Книго

---------------------------------------------------------------
    Перевел с французского Анатолий Мигачев.
---------------------------------------------------------------
  Хотя  я  и  люблю  крупные габариты, но уж особо  чрезвычайных
чувств  к  великаншам не испытываю. Особенно после той  истории,
которая случилась у меня с одной из таких.
  Фамилия  бабенки  была  Ланкофуйе,  она  была  дочерью  кузины
Альфреда, моего приятеля парикмахера. Как-то в разговоре он  мне
рассказал  о  семье Ланкофуйе, о том, что этот ребенок  для  них
сущий крест. Девочка в пять лет начала расти и стала некрасивой.
В  десять лет ее рост был метр восемьдесят! В пятнадцать --  два.
Она   перестала   расти,  когда  достигла  двух  метров   десяти
сантиметров. Если бы у нее была тяга к баскетболу,  то  это  еще
полбеды! Но она ударилась в нимфоманию. Целыми днями валялась на
диване. Представляешь? Нинетта читала целыми днями.
  Сидели  мы как-то разговаривали с Альфредом о том,  о  сем.  И
тут  он говорит, что его кузина открыла ему свой секрет, на счет
того, что она томится от любви и хочет ее узнать, эта телка.  Но
кто  же  рискнет  забраться на такой монумент? У  нее,  высказал
Альфред  предположение,  должно быть такое  погребце,  что  туда
войдет  несколько двухметровых бутылок кьянти, если  принять  во
внимание  общую панораму этой "мадемуазель". Тут  ему  в  голову
приходит  мысль: "Слушай, Сандр, ведь у тебя елда  колосса  (моя
Берта  ввела  его  в  курс  насчет того,  что  у  меня  ишачиный
отросток),   почему  бы  тебе  не  попытаться  попотчевать   эту
девочку?" Я сначала запротестовал: хоть он у меня и здоровый, но
не  для такой же кашалотихи, извини! Он ответил, а чем я рискую?
В  общем, то да се, я согласился на эксперимент. Альфред сказал,
что  организует  все это по-тихому и ничего  не  будет  говорить
родителям  о  моей  экспедиции, пока  она  официально  не  будет
зарегистрирована, и что, если мне удастся доставить удовольствие
мисс Ланкфуйе, мы всегда успеем сообщить эту приятную новость ее
предкам.
  Проходит после этого разговора несколько дней, и как-то  утром
он мне звонит в легавку.
  --  Сандр,  ты  как сегодня на после обеда? Это я насчет  своей
кузины. Тебя устроит в три часа?
  -- Хоккей!
  --  Значит, дуй в мотель "Большой лес", это на северном выезде,
у Анченских ворот. Там одна половина города натягивает другую. Я
забронировал бунгало. Л-18. Жми прямо туда. Нинетта  будет  тебя
там ждать. Дело за тобой.
  И  он  дает отбой. А я сам не свой. От перспективы стыковки  с
великаншей.  Это  была  гала-премьера  для  меня.  Я   собирался
забраться  на  северную  ягодицу  Станового  хребта.  И  мучился
вопросами  о  том,  как же мне подступиться к  этой  груде  мяса
(телесам). Я жму к Ангенским воротам. Наконец, бунгало Л-18. Оно
было  последним  в  ряду, на краю поля.  Стучусь.  Мне  говорят:
"Войдите". Я вхожу.
  --  Здравствуйте, Нинетта, -- вывожу я мелодию одним  из  лучших
своих ободряющих тонов.
  И   вижу  объект  на  кровати.  Какая  же  она  страшная,  эта
"малышка",  кузина Альфреда, туды ее мать. Особенно  рожа.  Все-
таки,  хотя  она  и  великанша,  она  могла  бы  себе  отрастить
нормированную   физиономию.  Я  знаю  и  других  великанов,   но
фотографии  у  них  вполне съедобные. Гигантизм  у  нее  начался
именно  отсюда.  Лицо  экстравытянутое. Экстраширокое.  Из  этой
девчонки можно было смастерить многодетную семью. У нее не  было
ни  возраста,  ни форм. Просто огромная куча несвежего  мяса.  А
длиннющая!  О,  е мое, не поверишь, два десять,  а  ей  --  всего
xeqrm`dv`r|!  Иногда потолок два пятьдесят кажется тебе  низким.
Так вот, эта малютка с ее двумя метрами десятью там бы точно  не
уместилась.
