Книго

ЮРИЙ ПЕТУХОВ

БОЛЬ

Мужчины моего поколения попали в мясорубку войны, защищая Родину. Но кто ответит за следующие поколения, за наших сы- новей и мужей, которых спаивали умышленно? Да, дело движется действительно очень медленно и трудно. Срываются сроки открытия новых точек, графики их работы, ас- сортиментные нормы. Из газет. Стекло в троллейбусе заиндевело, и Ивану пришлось выскре- бать в инее луночку, чтобы не пропустить нужной остановки. Ледяное сиденье заставляло думать о будущем радикулите и прочих радостях. Но будущие они и есть будущие - Иван мерз и не вставал. Остановки он не пропустил, выскочил первым. И тут же раз- вернулся, собираясь запрыгнуть обратно в троллейбус. Миг не- решительности - и двери захлопнулись, машина отъехала. Но Иван уже понял, что не ошибся, сошел там, где нужно. Вот только... Все здесь было совсем другое, не такое, каким он помнил. Где маленькие уютные домишки по краям ямщицкой ули- цы, где памятный белый столбик с надписью "до Москвы одна верста", где все это и где сама улица? Ряд уходящих в подне- бесье серо-голубых "коробок заслонял все. Осмотревшись вни- мательнее, Иван сообразил - не только заслонял, но и стоял на тех местах, где прежде взбегали по крутобокой улице раз- ноцветные причудливые домишки, и один, запомнившийся особо, с васнецовскими тремя богатырями на фасаде. Иван стоял, смотрел. Понимал, что, конечно, жильцам удобнее в этих новых квартирах, в этих свеженьких серо-голубых домах, да и больше их там разместится, чем в былых ямщицких, раз в сорок боль- ше, а значит, и квартирная проблема перестает быть проблемой для многих людей. Но ему было жаль прежние двухэтажки, врос- шие в землю. И не только их, жаль было вида, который откры- вался с площади на старую Москву, на могучую заросшую де- ревьями и кустами колокольню, оторвавшуюся от рублевского музея и стоявшую наособицу... Теперь только серая высоченная стена. Со временем она совсем посереет, потекут по блокам коричневатые разводы. А может, и не потекут, может, так луч- ше? Какое-такое у него моральное право судить проектировщи- ков, ведь знали же, что делали, ведь специалисты. А если бы взялся судить, так сказал бы или хотя бы подумал просто: а почему не на заброшенных пустырях, ведь не надо куда-то да- леко бежать их разыскивать, не надо, все в том же районе? И ямщицкие домишки целы б были - в одном ателье, в другом ма- газинчик, в третьем мастерскую какую, в четвертом кафе... Его вдруг передернуло и развернуло. Нет, не та Рогожка, сов- сем не та! Вон там пивнуха стояла - мимо не пройдешь, только в обход. А напротив автопоилка была, "жемчужина" района, не золотое, бриллиантовое дно: за двугривенный - почти сто грамм девятнадцатиградусной плодово-ягодной тормозной жид- кости. Тормозило так, что, без шуток, приходилось обходить за полквартала. Плодовая тормозуха била фонтаном, особенно когда смены на заводах заканчивались. Иван, хрустя примороженным снегом, подошел ближе, еще ближе. Он теперь не мог точно определить места, где стояла голубенькая хибарка с бордовой надписью над входом: "ВИНО". Но это было где-то тут, под ногами - на месте автопоилки по- чему-то не воздвигли сероголубого гиганта. Но и то дело, что саму снесли. Люди торопливо шли, почти бежали по делам своим, кутались в воротники, шарфы, стоящие притопывали, ежились - таких бы- ло мало, лишь двое-трое у остановки. Зима стояла игривая, с перепадами чуть ли не в сорок градусов: от трех тепла до тридцати пяти холода. Как-то неожиданно, то ли от холодов, то ли от еще чего повывелись вдруг в городе вечные, не уле- тающие воробышки. Зато резко прибавилось ворон, видно, им были подобные перепады нипочем. Все менялось, но перемены шли незаметно, растянутые во времени, и потому глаз их не замечал. И почти всегда казалось, что вчера было чуточку лучше, чем сегодня, а позавчера было и вовсе распрекрасней- шее времечко - в суете и мельтешений дней стиралось недоб- рое, тяжкое, лишнее. А Иван стоял. Сейчас минус двадцать пять, а тогда... Что же было тогда? А была жара лютая, город плавился и задыхал- ся, ползли удушливые дымы из торфяных болот, горело все, что могло гореть, и самосвалы с прочими грузовиками как никогда не жалели выхлопных газов для прохожих, будто сговорились. Иван добирался в троллейбусе с работы домой и проклинал все на свете. Дышать в жестяном прокаленном нутре машины бы- ло нечем, рубаха намокла на спине и под мышками, вдобавок дергало и трясло как тачку по булыжнику. Иван был злой, хро- нически невыспавшийся, с похмелья, раззуженного стаканом портвейна, - в конце рабочего дня с двумя полузнакомыми ин- женерами соседнего отдела в спешке осушили малопрозрачную бутыль с суровой этикеткой: "красное крепкое". Из троллейбу- са на тридцатиградусную жару он вывалился словно из парилки на