Луиза Купер. Индиго, книга первая.

НЕМЕЗИДА

Раненая Земля издала вздох скорби о ушедшем.
Мильтон. "Потерянный Рай".

Благородным котам, обезьянам, волкам, медведям и всем другим тварям, чье "человеколюбие" заставляет род людской устыдиться.

Легенда о Башне Раскаяния в пересказе барда Кушмагара.

Произошло все это в незапамятные времена, еще до того, как живущие под небесами люди начали счет времени, до того, как бегал и играл в тундре бурый заяц, до того, как в леса пришел великий серый волк, до того, как витые охотничьи рога зазвучали среди одетых листвой деревьев. Это было древнее и скверное время, на земле происходили вещи, которые не должны были происходить, когда длинный день превратился в длинную ночь, когда летом стало как зимой, а зимой как летом и то, что должно быть севером, было югом, а там, где должен быть находиться юг, находился север. И зарыдала наша Мать-Земля, ибо дети ее совершали против нее великое зло. Они сполна пользовались ее щедростью и брали от нее больше, чем это было им необходимо или чем имели на это право. Они уничтожали красоту на поверхности ее тела, а затем принялись и за разрушение плоти. Они продолжали заниматься этим, пока Земля не превратилась в подобие обглоданной кости. Унылыми ночами плакала она над своими незаживающими ранами, со слезами просила своих детей вернуть то, что они отняли у нее, но дети были глухи к ее мольбам. Они смеялись, пели песни и рассказывали истории о своей доблести; голос Матери-Земли не проникал сквозь шум хвастливых пиров.

Долгие, долгие годы чахла и слабела в боли и стыде Земля. Она продолжала дарить своим детям жизнь, давала им все необходимое для поддержания этой жизни, а дети брали все и даже больше, не давая ей взамен ничего. И Земля плакала и корчилась от боли, но дети по-прежнему не слышали ее.

Но среди этих злых людей появился добрый человек. Это был человек островов, сын моря, брат бури; человек, чье сердце было оскорблено поношением, какое терпела Мать-Земля от своих детей-вампиров, продолжавших сосать ее высохшую грудь. Время не сохранило для нас имя этого человека, но память о нем всегда будет звучать в наших песнях и рассказах; именно он - и никто другой - поднял голос против творимого людьми зла. Это он в одиночку встал на защиту страдающей Матери-Земли. Ему даровала она свое величайшее благословение, и на его плечи возложила тягчайшую ношу.

Настало время, когда Земля не могла уже больше одаривать людей. В конце концов на место постоянной боли пришел гнев. Гнев этот обрушился на оскорбляющих ее детей; Земля восстала для мести за чинимое ей зло. Но даже в ярости не забыла она человека островов. Однажды ночью, когда он спал, Земля заговорила с ним голосом тихого рокота волн; голос этот был подобен приятному летнему бризу, он был голосом поющих птиц. Она послала к человеку островов лучезарное создание, которое стояло у ног человека и говорило с ним всеми этими голосами и голосом самой Матери-Земли. И сказало лучезарное создание: - Человек островов, ты защищал нашу Мать-Землю, но голос твой был одинок среди всеобщего хаоса. Я пришел к тебе от имени нашей Матери-Земли и вот, что я скажу тебе: дети Земли предали вскормившую их и пробил час платить за это предательство. Гнев переполнил нашу мать-Землю и только величайшие жертвы утолят ее жажду мщения.

И вскрикнул потрясенный человек островов, и спросил он лучезарное создание: - Как можно предотвратить этот ужас?

И ответило лучезарное создание: - Он не может быть предотвращен. Человек должен ответить за содеянное им зло; если этого не произойдет, он будет продолжать свои злодеяния и Мать-Земля умрет. Не защищай, человек островов, своих соплеменников, вместо этого выслушай послание Матери-Земли, так как этим и только этим может быть спасено твое племя.

Человек островов замолчал; хотя он сознавал, что спит, он был достаточно мудр, чтобы понять, что лучезарное создание реальнее всяких снов. И хотя сердце его было объято ужасом, он был полон внимания.

И вновь заговорило лучезарное создание, и вот что сказало оно: Человек островов, Земля все более закипает гневом, и гнев ее неудержим. Никакое слово или действие не может повлиять на нее. Она поднимет руку против своих детей, и это будет великая гибель и великие страдание. Но мщение ее не будет бесконечным и когда оно закончится, на земле снова возродится жизнь. Человек поднимет голову от пыли и разрушений, оглянется вокруг и увидит пробивающуюся на деревьях молодую листву, принюхивающихся к свежему, ароматному воздуху диких животных, и поймет, что мир возрождается. Но за это возрождение, человек островов, надо будет заплатить. Человек изучил великую магию, но его магия переросла его самого и из ее властелина человек превратился в ее раба. Если он останется жить после того, как завершится месть нашей Матери-Земли, он должен будет заменить свою магию на меньшую, более старую. Он должен будет оставить могущество и силу, с помощью которых он добивался господства над нашей матерью-Землей, он снова должен стать тем, кем он был много лет тому назад - чадом Земли, вернуться к ней и стать с ней единым целым. У человека существует надежда спастись таким образом, но только в том случае, если ты, человек островов, сын моря, возьмешь на свои плечи решающее бремя защиты Матери-Земли.

Лучезарное создание замолчало и улыбнулось. Улыбка эта была полна сострадания, так как оно видело на сердце человека величайшее горе и страх. Создание долго молча, выжидающе смотрело на него, а человек в смятении ломал руки. Наконец пришел ответ: Человек островов поднял взгляд и спросил: - Что я должен делать?

И создание снова улыбнулось, ибо оно знало, как знала это и Мать-Земля, что этот сын моря стоил ее доверия. Создание улыбнулось и сказало: - Иди в самый удаленный уголок твоей земли, в тундру, отделяющую полярные пустыни. Построй там башню. Она должна быть без окон и всяких украшений, лишь с одной единственной дверью. Построй ее из камня, выкопанного в тундре, построй такой прочной, чтобы никому было не под силу разрушить ее. Когда башня будет готова, дождись вечера и в одиночестве подойди к ее двери. Войди внутрь, запри за собой дверь и ожидай захода солнца. С заходом солнца совершится месть нашей матери-Земли. Ты услышишь такое, чего не доводилось слышать ни единому смертному - ты услышишь вопли и мольбы твоих погибающих соплеменников, сердце твое будет разрываться от горя. Но ты должен ожесточить его и отвратить свои мысли от страданий погибающих. Ни в коем случае ты не должен открывать дверь, в противном случае погибнет вся надежда на спасение рода человеческого. Это будет твоим величайшим испытанием и ты обязан выдержать его. Когда все будет кончено и наша мать-Земля утолит жажду мщения, тогда и только тогда ты вновь увидишь меня. Я приду и скажу, что тебе делать дальше.

