиняет что-то о былом.
Заметелило пружинисто и хладно,
Власть сменилась - кубок наливай!
Робеспьеры до наганов падки,
С водкой жрут румяный растегай.
Ты к стене, стене его, паскуду,
Питер весь сосульками пророс,
Нэпмана к стене ведут - Иуду,
В лоб ему прицелился Христос.
Боже мой, каких начал - начало!
Жалом кобры встрепенулась тень,
Изначальное резню обозначало,
С кроваво-красной шапкой набекрень.
Мы пришли, приехали оттуда...
И такими мы уходим до конца -
Вместо боженьки молились на прокуду,
На усатого, на крестного отца.
У стены кирпично-красной
Сто могилок, сто смертей
В Воркуте с похмелья квасом
Захлебнулся Бармалей.
И не больно и не стыдно:
Позабыто, поросло...
Что за ними - шито-крыто,
Что за нами - в быль ушло.
А венец-конец - повторный,
Если воздуху не дать,
Снова тучи приговоров
Будут молнии метать.
Степь весной красна цветами...
Что за нами, что за нами?
* * *
На старых вишнях желтые пичуги -
Откуда занесло их октябрем?
Береза к саду протянула руки,
Сгорая лихорадочным огнем.
Дом старый мой, ты здесь.
Кто жил в тебе и кто тебя оставил?
На крыше стонет, плачет жесть,
Поскрипывают одичало ставни.
А у калитки, где темнеет ледник,
Притулилась собачья конура,
А в ней Карай, великий привередник,
Будил весь дом с пяти часов утра.
Здесь всюду прах. Заброшенность такая,
Как будто вечность пролетела с той поры,
Когда отец, от счастья задыхаясь,
В свой летний сад шагнул после войны.
Предметов сколько! Чьи они сейчас?
Вот материнская соломенная шляпка,
Вот - полинявший в клеточку матрас,
А вот моя - брезентовая папка.
А листья, что с березы занесло...
Им десять, двадцать, может, тридцать лет?
И в прошлое возврата больше нет,
И в будущность гребет железное весло.
День погас и в голубой дали...
Эту песню напевали мы,
Эта песня нашей юности с тобой,
Я грущу по ней, грущу по ней одной.
Когда уходят юности года,
Тогда любовь кричит в печали:
"О птицы белые. Куда же вы, куда,
Все можно повторить сначала?"
День погас и в золотой дали...
В нашу гавань не заходят корабли -
Все, что было, поглотила тишина,
Рамкой черною навек обведена.
День погас и в золотой дали...
Мы с концы с концами не свели,
Листья поздние пожухлые кружат -
Не дожили мы до собственных внучат.
День сгорел и в голубой дали...
Эту песню напевали мы,
Эта песня нашей юности стезя,
Но пройти по ней никак нельзя.
День погас,..но день грядет другой,
Солнце кошкой спину выгнула дугой,
К горизонту уплывают корабли,
Тают, тают в голубой дали.
* * *
Снега сойдут - останутся долги,
К тебе я не пришел - забыл,
И на пороге собственной тоски
Лицом упал в желтеющий ковыль.
И сколько лет я пролежал в траве,
Не видно мне из плоти одичалой,
Как будто вечность босиком ко мне
По лезвию годов бежать не добежала.
И то ли сон иль бредовой туман
Заполнили пространство и жилье,
По ребрам к сердцу бросился обман,
Зажав в руке коленое копье.
* * *
Отгрустили милые иголки -
Две колючки - черных спелых глаз.
Без тебя мне бытие без толку,
Как без толку светит Волопас.
Мне без ваших елочек-ресничек
Не прожить под серым ноябрем,
Ваши зубы - тридцать две сестрички
Больше не одарят серебром.
Ваши руки - клин далекой стаи
Не вернутся, уплывая в тишину,
Ваши губы - жар дамасской стали,
Увезли в заморскую страну.
* * *
Войди в реку и обними кувшинку,
окинь взглядом противоположный берег,
поищи в тумане стенанье лягушек
и, не прислушиваясь к ропоту камыша,
вспомни о Млечном пути.
Вспомни и не пугайся пространства,
оно, как заснувшие стрекозы,
не знает границ своей власти,
держащейся на вибрирующих крыльях вселенной.
А узрев голубое небо и сахарное облако,
вспомни о левой стороне своего тела,
где под шестым ребром, в некоей
последовательности, назревает инфаркт миокарда.
Спекаются бляшки холестерина, словно
янтаристый клеек на вишнях,
и никуда от этой мерзости не уйти,
разве что повернуть ключ и взорвать Вселенную...
И вздрогнешь ты, но не поймешь,
что не хватит шкалы Рихтера,
чтобы измерить кровяное давление
у неоновых вывесок и светофоров -
они далеки от серьезности, и я в ответ
плюю в их пьяные рожи...
А может, я сам пьян и неприлично напичкан
наркотиком?
