ЮРИЙ ПЕТУХОВ
МАЛЕНЬКАЯ ТРАГЕДИЯ
Мы же, ища благ, желаем жить близ людей, исполненных достоинств. "Махабхарата" Но много нас еще живых, и нам Причины нет печалиться. А. С. Пушкин. "Пир во время чумы" В жизни Кондрашева, сорокалетнего инженера из заурядного московского научно-исследовательского института, это был тот самый звездный час, который ждут долго и терпеливо, к кото- рому готовятся так, как ни одна невеста не готовится к предстоящей свадьбе. Оглядываясь назад, за спину, сам Конд- рашев не видел почти ничего сколько-нибудь приметного, выде- ляющегося из обыденной череды долгих дней... И вот он при- шел, настал, заветный час. Из-за беспредельной равнины, плоскогорий, завесы туманов и туч показался своей сияющей вершиной желанный, недосягаемый пик. И приблизился точно в сказке, вырос всею громадой, упираясь главою в небеса... Кондрашев стоял у подножия, оставалось лишь вскарабкаться наверх, веревка ему была оттуда сброшена. Двенадцать лет он корпел дома по вечерам и ночам - чер- тил, считал, сверял, писал, рвал, зачеркивал, отрекался от написанного и высчитанного, начинал заново. И никогда не те- рял веры - то, что забрезжило с самого начала, не давало ему ни сна, ни покоя, вело вперед и только вперед. И все по той лишь простой причине, что Кондрашев - и он сам себе отдавал полный отчет в этом - никогда не был прожектером: то, что он нащупал, тянуло если и не на Нобелевскую, так уж на пару Го- сударственных, без всяких сомнений! И не лавров искал Конд- рашев, нет, какие там лавры простому инженеру! Он всем своим житейским умом понимал, что коли прицепит телегу к тягачам рангом повыше, так они вытянут, непременно вытянут! А там и самого Кондрашева не забудут, и ему обломится, и он выдернет пускай самое бледненькое, самое невзрачненькое - и все же перышко из хвоста "птицы счастья завтрашнего дня"! Да и как могло быть иначе, ведь врут все, что нет правды на земле! Как это нет, обязательно есть, хоть немного, но есть, на его-то долюшку хватит - ведь многого и не надо, ведь он же сторицей, куда там, тысячерицей вперед все оплатил за эти двенадцать лет! Ведь как работал, ах, как он пахал, как он вкалывал, черт возьми, приближаясь каждой минутой, каждой секундочкой к коротенькой строчке в газетах - "научное отк- рытие"! Ну да, конец - делу венец! Есть правда на земле, должна быть, да и повыше сыщется! Вот только с открытиями стало сложнее. Если, скажем, прежде какой-нибудь местный архимед, выскочив из своей мест- ной ванны, мог бежать со своей "эврикой" в народ, осчастлив- ливая его немедленно, в тот самый почти что миг открытия, и радостный плебс подхватывал гения на руки и с восторженными криками нес прямиком на пьедестал под лавровым деревом, где тут же плели венки всех размеров, то теперь дела обстояли иначе. Ужасный век, ужасные сердца! Теперь помимо "эврики" надо было предъявить толстенный рулон чертежей, схем, графи- ков, наглядных таблиц, а также многотомный свод расчетов, обязательно размноженный по числу членов комиссии плюс еще с десяточек, на всякий случай. Да и не то чтобы народ чувство- вал себя осчастливленным, вовсе нет, а и сами члены комис- сии, мужи ученые, продирались к истине через весь этот ворох документации с трудом, если вообще продирались. Вот в чем закавыка! Нет, другие времена нынче, на руках к пьедесталу не понесут, дай бог пятьшесть специалистов найдется, авось поймут. Вот они-то и застолбят, они-то и помогут, они-то и подхватят, сбросят конец - и тогда в крепкой альпинистской связке, как ледорубом прорубая путь наверх его, кондрашёвс- ким, открытием, они покорят этот сверкающий пик, и лишь не- бесное сияние будет наравне с ним, лишь парящие в выси гор- ней бессмертные имена окружат их, чтобы принять в свой сонм... Но это все не сразу, это потом. А сейчас первые шаж- ки, необходимейшие, как первые шажки младенца. Непосредственный шеф Кондрашева по институту, начальник отдела, поддержал, благословил, направил. Правда вот, подпи- си своей не поставил - мало ли чего, но на будущее заверил твердо. И Кондрашев знал - не подведет, тут и сомневаться нечего, ведь тот сам подтолкнул его к главной двери, даже чуть приоткрыл ее. Дверь, мимо которой не пройдешь, которую не перепрыгнешь, под которую