снег. И уже от самой остановки увидал, что на сегодня легкой жизни не предвидится - очередина была, будь здоров! Но лишь на первый взгляд все это сборище людей казалось очередью. Иван знал точно - никакой очередности нет, автопо- илку берут штурмом: кто смел, тот и съел. Точнее, выпил. Двое таких, вволю выпивших, блаженно почивали метрах в пяти от входа. Один все открывал глаза и одновременно вскидывал вверх руки - то ли просто от восторга, то ли удивляясь коли- честву выпитого. Распаренные счастливчики, уже побывавшие внутри, но потверже лежащих, отдувались, закуривали и тут же двигали напротив, в пивнуху, там у дверей очередь вилась чин чинарем, штурм начинался возле розлива. Иван пожалел, что вылез из троллейбуса. Но деваться было некуда, к тому же он всегда был настырным - если что прихо- дило на ум, не успокаивался, пока не исполнялось желанное, даже если оно во вред шло. Как-то раз один приятель назвал его алчным бессребреником, желающим всего и раздающим все. Иван с ним, конечно, не согласился, но внутренне вынужден был признать - имеется малость. Забегаловка трещала, не хватало еще небольшого усилия, чтоб ее разорвало, словно бочку с забродившими огурцами. Да видно, крепкими стены были, на совесть строили, правда, строили-то еще задолго до того, как здесь "точка" образова- лась, задолго до рождения Иванова да и рождения его отца, скорее всего, лишь покойный дед в малолетстве мог застать начало возведения домика-крепыша, обшитого лишь при Иване досочками голубенького цвета, да и то навряд ли. Иван пристроился сбоку, знал, что так быстрее окажется у цели. Хоть и неважнецкая, а все ж таки цель! Ближе к углу, шагах в восьми от штурмующих вход, у бледной обшарпанной стеночки стоял плотный смуглый толстяк в белом халате на го- лое мясистое тело, с засученными рукавами, открывавшими жир- ные волосатые, но все-равно какие-то бабьи, руки. Он задум- чиво смотрел вдаль, при этом в его неподвижно-блестящих чер- ных глазах да и во всем лице, на котором особый тон задавали пухлые, кривящиеся брезгливо губы и внушительно изогнутый, но небольшой нос, читалось нескрываемое презрение к окружаю- щим и вальяжная, этакая царственная лень. - Ди-рек-тор! - раздельно и с придыханием проговорил один из стоящих, перехватив взгляд Ивана и почтительно вздымая палец вверх. - Фигура! Говорят, за место пять тыщ отстегнул, во! Это не из нашей вшивой братии. У его братан, слышь, в дипломатах гдей-то, черт его знает, в Италии, что ли?! Это те не хухры-мухры, че-ло-век! Он сам тута редко бывает-то, гляди, парень, не завсегда такую знатную личность да так вот запросто углядеть-то можно, лови момент! Эт-то че-ло-ве-ек! - Все понял, отец, - раздраженно пробурчал Иван, - успо- койся! "Человек" медленно и протяжно зевнул во весь рот, отвер- нулся от стоящих. Ивану было глубоко наплевать и нз директо- ра и на его братана, где бы тот ни был "в дипломатах". Он заходил сюда прежде всего два раза, но тогда было поменьше народа. Его выдержки в обоих случаях хватало лишь на то, чтобы выглотать залпом по два стакана бормотени - и вон! На этот раз решил, коли прорвется, так запросто не уйдет. С по- добным же настроем, судя по всему, шли на приступ и другие. - Чего прешь, чего! - орал в голос вислогубый, злой му- жик, к которому Иван пристроился. - Чего?!! Было в нем нечто схожее с "человеком" в халате, как если бы последнего месяца три-четыре подержали бы на воде с чер- нягой, да ободрали бы две трети волос на голове, да застави- ли бы с полгодика подавиться в троллейбусах и очередях. Ко- роче, это был несколько уменьшенный и обтрепанный вариант эдакого подвергшегося длительному измождению "человека", ва- риант, к которому подошло бы название "человеко-неудачник, без места, без братана... и без прочих благ, само собой, без вальяжной и царственной лености, зато с явной пристраст- ностью к крепкому дешевому зелью. Иван саданул его локтем по ребрам, и мужик утихомирился, понял, что на глотку не возьмешь, а схлопотать можно запрос- то. Сзади подвалила компания, поднажала - Иван продвинулся метра на два и завис в воздухе, поддерживаемый разгоряченны- ми телами, еле-еле доставая одной ногой земли. Минут двад- цать пять он парил, будто в невесомости, раскачиваемый воз- бужденной толпой. Заветная дверь была рядом, но в ней проб- кой торчали одни и те же спины, не продвигаясь ни на вершок. На розовую плешь вислогубого сверху, с самого края крыши, густо капнул голубь - потекло меж жидких темных кудерьков к уху. Вислогубый мотал головой, не мог освободить рук, злился - даже побагровел весь. Иван с опаской поглядывал наверх - голубей-дармоедов здесь было пруд пруди: все объедки их. Шумными стаями и поодиночке перепархивали через дорогу от одного заведения к другому, на самой же дороге валялась пара раздавленных - Иван еще на подходе подметил. Тут же корми- лись с полдесятка драных, шелудивых псов с подозрительно блестящими проплешинами в шерсти. Эти были поосторожнее, жа- лись по углам, поглядывая изнизу с недоверием и малой лю- бовью к двуногим большие. братьям своим. В общем, случись потоп, а автопоилка окажись ковчегом, местному Ною не приш- лось бы долго бегать, чтобы набрать "каждой твари по паре", тем более, что в городе-то "тварей" раз, два и обчелся, а ежели сосчитать и воробьев-нахалюг, еще не скрывшихся к тому времени в неизвестности, да двух блудливых кошечек у пере- полненной урны - так и весь полный набор будет. И пекло! Пекло так, что можно было пальцем асфальт ковы- рять, а уж мозги и тем более плавились. Вислогубый исхитрился, извернулся, вытер плешь и ухо о чью-то спину и получил тут же еще один удар локтем, да по- сильнее предыдущего. Аж задохнулся, бледнея и по виду чуть не теряя сознания. Но перемог, стерпел. Оставалось еще чуть-чуть, совсем мало, главное, выдержать - последние мину- ты самые тяжелые, Иван знал. Но и они пройдут! Спины медленно поползли из проема, с натугой, с сопротив- лением. Лопнула на одной клетчатая розовая рубаха. И из две- рей вывалила партия удовлетворенных. Вид у них был еще тот, с каким, если рассказам верить, из могил вылезают заживо погребенные. Но тут же на глазах они оживали, наливались красками и каким-то особым хмельным, дураковато-восторженным вдохновением. Иван позавидовал счастливчикам. И поднажал. Поднажали и задние и передние - захрустело, захрипело, за- чавкало, заматерило. Втиснуло! Тут же сперло дыхание, перед глазами побежали мелкие дерганные точечки... но прошло - полдела было позади. Теперь надо прорваться к соскам автома- та, их было двенадцать вдоль всей противоположной стены, и никакого подступа: ни щелки, ни лазейки, хоть ужом под нога- ми ползи. Иван посмотрел вниз - там кто-то уже полз, только не к соскам, а к выходу. Оставалось одно, ждать, уткнувшись в чью-то спину, ждать молча и терпеливо - и тогда рано или поздно доберешься. Он все-таки пожалел, что приехал сюда. Ведь можно было спокойненько зайти в магазин любой, отстоять полчасика, взять бутылочку и тихомирно опустошить ее где-ни- будь в скверике, сидя с полным комфортом на лавочке. Навер- няка бы и компаньон отыскался. Да теперь поздно было жалеть. К размену протолкаться удавалось очень немногим. Иван удовлетворенно поглаживал карманчик рубашки, в котором поз- вякивали двугривенные, мысленно насмехался над непредусмот- рительными. Сам-то он не поленился, заранее запасся монетка- ми. Впрочем, времени впереди было достаточно, при желании и упорстве можно было дважды разменяться. А вот у заветных сосков стояли насмерть. - Ну чего! - орал вислогубый, вновь обретя голос. - Чего застряли, чего?! Приклеилися, что ли?! В дверь протискивались все новые жаждущие, напирали, от- тирали Ивана к стеночке. Это не отдаляло его от цели - за впереди покачивающуюся спину он держался цепко и места свое- го - никому, ни за что! У стенки, зажатая, затертая, сидела женщина лет под пятьдесят в синем грязном халате и с пивной кружкой в руке. В кружке на донышке бултыхалось плодово-вы- годное почти черного цвета. Над ее головой, чуть левее, рас- ползалось по голубенькой потресканной краске содержимое чь- его-то желудка, сдобренное все тем же портвейном. В месиве копошились три осы, прельстившиеся обилием закуски, а теперь погибающие от своей жадности. Иван брезгливо отвернулся. Но сзади снова надавили - и вислогубый спиной вляпался в меси- во, лицо его сморщилось, стало беспомощно-страдальческим. Иван знал, что последует в следующую минуту, и потому не дал событиям развиваться как попало. Он был лицом к лицу с про- тивным, наглым, но уважающим чужую силу мужичком. А потому крепко схватил его за локти, развернулся вместе с ним к две- ри и толкнул от себя. - Чего-о-о?!! - брызнуло во все стороны слюной. Вислогубый отчаянно сопротивлялся, орал и грозился. Но его по цепочке, почти в точности повторяя Иванов прием, продвинули к выходу и вытолкали наружу. Кто-то обтирался, поругивая вислогубого, но болыпинство его "обидчиков" и не знали, не поняли толком, в чем дело, - им передали жертву и они машинально, послушные воле, как им казалось, большинс- тва, подчиняясь некой изначальной силе, добросовестно выпол- нили свое дело. А в чем провинился несчастный вислогубый крикун, так и не уяснили. С улицы все неслось визгливое: "чего! чего!! чего!!!" Ивану стало жаль мужичка, да и вообще на душе муторно было - нехорошо он с ним обошелся, нехорошо. Ну да наплевать, уж больно противный тип, с такими только так! Потихонечку продвигались. От шума и жары, а главное, от духотищи немыслимой кружилась голова, слабели ноги. Но оста- валось совсем чуть-чуть. Вот уже притиснулся к соску стоящий