Октавия Балтер. Рассвет

Octavia Butler. Dawn. 1987
(XENOGENESIS: 1)

(c) Перевод с англ. - Б. Кадников, О. Колесников, 2001

Памяти Майка Ходела, основателя движения "Читайте научную фантастику", человека, благодаря которому радость и польза приобщения к печатному слову стала доступна и открылась многим.

 

1. УТРОБА

 

1

 

Она жива!

Все еще жива.

Жива... снова.

Как и прежде, Пробуждение было тяжелым. Наивысший предел разочарования. Глоток воздуха, избавляющий от ночного кошмара, в котором она умирала от удушья, дался ей с необычайным трудом. Лежа неподвижно, Лилит Йяпо раз за разом вдыхала воздух, и каждый раз ее тело вздрагивало от усилий. Сердце отчаянно колотилось, слишком быстро, слишком громко. Ее беспомощное тело свернулось клубком вокруг единственного отчаянно борющегося за существование органа, как у несмышленого зародыша. Постепенно в ее членах, в руках и ногах, начинало восстанавливаться кровообращение, принося с собой волны изводящей игольчатой боли.

Затем, когда тело снова приобрело способность двигаться и сердцебиение успокоилось, она приподнялась на локтях и огляделась по сторонам. Казалось, в комнате царит полумрак, чего прежде, ни в одно из Пробуждений, не было. Тут же она поправила себя. "Казалось" было не тем словом - вокруг на самом деле царил полумрак. Каждый раз после Пробуждения она думала, что реальность - это лишь то, что происходит с нею, что она видит и чувствует, чем бы это ни было. Неоднократно ей приходило в голову - сколько раз она задумывалась об этом? - что вполне могло случиться и так, что она сошла с ума, или находится под наркотиками, или бредит, лежа без памяти, больная, пораженная инфекцией или после полученного ранения. Хотя по большому счету ничего из этого не имело значения - не имело, пока она находилась в заключении, в плену, беспомощная, одинокая, представления не имеющая о своем положении.

Она поднялась и, еще неуверенно от слабости Пробуждения, села и, борясь с головокружением, еще раз оглянулась, осматривая комнату.

Стены помещения имели светлый окрас - белый или, может быть, слегка сероватый. Ее кровать была такой же, как и всегда: однородная монолитная платформа, чуть подающаяся при прикосновении и словно бы растущая из пола. Через комнату напротив в стене имелся дверной проход туда, где, по всей вероятности, имелись ванная и туалет. Как правило, ванная бывала всегда. Пару раз ванны не оказалось, и она, изнемогающая в своей кубической камере без окон и дверей, была вынуждена справлять нужду просто в углу.

Спустив ноги с кровати, она неуверенно встала и, проковыляв к дверному проему и заглянув в его однородный полумрак, с приятным чувством убедилась, что на сей раз ванная и туалет у нее имеются. На этот раз в ее распоряжении были не только унитаз и раковина, но и душ. Экая роскошь!

Что еще у нее есть?

Совсем немного. В комнате была еще одна платформа-возвышение, точно такая же, как и та, что служила ей кроватью, разве что немного повыше. Это возвышение должно служить, по всей видимости, столом, хотя о стульях никто не позаботился. На столе уже кое-что стояло. Один знакомый предмет. Тарелка с едой - как правило, это бывала каша-размазня или волокнистое тушеное овощное рагу со странным привкусом. Тарелка тоже была съедобной - но, раз попробовав откусить кусочек, она больше никогда тарелку не ела, и как только опустошала ее от еды и ставила обратно на стол, тарелка немедленно распадалась на мелкие фрагменты, обращаясь в ничто.

Кроме тарелки на столе на этот раз имелось еще кое-что. Плохо различая "это" в потемках, она наклонилась и потрогала рукой.

Одежда! Аккуратно сложенная стопка одежды. Торопливо подхватив невиданное диво, она впопыхах рассыпала стопку, потом собрала снова и торопливо принялась одеваться. Длинная, по бедра, светлая рубаха и широкие прямые брюки до щиколоток из светлой, невероятно легкой и поразительно мягкой ткани, которую она поначалу приняла за шелк, но потом, по причинам, которые не могла как следует объяснить, отвергла эту догадку. Она запахнула рубаху, и та сама собой осталась закрытой, хотя, как только она прикоснулась к паре планок у ворота и потянула их в стороны, немедленно снова легко разошлась. Это навело ее на мысль о застежке-липучке "велкро", хотя ничего похожего на рубахе не обнаружилось. Первый раз после Пробуждения ей дали одежду. Сколько раз она умоляла своих пленителей о самой простой одежде, которой смогла бы прикрыть наготу, но все безрезультатно. Теперь же, одевшись, она почувствовала себя в гораздо большей безопасности, чем когда бы то ни было с момента первого Пробуждения в этой темнице. Чувство безопасности было ложным, и она понимала это, но с некоторых пор научилась ценить любое, даже самое незначительное положительное изменение в своем положении, какое только было возможно в этом ужасно однообразном и тягучем как смола существовании.

Опробуя застежку своей новой рубахи, она случайно наткнулась на шрам, вертикально протянувшийся через ее живот. Этот шрам появился у нее где-то между вторым и третьим Пробуждениями, и теперь она с испугом принялась ощупывать себя, трепеща и теряясь в догадках по поводу того, что с ней случилось. Что такое она могла приобрести или может быть потерять и когда это произошло? А кроме этого, что с ней случилось еще? Представить невозможно. Ведь она больше не принадлежит себе самой. Ничто больше не принадлежало ей, даже ее плоть, которую могли разрезать и зашить в любой момент без ее ведома.

В прежние Пробуждения она с ума сходила от злости по поводу того, что испытывала к своим мучителям чувство, очень сильно похожее на благодарность, за то, что они позволяли ей находиться погруженной в сон все то время, пока они проводили с ней свои эксперименты, какими бы эти эксперименты ни были - а кроме того также и за то, что дело свое они выполняли мастерски, ведь после она не испытывала никаких неудобств и не чувствовала боли.

Она ощупала шрам и потерла его, вновь и вновь изучая его очертания. Затем наконец покорно уселась на свое ложе и тупо съела невкусную еду до последней крупинки, скорее для того чтобы испытать новые вкусовые ощущения, чем по причине хотя бы малейшего чувства голода. Покончив с едой, она принялась за одно из своих прежних, самый старых и традиционных занятий - поиск малейшей щели, каверны или изъяна в стенах комнаты, какой-то пустоты за стеной, любого признака, намека на то, что в этом месте может иметься выход из тюрьмы.

Она занималась этим каждый раз после очередного Пробуждения. Так, после первого Пробуждения, ее окликнули именно во время таких вот поисков. Не отвечая на заданный вопрос, она некоторое время продолжала требовательно кричать, потом долго плакала, а после ругалась до тех пор, пока не охрипла. Но и после этого она еще долго колотила кулаками в стену, пока ладони ее не начали кровоточить и чудовищно не распухли.

В ответ на ее возмущенные крики не прозвучало ничего, она не услышала даже шепота. Ее пленители разговаривали с ней только тогда, когда хотели этого сами. И ни разу они не показали ей своего лица. Все это время она находилась в своей убогой каморке, и голос нисходил к ней сверху, словно свет с потолка. Нигде не было видно каких-либо признаков динамиков или громкоговорителей, точно так же, как нигде не было видно каких-либо признаков источника света - также как и вентиляции, хотя воздух все время оставался свежим. Иногда она представляла себя сидящей в огромной коробке, точно крыса. Быть может стоящие над ней люди сию минуту смотрят на нее сверху сквозь потолок, на самом деле являющийся стеклом, прозрачным в одну сторону. Быть может для этой цели используются какие-то специальные видеоустройства.

Но зачем и кому это нужно?

Ответа у нее не было. Она спросила об этом у своих хозяев, когда те наконец начали разговаривать с ней. Но они не пожелали давать ей ответ. Они задавали ей вопросы. Вначале очень простые.

Сколько ей сейчас лет?

Двадцать шесть, сказала она про себя. Может ли быть так, что ей до сих пор двадцать шесть? Сколько лет она уже находится в заключении? Никто не давал ей ответа.

Но ведь она была замужем?

Да, у нее был муж, но он давно умер, очень давно, задолго до того, как она угодила к ним в руки, задолго до того, как оказалась в этой тюрьме.

И у нее были дети?

О, Господи, конечно, у нее был сын. Один единственный сын, и он тоже умер, одновременно со своим отцом. У нее был единственный сын. И он тоже умер. Точно так же, как и многие другие. На том свете теперь должно быть не протолкнуться от тесноты.

Были ли у нее родственники от одних и тех же родителей, ее родителей?

Именно так они и выразились: от одних с ней родителей, а не брат или сестра.

Оба ее брата и сестра скорее всего тоже мертвы, что, впрочем, относится и к остальным членам ее семьи. Мать умерла давно, отец - тоже скорее всего мертв, всевозможные тетки, дяди, кузины, двоюродные сестры, племянники и племянницы... все они мертвы. Скорее всего.

Кем она была прежде?

Никем. В последние несколько лет вся ее жизнь была посвящена мужу и сыну. После несчастья, злополучной автокатастрофы, унесшей жизни их обоих, она вернулась в колледж, с тем, чтобы там решить, чем ей занять остаток своей жизни.

Помнит ли она войну?

Идиотский вопрос. Может ли кто-нибудь, переживший войну, забыть о ней? Горстка людей попыталась решить судьбу всего мира и уничтожила его в едином великолепном аутодафе - человечество в одночасье покончило жизнь самоубийством. Что ж, сильные мира сего почти достигли своей цели. Каким-то образом, благодаря необычайному везению, ей удалось уцелеть - ценой заключения в один Бог знает какой тюрьме, которую содержат какие-то дьявольски изощренные злодеи. В ответ на их вопросы она сказала, что будет говорить только если они пообещают выпустить ее из мгновенно ставшей ненавистной камеры. Они ответили молчанием.

Но они все же желали услышать от нее ответы на свои вопросы, и тогда она предложила им сделку. Обмен вопрос на вопрос: Кто вы такие? Почему держите меня здесь? Ответ за ответ. И снова они отказались.

Тогда и она отказалась разговаривать с ними, игнорировала их тесты, на физическое и умственное развитие, которым они пытались ее подвергнуть. Чего они добивались от нее, она даже представить не могла. Она понимала, что всецело находится в их власти, что в любой момент может подвергнуться насилию и даже пыткам, чему-то еще более ужасному, и дрожала от страха. Возможно, когда ее своенравие превысит какие-то пределы, боль станет ей наказанием. Но она все равно шла на риск, пыталась торговаться, чтобы добиться от них хоть чего-нибудь, а единственным ее товаром было добровольное сотрудничество.

Никто не торопился заключать с ней сделку, но и наказывать тоже не спешил. В результате всех ее усилий они просто перестали с ней разговаривать. Совсем.

Еда продолжала появляться чудесным образом, пока она спала. В ванной в изобилии текла проточная вода. Тусклый свет никогда не гас. Но кроме этого вокруг царила тишина, единственными звуками, нарушающими ее, были те, что издавала она сама. Ничего не менялось, все оставалось как было, набивая невыносимую оскомину. Не к чему было приложить ум. В самой комнате имелись только два возвышения - то, что служило ей кроватью, и то, что было столом. И то и другое вздымались прямо из пола, словно вырастая, и стояли неподвижно и невозмутимо, какими бы ругательствами она их не осыпала. Любые пятна и грязь, попадающие на стол и кровать, постепенно бледнели и исчезали сами собой, довольно быстро. Она провела бесконечные тщетные часы за тем, что всяческими способами пыталась сломать стол и кровать. Это было одним из занятий, которые помогали ей убить время и сохранить в относительной целостности рассудок. Другим было упорное стремление дотянуться до потолка. Она не могла допрыгнуть до потолка, даже встав на самый высокий предмет из имеющихся в комнате, на стол. На пробу она бросала вверх миски с едой - свое единственное оружие. От удара пища разбрызгивалась по потолку во все стороны, из чего она делала вывод, что тот был по крайней мере твердый и монолитный, а не ложный, иллюзорный, или нечто, состряпанное на основе фокуса с зеркалами. Но толщина потолка могла быть любой. Потолок мог не уступать по прочности стенам и полу. Из чего потолок состоял? Да из чего угодно, из стекла или пластика, с одинаковым успехом.

Она так и не смогла этого выяснить.

Составив для себя комплекс физических упражнений, она выполняла его неуклонно каждый день, когда считала, что новый день наконец наступил - ведь она никогда не могла с уверенностью отделить начало одного дня от другого, сказать, что сейчас, день или ночь. Как бы там ни было, свои упражнения она выполняла после каждого периода продолжительного сна.

Спала она глубоко и помногу и была благодарна за это своему телу, предоставляющему ей возможность отправляться в мир грез, оторвавшись от скуки и вечно грызущего страха. Эти краткие и легкие, совершенно безболезненные обычные пробуждения со временем превратились у нее в такие же раздражающие и досадные события, как и Пробуждения более значительные.

Значительные Пробуждения от чего? От наркотического сна? Если нет, то что это было? Война прошла для нее без каких-либо последствий: она не была ранена и не пострадала; медицинская помощь не была ей нужна, да и сама она никогда не требовала ее. Хотя все шло к тому, что со временем ей мог понадобиться врач. Психиатр.

Она спела по очереди все песни, которые помнила, и подробно вспоминала книги, которые читала, фильмы и телевизионные шоу, которые смотрела, семейные и любовные мыльные оперы, фрагменты своей собственной жизни, которая казалась ей такой бесконечно обыденной, тогда, когда ее судьба все еще находилась в ее руках. Она выдумывала истории и вела сама с собой диалоги на несколько ролей, отстаивая противоположные стороны по поводу проблем, которые когда-то казались ей важными и волнующими, в общем занималась всем чем угодно, лишь бы только не свихнуться окончательно.

Время медленно утекало. Она проявляла выдержку и отказывалась разговаривать со своими хозяевами, разве что только иногда принималась осыпать их ругательствами. Больше она не пыталась склонить их к взаимовыгодному обмену информацией. Иногда она спрашивала себя, что толку в ее упрямстве. Чего она лишится, если вдруг возьмет да и ответит на один из заданных ей вопросов? Что ей тут терять, кроме своего запредельно жалкого положения, одиночества, и вечной тишины? Она спорила об этом сама с собой, но продолжала проявлять упрямство.

В конце концов наступили дни, когда она уже не могла вести разговоры про себя, когда говорила вслух сама с собой без конца и не могла остановиться, когда ей вдруг стало совершенно понятно, что любая мысль прозвучавшая у нее в голове, непременно должна быть повторена вслух. Отчаянными усилиями она старалась заставить себя замолчать, но непонятным образом слова лились и лились из нее без конца. В ужасе она решила, что сходит с ума; это приближалось уже давно, но вот наконец нарыв прорвался. Она принялась безутешно рыдать.

И вот, когда она, сидя на полу и раскачиваясь взад и вперед, проливая слезы по поводу того, что так обидно съезжает с катушек и, возможно - она уже не могла сказать сейчас точно - продолжая безостановочно говорить на смежные с этим темы, в воздух ее комнаты что-то было подмешано - может быть это был какой-то газ. Все поплыло у нее перед глазами, и она без сил опрокинулась на спину, погрузившись в сон, перешедший в то, что впоследствии она называла своим Вторым Долгим Сном.

После второго Пробуждения, происшедшего неизвестно через какое время, может быть через несколько часов, может быть дней, а может и лет, ее пленители снова принялись изводить ее вопросами, теми же самыми, что и в прошлый раз, как ни в чем не бывало и с таким спокойствием, словно бы и не задавали их ей никогда раньше. На этот раз она отвечала им с самого начала. Она врала когда хотела, но неизменно давала ответ на каждый заданный ей вопрос. Долгий сон пошел ей на пользу и исцелил ее душу. Пробудившись, она уже не испытывала такого непереносимого как раньше желания вслух причитать о своих бедах и переживаниях, безостановочно проливать слезы и, усевшись в прострации на полу, напролет час за часом тупо раскачиваться взад вперед. Она излечилась почти полностью, но боль памяти осталась в ней, просто ушла в глубину. Она все прекрасно помнила, периоды своего молчания, своевольного и, потом, вынужденного, и невыносимое одиночество. Теперь она стремилась к любому обществу, даже своих невидимых любопытных хозяев-инквизиторов.

Постепенно вопросы начали обретать все более сложный характер, и впоследствии, в последующие Пробуждения, приняли характер продолжительных бесед на пространные темы. В один прекрасный день, очнувшись, она обнаружила около себя ребенка, мальчика с длинными темными волосами и дымчато-коричневой кожей, несколько более светлой, чем ее собственная. Мальчик не говорил ни слова по-английски и боялся ее ужасно. Ему было что-то около пяти - чуть больше чем Айри, ее собственному сыну. Пробуждение в таком странном пугающем месте, рядом с незнакомой женщиной было, наверно, самым страшным потрясением, которое мальчик испытал за свою короткую жизнь.

В течение первых нескольких часов их знакомства мальчик либо прятался в ванной, либо упрямо сидел, вжавшись в самый дальний от нее угол комнаты. Прежде чем она наконец сумела убедить его, что не представляет никой опасности, прошло довольно много времени. Как только отношения наладились, она тут же принялась учить его английскому, а он - языку, на котором говорил сам, если только его лепет вообще можно было назвать языком. Она пела ему песенки, и он запоминал их слету. Стоило ей спеть песню хотя бы дважды, как он повторял ее за ней почти на безошибочном английском. Он тоже пел ей песни на своем птичьем языке, явно недоумевая, почему она не поет вслед за ним, как это делал он.

Она попыталась выучить несколько его песенок. Это ей удалось, и новое занятие доставило ей массу удовольствия. Любое изменение в унылой череде однообразных дней было для нее подлинным сокровищем.

Шарад был для нее воистину благословением Божьим, даже когда он мочился ночью в кровать, на которой они вместе спали, или когда начинал терять терпение и капризничать от того, что она никак не могла понять, что ему от нее нужно. Он не был похож на ее Айри, ни характером, ни внешне, но она могла обнять его в любой момент. Она не могла вспомнить, когда в последний раз прикасалась к живому существу. Пока мальчик не появился, она даже предположить не могла, насколько не хватало ей обычного прикосновения к человеческому телу. Теперь она могла заботиться о нем и оберегать его. Кто мог знать, на что были способны их хозяева и что они хотели сделать с Шарадом после? Она намеревалась защищать его до последнего, хотя и понимала, что по сравнению с могущественными хозяевами сил у нее не больше, чем у малыша-Шарада. Когда она открыла глаза во время следующего своего Пробуждения, Шарада рядом с ней не было. Эксперимент закончился.

Она слезно умоляла их вернуть ей мальчика, но они отказали. Они сказали, что вернули его матери. Она не поверила им. Часами она представляла Шарада, одиноко сидящего в собственной маленькой камере, где день за днем его живой и быстрый ум постепенно теряет свои способности.

Так думала она, в то время как ее хозяева, спокойные и невозмутимые, начинали новый комплекс своих экспериментов и тестов.

 

 

2

 

Что они запланировали на этот раз? Снова будут задавать вопросы? Подселят к ней другого товарища по несчастью? Едва ли это ее теперь волновало.

Она села в кровати, оделась и принялась ждать, ощущая во всем теле невероятную усталость, не имеющую ничего общего с усталостью после физических нагрузок. Ей оставалось только ждать, и ничего больше - раньше или позже с ней заговорят.

Ждать пришлось долго. Она прилегла и уже почти погрузилась в сон, когда тихий голос вдруг произнес ее имя.

- Лилит?

Обычный, спокойный, бесполый голос.

Она вздохнула, глубоко и устало.

- Что? - отозвалась он.

Но еще не успел отзвучать ответ, как она поняла, что на этот раз голос исходит не сверху с потолка, как это бывало каждый раз прежде. Быстро поднявшись на кровати, она оглянулась кругом. В правом углу комнаты в полумраке она разглядела фигуру худого и длинноволосого мужчины.

Вот для чего ей дали одежду? Насколько это было возможно разглядеть, на ее госте было одеяние, очень похожее на ее. Нечто такое, от чего можно будет быстро освободиться, как только они сумеют узнать друг друга получше? Господи Боже мой.

- Последняя соломинка для моей верблюжьей спины - так это нужно понимать? - спросила она пришельца, стараясь заставить свой голос звучать спокойно.

- Не бойся меня, я не причиню тебе вреда, - ответил ей незнакомец.

- А я и не боюсь. Вряд ли тебя прислали сюда за этим.

- Я пришел сюда для того, чтобы отвести тебя наружу.

Поднявшись с кровати, она принялась пристально разглядывать мужчину, сожалея о том, что в комнате царит полумрак. Может он шутит? Смеется над ней?

- Наружу? Это куда?

- Туда, где тебя ждет работа. Учеба. К началу новой жизни.

Она сделала к нему шаг и остановилась. Почему-то он до чертиков пугал ее. Она не могла заставить себя приблизиться к нему еще хотя бы на один дюйм. Вот так просто...

- Бред какой-то, - пробормотала она. - Кто ты такой?

Человек в углу комнаты пошевелился.

- Кто я и что я есть?

От неожиданности она едва не отскочила обратно, потому что это было именно то, о чем она почти уже решилась спросить.

- Я не человек, - ответил он. - Не человеческое существо.

Она отодвинулась назад к кровати, но садиться не стала.

- Тогда кто ты?

- Для того я и пришел... чтобы рассказать тебе об этом... и показать. Ты готова увидеть меня?

Она смотрела на него не отрываясь. Потом нахмурилась.

- Но здесь темно...

- Когда ты решишь, что готова, света станет больше.

- Ты... что ты такое? Ты с другой планеты?

- Можно сказать, что я с нескольких планет сразу. Со стольких, что и не перечесть. Кстати, ты теперь относишься к малому числу англоговорящих, с первого раза предположивших, что они находятся в руках инопланетян.

- Я уже думала об этом, - прошептала Лилит. - А кроме того, еще и о том, что меня могли упрятать в тюрьму, в сумасшедший дом, в какой-нибудь тайное заведение ФБР, ЦРУ или КГБ. Все другие вероятные возможности, по моему мнению, были сравнительно с перечисленными куда менее вероятными.

Существо в углу ничего не сказало в ответ. Оно просто стояло неподвижно и молчало, и из опыта прошлых Пробуждений она знала, что дальше разговор будет продолжен только тогда, когда существо посчитает это нужным, а еще точнее, когда она сделает то, что от нее требовали - пока не скажет, что готова взглянуть на его истинное лицо, после чего любезно будет добавлен свет и она увидит нечто совершенно невероятное. Они, кем бы или чем бы они ни были, ждать умели преотлично, проявляя чудеса выдержки. Существо, стоящее перед ней, ждало ее ответа несколько минут, в течение которых не только сохраняло полное молчание, но даже не пошевелилось. Что это: выдержка или просто аспект физиологии?

Страх из нее ушел. "Уродов" она перестала бояться давным-давно, еще до того, как очутилась в своем бесконечном заточении. Если что и пугало ее, то только неизвестность. В данный момент она была готова свести знакомство с каким угодно количеством уродов, лишь бы поскорее выбраться из своей тесной коробки.

- Хорошо, - наконец отозвалась она. - Покажись мне.

Ярко вспыхнувший свет совсем не удивил ее, поскольку она догадывалась, что так и будет, но то, что в потемках казалось человеческой фигурой, превратилось в нечто, по-прежнему напоминающее формой гуманоида... вот только без носа - ни переносицы, ни ноздрей. Только одна серая гладкая кожа. Кожа была серой вся сплошь - бледно-серого оттенка, несколько более темного, чем волосы, укрывающие его лоб, большую часть лица и шею. Особенно густо волосы прикрывали глаза - настолько, что она удивилась тому, как существо может видеть сквозь такие заросли. Волосы существа росли не только на голове, но и, как казалось, покрывали уши, торчали из них во все стороны густыми пучками. По всей голове волосы были перепутаны, пряди с ушей сплетались с теми, что закрывали глаза, и дальше с теми, что спускались по шее на плечи. Впереди под подбородком на шее пучки волос существа шевелились, ритмично вздымаясь, отчего ей пришло в голову, что, вполне вероятно, таким мог быть способ дыхания удивительного создания, нечто вроде поверхностной трахеотомии.

Оглядывая фигуру незнакомца, Лилит с удивлением думала о том, до чего же он действительно похож на человека.

- Не обижайся, - наконец проскрежетала она, - но ты кто - женщина или мужчина?

- Было бы неправильно уверять тебя, что я вообще отношусь к какому-либо полу, в твоем понимании, - ответило существо, - но если уж на то пошло, то я, скорее всего, мужчина.

Вот и ладно. "Оно" теперь может именоваться "он". Не придется перестраиваться на новый лад.

- Уверен, что ты уже заметила, - сказал он, - наверняка заметила, что мои волосы - совсем не волосы. Волос у меня нет. Я говорю это потому, что это та особенность, которая в некоторых случаях странно беспокоит людей.

- Что?

- Подойди ко мне и взгляни поближе.

Вот этого ей делать как раз и не хотелось - подходить ближе к нему. Что-то заставляло ее держаться от незнакомца в отдалении, что - она и сама не знала. Хотя теперь начинала понимать, что такое это было - его чужеродность, сильное отличие от человека, полная непринадлежность к Земле. Подумав несколько секунд, она вдруг поняла, что не способна сделать по направлению к существу и одного шага.

- О, Господи, - прошептала она.

Его волосы - что бы это на самом деле ни было - они шевелились. Часть "волос", казалось, подавалась вперед словно от дуновения ветра, и это при том, что в комнате воздух был совсем неподвижен.

Она нахмурилась, стараясь рассмотреть подробности, понять. Потом, неожиданно, понимание пронизало ее разум. Попятившись, она перебралась через кровать и отступила к дальней стене. Когда дальше отступать стало некуда, она прижалась спиной к стене, неотрывно глядя на пришельца.

Медуза.

Пряди волос шевелились и извивались независимо друг от друга, словно гнездилища змей, мечась то в одном, то в другом направлении.

Не в силах перебороть отвращение, она отвернулась к боковой стене.

- Мои волосы - часть меня, - объяснил он. - Наверно, ты приняла их за моих животных-симбиотов. Это не так. Это одни из моих органов чувств, только и всего. На самом деле они не более опасны, чем твой нос или глаза, например. У моего народа органы чувств движутся независимо от желания, в ответ на внешние раздражители. Те же самые органы есть у нас и на теле. Нам без них не обойтись, также как и вам, людям, не обойтись без ушей, глаз и носа.

- Но... - она замолчала, с сомнением глядя на него. Каким образом он может использовать эти щупальца вместо органов чувств? Как заместители органов чувств?

- Когда ты почувствуешь, что можешь сделать это, - продолжил он, - подойди ко мне и взгляни поближе. Я в курсе извечного стремления людей всегда искать органы чувств в первую очередь на голове - глядя на меня, они ничего привычного на моей голове не находят и мгновенно приходят в раздражение.

- Я в порядке, - прошептала она, хотя на самом деле далеко не была в порядке. Как она могла так сильно ошибиться, так довериться своим глазам?

- Ты привыкнешь, - уверенно сказал он. - Мои органы чувств не представляют для тебя никакой опасности. Со временем ты будешь относиться к ним как к вполне нормальному.

- Вряд ли!

Щупальца были поразительно подвижными. В ответ на ее крик, часть щупалец удлинилась и вытянулась в ее сторону. Она представила себе огромных, медленно извивающихся дождевых червей, выбравшихся из земли и умирающих в лужах воды на обочине дороги после дождя. Она представила себе морские цветы-нудибранчи, но необъяснимо выросшие внезапно до размеров человека и принявшие человеческую форму тела, при этом приобретя способность разговаривать на человеческом языке значительно лучше самих людей. Однако она по-прежнему хотела слышать его голос. Стоило ему только замолчать, как он начинал казаться ей порождением совершенно неведомого, чужеродного мира.

Она с трудом сглотнула.

- Послушай, ты только не молчи! Говори что-нибудь!

- Говорить? Что?

- Почему, например: ты так хорошо говоришь по-английски, где ты научился? Ты говоришь просто отлично, безо всякого акцента.

- Я научился твоему языку от таких же, как ты, людей. И умею говорить на нескольких человеческих языках. Я начал учиться очень давно, когда был еще совсем молод.

- Значит, у вас здесь есть еще люди? Сколько же их? Где они находятся?

- Там же, где находимся и мы сейчас - в моем доме. Ты могла бы назвать это "корабль" - огромный корабль, если сравнивать его с теми, что строили вы, люди. Хотя то, что окружает нас на самом деле, не поддается точному переводу на ваш язык. Но ты можешь называть это "корабль", так тебе будет понятней. Наш корабль обращается по широкой орбите вокруг Земли. Диаметр нашей орбиты настолько велик, что внутри нее находится и орбита вашего спутника, Луны. Что же касается того, сколько всего людей находится здесь, то я отвечу так - все, кто пережил войну. Мы собрали здесь всех, кого сумели отыскать. Те, кого мы не сумели вовремя заметить, умерли от ран, болезней, голода, радиации, холода... Их мы конечно тоже нашли, но уже слишком поздно.

Она поверила ему. Человечество, в своем акте саморазрушения, превратило весь мир в место совершенно непригодное для жизни. Она, пережившая бомбы без единой царапины, тем не менее тогда была совершенно уверена, что в любом случае очень скоро умрет. То, что ей удалось уцелеть, она расценивала как злую шутку судьбы - в легкой смерти ей было отказано. Теперь же...

- А на Земле... на Земле еще хоть что-нибудь осталось? - снова зашептала она. - Что-нибудь живое, я имею в виду?

- Да, конечно. С течением времени и благодаря нашим усилиям кое-что восстановилось.

Больше она не могла говорить - услышанное было последней каплей. Несколько секунд она смотрела на него, позабыв о медленно шевелящихся щупальцах.

- Восстановилось? В каком смысле?

- В том смысле, что там снова можно жить. Со временем вы снова туда вернетесь.

- И когда же наступит это время? Вы позволите вернуться туда и мне и другим людям?

- Да.

- Почему?

- Когда-нибудь вы постепенно это поймете.

