Иннокентий Сергеев. Марта. Игра в куклы


---------------------------------------------------------------
     © Copyright Иннокентий А. Сергеев, 1998
     Email: [email protected]
     Date: 30 Nov 2000
---------------------------------------------------------------



1



     Я живу в Кенигсберге, это мой город, здесь я родился, и называю его так
не потому,  что следую в этом своим убеждениям и готов спорить со всеми, кто
со мной не согласен, а  просто потому,  что так уж я его называю.  По-моему,
город  нарекается именем  лишь  однажды  и  навсегда. Но  если  кто-то хочет
называть этот  город иначе, пожалуйста, я не против. В  имени Кенигсберг нет
ничего, что делало бы его лучше или хуже какого-нибудь другого имени.
     Да  наверное,  и  о самом городе можно сказать то же:  он  не  лучше и,
пожалуй,  не  хуже  других  городов.  Его  историю можно,  конечно,  назвать
необычной, но не менее необычную историю  имеют и другие города. Да  и что в
ней такого  уж необычного?  Люди всегда строили города, разрушали их, теряли
свои и захватывали чужие, отстраивали их заново и перестраивали, что же  тут
необычного? Как  и  другие  города  Европы,  он  видел  и  средневековье,  и
ренессанс,  и  эпоху  буржуазии,  он  пережил  эпидемии  чумы  и  пожары,  и
наполеоновские войны,  и  бомбардировки Второй  Мировой,  переходил из рук в
руки, перестраивался и разрастался. Как и другие города, он - часть истории,
а явления заурядные в историю вообще попадают редко или вовсе не попадают, а
потому всякая крупица истории по-своему необычна и даже  уникальна,  так что
же.
     Нет, право, я не нахожу ничего такого, что делало бы мой город явлением
выдающимся, и  не  могу  понять, что  так  привлекает в нем тех, кто  вдруг,
однажды и впервые попав сюда, видят в  нем  свою  судьбу и  остаются  здесь,
уезжают из мест, где они прежде жили... Пройдитесь по мозаичным мостовым его
улиц - может быть, увидев малиновый цвет этих яблонь, эту  сирень и каштаны,
эти трамваи и  черепичные крыши, услышав мягкий шелест этих древних деревьев
и истошные  крики чаек  у здания биржи над рекой, имя  которой  Прегель,  вы
поймете и увидите что-то, чего не вижу и не понимаю я?
     Что до  меня, то я  живу здесь потому только,  что  здесь  я родился, и
вернулся сюда лишь потому, что ничего такого не нашел в других городах, ради
чего стоило бы  там остаться  и жить, к  чему  стоило бы  стремиться, сделав
достижение этого целью и смыслом своей жизни. Или искать счастья на чужбине,
в иной земле среди  иных народов? Но какое счастье?  И  как искать его, если
даже не  имеешь о нем  ни малейшего представления, и не все ли равно в таком
случае, где его искать?  Или стремиться  к целям  заведомо  ложным,  заранее
полагая   себя  человеком   посредственным?   Но  я  никогда  не  мнил  себя
посредственным человеком, отнюдь.  Я полагал себя  человеком необыкновенным,
не  зная,  впрочем,  в чем  же,  собственно,  состояла моя необыкновенность,
человеком, которому уготована судьба необычная, которой я не ведал еще.
     Я мог бы сказать о себе, что я обычный необычный человек.
     Мы в  чем-то  схожи с  моим  городом,  не правда ли?  Так  вот же, я  и
вернулся сюда.

     Я жил ожиданием и готовил себя к тому, что однажды... Однажды жизнь моя
переменится.  Не  то  чтобы   я  полагал  сегодняшний  день  несущественным,
напротив, я  жадно вслушивался  в этот  мир  и  изучал  его,  я много читал,
пробовал что-то писать, рисовал...  понимая,  однако, что  все это  - своего
рода духовные упражнения, не  более того. Я должен был всегда быть  в форме,
будучи готовым к тому чтобы встретить свою судьбу.
     О  нет,  я совсем не  был глуп,  этакий  умный человек без определенных
занятий.
     Я  жил ожиданием чуда и фантазировал, каким оно будет,  или  какой  она
будет, потому что, наверное, это  будет женщина;  ведь именно женщины делают
нас мужчинами - теми, кем  мы должны  были стать  и  стали, или не стали, но
могли  бы стать... Так написано в  книгах,  а еще в них  написано, что время
никогда и никого не  ждет, даже  тех, кто живет ожиданием. Оно и не ждало. И
конечно,  все было  не так гладко,  как я об  этом  рассказываю, случались и
срывы, и приступы  бесконечной тоски, и метания, пустота и депрессия, и даже
попытки самоубийства, но стоит ли теперь вспоминать об этом.
     Что-то происходило  все эти  годы, я  жил,  окончил  институт, вернулся
сюда, вскоре  женился, устроился на работу, развелся... Потом прошло еще три
года,  и  тоже   что-то   происходило...  появлялись  и  исчезали  знакомые,
увлечения, были какие-то  женщины,  попойки, какие-то поездки  на чьи-нибудь
дачи, но мимолетно, в стране происходили какие-то политические и,  наверное,
вполне исторические события, но все это  было где-то  там, далеко, как у нас
говорят, "в России". Здесь все это было неважно.
     Я жил ожиданием.

     Когда  вот так,  очень долго ждешь чего-то, и вдруг это происходит,  то
даже  не  сразу  понимаешь, что  произошло.  Все случилось  как-то уж  очень
просто,  почти неприметно, словно  бы даже буднично. Я ехал в чьей-то машине
по  городу,-  в  этот  момент  мы  поворачивали  с  Московского  проспекта к
грязно-серой коробке  гостиницы  "Калининград",- и просто  от нечего делать,
почти машинально, проверив кармашек чехла  переднего  сиденья,  я достал  из
него  журнал.  Машину, в которой  я  ехал,  незадолго  до  этого  пригнал из
Германии  парень,  который сидел теперь за рулем,  и  каким-то образом  этот
журнал оказался  в кармашке чехла.  Журнал  был  немецкий, и, не умея ничего
прочитать,   я  стал   просматривать  фотографии,   равнодушно  перелистывая
страницы. И тогда я увидел ее.
     Мой взгляд задержался на этом снимке разве что на секунду, но, долистав
журнал до конца, я, вместо того чтобы тут же засунуть его обратно, почему-то
снова раскрыл его на странице, где был  этот снимок.  На  нем была женщина с
длинными  распущенными  волосами.  Снимок  был небольшой  и даже  не  вполне
четкий, что показалось мне  несколько странным. Ее лицо... Впрочем, я ничего
еще  не  понял.  Только,  выходя  из  машины, спросил: "Можно я  возьму этот
журнал?"
     - А что это?- спросил хозяин машины,- звали его, кажется, Игорь.
     Я пожал плечами.
     - Какой-то журнал. Он был в заднем кармашке.
     - Дай-ка посмотреть,- сказал он.
     Я отдал ему журнал. Он посмотрел и вернул его мне.
     - Да забирай,- сказал он.- Наверное, немец сунул, который продавал, или
просто так оставил. Забирай, конечно.
     И я забрал его.
     Приехав домой, я бросил  его  на диван и тут же уехал в магазин, потому
что у меня кончились сигареты, но я уже знал, почему я забрал этот журнал.
     Я начал догадываться.

     Потом  я  снова  и снова  смотрел на нее  и, наконец,  понял,  что  это
случилось. Так долго я готовил себя к этому, и вдруг оказался как будто даже
не готов и обескуражен.
     Жизнь моя отныне совершенно  переменилась, а я еще даже не  знаю, какой
она  теперь  будет.  Все изменилось так  быстро,  и больше  я не  смогу жить
прежней жизнью, как если  бы этой женщины не  было, ведь  теперь она есть! И
что же мне делать?
     И кто она, как ее имя? Ах, почему я не умею читать  по-немецки! Я  знаю
английский,  когда-то   увлекался  латынью,  пробовал  изучать  итальянский,
французский, но ни разу не  брался за немецкий, так  что у меня даже словаря
нет. Впрочем, это  неважно. Попрошу  кого-нибудь  перевести. Завтра. Сегодня
уже поздно, все спят...
     Но кого попросить? Среди моих знакомых, кажется, нет никого, кто мог бы
помочь. Что же делать?
     В возбуждении я расхаживал по квартире, потом подумал: "Надо что-нибудь
выпить". Выпил немного водки,- у меня оставалось в холодильнике,-  и чуточку
успокоился. Конечно, сегодня уже поздно, а  завтра кто-нибудь переведет мне,
и я все буду  знать,  и незачем сейчас пытаться разгадать эти слова, которые
для  меня  не больше чем набор  букв,  половину из  которых я  не умею  даже
прочесть,  а может, и все.  Кто его знает, как  они это произносят, и  какая
разница...  А если  она немка? Нужно  будет  выучить  немецкий.  Надо  будет
поехать в Германию,  нужны деньги...  Все это не о том,  и вообще,  рано еще
думать  об этом,  ведь я  еще ничего толком не знаю... Господи, что же  это,
Господи, свершилось, Господи!..

     Прошла  ночь.  Уснуть  я  смог  только  здорово  напившись.   Это  было
невыносимо  томительно  -  все  понимать  и  ничего  еще  не  знать  толком.
Проснувшись,  я  первым делом схватил журнал и удостоверился, что  снимок на
месте.
     Я наспех позавтракал,  думая только  о  том, кто же  переведет мне этот
текст.  И вдруг меня  осенило,  что  можно  просто заказать  перевод. Я взял
последние номера рекламных газет и стал обзванивать фирмы. Потом собрался и,
взяв  журнал, отправился по адресу. Через два  с чем-то часа  у меня уже был
перевод. Я решил не читать его, пока  не приеду  домой, и  правильно сделал,
потому что, прочитав его, вести машину я бы, наверное, уже не смог.

     Эта   женщина   на  снимке  сделана  из  силикона.  Такие  производятся
американской  фирмой  и стоят  5000  долларов. Ее можно заказать  по  почте,
указав требуемый цвет волос, глаз, тип лица, ну и все такое...
     Это была  катастрофа. Собственно,  жизнь  моя, только  вчера начавшись,
вдруг разом и кончилась. Все. Вот и все.
     Вот и конец истории под названием "моя жизнь".
     Что же, я родился по ошибке, так что ли? Но этого не может быть, так не
бывает, нет! Но что же тогда?

     Я вышел на улицу.
     Была осень, октябрь месяц, деревья стояли  в убранстве. Ветра  почти не
было,  светило  солнце,  и оно  казалось  каким-то  нездешним,  едва  ли  не
случайным здесь, в этот день, в пустыне холодного бледно-голубого неба.
     Я купил в киоске пол-литровую банку крепкого пива и выпил ее. Потом еще
одну.  Потом я  долго сидел  в каком-то дворе на стволе  поваленного дерева,
глядя в это  бледное небо над крышами, без движений, без мыслей, без ничего.
Какая-то женщина выглянула из окна и что-то крикнула, но не  мне,  а кому-то
другому. Я поднял голову и посмотрел на нее, а она  захлопнула форточку, и я
очнулся.
     Я вернулся домой, прихватив по дороге бутылку водки.
     Не  разуваясь  и  не  заходя в  комнату,  прошел на кухню, сел  и  стал
смотреть, как темнеет за окном во дворе.
     Потом встал, взял чашку, открыл бутылку и стал пить.
     Потом врубил музыку, стал ходить по квартире и что-то орать. Потом меня
рвало. Потом началась истерика.
     Перед глазами все прыгало, но  я  упрямо уговаривал себя, что надо  еще
выпить, и смеялся, хлопая себя по щекам. Ужасно, что я все это помню.
     Утром я, наконец, уснул, сидя на кафельном полу в туалете.

     Когда я проснулся, был день. Я  еще не знал, что буду делать. Мне  было
плохо - я слишком много курил вчера.
     Озарение  пришло постепенно.  Я открыл настежь окно на  кухне и сидел в
куртке, тихонько покачиваясь на табуретке, слушал, как поворачивают с кольца
трамваи, как дребезжат, въезжая на брусчатку автобусы и машины, а солнце уже
скрылось, и наступили  сумерки. Я представил себе осенний лес, мимо которого
я  еду  на электричке, потом море  и песчаные дюны,  потом снова этот лес  и
какую-то  пустынную  площадь, вымощенную брусчаткой, со  старыми телефонными
будками, краска на которых уже облупилась, и вдруг все стало для меня ясно.
     Так и стоит перед моим мысленным взором эта картинка - голубое небо над
красными   телефонными  будками,  телеграфные  столбы  с  проводами,  старая
брусчатка безлюдной площади  и  желтая листва осенних деревьев...  Словно бы
это что-то объясняет.
     Я куплю ее.
     Пока не знаю,  что дальше, но я куплю ее. Нужно будет собрать деньги  и
сделать заказ. А будет ли она живой, или нет, теперь это зависит от меня.
     Ну конечно, она живая, ведь я люблю ее!

     И  не случайно все  произошло  именно так.  Потому что это и  есть  моя
судьба, она не  похожа на другие судьбы, и моя любовь, она  совсем иная, и я
никогда не  смогу пройти с  моей любимой по улице, так что же. Столько людей
ходят по улицам со своими женами или просто подругами и даже не счастливы, и
у меня  была  жена, и я  ходил с  ней по улицам, заходил в магазины, сидел в
гостях, в театре и на концертах, и не был счастлив. И вот теперь я знаю свою
судьбу. Так пусть же она свершится!
     Отныне у меня нет  иной  жизни, как нет у меня иной любви, и эта жизнь,
она вся  впереди. И она  всегда  будет  со  мной.  Мне  просто  повезло  - я
дождался.

     Так кончился этот день, первый день моей новой жизни.
     А на следующий день я начал поиски денег.
     Надо было занять  у кого-нибудь. Но  под что? Ведь будут расспросы. Как
под  что?  Под покупку машины. На машину  могут и дать, ведь  она становится
залогом  того,   что  деньги  я   верну.  Когда-нибудь.  Интересно,  сколько
понадобится времени, чтобы рассчитаться, даже без учета процентов? Хорошо бы
взять  без процентов, как-нибудь по-дружески, хотя это и не главное. В любом
случае,  занимать придется по-дружески, а иначе таких  денег просто никто не
даст.  Значит,  придется  дружить. Не так,  как раньше,  когда я  общался  с
друзьями и знакомыми  лишь тогда,  когда мне  самому этого хотелось. А когда
мне этого не хотелось, я  ни с кем не общался.  Я вел себя с людьми  так или
иначе, но всегда по собственной прихоти, потому что они  ничего  по существу
не  значили  для меня,  и вот теперь  они вдруг понадобились  мне, и  я  иду
просить у  них деньги, и нужно добыть эти деньги непременно, и  я добуду их,
но теперь все будет совсем иначе, и я уже не волен общаться или не общаться,
дружить или не дружить, слышать или не слышать.
     Я мог жить в  замкнутом пространстве, населенном лишь одним  человеком,
имя которого -  "Я Сам", когда я  жил ожиданием своей судьбы,  и  бежать  от
людских голосов, чтобы они невзначай не заглушили того единственного голоса,
который я должен  был однажды услышать.  Когда же это случилось, я больше не
волен был  жить так,  и ничто в  моей жизни уже не  могло  остаться прежним,
потому что это была уже новая жизнь, совсем иная, ее не  было прежде, и вот,
она есть.
     Отныне я не принадлежал себе больше.

     Я  увеличил журнальный снимок на ксероксе и,  наклеив на кусок картона,
повесил  на стену  напротив  дивана.  Теперь  он всегда был передо мной,  ее
портрет,  и засыпая, я  прощался с ней, а  просыпаясь,  говорил  ей: "Доброе
утро!" И улыбался, и она улыбалась мне. Я разговаривал с ней, уже называя ее
Мартой, обещал, что скоро, уже  совсем скоро  я  все сделаю.  И даже когда я
уходил из дома и  не видел перед собой  ее лицо, она незримо  присутствовала
рядом, и я ощущал ее присутствие.

     Она  прилетела рейсом из Копенгагена. Я опускаю подробности того, как я
переводил деньги, - оказалось, что  это не так  просто,  и  нужно переводить
деньги частями, но все это были уже мелочи. В тот вечер, когда я разложил на
полу перед Мартой эти деньги  - пятьдесят  купюр по сто долларов,- я уже мог
праздновать  победу. И  отпраздновал  - купил шампанское,  хотя я редко  пью
шампанское и,  вообще, вино, предпочитая ему  водку, купил торт,  хотя  я не
люблю сладкого, но праздник есть праздник, и у него свои правила и ритуалы.
     В  тот декабрьский день мне  позвонили  на работу с  таможни  аэропорта
"Храброво" и сообщили, что на мое имя пришел груз, и  я могу получить его по
прохождении таможенных формальностей.  Я сказал: "Конечно",- сел в машину  и
приехал  в аэропорт, где,  едва  сдерживая волнение, заполнил все положенные
бумаги и уплатил деньги.

     Потом мы ехали в  город, Марта и я. Она сидела на заднем сиденье,- ящик
не поместился в машину, и мне пришлось извлечь ее из него, а она была совсем
голой, в  одном только кружевном белье. Конечно, следовало подумать об  этом
заранее  и попросить у  кого-нибудь верхний багажник, но о чем-нибудь всегда
забываешь подумать, всего не предусмотришь. Так мы и ехали - я вел машину, а
она сидела на заднем сиденье, и навстречу нам летел коридор темных деревьев.
     Город  встречал  нас,  ни  о чем не  догадываясь и не  зная.  Что ж, мы
победили, и можно было снова идти за шампанским.
     Теперь  я каждый год буду отмечать  этот  день - 20 декабря 1997 года,-
день, когда я внес ее на руках в свой дом.

     Бедняжка,  она была  совсем голая, а  я не  знал  даже,  как определяют
размер женской  одежды,  а  ведь  был  когда-то  женат...  Стал  спрашивать,
узнавать. Потом  отправился по  магазинам. Она должна была быть одета во все
самое  лучшее.  А что сейчас модно?  Вот  интересно, что  сейчас  модно? Или
купить платье классического покроя? Или в стиле рококо, а где его взять? Или
свитер и  трикотажную юбку?  Она  не могла сказать, нравится ей  или нет эта
одежда или та, и я очень нервничал.
     Что-то я  все-таки купил, на первое время,  пока не  узнаю ее ближе, во
что  она  любит быть одета.  Это  потом  уже  мы вместе  листали  журналы  с
выкройками,  и  я показывал  ей  модели и уже знал  точно,  что ей  нравится
больше, что меньше, а что и вовсе не нравится.
     Я  подсчитал,  что  выгоднее  купить  машинку  и  шить  самому.  Так  я
превратился в портного, а теперь уже и в модельера.
     Первой   вещью,   которую  я  сшил  для   нее,  была  длинная  юбка  из
темно-зеленого шифона. Получилась она у меня здорово, но промучился  я с ней
почти неделю. Потом дело пошло быстрее.

     Конечно,  пришлось объяснять, куда делись деньги, ведь, занимая  их,  я
говорил, что собираюсь купить  новую машину. Теперь мне пришлось  объяснить,
что  машину я  разбил по  дороге, такая вот невезуха, и  хорошо еще, что  не
успел  продать свой "фольксваген",  и что  отделался так  легко - подумаешь,
пара ушибов, которые даже не видны под одеждой.  Так что ни машины, ни денег
теперь  у меня  нет,  но  я особо не  огорчаюсь,  дело житейское,  деньги я,
конечно, верну... И зачем нам приходится столько врать!
     Все недоумевали, как можно  было ухитриться так сильно разбить машину,-
не получив при этом  ни единой  травмы,- чтобы бросить ее на дороге, даже не
попытавшись отбуксировать ее домой и поставить в  сервис.  Уговаривали  меня
поехать на  место  аварии,  предлагали помощь, от  которой я как можно более
вежливо, но тем не менее, категорично отказался. По моей версии, разбил я ее
в Германии, ехать туда далеко, да и незачем, и я не поеду.
     Вероятно, на мой счет  тут же  был  сделан  вывод, что я просто дурак и
недотепа,  и денег  мне в  долг давать нельзя,  но  мне  все  это  было  уже
безразлично.
     Неправдоподобность моей  версии была почти очевидна, но я  настаивал на
ней,  и  скоро  все  отступились. Надо было, наверное,  придумать что-нибудь
поинтереснее,  какую-нибудь  холодящую  кровь  историю  с ночным  нападением
бандитов, но я не  подумал  об  этом заранее и сказал  первое, что  пришло в
голову.
     Оказалось,   что  я   о   многом  не  подумал  заранее.   Но  всего  не
предусмотришь, к тому же, все это было теперь уже неважно.

     А потом  мне неожиданно  предложили  работу, это  было уже  перед самым
Новым  Годом.  Позвонил мой приятель Эдик и  сказал, что Саша,- тот самый, у
которого я занял деньги,- просил передать мне, что одним его знакомым  нужен
человек с машиной, и место вроде бы неплохое, только нужно позвонить срочно,
лучше  прямо сейчас.  Я сказал: "Спасибо",-  и  записал телефон. А на другой
день позвонил Саша и поинтересовался, позвонил ли я уже по этому телефону. Я
сказал, что нет еще, но сегодня  же обязательно позвоню. Он нервничал, и его
можно было понять, ведь теперь, при отсутствии  машины, на которую я занимал
у него  деньги, мой долг как бы лишался  залога, а ведь он  догадывался  или
знал по слухам,  что зарабатываю я не очень-то много, и все шло к тому,  что
денег своих он не увидит. Вот он и подыскал мне место подоходнее. Или все, и
правда, произошло случайно, не знаю. Иногда мне кажется, что этот мир только
и ждет, когда мы, наконец, зададим  ему свой  вопрос,  и все ответы  у  него
наготове,  а  мы все  никак  не осмелимся, лепечем  что-то  невнятное...  Но
однажды вдруг решаемся, и все так неожиданно удачно складывается.
     Так  или иначе, но он позвонил мне  еще  раз, уже  после  того,  как  я
устроился, спросить, как у меня  дела, а  заодно  и  ненавязчиво напомнить о
долге  в  форме  почти изысканной: "С  долгом можешь не торопиться,  даже не
думай о нем".  Я отвечал,  что у меня  все  хорошо, долг я,  конечно, верну,
место у меня теперь хорошее, и скоро я начну зарабатывать нормальные деньги.