не подкопаешься, но которая са- ма распахнется перед ним, будто по волшебному слову "сезам, откройся". И была та дверца не у папы Карло в чулане, а в родном министерстве, родная дверь, родимая. Сколько Кондра- шев делал, чтоб она всегда была перед ним распахнута: и от- четы оформлял самому Михаилу Максимовичу, и доклады ему пи- сал на загляденье и заслушанье, и мелкими работенками не гнушался - служба, она и есть служба. Правда, Михаил Макси- мович по-прежнему смотрел сквозь Кондрашева. Но он из инсти- тутских примечать начинал лишь с начальника отдела, не ниже, а потому Кондрашев не обижался, знал - смотри, смотри себе как сквозь стекло, а все равно запомнишь, куда денешься. Ра- ди большого дела чего уж скупиться на труды земные, обыден- ные! Без малого полгода Кондрашев поил по пятницам бархатистым пивцом главспеца из управления, унылого и бесцветного Рюми- на, которому по его незаметности и растворимости в толпе быть бы неуловимым разведчиком во вражьем стане. Способности Рюмина пропадали в стенах министерства. Пивцо пропадало в ненасытной утробе, не наполняя ее, не утоляя жажды. Но Конд- рашев верил в Рюмина. И вот день настал, тот самый день, когда раздался долгож- данный звонок. - Приезжай! - только и сказал Рюмин своим обычным тусклым голосом. Но Кондрашев уже слышал и все остальное: "Шеф в отличном настроении, у себя, приемов не предвидится, мероприятий тоже - лови шанс!" Он сорвался с места, быстро вытащил из огром- ного шкафа свои бумаги, заранее упакованные, связанные. На бегу заскочил к начальнику, просунул лишь голову в щель дверную. Тот все понял. - Давай, Сеня! - сказал начальник. - Ни пуха тебе! - И как-то всхлипнул даже от торжественности момента, приподнял- ся. Кондрашев не стал записываться в "книгу местных команди- ровок", чтобы не терять драгоценного времени, крикнул в пус- тоту, тому, до кого долетят звуки его голоса: - Ребята, запишите, я в министерство! И выскочил на улицу. Поймал такси. Поднимался наверх с трепетом душевным. Наивысшее наслаждение, а вместе с ним и напряжение он ис- пытал не в миг озарения, не в те часы работы, когда получа- лось, нет, а именно теперь, поднимаясь на седьмой этаж вели- колепного, наисовременнейшего здания, которым остался бы до- волен даже сам великий и неповторимый составитель проектов уничтожения "старой" Москвы, блистательный метр и знамя стройавангарда, создатель "машин для жилья" и гений архитек- туры всех времен месье Ле Корбюзье. С каждым шагом Кондрашев рос над собою. Одухотворялся, наполнялся... Перед самым носом, когда он уже был в приемной возле сек- ретарши, его опередила неизвестно чем занимавшаяся в управ- лении очаровательница Наташа. - Погоди, - кокетливо прошептала она. И проскользнула к Михаилу Максимовичу, затворив за собою дверь. Кондрашев не счел нужным расстраиваться. Да и не успел. Появился Рюмин с вечной сигаретой. Протянул пачку "Кента" сначала секретарше Любочке, потом Кондрашеву. И они все вместе отошли поближе к окну, чтобы не слишком окуривать по- мещение, - в окно, да и из кего также, хорошо тянуло. Псев- докорбюзьевский монстр отличался тем, что летом в нем было нестерпимо жарко, зимой - а как иначе, не в Бразилии же, да- же не в Париже - довольно-таки холодно. Но зато протягивало без всяких там кондиционеров, насквозь. - Момент - что надо! - еще раз заверил Рюмин. - Ага, отошел, болезный, - подтвердила Любочка - малень- кая, изящненькая, точеная брюнеточка совершенно неопределяе- мого возраста. - А ту неделю всю пропсиховал. - Чего так? - спросил Кондрашев, заволновавшись. - Да и на коллегии отчитывался, и вообще нервишки трепа- ли... много чего, - ответил Рюмин. - Тут хохма была, - вставила Любочка. - Подсунули ему... Было очень заметно, что она хочет поделиться этой "хох- мой", прямо горит вся. Но Рюмин поглядел строго на секретар- шу, и та сникла. - Все нормалек, не волнуйся, - сказал он Кондрашеву, выб- росил окурок в растворенную фрамугу, вышел, напоследок еще раз взглянув сурово на Любочку. Та затянулась раз, другой, проговорила: - Я сейчас вернусь, ты подожди. И выскочила следом. Кондрашев вздохнул, оглядывая дверь. Садиться не стал. Главное, все идет как надо, словно по маслицу. Теперь уже немного осталось. Наташа