Она нахмурилась.

- Отлично. Тогда давай начнем прямо сейчас. Расскажи мне.

Его щупальца исполнили волнообразный танец. Каждое само по себе, они были похожи на крупных земляных червей или на маленьких змей. Удлиненные и тонкие или короткие и толстые, словно... словно что? И почему? Потому что его настроение все время меняется? Из-за того, что центр его внимания все время смещается от одного предмета к другому? Она отвернулась в сторону.

- Нет! - резко выкрикнул он. - Я стану говорить с тобой, если только ты будешь смотреть прямо на меня.

Сжав одну руку в кулак, она стискивала пальцы до тех пор, пока ногти не впились в кожу. Когда боль постепенно начала отвлекать ее, она наконец сумела поднять на него глаза.

- Как тебя зовут? - спросила она.

- Каалтединьйядайя лел Кахгуяхт ай Динго.

Глядя на него, она вздохнула и покачала головой.

- Йядайя, - добавил он. - Эта часть имени полностью принадлежит мне. Остальное - это принадлежность моей семьи и кое-что другое.

Она повторила вслух сокращенное имя, стараясь произносить его в точности так, как услышала, так, чтобы незнакомый едва уловимый звук "й" прозвучал верно.

- Йядайя, - проговорила она. - Я хочу знать, что твой народ попросит у меня в обмен на свою помощь. Какова цена? Что вам нужно от нас людей?

- Не более того, что вы способны дать нам - но все же гораздо больше того, чем вы способны понять сию минуту. Для того чтобы ты в конце концов поняла, одних слов мало. Есть некоторые вещи, которые ты должна увидеть собственными глазами и пощупать, там, снаружи.

- Скажи мне сейчас хотя бы что-нибудь, а там посмотрим, пойму я это или нет.

По его щупальцам пробежала дрожь.

- Могу только сказать, что у твоего народа есть нечто весьма ценное для нас. Ты можешь попытаться понять, насколько это ценно, из того, например, что я скажу тебе, что в твоем масштабе измерения времени с последнего раза, как мы позволяли себе вмешаться в стремление другого народа к самоуничтожению, прошло несколько миллионов лет. Очень долго и много меж нами шли дискуссии по поводу того, в праве ли мы вмешиваться в подобное и разумно ли это. В течение некоторого периода среди нас бытовало мнение, что на вашей планете среди ее населения был заключен договор, что вы просто решили умереть все вместе. Одновременно все.

- Ни одно живое существо не решится на подобное!

- Совсем нет. Нам известны целые расы, кончавшие жизнь массовым самоубийством. При этом случалось, что некоторые из них забирали с собой наши космические корабли со всем экипажем. Мы учились на ошибках, на тяжелых ошибках. Массовое самоубийство - это одно из тех явлений, от которых мы обычно предпочитаем держаться в стороне.

- Но с нами вы поняли, что же на самом деле произошло? По крайней мере сейчас?

- Да, сейчас я это понимаю. Но что касается меня, то мне это... просто чуждо. Чуждо совершенно. Настолько, что даже пугает.

- Я понимаю тебя. По правде сказать, я испытываю похожие чувства, несмотря на то, что сама вышла из этих людей. Мне кажется, что то, что случилось, находится за пределами человеческого понимания. Настоящее безумие.

- Некоторые из людей, которых нам удалось спасти и вывезти на орбиту, скрывались под землей. Насколько мы сумели разобраться, основная тяжесть вины за происшедшее лежит именно на них.

- И они все еще живы? Тут на корабле.

- Некоторые - да.

- И таких вы тоже собираетесь посылать обратно на Землю?

- Нет.

- Почему же?

- Те из них, что еще живы, теперь уже не более чем бессильные старики. Мы использовали их, осторожно изучали их организм, биологию, язык, культуру. Время от времени, пока ты спала, мы пробуждали из их числа то одного, то другого и предоставляли жилище в ограниченной части корабля.

- Пока я спала... сколько же я спала, Йядайя?

Некоторое время постояв молча, существо вместо ответа подошло к платформе стола, положило на нее свою многопалую руку и легким толчком закинуло наверх, на столешницу, свое тело. Подтянув к туловищу ноги, оно легко, в несколько движений, достигло центра стола. Все это было сделано настолько плавно и естественно и в то же время чужеродно, что поразило ее до глубины души.

Внезапно опомнившись, Лилит сообразила, что существо устроилось всего в нескольких футах от нее. Мгновенно она отпрянула от него. Потом, почувствовав, что сотворила глупость, попыталась заставить себя шагнуть назад. Йядайя сидел на столе, как-то совсем неудобно, хотя и компактно. На то, как неожиданно она от него отпрянула, он не обратил никакого внимания - за исключением, может быть легкого движения в ее сторону щупальцами, словно под порывом ветра. Невозмутимо он следил за тем, как она сантиметр за сантиметром крадется обратно к кровати. Может быть он видит не глазами, а своими щупальцами?

Когда наконец она решила, что подобралась к нему достаточно близко, и сил сделать очередной шаг у нее больше не осталось, она опустилась на пол. Сделала это скорее для того чтобы заставить себя остаться на одном месте, там, куда смогла добраться. Подтянув колени к груди, она крепко обняла их руками.

- Я не могу понять... почему так боюсь тебя, - прошептала она. - Я хочу сказать, что ничего особенно ужасного в том, как ты выглядишь, нет. По сути, ничего такого уж необычного. На Земле есть одно животное... оно немного похоже на тебя.

Существо на столе промолчало.

Она пристально взглянула на него, вдруг испугавшись того, что наступила одна из столь печально известных продолжительных пауз.

- Ты ведь чем-то занят сейчас? - спросила она. - Чем-то таким, о чем я совершенно не имею представления? Так?

- Я здесь для того, чтобы ты привыкла к нам и успокоилась, - ответил ей он. - У тебя хорошо получается, как нельзя лучше.

Сказать по правде, она совсем не разделяла мнения Йядайи и не торопилась бы с похвалами в свой адрес.

- А как успехи у других людей?

- Несколько человек, с которыми мы пытались наладить контакт, пытались убить меня.

Лилит с трудом сглотнула. Больше всего ее поразило в этом то, как эти люди смогли заставить себя прикоснуться к нему, абсолютному чужаку.

- И что вы им сделали?

- За что - за то, что они пытались убить меня?

- Нет, прежде чем они решились на такое?

- Ничего особенного. Наши встречи практически ничем не отличались от того, что происходит теперь здесь, в этой комнате.

- Вот черт, - выдохнула она, потом в очередной раз заставила себя поднять на него взгляд. - Ты видишь так же, как и мы?

- Да, и очень хорошо.

- Различаешь цвета? И перспективу?

- И то и другое.

Но глаз у него не было, это точно. Теперь она наконец разглядела, что там, где в верхней части черепа щупальца росли гуще, не было ничего, просто темные пятна на коже. Те же самые пятна и пучки щупалец имелись там, где, по идее, должны были находиться его уши. В его горле, прямо посредине, зияло отверстие. Растущие вокруг этой дыры щупальца отличались по цвету от остальных, соседних, были словно бы чуть светлее. Такие темно-прозрачные, бледно-восковые черви.

- По сути, я способен зрительно воспринимать окружающее разом во все стороны - я вижу везде, где у меня есть щупальца. Наверно ты это уже заметила. Я все отмечаю зрительно - вне зависимости, регистрирует ли это мое сознание это или нет. Не видеть я просто не могу.

Представить подобное существование можно было только в кошмарном сне - жить, не имея возможности закрыть глаза, скрыться за первородной тьмой своих собственных век.

- А сон... ты когда-нибудь спишь?

- Да. Но не совсем в том смысле, как это происходит у вас.

Заговорив о сне, она внезапно вспомнила, что совсем недавно сама тоже спала, не совсем обычно, если не сказать сильнее.

- Ты так и не сказал мне, сколько длился мой сон.

- Что-то около... двухсот пятидесяти ваших лет.

Такое она не могла переварить за один раз, для одного раза этого было многовато. Услышав, она молчала так долго, что в конце концов он сам решил прервать тишину.

- После первого твоего Пробуждения нам показалось, что с тобой что-то не в порядке. Таким было не мое мнение, но мнение нескольких моих коллег. Методика, избранная с тобой, оказалась ошибочной, и ошибка это дорого стоила, и тебе и нам. Можно сказать, что твои способности переоценили. В некотором отношении, психологически, ты очень сильно похожа на нас, но иногда вдруг начинала вести себя точно так же, как те из ваших людей, военных, которых мы вытащили из подземных убежищ. Так было поначалу. После той первой ошибки, допущенной с тобой, ты спала пятьдесят лет подряд.

Забыв о сидящих на столе червях, она подползла по полу к кровати и прислонилась к ней спиной, совершенно без сил.

- Мне казалось, что одно мое Пробуждение от другого отделяют недели или, возможно, месяцы, но чтобы так много, целые десятилетия... Нет, я представить себе этого не могла.

- Во многом ты подобна своему миру. Чтобы полностью излечиться, тебе нужно время. Время нужно и нам, с тем чтобы узнать о вас как можно больше, научиться понимать вас.

Йядайя сделал паузу.

- Когда некоторые из твоих сородичей начали кончать жизнь самоубийством, мы не знали, что и думать. Бытовало такое мнение, что люди поступают так потому, что остались в стороне от общего ухода из жизни - по сути, они уже считали себя мертвыми, нужно было только довести дело до конца, убить себя. Другие полагали, что причина здесь в том, что мы держим вас в изоляции. Тогда мы попробовали образовывать пары, но многие ранили и даже убивали друг друга. Смертей в полной изоляции было несравненно меньше.

Последние фразы воскресили в ее памяти ужасные картины.

- Йядайя? - спросила она.

Щупальца в нижней части его лица словно пошли рябью, на несколько мгновений приняв вид волнистых длинных усов.

- Я помню, что вместе со мной несколько дней, а может быть и больше, находился маленький мальчик. Его звали Шарад. Где он теперь, что с ним?

Несколько минут он молчал, подняв напряженные щупальца вертикально вверх. Внезапно сверху зазвучал голос, очень похожий на собственный голос Йядайи, но на этот раз чужой и непонятный, быстрый и отрывистый.

- Мои сородичи дали ответ на твой вопрос, - сказал Йядайя. - Шарад вполне здоров и прекрасно себя чувствует, хотя его больше нельзя назвать маленьким мальчиком.

- Значит, на вашем корабле не все спят, некоторым удается повзрослеть и состариться? Например, детям?

- Да, некоторые из вас жили и живут среди нас и сейчас нормальной жизнью. Мы им доверяем и не изолируем их.

- Никого из нас нельзя держать в изоляции. Иначе мы можем сойти с ума. Если вы не ставите целью свести нас с ума, тогда выпустите нас на свободу. Несколько раз мне казалось, что я вот-вот спячу. Люди не могут жить в-одиночку.

Его щупальца словно бы попытались оттолкнуть ее.

- Нам это известно. Лично я не ни за что не согласился бы провести в одиночестве столько месяцев, сколько пришлось провести тебе. Все дело в том, что мы не знали, каким путем лучше всего сводить людей друг с другом, и не раз обжигались.

- Но Шарад и я...

- У него есть мать и отец, Лилит.

Сверху раздался чей-то неизвестный голос, на этот раз говорили по-английски.

- У мальчика были родители и сестра. Сейчас они все спят, все вместе обычным сном. Он все еще очень молод. На каком языке он говорил с тобой, Лилит? - сделав паузу, спросил бестелесный голос.

- Не знаю, - ответила она. - Прежде он был слишком мал, чтобы объяснить мне это, или может быть он пытался, да я сама не поняла. Мне кажется, что он скорее всего откуда-то из Вест-Индии, хотя для вас это наверно мало о чем говорит.

- Нет, это важно - кое-кто из моих сородичей хорошо понимает тебя. Я же спросил из простого любопытства.

- С ним точно все в порядке?

- Он прекрасно себя чувствует.

На мгновение она успокоилась, потом снова начала сомневаться. Быть может этот невидимый голос просто пытается успокоить ее, добиться от нее каких-то уступок?

- Я могу увидеть его? - решительно потребовала она ответа.

- Йядайя? - спросил бестелесный голос.

Йядайя повернулся к ней.

- Как только ты сможешь ходить среди нас без страха, ты немедленно с ним увидишься. Больше не будет ни сна, ни заключения, Лилит. Скоро ты выйдешь из этой камеры. Как только ты будешь готова, тебя выпустят отсюда.

 

 

3

 

Йядайя так и остался с ней. И теперь, точно так же, как когда-то она страстно желала быть избавленной от своего невыносимого одиночества, она желала только одного - чтобы он ушел от нее. Закончив разговор, он надолго замолчал, и Лилит почти уже было решила, что он заснул - если конечно эти существа вообще спят. Она тоже прилегла, не зная, может ли она тоже позволить себе заснуть в присутствии своего нового знакомого. Это было все равно, что лечь спать и спокойно уснуть в одной комнате с гремучей змеей, зная, что, проснувшись, вполне можно обнаружить живую пеструю ленту под собственным одеялом.

В одном она была уверена полностью - заснуть, повернувшись к Йядайе лицом, она точно не сможет. При том, что заставить себя повернуться к нему спиной она тоже не могла. По крайней мере надолго. Раз за разом задремывая, она просыпалась, вздрагивая, и торопливо открывала глаза, чтобы узнать, не крадется ли к ней ее медуза-сосед. По прошествии некоторого времени она поняла, что совершенно лишилась сил, но поделать ничего с собой она не могла. Хуже всего, что каждый раз, когда она двигалась, начинали шевелиться и щупальца Йядайи, лениво приподнимаясь в ее сторону, словно бы он спал с приоткрытыми глазами - что, похоже, и было.

Сама не своя от усталости, с раскалывающейся от боли головой, к чему под конец присоединился еще и бурлящий желудок, она поднялась с кровати и улеглась прямо на полу, вытянувшись рядом со своим ложем. Теперь, как бы она ни повернулась, Йядайя ей был не виден. Все, что она могло увидеть, ограничивалось подножием стола-платформы, прямо перед ней, и куском стены. Йядайя оказался полностью исключенным из ее мира.

- Нет, Лилит, - вдруг проговорил он, не успела она закрыть глаза.

Она промолчала, притворившись, что не слышит его.

- Ложись на кровать, - продолжил он. - Или на полу вот здесь. Но там спать не нужно.

Она продолжала лежать неподвижно, вся напряженная с головы до ног.

- Хорошо, если ты хочешь, можешь оставаться на месте, но я тогда переберусь на кровать.

Это было невозможно, тогда он окажется прямо перед ней - слишком близко, будет нависать над ней. Медуза, гипнотизирующая своим насмешливым взглядом.

Поднявшись с пола, она не легла, а рухнула на постель, про себя проклиная и его и себя, униженную, и немного поплакала. Всхлипывая, она наконец погрузилась в сон. Ее тело просто не могло больше выдержать такого мучения.

Она проснулась внезапно, как от толчка, и, мгновенно обернувшись, уставилась на него. Он по-прежнему сидел на своей платформе и похоже даже не пошевелился за прошедшее время. Когда пара его щупалец вздрогнула и чуть приподнялась в ее направлении, она скатилась с кровати и опрометью бросилась в ванную. Он дал ее возможность побыть немного одной, умыться и покопаться в жалости и презрении к себе. Она не могла вспомнить, когда последний раз столь долгое время непрерывно испытывала такой сильный страх, чувствовала себя такой растерянной и жалкой. Йядайя даже не пытался что-нибудь сделать, а ее трясло от страха как последнюю трусиху.

Когда наконец он позвал ее, она глубоко вздохнула и вышла из ванной.

- У меня ничего не получается, - сказала она голосом, в котором дрожали слезы. - Прошу тебя, отправь меня на Землю вместе с остальными людьми. У меня все равно ничего не выйдет.

Он ничего не ответил.

По прошествии некоторого времени она снова заговорила, теперь уже о другом.

- У меня тут шрам, - сказала она, дотрагиваясь до своего живота. - На Земле его не было. Что вы со мной сделали?

- У тебя была опухоль, - ответил он. - Рак. Мы избавили тебя от рака, больше ничего. В противном случае болезнь убила бы тебя.

По спине у нее пробежал холодок. От рака умерла ее мать. Рак был у двух ее теток, и бабушку ее трижды оперировали по поводу злокачественных опухолей. Теперь все они мертвы, пали жертвами чьего-то безумия. Но "традиция" ее семьи продолжилась в ее лице, это было похоже на правду.

- И что же вы у меня вырезали вместе с опухолью? - тихо спросила она у него.

- Ничего.

- Ни грамма внутренностей? Ни куска легкого? Ни клочка мочевого пузыря?

- Нет, ничего такого. Мой сородич вылечил тебя. Можешь считать, что ты не потеряла ничего, что хотела бы сохранить.

- Твой сородич, о котором ты говоришь... он оперировал меня?

- Совершенно верно, причем делал это с огромным интересом и вниманием. Он специализируется в области человеческой физиологии. Вместе с ним тебя оперировал человек, женщина-врач, но в ту пору она была уже очень старой и умирала. Она только следила за операцией и помогала советами.

- Но она наверняка была неспециалист, как вы могли доверить меня ей? И этот твой сородич, он ведь тоже ничего не знал обо мне, да и вообще вряд ли что понимает в человеческой анатомии. Мы же с вами отличаемся, как небо и земля!

- Мой сородич, его нельзя назвать мужчиной - впрочем, и женщиной нельзя назвать тоже. Пол, к которому он относится, на нашем языке называется "оолой". После того как на Земле окончилась война, там было множество мертвых и умирающих людей, вполне достаточно для изучения вашей анатомии. Наши оолойи научились отличать нормальное состояние вашего организма от всяческих нарушений в функционировании, а также оценивать возможности вашего тела. Оолойи, побывавшие на вашей планете, по возвращению на корабль обучили тех, кто оставался здесь. Мой сородич изучал ваше тело в течение почти всей своей жизни.

- И каким же образом это происходило? Как оолой изучал нас?

Она представила себе одиночные камеры, полные умирающих, камеры, под сводами которых не стихают стоны. И за каждым движением медленно и мучительно отдающего Богу душу несчастного внимательно наблюдает медуза. Медузы оперируют еще живых людей вместе с умершими. Ужасные болезни развиваются беспрепятственно, только лишь для того чтобы дать возможность как следует изучить их неизбежный и удручающий ход любопытствующим оолойям.

- В основном они наблюдали. У их вида имеются особые органы чувств, как нельзя лучше подходящие для этой цели. Мой сородич тщательно исследовал тебя, потом взял на анализ несколько здоровых клеток твоего тела и сравнил их с больными клетками, твоими собственными и теми, что можно было получить из тел других людей, физиологически подобных тебе. После, закончив предварительные исследования, он сказал, что у тебя был не только рак, но и особый талант к раку.

- Я не назвала бы это талантом. Проклятием - еще куда ни шло. Но каким образом твоему сородичу удалось узнать все, что нужно, только путем... наблюдения?

- Возможно, я употребил здесь не совсем верное слово. Проницательность, вот это будет точнее. Дело здесь ограничивается не только зрением. Мой сородич способен узнать все, что ему нужно, изучив только структуру твоих генов. Из этого он узнал практически все об истории твоих болезней и даже о твоем характере. О том, каким образом обычно проистекает ход твоих мыслей. Все это он выяснил во время одного единственного теста.

- В самом деле? Знаешь, мне не нравится, что вы позволяете себе - копаетесь в моем теле без моего ведома. А кроме того, я не понимаю, каким образом возможно вырезать опухоль, не причинив вреда органу, в котором она развилась. По-моему, это чушь.

- Никто и не говорит о том, что опухоль тебе вырезали. Дело в том, что оолой вскрыл твое тело совсем не для того чтобы вырезать твою опухоль, а для того чтобы удобнее было исследовать ее всеми имеющимися в его распоряжении органами чувств, напрямую. До тех пор ему еще не доводилось видеть ни одной опухоли самому. Как только он закончил свои исследования, он заставил твое тело поглотить опухоль.

- Он заставил... мое тело... поглотить опухоль?

- Да. Можно сказать, что он отдал твоему телу биохимический приказ, и опухоль исчезла.

- И таким образом вы излечиваете все болезни?

- Болезней у нас практически нет.

Лилит вздохнула.

- Жаль, что я не могу сказать то же самое о нас. Рак стал в моей семье настоящим проклятием.

- Больше ты о раке не вспомнишь. Мой сородич сказал мне, что твой рак был поистине прекрасен, хотя справится с ним было совсем несложно.

- Рак - прекрасен?

- Некоторые вещи оолойи воспринимают по-своему, очень своеобразно. Вот, Лилит, поешь. Ты ведь голодна?

Шагнув к нему, она протянула руку, чтобы взять тарелку, и только тогда поняла, что она делает. Она замерла, но сумела отчаянным усилием воли заставить себя не отскочить назад. Через секунду она приблизилась к нему еще на один шаг, потом на полшага. Потом еще. Она физически не могла двигаться быстро. Не могла, например, схватить тарелку и быстро отбежать в угол комнаты. Она вообще была поражена тем, что могла пошевелить рукой или ногой. Она двигалась вперед медленно-медленно.

Накрепко стиснув зубы, она заставила себя взять тарелку. Ее руки так сильно тряслись, что половину супа она расплескала. Вместе с остатками еды она вернулась на кровать. Немного успокоившись, она принялась за свой завтрак, а потом закусила и самой тарелкой из съедобного материала, напоминающего плотный хлеб. Голод остался. Она с удовольствием съела бы чего-нибудь еще, но просить у Йядайи не стала. Взять еще одну тарелку из его рук она бы просто не смогла. Из этих рук-стеблей - нет. Ладонь, окруженная сразу, может быть, десятком пальцев. Внутри пальцев без сомнения имелись кости, по крайней мере они были не такими гибкими, как щупальца. Рук, как и ног, было только две - и на том спасибо. В сущности, Йядайя был совсем не так уж уродлив, а ведь мог бы иметь совсем уж нечеловеческую внешность. Тогда почему ей так невыносим его облик? Ведь он не так много от нее просит, всего лишь чтобы она взяла себя в руки и сохраняла спокойствие, находясь в его обществе и обществе ему подобных. Почему бы ей не пойти ему навстречу? Но нет, что-то выше ее овладевает ей.

Она попыталась представить себя окруженной плотным кольцом точно таких же, как Йядайя, медуз, и поняла, что сейчас спятит от страха. На лбу у нее выступил холодный пот. Очевидно именно такое состояние психики называют фобией, тем, чего она никогда в прежней жизни не знала. Каким точно должно было быть в этом случае ощущение, она не знала, но слышала, что об этом рассказывали другие люди. Настоящая ксенофобия - и, судя по рассказам Йядайи, страдала ей не только она одна.

Вздохнув, она поняла, что по-прежнему чувствует себя усталой как собака и голодной. Потом провела руками по лицу. Растерла щеки. Как бы ни называлось то, что происходит с ней, фобией или по-другому, ей следовало избавиться от этого как можно скорее. Он взглянула на Йядайю.

- Как вы называете себя? - спросила она у него. - Расскажи мне о своем народе.

- Мы называем себя оанкали.

- Оанкали. Похоже на слово из какого-то земного языка, не помню какого.

- Может быть. Но если в нем и есть такое слово, то наверняка у него другое значение.

- А что это слово означает на вашем языке.

- Многое. Например, обменщики.

- Так вы занимаетесь обменом?

- Да.

- И чем же вы меняетесь?

- Самими собой.

- Ты хочешь сказать... друг другом? Рабами?

- Нет, рабства у нас нет и никогда не было.

- Тогда как же прикажешь тебя понимать?

- Так, как я сказал. Мы меняем сами себя.

- Все равно я тебя не понимаю.

Йядайя ничего не ответил. Казалось, что он завернулся в саван молчания, ссутулившись и нахохлившись. Она знала, что ответа не будет.

Она вздохнула.

- Иногда ты ведешь себя в точности как человек. Когда я не смотрю на тебя, мне кажется, что я разговариваю с обычным мужчиной.

- Так это и должно быть. Я специально учился, рассчитывая именно на такую твою реакцию. Я очень долго практиковался в языке с женщиной-врачом. Она была уже слишком стара и не могла рожать, но согласилась сотрудничать с нами и учила наших людей.

- Мне показалось, ты сказал, что она умирала.

- В определенный момент она действительно начала умирать, и этот процесс был необратимым. Она умерла в сто тридцать лет и всего между своими Пробуждениями она провела среди нас около пятидесяти лет. Мне и моим сородичам она была словно бы четвертым родителем. Тяжело было смотреть, как она угасает и смерть подкрадывается к ней. В вас скрывается необыкновенный потенциал, но все вы, как правило умираете, не использовав и части этого потенциала.

- Я нередко слышала то же самое и от людей, еще на Земле.

Лилит нахмурилась.

- Скажи мне, разве твои оолойи не могут продлить жизнь людям? Возможно эта женщина-врач хотела жить и дальше, и больше ста тридцати лет, почему же вы не помогли мне?

- Оолойи помогали ей. Они дали ей сорок лет, которых у нее иначе не было бы, и когда они больше не смогли продлевать ее жизнь, помогли ей уйти без боли. Когда мы нашли ее, она была уже не молода. Если бы она встретилась с нами лет на двадцать раньше, то наверняка прожила бы гораздо дольше.

Лилит обдумала услышанное и решила, что все сказанное вполне логично.

- Мне двадцать шесть, - сказала она.

- В действительности тебе заметно больше, - отозвался он. - Всего ты бодрствовала около двух лет. Так что тебе сейчас двадцать восемь.

Известие застало ее неожиданно, она никогда не задумывалась над тем, что могла оказаться на два года старше, чем считала всегда. Два года в невыносимо одиночном заключении. Чем же ее вознаградят за такую жертву? Что предоставят взамен? Она снова подняла лицо к Йядайе.

Его щупальца словно бы застыли, превратившись во вторую кожу - темные пятна на лице и шее, темная, гладкая на вид масса на голове.

- Если не случится ничего непредвиденного, - сказал он, - то ты скорее всего проживешь гораздо больше ста тридцати лет. Кроме того, в течение всей своей жизни биологически ты будешь оставаться очень молодой, почти юной. Твои дети проживут значительно дольше тебя.

Говоря это, он был очень похож на человека. Наверно именно щупальца придавали ему такой странный, отпугивающий вид морского животного, спрута. Цвет окраса его кожи не менялся. То, что у него не было ни глаз, ни носа, ни ушей, по-прежнему беспокоило ее, но уже совсем чуть-чуть.

- Йядайя, - попросила она его, - если тебе нетрудно, то оставайся пожалуйста, таким, какой ты есть сейчас. - Я хочу подойти к тебе и посмотреть поближе... не знаю, получится ли это у меня.

Щупальца снова вздрогнули, - словно бы рябь прошла по странноватой коже, - но тут же снова замерли и отвердели.

- Хорошо, - ответил он. - Подойди ко мне.

Медленно, но неуклонно она приблизилась к нему. Но щупальца продолжали казаться второй кожей даже на расстоянии двух футов.

- Как ты отнесешься к тому... - сдавленным голосом спросила она, замолчала и продолжила снова. - К тому, если я потрогаю тебя?

- Хорошо.

На поверку это оказалось сделать гораздо легче, чем она предполагала. Кожа Йядайи была прохладной и почти такой же мягкой и гладкой на ощупь, как обычная кожа - гладкой, как ее ногти и, может быть, почти такой же плотной.

- Тебе нетрудно вот так сидеть? - поинтересовалась она.

- Нет, это нетрудно. Просто немного необычно. Мои органы чувств притуплены.

- Почему ты вдруг стал таким - я имею в виду, почему стал таким сам по себе, ведь я тебя об этом не просила?

- Эта поза выражает удовольствие или удивление.

- Значит минуту назад тебе было приятно? От чего?

- Мне было приятно находится в твоем обществе. Ты была расстроена тем, что потеряла два года, и хотела, чтобы мы вернули тебе их обратно. Ты не хотела умирать.

Она уставилась на него, потрясенная тем, с какой легкостью он прочитал ее мысли. Должно быть ему довелось повидать немало людей, выбравших смерть после обещания долгой жизни, здоровья, почти бесконечной молодости. Почему они выбрали уход? Быть может она, сама того не замечая, говорила свои мысли вслух: для чего им было нужно все это? Чего они потребуют от нее взамен?

- До сих пор только скука и одиночество наводили меня на мысли о смерти.

- Все это в прошлом. Но ты все-таки не пыталась убить себя, даже в таких условиях.

- ... Да, не пыталась.

- Твое желание жить гораздо сильнее, чем ты можешь представить.

Она вздохнула.

- И вы решили меня проверить, верно? И именно поэтому ты до сих пор не сказал мне, что вы хотите от нас, людей?

- Да, - согласился он, и она почувствовала тревогу.

- Тогда скажи мне, сейчас же!

В ответ - молчание.

- Если ты действительно так хорошо знаешь нас, то должен был слышать кое-что о такой штуке, как воображение. Ты хочешь мне хорошего, но на самом деле добиваешься как раз обратного, - сказала она.

- Как только ты будешь готова выйти из этой комнаты вместе со мной, я отвечу на все твои вопросы, - заверил он ее.

Несколько секунд она рассматривала его лицо.

- Тогда давай работать над собой, - сказала наконец она мрачно. - Расслабься и прими свой естественный вид, и посмотрим, что из этого выйдет.

Он помедлил, а потом его щупальца поникли. На столе снова оказался гротескный морской спрут, и, сама не зная, что с ней происходит, Лилит отшатнулась, охваченная паникой и отвращением. Она ничего не могла с собой поделать. Только огромным усилием воли ей удалось заставить себя остановиться.

- Господи, я так устала от всего этого, - пробормотала она. - Ну почему у меня ничего не выходит?

- Когда врач, о которой я тебе уже несколько раз говорил, впервые увидела одного из нас, - сказал он, - она пришла в такое беспокойство, что все сочли за лучшее немедленно оставить ее одну. Нам показалось это очень странным.

- И вы оставили ее одну?