     К Рождеству я готовился тщательно и заранее - купил  живую елку, хотя у
меня есть неплохая искусственная, замесил тесто для пряников и положил его в
холодильник выстаиваться, купил рождественский глинтвейн, постирал скатерть,
которая  валялась  в кладовке  нестиранной с прошлого  года, купил  красивые
свечи.
     Мы были вдвоем, и была  музыка - Чайковский, Телеманн, Гайдн,- и горели
свечи, и ее волосы светились от их огней, и на губах ее играла улыбка.
     Золотые рыбки плескались в ее глазах.
     Я сидел  подле нее  на полу и, прижавшись щекой к ее  бедру, шептал ей:
"Ты  вернула мне этот праздник, а разве нужно что-то говорить,  когда  такая
музыка и такая ночь, Марта!.."
     Она  была  одета  в  новое платье,-  это  был  мой  подарок,-  и  ткань
искрилась.
     "Как немного бывает нужно для счастья!"- говорил я.- "Расхожая фраза и,
наверное,  лукавая,  да, лукавая,  ведь разве может  кто-нибудь измерить все
это, чтобы сказать "это много" или "это немного"? Никто и никогда не смог бы
измерить этого..."
     Ее  руки лежали на  подлокотниках  кресла, так спокойно, эти  руки, мои
любимые руки...
     "Ты права",- сказал я.- "Это ничего не меняет, эти пряники и эти свечи,
и это  вино - все  это лишь  атрибуты праздника, а теперь для нас праздником
будет  вся жизнь, каждый новый вечер  и день,  и каждая  ночь... Но  сегодня
здесь совершается чудо!.."
     Прекрасное виденье, ставшее явью, моя сказочная принцесса...
     Я наливал в свой бокал вино и поднимал его.
     "За тебя, Марта!"
     Я вдыхал аромат ее духов, я сжимал ее руки  в своих и, уткнувшись лицом
в ее грудь, обнаженную разрезом декольте, я плакал от счастья.
     "Все для тебя, Марта, вся моя жизнь для тебя!.."
     Я  осыпал поцелуями ее ноги, поднимаясь все выше и, припав губами  к ее
лону, я целовал ее...
     И была ночь любви, и снова, каждая из этих ночей.

     Новый Год я встречал с Мартой. Меня настойчиво зазывали в компанию, но,
неблагодарный,  я отбился от  всех  приглашений и  зашел только  к родителям
поздравить  их,  посидеть  с ними  за столом у  телевизора, посмотреть новый
выпуск  "Старых  песен  о главном". Потом решили  прогуляться до  площади  к
городской елке,  но там была какая-то уж совсем жуткая  попойка,  и мы скоро
вернулись.  Я не  стал  подниматься  к  ним  и, пожелав  у подъезда еще  раз
счастливого нового года, попрощался  и поспешил домой, туда, где была Марта,
о которой не знал никто.
     Снега не было, моросил мелкий дождь, и повсюду на мокрой брусчатке были
отблески фонарей и елочных гирлянд в окнах домов, и отблески фар...





2



     Я живу в старом  немецком доме, где на стене подъезда из-под  краски по
сей  день проступает надпись,  нацарапанная кем-то  когда-то,  но  я не знаю
немецкого  и  не могу  прочесть  ее,  и  только  знак  свастики понятен  без
перевода.
     Ночью  дом, в  котором я  живу, красив,  его  окна  посреди  необъятной
космической тьмы - он как корабль, который плывет в никуда. Я люблю выйти во
двор, сесть на скамейку, если только она не мокрая от дождя, и смотреть, как
мой  дом  плывет, одинокий  посреди  этой ночи,  и  небо  над  ним  не сулит
приютного берега, ничто не сулит ему счастья, но... куда он плывет?
     Мне приятно сидеть вот так, на скамейке, курить сигарету за сигаретой и
смотреть на его окна.
     В окнах моей квартиры свет,  я не  выключаю его, выходя за дверь, и мне
радостно видеть,  что  в моих окнах  свет,  и  ты ждешь меня, моя тайна, моя
любовь, ты ждешь меня.

     Кто ты?

     Ты сама тайна.
     Любой твой ответ был бы обманом, и потому ты молчишь. Ты слишком любишь
меня, чтобы жить обманом, и ты избрала молчанье. Ты не хочешь быть хуже, чем
ты  есть,  как  это делают  те, кто,  сопротивляясь своей жизни,  защищаясь,
маскируются под свои будни, избрав быть хуже, чем они есть. Но только не ты.
     Марта, Марта, ты одна знаешь, как всю жизнь я любил тебя!
     Ты всегда молчишь. И  что-то ты  знаешь,  чего не знаю  и,  быть может,
никогда не узнаю, не успею узнать я...  В твоих глазах таится ответ,  но мне
никогда не найти его, никогда... Мне никогда не дойти до конца.
     О чем ты думаешь, когда меня нет дома, и в комнате пустота, на плечиках
висят платья, а за окном небо, то пасмурное и хмурое, то  голубое, и есть ли
вообще что-то, когда меня нет?

     Марта!.. Твое имя как имя весны, и  когда вошла в мой  дом, ты принесла
ее мне  как огромное  солнце в  нежных  девичьих ладонях. Была зима, и дождь
моросил, и тусклые огни фонарей бессильно поникли над мокрой брусчаткой улиц
еще ниже, чем дряхлая черепица крыш.
     Этот город, в котором живу  я, что ты знала о нем раньше? Эти люди, что
живут здесь  теперь, немногое смогли изменить в нем, и эта ночь, эта  мелкая
морось  и свет этих  тщедушных фонарей,  и даже  эти  дряхлые  крыши в  тени
умирающих древних деревьев, все  это здесь  вопреки им, бесприютному племени
скитальцев,  ищущих  свой  дом  и, быть  может,  утративших его навсегда,  а
впрочем, таких же, как я. Ведь я один из них.
     Тень профессора Канта бродит по безлюдному острову Кнайпхоф - сухонькая
фигура  в  треуголке,  напудренный  парик  с косичкой,  в  руке  трость.  Он
отмахивается  ей от  летучих мышей и ворчит  что-то по-стариковски. Когда-то
здесь был его университет, а теперь мы приходим сюда на его могилу...
     И мы верим, что нашли свою родину здесь, в этой сырой и ненастной зиме,
морском ветре и этих  тенях, говорящих на чужом языке, не умея даже прочесть
их имен.  И женщины рожают детей, и для меня  этот город родной. Я не жду от
тебя, что ты полюбишь  его так же,  как люблю тебя  я, но хотя бы немного...
Ведь ты совсем из другого мира.

     Я так  долго  жил на  задворках собственной  жизни,  что  многое  успел
возненавидеть,  и порой  я боюсь прикоснуться  к тебе, ты почти  невозможное
чудо, а порой я трахаю тебя яростно, как обезумевшее от  страха животное, но
ты  примешь  меня и  таким. Ты  всегда принимаешь меня таким,  каким ты меня
любишь.
     Ты сделана из силикона,  ты  совершенна, а я сделан из  плоти,  которая
когда-нибудь  сгниет  в  этой общей могиле,  если только огонь крематория не
превратит  ее в  пепел. Вся  эта планета  Земля  -  это  огромное  кладбище.
Когда-нибудь  я  расскажу тебе  много забавных  историй о  том, как это было
раньше, и с чего все началось. И о том,  как  я ждал  тебя и пытался вызвать
твой образ, оградившись магическим кругом, и жег свечи, рисовал  пентаграммы
и бормотал заклинания. Не сделав должных расчетов по лености или небрежению,
не имея  всех нужных для этого талисманов и амулетов, купив  только  торт  и
бутылку шампанского,  правда,  побрившись и  надев посвежее сорочку, галстук
получше или купив новый, потому что этот ты уже видела, и подновив прическу,
и даже начистив обувь... Как хлопотны приготовления к магическому сеансу!

     И  вот, расставив на полу по кругу высокие  белые  свечи,  я зажигаю их
одну за  другой  и  на коленях сажусь в  центр  круга и, раскрыв перед собой
книгу, произношу полагающиеся  слова и,  протянув  к телефону  руку, набираю
очередной номер, соблюдая строгий  порядок  цифр. Наверное,  было бы  проще,
если  бы я  знал  твои  точные координаты, а  впрочем,  не  знаю - результат
магического действия непредсказуем.
     И  так  ночь за  ночью, сверяя часы  с календарем,  каждый  раз  заново
покупая шампанское,  которое затем, после долгих и утомительных манипуляций,
будет  выпито  на  кухне  при  безжалостном  электрическом  свете  оголенной
лампочки, осколки плафона  которой  до сих пор валяются где-то  в кладовке,-
непонятно, зачем было их собирать, а тем более, хранить,- и в этой  лампочке
теперь сосредоточено твое присутствие.
     А  ты и не  покидала меня, и незачем было  покупать новый галстук. Хотя
конечно, нет ничего плохого в том чтобы сменить сорочку. В  том чтобы каждый
день начищать туфли и следить за прической.
     И утюжить брюки.
     Вот только  не следовало бы  так  много пить и столько есть  сладкого,-
взбитые  с сахаром белки, бисквит, розочки из  зеленого, желтого, красного и
розового  крема,-  а  впрочем,  стоит   ли  соблюдать   диету  или  хотя  бы
умеренность,  когда причины явлений  неведомы,  а  результат  непредсказуем,
когда меня уже нет или еще не было, а я  все жду, что ты вот-вот придешь. Но
ничто не меняется, потому что не может придти тот, кто не уходил.

     "Что отражает зеркало, когда перед ним пустота?" Я повторял этот вопрос
как заклинание, столько раз уже произнесенное другими.
     Для чего я расчерчивал пол мелом?
     Магическое сочетание алфавитных знаков и грамматических символов.
     И  торопился  домой,  боясь  опоздать, сверял  часы, не сделав  должных
расчетов, и писал письма,  всегда наугад и всегда о чем-то большем, чем все,
что я когда-нибудь бы сумел написать, и хранил эти осколки плафона...

     Ты никогда не  жалуешься, даже когда  я делаю  тебе  больно, и все, что
есть между нами, останется навсегда между тобой и мной.
     У меня нет от тебя секретов, ведь ты и есть моя жизнь, и знаешь обо мне
больше, чем знаю о себе я. И когда в исступлении я не могу насытиться тобой,
и это уже не страсть, а что-то страшнее и глубже, когда это даже не  свобода
уже, не  счастье, а что-то  большее...  когда твое тело  так  податливо, что
вожделение мое вдруг превращается в ярость, и это как пропасть без дна, куда
я падаю все быстрее, быстрее, но оставаясь на месте, потому что там, где нет
дна, нет и расстояний, и  нет предела у этой  скорости, и утратив жалость  и
страх, я падаю все быстрее и дальше, дальше... оставаясь на месте...  Сравню
ли я это с бочкой данаид, что никогда не наполнится?  Я не могу насытиться и
знаю, что  никогда не смогу насытиться тобой, и  я  падаю, и  там, где  была
вода, стала суша, и я разобьюсь, мы разобьемся, милая!..

     И снова утро, и серый рассвет, мой город, сырой и безлюдный, и ветер...
     Трамваи  грохочут  железом,  и  ранние пассажиры  спросонья  смотрят  в
забрызганные моросящим  дождем стекла,  словно  не узнавая эти улицы и стены
домов, еще слепые, во власти небытия, и  зябнут, и ищут согреться в холодных
своих одеждах. На  перекрестках еще мало  машин,  и  на  дорогах нет пробок,
здесь  поздно встают и поздно  ложатся  спать, но кто-то,  и я один из  них,
каждое утро видит свой город безлюдным, как будто нагим.
     Пустыня  дождей  и  тумана,  пустыня  ветров, пустыня  каменных  улиц и
обшарпанных стен, изъеденный  ветром кирпич прямоугольных  труб  над скатами
черепичных крыш и голыми ветвями деревьев...
     Стекла трамвая запотевают, людей  становится  больше, они дышат, слабый
запах духов от нестарых еще женщин...
     Девочка-кондуктор  взывает  оплатить  проезд,  повторяя одно и  то  же,
безропотно  и  монотонно, и ей дают  мелочь или бумажные деньги и  терпеливо
ждут, когда она отсчитает сдачу, или показывают свои проездные. Она отрывает
билетик и идет дальше, всматриваясь в  эти лица,  не  появились ли  новые. И
лишь она одна ищет новые лица в толпе.
     А  мне безразлично;  кто-то едет  со  мной уже  три остановки, а кто-то
войдет  на следующей, я еду без пересадок, и до самого вечера будет еще один
рабочий день, но все это так неважно...
     Ведь вечером я вернусь к тебе.
     Ты ждешь меня дома, и я вернусь к тебе.
     Ты одна знаешь, как все  эти годы я ждал тебя. И теперь каждый вечер ты
ждешь меня с работы домой...





3



     Тринадцатое января. У Эдика собирается компания. Намечается вечеринка -
будем праздновать Старый Новый Год.
     Днем было пасмурно, но к ночи небо прояснилось. Светит луна.
     Я решил прогуляться пешком по Кутузова  до автобусной остановки у  Дома
Художника.
     Эта  странная  улица  без  вывесок  и  магазинов,  летними  ночами  так
таинственно бывает  здесь,  почти  неслышно  шелестит  листва,  и  в  голову
приходят мысли о призраках, что скрываются  во тьме старых кирпичных стен на
этажах  безлюдных руин, они  выходят на улицы, незримые  в  холодном  пожаре
электричества,  среди  неона,  машин  и  световых  реклам  подстерегают  они
прохожих...
     Летучие мыши, бесшумно возникающие из темноты и исчезающие  в  темноте,
летучие мыши, что живут на разрушенных чердаках души моего города...
     Необъяснимое  расположение  окон  во  тьме,  там, куда не доходит  свет
фонарей, за темными ветвями деревьев...
     Расстояния  недолги,  и  скоро  я  буду  там, где,  наверное,  уже  все
собрались, и мы будем праздновать. Надо бы купить по дороге пива.

     В тот самый вечер мы и познакомились со Славой.
     Меня представили ему. "Это Миша".
     - Корнилов,- сказал я, протягивая ему руку.
     - Слава,- пожав ее, представился он.- Суховеев.
     Он  приехал  сюда  из Москвы и  остался  здесь, чтобы  открыть кофейню.
Теперь он ищет квартиру; я не знаю, случайно, не сдает ли кто-нибудь из моих
знакомых?
     Я  сказал,  что нет, не  знаю.  Он  сказал, что  это  неважно,  найдет.
Главное, чтобы был телефон.
     - Это будет непросто,- предупредил я.- Телефон в этом городе редкость.
     У него есть девушка, она  сейчас в Москве, но скоро приедет.  Ее  зовут
Нина, я увижу ее и все пойму. Она просто чудо, я таких никогда не видел. Она
сама жизнь или, если угодно, сама любовь. Но она очень требовательна.
     - Ведь жизнь постоянно требует от нас, чтобы мы доказывали,  что мы те,
за кого себя выдаем,- сказал он.
     - Я мог  бы не согласиться,- сказал я.- Жизнь ничего не требует от нас,
если  только  мы  не предъявляем к ней требований.  А  любовь...  Что  такое
любовь?
     Он засмеялся и сказал, что вопрос этот явно риторический.
     - Женщина,- сказал  он,-  требует  от мужчины,  чтобы он был достоин ее
любви, и чем сильнее она его любит, тем она требовательней.
     Я сказал, что нет, это не так  -  напротив, чем сильнее  она любит, тем
безусловнее ее любовь.
     - А что такое, по-твоему, безусловная любовь?
     - Ну вот я  вышел  на улицу, и вдруг начался  дождь, и  я промок, может
быть, я заболею. И я не знаю, почему это так,  да и  не хочу знать. Я просто
хочу, чтобы была хорошая погода, и я прошу: "Ну пожалуйста, не надо дождя!"
     - Надо было взять зонт.
     - Наверное, надо было. А ты всегда и все знаешь заранее?
     - Очень странный подход к метеорологии.
     - Дело не в метеорологии.
     - А мне нравится,- сказал он.- Только здесь я такое видел: когда дождь,
и небо сплошь черное, и вдруг на этом  черном фоне вспыхнет дерево в золотом
сиянии  листвы, освещенное пронзительным светом солнца,  сверкнувшего у края
тучи. Погода меняется здесь каждые полчаса.
     - Ну, не каждые,- возразил я.
     - Но почти каждые полчаса.
     - Иногда и чаще.
     -  Это  невероятно!  И  поэтому здесь  особое,  странное,  непостижимое
небо...
     - Ты был здесь осенью?
     - Да,-  сказал он.- В первый  раз я  приехал сюда в  сентябре.  И  вот,
думаю, что остался здесь теперь уже навсегда.
     - А Новый Год встречал тоже здесь?
     - Нет. В Москве, с Ниной.
     - Она еще не была здесь?
     - Нет.
     Он стал рассказывать, как они встретились, потом  мы снова заговорили о
любви и о городе, и снова разошлись во мнениях, но спорить не стали.
     Он спросил, какой у меня телефон. Пока еще трезвые.
     - Ты знаешь,-  сказал  я,- здесь  чаще спрашивают  адрес. У тебя  чисто
московская привычка.
     - Правда?- сказал он.- А ты где живешь?
     - Записывай,- сказал я.
     Я продиктовал ему свой номер.
     Его идея с кофейней показалась мне несколько надуманной. Почему  именно
кофейня?
     - Потому что этому городу не хватает хорошей кофейни,- объяснил он.
     - Этот город,- сказал я,- пережил две блокады - во время чумы 1710 года
и  послевоенной  зимой  сорок  шестого.  Он  знает,  что  такое голод,  мор,
эпидемии, пожары и "ковровая"  бомбежка, он почти полностью был разрушен,  у
него отняли его народ, и вопреки всему этому он жив. Это не  вызывает у тебя
уважения? Ты  знаешь, когда-то,  в бытность студентом,  я голодал. Денег мне
хватало только  на  сигареты, а  на еду не оставалось  почти ничего, со мной
даже случались голодные обмороки. И  вот однажды парню, с которым мы  жили в
одной комнате,  прислали  из дому  пачку молотого кофе. Помнишь, были  такие
пачки в советское время, никакой не сорт, не марка, а просто "кофе молотый",
и различались эти пачки только по цвету - красные и зеленые...
     - А ты где учился?- спросил он.
     - В Москве, где же еще.
     - А где?
     - На физтехе.  Так вот, и ты знаешь, что  мы сделали с этой  пачкой? Мы
сварили  кофе  в большой кастрюле. И пили его  всю  ночь, потом весь день, а
потом пачка кончилась.
     - Ну и что?- сказал он.- Что это доказывает?
     -  Не знаю,- сказал  я.-  Жизнь  -  это просто  жизнь,  она  ничего  не
доказывает.
     - Ты что, не получал стипендию?
     -  Почему,-  сказал я.- Получал. Но  были  же у меня и  другие расходы,
помимо сигарет и еды.
     -  Вот,-  внушительно сказал он.- В  этом-то все и  дело. Ты сам сделал
свой выбор.
     - Ну и что,- сказал я, пожав плечами.- Это ничего не меняет.
     - Ладно,-  сказал он.- А ты взгляни на это по-другому. Вот  ты идешь по
улице, зима, промозгло, ветрено, моросит дождь, а ты не взял зонтик и промок
и, может  быть, заболеешь. И  тебе хочется просто согреться, и ты заходишь в
кофейню -  погреться,  выпить чашечку  горячего  кофе, покурить,  обсохнуть,
играет приятная музыка,  вокруг классический интерьер, и ты просто отдыхаешь
душой...  Почему повсюду в  Прибалтике,  в любом городе и даже городишке, на
каждом шагу кофейня, а здесь нет?
     - Вот именно,- сказал я.- Почему?
     - Потому что некому было этим заняться. Вот почему.
     - Ну что ж,- сказал я.- Попробуй. Может, что  и получится. А  деньги ты
где возьмешь?
     - Да найду, это не проблема.
     - Нет, если не хочешь говорить, то конечно, не говори.
     - Да обещали мне тут помочь.
     - А,- сказал я.- Ну, если обещали...
     - А чем занимаешься ты?- спросил он.
     Я  ответил,  что  так, работаю  в торговой  фирме,  занимаюсь  оптовыми
поставками  мясопродуктов  из  Польши  и  Литвы,  ничего  особенного,  можно
сказать, только начал работать...
     Ребята решили сгонять за травкой.
     - Ты будешь?- спросили у  него, а  он посмотрел на  меня  и  неуверенно
пожал плечами.
     - Так что, будешь?
     - Будет,- сказал я, уловив его почти незаметный кивок.
     - Значит, берем на шестерых два "кораблика".
     Я протянул деньги.
     - Сколько с меня?- спросил он. Я отмахнулся. Сочтемся.
     - Нет, я так не могу.
     - Можешь,- сказал я.- Привыкай.
     "Пива захватите!"- крикнул я.
     "Ладно!"- крикнули из прихожей.
     - Я никогда не пробовал,- тихо сказал он, придвинувшись ко мне ближе.
     - Я так и понял.
     - Научишь, как это делается?
     - Сам все увидишь,- сказал я.- Невелика премудрость.
     - Надо же,- сказал он.- Столько всего нового... И так каждый день.
     - Да,- сказал я.- Только как они ехать собираются, если они все бухие?
     Но ничего, обошлось. Вернулись с травкой.
     Все собрались на кухне. Забили первый косяк.
     - Вдыхай медленно  и  как можно глубже,-  сказал я.- А  потом держи так
долго, как сможешь. Только не тяни резко, а то обожжешься.
     Он  с интересом наблюдал, как Эдик набивал косяк, слегка уплотняя траву
тупым концом карандаша.
     Раскурили.
     Я затянулся и передал ему.
     Он сделал глубокую затяжку. Выдохнул.
     - Ну вот,- сказал я.- Ничего?- я протянул ему бутылку пива.- Запей.
     - Пока не надо,- сказал он.
     Косяк обошел круг и вернулся к нам. Мы сделали еще по затяжке.
     Эдик набивал второй.
     -  А  я слышал,- шепотом сказал  мне Слава,-  что когда  куришь, нельзя
пить.
     - Почему?- удивился я.
     - Вроде, кайф обламывается...
     - Ну вот видишь,-  сказал я.- Так ты больше нашего  обо  всем знаешь, а
говоришь "не знаю", "не знаю"...
     - Но это правда?
     - Не знаю,- сказал я.- Первый раз слышу. Мы же тут люди темные...
     - Но ты ведь жил в Москве?
     Я засмеялся.
     - А причем тут Москва?
     Раскурили второй.
     - На меня пока не действует,- сказал он.
     - И  не подействует,-  сказал кто-то.-  В  первый  раз  ни на  кого  не
действует. Надо раз пять, шесть...
     - У меня с третьего приход был,- сказал Эдик.- Ну что, делаем третий?
     - А будет приход?- спросил Слава.
     Я  и еще  кто-то засмеялись.  "Будет",-  заверил  Слава,  вытряхивая из
папиросы табак.
     - Злая трава,- сказал кто-то.- Может, с табаком смешивать?
     - Думаешь, недомешали?- возразил кто-то другой.
     Кто-то засмеялся.
     - А чего он смеется?- спросил меня Слава.
     И тут все засмеялись, уже над ним.
     Достали карты, стали играть. По кругу пошел третий.
     Я все пытался сообразить, в какую игру мы играем.
     "Сдавай",- мне протянули колоду. Я взял.
     - По сколько?
     - По три.
     - Нет, по четыре,- сказал кто-то.- По три уже было.
     - А в какую игру мы играем?- спросил я и сам же первый засмеялся.
     Приход был что надо.
     Мы  еще  над  чем-то  смеялись,  уже не  помню.  Помню, что  из второго
"кораблика" получилось пять  косяков  вместо положенных шести,  но  это  уже
никого не огорчило.
     Потом кончилось пиво.
     - Пятый час ночи,- сказал Слава.- Может, пойдем?
     - Куда?- спросил я.
     - Как куда,- сказал он.- Домой.
     - А мы разве не дома?- спросил я у Эдика.
     - Дома,- сказал он.- А где же еще.
     - Вот видишь,- сказал я Славе.- Мы уже дома.
     - Ладно,- сказал он, вставая из-за стола.- Тогда я пойду один.
     - Подожди,- удержал я его за руку.- Пойдем вместе.