  --  Здравствуйте,  Нинетта.  Как у  вас  дела?  --  Повторяю  я,
протягивая  ей  руку. Как слону, когда ты хочешь  задобрить  его
орешком.  Навстречу тянется нечто большое, как крышка стиральной
машины, и моя лапа исчезает в том, что должно быть ее рукой.
  --  Альфред  мне сказал, что вы симпатичный парень,  --  говорит
она обидчивым тоном.
  Прием был озадачивающий.
  --  А  разве  это  не  так, девочка? --  спросил  я  и  натянуто
засмеялся, так она меня смутила.
  -- Конечно, нет, -- ответила она. -- Вы совсем не красивый!
  --  Послушай,  дитя, -- перешел я в контратаку. -- Чтобы  поиметь
удовольствие с Рудольфом Валентино или Габаритом Купером надо  и
самой  быть  другой,  а  не походить на  запасы  топленого  сала
Франции.  Я  прихожу сюда и хочу оказать вам  услугу  с  хреном,
полным  благими  намерениями, и с мыслями  о  том,  смогу  ли  я
залезть на вас без стремянки, а вы меня как встречаете --  что  я
не красивый! Это какой-то бардак и ничего больше!
  И  знаешь,  что?  Нинетта  разревелась.  Просто  беда.  Ветер,
переходящий в бурю. Кровать сотрясалась, звенели стекла.
  --  Не  плачьте,  что  это  даст?  --  говорил  я  ей  в  полной
растерянности. -- Это же недоразумение, просто недоразумение.  Вы
хорошенькая  в  своем роде. Прелестная. Два десять,  ну  и  что?
Нечего  делать  из мухи слона! Это лучше, чем быть  карликом.  Я
уверен,  что  все  еще  образуется в вашей  жизни,  милашка.  Вы
встретите другого гиганта и составите с ним пару.
  Я  говорил,  что  на  ум придет, чтобы ее  успокоить.  Но  она
принималась  реветь пуще прежнего. Я похлопывал  ее  по  ручище,
напоминающей  толстенную черепаху, каждый палец  которой  был  с
лионскую сардельку.
  --  Ладно, хватит, расстанемся без обиды! Мы же пришли сюда  не
для  того,  чтобы ругаться. Это просто глупо. Если  бы  мы  были
знакомы, еще куда бы ни шло. А так... Идем, я вас отвезу в город.
  Нинетта  моментально прекратила свои рыдания. Она поднялась  и
села  на кровати, в сидячем положении она была такого же  роста,
как и в стоячем. -- Альфред мне говорил, что вы займетесь со мной
любовью,  --  заявила она. -- Вы же не оставите меня вот  так.  Вы
некрасивый, но привлекательный!
  Вот те на! От Сциллы попал к Харибде!
  -- Но, малышка, любовь -- это...
  -- Что! Вы думаете, что у меня нет чувства?
  --  О  господи, конечно, есть, только я боюсь, что оно для меня
слишком велико!
  Ее коровьи глаза отвисли на щеки.
  --  Я вас прошу, -- сказала она мне, -- я вас прошу, мне так надо
отдаться.
  --  Ладно, раздевайтесь, лапочка, -- вздохнув, согласился  я,  --
посмотрим, что можно сделать.
  Грудищи  у  нее  были, как капот у джипа, --  два  колоссальных
подойника  с сосками с селекционную грушу. Но мне было интересно
взглянуть на ее рубец. А чего, я сюда за этим и пришел, да и  за
бунгалу было заплачено.
  --  Покажи  мне твою кис-киску, -- чирикаю я, как воробышек,  но
не  потому что мне нравится сюсюкать, а по причине, что я  хотел
пощадить целомудрие молодой девственности.
  -- Я боюсь.
  --  Иначе  нельзя,  если  ты  хочешь,  чтобы  я  тебя  немножко
предпринял, розочка моя.
  Какие  окорока! Каждая ляжка была с поросенка. Лично  на  меня
это произвело -- такие объемистые объемы. Я провел по ним ладонью
-- кожа была в пупырышках.
  --  Теперь,  козочка, "опен задок", открой дверь,  как  говорят
бритиши,  --  настойчиво  говорю я, покрывая  бешеными  поцелуями
пупыристые ляжки, как бы приручая ее.