Лучезарное создание снова замолчало и улыбнулось. - Сейчас я не скажу тебе больше ничего, сын моря. Но если ты хочешь увидеть свой народ живым, наученным и процветающим - не подведи меня!

С этими словами лучезарное создание исчезло.

Этой ночью человек островов не мог больше уснуть. Когда наступило утро и в небе поднялось солнце, он встал со своей постели и вышел в мир. Он увидел все новым взглядом. В то время магия человека и в самом деле была великой, она была гораздо сильнее магии наших дней. Ее чары могли связывать стихии, останавливать течения морей, укрощать неистовые бури. Человек мог передвигаться как под землей, так и над землей, он умел путешествовать со скоростью мысли. Он был властелином живых существ, господином воздуха, королем воды. Ему были неведомы ни страх, ни запреты. Перед ним были открыты все двери. Но славу и триумф человека ожидал скорый конец. Сын моря знал это, он понял это, когда услыхал слова посланца Матери-Земли, когда посмотрел на глаз солнца. Безраздельному царствованию человека пришел конец. Но человек мог еще жить, учиться, преуспевать и ключ от его жизни был в руках человека островов, сына моря.

Обратившись лицом к тундре, он ощутил на душе неимоверную тяжесть, длинная тень тянулась впереди него. Но он не дрогнул, так как знал, что он обязан сделать то, что сказало ему лучезарное создание. Он был львом, и он был волком. Он знал, что должен выстоять. И он пришел в тундру, и нашел там место для строительства башни. Как он строил ее, каких трудов ему это стоило, нам неизвестно; подробности эти не дошли до нашего времени. Но он построил эту башню. Она выросла на равнине без единого окна, без всяких украшений, и была в башне одна-единственная дверь. И когда башня была готова, встал сын моря перед ее дверью, и открыл эту дверь, и вошел внутрь, и запер за собой эту дверь, и очутился совершенно один в кромешной тьме. И стоял он в этом унылом уединении и слезы текли у него из глаз; он плакал о тех, кого оставил за стенами башни. И настал момент, когда солнце скрылось за горизонтом.

Мы не знаем и не можем рассказать о том, что слышал он той нескончаемой ночью, что за образы возникали перед его мысленным взором; мы можем лишь догадываться об этом. Мы поем о его мучениях, наши арфы и наше пение передают его страдания. Этой ночью моря покинули свои места, земля раскололась на части и рыба в море гибла без воды, птицы гибли без воздуха, в котором могли бы летать, животные - без земли, по которой могли бы бегать. Но башня в тундре выстояла.

И люди, тысячи и миллионы людей, десятки миллионов людей отчаянно кричали, воздев руки к небу, но небо было глухо к их мольбам и люди гибли вместе с рыбами, птицами и животными. Но башня в тундре все так же продолжала стоять.

На протяжении всей этой длинной, ужасной ночи человек островов метался в построенной им башне. Наконец, настал момент, когда все вокруг затихло. Странная, мертвая тишина опустилась на землю и за стенами башни, невидимая человеку, отступила темнота и над далеким горизонтом появилась первая золотая дуга нового утра. В сплошной тишине рыдал человек; он знал, что тех, кого он любил, нет уже на земле. Мщение Матери-Земли было полным, и ее новая жизнь была смертью его прежней жизни.

В разгар его печали в башне появился свет, человек поднял взор и увидал лучезарное создание, посланца Матери-Земли. Сострадательно улыбаясь, лучезарное создание обратилось к человеку, совсем как когда-то во сне: - Человек островов, сын моря, роковой день для твоего племени завершился и мир снова чист. Пришло тебе время открыть дверь, которую ты запер с заходом солнца, и выйти в новый мир. Многое, очень многое изменилось, друг мой. Земли, которую ты знал, больше не существует. Зима и лето поменялись местами; то, что было севером, стало теперь югом, великая магия, которой владел человек, утеряна теперь навсегда. Но вместе с магией и ее результатами навсегда ушло то зло, которое творил человек; не стало магии, с помощью которой он бичевал землю и, в конечном итоге, приблизил свой конец. Я говорю с тобой в последний раз. Говорю с тобой, с единственным кто остался в живых, с тобой, защитником матери-Земли. Я буду говорить с тобой о бремени, которое возлагает Мать-Земля на твои плечи.

Человек островов не в силах был ничего ответить: душа его была слишком переполнена словами. Лучезарное создание коснулось его чела, он поднял глаза и увидел, что лицо создания было полно печали и жалости, но, одновременно, и радости.

И заговорило лучезарное создание в последний раз: - Человек островов и сын моря, наша Мать-Земля возлагает на тебя новое обязательство, и это обязательство потребует от тебя все дни твоей жизни, и все дни жизни твоих детей, и детей твоих детей и всех тех, кто будет с тобой на протяжении всего этого времени. Пришло тебе время отправиться в мир и никогда больше не возвращаться сюда, но прежде, чем отправиться, ты должен запереть за собой дверь. Возвращайся в свой дом среди островов, где ты будешь жить в благоденствии под солнцем, дождем и ветром, но ни при каких обстоятельствах не возвращайся сюда. И когда ты женишься и у тебя родится сын, и этот сын вырастет и превратится в мужчину, похожего на своего отца, ты должен будешь рассказать ему историю о Матери-Земле и ее мести своим детям, предавшим ее. И то бремя, которое ты должен был носить, перейдет к нему и к его наследникам; они должны будут охранять башню; ни единый человеческий взгляд не должен проникнуть за ее дверь, ни единого человеческого следа не должно появиться на земле около нее.

Эта башня будет стоять всегда, человек островов. Она будет символом безрассудства рода человеческого и предостережением еще не родившимся. Если ты хочешь, чтобы твой народ жил и множился, сделай так, чтобы камни этой башни лежали на этом месте и ни одна человеческая рука не коснулась их.

Человек островов, сын моря, Мать-Земля возлагает на тебя эту ношу с верой в тебя, не подведи ее.

