Книго

      Сергей Синякин

      ПОЛЕ БРАНИ ДЛЯ ПАВШИХ

     

      Leo's Library

     

      Глава первая

     

      1

      Иванов встал рано и долго не мог найти себе места. Причина тому была объективной — боль снова проснулась и принялась медленно жевать правую ногу. Делала она это неспешно, как беззубая старуха, обгрызающая вываренную куриную косточку. Некоторое время Александр лежал, пытаясь найти для ноги нужное положение, надеялся, что нога пригреется и боль затихнет, но через полчаса понял, что надеялся напрасно — боль поползла от исполосованного шрамами колена по бедру, укусила его за пах и свернулась холодным змеиным кольцом в нижней части живота, ещё безопасная, но уже готовая в любой момент ужалить тело больнее, чем прежде.

      Александр полежал, глядя в потолок. Было уже довольно светло, и за окном пробовали голоса проснувшиеся птицы. Помучившись в постели, Александр сел. На часах было около шести утра, и ложиться не стоило. Да и больная нога все равно уснуть бы уже не дала. Если она начинала болеть, то делала это основательно и мучительно. Так сказать, память о прошлом, прах бы её побрал!

      Он накинул куртку пижамы, пошел на кухню и сразу же закурил.

      Не торопясь поставил чайник на огонь, зажег конфорку и подошел к окну. Окно испещрили холодные струйки бесконечного дождя. Дождь шел уже второй день, черно-серые тучи ходили вокруг города, казалось, что они задались целью затопить город со всеми его жителями. Опять кто-то недосмотрел, а скорее всего серафимы развлекались подобным образом. С чувством юмора у серафимов дела обстояли туго, специфическое чувство юмора было у серафимов, подобное чувство можно было найти лишь у висельников, да и то не у каждого.

      Иванов выглянул в окно.

      Расписные стены домов казались сейчас черными. Внизу тускло желтела мостовая. Промокшие кипарисы казались с высоты восьмого этажа маленькими темными пирамидками. На зеленых ярких газонах буйно цвели магнолии.

      Чайник засвистел. Александр выключил газ, достал заранее высушенный заварочный чайник и бросил в него две щепоти байхового чая, добавив к ним несколько сушеных лепестков розы, жасмина и зернышко кардамона, чтобы чай получился совсем уж ароматным.

      В ожидании, когда чай заварится, он вернулся к окну. Улицы ещё были пустынными, только на перекрестке стояли несколько херувимов в пятнистой форме. Херувимы внимательно и покорно слушали светлого Ангела, но сразу видно было, что нравоучения высшего существа херувимам бесконечно надоели и слушают они скорее по обязанности, нежели для того, чтобы впитать истину. Да и какие истины могут быть в шесть часов утра? Тем более у Ангела. Наконец Ангел закончил свои поучения, распахнул белоснежные огромные крылья и унесся в высоту. Правильно, что ему мокнуть под дождем?

      Для этого херувимы есть. Им, значит, херувимово, а Ангелам — ангельское. Они по ночам ниже Седьмого Неба не спускаются, этот, судя по появлению, был совсем уж из ретивых служак, то ли выбеленный недавно, то ли скучно ему было, вот и решил ради развлечения херувимов погонять. Только ведь на херувимов где сядешь, там и слезешь. Они и обязательные заповеди мимо ушей пропускают. Морды львиные скривят, мышцами на лапах играют — сила есть, ума не надо.

      Александр вернулся к столу, снял чехольчик с заварника и с удовольствием вдохнул аромат чая. Даже боль в ноге отступила.

      Одно слово — райское наслаждение, осененное улыбчивой Благодатью и освященное ежели не самим Господом, то его правой рукой Архангелом Михаилом. Иванов налил себе чаю в тонкую фарфоровую чашечку и принялся пить. Сладить чай он не стал, сладить такое великолепие — только вкус портить. И в самый разгар чаепития колено вдруг дало о себе знать самым подлым образом, аж слезы на глазах выступили от неожиданного прострела.

      «Господи, — с тоской и неожиданной злостью подумал Иванов, — ну что тебе стоило вылечить мое колено? Я же тебе не Иаков, у меня в роду никого из богоизбранного народа не было. Татары были, хохлов парочка затесалась, а вот богоизбранных не было. Мне свою ногу искалеченную демонстрировать некому, а от болей ночных я уже, честно говоря, устал. Не нужна мне такая память о прошлом!»

      Он помолился, но Бог молчал. То ли отвечать не хотел, то ли сделал вид, что не слышал. А колено уже прямо выкручивало, ломало, и от этой ломоты можно было избавиться лишь одним, не раз проверенным способом — положить на ногу компресс из слюны василиска, но для этого надо было встать, а вставать было трудно все из-за той же больной ноги, да и запах слюны василиска, надо было честно сказать, бодрости и энергии не добавлял. Александр отхлебнул из чашки и принялся разглядывать иллюстрации в журнале «Сон-Рай», которые он и без того знал наизусть. Включать сейчас телевизор даже не стоило — утро, как обычно, было отдано евангельским проповедям, в лучшем случае покажут Моисея или очередное заседание попечительского райсовета. А смотреть на споры распухших от нектара да мясных просвирок небесных избранников Александру Иванову было скучно и тоскливо. Уж лучше духовный негритянские гимны слушать, негры их исполняли с таким жаром и слаженностью, что душа восхищенно замирала.

      Но для того чтобы послушать духовные гимны, надо было идти в соседнюю комнату, и, подумав, Иванов от этой затеи тоже отказался.

      Только и оставалось ему, что сидеть в пустой и тихой кухне своей кельи, пить чай и думать, что делать после окончания чаепития.

      Впрочем, выбора особенного не было — хочешь не хочешь, все равно надо было лезть в чулан за бутылкой с василисковой слюной. Колено разболелось так, что больше ни о чем думать не хотелось. И не зря оно начало ныть ещё со вчерашнего вечера. Дождь за окном все усиливался, и конца ему не было видно. Как тогда, в пустыне Негев…

      2

      Транспортный «Руслан» приземлился на темную бетонную полосу, уходящую в желтые бесконечные пески. Прильнув к иллюминатору, солдаты жадно разглядывали место своей будущей службы, но ничего, кроме темных песков с чахлыми редкими кустиками зелени, не видели.

      Пески были вокруг, желтые бесконечные пески с пологими мелкими барханами, уходящими волнами к далекому горизонту.

      — Вот завезли, — пробормотал крепыш Никитин. — В увольнение сходить некуда. Одни верблюды.

      Он оторвался от иллюминатора, широко раскинул длинные ноги в камуфлированных штанах и тяжелых десантных ботинках. На круглом лице его было разочарование. Впрочем, десантник Саня Иванов испытывал похожее чувство.

      «Вот тебе и зарубежье, — тоскливо подумал он. — Все как в Туркмении. Днем жара донимает, ночью шакалы спать не дают!»

      Самолет резко снижал скорость, и рев его моторов проникал через обшивку.

      — Пацаны! — вдруг удивленно сказал кто-то. — Да тут дождь идет!

      По толстым линзам иллюминаторов бежали юркие извилистые струйки воды.

      Самолет коснулся посадочной полосы, тяжело прокатился по мокрому бетону и, в последний раз взревев двигателями, зарулил на стоянку. Наступила звенящая тишина.

      — Внимание! — На пороге двери, отделяющей отсек от офицерского салона, появился лейтенант Городько. Рослый, почти двухметровый, он казался внушительным и монументальным. А морда у него была — на медалях за верную службу Отечеству такую выбивать. — Всем занять места согласно штатному расписанию. Максимум внимания и собранности. Средства связи держать в готовности номер один. — Городько ухмыльнулся. — Все-таки не забывайте, что мы не дома, мужики!

      По обшивке самолета барабанил мелкий и теплый дождь. Десантники организованно выбирались из самолета, оглядываясь с любопытством по сторонам.

      — Елы-палы, братцы, действительно дождь! Да разве в пустыне дожди идут? — удивленно спросил сержант Кандауров, сняв шлем и подставляя лицо теплым каплям.

      — Сам видишь, — пожал плечами его сосед и тоскливо огляделся. — Да-а, Макар здесь телят точно не пас!

      — Разговорчики! — оборвал его лейтенант и зычно подал команду: — Становись!

      Взвод выстроился в нестройную, растерянно галдящую шеренгу, но тут же солдаты подобрались, непроизвольно становясь по стойке «смирно»: по мокрой бетонке посадочной полосы шел настоящий генерал, а рядом с ним… Вздох изумления прошел по шеренге — рядом с генералом шел самый настоящий поп, да не простой, из религиозных чинов, судя по его красному с золотом одеянию. Поп был дородным и представительным, невысокий сухонький генерал рядом с ним не очень-то и смотрелся, только погоны с золотым шитьем его и выручали.

      Лейтенант Городько пружинисто вскинул руку к козырьку, впечатал в бетонку несколько четких шагов, готовясь отрапортовать генералу о прибытии, но генерал ленивым взмахом руки прервал его и с любопытством обернулся к солдатам, окидывая их внимательным и заинтересованным взглядом.

      — Здорово, орлы! — негромко сказал он.

      — Здравия желаем, товарищ генерал! — несколько нестройно отозвался взвод, с неменьшим любопытством в сотню разноцветных глаз разглядывая генерала. Здороваться с начальством — нехитрое дело, тут главное — набрать в легкие побольше воздуха и резко его выдыхать, имитируя нужные слова. Сложность заключалась лишь в том, чтобы каждая солдатская глотка делала это согласованно с другими, в противном случае получается галдеж, а не строевое приветствие.

      Генерал подошел к правофланговому. На правом фланге стоял Аким Богомольцев, детина, который по своим габаритам не уступал лейтенанту, а по ширине плеч даже его превосходил. Рядом с ним и дородный поп не смотрелся, а сам генерал выглядел пожилым подростком.

      — Воротник расстегни, — приказал генерал, и Аким удивленно повиновался команде. Заметив тоненькую цепочку, опоясывающую крепкую шею, генерал одобрительно кивнул. Повернувшись к священнику, он что-то негромко сказал ему, прошелся вдоль шеренги и остановился напротив сержанта Акинеева, у которого также проверил наличие нательного крестика. У Акинеева крестик оказался на месте, и генерал явно повеселел, даже морщинки на лице разгладились. Он снова о чем-то посовещался с хранящим монументальную важность попом.

      Тот чинно кивнул.

      — Орлы, — сказал генерал. — Прошу любить и жаловать, епископ отец Алексей, моя правая рука и наш, так сказать, главный идеолог. Обращаться к нему так и надо — отец Алексей. Меня зовут Николаем Павловичем, фамилия моя Рублев. Вам предстоит служить под нашим командованием. Сейчас подойдет автобус, и вам, лейтенант, надлежит обеспечить погрузку личного состава. Техника пойдет самостоятельно. На рубеже вас встретят и разместят. Вопросы есть?

      Шеренга настороженно молчала. Знаем мы эти приколы! Кто может водить вертолет? Отлично, выйти из строя. Пойдете разгружать вагон с углем. Пусть даже генерал не хитрый прапорщик, но, как говорится, береженого Бог бережет. Солдатская инициатива наказуема, а потому должна проявляться лишь в отсутствие командиров. Благодарим, товарищ генерал, за внимание к личному составу, но мы уж лучше в процессе службы все освоим. Главное — оглядеться. А там уж и разберемся, зачем нас в пустыню загнали. Не с арабами же воевать!

      Мягко фыркнул и развернулся около транспортника автобус.

      Автобус был шикарным — с затонированными стеклами, уютными мягкими сиденьями и в придачу со стюардом из арабов, который сразу же принялся разносить по автобусу холодный апельсиновый сок. Нет, братцы, если служба так и дальше пойдет, так это лафа будет, а не служба. Может, нам и девок привозить будут? Предположение ефрейтора Страхова солдаты встретили дружным смехом. Под этот беззаботный смех автобус и въехал во внезапно открывшееся черное зево подземного капонира.

      Подземелье потрясало. Сколько надо было вбухать денег, чтобы отделанное металлом и пластиком, гулкое из-за своих размеров помещение засадить магнолиями и кипарисами! Над аллеями сияло кварцево жаркое освещение, но жара не чувствовалась вообще — было прохладно, словно на северном побережье в разгар лета.

      — Выходи строиться! — подал команду лейтенант Городько и первым встал, указывая место построения подле него. — Становись!

      3

      Слюна василиска сняла боль, и уже ко второму часу утра Александр почувствовал себя вполне сносно. Дождь на улице прекратился, и херувимов на перекрестке не было видно, да и нечего им было делать в Граде в светлое время — нечисть света боится больше, чем самих херувимов.

      К четвертому часу утра выглянуло солнце, и сразу же среди расходящихся облаков радостно засновали стайки лукавых купидончиков и шустрых амурчиков. Высоко в небесах сиял дом Благодати, от которого во все стороны расходились видимые простым глазом радужные волны ликования и восторга.

      Иванов с досадой отметил, что за дождем пропустил первый утренний моцион и не выходил на улицу. Он долго перебирал хитоны в шкафу, решая, что надеть. За выглаженными сияющими хитонами темнела пятнистая военная форма, и Александр почувствовал неожиданное волнение. Он достал плечики с формой из настенного шкафа и оглядел его. На пятнистую куртку были аккуратно пришпилены ордена и медали. Награды немного потускнели, но от этого только лучше смотрелись, особенно орден Боевой Святости в виде шестиугольной звезды, обрамленной муаровой лентой и колосками. Иванов надел куртку и подошел к зеркалу. Из зеркала на него глянул тридцатилетний мужчина, мышцы которого сохраняли остатки былой тренированности. Над продолговатым, с резкими чертами лицом с прямым носом и узкими льдинистыми глазами темнел тронутый сединой короткий ежик волос. На левой щеке белым рубцом выделялся короткий, но по-прежнему глубокий шрам. Боец в нем ещё чувствовался. Слов нет, форма до сих пор была Александру привычнее хитонов, в повседневной одежде было что-то женское и оттого унизительное для фронтовика, но надевать военную форму в мирное время значило бросать вызов обществу, а этого Иванов, к сожалению, позволить себе не мог. Александр вздохнул, разоблачился и повесил форму обратно в шкаф. С неудовольствием он выбрал кремовый хитон с вавилонскими орнаментами, оделся и вышел из квартиры.

      В коридоре цвели орхидеи, и в подъезде стоял пряный острый запах. Стены были в извивающейся зелени лиан, среди переплетений которых мелькали яркие крошечные колибри. Щебет их был слышен даже на улице.

      Дождь кончился, тучи окончательно разошлись, и вслед за домом Благодати стал виден далекий Небесный Чертог. Из-за расстояния он выглядел небольшой золотистой точкой, не дающей представления о его истинных размерах непосвященному. Но Александр Иванов бывал там, и не однажды, поэтому хорошо знал, как огромна яйцеобразная обитель Небесного Отца.

      Трава после дождя была сочная и глянцевая, она пружинила под ногами, рождая в Александре чувство силы и бодрости. Он встал на белый диск доставки, диск стремительно поднялся и, распугивая шалящих в небе амурчиков, понес Александра в соответствии с его желаниями на окраину города. Диск опустился на зеленом пригорке, усеянном спелой земляникой. С пригорка открывался вид на речку и высокий лес за ней. Здесь было тихо и спокойно, это место было создано исключительно для пеших прогулок. Иванов посидел на пригорке, рассеянно лакомясь сладкой земляникой, потом поднялся, по цепочке коричневых валунов перебрался в лес и пошел по неприметной, но хорошо знакомой ему лесной тропинке между кудрявыми тоненькими березками, углубляясь в лес и в полную грудь дыша настоянным на грибном духе воздухом.