     - Давай тачку возьмем,- предложил я.- У тебя есть деньги?
     - Есть,- сказал он.- Но я бы  лучше прошелся пешком,  если ты, конечно,
не против.
     - Да нет, пошли.
     - Как нам лучше идти?
     - Все равно,- сказал я.- Главное, идти в нужном направлении.
     - А почему так темно?- спросил он.
     - Потому что фонари не горят,- подумав, сказал я.
     - А почему они не горят?
     - Потому что их не включили,- сказал я.- Или их нет вовсе.
     - Странно,- сказал он.
     - Да здесь всегда так.
     - И не только здесь.
     - В городе.
     - Странно,- снова сказал он.
     - Электричество экономят,- объяснил я.
     - А зачем?- сказал он.
     - Не знаю.
     Мы вышли на Ленпроспект, дошли до эстакадного моста.
     На мосту он вдруг резко остановился.
     - Смотри!
     Я посмотрел на него.
     - Что?
     - Ты туда смотри!- показал  он.- Как это красиво  при лунном свете... И
небо... Смотри, какое небо! Что-то есть жуткое в нем, и эти странные тучи...
     - Красиво,- согласился я.- И река светится.
     -  Я нигде  больше не  видел  такого  неба,  как  здесь,-  сказал  он.-
Пугающее, страшное, словно бы неземное...
     - Обычно просто серое,- сказал я.
     - Нет,- сказал он.- Оно не бывает обычным.
     - Пойдем?- сказал я.
     - И этот собор, таинственный, нежилой... Ты знаешь, в разрушенных домах
поселяются призраки... Когда я вижу его, я понимаю, что он не случаен здесь.
Он как вопрос, во всем этом есть некий смысл, но непостижимый, он никогда не
будет разгадан...
     -  Когда-то  весь этот  остров был застроен,- сказал я.-  И окна  домов
смотрелись в Прегель.
     - Да,- сказал он, кивнув.-  Я  знаю. Но  мне он  нравится и таким. Этот
собор... он как каменный символ своей души, одинокий посреди пустыни, он как
мечта  об ином городе... или ином мире... Ведь приобщение  к  идеалу  всегда
делает посвященного одиноким среди людей, а это то же,  что быть отверженным
ими...
     - Это совсем не одно и то же,- возразил я.- Можно отвергать мир, но это
не значит быть отвергнутым.
     - Это одно и то же,- сказал он.
     - Нет,- сказал я.
     -  И посмотри теперь  на  эту  мертвую прямоугольную глыбу!- сказал он,
показав на  недостроенное  здание  Дома Советов.-  Она как айсберг.  Айсберг
против парусного корабля.
     - Там стоял замок,- сказал я.- Только чуть левее.
     - А я думал, на этом самом месте,- сказал он.
     - Нет,- сказал  я.-  Чуть левее.  Его  можно  было  восстановить, а его
зачем-то взорвали.
     - Ты застал его?
     - Нет. Я в том году только родился.
     -  И  выстроили  этого монстра.  А  ведь и он совсем  не случаен. Он  -
неотъемлемая  часть портрета,  архитектурного  портрета  города, его  второе
лицо, противоположный лик, второй
     лик  двуликого Януса.  Это символ того, что мы сделали  с этим городом.
Эта железобетонная мерзость вокруг.
     - Да,- согласился я.- Зрелище удручающее. Но в темноте не видно.  А вон
там, на той стороне реки была синагога. Большое такое здание, знаешь...
     - И что, ее тоже взорвали?
     - Да. Только не  мы, а нацисты. Смотри, как  получается: сначала пришли
нацисты и  взорвали  синагогу,  потом пришли  мы  и взорвали немецкий замок.
Теперь остается  только ждать,  когда придут  евреи  и  взорвут это  чудище,
которое мы соорудили. И тогда круг замкнется.
     - Мы захватили этот город как боевой трофей, да так и не сумели вернуть
его к жизни. Для  Империи он был не больше чем  новой игрушкой, чем-то вроде
занятной куклы...
     Я усмехнулся.
     - Что ж, хреновый, видать, из нас получился Пигмалион.
     -  Надо очень  любить этот город, чтобы  он ожил.  Ты правильно сказал:
"Галатея и Пигмалион". А ведь изнасилование - это не любовь. Давай спустимся
вниз?- предложил он.
     - Давай.
     Мы сошли на брусчатку острова и пошли в сторону собора.
     -  В последнее время многое меняется к лучшему,- сказал я.-  Вон, собор
заново отстраивают.
     - Да,- сказал он.- Только, почему-то, не мы, а немцы.
     - Ну, и мы как бы тоже...
     - Сбоку припека.
     Я засмеялся.
     - Ну да.
     - Что это там на флюгере?- спросил он, задрав голову и показав рукой на
шпиль башни собора.
     - Русалка,- сказал я.- Символ города. Мы все никак не выберем, какой из
всех этих символов главный.
     - Русалка?- сказал он.- Как в Копенгагене?
     - Я не был в Копенгагене,- сказал я.
     - Я шучу,- сказал он.
     - Я понял. Кажется, ты присвоил мою зажигалку.
     Он пошарил в карманах и, найдя зажигалку, отдал ее мне.
     - Мы столько  веков  смотрели  на Европу с вожделением,- сказал  он.- И
вот...
     - Как бык на деву.
     Он повернулся ко мне.
     - Бык, похищающий Европу, это скорее Америка, а не Россия.
     - А Европа в таком случае кто, Пасифая?
     - А ты, оказывается, знаешь мифологию?
     - Да,- сказал я.- Читал кое-что.
     -  И вот, отвоевали,  отняли  кусок Европы, и  что же?- продолжал  он.-
Оказалось, что мы  понятия не  имеем, что  с ним  делать!  Все,  что  мы тут
поналяпали, это  мертвый и безобразный  памятник нам самим.  Со  стыда можно
сгореть, глядя на все это.
     - Слушай,-  перебил его  я.- У  меня такое  чувство, что ты  все  время
повторяешь одну и ту же фразу. Это меня зациклило, или тебя?
     - Да ну тебя!- с досадой отмахнулся он.
     - Ты извини,  если я что не так говорю,-  сказал я.- Я что-то  не очень
соображаю.
     - Да ладно,- сказал он.
     - Нет, круто покурили.
     Мы дошли до собора и остановились.
     - Куда теперь?- спросил я.- Обратно?
     - Нет,- сказал он.- Я хочу пойти по тому мостику.
     Мы пошли дальше.
     - Да ладно,- сказал я.- Не переживай. Прорвемся.
     - Ну да,- сказал он.- С такими как ты прорвешься, как же.
     - Ты видел Берлинский мост?
     - Берлинский мост?
     - Да. Немцы, отступая, развели его, а наши,  не сумев свести его снова,
просто построили рядом новый.
     - Ты пойми,- сказал он.- Я не хочу брать за образец  то, что здесь было
когда-то. То, что было, уже никогда не вернется, и люди уже другие, и здесь,
и  в  Германии,  во  всем  мире  другая  эпоха,  и  что-то  новое становится
классикой...
     - Например, кофейни?
     - Стиль,- сказал он.- Идея и ее воплощение.
     - Ну вот тебе и мостик,- сказал я.
     - Да,- сказал он.- Этот мост разводной?
     - А как же!- сказал я.
     - А тот, второй?- показал он.
     - Наверное, тоже был когда-то.
     - Ты даже не знаешь?
     - Да мне это как-то без разницы,- признался я.- Ты только не обижайся.
     - А я и не обижаюсь,- сказал он.- Просто странно...
     Мы вышли на Московский проспект.
     - Такой красивый был город,- грустно сказал он.
     - Да ладно,- сказал я.- Не убивайся. Мало ли городов в Европе.
     - Такой был один...
     - Тебе куда дальше?- спросил я.
     - Туда, в ту сторону,- он кивнул в направлении Каменного Монстра.
     - Значит, нам по пути,- сказал я.- Мне тоже туда.
     - А ты где живешь?- спросил он.
     - Далеко,-  сказал я.- Мне  еще топать  и топать.  Если ты  не выручишь
деньгами.
     Я вопросительно посмотрел на него, но он шел, повернув голову к  собору
на острове, и не видел моего взгляда.
     Мы  пересекли  улицу,  поднялись  по ступеням  лестницы  и пошли  вдоль
каменной стены, бывшей некогда цоколем Королевского Замка.
     - Ну что, может, еще пива возьмем?- предложил я.
     - Знаешь, что мне кажется в тебе непонятным?- неожиданно сказал он.
     - Нет,- сказал я.- Что?
     - Ведь ты живешь  здесь почти  всю жизнь,  родился  здесь, но  когда ты
говоришь  о  городе,  ты говоришь  как  бы...  может быть,  мне  это  только
кажется... как бы отстраненно. Нет?
     -  Не знаю,- сказал я.- Может быть, я обо всем мире говорю вот так, как
тебе кажется, отстраненно, ну и что? Я родился здесь, да,  но родину ведь не
выбирают. Или ты думаешь, выбирают?
     - Кто его знает,- сказал он.
     - В разных книгах  пишут по-разному,- согласился я.- Я  считаю,  что  я
родился  на планете Земля, дальше год, месяц, число, имя, фамилия, отчество,
и это все.
     - Правильно!- воскликнул он.- Так и нужно!
     - А ты сам-то откуда?- спросил я.
     - В каком смысле?- сказал он.
     - Ну, не знаю...
     - Родился в Саратове, школу закончил в  Казани, родители живут в Нижнем
Новгороде, а вообще... Из Москвы, наверное.
     - Москва как мегаполис?
     - Мегаполис, город-космополит. И Нина, она такая же. Она не сможет жить
в квартире, если в этой квартире не будет телефона.
     -   Ты  читал,  что  здесь   написано?-   спросил  я,  остановившись  у
мемориальной доски.
     - Конечно,- сказал он.- Изречение Канта.
     -  Две  вещи  поражают меня  тем больше,  чем  больше я о них  думаю  -
звездное небо над головой и моральный закон во мне.
     - Надо же,- удивился он,- как светло! Даже читать можно.
     - Я по памяти.
     - Да нет,- сказал он.- Правда, светло. Такая ясная луна, и так тихо...
     - Ничего,-  успокаивающе сказал я.- Найдешь с телефоном квартиру, все у
тебя получится.
     - Конечно, найду,-  сказал он.- И  все у  меня  получится.  Ты, правда,
веришь в это?
     - Не знаю,- сказал я.- Вера - это очень интимное чувство.
     - Я же говорю не о религиозной вере...
     - А  я уже  и  сам толком не  знаю, о чем я говорю,- признался я.- Знаю
только,  что  вон  тот магазин называется "Ромашка",  и что автобусы еще  не
ходят. И вижу, что он закрыт.
     - Да,- сказал он.- А где, ты говорил, можно купить пива?
     - Да возьмем где-нибудь. Не проблема.

     Мы  выпили  по банке  пива, потом,  кажется,  еще  по  одной, и у штаба
Балтфлота расстались - ему было направо, а мне прямо.
     Я не стал  просить у него в третий раз деньги и, добравшись до дома еле
живой, завалился спать, забыв завести будильник.  В результате я проспал  на
работу и, приехав уже к обеду, получил первый в этом году нагоняй.
     Так что когда вечером он позвонил  мне, настроение у меня было не самое
радужное. А он как  ни в чем ни бывало стал взахлеб рассказывать мне о своих
новых открытиях -  он купил  путеводитель по  городу  и, кажется, успел  уже
выучить его наизусть.
     - Слушай,- сказал он.- Давай я сейчас приеду?
     - Нет,- сказал я.- Давай не сегодня. Я не выспался...
     -  Тогда завтра,- предложил он.- Давай встретимся завтра  днем? Ты  мне
покажешь кое- что в городе, а то я сам не найду.
     Я объяснил ему, что я работаю и поэтому днем с ним встретиться никак не
смогу, разве что в выходные, да и то не знаю, получится ли.
     -  Жалко,-  сказал  он сникшим  голосом.- А  на работу тебе можно будет
позвонить?
     Я сообщил ему телефон,  понимая  уже, что моей  спокойной жизни  пришел
конец. Так и оказалось.
     Он был неутомим. Целыми днями он носился  по  городу, влюбляясь  в него
все  больше  и больше, звонил  мне и каждый  раз  огорчался, если  я  не мог
вырваться с работы,- вечером  ничего не  будет  видно, может быть,  все-таки
вырвешься?
     Мы встречались, и он тащил меня  показать свое  очередное  историческое
или  архитектурное  открытие,  возмущаясь,  если  я,  с  его  точки  зрения,
недостаточно бурно выражал свой восторг.
     - Конечно,- говорил он.- Для тебя это все привычно.
     - Если бы можно было все это восстановить!- мечтательно говорил он.- Ты
не представляешь, какой это был красивый город. Он и теперь прекрасен.
     - Да,- соглашался я.
     - Или тебе все равно?

     Когда выпал снег, он очень удивился этому.
     -  Ты  посмотри,-  сказал  он,  показывая  вокруг.-  Ты  посмотри,  что
делается!
     - Да,- сказал я.- Снег.
     - Представляешь, она приедет, а здесь снег!
     - Так ведь зима.
     - Странно,-  сказал он.- Почему-то этот город не ассоциировался  у меня
со снегом.
     - Но ты же читал о рыцарях и ледовых дорогах.
     - Да, но я как-то не связывал это с климатом...
     - Ну что?- сказал я.
     - Куда пойдем?
     - Не знаю,- сказал я.- Ты хотел куда-то конкретно?
     - Да нет,- сказал он.- Мне все равно.
     -  Ну пойдем  тогда в  кофейню,- сказал  я.- Кстати, ты говорил,  что в
городе нет ни одной кофейни, так вот, ты неправ. Одна все-таки есть.
     - Где?
     - Да вон, через дорогу. В "Старой башне".
     - Да?- сказал он.- А ты не на машине?
     - Нет, а что?
     - Да так,- сказал он.- Ничего.
     Мы зашли  в  кофейню, дождались, когда освободится столик  на  двоих  и
расположились  за  ним.  Слава  стал  зажигать  свечки, а  я пошел  заказать
что-нибудь.
     - Сейчас принесут,- вернувшись, сказал я.
     Он кивнул.
     Нам принесли глинтвейн, чашки и два кофейника.
     Я  спросил  его,  как  продвигается  ремонт,-   он  снял   квартиру  на
Черняховского и теперь приводил ее в порядок.
     - Нормально,- сказал он.- А неплохо здесь.
     Он посмотрел по сторонам.
     - Но у меня будет лучше.
     - А как тебе глинтвейн?- спросил я.
     - По-моему, они его разбавляют,- сказал он.
     - Да?- сказал я.- Не замечал.
     - И вообще,- сказал он.- Тесновато. Но посмотри, сколько здесь  народу!
А ты говорил, кофейня никому не нужна.
     - Я этого не говорил.
     -  И  подают  как  интересно,-  сказал  он,  кивнув  на  кофейники.-  В
кофейниках.
     - У тебя тоже так будет?
     - Не знаю,- он задумался.- Но идея хорошая.
     - Когда  приезжает  Нина?-  спросил я,  допив глинтвейн  и наливая себе
кофе.
     - Скоро,- сказал он, отодвигая пустую кружку и беря за ручку кофейник.-
Надо будет поехать в Москву, отправить багажом вещи...
     - А много вещей?- спросил я.
     - Много,- кивнул он.- Честно говоря, я волнуюсь...
     - Переезд - хлопотное дело,- сказал я.- Ну как тебе кофе?
     - Кофе прекрасный,- сказал он.- Я не об этом.
     - Да? А о чем же?
     - Не знаю, как ей здесь понравится.
     - Ничего,- сказал я.- Все будет нормально.
     - Нет,- сказал он.- Правда, не знаю.
     - Вы на поезде едете?
     - Я на поезде,- сказал он.- А она самолетом.
     - Уже решили?
     - Ну да,-  он открыл  крышку кофейника и, заглянув в него, долил себе в
чашку кофе.-  Тоже хорошая идея. Всего  чуть-чуть больше, но все-таки больше
чем одна чашка.
     - Да,- сказал я.- Великая сила этого "чуть-чуть".
     - Да,- сказал  он.- Понравится ли ей здесь? Я хожу по городу и мысленно
разговариваю  с ней, показываю ей дома, улицы, людей, магазины... Хотя с ней
все будет по-другому.
     - Но город-то не изменится,- возразил я.
     - Изменится,- уверенно сказал он.- Для  меня, да и не  только для меня.
Она не из  тех, кто может присутствовать,  ничего  вокруг себя не меняя. Она
все изменит.
     - Все?
     -  Конечно, все,- сказал  он.-  А  это,-  он  кивнул  на стену,- я  так
понимаю, карта Пруссии?
     - Да,- сказал я.- Восточной ее части. Эта страна называлась Замландией.
     - Я знаю,- кивнул  он.- Или  Замбией. Но не вся  территория,  а  только
полуостров.
     - Все-то ты знаешь.
     -  Да?- сказал  он.-  И эти  плетеные  подставки  под кофейники,  очень
здорово придумано.
     -  А ты  сделай лучше,- предложил  я.- Из можжевельника. Представляешь,
какой аромат будет.
     - Да,- сказал он.- Может, возьмем еще чего-нибудь?
     - Что-нибудь выпить?
     - Давай возьмем еще по глинтвейну?
     Я кивнул и, подойдя к кассе, заказал еще два глинтвейна.
     - Сколько с меня?- спросил он, когда я вернулся.
     - Двадцать рублей за все.
     Он отдал мне деньги.
     - Ничто не бывает  так, как предполагалось,-  сказал я.- Как говорится,
мы предполагаем, а Бог располагает.
     - Это понятно,- согласился он.- Но дело не в этом.
     - А в чем же?
     - Понимаешь,  ей будет очень непросто здесь,  она совсем другая. Как-то
она здесь приживется...
     - Что-то изменилось?- сказал я.- Раньше ты был больше уверен в себе.
     Нам принесли глинтвейн.
     Мы взяли каждый свою кружку.
     - Может быть,- сказал он.- Может быть, я что-то понимаю не так, но я не
представляю, как  можно не полюбить этот город, пройдя по его улицам, увидев
стены его фортов, развалины городских ворот, эти кирхи и башню кафедрального
собора...
     -  Ты  здорово сказал, что он  стоит как  каменный призрак своей  души.
Непонятно, но красиво. Спрашивается, где же тогда тело?
     -  Кажется,  я сказал "каменный  символ  своей души", но  это случайная
метафора...
     - Да. Но все равно красиво. И еще, что он как парусник против айсберга.
     - Тебе нравятся метафоры?- сказал  он, хлебнув из кружки и  поставив ее
на столик.- Может, ты и книги пишешь?
     - Нет, но иногда читаю
     - Иногда - это уже что-то,- сказал он.- По нашим-то временам...
     - В наше время про многое можно сказать то же.
     - Да,- сказал он.- Вот только поесть здесь нечего.
     - Ну почему же,- возразил я.- Можно взять пирожные...
     - Ну да,- сказал он.- Мороженое...
     - Самое плохое, что здесь нет кондиционеров, и нельзя курить.
     -  У  меня будут,-  заявил  он.-  И  курить  будет  можно,  даже  будут
продаваться сигары.
     - Здорово!- сказал я.- А как все это будет?
     - Увидишь.
     - Ну все-таки,- настаивал я.- Что это будет? Стены, интерьер, мебель?
     - Темно-зеленые стены,- сказал он, и взгляд его сделался мечтательным.-
Знаешь, такого благородного  оттенка, это  называется  "ирландский зеленый".
Темное дерево, невысокие перегородки между столиками...
     - Тоже из темного дерева?
     - Ну да,- сказал он.
     - А потолок?
     - Потолок?- он задумался.- Не знаю... Может быть, сделаю зеркальный.
     - Здорово,- сказал я.- Ты сам все это придумал?
     - Ну, не совсем...
     - Здорово.
     - А ты говоришь, время,- сказал он.- Разве мы не сами создаем его?
     - Слышал,-  отмахнулся я.- Слышал я всю эту чушь, и про то, что мы сами
куем свое счастье, тоже слышал. Все это бред сивой кобылы.
     Он засмеялся.
     - Ну почему же сивой?
     - Да потому,- сказал я.- С  этим очень легко согласиться: "да,  сами",-
даже  не  потрудившись задуматься,  а  кто или  что создает нас самих? И что
первично?
     - Да не все ли равно,- равнодушно сказал он.
     -  Это  кому  как,-  сказал  я.-  Ладно американцы со своим  упрощенным
пониманием жизни. Так над  ними все и  потешаются.  Но выслушивать  подобный
примитив от тебя...
     - Потешаются,- согласился он.- Только чаще всего за глаза.
     - А что делать, если миром  правят деньги, и по большей части именно их
деньги.
     - Да,- сказал он.- Но думаю, что даже среди американцев есть культурные
люди.
     - Нисколько в этом не сомневаюсь.
     Мы допили глинтвейн.
     - Вот видишь,- сказал он.- Оказывается, и тебя можно расшевелить.
     - Так ты меня провоцировал?
     - Конечно,- сказал он.- Пошли?
     Я задул свечи.
     Мы оделись и вышли на улицу.
     -  Интересно,-  сказал  он,  кивнув на  здание, примыкающее к гостинице
"Калининград",- успеют они докрасить этот дом до ее приезда, или нет?
     - А что?
     - Эта недокрашенная часть весь вид портит! Хоть не приводи сюда.
     Я достал сигареты.
     - Хорошо сегодня,- сказал он,  с удовольствием втягивая воздух.- Погода
такая хорошая, солнце, и ветра нет.
     Мы закурили.
     Он остановился и повернулся лицом к собору.
     -  Так ты говоришь,  я  назвал его парусником? Но парусник ищет морской
дали, а  этот  корабль никуда  не  плывет. Он  на вечном  приколе, здесь его
место. Он страж, часовой, рыцарь-крестоносец, закованный в латы и охраняющий
город.  Похожий на огромной величины хозяйственную постройку,  он  не взыщет
неба,  он плоть от  плоти земли, для него оставаться  на месте -  это и есть
совершать  путь, долг и целесообразность  -  и есть религиозная служба. Наши
церкви  совсем другие  -  они  вопрошают  небо  и  ждут  от  него благодати,
неземной, необыденной, видения иного мира...  Они ищут,  а этот уже нашел. И
кто  прав?  Или может быть  две  правды?  Прав всегда оказывается  тот,  кто
пренебрегает доказательством своей правоты... А почему ты не на машине?
     - Да так,- сказал я.- Ты сам обычно просишь, чтобы мы шли пешком, вот я
и решил прогуляться.
     - А,- сказал он.- Ну ладно.
     Мы направились к переходу.
     - А что, ты хотел куда-нибудь подъехать?- спросил я.
     - Да нет, не то чтобы... Тебе знакома такая улица, Юношеская?
     - Знаю такую. Но "улица" - это громко сказано. А что?
     -  Да есть там, вроде, одно помещение,- сказал он.- На углу Юношеской и
Горького. Ты не знаешь, что там было раньше?
     - Знаю,- сказал я.- Пункт проката. Но это неудачное  место для кофейни.
Туда не будут ходить.
     - Ты так думаешь?
     - Да,- сказал я.- Поищи лучше где-нибудь здесь или в районе зоопарка.
     - Ладно. Тогда отпадает.
     - А ты уже ищешь помещение?
     Он улыбнулся, как мне показалось, несколько принужденно.
     - Ну должен же я что-то делать!
     - Как же ты ищешь помещение, если у тебя еще нет денег?
     - Понимаешь,- сказал  он,-  можно просто искать деньги и ждать, что они
откуда-нибудь возьмутся, а можно делать что-то уже сегодня.  Я верю только в
движение, понимаешь?
     - Кажется, да,- сказал я.
     - В этом городе ничто не происходит само по себе, и ничто не происходит
случайно. Если я найду  помещение, то часть дела будет уже  сделана, и тогда
прийдет  в движение все остальное, как бы  само по себе, но на  самом  деле,
именно потому, что что-то уже сделано.
     - По-моему, ты дурачишь себя.
     - Нет,- сказал он.- Нужно просто с чего-то начать.
     Я не стал спорить.
     Когда мы дошли до площади, я спросил:
     - Ну что, тебе направо, а мне прямо?
     - Ты домой собираешься?
     - Да поздно уже на работу, поеду домой.
     - А как же машина?
     - А что машина?
     - Ну, ты же говоришь, что оставил ее у офиса.
     - И что?
     - Не боишься?
     - Чего?
     - Ладно,- сказал он.- Понятно.
     - Ну так что, по домам?
     - Я бы еще прогулялся,- сказал он.- Давай пива возьмем?
     - Давай,- сказал я.- Только надо взять здесь.
     - А что, дальше не будет?
     - Будет. Но там, по пути, дороже.
     - Что,- сказал он,- вот так, да?
     - Ну да,- сказал я.- А что?
     - Да нет,- сказал он.- Ничего. Разница-то в копейках...
     Мы  взяли по бутылке "будвайзера" и пошли в сторону здания КТИ, все еще
наполовину закрытого  строительными лесами, а оттуда, мимо театра, дальше, к
зоопарку.
     - А что, снег с тротуаров убирать не предполагается?- спросил он.
     - Не знаю,- сказал я.- Ну что, куда дальше?
     - Пойдем туда, в сторону кирхи.
     - К Луизе? Ну давай.
     - Вот тоже,- сказал он, кивнув на фасад  дома на другой стороне улицы.-
Начали  красить  дом,  один  кусочек  выкрасили и  на  этом  успокоились.  А
остальное что, и так сойдет? Лучше бы уж  не начинали,  а  то  смотрится как
наполовину выбритое лицо.
     - Начали  с  одного куска, потом докрасят еще  один,  потом еще,  может
быть, даже  в другой  цвет, и скорее всего,  в  другой цвет. Так  образуется
"пэчворк".
     - Что образуется?
     - Лоскутное одеяло.  Это  своего  рода  стиль  -  весь город  обустроен
отдельными  небольшими  фрагментами  и  похож  на  лоскутное  одеяло, ты  не
замечал? Мостовые, крыши, фасады...
     - Не  думаю, что облезлые стены могут  быть стилем,-  с неудовольствием
сказал он.
     -  Еще несколько лет назад весь  город был как тот недокрашенный  кусок
стены, а теперь, как видишь, что-то меняется.
     - Вот  именно,  "что-то"!- сказал он.-  Каждый торгаш  выкрашивает свой
квадрат, а до всего остального ему и дела  нет.  Так по  куску  они  сто лет
будут красить.
     - А ты куда-то торопишься?
     - Дело не во мне,- сказал он.
     - Ведь и ты своей кофейней ничего всерьез не изменишь.
     - Еще раз говорю, дело не во мне!
     - Ну так что,- сказал я.- Куда идем?
     - Ты уже устал?
     - Да нет,- сказал я.- Но может быть, у тебя есть какие-нибудь идеи?
     - В парке можно будет посидеть?
     - Обычно скамейки на зиму убирают...
     - Зачем?
     - А кто его знает,- сказал я.- Не знаю.
     -  Здесь очень  много  странного,-  сказал  он,  покачав  головой.-  Не
понимаю...
     - Что именно?
     - За всем этим что-то кроется.
     - Ты преувеличиваешь,- сказал я.- Тебе повсюду мерещатся тайны.
     - Нет,-  убежденно сказал  он.- Я  знаю, многое тут неспроста. Вот  ты,
например.
     - Я?- удивился я.- А что во мне такого странного?
     - Ты никогда  не  приглашаешь  меня к себе.  Я заметил, ты делаешь  это
намеренно. Только не отрицай.
     - Я и не отрицаю.
     -  Я несколько  раз пытался  напроситься, но ты  каждый раз очень ловко
уходил в сторону. Ведь так?
     - Да,- сказал я.
     - Но почему?
     -  Да   так,-  сказал  я  и,  рассмеявшись,  добавил:  "Наверное,   это
неспроста".
     - Так где ты живешь?
     - На кольце "четверки".
     - А где это?
     - В этом городе тебе каждый скажет, где кольцо "четверки".
     - Может быть, сядем сейчас на трамвай и доедем?
     - Нет,- сказал я.- Мы ведь уже выяснили, что я не принимаю гостей, даже
по дружбе.
     - И неспроста?
     Я снова рассмеялся:
     - Тебе повсюду мерещатся тайны.