вошла в кабинет начальника и плотно притворила за собой дверь. Она не успела повернуть головы к Михаилу Макси- мовичу, как последовал вопрос: - Ну что там у вас еще? Наташа улыбнулась, подошла ближе, чуть поигрывая бедрами, обтянутыми зеленым крупновязаным платьем, вздохнула. В зеле- новатых, под цвет платья, глазах стояло умиление, на пухлых губках совсем легкая улыбка то появлялась, то пропадала. В тот час в управлении было тихо - только-только по графику кончался обед. А значит, в ближайшие полчаса никого из сот- рудников в комнатах не застанешь. - Ну?! Михаил Максимович полулежал в кресле, уперевшись коленом в стол, медленно, с ленцой поглаживая ногу. Наташу он тер- петь не мог - если бы не ее покровитель! - но никогда этого не высказывал. Да и, собственно, какое ему, большому челове- ку, дело до какой-то там полукурьерши-полуобщественницы, а в конечном итоге бездельницы, что служит в его "епархии"? Мно- го чести будет - иметь к ней какое-то отношение, козявка, девчонка. Михаил Максимович изобразил на широком мясистом лице ус- талость и принялся разглядывать холеные ногти. Наташа не спешила. Она смотрела на аккуратную, густую ше- велюру и успевала отмечать: темный с густой проседью, "пе- пельный блондин" - самый модный цвет для мужчины во все вре- мена, в любой точке... и как раньше не обращала внимания, ведь шеф - мужик что надо, красавец. Она предоставляла ему право начать разговор, а уж послед- нее слово останется за ней. Что-что, а поставить себя Наташа умела, знала - для хорошенькой женщины рангов и чинов не су- ществует. - Ну что вы молчите? - Лицо шефа стало не просто усталым, но и обиженно-недовольным. Пора! Наташа подошла еще ближе, оперлась руками о стол - серьги-колючки сползли с плеч и повисли на длинных нитях, задрожали. - Я насчет отпуска, Михаил Максимыч. Деньков на пятнад- цать, с понедельника. Начальник вздохнул, оторвался от ногтей. - Сколько раз вы в этом году были в отпуске? Наташа томно закатила глазки, склонила голову набок. - Не слышу. - Ну-у... - руки оторвались от стола и изобразили что-то неопределенное. Сама Наташа смотрела прямо в начальственные глаза и улы- балась уже откровеннее. - Так сколько раз вы были в отпуске в этом году, я вас спрашиваю? - Михаил Максимович убрал колено, остатки расс- лабленности покинули его - на волевом, портретном лице поя- вилось выражение значимости и уверенности. - Ну два, - немного раздраженно, но не переставая улы- баться, ответила Наташа, - вы же понимаете... - Все, разговор закончен, не мешайте работать. - Михаил Максимович выразительно указал глазами на дверь и принялся ворошить бумаги на столе. Наташа выпрямилась. - Ничего я вам не мешаю, не надо! Мне отпуск нужен срочно и обязательно. Ну что вам, веские причины подавать? Для че- го? Вы, Михаил Максимыч... - Выйдите из кабинета, я вам говорю, и никаких отпусков. С ума сошли - очередная коллегия на носу, а они в отпуска. - Михаил Максимович осекся, подумал - не слишком ли круто он взял, надо было как-то свести к шутке, наобещать целые горы на будущее. Нет, пора девчонку приучать к порядку. - Тем бо- лее уже дважды гуляли в этом году. - Он еще немного помол- чал. Застегнул пиджак, поправил галстук. - Отпуска оплачива- емые были? Наташа молчала, барабанила длинными и тоже зеленоватыми ноготками по полированной поверхности дорогого, редкого сто- ла, который с невероятными трудностями вырвал для Михаила Максимовича из цепких объятий одного подмосковного музейчика его подручный, и ждала. Она-то понимала, что это лишь вступ- ление. А вот сам начальник и не догадывался - к чему может привести его несговорчивость. Зазнался, выкобенивает из себя незнамо что, думала Наташа, вроде бы слушая Михаила Максимо- вича, а сам занесся,. забывает, что он под богом ходит, ну ничего, мы его об землю, отца родного, так приложим... - Конечно, оплачиваемых, как же иначе. Да и не выйдет с вами иначе, ведь вы свое не упустите, вырвете! Да и не толь- ко свое. - Михаил Максимович понял, что несет лишнее, и за- молк. Он со страдальческим выражекием поднял глаза на Ната- шу. - Ну неужели вы не можете меня понять? Вы что думаете - мне все позволено, все в моей власти? Ошибаетесь, дорогуша. На всякий случай Наташа решила