И человек островов еще раз поднял взор, но там, где только что стояло лучезарное создание было пусто; он почувствовал лишь легкое дуновение ветерка и увидел угасающий свет.

Слова лучезарного создания звучали в его смятенном сознании, когда он шел к двери построенной им башни, и когда поднимал засов. От одной мысли, что он может увидеть за стенами башни, на сердце у человека островов лежала невыносимая тяжесть.

Дверь отворилась, и он увидал дневной свет и шар солнца в небе. И хотя мир вокруг него изменился, и изменился сильно - не было ни привычных деревьев, ни знакомых рек и морей - но земля была все та же, это была знакомая земля, на которой он родился и вырос. Пока он с удивлением рассматривал такую странную и, в то же время, такую знакомую землю, со стороны юга к нему подошел белый медведь снегов, и, ступая по следам медведя, подошел серый волк тундры, за волком шел лесной гепард, за ним - безобидные бурые зайцы, а следом бежало, прыгало, ползло разное зверье, очнувшееся ото сна. Человек островов смотрел на всю эту живность и знал, что все они, как и род человеческий, находятся в руках матери-Земли. И склонил человек голову, и слезы потекли из его глаз, и он всем сердцем поклялся, что исполнит возложенную на него великую задачу.

И закрыл человек за собой дверь на засов, и повернул лицо свое от башни, и направил стопы свои через равнину к новому дому, возникшему на руинах старого мира. И твари земные удалились в свои владения - в снега, в тундру, в леса - и башня осталась стоять в одиночестве.

Что сталось с человеком островов, сыном моря, мы не знаем и не можем рассказать вам об этом; целая вечность прошла с тех пор. Произошло все это, когда жившие под небесами люди не вели еще счет времени. Но построенная его руками башня все так же стоит на пустынной равнине, и в наши дни мы отворачиваем наши лица от этого места, как было нам завещано на веки вечные.

Вы, сидящие со мной у огня; вы, чьи призраки бродят в тени моих снов; вы, еще не рожденные дети; я обращаюсь к вам, как когда-то это сделало лучезарное создание. Если вы хотите видеть свой народ живым и процветающим, оставьте эти древние камни в покое и одиночестве. Это то обязательство, которое возложила на нас Мать-Земля, она верит в нас и мы должны оправдать это доверие.

- Ну, и каково твое мнение? - спросила королева Имоджин мужа, слегка коснувшись его руки.

Двадцать лет супружеской жизни научили Калига, короля Южных Островов, распознавать каждый нюанс настроения своей жены; он почувствовал в ее голосе удовлетворение, хотя она и старалась говорить безразличным тоном. Он улыбнулся и отвел взгляд от законченной картины, с любовью посмотрев на жену.

- Я думаю, - ответил он, - мы можем сказать мастеру Брейму, что довольны его работой.

Имоджин засмеялась и, хлопая в ладоши, закружилась при этом по комнате, пока не очутилась перед картиной. Проникающий сквозь окно вечерний свет создавал вокруг нее золотой ореол, в котором лениво танцевали легкие пылинки. Казалось, годы на мгновение покинули ее, и она снова выглядела молодой.

Не так близко, - посоветовал ей Калиг, - а то ты ничего не увидишь, кроме мазков, и не разглядишь изображения в целом.

- Будь я проклята, если с моим зрением я смогу увидеть это! - Но все же она слегка отошла в сторону, позволив Калигу взять себя за руку.

- Нет, ты и в самом деле доволен, любовь моя?

- Я полон восхищения и убежден, что мастер Брейм заслуживает очень хорошего вознаграждения.

Имоджин согласно кивнула. - Это первый наш семейный портрет, - с удовлетворением сказала она, - и первый на всех Южных Островах, написанный в новом стиле.

Калиг не знал, чем он удовлетворен больше - картиной самой по себе или откровенным восхищением своей жены. В большой степени на его решение нанять для написания портрета королевской семьи Карн Кэйла именно мастера Брейма повлияла настойчивость жены; у него самого были сомнения по поводу этого неординарного художника, хотя он признавал, что собственные его познания в искусстве, мягко говоря, ограничены. Но инстинкт его жены оказался верным. Портрет получился великолепным; изображение было настолько живым, что, казалось, изображенные вот-вот задвигаются, вытянут руки и, переступив раму, ступят из картины в комнату. И краски, выбранные Бреймом, успокаивающе действовали на глаза; они были мягче, чем резкие, яркие краски, предпочитаемые большинством художников, но почему-то казались богаче, придавая портрету нежность, утонченность, которую Калигу до того никогда не приходилось встречать в живописи.

На портрете был изображен он сам - высокий, с золотисто-каштановыми седеющими волосами. На нем была коричневая мантия, предназначенная для самых торжественных случаев, он стоял в парадном зале Карн Кэйла, освещенный падающим из больших окон светом. Свет был совсем такой, какой освещал сейчас стоящую около картины Имоджин. Сама она была изображена рядом; грациозная фигура королевы была облачена в серо-белое платье; она была воплощением достоинства и безмятежности одновременно. На невысоких стульях перед родителями сидели их сын и наследный принц Кирра и дочь - принцесса Ангара. Мастеру удалось уловить врожденное озорство Кирры, которому шел двадцать второй год: это было написано в наклоне его головы, в том, как почти небрежно, лежали на коленях его руки. Ангара была его полной противоположностью. Лицо ее было наполовину затенено завесой рыжевато-коричневых волос, ее фиалковые глаза были опущены в тревожном раздумье. Калиг почувствовал, глядя на портрет, что его переполняет гордость. Пройдут многие годы, его сменит десяток поколений, а его потомки все так же будут смотреть на этот портрет и испытывать то же чувство удовлетворения и гордости за своих предков, которое он испытывает сейчас.

Имоджин неохотно оторвала взгляд от картины.

Нам надо послать за детьми, - сказала она, - и Имиссой. Я обещала ей, что как только картина будет закончена, она увидит ее.

- Если только она не начнет выискивать в ней предзнаменования, - засмеялся Калиг.

- Да пускай, мы должны прощать ей ее маленькие слабости, свойственные ее возрасту. - Королева снова ступила вперед, увлекая за собой мужа, и вновь вгляделась в портрет, щуря свои близорукие глаза.