Он продолжил, но уже более мягким тоном:

- В ту пору я еще не родился. К тому времени, когда я появился на свет, отношения с вашим врачом были уже улажены. По правде сказать, мои сородичи тоже испугались, может быть не меньше, чем эта женщина-врач. Так вот, их страх, по-моему, был гораздо сильнее твоего сейчас. Никогда раньше мы не видели столько жизни и смерти одновременно в одном живом существе. Прикасаясь к ней, некоторые из моих сородичей испытывали боль.

- Потому что она была... больна?

- Нет. Им было больно даже тогда, когда она чувствовала себя хорошо. Все дело было в ее генетической структуре - это сбивало их с толку. Сейчас я пока не могу объяснить это тебе. Позже, быть может, ты поймешь, хотя никогда не сможешь чувствовать так же, как мы.

Спрыгнув со стола, он сделал шаг в ее сторону и протянул свою руку к ее руке. Когда его конечность находилась на полпути к ее руке, она автоматически протянула ему ладонь для пожатия, замешкавшись лишь на миг. Когда ее ладонь оказалась в его многопалой руке, она отвела глаза в сторону и вся напряглась и замерла. Тонкие пальцы едва сжимали ее ладонь.

- Хорошо, - наконец сказал он, отпуская ее. - Скоро эта комната останется лишь в твоих воспоминаниях.

 

 

4

 

Одиннадцать циклов приемов пищи спустя он вывел ее наружу.

Она не имела никакого представления о том, сколько длились эти периоды одиннадцати пищевых циклов, регулярно ли ей хотелось есть или нет, потому что иногда она просила еду сама, иногда ей предлагал перекусить Йядайя. Он не торопил ее, а она редко сама проявляла инициативу. Только раз или два она пыталась упрашивать его выпустить ее наружу, но он отказывал ей без объяснений причин с полным спокойствием и без следов раздражения. Он просто молчал. Он просто выключал себя, и все, стоило только ей начать просить его о чем-нибудь или выдвигать требования или начинать задавать вопросы, на которые он пока не мог дать ответов. В своей семье перед войной она слыла завидной упрямицей, но он без труда сумел заткнуть ее за пояс.

По прошествии некоторого времени он начал передвигаться по комнате. Довольно долго он находился в неподвижности - настолько долго, что стал казаться ей частью обстановки - и когда он неожиданно поднялся и отправился в ванную, она снова испытала шок. Все то время пока он оставался в ванной, она сидела на кровати, пытаясь представить себе, чем он может там заниматься - тем же, что и она, или чем-то другим. Она не стала спрашивать его об этом. Когда несколько позже он наконец вернулся в комнату, она почувствовала, что почти совсем не боится его. Он принес ей нечто такое, что приятно поразило ее, настолько, что она взяла "это" из его рук без колебаний - банан, совершенно зрелый, крупный, желтый, твердый и очень сладкий.

Она съела банан медленно, хотя ей очень хотелось проглотить его в два приема, но она сдержала себя. По сути, это была лучшая еда, которую ей довелось отведать за две с половиной сотни лет. Кто знает, когда ей удастся попробовать подобное яство снова - может быть вообще никогда. Она съела банан почти целиком - даже белую внутреннюю кожицу.

О том, где он сумел раздобыть этот банан и почему он вдруг решил угостить ее им, Йядайя не сказал ей ни слова. И больше бананов ей не приносил. Вместо этого он на некоторое время вдруг занял ее место на кровати. Растянувшись на ее ложе, он долго лежал там неподвижно, словно мертвый. Не находя себе места, она занялась своей обычной гимнастикой и выполнила два комплекса обычных упражнений подряд, намеренно, чтобы довести себя до изнеможения, потом забралась на стол и просидела там до тех пор, пока он не поднялся с кровати и не позволил ей занять свое место.

Когда она проснулась, он снял куртку и продемонстрировал ей островки зарослей сенсорных щупалец, расположенных у него на спине и на всем теле. К своему удивлению, она довольно быстро привыкла к виду его обнаженного торса. Теперь он был для нее просто уродом, и все. Со своими щупальцами по всему телу он казался ей морским животным, случайно очутившимся не в своей среде обитания.

- Ты можешь дышать под водой? - спросила она у него.

- Да.

- Я так и думала - наверняка эти вздутия вокруг твоего ротового отверстия могут служить и жабрами. Где ты чувствуешь себя лучше - под водой или на воздухе?

- Мне приятно побыть под водой, но на воздухе я провожу большую часть своей жизни. Впрочем, могу жить и там и тут.

- Воздух... тебе тоже необходим кислород?

- Мне нужен кислород, хотя и не в такой степени, как тебе.

Она начала думать о жабрах и щупальцах, всех этих его принадлежностях настоящего морского обитателя.

- А твои щупальца, они ядовитые?.. можешь ты стрекать, как это делают медузы?

- Могу, с помощью любого щупальца.

Она подалась назад, хотя и стояла в приличном отдалении от него.

- Почему ты не сказал мне об этом сразу?

- Я все равно не причинил бы тебе вреда. Ни за что.

За исключением того случая, если бы она решила напасть на него.

- Тогда что случилось с теми людьми, которые пытались убить тебя?

- Нет, Лилит, ты ошибаешься. Я совсем не заинтересован в том, чтобы люди умирали. И не стану их убивать. Всю свою жизнь я учился только одному - всеми средствами стараться сохранять людям жизнь.

- Тогда что же с ними происходило?

- Я остановил их, ведь я довольно силен - сильнее, чем ты, наверное, думаешь.

- Но ты... ты все-таки жалил их?

- Нет, потому что если бы я их ужалил, они умерли немедленно. Жалить так, чтобы человек остался жив, умеют только одни оолойи. В далекой древности мои предки охотились, умерщвляя свои жертвы укусом. Их яд был настолько силен, что процесс пищеварения начинался еще до того, как они принимались за еду. Яд переваривал плоть. Кроме того, яд помогал им защищаться от врагов. Не слишком приятное было у них существование.

- На самом деле, звучит как вполне обычное явление...

- Мои предки жили крайне мало. У некоторых животных был иммунитет к их яду.

- Может быть у людей тоже есть иммунитет.

Его ответ звучал особенно мягко.

- Нет, Лилит, это не так.

А еще через некоторое время он принес ей апельсин. Просто любопытства ради, она разломила плод и предложила половину ему. Приняв из ее руки предложенное, он присел рядом с ней на кровать и принялся есть. Когда с апельсином было покончено, он повернулся к ней лицом - что было не более чем жест вежливости по отношению к ней, как к человеку, поскольку лица у него в привычном смысле слова не было - и словно бы внимательно и пристально всю ее рассмотрел. Его щупальца протянулись к ней совсем близко, почти коснувшись ее кожи. Когда же одно из щупалец и вправду коснулось ее, он вскочила на ноги. Потом, сообразив, что с ней ничего не случилось и она по-прежнему жива и здорова, она устыдилась. Ей не стала приятной близость Йядайи, но он больше не пугал ее. Теперь, по прошествию стольких (скольких?) дней, она больше не испытывала прежней паники; только радость от того, что наконец-то ей стало легче.

- Сегодня мы выйдем отсюда, - объявил он ей. - Моя семья будет рада познакомится с тобой. А ты... тебе придется немалому научиться.

 

5

 

Она попросила его подождать, пока она смоет в ванной с рук апельсиновый сок. Когда она вернулась, он подошел к одной из стен и прикоснулся к ней парой своих удлиненных головных щупалец.

Тотчас же в том месте стены, которое отметили его щупальца, образовался темный проем. Проем быстро расширился, превратившись в дверь, сквозь которую в комнату Лилит хлынули потоки звуков и света, зеленого, оранжевого, желтого...

Со времени ее первого Пробуждения ее мир был практически лишен красок. Цвет своей кожи собственной крови - и все это внутри бледных стен камеры, - вот все, на чем мог остановиться ее глаз. Прочее было чередой переходных полутонов от белого к серому. Даже ее еда - и та была бесцветной, за исключением недавних банана и апельсина. Теперь впереди ее ждали настоящие цвета и солнечный свет. И там было много места. Огромное, непривычное пустое пространство.

Увеличиваясь в размерах, проход в стене казался расходящимися складками морщинистой плоти, растворяющейся словно под напором невидимой руки. Впечатление было одновременно и удивительным и внушающим отвращение.

- Она живая? - спросила она.

- Да, - ответил он.

А она била стену кулаками, пыталась кусать ее, рвала ногтями, била ногами. Стена продолжала оставаться гладкой, чуть податливой, как стол и кровать, но не более того, и совершенно непроницаемой. На ощупь стена казалась пластиковой, под пальцами давала ощущение прохлады.

- Что это такое?

- Плоть. Больше похожая на мою, чем на твою, но и от моей тоже отличается. Это... корабль.

- Ты шутишь! Разве корабль... живой?

- Да, живой. Пошли, теперь можно выходить.

Проем в стене увеличился настолько, что они уже могли пройти в него вдвоем. Пригнувшись, он шагнул вперед. Тоже пригнувшись, она последовала было за ним, но, шагнув, остановилась. Там, снаружи, было так много пустоты. Предметы, которые испускали свет и сверкали всеми цветами, были тонкой, как волос, разноцветной листвой и круглыми плодами, напоминающими кокосовые орехи, находящимися, очевидно, на разной степени созревания. И то и другое свисало со всех сторон открывшегося прохода в чужой мир. Сразу вслед за странной растительностью открывалось широкое поле с несколькими одиноко стоящими деревьями - невероятно высокими - и отдаленными холмами под сияющими светло-желтыми небесами. Одного только вида растений и неба ей хватило для того, чтобы мгновенно убедиться, что она находится не на Земле; об обратном не стоило даже мечтать, обманывая себя. На некотором расстоянии от выхода виднелись движущиеся фигуры, формой напоминающие человеческие, и несколько животных величиной с овчарку, рассмотреть которых во всех подробностях пока не удавалось - мешало расстояние и яркий свет - хотя на первый взгляд у животных наверняка было более чем две пары ног. Шесть ног? Или десять?

- Выходи же, Лилит, - позвал ее Йядайя.

Вместо этого она шагнула назад, дальше от чужеродного простора. Ее маленькая одиночка, которую она столько дней и ночей ненавидела, внезапно показалась ей самым уютным и безопасным местом во всем мире.

- Ты хочешь вернуться обратно в камеру, Лилит? - мягко спросил ее Йядайя.

Неотрывно глядя на него сквозь открытый проем, она внезапно поняла, что он специально провоцирует ее, пытается узнать, сколько в ней еще осталось страха. Он был совершенно прав, и может быть именно потому это сработало. Она пытается вернуться в свою темницу - как животное из зоопарка, так долго просидевшее в клетке, что та стала в конце концов ему домом.

Стиснув зубы, она заставила себя шагнуть в проем, а потом, трепеща от волнения, выбралась наружу.

Оказавшись под открытым небом, она встала около Йядайи, вздохнув глубоко и порывисто. Повернув голову в одну и другую сторону, она быстро осмотрелась, потом поспешно опустила глаза под ноги, борясь в себе с настойчивым стремлением броситься обратно в свое убежище, которое находилось так близко. Он взял ее за руку и повел прочь.

Когда она повторно оглянулась по сторонам, дыра в стене за ее спиной уже затягивалась, и она поняла, что то, из чего она только что вышла, на самом деле представляло собой огромное дерево. Ее комната занимала лишь малую часть внутреннего объема этого дерева. Оно произрастало из нечто, напоминающего вполне обычную, светло-коричневую почву с большой примесью песка. Нижние ветви древа сгибались от тяжести висящих на них плодов. В остальном дерево выглядело вполне нормальным, если не считать его размеров. В окружности ствол превосходил любое офисное здание, которое она видела в своей жизни. Вершина дерева, казалось, подпирала светло-желтое небо. Каково оно было высотой? Какая часть его служила зданием или обиталищем других медуз?

- И все, что находилось внутри моей комнаты, тоже было живым? - спросила она.

- Все, за исключением некоторых предметов внешней отделки и их креплений, - ответил Йядайя. - Еда, которой ты питалась, производилась из плодов этого дерева, растущих на одном из его сучьев. Это дерево было специально модифицировано для того, чтобы быть средой твоего обитания и давать тебе продукты, необходимые для жизни.

- У которых вкус был словно у картона с постным маслом, - негромко добавила она. - От души надеюсь, что в жизни никогда такого больше не попробую.

- Не беспокойся - дальше тебя кормить будут по твоему вкусу. Но благодаря прежней еде, ты сохранила отличное здоровье. Твой прежний рацион, кстати говоря, был рассчитан таким образом, чтобы дать организму сигнал о том, чтобы тот не вырабатывал больше раковых клеток, пока твоя генетическая структура, предрасположенная к раку, подвергалась постепенной корректировке.

- Значит, вы исправили мои гены?

- Совершенно верно. Исправленные гены были внедрены в твои клетки, где они прижились и теперь преспокойно репродуцируют. Теперь рака у тебя не будет никогда, ты излечилась совершенно.

Странная манера распоряжаться чужими судьбами, подумала она, но вслух не сказала ничего.

- А когда вы отправите меня обратно на Землю? - спросила она через мгновение.

- Пока что, сейчас, это невозможно - ты не выживешь там, в особенности если окажешься одна.

- До сих пор вы никого на Землю не отправляли?

- Твоя группа будет первой.

- Ах, вот как...

Подобное до сих пор не приходило ей в голову - то, что в качестве морской свинки на Земле окажется не она одна, а целая куча народу, которым нужно будет там бороться за существование. Это многое меняло.

- Что происходит сейчас на Земле? - спросила она.

- Там пусто и дико. Леса, горы, пустыни, равнины, великие океаны. Ваш мир, некогда очень богатый и сейчас вернувший себе большую часть своих богатств, уже почти полностью очищен от радиации. В океанах жизнь бурлит, но, к сожалению, на суше, уцелевших животных видов очень мало: в основном это насекомые, черви, земноводные, рептилии и мелкие млекопитающие. Но вы, люди, сможете жить в таком мире - мы в этом не сомневаемся.

- Когда же?

- Необходимости для спешки нет. Впереди у тебя очень длинная жизнь, Лилит. А кроме того, ты еще не принималась за работу, которую должна выполнить тут для нас.

- Ты уже упоминал об этом. Что это за работа?

- Для начала тебе придется пожить в моей семье - это должно продлиться настолько долго, насколько это будет возможно. Тебя обучат тому, что впоследствии войдет в твои обязанности, станет твоей работой.

- Так о какой же работе идет речь?

- Тебе придется взять на себя Пробуждение небольшой группы людей, все они будут англоговорящими, и научить их общению с нами. Но прежде мы научим тебя выживать, а ты в свою очередь, будешь учить этому их. Люди, с которыми тебе придется общаться, все из так называемых "цивилизованных слоев" общества. Теперь им придется научиться создать свое собственное общество, учиться жить в лесу, строить для себя жилища своими собственными руками и выращивать и добывать пищу без чьей-то помощи и без машин.

- Вы не позволите нам пользоваться машинами? - нерешительно поинтересовалась она.

- Само собой, не позволим. Не только не позволим, но на первых этапах будем всячески противодействовать развитию у вас машиностроения, даже самого элементарного. Мы, конечно, снабдим вас орудиями труда, необходимыми для охоты и организации земледелия, но в дальнейшем вы будете обеспечивать себя всем необходимым сами. Мы уже позаботились о том, чтобы защитить ваш организм от наиболее опасных и смертоносных бактерий и вирусов. Но далее всем необходимым вам придется обеспечивать себя самостоятельно - вы сами будете добывать себе пропитание и защищаться от хищных животных и природных явлений, иначе не будет никакого развития.

- Где вы будете учить нас выживать - здесь, в своем тепличном мире? Устроите какой-нибудь макет - и наверняка ошибетесь, откуда вам знать, кто мы такие и как живем?

- Так оно и будет, а о вас мы конечно знать всего не можем. Для того ты и нужна нам. До сих пор мы очень много времени уделяли изучению человеческого тела, вашего образа мысли, вашей литературы, исторических хроник, многообразия культуры. Могу с уверенностью сказать, что в некоторых областях мы знаем о ваших способностях даже больше, чем знаете о себе вы. Так утверждают оолойи.

- Какая самоуверенность, наверняка они ошибаются. Хотя, если эти их исследования в самом деле велись два с половиной века, то кое-что вы наверняка сумели разузнать.

- Значит, вы сделали нам универсальную прививку против всех болезней? - переспросила она после этого, просто для того чтобы лишний раз убедиться, что не ослышалась.

- Нет, это не так.

- Но ты сказал...

- Мы просто укрепили вашу иммунную систему, сделали вас более стойкими к разного рода основным болезням.

- Каким же образом? Опять что-то связанное с генами?

Йядайя ничего не ответил. Лилит выждала паузу, чтобы убедиться, что ответа не будет. Вот еще одно, что они сотворили с ее телом без ее ведома, естественно желая ей добра и все такое прочее.

- В свое время мы примерно таким же образом обращались с животными, - тихо объявила она.

- Что ты имеешь в виду? - спросил он.

- Мы поступали с животными так, как считали нужным, полагая, что животным от этого будет только лучше - кастрировали их, делали прививки от разнообразных болезней, стерилизовали, изолировали самцов от самок - и все только из добрых намерений. Мы хотели для них только одного - чтобы они были здоровыми и жили под нашей заботой - для того только, чтобы потом их однажды зарезать и съесть.

Ни одно из щупалец Йядайи даже не дрогнуло, однако у Лилит создалось стойкое убеждение в том, что ее собеседник покатывается со смеха. Точно, он смеется над ней.

- И ты не боишься говорить мне такие вещи? - спросил он ее.

- Нет, - ответила она, - я боюсь, когда не понимаю, что со мной делают.

- Из тебя сделали очень здоровую женщину. Оолойи сделали все, чтобы подготовить тебя к долгой жизни на Земле - не для того же мы собираемся готовить тебя к переменам, чтобы ты вскорости умерла там.

Сказав это, он замолчал, дав понять, что разговор на эту тему закончен. Она в очередной раз оглянулась по сторонам, на гигантские деревья, у многих из которых ствол примерно посредине начинал делиться и ветвиться, образуя сучья, покрытые густой листвой, похожей на длинные зеленые волосы. Некоторые из этих волосяных прядей словно бы колыхались, но не от ветра, поскольку ветра кругом не было, а будто сами по себе. Лилит вздохнула. Даже эти деревья - точно как здешние коренные обитатели - имеют щупальца, то есть совсем неземные, чужеродные. Такие длинные, гибкие, зеленые щупальца.

- Йядайя?

Щупальца Йядайи мгновенно вскинулись в ее сторону, к чему она все еще никак не могла привыкнуть, хотя, похоже, это было тем единственным внешним проявлением, при помощи которого он мог продемонстрировать ей свое внимание или показать, что вообще смотрит на нее.

- Я желаю научиться всему, чему вы считаете нужным меня научить, - сказала ему она, - и я буду учиться, хотя я не лучший ученик, которого можно придумать. Уверена, что у вас здесь найдется немало таких людей, кто уже имеет опыт общения с дикой природой, чего обо мне никак не скажешь - таких, кто и вас самих сможет поучить. Вот с ними-то вам и нужно было начинать переговоры.

- Мы уже говорили с ними. Но такие люди проигрывают тебе хотя бы в том, что многое из их опыта, из того, что раньше они считали "обязательным", теперь необязательно, или наоборот, даже вредно и опасно. На Земле появились новые растения - в результате предпринятых нами направленных мутаций на основе старого материала. Некоторые из плодов, которые раньше можно было употреблять в пищу без опаски, теперь смертельно ядовиты. Кое-какие плоды теперь нужно знать как приготовить, иначе от них тоже можно заболеть или даже умереть. В животном мире тоже кое-что сильно изменилось - некоторые виды, прежде безвредные, теперь стали опасными. Твоя Земля внешне по-прежнему та же, но в результате вашей попытки уничтожить на ней жизнь и нашей попытки эту жизнь, по возможности, воскресить Земля сильно изменилась.

Лилит кивнула, удивляясь тому, что способна выслушивать такие вещи почти без всякого волнения. Возможно причина тут крылась в том, что она, сразу после войны, прежде чем оказаться в космическом плену, уже точно знала, что ее мир мертв. Она смирилась с потерей, и все остальное больше не казалось ей таким страшным.

- От городов должно быть остались одни развалины? - спросила она.

- Именно так. Крупные города оказались разрушены все до единого. То, что еще оставалось, мы уничтожили.

Не осознавая своих действий, она судорожно схватила его за руку.

- Вы уничтожили города? Стерли все, что осталось от нашей цивилизации, с лица Земли?

- Для того чтобы вы смогли начать все заново с нуля. Для поселения вам будет отведен район, свободный не только от радиоактивности, но и от следов прошлой истории. Это делается для того чтобы вы не пошли по уже раз пройденному пути.

- Так вы действительно считаете, что, лишив нас нашей культуры, вы сделали нас лучше, чем мы были раньше?

- Мы так не думаем. Вы не станете ни лучше, ни хуже. Вы станете другими.

Внезапно она уразумела, что стоит с ним лицом к лицу, что сжимает его руку в своих и ему, наверное, больно. По крайней мере ей было больно. Она разжала пальцы и его рука безвольно упала вниз, совершенно расслабленно и как-то не по-живому, стукнувшись о его тело как мертвая, как оно обычно и бывало, когда он не пользовался рукой для каких-то целенаправленных действий.

- Знаешь, что - я уверена, что вы ошиблись, причем жестоко, - почти выкрикнула она ему в лицо.

Гнев душил ее, и она не могла, да и не хотела сдерживать свои эмоции. Она больше не могла видеть его щупальца, чужеродное лицо и сдерживать свою злость - но вместе с тем ей непременно хотелось выговориться до конца. - Вы разрушили то, что не принадлежало вам ни по какому праву! - продолжила кричать она. - Мы были безумны, но вы ничем не отличаетесь от нас - акт нашего безумства был вами безумно завершен.

- Но ты жива, - ответил он ей.

Продолжая идти рядом с Йядайей, она внезапно почувствовала, что не испытывает к нему больше чувства благодарности. Почва вокруг была покрыта упругим ковром из густой травы с мясистыми стеблями, или, быть может, это тоже были щупальца. Йядайя ступал очень осторожно, старясь помять как можно меньше травы - отчего ей немедленно захотелось наподдать ногой ближайший пучок зелени. И только вспомнив о том, что ее ноги до сих пор босы, она удержалась. Потом, присмотревшись, она с внезапным чувством отвращения увидела, что трава изо всех сил старается увернуться от ее ног и гнется как живая, отчего становится похожей на все ту же поросль из дождевых червей, только размером они со среднюю змею. Но трава определенно росла из почвы, очевидно имела и корни. Каким же образом она может быть одновременно и живой?

- Что это? - спросила она, указав вперед босой ногой.

- Это часть нашего корабля. Назначение этой части - производить особую жидкость, которая очень нравится нашим животным, да и нам тоже. Тебе она наверняка понравится. Это полезно.

- Это животные или растения?

- Это неразрывная часть корабля, не более того.

- А сам корабль - это животное или растение?

- Он и то и другое, но в то же время нечто большее.

Черт его знает, что это может означать.

- Корабль разумен?

- В определенной ситуации бывает и так. Сейчас большая часть корабля бездействует, спит, если хочешь. Но даже в таком состоянии корабль химическим путем можно принудить производить многие полезные вещи и совершать необходимые действия - ты узнаешь все об этом, если наберешься терпения и выслушаешь. Большую часть ответственных функций корабль выполняет самостоятельно, без постороннего вмешательства и наблюдения. А кроме того... - на мгновение Йядайя замолчал, плотно прижав щупальца к телу. Потом продолжил. - "Корабль любит вас" - так обычно говорила о нем женщина-врач. Братской любовью, такое сопоставление будет ближе всего. Между нами и нашим кораблем существует родственная связь, не биологическая, но очень сильная, симбиотическая. Мы удовлетворяем все потребности корабля, а он взамен отвечает нам взаимностью, удовлетворяя наши потребности. Без нас корабль умрет, а мы без корабля будем обречены на вечное существование на поверхности одного мира. Для нас это также будет означать только одно - смерть.

- Где же вы раздобыли такой замечательный корабль?

- Мы вырастили его.

- Вы... или ваши предки?

- Этот корабль действительно вырастили мои предки. В свою очередь я помогаю выращивать другой корабль, новый и лучший. Я занимаюсь этим и сейчас.

- И сейчас? И зачем вам это нужно?

- В один прекрасный день те, кто остаются на корабле, разделятся на две группы. В некотором роде наше общество похоже на стаю взрослых животных, только бесполую. Всего групп три: динсо останутся на Земле и дождутся того момента, когда опасаться за ее население больше будет не нужно; тоахты будут продолжать жить на старом корабле; акайи улетят на новом корабле.

Лилит взглянула на своего спутника.

- Значит, кое-кто из вас отправится на Землю вместе с людьми?

- Да, я полечу на Землю, и вся моя семья и другие семьи. Все динсо.

- Зачем это нужно?

- Ни за чем - просто мы росли с такой целью - у нас так заведено, мы так живем. Умение выращивать корабли заложено в нас, и нам никуда от этого не деться. Мы таковы, потому что нашим потомкам нужно где-то жить, ведь род должен продолжаться. В отличие от вас, людей, будучи заключенными в пределах одного корабля, или даже одного мира, мы просто гибнем.

- Как же вы размножаетесь... как растения семенами или еще как-то?

- Мы используем тот способ, который оказывается доступным.

- А те, кто останутся на корабле и улетят, эти тоахты и акайи, вы больше их никогда не увидите?

- Я больше не увижу. Когда-нибудь в отдаленном будущем кто-нибудь из моих потомков быть может встретиться с ними. Мне хочется надеяться, что это случится. До тех пор наверняка произойдет немало делений. И те и другие наверняка накопят немало полезного, чем и поделятся друг с другом.

- А может случиться так, что они не узнают друг друга? И это расставание у планеты Земля к тому времени превратиться не более чем в предание, в миф, или о нем забудут вовсе?

- Нет, они обязательно узнают друг друга. Все приметы деления передаются по биологической цепочке. Я помню все колена моего рода с тех пор, когда мы покинули наш родной мир.

- А каким был ваш родной мир? Каким ты помнишь его? Сможете вы возвратиться на него, если вдруг захотите?

- Возвратиться? - щупальца Йядайи снова плотно прижались к его туловищу. - Нет, Лилит, возвратиться мы не сможем - это одно из направлений в пространстве, двигаться в котором нам запрещено. Вот наша родина, - он обвел щупальцем вокруг себя, указав на то, что выглядело как блистающие небеса цвета слоновой кости и коричневая земля, - и другой родины теперь у нас нет.

Вокруг них уже высилось много огромных могучих деревьев, из стволов которых на глазах у Лилит входили и выходили люди - нагие, серые оанкали, все сплошь покрытые щупальцами, некоторые с парой рук, другие как будто бы с четырьмя руками, от вида чего Лилит становилось не по себе, но все как один без чего-либо, что возможно было принять за признаки пола. Возможно у этого народа половые функции выполняли некоторые из щупалец или дополнительные пары конечностей.

Среди всех встречных групп оанкали она искала и не находила людей. Чужеродные существа почти не обращали на нее внимания, и лишь раз один из оанкали, прошедший совсем рядом с ней, словно бы взглянул в ее сторону. С содроганием она заметила, что некоторые оанкали были покрыты щупальцами невероятно густо, с головы до ног. У других щупальца росли пучками, совершенно несимметрично и случайно. Ни у одного из встречных оанкали расположение щупалец не напоминало внешность Йядайи, у которого темные места сосредоточий находились там, где у людей располагались глаза, уши, рот, волосы. Почему Йядайя выглядел именно так, а не иначе - из-за того, что очень много времени уделял работе с людьми, или он изменил свой облик намеренно, для того чтобы больше походить на человека, было неясно.

- Я был таким всегда, - ответил он, когда она спросила его об этом, но больше не прибавил ничего, что могло бы послужить пояснением.

Минутой позже, когда они проходили вблизи одного из деревьев, она специально свернула и дотронулась рукой до ствола, ощутив под пальцами гладкую, чуть поддающуюся кору - очень напоминающую стены ее камеры заключения, только окрашенную в чуть более темный тон.

- И все эти деревья дома? - спросила она.

- На самом деле эти структуры совсем не деревья, - объяснил ей Йядайя. - Они тоже часть корабля. Эти организмы сохраняют свою форму, обеспечивают нас всем необходимым - пищей, кислородом, утилизируют отходы, служат средствами транспортировки, выступают в роли хранилищ, жилищ, лабораторий и мастерских, а также многого другого.

Они прошли мимо двух оанкали, стоящих неподвижно напротив друг друга плотно перевив головные щупальца. Повернувшись к ним, Лилит рассмотрела их тела во всех подробностях. Подобно другим оанкали, которых она успела увидеть, эти двое тоже были совершенно нагими. Одежда Йядайи скорее всего появилась только в качестве уважения к ее традиционным взглядам на вещи. Что ж, она благодарна ему за такое внимание.

Число встречных оанкали росло с каждой минутой, и она вдруг поняла, что это пугает ее, поэтому с каждым шагом она старалась держаться к Йядайе все ближе и ближе, словно желая найти у него защиту. Удивившись собственной реакции и смутившись, она чуть отстранилась от него, что он, конечно же, не мог не заметить.

- Лилит? - позвал он очень тихо.

- Что? - отзывалась она.

В ответ молчание.

- Я в порядке, - сказала она. - Просто дело в том... что вокруг слишком много людей, а я еще не привыкла.

- Обычно мы не носим одежду.

- Это я уже заметила.

- Но ты можешь ходить в одежде или без нее, как захочешь - это твое право.

- Предпочитаю остаться одетой!

Она немного помолчала.

- Там, куда ты ведешь меня, есть другие люди, земляне? Вы уже пробудили кого-нибудь еще?

- Нет, там никого нет.

Она обхватила грудь руками, засунув ладони подмышки, очень крепко. Значит, она снова будет одна, пусть и по-другому.

К ее удивлению, он протянул ей руку. К еще большему своему удивлению, она приняла эту руку с благодарностью.

- Но почему вы не можете вернуться обратно на свою планету? Может, ее больше не существует?

Казалось, что Йядайя секунду размышлял над ее словами.