испробовать предпоследнее средство - лицо ее сморщилось, губы надулись, и из зеленого глаза выкатилась на щеку этакая с прозеленью слеза. - Мне очень надо, - сказала она горестно, - очень-очень, вы даже не догадываетесь - насколько это важно. Это было действительно важно - она уже договорилась с компанией и через два дня должна была быть в Карпатах. Но ведь этот сухарь, выскочка, жлоб, начальничек чертов не по- нимает! Что он вообще понимает, карьерист несчастный! Ах, как хотелось ей, чтоб и предпоследнее средство не сработало! Тогда поглядим еще, кто есть кто! Тогда по-другому запоешь - сразу все позволено станет! Но пока Наташа тихо, очень уме- ренно, чтоб не смыть и не размазать краску, плакала - в две-три слезинки, тут же подхватываемые кончиком батистового зеленого же платочка. Слезы возымели свое действие. Но обратное. Михаил Макси- мович почувствовал себя хозяином положения. Теперь, наобещав что угодно, он сможет свысока и небрежно проявить великоду- шие. Но не на понедельник, а на потом... А когда будет это "потом" - ему решать. Он снова откинулся на спинку, рука за- няла привычное место на ноге. - Решим мы этот вопрос, Наташенька, - медленно проговорил он, смакуя каждое слово, - доверьтесь мне. Ведь хорошо мы все вместе работаем, такой дружный коллектив, ну, не мне вам говорить, по-моему, недовольных нет! Наташа ждала. - Через недельку, самое большое две, в общем, после кол- легии можете рассчитывать, если... - Что "если"? - Наташа, позабыв о слезах, пошла напролом. И улыбка снова вернулась на ее хорошенькое личико с точены- ми, умело подчеркнутыми макияжем чертами. - Ну что вы, в самом деле? - С понедельника, Михаил Максимыч, со следующего поне- дельника, через недельку не надо. - Голос Наташи твердел. И Михаил Максимович почувствовал - за этим напором что-то есть. Но что? Что могла она, даже при всех поддержках, при всех покровителях? Да чепуха на постном масле! Он молчал, давая понять, что разговор закончен. И откуда у нее в руках появилась бумага, в пол-листа, с машинописным текстом? Михаил Максимович подался вперед, ког- да увидел свою подпись. Он узнал эту бумагу. - Дайте мне! - сказал он жестко и требовательно, как умел говорить, когда приказывал, отметая все сомнения и вопросы, когда ни на секунду не сомневался в выполнении требуемого. Рука с бумагой приблизилась к самому носу, потом немного вниз - так, будто Наташа послушалась и уже протягивала ему листок. И когда Михаил Максимович смог разглядеть каждую букву, убедиться, что это именно та бумага, когда он уже протянул руку, облегченно вздыхая, листок выскользнул из-под носа. - На две недели с понедельника! - повторила Наташа. Ну нет, теперь она не получит ничего. Михаил Максимович привстал было, тут же опустился в кресло. Нет, не получит. Но... столько можно... конец всему, это крах, в пятьдесят лет, после стольких усилий, такого невозможного, но вопло- тившегося труда. Нет! Нет! Он рванулся вперед - пальцы сомкнулись в пустоте. - Я тебя вышвырну из управления, тварь! - прошипел он еле слышно, а показалось, что проревел на все здание. Наташа подняла руку с зажатой в ней бумагой вверх, побед- но потрясла ею в воздухе и улыбнулась уже как нельзя откро- веннее. - Кто кого! Пишите - с понедельника, на две недели! - Отдай немедленно! Михаил Максимлович, заливаясь багровой, не сулящей ничего хорошего краской, перегнулся через стол - ах, как тот был велик, не достать. Наташа отступила ближе к двери. - Пишите, пишите! - Она была уверена, что начальник пол- ностью в ее руках. Вместе с последним звуком, вылетевшим из ее рта, Михаил Максимович рванулся вперед что было сил - сначала в сторону, из-за стола, потом к двери. Еще миг и... Но он не учел сто- явшего на пути стула, может, сгоряча, может, потому, что в глазах было пусто - ничего, кроме белого листка с его под- писью. И стул сделал свое дело - падая, Михаил Максимович успел ухватиться за Наташину руку и повалил ее саму вслед за собой на ковер. От неожиданно резкого, дикого визга он потерял слух, чувство пространства и остатки разума. Но руку не выпустил, тянул на себя. И одновременно пытался подняться, высколь- знуть из этой унизительной позы. В лицо ему били оголившиеся женские колени. И визг, визг... Михаил