наркотиком беды, твоих бездумных глаз,
твоей телячьей ко мне любви?
И когда соловьиный рассвет охладит колени,
когда руки твои гильотиной коснутся затылка,
ты нажми на акселератор и, ради Бога,
отправься туда,
где царят ананасовые сумерки,
где в предместьях Питера или Нью-Йорка
хлопают разноцветные шарики несбывшихся надежд.
И никто не скажет тебе "нон-стоп!",
никто не откровет дверь в преисподнюю,
а потому мы долго будем блуждать по миру,
отыскивая крохотный пятачок нашего последнего
пристанища.
И если мимо нас пронесутся наши тени,
то не значит ли это, что езда наша
не имеет ни малейшего смысла,
и не стоит из колодца отыскивать глупое
созвездие
под названием Овен: не найти ли нам лучше
другие
и не предложить ли им сыграть в переводного дурака?
* * *
Липы - придорожные нищенки,
талым снегом вас облепило...
я хочу вам оставить свой плащ,
может, отогреете помертвевшие сердца.
И машины, которы мимо, мимо...
будут стирать с асфальта кожу,
на вас накинув сопливую землю,
покроются от стыда красной волчанкой.
А с неба покатятся вяло дожди,
придавленные в лопатках космосом,
и дожди эти по веткам развесят
тусклые фонари любви.
А когда подсохнет гнилой угол,
тот, что с западного входа в город,
Атлантика даст нам отдохновение,
но машины по-прежнему будут
наживать себе инфаркты...
Ивы, липы, и наши вздохи,
которые не обрызгают вас поцелуем,
будут под гнетом бестелесного времени
долго ждать чего-то непостижимого.
Но оно не придет. Не дождетесь вы радуги,
ибо между Лиелупе и заливом
излишни радужные мосты:
некому по ним ходить - нет тут влюбленных.
Не видно в пустыне единения -
одна кисельная простота марта.
* * *
Растревожен улей памяти -
не унять его дымом угарным,
все мне кажется пошло-вульгарным
на твоем обывательском знамени.
Ты сама хоть и очень красива,
но в глазах твоих нет огонька,
есть лишь мощь сокрушающих бивней,
бронтанковость языка.
Но и все же, к тебе обращаюсь,
а зачем - сам не знаю сейчас,
может, память с любовью прощаясь,
душу выплеснула из нас?
* * *
Давно хожу в расстрелянных тобой,
как враг, лазутчик и изменник,
как лишний свет, как жаркий бой -
ненужный прошлым поколеньям.
И поворот не оборвет. Душа мертва.
и зоб зашторен челюстью немой,
тот профиль на стене не мой,
но ты во мне, как старая молва.
И выдох ожиревших каблуков
в гранит вопьется одичало...
Подвинься к вечности и одеяло
не стаскивай с оледеневших лбов.
* * *
Я прошу вас закрыть зеркала -
Терпким трауром дышит окно,
Я прошу вас закрыть зеркала,
И присесть на мгновенье одно.
Телефоны звонят и звонят,
Вопиют протоколом сердитым:
"Все приедут, все прилетят,
Ждите! Горем таким убиты!"
* * *
На пеньке сидит беда,
А во тьме горит звезда,
На звезде лоснится воск,
А под воском - лунный лоск.
Я скажу тебе сейчас,
Только ты не падай:
Из двоих - один из нас
С сердцем ходит ватным...
* * *
Симфония глаз твоих не закончена,
Соната безумств замерла -
Тихой нищенкой на подоконнике
Память прошлого прилегла.
И в глазах ее желто-коричневых,
Сострадания нет ни грана -
Пьет прощальную по обычаю,
Пьет тоску моих глаз стаканами...
* * *
Морозный бархат тишины
И камелек Луны над полем -
Я каждой ночью вижу сны:
То в белом цвете, то в зеленом.
А то приснится мне большак,
В далеком прошлом - у Верховья,
То Бог приснится стар и наг,
То ты стоишь у изголовья.
Зеленый бархат тишины,
Неспелый колос у дороги,
Избы узорчатый карниз,
И крик испуганной сороки.
* * *
А я любовь не предрекал,
Она сама ко мне явилась -
И звезд полночный мадригал
В кусты черемухи излился.
Луною освещенный сад -
Мой старый сад души -
Там где-то был закопан клад -
Любовь моя, ты поищи...
* * *
Нарывы светофоров не по мне,
В безостановочном движенье выживаю,
Как парус к горизонту по волне,
К твоим пределам тихо подплываю.
Что будет завтра? - подскажи Луна,
Откройте правду мне, седые ветры,
На свете истина всего одна -
Под ребрами в одном лишь сантиметре.
Когда брожу по тихим переулкам,
Когда ищу Полярную звезду,
То истина моя неровным гулом
Изводит ритм на целую версту.
Когда целую милые ресницы,
Когда борюсь и побеждаю вновь,
То истины безбрежные границы
Хранят надежно первую любовь.