- Конечно, сейчас здесь не хватает одного члена семьи. Раз Ангара выходит замуж, нам надо подумать о другом заказе мастеру Брейму, чтобы запечатлеть Фенрана. Если бы мы знали об этом год назад, когда он только начинал писать портрет...

- Тогда нам следовало бы подождать, пока и Кирра найдет себе жену. Потом подождать еще, пока к портрету не присоединятся внуки. - Калиг сжал руку жены. - В конечном итоге, мастеру Брейму пришлось бы изображать наши посмертные маски!

Имоджин нахмурилась, чтобы дать понять мужу, что его шутка не отличается хорошим вкусом, но ничего не сказала.

- О, тем не менее, было бы неплохо задержать художника на некоторое время, - настойчиво продолжала она. - До свадьбы лишь месяц и...

Калиг снова молча сжал ее руку, затем поднес пальцы жены к своим губам и поцеловал их. - Все, что только пожелаешь, любовь моя, мы сделаем все, что только пожелаешь. Я сознаю, насколько мы здесь в Карн Кэйле слабо разбираемся в искусстве, и знаю, как ты стремишься привнести хоть немного культуры в нашу варварскую жизнь! Пока это позволит моя казна, ты будешь делать все, что пожелаешь!

Этими словами Калиг нежно напомнил о тех днях, когда много лет назад Имоджин впервые покинула свой дом на восточном континенте, чтобы стать королевой, женой Калига. Как и большинство браков в высших слоях общества, брак этот носил чисто прагматический характер, он предназначался для того, чтобы объединить богатое купеческое княжество с военной мощью Южных Островов. Прагматизм этот себя оправдал, дав востоку столь необходимую ему безопасность и процветание югу, воинственному, но обнищавшему. Как ни странно, малообещающий союз простодушного наследника Карн Кэйла, интересы которого вращались вокруг охоты, верховой езды и боев, и образованной дочерью благородного вельможи, привыкшей к элегантной городской жизни, любящей искусство, после неопределенного начала превратился в брак по любви. Калиг и Имоджин изучили одна другую, его бурная любовь к жизни и ее аристократичность дополняли друг друга; и теперь, по прошествии многих лет, самое лучшее, что они могли бы пожелать своей дочери, это, чтобы ее замужество было таким же счастливым, как и их супружеская жизнь.

Оба они знали, что семья Имоджин не одобряла чужеземного понятия, что Ангара может выбрать себе мужа по своему собственному усмотрению. Калиг посмеялся над их осуждением, заметив при этом, что ни на земле, ни под землей нет силы, которая могла бы убедить принцессу выйти замуж по предварительной договоренности, в то время, как Имоджин более дипломатично убеждала своих родственников, что северянин Фенран происходит из бесспорно благородной семьи, что он проявил себя на службе в Карн Кэйле, и что он в высшей степени подходит в супруги их дочери. Благодаря ее такту, с большим трудом удалось смягчить их сомнения; на празднование свадьбы ожидалось много гостей с востока, торжество должно было состояться осенью.

Имоджин размышляла о том, что гораздо легче устроить будущее дочери, чем Кирры, когда придет время жениться и ему. Он был наследником Калига, и уже на протяжении многих лет она ежедневно молилась за него; ему был необходим прагматичный союз для гарантии будущего процветания Островов. Имоджин много часов провела в разговорах с Имиссой, няней обоих детей с самого их рождения, слушая, слушая как она перечитывает имена и достоинства девушек благородного происхождения изо всех частей обширного мира, размышляя о том, кто из них достоин стать будущей королевой. Кирру ее размышления забавляли, что было для Имоджин облегчением; молодой принц был в двадцать раз послушнее своей сестры и с радостью принял бы родительский выбор, при условии, что у девушки будет хорошенькое личико и спокойный характер.

- Любовь моя, - вывел ее из задумчивости голос Калига, - как я ни восхищен работой мастера Брейма, мы прирастем к полу, если без конца будем стоять здесь и смотреть на эту картину. Сумерки сгущаются, я голоден...

- Ты всегда голоден!

- ...и прежде, чем уйти спать, я должен поговорить с Фенраном о правилах охоты в восточных лесах. Между мелкими землевладельцами произошел небольшой спор по поводу...

Имоджин прервала его, положив ему на руку ладонь. - Фенран поехал вместе с Ангарой кататься верхом и я сомневаюсь, что мы до темноты увидим их, - сказала она спокойно. - Еще уйма времени, чтобы обсудить правила охоты; сезон еще только начинается. Сегодня, мой дорогой муж и повелитель, мы будем обедать одни, и я спою тебе твою любимую песню, и мы рано пойдем спать. - Любовь и озорство мелькнули в ее взгляде. - Дела обождут до завтра.

Несколько мгновений Калиг молча смотрел на нее, затем медленно расплылся в широкой улыбке. Он ничего не сказал, лишь снова молча поднес к губам ее пальцы и поцеловал их. Затем еще раз с удовлетворением посмотрел на портрет и позволил жене увести себя из комнаты.

В то время, как Калиг и Имоджин неторопливо шли в свои личные покои, принцесса Ангара направляла свою серо-стальную кобылу на вершину крутого откоса, обозначавшего самую южную часть лесного массива. С этого места открывался захватывающий вид. К северу деревья становились крепче, лес гуще и гуще, пока, наконец, не сливался в сплошное сине-зеленое море; в то же время подножие южного откоса было совершенно пустынным и плоским, вплоть до подернутого дымкой горизонта. Это унылое однообразие нарушалось лишь контурами обнаженной породы, да редкими заплатами чахлой растительности. В хорошую погоду, когда свет падал под определенным углом, можно было увидеть край безбрежной южной тундры, которая заканчивалась, достигнув ледникового полярного региона. Сегодня этого далекого слабого мерцания не было видно; солнце было слишком низко (хотя в течение короткого лета оно едва опускалось за горизонт) и его густой оранжевый свет превращал это расстояние в смутное, расплывчатое пятно и не более того.

Голые равнины, тундра и находящиеся за ней ледники были частью королевства Калига, но никто никогда не рисковал предпринимать путешествие в эти пустынные края. Веха, ограничивающая пределы человеческих исследований, казалась отсюда длинной, темной тенью, вытянутой на пустынном ландшафте: одинокая каменная башня, к стенам которой на протяжении столетий не приближалась нога человека; дверь ее заперта от непрошеных гостей, заперта указом, который был уже старым, когда прадед Калига в девятом поколении боролся за власть в Карн Кэйле.