Максимович подбирался к листку. Но не так-то просто было это сделать. Наташа отча- янно сопротивлялась. И вместо того чтобы подняться, они лишь на мгновение оторвались от пола и тут же снова упали, сцепи- лись, покатились по ковру. Настал тот момент, когда ни тому, ни другому уже не было ни малейшего дела до соблюдения при- личий - галстук сразу же уехал куда-то на спину, пиджак зат- рещал под мышками, посыпались с разорванной нитки разноцвет- ные бусинки. Отнять! Не отдать! Во что бы то ни стало! Ни за что!! Никогда не думал Михаил Максимович, что женщины могут быть так сильны. Не думал он об этом и сейчас - перед ним была не женщина, перед ним был конец карьеры, его благополу- чия и благополучия всех его близких, конец самой жизни: ведь жизни уже не будет, будет бесконечное, мучительное падение! Ни вывернуть руку, ни притянуть ее к себе не удавалось. Ми- хаил Максимович старался придавить бьющуюся Наташу к полу всем телом, прижать, тогда-то он доберется. И все! И все!! Но она выскальзывала, стараясь хоть на сантиметр, но с каж- дым движением пробиваться, проползти к двери. И, не желая того, одним из рывков своего сильного, натренированного тела Михаил Максимович помог ей в том - Наташа ударилась спиной в дверь, и они оба выкатились в приемную. Ничего пока не заме- чая, никого не замечая, а ведь там... Там, в приемной, с портфелем в одной руке, свертками таб- лиц в другой, ничего не понимая, ошарашенный, думающий, что это он сходит с ума, что ему уже начинают мерещиться неверо- ятные, жуткие вещи, стоял Кондрашев. Первое, что ему броси- лось в глаза, это ноги, бесконечные, занимающие все прост- ранство, так казалось, голые женские ноги. Лишь потом Конд- рашев увидел и понял: ему крышка, все! Они могли вытворять что угодно, где угодно - они из одного котла, и это все, черт возьми, их дело! Но он, невольный свидетель... Ему не простят. Кондрашев отвернулся к окну. Клубок из ног, рук, спин подкатился к нему, ударил под колени. Кондрашев упал сразу, не успев обернуться, все папки и рулоны вылетели у него из рук, рассыпались. Наташа завиз- жала еще истеричнее, принялась бить ногами. - Во-о-он!!! - заревел снизу Михаил Максимович. Кондрашев, ничего не видя перед собой, вскочил на ноги. Бросился к двери. Потом вернулся, опустился на колени и стал собирать бумаги. В приемную вошла секретарша Любочка в банановом костюме, с ней был незапоминающийся, но вездесущий Рюмин. Двое в две- рях, ползающий Кондрашев, двое - на полу в непрекращающейся борьбе. Но именно в этот миг Михаил Максимович добрался до лист- ка, вырвал его, комкая, сунул в карман брюк. И только после этого встал, принялся отряхиваться. Смотреть на него было невозможно - казалось, еще немного - и его хватит удар, пря- мо здесь, и тогда... Наташа медленно, опираясь о валики, вползала на кресло, дрожа всем телом. Она уже не визжала, но что-то упорно хотела сказать. И не могла. Кондрашев прижи- мался к стене. - Все по местам, - тускло бросил Михаил Максимович, - вы что, не слышите! Кондрашев, обходя стоящих в дверях, вышел первым. Его состояние было еще хуже, чем у измученного схваткой началь- ника. Но он расслышал, как Михаил Максимович, тяжело отдува- ясь, сказал Любочке: - Садитесь, печатайте: с понедельника на две недели от- пуск, вот этой, сами видите, и мне на подпись, сразу же! Вы что, оглохли?! Рюмин, проходя мимо Кондрашева, стоящего в коридоре, пох- лопал его по плечу и поглядел в глаза - то ли с сострадани- ем, то ли с укоризной. Последней вышла Наташа - она победно посмотрела на Кондрашева и помахала перед его носом копией подписанного приказа. Наташа была спокойна и очень довольна собой, и об этом говорило в первую очередь то, что она сни- зошла до посетителя, заметила его. Все было кончено. От подножия блистательного пика Кондрашев летел прямо вверх тормашками в бездну, в такой провал, из которого его не вытянут и десять альпинистских связок. Разум отказывался принимать все случившееся за явь. Но это все было! Кто угодно мог советовать, говорить что угодно и сколько влезет, но сам-то Кондрашев проработал в этом мире восемнад- цать лет и потому знал, что помочь ему не сможет никто, что он может рвать волосы на голове, может биться лбом в