- Мы отправились в полет очень давно... очень давно оставили свой мир. Вполне возможно, что его больше не существует. По крайней мере я сомневаюсь в его существовании.

- Ты можешь сказать мне, почему вы решили покинуть свою планету?

- Наш мир был вскормившим нас лоном, утробой. Пришло время - и мы родились и покинули утробу, выносившую нас - никто не может жить в утробе вечно.

Лилит печально улыбнулась.

- На Земле тоже были люди, которые думали точно так же - наверно до того самого момента, когда ракеты были выпущены по своим целям. Эти люди считали, что судьба человечества неразрывно связана с космосом, и я тоже так считала.

- Мне известно это - хотя, по мнению оолой, свою судьбу люди не в состоянии были претворить в жизнь. Их собственные тела были для них большой помехой.

- Наши тела? Что ты имеешь в виду? Ведь мы уже вышли в космос. И отправились бы к звездам, по крайней мере нам ничего не мешало это сделать...

- В ваших телах был заключен фатальный порок. Изъян. Оолой обнаружили этот изъян сразу же. Изъян этот настолько глубок, что поначалу оолой было больно к вам прикасаться. И лишь по прошествии некоторого времени они почувствовали к вам интерес, огромный интерес, почти одержимость. Теперь они только и делают, что говорят о вас.

- И в чем же этот интерес?

- Ваши генетические характеристики основаны на взаимоисключающей паре. Каждая часть этой пары сама по себе необычайно полезна, без них ваша раса просто не выжила бы. Но стоило только частям этой пары слиться воедино, как образовавшийся состав превращался в смертоносную смесь. И после этого полное разрушение - лишь вопрос времени.

Лилит покачала головой.

- Ты хочешь сказать, что мы были на генетическом уровне запрограммированы на то, что сотворили, на самоубийство...

- Нет. Существование, вас, людей, во многом напоминает ситуацию с раком, от которого тебя излечили мои сородичи. Раковая опухоль, когда мы ее обнаружили, была совсем небольшой. Женщина-врач сказала тогда, что после операции, даже проведенной людьми, ты вполне бы еще могла вернуться к полноценной жизни. Главное, чтобы опухоль была вовремя удалена. После операции всю свою жизнь ты, вполне вероятно, могла вести нормальное существование и быть абсолютно здоровой, хотя и должна была проходить периодические обследования у врача.

- Рак - бич моей семьи, и я все это знаю это и без вашего врача. Почти треть моих родственников была больна раком.

- Я понимаю. Но что было бы, если бы ты отнеслась к опыту своей семьи с меньшим вниманием? Что было бы, если бы мы или врачи-люди обнаружили твой рак на более поздней стадии?

- Опухоль перешла бы в злокачественную - ты это хочешь сказать?

- Вот именно.

- И тогда у меня не было бы иного выбора, кроме медленной смерти?

- Да, так бы оно и было бы. Так вот, ты и твои сородичи всю жизнь находились в похожем положении. Окажись вы умнее и проницательнее, то, вовремя предупредив проблему, сумели бы избежать окончательного крушения. Но и после этого вам не следовало бы расслабляться - периодический беспристрастный самоанализ во все времена был вещью первейшей необходимости.

- Но в чем состоит наша проблема? Ты что-то говорил о двух разнородных частях наших генов. Пожалуйста объясни?

Йядайя издал шелестящий звук, который вполне возможно, мог обозначать вздох, хотя и доносился этот звук далеко не из области горла.

- Вы наделены разумом, - ответил он, - и это наиболее поздняя составляющая, та, благодаря которой вы приобрели способность целенаправленно бороться за свое существование. По сути, вы - потенциально одна из самых разумных рас, из тех, что нам удалось обнаружить, хотя основной фокус сосредоточия вашего разума существенно отличается от нашего. Например, к моменту катастрофы вы уже сделали несколько шагов в области социальных наук и наук о принципах существования жизни, а также неплохо продвинулись в генетике.

- А в чем же заключается вторая доля нашей генетической пары?

- В том, что вы - иерархические существа. Эта характеристика наиболее древняя и укоренившаяся. То же самое мы обнаружили в животном мире, как среди наиболее близких по строению к вам зверей, так и среди совершенно отличных видов. Когда человеческий разум ставится в услужение стремлению к насаждению иерархии, вместо того чтобы направлять и обуздывать это стремление, когда человеческий разум не считает необходимым видеть стремление к иерархии как болезненную проблему, когда глаза затмевает гордыня, а обо всем прочем напрочь забывают... - шелестящий звук послышался снова. - Тогда то, что происходит, можно сравнить с легкомыслием человека, пытающегося игнорировать развивающийся в его теле рак. По-моему, вы, люди, просто не осознавали, какой опасности себя подвергаете.

- Хочу заметить, что подавляющее большинство людей никогда не видели в основе подобных устремлений генетические корни. Например для меня это новость. И даже теперь, когда ты мне объяснил, я все еще не верю в это душой.

От долгой непривычной ходьбы по пересеченной местности у нее начинали болеть ноги. Ей надоело и то и другое - и прогулка и утомительный тяжелый разговор. Слова Йядайи вселяли в нее беспокойство, поскольку все, что он говорил, имело вид... чрезвычайно правдоподобный.

- Да, - продолжал он тем временем, - разум позволяет вам отвергать факты или закрывать на факты глаза, на то, что вам кажется нежелательными или раздражающими. Но от того, что вы отвергаете эти факты, они не исчезают. Сколько бы больной раком человек не твердил, что он здоров, рак в нем от этого не исчезнет. Таким образом, генетическая структура, делающая из вас разумных существ, оказывается подавленной стремлением к навязыванию иерархии, и самое печальное то, что даже полное осознание проблемы иногда не может здесь помочь.

- Ни за что не поверю, что все тут так просто. Один или два дурных гена, и вся проблема - это слишком легко, чтобы быть правдой.

- Все не так просто, потому что дело решают не один и не два дурных гена. На самом деле ступеней здесь чрезвычайно много - даже не ступеней, а сложных взаимодействующих этапов, которые только берут свое начало от генов.

Йядайя остановился и направил головные щупальца в сторону большого круга, имеющегося на стволе одного из гигантских деревьев. Казалось, что он на что-то указывает щупальцами.

- Вот здесь живет моя семья, - объявил он.

Лилит замерла в полной неподвижности, внезапно ощутив внутри себя затаившийся страх.

- Никто не посмеет прикоснуться к тебе без твоего на то позволения, - успокаивающе проговорил он. - Я буду сопровождать тебя везде и всюду, пока ты будешь испытывать необходимость в моем обществе.

Как это ни странно, но слова Йядайи успокоили ее, и она почувствовала стыд от того, что ее нужно успокаивать. Неужели она стала настолько зависимой от него? Она встряхнула головой. Ответ напрашивался сам собой. Он сделал все, чтобы сделать ее зависимой от себя. Вот для чего ее так долго держали в одиночке. Она стала полностью зависимой от оанкали - зависимой, а потому и слепо верящей. Черт бы побрал таких друзей!

- Скажи же мне наконец, что вам от меня нужно! - внезапно резко спросила она. - Что вам нужно от людей?

Щупальца поднялись, без сомнения для того чтобы рассмотреть ее во всех подробностях.

- Я уже говорил тебе, и не раз.

- Я хочу, чтобы ты назвал мне цену, Йядайя. Что вам от нас нужно? Что вы заберете у нас за то, что спасли нам жизнь?

Все щупальца Йядайи одновременно в бессилии поникли, отчего он приобрел вид почти комичный. Но Лилит было не смешно.

- Вы будете жить, - ответил он. - Ты и твои сородичи. Ваш мир снова станет вашим. Мы уже приобрели очень многое, что хотели бы получить от вас. В частности, твой рак.

- Что?

- Оолой очень заинтересовал рак. Рак научил их многому из того, чем мы умеем очень выгодно обмениваться. Рак открыл им необычайные способности.

- О чем ты говоришь? Какие такие способности можно найти в раке?

- Именно способности. Оолой открыли в раке огромные потенциальные возможности. Мы уже начали извлекать из этих открытий обменную выгоду, весьма большую.

- Вот уж чего действительно не жалко. Но ты говорил, что вы меняетесь собой - как это понимать?

- Понимать так, как это прозвучало. Мы меняемся своей сутью. Нашим генетическим материалом, который, к примеру, окажется очень полезным и вам.

Лилит нахмурилась, потом покачала головой.

- В чем это выразится? Я хочу сказать, ты не имеешь в виду межвидовое скрещивание?

- Конечно, нет. Речь идет не об этом.

Щупальца Йядайи разгладились.

- Мы очень широко практикуем то, что вы называете генетической инженерией. Нам известно, что вы уже сделали несколько первых шагов в этом направлении, по крайней мере знаете, что потенциально такие вещи возможны, хотя о сути дела еще не имели особого представления. У нас же подобное в порядке вещей. Можно сказать, что такова наша природная способность. И не только способность, но исконная необходимость. Генная инженерия обновляет нас, дает возможность производить на свет новые нужные виды, вместо того чтобы погрязать в узкой специализации, что неизбежно ведет к самоистреблению или, в лучшем случае, к стагнации.

- Мы все так или иначе производим на свет живые существа. В большей или меньшей степени это является природной способностью всех нас, - осторожно заметила она. - Воспроизводство половым путем...

- У нас подобным занимаются оолой. У них есть особые органы, предназначенные для этой цели. В принципе межвидовое спаривание возможно, оолой сумели бы сделать все самым лучшим образом, и потомство, полученное на основе смешения генов, вышло бы сильным и жизнеспособным. Таким образом осуществляется воспроизводство у нас, и это в неизмеримое число раз более тонкий процесс, чем то, что происходит между любой парой мужчины и женщины. До сих пор, по крайней мере, так было. Вскоре ты поймешь, что иерархическое разделение в нашем обществе нами устранено полностью. В сущности, подобного стремления среди нас не было никогда. Но вместе с тем, мы обладаем очень большой способностью к приобщению к новому и использованию всего нового себе во благо. Мы используем новую жизнь, любую - разыскиваем ее, изучаем, манипулируем ею всеми возможными способами, классифицируем и используем. Стремление к подобному поиску также заложено в нас генетически - в каждой клетке нашего тела имеется дополнительное мельчайшее побуждающее ядро - так сказать, организм в организме. Ты понимаешь, что я имею в виду?

- Я понимаю, что ты говоришь. Хотя смысл твоих слов... он так же чужд для меня, как и ты сам.

- Примерно то же самое мы испытывали по отношению к стремлению устанавливать иерархическое разделение, заложенное в ваших телах на ранних этапах развития.

Йядайя задумался.

- Одним из главных занятий оанкали является обмен генетической информацией. Все другие стремления обусловлены наличием в структуре клеток этого мельчайшего ядра - определяющего нашу суть, наш жизненный устав. Благодаря этому дополнительному клеточному ядру оолой обладают способностью с высочайшей точностью исследовать структуру ДНК и манипулировать ей по своему усмотрению.

- И они способны делать такое со своими собственными телами?

- Да.

- Теперь они что-то делают с клетками рака в своих собственных телах?

- Да, они экспериментируют.

- Мне кажется, что это небезопасно. Более чем.

- Они ведут себя как дети - только и разговоров о том, что можно с этим еще придумать. По их мнению, перспективы тут самые огромные.

- Какие же тут могут быть перспективы?

- Например, регенерация утерянных конечностей. Управление формообразованием тела. В будущем оанкали смогут относиться к своим партнерам по обмену с меньшей опаской, если получат возможность перед заключением сделки принимать форму их тел. Речь тут также идет и об увеличении срока жизни, хотя по твоим меркам мы и без того живем очень долго.

- И во всем тут вам может помочь рак?

- Да, такая возможность существует. Когда оолой немного успокоятся и оторвутся от своих диспутов, я обязательно отведу тебя к одному из них, чтобы ты смогла поговорить с ним. Возможно тогда мы уже будем знать, как будет выглядеть следующее поколение наших детей.

- И решения тут принимают только оолой? Вы предоставляете им полную свободу выбора?

- Оолой демонстрируют нам различные готовые варианты. Решение принимается всеми сообща.

Сказав это, Йядайя жестом указал на вход в древо своей семьи, но Лилит задержалась у входа.

- Перед тем как я войду туда, мне хотелось бы узнать еще кое о чем, - сказала она. - Ты называешь это обменом. Вы взяли от нас то, что кажется вам ценным, взамен вернув нам наш мир. Так или не так? Вы уже получили от нас все, что хотели?

- Ты и сама знаешь, что нет, - мягко отозвался он. - Ты сообразительная женщина и понимаешь, что к чему.

Она продолжала молча ожидать ответа, глядя на него не отрываясь.

- Вам, людям, предстоят большие перемены. Ваши дети будут похожими на нас, а наши - на вас, гораздо больше, чем ты или я теперешний. Мы избавим вас от иерархических устремлений, наделим способностью к репродуцированию утраченных органов и управлению формой собственного тела. В свою очередь мы возьмем для себя кое-что и у вас. Такова будет наша сделка, вернее одна из ее частей. Таков наш план, и мы намерены привести его в жизнь.

- Тогда, что бы ты ни говорил, я понимаю это как межвидовое спаривание.

- На мой взгляд, все обстоит именно так, как я описал - это честный обмен, сделка. Оолой внесут некоторые изменения в ваши половые клетки в момент незадолго до оплодотворения и некоторое время будут контролировать развитие зародышей.

- И каким же образом?

- Когда придет время, оолой тебе все объяснят.

Она заговорила очень быстро, стараясь изгнать из своего воображения картины ужасных хирургических сеансов или, что еще хуже, непосредственного спаривания женщин с проклятыми оолой.

- Что вы хотите сделать с нами? На кого будут похожи наши дети?

- Как я уже говорил, ваши дети будут отличаться от вас. Они просто будут другими. Немного похожими на нас.

Она вспомнила своего сына, представила, как он выглядел перед самой своей гибелью, как сильно был похож на своего отца. Потом представила себе гротескных уродцев, детей-медуз.

- Нет! - воскликнула она. - Не знаю, как нам расплатиться за то, чему вы уже научились от нас - за то, что вы хотите использовать из этого в самих себе - но нам такое никак не подходит. Вам придется оставить нас в покое. Если, по-вашему, у нас есть неразрешимые проблемы, предоставьте нам возможность решать их привычными для нас, человеческими путями.

- Но сделка нам необходима, - ответил он, мягко, но неумолимо.

- Нет! Вы хотите завершить то, что мы, по глупости своей, начали. Через несколько поколений...

- Достаточно и одного поколения.

- Нет! Я не согласна!

Он взял ее за руку - обернул бесчисленные пальцы своей руки вокруг ее запястья.

- Можешь ты перестать дышать, Лилит? Просто взять и заставить себя не дышать до тех пор, пока не умрешь?

- Заставить себя?..

- Сделка эта нам так же природно необходима, как необходимо твоему телу дыхание. Когда мы нашли тебя, мы уже знали, чем все кончится. Что бы ни случилось, сделка будет доведена до конца - для того чтобы на свет появились наши новые дети, и ваши и наши.

- Нет! - в который раз воскликнула она. - Наши дети смогут появиться на свет только если мы займемся этим сами. Я говорю о нормальных детях. Мы должны возродить свой мир своими руками!

В ответ - молчание.

Она попыталась отнять у него руку, и через мгновение он ее отпустил. Она чувствовала, что его "глаза" изучают ее всю, очень пристально и с любопытством.

- Знаешь, что я думаю - я думаю, что вам нужно было оставить меня умирать на Земле, - прошептала она. - Если вы спасли меня только ради вот такого, то лучше бы мне умереть. Зачем вы забрали меня?

Дети-медузы. Со змеями вместо волос. Гнездилища дождевых червей вместо глаз и ушей.

Внезапно он уселся прямо на землю, и она, изумленно постояв секунду, тоже присела рядом, сама не зная зачем, просто потому, что так сделал он.

- Мы не могли не забрать тебя, - сказал он. - Ты уже была там и ты была жива. Но есть кое-что, что я могу сделать для тебя прямо сейчас. Я не должен предлагать тебе такое, потому что это противоречит всем правилам. И запомни - больше я не предложу тебе этого никогда, только один раз, теперь.

- О чем ты говоришь? - спросила Лилит, почти не вдумываясь в смысл услышанного. Она устала от долгой ходьбы, чтобы размышлять о том, что он сказал ей. Его слова кружились у нее в голове. Какая-то чушь, полная бессмыслица. Господи Боже - не удивительно, что с такими настроениями они даже не пытаются вернуться домой, если их дом вообще еще существует. Наверняка с тех пор, как оанкали покинули свою родную планету, они изменились до неузнаваемости - если уж, по словам Йядайи, уже следующее поколение будет отличаться от своих родителей.

- Лилит? - позвал он.

Она подняла голову и посмотрела на него.

- Здесь, - он указал на щупальца, растущие у него прямо посреди лба, - находятся мои жала. Если ты хочешь умереть, тебе достаточно только прикоснуться к ним. Ты умрешь очень быстро и безболезненно.

Она быстро сглотнула.

- Ты сказала, что предпочитаешь умереть, - объяснил он.

Он предлагал ей услугу. А совсем не грозил.

- Зачем ты это делаешь? - шепотом спросила она.

Он не ответил.

Она вгляделась в щупальца, растущие у него посреди лба. Потом подняла руку и протянула ее к его голове, так, словно бы рука действовала помимо ее воли, самопроизвольно. И не будет больше никаких Пробуждений. Никаких допросов. Никаких невозможных ответов. Ничего.

Ничего.

Он замер, превратившись в неподвижную статую. Все в нем застыло, даже его щупальца. Ее рука затрепетала - так велико было ее желание броситься навстречу гладким, смертоносным щупальцам. Ее ладонь даже подалась немного вперед, едва не коснувшись кончика острия одной из неподвижных змей.

Облившись холодным потом, она отдернула руку назад и стиснула ее в кулак.

- Господи, - прошептала она. - Почему у меня никогда не хватает смелости? Ну почему?

Несколько мгновений он продолжал сидеть абсолютно неподвижно, до тех пор, пока она не поднялась на ноги.

- Я хочу, чтобы ты познакомилась с моими подругами и с одним из моих детей, - сказал ей он. - Потом ты поешь и отдохнешь, Лилит.

Она всмотрелась в его лицо, страстно желая увидеть в нем человеческое выражение.

- И ты действительно мог бы ужалить меня? - спросила она.

- Да, - ответил он.

- Почему?

- Потому что ты этого хотела.

 

2. СЕМЬЯ

 

1

 

Спать.

Встреча с тремя сородичами Йядайи прошла для нее как во сне, и едва добравшись до кровати, Лилит мгновенно провалилась в сон. Спать. Потом наступило пробуждение - полное смущения и расстройства.

Потом она поела и постаралась все забыть.

Еда была выше всяких похвал - полузабытые вкусовые ощущения помогли избавиться от последних следов воспоминаний о недавнем - тут были и бананы, и тарелка с нарезанными дольками ананасами, и цельные фиги, и очищенные орехи нескольких сортов, хлеб и мед, и тушеные овощи с кукурузой, и перец, и помидоры, и лук, и грибы, и разные травы, и всякие приправы.

Где все это было раньше, спрашивала себя Лилит. Почему они не могли дать ей хотя бы малую толику из этих яств, вместо того чтобы держать ее постоянно на одном и том же безвкусном питании, от которого хотелось лезть на стену? Может быть ее кормили так специально - пеклись о ее здоровье? Так сказал ей Йядайя, но действительно ли это так или это тоже было частью тренировки? Или ее так кормили для того, чтобы добиться от ее тела каких-то желаемых результатов, необходимым для этого их чертового обмена генным фондом?

Когда, наконец насытившись, отведав всего понемногу, она смогла оторваться от еды, то подняла голову и взглянула на четырех оанкали, сидящих перед ней в этой пустой, как и другие, небольшой комнате, где она находилась. Там были и сам Йядайя и его жена Теджиин - Каалджадахятейдин лел Кахгуяхт ай Динсо. Был там и оолой Йядайи Кахгуяхт - Ахтрекахгуяхткаал лел Джадахатейдин ай Динсо. Кроме того был там и маленький ребенок-оолой Никани - Каалникандж оо Джадахатейдинкахгуяхт ай Динсо.

Все четверо сидели перед ней на отдельном небольшом возвышении и ели земную пищу из маленьких тарелок, с таким невозмутимым видом, словно всю жизнь только и знали, что одну человеческую еду.

Еда стояла на центральном круглом возвышении, и время от времени оанкали брали оттуда в свои тарелки новые кушанья и передавали их друг другу. По существующим среди них, по-видимому, правилам хорошего тона, каждый, поднявшись наполнить себе тарелку, обязательно делал то же самое для кого-то другого. Присмотревшись, она сделала то же самое - наполнила горячими тушеными овощами тарелку и предложила ее Йядайе, вспомнив о том, что тот ел очень давно, всего лишь половинку апельсина, которую она предложила ему едва ли не в самом начале их знакомства.

- Пока мы сидели вместе в моей камере, ты ел что-нибудь? - спросила она Йядайю.

- Я поел перед тем как идти к тебе. И пока я сидел у тебя, я сжигал очень мало энергии, так что пищи мне не было нужно.

- И сколько же всего времени мы были вместе?

- Шесть дней, по вашему измерению времени.

Она уселась на край своего стула-возвышения и уставилась на него.

- Неужели так долго?

- Шесть дней, - повторил он.

- Твое тело уже перешло на новый ритм, отличный от привычного вам двадцатичетырехчасового, - объявил оолой Кахгуяхт. - То же самое происходило и с другими людьми. Ваш период бодрствования немного увеличился, и вы теряли счет времени.

- Но...

- Каким по продолжительности показался тебе этот период?

- Ну, скажем, несколько дней... я точно не знаю. Меньше чем шесть, по крайней мере.

- Вот, что я и говорил, - мягко подтвердил оолой.

Лилит хмуро взглянула на Кахгуяхта. Он, также как и все присутствующие оанкали, кроме Йядайи, был полностью обнажен. Но даже здесь, в этой герметически закрытой комнате, она не испытывала к чужеродным существам такого уж совершенно леденящего страха, какой ожидала. Оолой ей совсем не нравился. Оно, все время посматривающее на нее снисходительно, казалось ей чересчур самодовольным. А кроме того, это было одно из тех самых существ, что воздвигали надгробный памятник над остатками ее расы, стремясь окончательно уничтожить то, что от ее расы осталось. Вопреки словам Йядайи о том, что оанкали не знают иерархического разделения, казалось, что оолой главенствует в этом семействе. Все внимали его словам с молчаливым вниманием.

Ростом Кахгуяхт был чуть ниже Лилит - немного выше Йядайи и существенно ниже женской особи Тедиин. У него были четыре руки. Или, может быть, две руки и пара щупалец размером в руку. Пара этих щупалец-рук были особенно большими, серыми и покрытыми грубой кожей, отчего напоминали ей слоновий хобот - единственное отличие состояло в том, что она не могла припомнить ни одного хобота, который вселял бы ей такое отвращение. У самого молодого из присутствующих, Никани, не было ничего похожего на щупальца Кахгуяхта, хотя, по словам Йядайи, Никани тоже был оолой. Глядя на Кахгуяхта, Лилит почему-то испытывала удовольствие от того, что сами оанкали в разговоре используют для именования оолой средний род. Действительно, некоторые вещи достойны того, чтобы их называли "оно".

Она наклонила голову и снова занялась едой.

- Значит, вы можете есть нашу еду? - спросила она. - Но вашу еду я, например, есть не могу?

- А что, по-твоему, ты ела каждый раз после Пробуждения? - спросило ее оолой.

- Не знаю, - холодно отозвалась ему она. - Никто не объяснял мне, чем меня кормят и откуда берется еда.

Кахгуяхт не обратило на ее слова внимания или сделало вид, что не заметил язвительности в ее голосе.

- Ты ела то же самое, что и мы - твоя пища была лишь немного изменена, чтобы отвечать необходимому набору твоих питательных веществ, а также по некоторым другим причинам, - сообщило оно.

Под "некоторыми другими причинами" наверняка подразумевался рак, поскольку именно сородич Йядайи, по словам того, избавил ее от рака. До сих пор она как-то об этом не думала. Поднявшись, она наполнила одну из своих маленьких тарелок орехами - обжаренными, но несолеными - размышляя на тему того, что, по справедливости, должна была бы испытывать к Кахгуяхту чувство благодарности. Машинально Лилит наполнила теми же самыми орехами тарелку Тедиин, которую та протянула ей.

- Вы можете есть безбоязненно любую нашу пищу? - спросила она ровным голосом. - Без боязни отравиться?

- Любая пища твоего мира совершенно безопасна для нас, - ответило ей Кахгуяхт. - Мы адаптировали свой организм к химическим веществам твоего мира.

- А ваша еда... я смогу есть любую вашу еду?

- Нет, к сожалению, ты не сможешь есть почти ничего, что едим мы - для тебя это будет равносильно сильнодействующему яду. На первых порах ты должна будешь проявлять особую осторожность и не употреблять в пищу никаких незнакомых плодов.

- Но этого просто не может быть, это в голове у меня не укладывается - каким образом вы, существа из другого мира, другой солнечной системы, с невероятного края галактики, и вдруг едите нашу еду совершенно свободно, без вреда для себя?

- Ты спала почти два с половиной века - этого времени было достаточно для нас, чтобы приучить себя к новой еде. Как ты считаешь? - вопросом на вопрос ответило оолой.

- Что?

Оолой не повторило свой вопрос.

- Но послушайте, - снова начала она, - каким образом можно научиться есть то, что совсем недавно было смертельно ядовитым для вас?

- У нас были хорошие учителя, Лилит, для которых эта еда не была ядовитой. Я говорю о вас, людях. О ваших телах. Мы изучили вас - и вот результат.

- Я не понимаю.

- Тогда прими доказательство, которое находится у тебя сейчас перед глазами. Мы, оанкали, можем употреблять в пищу все, что ешь ты. Надеюсь этого тебе достаточно в качестве доказательства?

Вот скотина, подумала она. Высокомерная, самоуверенная скотина, пытающаяся относится к ней со снисходительной опекой.

- Значит, вы можете приучить себя есть что угодно? Вообще все что угодно, при этом не отравляясь?

- Такого сказано не было.

Она помолчала, жуя орехи и размышляя над услышанным. Оолой больше ничего не прибавило, и тогда она взглянула на него в упор.

Оолой тоже смотрело на нее, направив в ее сторону головные щупальца.

- Те из нас, кто уже стар, кто живет уже очень давно, могут отравиться, - наконец сказало оно. - Их реакции замедленны. Они не в состоянии вовремя распознать ядовитые субстанции, чтобы успешно нейтрализовать их. Кроме того, могут отравиться также и те, кто по тем или иным причинам, например из-за ранения или по болезни, ослаблен. Их тела заняты самовосстановлением, отвлечены от наблюдения за внешними раздражителями и потому практически беззащитны. И наконец, могут отравиться дети, те, кто еще не научился способам самозащиты.

- Ты хочешь сказать... что отравить вас совсем несложно, если только вы каким-то образом не подготовились к этому заранее, не знаете способов немедленной защиты?

- Не совсем так. Отравить нас на самом деле довольно-таки сложно. Действительно сильнодействующий на нас яд содержится лишь в малом числе плодов и препаратов. К этому относится прежде всего те вещества, к которым мы были уязвимы традиционно, еще с тех пор, когда только готовились покинуть свой мир.

- И что же это, например?

- Зачем ты меня об этом спрашиваешь, Лилит? Что ты станешь делать с этим знанием? Попытаешься отравить ребенка?

Не сводя глаз с оолой, она положила в рот, разжевала и проглотила несколько арахисовых ядрышек, и все это - даже не пытаясь скрыть отрицательного отношения к своему собеседнику.

- Ты сам завел разговор на эту тему, - наконец подала голос Лилит.

- Нет, не я первый заговорил об этом, - спокойно отозвалось оно.

- Значит, ты считаешь, что я способна причинить вред ребенку? - спросила тогда она.

- Нет, дело не в этом, - быстро ответило оно. - Просто ты еще не научилась обходить стороной опасные для окружающих тебя вещи.

- И ты считаешь, что имеешь право решать за меня - что может быть в моих руках опасно, а что нет?

Щупальца оолой ослабли и опустились.

- Да, на данном этапе я так считаю, потому что очень хорошо знаю ваш тип. А кроме того, я хорошо знаю тебя лично, Лилит. И хочу, чтобы ты так же хорошо узнала и нас.

 

 

2

 

Оолой согласилось отвести ее взглянуть на Шарада. Что касается лично ее, то она предпочла бы сходить к Шараду вместе с Йядайей, но Кахгуяхт вызвалось проводить ее. Наклонившись к ней, Йядайя тихо спросил:

- Мне нужно идти с тобой?

Она не стала тешить себя мыслью о том, что в короткой фразе Йядайи заключает направленный к ней невысказанный намек - мол "я готов уступить тебя моему любимчику, которого не могу не побаловать". Скрепя сердце, Лилит согласилась на предложение оолой и кивнула, подтверждая свое согласие идти вместе с ним. Что касается Йядайи, то тот, возможно, заслужил небольшой перерыв от пребывания в ее обществе - впрочем, как и она вполне могла обойтись без него. Кроме того, быть может, в его планы входило провести немного времени в обществе большой молчаливой Тедиин. Интересно, каким образом эти существа занимаются сексом? - подумала она. Какова в этом роль оолой? Неужели эта пара дополнительных толстых щупалец-рук оолой являются их половыми органами? Кстати, Кахгуяхт не пользовалось своей второй парой "рук" во время еды - держало "хоботы" плотно прижатыми к телу под парой настоящих рук или обвивало ими шею.

По сравнению с Йядайей, Кахгуяхт было еще более уродливо, но Лилит уже научилась не пасовать перед такого рода уродством. Оно внушало ей только раздражение и неприязнь, но не более того. Каким образом удается Йядайе находить с таким существом общий язык?