      Добравшись до густого ельника, Александр увидел своих старых знакомых — пушистые белочки немедленно скользнули вниз, окружили человека и нетерпеливо зацокали, выпрашивая орешки. Иванов раздал им кедровые орешки, специально для этой цели захваченные из дому. Своей любимице — серой Веечке — он дал орешков больше, чем другим. Остальные белки немедленно обиделись, расселись пушистыми игрушками на ветвях огромной ели и принялись цокающе осуждать Иванова.

      А он уже направлялся к малиннику, где лакомился малиной медведь Гоша. Малиной Гоша лакомился энергично. Малинник трещал. Сам Гоша, завидев Александра, выкатился ему навстречу радостным бурым комком, охватил его ногу передними лапами, а чуть позже и лизнуть попытался в щеку, но Иванов не дался, только почесал медведю крутой лоб между маленькими острыми ушами да прошелся ласково пальцами по крутому загривку.

      Гоша глухо ревел, словно пытался что-то втолковать приятелю.

      Потом он махнул лапой и побежал на задних лапах по тропинке, время от времени оборачиваясь и маня Александра за собой.

      Вслед за медведем Иванов вышел к лесному озеру, со всех сторон отгороженному от мира высокими деревьями.

      Берег озера был песчаным. На противоположной стороне, там, где поросшая чахлыми, радикулитно изогнутыми соснами потрескавшаяся скала отвесно спускалась в озеро, слышался плеск и жизнерадостный смех. Александр пригляделся. На коричневом камне, выпирающем из воды подобно спине кита, развлекались две русалки. Обе были ничего себе — стройненькие, гибкие, длинноволосые и миленькие. Даже хвосты этих чаровниц не портили. Русалки расчесывали волосы и о чем-то разговаривали между собой.

      Медведь Гоша гордо посмотрел на Иванова.

      — Чудак ты! — засмеялся Александр. — Это же русалки, Гоша!

      Слух у русалок был тонким, а может, и заметили они человека с медведем. Как бы то ни было, но русалки завизжали отчаянно, бросились к воде и исчезли на глубине — только хвосты плеснули, оставляя за собой расходящиеся по спокойной поверхности круги.

      Настроение у Иванова улучшилось. Потрепав медведя по загривку, он прошелся по лесу и, сделав крюк, выбрался к речке. По тем же валунам он перебрался на другой берег. Иванов посидел на пригорке, рассеянно лакомясь ароматной крупной земляникой. Небольшой ежик, выставив многочисленные серо-белые колючки, пытался нанизать на них гриб. Высоко в воздухе кружил коршун или орел, внимательно наблюдая за происходящим внизу. Хорошо было здесь, и не хотелось думать, что все это природное великолепие было искусственным. При воспоминании об этом настроение у Александра испортилось. Увы, медведь, белочки и русалки были хорошо сделанными высокоинтеллектуальными игрушками.

      Диск доставки лежал на прежнем месте. Прежде чем улететь, Иванов сделал круг над пригорком и увидел медведя Гошу, который, стоя на задних лапах, махал прощально передними и восторженно ревел, мотая головой.

     

      Глава вторая

     

      1

      Через три дня после прибытия на подземную базу арестовали Акинеева. На груди у него оказался святотатственный крестик, на котором Христос был распят вверх ногами. Или кто-то настучал, или за каждым из них внимательно следили, но Акинеева особисты взяли прямо на вечерней поверке — неожиданно бросились, заломили руки, принялись вчетвером надевать на него наручники. Акинеев яростно боролся, лицо его было искажено злобой, и силища у него была невероятная, но тут один из особистов сунул Акинееву под нос какой-то пузырек. Сержант сразу обмяк, захрипел и безвольно откинул голову назад — видимо, потерял сознание. Лицо у него заострилось, губы раздвинулись, и стали видны длинные клыки, придававшие Акинееву какой-то демонический вид. Особисты подхватили его под руки, перекрестили и, надев наручники с изображением распятия на каждом браслете, поволокли на выход мимо ничего не понимающих солдат.

      — Тяжелый, зараза! — прохрипел один из особистов.

      — А ты как хотел? — удивился второй, скрючившись под тяжестью тела. — Сам понимаешь, за ним ведь…

      — Разговорчики! — сказал третий особист. Был он невысоким, худым и лысоватым. У особиста была небольшая темная бородка и высокий лоб. — Вы не в кабинете, Уфимцев! Люди вокруг вас, а вы треплетесь, как базарная торговка!

      — Так, Лев Иванович!.. — начал было оправдываться подчиненный.

      — В кабинете поговорим! — отрезал старший. Акинеева уволокли.

      — Вот елки-моталки, — удивился Аким Богомольцев. — Я так и не понял, за что они его? Нормальный мужик, мы с ним в Рязани вместе служили.

     

      Иванов пожал плечами.

      — Саня, — сказал Богомольцев. — Ты ничего не узнал? На хрена нас здесь собрали? Тут прямо интернационал — в соседних секциях американцы, французы, арабы, индусы. Даже, говорят, китайский штурмовой батальон пригнали. Я так и не пойму, с кем же мы здесь сражаться будем, если собрали, как говорится, каждой твари по паре. Неужели с международными террористами какими? Или все-таки Хусейна решили доконать? Так наши с ним вроде бы задружили… А?

      — Не ломай голову, — сказал Иванов. — Придет время, сами расскажут. В спортзал пойдешь?

      — Нет, — лениво сказал Богомольцев. — Я лучше в бытовку пойду, телек с ребятами посмотрим. Бусыгин у итальянцев был, целую кучу кассет с Челентано принес. Есть такие фильмы, что мы и не видели.

      — Ну, иди смотри — сказал Александр. — А я пойду немножечко разомнусь.

      — В здоровом теле — здоровый дух, — усмехнулся Аким и так повел плечами, что сразу стало понятно — этот и без особых тренировок заломает кого угодно, когда угодно и где угодно.

      В спортзале было несколько человек, среди них, к удивлению Александра, — несколько бородатых парней, в которых только дурак не узнал бы священнослужителей. Но странные это были священнички — качки настоящие, и, глядя на выжимаемые ими веса, Иванов почувствовал невольное уважение. Всерьез и на совесть работали ребята. Весьма и весьма всерьез. А ведь если разобраться, на хрена попу гармонь? У попов работа умственная, им народ охмурять надо, а они, вместо того чтобы учиться язычком работать, железо тягают. Странно это все было, но Иванов мысли вслух не высказывал и к происходящему интереса не выказывал. Как известно, чудес на свете не бывает. Рано или поздно все объяснится. Так отец Иванова всегда считал и тому же научил сына.

      Правда, с Акинеевым все странно вышло, подумал Иванов, начиная растяжки. И опять же крестик этот. На хрена ему такой крестик нужен был? И выглядел Акинеев при аресте как-то странно. Непонятно все было. Но явно все происходящее было связано с религией.

      Генерал рядом с епископом, обязательность ношения крестиков и в определенной степени вера. Молитвы опять же ежедневные! Священники, балующиеся со штангой в спортзале. Да, ребятки, крепите мощи, в здоровом теле — здоровый дух! Иванов размялся и провел короткий бой с тенью. Священники оставили штанги и с любопытством наблюдали за солдатом. Смотрите, смотрите! Это вам не мелочь по карманам тырить, не милостыню на паперти просить!

      Одному заниматься было скучновато, но Иванов все-таки довел тренировку до конца. Священники в спортивных куртках с изображением распятия на квадратных спинах уже медленно шли на выход. Были они довольно рослыми и крепенькими. Над изображением распятия виднелась какая-то надпись, но только догнав священников, Иванов смог прочитать надпись. Так вот, на куртках священников кириллицей было написано: «Союз Архангела Михаила». Сокращенно получалось САМ. Ишь, блин, защитнички небесные! А все равно слабо им было выйти на ринг против Иванова. Любого из этих архангелистов Александр запросто заломал бы на первой же минуте, и Бог никому из них не помог бы.

      Мысль эта придала Иванову настроения. Взяв полотенце и весело насвистывая, Александр отправился в душ. Подставляя тренированное тело тугим струйкам холодной воды, Иванов с удовлетворением и некоторым самодовольством подумал, что сейчас он в такой спортивной форме, что без труда обломал бы рога и черту, жаль только, не ходят жители преисподней в спортивный зал.

      Он успел прямо на вечернюю молитву. За отлынивание от вечерней или утренней молитвы наряды лепили беспощадно, но сам Александр считал, что выглядит все это просто смешно и несправедливо.

      Стоят полторы сотни здоровых крепких мужиков, готовых к любой самой жестокой драке, и обращаются к Богу с просьбой о помощи.

      «Вознесись, Господи, силою Твоею; мы будет воспевать и прославлять Твое могущество!» Да Богу самому в пору помощи просить у таких бравых хлопцев!

      Стоя в рядах молящихся, Александр видел, что солдаты к молениям относятся по-разному. Некоторые откровенно маялись, некоторые просто отбывали номер. Но были и такие, что молились, истово крестясь и напевая.

      «Научи меня. Господи, пути твоему, и направь меня на стезю правды, ради врагов моих; Не предавай меня на произвол врагам моим, ибо восстали на меня свидетели лживые и дышут злобою…»

      «Но я верую, что увижу благость Господа на земле живых…» — словно со стороны рядовой Александр Иванов услышал песнопения и даже поразился: красиво все-таки получалось. Протяжно, торжественно и грустно.

      2

      В нирванной было довольно людно.

      Бармен Иванова знал и потому налил ему не обычного приторно-сладкого нектара, а греческой амброзии с добавлением капельки миртового елея. Напиток бодрил не хуже забытой уже «Метаксы», и Иванов, отхлебнув из бокала, совсем уж было завел с барменом беседу о жизни, но тут в нирванную вошли херувимы, возглавляемые двумя Ангелами, и начали проверять документы, придирчиво сверяя фотографии на документах с лицами присутствующих.

      Дошла очередь и до Иванова. Александр протянул Ангелу свое удостоверение, Ангел всмотрелся в бумаги, вытянулся, по-строевому схлопнул звучно белые крылья и отдал Иванову честь, касаясь белой ладошкой нимба над головой. Херувимы вслед за ним тоже вытянулись, нервно переступая всеми шестью лапами.

      В нирванной воцарилась тугая звенящая тишина, которая не прерывалась все время дальнейшей проверки и продолжалась даже тогда, когда святой патруль покинул заведение.

      Все напряженно смотрели на Александра.

      Какой-то праведник начал пробираться поближе к Иванову, на него зашикали, но праведник лишь огрызнулся:

      — Да посмотреть я только хочу! Пусть он мне скажет, кто он такой? Пусть объяснит мне, почему ему Ангелы честь отдают?

      — Ветеран он, — объяснил бармен.

      — Чего ветеран? — не понял настырный праведник.

      — Того самого, — сказал бармен. — Не понял, что ли?

      — Врешь, — потрясенно сказал праведник. — А ну перекрестись! Перекрестись, слышишь? Разве ж кто-нибудь из них может быть здесь?

      — Сам видишь, — сказал бармен и истово перекрестился. И сразу все расслабились в нирванной. На Иванова теперь смотрели с нескрываемым уважением, и уже пошли предложения хлопнуть по стопочке нектара, а кто-то просил Александра рассказать обо всем, чему он был свидетелем. Иванов улыбался расслабленно и разводил руками. Не хотелось ему углубляться в воспоминания. Ничего приятного в прошлом не было. Впрочем, не стоило врать себе. Были в прошлом и приятные мгновения, которые хотелось остановить, но вот рассказывать о них…

      3

      Девушка была редкостной красоты, и фигуру её не мог испортить даже армейский камуфляж. У неё были длинные золотистые волосы, на которых каким-то чудом держался берет. У девушки были синие глаза, точеный носик и пухлые губы в стиле a la Kirn Bessinger.

      Солдаты на неё отреагировали соответственно. Как может отреагировать на красивую женщину мужчина, живущий в замкнутом мужском коллективе? Вот-вот, именно так ребята отреагировали.

      А эта красивая кукла хоть бы глазом повела. Стояла на КПП и ждала, словно это не на неё сейчас пялили глаза голодные мужики.

      Только длинными ресницами хлопала и улыбалась. Улыбка у неё была лукавая и немного загадочная. Моне Лизе рядом с ней ловить нечего было.

      — Иванов! — сказал лейтенант Городько и посмотрел на рядового недовольно. Видно было, что, будь его воля, лейтенант сейчас поручений никому бы не давал, все сделал бы сам, и с большим удовольствием. Но должность обязывала, и лейтенант приказал: — Проводи даму в штаб. Это офицер связи из американского корпуса.

      Ребята на Саньку смотрели с завистью. Досталось же мужику! Еще и познакомится по дороге. Может быть, даже стрелку сумеет американке набить. Городько потому назвал Иванова, что Александр английским владел и при необходимости с американкой мог объясниться вполне внятно. Другим бы на пальцах пришлось изъясняться.

      — Следуйте за мной, — по-английски сказал Иванов, чувствуя, однако, что он сам за этой девушкой последовал бы хоть в преисподнюю, помани она его пальцем. А ещё рассказывали, что у американцев красивых женщин не бывает, все толстые и уродливые. Брехуны!

      Некоторое время они шли молча. Александр чувствовал себя неловко, и оттого смущался ещё больше.

      — Вы давно здесь? — спросил он девушку.

      — Два месяца, — сказала она и, задорно посмотрев на рядового, сказала; — Меня зовут Линн. А тебя?

      — Сашкой, — брякнул Иванов, покраснел от своей неловкости и поправился: — Александром то есть.

      — Александер, — протяжно повторила американка. — Красиво. Ты меня подождешь в штабе?

      — Если недолго, — сказал Иванов и снова стал недовольным собой и своими словами. Но что он мог ещё сказать? И без того теперь его ребята задергают. Прощай спокойное дежурство!

      — Странно здесь, — сказал Александр. — Вам не кажется, Линн?

      — Я привыкла, — рассеянно сказала девушка. — Ты тоже со временем привыкнешь, Александер.

      — Мы до сих пор не знаем, для чего нас всех собрали здесь, — пожаловался Иванов, стараясь попасть в такт легким шагам девушки.

      «Блин, — подумал он. — Прямо Зена — королева воинов. Но красивая».

      Он ещё раз искоса посмотрел на спутницу, чтобы убедиться в этом, и, встретившись взглядом с Линн, покраснел. Девушка улыбнулась и отвела глаза в сторону.

      В штабе девушка пробыла недолго, но провожать её вышел весь офицерский корпус. Глазели откровенно, а лейтенант Майский даже предложил девушке проводить её до КПП.

      — Не стоит, — отказалась девушка. — Меня Александер проводит.

      Стоит ли говорить, что Саша был горд её доверием. Обратно они шли неторопливо, дружелюбно болтая о разных пустяках, но уже вблизи КПП Линн неожиданно остановилась.

      — Александер, — сказала она. — Я тебе нравлюсь?

      От неожиданности Сашка не ответил, только кивнул, чувствуя, как жарко горят его щеки и уши. Линн с любопытством разглядывала его, потом приподнялась на цыпочки и коснулась его щеки холодными губами.