двери, стены, требовать созыва сессии Академии наук или даже внео- чередного заседания Генеральной ассамблеи ООН, может писать, жаловаться, ходить, молить, попасть в психушку, в зону, на тот свет, выть, резать вены и самосжигаться в знак протеста - ничто ему не поможет, двери этой не обойти! Рюмин затащил его, безвольного и мрачного, в курилку у лестницы. Там уже желтела нарядом своим Любочка. - Да ладно, плюнь, живи проще... - посыпались утешения. Они все понимали.. Но от них ничего уже не зависело. - Так чего это вдруг? - спросил Кондрашев как-то неопре- деленно, пытаясь хоть немного осмыслить положение. Рюмин нахмурился, но сказал все же, будто выдавливая: - Да на той неделе Наташка эта, дура, от полнейшего без- делья додумалась на спор бумагу одну подсунуть... - Ага, - оживилась Любочка, чувствуя, что ее опережают, что не от нее узнают новости, - во балбесы, знают, что сам-то все подмахивает не глядя, ну и подложили в стопу, в ту, что на подпись... Ну он мне и врезал! Они ему в стол су- нули потом, для хохмы, второй экземпляр! Он со страху чуть не помер прямо в кабинете, все выискивал - где первый да кто подложил! - Ну и что там было-то? - спросил Кондрашев. - Где, в столе? - переспросила Любочка. - Да не в столе, в бумаге! - А черт его знает, - проговорил Рюмин, - думаешь, эта стерва так запросто расколется? - Он и мне-то этот второй экземляр не показывал, перед носом тряс, а почитать не дал! - сказала Любочка, вновь встревая в разговор. - Говорят, заявление по собственному, дескать, с такой формулировочкой: в связи с полнейшей неком- петентностью и продолжительными... - Любочка прикрыла рот ладошкой, - запоями прошу уволить меня по собственному жела- нию! - Да нет! - резко оборвал ее Рюмин. - Все не так. Там жа- лоба была, вроде бы наш на верхнего своего писал, понял? Че- рез голову, что, дескать, развалил все, аморален, ну и в та- ком духе... Любочка замахала руками: - Да что ты, это ж ему сразу - крышка! Ведь это ж не ано- нимка, не-е, навряд ли бы посмели! - Она даже прижала руку к груди. - То-то и дело, что крышка! Кондрашев ничего не понимал. - Короче, чего-то там подмахнул на свою шею, - заключил Рюмин, - вслепую! Но ты молчок только, лады? - Лады, - вяло согласился Кондрашев. - А эту дуру, - начал было Рюмин, - мы еще... - Сам дурак старый! - выкрикнула ему в ухо неизвестно от- куда появившаяся Наташа. Она была уже одета, шла к лестнице. - Чего валить-то, кто подсовывал-то?! Я сама про эту хохму только позавчера услыхала, а бумагу у корзинки Любкиной наш- ла, вот так! - Ну и что там было, Наташенька? - заюлила Любочка. Наташа на долю секунды задумалась, даже посерьезнела. А потом резко бросила в лицо Рюмину с усмешечкой ядовитой: - А то, чтоб Наталье Петровне отпуск дали на две недель- ки, а вам чтоб киснуть тут, в стекляшечке, ясно?! Она громко рассмеялась и, оттеснив Кондрашева плечом, по- бежала к лестнице. Минуты две все смотрели ей вслед. Потом Рюмин сказал: - Да ладно, через месячишко придешь, шеф отходчивый, все забудет! Сейчас-то и мне ему на глаза неловко показываться. Кондрашев знал, что "шеф" отнюдь не отходчивый, наоборот, на редкость злопамятный и подозрительный. Но ему не остава- лось ничего иного. Надо было идти в кабинет. Когда он распахнул дверь, Михаил Максимович сидел в крес- ле, блаженно улыбаясь, поглаживая прижатый к груди мятый листок бумаги. Заметив вошедшего, он испуганно дернулся, су- нул листок во внутренний карман пиджака. - Опять вы?! - спросил холодно. Кондрашев не успел и рта раскрыть. - Не сидится на своем рабочем месте?! - Голос Михаила Максимовича приобрел какой-то злобный оттенок, глаза сузи- лись. - Ничего, я поговорю с вашим начальством, чтобы подтя- нули дисциплину, ишь разболтались! Выйдите отсюда! - Михаил Максимович, у меня важнейшее... - Вы меня не поняли, милейший? - На полном лице появилась спокойная, даже умиротворенная улыбка, хотя голос продолжал дрожать. - Идите, идите! И старайтесь не попадаться мне на глаза! Ну, в чем дело, провожатые нужны?! Кондрашев в полнейшем помрачении стоял столбом, прижимая к бокам портфель и рулоны. - Та-ак-с, понятненько, - выдавил Михаил Максимович. Он заметно нервничал, видимо, прокручивая в мозгу самые неожи- данные