Кахгуяхт провело ее сквозь череду стен, три или четыре, раскрывая их прикосновением одного из своих больших щупалец. Наконец они оказались в широком, уходящим вниз ярко освещенном коридоре. Коридор был запружен большим количеством оанкали, передвигающихся пешком или едущих на плоских самодвижущихся тележках-платформах, висящих без всякой опоры в нескольких долях дюйма над полом коридора. Казалось, что движение происходит совершенно хаотично, хотя Лилит не удалось заметить не только ни одного столкновения, но даже ни одного опасного сближения. Оанкали шли и ехали туда, где в этот момент открывался свободный проем, при этом всегда уступая друг другу дорогу и тщательно поддерживая общий порядок. На нескольких самодвижущихся платформах двигался непонятного предназначения груз - какие-то величиной с волейбольный мяч голубоватые сферы с плещущейся жидкостью внутри, треугольные клетки с животными, напоминающими двухфутовых сороконожек, а также похожие на дыни продолговатые предметы серо-зеленого цвета около шести футов в длину и двух футов в диаметре. Последние были навалены большими кучами и вяло шевелились, медленно и слепо, но не сваливались со своих платформ.

- Что это? - спросила она.

Оно не обратило на ее вопрос внимания, взяло за руку и отвело туда, где движение было самым плотным. Только по прошествии нескольких минут она вдруг осознала, что оолой ведет ее держа за руку концом одного из своих толстых щупалец.

- Как вы называете вот это? - спросила она, прикасаясь пальцами свободной руки к коже щупальца, обвивавшего ее кисть.

Точно так же как и малые щупальца, большое щупальце было прохладным на ощупь твердым и гладким, почти таким же, как ее ногти, хотя и намного более гибким.

- Для тебя я назвал бы их "чувственные руки", - ответило оно.

- И для чего они служат? - спросила она.

Молчание.

- Послушай, Йядайя говорил, что меня должны будут многому научить, для того меня и Пробудили. Но не задавая вопросов и не получая на них ответы, я вряд ли чему научусь.

- Постепенно ты получишь ответы на все свои вопросы - если только ответы будут действительно тебе нужны.

Раздраженная, она вырвала руку из щупальца Кахгуяхта. К ее удивлению, это удалось ей безо всякого труда. После этого оолой больше к ней не прикасалось и совершенно не обращало внимания на то, что дважды чуть было не потеряло ее и даже не попыталось помочь, когда однажды они протискивались через особенно густую толпу, где Лилит с ужасом поняла, что не способна отличить одного взрослого оанкали от другого.

- Кахгуяхт! - в отчаянии закричала она.

- Я здесь.

Оно двигалось за спиной у нее, без сомнения намеренно избрав этот особенно удобный наблюдательный пост и скорее всего посмеиваясь над ее смущением. Почувствовав, что ею искусно манипулируют, она решительно схватила его за одну из настоящих рук и шла рядом шаг в шаг до тех пор, пока они не оказались в почти пустом коридоре. Свернув в очередной проход, они двинулись по новому коридору, который уже и в самом деле был совершенно пустым. Шагая вдоль стены, Кахгуяхт вдруг подняло одну из своих чувственных рук и провело ею по стене рядом с собой на протяжении нескольких шагов, потом вдруг остановилось и плотно прижало плоский конец руки к стене.

Немедленно в том месте, где к стене прикасалась его чувственная рука, появился и принялся разрастаться проход, за которым Лилит ожидала увидеть очередной коридор или комнату. Но вместо того в стене вдруг образовался сфинктер, из которого начало появляться нечто. В воздухе даже начал витать соответственный запах, еще более усугубивший ощущение. На свет появился один из уже виденных ею полупрозрачных зеленых дынеобразных предметов, поблескивающий влажной слизью.

- Это растение, - неожиданно посчитало нужным объяснить ей оолой. - Мы храним их там, где они могут получить вдоволь света, который им необходим для успешного роста.

Но почему он не сказал ей этого раньше, к чему такие странные секреты? - подумала она.

Кахгуяхт принялось ощупывать большую зеленую "дыню" своими чувственными руками, а та медленно и лениво извивалась под его прикосновениями, как совсем недавно ее товарки на самоходных платформах. Ощупав всю "дыню", оолой сосредоточило внимание на одном из ее концов и как бы начало массировать его своими хоботами.

На глазах у Лилит "дыня" принялась раскрываться, и внезапно она поняла, что тут происходит.

- Внутри этой штуки находится Шарад, верно? - спросила она.

- Подойди ближе и посмотри.

Она подошла и остановилась над сидящим на полу Кахгуяхтом, там, где один из концов продолговатого предмета почти полностью раскрылся. В раскрытых губках "дыни" виднелась голова Шарада. Его волосы, которые запомнились ей тускло-черными, теперь были влажными и блестели, плотно облепляя его голову. Его глаза были закрыты, и выражение лица было совершенно умиротворенным - словно мальчик спал. Спал обычным сном. Кахгуяхт держало свои чувственные руки на уровне горла Шарада, у конца раскрывшихся губок кокона, очевидно не позволяя им раскрываться дальше, и ей было отлично видно, что с того дня, как они последний раз виделись с мальчиком в ее одиночной камере, он едва ли повзрослел. На вид Шарад был совершенно цел и здоров.

- Когда вы Пробудите его? - спросила она.

- Пока мы не собираемся этого делать, - ответило Кахгуяхт, легко прикасаясь к коричневому личику одной из своих чувственных рук. - Со временем мы Пробудим всех людей, но это не входит в наши ближайшие планы. Человек, который должен будет обучать их и воспитывать, сам еще не прошел обучения.

Она готова была пуститься в уговоры, но не сделала этого, потому что два года общения с оанкали не прошли для нее даром - она знала, как мало для них значат ее мольбы. Перед ней находился маленький мальчик, человеческое существо, единственное, которого она видела за две с половиной сотни лет. К своему горю, она не могла поговорить с ним или дать ему знать, что стоит рядом с ним, что видит его.

Она протянула руку и дотронулась до щеки Шарада, которая оказалась прохладной, влажной и скользкой.

- С ним точно все в порядке?

- Он хорошо себя чувствует.

Положив руку на конец шва, оолой принялось медленно закрывать "дыню", скрывая от глаз Лилит лицо Шарада. Она не сводила глаз с этого лица, пока оно не исчезло полностью под зеленоватой кожурой. Растение закрылось, поглотив в себе маленькую головку.

- Когда мы впервые обнаружили эти растения-ловушки, они жили тем, что охотились на небольших животных, которых умели сохранять в себе полуживыми, предоставляя им необходимый для дыхания кислород и перерабатывая углекислоту, а сами тем временем питаясь растворяемыми в особом соке маловажными для жизнедеятельности частями тела жертв: конечностями, кожей, органами чувств. Для того чтобы поддержать существование своих пленников как можно дольше, растения даже подпитывали их кровеносную систему своими соками, содержащими питательные вещества. Продукты жизнедеятельности своих жертв эти растения тоже употребляли в пищу. К тем, кто находился в них, смерть приходила очень и очень медленно.

Лилит с трудом сглотнула.

- И пленники этих растений все время находились в сознании? Они чувствовали, что происходит с ними?

- Нет, иначе они могли погибнуть от психологического шока. Пленники просто... спали.

Лилит с отвращением взглянула на длинный зеленый предмет, совершенно непристойный и похожий на похотливую извивающуюся толстую гусеницу.

- Каким же образом Шарад дышит?

- Растение снабжает его идеально сбалансированной смесью газов.

- Не только кислородом?

- Не только. Кроме того растение полностью удовлетворяет все его потребности. Оно по-прежнему, как и раньше его предки, поглощает углекислоту, которую Шарад выдыхает, и продукты выделения его тела. Мальчик покоится в воде с растворенными питательными веществами. Эти питательные вещества, а также солнечный свет, удовлетворяют все его потребности.

Погладив рукой поверхность растения, Лилит нашла его твердым и прохладным. Кожа "дыни", покрытая тончайшей пленкой слизи, чуть-чуть поддавалась под ее пальцами. Внезапно она с изумлением обнаружила, что ее пальцы погрузились в тело продолговатого растения и оно, словно бы медленно и осторожно засасывает их. Она не чувствовала страха, но только до тех пор, пока не попыталась вытащить пальцы обратно - как только она потянула руку к себе, кисть тут же пронзила острая боль.

- Подожди, - спокойно сказало ей Кахгуяхт.

Протянув свою чувственную руку, оно дотронулось до кожи "дыни" рядом с попавшими в плен пальцами Лилит. В ту же секунду растение начало отпускать ее пальцы на свободу - очень неохотно. Наконец, полностью освободив свою руку, она поднесла ее к глазам и с тревогой осмотрела. Побывавшие во внутренности растения пальцы онемели, но в остальном выглядели совершенно нормально. Онемение проходило, но очень медленно. На поверхности растения остался отпечаток. Быстро загладив отпечаток чувственной рукой, Кахгуяхт подняло "дыню" и умело вдвинуло ее в стенной проем, откуда та недавно была извлечена.

- Шарад очень мал, - сказало оно, закончив свои манипуляции с "дыней". - И растение захотело захватить еще и тебя в придачу.

Лилит передернула плечами.

- И я тоже... была внутри такого же?

Кахгуяхт оставило вопрос без ответа. Разумеется, она тоже спала в одной из таких "ловушек" - два с половиной столетия находилась в растении, которое по сути было плотоядным хищником. И оно заботилось о ней, сохраняло ее здоровой и молодой.

- Каким образом вам удалось заставить их прекратить употреблять свои жертвы в пищу? - спросила она.

- Мы изменили генетический код этих растений - изменили таким образом, что их потребности стали другими, а кроме того так, чтобы они стали подчиняться нашим биохимическим приказам.

Она повернулась к оолой.

- Я допускаю, что подобное можно сделать с растением. Но каким образом добиться того же самого от разумного существа, всецело управляющего самим собой?

- Мы способны и на такое, Лилит, хотя наши возможности не безграничны.

- Вы можете убить нас. Вы можете превратить наших детей в мулов - в бесплодных чудовищ.

- Нет, подобное не входит в наши планы. В ту пору, когда самые древние наши предки покинули свой мир, на Земле еще не зародилась жизнь, и за все это время мы ни разу не делали ничего подобного.

- Ты ни за что не скажешь мне правду, - горько ответила она.

После свидания с Шарадом Кахгуяхт отвело ее по переполненным коридорам обратно, туда, что она называла для себя "домом Йядайи". Там оолой оставило ее в компании своего маленького собрата, Никани.

- Никани ответит на все твои вопросы и откроет для тебя стены, если тебе захочется сходить куда-нибудь, - сказало ей Кахгуяхт. - Никани уже достаточно взрослое - оно всего в два раза младше тебя - и достаточно осведомлено в том, что касается вас, людей. Вы сможете провести время очень продуктивно - ты будешь учить его тому, что оно хочет узнать о людях, а оно - тому, что ты будешь спрашивать его об оанкали.

Всего в два раза младше ее, лишь на треть ниже ее ростом и все еще растет. Почему ребенок-оолой, почему не кто-то другой? Она вспомнила, что Кахгуяхт говорило о том, как легко она может отравить ребенка-оанкали. Зачем он оставил ее именно с ребенком? К чему это очередное испытание? Ведь это его собственный ребенок.

Ну ладно - спасибо хотя бы на том, что Никани не похож на оолой. Пока еще не похож.

- Ты понимаешь мою речь? - спросила она Никани, после того как Кахгуяхт открыло стену и вышло, оставив их вдвоем.

Они находились в той самой комнате, где не так давно состоялся семейный обед, хотя сейчас, за исключением ее и маленького оолой, в комнате никого не было. Остатки еды и возвышения, столы и сидения, исчезли. После возвращения она не видела ни Йядайи, ни Тедиин.

- Я понимаю тебя, - ответило Никани. - Хотя... не очень хорошо. Ты научишь меня.

Лилит вздохнула. До сих пор ни Никани, ни Тедиин не перемолвились с ней ни одним словом, кроме краткого приветствия в самом начале, хотя часто принимались разговаривать на быстром отрывистом языке оанкали между собой, а также с Кахгуяхтом и Йядайей. Тогда она не могла взять в толк такое пренебрежение своей персоной. Сейчас она поняла.

- Научу чему смогу, - ответила она.

- Я буду учить. И ты.

- Хорошо.

- Пойдем наружу?

- Хочешь, чтобы я вышла наружу вместе с тобой?

Никани ответило не сразу, а на несколько мгновений словно задумалось.

- Да, - наконец проговорило оно.

- И зачем же нам туда идти?

Маленькое оолой открыло рот, потом закрыло его, не сказав ни слова. Его головные щупальца зашевелились. Что это - смущение? Или пробелы в словарном запасе?

Наконец щупальца Никани разгладились и быстро приникли к его голове. Взяв Лилит за руку, оно сделало попытку увлечь ее к стене, навстречу которой уже протянуло свое щупальце, явно готовясь открыть стену. Но Лилит не хотела уходить так легко.

- Можешь ты показать мне, каким образом вы открываете стены? - спросила она.

Маленькое оолой помедлило, потом взяло ее руку и провел ею по зарослям щупалец на своей голове - на конце руки осталось немного слизи. После этого оно поднесло ее руку к стене и прикоснулось к ней кончиками пальцев Лилит - стена начала медленно раскрываться.

Опять все тоже - запрограммированная реакция на условленный химический сигнал. Никаких потайных кнопок, на которые нужно нажимать в определенной секретной последовательности. Ключом к открытию дверей служило химическое вещество, вырабатываемое телом оанкали. Она по-прежнему остается их пленницей и они могут запереть ее где угодно - самой, без помощи своих хозяев, ей не выбраться. У нее по сию пору нет ничего - даже самой малой иллюзии свободы.

Как только они вышли из древа Йядайи, маленькое оолой остановило ее. Похоже, оно силилось что-то сообщить ей и с натугой сражалось со словами.

- Другие, - наконец выдавило из себя оно. - Другие уже видели тебя? Другие не видели людей... никогда.

Лилит озадаченно нахмурилась, так как ей, по-видимому, был задан вопрос. Насколько она успела разобраться в оанкали, модуляции голоса оолой вполне могли быть вопросительными.

- Ты хочешь спросить, можно ли продемонстрировать меня твоим друзьям? - переспросила она.

- Продемонстрировать... тебя? - пролепетало оолой.

- Я имею в виду... отвести меня к ним и позволить им меня как следует рассмотреть - чтобы каждый мог увидеть меня вблизи.

- Да. Могу я продемонстрировать тебя?

- Без проблем, - ответила она, улыбнувшись.

- Скоро... я буду говорить с многие люди. Скажи мне... когда я говорю неверный.

- Неверно, - поправила она.

- Когда я говорю неверно.

- Вот именно, - отозвалась она.

Последовало задумчивое молчание.

- А наоборот, верно? - наконец спросило оно.

- Да - верно, правильно. Хорошо.

- Правильно, хорошо, - маленькое оолой словно бы пробовало слова на вкус. - Скоро я буду говорить хорошо, - решительно объявило оно.

 

 

3

 

Друзья Никани совершенно беззастенчиво ощупывали и трогали ее, особенный интерес проявляя к открытым участкам ее тела и через посредство Никани пытались убедить ее полностью освободиться от одежды, показаться им голой. По-английски никто из них не знал ни слова. Также как и ни один из них ничем не напоминал собой ребенка, хотя, по утверждению Никани, все они были детьми. Лилит заподозрила, что кое-кто из этих любопытных "детей" был вполне не прочь выпотрошить ее и как следует покопаться в ее внутренностях. Вслух между собой друзья Никани почти не разговаривали, зато вовсю обменивались прикосновениями щупалец к телу друг друга или щупалец к щупальцам. После того как стало ясно, что раздеваться она не станет, вопросов ей больше не задавали. Поначалу внимание оанкали забавляло ее, потом стало раздражать, а под конец она по-настоящему разозлилась. По всему было видно, что в ней они видят всего лишь новый вид странного животного. Нового домашнего зверька Никани.

Только подумав об этом, она решительно от них отвернулась. Хватит, она достаточно уже побыла для них клоуном, пора заканчивать это представление. Она резко отдернула голову от пары рук оанкали, потянувшихся ощупать ее волосы и сердито позвала Никани.

Маленькое оолой, не слишком быстро выпутав свои головные щупальца из таких же зарослей на голове одного из своих приятелей, подошло к ней. Если бы Никани по каким-то причинам не соизволило откликнуться на ее зов, она ни за что не смогла бы отыскать его среди других "детей". Первым делом ей следовало научиться различать своих новых знакомых. Как бы это половчее сделать - попытаться запомнить расположение щупалец на головах, что ли?

- Я хочу вернуться обратно, - объявила она.

- Почему? - удивилось оно.

Вздохнув, она попыталась сообразить, каким образом ей объяснить оолой истинное положение вещей, не усложняя речь и не вдаваясь в подробности, короче говоря таким образом, чтобы до него дошло. Лучше попробовать объясниться начистоту, а потом посмотреть, что из этого выйдет.

- Мне все это не нравится, - начала она. - Мне не нравится, когда меня так демонстрируют людям, с которыми я даже не могу поговорить.

Маленькое оолой осторожно дотронулось щупальцем до ее руки.

- Ты... сердишься? - спросило оно.

- Да, я сержусь. Мне нужно побыть немного одной, без других.

Оолой обдумало услышанное.

- Мы возвращаемся, - наконец объявило оно.

Когда они повернулись чтобы уходить, нескольких оанкали это откровенно расстроило. Бросившись к ней, они окружили ее и принялись в чем-то быстро увещевать Никани, но то коротко и отрывисто ответило им, и они моментально оставили их в покое, расступились и освободили дорогу.

Обнаружив, что она дрожит, Лилит сделала глубокий вздох и попыталась успокоиться. Неужели вот так чувствуют себя домашние зверьки, сидящие в клетке? А звери в зоопарке - тем приходится еще хуже.

Она не хотела от этих детей ничего особенного - просто чуть-чуть передохнуть где-нибудь в укромном уголке, побыть одной и расслабиться. Слишком много внимания сразу. Она столько времени провела в одиночестве и никогда не думала, что когда-то о нем будет снова так мечтать.

Протянув к ней щупальца, Никани провел ими по ее лбу, словно бы собирая на пробу ее пот. Она резко отдернула голову - никогда и ни за что она не позволит кому-то изучать свое тело словно бессловесную игрушку.

Открыв семейное древо, Никани провело ее в комнату, точную копию ее одиночки, с которой она, как ей казалось, распрощалась навсегда.

- Отдыхай, - сказало ей оно. - Спи.

В комнате были все удобства, кровать, стол и ванная. На столе стопкой лежала свежая перемена одежды. И теперь вместо Йядайи за ней будет присматривать Никани. Ей никогда больше не избавиться от соглядатаев. Никани было приказано оставаться при ней, и оно останется, что бы ни случилось. Просить бесполезно. Потеряв терпение, она заорала на него, и щупальца Никани свернулись в уродливые узлы - но оно все равно не ушло.

Потерпев полное фиаско, она некоторое время отсиживалась в ванной. Там она попыталась занять себя - постирала свою первую перемену одежды, хотя та была совершенно чистая, поскольку ничто постороннее к ткани будто бы и не липло - ни грязь, ни пот, ни сок фруктов или овощей, вода и та стекала без следа. После того как она долго мочила свою рубаху и брюки под краном, и то и другое через минуту снова было совершенно сухим. Вот уж действительно поразительный вид ткани.

Постепенно она поняла, что устала и если не приляжет, то уснет, усевшись прямо на полу. Ложиться спать, как только усталость сморит ее, уже давно вошло у нее в привычку, а от долгих прогулок и многочисленного общества она наоборот отвыкла. Просто поразительно, как быстро она начала считать оанкали людьми. Хотя, кто они такие, как не самые настоящие люди?

Решительно вернувшись в комнату, она улеглась на постель и демонстративно повернулась спиной к Никани, уже занявшему привычное место Йядайи на столе-платформе. Кто придет сюда на смену Никани, если оанкали будут продолжать гнуть свою линию и приводить в жизнь свой план - а они наверняка так и поступят, потому что не в их характере было отступать на полпути, она давно уже это поняла. Модифицированные растения-хищники... Что они модифицировали для того, чтобы вырастить свой корабль? И в какие полезные в быту вещи они модифицируют людей? Есть ли у них какой-то определенный план по этому поводу или они еще находятся на стадии экспериментов? Она тоже разумное существо, но затронуло ли это в их душах хотя какую-то струнку? Или, быть может, они уже сделали с ней все, что хотели, например тогда, когда оперировали ее опухоль? Какая-нибудь самая незаметная, но решающая коррекция? А была ли у нее вообще опухоль? Она поверила им, потому что такова была ее дурная семейная "традиция" - рак, но обмануть ее было проще простого. Хотя, скорее всего, они ей не лгали. Сдается ей, что они вообще никогда не лгут. Да и к чему им опускаться до лжи? Ведь весь остаток человеческой расы и сама Земля полностью находятся в их власти.

Обидно, что у нее не хватило мужества воспользоваться предложением Йядайи. Почему она всегда была такой нерешительной?

В конце концов сон сморил ее. Свет был не ярким, и она быстро привыкла к нему. Проснулась лишь однажды - когда Никани вдруг спустилось со стола, забралось к ней в постель и улеглось рядом. Ее первым чувством было отвращение - ей захотелось оттолкнуть от себя отвратительное наглое существо и вскочить на ноги. Но сон пересилил - по большому счету ей было все равно. И она снова заснула.

 

 

4

 

Необъяснимым, иррациональным образом для нее сделались необходимыми две вещи. Во-первых, поговорить с другим человеческим существом. Все равно с кем, но если бы пришлось выбирать, она рассчитывала на то, что это окажется человек, которого Пробудили раньше нее, достаточно раньше для того, чтобы он знал об окружающем мире столько, чтобы мог посвятить ее в его особенности. Знал больше того, что ей удалось открыть для себя.

Во-вторых, она страстно желала поймать оанкали на лжи. Любого оанкали. И на любой лжи.

Но нигде она не видела ни одного человека. И самое большее из того, в чем она преуспела в своих попытках уличить оанкали на лжи, была полуправда - хотя даже в этом они чистосердечно ей признавались и даже заранее предупреждали. Они честно говорили ей, что в том, что они сейчас скажут, содержится ровно половина правды о том, что ей хотелось узнать. За исключением этого выходило, что оанкали говорили ей обо всем остальном правду, в том смысле, конечно, как понимали ее сами. В результате она почти впадала в отчаяние, чувствуя себя ужасно беспомощной и лишенной какой-либо надежды - и все это потому, словно бы, поймав оанкали на лжи, она смогла бы найти у них хотя бы одно уязвимое место. Словно бы их лживость способна была сделать то, что они намеревались сделать с ней, менее вероятным, могла позволить избежать этого с помощью простого отрицания.

Только с Никани отдыхала она душой, только ему готова была простить все. Маленькое оолой бесхитростно отдавало ей ровно столько же, сколько давала ему она. Они редко расставались, и казалось, что оолой привязалось к ней - хотя в какой форме подобное понятие как "привязаться" или "полюбить" было применимо к оанкали, она, конечно, представить себе не могла. Многое было для нее загадкой - например, она часто думала, но никак не могла ничего решить об эмоциональной степени родственной привязанности, существующей в семьях оанкали. Похоже, Йядайе она была небезразлична настолько, что ради нее он был способен пойти на такое, что считал крайне, категорически, дурным. Был ли способен Никани на такое ради нее?

Проанализировав существующую ситуацию хладнокровно, довольно скоро можно было прийти к выводу о том, что для оанкали она является подопытным животным, а не домашним любимцем. Что мог бы сделать Никани ради подопытного животного? Устроить истерику, когда, по завершении кровавых экспериментов, ее наконец усыпят за ненужностью?

Хотя нет, на эксперименты с животными в привычном, земном, понимании то, что происходило с ней, было не совсем похоже. От нее ждали, что она будет жить и проживет как можно дольше, оставив потомство. Никто не собирался подвергать ее жизнь излишнему риску. Тогда кто же она - подопытное животное, из потомков которого собираются вывести новую породу домашних животных? Или же... животное, почти полностью вымершее, но предназначенное стать частью программы племенного завода? До войны на земле биологи много занимались подобными вещами - используя несколько пар выловленных диких животных исчезающих видов, они добивались от них потомства, чтобы с его помощью восстановить популяцию. Неужели такова будет и ее незавидная роль? Насильное искусственное осеменение? Суррогатная мать? Медицинские препараты, способствующие скорейшему зачатию и манипуляции с ее яичниками помимо ее воли, для целей все тех же - восстановления племени людей? Или имплантация уже оплодотворенных яйцеклеток? Изъятие детей из материнской утробы за некоторый срок до естественного рождения... земные биологи практиковали все это с отловленными в джунглях или лесах животными: и то, и другое, и третье - во имя высших интересов гуманизма, конечно же.

И все это было одной из причин, из-за которой она так стремилась найти хотя бы одно человеческое существо и переговорить с ним. Только человек мог открыть ей глаза на правду, утешить или разочаровать окончательно - или хотя бы понять причину ее страхов. Но рядом было только Никани. И все свое время она уделяла ему - учила тому, что знала, и сама училась у него - тому, чему могла. Никани всегда было готово к делу - оно немедленно приступало к тому или иному занятию, стоило ей только предложить. Оно тоже спало, но гораздо меньше чем она, и все время, пока она бодрствовала, было готово либо учиться чему-то у нее, либо к ответам на ее вопросы. Обучение касалось не только языка, но и культуры, биологии, истории, как общечеловеческой, так и ее частной жизни... О чем бы она ни заговорила, оно все впитывало с жадностью.

Иногда общество Никани начинало напоминать ей дни, проведенные вместе с Шарадом. Но в отличие от Шарада, Никани было гораздо более требовательным - своей целеустремленностью оно гораздо больше напоминало взрослого человека. Она вполне допускала и то, что Шарада поместили к ней преднамеренно, с дальним прицелом, для того чтобы оанкали могли увидеть, каким образом земные женщины ведут себя с маленькими представителями своего рода-племени, причем не своей, а несродственной расы. Ведь с Шарадом все было точно так же - точно так же она жила вместе с ним в одной комнате и так же учила его разным разностям.

В точности как у Шарада, память Никани казалась безграничной, эйдетической. Лилит допускала, что маленькое оолой, демонстрирующее ей чудеса памяти, могло хранить в своей голове все, что видело или слышало хотя бы раз в жизни, пускай даже бессознательно, не понимая в тот момент происходящего. При отличной памяти, оолой также было невероятно сообразительно и быстро к восприятию. Часто в общении с ним она начинала испытывать стыд за замедленность своих рассуждений и отрывочную, частичную память.

С давних пор она усвоила, что понимает и запоминает лучше, если тут же записывает услышанное на бумагу. Что же касается оанкали, то ни разу, за все время своего общения с ними, она не видела, чтобы кто-то из них что-то записывал или читал.

- Каким образом вы храните информацию? - спросила однажды она Никани. - Ведь не можете же вы держать все только в голове?

К тому времени они уже несколько часов разговаривали, она силилась состязаться с ним в памяти и рассудительности, но наконец, устав, расстроилась и разозлилась.

- Вы вообще-то пишите что-нибудь или читаете?

- Ты никогда не объясняла мне значения этих слов, - ответило оно. - Объясни мне, что они означают.

- Письмо означает "общение при помощи символических знаков"... - оглянувшись по сторонам, она поискала что-нибудь, на чем можно было бы написать несколько букв, но они по-прежнему находились в ее пустынной комнате-спальне, в которой не было ничего, на чем бы можно было оставить отметину, которая сохранялась бы долее чем на несколько секунд - при условии, что ей удастся отыскать в комнате хоть что-нибудь, чем эту отметину можно было бы оставить.

- Давай выйдем на улицу, - решительно сказала она, поднимаясь. - Я покажу тебе, что означает "писать".

Оолой открыло стену, и они вышли наружу. Снаружи, опустившись на корточки под псевдодревом, служащим им жилищем, она принялась выводить на песчаной почве, или вернее, на том, что казалось ею, буквы родного алфавита. Она написала свое имя, потом - несколько наиболее близких написаний имени Никани. Нъйканьи звучало не совсем правильно - также как и Некани. Ближе всего было Никаньи. Задумавшись, она терпеливо повторила про себя имя оолой, как то произносило его само, и написала: "Никани". Вот теперь имя ее спутника произносилось правильно, а кроме того, ей нравилось это написание.

- Я написала твое имя нашими буквами, вот посмотри, - сказала она. - Таким будет его написание. Зная письмо, я могу, к примеру, записывать где-нибудь те слова, которым ты меня учишь, я потом заучивать их наизусть, до тех пор пока не запомню накрепко. Иначе запоминание дается мне гораздо труднее, и потому я переспрашиваю тебя много раз подряд. Вот что мне нужно - что-то, на чем писать и чем писать, какая-нибудь ручка. Писать лучше всего на тонких листах бумаги, как это обычно делали мы.

Говоря это, она сомневалась, что Никани имеет представление о том, что такое бумага, но оолой не переспросило.

- Если у вас нет бумаги, я могу писать на тонких листах пластика или даже на ткани, но мне все равно понадобится ручка, что-то, что оставляет за собой след в виде тонкой линии. Быть может вы сумеете изготовить для меня чернила - это самое простое. Ты понимаешь, о чем я говорю?

- Зачем тебе все это, ведь ты прекрасно делаешь это пальцем? - спросило ее оолой.

- Но пальцем я не сумею написать столько, сколько нужно. Я хочу, чтобы мои записки сохранялись долго, чтобы я могла прочитать и изучить их, когда посчитаю нужным. Я хочу...

- Нет.

Она умолкла прямо посреди фразы, взглянув на Никани округлившимися глазами.

- Но в этом нет ничего опасного, - стараясь оставаться спокойной, продолжила она. - Наверняка кто-то из ваших людей уже видел наши книги, магнитные записи, диски, фильмы - таким образом мы храним записи по истории, медицине, языку, науке, да о чем угодно. Лично я собираюсь таким образом делать заметки о том, чему ты научил меня сегодня о вашем языке.

- Я знаю о... записях, которые сохраняете вы, люди. Не знаю, как правильно называть это по-английски, но я уже видел их. Нам удалось собрать очень много подобного материала, и мы тщательно изучили его, чтобы лучше понять вас. Что касается меня, то мне суть этих записей осталась неясна, но другие утверждали, что все поняли.

- Могу я взглянуть на эти записи?

