КОЛЫБЕЛЬНАЯ ДЛЯ ХЛУДОВА
(Рецензия на спектакль "БегЪ" в Театре п/р О. Табакова)
30 апреля 2004г.
...Булгаков писал о войне. Булгаков писал о встречах и расставаниях, о наступлениях и боях, Булгаков писал о смерти и выживании рядышком с этой смертью. Пьесу "БегЪ" в "Табакерке" ставила женщина - Елена Невежина, и как мне кажется, это явилось решающим фактором в отношении того, что бомбы не взрываются, оружия практически нет и окна не заклеены крест-накрест. Пьеса получилась о том, что жалко - причем жалко всех, кто хоть на секунду выходит под обнажающие лица софиты. Бедный приват-доцент Голубков, бедный генерал Чарнота со всей своей свитой, бедная Серафима, бедная Люська и бедный, бедный Хлудов, Роман Валерьянович.
Это здесь главное. Потому что, сидя в зале, совершенно не думаешь о невыносимой реальности двадцатых годов. Хотя сделано для этого все - шум поезда, туман, глухой голос откуда-то сверху, сваленные в углу тюки с тряпьем, потерянные лица и порывистые движения актеров. Декорации качественно вгоняют зрителя в драму кучки измученных беженцев (единственный просчет - банальнейшее изображение Парижа с помощью огоньков Эйфелевой башни на втором плане да незамысловатой нежной мелодии), но пьеса-то все равно не о месте. И даже не о времени. Она - о них.
Актриса МХАТа Елена Панова играет петербургскую даму Корзухину. В первом действии об этом красноречиво свидетельствует модная шляпка с перьями. Дальше никаких шляпок уже нет. Она молода, она не привыкла бояться, ей все еще кажется, что за ее спиной стоит властный муж (который отречется от нее при первой же возможности), она не обращает внимания ни на кого и ни на что, и интересно наблюдать, как это все с нее постепенно слетает. В принципе, Серафима и в тексте пьесы - больше наблюдатель; единственная запоминающаяся сцена с ее участием - это диалог с Хлудовым в районе финала, где она, сама обезумев от неведения, всеми силами пытается отвлечь его от разговоров с мифическим Крапилиным и переключить внимание на себя - хотя он не слышит, все равно не слышит. Нельзя ни похвалить игру Пановой, ни раскритиковать ее. Все, что следовало делать Серафиме, Серафима делала. Но внимание зала не было приковано к ней. Ни разу не было.
Виталий Егоров играет Голубкова, который мало того, что сын профессора-идеалиста да и сам приват-доцент, но и непременно стремится сообщить эту наиважнейшую подробность каждому встречному. Егоров блестяще показывает комплекс воспитанного мальчика из хорошей семьи - человека, который ни при каких условиях не утратит своих манер, привитых ему однажды и навеки. Он не в состоянии перечить Серафиме, хотя она неправа, опасно больна и к тому же женщина; он не смеет отказаться от предложенной сигареты, хотя дым заставляет его задыхаться. То, что он ближе к финалу выкладывает Корзухину все свои нелестные соображения на его счет - подвиг, не меньший, чем если бы этот самый Голубков поднял на кого-либо винтовку, которой он и в глаза-то не видел. Роль приват-доцента Сергея Павловича, беспрестанно тоскующего по зеленой лампе в своем кабинете, написана прямо под Егорова, словно Булгаков в каком-то из этих восьми туманных снов самолично сталкивался с актером. Темные глаза - большие, блестящие, тревожные, срывающийся, неровный голос и выражение лица, напоминающее оглушенного неожиданным шоком ребенка. Виталий Егоров играет великолепно, но честно говоря, в данной роли ему следовало бы очень и очень постараться, чтобы разрушить образ. Потому что он - оттуда. И ничего тут не сделаешь.
"Он болен чем-то, этот человек, весь болен, с ног до головы" - раз за разом повторяет автор, описывая эпицентр своей пьесы - Хлудова. Болен чем? Сам Хлудов и вслух, и про себя, тоже не однажды задает себе подобный вопрос. Да что там вопрос, он уверен. И каждый в зале с момента появления Андрея Смолякова на сцене верит в это тоже. Сразу и безоговорочно. Нет, Смоляков ничего такого не делает. Он вполне адекватно себя ведет, выглядит не хуже, чем все остальные и даже отдает приказы окружающим. Но он болен, Роман Валерьянович. В этом нет никаких сомнений. Он спокойнее всех, вместе взятых, он вроде бы ничего не боится, и когда наконец наступает взрыв - в последнем действии, когда этого самого Хлудова сгибает пополам на краю сцены во внезапной истерике, точно посланный заряд невозможной боли попадает прямиком в каждое сердце. Андрей Смоляков самым профессиональным образом умеет давить на нужные кнопки сидящих в зале людей - ну слишком хорошо знает он, где эти кнопки расположены. Но его слезы пугают. Даже Серафиме страшно подойти. И она остается там, где была, в углу, на расстоянии. И это снова понятно. Снова просто. И это тоже сон.
Очень хочется сказать о великолепной игре Луизы Хуснутдиновой, исполняющей роль Люськи. Как живой огонек, она озаряет всю пьесу. Она говорит громко, действует быстро, она либо смеется, либо кричит - у нее вообще отсутствуют промежуточные эмоции. Она большой молодец, и я думаю, она еще очень и очень себя покажет - в дальнейших работах.
И - великолепная грамотная нотка в финале. Грамотная и идущая наперекор тексту Булгакова. Когда Хлудов отдает Серафиме на память свой медальон, она в каком-то порыве прижимает Романа к себе, чувствуя, что никогда уже им не встретиться в этом мире. Так - у автора. В постановке Невежиной они обнимаются втроем - Серафима, Голубков и Хлудов. Я не сторонница отсебятины в классических произведениях, но в данном случае стоит сказать огромное спасибо режиссеру. Невежина улучшила концовку раза в два. Она придала ей - смысл.
Ну а дальше что? Дальше все известно. Короткий монолог, придавленные крестом безумия плечи Хлудова-Смолякова; поганое царство... тараканьи бега. Выстрел. Этот - не мог промахнуться. Никогда не мог. И тьма. И сон кончился. Начались аплодисменты.