варианты, предполагая, что от него чего-то требуют за молчание. - Поня-атненько! Говори, чего хочешь, что надо? - заключил он довольнотаки фамильярно - не раскланиваться же перед очередным шантажистом. Кондрашев ожил, вновь сверкнула перед его мысленным взо- ром вершина. Пахнуло в лицо горними ветрами. Забрезжило ска- зочное сияние. - У меня очень серьезная работа, открытие, Михаил Макси- мович, двенадцать лет... Начальник недовольно поморщился, отмахнулся. Он давно не верил ни в какие "открытия". А вот прикрыть могли вполне, запросто. - Только голову мне не морочь. Слушай, на место этой стервы хочешь, сюда к нам? Такого поворота Кондрашев не ожидал. Не затем пришел. Хо- тя предложение было очень заманчивое. Но, с другой стороны, эта самая Наташа ему жизни не даст, только лишь попробуй он... - Да, верно мыслишь, - прочитал его думы Михаил Максимо- вич, - она нас обоих сожрет, падла. А тебя так и без подлив- ки проглотит, опомниться не успеешь. - Он призадумался, сжав рукой синюшный подбородок. - Может, этого, спеца моего глав- ного... как, потянешь на его должности? Кондрашев чувствовал, что начальник не в себе. Что это он ни с того ни с сего разоткровенничался вдруг? Не к добру это. Никогда он не простит того, что есть на свете такой вот свидетель. А про обещания забудет. - Как ты? - У меня вот... - проговорил Кондрашев, показывая глазами на рулон. Он еще не терял надежды, слишком трудно было отка- заться, так вот вдруг, ото всего. - Выбрось эту хреновину! Тебе дело предлагают, а ты мне в нос свои прожекты суешь! Кондрашев понял, что все безполезно, что здесь нужно действовать лишь Наташиными методами, иное - как мертвому припарки. Но он не мог. В самом управлении никто с ним и го- ворить не станет, если Михаил Максимович не одобрит его идею, идти наверх - опять спустят вниз. Начальник отдела от- кажется ото всего, никогда не пойдет поперек воли управле- ния. Может, повеситься прямо здесь, перед Михаилом Максимо- вичем, тогда его точно вышвырнут из кресла, в котором столь удобно сидеть, подмахивая все не глядя! Бессильная злоба подкатывала к горлу. - Давайте посмотрим только, Михаил Максимович, это же не- долго, наш начальник отдела говорил с вами, от Рюмина вы знаете, это же и вам на пользу будет... - проговорил быстро Кондрашев. - Что мне будет, я сам знаю, ты о себе думай, - резко оборвал его Михаил Максимович, наливаясь краснотой. - Говори прямо, что надо?! - Его все больше захватывали подозрения, подобного подвоха от такой мелкой рыбешки он не ожидал. - Вот! - выкрикнул Кондрашев. - Вот!! Вот!!! Он вытянул вперед руки с рулоном и портфелем. Потом порт- фель бросил на пол, начал разворачивать свои таблицы, графи- ки. Михаил Максимович его остановил резким движением. - А ну прекратить! Ты что тут позволяешь! - завопил он вне себя. - Это что еще! В дверь просунулась Любочка, глаза у нее были удивлен- но-напуганные. - Брысь! - заорал Михаил Максимович. Любочка бесшумно скрылась. Чувствовалось, что начальник сдерживает себя с большим трудом, что нервы у него уже на пределе и он вот-вот может вытолкать за дверь и самого Кондрашева. И все же Михаил Мак- симович искал выхода. И не понимал - какие еще козыри на ру- ках у этого наглого типа, чего он добивается и чего от него ждать. Кругом враги! - Уберем к черту этого Рюмина-осла, годится?! - прогово- рил он полушепотом. - Он давно тут не на месте. Как? Кондрашев был на пределе. И ему не нужно было место Рюми- на. - Вы можете меня выслушать? - процедил он сквозь зубы. - Одно из двух, - гнул свое Михаил Максимович, - или сю- да, на место этого главспеца хренова, или я тебя вышвырну вообще из системы, понял? Другого предложить не могу! Я не господь бог! Ух, как вы мне все надоели, вымогатели. Дармое- ды! Все подсиживают - от курьера до замов, все! - Не надо, ничего не надо! - вновь сорвался на крик Конд- рашев. - Ни-че-го!!! Михаил Максимович позеленел, совершенно неожиданно из почти свекольно-красного он стал бледным с прозеленью - в тон платья убежавшей Наташи. Чувствовалось, что он теряет почву под ногами, что его начинает трясти от страха за свою судьбу. Этот нахальный парень должен был сломаться после первого же предложения, но он пер как танк. И это было страшно! - Так