      — Ты мне тоже сразу понравился, — сказала она. — Знаешь что? Приходи сегодня в десять к нашему тамбуру. Придешь?

      — Приду, — хрипло сказал Иванов, слыша лишь яростный стук своего сердца. «Вот черт, — билась у него в голове одна и та же мысль. — Вот черт, я ей понравился!»

      На КПП Линн вежливо попрощалась с распушившим оперение лейтенантом, помахала рукой солдатам и снова лукаво глянула на Иванова.

      — Я буду ждать, — тихо шепнула она, чтобы не услышали другие. — Александе-ер! Я буду ждать!

      4

      В шестом часу дня Иванов вышел из нирванной. Никуда ему больше не хотелось. В лес бы сейчас, с удочкой посидеть, тоскливо помечтал Александр. Но с удочками сидеть запрещалось. Нельзя было причинять боль живым существам. А рыба относилась именно к живым существам, пусть у неё кровь была и холодная.

      В небесах мелькали белые диски. Народ собирался на дневное славословие. Иванову на луг не хотелось. Пусть лучше предупреждение оформят. Предупреждением больше, предупреждением меньше. Какая, собственно, разница?! Ему в этом Граде вообще находиться не полагалось, в Валгалле его место было, но именно туда Иванову не хотелось больше всего. Не много радости — ходить в живых Героях!

      Но и здесь была тоска. Все было правильно, все по законам библейским, но жизнь от этого вкуснее не становилась. Пресной была жизнь, безрадостной, как бы эту радость ни пытались искусственно пробудить в праведниках. Все повторялось. Теперь Иванову было скучно и здесь. Скучно, тоскливо и одиноко.

      Воспоминания о Линн были щемяще-сладки и печальны, оптимизма они Александру не прибавляли. Горечь утраты все ещё жила в его душе, пусть уже и прошло столько лет. Впрочем, что Время? Оно не имеет никакого отношения к человеческой беде. Напрасно говорят, что оно сглаживает страдания. Воспоминания о ране причиняют не меньшую боль, чем она сама.

      Домой не хотелось. Золотая мостовая мягко поддавалась ногам, над городом коромыслом повисла огромная семицветная Радуга, и купидоны сновали стайками, выискивая, в кого бы пустить стрелу влюбленности. Один из них, заметив грустного мужчину, зашарил пухлой ручкой в колчане, но Александр погрозил ему пальцем. Купидон взвизгнул от восторга, затрепетал крылышками, устремляясь в высоту, и оттуда, уже едва различимый и оттого чувствующий себя в безопасности, принялся корчить рожи и дразнить Иванова по-детски обидными словами.

      Тоскливо было в этом городе счастья, прямо хоть в Ад просись.

      Но некуда было проситься, разве что согласиться с Валгаллой и её ежедневными затяжными пирами, когда теряешь счет дням и друзей начинаешь считать собутыльниками, а собутыльников — настоящими друзьями. Нет, в Валгаллу Иванову не хотелось.

      Да и здесь особо идти было некуда. Разве что в лес, подглядывать на пару с медведем Гошей за звонкоголосыми русалками, плещущимися в лесном озере. Нечего сказать, веселенькое занятие для пережившего собственную смерть.

      Иванов посидел у подножия Радуги, рассеянно наблюдая за купидонами, прошелся по центральной улице Града. Славословие уже закончилось, и на улицах было шумно. Трудно было представить, что людей вполне устраивала их неизменяемая и ровная вечная жизнь. И тем не менее это было именно так, даже если чего-то им и не хватало, то по поведению и настроению людей особой жажды ими перемен не было видно. Был третий час вечера, а на площади с огромным фонтаном плавали пузатые золотые рыбки, было шумно, шел концерт, в котором принимала участие усопшая попса. Удивительное дело, сколько уже времени прошло, обезьяну можно было научить сочинять вполне грамотные стихи, а здесь звучали все те же песни с идиотскими словами и мелодиями, которые при желании можно было извлекать из одной струны. А выступавших слушали, визжали восторженно подростки, делая пальцами правой руки победительную козу, многие танцевали. С другой стороны фонтана устраивали личные вернисажи многочисленные художники. Живопись была так себе — мягко говоря, средненького уровня, поражали лишь яркие фантастические краски, которые художникам доставляли с Седьмого Неба обожающие живопись эльфы.

      На тенистой аллее выступали поэты. Александр заметил губастого Роберта Рождественского, который что-то обсуждал с Михаилом Светловым. Юрий Олеша и Гете, как обычно, собрали вокруг себя толпу женщин, и, напротив, Байрон стоял в окружении столь же чопорных мрачных джентльменов, на лощеных мордах которых проступал застарелый порок. Лермонтова не было. Михаил Юрьевич или отправился язвительно острить в салон какой-нибудь очередной красотки, или же стрелялся на очередной дуэли, благо теперь это было безопасно. Пушкин предпочитал быть в обществе жены. После кончины он стал неожиданно примерным семьянином, истово ждал свою Натали и не раз прилюдно упрекал в неправильном образе жизни беспутного Евтушенко или неразборчивого в связях Уильяма Шекспира.

      Однако злые языки утверждали, что он охотно ездил в писательский клуб. У писателей, как говорят в Одессе, была своя бранжа. Обычно они собирались у Николая Некрасова и долгие ночи напролет резались в штосе, покер и баккару. Говорят, что постоянными членами клуба были отбывший наказание Маяковский и Фадеев, Эдгар По и Берроуз, Достоевский с Чернышевским и Арагоном заглядывали, а уж Дюма с Гюго и Сенкевичем от Некрасова не вылазили.

      Иные скажут, что карты без выпивки все равно что священник без кадила. Не скажите! В картах и сопутствующем играм в них азарте сама по себе кроется необъяснимая прелесть. Кроме того, кто сказал, что писатели жили без выпивки? Она поступала к ним по непонятным замысловатым каналам, просто Ангелы, время от времени неожиданно проверявшие сигналы анонимов, делали это спустя рукава или попадали не вовремя.

      Впрочем, подобное времяпрепровождение к грехам не относилось, лишь бы карты не передергивали да друг другу морды не били. Творчество здесь всячески поощрялось, запрещалась работа. Может, поэтому Ангелы особой активности не проявляли, тем более что в подобных салонах они всегда были жданными и почетными гостями. Чехов с Толстым компанию эту не жаловали, но по разным причинам.

      Чехов интеллигентно проводил время с Буниным и Набоковым, а граф словно снова вспомнил молодость и весело проводил время с греческими и римскими поэтами. Анатоль Франс отбывал срок за свое «Восстание Ангелов», но говорят, что в местах лишения свободы вообще собралась теплая компания из богоборцев и циников, так что скучно в неведомо где расположенной небесной зоне, пожалуй, не было.

      Потолкавшись среди творческих людей, Александр выбрался на луг, где стоял собор. Сейчас здесь никого не было, только хмурые язычники собирали мусор, оставшийся на траве от праведников, да две полупрозрачные от счастья души, взявшись за руки, медленно кружились в воздухе, и не понять было, влюбленные это были или просто голубые мутили небесную синеву.

      Иванов прошел к храму и долго стоял, любуясь золотистыми куполами. Из созерцания его вырвал грубый голос. Иванов опустил глаза и увидел Ангела, но какого-то странного, с потрепанными грязными перьями на крыльях.

      — Почему не креститесь? — сурово вопрошал Ангел. — Кто вы такой? Ваши документы, праведник!

      Лучше бы он их не требовал. Увидев удостоверение, Ангел побледнел, обеими руками поправил покосившийся нимб и принялся торопливо приводить в порядок крылья.

      — Прошу прощения! — жалко лепетал он, — Ошибочка вышла!

      — Сгинь! — сказал Александр.

      И Ангел сгинул, оставив после себя запах прокисшего нектара и ладана.

      «Падший! — с легкой брезгливостью подумал Иванов. — Странно, я думал, что их уже вообще не осталось. А тут — на тебе, прямо у храма. И главное — не стесняется к праведникам лезть! Куда только Архангелы смотрят? Зачем столько херувимов держат?»

      И, словно вторя его мыслям, на луг неведомо откуда высыпала странная бритоголовая толпа в белых балахонах и с нестройными криками «Харьте Кришну! Кришну Харьте!» закружилась среди опешивших язычников в бесовском хороводе. И это в христианском секторе! Прохлопали херувимы. совсем уже мышей не ловят!

      Влюбленный всегда живет нетерпением.

      Александр ощущал, как это нетерпение сжигает его. Ему хотелось снова увидеть Линн, и это желание не давало ему сидеть спокойно, он ходил по широкому тамбуру и даже посчитал заклепки в стене, а Линн все не было. В нем уже начала просыпаться обида и ревность, когда где-то глухо стукнула дверь и в металлическом пространстве бункера появилась маленькая стройная фигурка в джинсах и светлой блузке. И в этом наряде Линн была обворожительна.

      5

      — Александе-ер, — лукаво поблескивая огромными глазищами, сказала она. — Ты пришел, да? Ты ещё не устал меня ждать, Александер?

      Она, как днем, приподнялась на цыпочки, но теперь целовала Александра не в щеку, теперь она жадно искала его губы.

      — Линн, — неловко обнимая девушку, сказал Александр. — А почему…

      — Молчи, — сказала Линн. — Александер, молчи. Я сама все объясню.

      Она объяснила все это позже, когда они уже лежали усталые и счастливые на разворошенной постели в комнате Линн.

      — Понимаешь, — сказала Линн, прижимаясь щекой к его горячему предплечью, — всегда почему-то считают, что выбирают мужики. А я сама хочу выбирать, Александер. Порой так пялятся, что беременной от этих взглядов начинаешь себя чувствовать. А мне противно. Мало ли кому нравлюсь я, главное ведь в том, кто нравится мне, правда?

      Сашка наклонился и нежно поцеловал девушку.

      — Молчи, молчи, — зашептала она. — Только ничего не говори, ладно?

      А Сашка и не хотел ничего говорить. Он был весь сумасшедший от счастья. Его прямо трясло всего от нежности и любви.

      Потом они пили холодное пузырящееся шампанское из высоких бокалов. В своей Божновке Сашка такое только в кино видел, это потом, уже попав в училище, он немного обтерся и на человека стал похож.

      — Завтра, говорят, Папа Римский и наш Патриарх приезжают, — неожиданно вспомнил Сашка.

      Линн вздрогнула и поставила бокал с шампанским на столик около кровати.

      — А вам уже объяснили все? — спросила она немного напряженно, и глаза у неё почему-то были влажными и виноватыми.

      — Да ничего нам не объясняли! — Сашка тоже поставил бокал на столик. — Псалмы заучиваем и боевой подготовкой занимаемся. Стоило ли через всю Европу ехать, чтобы под землей жить да Богу молиться? У нас и в России икон хватало!

      Линн легла на спину, закидывая руки за голову. Грудь у неё была маленькая и твердая, она задорно смотрела на Александра маленьким коричневым соском.

      Сашка потянулся к девушке, и Линн жадно ответила на его поцелуй.

      — Завтра вам все объяснят, — загадочно сказала она и совсем уж неожиданно спросила: — У вас уже кого-нибудь, инквизиция забирала?

      — Особисты? — переспросил Сашка. — Троих забрали в течение недели. Говорят, у них у всех крестики особые были. На них Христос вниз головой распят был.

      — Значит, вы уже чисты, — сказала Линн. — Все нормально, Александер. Все хорошо. — И снова потянулась, обнимая её за шею. Простыня, покрывавшая её тело, скользнула вниз, и Сашка, задыхаясь от нежности, принялся целовать её маленькие груди и вздымающийся впалый живот.

      — Александе-ер, — снова пропела Линн. Глаза её улыбались. Обеими руками она гладила голову возлюбленного, пальцами ероша жесткий ежик его волос.

      — Что ты сказала, Линн? — поднял голову Сашка.

      — Ничего, — тихо засмеялась девушка. — Мне просто нравится твое имя.

      Они снова сплелись на постели в тесных объятиях. Линн откинулась на подушки, жадно глядя в глаза Сашки. Губы её дрожали, она приподнялась, крепко поцеловала Сашку и расслабленно опустилась на подушки.

      — Сач-ка! — неожиданно прошептала она по-русски. — Сач-шенька, миль-ий, бери меня! Люби меня, Сач-ка!

      6

      Был шестой час вечера, когда в двери комнаты Иванова вежливо постучали. Александр только что закончил тренировку и был сейчас лишь в тренировочных брюках. Он торопливо накинул рубашку и открыл дверь.

      На пороге стоял Ангел. Вообще-то все они были для Иванова на одно лицо, чему немало способствовали седые бородки и высокие лбы.

      Но этого он бы различил и среди целой ангельской толпы. Потому что это был не просто Ангел, это был Элизар, не раз проверенный в деле, можно сказать, друг, если среди холодных и рассудительных Ангелов кто-то был способен на чувства.

      — Входи, — спокойно сказал Иванов и посторонился, пропуская Ангела в коридор. — Только крылышками поменьше маши, не в чистом поле.

      Элизар сложил крылья так, что они стали похожи на белый горб, прошел в комнату и с любопытством огляделся.

      — Неплохо живешь, — сказал он. Голос у него был — в полную противоположность тонкому породистому лицу — сиплым и застуженным.

      — Садись, — сказал Александр и поставил на стол два фужера. — Нектар, амброзию?

      Ангел хмыкнул, полез в глубины своего хитона и водрузил на стол бутылку. Иванов глазам своим не поверил: на столе белела этикеткой самая настоящая «Столичная». Причем запотевшая от холода.

      — М-да, — сказал Иванов и посмотрел Элизару в глаза. — По-настоящему сейчас лишь Ангелы и живут.

      Элизар хрипловато засмеялся.

      — Ангелы не живут, — поправил он. — Ангелы существуют.

      — Ладно, — сказал Александр. — Видел я, как вы существуете. Ты мне, Элизар, не впаришь. Слава Богу, два года я с вами бок о бок… Так каким попутным ветром тебя сюда занесло? Только не говори, что ты по мне скучал, ладно?

      — Не буду, не буду, — поднял вверх обе руки Ангел. — Так ты нальешь или мы и дальше на сухую разговаривать будем?

      — Сейчас сгоношу что-нибудь из закусочки. — Иванов прошел на кухню. — Мы здесь тоже не на акридах сушеных живем.

      — Да уж будка у тебя, — прохрипел Ангел. — Такую на акридах не отрастишь.

      Голос у Элизара был в свое время красивым. Таким красивым, что в певчие райские его заманивали, а вот выбрал Элизар другую стезю — пошел в Боевые Ангелы. Простыл он на берегах Коцита и голос потерял там же. Но это было самой малой потерей, большинство, там потеряли жизнь. Чего уж о голосе жалеть было!

      Иванов вернулся в комнату. Элизар уже совсем освоился, мнемофон работал, водка была налита, и сам гость смотрелся скорее хозяином. И здесь эта белокрылая скотина преуспела, не гимн и не псалом звучал в комнате, гитара и грустный голос Димки Райского звучали, будя печальные и тревожные воспоминания о прошлом.

      Ступени до райского трона круты, но впустят нас в райские кущи, и будем завидовать мы с высоты несчастьям и бедам живущих…

      — А ты, Элизар, провокатор, — сказал Александр. — Заранее готовился?