перед ним доходяга в плотном черненьком, несмотря на погоду, пиджачке, с дряблым затылком, переходящим в такую же дряблую шею. Голова на этой тонкой шее подергивалась и, не переста- вая, мелко тряслась - от вожделения ли, от близости ли за- ветного стакана... Только стакана как раз и не было, не ос- вобождался. Дряблый ждать долго не стал, пошел на рискован- ный эксперимент, просунул маленькую сморщенную голову прямо под сосок, бросил монету и принялся жадно всасывать струю. Большая часть пролилась мимо, и дряблый недовольно крякнул. Повторять в том же духе не стал. - Аршин давай! - заорал он. - Совсем, что ли, совесть по- теряли?! Задние поддержали - и через полминуты в руках дряблого затрясся белесый стакан. Ивана уже мутило. Но он был терпе- лив и настойчив. Последние секунды, последние! А там - мах- нуть по-быстрому, и вон из этой рыгаловки вонючей! Мужик в черном пиджаке не спешил. Плечи у него как-то расправились даже, и сам он вроде бы подрос на глазах. Стакан наполнял в три приема, до самых краев. Тянул медленно, по четверть гло- точка, но не отрываясь. Дрожь в нем улеглась, утихомирилась, только локоть иногда вздрагивал нервно. - Эй там, давай шустрей! - кричали в спину. - Другие, что, не люди?! Дряблый не спешил. Залив содержимое внутрь, он ставил стакан под сосок и снова метал в щель монетки. Уже четвер- тый, отметил Иван. Он не волновался - рука была наготове, стоит дряблому выпустить стакан, он его тут же перехватит. И все, и точка! Но тот, чувствовалось, дорвался. По морщинам затылка и шеи тек крупный желтоватый пот. Стакан курсировал от соска ко рту. Шестой! Нервы начинали сдавать, сколько можно... Дряблый вдруг ткнулся лбом в автомат, замычал до- вольно и громко. Иван вцепился в стакан - еще уронит, ра- зобьет, тогда возни надолго. Дряблый стакана не выпускал и все мычал, тыкал двугривенным в щель, не попадая. И стоял у соска как вкопанный. С большим трудом, больше расплескав, он наполнил-таки стакан. А вот вылить в себя - не удалось, бор- мотуха потекла по щекам, подбородку, на пиджачок. Мычание усилилось, дряблого повело, он толкнул соседа слева, пролил у того половину драгоценной влаги, получил за это толчок, повалился вправо. Иван все же исхитрился, вырвал из цепких пальцев стакан, заляпанный, мутный, с въевшейся в дно черно- той. Вымыть его было негде - мойка, залитая портвейном и еще чем-то желтым, не работала. Иван вытащил из кармана платок, протер края. - Шевелись давай! Людям тоже надо! - подгоняли сзади. Дряблый после безуспешных бросков вправо и влево, рухнул под ноги, на замызганный, залитый плодовой бурдой пол. Кто-то принялся его поднимать. Но не смог помочь бедолаге, наклониться было невозможно, толчея мешала. Иван не смотрел по сторонам. Он влил в себя на сорок копеек тормозухи, подс- тавил стакан еще раз - уж коли отстоял, вытерпел столько му- чений, так не уходить же несолоно хлебавши! В эти секунды он очень хорошо понимал дряблого. Правда, того уже совсем запи- нали, сейчас его усиленно переталкивали ногами к стенке, чтоб не мешался. И вроде понимали, и брезговали одновремен- но, и жалко было, человек-таки, но куда деваться, мешает, да и ему самому там удобнее будет, у стены-то. Иван в этой воз- не участвовать не стал, даже ногой в ботинке не захотел притрагиваться к извалянному, грязному мужичку, пиджачок ко- торого из черного превратился за несколько минут в доволь- но-таки пестрый, сложнейших цветовых оттенков с преобладани- ем желто-серого. Он еще трижды повторил процедуру, твердо поставил стакан на место, развернулся. Только теперь заме- тил, что рубаха на нем мокра насквозь, как из ведра, но не расстроился - на солнышке быстро обсохнет. Иван повернул голову - дряблый лежал рядом со старухой в синем халате, продолжая довольно мычать. Месиво со стены стекало вялой струйкой ему на рукав вместе с погибшими алч- ными осами. Пьяная старуха участливо качала головой, улыба- лась чему-то далекому, своему. Все, хорош! Ивана чуть не вырвало. Чтобы еще хоть раз в эту обираловку, гадюшник, никогда! Он рванулся к выходу, не обращая ни малейшего внимания на недовольство распихиваемых, работая и плечами, и локтями, и коленками. На улице была благодать. Если бы не знал, что тридцать по Цельсию, решил бы - утро в сосновом бору: такая свежесть, столько воздуха, это одно - уже счастье! И чего прутся внутрь, дурачье! Народу было вдвое больше, да и вел он себя активнее. Наверное, где-то с полчаса как закончилась смена на соседнем огромном заводе, последняя на этот день. По крайней мере, для автопоилки. Эх, сколько же она выдержала таких натисков, сколько еще выдержит! Иван остановился невдалеке от толпы, закурил. И чего его потянуло сюда? Психоз какой-то, массовое, коллективное су- масшествие. Сейчас он рассуждал легко и беззлобно, постаивая