чего же ты хочешь, не по-ни-ма-ю! - чуть ли не взмолился он, вцепившись рукою в воротник рубахи, задыхаясь. - Чего-о? - Ничего-о! - закричал Кондрашев. - Вот! Он поднял портфель, принялся его расстегивать. - Брось, говори напрямую! - просипел Михаил Максимович, сползая с кресла. - Ты что, не доверяешь мне?! Кондрашев вывалил бумаги из портфеля на стол, принялся объяснять что-то, тыча пальцем в заглавие докладной записки проекта. Михаил Максимович отодвинул бумаги дрожащей рукой, уста- вился в глаза Кондрашеву, ничего не понимая, чувствуя, что тот его допечет. - Тебе мало места главного специалиста? Мало? Ах ты!.. Кондрашев отшвырнул портфель к стене. Из него посыпалось все, что не было высыпано на стол. Происходящее походило на безумный сон, бред шизофреника. - Это же открытие! - орал он. - Это же Государственная, как минимум! - Слюна брызгала из его рта в лицо начальнику. - Ведь взглянуть, одним глазом, ведь можно! - Все понял! - так же в упор крикнул Михаил Максимович. - Но большего, хоть убей, не могу! Ты слышишь, что тебе гово- рят - не мо-гу! Кондрашев потерял контроль над собой. Он подхватил уро- ненный рулон и со всего маху ударил им Михаила Максимовича по голове. - Не надо ни-че-го! - проорал он и ударил еще и еще раз. - Ничего! Михаил Максимович пытался защищать голову руками. Но у него не получалось, Кондрашев бил и бил его тяжелым рулоном свернутых таблиц и диаграмм, сжимая конец рулона обеими ру- ками, как какой-нибудь средневековый пес-рыцарь сжимал свой двуручный меч, вознося его над головою противника. Есть упо- ение в бою и бездны мрачной на краю! - Ни-че-го!! - Плюс повышенные премии каждый квартал! - жалобно выкри- кивал Михаил Максимович. - Нет! - Плюс по два отпуска в год! - Не надо! - Загранкомандировки устрою! - Не хочу! Удар следовал за ударом, Кондрашев потихоньку терял силы - размахивать двуручным мечом-рулоном было нелегко. Но все накипевшее вырывалось наружу, и остановиться он не мог, ни- чего не видя, ничего не слыша, ничего не понимая... Напосле- док он навалился на стол и опрокинул его на сползшего с кресла Михаила Максимовича. Тот выкрикнул из-под стола: - Тогда говори прямо! Кондрашев резко развернулся, вышел из кабинета. Рюмина, Любочку, еще кого-то из управления он не заметил, быстро прошел мимо, сбежал вниз по лестнице... Долго шел, слепо на- тыкаясь на прохожих, ничего не соображая, продолжая трястись - уже не от злости, а от мерзкого выматывающего бессилия. На него указывали пальцами, глазели вслед, настороженно обора- чивались милиционеры и разевали рты малыши. Но он никого не видел. Пропасть, бездна, конец! Замшелый, чудовищный меха- низм, в котором все ни при чем, никто не виноват и никто ни за что не отвечает, в котором страх за себя превыше всего на свете и кумиром - слепое, безликое ничто, пожирающее сущее и обращающее его в пустоту и безвременье, механизм уничтожения пространства духа и мысли, бесплотный и эфемерный, недоступ- ный отображению никакими изощренно-буйными средствами после- дователей ясновидящего безумца Сальвадора Дали, механизм удушающий, сокрушающий, безбрежно-безликий и бестелесно-воз- душный, не воплощенный в материи, но существующий. О, тяжело пожатье каменной его десницы! Пройдя два квартала, он совершенно неожиданно для себя заметил, что еще сжимает побелевшими руками истрепанный, ра- зодранный рулон, который никогда ему уже не пригодится. Он бросил ненужный рулон в ближайшую урну, сунул руки глубоко в карманы и пошел дальше, постепенно умеряя шаг. ЮРИЙ ДМИТРИЕВИЧ ПЕТУХОВ ЧУДОВИЩЕ Издается в авторской редакции Художественный редактор А. Г. Чувасов Технический редактор Т. С. Казовская Сдано в набор 09.02.90. Подписано к псчсти 04.05.90. А03083. Формат 84 "108 1/32. Бумага газетная. Гарнитура Тип "таймс". Печать высокая. Усл. печ. л. 20,16. Учизд.л.20,90.'Ги- раж71 000 экз. Заказ №314. Цена Юр. "Метагалактика", приложение к журналу "Приключения, фантас- тика". 111123, Москва, 2-я Владимирская, а/я 40. Отпечатано с готовых диапозитивов в Московской типографии № 13 ПО "Периодика". 107005, Москва, Денисовский пер., 30 -------------------------------------------------------------------- "Книжная полка", http://www.rusf.ru/books/: 25.07.2002 17:12
[X]