4



     Нина  прилетела  самолетом из  "Внуково"  восемнадцатого  числа  месяца
марта. Слава  попросил  меня съездить  с  ним с  аэропорт,  встретить ее.  Я
сказал: "Ну конечно".
     День был тихий и солнечный.
     Мы приехали  в аэропорт за  десять минут  до прибытия  самолета.  Слава
вышел купить пива.
     - Надо сразу же встретить ее пивом,- сказал он, вернувшись.- Как-никак,
пивной край!
     - Иди,- сказал я.- Сейчас они пойдет через вон тот зал.
     - Да,- сказал он и, оставив пиво, вышел из машины.
     Он вернулся с очень  красивой девушкой, одетой  в  длиннополую  шубу из
нутрии. Представил нас.
     - Мы поедем сзади,- сказал он.
     - О'кей,- не возражал я.
     - Нет,- заявила она.- Я поеду на переднем, а ты садись сзади.
     Она села рядом со мной. Слава открыл бутылку пива и протянул ей.
     - Как долетели?- спросил я.
     -  Хорошо,- сказала  она.-  Только очень волновалась. Давай перейдем на
"ты"?
     - Ну конечно,- сказал я, включая зажигание.
     Мы поехали в город.
     - Какое-то все сонное,- сказала Нина.- Даже эти дома словно бы спят!
     - Это первые немецкие дома, которые ты видишь!- сказал Слава.
     - Ура, ура,- сказала она без особого энтузиазма.
     - Что ты от них  хочешь,-  сказал он.- Они ведь еще не знают тебя,  они
еще даже не знают, что ты уже здесь.
     - А что, для них это должно быть важно?- сказала она.
     Я молчал, не участвуя в их разговоре.
     Когда мы пересекли границу города, Слава крикнул: "Ура!"
     - Что это?- спросила у меня Нина.
     - Граница города,- объяснил я.
     - Да?- сказала она.- И как называется эта улица?
     - Советский проспект,- сказал Слава.
     Она усмехнулась.
     - И это называется здесь "проспект"?
     - Здесь называют проспектом еще и не такое,- сказал я.
     - Да ладно тебе,- сказал Слава.- Город как город, ты еще увидишь его...
     - Куда же я теперь денусь,- обреченно сказала Нина.
     - Ты не обращай на нее внимания,- сказал мне Слава.-  Она просто устала
с дороги.
     - А я вовсе и не обиделся,- сказал я.
     - Это  очень  красивый город,- сказал Слава.- Пусть небольшой, но очень
красивый и  древний. Посмотри,  какие дома. Ты  не туда смотри, а вон  туда!
Вон, видишь, красиво, правда? Да ты не туда смотришь!
     - Куда хочу, туда и смотрю,- возмутилась она.
     Он замолчал.
     ..................................................................................................................
     Я довез их до дома.
     - Спасибо,- сказал Слава, открывая свою  дверцу.- Может, зайдешь к  нам
сегодня?
     - Во сколько?- спросил я.
     -   Не  знаю,-  сказал  он.-   Жалко,  нет  телефона,  можно  было   бы
созвониться...
     - Я думаю, не стоит,- сказал я.- Твоя жена с дороги, пусть отдохнет...
     -  Ты   ее  не  знаешь,-  сказал  он.-  Она  все  равно   потянет  меня
куда-нибудь...
     - Первый вечер лучше провести вдвоем,- сказал я.- А завтра...
     Нина уже стояла у подъезда.
     - Ты идешь?- сказала она Славе.
     Он обернулся.
     - Сейчас,- сказал он.- Миша предлагает  куда-нибудь сходить сегодня, ты
как?
     - Давай лучше завтра.
     - Ну вот видишь,- сказал я.
     - Ладно,- сказал он.- Тогда до завтра.
     - До завтра,- сказал я.
     - Пока.
     Он захлопнул дверцу.

     На другой  вечер  мы  сидели в кафе "Сказка". Они  уже успели погулять,
посмотреть город.
     - Ну как тебе Кениг?- спросил я Нину.
     - Кениг - это Кенигсберг?- сказала она.- А почему ты его так называешь?
     - Потому что так он был назван,- сказал я.
     - Но ведь от него мало что осталось,- возразила она.
     - Ты не права,- вмешался Слава.- Ты просто не  видела еще всего, и даже
главного. Мы немножко не там гуляли, где я хотел.
     - Так ты же сам водил меня по городу!
     - Ну да, но за  один день всего не увидишь. Есть такие  места, куда  мы
еще сходим, и ты поймешь, что такое Кенигсберг...
     - А много ли осталось от древних Афин или древнего Рима?- сказал я.- Но
Афины остались Афинами, а Рим - Римом.
     -  А  вот Константинополь переименовали в Стамбул,-  сказал  Слава.-  И
ничего, все привыкли...
     -  Мне больше  нравится имя Константинополь,- сказал я.- Хотя  это дело
вкуса. А вообще, все когда-нибудь где-нибудь уже было.
     - Ну нет,- не согласился Слава.- Этот город не похож на другие.
     - Похож,- сказал я.- На Прагу.
     - Разве?
     - Я не была в Праге,- сказала Нина.
     -  Не внешне, конечно, а  по духу. Вам надо  погулять по  городу ночью.
Ночь - время сказок.
     -  Этот город такой  лукавый,- сказал Слава.- Здесь ничто и никогда  не
бывает таким, каким кажется на первый взгляд.
     - Так тебе не понравился город?- спросил я Нину.
     - Понравился.
     - В таком случае,- сказал я, повернувшись к Славе,- твое заявление вряд
ли можно назвать обнадеживающим.
     Он засмеялся: "Да уж".
     - Красивый город,- сказала Нина.
     - Был красивый,- сказал я.- А теперь просто город. Но не самый плохой.
     - А  каким  он будет!- воскликнул  Слава.- Я  уже вижу, каким  он может
стать!
     - Ты слышал о его идее с кофейней?- спросила Нина.
     - А то как же,- сказал я.- Он только о ней и говорит.
     - И что ты об этом думаешь?
     - Идея прекрасная. Но идеал, на то он и идеал...
     - И я говорю  о том  же,- сказала она.- Ну вот  ты, как местный житель,
скажи, насколько все это реально?
     - Это вопрос философский,- сказал я.
     - Но ведь ты земляк Канта,- сказала она.
     Мы посмеялись.
     -  Да,- сказал  я.-  Именно  так  его здесь  и  называют: "наш  великий
земляк".
     - Что ты об этом думаешь?- сказала она.
     - А что тут поделаешь,- сказал я.- Он, и правда, земляк. Хотя мне лично
ближе другой мой земляк - Эрнст Теодор Амадей Гофман.
     - Да я не об этом.
     - Ты очень красивая,- сказал я.
     - А я тебе говорил,- сказал Слава.
     - Если честно, не  знаю,- сказал я.- Все будет зависеть от денег.  Если
найти  деньги, все  можно сделать  - кофейню,  все что угодно, сделать  этот
город лучше, да что город, весь мир! Все зависит от денег.
     - Вот именно,- сказала Нина.
     - Давайте не будем о грустном,- сказал Слава.- Что-нибудь придумается.
     - Ну да,- сказала она.- Вот именно, "что-нибудь"!

     А ты знаешь, он прав - его девушка, или его жена, уж не знаю, и правда,
очень, очень хороша. У нее огромные  глаза, большой чувственный рот и мягкие
губы,-  когда  она  говорит,  невозможно  оторвать  от  них  взгляд.  У  нее
характерная  манера закладывать сигарету в уголок  рта и, затягиваясь,  чуть
прищуриваться.  Черты лица ее  при  желании можно было бы назвать не  вполне
правильными, хотя  сама  мысль  об этом кажется  странной  -  настолько  она
сексуальна. Проще всего было бы назвать ее просто красавицей,  не вдаваясь в
подробности и не мучая себя попытками разгадать секрет  ее  красоты. Цвет ее
глаз зеленый, а цвет  волос... Даже не поймешь  - она мелировала волосы,- от
природы,  должно быть,  темные или, может быть, рыжие,- знаешь, сделала себе
такие светлые пряди... Нет, я не сравниваю ее с тобой.
     Порой она бывает неумна, но делает это сознательно. Зачем?
     Может быть, чтобы меньше страдать.
     Или больше любить?  И  зачем он  пытается сделать ее умнее, если она не
хочет этого...
     Ты что-нибудь понимаешь в этом, Марта?
     И конечно, она совсем другая...
     В тот  вечер, глядя  на них, я  вспомнил, как прилетела  ко мне ты, и я
приехал в аэропорт.  Помнишь? А потом мы  ехали в город, и  я  внес  тебя на
руках в  мой дом, и сел подле твоих ног,  а  ты  была в кресле,  и я сказал:
"Здравствуй,  Марта!"  А потом зажег свечи и хотел сходить за шампанским, но
передумал  и  откупорил  бутылку вина,  припасенную на  Рождество,- потом, к
Рождеству,  я  купил  еще,- и вот, ты  была со мной, а когда-то я почти  уже
перестал верить в то, что такое возможно.
     Мне казалось невероятным, что  я вижу тебя воочию, могу  дотронуться до
тебя, и я жив, мое сердце бьется, я жив!
     Ты была неодета, в одном кружевном белье,  и мне не  терпелось  лечь  с
тобой в постель, но я сдерживал нетерпение.
     А потом мы легли в постель.
     И  мы не  спали и встретили  утро  в постели, а  была зима, и  рассвело
поздно. Я вставал, варил кофе, и возвращался к тебе, а ты ждала меня.
     Потом у меня  не завелась  машина, и мне пришлось везти ее в сервис.  Я
пошел на работу пешком и думал о тебе, я думал только о тебе. Моросил дождь,
я шел по улицам города и знал, что ты дома, ты ждешь, когда я вернусь. Я шел
и  думал  о том, как сегодня вечером я вернусь к тебе, и ты ждешь меня, и мы
снова будем вместе всю ночь. И я смеялся, а люди, наверное, думали, глядя на
меня: "Вот идет шизофреник".
     Ведь они ничего не знали.

     Никто не знает  о  нас  ничего,  прежде чем  свершится  судьба,  и даже
тогда... И что мы сами знаем об этом?
     Мы летим в машине по ночному шоссе,  туда, где теряется свет  фар, и  я
давлю сильнее на газ, и машина летит все быстрее, словно бы падая в пустоту,
и... остается на месте. Но нет, вот поворот, еще один, и еще... Где мы? Есть
только ты и я, и эта машина, что летит, словно бы падая в пустоту...
     Ты  смотришь  вперед, и  в глазах  твоих  мелькают  деревья, освещенные
фарами, и мы летим по бесконечной колоннаде дворца ночи...

     Я и не думал никогда, что умею шить платья. Все началось в апреле этого
года, в  Данциге (или  Гданьске, как  кому больше нравится). Мне нужно  было
съездить туда по делам, и я предложил Славе с Ниной составить мне компанию.
     Мы  погуляли  по  городу,  потом  посидели  в  кафе  на   набережной  и
расстались, договорившись, где встретимся, чтобы ехать домой.
     Управившись с делами быстрее, чем ожидал, я решил пройтись по магазинам
и даже присмотрел кое-что, но при  этом  заметил, что у поляков  есть  очень
неплохие модели и великолепные идеи фасонов, а ткани, как правило, неважные,
да просто плохие - видно, что все сделано как можно дешевле.
     Или я просто ходил не по тем магазинам?
     Потом, уже по возвращению домой,  я  снова вспомнил эти фасоны  и, взяв
фломастеры, набросал их по памяти,- когда-то я неплохо рисовал. И я подумал,
а почему бы не попробовать сделать выкройки.
     Конечно, не сразу все  пошло гладко, и порой от бессилия  хотелось выть
волком. Оказалось, что нужно учитывать  очень многое,  о чем я  и понятия не
имел, ведь  каждая ткань имеет свой характер. Впрочем, об  этом  можно долго
говорить.  Я и сегодня еще чувствую  себя учеником,  хотя кое-что у меня уже
получается, и я не думаю, что это случайные удачи.
     Вот только  времени  не  хватает.  Я  уже  давно не высыпаюсь, я  почти
перестал читать книги, телевизор уже забыл, когда включал, а все равно беда.
     Поначалу ко всему  этому не относишься  серьезно, но  когда посреди дня
начинаешь  вдруг  клевать  носом,  или, того  хуже, когда за  рулем начинают
слипаться глаза - это уже становится проблемой.  А начнешь отсыпаться, будет
еще хуже - мало того что потеряешь уйму времени, так еще и разленишься. Надо
быть собраннее, я понимаю, может быть, совсем отказаться  от водки,  но пока
не получается.
     Слава   обижается  на  меня,  когда,  ссылаясь  на  разные  причины,  я
отказываюсь от его приглашений, но что я могу поделать! Наверное, он думает,
что я избегаю его, а ведь это неправда. Иногда очень трудно бывает объяснить
другому человеку, почему  ты  не можешь быть с ним  любезен так, как он того
ждет от тебя. Вот и сегодня я снова отказался от его приглашения.
     И он снова обиделся.

     Он  предложил мне сходить с ними втроем на "Титаник". Я  слышал об этом
фильме, и сам собирался  пойти, но как-нибудь на днях, не  сегодня - сегодня
мне обязательно нужно закончить эту  выточку на платье, потому что если я ее
не  закончу, то завтра я просто не  смогу работать, и мне  останется  только
напиться.
     Ну как мне объяснить ему это?
     Ладно, простит. А не простит, так что ж...

     Эх, маловата моя квартира! Мне нужен большой шкаф под гардероб, а места
для  него  в комнате  нет. Платья висят  как попало. Бывает, что, начав одну
вещь, я бросаю ее, начинаю другую, потом возвращаюсь к ней, мне нужно, чтобы
все это  было у меня  перед глазами.  В  результате создается жуткий бардак.
Может  быть, надо  быть  собраннее, а еще лучше,  заработать деньги на новую
квартиру,  но  об этом приходится  пока только мечтать. Пока  все мои деньги
уходят на возврат долга  и ткани. Еда, сигареты  и выпивка не в счет, с этим
понятно.  Еще,  конечно, на посещения баров, концертов - ту немногую  толику
развлечений, что я  себе позволяю, и  что бывает мне  иногда нужна. Ну, и на
бензин...
     Но  ничего,  когда-нибудь  я  начну  работать на заказ, может  быть, не
здесь, а  в Москве,  и  кто  знает, а  вдруг!  Все еще только начинается,  и
времени впереди еще много.
     Ведь правда, Марта? Мы еще покажем себя...

     Иногда я устраиваю пиршество, покупаю разных дорогих продуктов. Я люблю
готовить, особенно, мясо, рыбу и разные салаты.
     Изредка я  напиваюсь, но  обычно  я пью очень умеренно.  Раньше  другое
дело,  бывали времена, когда я пил просто по-черному, но  ничего хорошего из
этого так  и не  вышло.  Мне не удалось изменить свое сознание, как  я  того
добивался, чтобы увидеть то, чего нет.  Наверное, потому  что я и  не должен
был этого делать,  ведь  ты  есть, и тебя  не нужно  придумывать  и пытаться
увидеть тебя там, где тебя никогда не было.
     Теперь все мои  опыты с алкоголем  и наркотой кажутся мне  ребячеством.
Так оно и было, наверное. Я был как ребенок - несчастный и одинокий, он ищет
увидеть  то,  чего  нет, пытаясь жить в придуманном  мире, и вдруг  начинает
бояться призраков, которых сам же придумал.
     Да, я знаю,  Марта, все это так,  но мне никогда не  хватало  терпения,
чтобы просто сидеть и ждать.