Запрет был суров и прост: башня никогда не должна открываться, никто не должен даже приближаться к ней. Причины этого строгого запрета были скрыты веками, они жили лишь в загадочных балладах и сказаниях. Реальной оставалась только башня - одинокая, грозная, мрачная.

Ангара вздрогнула от налетевшего порыва холодного воздуха. Уже на протяжении веков над правящим домом Карн Кэйла нависала неведомая угроза, и это могло еще длиться века.

- Серебряный пенни за сон наяву, - вывел девушку из задумчивости теплый, но вместе с тем слегка поддразнивающий голос. Обернувшись, она увидала подъезжавшего к ней Фенрана. Юноша сидел свободно откинувшись в седле и слегка натянув поводья. - Ты слишком рано бросила охоту, - сказал он, - я ведь говорил тебе, что главное в этом деле - терпение. - Он жестом указал на пушистый охотничий трофей, свисающий с луки его седла.

- Заяц? - засмеялась Ангара, - твоей доблести нет границ! Подумать только, целый заяц - я благоговею перед тобой!

- Тебе, женщина, не удалось и этого! - насмешливо махнул рукой в ее сторону Фенран. Затем похлопал по своей добыче и со смехом добавил: - несмотря на твое мнение по этому поводу, Имисса должным образом оценит этого зайца. И когда она стушит его, добавив в горшок пряностей и пробормотав над им свои заклинания, посмотрим, что ты скажешь тогда! Хотя, и в самом деле...

- В самом деле?

- Становится поздно. Каждый зверь, имеющий хоть крупицу соображения, находится уже в берлоге или норе. Пора и нам идти, а то скоро совсем стемнеет и Имисса и твоя мать начнут беспокоиться.

Ангара вздохнула. Ей не хотелось, чтобы кончался этот яркий, длинный день; не хотелось возвращаться за стены Карн Кэйла. Ее снова охватило старое чувство - пугающее, тревожное, неуемное чувство, овладевавшее ею время от времени еще с детских лет, когда она, будучи еще маленькой девочкой, впервые посмотрела на южные равнины. Непреодолимое желание узнать...

Фенран уловил необычное выражение ее лица, улыбка на его губах угасла, он нахмурился. Проследив за ее взглядом, направленным на далекую затемненную равнину, он спросил: - Ты все еще думаешь о Башне Раскаяния?

Рассердившись на себя за то, что слишком проявила свое настроение, Ангара пожала плечами: - Даже если и так, то от этого не будет никакого вреда.

- Как сказать. Все может быть, если эти мысли слишком овладеют тобой. - Он перегнулся с седла и сжал ей руку: - Забудь об этом, моя маленькая волчица, так будет лучше, безопаснее. Лошади устали, и твой будущий господин и повелитель голоден. Давай отдохнем и отправимся домой.

Не в характере Ангары было позволять управлять собой, она не привыкла подчиняться кому бы то ни было, в том числе и отцу; она предпочитала доводы, а не чувство долга. Но за то время, что они знали друг друга, Фенран научился по-своему управлять ее воинственным характером и неподатливым темпераментом; что-то в его голосе одновременно и смягчало, и убеждало ее. Девушка слабо улыбнулась, лишь слегка проявив свое нежелание возвращаться и направила кобылу вниз по склону.

- Ну послушай, малышка, пора спать!

Ангара отвернулась от окна к нависающей над постелью, словно пухлая квочка, Имиссе. Старая няня суетилась над кроватью, снимая покрывало, взбивая перину и подушки из гусиного пуха, пока они не стали похожи на облака; закончив приготовление постели и освободив руки, покачиваясь, как небольшая лодка, она продолжала убеждать девушку отправиться спать.

- Я не могу спать, Имисса, - раздраженно сказала Ангара. - Я не устала и не хочу в постель. Уйди и оставь меня одну.

Имисса внимательно посмотрела на девушку, ее голубые проницательные глаза прятались в глубоких морщинах. - Ты снова раздражена и я не пойму, в чем здесь причина.

- А тебе и не надо понимать! - отрезала Ангара. - Может быть, ты и колдунья, но тебе не дано читать мои мысли, они тебя не касаются.

- Ты так считаешь? Думаешь, я не знаю тебя так же хорошо, как линии на собственной руке? Если я приняла тебя от материнской руки и вынянчила с младенчества до юности? - Имисса скрестила на груди руки. - Мне не надо обладать большим искусством, чтобы понять, что происходит! - Она подошла к принцессе поближе. - Я знаю, где вы были сегодня, и знаю, на что ты смотрела. И я говорю тебе, выбрось эти мысли из головы!

Ангара подумала, что мудрая Имисса тревожится из-за того, что может читать ее мысли, или, по крайней мере, их ход.

Ангара уныло сгорбилась и снова отвернулась к окну, вглядываясь в беспорядочную путаницу Карн Кэйла. Луны не было видно, но небо отражало неяркий отблеск солнца, едва опустившегося за горизонт. Внутренний двор замка и древняя башня, служившая границей крепости, были едва видны. За Карн Кэйлом, за покрытыми дерном холмами, за лесным массивом раскинулась равнина; там находилась тундра, там стояла Башня Раскаяния...

- Забудь об этом месте, моя родная, - снова вывел ее из задумчивости голос Имиссы. - Эта ноша предназначена не для тебя; ее должен взвалить на плечи твой брат после того, как наша мать-Земля решит принять в свои объятия короля, хотя, будем надеяться, что это произойдет не скоро.

На этот раз в голосе старой няни звучал не укор, а скорее, страх. - Прими мой совет, так как я знаю, что говорю, - мрачно добавила она.

В Ангаре с новой силой вспыхнул гнев.

- Что ты знаешь? - настойчиво спросила она. - Расскажи мне, Имисса, расскажи, что ты знаешь о башне Раскаяния?!

- Ничего, кроме того, что никто, никогда не должен нарушать этот закон, и я не обсуждаю его. Люди поумнее тебя подчинялись ему с его появления, и если ты хочешь быть мудрой, то должна последовать их примеру! - Ангара была поражена тем, как горячо Имисса говорила это. Всего несколько раз в жизни девушке доводилось слышать, чтобы няня говорила с таким неистовством; старуха была слишком мягкой по натуре, чтобы выходить из себя, а сейчас она явно не могла сдержать свои эмоции.