- Нет. Тебе и твоим соплеменникам смотреть на эти записи не разрешается.

- Почему?

Оно не ответило.

- Никани?

Молчание.

- Хорошо. Но я могу хотя бы вести собственные записи уроков языка? Это будет мне значительным подспорьем. Обычно мы, люди, делаем заметки во время изучения - это помогает нам лучше запоминать новые знания.

- Нет, ты не должна ничего записывать.

Лилит упрямо нахмурилась.

- Но почему "нет"? Мне это совершенно непонятно. Никаких объяснений. Что за манера вести разговор?

- Мне не разрешено давать тебе ничего подобного. Для тебя - никакого чтения или письма.

- Но почему, черт возьми!

- Таковы правила. Это запрещено. Было принято решение, что ни писать, ни читать вам, людям, не следует.

- Но это не ответ. В чем настоящая причина? Так просто запретить писать и читать - это ни в какие ворота не лезет. В чем причина такого запрета, хочу я знать?

Снова молчание. Щупальца Никани горько поникли. Он сразу же словно уменьшился ростом - стал похожим на покрытого мехом зверя, только что побывавшего под дождем.

- Я ни за что не поверю, что вам самим незнакома письменность и у вас нет писчих материалов - или что вы не сможете их изготовить по моему описанию, - заявила она.

- Мы можем все, что можете вы, люди, - ответило Никани. - Хотя многое из того, что делаете вы, нам не по нраву.

- Но читать и писать - что может быть проще и яснее, - продолжала настаивать она. - Тебе запрещено называть мне истинную причину, так?

Никани снова не ответило. Почему оно проявляло такое непоколебимое упрямство - потому что за его молчанием действительно крылся серьезный запрет или просто из ребяческого каприза, испытывая на ней свою власть? Второе тоже было вполне вероятным - почему бы оанкали не быть в этом отношении схожими с людьми?

Немного выждав, оно наконец проговорило:

- Предлагаю идти обратно. Я расскажу тебе кое-что любопытное из нашей истории.

Никани знало, что она питала слабость к длинным историческим экскурсам в прошлое многовидового народа оанкали, зачастую переплетающихся с отступлениями о происхождении того или иного термина из словаря межзвездных скитальцев. Но теперь она тоже заупрямилась. Усевшись на землю, она прислонилась спиной к стволу псевдодерева. Через секунду Никани опустилось напротив нее и заговорило:

- Шесть делений назад, на планете белого солнца, полностью покрытой водой, мы жили в толще неглубокого, но огромного океана, - так начало оно. - Мы были многотелы и переговаривались при помощи вспышек света, производимых особыми органами. Языком служили интенсивность вспышек и геометрические сочетания узоров... Причем смысл менялся от того, сколько человек одновременно участвовало в разговоре, так как фразы слагались от общего участия в построении гаммы.

Она не прерывала Никани, не задавала ему вопросов даже тогда, когда что-то не понимала в его рассказе, тщательно демонстрируя свое безразличие. Идея того, что оанкали могли вступить в межвидовую связь с косяками разумных рыбообразных созданий, потрясала, но Лилит не хотелось, чтобы Никани хоть как-то заметило ее интерес. Они не позволяют ей читать и писать. Такая малость, и та находится под глупым запретом. Такая-то малость!

Когда Никани, закончив первую часть своего повествования, поднялось и сказало, что сходит за едой для них обоих, она, дождавшись когда оно уйдет, поднялась и двинулась куда глаза глядят. Она шла без всякой цели, испытывая прекрасное чувство свободы, неизмеримое сравнительно с тем, что она испытывала когда-либо раньше; поначалу ее дорога лежала через напоминающую огромный парк рощу жилых псевдодеревьев. Навстречу ей не раз и ни два попадались оанкали, но мало кто из них рассматривал ее долее одной секунды. Понемногу расслабившись, она мало-помалу увлеклась созерцанием окрестностей, когда Никани внезапно появилось рядом с ней.

- Ты не должна убегать от меня, - сказало оно тоном, напомнившим ее настырных и сверхзаботливых земных мамаш, воспитывающих своих пятилетних детишек. Хотя, подумала она, этот ранг пятилетнего как нельзя лучше соответствует ее положению внутри семьи оанкали.

После этой отважной прогулки она принялась убегать от Никани при каждом удобном случае, лишь только стоило улучить момент. Она добивалась хоть какого-то результата, а их могло быть несколько: ее могли поймать, потом наказать и снова бросить в одиночку, а могли и вообще никак не реагировать.

Ей ничего не делали. Она оставалась безнаказанной. После нескольких ее побегов Никани перестало появляться перед ней уже буквально через минуту после расставания как чертик из табакерки. Казалось, что он специально предоставляет ей возможность часик-другой побыть одной, словно бы вне надзирающего ока. Вскоре она начала специально брать с собой еду, выбирая из своей последней трапезы кое-что, что можно было унести с собой - вареный рис, завернутый в тонкие листья из съедобного материала, напоминающего пресный хлеб с высоким содержанием белка, орехи или фрукты, или же куатасайяха, острое, отдаленно похожее на сыр, кушанье оанкали, которое, по словам Кахгуяхта, вполне годилось ей в пищу. Никани намекнул, что ничего не имеет против ее одиночных прогулок, однажды подсказав ей, каким путем она может избавиться от остатков своих походных трапез - закопав остатки в землю.

- Покорми ими корабль, - сказало оно, словно решив дать добрый совет.

Готовясь к прогулке, она увязывала еду в свою вторую куртку, делая из нее заплечный мешок, потом подолгу ходила одна там и тут, присаживалась где-нибудь и перекусывала. Прогулки помогали ей собраться с мыслями и усвоить услышанное от Никани. В том, что она оставалась наедине со своими мыслями, было немного утешения, но каким-то образом иллюзия свободы смягчала ее отчаяние.

Иногда с ней пытались заговаривать незнакомые оанкали, но она недостаточно хорошо знала язык и не могла поддержать разговор. Иной раз, даже после того как незнакомцы проявляли необыкновенное терпение и принимались говорить медленно и старательно-внятно, она не понимала их, она не узнавала слова, которые наверняка знала раньше и которые вспоминала едва ли не через миг после того, как разговор безрезультатно заканчивался. По большей части такие беседы завершались отчаянной чередой жестов с ее стороны и попытками объясниться "на пальцах", что, конечно же, с оанкали было совершенно бесполезно и от чего она чувствовала себя особенно глупо. Единственное, в чем она более-менее преуспела - это, потерявшись, добиваться от встречных, чтобы те направили ее в нужную сторону.

Никани объяснило, что для того чтобы найти дорогу "домой", ей достаточно подойти к любому взрослому оанкали и назвать ему полное имя принявшего ее семейства: Дхокаалтедиинйадайялилит ека Кахгуяхт ай Динсо. Префикс Дхо означал взрослую особь не-оанкали, принятую в семью, Каал было сродственное имя семейства. Следующие далее имена, Тедиин и Йядайи, значились там, потому что считалось, что именно они привели Лилит в семью. Ека означало ребенок. Ребенок настолько юный, что у него, по сути, еще отсутствовал пол - как то бывает у очень молодых оанкали. Лилит с готовностью пользовалась этим длинным и труднопроизносимым ориентиром, ободренная малой вероятностью того, чтобы бесполые юные особи использовались в каких-то евгенических экспериментах по межвидовому скрещиванию. Потом, в ее имени было имя Кахгуяхта. Ведь, как бы там ни было, оно было третьим из ее "родителей". В заключение, среди прочих имен было и нечто, отмечающее ее статус принадлежности к семейству обменщиков. Группе Динсо предстояло остаться на Земле, чтобы там принять участие в затевающемся послевоенном генетическом коктейле и наконец болезненно слившись с вряд ли желающим того человечеством, навсегда изменить его и растворить его в себе. Динсо... это название не было ее именем, а звучало как угроза, как ужасное, леденящее кровь обещание невозможного.

И тем не менее, стоило ей только произнести это длиннющее имя - но только все целиком - как встречные не только понимали, кто она такая есть, но и указывали ей с точностью дорогу назад, к ее "дому". Не сказать, чтобы она испытывала за это к ним огромную благодарность.

Во время одной из своих одиноких прогулок она услышала, как пара оанкали в своем разговоре использовали одно из слов, означающее на их языке "человек с Земли" - кайзиди - и немедленно остановилась чтобы послушать. Поначалу ей показалось, что оанкали говорили о ней. Став очень мнительной, она то и дело подозревала встречных, которые смотрели на нее с излишним любопытством или принимались переговариваться между собой, наверно о ней, словно бы она была каким-то странным редкостным животным. Встречные пары лишь только подтверждали ее подозрения тем, что немедленно при ее приближении прекращали разговор и тут же переходили на общение при помощи соприкосновений головных щупалец. Почти уже забыв этот случай, она снова вспомнила его, когда услышала знакомое название, кайзиди, от другой группы оанкали, причем примерно в тех же местах, что и впервые. На этот раз разговор шел не о ней, а каком-то человеке по имени Фукумото.

И снова при ее приближении все смолкли. Она остановилась, решив твердо дождаться возобновления разговора, едва ли укрывшись за стволом одного из огромных псевдодрев, и как только она застыла там в засаде, разговор между оанкали снова возобновился, на этот раз беззвучный. Слух оанкали, если они желали сконцентрировать на этом особое внимание, мог достигать необыкновенной остроты. Вначале их совместного сожительства в одной комнате Никани часто жаловался на то, что ее сердце стучит слишком громко.

Она отвернулась и пошла дальше, пристыженная тем, что ее застали подслушивающей, несмотря на свое настроение непременно насолить чем-нибудь оанкали. Она не могла понять свой стыд. Ведь она здесь пленница. Чем может быть обязана пленница своим хозяевам, какие моральные обязательства могут быть у двух сторон в таком случае, одна из которых - полностью зависимая, а другая - целиком полновластная. Она имела право пойти на все во имя сохранения своей жизни и благополучия, а также восстановления свободы.

Но кто же такой этот Фукумото?

Слово за словом она перебирала в памяти обрывки того, что удалось ей услышать из разговора оанкали. Фукумото был каким-то образом связан с семейным кланом Тэй - также принадлежащим к Динсо. Она приблизительно представляла себе, где находится территория Тэй, хотя в тех местах никогда еще не бывала.

Тогда почему люди Каал ведут разговоры о человеке, относящимся к клану Тэй? Чем занимается этот Фукумото? Чем он прославился, что о нем ведут такие разговоры? И каким образом она может найти его и поговорить?

Она отправится к Тэй. Она сделает вид, как будто зашла туда случайно, прогуливаясь, и задержится там насколько сможет - если только не появится Никани и не уведет ее оттуда. Такое по-прежнему случалось время от времени, вероятно маленькое оолой считало необходимым напоминать ей о том, что следует за ней неотступно, где бы она ни была, и может появиться рядом в любой момент, возникнув словно бы ниоткуда. Может быть его забавлял ее испуг?

Сориентировавшись, она направилась в сторону жилища Тэй. Быть может ей повезет сегодня и она сможет увидеться с Фукумото, конечно если тот на ее счастье окажется снаружи - вдруг он, также как и она сама, любит долгие прогулки? И если ей совсем уж повезет, может оказаться и так, что он знает английский, и они тут же поговорят. Конечно если только его тюремщики немедленно не пресекут их общение, что более чем вероятно в том случае, если Фукумото знает английский. И если им удастся встретиться, если Фукумото окажется не полным невеждой и им удастся поговорить и оанкали позволят им это, то сойдет ли ей такая выходка с рук? Не накажут ли ее за это? Могут ее бросить обратно в одиночку? Или усыпить и отдать во власть растению-хищнику, сохранявшему ее молодость и свежесть в течение двух веков? Или ее попросту запрут в одной комнате с Никани и запретят появляться на улице? Она была готова и к первому и второму, поскольку подобное для нее будет лучшим выходом из положения перед лицом ужасов возможного будущего и ответственности, которой она не желает и не будет желать никогда. А что третье? Какая ей в конце концов разница? Что изменится в ее положении? Разве идет подобное в какое-либо сравнение с возможностью наконец-то увидеться и поговорить с представителем ее собственной расы, о чем она мечтала так давно?

Конечно, ответ тут мог быть только один.

Мысль о том, что она может обратиться к Никани и попросить или потребовать у него или других членов его семьи встречи с Фукумото, была немедленно ей отброшена. Семейство Никани дало ей понять совершенно однозначно, что в ближайшее время и вероятно в будущем ей запрещено будет видеться и иметь дело как с другими представителями человеческой расы, так и с человеческими артефактами.

Путь до жилища Тэй оказался гораздо более долгим, чем она себе представляла. До сих пор она еще не освоилась на борту корабля оанкали и не могла с точностью определять и оценивать расстояния. Горизонт, когда он не заслонялся псевдодеревьями и холмоподобными возвышениями с пещерами-входами на другие уровни, представлялся пугающе близким. Но насколько близким, она затруднялась сказать.

Никто не пытался остановить ее - хотя бы это хорошо. Вполне вероятно, что встречные оанкали, где бы она ни появлялась, считали, что она находится там, где и должна находится. И если ей не помешает Никани, она вполне может добраться до самого древа клана Тэй.

Добравшись до Тэй, она начала свои поиски. Цвет псевдодрева Тэй был желто-коричневым, в отличие от серо-коричневого цвета Каал, а ствол дерева казался более грубым - гораздо более похожим на ствол настоящего дерева, каким она могла его себе представить. И тем не менее оанкали, желающие выйти из этого древа или войти внутрь него, заставляли открываться эту самую грубую на вид кору безо всякого труда. Иногда, когда момент был удобный, она ухитрялась заглянуть в проемы дверей, которые открывались перед оанкали, чтобы увидеть, что творится там внутри. Эта долгая, изнурительная прогулка пройдет недаром, если ей удастся увидеть Фукумото хотя бы краем глаза - увидеть его или любого другого из людей, живущих среди оанкали. Она желала встречи с любым человеком.

До тех пор, пока она не начала заглядывать через плечи входящих и выходящих оанкали, она не представляла, до какой степени важно было ей найти и увидеть человека. Целеустремленные и преуспевающие во всем оанкали сумели полностью изолировать ее от ее соплеменников - и это несмотря на то, что, по их словам, они планировали в отношении нее. Свой план они претворяли в жизнь настолько незаметно и мягко, без малейшего намека на грубость, с таким величайшим терпением, способным растопить любое сопротивление, что незаметно для нее самой решимость ее рушилась.

Она занималась поисками Фукумото до тех пор, пока не почувствовала, что сейчас рухнет на землю от усталости. Тогда, вне себя от отчаяния и злости, таких глубоких и сильных, которых от себя она никак не ожидала и которые, конечно же, были совершенно неразумны в данных обстоятельствах, она уселась у подножия псевдодрева и съела два апельсина, которые остались у нее после ленча, съеденного у Каал.

Настойчивость ее поисков, сказала она сама себе, была смешна. Она вполне могла остаться у Каал, спокойно провести там день в дремотном ожидании появления какого-нибудь человека, при этом не считая, что день прошел напрасно и не испытывая такого безысходного чувства неудовлетворенности. Ведь, добравшись до Тэй, она могла вести поиски лишь весьма приблизительно, поскольку представления не имела о размерах занимаемого этим кланом местожительства. Само собой, нигде не было видно ни одной таблички, по которой она могла бы сориентироваться. Оанкали категорически отказывались пользоваться чем-то подобным. Насколько она сумела в этом разобраться, территория, занимаемая тем или иным семейством, помечалась пахучими метками. Для открывания дверей оанкали Тэй использовали запах местных семейных меток - гости и посетители, принадлежащие к другим семейным кланам, также использовали свои метки, но в особой последовательности. Оолой умели менять свой запах и обычно делали это, когда покидали свои жилища для спаривания. Женские и мужские особи оанкали обычно сохраняли запах, с которым появлялись на свет, и жили только на территории, принадлежащей своему клану. Само собой, чтение пахучих меток было за пределами способностей Лилит. Сколько она не принюхивалась, она так и не смогла уловить какого-то запаха, исходящего от оанкали.

Что ж, это уже неплохо, сравнительно с тем, как если бы, например, оанкали испускали какую-нибудь совершенно невыносимую вонь, которую ей приходилось бы переносить. Однако слабость ее обоняния лишала ее возможности ориентироваться по пахучим знакам и указателям.

Тяжело вздохнув, она решила, что должна вернуться обратно к Каал, хотя в том, что ей удастся найти обратный путь, она сомневалась. Оглянувшись по сторонам, Лилит укрепилась в своем подозрении по поводу того, что, увлекшись поисками, она заблудилась и потерялась совершенно. Для того чтобы найти дорогу к Каал, ей придется обратиться к кому-нибудь с расспросами.

Поднявшись на ноги, она сделала несколько шагов прочь от псевдодрева, у которого сидела, и выкопала маленькую ямку в земле - вещество под ее ногами на самом деле было землей; Никани подтвердило ей это. Положив в ямку апельсиновую кожуру, она засыпала ямку землей. Через день, как она знала, кожура полностью исчезнет, растворенная соками корабля, который употребит ее в пищу.

Так происходило всегда, но только не на этот раз. Сейчас произошло нечто неожиданное.

Не успела она отряхнуть брюки и надеть куртку, как земля вокруг ее ямки с апельсиновыми корками начала темнеть. Заметив, что происходит, она уже не смогла отвести взгляд, и прямо на ее глазах почва вокруг ямки быстро превратилась в лужицу вязкой жижи, постепенно принявшей оранжевый цвет, под стать похороненным апельсиновым коркам. Ничего похожего никогда прежде ей не доводилось видеть.

Потом жижа, более напоминающая жидкую грязь, начала испускать зловоние, не имеющее ничего общего с апельсиновым духом. Вскоре появились и оанкали - возможно именно запах привлек их. Оторвавшись от небывалого зрелища, она увидела двоих оанкали, стоящих рядом с ней. Их головные щупальца были все до единого направлены на нее, сведены словно в точку.

Один из оанкали заговорил с ней, и она напрягла все силы и внимание, пытаясь понять его, разобрать в его речи хотя бы слово - и частично ей это удалось, хотя понятые ей слова в целом все равно остались лишенными смысла, содержащегося во всей сказанной фразе.

Яма, образовавшаяся на месте захоронения апельсиновой кожуры, продолжала бурлить и расширяться в размерах. Лилит в испуге отступила от оранжевой язвы подальше.

- Что случилось? - спросила она встревожено. - Вы понимаете по-английски?

Больший из пары оанкали - Лилит показалось, что это была женская особь - произнесл фразу на языке, который не был английским, но не был и оанкали тоже. Поначалу Лилит растерялась. Но потом испытала внезапный восторг - язык, на котором обратилась к ней оанкали, наверняка был японским. По крайней мере звучал очень похоже.

- Фукумото-сан? - с надеждой спросила она.

Последовала очередная серия быстрых щелкающих фраз на языке, который вполне мог быть японским, но она покачала головой.

- Не понимаю, - проговорила она на оанкали.

Эту фразу она выучила довольно быстро, повторив несколько раз. Единственное, что она могла припомнить по-японски, были несколько слов, отложившихся у нее в голове со времени туристической поездки на острова Восходящего Солнца, случившейся за год до войны: Конишива, аригато гозаимасо, сайонара...

Вокруг них и пятна на теле земли, заполненного оранжевой бурлящей массой, уже собралась довольно большая толпа оанкали. Размеры пятна, почти точного круга, уже достигали трех футов в поперечнике. Когда край пятна достиг ствола одного из псевдорастений с большим количеством щупальцеобразных сучьев, кора того вблизи оранжевой массы потемнела, и растение предприняло попытку отстраниться от язвы, словно в агонии боли. Глядя на мучения растения и его судорожные извивы, Лилит вспомнила, что оно является частью единого, гораздо большего организма. Представив себе этот организм в виде гигантского живого существа, она вздрогнула от мысли о том, что каким-то образом, непредумышленно, причинила ему боль. То, что сейчас происходило перед ней, наверняка не было проявлением очередного любопытного эффекта, пускай бурного, но безобидного - она определенно причинила кораблю вред.

Взяв себя в руки, она предприняла очередную попытку объясниться и заговорила на оанкали, медленно подбирая слова.

- Я ничего не могу сделать с этим, - сказала она, всем своим видом желая показать, что не может остановить разрастание оранжевой лужи, но ужасно сожалеет об этом. - Ты можешь мне помочь?

Выступившее вперед оолой прикоснулось к оранжевой луже своими чувственными руками и так стояло неподвижно в течение нескольких секунд. Постепенно активность пятна стала ослабевать, а потом бурление прекратилось вовсе. Когда оолой отняло от пятна свои руки и отступило обратно, цвет пятна уже почти вернулся к нормальному и продолжал бледнеть с каждой секундой.

Повернувшись к большой оанкали, оолой сказал ей что-то, и та ответила ему, указав головными щупальцами на Лилит.

Лилит с тревогой посмотрела на оолой.

- Кахгуяхт? - спросила она, чувствуя себя ужасно глупо. И тем не менее расположение щупалец на голове оолой были очень похоже на рисунок головных щупалец Кахгуяхта.

Направив в ее сторону щупальца, оолой спросило:

- Каким образом тебе удается быть такой невнимательной и невежественной и, одновременно, такой многообещающей?

Кахгуяхт.

- А как здесь оказалось ты? - резко спросила она.

Молчание в ответ. Оолой снова занялось почвой с подживающей язвой, может быть осматривая ее в последний раз, чтобы убедиться, что здесь все будет в порядке, потом отвернулся и что-то громко объявило собравшимся оанкали. Сразу после этого большая часть присутствующих, быстро развернувшись, принялась расходиться кто куда. Что Кахгуяхт сказало им? Может быть отпустил в ее адрес едкую шутку?

- Тебе все-таки удалось найти что-то, что способно нас отравить, - сказал он ей.

Лилит покачала головой.

- Я не сделала ничего особенного, просто закопала апельсиновую кожуру. Никани сказало мне, что так нужно делать и что это даже полезно для корабля.

- Ты можешь делать это только в Каал. Там закапывай в землю что хочешь. Если ты решила уйти из Каал, то все, что ты хочешь выбросить, ты должна отдавать оолой. С этого дня ты не должна будешь покидать пределов Каал до тех пор, пока не научишься говорить на нашем языке как следует, чтобы свободно изъясняться. Зачем ты сюда пришла?

Теперь настала ее очередь отвечать на вопрос молчанием.

- Фукумото-сан недавно умер, - сказало тогда оолой. - О нем говорят и, вероятно, тебе удалось что-то о нем услышать. Ведь ты слышала о нем?

Подумав с секунду, она утвердительно кивнула.

- Фукумото было сто двадцать один год. И по-английски он не говорил.

- Но он был человек, - прошептала она.

- Он прожил среди нас почти шестьдесят лет. И я не думаю, что за это время он виделся с другими людьми больше чем раз или два.

Она шагнула к Кахгуяхту, не сводя с него изучающего взгляда.

- Тебе никогда не приходило в голову, что поступать так с людьми просто жестоко?

- Фукумото никогда не жаловался. Он отлично приспособился к жизни на корабле.

- Но все равно...

- Ты сможешь найти дорогу обратно самостоятельно, Лилит?

- Люди хорошо умеют приспосабливаться к любой ситуации, - продолжила она, желая до конца высказать свою мысль, - но думать, что жертву можно продолжать подвергать мучениям только потому, что она безропотно переносит их, жестоко.

- Учи наш язык, Лилит. И тогда, может быть, тебя однажды представят кому-то, кто возвращению на Землю избрал жизнь среди нас. Как это сделал Фукумото.

- Ты хочешь сказать, что Фукумото выбрал...

- Ты еще очень мало знакома с нашей жизнью. Твои знания практически равны нулю, - ответило оолой. - Пойдем, тебе нужно возвращаться домой. Я провожу тебя и поговорю о том, что случилось, с Никани.

Услышав это, она заговорила очень быстро.

- Я ничего не сказала Никани о том, куда собираюсь идти. Он наверно сейчас меня ищет.

- Нет, он не ищет тебя. Я искал тебя и нашел. Пойдем.

 

 

5

 

Вслед за Кахгуяхтом она вошла в один из подземных тоннелей, берущих начало в склоне холма и уводящих на нижние уровни. Там, по приказанию оолой, она уселась в небольшое бочкообразное и очень медлительное средство передвижения. Скорость движения аппарата не превышала скорость ее быстрого бега, но до дома они добрались неожиданно быстро, ибо под землей несомненно существовал гораздо более прямой и скорый путь, чем тот, которым шла она по поверхности.

В течение всей поездки Кахгуяхт не перекинулось с ней ни единым словом. Ей показалось, что оно, может быть, злится на нее, хотя на самом деле ей было на это наплевать. Ей только хотелось надеяться на то, что Кахгуяхт не станет ругать Никани. Отправляясь к Тэй, она подготовила себя к тому, что может понести за свою выходку наказание, но то, что может этим навлечь неприятности на Никани, не приходило ей в голову.

Как только они оказались дома, Кахгуяхт уединилось с Никани в комнате, где жили они с Лилит, попросив саму Лилит ожидать в помещении, которое она называла для себя "столовой". С ней в "столовой" были Йядайя и Тедиин, закусывающие там на этот раз едой оанкали - плодами местных растений, которые для нее были смертельно ядовитыми.

Она присела, и через некоторое время Йядайя принес ей орехов, фруктов и какое-то кушанье оанкали, на вкус отдаленно напоминающее мясо и на мясо же похожее с виду, хотя и являющееся на самом деле растительным продуктом.

- Я влипла в серьезные неприятности? - спросила она Йядайю, когда тот подавал ей еду.

Щупальца на голове Йядайи разгладились.

- Ничего особенно серьезного, Лилит. Почти ничего.

Она нахмурилась.

- Мне показалось, что Кахгуяхт очень рассержено.

Теперь рисунок щупальцев Йядайи стал не таким гладким, в нем появились узлы и волны.

- Я бы не сказал, что оно особенно сердито. Если оно и хочет что-то сказать, то по большей части это относится к Никани.

- И все из-за того, что я отправилась к Тэй?

- Нет.

Узлы среди щупалец Йядайи стали крупнее, его вид - уродливее.

- Все гораздо сложнее - причина кроется скорее в том, что теперешний период очень сложен для них обоих, Никани и Кахгуяхта, и для тебя тоже. Никани предоставило тебя самой себе, и ты не сумела верно распорядиться своей свободой.

- Что?

Тедиин спросила что-то на быстром, неразборчивом оанкали, и Йядайя ответил ей. В течение нескольких минут они переговаривались друг с другом. Потом Тедиин обратилась к Лилит на английском.

- Кахгуяхт должно научить... ребенка того же пола - понимаешь?

- Значит, я часть этой учебы? - с горечью в голосе спросила Лилит.

- Никани и Кахгуяхт учатся, и ты - их учитель, - подсластил пилюлю Йядайя.

Лилит нахмурилась, ожидая от Йядайи дальнейших объяснений.

- Тедиин хочет сказать, что если Никани не сможет добиться с тобой успеха, тобой займется Кахгуяхт.

Лилит вздохнула.

- Господи Боже, - прошептала она. И добавила через секунду: - А почему мной не может заняться кто-нибудь из вас?

- Как правило, обучением новых видов занимаются оолой.

- Но почему? Если у меня и есть настроение учиться, я хочу чтобы этим занимался, например, ты, Йядайя.

Головные щупальца Йядайи разгладились.

- Ты любишь его или Кахгуяхта? - спросила Тедиин.

Разговорный английский женщины-оанкали улучшался прямо на глазах, практически в течение разговора - настолько глубокой и быстрой была у нее память. Лилит такой прогресс в овладении языком оанкали и не снился.

- Я не хочу никого обидеть, - ответила Лилит, - но в данном случае предпочитаю Йядайю.

- Хорошо, - проговорила Тедиин, и ее головные щупальца тоже разгладились, хотя и по непонятной для Лилит причине. - А Никани... кто нравится тебе, оно или Йядайя?

Лилит открыла было рот, но задумалась. Йядайя надолго оставил ее в обществе Никани, и наверняка в этом был какой-то глубокий умысел. А Никани... Никани вызывало к себе симпатию, быть может потому что было ребенком. Ответственность за то, что творилось сейчас с остатками человечества, лежала на нем не более, чем на ней самой. Никани просто выполняло указания - или по крайней мере старалось это делать - указания взрослых, которые его окружали. Товарищ по несчастью - вот кто он был ей.

Нет, конечно же нет, Никани никакая не жертва. Просто симпатичный юнец, не более того. Который сумел пробраться ей в душу, как она тому ни сопротивлялась.

- Понимаешь? - спросила ее Тедиин, щупальца которой снова разгладились.

- Понимаю, - отозвалась она и глубоко вздохнула. - Понимаю, что все, включая и самого Никани, делают все, чтобы Никани мне понравился. Что ж - вы выиграли, вам это удалось. Мне он действительно нравится.

Она повернулась к Йядайе.

- Вы прекрасно умеете манипулировать людьми, вы в этом собаку съели - понимаешь меня?

Йядайя был полностью поглощен процессом приема пищи.

- Я хотя бы вам не в обузу? - спросила тогда она.

Никто ей не ответил.

- Вы можете помочь мне научиться чему-то полезному, чтобы я стала для вас меньшей обузой? Хотя бы об этом я могу вас попросить?

Он повернулся к ней, направив в ее сторону часть головных щупалец.

- О чем ты говоришь?

- О том, что мне нужно что-то, на чем писать. Бумага и карандаш. Или ручка - что там у вас есть.

- Нет.

Тон, которым был произнесен этот краткий отказ, не допускал обсуждений. Йядайя был истым членом своего семейства, заключившего меж собой тайный союз с целью лишить ее знаний - при том, что на словах выходило так, что все они более всего на свете хотели одного: как можно скорее и лучше обучить ее. Невероятно. Какое-то безумие.

Она развела перед ним руки в жесте немого бессилия, потом покачала головой:

- Но почему?

- Спроси об этом Никани.

- Я уже спрашивала его. Он отказался объяснять.

- Возможно, тебе следует подождать ответа. Со временем ты получишь все необходимые тебе знания, и быть может совсем не из того источника, из которого ждешь. Ты поела?