      — Разве к таким встречам готовятся? — спросил Ангел и поднял свой фужер. — Ну, будем?

      Водка была ледяная и вместе с тем обжигала пищевод. Иванов уже и вкус её забыл, а вот надо же, сподобил Господь!

      Голодные Ангелы едят так же, как и люди. В желудке их пища изменяется, превращаясь в небесную субстанцию. И удивляться этому нечего. В конце концов, Авраам, принимая Ангелов под дубом Маврийским, угостил их хлебами, испеченными Саррой, подал им целого теленка, да и маслом с молоком Ангелы не пренебрегли. Александр смотрел, как неторопливо насыщается Элизар.

      — Как живешь-можешь? — спросил Ангел. — Привык к райскому блаженству?

      — Да разве это жизнь? — спросил Александр. — Так, существование. Я о загробной жизни лучше думал. А тут… — Он потерянно махнул рукой. — Здесь, наверное, только Благодати и хорошо.

      — Чего ж в Валгалле не остался? — усмехнулся Ангел.

      — Слушай, Элизар, — прищурился холодно Иванов. — Если бы мы с тобой вместе в Коците не мерзли, если бы взгляд Сатаны не пережили, я бы тебе за эти приколы давно бы уже крылья вместе с лопатками вывернул. Чего тебе надо?

      — Ладно, — сказал Ангел. — Замнем, Саня. Это я больше по привычке. Наливай, давай ещё по соточке примем. За боевое братство.

      — Красиво поешь, — сказал Александр. — Мне этим в Валгалле .все уши проели. За фронтовое братство, за павших товарищей. За что мы там только не пили.

      Ангел закусывал вполне вещественно. Кто это сказал, что им лепестка розы достаточно? Судя по бутербродам с икрой, которые уминал Элизар, аппетит у ангелов был хороший, с таким аппетитом…

      — Да, — усмехнулся Элизар. — Победители…

      — Сколько мы уже не виделись? — спросил Александр, которому многозначительность Ангела действовала на нервы. — Лет сорок?

      — Что ты, Саша! — Ангел замахал руками, и от этого непроизвольного движения крылья его разошлись и жестко, как по стеклу, заскрежетали перьями по полу. — Всего тридцать пять!

      — Так ты ко мне прямо с Седьмого Неба? — продолжил расспросы Иванов.

      — Нет, — усмехнулся в бородку Элизар. — Из Валгаллы.

      Он посмотрел на товарища и, отвечая на невысказанный вопрос, сказал:

      — Видел, видел. Просили привет тебе передать.

      — Передал? — жестко спросил Александр и сузил глаза. — Может, ты из-за этого и прилетел — привет передать?

      — Я больше на тебя посмотреть, — сообщил Элизар. — Все-таки тебе с непривычки срок приличный.

      — Слушай, Элизар, — раздраженно сказал Иванов. — Что-то я тебя не пойму: приперся через треть столетия, водку приволок, приветами разбрасываешься, о фронтовом братстве заговорил… Похоже, что я тебе для чего-то нужен. Так ты давай выкладывай, у меня и с местными, проблем хватает. Непонятно им, какого хрена меня в Град Небесный занесло, не злоумышляю чего? Ты тоже об этом? Успокойся, Элизар, ничего я не злоумышляю. Надоело мне все. Все, понимаешь?

      Ангел хмыкнул, ещё раз внимательно посмотрел на человека и потянулся к бутылке — разлить.

      — Да, — непонятно сказал он. — Слаб человек духом своим!

      7

      Слаб человек духом своим.

      Утром их всех построили на подземном плацу, и Александр Иванов, как и многие другие, впервые увидел, сколько их здесь собралось. На плацу стояли около трех тысяч бойцов, все серьезные крепкие ребята, без присущей молодому россиянину придури. Все словно чувствовали, что сегодня в их положении что-то прояснится, и терпеливо ждали, пока начальство о чем-то совещалось в отдалении. На приветствие генерала Рублева ответили охотно и яростно, рев трех тысяч луженых глоток, казалось, оглушал.

      — Молодцы! — не удержался Рублев и жестом предложил стоящему рядом священнику занять место у микрофона.

      — Братья! — сказал священник, и это нестандартное обращение сразу же вызвало невнятный гомон в рядах. — Братья! — повторил священник. — Все вы уже не раз задумывались, для каких целей собраны здесь. Все вы воины и должны знать цели нашего объединения и Союза. Братья! Каждый из вас не единожды открывал Библию и знает, что наступит день великой битвы за человечество. Но не знаете вы, что день этот близок! Да, братья, близко время смертельной битвы с Лукавым. Пришло время страшного Армагеддона! Вы, и никто другой, выбраны для того, чтобы отстоять людское достоинство в борьбе с врагом рода человеческого! Вы — тот оплот, на который уповает Господь! В союзе с Ангелами и воинами Валгаллы вам предстоит разрушить замыслы Сатаны и сделать мир действительно свободным и счастливым! Много войн пронеслось над Землей. Много человеческих жизней было растрачено напрасно. Но теперь нам предстоит иное, нам всем предстоит стать щитом Земли, нам предстоит сердцами своими заслонить людей от адского порабощения и вечных мук. Во имя человечества! Вам надлежит стать над пропастью во ржи, и Господь будет жить в ваших душах, в ваших сердцах, в ваших мыслях и мышцах! Господь с вами, и поэтому вы не можете не победить!

      Священник закашлялся.

      Шеренги оцепенело смотрели на его расшитую золотом митру. Чего угодно ожидали солдаты, но только не этого. Принять участие в Армагеддоне? Да, это было действительно круто. И потому страшно.

      Священник справился с кашлем, а заодно и с излишней Патетикой.

      Теперь его голос звучал буднично, как у диктора, сообщающего о погоде на завтра.

      Сухо священник сообщил, что в ближайшее время следует ожидать вторжения сил Сатаны на Землю, перечислил примерное количество слуг Князя Тьмы, их возможное вооружение и военный потенциал.

      — Во шпарит! — сказал за спиной у Иванова рядовой Майков. — И откуда им все это известно?

      — Агентура работает! — не оборачиваясь, сказал лейтенант Городько. — У Бога и разведка работает по-божески, не иначе!

      — Так что ж, они и в Аду работают? — не унимался Майков. — Кто же у них там пашет, если его черти расколоть не могут? Грешники, не иначе!

      — Разговорчики в строю! — буркнул лейтенант. — Майков, два наряда вне очереди!

      Рядовой Майков заткнулся. Два наряда от Городько — это было по-божески. Мог и ещё хлеще наказать. Псалмы, например, после отбоя зубрить. Солдаты поражались, как церковные тексты в мозгах у священников задерживаются. Не иначе как Бог священникам помогал.

      По-другому что-то запомнить было по общему мнению невозможно.

      Между тем закончил свою краткую речь и генерал. Речь его была коротка и жестка, генерал призывал к бдительности, требовал овладевать необходимыми для предстоящей битвы знаниями, в общем, нес в солдатский строй весь джентльменский набор военных Уставов и Наставлений. Поэтому слушали его, как обычно, — вполуха. И, разумеется, самое важное пропустили, а потому не обратили внимания, как одетые в черное особисты вывели на середину плаца троих парней в камуфляжной форме. Один из них точно был Акинеевым, но узнать его можно было лишь по очертаниям лица. Остальное выглядело непривычно и страшно. Акинеев и другие арестованные были босы, но это бросалось в глаза не сразу, потому что вместо ступней у всех троих были черные копыта. Головы арестованных обрамляли черные витые рога, и хвосты у них были длинные, как у ослов.

      — Вы видите перед собой вражьих лазутчиков, обманно затесавшихся в наши ряды! — закричал генерал. — Выявлены они были лишь благодаря неустанному труду нашей славной инквизиции и помощи отдельных сознательных воинов! Арестованные уже признались, что ими осуществлялся шпионаж в пользу Князя Тьмы! Поэтому все трое решением военного трибунала приговорены к смертной казни. Приговор окончательный, обжалованию не подлежит и будет исполнен прямо сейчас!

      Генерал сделал жест особистам, и те шагнули за спины арестованных. Видно было, как страшно исказились клыкастые морды. Кто-то вдруг жутко завыл, а дальше произошло невероятное — стоящие на плацу пленники вдруг стали таять на глазах, словно состояли из медленно оседающего пара. Вскоре от троих осужденных остались на плацу дымящиеся лужицы, повторяющие очертания фигур.

      — Ни фига себе! — восторженно сказал из заднего ряда Майков. — Это из какой хренотени их положили, хотел бы я знать!

      — Вот завербуют тебя эмиссары Князя, тогда и узнаешь, — сказал лейтенант Городько. — Святая вода на них так действует, дубина! Еще один наряд вне очереди!

      — Это за тупость или за разговоры в строю? — поинтересовался рядовой Бекбулатов.

      — Ему за тупость, — негромко объяснил лейтенант. — а тебе, Бекбулатов, за разговоры.

      Многие представили себя на месте казненных и внутренне поежились в страхе. Слаб духом человек! Да и особисты оказались не простыми комитетчиками, а инквизиторами, что автоматически переводило их в абсолютно иную — астральную — плоскость. Где таких садистов подбирали? Не иначе — в монастырях.

      8

      Небеса были такими синими и прозрачными, что при желании, наверное, можно было увидеть далекие Небесные Чертоги и воронку Чистилища, но у Александра Иванова не было никакого желания вглядываться в синеву.

      — Настохренело мне это сонное царство, — сказал Иванов. — Взорвать бы его к… — Александр все-таки сдержался и искоса посмотрел на Ангела, но Элизар на его святотатственные слова внимания не обратил — пощипывал редкую бородку и напряженно о чем-то думал.

      — Да, не так мы представляли себе Победу, — сказал Ангел.

      — Живем как в концлагере, — сказал Александр. — Херувимы по ночам на улицах дежурят. Якобы для того, чтобы нападение нечисти предотвратить. А на деле? На прошлой неделе иду по улице, а там херувимы выходца из мусульманского сектора задержали. Не знаю, что он в Граде делал, может, к знакомым приезжал по спецразрешению. Только херувимам на это спецразрешение плевать, они этого бедного мусульманина всеми шестью лапами каждый обрабатывал. Мужик съежился, орет, я же в Битве участвовал! И ты знаешь, что они ему отвечали? Вам, говорят, свой сектор выделен, вот и не шастайте по христианским улицам. Вы же о Своем Рае мечтали, гурии там, барашки для шашлыка гуляют, вот и живите у себя, чего по чужим пенатам шастаете? Мало ли, говорят, что воевали за общее дело! Битва тридцать лет назад закончилась, забывать пора.

      — А ты что? — глянул Ангел.

      — А что я? — пожал плечами Александр. — Влез, конечно! Показал им свою ксиву. Они как подпись Бога увидели, обгадились со страху. Но разве это правильно?

      — Неправильно, конечно, — сказал Элизар. — Но Рай-то построен по человеческим представлениям. Все как вы хотели!

      — Благими намерениями… — раздраженно буркнул Иванов. — Но ты мне скажи, зачем людей насильно заставлять славословиями заниматься? Ведь все от сердца должно идти. Когда свободу ограничивают, ничего хорошего не получается, Элизар.

      Ангел остро глянул на шагающего рядом человека.

      — Свобода, дружок, есть осознанная необходимость, — сказал он. — Сначала по принуждению, потом и сами дойдут.

      — Не дойдут, — хмуро возразил Александр. — Сначала раздражаться будут, потом ненавидеть начнут. Любви из-под палки не бывает. Палка лишь подхалимов воспитывает.

      — Ах, Саша, — вздохнул Ангел. — Если бы все это понимали.

      — А ты как думаешь? — спросил Александр.

      — Я-то думаю, как и ты, — хрипло сказал Элизар. — Мы-то думали, что все будет по-другому, раз нет Зла. Вот Зла вроде бы не существует, но это нам только кажется. Теперь Злом обернулось вчерашнее Добро.

      — Тогда за что мы с тобой дрались?

      — За это самое Добро, — вздохнул Элизар.

      9

      — Демоны опасны именно тем, что наступают в две волны, — сказал генерал Самсонов. — Первая волна идет с положительным зарядом, во второй линии атаки находятся демоны с отрицательным зарядом. После того, как достаточное количество демонов пройдет в первую линию атаки, между волнами демонов происходит разряд, который выжигает все, что находится между ними. Поэтому главная задача — выбить демонов первой волны. Если с этой задачей вы не справитесь, всем подразделениям, которые окажутся в клещах, можно смело заказывать панихиду.

      Он подошел к доске и набросал схему нападения демонов.

      — А кто сказал, что демоны будут наступать именно так? — глянул из-за своего стола рыжий и веснушчатый Майков.

      — Я сказал. — Генерал Самсонов положил мел и оглядел класс. — Я вам это говорю.

      — В прошлую войну генералы тоже говорили, — недоверчиво сказал Майков. — До сих пор не могут подсчитать, сколько народу положили.

      — Да ты поднимись, представься, — сказал генерал Самсонов.

      Майков представился.

      — Значит, ты мне не веришь? — с любопытством спросил генерал.

      Рядовой Майков молчал.

      — Правильно делаешь, рядовой. — Самсонов вернулся к столу. — Слова на веру воспринимать нельзя, даже если они исходят из уст генерала. Но именно так, рядовой, демоны действовали на Альтаире, так они действовали на планетах Денеба, и, к сожалению, там им Битву выиграть удалось.

      — Значит, мы не первые? — спросил кто-то из задних рядов.

      — Не первые, — сухо сказал генерал. — Битва Добра со Злом ведется во Вселенной вечно. Где-то силам Добра удается одержать победу, где-то побеждает Зло… Динамическое равновесие. Слышали такой термин? — Он оглядел настороженную аудиторию и снова вернулся к доске. — Вторую линию нападения составляют ифриты. Ну, с ними все ясно — огнеметчики. Вы должны знать, что пламя ифритом выбрасывается на тридцать метров, зная это, можно точно рассчитать зону поражения. В отличие от демонов святая вода на ифритов не действует. Иной менталитет, да и кремниевая структура тканей снижает эффективность воды до легких ожогов, которые ифритами не замечаются. В схватке с ифритами, как ни странно, хорошо помогают соляные растворы, а ещё лучше — моча. — Самсонов обвел веселым взглядом аудиторию и грубовато пошутил: — Теперь вам ясно, как справиться с противником. Главное, оказаться над ним, а не под ним.

      Ну и джинны. Предполагается, что в бой с вами джинны вступать не будут, они пойдут в наступление на другом фланге. Но общие понятия тактики действий джиннов и их боевые свойства вам все-таки необходимо знать. Я довожу до вас общую картину, конкретно по каждому противнику с вами будут заниматься специалисты.

      Поэтому я не буду останавливаться на многочисленных видах злобных фейри, у вас ещё будет время более подробно ознакомиться с ними и узнать их уязвимые места.

      Конечно, наиболее опасными противниками остаются черти. Выходцы из Ада злобны, хорошо обучены, в совершенстве владеют тактикой ближнего боя. В отличие от вас большинство из них имеют опыт боев.

      Крепки у Сатаны и тылы. В оборонительном обеспечении у демонов Тьмы многочисленные виды драконов, василиски, дьявольские псы и иные представители нечисти. Их слишком много, чтобы я все перечислил во вступительной речи. Она предназначена для общего ознакомления, и не более того.