Ангара почувствовала угрызения совести, она не хотела расстраивать Имиссу и раскаялась в своей вспышке. Няня увидела, что непокорный огонь в глазах девушки постепенно угасает. Она перевела взгляд на низенький столик, стоящий у кровати. На столике стоял хронометр; это было изысканно украшенное, сложное и хрупкое устройство - выдутые из стекла луковицы и трубки в филигранном серебряном каркасе. Окрашенная жидкость протекала через замысловатую стеклянную систему, медленно просачиваясь в стеклянные луковицы, заполняя их по одной за каждый прошедший час. По прошествии двенадцати часов каркас переворачивали, и весь процесс начинался сначала. Хронометр был подарен Ангаре на день рождения семьей королевы Имоджин, коллекционировавшей подобные вещицы, но принцесса втайне разделяла мнение Калига, что хронометр всего-навсего безделушка, а время гораздо удобнее определять, посмотрев на небо.

Имисса легонько ударила ногтем по филигранному сооружению, издавшее при этом слабый, мелодичный звон. - Посмотри, сколько времени! - сказала она, переводя разговор. - Завтра праздник открытия нового охотничьего сезона, и тебе надо будет развлекать гостей. В каком ты будешь состоянии, если не выспишься?

- Со мной все будет в порядке. - Но негодование Ангары постепенно улеглось, и в голосе ее слышался слабый оттенок недомогания.

- Пожалуйста, Имисса, дорогая, оставь меня одну.

Старая няня нахмурилась.

Ладно... тогда я приготовлю тебе успокаивающую смесь. - Она испытующе посмотрела на подопечную. - Чем-то надо ликвидировать сумятицу в твоей голове.

Пожалуй, было легче уступить няне и обрести мир в душе, пусть и с помощью лекарств, чем терзаться над неосуществимым. - Ладно, - согласно кивнула Ангара.

Удовлетворенная Имисса поспешно вышла через низкую дверь, отделявшую спальню Ангары от ее собственной. Она принялась готовить снотворное снадобье из сбора трав, которые постоянно носила с собой в небольшой сумочке. Сквозь открытую дверь доносилось ее ласковое ворчание, перемежающееся ударами пестика о ступку.

- Тебе пора бы уметь самой готовить это для себя, моя малышка, вместо того, чтобы полагаться на старую Имиссу! Кости и духи моих предков могут засвидетельствовать, что я пыталась обучить тебя своему искусству с тех пор, как ты только начала ходить. И они могут засвидетельствовать, что у тебя есть к этому талант, как ни у кого иного! Но нет, ты никогда не хотела учиться, как следовало бы послушной девочке. Ты была слишком увлечена верховой ездой и охотой с мальчишками... Я не удивляюсь, что ты иногда приводишь в отчаяние свою мать-королеву! - Послышался звук льющейся жидкости, затем дребезжание серебряной ложки о керамическую чашку.

- Мама не приходит от меня в отчаяние, - возразила Ангара. - Она принимает меня такой, какая я есть, дорогая Имисса. А кроме того, какая мне польза от колдовского искусства, если я выхожу замуж?

- Какая польза? - Голос Имиссы зазвучал громче, и она появилась в дверях со снадобьем в руках. - Да какая угодно! Я могу, не переводя дыхания, назвать тебе сотню полезных применений этого искусства! Ты можешь смотреть в магический кристалл, можешь предсказывать погоду, знать привычки лошадей и собак на зависть каждому мужчине Карн Кэйла. И не воображай, будто мне не доводилось видеть, как ты с помощью маленьких трюков, которым я тебя обучила, подчиняешь своей воле людей куда более мудрых, чем ты! Кроме того...

- Ладно, ладно, - поспешно перебила ее Ангара, испугавшись, что Имисса и в самом деле начнет перечислять сотню возможностей применения своего искусства, - но у меня не будет в них надобности. - Она улыбнулась: - Мне не понадобится магия, чтобы убедить Фенрана.

Няня иронически фыркнула, но сознавая, что Ангаре теперь более необходим сон, чем споры, воздержалась от дальнейших комментариев и протянула ей чашку. - На, выпей и отправляйся в постель. - Но не выдержав, пробормотала под нос: - Она не нуждается в них, подумать только!

Ангара выпила снадобье, которое оказалось сладким, как мед и успокаивающим, и не высказала никакого протеста, когда Имисса плотно закрыла шторой окно, прикрутила в лампе фитиль так, что он стал едва виден. Она позволила старой няне уложить себя в постель и накрыть себя одеялами по самые плечи. - Не надо беспокоиться, малышка, - нежно сказала Имисса. - У тебя есть более приятные темы для размышлений, чем старые легенды. Спокойной ночи, крошка.

От Имиссы исходил приятный запах листьев и меда, настоя цветов, пастбищ холмов; эти запахи напоминали детство... Ангара вытянулась под одеялом, веки ее смежились еще до того, как лампа окончательно погасла и комната погрузилась в мерцающую полутьму южной летней очи.

Довольный предстоящей свадьбой, король Калиг предоставил Фенрану и Ангаре исключительную честь быть ведущими в танце во время открытия праздника начала охотничьего сезона. Наблюдая за тем, как под аплодисменты присутствующих они выходят танцевать, Калиг откинулся на спинку кресла и улыбнулся; он был горд тем, как великолепно смотрелась эта пара, и был в полной мере доволен жизнью.

Танцы были нововведением, которое королева Имоджин принесла в простодушный двор Карн Кэйла. Танцы были ее любимым развлечением и, выйдя замуж, она решила не расставаться с ним. Ей стоило немалого труда и терпения убедить Калига и его знать облагородить беспорядочные прыжки, которые иногда сопровождали шумные придворные пирушки. В конечном итоге ей удалось достигнуть счастливого компромисса, введя некоторые па и изящные элементы из старинных народных танцев. "Новое развлечение" неожиданно приобрело популярность, а в Фенране Имоджин приобрела неожиданного союзника. В доме своего отца он с удовольствием занимался музыкой и танцами.

- Какая великолепная пара, - подумала Имоджин, глядя на танцующих молодых людей. Ангара пренебрегла обычаем заплетать волосы в косы и они свободным водопадом струились по ее плечам, подчеркивая простые линии плотно облегающего зеленого платья. Высокая, стройная и грациозная, как молодая ива, она была гордостью королевского дома. Фенран достойно дополнял ее - образец спокойной элегантности. Он был одет в серый с черным костюм. Глаза его светились разумом, силой и настойчивостью; быть может, в этих серых глазах, выделявшихся на загорелом лице, сквозила даже некоторая безрассудность, которая компенсировала его видимую суровость. Брак между этими молодыми людьми обещал быть крепче, чем поначалу надеялась Имоджин, так как под горячим пламенем страсти, бушевавшей в них сейчас, находилось стойкое ядро совместимости, способное поддерживать горение и тогда, когда годы превратят страсть не более чем в приятное воспоминание.

