Начну с подсчета, на основании скольких элементов текста я вывел когда-то художественный смысл его “Сборника повестей “Комбинации против Хода Истории””: индифферентность ко всему нынешнему в России в ожидании прояснения, куда ее несет ход истории. – На основании сорока четырех.

А теперь посмотрим, сколько их убил для меня автор в своем интервью Елене Зейферт (http://lib.ru/NEWPROZA/GERGENREDER/interviewzejfert.txt и http://www.magister.msk.ru/library/publicat/hergen/zeifert01.htm ).

Я соотнес начало “Грозной птицы галки” с началом гумилевских “Записок кавалериста” (http://www.magister.msk.ru/library/publicat/volozhin/gerg.htm). Сам Гергенредер согласился: “Сходство, гм, прямо-таки налицо”. - А что ж за “но”? – А то, что мало ли с кем можно было соотнести по признаку “говорится о частных успехах своей стороны при общем неблагоприятном положении дел”: с “Войной и миром”, например, соотнести-де можно было и т.д.

И почему-то ему не важно, что у меня это не единственный признак соотнесения, что главное – это соотнесение по признаку “война на фоне красоты”. И что особенно важным мне для выхода на осознание художественного смысла было ПРОТИВОПОСТАВЛЯЮЩЕЕ соотнесение. У Гумилева – произведение акмеиста, а у Гергенредера – реалиста, разочаровавшегося, как и Чехов, в действительности своего времени. Для Гергенредера – во времени дикой реставрации капитализма.

Видно, Гергенредер с года написания сборника изменился, и ему теперь неприятно то резкое освещение мое, в котором его тогдашнее мировоззрение так четко предстало. А может, другое. Я-то оперировал нюансами текста, рожденными – не исключено – подсознанием. Могло так в сознание и не пробиться… Это объяснило б мне негодность средств, примененных автором для возражения.

Так если Гергенредер вообще не читал “Записок кавалериста”, то мне остается только пожалеть о своем предположении, что возможно он соотнес сознательно. Однако не было заявлено, что он не читал. Что если читал? – Тогда другое дело. Если Юнг прав, и действительно существует коллективное бессознательное, то упомянутые “Записки” сидят в подсознании разбираемого автора. И я виноват лишь в рискованности предположения, что соотнесение с Гумилевым было возможно сознательным.

Гергенредер, конечно прав, обращая внимание на соотнесенность отношения хемингуэевского героя к названию селений в местах боев, противоположную отношению Лени к названию села, где похоронили славного Шарапенкова.

Хемингуэй-то идеологически не отделен от своего Генри. А Леня, - как я показал в своем разборе, - от автора идейно отделен. Поэтому я имею право слышать и голос автора в последних словах повести, а не только Лени. Голос разочарованного (а ля потерянное поколение хемингуэевское) автора времени дикой реставрации капитализма, отличающийся от голоса Лени, фаната военного искусства и несломленного духом белогвардейца.

Следующий упрек мне, к моей радости, опять изрядно нечестный: “Берет эпизод, когда на некомплектную роту белых устремляются толпы рабочих, вооруженных, но не обученных военному делу, и выводит из этого, что за коммунистов было большинство населения страны”.

На самом деле я вывел из поведения рабочих массовый героизм рабочих же. Не крестьян, составлявших большинство населения. Хоть и перешел там я к массовому героизму гергенредеровских рабочих от массового – невоенного, правда – героизма гергенредеровских же кутьковских крестьян.

Гергенредер не погнушался привести цифры о голосовании по выборам в Учредительное собрание. Тогда как вспомнить нужно было б, кто победил в гражданской войне в стране, где около 80% были крестьяне.

А раз он обратился к историческим документам, то я смею обратиться к современному и совсем не просоветскому историку, Ахиезеру (http://www.ecsocman.edu.ru/db/msg/176833.html), называющему ту ценность, которую приняло для себя большинство в те годы локализмом. Другими словами это ценности первобытного коммунизма, общинные ценности.