     Я бы никогда не смог просто ждать, но теперь все это уже неважно.

     Теперь можно все.

     Марта!..





5




     Мы договорились,  что я приду часам к  четырем. Это было на другой день
после нашей поездки в Польшу.
     - И не вздумай где-нибудь пообедать,- предупредил Слава.
     - О'кей,- сказал я.- Буду иметь в виду.
     Я  доехал  на маршрутке  до Театральной,  купил  вино  в магазинчике на
Гвардейском проспекте и оттуда пошел пешком.
     Они уже ждали меня.
     - Проходи,- весело сказал Слава. Я вошел  в комнату. Нина поднялась мне
навстречу с дивана.
     Она сделала новую прическу.
     - Привет,- сказала она.
     - Это к столу,- я протянул ей пакет с фруктами и вином.
     - Спасибо,-  сказала она и,  заглянув в него,  достала  бутылку.- А что
это?
     - Вино,- сказал я.
     - Ну-ка, ну-ка,- попытался забрать у нее бутылку Слава.
     -  Я еще не рассмотрела,- сказала она, отталкивая его руку.  Он  сделал
обиженное лицо, но тут же улыбнулся.
     - А я на рынок сходил,- сказал он.- Тут близко, через улицу.
     - Да,- сказал я.- Удобно.
     -  Взял  хорошей  говядины,  сделал  "чили  кон   карне".  Ты  пробовал
когда-нибудь "чили кон карне"?
     - Нет,- сказал я.- А что это?
     - На,- Нина отдала  Славе бутылку и повернулась ко мне.- Ну что,  можно
собирать на стол?
     -  Давай,  давай, конечно,-  ответил за меня  Слава.- Это очень вкусная
вещь, ты оценишь.
     Нина ушла на кухню и стала доставать тарелки.
     Я огляделся по сторонам.
     - Уже совсем другой вид.
     - Да?- сказал он, ставя бутылку на журнальный столик.- Да.
     - Картинки повесили.
     - Это Нина,- сказал он.- Она любит все это.
     - А ты?
     - Я тоже. А это вот,- показал он,- она сама сделала и подарила мне.
     - Что, сама нарисовала?
     -  Нет,  купила,  но  сама  вставила в  рамку  и  все  такое...  Хочешь
посмотреть наши фотографии?
     - Да,- сказал я.- Попозже.
     - Вот,- сказал он.- Это наши книги.
     - Да, я вижу.
     - Видишь, телевизор привезли...
     - Только смотреть  по нему нечего,- сказала Нина, появившись со стороны
кухни.- Всего два канала ловится. Это не то что в Москве одиннадцать.
     - Будет больше,-  пообещал Слава.-  Вот заработаю  сейчас  денег, купим
нормальную антенну, будет больше.
     - Намного ли?- сказала она.
     - А вы купите спутниковую,- посоветовал я.
     - Зачем?- сказала она.- Все равно же языка не знаем.
     - Я знаю,- возразил Слава.- Английский. И ты знаешь.
     - Я не знаю.
     - Вот бы и подучила заодно...
     - Зачем?- сказал я.- Можно купить антенну НТВ-плюс...
     -  Надо будет  купить, конечно,- сказала Нина.- А  то тоска  жуткая. Ты
сам, наверное, будешь накладывать?- сказала она Славе.
     - Как хочешь,- сказал он.- Могу и я.
     Они ушли на кухню.
     - Миша!- крикнул он мне.- Пойдем сюда!
     Я вышел из комнаты.
     - Садись,- он кивнул мне на табуретку.- Сейчас все будет.
     - Я принесу вино,- сказал я и, вернувшись  в комнату, взял  со  столика
бутылку.
     - Там бокалы в серванте захвати, пожалуйста!- крикнул Слава.
     - Я сама,- Нина вошла в комнату и, взяв из серванта бокалы, сказала:
     - Может быть, музыку включим? Или радио?
     - Давай,- сказал я.- А что у вас есть?
     - Сейчас  услышишь,-  сказала  она  и  включила  магнитофон.  Прибавила
громкость. Матиа базар. "Римские каникулы".
     Я кивнул. Здорово.
     - Нравится?- улыбнулась она.- Ну пойдем.
     На столе уже стояли тарелки с чем-то мясным, посыпанным тертым сыром.
     - Это и есть "чили кон карне"?- спросил я, присаживаясь к столу.
     - Пробуй,- сказал он, открывая штопором бутылку.
     Он налил всем вина.
     - Ну,- сказал он, подняв бокал.- Выпьем?
     Мы отпили из бокалов.
     - А ничего вино,-  сказал  он, разглядывая этикетку.- В первый раз вижу
такое. Где ты его купил?
     - Да, очень хорошее,- согласилась Нина.- Тоже немецкое?
     - Немецкое,- сказал я.- То есть, итальянское, но немецкого розлива.
     - Здесь, по-моему, все немецкое,- сказала она.- Или польское.
     - Ну почему же,- возразил я.- Не все.
     - Еще литовское,- сказала она.
     - А где такое продается?- спросил Слава.
     - Надо места знать. Я покажу тебе. Это недалеко от вас.
     - Ну как?- сказала она, кивнув на мою тарелку.- Нравится?
     - Бесподобно,- сказал я.
     - Только перца многовато,- сделала замечание Нина.
     - А мне нравится,- сказал я.
     - Да ей тоже,- сказал Слава.- Это она так говорит.
     - Можно было положить чуть-чуть поменьше,- сказала она.
     - А как это делается?- поинтересовался я.
     - Берется фарш,- объяснил он,- только не покупной, а из куска говядины,
чтобы совсем  не  было  жира, и мясо  желательно парное. Потом  с  перцем  и
приправами  тушится  в  помидорах.  Добавляется  фасоль,  кукуруза,   сверху
посыпается сыром...
     - Наверное, все дело в приправах,- предположил я.
     - Да,- сказал он.- Именно в них. Ну что, допили?
     Он взял бутылку.
     - Давайте еще?
     Нина кивнула и придвинула ему свой бокал.
     - Даже пот прошиб,- сказал я, вытирая лоб.- Классная штука.
     - Я же сказала, что ты сделал слишком остро.
     - Тебе не нравится?- спросил он, протягивая мне бокал.
     - Наоборот,- сказал я.- Здорово.
     - Я так еще поливаю "Табаско",- сказал он.
     -  Вот  это называется  "Табаско"?- спросил я, беря  со стола маленькую
бутылочку с непрозрачной, кирпичного цвета жидкостью.
     -  Осторожно!- поспешно сказала Нина, видя, что  я собираюсь налить это
себе в тарелку.
     - А что?
     - Попробуй сначала,- сказала она.
     Я капнул немного на палец и лизнул. Слава с интересом наблюдал за мной.
     - Ну как?- спросил он.
     - Ужас!- сказал я, возвращая бутылочку на стол.- Все горит во рту.
     - Я же тебя предупреждала,- сказала Нина.
     - А  мне  нравится,- сказал  Слава, пожав  плечами.-  Мы раньше,  когда
ходили по Москве, я везде носил с собой бутылочку "Табаско". Помнишь, как мы
в "Макдональдсе" снимали крышку с  биг-мака и  поливали его "Табаско"? А все
смотрели на нас и думали, где это тут такой соус выдают?
     - Помню,- сказала  она с  грустью в  голосе.-  Теперь  остается  только
вспоминать.
     -  Здесь тоже есть  что-то вроде "Макдональдса",- сказал я.- Называется
"Смак".
     - Да,- сказала она.- Я  пробовала. Но, по-моему, "Макдональдс" все-таки
лучше.
     - Да ладно тебе,- сказал Слава.- Не в этом счастье.
     - Слышали, какой в Москве снег?- сказал я.
     - Да,- сказала Нина.- Это ужасно.
     - Может, тебе еще подложить?- спросил меня Слава.
     - Нет, что ты,- сказал я.- Спасибо. Я это-то с трудом доедаю.
     - Ты так мало ешь?- сказал он.
     - А разве это мало?
     - А тебе?- спросил он у Нины.
     - Нет,- сказала она.- Мне не надо.
     - Как хотите. А я себе положу еще,- сказал он и положил себе добавки.
     -  Но что здесь, действительно, здорово, так  это рыба,- сказала Нина.-
Такого  изобилия я  нигде не видела! Идешь  по  рыбному  ряду,  и этот запах
свежей рыбы, это чудо какое-то.
     -  Их уберут скоро,- сказал я.-  Летом эти  ряды убирают, то есть, ряды
останутся, но рыбу с них уберут.
     - А почему?- удивилась она.
     - Как почему,- сказал Слава.- Жарко же будет.
     - А где же ее будут продавать?
     - В павильонах,- сказал я.
     - Мы тут готовили вчера,- сказал он.-  Взяли  двух  судачков, и на пару
их...
     - Я хочу все-все попробовать!- сказала Нина.- В  этом городе можно есть
одну рыбу.
     - Да,- согласился я.- Пока не надоест.
     - Неужели это может когда-нибудь надоесть!
     - А  не сходить ли нам еще за вином?- предложил Слава, выливая в бокалы
остатки.- Уж больно хорошее оказалось.
     - Давай,- поддержал я.- Сходим.
     - Ты все?- он забрал у меня тарелку.
     - А меня, значит, одну оставляете?
     - Да мы ненадолго,- сказал он.- Ведь тут близко?
     - Тут везде близко,- сказал я.
     - А то, хочешь, пойдем с нами?
     - Да  нет,-  сказала она.- Идите вдвоем.  Ты не  знаешь,-  спросила она
меня.- Как тут с работой?
     - Не знаю,- сказал я.- Вроде бы, неважно.
     - Я хочу устроиться на работу,- сказала она.- Я не буду дома сидеть.
     - Да можно, можно здесь найти работу!- заверил ее Слава.
     - Конечно,- сказал я.- А какую ты хочешь работу?
     - Не знаю,- сказала она.- Какую-нибудь. Я бы дала объявление  в газету,
но как мне будут звонить, если у нас даже телефона нет!
     - Поставят,- сказал Слава с легким раздражением.
     - Когда!
     - Скоро.
     -  Скоро - понятие растяжимое,- сказала она.- А здесь, как мне кажется,
время  течет совсем  по-другому,  и в это слово  вкладывается  совсем другое
значение.
     - Это точно,- согласился я.
     - Да?- сказала она.- Ведь правда?
     -  Правда,-  подтвердил я.-  Хотя я давно не  был в Москве и  уже почти
забыл, как оно там...
     - А когда ты уехал?- спросила она.
     - В девяносто первом.
     - До путча или после?
     - До,- сказал я.
     -  Давно,-  сказала  она.-  Я  в  восемьдесят  девятом  только приехала
поступать...  Москва  сильно изменилась с тех  пор. А  сколько  лет  ты  там
прожил?
     - Шесть.
     -  Ну  что, идем  за вином?-  сказал Слава,  вставая  и убирая со стола
тарелки.
     - Идем,- сказал я, тоже вставая.
     - Мы ненадолго,- сказал он Нине.
     Она вышла вслед за нами в прихожую.
     - Но что здесь ужасно, так это вода.
     - Что?- сказал я.
     - Вода,- сказала она.
     - Но у вас же есть вода.
     - А что, ее может не быть?- удивилась она.
     - Во многих домах выше второго этажа нет воды, или почти нет.
     - Но это же ужасно!
     - Да уж.
     - У нас есть,- сказал Слава.
     - Да,- сказала она.- Только в полночь ее отключают.
     - Но только горячую!
     - Это не только у вас,- успокоил я.- Во  всем городе  на ночь отключают
горячую воду.
     - Но зачем? Зачем они это делают?
     Я пожал плечами.
     -  Это  ужасно,-  она покачала головой.- Я  никогда  не  смогу к  этому
привыкнуть. А если ночью захочется принять душ?
     Я снова пожал плечами и улыбнулся.
     - Приходится приспосабливаться.
     - Ну, мы пошли,- сказал Слава, открывая дверь.

     - Видишь?- сказал он, кивнув на окна, когда мы вышли из дома.
     - Что?- не понял я.
     - Нина,- сказал он.- Видишь, как она?
     - А что такого?- сказал я.- Я ничего не заметил.
     - Ну, при тебе она еще ничего...
     - Ты  слишком болезненно на все  реагируешь,- резко сказал я.- Да  тебе
просто повезло, что тебя любит такая женщина!  Я вообще не понимаю, как тебе
удалось вытащить ее сюда из Москвы.
     - А это заметно, что она меня любит?
     -  А как  это должно  быть  заметно? Одно то, что она приехала сюда  за
тобой...
     - А,- помрачнев, сказал он.- Ну да.
     - А вообще, заметно, конечно...
     - Ну да,- тем же тоном повторил он.
     -  Ну, не  знаю,- сдаваясь, сказал  я.- Может быть, тебе  виднее. Может
быть.  Может быть, вообще,  любовь  -  это не экспортный товар, и  ее нельзя
перевозить с  места  на  место,  возить ее повсюду за собой как багаж. Может
быть, она как цветок, который нельзя пересаживать в другую почву...
     -  Да нет,- перебил он.- Дело не в этом. Ведь я  люблю  ее, даже больше
чем раньше, я смотрю на нее, и мне плакать хочется,  так я люблю ее, но  она
говорит:  "Ради  тебя  я  пожертвовала  всем -  работой,  друзьями,  любимым
городом,  и приехала  сюда, так делай же что-нибудь!"  Как будто я ничего не
делаю...
     - Не ты ли мне говорил, что любовь выставляет условия?
     - Дело не в этом,- сказал он.- Просто любовь бывает неблагодарна...
     - Ты все время говоришь: "Дело не в этом",- но в  чем же тогда? И какой
тебе еще нужно благодарности, кроме самой любви?
     - Не знаю,-  тоном  безысходности  сказал  он.- Я  просто не  знаю, что
делать. Меня  поджимает  время,  денег на жизнь почти  не осталось. Кончится
тем, что мне придется искать работу.
     - Всем приходится работать.
     - Да,- сказал он.- Но что называть работой?
     - Я тоже работаю.
     -  Да,-  сказал он.-  Но если я  устроюсь  на работу, можно  забыть про
кофейню, у меня просто не останется  на нее времени.  Но для чего тогда было
сюда приезжать? И как я объясню это ей?
     - А придется объяснять?- спросил я.
     - Придется,- сказал он.- Конечно, придется.
     - Ты знаешь,- осторожно  сказал я.-  Иногда должно просто пройти время.
Все забудется и простится...
     - Само собой  ничто  не устроится,- возразил он.-  Все  равно  придется
что-то со всем этим делать...
     - Помнишь, ты рассказывал мне, что когда вы с ней только познакомились,
она спросила тебя: "Какой ты хочешь, чтобы я была?" Помнишь?
     - И что?- сказал он.- К чему ты это вспомнил?
     - Это все равно, как если бы она сказала: "Каким ты обещаешь мне быть?"
     - Может быть, и так,- согласился он.- И что это доказывает?
     -  Да ничего это не доказывает,- сказал я.- Каких доказательств  ты все
время ищешь и для чего? Доказательств любви?
     - Если бы она узнала, что  я обсуждаю с тобой наши с ней отношения, она
не простила бы мне этого.
     - Она не узнает,- заверил его я.- Я ничего не скажу ей.
     Пусть это будет еще одна тайна  в  этом городе тайн. Ведь  так  ты  его
называешь? Город  призраков  и теней, где все непросто, и все неспроста.  Он
молчит и  тем самым  позволяет  приписывать ему  любые  свойства  и  творить
легенды.
     -  Я  так сказал?- удивился он.-  Ну  нет, он  вовсе не молчит.  Это не
молчание, а скорее, недосказанность... Нам на ту сторону?
     - Да.
     Мы перешли улицу и повернули к зданию мэрии.
     - Для  меня этот город и все,  что происходит со мной здесь  - это  мое
зеркало,- сказал он.- Я не хочу кривляться, глядя в него.
     - Подумаешь!-  фыркнув,  сказал  я.- Экая важность. Мы все  кривляемся,
глядя в зеркало, когда бреемся.
     - У тебя иезуитский ум, а ведь Кенигсберг - протестантский город?
     - Не знаю,- сказал я.- Тебе лучше знать, каким ему должно быть.
     - Почему это?
     - Но ведь именно ты хочешь его изменить.
     -  Ты очень язвителен,- сказал он.-  А я всего  лишь хочу  сделать этот
город чуточку лучше.
     - Так значит, все это нужно для города, да?
     - Да,- сказал он.
     - Так может, ты уже перерос свою идею? Может, тебе пора баллотироваться
в мэры?
     - Я знаю, чего я хочу. И это не власть.
     - Ну конечно,- согласился я.- Все начинается с малого. Вот и в любви...
     - А что в любви?
     - Поначалу  никто  и не помышляет  о  власти над  тем,  кого  любит,  а
потом...  Всякий Рубикон  когда-нибудь  оказывается  перейден, иногда  почти
сразу  же,  а  иногда  спустя месяцы  или  годы, и не  всегда это происходит
заметно.
     - К моей идее кофейни это не имеет никакого отношения.
     - А к любви?
     - Что?
     - Да нет,- сказал я.- Ничего.
     - Ладно,- сказал он.- Где этот твой магазин?

     Когда мы вернулись, Нина уже успела заварить чай.
     - А зачем чай?- сказал Слава.- Мы же вино принесли.
     - Я хочу чай,- сказала она.
     - А вино?- сказал он, держа бутылку в руке.- Вино не будешь, что ли?
     - Почему,- сказала она.- Буду. Разве одно другому мешает?
     - Да нет,- сказал он.- Ладно.
     - Ну спасибо, что разрешил,-  сказала она.- А  ты будешь чай?- спросила
она меня.
     - С удовольствием,- сказал я.- Только чуть позже.
     Слава откупорил бутылку.
     - Неси бокалы,- сказал он мне.- Только не перепутай.
     - Я уже вымыла их,- сказала Нина.- И поставила в сервант.
     - А зачем?- сказал Слава, вставая с кресла.
     - А что, не надо было?
     Она включила музыку. Челентано.
     - Ура,- сказал я.
     - Обожаю итальянцев!- сказала она.
     -  Хороший народ,-  подхватил я.- Душевный, и такие эстеты. И музыка  у
них такая...
     - Солнечная!
     - Да.
     - А здесь всегда так мало солнца?
     - Нет, не всегда,-  сказал Слава, протянув нам  бокалы.- Ну что, за что
выпьем?
     - За Италию,- сказал я.- И за солнце.
     - И за меня!- воскликнула Нина.

     Слава предложил проводить меня.
     - Задно  и прогуляемся,-  сказал он  Нине.- Погода такая  хорошая, а ты
дома весь день!
     - Он меня насильно заставляет гулять,- пожаловалась она мне.
     - Погода, и правда, хорошая,- согласился я.- Но я поеду на трамвае. Мне
удобно ехать отсюда, до самого дома без пересадок.
     - У тебя какие-нибудь спешные дела?-  сказал  Слава.- Пошли  бы пешком,
прогулялись...
     - Да нет,- сказал я.-  Вы лучше  сами прогуляйтесь. А  я как-нибудь еще
заеду.
     - Завтра,- уточнил он.
     - После работы?
     - Завтра же суббота,- засмеявшись, сказала Нина.
     - Да,- сказал я.- Верно. Надо же, совсем из головы вылетело.
     - А давайте съездим куда-нибудь!- предложила она.
     - Давайте,- сказал я.- А куда?
     - Давайте в Светлогорск! Мне там так понравилось...
     - Значит, завтра?- сказал Слава.
     - Нет,- сказал я.- Давайте лучше в воскресенье. Завтра у меня кое-какие
дела...
     - В субботу?- недоверчиво сказал он.
     - Да,- сказал я.- А что?
     Мы стояли в прихожей, и я пытался открыть замок.
     - Нет, не так,- сказала Нина. Она отстранила меня и открыла сама.
     -  Ладно,-  с  некоторым  разочарованием  уступил  Слава.-   Значит,  в
воскресенье. Договорились?
     - Да.
     - До воскресенья?- сказала Нина.
     - До воскресенья,- сказал я.
     - Пока,- махнул мне рукой Слава и закрыл дверь.

     -  Не знаю,  зачем  ему  это,  зачем  так настойчиво  хочет он  во всем
разобраться,  словно бы  от этого зависит вся  его жизнь.  Почему  бы ему не
оставить все это и самого себя в покое?
     Я  допил  водку, и  поставив стаканчик  на подлокотник  кресла,  сел на
диван, обняв одной рукой Марту.
     - Что он ищет найти, если все вокруг для него - зеркало?
     Я посмотрел на нее.
     Она сидела лицом к окну, и в ее глазах отражалось небо.
     Я зарылся лицом в ее волосы и замер так, вдыхая их запах.
     - Подожди,-  шепнул я ей на ухо.- Я ведь совсем забыл.  У меня есть для
тебя подарок.
     Я поднялся с дивана и принес из прихожей маленькую картонную коробочку.
     - Посмотри!- сказал  я, доставая из нее  фарфоровую статуэтку девочки и
мальчика.  Мальчик  держал в  руке букет роз и тянулся  поцеловать  девочку,
которая сидела на скамеечке, держа на коленях собачку,- на ней была шляпка и
нарядное платьице, и, скромно потупив взгляд, она принимала его поцелуй.
     - Красиво, правда?
     Она улыбалась, и в глазах ее было небо.
     - Тебе правда нравится?- спросил я.

     В воскресенье  мы ездили в Светлогорск (или Раушен - названия ничего не
меняют).
     - Такая насыщенная неделя получилась!- восторженно сказала Нина.- И все
благодаря тебе.
     - Да ну что ты,- сказал я.- Купите машину, будете ездить сами...
     - Когда это еще будет!- сказала она.