- Странно, - подумала Имоджин, - как могло столь незначительное событие, как появление Фенрана в Карн Кэйле немногим более двух лет назад, вопреки всем ожиданиям расцвести в нечто изменившее все их жизни. Хотя в те дни Фенран неохотно рассказывал о своей прежней жизни, стало известно, что он был вторым или третьим - Имоджин точно не помнила каким, сыном Эрла Брея с Редаубта, большого острова, находящегося далеко на севере. Из-за семейной ссоры Фенран в возрасте восемнадцати лет покинул родительский дом. С тех пор он путешествовал по миру, продавая свои знания и силу всем, кто нанимал его. Он появился на Южных Островах как временный член судовой команды на грузовом корабле, прибывшем с востока, и случай привел его в Карн Кэйл, когда начальник каравана, который должен был доставить груз в Карн Кэйл из Порта Ранна, слег в лихорадке и Фенран занял его место. Молодому человеку понравился бескомпромиссный, но щедрый юг; он предложил свои услуги и вскоре вошел в доверие, проявив себя на королевской службе. Вскоре он уже был назначен смотрителем обширных охотничьих угодий, примыкавших к крепости Калига.

Калиг твердо держал руку на руле своего государства и мало что ускользало от его внимания, так что новая дипломатия его нового смотрителя в разрешении территориальных споров между лесничими скоро привлекла его внимание. Поговорив с Фенраном, Калиг был поражен его искренностью и рассудительностью. Таким образом Фенран оказался на непосредственной службе у короля, ему было выделено собственное жилье в Карн Кэйле и место за столом королевской семьи. И Ангара, впервые встретив новую правую руку отца, обнаружила в нем острый ум, чувство независимости и отвагу. Имоджин с удовлетворением подумала, что эта партия оправдывает ее надежды; для нее было важно одно - чтобы муж Ангары, будь он принц или нищий, сделал ее счастливой, и на этот счет у нее не было сомнений.

Знакомое прикосновение руки вывело ее из задумчивости. Обернувшись, она увидела Калига, легко опершегося о спинку ее кресла. Он улыбался, глядя на нее, брови его были лукаво приподняты, он приглашал ее на танец. Окружающие выжидательно смотрели на них. Поняв его намерение, Имоджин встала, подав Калигу руку. Они поклонились друг другу среди всеобщих аплодисментов, и Калиг повел Имоджин от стола вслед за Ангарой и Фенраном, и они закружились в водовороте танца.

Танцы продолжались еще два часа, прежде чем Калиг объявил наконец перерыв. Вновь были наполнены кубки, по большей части элем, сидром или медом, хотя некоторые из гостей храбро продолжали дегустировать привезенные с востока вина. Присутствующие принялись просить Ангару сыграть и спеть для них.

Принцесса сидела за главным столом между Фенраном и своим братом, принцем Киррой. Кирра был на год моложе сестры, волосы у него были светлее, чем у нее, почти песочного цвета; нос был усеян веснушками; когда он улыбался, был виден искривленный передний зуб. Но на смену юношеской внешности обещала прийти мужественность и фигурой он мог бы составить конкуренцию своему отцу. Кирра был охотником, наездником, воином; люди, знавшие его, предсказывали, что когда Калиг со временем присоединится к своим предкам, правление Кирры будет каким угодно, но только не тихим.

Сейчас Кирра наклонился к сестре и любовно дернул ее за заколку в волосах. - Ну ладно, сестренка, не стесняйся! - Он не обратил внимания на сдержанный смешок Фенрана в ответ на это предложение.

- Твоя арфа настроена, так что у тебя не может быть отговорок, не разочаровывай нас.

Королева Имоджин улыбнулась дочери с обложенного подушками кресла. - Спой нам какую-нибудь старую балладу, Ангара. Что-нибудь приятное и печальное.

Ангара посмотрела на Фенрана, который медленно водил указательным пальцем по ее руке. - Как насчет "Песни Белой Птицы"? - предложила она.

Взгляд девушки потеплел, как это бывало всегда, когда она настраивалась на пение, и это особенно шло ей. Слуга почтительно поднес принцессе маленькую полированную арфу. Гремя стульями и одобрительно переговариваясь, присутствующие смотрели на то, как Ангара вышла вперед и заняла традиционное для менестреля место у ног Калига.

Раздались первые звуки арфы - плавные, чистые и в то же время пронзительно прозрачные, похожие на звук ломающихся сосулек. Наступила абсолютная тишина. Прикрыв глаза, Ангара сыграла вступление к балладе, затем запела хрипловатым, но очень проникновенным голосом, с вибрато, от которого мороз пробегал по коже. В песне рассказывалось о замечательной белой морской птице, которая вылетела с севера и полетела через южные льды в поисках утра. Народное сказание, от которого произошла баллада, было одним из самых старых на Южных Островах и многие первоначальные значения были утеряны. Никто не понимал символизм белокрылого искателя, бесконечно скользящего над великими ледниками и взывающего к никогда не встающему солнцу; но песня, наполненная западающими в память образами великой печали, утрат и стремлений, была прекрасна. Во время пения Ангары королева Имоджин незаметно смахнула со щеки слезу, меланхолическое настроение охватило всех, и даже Калиг моргал чаще обычного.

После окончания пения за столом поднялся шум, Ангару заставили спеть еще. Исходя из настроения своей аудитории, Ангара выбрала более короткую, но такую же грустную песню. Затем, чтобы дать отдохнуть голосу, сыграла на арфе матросскую песню. Ее приняли с удовольствием, но выпивка уже начала прилично разбирать гостей, и они требовали песни островов, к пению которых могли присоединиться. На помощь арфе Ангары пришли музыканты, играющие во время танцев, и компания горланила песни про штормовые моря, ужасные битвы, старые междоусобицы и потерянную любовь. Примерно чрез час в пении осмелевших или опьяневших мужчин начали появляться непристойности, и Имоджин, видя что Калиг слишком смущен, чтобы присоединиться к ним из-за ее сдерживающего присутствия, слегка улыбнулась и поднялась со своего места, дав этим понять, что собирается уйти. Поняв ее намек, поднялись многие женщины. Имоджин лукаво посмотрела на дочь. - Ты не устала, дорогая?