      У Князя Тьмы очень сильная разведка и мощные диверсионные отряды, способные подолгу действовать в тылу у противника. Здесь, конечно, выделяются вампиры, волко-длаки, вервольфы, гремлины и гоблины, способные двигаться под землей. Хлопот они нам доставят, и не раз, поэтому способы борьбы с ними вы должны знать, как «Отче наш».

      Не надо сбрасывать со счетов и нашу пятую колонну. Формируется она из грешников. Без сомнения, примут участие в Битве отряды маршала де Рэ, эсэсовские подразделения, отребья Мэнсона, серийные убийцы всех стран, красные кхмеры и прочая нечисть. Так что в плен попадать я не рекомендую. По жилам душу вытащат, причем не в переносном смысле слова, а в прямом.

      Если кто-нибудь из вас рассчитывает, что нам предстоит легкая загородная прогулка, то смею заверить его — бой будет страшным и кровавым. Вопросы есть?

      — Разрешите? Рядовой Майков, — вскочив рыжий Димка. — А со стороны сил Добра нам помощь будет? Или нам стоит лишь на себя надеяться?

      Генерал улыбнулся и поднял руку, выжидая, пока в аудитории не стихнет возбужденный гул.

      — Разумеется, — сказал он. — Во-первых, Ангелы. Они хорошо обучены, участвовали в боях, их ведут в бой Архангелы, которые великолепно знают нашего противника. Во-вторых, все мы будем находиться под сенью Благодати. Ну и добрые духи на нашей стороне.

      — Негусто, — не скрывая разочарования, протянул Майков пол дружный одобрительный гул аудитории. — А сам Небесный Отец? Он примет участие в Битве?

      — Никто не знает помыслов Господа, — резко и сухо сказал генерал. — Садитесь, рядовой.

      И, словно устыдившись своей сухости, сказал:

      — Бок о бок с нами будут сражаться великие воины Земли. Они уже идут из Валгаллы. После нашей победы и вам всем будет уготовано место среди Героев.

      — А в случае поражения? — закричал с места рядовой Майков. Вел он себя, как Фома Неверующий, только персты в генеральские раны не втыкал, за пока ещё полным отсутствием этих самых ран.

      — В случае поражения… — Генерал значительно помолчал, остро оглядывая сидящих в аудитории. Шум голосов постепенно затихал, и вскоре в аудитории наступила напряженная тишина. — В случае поражения, — сказал генерал Самсонов, — нас всех ожидают страдания, потому что уже вся Земля превратится в ещё один филиал Зла.

      10

      В шестом часу Элизар улетел, но Александр подозревал, что скоро увидит Ангела снова. Уж больно созвучны друг другу были их мысли. Перед отлетом Элизар долго мялся, отводя глаза в сторону, и словно хотел что-то сказать, да не решался. Только когда они уже прощались, Элизар вдруг охватил его крепкими жесткими крылами и хрипло выдохнул в ухо Иванову:

      — Линн просила…

      — Не надо, — напрягся Александр. — Не надо, Элизар, ты ведь Боевой Ангел, а не сваха.

      — Она просила передать. — Ангел крепко держал его обеими руками. — Ну, знаешь…

      — Знаю, — жестко сказал Иванов, чувствуя, как леденеет его душа. — Не лезь не в свое дело, ладно? Тоже мне купидон выискался!

      — Ты не прав. — Ангел отпустил человека и испытующе глянул ему в глаза. — Так нельзя, Александр.

      Иванов тихонечко засмеялся.

      — От кого я это слышу? — сказал он. — Ты же сам всегда поражался ненужности человеческой любви! Хорошо вам, бесплотным, половины проблем нет. Сразу видно, что лепили вас не по образу и подобию. Ладно, поговорили и хватит. И без того тошно.

      — Но она ещё любит тебя, — возразил Элизар. — И потом, мы не бесплотные, мы просто умеем сдерживать свои эмоции. В отличие от вас, людей.

      — Оте-нате! — удивился Иванов. — Ну сдерживайтесь, сдерживайтесь. Может быть, помрете когда-нибудь от спермотоксикоза. А насчет Линн… Раньше ей нужно было думать, раньше, когда я уговаривал её покинуть Валгаллу. Нет, этой амазонке хотелось остаться в кругу боевых друзей!

      — Ты сам воин, Саша, — сказал Ангел.

      — Вот поэтому мне и надоело в Валгалле. Всех скопом записали в Герои. От диверсанта до тыловой крысы. Знаешь, мне стало тошно, когда я увидел орден Боевой Святости на мундире полковника Старцева. Он-то и не нюхал того, что досталось нам. А разговоры в кабаках? Они же спились там, эти ветераны. И все оттого, что Небесный Отец поставил их в один ряд с Ангелами. Он и гордыню в Валгалле не пресекает. Как услышу, что кто-нибудь своими руками Вельзевула заломал, тошно становится. Он этого самого Вельзевула в глаза не видел, а если бы увидел, то сразу бы обгадился. Герой нашего времени! — с нескрываемым презрением сказал Иванов. — Толку с того, что ему сам Архангел Михаил звезду на грудь прицепил. Не в орденах ведь дело было и не в свободе пьянствовать в Валгалле с такими же алкашами.

      А он видел, как пьяный бес лоб в лоб «фантому» или «сухому»! На таран ведь идет! На верную смерть! Досталось ли ему голым идти среди ледяных торосов Коцита? А в глаза Сатане посмотреть? Задним числом мы все отчаянны и храбры!

      — Ну, многим тоже несладко пришлось, — примирительно прохрипел Ангел. — В окопах сидеть, дружище, несладко было. Холодрыга адская, воши с указательный палец. Кусючие, суки! Справа евреи в окопах сидят, слева — мусульмане. Где-то в стороне немецкая гармошка пиликает. Немцев, я сам слышал, нечистая сила больше всего соблазняла. Как начнут с утра! Братья! Камрады по Освенциму и Бухенвальду, различия меж нами не столь уж и остры! Переходите на нашу сторону, исполним многовековую мечту ариев — развесим жидов и славян на Древе Познания! После этого евреи не выдерживали. Как начнут лупить из гранатометов, гранаты рвутся, святая вода в стороны, черти орут! Блин, преисподняя, да и только! А с нашими, помнишь, что они с нашими сделали? Помнишь, как их во Флегетон связанными кидали? Это у них называлось курочку зажарить! — Ангел хотел ещё что-то добавить, но осекся и испуганно посмотрел на товарища. Тот не заметил его испуга.

      — Да, — сказал хмуро Иванов. — Всем досталось. Только потом почему-то в первые ряды не те полезли.

      — А так всегда бывает, — с явным облегчением сказал Элизар. — Но я тебе хотел сказать о другом. Линн, она же тебя, дурака, по-прежнему любит…

      — Толку нам теперь от нашей любви? — вздохнул Иванов.

      Элизар ещё раз обнял его, мощно распахнул крылья и унесся в звездные небеса. Александр посидел на пригорке, разглядывая звезды и безуспешно пытаясь найти Солнце, но созвездия были незнакомыми, после Армагеддона все изменилось, и небеса изменились тоже, и неизвестно было — где она, их отравленная и загубленная Земля?

      И все-таки визит Ангела разбередил его душу. Что бы ни говорил Иванов, но Линн продолжала занимать в его сердце немалое место.

      Линн… Глупая девчонка, возомнившая себя одной из валькирий…

      11

      О счастливой любви Александра Иванова знали во взводе все.

      Эта любовь была светлым талисманом взвода, поэтому светлая зависть к влюбленным смешивалась в людях с желанием как-то помочь им. Отношения с заносчивыми американцами не складывались, поэтому каждый считал своим долгом помочь армейскому Ромео встречаться со своей Джульеттой. Даже лейтенант Городько смотрел на ночные походы Иванова сквозь пальцы. «Трахни от нашего имени эту Америку! — грубовато шутили солдаты. — Покажи этим мормонам, что христианство крепко и неутомимо!» Сашка эти приколы пропускал мимо ушей, он был счастлив, а счастливым ли обращать внимание на глупые чьи-то слова?

      Впрочем, похоже было, что нечто подобное испытывали и американцы. Иначе чем было объяснить, что их с Линн ночами выпускали на поверхность именно через штатовский тамбур?

      Они бродили по прохладной ночной пустыне, под яркими южными звездами, целовались, занимались любовью в уютной комнате Линн, болтали о житейских пустяках и постепенно познавали друг друга.

      Линн была уроженкой маленького провинциального городка, которого и на карте, наверное, не было. Почти как Сашкина Божновка. И жизнь там была так же провинциальна и похожа на божновскую. У Линн было две сестры, и отец у неё был маклером. Что это за профессия такая была, Сашка представлял с трудом, но, видимо, неплохая работа у мужика была, если при трех дочерях жена его не работала. В шестнадцать лет Линн стала королевой красоты округа и даже попробовала свои силы на первенстве штата, но там от красоток требовалось одно, и желающих это получить было как мух на базаре, поэтому Линн от возможности обзавестись титулами отказалась и некоторое время помыкалась в поисках работы, но и там мужикам от неё нужно было одно, они даже были согласны, чтобы она вообще не работала. Но Линн это не устраивало, и она пошла в армию, где за приставания к офицеру можно было попасть под суд, а поскольку держалась она холодно и независимо, всем своим видом показывая, что мужики её не интересуют, мужской персонал быстро отнес её к воинствующим лесбиянкам и потерял к ней всякий интерес. Но смотреть все-таки смотрели. Как на герлс с обложки журнала для мужиков.

      — Я как чувствовала, что тебя встречу, — говорила Линн. — Ты такой милый, Александер, такой мужественный! Мама будет в восторге, когда тебя увидит. А сестренки в тебя сразу влюбятся. Но ты смотри! — И она смешно грозила ему маленьким, но удивительно жестким кулачком.

      В любви она была неутомима и изобретательна. К утру они уставали и лежали в жарком изнеможении рядом, едва касаясь друг друга.

      Потому что близкое соприкосновение сразу рождало в обоих приступ дикого и необузданного желания.

      Узнав о казни отступников в русской бригаде, Линн долго молчала, потом тихо сказала:

      — А у нас инквизиция начальника штаба арестовала. Тоже сатанистом оказался. И его адъютант на Врага работал… Страшно, Александер, как они могли предать Бога?

      — Они не только Бога предали, — сказал Сашка. — В первую очередь они предали людей.

      — Ох, Александер. — Линн приподнялась на руке, заглядывая Сашке в глаза. — Но ведь им гореть в геенне огненной!

      Сашка притянул Линн к себе и крепко поцеловал её в припухшие губы.

      — Спи, солнышко, — сказал он. — Никто не знает, что будет завтра.

      Никто не знал, будет ли одержана победа в грядущей Битве. Всем им нужна была только победа, иначе любое сопротивление Злу было бессмысленным и опасным. Но Линн в его словах заинтересовало иное. Забравшись на грудь Сашки

      и упираясь в неё кулачками и твердыми грудками, она требовательно спросила:

      — Как? Как ты меня назвал, Александер?

      Сашка повторил все по-английски. Линн уткнула голову ему в грудь и, пряча счастливую улыбку, сказала:

      — Са-чшка! Ты такой миль-ий!

      Ну какое им было дело до предстоящей Битвы? Какое им было дело до близящихся сил Тьмы? Они были счастливы, и этим сказано все. Как говорил когда-то знаменитый одесский налетчик Беня Крик, не будем размазывать манную кашу по тарелке. Остальное может представить себе даже самый недогадливый читатель. А представив, скорее всего даже и позавидует.

      12

      Элизар действительно вернулся через несколько дней. И вернулся не один. С ним был Архангел, и этот Архангел был женщиной, которую звали Зитой.

      Иванов слышал о ней. Злые языки называли её андрогином, сочетавшим мужские и женские духовные начала, и утверждали, что ей неведомы желания. Может быть, но, глядя на нее, Александр испытывал восторг и тайное желание.

      Она была прекрасна. У Архангела были огромные изумрудные глаза, в которых то и дело вспыхивали опасные золотые искры. Ее брови сходились суровой складкой, и прямо ото лба шла безупречная линия носа. Плотно сомкнутые губы придавали её лицу надменное выражение. Нежный овал и удлиненные скулы Придавали смуглолицей Зите невыразимое обаяние. Одета она была во что-то темное и бесформенное. Из-под этой бесформенности выглядывали длинные стройные ноги безукоризненной красоты.

      Они находились на пригорке, поросшем земляникой. Пахло медом и грибами. Где-то далеко над Градом кружили Ангелы, кажущиеся крошечными из-за расстояния.

      — Ты уверен в нем? — спросила Зита. Элизар только кивнул. Он полагал, что слова и рекомендации здесь будут бессмысленными.

      — Хорошо, — холодно сказала архангел Зита. — Под твою ответственность, Элизар.

      — Послушайте, — нахмурился Александр. — Изъясняйтесь яснее, мне надоело, когда решают за меня.

      Зита повернулась к нему и улыбнулась. На этот раз улыбка её была искренней.

      — В том-то и дело, — сказала она. — Нам тоже надоело, что все решают за нас.

      — Заговор? — нахмурился Иванов.

      — Вас пугает это? — подняла брови Зита, и красивое холодное лицо её стало недоверчивым и настороженным.

      — Господи, — сказал Александр. — Неужели вы ещё не настрелялись?

      — Саша, не торопись, — сказал Элизар. — Принять решение никогда не поздно. Главное, чтобы это решение было верным.

      Иванов сел на землю, широко расставив ноги, и посмотрел на лес за рекой.

      — Плевал я на ваше бессмертие, — сказал он. — Черт бы вас всех побрал с вашими Добром и Злом.

      Зита звонко засмеялась и повернулась к стоящему Элизару.

      — Ты прав, — сказала она Ангелу. — Он наш.

      — Да не ваш я, — сказал Александр. — Не ваш и не их. Я сам по себе. Надоело это деление. Как вы не поймете, что нет добрых и злых, все люди наподобие моряков. Жизнь похожа на тельняшку — черная полосочка чередуется с белой, в каждом рядом со скотиной живет неплохой добрый человек. Просто все зависит от обстоятельств. А вы возвели эти качества в философские понятия и меряете ими жизнь.

      Элизар, внимательно наблюдавший за небом, потянулся и с резким хлопком развел крылья в стороны.

      — Вы тут побеседуйте, — сказал он, — а я, пожалуй, немного разомнусь.

      Мощно взмахнув крыльями, Элизар устремился в небо. Архангел и Иванов проводили его взглядами и посмотрели друг другу в глаза.

      — Давайте говорить откровенно, — предложил Александр.

      — Давайте, — сказала Зита. — Что вы хотели бы услышать?

      — Прежде всего кто вы? И каковы ваши цели и задачи?

      — В главное вы уже поверили, — сказала Зита. — Вы поверили, что можно быть недовольным и в Раю.

      — Да уж, — сказал Александр Иванов. — В этой жизни мало райской прелести. На Земле было лучше.

      — Я была на Земле, — сказала Зита. — Я долго жила во Франции.

      — Вы человек? — удивился Александр.

      — Я серафим. — Зита села рядом, разбросав крылья и вытягивая длинные стройные ноги с неожиданно маленькими ступнями. — Но я долго жила среди вас. Крылья легко спрятать. Или выдать их за горб. Горбатых жалеют, Александр. Это было нечто вроде вашей эмиграции. Мне не нравились порядки в нашем Раю.