- Да, с меня уже достаточно, во всех смыслах.

- Тогда пойдем, я открою для тебя стену.

Она с трудом поднялась со своего возвышения, заставив тело выпрямиться, и вслед за Йядайей двинулась к стене.

- Никани хочет, чтобы ты научилась запоминать, не используя для этого записи, - сказал он ей, прикасаясь своим головным щупальцем к стене.

- И каким же образом ему удастся это сделать?

- Спроси сама.

Она устремилась в образовавшийся в стене проход, как только он расширился достаточно, чтобы она смогла пройти, и оказалась в комнате; здесь была пара оолойев, которые не обратили на ее приход никакого внимания, за исключением рефлекторного взмаха нескольких головных щупалец в ее сторону. Оолой говорили друг с другом - спорили о чем-то - на очень быстром оанкали. Их спор - по какой-то причине она не сомневалась в этом - шел о ней.

Остановившись, она оглянулась назад, вознамерившись улизнуть тем же путем, которым пришла. Пускай уж лучше доспорят без нее и потом сообщат ей о своем решении. Скорее всего, ей это решение не понравится, и она не была настроена слушать, как ее обсуждают. Но стена уже затворилась, словно болотная жижа после падения камня - неожиданно быстро.

Как оказалось, у Никани было свое собственное мнение, и оно упрямо его отстаивало, что обнадеживало. В середине одной из пулеметных фраз, оно быстро указало в ее сторону пучком головных щупалец, а потом и поманило ее ими к себе. Она тут же подошла к нему ближе и остановилась рядом, готовая оказать молодому оолой в споре с Кахгуяхтом любую моральную поддержку, какая только потребуется.

Заметив перед собой Лилит, Кахгуяхт остановилось прямо посреди недосказанной фразы и развернулось к ней лицом.

- Ты ведь не понимаешь ни слова из того, что мы сейчас говорим? - спросило оно ее по-английски.

- Нет, - призналась она.

- А теперь ты понимаешь меня? - снова спросил он ее на медленном оанкали.

- Теперь - да.

Кахгуяхт снова повернулось к Никани и опять заговорило быстро и непонятно. Тщательно напрягаясь и стараясь уловить хоть что-нибудь, Лилит показалось, что она разобрала что-то вроде: "Ну что ж, теперь, по крайней мере, мы знаем, что она способна научиться чему-то новому".

- С бумагой и ручкой я смогу учиться еще быстрее, чем теперь, - подала голос она. - Но и с ручкой и бумагой или без них я смогу сказать тебе, что я о тебе думаю, на трех разных земных языках!

В течение нескольких секунд Кахгуяхт сидело молча, очевидно переваривая услышанное. Наконец оно поднялось с места, шагнуло к стене открыло ее и вышло из комнаты.

Когда отверстие в стене затянулось, Никани улегся на кровать и сложил руки у себя на груди, крепко обхватив себя подмышками.

- У тебя неприятности? - спросила она.

- И какие два других языка ты имела виду? - спросило оно.

Лилит через силу улыбнулась.

- Испанский и немецкий. В школе я учила немецкий и до сих пор помню несколько ругательств.

- Значит ты... не свободно ими владеешь?

- По-испански я говорю легко.

- А по-немецки?

- По-немецки я разговаривала последний раз довольно давно, за несколько лет до войны. Мы, люди, если долго не пользуемся языком, то быстро забываем его.

- Нет. Ты ошибаешься.

Глядя на судорожно сжавшиеся щупальца Никани, Лилит подумала, что маленький оолой наверное очень сильно взволнован. Были ли причиной тому ее неудачи в овладении языком оанкали или то, что ей так мало удавалось запомнить из ее уроков?

- Так вы дадите мне бумагу и ручку? - спросила она.

- Нет. Учеба будет продолжаться так, как это заведено у нас. Ваш путь здесь неприемлем.

- Если вы действительно хотите, чтобы я чему-нибудь научилась, то выбирать, по-моему, нужно из всех способов самый наилучший. Если вас устраивает то, что ничего не записывая я буду учиться раза в два или три дольше, чем с бумагой и рукой, то что ж - воля ваша.

- Я не говорил, что мы этого хотим.

Лилит пожала плечами, не удосужившись объяснить словами смысл своего жеста, который наверняка остался Никани непонятым.

- Ооан недоволен мной, Лилит, а вовсе не тобой.

- Но дело-то все равно во мне. Все из-за того, что я учусь тому, чему нужно, недостаточно быстро.

- И это неправильно. Дело в том, что я учу тебя так, как сам считаю нужным, а не как считают нужным они. В результате они бояться за меня.

- Они боятся за тебя? Но почему?

- Иди сюда. Присядь. Я расскажу тебе.

Немного постояв, она снова пожала плечами, потом подошла к Никани и уселась рядом.

- Я расту, - сказало оно ей. - Ооан хочет, чтобы я быстрее закончил с тобой то, что должен сделать, чтобы после этого смог заняться размножением.

- Ты хочешь сказать, что чем быстрее ты научишь меня, тем быстрее сможешь завести себе потомство?

- Именно. До тех пор, пока я не научу тебя, пока не докажу, что я способен это сделать, нельзя будет считать, что я могу иметь потомство, что я готов к этому.

Вот в чем дело. Значит она не подопытный кролик, а, в некотором роде, последнее испытание Никани, его выпускной экзамен на зрелость. Вздохнув, она покачала головой.

- Ты специально просил, Никани, чтобы меня отдали тебе, или это вышло без твоего участия?

Оно промолчало в ответ. Не сводя с нее глаз, невероятным, но вполне обычным для оанкали образом, оно согнуло руку в локте в обратную сторону и почесало себя подмышкой. Не отдавая себе отчета и даже чуть наклонив голову, она проследила за тем, как оно это делает.

- Чувственные руки вырастут у тебя до того, как ты заведешь потомство или после? - спросила она.

- Они скоро начнут расти у меня, независимо от того, стану ли я спариваться или нет.

- Но когда эти руки должны появиться - до или после?

- Обычно стараются, чтобы чувственные руки появлялись после первого спаривания. Мужчины и женщины оанкали взрослеют быстрее оолой. Как правило они стараются... как это у вас говориться? Помочь своим оолой повзрослеть.

- Они растят вас? - спросила Лилит. - Или помогают воспитанию?

- ... воспитанию?

- Да, воспитанию.

- Мне еще очень трудно уловить логику в вашем словообразовании.

- Я уверена, что логика есть во всем, просто для того чтобы уловить ее в нашем языке, тебе нужен хороший лингвист. Значит, твои неприятности связаны с возможностью найти себе пару?

- Я и сам не знаю. Надеюсь, что все будет хорошо. Как только я почувствую себя в силах, то отправлюсь туда, где меня ожидает моя пара. Я постараюсь все им объяснить.

Никани помолчало.

- Я думаю, что должен тебе кое-что рассказать.

- Что?

- Ооан хочет, чтобы я начал действовать, но так, чтобы это не показалось тебе неожиданным.

- И что же тут имеется в виду?

- Я должен изменить тебя, совсем немного, едва заметно. Это поможет тебе усилить память и вспомнить то, что в обычном случае ты можешь вспомнить с большим трудом.

- О чем ты говоришь? И что во мне ты собираешься менять?

- Не бойся - ты вряд ли бы что заметила, если бы я тебе ничего не сказал. Я имею в виду небольшую коррекцию химической структуры клеток твоей памяти.

Словно бессознательно желая защитить себя, она поднесла руку ко лбу.

- Структуру моей памяти? - шепотом повторила она.

- Я предпочел бы подождать и сделать это потом, когда стану взрослее. Тогда все пройдет гораздо более гладко, тебе это даже покажется приятным. Должно показаться приятным - так мне кажется. Но ооан... хотя я его понимаю. Понимаю его чувства. В общем, оно говорит, что я должен сделать это сейчас.

- Но я совсем не хочу, чтобы кто-то менял мой мозг!

- Ты будешь спать и ничего не почувствуешь. Все пройдет точно так же, как и тогда, когда ооан Йядайя избавил тебя от опухоли.

- Ооан Йядайя? Значит меня оперировал отец-оолой Йядайи? Не Кахгуяхт?

- Нет. Тебя лечили до того, как мои родители зачали меня.

- Отлично!

Значит, теперь у нее вообще нет никаких причин испытывать теплые чувства к Кахгуяхту.

- Лилит?

Никани положил свою многопалую ладонь - о шестнадцати пальцах - на ее руку.

- То, что должно случиться, будет похоже вот на это - обычное прикосновение. Потом... быстрый укол. И больше ты ничего не почувствуешь. Когда ты проснешься, все уже будет закончено. Ты проснешься другой.

Но я не хочу, чтобы меня меняли!

Никани замолчало - на этот раз надолго.

- Ты боишься? - наконец спросило оно.

- Я совершенно здорова! Забывчивость - это вполне нормальное для людей свойство! Я не желаю, чтобы кто-нибудь копался в моем мозгу!

- Но разве ты не хочешь получить способность запоминать сразу много и без труда? Запоминать так же легко, как Шарад - как запоминаю я?

- Кто-то хочет изменять меня по своему усмотрению, вот что пугает меня. - Лилит глубоко вздохнула. - Ничто во мне более всего не определяет меня как личность, чем мой мозг. Я не хочу....

- Ты, в смысле того "то-что-ты-есть", не изменишься. Может быть я еще недостаточно опытен, чтобы сделать для тебя эту процедуру приятной, но все же моего опыта достаточно, чтобы действовать в этом случае как оолой. Мне доверили провести операцию с тобой, и этого не случилось бы, если, по мнению моих собратьев, я был еще не готов...

- Тогда почему, если все уверены, что ты достаточно подготовлен, они хотят устроить тебе с моей помощью это заключительное испытание?

Несколько минут Никани молчало, либо не желая отвечать, либо обдумывая ответ. Потом, неожиданно и сильно, оно попыталось уложить Лилит на кровать рядом с собой, но она вырвалась и взволнованно прошлась по комнате - все это время головные щупальца Никани следовали за ней неотступно, гораздо более энергично, по сравнению с прежними ленивыми взмахами. Щупальца Никани непрестанно следили за ней, все время пребывая напряженно направленными на нее, и наконец, не выдержав, чтобы положить конец этому пристальному взгляду, она сбежала в ванную.

Там она уселась на пол в углу, обхватив себя руками и спрятав ладони подмышками.

Что будет теперь? Что сделает Никани - подчинится приказу и как-нибудь ночью, когда она будет спать, удивит ее как следует? Или все-таки отдаст ее Кахгуяхту? Или может быть - Боже, как она мечтает об этом! - они наконец-то оставят ее в покое!

 

 

6

 

Она не имела понятия о том, сколько времени прошло. Она поймала себя на мысли, что думает о Сэме и Айри, о муже и сыне, своей семье, которой лишилась еще до того, как узнала о существовании оанкали, до начала войны, до того, как неожиданно и стремительно осознала, как легко может быть разрушена ее жизнь - ее человеческая жизнь.

Была ярмарка - дешевая маленькая ярмарка на автостоянке с профессиональными наездниками-ковбоями, балаганами с играми и типичным для таких мест утомительным шумом и облезлыми пони. Пока Лилит гостила у своей беременной сестры, Сэм решил свозить Айри на ярмарку развлечься. Стоял совершенно обычный субботний день. На широкой, сухой и пыльной улице, залитой ярким солнечным светом молоденькая девушка, совсем еще девочка, только-только севшая за руль, лоб в лоб столкнулась с машиной Сэма. Растерявшись, она случайно выскочила на встречную полосу движения. Быть может, она просто забыла в какую сторону в таких случаях нужно крутить руль. У девушки было удостоверение ученика-водителя и ей никак нельзя было садиться за руль одной. Девочка поплатилась за свое легкомыслие жизнью, она умерла, и вместе с ней умер и Айри - он умер незадолго до прибытия скорой, и врачам бригады реаниматоров не удалось вернуть его к жизни.

Сэму смерти досталась ровно половина.

Авария закончилась для него тяжелой черепно-мозговой травмой - его мозг сильно пострадал. Конец того, чему начало положила авария, наступил только через три месяца. Три месяца понадобилось ему для того чтобы умереть.

Время от времени он приходил в себя - более или менее, - но никого около себя не узнавал. Чтобы побыть с сыном, из Нью-Йорка приехали родители Сэма. Его родители были нигерийцами, но жили в Штатах довольно давно, и их сын родился и вырос здесь. Его брак с Лилит они не одобряли. Они растили Сэма настоящих американцем, хотя, как только смогли, отправили его в Лагос повидаться с родственниками. Они хотели, чтобы он взял в жены девушку-йорубану. Ничего из их планов не вышло.

Своих родителей Сэм тоже не узнавал.

Их единственный сын смотрел сквозь своих родителей, словно их не было здесь, точно так же, как он смотрел и сквозь Лилит, и в его пустых глазах не было и проблеска узнавания. В его глазах не было вообще ничего - там не было его самого. Иногда Лилит присаживалась к Сэму на кровать и брала его за руку, за что удостаивалась краткого внимания пустых глаз. Но дорогой ей человек из Сэма ушел. Быть может он уже отправился вслед за Айри - или путешествовал между ней и Айри - между этим светом и следующим измерением.

Быть может какая-то часть его продолжала трезво осознавать окружающее до самого конца - часть, заключенная очень глубоко, отрезанная от мира и неспособная дать о себе знать - пойманная в ловушку в самом узком горле-коридоре, в самой уединенной пещере, где страдала от полного одиночества и невысказанности до тех пор, пока спасением ей не явилась милосердная смерть. Его сердце остановилось.

Такой была травма мозга Сэма - один из видов травмы мозга. Существовали и другие формы повреждения мозга, значительно более тяжелые. За долгие месяцы умирания Сэма она насмотрелась в больнице всякого.

По правде сказать, ему еще повезло, что он умер так быстро.

Никогда в жизни она не решилась бы произнести это вслух. Проливая над Сэмом слезы в бесконечных рыданиях, она поняла многое. Снова она вспомнила об этом сейчас. Он умер довольно быстро - ему повезло.

Он оказался счастливчиком - выпадет ли и на ее долю такая же удача?

Если оанкали сделают с ее мозгом что-то непоправимое, хватит ли у них такта позволить ей умереть - или они по-прежнему будут старательно поддерживать в ней жизнь, превратив ее в узницу, навечно заточенную в своей последней и окончательной тюрьме?

Задумавшись, она вдруг вздрогнула, обнаружив, что в ванной бесшумно появилось Никани, опустившееся на пол напротив нее. Никогда прежде оно не позволяло себе входить к ней столь бесцеремонно. Она злобно уставилась на маленького оолой.

- Не в моих способностях вмешиваться в твою психику - это общеизвестный факт, - мягко проговорило оно. - Сумей я пойти на такое, мне не простили бы этого никогда, и ты уж конечно бы была признана бесспорным доказательством моей беспомощности.

- Убирайся отсюда! - заорала Лилит. - Оставь меня в покое!

Никани и не подумало двинуться с места. Помолчав, оно продолжило говорить тихим голосом:

- Ооан говорит, что люди не научатся как следует говорить на оанкали еще в течение, может быть, одного поколения.

Щупальца Никани начали извиваться как змеи.

- Я не знаю, Лилит, как мне вести себя с человеком, с которым я не могу как следует объясниться.

- Операция на мозге вряд ли улучшит мои способности к языкам, - сухо ответила она.

- Никто не собирается оперировать твой мозг. Я скорее причиню вред себе самому, чем тебе.

Никани помолчало.

- Знаешь, Лилит, у тебя нет выбора - ты должна позволить заняться тобой либо мне, либо ооану.

Она ничего не ответила.

- Ооан очень опытное. Если ты согласишься на его услуги, он сделает все так, что тебе будет по-настоящему приятно. И поверь... оно совсем не такое строгое, каким кажется.

- Я не слишком падка на всяческие удовольствия. По правде сказать, я даже не понимаю, о чем ты мне говоришь. Больше всего мне сейчас хотелось бы, чтобы ты оставило меня в покое.

- Хорошо, я так и сделаю. Но ты должна либо довериться мне или ооан выберет для своей операции удобный момент. Когда он устанет ждать.

- Но само ты на такое не способно - например неожиданно наброситься на меня?

- Нет, я не такое.

- Почему же?

- По-моему поступать так неправильно, хотя веских доводов я не могу привести - делать такое тайно с людьми несправедливо. Люди на то и люди, чтобы обращаться к ним через их разум, их сознание.

Лилит горько рассмеялась.

- И с чего это вдруг тебя начали занимать такие вопросы?

- Ты что, хочешь, чтобы это было сделано незаметно для тебя? Неожиданно?

- Само собой, нет!

Молчание.

По прошествии некоторого времени она поднялась и отправилась на кровать-возвышение. Там она улеглась и заставила себя заснуть.

Во сне ей приснился Сэм, и она очнулась в ледяном поту. Видение его пустых глаз снова было перед ней. Ее голова раскалывалась. Никани, как обычно, лежало рядом с ней, вытянувшись во весь рост. Оно выглядело совершенно мертвым и обмякшим. Что случится с ней, если в один прекрасный день она, проснувшись, обнаружит рядом с собой неподвижного Кахгуяхта, этого гротескного любовника, занявшего место несчастного ребенка? Несколько минут она лежала неподвижно, успокаиваясь, заставляя себя на что-то решиться и привести это решение в жизнь, прежде чем страх окончательно лишит ее сил и речи.

- Проснись! - хриплым голосом крикнула она Никани. Резкий и каркающий звук ее собственного голоса испугал ее. - Проснись и сделай то, что хочешь, что считаешь нужным сделать со мной. Делай сейчас же, и покончим с этим скорее.

Мгновенно Никани пришло в движение. Оно поднялось и село, потом подвинулось к ней и принялось снимать с нее рубаху, обнажая ее спину и шею. Прежде чем она успела сказать еще хоть что-то, процедура началась.

Она ощутила осторожное, ищущее прикосновение к своему затылку, потом давление стало усиливаться, что-то проткнуло ее кожу. Боль оказалась сильнее, чем она того ожидала, но все закончилось очень быстро. В несколько секунд она погрузилась в бесцветное и свободное от боли полузабытье.

Потом на нее нахлынули воспоминания, полные несущих волнение образов, снов, видений, и наконец... совершенно ничего.

 

 

7

 

Когда она наконец пришла в себя, прекрасно себя чувствуя и лишь слегка взволнованная, то обнаружила, что лежит на кровати полностью одетая и совершенно одна. Лежа неподвижно, она пыталась угадать и понять, что же такое Никани сделало с ней. Она уже изменилась? Каким образом? Закончена ли уже их процедура? Она попыталась двинуть рукой или ногой, но не смогла, но не успел страх объять ее разум, как слабый паралич отступил. Она снова могла владеть своим телом. Она поднялась и села, как раз вовремя, чтобы увидеть, как в растворившийся стенной проем входит Никани.

Когда оно забралось на кровать и легло рядом с ней, его серая кожа была гладкой как полированный мрамор.

- Твой организм очень сложный, - сказало оно, взяв ее за обе руки. Сказав это, оно не направило свои головные щупальца на нее, как делало это обычно, а приблизило к ней голову и прикоснулось к ней лбом. Потом поднялось и село, все-таки направив щупальца на нее. Лилит смутно почувствовала, что поведение Никани необычно и что, наверное, самое время начать волноваться по этому поводу. Она сдвинула брови и попыталась найти в себе хотя бы след тревоги.

- Внутри тебя находится просто удивительное количество жизни и смерти, а также потенциальной способности к переменам, - продолжило Никани. - Теперь мне понятно, отчего в людях так долго держится страх по отношению к нашему виду.

Она сосредоточила свой взгляд на его "лице".

- Не знаю, в чем дело - быть может в том, что я еще никак не приду в себя от того, что ты сделало со мной. Знаешь, я не понимаю, о чем ты говоришь.

- Да, это так. На самом деле до сих пор ты тоже многого не понимала. Но скоро я стану совсем взрослым, и тогда я попытаюсь объяснить тебе все так, чтобы ты наконец поняла.

Опять наклонившись к ней, Никани прижалось к ее голове своей, и его щупальца спутались с ее волосами.

- Что ты делаешь? - спросила она, все еще неспособная по-настоящему почувствовать тревогу.

- Проверяю, все ли с тобой в порядке. Признаться честно, по своей воле я ни за что не решилось бы сделать с тобой то, что было сделано. Мне это не слишком нравится.

- Но ведь ты что-то со мной сделало? Что ты сделало? Я не чувствую в себе никаких перемен - за исключением легкого кайфа.

- Ты понимаешь, что я имею в виду.

Медленно, но верно до нее дошло, что Никани не только разговаривает с ней на оанкали, но и сама она отвечает ему на том же языке - причем отвечает не задумываясь. Оанкали казался для нее таким же привычным языком, каким был до недавнего времени английский, таким же понятным и простым. Она без труда вспоминала все, чему учило ее оолой, что она услышала тут и там сама. Теперь для нее не составляло труда найти в своих познаниях бреши и заделать их краткими и точными вопросами - в основном это касалось слов и выражений, которые она привыкла применять разговаривая по-английски и аналогов которым не знала в оанкали; часть грамматики оанкали также была непонятна ей; некоторые слова чужого языка не имели точного перевода на английский, но их смысл был ей теперь вполне понятен.

И только теперь, наконец-то, тревога и возбуждение взяли над ней верх, она была испугана, потрясена, в том числе и приятно... Она медленно поднялась, осторожно ступая на ноги, испытывая их прочность, ощущая дрожь в коленях, но все же уверенная, что с минуту на минуту эта дрожь пройдет. Напрягая внимание, она попыталась изгнать из головы туман, чтобы получше разобраться в чувствах и ощущениях в своем обновленном теле.

- Это хорошо, что семья решила свести нас вместе, - сказало ей Никани. - Но я не хочу больше работать с тобой. Я пыталось просить, чтобы меня освободили от этой обязанности. Я боюсь. Я очень хорошо отдаю себе отчет в том, насколько просто было мне ошибиться и причинить тебе вред.

- Ты хочешь сказать... что сомневаешься, что то, что только что со мной было сделано - правильно?

- В том, что я сделало? Конечно, нисколько не сомневаюсь. Кстати, это твое "только что" заняло несколько дней. Значительно дольше, чем ты обычно спишь.

- Но ты говорило, что могло ошибиться...

- Были опасения, что не мне не удалось убедить тебя полностью довериться мне, чтобы у меня была возможность показать тебе все, на что я способно - показать тебе, что я не причиню тебе вреда. Я боялось того, что после ты станешь ненавидеть меня. Для оолой это... более чем плохо. Это очень плохо. Хуже, чем мне хотелось бы сказать тебе.

- Но Кахгуяхт очевидно так не думает.

- Ооан сказало, что людям - нашим новым обменным партнерам - мы не можем причинить вред в том, в чем причиняем вред друг другу. Тут-то все и кроется. Все может зайти слишком далеко, вот что я хочу сказать. Мы были выведены специально для того, чтобы работать с вами. Мы - Динсо. Мы рождены для того, чтобы найти выход из всех затруднений, которые только могут возникнуть из наших с вами расхождений.

- Принуждение, - горько произнесла она. - Вот что мне здесь не нравится, но оно преследует меня повсюду.

- Нет. Ооан не сделал бы этого. Ни за что. И я тоже. Я бы отправился к Ахайясу и Дайчаан и сказал, что не смогу спариться с ними. Мне пришлось бы искать себе пару среди Акай, поскольку те никак не связаны с людьми. Не связаны напрямую.

Щупальца Никани снова разгладились.

- Но теперь у меня, Ахайясу и Дайчаан будут дети - и ты можешь навестить их вместе со мной. Как только ты будешь готова, мы объясним тебе твою задачу, и ты сможешь приступить к работе, для которой была выбрана. Мне предстоит последняя метаморфоза, я хочу просить тебя помочь мне пройти через нее.

Никани снова почесало себя подмышками.

- Ты поможешь мне?

Лилит отвернулась от маленького оолой и посмотрела в стену.

- И что мне нужно будет делать?

- Ты просто должна будешь остаться со мной. Сейчас я не смогу пригласить ни Ахайясу, ни Дайчаан - для меня это будет мукой. Дело в том, что в этом случае я буду возбужден - сексуально - и не смогу действовать хладнокровно. С таким возбуждением мне не справиться. Но с тобой мне это не грозит. Твой запах, твои прикосновения - они безразличны мне, нейтральны.

Вот и слава Богу, подумала она.

- Но оставаться одно во время метаморфозы я тоже не могу - этого не следует делать. В эти моменты нам нужно, чтобы кто-то был рядом, обязательно, это необходимо гораздо больше, чем в любом другом случае.

Она попыталась представить себе Никани с дополнительной парой рук, таким, каким он будет выглядеть, когда станет взрослым. На кого он станет похож - на Кахгуяхта? Или на Тедиин или Йядайю. Насколько сексуальные перемены и пол оанкали влияют на их индивидуальные различия? Лилит покачала головой. Спроси ее, и она не сможет ответить даже насколько половое созревание влияет на различия среди ее сородичей, землян.

- Эти вторые руки, - спросила она, - они служат вам половым органом?

- Нет, - ответило Никани, - но руки прикрывают половые органы: чувственные руки.

- Но... - Лилит нахмурилась. - У Кахгуяхта нет никаких чувственных рук на конце его второй пары.

По сути, у Кахгуяхта на конце второй пары рук вообще ничего не было. Только прохладные нашлепки из жесткой, но гладкой кожи - немного похожие на мозоли.

- Руки находятся внутри. Если ты попросишь, ооан покажет их тебе.

- Как-нибудь обойдусь.

Щупальца Никани разгладились.

- Я покажу тебе их - когда у меня будет, что показывать. Так ты останешься со мной на то время, пока у меня будут расти руки?

А что еще ей оставалось делать? Куда она от него денется?

- Да, я останусь. Расскажи мне все, что, по-твоему, я должна знать, прежде чем все начнется.

- Хорошо. Большую часть времени я буду спать, но кто-нибудь все равно должен быть рядом - это обязательно. Если ты будешь тут рядом со мной, я буду знать об этом, и все будет хорошо. Может быть тебе... придется покормить меня.

- Хорошо.

Ничего необычного в том, как оанкали едят, не было. Вполне обычным образом. По крайней мере, таким было внешнее впечатление. Некоторые из их передних зубов были заострены, но размер этих зубов едва ли превышал человеческий. Дважды во время своих прогулок Лилит видела, как женские особи оанкали высовывали языки на всю длину вплоть до горлового отверстия, хотя в обычных условиях длинные серые языки оанкали находились в их ртах и использовались так же, как и у людей.

Никани издало звук, однозначно означающий облегчение - пошуршал одновременно всеми щупальцами тела, словно кто-то скомкал лист сухой неплотной бумаги.

- Хорошо, - проговорило оно. - Наши пары, остающиеся с нами в момент созревания, знают, что мы испытываем, они понимают наше отчаяние. Хотя некоторые считают это даже забавным.

Лилит удивилась, почувствовав, что ее губы сложились в улыбку.

- В некотором роде - да. Их можно понять.

- Забавным это может показаться только палачам. Меня тоже мучили, хотя, когда появилась ты, мои мучения облегчились. Но прежде бывало...

Никани замолчало, направив на Лилит вялое щупальце.

- Знаешь, Лилит, я пытался добиться, чтобы тебе разрешили встречу с другим англоговорящим человеком. Наиболее подходящим тебе. Недавно ооан дало мне свое согласие - вскоре тебе предстоит встреча.

 

 

8

 

День - Лилит твердо решила для себя, что это именно дневное время суток, поскольку на то указывало ей ее тело; теперь она была уверена в своих ощущениях совершенно, и ее новая, улучшенная память, указывала ей на то же, - день этот был днем бурной продолжительной активности, потом такого же продолжительного сна. Тем более что теперь, все еще поражаясь этому, она могла с легкостью воскресить в своей памяти каждый день своего бодрствования. Она отлично помнила все дни, в течение которых Никани искало для нее человека, говорящего по-английски. Решив поговорить и опросить нескольких, оно занялось этим лично. Просить Никани взять ее с собой было так же бесполезно, как и просить рассказать ей хоть что-то о людях, с которыми оно разговаривало.

В конце концов Кахгуяхт утвердило выбор. Оно встретилось с тем человеком и подтвердило выбор своего молодого коллеги.

- Это один из тех людей, которые решили остаться с нами на корабле, - сказало Никани Лилит.

Она уже подозревала это на основании тех скупых фраз, которые Кахгуяхт обронило в ее присутствии. И тем не менее, в это было трудно поверить.

- Это будет мужчина или женщина? - спросила она.

- Мужчина.

- И почему... почему он решил не возвращаться на Землю?

- Он прожил среди нас довольно долгое время. Его Пробудили очень молодым и больше уже не погружали в сон, и теперь он лишь ненамного старше тебя. Клан Тоахт попросил отдать его им, и он согласился жить среди них.

Попросили отдать его им? Был ли у него при этом какой-либо выбор? Скорее всего такой же, как и у нее, тем более, что в ту пору он был гораздо моложе ее. Он был наверняка еще мальчик, совсем молоденький. Какой он сейчас? Что могут они слепить из человеческого сырья?

- Отведите меня к нему, - попросила она.

Во второй раз Лилит ехала на плоской платформе по запруженным коридорам. Скорость ее путешествия на этот раз была едва ли быстрее, чем первый. Никакого руля не было видно - время от времени, чтобы повернуть платформу в ту или иную сторону, Никани прикасалось головными щупальцами к правому или левому борту. Всего поездка заняла наверное полчаса, потом платформа остановилась, и они сошли с нее. Никани прикоснулось к платформе несколько раз щупальцем, и та, не разворачиваясь, отправилась обратно.

- А на чем же мы вернемся? - спросила она.

- Поедем на другой, - ответило оно. - Может быть ты захочешь задержаться здесь на некоторое время.

Она ожгла его яростным взглядом. К чему оно клонит? Что это за разговоры? Новая программа размножения на основе тщательно подобранной пары пленников? Она оглянулась, чтобы в последний раз проводить взглядом удаляющуюся платформу. Быть может она поторопилась давать согласие на свидание с этим мужчиной? Что он за тип? Уж если он отказался от человечества и согласился остаться жить с нелюдями, что еще за фортель может он выкинуть?