     После этого дня  мы долго не виделись.  Слава звонил,  время от времени
заезжал ко мне на работу поделиться своими неудачами.
     -  Я просто  не могу понять  этих людей!- возмущался он.-  Как может им
быть все настолько безразлично, ведь это же их город!
     - Ты хочешь сказать, как можешь им быть так безразличен ты?
     - Да разве  я только  для себя  хочу сделать это!  Я  ведь и город хочу
сделать лучше, а значит, и их жизнь!
     Он спрашивал, может быть, он что-то говорит не так?
     - Мне  очень трудно  найти с этими людьми  общий  язык.  Может  быть, я
что-то не так делаю?
     - Дело  в  том,  что они тебя не знают.  Надо  пожить здесь, чтобы тебя
узнали, заслужить доверие... Тогда будет другой разговор.
     - Да причем тут я! Причем тут, вообще, конкретный человек,  ведь суть в
самой идее! Они же должны видеть, что идея хорошая, так почему бы не вложить
в это деньги? Ведь я на все готов.
     - Важна не столько сама идея, сколько то, от кого она исходит.
     - Значит, они мне не доверяют?- сказал он.
     - Они просто недостаточно хорошо знают тебя.
     - А тебя? Ведь ты местный. Может быть, тебе будет проще объяснить...
     - Видишь ли,- сказал я.- Я не так давно брал уже взаймы - не так много,
как нужно тебе, но все-таки - и думаю, что временно  израсходовал свой лимит
доверия. Надо рассчитаться сначала, а там посмотрим.
     - Ты говоришь про частных лиц. А банки?
     -  Банки кредитов не  дают, ты же знаешь.  А если и дают,  то под такие
проценты, что не захочешь. Да и под какой залог ты просишь? Под бизнес-план?
Но это смешно.
     - Ну, не знаю. Что же тогда делать?
     - Ждать. Может быть, что-то изменится.
     - Ну спасибо! Посоветовал, нечего сказать.
     Мне нравилось  его  упорство и  нежелание  сдаваться,  но чем  я-то мог
помочь ему?  Заложить квартиру?  Или ходить вместе с  ним уговаривать  наших
банкиров? Они послали бы меня точно так же, как и  его. На что  он,  вообще,
рассчитывал?
     Он продолжал занимать деньги,- кто-то  еще давал ему в долг,- но у меня
не просил ни разу, а сам я не предлагал.
     Прошел  еще  месяц.  Он больше  не  заезжал.  Иногда,  правда,  звонил,
приглашал в гости, но  каждый раз как-то уж очень неудачно, и я  отказывался
от приглашения, извинялся, обещал как-нибудь на днях зайти. И не заходил.
     А потом позвонила Нина.

     Это было двадцатого мая,  хотя, может быть, я путаю, и это было на день
раньше или позже, но где-то в этих числах.
     Она позвонила мне домой и сказала: "Давай встретимся".
     - Давай,- сказал я.- Когда?
     - Сегодня,- сказала она.
     - А где?
     - А нам телефон поставили!- сообщила она.
     - Да?- сказал я.- Поздравляю.
     - Давай знаешь где? Помнишь, ты говорил, что есть такая кофейня, ну, не
кофейня, а я не знаю... "Двенадцать стульев" называется.
     - Помню,- сказал я.- Давай. Во сколько?
     -  Давай  мы встретимся пораньше,  а  Слава  подойдет уже туда. Он ведь
знает, где это?
     - Конечно, знает,- сказал я.- Я ему показывал.
     - Ну вот,- сказала она.- Ты когда сможешь подъехать?
     - А как он узнает, где мы?
     - А он знает,- сказала она.
     - Зачем же тогда ты меня спрашиваешь, знает ли он, где это место?
     - Ну ладно,- сказала она.- Неважно. Когда ты подъедешь?
     - Да хоть сейчас,- сказал я.
     - Тогда я жду,- сказала она.- Ладно?
     - Ладно,- сказал я.
     - Я жду,- сказала она и положила трубку.

     Мы приехали, спустились по лестнице в кафе и заняли столик.
     Она заказала "дайкири", а я себе пиво.
     Она сразу же закурила, и вообще много курила в тот вечер. Я спросил ее,
во сколько подойдет Слава. Она пожала плечами: "Не знаю".
     - Вы разве с ним не договорились?
     - Договорились,- сказала она.- Но ты же его знаешь.
     - Нет,- сказал я.- Не знаю.
     - Неизвестно, что ему  взбредет в голову,- сказала она.- Но  что бы ему
ни взбрело в голову, он будет делать все с самым невинным видом.
     - По-моему, ты неправа,- осторожно возразил я.-  Вид  у него чаще всего
виноватый.
     - Ну  конечно, ты  будешь  его защищать,- сказала она.- Как же, мужская
солидарность!
     - Как тебе нравится здесь?- спросил я.- Уютный подвальчик, правда?
     Она огляделась.
     - Неплохо,- сказала она.- Только очень странно.
     - Странно, да?- сказал я.
     - Один зал такой, этот - другой... И эти часы, зачем они здесь?
     - И ни одного одинакового стула,-  добавил я.- И столы все разные, да и
вообще, обои в баре...
     - И правда, ужас,- согласилась она.
     - Здорово, правда?
     - Что же в этом хорошего?- удивилась она.
     - Это своеобразный стиль.  Ты не  заметила, что здесь даже стены одного
дома бывают порой выкрашены в разные цвета?
     - Да,- сказала она.- И даже фасады раскрашивают.
     - Значит, заметила?
     - Ну конечно. Осталось только оклеить стены этого зала четырьмя разными
цветами обоев.
     - А что,- засмеялся я.- Это идея. Но разве тебе здесь плохо?
     Она поерзала на своем стуле, словно решая, удобно ли ей сидится.
     - Ничего,-  наконец  согласилась она.-  Только "дайкири"  они делать не
умеют.
     - "Дайкири" редко где делают правильно,- сказал я.
     - Здесь?
     - Вообще.
     - А откуда ты знаешь?- сказала она.
     - Ну, у меня остались в Москве знакомые, я иногда наезжаю туда...
     - А,- кивнула она.- Понятно.
     - Ты, наверное, хотела о чем-то поговорить со мной?
     - Да,- сказала она.- А как ты догадался?
     - Ну, не зря же ты так устроила, что мы пришли сюда раньше твоего мужа.
     - А ты знаешь,- сказала она,- мы ведь с ним не расписаны.
     - Знаю,- сказал я.- А какая разница?
     - Почему же ты называешь его моим мужем?
     -  Потому что он считает тебя  своей  женой,- сказал  я,  пододвигая ей
пепельницу.
     - И пепельницы здесь менять не умеют.
     - Не умеют,- согласился я.- О чем ты хотела поговорить?
     - Не торопи меня,- сказала она.
     - Хорошо, не буду.
     Мы посидели минуту-другую  молча.  Наконец,  она  сказала: "Вот объясни
мне..."
     - Да?- сказал я, приготовившись слушать.
     - Объясни мне, как может человек, который говорит, что любит меня, нет,
не так... Разве можно...
     - Не заботиться совсем о тебе,- подсказал я.
     - Да,- сказала она.- Наверное, так. Грубо, но точно.
     - Разве я  сказал грубость?-  удивился я.-  Что ж,  извини...  Еще одну
пива,- сказал я официантке. Она кивнула и, сменив пепельницу, ушла.
     - А я бы выпила кофе,- сказала Нина.
     - Может быть, хочешь чего-нибудь перекусить?
     - Нет,- сказала она.- Только кофе.
     - Ты была уже в "Старой башне"?- спросил я.
     - В кофейне? Да,- сказала она.- Мы уже посетили.
     - Ну и как тебе там?
     -  Неплохо,-  сказала  она, сделав  неопределенный  жест  и без особого
восторга в голосе.
     - Не понравилось?
     - Почему,- сказала она.- Понравилось...
     Принесли мое пиво.
     - И кофе, пожалуйста,- попросил я.
     - Какой кофе?- уточнила официантка.
     - Тебе какой?- спросил я у Нины.
     -  А какой  у  вас  есть?- спросила она у  официантки.  Та улыбнулась и
исчезла.
     - Что это значит?- спросила Нина, повернувшись ко мне.
     - Не знаю,- сказал я.
     Нина  затушила  сигарету  и,  пожав  плечами, сказала:  "Странно  здесь
отвечают на вопросы".
     Вернулась официантка и подала меню.
     - А,- сказала Нина.- Понятно. А то мы гадаем, куда вы ушли...
     - Так быстро,- добавил я.
     Официантка продолжала молча улыбаться.
     Неспешно изучив меню, Нина заказала себе кофе по-шотландски.
     - Так вот,- сказал  я  после того, как  она  отдала  меню, и официантка
ушла.- Эту кофейню, или этот бар, уж  не знаю,  держит та же хозяйка,  что и
кофейню в "Старой башне".
     - Да?- сказала Нина.- Ну и что?
     - Ничего,- сказал я.
     - Ты знаешь, я ведь не хотела ехать сюда.
     Я посмотрел на нее, ожидая продолжения.
     - Там, в Москве, осталась  вся моя  жизнь,-  сказала  она,- мои друзья,
жизнь, понимаешь, жизнь! Но  я поехала. Я  думала, что смогу без него, но не
смогла. Только ради него, понимаешь? А теперь получается как замкнутый  круг
- если  он  пойдет устраиваться  на работу, то будет то  же самое, что  и  в
Москве, только хуже. А если нет - то будет вообще ужасно. Я  просто не знаю,
как жить...
     - Значит, ты все еще веришь в его идею?
     -  Причем  тут идея!-  с досадой  сказала  она.- Идея может быть  самой
хорошей, но он же ничего не делает!
     - Напротив,  он  очень старается. Может  быть, не его  вина в том,  что
ничего у него пока не получается? Здесь не бывает все так быстро.
     - Нигде не бывает,- сказала она.
     - Ну вот видишь.
     - Да ничего я не вижу!- сказала она.-  Я вижу совсем не то,  что хотела
бы видеть. А он говорил с тобой об этом?
     - Говорил, конечно.
     - Да? И что он говорил? Он говорил обо мне?
     - Да,- сказал я.
     - И что?
     - Что он любит тебя. Не может без тебя жить.
     - Он тебе так сказал?
     - А разве это не правда?
     - Правда,- сказала она.- Наверное, правда.
     -  И  еще  он сказал,  что ты  бы  его  убила, если бы узнала,  что  он
обсуждает со мной ваши с ним отношения.
     - Понятно,- сказала она.- Значит, я не должна с тобой говорить об этом,
да? Ты чувствуешь себя неловко от того, что обсуждаешь со мной это, да?
     - Почему же,- сказал я.
     - По-моему, ты более реалистично смотришь на  вещи,- сказала она.- А он
всю жизнь мечтает о том, как было бы хорошо, если бы мир был иным. Не таким,
какой он есть.
     - И ты думаешь, я лучше знаю, как жить в этом мире сегодня?
     - Мне кажется, да,- сказала она.
     - А вдруг у него получится?- сказал я.- Представляешь? Он приехал сюда,
влюбился в этот город и хочет сделать что-то хорошее...
     - Думаешь, я ревную его к этому городу?
     - Нет.
     - Я очень ревнива,- сказала она.- Я знаю, но я никогда не изменюсь.
     - Ты уже меняешься.
     - Это так заметно?
     - Он делает все это и ради тебя тоже...
     - Ты сказал, что я изменилась,- перебила она меня.- А как изменилась?
     - Не понимаю,- сказал я.
     - Ну, в чем это проявляется?
     - Это так важно?
     - Да.
     - А по-моему, важно, что он делает все это ради тебя.
     - Нет,- категорично сказала она.- Если бы это было  так, он не требовал
бы от меня жертв. Если бы это было так, мы остались бы в Москве. Я не хотела
приезжать сюда.
     - Может быть,- сказал я.
     - А ты думаешь по-другому?
     - А что я? Я исповедую абсолютную любовь, безусловную любовь, и иной не
мыслю и не признаю.
     - Но это же детство,- со снисходительной улыбкой сказала она.
     - Может быть,-  сказал я.- Но такова уж, видно, моя миссия в этой жизни
на этой земле  - исповедовать абсолютную любовь. И потом, ты сама-то знаешь,
что  правильно, а что нет?  Все,  во что ты сегодня веришь и в чем убеждена,
через год или через месяц может показаться тебе совершеннейшей глупостью.
     - Не надо было уезжать из Москвы...- сказала она.
     - Он почувствовал себя в Москве ненужным, затерянным, лишним...
     - А здесь чувствую себя лишней я,- резко сказала она.
     - Ты уже устроилась на работу?- спросил я.
     - Нет,- сказала она, покачав головой.
     - Пыталась?
     - Пыталась.
     - И что?
     - Я не хочу говорить об этом,- сказала она.- Что ты думаешь о его идее?
Только честно.
     - С кофейней?
     - А у него есть другие?
     - Да неплохая идея,- сказал я.- Почему бы и нет?
     - Я не о том,- сказала она.- Можно ли здесь вообще что-то изменить?
     - В  Кениге? Все  в этом  мире меняется. Вот только  не всегда так, как
хотелось бы...
     - Неужели он не понимал этого, когда  ехал сюда? Что все  будет не так,
как он думает.
     -  Наверное, кто-то ему  что-то пообещал. Странно, конечно, что он  так
легко  поверил.  Наверное, очень  хотел поверить. И  наверное,  ничто  его в
Москве не держало.
     - Его, может, и нет. А меня?
     - Не  знаю.  Но как он рассказывал, вы  там не  слишком-то богато жили.
Бедствовали, можно сказать.
     - Это он так сказал?
     - Нет, это я так подумал.
     - А,- сказала она.- Понятно. Но теперь-то лучше не стало.
     -  Он  старается,- сказал я.- И я хотел бы помочь  ему, но что  я могу?
Никто не даст сейчас деньги под идею, которая звучит как химера. И дело не в
том, что он плохо объясняет, просто он здесь человек чужой, его никто еще не
знает... А тут какая-то  идея  непонятная, он приходит с  горящими глазами и
начинает доказывать, что без этой  кофейни в  городе вообще не жизнь. Но они
же как-то жили без нее столько лет, и ничего.
     - И что же делать?
     - Не знаю. Время покажет.
     - Понятно,- констатировала  она.- Значит, никто ему  денег  не  даст. И
ничего у него не получится.
     - Но вы уже здесь!- возразил я.- И твоя, и его жизнь уже изменилась, ты
уже начала меняться, и ведь однажды ты поверила в него...
     - Может быть, я совершила ошибку,- сказала она.
     -  Нет,-  сказал я.-  Потому что  это  любовь.  Никто ничего  не  знает
заранее...
     Подошел Слава.
     - Привет,- сказал я ему.- Присаживайся.
     - И ты тут?- сказал он, садясь.- А почему вы здесь? Там же лучше.
     - Где?- сказала Нина.
     - Там,- сказал он.- В том зале.
     -  Тебе там  больше  нравится?-  сказала  она.- А  мне больше  нравится
здесь...
     - Мы тут говорили о твоей идее с кофейней,- сказал я.
     Нина сделала  мне предостерегающий жест, но я прикинулся, что не увидел
этого.
     - Да,- сказал он, чуть заметно напрягшись.- И на чем вы сошлись?
     - Ни на чем,- сказал я.- Мы поспорили.
     - О чем?- спросил он Нину. Она изобразила смешок.
     - Мы говорили  о том,- сказал я,- что, созерцая  ночное  небо в надежде
узреть счастливую звезду, надо все-таки, хоть изредка, поглядывать под ноги.
Как в той истории с Зеноном, был такой философ.
     - Я знаю,- сказал он.
     - А я и не сомневался, что ты знаешь,- сказал я.- Ты все знаешь.
     - Ой,- поморщился он.- Давай без иронии!
     Подошла официантка.
     - Мне кофе,- сказал он.
     - Какой кофе?- сказала она, и улыбка ее стала несколько растерянной.
     Нина  засмеялась. Я  тоже.  Слава недоуменно  посмотрел на  нас,  потом
перевел взгляд на официантку.
     - А какой у вас есть?
     - Разный,- сказала она.- Я сейчас принесу вам меню.
     И ушла.
     - Чего вы смеетесь?- спросил Слава.
     - Да так,- сказал я.- Ничего.  Взял бы лучше пива.  С пивом тут  проще.
Выпил бы со мной за компанию.
     - Нет,- сказал он.- Я пью только кофе.
     - Сегодня или вообще?- спросила Нина.
     - Сегодня,- сказал он.
     - А я думала,  у тебя какой-нибудь новый заскок с этой твоей кофейней,-
сказала она.
     - Так,  понятно,-  сказал он и  посмотрел  на меня.-  Так о чем  вы тут
говорили?
     Вернулась официантка с меню.
     - Спасибо,- сказал он  и, раскрыв его, стал  искать страницу с перечнем
кофе.
     - По-шотландски,- сказал он, закрывая меню и отдавая его официантке.- И
ирландский безалкогольный.
     Нина прыснула.
     Официантка жалко улыбнулась и сказала: "Два сразу?"
     - Да,- сказал он.- Два сразу.
     Она кивнула и ретировалась.
     - Да что с вами такое!- возмутился он.
     -  Ничего,-  сказал   я.-  Просто   Нина   тоже  заказала   себе   кофе
по-шотландски.
     - Ну и что?- не понял он.
     - Ничего,- сказал я.
     - Ничего,- сказала Нина.- Не обращай внимания.
     - Нина пожаловалась, что ты упорно не хочешь искать работу,- сказал я.-
И тем самым, принуждаешь искать работу ее. И ты знаешь...
     - Да, и что?- сказал он.
     - Ты  знаешь, мне это тоже непонятно. Неужели ты собираешься жить за ее
счет?
     - Не надо,- попросила Нина.- Я не хочу обсуждать это втроем.
     Но он уже не реагировал.
     - А почему это ты решил, что я собираюсь жить за чей-либо счет?- сказал
он, начиная  заводиться.- Я  беру  деньги  в долг, да, мне приходится, и это
непросто! Может быть, ты думаешь, что это  самый простой путь, но это совсем
не просто, тем более, здесь, где у меня нет еще настоящих друзей...
     -  Спасибо за  искренность,- сказал  я.- Но  я  прекрасно знаю, как это
непросто, и не нужно меня в этом убеждать.
     - Ну, извини,- сказал он.- Я не хотел.
     - Что ты не хотел?- сказал я.
     - Давайте сменим тему,- предложила Нина.
     Вернулась официантка, неся заказ.
     - Ух ты,- сказал Слава.- И тут подают кофе в кофейнике!
     - Разумеется,- сказал я.
     - Почему разумеется?- не понял он.
     - Потому,- сказала Нина.
     - Понятно,- сказал он.- Что тут без меня было?
     -  Да ничего,-  сказал  я.-  И  не за что извиняться, тем более, передо
мной. Я знаю, как это непросто, занимать деньги...
     - Но зачем я это  делаю!- сказал  он, повышая  голос.- Зачем, вот в чем
дело! Чтобы  прожить сегодняшний день? Да! Но это  не цель. Сегодня, здесь я
живу для того чтобы осуществить идею. Неужели  это  непонятно! И те  деньги,
что  я  занимаю  - это  ничтожная  сумма  по сравнению  с  той, которая  мне
действительно  требуется.  Я  занимаю  деньги вовсе не  потому, что не  хочу
работать, или о чем вы там говорили...
     - Браво,- прервал его  я.- Блестящая  речь. Только зачем ты мне все это
объясняешь? Меня это касается меньше всего.
     - То-то и оно,- сказал  он и,  отпив  через трубочку, тут же отпрянул.-
Эй, а он горячий!
     - Да,- сказала Нина.- Я тоже обожглась.
     - А почему ты меня не предупредила?
     - Боялась перебить тебя. Ты так хорошо говорил...
     - Да?- сказал он.- А ты поняла, о чем я говорил?
     - Разве для тебя это важно?- сказала она.
     - Ну вот, пожалуйста!- сказал он мне.- Ты видишь?
     - Что?- спросил я.
     - С ней невозможно разговаривать.
     - Да что ты,- сказал я.- А мы так мило беседовали...
     - Вы что, сговорились?- сказал он.
     - Напротив,- сказал я.- Нина полагает, что это мы с тобой в сговоре.
     - Попробуй другой,- сказала Нина.
     - Что другой?- спросил он.
     - Кофе. А ты что подумал?
     - Ты предлагаешь мне заняться  рытьем норки,- сказал он ей.- Уютной, по
возможности сухой и теплой, но я  не рою норки, землянки, или что там, да, я
такой!  Но я такой.  И я  один  посреди пустыни, где дуют ветры, часто очень
холодные. Ты готова  разделить со мной  этот  риск?  Я  не  прячусь от своей
судьбы, и уж лучше я пройду по этой степи, может быть, страшной и необжитой,
столько,  сколько мне  отпущено, чем зароюсь в землю, дрожа от страха. Там я
всегда успею оказаться...
     - А это  портрет  Чубайса в молодости,-  сказал я,  кивнув  на портрет,
висевший на стене за его спиной. Он обернулся.
     - Что, правда?- сказала Нина.
     - Да,- сказал я.
     - А правда, похож,- согласился Слава.
     - Похож,- сказал я.- И вообще, тут неплохо.
     - Я что-то разошелся, да?- сказал он, повернувшись ко мне.
     - Да ладно...
     - Чего уж  там,-  сказала  Нина.-  Мне-то  не привыкать. Не  знаю,  как
Мише...
     - А мне понравилось,- сказал я.- По-моему, здорово сказано.
     - Ну конечно,- сказала она.- Вы с ним заодно.
     - Вот видишь?
     - Вижу,- сказал он.
     - Что ты видишь?- сказала она.
     - Не ссорьтесь,- попросил я.- Давайте просто посидим, выпьем...
     - Ей нельзя напиваться,- предупредил он.
     - А я уже напилась,- с вызовом сказала она.- Ты разве не заметил?
     - То-то я смотрю...
     - Она шутит,- объяснил я.
     - А вот ты, по-моему, уже пьяный,- сказал он.
     Подошла официантка.
     - Еще пива,- попросил я.
     - По-шотландски,- добавила Нина.
     - Вам кофе?- спросила официантка. Мне стало смешно.
     - Девушка,- сказал я ей.- Не воспринимайте все  так серьезно. Принесите
мне, пожалуйста, еще одно пиво, а этой девушке "дайкири"...
     - Нет!- крикнула Нина.- Мне еще кофе по-шотландски!
     - А ей кофе по-шотландски,- сказал я.- И все.
     - А вам?- спросила она Славу.
     Он поднял голову.
     - А мне ничего,- сказал он.- Разве я что-нибудь сказал?
     - Хорошо,- сказала она и ушла.
     - Что-то у вас обоих какое-то странное настроение,- сказал он.
     - Правда?- сказала  Нина.-  А  по-моему,  нормальное. Или мы  должны  с
мрачным видом обсуждать твою мировую скорбь?
     - Нет, про степь он сказал хорошо,- возразил я.
     - Все,- заявил он, вставая.- Я ухожу.
     - Вот так ты всегда,- сказала Нина.- Давай, давай, беги! Убегай!
     Он посмотрел на меня.
     "А что я могу?"- изобразил я своим видом.
     - Я ухожу,- повторил он.
     - Нет, это я ухожу!- сказала Нина, встала и быстрыми шагами устремилась
к выходу. Слава бросился ее догонять.
     Больше они не вернулись.
     Я остался сидеть за столиком в одиночестве.
     Вернулась официантка.
     - А где же...- сказала она и не закончила фразы.
     - Спасибо,- сказал я.- Все нормально. Принесите, пожалуйста, счет.

