Книго

---------------------------------------------------------------
     Перевод: В.Рогов
     : Alexander D.Jurinsson
---------------------------------------------------------------
              Парабола
                     Если я пойду и долиною тени...
                           Псалом Давида
     Вы, читающие, находитесь еще в числе живых;  но  я,  пишущий,  к  этому
времени  давно уйду в край теней. Ибо воистину странное свершится и странное
откроется, прежде чем люди  увидят  написанное  здесь.  А  увидев,  иные  не
поверят,   иные  усумнятся,  и  все  же  немногие  найдут  пищу  для  долгих
размышлений в письменах, врезанных здесь железным стилосом.
     Тот год был годом ужаса и чувств, более сильных, нежели ужас, для  коих
на  земле  нет  наименования.  Ибо  много  было  явлено  чудес и знамений, и
повсюду, над морем и над сушею, распростерлись черные крыла Чумы. И  все  же
тем,  кто  постиг  движения  светил, не было неведомо, что небеса предвещают
зло; и мне, греку Ойносу, в числе прочих, было ясно, что настало  завершение
того  семьсот  девяносто  четвертого года, когда с восхождением Овна планета
Юпитер сочетается с багряным кольцом ужасного Сатурна.  Особенное  состояние
небес,  если я не ошибаюсь, сказалось не только на вещественной сфере земли,
но и на душах, мыслях и воображении человечества.
     Над бутылями красного хиосского  вина,  окруженные  стенами  роскошного
зала,  в смутном городе Птолемаиде, сидели мы ночью, всемером. И в наш покой
вел только один вход:  через  высокую  медную  дверь;  и  она,  вычеканенная
искуснейшим мастером Коринносом, была заперта изнутри. Черные завесы угрюмой
комнаты  отгораживали  от  нас Луну, зловещие звезды и безлюдные улицы -- но
предвещанье и память Зла они не  могли  отгородить.  Вокруг  нас  находилось
многое -- и материальное и духовное, -- что я не могу точно описать: тяжесть
в  атмосфере...  ощущение  удушья....  тревога  и,  прежде всего, то ужасное
состояние, которое испытывают  нервные  люди,  когда  чувства  бодрствуют  и
живут, а силы разума почиют сном. Мертвый груз давил на нас. Он опускался на
наши тела, на убранство зала, на кубки, из которых мы пили; и все склонялось
и  никло  --  все,  кроме  языков  пламени  в  семи  железных  светильниках,
освещавших наше пиршество. Вздымаясь высокими, стройными полосами света, они
горели, бледные и  недвижные;  и  в  зеркале,  образованном  их  сиянием  на
поверхности  круглого  эбенового  стола,  за которым мы сидели, каждый видел
бледность своего лица и непокойный блеск в опущенных глазах сотрапезников. И
все же мы смеялись и веселились присущим нам образом, то есть  истерично;  и
пели  песни  Анакреона,  то  есть безумствовали; и жадно пили, хотя багряное
вино напоминало нам кровь. Ибо в нашем покое находился еще один обитатель --
юный Зоил. Мертвый, лежал он простертый, завернутый в саван -- гений и демон
сборища. Увы! Он не участвовал-  в  нашем  веселье,  разве  что  его  облик,
искаженный  чумою, и его глаза, в которых смерть погасила моровое пламя лишь
наполовину, казалось, выражали то любопытство к нашему веселью, какое,  быть
может,  умершие  способны  выразить  к веселью обреченных смерти. Но хотя я,
Ойнос, чувствовал, что  глаза  почившего  остановились  на  мне,  все  же  я
заставил себя не замечать гнева в их выражении и, пристально вперив мой взор
в  глубину эбенового зеркала, громко и звучно пел песни теосца. Но понемногу
песни мои прервались, а их отголоски, перекатываясь  в  черных,  как  смоль,
завесах  покоя,  стали тихи, неразличимы и, наконец, заглохли. И внезапно из
черных завес, заглушивших напевы, возникла темная, зыбкая тень  --  подобную
тень  низкая луна могла бы отбросить от человеческой фигуры -- но то не была
тень человека или бога или какого-либо ведомого нам существа. И, зыблясь меж
завес покоя, она в конце концов застыла на меди дверей. Но тень была неясна,
бесформенна и неопределенна, не тень человека и не  тень  бога  --  ни  бога
Греции,  ни  бога Халдеи, ни какого-либо египетского бога. И тень застыла на
меди дверей, под дверным сводом, и не двинулась, не проронила ни  слова,  но
стала  недвижно  на  месте,  и  дверь,  на  которой застыла тень, была, если
правильно помню, прямо против ног юного Зоила, облаченного в  саван.  Но  мы
семеро,  увидев тень выходящего из черных завес, не посмели взглянуть на нее
в упор, но опустили глаза и долго смотрели в глубину  эбенового  зеркала.  И
наконец  я,  Ойнос,  промолвив  несколько  тихих  слов,  вопросил тень об ее
обиталище и прозвании. И тень отвечала: "Я -- Тень, и обиталище  мое  вблизи
от   птолемаидских   катакомб,   рядом   со   смутными  равнинами  Элизиума,
сопредельными мерзостному Харонову проливу".  И  тогда  мы  семеро  в  ужасе
вскочили  с  мест  и  стояли,  дрожа  и трепеща, ибо звуки ее голоса были не
звуками голоса какого-либо одного существа, но звуками голосов  бесчисленных
существ,  и, переливаясь из слога в слог, сумрачно поразили наш слух отлично
памятные и знакомые нам голоса многих тысяч ушедших друзей.
Книго
[X]