  Согнутой  в локте рукой она стыдливо прикрыла глаза. И  только
после  этого  стала раздвигать их, свои чудовищные окорока,  они
расходились, как два вола в упряжке, когда с них сняли  ярмо,  --
каждый  в  свою  сторону.  О, ля! О,  ля,  ля!  Вперед,  господа
пещерные  спелеолухи! Я оказался как на другой планете.  Еще  не
открытой.  Я  не удержался и присвистнул. Свист --  это  инстинкт
страха.  Потому что понять ничего было нельзя с первого взгляда.
Какие-то  головокружительные обрывы, долины, --  как  Колорадо  с
воздуха,  -- и джунгли, особенно джунгли, непроходимые, перевитые
гирляндами, как на карнавале, и потом странные аллеи, ведущие  в
никуда,  причудливые тропинки, петляющие как бы между бамбуками.
Ее  мохнатка  была  как  регион.  Да,  регион.  Звездища  такого
размера,  увеличенная  как на афише, от этого  может  возникнуть
головокружение. Мне казалось, что если я сейчас заговорю громко,
то  расщелина  Нинетты мне тут же будет вторить эхом.  Но  самое
ошеломляющее  в ней была, если можно так сказать, таинственность
(неизведанность). Будто это была не половая щель,  а  амбразура,
из  которой  вот-вот по тебе откроют огонь. Как  те  тропические
цветы-убийцы, которые захватывают своими лепестками  животных  и
пожирают их. Из нее, из этой расщелины, веяло опасностью. У меня
возникало беспокойство. Я боялся нырять туда. Даже погладить  не
решался. Мне казалось, что она проглотит мою руку, глум-глум -- и
все! Откусит ее по запястье, как здоровенным секатором.
  --   Ну,  сделайте  же  мне  что-нибудь,  --  умоляюще  вздыхала
Нинетта. -- Пожалуйста, сделайте мне что-нибудь!
  Так   ей  было  невтерпеж.  Так  ей  хотелось,  этой  бедняжке
великанше.
  --  Ну, конечно, конечно, малышка, сейчас сделаю, не премину, --
успокаивал я ее обещаниями.
  Но   мне  нечем  было  делать.  А  сам  не  знал,  как  к  ней
подступиться.  Слониха  заерзала. И стала просить,  жестикулируя
своим  седалищем, но вдохновение у меня от него не  поднималось.
Когда  девчонка бьется в лихорадке чувств, а твой артист опустил
занавес, двух решений быть не может -- языком! Отлично, сейчас  я
исполню  этой бесстыдной девахе тирольский танец на  ее  духовой
трубе.  Песню  ветра в колосьях пшеницы, растущей  по  краям  ее
половой  борозды.  Песню золотой пшеницы в ее дикой  гриве.  Ну,
мистер  Кусто,  ныряй! И стал я пахать. Лобок  у  нее  был,  как
головка  наковальни.  На  ее  смертоносных  склонах  можно  было
проводить  соревнования  по  гигантскому  слалому.  Тут,   чтобы
придать  себе  смелости и расположения духа, я сам себе  говорю,
что  во  все  времена мужик находил выход из положения.  Еще  до
рождества  Христова крестоносцы брали с собой  в  поход  сушеное
мясо.  А  потом  Ален Бомбар, как мудак, на своем плоту  пересек
Атлантику,  чтобы доказать себе, что лучше салата из  водорослей
нет  ничего  вкуснее  на  свете.  И  я  подумал:  "Сейчас  я  ее
пошершавлю,  эту  великаншу". Я буду единственным,  кто  на  это
решился.  Об  этом  в книжках по истории не напишут,  но  я  это
сделаю,   черт  возьми!  И,  возбудившись  от  этих  мыслей,   я
принимаюсь  скрести  трюм.  Как я ее  хлебал,  эту  Нинетту,  по
высшему  классу.  Да и было что хлебать! Вкуснятина.  И  столько
всего.  Только успевай. Как на пикнике. Она умирала от  счастья,
эта  толстая скотина. В ней взыграло ретивое. Это ни  с  чем  не
сравнить  --  когда тебя забирает. Удовольствие не  насморк,  его
ondveokex| быстрее.