     Вернувшись домой, я сразу же засел за шитье.  Где-то уже во втором часу
ночи раздался телефонный звонок. Это был Слава.
     - Не разбудил?- сказал он.- Извини, что так поздно.
     - Да ничего,- сказал я.- Я еще не собирался ложиться.
     - Я вот что звоню. Ты извини, что так получилось там, в баре...
     - Да ладно тебе,- сказал я.- Ничего такого не произошло...
     - На самом деле я хотел пригласить тебя пойти с нами в кино.
     - Когда?
     - Завтра. Мы идем на "Титаник". Знаешь этот фильм?
     - Да.
     - Завтра последний  день, когда он будет  идти в городе. Мы  давно  уже
собирались, и если не пойдем завтра, то уже не сходим.
     - Понятно,- сказал я.
     - Ну так что?- сказал он.
     - Не получится.
     - А почему? Ты уже смотрел его?
     -  Да нет, не  в этом дело.  Даже если бы я уже и смотрел, то все равно
сходил бы с вами за компанию, просто... Даже не знаю, как объяснить тебе...
     - Ладно,- сказал он.- Не надо ничего объяснять. Нет, так нет.
     - Ты не обиделся?
     - Нет,- сказал он.- Извини за поздний звонок. Спокойной ночи.
     И положил трубку.

     После этого звонка работать  я уже  не мог. Пришлось выпить и  ложиться
спать. На другой день вечером я позвонил ему, спросил, понравился  ли фильм,
и все такое.  Он говорил  обычным голосом, вроде бы, не  сердился на меня. Я
еще раз извинился, что не смог пойти. Он еще раз  сказал,  что ладно, ничего
страшного. Я спросил, можно  ли будет  зайти к  ним как-нибудь на неделе. Он
сказал, что конечно, созвонимся.
     - Передай привет Нине,- сказал я.
     - Ладно,- сказал он.- Передам. Она сейчас в ванной.
     - Скажи ей, что она очень красивая, и я без ума от нее.
     Он засмеялся.
     - Ладно,- сказал он.- Скажу.





6




     Через  два  дня  я  встретил  его  у  магазина  "Вестер"  на  Ленинском
проспекте. Он шел мне навстречу, не видя  меня, и как мне показалось, вообще
мало что замечая вокруг. Я окликнул  его, но он не услышал, и я схватил  его
за руку.
     - Эй, привет!
     - А,- рассеянно сказал он.- Это ты? Привет...
     - Что случилось?
     Он посмотрел на меня таким взглядом, словно бы силился понять, о чем  я
его спрашиваю. А потом сказал: "Я заблудился".
     - Понимаешь?- сказал он.- Я заблудился.
     - Нет,- сказал я.- Не понимаю.
     - И я ничего не понимаю,- сказал он.- Давай уйдем отсюда?
     - Куда?
     - Куда-нибудь, не знаю... Там, за магазином, есть столики, пойдем туда.
     Мы зашли за угол магазина и сели за столик под тентом.
     - Как же ты заблудился?- сказал я.
     - Что?- сказал он.
     - Где ты заблудился? Здесь, на центральном проспекте?
     - Нет,- сказал он, помотав головой.- Мне надо выпить.
     - Давай я схожу сейчас в "Вестер" за пивом, а ты посидишь здесь, ладно?
Только никуда не уходи.
     Я сходил в магазин и принес пива.
     - Так вот,- сказал он, вскрывая банку.- Я шел прямо...
     - Давай по порядку,- перебил его я.- Откуда ты шел?
     - От зоопарка,  то есть... Неважно. У "Маяка" я повернул направо, потом
еще раз повернул направо, и где я должен был оказаться?
     - Где?- сказал я.
     - Ну, куда я должен был выйти?
     - А куда ты хотел выйти?- спросил я.
     - Вот!- многозначительно сказал он и сделал большой глоток из банки.- В
том-то и дело. Этот город как женщина. Он никогда не говорит правды.
     - Какой правды?- спросил я.
     - У тебя есть сигареты?
     Я  достал из кармана  пачку  и  положил перед ним  на  столик. Он  взял
сигарету.
     - А зажигалка?
     Я поднес ему огонь. Он закурил.
     - Тут где-нибудь можно купить карту города?- спросил он.
     - А зачем тебе? У тебя же есть.
     - Мне нужно понять.
     - Прямо сейчас?
     - Да, прямо сейчас,- твердо сказал он.- Иначе мне будет плохо.
     - Так где ты оказался?
     - Знаешь, что я нашел?- сказал он.- Могилу астронома.
     - Все,- сказал я.- Понял. Могила астронома Бесселя. Ты шел по Галицкого
и вышел на Гвардейский проспект...
     - Я вышел в километре от того места,  где я должен был выйти. Причем, в
прямо противоположном направлении к тому, в котором я шел.
     - А потом перешел на Московский  проспект и вышел на Ленинский у моста.
Все понятно.
     - А мне нет,- сказал он.- Я должен видеть карту.
     - Я могу объяснить,- сказал я.
     - Нет,- упрямо сказал он.- Я должен видеть это на карте.
     - Зачем?
     - В  этом есть какое-то колдовство,- сказал он.- Я должен понять, в чем
тут дело.
     -  Да  ни в чем,-  сказал я, пожав  плечами.- Так уж  он выстроен, этот
город...
     - Невероятно,- сказал он.- Это просто невероятно.
     - Так куда ты хотел выйти?- спросил я.
     - Вот именно,- сказал он.- В том-то и весь вопрос, куда я хотел выйти!

     Он сказал: "Этот город выводит тебя именно туда, куда ты хотел выйти, а
вовсе не туда, куда, как ты думал, ты идешь".
     - Ты идешь,- поправил его  я.- Это ты идешь туда, куда, как ты думаешь,
ты хочешь идти. А я просто живу здесь.
     - Это одно и то же,- заявил он.
     - Нет,- сказал я.- Как долго, ты думаешь, можно ходить кругами?

     Он больше не был  мрачен. Его лицо светилось как у человека,  нашедшего
разгадку тайны, мучившей его долгие годы.
     - Пойдем, купим карту,- сказал я, вставая и тронув его за руку.
     - Не надо,- сказал он.- Я все понял.
     - Это тебе только кажется, будто ты что-то понял.
     Он рассмеялся в ответ.
     - А давай напьемся!- вдруг предложил он.
     - Ну все, понесло кота на блядки.
     - Да ладно тебе!- отмахнулся он.- Живем-то один раз!
     - Не уверен,- с сомнением сказал я.- А впрочем... Почему бы и нет?
     "Почему бы и  нет?"- подумал я. Деньги у  меня  были, работа все  равно
безнадежно застопорилась, и расслабиться было бы очень кстати, так почему бы
и нет?

     К вечеру пошел дождь. Мы  сидели в баре и пили пиво, вокруг  были люди,
они разговаривали, женщины и мужчины, и он что-то говорил мне, а потом вдруг
надолго замолчал и сделался грустным, и мы сидели молча.
     Мы попали под дождь, я продрог, но уже согрелся.
     ............................................................................................................
     Все как в фантастическом видении. Люди держат в руках кружки с пивом  и
перешептываются или громко говорят и  хохочут, играет музыка, и кажется, что
город огромен, и никакие горизонты не могут вместить его.
     Где я? Что я здесь делаю? Кто я?

     - А ты,- сказал он.- Ты нашел свой идеал?
     - Идеал?
     - Наверное, нашел.
     - Да,- сказал я.- Нашел.
     - И кто она?
     - А это обязательно должна быть "она"?
     - Не увиливай,- строго сказал он.- Ты все время увиливаешь. Почему?
     - Ты же сам говорил, что этот город населен тайнами.
     - Да,- сказал он.- Но ты всегда это отрицал.
     - Вовсе нет,- сказал  я.- Просто  я не пытаюсь  непременно и немедленно
разгадать их все. Может быть, когда-нибудь, не теперь...
     - Но  почему!- в  отчаянии воскликнул  он.-  Что  это за  город  такой,
который все время говорит одну и ту же фразу, и на все у него  один и тот же
ответ: "Не теперь"! Когда же! И почему?
     - Не знаю,- сказал я.- "Когда-нибудь",  это не значит, "никогда". Здесь
очень многое решает время, как, впрочем, и везде...
     - Ладно,- уже спокойнее сказал он.- Подождем. Я умею быть терпеливым.
     - А Нина?
     - Что Нина?- насторожившись, сказал он.
     -  Для нее есть  только то, что происходит  сейчас. Сможет ли  она жить
ожиданием?
     - Она говорила с тобой об этом?
     -  Она  видит,  что  ты готов пожертвовать ей  ради  своих, может быть,
несбыточных планов,  что она менее важна  для тебя,  а играть в  твоей жизни
вторую  роль она никогда не согласится. Для  нее нет в жизни второго  плана,
тем более, умозрительного, нет никакого завтра, если  она не ощущает его уже
сегодня. Она чувствует,  что жизни вдруг  стало мало - не то, что она  стала
другой,  а то, что ее  вдруг  стало мало, почти не осталось совсем. И она не
сможет приспособиться  к этому, измениться,  вопрос только в том,  как долго
она сможет терпеть.
     - Если бы она только захотела меня  понять!- сказал он.- Но она даже не
слышит меня, понимаешь?
     - Понимаю,- кивнул я.- Как тебе "Фарго"?
     - Что?- сказал он.- Какой "Фарго"?
     -  Пиво,  которое ты  пьешь,  называется  "Фарго Вельвет", что  значит,
"Бархатный Фарго". Нравится?
     - А,- сказал он и,  отхлебнув пива, подержал его с задумчивым видом  во
рту, после чего проглотил и сказал: "Нравится".
     - "Игл" лучше,- сказал я.
     - "Игл"?- сказал он.- А это что?
     - Сорт пива,- объяснил я.- Раньше я всегда приходил сюда пить  "Игл", а
теперь  его  нет. Появился "Фарго",  а "Игл"  исчез. Но  "Игл" мне  нравился
больше.
     - И что?- сказал он.
     - Ничего,- сказал я.- Теперь я прихожу сюда просто так, по привычке.
     - Да я не об этом тебе говорю!- сказал он.- Ты, вообще, слышишь меня?
     - Слышу,- сказал я.- И нет никакой нужды кричать.
     - Да ты же не слышишь!
     - Слышу.
     - Я говорю тебе о том, что она не понимает меня, а ты о каком-то пиве!
     - Но мы пришли сюда пить пиво, разве  не так?- сказал я.- И вообще, что
ты от меня хочешь?
     -  Не  знаю,- сердито сказал он.- Ничего не хочу. Она никогда не поймет
этого.
     - А зачем ей все это понимать?- сказал я.
     - Что?- сказал он.- Как зачем?
     -  Зачем? Для  чего ей понимать что-то? Женщина не должна жить умом. Ты
хочешь сделать из нее мужчину? Это будет убогий мужчина.
     - Подожди, подожди,-  сказал он.- Не  так  быстро.  Что ты, собственно,
хочешь сказать? Что она вообще не должна думать?
     - Я все  сказал.  Я  не знаю, что вы пытаетесь доказать  друг другу,  и
причем тут я.
     - Просто бездумно жить, как кукла! Да, может быть, здесь так и живут, я
не  спорю, да только  я  так жить  не смогу, да  и она вряд  ли  захочет. Ты
посмотри  вокруг  -   повсюду  бессмысленное,  тупое  разбазаривание  жизни,
времени, сил... Знаешь,  сколько нужно человек в  Калининграде, чтобы забить
гвоздь?  Три! Один держит гвоздь, другой  бьет по гвоздю молотком, а  третий
руководит  этими  двумя. Потом второй попадает первому по  пальцу, тот орет,
матерится, прибегает четвертый и начинает орать на всех троих...
     - Ну, в России везде так,- сказал я.- Да и не только в России.
     - Да нет. Ты отстал от времени.
     - По-моему, ты сгущаешь краски. Учти, что здесь занимались бизнесом уже
тогда,  когда  в  остальном  Союзе  и  слова такого  не  знали,  задолго  до
Горбачева. Не забывай, Кениг - портовый город.
     - Я говорю не  о  бизнесе,  а  об  уровне притязаний.  Посмотри на этих
девушек - у них лица-то какие-то кукольные!
     - Да ну,- сказал я.
     - А что, нет?- сказал он.- Ты посмотри!
     - А манекенщицы?
     - Что?- замер он в недоумении.- Какие манекенщицы?
     -  Фотомодели,  и   все   такое...  Существует   же   такая  вещь   как
профессионализм, и вообще... Почему они должны напрягаться?
     - Ты что, хочешь сказать мне, что все эти девушки - профессионалки?!
     - Может быть, они просто меньше озабочены тем, как устроить свою жизнь,
нежели те девушки, которых ты привык видеть в Москве?- предположил я.
     - Да брось ты!- сказал он.- В этом городе жить тоже очень непросто.
     - Как к этому относиться...
     - Вот именно!- сказал он.- Самое страшное - попасть в эту общую колею.
     - Ты говоришь сейчас точно так же, как Нина.
     - И я ее понимаю.
     -  Удивительно!- сказал  я.- Ты  понимаешь  ее, она  понимает тебя, так
почему же вы все время спорите?
     - Все время?- сказал он.- Мы так часто видимся, что ты берешь  на  себя
смелость делать такие выводы?
     - Ну, извини,- сказал я.
     - Ты  не  заметил, что мы  только  и делаем,  что извиняемся друг перед
другом?
     - Кто это "мы"?
     - Мы с тобой.
     - Нет,- сказал я.- Не заметил.
     - И потом,  с чего  это  ты  взял,  что  она понимает  меня? Ей  только
кажется, что она меня понимает.
     - А не все ли равно?
     - Представь себе, нет!
     - Ну, не знаю... Попробуй объяснить ей все это как-нибудь по-другому.
     - А что я, по-твоему, делаю?
     - Не знаю,- сказал я.- Откуда мне знать.
     -  Вот  именно,- сказал  он.-  Откуда  тебе  знать,  если  ты  даже  не
понимаешь...
     - Ну объясни.
     - Мы не должны быть вместе.
     - Мы с тобой?
     - Да нет же,- с досадой сказал он.- Мы с Ниной.
     - А,- сказал я.- Понимаю.
     - Ничего ты не понимаешь,- сказал он.- Ты знаешь, что такое страсть?
     - Думаю, что знаю,- сказал я.
     - Может быть, и знаешь,- сказал он.- А может  быть, и нет. Это страшнее
чем ломка.
     - А ты знаешь, что такое ломка?- сказал я.
     - У меня была  очень печальная история. Может быть, банальная, не знаю,
но  мне  она стоила четырех лет жизни. Я  влюбился в  женщину, в  которую не
должен был влюбляться. Я  не  должен был ее  любить, понимаешь?  Мы не могли
быть вместе,  потому что ей был нужен совсем другой мужчина, и я не мог дать
ей того, что ей было нужно, помимо любви, и мне, наверное, нужна была совсем
другая женщина, но любил-то я только ее!
     -  Когда-то все было проще,- усмехнулся он.- У нас был советский режим,
и все зло было  от него. Но вот его нет,  и вдруг  выясняется, что диктатура
причинно-следственных  связей  ничуть не  уступит  в кошмарности  советскому
режиму. А я всегда западал не на тех женщин...
     - Ну, один раз - это еще не повод делать выводы...- сказал я.
     - А когда все в  точности повторяется, тогда как? Когда все повторяется
в точности, это тоже не повод? По-твоему, это совпадение, да?
     - Не знаю,- признался я.- Может быть.
     - А я знаю,- сказал он.- Знаю, что  не могу без нее. Она для меня  все,
понимаешь? Я  не могу представить себя ни с какой другой женщиной кроме нее,
я не могу даже смотреть на других женщин, настолько они мне безразличны...
     - Я заметил,- сказал я.
     - Ты не мог этого заметить,- сказал он.
     - Как же.
     - Ну и  ладно,- сказал  он,  тряхнув головой.- Неважно. Я  знаю, что не
должен позволять  ей  учить меня, каким мне  быть,  предъявлять  требования,
назначать цену  за свою  любовь... Думаешь, я не понимаю? Но она  со мной, и
это для меня важнее всего. Она  со мной вопреки всему, вопреки логике вещей,
никто  не верил, что мы будем  вместе, и до  сих пор никто не верит, что это
надолго, а мы вместе уже почти два года. Вопреки всему миру! И на этот раз я
не отступлю, я пойду до конца.
     - Ну и прекрасно,- сказал я.- А в  чем проблема? В том, что она тебя не
понимает? Но это же нормально.
     - Ты считаешь, что это нормально?- удивленно сказал он.
     -  Ты  хочешь, чтобы  она думала как мужчина.  Это  что,  еще один бунт
против мироустройства?
     - А ты знаешь,- задумчиво сказал  он.- Наверное, я и есть  перманентная
революция. Революция на двух ногах...
     -  Может  быть,- сказал  я с некоторым раздражением.-  Может быть, ты и
ходячая революция, но сути дела  это не меняет. Говорят, что у человека есть
такие-то и такие-то свойства  только тогда, когда он  их проявляет.  Женщина
становится неумной, когда пытается жить умом.
     - Значит, я делаю ее неумной?- насмешливо сказал он.
     - Да!- сказал  я.-  Зачем ей вообще тебя понимать? Ты говоришь, что она
никогда не согласится стать  куклой,  но именно  к этому  ты  стремишься!  -
подчинить ее своим доводам, превратить ее в марионетку. А ей этого не нужно.
Ей достаточно просто быть. Помнишь Маленького Принца и его розу?..
     - Боже мой,- он покачал головой.- Какие параллели!
     Я осекся.
     - Слушай,- сказал он,- а ты не влюбился в нее, часом?
     - Нет,- неприязненно сказал я.- А что, это бы все объяснило, да?
     - По-моему, ты импровизируешь находу.
     - А хоть бы и так. Из этого еще не следует, что я говорю чушь.
     - А что ты думал об этом раньше?- спросил он.
     - Какая разница,- сказал я.- Не знаю. Я стараюсь быстрее  забывать свои
мысли.
     - Зачем? Чтобы не было так больно  от того, что ты не можешь поделиться
ими с миром?
     - Да.
     - И ты надеешься,  что  со  временем твое  желание  поделиться  с миром
своими открытиями постепенно исчезнет?
     - Да,- сказал я.- Это неизбежный возрастной процесс.
     - Зачем же его ускорять?
     - Все дети торопятся стать взрослыми,- сказал я.
     - Не все,- возразил он.
     - Может быть, и не все,- сказал я.- Ну и что.
     - Так зачем?
     - Я же говорю, чтобы не было так больно.
     Он пожал плечами.
     - Если уйдет боль, что же останется от жизни? Что у нас есть еще, кроме
боли?
     - Мудрость,- сказал я.
     -  Мудрость,-  он презрительно фыркнул.- Я всегда ненавидел эту  сраную
мудрость  этого  идиотского мира.  "Мудрость  мира  сего есть  безумие перед
Богом".
     - Ладно,-  устало  сказал я.-  Хватит. Я все  понимаю, и не надо больше
ничего объяснять.
     - Да?- недоверчиво сказал он.- С тобой было что-то подобное?
     - Ты же сам сказал, что твоя история банальна.
     - Я этого не утверждал.
     - Может быть,- сказал я.
     - Так с тобой было что-то подобное? Несчастная любовь?
     - Ну почему же несчастная.
     - А какая?- сказал он.- Бывает какая-нибудь еще?
     -  Просто любовь,-  сказал  я.-  И  даже  не обязательно  называть  это
любовью.
     - Хотелось бы мне увидеть эту женщину.
     - Увидишь,- сказал я.
     - Когда?
     - Да хоть сегодня.
     - Что?- воскликнул он.- Сегодня? Невероятно!
     - Почему бы и нет?
     - Немедленно!
     - Ладно,- сказал я.- Подожди!
     - Что?- сказал он, уже вскочив со стула.
     -  Давай  возьмем   еще  по  кружке?-  предложил  я.-  Напиваться   так
напиваться.
     - Да я что-то никак не могу напиться сегодня.
     - Я тоже,- сказал я.- А мы смешаем с водкой, и будет нормально.
     - Ну давай,- сказал он.- Только вот что...
     - Да?
     - Где здесь туалет?

     Трамваи уже не ходили. Мы взяли машину и доехали до подъезда.
     Он, пошатываясь, поднялся за мной по лестнице. Я открыл дверь.
     - Ну что ж,- пригласил я его, включая в прихожей свет.- Заходи.
     - Ура,- сказал он.- Свершилось.
     И шагнул через порог.
     - Раздевайся,- сказал я, кивнув на вешалку.
     Войдя в комнату, он замер на месте, уставившись на Марту.
     - Здрасьте,- сказал он.
     - Здрасьте,- сказал я.- Ее зовут Марта.
     - Очень приятно,- сказал он, не отрывая от нее взгляда.-  Она что... не
живая? Она не живая, что ли?
     - Почему же,- сказал я.- Просто она сделана из силикона.
     - Не может быть...- прошептал он.
     - Если хочешь позвонить Нине, лучше позвони сразу.
     - Да,- сказал он и, подойдя к телефону, снял трубку, продолжая смотреть
на  Марту.- Это невозможно,- сказал он,  оторвав от нее,  наконец,  взгляд и
повернувшись ко мне.
     - Звони,- сказал я.
     Он стал набирать номер.