в сторонке, сейчас он был довольный и безразличный к окружа- ющему. Все казалось более-менее нормальным, местами даже прекрасным. У входа лежало уже трое. Вернее, один полусидел, присло- нившись к стене, блаженно пустив слюну из полуоткрытого рта. А тот, что вздымал руки, благословляя судьбу или, кто его знает, прося о помощи, утих и почивал мирно, не шевелясь. Смуглый толстяк в белом халате, лениво млевший под свирепым солнцем час назад, нашел себе забаву - очень экономно, малю- сенькими крохами он потрошил сдобную булку, подманивая глу- пых сизарей к сидящему у стены. Голуби наглели на глазах. Поначалу копошившиеся у стоптаных башмаков спящего, они вслед за крошками забирались повыше, на колени. Из очереди с угодливым одобрением, подхалимски хихикали. - Этому раззяве в рот булку пихать надо, не проснется, вот хохма будет! - предложил особо нетерпеливый. Толстяк начальственно, еле заметно кивнул пару раз, не поворачивая головы и не прерывая своего занятия. Он и сейчас был выше всех. Занятие доставляло ему удовольствие. Он нес- пешно, даже с нарочитой ленцой обсыпал крохами грудь и плечи пьяного, делал это уже не жалея булки, обильно расточая свои "благодеяния", но не переставая кривить свои пухлые каприз- ные губы. Оставшийся большой кусочек сдобы аккуратно положил сверху, на голову... Но сизари не оправдали его ожиданий - с груди они еще сдернули пару крошек, но замахнуться повыше, видимо, не решились, отступили. Толстяк остался ими очень недоволен, отошел на шаг, бул- тыхнул в бутылочке, вынутой из кармана халата, недопитым нарзаном. Но даже не пригубил, сунул обратно. Скрестив жир- ные руки на груди, он обиженно надул губы, так и не взглянув на очередь. "Человек"! Иван видел, что толстяк невероятно горд своим положением и презирает всех этих страдальцев, да и не только их, не на шутку. Вот же гад, вскользь подумал он, но тут же переклю- чился на другое. Первая сигарета всегда курилась в удоволь- ствие, со смаком. Иван расслабленно щурился на солнце, лени- во оглядывал прохожих, старающихся побыстрее миновать это место. Главное, чтобы из знакомых с работы никто не увидал его возле автопоилки! Да и увидят, не беда! После трех ста- канов тормозухи многое становилось безразличным - подумаешь, дело какое! ...Давно это было, совсем в другой жизни. А много ли лет прошло? Немного, семь или восемь. Он все стоял, всматривался и никак не мог точно определить того места - все иное, даже асфальт под снегом другой. Нос начинало не просто щипать, а вовсю жечь, и Иван до глаз натянул шарф, попрыгал на месте, чтобы ноги ожили и пальцы отогрелись. Надо было идти, но не мог оторваться, словно одурманенный стоял, пень пнем. Грузо- виков на развилке улиц и на шоссе стало еще больше, и газов стало больше, потому что не столько двигались машины, сколь- ко тарахтели на месте. Только сейчас выхлопная отрава почти не чувствовалась, быстро растворялась в морозном, гонимом ветрами воздухе. Жиденький, с облезлыми деревцами скверик просматривался насквозь. Посреди него почти без постамента, наравне со всеми, на той же грешной земле стоял не по сезону легко одетый в простенький костюмчик Ленин - единственное в столице скульптурное изображение вождя, не вознесенное в вы- си, а совсем простецкое. На плечах у него лежал снег, и чувствовалось, что неуютно стоять Ильичу в этом голом скве- ре. А еще дальше стоял и старенький белый столбик, тот са- мый, на котором было написано про "версту до Москвы". Камен- ный, пузатенький в отличие от простых верстовых, он стоял всем бурям и катаклизмам назло. И все-таки немного перенес- ли, подумалось Ивану, раньше столбик как-то виднее был, ка- зистее. Пора! Иван сделал шаг к остановке. И остановился. Взгляд его уперся в газету, висевшую на стенде. Привлек резкий и выразительный заголовок: "Доколе!" Из любопытства он пробе- жал глазами коротенькую заметочку. Смысл ее был до избитого прост и сводился к навязшему в зубах, дескать, доколе милли- оны честных советских граждан будут тяжко мучаться и стра- дать из-за каких-то ублюдков-алкашей, которых давным-давно пора навечно упечь в специально отведенные места подалее от- сюда, доколе городские власти будут тормозить открытие новых пивных и винных точек, где с учетом полной культуры смогут отдохнуть десятки тысяч простых наших тружеников после не- легкого трудового дня, доколе?!! Заканчивалась статейка энергичным призывом: "Даешь культурный досуг советскому человеку!" Иван прочи- тал все это довольно-таки равнодушно, он-то думал, что под таким заголовком могло крыться кое-что посущественнее. А то все жуют одну и ту же жвачку, надоело уже - поди разберись, кто там чего на самом деле хочет, чего добивается. Лишь одно его несколько озадачило, пока читал, всплыло вдруг перед глазами будто живое, вот ведь как