      — Неудивительно, — согласился Александр, тайно любуясь лицом Архангела. — Счастье, если его охраняют херувимы, становится своим антиподом.

      — Вам здесь не нравится, — утвердительно сказала Зита.

      — И здесь тоже. — Александр отвел глаза от её ног, глядя в небо. — Мы дрались за победу Добра. Живых и мертвых, нас забрали на небеса и отвели нам Валгаллу. И что же? Нам дали свободу, но какую? Свободу пьянства и вечных сражений друг с другом. Не кажется ли вам, что это скорее напоминает земной Колизей, где небесные жители выступают зрителями, а мы всего лишь гладиаторы, призванные пощекотать их нервы. А этот город избранных? Небесные избранники напоминают земных политиков, херувимы ничем не отличимы от нашей милиции, пожалуй, они даже хуже, ведь у нас силы порядка состояли из людей и охраняли людей, а здесь это делают небесные создания, которым люди глубоко чужды. Бить человека за то, что он оказался не в своем секторе? Это ли райское блаженство для избиваемого? Все поделено, и все зависит от настроения Его ипостасей. Мусульмане зависят от Аллаха, христиане от Эллохаима, иудеи от Яхве, буддисты от Будды, но все они зависят от одного существа, которого именуют справедливым и милосердным. Благодарю, все это мы проходили и на Земле!

      Зита легко вскочила. Ее огромные глаза сияли восторгом.

      — Я же говорила, что вы наш! — радостно сказала она и протянула Александру узкую и длинную ладошку. — Если бы вы знали, Александр, как я рада, что выслушала от вас эти упреки! Я сама считаю, что главное — убедить Ангелов, что они покроют себя славой, сбросив Небесного Отца. Вся беда в том, что Царствие Небесное представляет собой военную автократию, и на небесах не существует общественного мнения. Кроме того, возможные союзники из числа разуверившихся в торжестве справедливости праведников серьезно разобщены, а потому не представляют для небесных избранников особой опасности.

      Александр отрицательно покачал головой.

      — Боюсь, вы меня неправильно поняли, Зита, — сказал он. — Я недоволен небесным порядком, но это не значит, что я готов снова воевать за достижение чьих-то целей. В конце концов, Люцифер тоже когда-то был Архангелом, и все его козни сводились лишь к тому, чтобы занять место, уже занятое другим. А к чему стремитесь вы, Зита?

      Архангел сжала протянутую руку в кулак.

      — К разрушению стереотипов, — сказала она. — Вчерашнее Добро не должно стать завтрашним Злом. В этом вы со мной согласны?

      Александр покачал головой.

      — Слова, слова, — сказал он. — Я хочу знать конкретно, что вы предлагаете? Разогнать херувимов и небесных избранников? Прекратить славословия и осанны во славу Творца? Соединить небесные Грады молочными реками с кисельными берегами? Разрушить Валгаллу? Простите, но в это я не поверю. На место Творца обязательно приходит Властелин, который правит не в пример жестче.

      Архангел расправила крылья, и теперь она выглядела как статуя — была такая же красивая и холодная.

      — А если я скажу, что наша цель — вернуть людей на Землю? — спросила она. — Вернуть навсегда и дать им возможность самим определять свою жизнь без оглядки на прихоти Высших? Разве это не благородная цель — освободиться самим и сделать свободными других?

      — Тогда я ваш, — сказал Иванов. — За это стоит ещё раз отдать свою жизнь.

      И протянул Архангелу руку.

      13

      Силы Тьмы прорастали в пустыне из невидимых мицелий Зла, становясь в ряды под прикрытием огнедышащих драконов и гарпий.

      Вокруг облачно повисшей в небесах нечисти словно комары закружили истребители. Небо исполосовали белые стежки инверсионных следов, ракеты рвались среди драконов, но видимого ущерба им не причиняли, в то время как гарпии наносили удары по самолетам расчетливо и беспощадно. Спустя некоторое время пустыня была в чадящих кострах догорающих боевых машин. Но количество самолетов все увеличивалось, ракетные удары их становились все острее, и вот уже первые драконы, словно чудовищные аэростаты, с предсмертным воем понеслись к земле. Гарпии, неся потери, отступили под прикрытие драконов, но и здесь их настигали серебряные пули с изображением распятия. Однако нечисти было слишком много, чтобы первые потери могли привнести панику в её ряды.

      Между тем построение армии Князя Тьмы стремительно завершалось. С фотографической быстротой проявлялись на теле пустыни укрепления и редуты. Ифриты плавили песок, превращая его в высокопрочную кремниевую броню, неуязвимую для пуль и снарядов, даже если те и несли знаки святости. Гоблины и гномы рыли укрепления с неимоверной быстротой, и их тут же занимали бескрылые демоны, свиноподобные черти и прочая нечисть, пришедшая истребить род человеческий и одержать очередную победу над Добром.

      Вельзевул сразу бросил своих демонов по левому флангу, но там стояли смертники из мусульманских кастратов и убеленных скопцов, которые за жизнь особо не держались и дрались с отчаянием и злобой обреченных. Демонам с трудом удалось пройти по выжженной кипящей земле около километра, кастраты и скопцы отбивались из окопов бутылками со святой водой, а когда положение стало совсем безнадежным, вызвали огонь на себя. Установки «Варфоломей» сделали свое дело — легион «Фельдкригс» приказал остальным демонам долго жить, рога и копыта после боя собирали по всей равнине, дымящейся от святой воды и серных изотопов.

      Спустя час в бой вступил и православный корпус.

      На стороне Ада дрались наемники, на которых священное оружие не действовало. Половина легиона состояла из негодяев всех времен и народов, призванных в ряды легиона прямо из адских котлов, вторую половину составляли проверенные в боях выходцы из СС, которых особо собирать не пришлось, в конце концов, и в Аду образца XX столетия уже был определенный порядок. Легионерами командовал немецкий фельдмаршал Кейтель, повешенный по приговору Нюрнбергского международного трибунала. Фельдмаршал был рад покинуть котел и отдохнуть от мучений, более того, перспектива вообще уйти от наказания в случае победы придала Кейтелю храбрости и ума.

      Двумя клиньями при поддержке огнедышащих пеших драконов легион навалился на позиции православного корпуса. Ракетчики драконов остановили, но грешники уже вышли на расстояние, достаточное для рукопашной. Вывернутая наизнанку одежда и Библия в кармане были надежной защитой от злобных фейри, но совсем не спасали от атаки грешников. Здесь уже все решали сила и тренированность. Все смешалось в окопах. Драка была кровавой и яростной, в ней приняла участие и разведка. Александр Иванов в бою получил касательное ранение, его зацепил шпагой французский легионер в гвардейском мундире, но серебряная пуля в лоб, выпущенная из пистолета Иванова, успокоила лягушатника уже навсегда и безо всякой надежды на новое воскресение. Кровавой ценой легионеры были отброшены на свои позиции, и в боевых действиях наступило некоторое затишье для того, чтобы противники оценили позиции и подсчитали потери.

      Пространство между армиями дымилось. В небе продолжали бой с нечистью реактивные истребители, которым на помощь пришли Ангелы и одиннадцать светловолосых валькирий в рогатых шлемах и с огненными копьями в руках. Надо сказать, что копья разили слуг дьявола не хуже телеметрических ракет. Что за оружие было у Ангелов, сказать было трудно, но гарпии и драконы от него рассыпались на части прямо в воздухе. Однако и в воздухе бой явно шел на убыль.

      Обменявшись ударами, армии принялись окапываться, и стало ясно, что одним днем Битва не закончится и предстоящая бойня будет кровавой и затяжной.

      Ближе к вечеру над полем боя появилась Благодать. По ней стреляли, но Благодать невозмутимо шествовала по песку, собирая останки погибших воинов, которые отныне отправлялись в Валгаллу.

      Независимо от исхода Битвы для погибших солдат она уже завершилась.

      — Почему же нельзя возвратить их ещё раз, ведь Битва ещё не закончилась? — недоумевал Александр.

      Вопрос этот волновал и других, но ответ ротного капеллана прозвучал странно.

      — Господу нашему это неугодно, — сказал капеллан. — Силы Добра и Зла в каждой схватке используются только раз.

      Господу неугодно! Словно не кровь лилась, а шахматная партия разыгрывалась.

      14

      Небеса были полны звезд.

      Иванов сидел в кресле у окна, смотрел на звезды и жалел, что у него нет сигарет. Сейчас сигарета пришлась бы весьма кстати.

      Дневные разговоры не давали ему покоя. Александр страстно желал и боялся поверить в них.

      Вернуться на Землю! Пусть не домой, но на Землю. Вдохнуть запах степной травы, пройти по месту, где когда-то находилась Божновка, увидеть, как плывут над землей облака, искупаться в Медведице и посидеть с удочкой у темного омута, Заросшего лилиями и кувшинками, посмотреть, как строят свой муравейник муравьи, увидеть, как планирует над мелководьем цапля, услышать тревожный Свист сусликов в степи и знать, что это все не искусственное, что все настоящее — от малой травинки, приподнимающей камень в степи, до снежных вершин, упирающихся в сахарно-голубые небеса.

      Ему показалось, что за время, проведенное в Валгалле и позже в Граде, он уже забыл, как выглядят земные пространства. Оказалось, что он ничего не забыл.

      В первые дни пребывания в Валгалле им сказали, что никто и никогда больше не увидит дома, что вся Земля заражена ядами и радиоактивностью на долгие времена, но горе их утраты скрашивалось чувством Победы. Они выступили на стороне Добра, и Добро победило Зло. Отныне и навсегда не будет больше неправды и лжи, отныне и навсегда будут торжествовать справедливость и нравственность. Тот закон, что дал Господь созданному Им миру, наконец восторжествовал.

      За одно это можно было заплатить любую цену.

      И только спустя десятилетия, пожив в Валгалле, где царили вечный пир и вечная битва, краем глаза увидев порядки, царящие во Граде и на Седьмом Небе, где жили избранные, он начал испытывать сомнения — так ли уж хорошо жить в мире, лишенном первородного греха?

      Ему возражали — разве это плохо, что никто из людей не нарушает закон? Хорошо, соглашался он, плохо лишь то, что закон не нарушает никто из людей. Остальные вели себя по отношению к закону довольно свободно. Да, никто из людей на нарушал закона, но похоже было, что закон этот был писан лишь для людей.

      Что тебе надо? — говорили ему. Человечество сыто, избавилось от своих социальных язв и все счастливы. Да, счастливы, соглашался он. Но разве от счастья они возглашают осанну и восхваляют Творца? Для чего же тогда невыходы к Храму объявляют нарушением, почему каждой вере уготован свой уголок и наказывается тот, кто пытается свою веру донести до ещё не уверовавших? И зачем херувимы на улицах? Ну, это ясно, говорили ему. Херувимы нужны, чтобы зло не вернулось. Но разве, сторожа мир Добра, херувимы не творят Зло? Да ты философ, говорили ему. Спроси остальных, Может быть, они тоже не хотят навязанного им счастья? Им не нужно бессмертие? Не нужна сытость? Не нужна уверенность в завтрашнем дне? Может быть, они откажутся от херувимов, чтобы оказаться беззащитными перед внезапным нападением сил Зла? Нет, Александр, ты идиот, если думаешь, что возможен иной ответ. Ты же сам видишь, что даже писатели и поэты, эти инженеры человеческих душ, спокойно воспринимают данную нам реальность. Чего же хочешь ты? Пей, друг, ты заслужил свое право на вечный отдых. Так говорили ему в Валгалле. Иванов смотрел на звезды.

      То, что в Небесах были существа, недовольные установленными на них порядками, нисколько не удивило его. Гораздо более удивительным было бы всеобщее довольство и умиротворенность. Смущало одно — критерии Добра и Зла имели нечеткие очертания. Оказалось, что можно творить Зло во имя Добра, и Добро оказалось не всегда позитивным. Оказалось, что религии все-таки нетерпимы друг к другу, и для того чтобы достичь гармонии, потребовалось разобщить человечество на несколько обитаемых миров, а потому допускалось творить Зло во имя того, чтобы чужая нетерпимость и чужая вера в Добро не столкнулись в неодолимом противостоянии только потому, что это противостояние вновь вело к установлению Зла как философской категории, а следовательно, обещало неизбежность новой Битвы.

      И вновь нахлынули воспоминания, и в этих воспоминаниях столкнулись в пустыне две армии, которым предстояло одержать победу или умереть, и между ними не могло быть перемирия, только война до уничтожения одной из сторон.

      15

      В окопе пахло свежей кровью.

      Привалившись спиной к стене окопа, сидел Димка Чупиков из третьего взвода. Вместо кадыка у него была рваная рана, лицо и камуфляж залиты уже темнеющей кровью. Остальные выглядели ещё хуже. Ну и ночка! Это был уже второй окоп, где орудовала нечисть.

      — Волкодлаки, — пробормотал особист.

      Был он в черном комбинезоне, и на поясе у него было странное оружие, нечто среднее между краскопультом и газовым пистолетом.

      Иванов такой штуки никогда не видел и на занятиях по боевой подготовке пользоваться этим оружием никто не учил.

      — Вы посматривайте, — сказал особист, присаживаясь на корточки перед очередным трупом и расстегивая покойному ворот. Вместо крестика на груди у мертвого была оплавленная, ещё горячая капля. — Вон оно что. А я думал, почему они в горло целились, крестик все же. А его и нет, мигунцы поработали.

      Он встал, сдирая с рук тонкие резиновые перчатки. Сидящие на краю окопа валькирии вопросительно посмотрели на особиста, и тот кивнул.

      — Забирайте, — сказал он. — Мы уже закончили.

      Бойцы откровенно глазели на стройные длинные и голые ноги валькирий.

      — Я же приказал вести наблюдение вокруг, — сказал особист. — Пацаны… Набрали вас на нашу голову.

      Он сложил в планшетку жетоны погибших и огляделся.

      — Городько, — позвал он лейтенанта. — Замену погибшим подготовили?

      — Сейчас из резерва подтянутся, — сказал из темноты лейтенант.

      — Давай быстрее, — приказал особист. — Мне их ещё проинструктировать надо.

      В темном небе что-то захлопало. Хлопанье это приближалось.

      Казалось, что сотня просохших простынь шумно плескалась на ветру.

      — Гарпии, — встревоженно сказал особист. — Лейтенант, объяви боевую готовность, к нам гости пожаловали…

      Он не договорил, потому что из темноты на окоп рванулось сразу десятка полтора оскаленных волчьих морд, и все сразу сплелось в жестокую кровавую схватку. Затрещали выстрелы, послышалось рычание и вой, крики, предсмертные вопли, хрип и матерщина. На Сашку бросился огромный серый волк с подпалинами на выпуклом лбу. На спине у него, вцепившись в шкуру крошечными лапками, сидело странное существо, напоминающее хорька или ласку. Крестик вдруг больно впился в тело, он обжигал, и Иванов понял, что это и есть — тот самый мигунец, которого упоминал особист. Уклонившись от броска волкодлака, Иванов успел схватить мигунца за мягкий загривок, и мигунец вдруг заверещал так пронзительно, что бой в окопе на несколько мгновений прекратился. Люди и волкодлаки уставились на мигунца, который сучил лапками и продолжал верещать.