     Утром он говорил только о Марте.
     - Тебе повезло,- сказал я.- Ты первый, кто увидел ее.
     -  Ее невозможно  отличить,-  не  мог успокоиться он.- Она  совсем  как
живая!
     - А почему ты думаешь, что она не живая?- сказал  я.- И вообще, уж коли
ты у меня в гостях, говори о ней, пожалуйста, с уважением.
     - А почему у тебя швейная машинка стоит? Ты шьешь, что ли?
     - Ну да,- сказал я, открывая банку с печеньем.- Бери, угощайся.
     - Ты сам шьешь для нее платья?!
     - А что тут такого?
     - Невероятно,-  сказал он.- Это просто  невероятно...  Надо  будет Нине
сказать.
     Я с тревогой посмотрел на него.
     - Надеюсь, это шутка?
     - А что?- непонимающе сказал он.
     - Да так,- сказал я.- Ничего.
     - Ты не шьешь на заказ?
     - Нет, не шью,- сказал я.
     - А то представляешь, как бы она обрадовалась.
     - Нет,- сказал я.- Не представляю. Как там она?
     - По-моему, здорово обиделась,- сказал он, отпивая из чашки.- А хороший
кофе!
     - Спасибо,- сказал я.- Похвала знатока всегда приятна.
     - Даже не знаю, как я теперь пойду к ней... Что я ей скажу?
     - А что такого страшного?
     - За все время, что мы вместе, я первый раз ночую вот так, не дома.
     - Но ты же все объяснил... Хочешь, я пойду с тобой?
     - Хочу!- просветлел он.- Давай правда, а?
     - Ну давай,- сказал я.- Заодно подброшу тебя до дома.
     - Заодно и зайдешь к нам,- подхватил он.- А то ты нас совсем забыл. А у
тебя точно такой же кофейник, как в "Старой башне".
     - Там же и куплен.
     - Это итальянский, настоящий?
     - Настоящий,- сказал я.- Только там маленькие, а у меня большой.
     -  Вообще, хорошо у  тебя,- сказал он.- Как-то спокойно... Даже уходить
не хочется.
     - Нина ждет,- напомнил я.
     - Да, да, я знаю,- сказал он.- Жалко ее. Сидит целыми днями дома...
     - Вы никуда не ходите?
     - Да так,- он сделал неопределенный жест.- Ходим, гуляем иногда...
     - С кем-нибудь общаетесь?
     -  Из местных? Нет. Она звонит все время  в Москву,  теперь ведь  у нас
телефон...
     - К Эдику заходите?
     - Нине там не понравилось,- сказал он.- И в общем-то, я ее понимаю...
     - Коронная фраза.
     - Да уж,- усмехнулся он.
     - Что, не получилось общение?
     - Да нет, ребята-то неплохие, но эти местные барышни...
     - А что местные барышни? Не понравились?
     - Да нет, я не хочу говорить о них ничего плохого, но...
     - Но не понравились,- заключил я.- Понятно. Еще бы не хватало, чтобы ты
на них засматривался. Вот этого бы она тебе точно не простила!
     - Да,- снова усмехнулся он.- Это точно. А что это у тебя за картина?
     - Эта? Да так,- сказал я.- Сам нарисовал когда-то.
     - Здорово,- сказал он.
     - Да нет,- сказал я.- На самом деле, ерунда, но я привязался к ней...
     - Хорошие у тебя обои...
     - Старые,- сказал я.- Давно уже сменить пора.
     - Нет, я говорю, на кухне.
     - А, эти... Да. Ну так что, поехали?
     -  Поехали,- сказал он, отодвигая  пустую чашку.- Ты знаешь, что  самое
страшное?
     - В чем?- спросил я.
     - Вообще,- сказал он.
     - Нет.
     - Кажется, я начинаю деградировать. Просто превращаюсь в зануду.
     - Да ладно тебе!- сказал я.
     - Неудачники - скучный народ...
     -  Поехали,-  сказал  я,  вставая.-  Проветримся.  Погулять куда-нибудь
сходим...
     - Здорово у тебя,- сказал он.
     - Да, здорово, только тесновато. Давай вставай, поехали.
     - Да,- сказал он.- Да.

     Против ожидания,  Нина встретила  нас очень спокойно. Я хотел было  уже
удрать, но Слава не отпустил меня.
     Мы пошли гулять втроем к Нижнему пруду. Там они с Ниной поссорились. Он
хотел идти дальше, к Росгартенским воротам, а она хотела  вернуться домой. Я
отстал на несколько шагов, чтобы не участвовать в споре,  но Слава обернулся
и резко сказал мне: "А ты чего молчишь?"
     Я  нагнал  их  и  ответил  что-то  вполне  безобидное, но  реакцию  это
произвело совершенно неожиданную. Он просто взорвался.
     - Ну прекрасно!-  закричал  он.-  Замечательно, ничего не скажешь! И ты
туда же!
     - Это здание,-  показал  я  Нине,-  называется Штадт Халле. Теперь  там
музей, а на первом этаже есть худсалон, маленький, правда, но можно зайти...
     - Да?- сказала Нина.- Хороший?
     - Да ты,  вообще-то, любишь этот город?- не унимался Слава.- Я не  могу
понять!
     - Конечно,- сказал я.- У меня просто нет выбора.
     - Ах, да,- саркастическим тоном сказал он.- Как же это я забыл!
     - Но мне не нужно  доказывать ему свою любовь,-  сказал я.-  Иногда мне
кажется, что он недостаточно меня любит, но это потому только, что мне нужно
больше  его  любви.  Не  какой-то другой  или какой-то особенной,  а  просто
больше. Иногда он бывает мрачным, холодным... Как сегодня...
     - Ужасно,- пожаловалась Нина.- Я уже  замерзла на  этом ветру, но разве
кому-то до этого есть дело?
     - Если ты замерзла,- сказал он,- надо было просто об этом сказать, безо
всяких упреков.
     - А сам ты не мог догадаться?
     - Все,- остановившись, заявил он.- Идем домой.
     Он  резко развернулся  и  зашагал в  обратную сторону. Я  вопросительно
посмотрел на Нину.
     - Пойдем,- сказала она.
     И мы пошли за ним.

     - Тоже мне друг,- сказал он.- Не мог поддержать меня?
     - Я сказал что-то не так?
     - Да  тебя вообще не поймешь,- сказал он.- Мог  бы просто  быть со мной
заодно. Никто не требовал от тебя никаких чудес.
     -  По-моему,- сказал я,- вы очень любите друг другу и маетесь, не зная,
как  сделать свою  любовь  еще больше.  И  думаете, что  разлука  сможет  ее
увеличить.
     - Помнишь,- сказал он,- когда мы в  первый  раз встретились  с тобой, в
январе,  и  возвращались  ночью, долго шли  пешком, помнишь?  Все так хорошо
начиналось...
     - А теперь?
     - А  теперь с  тобой стало  невозможно общаться! Ну что ты понимаешь во
всем этом!
     - Вот так раз,- сказал я.- Что, все сначала?
     - Прости,- смутившись, сказал он.- Но ты тоже хорош.

     Я вернулся домой, и почти сразу же позвонила Нина.
     - Ты можешь забрать меня сейчас?- спросила она.
     Я опешил.
     - То есть как...
     - Ну, заехать за мной,- в ее голосе послышалась нервозность.
     Я почуял неладное.
     - А где ты?
     - В гостинице,- ответила она.
     - В гостинице? Почему? В какой гостинице?
     - В гостинице "Москва", я звоню тебе отсюда.
     - А Слава?
     - Причем тут Слава!- сказала она.- Я прошу тебя приехать сюда, это что,
так трудно?
     - Как ты там оказалась?
     - Очень просто,-  сказала она.- Шла по улице, увидела  слово "Москва" и
зашла.
     - Родное название?- попробовал пошутить я.- Ну вот ты и в Москве...
     - Ладно,- сказала она разочарованно.- Все понятно...
     И собиралась, кажется, уже положить трубку.
     - Подожди!- сказал я.- Я сейчас приеду.

     - Эту улицу я знаю!- сказала Нина.- Это Советский проспект.
     - Да,- сказал я.- Ты забыла пристегнуться.
     Она пристегнулась.
     - А куда мы едем?- спросила она.
     - К морю,- ответил я.
     - В Светлогорск?
     - Нет,- сказал я.- Просто к морю.
     Мы выехали из города, миновали кольцевую дорогу, и я прибавил скорость.
     Мы ехали молча, а потом она вдруг сказала:
     - Как же я устала от того, что мне все лгут.
     Я посмотрел на нее.
     - Все?
     - Да,- сказала она.
     - Разве так бывает?
     - Нигде нет правды,- сказала она.- Если бы было хоть что-то, чему можно
было бы верить...
     - Безусловно?- сказал я.
     - Просто верить.
     - В мире есть очень простые вещи.
     - Да?- сказала она.- Например?
     - Ну, не знаю... Бензин.
     Она засмеялась.
     - Почему бензин?
     - Да так. Первое, что пришло в голову.
     -  Тебя  невозможно  понять,- сказала  она.-  Когда  ты шутишь, а когда
говоришь серьезно. Но ты хотя бы не лжешь,- добавила она.
     - Вот видишь,- сказал я.- Значит, не все лгут.
     -  Я  могу тебе верить?-  спросила она  с надеждой.- Только  скажи  мне
честно.
     - Да.
     -  И ты не будешь мне врать?  Тогда ответь на один вопрос.  Где вы были
вчера ночью?
     - Мы - это мы со Славой?
     - А с вами был еще кто-то?
     - Нет,- сказал я.- Больше никого.
     - Так где вы были?- спросила она.
     - У меня.
     - И что вы делали?
     - Ничего,- сказал я.- Легли спать.
     - Одни?- спросила она.
     - Ну да,- ответил я.
     - И там не было женщин? Это правда?
     - Ну конечно, правда! Я бы не стал тебя обманывать.
     - Ну ладно тогда,- вздохнув, сказала она.- А почему он не пошел домой?
     - Мы немножко посидели с ним в баре...
     - Он что, боялся меня?
     - Ну да,- сказал я.
     - Странно,- сказала она.- Как будто я его никогда не видела пьяным.
     - Он очень нервничает в последнее время.
     - Да,- сказала она.- Я заметила.
     Наступила пауза.
     - Странное здесь море,- сказала она.- Почему-то оно ничем не пахнет.
     - А чем оно должно пахнуть?
     - Чем? Морем.
     - Может быть, потому что оно чистое?
     - Да нет,- сказала она.- Запах моря, ты был когда-нибудь в Крыму?
     - В  Балтике вода  не такая  соленая,- сказал я.- А может быть,  просто
холодно здесь, не знаю. Иногда бывает много водорослей, выбрасывает штормом.
Тогда запах стоит жуткий.
     - А куда мы едем?- снова спросила она.
     - Увидишь,- сказал я.
     ......................................................................................................................
     Вернулись мы уже затемно.
     Я остановил машину у подъезда. Она вышла.
     Слава был дома. Он стоял у незашторенного окна, а в комнате горел свет.
     Он стоял и смотрел, как она выходит из моей машины.
     Она махнула мне рукой на прощанье и скрылась в подъезде.

     В ту же ночь она позвонила мне и сказала: "Я все знаю".
     - Я должна увидеть ее,- сказала она.- И не вздумай уйти из  дома или не
открыть мне дверь.
     - Ладно,- сказал я.- Чего ты ждешь? Клади трубку.
     Она приехала, и я впустил ее.
     Она  стояла  и  долго  смотрела  на  Марту.  Стояла  молча.  Потом  она
повернулась ко мне и сказала: "Как ее зовут?"
     - Марта,- сказал я.
     Она отвернулась от  меня и  снова долго смотрела на  нее.  А я  стоял и
молчал.
     Это было очень тягостное молчание. А потом она ушла.

     Она  ушла,  а  я боялся вернуться в  комнату, где была Марта. Я ушел на
кухню  и долго  сидел и курил. Потом сходил в магазин  за водкой. И уже было
темно,  а я все не зажигал  свет. И там, одна в темной комнате, она сидела в
кресле, всепрощающая  и недвижная, а я не смел  войти, и во всем  городе мне
некуда было скрыться, бежать.
     Потом я прокрался  к  ее постели, разделся и  лег. Я был  пьян, но даже
пьяный, я не осмелился включить свет.
     Я долго не мог уснуть.
     Я  лежал в темноте и говорил себе: "Завтра все это будет уже в прошлом.
Только бы кончилась эта ночь".
     Она не слышала, как я  плакал, слезы медленно текли из  моих глаз, но я
не всхлипывал, я лежал в тишине, и она не слышала, как я плакал.
     А утром зазвенел будильник, и я проснулся. Я  встал, оделся  и уехал на
работу. Я должен работать, чтобы у нас были деньги, и день проходил за днем,
чтобы у нас было время все понять и простить.





7



     В  конце июня  я  закончил шить  платье, мне захотелось расслабиться  и
поболтать с  кем-нибудь,  может быть,  выпить,  посидеть в  баре,  и тогда я
подумал о Славе. Вот  уже месяц мы не общались - он не звонил  мне, и я даже
не знал, как у него дела.
     Я позвонил  ему и стал  что-то говорить, а он сказал: "Она уехала.  Она
ушла от меня".

     Мы встретились  у кирхи Луизы и, взяв по бутылке пива, расположились на
скамейке у  вентиляционной  надстройки немецкого бомбоубежища. Он  не  сразу
заговорил о том, что произошло. Потом рассказал.
     Потом мы молча сидели и пили пиво.
     - Будет дождь,- сказал я, взглянув на небо.
     Он сказал: "Зачем я еще живу, если умерли мои мечты!"
     - Этот город так и остался лежать в руинах,- сказал он.- А  все, что мы
тут понастроили, это фикция.  Теперь невидимый, он стал обителью  призраков;
они подстерегают нас на  каждом шагу... Этот город  существует вопреки своим
жителям.
     -  Может быть,  ты и прав,- сказал  я.- Нам  мало  что удалось  сделать
здесь. Вернее так - нам мало  что удалось. Но есть свершения, которые внешне
не заметны.
     - Например?- сказал он.
     - Частная жизнь.
     - Что такое частная жизнь?
     - Ты, наверное, заметил, что этот город особенно  красив ночью. Частная
жизнь - это прямоугольники окон среди темной листвы.
     - И это все?- сказал он.- Немного же.
     - Ты полагаешь?
     - Я хотел сделать этот город пусть немного, но лучше,- с горечью сказал
он.- Вот и все, чего я хотел...
     - Ты уж сделал его лучше,- сказал я.- Тем, что живешь здесь.
     - Но этого мало!- воскликнул он.
     - Кто может измерить это, чтобы сказать, мало это или много?
     Он не ответил.
     Потом сказал: "Она не вернется".
     - И что же?- сказал я.
     - Без нее все потеряло смысл...
     - И что ты теперь будешь делать?
     - Не знаю,- сказал он.- Устроюсь на работу...
     - У тебя есть права?
     - Нет,- сказал он.- А что?
     - Мне нужен экспедитор, я мог бы тебя взять, но нужны права.
     - А,- равнодушно сказал он.
     -  Тебе  надо получить права и,  желательно, купить машину. Легче будет
устроиться.
     Он запрокинул лицо к небу и, закрыв глаза, заговорил:
     - В одна тысяча шестьсот  первом году,  в канун  Нового  Года,  мясники
города сделали  колбасу длиной  в  полкилометра  и медленным,  торжественным
шагом  пронесли ее по улицам. Как ты думаешь, зачем они это  сделали? Хотели
выпендриться?
     - Естественно,- сказал я.
     Он посмотрел на меня.
     - А тебе не  кажется  странным, что спустя четыре  столетия два молодых
человека сидят на скамейке в их городе, пьют пиво и рассуждают об этом?
     - Хочешь сказать, кто вспомнит о нас с тобой через четыре столетия?
     - Вот именно.
     - Обо мне-то уж точно никто,- сказал я.
     - Она могла бы все изменить...
     - Давай бутылку, я выброшу.
     Я взял у него бутылку и выбросил вместе со своей в мусорный контейнер.
     -  Так что,-  сказал я, вернувшись  на скамейку,- все было  только ради
нее?
     - А разве ты этого не понял?
     - Догадывался,- сказал я.
     - А я это понял только теперь,- сказал он.
     -  Ну  так  уезжай!- сказал  я.-  Поезжай за ней,  ты  еще можешь ее не
потерять.
     - Нет,- обреченно сказал он.- Я никуда не уеду.
     - Почему! Если без нее все теряет смысл...
     - Не  все,- перебил  меня он.- И я уже не  могу уехать. Ты не понимаешь
этого?
     - Нет,- признался я.
     -  Этот город уже затянул меня в свою паутину и не отпустит. Я не волен
решать,  уехать  мне  или остаться,  отныне  я  принадлежу  этому городу.  Я
совершил оплошность -  я  полюбил его, и  уже  никогда  не смогу быть таким,
каким я был до того как сюда приехал...
     - Ну и что?- сказал я.- Все мы меняемся.
     - Я конченый человек,- сказал он.- Этот город меня уже не отпустит.
     - Ну и ладно,- беспечно сказал я.- Здесь не так уж и плохо.
     - Да,- сказал он.- Только вот изменить ничего нельзя.
     - Ну и что?- сказал я.- Этот город пережил многое, переживет и нас.
     - Я хочу еще пива,- сказал он.

     Мы  взяли еще пива и  пошли в  парк. Потом начался  дождь, и сначала мы
прятались под деревьями, но  потом с листьев  стали падать тяжелые, холодные
капли, сделалось неуютно, и мы пошли к остановке.
     Там мы расстались. Он обещал позвонить мне.

     Вечером он позвонил. Попросил приехать.
     Я приехал.
     Мы  пили  пиво, болтали о чем-то. Он  стал спрашивать, как появилась  у
меня Марта.
     - Зачем тебе это?- спросил я.
     - Мне нужно знать все,- сказал он.- Понимаешь?
     - Опять?- сказал я.
     - Нет,- сказал он.- Теперь это совсем другое. Мне нужно разобраться.
     - В чем?- сказал я.- В чем ты все время хочешь разобраться?
     - Ты можешь просто поверить мне?- сказал он.- Это совсем другое.
     - Зачем тебе это?- снова спросил я.
     - Я хочу написать книгу
     - Книгу?- сказал я.- О чем?
     - О тебе,- сказал он.- Расскажи мне все, как оно было.
     - С самого начала?
     - Да,- сказал он.-  С самого начала. И о  том вашем разговоре с Ниной в
"12 стульев", и о вашей поездке на море, обо всем.
     - Это будет долгий рассказ,- предупредил я.
     - Ничего,- сказал он.- Времени у меня теперь много.
     - А у меня?- сказал я.
     -  Я  редко  тебя просил  о  чем-нибудь. Может  быть,  я экономил  твое
терпение для этого дня.
     - Ты будешь записывать?- спросил я.
     - Я запомню,- сказал он.
     - Начинать?
     -  Да,-  сказал он.- Только вот  еще что. Я буду писать книгу от твоего
лица.
     - Что это значит?
     - Ну, как бы от твоего лица, как если бы эту книгу писал ты.
     - И ты уже придумал название?
     - Еще нет,- сказал он.- Может быть, назову просто "Марта"...  Так ты не
против?
     - Чтобы ты писал от моего имени?  Да нет, не против...  Только  обещай,
что дашь мне ее прочитать.
     - Договорились,- сказал он.
     - Начинать рассказывать?
     -  Да,- сказал он.- Только давай  откроем еще по бутылочке, и я принесу
бумагу и ручку. Кое-что я все-таки буду записывать.
     - Давай,- сказал я.
     Он принес пиво, бумагу и ручку, и я начал рассказывать.
     Он слушал, что-то записывал.

     Потом мы встретились снова, и я снова рассказывал.

     Он написал эту  книгу. И дал мне прочитать ее,  как обещал. Он  даже не
изменил мое имя.
     "Марта. Игра в куклы". Мне не очень-то это понравилось.
     - Ты считаешь, что я играю в куклы?
     - Нет,- сказал он.- Но ничего не могу поделать.
     - Ну  и ладно,- сказал я.- Только  ты мне  приписываешь кое-какие  свои
мысли, по поводу призраков там... А кроме того, в моем подъезде нет свастики
на стене, это ты где-то в другом месте видел.
     - Это все?- спросил он.
     - Нет, не все,- сказал я.
     - А что еще?
     - Ты тут описываешь Нину, если, конечно, это можно назвать описанием...
     - И что?- насторожился он.
     - А почему ты ничего не написал обо мне?
     - Ты имеешь в виду внешность?
     - Ну да.
     - От первого лица?
     - Ну, не знаю...
     - А что о тебе можно написать? Приятный молодой человек...
     - По-моему, не просто приятный, а даже красивый.
     - Ну да,- согласился он.- Красивый молодой человек...
     - Хотя не такой уж молодой. Через полгода тридцатник...
     - Интеллигентной внешности. Волосы темные, зачесаны  со лба  назад, лоб
высокий, глаза... Какие у тебя глаза?- спросил он, приглядываясь.
     - Зеленые,- подсказал я.- А ты не замечал этого?
     - Надо же,- сказал он.- Никогда не обращал внимания...
     - Ладно,- сказал я.- А себя самого? От моего лица.
     - Ну, описывай,- предложил он, откинувшись на спинку стула.
     - Худой, высокий, узкий в плечах,- начал я.- Молодой...
     - Ну, не такой уж и молодой,- с усмешкой сказал он.- Твой ровесник.
     - Как угодно,- не возражал я.- Порывистый  в движениях, жесты  нервные,
резкие,  особенно, когда выпьешь.  От тебя  надо рюмки отставлять  подальше,
чтобы ты не опрокинул.
     - Так, так,- сказал он.- Это все?
     -  Ну  почему же,- сказал я.-  Глаза  серые,  волосы  темные,  прическа
сделана на прямой пробор, лицо... симпатичное, даже красивое...
     - Интеллигентное?
     - Да как тебе сказать...
     - Ну ничего себе!- возмутился он.
     - Ладно, ладно,-  примирительно  сказал  я.-  Интеллигентное.  Очки вон
носишь.  Одеваешься, правда, неважно, но  есть  у тебя пара-тройка  стильных
вещей.
     - Зато ты любишь выпендриться.
     - Да?- сказал я.- Может быть... Из твоих уст это звучит как комплимент.
Танцуешь ты так себе...
     - Откуда ты знаешь?- сказал он.
     - Нина сказала.
     - Когда это?
     - Ну, я же не все тебе пересказывал из наших с ней разговоров...
     -  Так,-  сказал  он,  нахмурившись.-  Чувствую,  надо  начинать  книгу
сначала.
     - Ну  уж нет,- решительно  воспротивился я.- Что написано, то написано.
Все, книга закончена.
     - Думаешь, поздно?
     - Да.
     - Ну и ладно,- неожиданно уступил он.- Пусть все останется, как есть.
     - Да,- сказал я.- Пусть все так и останется.

     Это все. Что еще я могу добавить?
     Вот уже конец июля, и будет август, а потом наступит сентябрь. Я сделал
еще два платья, хотя и это, наверное, уже неважно. Ведь книга написана.
     Чего же еще?


     Конец.
     

лето - осень 1998 г., Кенигсберг