запомнилось, лицо директо- ра "человека", "фигуры", у которой там, где-то далеко братан обитается якобы. С брезгливыми губками и жирными щеками, с потным подбородком, под которым виделся почему-то не вырез халата и волосато-мокрая грудь, а чистенький воротничок ру- башечки, подхваченный галстуком. А где-то за "человеком", но уже более смутно промелькнула разливщица из пивнухи, рыхлая и неопрятная. Привидится же! Бред какой-то! Он мотнул голо- вой, освобождаясь от наваждения - что-то замучали сегодня воспоминания, к чему бы это. У трамвайных остановок скопилось уже много люда. Почти каждый пританцовывал на месте, охлопывал себя по бокам. Лица были румяные, веселые. А может, это казалось, может быть, такими их делал мороз. Что же за сила удерживала его? Да и не сила, а так, пус- тяк нестоящий, плюнуть и топать себе дальше, но нет... Где же она все-таки стояла, вот! вот! казалось, он уже видит следы в снеге - нет, пустое, не угадать и не определить. Что же творит время с памятью! Вот ведь как бывает - для кого-то тут, на этом самом месте была распахнута дверь в иное изме- рение: в больницу, в психушку, в лагерь, на тот свет, в кон- це концов. А сейчас и следов нету, будто ничего и не было, будто всегда притопывали, улыбались здесь румянощекие, доб- ротно и тепло одетые люди. Ивану взгрустнулось. Зачеркнуть, к чертовой матери, раз и навсегда, только так! Но ведь было? Конечно, было! И он был. Был не прохожим случайным, который брезгливо отвернется, а через минуту или забудет или прокля- нет "ублюдков-алкашей" до седьмого колена со всеми отпрыска- ми и родителями. Что же это за жизнь такая: и зло сплошь и рядом рядится в одежды добродетели, и добро таким бывает, что и не признаешь? Чем меньше знаешь о жизни, тем проще и объяснимее она кажется, тем увереннее чувствуешь себя в ней, тем проще разделить в ней все на черное и белое, это Иван понял давно и наверняка. И все же - зачем это было? Ну за- чем?! Он достал из кармана пачку сигарет. Пальцы тут же за- коченели, потеряли гибкость. На морозе дым казался особо въ- едливым, драл гортань как наждаком. Восемь лет... Что же то- ща еще было, позже? ...Потом он вышвырнул окурок, шуганул стервятников-сиза- рей, пристрастившихся не только хлебушек поклевывать, но и хищно, ненасытно рвать клювами селедочные и колбасные ошмет- ки, и побрел через дорогу. Мерцающий огонек разума подсказы- вал - валяй отсыпаться, дурачок, ну чего ты приключений ищешь? Но он не шибко мерцал. Перемогало другое: а ничего, все путем будет, как в лучших домах! Пристроился к очереди в пивнуху. Очередь качалась - и са- ма по себе, и каждым стоящим в отдельности. Где-то впереди маячила потная плешь вислогубого мужика - не вышло в автопо- илке, решил пивком побаловаться. Иван зла не держал, считал, что и на него сердиться не за что. Рядышком две мятые лич- ности копошились у большой желтой урны - остатки воблы выис- кивали. Один нашел оброненный кем-то гривенник и чуть не захлебнулся от радости. Другой смотрел на удачливого налиты- ми завистливыми глазами, кривил рот. На них никто не обращал внимания, приелись уже завсегдатаи. Тут же, никого не стес- няясь, прямо на улице четверо распивали водку из пивной кружки с отбитой ручкой. На них тоже не смотрели - одним бы- ло безразлично, другие отворачивались, чтоб не травить душу. А в общем-то очередь шла лениво, без ажиотажа и суетности. Иван успел выкурить две сигареты на улице и одну внутри. На таблички и сулимые ими строгие наказания, штрафы внимания не обращали - в дыму было трудно разглядеть лицо человека, сто- ящего в пяти метрах. Особо наглые лезли без очереди. Разливщица отпускала им через двух очередников, и никто особенно не нервничал по этому поводу. Работала она быстро, кружки только мелькали в ее руках с толстыми сосискообразными пальцами. Иван как за- вороженный следил за этими пальцами, ему казалось, что они держатся только благодаря потускневшим золотым кольцам-бо- чонкам - сними колечки, и пальцы отпадут, все, кроме, боль- ших, на которых украшений не было. На недолив не жаловались, народ не мелочной! Ежели мало тебе, так бери на кружку боль- ше, вот и дел-то всех! Везде свои порядки. Иван с продавцами вообще боялся портить снижения, где бы то ни было: чего дали - на том и спасибо, и вот и сейчас, получив свои четыре кружки с густыми склизкими козырьками, он отошел к стене - тут было посвободнее, чем в автопоилке. Пристроился, огляделся и единым махом выглотал первую. Про- шибло потом, рубаха на спине снова намокла. Приготовился стоять долго, тянуть наслаждение. А что еще, куда теперь спешитьто? В случае чего и добавить можно пивка или сгоно- шить с кем-нибудь на что-нибудь покрепче. Эх, хорошо было на душе у Ивана после автопоилки - легко и пусто. Как-то незаметно, исподволь рядом втерся