  Исполняя  сцену  "завтрак жвачного на  траве",  я  уже  строил
планы  дальнейших действий. Я хотел перейти к холодному  оружию,
имея в виду, что местность стала непроходимой, как поле стадиона
"Парк  де  Пренс",  раскисшее после  дождя.  Уй!  Какая  мерзкая
погода!  Я себе говорю: "Ладно, еще немножко подмету и  введу  в
бой  свою гаубицу". Тут-то и случилась драма. Великанши такие  --
их   чувства  невозможно  резюмировать.  Они  доходят  до  точки
кипения, когда ты не ожидаешь. Я вдруг становлюсь глухим, слепым
и  начинаю  задыхаться. Это великанша сжала свои ноги.  Ты  меня
прости, конечно, но это хуже, чем тиски. Как будто мне на каждое
ухо  положили  по недоенной корове. В глазах у меня  помутилось.
Позвонки  затрещали.  Я  буквально подыхал  от  удушья.  Я  хочу
высвободить голову, но ее инстинкт самозащемления заставляет  ее
ноги  сжиматься  еще сильнее. Из этого ошейника  ляжек  вытащить
башку невозможно. "О господи, -- шепчу я сам себе, -- неужто я так
умру... так по-мудацки!" К месту будь сказано! Погибнуть с мордой,
зарывшейся в этой безразмерной звездище.
  Я  стал  колотить ее кулаками по заднице, эту сволочь, но  это
только  стимульнуло ее возбуждение. Она сдавливала все крепче  и
крепче!  А у меня подходили к концу запасы кислорода,  и  я  уже
выскребал последние крохи. Рефлекс! Я сую руку назад и нащупываю
в заднем кармане шкер свой пугач. Это моя последняя воля, говорю
я  себе,  а потом думаю, не стрелять же мне в зад этой людоедке,
добрая  душа  которой получает удовольствие, ферст  тайм,  донор
ветер!  Я выхватываю ствол, свешиваю руку и жму на курок.  Трах,
трах, трах, трах и трах (я помню каждый выстрел!). Зажатый между
ляжек  мисс  "Тур  Эффель", я слышал только  жидкие  хлопки.  Во
всяком  случае, последнего выстрела я не слышал, так как  я  при
этом  вырубился.  Чуть  позднее ко мне вернулось  мое  сознание.
Девчонка  стояла  у стены, сложившись в шее, так  как  ее  башка
упиралась  в  потолок.  Ведь в мотелях, имея  в  виду,  чем  там
занимаются,  не  нужны  высокие потолки. Она  пучилась  на  меня
своими  вылезшими из орбит гляделками. А с улицы кто-то  во  всю
мочь  тарабанил  в  дверь.  Голос  хозяина  мотеля  вопил:  "Что
происходит?  Откройте или я вызову полицию!" Сделав  три  глотка
воздуха, я отворил.
  В  полкодроме воняло порохом. Мужик забежал внутрь.  И  с  ним
еще  несколько  других  менов.  Все  орали,  как  болельщики  на
футболе.  Я разобъяснил мотельщику, что я из легавки и  что  мой
пистолет  по  оплошности жикнул поносом. Тут он мне сказал,  что
хоть  я  и флик, но палас есть палас, а палас у него был высшего
сорта  и  стоил столько-то за кубометр. Я не возникал и  отвалил
столько, сколько запросил этот гомик. Единственное, за  что  мне
было  стыдно,  это  за мою великаншу, над которой  все  ржали  и
смотрели,  как  на  диковинного  зверя.  Кому  она  что  плохого
сделала,  а, эта великанша? Да и мотельщику я заплатил за  палас
без возражений. Возьми, раз просишь. После всего случившегося  у
нас   с   ней  ничего  не  склеилось,  как  говорится.   Желание
потрахаться  пропало. Во всяком случае у меня!  И  ушла  она  на
своих  двоих  на  метро, так и не оприходовав  свою  трахогузку.
Против судьбы не попрешь!
  Но  что  меня больше всего расстроило в этой истории, это  то,
что  я  потерял  свой  зубной  мост в  кресс-салатнице  Нинетты.
Машинально.  Там  было столько места, столько зарослей,  столько
оврагов!  Черт  побери, мост с тремя золотыми  зубами!  Я  очень
долго  надеялся,  что  она вернет мне  его  или  передаст  через
Альфреда.  Дудки! Она, должно быть, обронила его  в  биде  либо,
поди  узнай,  сохранила как память обо  мне.  Я  часто  думаю  о
Нинетте.  И  говорю  себе,  если  какой-нибудь  паренек  решится
qosqrhr|q  к ней в погреб безоружным или без сигнальной  ракеты,
то  живым оттуда не выйдет. Никто не представляет, насколько это
опасно -- заниматься любовью с великаншей.
Книго
[X]