Ценности любого коммунизма, наверно, давно и неизменно не разделяются Гергенредером. Это не значит, что как художник он обречен быть тенденциозным. (Известно, как Бальзак в жизни любил аристократов и как их изобразил в романах.) Жаль, что процитированные в разборе повестей слова Гуковского об этих материях не повлияли на интервьюируемого. В главе из “Парадокса Зенона”, где юноши рассказывают о своих убеждениях, веет таким, по Ахиезеру, локализмом, уравнительностью, что аж сердце щемит из-за неотличимости этого от утопий противной стороны. Вот что значит художник! А перед интервьюершей тот же человек предстает лично пережившим террор, каковыми юноши из его повести не были. Они лишь слышали. Так уж получается по тексту повести. (И то, что слышали, была неправда, комбинация против хода истории, если верить все тому же историку: “Ленин в 1918 году считал, что “если теперь найдутся в России десятки людей, которые борются против Советской власти, то таких чудаков немного, а через несколько недель не будет и совсем” [Ленин. Полн. собр. соч. Т. 35. С. 37]. Очевидно, что Ленин верил в возможность избежать серьезных столкновений и тем более террора. В первое время суды выносили мягкие приговоры и даже отпускали людей, опасных для режима. На первых порах большевикам казалось, что рано или поздно люди поймут, где Правда. Однако эти ожидания оказались тщетны”. “Террор в значительных масштабах начался к середине 1918 года” (http://www.ecsocman.edu.ru/db/msg/176833.html).)

А интервьюируемый, - из нашего сегодня (осени 2005 года), когда Путина упрекают в авторитаризме, и даже отошедшие от дел разочаровавшиеся в ходе реальной истории романтики-демократы первой волны забеспокоились, - интервьюируемый спрашивает публику: “куда еще могли привести мечты о добре, о демократии, как не в ряды тех, кто борется за установление парламентаризма?”

Так и хочется тоже выйти из рамок повести и ответить: “В знаменитой “синей тетради” — работе “Государство и революция” — написанной буквально за два месяца до октябрьского переворота, Ленин подчеркивал, что диктатура пролетариата — это такая форма демократии, которая количественно расширяет сферу демократических свобод буржуазного демократического государства. Простое расширение демократии, доведение ее до наиболее полного воплощения, писал Ленин, приводит к переходу количества в качество, демократия буржуазная сменяется демократией социалистической. Насилие в этой форме демократии сводится к минимуму, ибо диктатура пролетариата означает подавление большинством трудящихся эксплуататорского меньшинства. А поэтому государственный аппарат, который был приспособлен для подавления большинства населения, нужно сломать и разбить, а вместо него создать государство Советов, ориентированное на самоуправление трудящихся (государство типа Парижской коммуны)” (Стёпин). – Тот же локализм. Что и случился реально на короткое время (так оно-то и описано в повести).

Единственно что… Идеал локализма, общины довольно жесток в отношении личности. Я не знаю, могло ли при его исповедовании доходить до степеней, озвученных Нагульновым, впавшим в истерику все же (о чем Гергенредер умалчивает). Подозреваю, что не могло.

Естественно, что – чисто логически - если принять свидетельства Днепрова вместе с его словосочетанием, синонимичным коллективизму, если помнить, что ход истории трафил коллективизму, то этот же ход истории работал против индивидуализма. Ну и человеческий облик в гражданской войне теряют все. Но у кого больше шансов потерять? У предчувствующих победу или у предчувствующих поражение? – Мне кажется, что у вторых, у индивидуалистов. А при комбинации против хода истории? – Наоборот. Вот Гергенредер так и поступил, распределив тяжесть вины соответственно: непосредственно убили ребенка красные, а всего лишь довел до убийства белый.

Упрек: “То есть красные разведчики и их противник друг другу не уступают, чего не желает видеть интерпретатор”, - не верен. Просто настолько очевиден вопрос, что я о Ромееве не написал.

“Интерпретатор пишет, что партия, которая с июля 17-го и до переворота больше была в подполье, чем на легальном положении, не могла дважды ошибиться. Но откуда взято, будто бывших помещиков и анархистов "не пропускали" в партию? Матрос Железняков, руководивший разгоном Учредительного собрания, - бывший анархист. Троцкий - бывший меньшевик, отец владел поместьем”. И т.д.

Но согласитесь, чтоб все-таки и командир, и комиссар оказались бандитами… Неужели я был не в праве понять такое как именно комбинацию против хода истории?

“В июле 1920 близ Бузулука восстала дивизия Сапожкова. Сам он и весь командный состав были людьми, проверенными партией. Так вот, комиссар дивизии и комиссар штаба дивизии оказались заодно с ее начальником Сапожковым. Более того: в организации восстания участвовал особый отдел”.

Гергенредер лукаво отпускает мне грехи за то, что я называю себя не критиком, а критиком-интерпретатором: “Этим он хочет обеспечить себе больше простора для весьма вольного толкования текстов”.

Книго