вислогубый мужи- чок. Он не оборачивался, все спиной крутил. На его рубашке остались слабые разводы, память о стенке в заведении напро- тив. Вертлявый и суетный, он начинал раздражать Ивана. И че- го елозит, места мало, что ли! Иван потихоньку отодвигался назад. А вредный тип все наступал, не оборачиваясь, спиной. Терпения хватило еще на две кружки. Когда оставалась одна, последняя, а мужик все пер, Иван оттолкнул его плечом. Вис- логу бый будто ждал - полкружки пива, прямо через согнутый локоть выплеснулись Ивану на его новые бежевые брюки. Он да- же отшатнуться не успел. Но главное, он и возмутиться не ус- пел - вислогубый заверещал на всю пивнуху, сначала бессмыс- ленно и дико, потом уже членораздельно: - А-а-эхр-ры-ы!!! Трояк! Он сзади стоял, трояк спер! Из кармана, гад! Последний!!! А-а-ыии... Иван опешил, даже про мокрые брюки забыл. А вислогубый заливался: - Вот он, вот он, держите! - его скрюченный палец тыкал в Иванову грудь, где в полупрозрачном кармашке рубахи и впрямь просвечивала зеленью трехрублевая бумажка. Но она была его собственной, честно заработанной. От та- кой наглости можно было растеряться. И Иван растерялся. - Где?! - из-за плеча вислогубого выдвинулась обрюзгшая круглая харя, именно харя, а не лицо, заросшая рыжеватым редким волосом. - Где он, падла?! Иван видел, что "харя" пьяна в лоскуты, еле на ногах дер- жится. Но он смотрел на вислогубого, в упор смотрел. И это было большой ошибкой. "Харя" подступила ближе - низкорослый, кряжистый бугай тупо вперился в трояк, просвечивающий из кармана, зарычал утробно... и Иван не успел опомниться, как его сшибло с ног. Он даже замаха не видел - удар, вспышка, и все перевернулось в глазах. Бугая волокли к выходу двое, его же собутыльники, от гре- ха подальше. Вокруг Ивана скучивался народ, гудел восторжен- но и громко. А он сам не мог и приподняться, отказывали но- ги. Но самое неприятное было в том, что вислогубый, склонив- шись над ним, злорадствуя и торжествуя, противно смеялся прямо в лицо - рот растягивался до ушей, змеился, скособо- ченный большой нос морщило и раздувало, выпученные глаза стали вдруг злы и узки - ни зрачков, ни белков, один тор- жествующий посверк. Он все время что-то говорил, грозил пальцем, а потом ловко вытащил три рубля из кармана Ивановой рубашки, сунул их в брюки, плюнул совсем рядом, забрызгав лицо, и ушел, подхихикивая на ходу. Кто-то подхватил Ивана под руку, приподнял, прислонил к стене. Кружки с пивом не было, увели, покуда он валялся на полу. Бежать вдогонку не доставало сил, да и желания такого не было. Иван испытывал сильное отвращение к себе самому, даже хмель на время покинул его. Не хватало только разры- даться. Он хватил кулаком по стойке, так, что у соседей подскочили кружки, ткнулся лбом в стену. - Эй ты, полегче! А то и добавку схлопочешь, фрайерок! - донеслось хрипато сбоку. Иван головы не повернул. Выскреб из кармана всю мелочь, подцепил в руку три пустые кружки и пошел добавлять. - А может, хорош, а то опять свалишься? - засмеялась в лицо разливщица, тугой струей наполняя посудины. - Видать, ножки-то слабенькие, а?! - Ножки слабенькие, а жить-то хочется! - в тон ей прого- ворили из очереди и тоже засмеялись. - Да пошли вы... - тихо, почти шепотом промямлил Иван, даже не обижаясь на шутников, - поглядеть бы, какие у вас! Пиво было паршивое, бессовестно разбавленное и с кислин- кой. На трезвую голову навряд ли кто стал бы хлебать такую бурду. Но трезвых здесь что-то не наблюдалось. Иван все надеялся, что вислогубый подонок вернется, хотя и знал, что ни при каких обстоятельствах тот не рискнет вто- рой раз встретиться с ним. Но пьяная, шальная надежда была. Простоял час, еще добавлял. После удара в голове, у самых висков засела глухая, но ощутимая боль. Она не то что бы доставляла большие неприятности или особо чувствовалась, нет, она просто была - тихая, почти незаметная, но присутс- твующая, ни на секунду не стихающая, будто поселилось вдруг под черепной коробкой какое-то мягкое маленькое существо, не слишком назойливо напоминающее о своем присутствии. Иван не придавал ей особого значения. В какой-то миг он подумал, что еще хорошо отделался, могло быть хуже, если б не увели бу- гая. Но на того как раз злобы и не было почему-то, тот был тупым орудием, что с него взять. Постепенно возвращалось нормальное настроение, временная неожиданная "трезвость" прошла. Выпитое ощущалось основательно - да и куда оно могло подеваться? Вернулся не вислогубый, вернулась "харя". И на этот раз иначе его просто и нельзя было назвать. Бугай был мертвецки пьян. Ничего не видя вокруг, он шарахался от стены к стене, падал, долго качался на коленях, вставал и снова падал. Об- рюзгшее лицо было сплошным синяком, из рассеченного надб- ровья стекала на щеку и шею кровь, тут же