      Паузой воспользовался особист, успевший сорвать с пояса свое странное оружие. Окоп заполнился паром, жутко завыли волкодлаки, и через несколько секунд все кончилось — вместо зубастых хищников на дне окопа билось около десятка человеческих тел, с которых клочьями ползли волчьи шкуры.

      — Бей их! — закричал особист отчаянно, но никого подгонять было не надо, ножи сделали свое дело и отомстили за погибших.

      Особист осторожно приблизился к Иванову и перехватил у него мигунца. При виде особиста мигунец замолчал и обвис у него в руке, слабо подергивая лапками и вращая круглыми, как у лемура, глазами.

      — Ловко ты его, — сказал особист. — Ничего не скажешь… Сам догадался или вычитал где?

      — Машинально все вышло, — признался Иванов, чувствуя, как медленно покидает тело нервная дрожь.

      Рядом опять захлопали крылья, заставив бойцов настороженно поднять глаза. К счастью, это прилетела валькирия.

      Выглядела она жутковато. Левое бедро было исполосовано чудовищными когтями, лицо залито кровью, в прорехах молочно светились высокие соблазнительные груди. Молча оглядев солдат, валькирия подхватила сразу нескольких убитых и взмыла в темноту.

      — Это гарпии её так, — сказал кто-то из солдат.

      — Да уж, — подхватил второй. — Бабы дерутся, мужикам делать нечего.

      И в это время в окоп начали прыгать бойцы из резерва. Они ещё не участвовали в боях, а потому с ужасом смотрели на окровавленные останки.

      — Лейтенант, — сказал особист. — Ты все понял?

      — Так точно, — выступил из темноты Городько.

      — Вот и отлично. Значит, проинструктируешь их сам. А этого… — Особист указал на Иванова. — Этого я с собой заберу.

      Приказы начальников не обсуждаются.

      — Держи. — Особист сунул Иванову плененного мигунца. — У тебя сидор есть? Смотри только, чтобы не сбежал.

      — А он ничего не сделает? — осторожно поинтересовался Сашка.

      — Теперь ничего, — сказал особист. — Я на него заклятие наложил.

      Он усмехнулся, ещё раз оглядел Иванова и сказал:

      — Ну что, давай знакомиться, разведка? Майор Фролов. Лев Иванович меня зовут.

      — Рядовой Иванов Александр, — представился и Сашка. — Только я не разведка, я из истребительной роты.

      — Был из истребительной, — поправил его особист. — Теперь ты в разведке будешь служить. И никогда об этом не забывай, рядовой Иванов. Ты же десантник?

      — Так точно, — сказал Иванов.

      — Значит, и разведчик из тебя получится, — засмеялся особист. — У меня глаз наметанный, я до Святой инквизиции в ФСБ служил.

      16

      Земля была похожа на огромный мяч, сшитый из разноцветных лоскутов. Дымка облаков окружала её, и при виде планеты Александр Иванов испытал чувства, доступные лишь страннику, который после долгих и томительных скитаний увидел вдруг дым из очага родного дома. Рядом с несущейся вокруг Солнца Землей светился желтый полумесяц Луны, остальная поверхность спутника лишь угадывалась в космическом мраке.

      Пространство вблизи Земли было забито диковинными металлическими конструкциями, в которые по мере приближения превращались поблескивающие звездочки.

      — Но нам объяснили, что после Битвы Земля стала необитаема, — пробормотал Александр, жадно разглядывая родную планету.

      — Это доказывает лишь то, что мы говорили тебе правду, — отозвался Элизар.

      Они сделали виток вокруг Земли. Не было сомнений, что она была населена. Прежних городов и селений не было, вместо них на поверхности высились странные уродливые сооружения, лишь отдаленно напоминающие небоскребы.

      Александр слышал странную торжественную мелодию, которая доносилась неизвестно откуда, а быть может, это звучал сам окружавший их космос.

      — Ты хочешь побывать внизу? — спросил Элизар и засмеялся, потому что сам вид Иванова не давал повода для иного толкования.

      Они скользнули ниже и закружились по спирали, одновременно приближаясь к поверхности Земли. Еще задолго до приземления Александр увидел парящие в голубом пространстве точки и скорее сначала догадался, а потом понял, что они собой представляют, — в небе парили серафимы. Но только ли они?

      — Нет, — сказал Элизар. — На Земле теперь живут серафимы и керубы. Разве Зита не рассказывала тебе?

      — Почему?

      Элизар замялся.

      — Я не философ, — уклончиво сказал он, — Я боец. Я должен показать тебе правду, все остальное ты узнаешь от Зиты.

      — Пока я знаю только вас двоих, — задумчиво сказал Александр.

      — Ну, милый, — хмыкнул Ангел. — Многого требуешь от меня. Мы к этому шли без малого две тысячи лет, а ты и в Бессмертных-то ходишь недолго!

      — Ты мне не доверяешь? — удивился Иванов.

      — Я тебе доверяю, — сказал Элизар. — Но я тоже связан клятвами. Ты меня понимаешь?

      — Нет, — покачал головой человек. Ангел распахнул крылья так же естественно, как человек разводит руками, и ничего больше не сказал. Под ними мелькали знакомые места.

      — Опустись, — попросил Александр.

      В его омуте, густо поросшем желтыми кувшинками и белыми лилиями, безмятежно переговариваясь друг с другом, ловили рыбу Ангел и Дьявол. Они были похожи друг на друга, различал их лишь цвет, а не разногласия и не философские понятия Добра и Зла. Александр ощутил ярость, но сдержался.

      — Значит, вы вместе? — горько сказал он. — Вы и они.

      — Серафимы, — уточнил Элизар. — Мы все — серафимы.

      — Как мы были землянами, — согласился Иванов. — Лихо вы нас купили!

      «Господи, — подумал он с тоской. — Подойти бы сейчас к обоим, начистить им рыла!»

      Похоже было, что желание это ясно отразилось на его лице, и Ангел встревожился.

      — Надеюсь, ты понимаешь, что это высший секрет серафимов? — тревожно спросил он. — Ты должен сдержаться, никто не должен знать о твоем пребывании здесь, иначе последствия будет очень трудно предсказать!

      Человек тихо засмеялся.

      — Послушай, — сказал он. — Но ведь вы так беспощадны были друг к другу, что я даже боюсь это вспоминать. Одно время я даже просыпался в поту после этих воспоминаний. Это все было притворством?

      Ангел покачал головой.

      — Не торопи время, — сказал он. — Тебе все объяснит Зита!

      — Ты знаешь, что такое попугай? — ухмыльнулся Александр. — Впрочем, это не важно. Так вот, ты, как земной попугай, повторяешь только то, чему тебя научили. Разве ты не имеешь собственного мнения? Тогда берегись и не лезь в драку, тебя снова обманут, как обманывали уже не раз.

      — Хочешь увидеть поселок, где ты жил? — спросил Элизар.

      — Не стоит, — решил Александр. — Всегда грустно видеть, что твой дом принадлежит кому-то другому или его нет вообще. Летим отсюда, дружище.

      17

      Блицкриг не получился ни у одной из сторон. Битва постепенно охватила всю Малую Азию, метастазами расползаясь по Земле. Словно черный осьминог она растекалась по планете, не щадя мирных жителей. Теперь уже Благодать не знала отдыха, ей приходилось трудиться круглые сутки. Валькирии тоже оставили военные действия, потери в армии Света были огромными, а что могут сделать двенадцать дев-воительниц, хоть и божественного происхождения?

      — Мы проигрываем, — озабоченно сказал генерал Рублев, и его коллеги из НАТО и азиатских стран одобрительно закивали. — Нас теснят по всем линиям.

      — Но где же обещанная помощь Ангелов? — спросил генерал Самсонов. — Помнится, Патриарх и Папа Римский в один голос обещали, что мы не останемся одни. Уже вся Земля работает на войну, а помощи не видно. С нами только Ангелы из Воздушной поддержки, но их слишком мало, чтобы уйти от поражения. Отец Алексей, может быть, вы скажете нам что-то вразумительное?

      Священник возвел глаза горе.

      — Все в руках Господа! — звучно сказал он. Но Бог, судя по всему, не торопился.

      И тогда был задумал рейд в глубокий тыл Врага.

      Диверсионная группа была сформирована из инквизиторов и Ангелов. Их было пятнадцать — девять людей и шесть Ангелов. Подбирались опытные, хотя священники ставили на первое место веру. Генерал Хедерман резонно заметил, что вера не сможет заменить навыков и тренированности; короткий поединок между верующими и знающими подтвердил правоту генерала. В число девяти вошел и Александр Иванов, который к тому времени уже зарекомендовал себя среди инквизиторов великолепным чистильщиком, которого боялись и вампиры, и оборотни, и даже гоблины, славящиеся своей неуязвимостью. Ходили слухи, что за его голову Врагом была назначена награда, слухи эти подтверждались показаниями пленных, но Иванов не гордился этим и особенно показаниям пленных не верил. Мало ли что можно наговорить под пыткой!

      Но работал он по ночам вполне профессионально. Чего только стоили его окопы-ловушки, где сложили свои клыкастые головы знаменитые волкодлаки из группы «Черные Звезды»! Сам Сатана, говорят, объявил траур по погибшим! А засады с воздушной подстраховкой? Именно в такую засаду попал сам Дракула со своей кровавой группой. За эту успешную операцию командование сил Добра наградило Иванова орденом Прасковьи-Великомученицы, он был первым, удостоенным столь почетного знака отличия. Некоторые упрекали Александра в излишней жестокости. Не каждый выдерживал, когда при нем плененного демона начинали обливать святой водой. Да, это было больно, но давало прекрасный результат. Святые эмульгаторы или лампадное масло развязывали язык самым стойким, и благодаря этому светлая сторона не несла значительных потерь.

      — Этот сможет, — задумчиво сказал генерал Самсонов, просматривая личное дело Иванова. — Этот у самого Сатаны душу найдет и вытянет. Лучшей кандидатуры я и представить не могу, братья!

      В группу глубокого поиска вошел и рекомендатель Александра Лев Фролов, который к тому времени получил звание полковника инквизиции и гордился своим учеником, как, наверное, в свое время гордился своими Христос.

      — Сашка может то, что не может никто, — убежденно говорил Фролов. — Это, братцы мои, специалист от Бога. В средние века ему бы вообще цены не было! Представляете, он по запаху в окопе определяет, что там за нечисть была. Кто-нибудь ещё на подобное способен?

      Сам Александр ко включению его в группу глубокого поиска отнесся равнодушно. В конце концов, смерти он не боялся, знал, что Благодать или валькирии унесут его в Валгаллу. А боль — явление временное, если не сможешь стерпеть — поори! Ну а в случае поражения у всех был один конец — и у людей, и у Ангелов.

      Зато Линн к самой идее подземного поиска отнеслась с нескрываемым страхом.

      — Ты не вернешься, — тихо плакала она, обнимая Александра. — Из Ада ещё никто не возвращался! Орфей не вернулся, а ведь ему боги помогали! Сашка, я не хочу тебя терять! Вы ведь не на экскурсию туда идете! Господи, но почему? Почему именно ты?

      — Судьба, — философски сказал Иванов, обнимая любимую. — И хватит, Линн, не будем об этом. Кому суждено сгореть, тот не утонет. Ты же знаешь, что всем нам суждено бессмертие!

      — Если мы победим, — улыбалась сквозь слезы Линн. Куда делись её решительность и отчаянность, все заслонила тревога за любимого человека.

      — Конечно, мы победим, — улыбался в ответ Александр. — Ну кто же откажется от вечного счастья, моя дурочка?

      Теперь они разговаривали на странной мешанине английских и русских слов — этаком сленге, рожденном любовью и нежностью!

      Но главное было по-прежнему не в словах. Столько времени уже прошло, и ведь не мир — война вокруг бушевала, а жадность их друг к другу по-прежнему была неиссякаема и безудержна.

      18

      Александр требовал объяснений. Ярость и гнев бушевали в нем.

      Он чувствовал себя обманутым и униженным после возвращения с Земли.

      — Да как ты не поймешь, — сказала Зита. — Страшный суд, Армагеддон… Все это сказки для взрослых. Не было никакой Битвы Добра со Злом, просто ваша планета понадобилась для экспансии. Вот и разыграли беспроигрышную карту. Ведь вы в эту схватку поверили, ваши священники не один год говорили о её неизбежности.

      — Значит, нас просто купили, как дураков? — медленно спросил Иванов, глядя на Архангела.

      — Теперь вы живете в Небесных резервациях, а проигравшие живут в Подземных, — сказала Архангел, не глядя на человека. — Был бы другой исход, вы жили бы под землей, а ваши противники на небесах. В любом случае без проигрыша остались бы одни серафимы. Им Земля досталась бы так или иначе.

      — А жертвы?

      Зита выразительно вздохнула.

      — Ну, полезли бы мы к вам без обмана, — сказала она. — Серафимы против землян. Драться вы умеете, жертв было бы куда больше, и планета бы досталась вся загаженная. А тут немного хитрости — и вы в основном дрались сами с собой. Достаточно было изучить ваши мифы, сказки и легенды и приготовить из них-то варево, которое пришлось вам по вкусу.

      — Значит, вы вообще не воевали? — хмуро спросил Иванов.

      — Воевали, — сказала Архангел. — Только если бы мы воевали с вами, жертв было бы куда больше. С нашей стороны. А так немного внушения, наведенного со спутников, и все население поверило, что участвует в последней Битве. И результат неплохой — вы считаете себя победителями и живете в резервациях для победителей, остальные считают себя побежденными и смиряются с резервациями для побежденных.

      — А как же воскресение погибших? — упрямо хмурился Александр.

      — Небольшая золоченая пилюля победителям. — Зита закинула ногу на ногу, и, несмотря на раздражение, Александр отметил их совершенную красоту. — Иначе бы у вас появились сомнения. Там, где счет идет на миллиарды, тысячи и даже десятки тысяч ничего не решают.

      — Но вы же сами говорили, — ухватился Иванов за невидимую соломинку, в прочность которой не верил. — Ты мне говорила, что жила во Франции?

      — Я тогда работала в разведке, — объяснила Зита. — Такая была молодая дурочка, с идеалами и идеями. Ах, Париж, — мечтательно сказала она. — Я всегда с тоской вспоминала этот город. Наверное, это самое прекрасное место во Вселенной.

      — А теперь вы живете без идей?

      — Почему же? — удивилась Зита. — Идеи остались. А вот идеалы изменились. Остальное все правда.

      — А Валгалла?

      — Там собрано ваше наиболее активное население. Вольности им даны для того, чтобы никто не задумывался о судьбе Земли. Разумеется, древние Герои там живут для антуража.

      — Гипнотическое внушение?

      — Нет. На этот раз психообработка личности. Они сами должны отождествлять себя с древними Героями. Сами, а не окружающие. Интересно все вышло, правда?

      — Вы — чудовища, — сказал Александр гневно. — Вы уничтожили нас фальшивым счастьем.

      Зита внимательно посмотрела на него.

      — Да, — согласилась она. — Серафимы действительно чудовища. Для вас, людей. Но это не главное наше преступление.

      — Что? Что ещё более гнусное вы могли сделать? — задохнулся от гнева Иванов.

      Архангел Зита встала, прошлась по комнате и неожиданно распахнула свои огромные белые крылья. «Глупости, — подумал Александр. — Все про неё врут, нет у неё никаких двуполых начал. Обыкновенная баба, только с крыльями».