Когда в груди от скорбного набата,
Не выдержав издевки тишины,
Рванется сердце в гиблую атаку -
То истины последние шаги.
Когда уйдешь в далекое "прости",
Когда в тумане не услышишь отголоска,
Тогда той истины последние ломти
Ищи на пляже лунного Фороса...
Жалко воробьиную ватажку -
дождь к земле ей прибивает крылья,
а детеныши со ртами нараспашку
к трапезе готовят нож и вилку.
В эту пору октября седого
о любви не складываются строки...
В дальнем поле мокрые сороки
кочерыжку отнимают у косого.
* * *
У карниза скоро будет рана -
бьют его осенние дробинки,
карий глаз упавшего каштана
в ночь роняет светлые слезинки.
А у Шарика, что у сарая мокнет,
хвост поник, как сломанная ветка,
вот ему бы полстакана грога,
закусить бы комплексным обедом.
* * *
Если бы васильки умели говорить,
А волны - гулять по лицам обиженных,
Сколько бы правды узнала бы рожь,
И сколько бы слез сберегли
Лики несчастных заплаканных.
И любовь тогда синей мигалкой
Пронеслась бы по улицам города -
И кто-то в тени пустых коридоров
Ощутил бы в себе и в пространстве
Нечто похожее на открытие клада.
И спичка бы погасла на ветру,
И ветер не встрепенул бы ставню.
И гнездо жаворонка не отразилось бы
В глазах высоко парящего кондора.
Всех мастей лошади и дивный проблеск Луны,
Ни черта не кумекают в любви -
И лошади и Луна - это лишь фон моих сновидений,
В которых для матери, умершей в 1978,
Не нашлось ни одного серо-зеленого видения.
Любовь длинноухим жеребенком,
Не зная о восходящих потоках,
Идет на пролом - обездоленное утро
Бликами потухших фонарей.
Еще серо и сыро на крыльце -
Еще не проснулся сосед,
Еще пытается объявиться Луна,
Но уже ясно, что это утро -
Последнее в жизни полуночного поцелуя.
Любовь запоздалым трамваем мчится в ночи,
Не позволяя времени ухватиться за поручни -
Оно диким хмелем пластается по асфальту,
И уползает в дивный палисадник,
Где умирают от дождей лепестки
Белых хризантем...
Ноябрь, 1988 год.
* * *
Когда уходит женщина от нас,
Мы, дети, обделенные судьбою,
Телеэкрана равнодушный глаз
Приемлем как издевку над собою.
Когда уходит женщина от нас,
Мы тихой жалостью к себе ранимы,
И нервов жуткий перепляс
Таблетками сдержать хотим мы.
Когда уходит женщина от нас,
Мы пьем вино без робости, открыто...
* * *
Весна семьдесят пятого
Воскресила весну шестьдесят первого,
И всколыхнулось в памяти опрятная
Улица в жасминовых перлах.
И мостки, уводящие в дюны,
И тугой горизонт залива,
И тебя я увидел юною
В клетке солнца, увитой ивами.
Давний оттиск весны шестьдесят первого,
Словно первый глоток вина,
Обнял сердце влагою терпкою,
Опьянил, одурманил слегка.
Ничего от мостков не осталось -
Мы на разных концах вселенной,
Только у моря все та же усталость,
Только в соснах все та же бессменность...
* * *
Любовь - затсканное слово
И все-таки храню его в себе -
Оно порой меня готовит к бою,
Порой казнит на медленном огне.
Но иногда в дожди и снегопады,
В нелетную погоду для синиц
Мы пьем вино с любовью до заката,
Не ведая, кого из нас винить.
А ночь придет, всяк ляжет на свое -
Холодное, неприбранное ложе
И будет греться собственным огнем,
Признанием друг друга не тревожа.
70-е.
* * *
Если рябина к весне не оттает,
Если брустничник покроется мглой,
Значит ли это - в преддверии мая
Осень прокашляет тишиной?
* * *
Когда тебе шестнадцать лет,
Мгновенья кажутся годами,
А старость где-то за горами,
Когда тебе шестнадцать лет.
Но за весной приходит лето,
За летом - желтые дожди,
Не забывай об этом Лена,
Из юности - не уходи.
70-е.
* * *
Птица-быстрица, куда ты летишь?
Или ты сбилась с дороги давно,
Или промедлив мгновенье одно,
Ты над бедою своею паришь?
Может, охотник ягдаш приготовив,
Целится в сердце свинцовой картечью,
Может, мгновенье - и выстрел бредовый
Вопьется зубами в тугое предплечье?
И в развороте, в крутую спираль
Птица-быстрица сорвалась с небес,
Но землю отринув, отринув печаль...
Теплые перья опали на лес...
Кружится, кружится солнце над нами,
Песни поются и затихают,
Только лишь птицы под облаками
С сердцем пронзенным не умирают...
70-е.