застывала черными пятнами. Рубаха была разорвана и висела на узловатом здоро- венном торсе клочьями, брюки, лопнувшие по шву, держались лишь на ремне. По синякам и кровоподтекам на теле Иван понял - "харю" били ногами, и били долго. Ну что же, он получил то, чего искал. Такие всегда получают - сначала бьют, а по- том и их бьют, да посильнее, побольнее, вымещая злость. Ивана скривило в горькой усмешке, в голову полезло щемя- щее, дергающее - и такие, как он, получают, не остаются без своего. Одна отрада, одно успокоение - милицию сюда не зата- щишь и на аркане, она все больше с заднего хода, по своим делам, а то бы... А то бы, глядишь, и не стоял бы у стеночки с пивком-то! И все равно на душе было мерзко, холодно, нес- мотря на наружные тридцать градусов. Он стоял до закрытия, пока не выгнали. Когда выходил, ви- дел, как усаживался в "Жигули" директор автопоилки - там закрыли немного раньше. Тут же стояла машина-фургон с мел- кой, но знакомой надписью "спецмедслужба". В нее загружали лежавших у автопоилки. Интересно они времечко выбирают, ког- да уже все закрыто, когда клиентура уже дошла до кондиции и народа не особо много, подумал Иван философски. Больше он ни о чем не думал в этот вечер. Как до дому добрался не помнил. Но как-то добрался. ...Начинало смеркаться, зимой сумерки ранние, быстрые. Иван стоял здесь уже около часа. И даже мороз ничего не мог с ним поделать. Все присматривался, припоминал. Жаль, конеч- но, что не видно отсюда храма со звонницей, того самого, что наособицу от андрониковского монастыря, нынешнего рублевско- го музея, жаль. Даже заброшенный, с заколоченными дверьми, сбитыми крестами и немного помятыми куполами, также обросши- ми кустами у оснований, - и крохотная, тоненькая березка умудрилась вырасти, будто из самого тела храма, даже со все- ми этими не слишком привлекательными деталями он все равно был мощным, гордым красавцем, напоенным неземной велича- востью, неземным горним духом. Иван еще раньше, ежедневно проезжая мимо на троллейбусе, каждый раз не мог глаз отор- вать, все смотрел. И всегда двери были забиты, заколочены, всегда было безлюдно и тихо там, возле него. Еще тогда в нем смутно возникал какой-то расплывчатый вопрос: почему же так, почему забыта дорога сюда, почему двери заколочены и нет входа человеку туда, где дух бы его поднялся, воспарил - и какая разница, верующий ли, зашел ли на чудо рукотворное по- любоваться, неважно - главное, вверх взлетел, над собою са- мим возвысился... Вот вопрос, боимся ли чего, за нас ли бо- ятся, берегут, а может, нас и боятся - поди, разберись. Кто, зачем? Почему вдруг так стало? И почему вечно на ремонте или просто на замке музеи наши, галереи - что это вдруг так вот разом у всех крыши прохудились да стены расшатались? Нет, надо вверх, ввысь, а иначе же зачем вообще, иначе впустую?! Зато всегда были открыты двери, дверцы, ворота туда, где че- ловеку в бреду сивушном казалось, что воспаряет он, на кры- лах летит в дали заоблачные, но падал, низвергался в такую грязь, что и человеком уже с трудом мог почитаться. Почему так, за что? Или зачем, для чего, с какой такой целью? Не мог Иван разобраться во всем этом, да и не пытался особо. Но боль, поселившаяся в его теле еще с тех самых пор, жила. Правда, она уже давно перебралась маленьким живым существом из-под височной кости в грудь, поближе к теплу, к сердцу и там свила себе гнездышко, все чаще и чаще напоминая о себе, пробуждая чувства и мысли прежде неведомые, но жгучие ныне, от которых небрежно пытается отмахиваться холодный мозг, но к которым прислушивается сердце. И Иван пусть смутно, но ощущал, что дорога наверх только начинается, что слишком долго и упорно он опускался и его опускали куда-то вниз, в духовное и человеческое небытие, но он выкарабкался оттуда и пускай медленно, но все же поднимался, наощупь, без провод- ников и советчиков. И вело его это маленькое существо, эта боль, поселившаяся в груди, боль не телесная, но жгущая, ис- целяющая прозрением. ЮРИЙ ДМИТРИЕВИЧ ПЕТУХОВ ЗАПАДНЯ В авторской редакции Технический редактор О. Яроспавцева Корректор И. Лебедева Сдано в набор 31.07.90. Подписано в печать 29.10.SO. Формат 84х1081/32. Бумага книжно-журнальная для офсетной печати. Гарнитура "Тип Тайме". Печать офсетная. Усл. печ. л. 20,16. Усл. кр.-отт. 20,58. Уч.-иэд. л. 21,25. Тираж 100 000. экз. Заказ № 397. Цена 8 р. "Метагалактика", приложение к журналу "Приключения", фантас- тика", 111123, Москва, 2-я Владимирская, а/я 40. Набрано на ПЭВМ в ордена Трудового Красного Знамени Изда- тельстве "Художественная литература". 107882, ГСП, Москва, Б-78, Ново-Басманная, 19. Отпечатано и изготовлено в Московской типографии № 13 П. О. "Периодика" Государственного комитета СССР по печати. Моск- ва, 1070 05 Денисовский пер., дом. 30.

Книго
[X]