      Зита перехватила его взгляд, и случилось неожиданное — она покраснела.

      — Не смотрите на меня так, — жалобно сказала она. — Я боюсь вашего взгляда. Вы действительно находите меня красивой?

      Теперь уже покраснел Иванов.

      — Да, — сказал он смущенно. — Вы действительно очень красивы, Зита. Но вы не ответили на мой вопрос.

      Ему показалось, что Архангел тяжело вздохнула.

      — Я отвечу, — сказала она. — Только мой ответ будет вам неприятен, Александр. Вы помните свой рейд?

      — Такое не забывается, — сказал Иванов. — Такое просто невозможно забыть, Зита.

      Архангел заколебалась, потом решительно подняла голову. Губы её были твердо сжаты, густые, брови на лбу образовали глубокую складку, но даже сейчас она была прекрасна.

      — Тогда вы уничтожили не Сатану, — сказала она. — Вы уничтожили Люцифера. Единственного серафима, который мог помочь вам тогда. Вы просто не знали. Он не был властелином Тьмы. И пленником тоже не был. Он был жертвой, приготовленной для укрепления человеческой веры в справедливость происходящего. Это был план Небесного Отца и избранников.

      Иванов долго молчал.

      — Но Элизар… — нерешительно сказал он.

      — Элизар тогда ещё ничего не знал, — жестко сказала Зита.

      — Значит, этот взгляд… — Александр похолодел. — Он все понимал?

      — Да, — уже мягче и с явным сочувствием сказала Архангел Зита.

      Человек опустил голову.

      Серафим, шурша крыльями, шагнула к нему и обняла. Тело Александра мелко дрожало.

      — Успокойся, — тихо сказала Зита. — Успокойся, ведь все это было давно.

      Иванов поднял на неё сухие яростные глаза. Архангел Зита прижала его голову к своей груди, и Александр почувствовал, как быстро и стремительно бьются оба её сердца.

      — Ты ни в чем не виноват, — сказала она. — Слышишь, ты ни в чем не виноват!

      Она наклонилась и заглянула ему в глаза.

      — Хочешь поцеловать меня?

      — Глядя на тебя, я всегда хотел большего, — горько улыбнулся человек, глядя в лукавые глаза Архангела.

      Она засмеялась и принялась покрывать его лицо мелкими поцелуями. Губы у неё были мягкими и влажными. Неожиданно она отстранилась, лукаво глядя на Александра.

      — Как ты думаешь, — нарочито озабоченно сказала она, — крылья не помешают мне лежать на спине?

      19

      Подземные лабиринты были мрачны и опасны. Во тьме среди пятен света от фонарей мелькали волосатые и злые лица кобольдов, но каменных обвалов кобольды пока не устраивали, ждали, когда противник заберется ещё глубже. Все это происходило в нагнетающем страх молчании, слышно было лишь дыхание людей и шорох осыпающихся под их ногами камешков. Тухло пахло сероводородом.

      Они уже достаточно углубились в разветвленные лабиринты каменоломни, когда нечисть решилась на нападение, Нападение было глупым и непродуманным — выскочил из-за поворота одуревший от одиночества и темноты упырь и без лишних мудрствований всадил клыки в шею ближайшего врага. На его беду жертвой оказался Ангел. Упырь взвизгнул обиженно, обхватил клыкастую морду уродливыми лапами и замер в перекрестье десятка фонарей. От него шел дым, шкура на упыре полезла клочьями, и сразу было видно, что эта нежить уже не жилец на белом свете. Поэтому и задерживаться никто не стал, двинулись дальше, оставив за собой распугивающий подземных обитателей истошный вой.

      Узкие ходы подземелья постепенно расширялись, стали видны следы древней вырубки, и пласты угольно блестели в свете фонарей.

      В редких ещё нишах стояли какие-то скульптуры или идолы, но рассматривать их было некогда. Бой отвлечения, начатый на поверхности, долго продлиться не мог, и с его окончанием группу ждали тяжелые времена, поэтому надо было уйти на чужую территорию как можно дальше, чтобы избавиться от глаз пограничных соглядатаев и затруднить врагу поисковые мероприятия. Подземелье дохнуло на них прелостью асфодели, запахами кипящей смолы и выгорающей серы. Черной спокойной лентой катил свои воды Ахерон, и сначала они даже не поверили, что добрались до самого логова. Впрочем, это было сказано слишком громко. Им ещё предстояло пересечь Ахерон, пройти все круги Ада, пересечь их рвы, наполненные страданиями и болью, и добраться до обжигающих морозных глубин Коцита, где находился Люцифер. Даже скованный льдами, он продолжал руководить силами Зла, и с каждой победой этих сил ледяные покровы ослабевали, обещая покоренному исполину волю. Им предстояло пройти по сотням лиц, вмороженных во льды озера, увидеть, как вечные черепа яростно грызут друг друга, услышать, как предавшие и проданные проклинают свою участь.

      — Привал, — сказал Фролов, — десять минут отдыха. Он не знал, что будет разорван Тифоном, едва они ступят на противоположный берег Ахерона. Сосредоточенно пощипывая свою небольшую бородку, он что-то прикидывал и рассчитывал, ещё не догадываясь, что всем его расчетам не суждено будет сбыться.

      — Мрачное местечко, — сказал сержант Никитин, хмуро оглядываясь по сторонам. — Стоит повоевать, чтобы не провести здесь оставшуюся вечность.

      Сержант Никитин тоже ещё не знал, что бессмертия для него не будет, что тело его растворится в едких водах Коцита, так и не отпустив от себя души.

      Два Ангела, вольно распустив крылья, стояли у черной воды и что-то оживленно обсуждали между собой. Ангелам этим суждено было погибнуть, попав под слезу Люцифера. Иванов даже не успел поговорить с ними и никогда не узнал их имен.

      Ангел по имени Элизар поманил его к себе.

      — Держись рядом, — сказал он. — Сдается мне, что Харона мы не дождемся.

      — Тогда людей перенесут: на ту сторону Ангелы, — сказал Александр.

     

      — Поэтому и говорю тебе, — сказал Ангел, — держись рядом со мной.

      И Александр с Элизаром держались вместе, пока их маленький отряд прорывался к страшной и заманчивой конечной цели своего путешествия. Они отбивались от Воркующих Ламий, которые, к ужасу Иванова, принимали облик Линн, спина к спине рубились со скарабеями из Пепельных Лесов, допрашивали пленных надзирателей девятого рва восьмого круга, не жалея на них святой воды, молились за безвозвратно погибших товарищей, которым не суждено было попасть в Валгаллу или на родное серафимам Седьмое Небо. Голыми они прошли ледяные торосы Коцита, потому что иначе пройти было нельзя. И когда они — стылые, темные от усталости и страданий, покрытые струпьями подсыхающих ран — увидели вмерзшего в лед исполина, который более походил на шестикрылую и шестиглавую статую, нежели на живое существо, у них не было больше желаний, кроме одного — не дать Люциферу обрести силы и свободу.

      Исполин был ужасен. И они были одни против него. Двое уцелевших ангелов безнадежно от них отстали.

      — Пора заканчивать, — сказал Иванов хрипло, трогая Элизара рукой за трепещущее крыло.

      Ангел не мог говорить, он только сипел, показывая рукой на горло. Потом, осознав, что человек его не понимает, Ангел взял нож и, присев на корточки, принялся вычерчивать на льду слова, которые не мог произнести.

      Александр снял с груди ладанку с изображением летучей мыши и достал предметы, которые могли уничтожить Князя Тьмы. Две монеты, два обола с век распятого Христа, которые, проплавив лед и соприкоснувшись с водой Коцита, должны были превратить место, где они находились, в действительный Ад, которого никогда бы не смог описать Данте.

      — Юсталионис! — прочитал он написанное на льду Ангелом и пожал плечами: все правильно — око за око.

      Наклонившись, он положил монеты на лед, и лед сразу же задымился, а монеты стали медленно, но заметно уходить в его ноздреватую зеленую плоть.

      Люцифер открыл глаза. Боль и страдание были в его глазах, они медленно увлажнялись, набухали влагой. Взгляд Люцифера был непереносим — столько в нем было человеческой тоски и вместе с тем прощающего понимания, что Александр отвернулся. Двое уцелевших Ангелов уже подтянулись и теперь сидели рядом с вмороженной в лед фигурой, тяжело и надрывно дыша. Слеза катилась по темной щеке Люцифера, повисла на подбородке и тяжело рухнула на сидящих.

      Короткий отчаянный крик послышался из поднявшегося облака пара.

      Где-то наверху, в темном окне провала, многоголосо закричали бесы.

      — Уходим! — крикнул Иванов, разрывая круги пара и пробиваясь к сидящему прямо на льду Элизару.

      Тот покачал головой и сделал рукой жест — уходи один.

      — А вот хрен из тебя великомученик получится, — зло прохрипел Иванов и наклонился, взваливая тело Ангела на свои плечи.

      Сделав несколько шагов, он обернулся. Облако пара стояло над озером, и в дымных ползущих клубах его угадывалось шевеление и невнятное бормотание. Казалось, что обреченный на смерть исполин ползет следом за своими убийцами. Больше никого не было видно.

      — Уходи один, — сказал Ангел. — Со мной ты не успеешь. Уходи…

      «Черта с два! Десант своих не бросает!»

      — Тяжела ты, птичка Божия! — усмехнулся Иванов, сгибаясь под тяжестью бессильного ангельского тела и понимая, что таким образом им далеко не уйти. Но бросить товарища было выше его сил. И дело было совсем не в вере и не в том, что надо было спасать товарища, просто они оставались вдвоем против этой дышащей, пронизывающей холодом равнины и без тяжести живой души у него на плечах Александр не сумел бы сделать лишнего шага, просто бы упал в первый попавшийся сугроб, оставив выбор Судьбе.

      Но в ухо ему хрипло дышал Элизар, и Иванов продолжал идти, неизвестно для чего считая шаги.

      А идти ещё предстояло целую Вечность…

      20

      На контрольно-пропускном пункте Валгаллы сидели скучающие херувимы и дежурный Ангел. Херувимы обрадовались появлению человека, они долго и придирчиво изучали его ветеранское удостоверение, передавая его друг другу из лап в лапы. Подпись в удостоверении произвела на всех впечатление, но ещё большее впечатление произвел внушительный орденский иконостас на его груди.

      Утром во Граде, когда он начал злобно срывать награды со своей пятнистой формы, его удержала Зита.

      — Погоди, — сказала она. — Еще рано. Это же твой пропуск куда угодно.

      И даже едва проснувшись, она была обворожительна. Особенно сейчас, когда на ней ничего не было. Как оказалось, крылья ей совсем не мешали. Даже тогда, когда она лежала на спине, отдаваясь нежным рукам и губам Александра.

      — Ты решил возвращаться? — поняла она.

      Александр повесил форму, достал из шкафа тяжелые десантные башмаки и принялся одеваться.

      — Начнем с Валгаллы, — сказал он. — Я думаю, там осталось ещё немало трезвомыслящих, которые придут в ярость, узнав, как нагло и бессовестно их обманули.

      Архангел Зита помрачнела.

      — Значит, ты увидишь ее? — спросила она и нервно засмеялась. — Вот уж никогда не думала, что буду способна на ревность. И кого я ревную! А главное — к кому! Дикость какая-то… Ты её по-прежнему любишь, Саша?

      — Н-не знаю, — с запинкой сказал Иванов и застегнул куртку.

      — Значит, любишь, — с легкой грустью сказала Зита. — Ну, передавай ей привет. С неё не убудет, а у меня ты был первым. С ума сойти! — Она прижала маленькие ладони к пылающим щекам. — Влюбиться в человека!

      Она тревожно посмотрела на сосредоточенного Александра.

      — Когда ты собираешься в путь?

      — Сегодня, — сказал Александр. — Надеюсь, Элизар мне поможет?

      — Я бы сама тебе помогла, — огорченно вздохнула Архангел Зита.

      — Тебе нельзя, — сказал Иванов. — Твоя помощь вызовет ненужные подозрения. А Элизар все-таки товарищ, вместе из Коцита выбирались.

      — Я знаю, — сказала Зита. — Он мне рассказывал, что ты его вынес из Коцита и что, кроме вас, оттуда никто больше не вышел…

      Она легко подбежала к Александру и обняла его сзади мягкими теплыми руками.

      — Может быть, останешься ещё на день? — тихо спросила она. — Нет, ты не подумай, я совсем не ревную. Но ведь один день ничего не решает, правда?

      «Решает, — подумал Иванов. — Каждый день убавляет во мне готовность идти до конца». Теперь, когда он узнал правду, нетерпение подстегивало его.

      — Сегодня, — стараясь не смотреть на Зиту, сказал он.

      — Я вызову Элизара, — потухшим голосом сказала Зита. Александр наклонился и виновато поцеловал её.

      — Никогда не думал, что в ваших холодных и рассудительных душах кроется столько страсти, — сказал он. — Ты была прекрасна, Зита!

      И увидел, как в огромных глазах Архангела зажглись изумрудные звезды.

      Сейчас, когда херувимы возвращали ему удостоверение Почетного ветерана, он с нежностью вспомнил Архангела и с горечью вдруг осознал, что их прекрасная ночь никогда уже больше не повторится. Сердце его сжалось от горя и печали, но Александр прогнал воспоминания и печальные мысли прочь, ведь они расслабляли душу и лишали его воли.

      На боевом плацу стоял в окружении двух валькирий Йоханн-десоруб и метал в мишень топоры. При каждом удачном попадании валькирии восторженно визжали. Они ничем не отличались от земных поклонниц чужого таланта.

      Йоханн-лесоруб вгляделся в Иванова, узнал его и по-скандинавски медленно и обстоятельно улыбнулся ему.

      У коттеджей Александр увидел знакомую стройную фигурку. Сердце его дрогнуло. Он остановился, глядя на женщину. Линн сделала несколько нерешительных шагов, остановилась, настороженно глядя на Иванова, словно хотела удостовериться, что это не дух и не видение, потом, радостно взвизгнув, бросилась к нему.

      — Сашка приехал! — радостно кричала Линн. — Ребята, Сашка приехал!

      Она с разбегу повисла на Иванове и жарко дохнула на него перегаром вчерашнего пиршества. Нет, она все ещё была прежней Линн, победительницей, вечно празднующей однажды добытую победу. Жадными поцелуями она покрывала лицо Александра, и он, уже не чувствуя привычного нетерпеливого озноба тела и души, просто ждал, когда её радость войдет в берега.

      — Ты совсем приехал? — спросила Линн.

      — По крайней мере надолго, — сказал Иванов, обнимая её за плечи.

      — Ну, — радостно сказала Линн. — Мы сегодня такой пир закатим!

      — С пиром подождем, — сказал Иванов, чувствуя тоску от того, что ему предстоит разрушить радужные представления Линн и других обитателей Валгаллы о счастье. — Собери ребят, Линн… Позови Акима, Свенссона позови, Малинина с Брауном и Рафферти… Матусевича позови. Нам срочно надо поговорить.

      Линн отстранилась, недоверчиво глядя на Иванова.

      — О чем? — удивленно спросила она.

      — О поле брани для павших героев, — сказал Александр, глядя на золотую точку Небесного Чертога, парящего в космической высоте. — О доблестях, о славе, и о героях, черт бы их всех побрал!

      Волгоград, апрель — май 1999 г.

Книго
[X]