- Оно животное, - объяснило Никани.

- Что?

- Эта платформа, на которой мы приехали - это животное. Тиллио. Разве ты не знала?

- Нет, не знала, хотя ты не особенно меня удивило. И каким же образом оно движется?

- Оно скользит по очень тонкой пленке слизи благодаря последовательному сокращению групп мышц.

- Оно слизняк?

- Я понимаю, о чем ты говоришь. На самом деле тиллио не совсем слизняк. Такое название не вполне адекватно. Хотя в общих чертах суть та же самая. Я видел земных существ, использующих для передвижения пленку слизи. По сравнению с тиллио, они очень несовершенны, хотя черты сходства у них есть. Тиллио был создан нами на основе другого животного гораздо больших размеров, еще более подвижного.

- Но никакой дорожки из слизи за ним я не заметила.

- Так оно и есть - за ним ничего не остается. В задней части тела тиллио имеется орган, который собирает всю слизь. А то, что остается, поглощает в себя корабль.

- Скажи мне, Никани, а машины вы строите? Хотя бы какие-нибудь? Может быть вы строили машины раньше? Используете ли вы когда-нибудь металл и пластик, вместо того чтобы вечно возиться с живой плотью?

- Когда иного способа нет, мы изготовляем и машины. Но нам... это нам не очень нравится. На машины нет такого спроса.

Лилит вздохнула.

- Ну где он, этот ваш мужчина? Кстати, как его зовут?

- Поль Титус.

Это ей ничего не говорит. Вслед за Никани она подошла к ближней стене, послушно принявшейся изменяться от прикосновения длинного головного щупальца оолой. Цвет стены сменился от молочно-белого к тускло-красному, но стена не открылась.

- Что-то не так? - спросила Лилит.

- Нет, все в порядке. Просто кто-то скоро откроет стену с другой стороны. В чужой дом, порядки которого не слишком хорошо тебе известны, лучше не вламываться, а подождать, когда тебе откроют дверь хозяева. Живущие внутри знают, что мы пришли, и скоро пустят нас внутрь - так оно будет лучше.

- На Земле мы, когда подходили к чужой двери, стучали, прежде чем войти внутрь - это то же самое, - отозвалась Лилит и уже хотела продемонстрировать этот гостевой стук, когда стена неожиданно начала открываться. В образовавшемся проходе стоял мужчина, одетый только в потрепанные шорты.

Лилит жадно вгляделась в лицо незнакомца. Настоящий человек - высокий, широкоплечий, с такой же темной, как и у нее, кожей, чисто выбритый. С первого взгляда он не слишком понравился ей - показался чужим и пугающим - но тем не менее это был человек, ее собрат, и желание заговорить с ним пересилило. Он был прекрасен. Даже если бы он оказался старым, дряхлым и сгорбленным, все равно он был бы прекрасен в ее глазах.

Она вопросительно оглянулась на Никани, но то замерло, словно превратился в статую. Было ясно, что оолой не хотело вмешиваться, предоставив ей возможность принимать решение.

- Ты - Поль Титус? - наконец спросила она по-английски.

Мужчина открыл рот, потом закрыл его, сглотнул и кивнул.

- Да, - наконец отозвался он.

Звук его голоса - глубокий, настолько человеческий и мужской - разбудил в ней голод по общению.

- Меня зовут Лилит Йяпо, - представилась она. - Ты знал, что я приду, или мы застали тебя врасплох?

- Входите, - сказал он и заставил стену раствориться еще шире, потом отступил в сторону давая дорогу. - Я знал, что вы придете. Ты представить себе не можешь, как я ждал этой встречи.

Поль бросил взгляд на Никани.

- Каалникани оо Йдахиатедиинкахгуяхт ай Динсо, прошу тебя, входи. Благодарю тебя за то, что ты привел ко мне эту женщину.

Никани ступил в образовавшийся проход, сопроводив свой шаг сложным жестом головных щупалец, означающим приветствие. Они оказались в комнате - как обычно по-спартански пустой. Добравшись до платформы в углу комнаты, Никани взобралось на нее и уселось. Лилит тоже села - так чтобы Никани оказалось за ее спиной. Она хотела забыть о присутствии оолой, пристально следящего за ними и запоминающего их действия, ибо именно за этим оно и находилось здесь. Лилит же хотелось видеть перед собой только мужчину. Воистину он был чудом - человеческое существо, говорящее по-английски и похожее, пусть немного, но все равно, на одного из ее любимых братьев, погибших в войну. Где он жил перед войной? Каким образом ему удалось уцелеть? Видел ли он за это время хотя бы одного другого человека? Знает ли он?..

- Так ты в самом деле сам решил остаться на корабле оанкали? - внезапно спросила она. Нельзя сказать, что этот вопрос был первым, который она хотела задать, когда ехала сюда.

Скрестив по-турецки ноги, Поль уселся на большой платформе, которая могла служить одновременно и столом и кроватью.

- Когда они пробудили меня, мне было всего четырнадцать, - ответил он. - Все, кого я знал, давно были мертвы. Оанкали сказали мне, что если я хочу вернуться, то со временем они смогут переправить меня обратно на Землю. Но стоило мне немного пожить здесь, как я понял, что это именно то место, где мне хотелось находиться всегда. На Земле у меня не осталось ничего, что тянуло бы меня обратно.

- Все потеряли своих родственников и друзей, - подала голос она. - Что касается меня, то, насколько я знаю, я единственная, кто уцелел из моей семьи.

- Я видел своего отца и братьев - их мертвые тела. Что случилось с моей матерью, я не знаю. Когда оанкали нашли меня, я тоже уже умирал. По крайней мере, так они потом рассказали мне. Сам я ничего не помню, но у меня нет оснований им не верить.

- Я тоже не помню, как они нашли меня.

Лилит оглянулась назад.

- Скажи, Никани, быть может нам специально стирали память, чтобы мы забыли о том, как нас забирали с Земли - я права?

За ее спиной Никани медленно поднялось.

- Это действительно так. Те из людей, которым оставляли воспоминания о моменте их спасения, теряли контроль над собой. Они умирали, как бы потом мы ни старались им помочь.

Что ж, в этом нет ничего удивительного. Она попыталась представить себе, что бы она сделала с собой, если бы, очнувшись от первого сна на корабле, внезапно осознала, что все, что было недавно для нее ее миром - ее семья, ее дом, друзья, - погибло и кануло в небытие? Конечно, это стало бы для нее небывалым шоком. Потом бы она вспомнила оанкали - их поисковый отряд, занимающийся спасением уцелевших людей. Возможно, она сочла бы этих существ видением, порожденным ее пошатнувшимся рассудком. Она сочла бы себя сумасшедшей. Быть может она и на самом деле сошла бы с ума. Чудо, что она до сих пор не убила себя в одной из попыток вырваться на свободу.

- Не хочешь перекусить? - спросил ее Поль.

- С удовольствием, - ответила она, внезапно почувствовав смущение.

Наступило продолжительное молчание.

- Кем ты была прежде? - спросил он. - Я хочу сказать, кем ты работала?

- Я вернулась обратно в колледж, - ответила она. - Моей специальностью была антропология.

Лилит горько рассмеялась.

- Предположительно считалось, что большую часть времени я должна была проводить на природе, в поле или в пустыне - но черт возьми, до поля я так добраться и не успела.

- Антропология? - переспросил он, подняв брови. - Ах, да, я помню - перед войной я читал кое-какие статьи Маргарет Мид. А что именно ты изучала? Общинно-племенной строй?

- Как бы там ни было, в областях этой науки полным-полно неизученного. Меня всегда интересовали другие люди, те, чей уклад жизни отличался от нашего.

- Откуда ты родом?

- Из Лос-Анжелеса.

- О, да, Голливуд, Биверли Хиллс, кинозвезды... мне всегда хотелось там побывать.

Одно единственное посещение Голливуда моментально рассеяло бы его иллюзии.

- А ты откуда?

- Я из Денвера.

- И ты был там, когда началась война?

- Нет - я находился в Гранд-Каньоне, охотился там с друзьями на кроликов. Мы первый раз за много месяцев куда-то выбрались и отлично проводили время, по-настоящему здорово. А потом, после всего, мы начали замерзать. А ведь мой отец говорил, что "ядерная зима" - это треп политиков.

- А я была в Андах, в Перу, - сказала она. - Ехала на автобусе в Мачу-Пичу. До тех пор я тоже нигде долгое время не была. По крайней мере с того времени, как вышла замуж...

- Ты была замужем?

- Да. Но мой муж и сын... они погибли - по чужой вине, перед самой войной. И я попросила, чтобы меня отправили в какую-нибудь дальнюю экспедицию, и Перу для этого подошло как нельзя лучше. В колледже пошли мне навстречу. Моя подруга уже работала там, она-то и посоветовала мне отвлечься таким образом. Она тоже поехала со мной... и умерла у меня на глазах.

- Да...

Поль неопределенно передернул плечами.

- Я тоже собирался в колледж - подумывал об этом. Но я только-только готовился перейти в десятый класс, когда все полетело к чертям.

- По-моему, большинство людей, спасенных оанкали, происходят из южного полушария, - задумчиво заметила она. - Я хочу сказать, что там тоже быстро холодало, но в тех краях холода опускались местами, очень неравномерно. Я слышала о том, что это было так. Там наверное уцелело больше всего народу.

Поль задумался о чем-то своем.

- Чудно, - наконец сказал он. - Когда ты попала сюда, то была гораздо старше меня, но я прожил здесь больше чем ты. И теперь я оказался старше тебя.

- Интересно, сколько народа уцелело в северном полушарии - не считая военных и политиков, чьи бомбоубежища не были разрушены.

Она снова повернулась, чтобы спросить Никани, но, как оказалось, оно незаметно оставило их.

- Оно ушло пару минут назад, - сказал ей Поль. - Когда они хотят, то могут двигаться совершенно бесшумно.

- Но...

- Эй, тебе нечего бояться. Оно скоро вернется. В любом случае я смогу открыть для тебя стену в любой момент, если тебе захочется выйти наружу.

- Ты умеешь открывать стены?

- Конечно умею. Когда я решил остаться, мне изменили химию тела, совсем немного. И теперь стены открываются по моему приказу, как перед любым оанкали.

- Ах вот как.

Она совсем не была уверена, что рада тому, что ее вот так вдруг оставили наедине с едва знакомым мужчиной - в особенности если все, что он говорит про себя - правда. Если он умеет открывать стены, а она - нет, то выходит, что она его пленница.

- Уверен, что они следят за нами, - сказала она и продолжила на оанкали, ловко имитируя выговор Никани: - "Вот и посмотрим, чем они займутся, когда останутся одни".

Поль рассмеялся.

- Скорее всего, ты права. Хотя меня это мало волнует.

- Но это волнует меня. Я предпочитаю наблюдать сама, а не находиться под наблюдением.

Поль снова рассмеялся.

- Может быть он решил, что мы почувствуем себя свободней, если он оставит нас одних? Твой приятель очень деликатный мужчина.

Она аккуратно сделала вид, что не обратила внимания на последние слова Поля.

- Никани не мужчина - оно оолой.

- Да, я знаю. Но разве тебе оно никогда не казалось самцом?

- Нет. Они сразу же объяснили мне различие, и с тех пор я воспринимаю их только в таком свете.

- Когда я сам впервые увидел оолой, я решил, что они выступают тут в роли и мужских и женских особей, в то время как все остальные существа - бесполые евнухи.

Думать так, решила про себя Лилит, было глупо для человека, решившего навсегда связать свою судьбу с этим народом - невежество не просто расчетливое, но и воинственное.

- Тебе нужно дождаться, когда твой оолой повзрослеет, достигнет половой зрелости, и тогда ты поймешь, что я имею в виду, - продолжил он. - После того как у них вырастают эти две здоровенных штуковины, они сильно меняются.

Поль поднял бровь.

- Ты знаешь, что такое эта их "вторая пара рук"?

- Да, - кивнула она.

Скорее всего он знал об этом больше чем она, но она не хотела поощрять его на разговоры о сексе, пусть даже сексе оанкали.

- Тогда тебе наверное должно быть известно, что по сути это никакие не руки, как они усердно втолковывают нам. Когда у оолой вырастают такие руки, они немедленно дают об этом знать куда надо, каким-то начальникам. Оанкали женщины и мужчины особенно не нужны, они обходятся своими евнухами.

Лилит взволнованно облизала губы.

- Никани хотело, чтобы в течение всей его метаморфозы я находилась с ним.

- Само собой, ему нужна твоя помощь. И как оно это объяснило тебе? И что ты на это ему ответила?

- Я сказала, что конечно помогу ему чем смогу. Он просил совсем немного.

Поль рассмеялся.

- Конечно, у них все просто. Но ты правильно сделала, что не отказала ему - пусть он останется у тебя в долгу. Это совсем неплохо, у оолой тут власть, а иметь сильного друга - это всегда полезно. Само собой разумеется, тебе сразу же начнут доверять. Они знают, что такое благодарность, и предоставят тебе гораздо большую свободу, чем до сих пор ты, наверное, имела. Может быть они даже немного перестроят тебя химически, чтобы ты тоже смогла открывать кое-какие двери.

- И ты тоже добился своего права таким образом?

Поль непоседливо поерзал на стуле.

- Да, что-то вроде того.

Поднявшись со своего возвышения и не оборачиваясь, он дотронулся всеми десятью пальцами до стены позади себя, и та растворилась. Там, в проеме можно было разглядеть кладовую с различными продуктами, похожую на ту, что она уже видела у себя дома. Дома? А где же еще, ведь она там живет.

Заглянув в кладовую, он выбрал два сандвича и что-то похожее на небольшие пироги - если только конечно это были пироги - и два пакетика чего-то, что очень напоминало картошку-фри.

Лилит с удивлением рассмотрела предложенную еду. Она уже начала привыкать к еде семейства Никани - вкус и выбор еды вполне ее устраивал, и при этом она считала, что точно так же питаются все оанкали. Иногда она тосковала по мясу, но с тех пор как однажды оанкали сказали ей, что сами они никогда не убивают животных, тем более не употребляют их в пищу и не позволят сделать это ей, по крайней мере пока она живет среди них, она уже больше не поднимала при них этот вопрос и стала забывать о мясе. Она никогда не была особенным гурманом и ей в голову не приходило поинтересоваться у своих хозяев о том, что быть может они специально делают еду такой, чтобы она соответствовала ее привычным вкусовым ощущениям.

- Иногда, - сказал ей Поль, - мне так сильно хочется гамбургер, что я даже вижу их во сне. Знаешь, такие с сыром, беконом, пикулями и...

- С чем эти твои сандвичи? - спросила его она.

- Эрзац-мясо. В основном соя, так мне кажется. И куат.

Куатасайаша, овощ оанкали, на вкус напоминающий сыр.

- Мне тоже нравится куат, - сказала она.

- Тогда давай, налегай, что смотреть попусту. Ведь ты не для того пришла, чтобы сидеть и глазеть, как я обедаю?

Она улыбнулась и взяла у него один из принесенных сандвичей. Она не была голодна, но в общей трапезе было что-то сближающее и вселяющее уверенность в надежность Поля. Вместе с сандвичем она съела немного картошки.

- Это кассава, - объяснил он ей. - Очень похожа на настоящую картошку. Прежде, пока я не оказался здесь, я никогда о кассаве ничего не слышал. Это какой-то земной тропический овощ, который оанкали решили выращивать у себя на корабле.

- Я знаю. Они делают это для того чтобы научить тех из нас, кто решит вернуться на Землю, ухаживать за кассавой и готовить из него разные блюда. Из кассавы можно делать муку и печь лепешки.

Поль посмотрел на нее, подняв одну бровь.

- В чем дело? - поинтересовалась она.

Взгляд Поля соскользнул с нее и устремился куда-то в пустоту.

- Ты когда-нибудь пыталась представить это себе? - мягко спросил ее он. - Я хочу сказать... Каменный Век? Выкапывать из земли палками съедобные коренья, а может быть есть жуков и крыс. Крысы, я слышал, выжили. Коровы, овцы и лошади - те вымерли. Собак тоже не стало. А вот крыс сколько угодно.

- Я знаю.

- Ты говорила, что у тебя был сын?

- Да, у меня был сын. Но он погиб.

- Ясно. Могу поспорить, что рожала ты его в больнице и вокруг тебя было полно врачей и медсестер, которые из кожи вон лезли, чтобы помочь тебе, и наверняка кололи обезболивающее, стоило тебе хотя бы раз закричать. А теперь рожать придется посреди джунглей, где вокруг не будет ничего кроме крыс, жуков и твоих соплеменников, которым будет конечно до слез тебя жалко, но которые ни черта не смогут сделать для того, чтобы помочь тебе.

- Я рожала сама безо всякого хирургического вмешательства, - отозвалась она. - Нельзя сказать, что все прошло весело и приятно, но по крайней мере далось мне это довольно легко.

- Что ты хочешь сказать? Тебе не вкалывали болеутоляющего?

- Мне ничего не кололи. И в больнице я не была. Мой муж позвонил в родовый центр - там была специальная служба для беременных женщин, которые не хотели, чтобы с ними обращались как с тяжелобольными.

Криво улыбаясь, Поль покачал головой.

- Скольких, интересно, женщин они отбракуют прежде, чем найдут хотя бы десяток таких, как ты. Думаю, что наверняка несколько сотен, а то и тысячу. Ты многое уже успела испытать. Сдается мне, что в тебе они нашли идеальную кандидатку на то, на что я сам никогда не соглашусь. Я даже думать об этом не хочу.

Его слова задели ее глубже, чем она того хотела. После всех этих допросов и исследований, через которые ей пришлось пройти за два с половиной года непрерывного "рок-н-ролла" осмотров и наблюдений, которые проводили на ней оанкали, с некоторых сторон они наверное узнали ее гораздо лучше, чем знала себя она сама. Они могли предсказать ее реакцию практически в любой возможной ситуации. Они отлично представляли себе, как управлять ею и руководить ее поступками, заставляя сделать то, что они хотели добиться от нее. И конечно же они знали и то, что она обладала некоторым практическим опытом, и ценили это в ней. Вероятно этот ее опыт был важен для них. Если бы ее роды были не такими безоблачными - если бы она отправилась в больницу и тем более перенесла бы кесарево сечение - возможно оанкали никогда не остановили бы на ней свой выбор.

- Чего это ты так рвешься обратно? - поинтересовался у нее Титус. - Неужели тебя прельщает перспектива провести всю жизнь в роли пещерной женщины?

- Нет, мне это не особенно нравится.

Его глаза расширились от удивления.

- Тогда что ты там забыла...

- Я не смогла забыть того, где я жила, откуда вышла, - ответила она. И улыбнулась. - Даже если я захочу это забыть, то все равно не смогу. И неправда, что мы обязательно вернемся в каменный век. Нам придется трудится, много и тяжело работать, это верно, но благодаря тому, чему научат нас оанкали, и тому, что мы уже знаем сами, у нас будет хороший шанс добиться своего.

- Они не станут учить нас за так! Не думай, что они спасали нас только по доброте душевной! Они изо всего извлекают выгоду. Тебе придется расплатиться за все и здесь, и там, на Земле!

- Они требовали с тебя плату за то, что разрешили тебе жить здесь?

Молчание.

Он откусил кусок от своего сандвича и некоторое время напряженно жевал.

- Плата, - мягко сказал он, - у них всегда бывает одна и та же. Когда они закончат с нами, доведут свои дьявольские эксперименты до конца, среди нас не останется больше людей. С людьми будет покончено навсегда. То, что начали военные со своими ракетами, закончат оанкали.

- Я не верю тебе, у них гуманные цели.

- В самом деле? Тогда почему они так долго не Пробуждали тебя?

- Земля сильно пострадала, им нужно было много поработать, чтобы сделать ее вновь пригодной для обитания. Даже сейчас часть Земли осталась непригодной для жизни, они не сумели очистить ее всю.

Поль взглянул на нее с такой откровенной и нескрываемой жалостью, что она отпрянула от него, вконец разозлившись.

- Неужто ты думаешь, они не знают, какая Земля на самом деле большая? - спросил он.

- Я не стала бы здесь откровенничать с тобой, если бы сомневалась в откровенности оанкали. Я и слушать бы тебя не стала. Они знают, что я чувствую.

- А кроме того они знают, каким образом заставить тебя думать нужным им образом. Не просто думать, а чувствовать себя тем, чем им нужно.

- Но только не в отношении Земли. Здесь я останусь до конца при своем мнении.

- Просто ты слишком долго пролежала во сне - я уже говорил тебе об этом.

Что такое они сделали с ним? - подумала она. Быть может он стал таким от того, что так долго прожил среди них - так долго и в полном одиночестве без людей вокруг? Он жил с осознанием того, что все, кого он знал, мертвы, что все, что он может надеяться найти на Земле, никак и никогда не сравниться с тем, чего он лишился, что составляло его прошлую жизнь? Ведь в самом начале своего пребывания тут он был всего-навсего четырнадцатилетним подростком, характер которого так легко было сломать.

- Если хочешь, - заговорил он, - в общем, они сказали, что если ты захочешь, то можешь... остаться со мной.

- Что, навсегда?

- Ага.

- Нет.

Он медленно положил на стол маленький пирог, которым почему-то решил не делиться с ней, поднялся и двинулся к ней, огибая стол.

- Знаешь, а ведь они только этого от тебя и ждут - что ты скажешь нет, - говорил на ходу он. - Они для того тебя сюда и привезли, чтобы услышать, что ты это скажешь и еще раз убедиться, что именно ты та самая и есть, кто им нужен. Они хотят все перепроверить.

Он остановился над ней, высокий и широкоплечий, нависая чересчур близко и излучая от себя грубую силу. С отвращением она поняла, что боится его.

- Пошли их к черту, - мягко продолжал он. - Сделай все наоборот им назло - хотя бы раз сделай. Они играют с тобой как с марионеткой - покажи им фигу.

Он уже положил руки ей на плечи. Она инстинктивно отпрянула, и его пальцы впились в ее тело так сильно, что она едва не вскрикнула от боли.

Тогда она замерла и подняв лицо, взглянула на него. Когда-то, точно так же, как теперь смотрела на него она, смотрела на нее ее мать. Ни раз и не два позже она ловила себя на том, что точно так же смотрит на своего сына, когда он делал что-то, что делать было нельзя, и она точно знала, что он знает это. Сколько еще в Титусе сохранилось от того четырнадцатилетнего паренька, только-только Пробужденного оанкали, от вида которых он едва не тронулся рассудком и с которыми потом привык жить почти на равных, но на которых затаил на долгие годы неизбывную злобу?

Он отпустил ее плечи.

- Здесь тебя никто не тронет, - тихо заговорил он. - А там, на Земле... сколько ты там протянешь? Насколько у тебя хватит запала? Даже если, как ты утверждаешь, ты не забыла то, что знала, о других этого не скажешь - они моментально одичают. Многие в душе остались пещерными людьми, только и ждут удобного случая, чтобы опуститься - они возьмут тебя силой, бросят в свой гарем, будут бить тебя, пока не сломают характер.

Поль покачал головой.

- А теперь попробуй скажи мне, что я неправ. Посиди, подумай, а потом скажи, что я неправ.

Глядя в стену мимо него, она думала о том, что он, как это не печально, скорее всего прав. Что ждет ее на Земле? Жалкое существование? Голод? Насилие? Смерть? Конечно найдутся и такие, кто с радостью отвергнет все законы и правила цивилизованного мира. Может быть это случится не сразу, но постепенно, это почти наверняка - подонки быстро уразумеют, что законы пишутся тут теми, кто сильнее.

Он снова схватил ее за плечи и на этот раз неуклюже попытался поцеловать ее. Точно так же, когда-то давно, еще в школе, к ней лезли лизаться распаленные мальчишки. Такие ласки никогда не беспокоили ее. Но несмотря на свой страх, вопреки самой себе, она ответила ему. Потому что в этом было нечто большее, чем несколько мгновений ворованного удовольствия.

- Послушай, - сказала ему она, когда он наконец отстранился, - мне совершенно не хочется устраивать тут представление для оанкали.

- Какая разница, смотрят они на нас или нет? Они не люди и ничего не поймут. Стала бы ты стесняться собаки?

- Дело не в них, а во мне.

- Лилит, - сказал он, покачивая головой, - они всегда следили за нами и будут следить.

- Для меня это все равно важно, - ответила она. - А кроме того, мне совсем не улыбается подарить им для их экспериментов ребенка.

- Может быть они уже получили его от тебя.

Неожиданность потрясения и страх заставили ее промолчать в ответ, но ее рука непроизвольно метнулась к животу, где под курткой скрывался ее шрам.

- Они называют это "обычная сделка", но до сих пор еще не получили от нас столько, сколько в этом смысле ими обычно подразумевается, - сказал он. - Большая часть из того, что у них есть - это люди Динсо, иначе говоря те, кто изъявили желание вернуться на Землю. У Тоахт здесь людей очень мало. И они хотят, чтобы родились еще - вот такая у меня догадка.

- И они занимаются этим, пока мы спим? Каким-то образом они...

- Каким-то образом! - прошипел он. - Святая простота! Да они ни перед чем не остановятся! Они забирают семя от мужчин и женщин, которые даже никогда не знали друг друга, само собой без их на то ведома, оплодотворяют женщин, которые вынашивают им детей ничего не подозревая, и когда эти дети появляются на свет, они не знают ни свою мать, ни отца. Это только мои догадки, потому что, вполне возможно, они уже научились донашивать зародыши в каком-нибудь из своих прирученных животных. Им ничего не стоит вырастить животное, которое смогло бы служить искусственной утробой - для того чтобы выращивать человеческих личинок, как они наверное нас называют. Или, может быть, им вообще для таких дел не нужны ни мужчины, ни женщины - может быть они обходятся пробой кожи или наших выделений - и из этого материала выращивают ребенка - может помнишь, когда-то это называлось клонированием. А может быть для этой цели они используют свои отпечатки - и ради Бога не спрашивай меня, что это такое, их отпечатки. Эта такая штука, при помощи которой они смогут получить точную копию тебя и через сто лет, даже если ты погибнешь и тело твое будет уничтожено, или сгниет и от него ничего не останется. И это только начало. Они умеют творить с людьми такое, для чего у меня даже нет слов. Единственное, на что они, похоже, не способны, это оставить нас в покое. Поэтому за себя нам придется бороться самим.

Прикосновение его рук, которые лежали на ее плечах, было почти нежным.

- Остается надеяться на то, что до сих пор они ничего такого с тобой не сотворили.

Внезапно он сильно ее встряхнул.

- Хочешь знать сколько детей они от меня получили? "Твой генетический материал был использован для созданий более семидесяти детей", вот как они мне сказали. А я за все время пока нахожусь здесь еще ни разу не видел ни одной женщины.

Он замолчал и несколько секунд пристально смотрел на нее, и под этим взглядом она задрожала от страха и от жалости к нему и ужасно захотела его оттолкнуть. Он был первым человеческим существом, которое она видела перед собой за многие годы, и вот теперь единственное, о чем она могла думать - это как скорее убраться от него подальше.

О том чтобы драться с ним, не могло быть и речи. Она была высокой женщиной и всегда считала себя сильной, но он был значительно крупнее ее - футов шесть с половиной, а то и выше, и очень крепкий.

- У них было сто пятьдесят лет для того, чтобы разобраться с нами как следует, - сказала ему она. - Может быть, мы не можем заставить их остановиться, но и помогать им мы не обязаны.

- Да черт с ними!

Он попытался расстегнуть ее куртку.

Нет! - выкрикнула она, намеренно резко и пронзительно, чтобы испугать его. - Мы не животные. Так сводят жеребцов и кобыл, чтобы потом опять развести их по стойлам, когда они закончат друг с другом. Но лошадям все равно. Они просто животные.

Он уже разорвал ее куртку и возился теперь с брюками.

Резко оттолкнув его от себя и вложив в толчок всю массу своего тела, она сумела освободиться.

Он опрокинулся на спину, но с неожиданной проворностью вскочил на ноги и снова был над ней.

Вскрикнув, она перекинула ноги по другую сторону платформы, на которой сидела и быстро соскочила там на пол. Теперь они была разделены платформой и находились каждый со своей стороны от нее. Он немедленно метнулся к ней вокруг.

Она снова перебросила через платформу ноги и оказалась по другую сторону опять.

- Ты ведешь себя, как цепной пес. Ты цепной пес оанкали! - крикнула ему она. - Опомнись и посмотри на себя со стороны. Возьми себя в руки.

Он снова бросился к ней, похоже уже не обращая на ее слова внимания. Он был ужасно возбужден и твердо настроен добиться своего. Вскочив на платформу, он перехватил ее. Она сумела вырваться, но он загнал ее в угол.

- Сколько раз ты делал это для них раньше! - в отчаянии закричала она. - Была у тебя на Земле сестра? Или ты ее тоже забыл? Может быть они и сестру твою к тебе приводили и ты делал с ней все по их указке?

Он поймал ее за руку и дернул на себя.

- И перед своей матерью ты тоже не остановился бы?

Он замер и она взмолилась Богу, чтобы эти слова задели его рассудок.

- Ты слышишь - я говорю про твою мать. Ты не видел ее с четырнадцати лет. Ты мог и не узнать ее, когда они приводили ее к тебе...

Он ударил ее.

Потрясенная от внезапной вспышки боли, она упала перед ним на колени, и он оттолкнул ее, словно ненавидел всей душой. Она растянулась на полу.

Упав на пол, она сильно и неудачно ударилась и почти потеряла сознание, когда он навис над ней.

- Никогда прежде я такого не делал, - прошипел ей он. - Никогда ни с одной женщиной. И кто знает, с кем или с чем они мешали то, что брали от меня.

Он замолчал, глядя на нее, лежащую у его ног.

- Они сказали мне, что я могу сделать это с тобой. И еще они сказали, что если ты захочешь, то сможешь здесь остаться. А ты взбеленилась и захотела вдруг уйти! Ты все испортила!

Коротко размахнувшись, он пнул ее ногой. Последнее, что она слышала проваливаясь в черноту беспамятства, было его хриплое грязное ругательство.

 

* --- конец демо-отрывка --- *

 

Книго

[X]