- Пока нет, - улыбнулась Ангара. - Я еще немного задержусь.

- Хорошо. Но промни, что женщине требуется отдых. Не задерживайся долго.

- Пошлость неприятно задела Ангару, но она, пересилив себя, не подала в этом вида и со снисходительной терпимостью улыбнулась: - Хорошо, мама.

Калиг встал и поцеловал жену. Этот жест был встречен приветственными криками, после чего королева во главе небольшой процессии женщин покинула зал. Как только паж закрыл за ними дверь, Ангара встала со своего места у ног короля, отложила в сторону арфу и присоединилась к сидящему за главным столом Фенрану. Сегодня она впервые играла так долго и от струн на кончиках пальцев у нее образовались язвочки. Как менестрель она отработала сполна, а кроме того, она хотела быть свободной, чтобы наблюдать за продолжением праздничного вечера после окончания пения.

Самые несгибаемые из находившихся в зале с жаром принялись распевать песни весьма сомнительного и запутанного содержания о русалках и беспечных моряках; утратив сдержанность, остальные присоединились к ним. Принц Кирра с вожделением горланил вместе со всеми.

Фенран вновь наполнил кубок Ангары, обнял ее за плечи, притянул поближе к себе. - Не слишком ли это для твоих нежных ушек? - поддразнил он невесту. Она рассмеялась: - Кирра научил меня этой балладе, когда мне было восемь лет, а ему семь. Но ты прав, нам надо сделать все возможное, чтобы баллады подобного содержания не проникли на наше свадебное торжество, а то с моими прекрасными родственниками с востока случится припадок.

- На свадьбе тебе надо будет спеть "Песнь о Белой Птице", - сказал Фенран. - Я не сомневаюсь, что всякий, будь то житель востока или кто другой, согласится со мной.

- Я не могу петь на собственной свадьбе. Мама никогда не разрешит мне этого.

Фенран заговорщицки улыбнулся: - Ну, тогда ты должна будешь спеть ее для меня потом, когда мы останемся одни...

Ответ Ангары потонул в реве, едва не сорвавшем крышу - это завершилась баллада. В последовавшем временном затишье король Калиг ударил кулаком по столу с такой силой, что задребезжали ножи и тарелки.

- Кушмагара! - проревел король. - Приведите Кушмагара!

Сидевшие рядом участники пиршества подхватили этот крик. Смеясь, Ангара присоединилась к хору голосов. - Кушмагара! Кушмагара!

В ответ на крики отворилась дверь в дальней стороне зала. Внутрь ворвался порыв холодного воздуха, разбавивший разгоряченную атмосферу зала и вызвавший дым в огромном камине, возвещая о появлении старика, который, опершись о руку молодого слуги, шаркая, шел через зал. За ним шли еще двое слуг, которые несли арфу, в четыре раза превосходящую по размерам арфу Ангары. Они несли ее так осторожно, словно она была сделана из стекла. Старика встретили оглушительными приветствиями; даже Калиг поднялся на ноги и аплодировал маленькой процессии, медленно приближавшейся к центру прохода у главного стола.

- Кушмагар! Кушмагар!

Старик застенчиво улыбался, признательно кивая головой налево и направо. Его молодой ассистент поднял глаза на Калига, получил разрешающий жест и осторожно повел своего подопечного к законному месту барда, находящемуся у ног короля.

Кушмагар с достоинством опустился на груду подушек и ждал, пока перед ним положат его огромную арфу. Он был жилистым, без грамма лишней плоти, с копной белых волос, которые, несмотря на преклонный возраст, буйно покрывали его голову. Он напоминал старое, сучковатое, но все еще буйно растущее терновое дерево. Десять лет назад катаракта обоих глаз отняла у него зрение, но оставшиеся чувства, казалось, компенсировали потерю - они были сверхъестественно острыми. На Южных Островах каждый - будь то мужчина, женщина и ребенок - знал и уважал имя Кушмагара. Он был личным королевским арфистом, бардом бардов; ему не было равных в знании народных легенд и мифов.

Арфу осторожно положили перед стариком, его пальцы коснулись струн, и Ангара почувствовала, как ее пронзила дрожь. Этого момента она ожидала с величайшим предвкушением; высшая точка традиционного праздника открытия охотничьего сезона, когда уходил в сторону временный мир еды, питья и пиршества, на время уступая место миру тайн и магии, вещей, которых нельзя было коснуться рукой, но которые пульсировали и струились в глубоких пещерах наследственной памяти. Принцесса затаила дыхание, боясь нарушить чары, абсолютной тишиной окутавшие зал. Кушмагар улыбнулся. Пальцы его коснулись струн, инструмент издал переливчатые звуки, вызывая в воображении журчание текущей по камням воды, шелест листвы деревьев. Затем обрушился сияющий каскад звуков, разбивший выжидательную тишину зала. Из груди присутствующих вырвался глубокий, непроизвольный вздох. Ангара закрыла глаза, отдавая себя на волю стремительного потока, плывущего из-под пальцев старого арфиста.

Это был величайший миг, освященный временем момент праздников, когда отдавалась дань неумолимым природным силам, которым должно было хранить верность каждое живое существо. Долгом каждого настоящего арфиста было предложить эту дань на собственный манер, и Ангара была уверена, что никто не мог сравниться с Кушмагаром в его призыве к этой верности. Вдохновение убеленного сединами барда было недоступно простым смертным. Его арфа распахнула двери зала и внесла в него обширный мир: высокие скалы и разбросанные в море острова, задумчивое спокойствие лесов, дикое очарование южной тундры, населенные эхом огромные, пустынные ледяные долины. Восхищенно слушая музыку, Ангара благодарила судьбу за то, что пересеклись жизненные пути ее и Кушмагара; за то, что ей посчастливилось учиться у него. Ей никогда не удастся даже приблизиться к нему в мастерстве, но он воспитывал ее талант, учил, как лучше проявить его, и это было благодеяние, за которое она навсегда останется в неоплатном долгу.

Между тем Кушмагар продолжал играть. Девушка почувствовала легкое прикосновение к своей руке пальцев Фенрана; она знала, что он не меньше ее покорен музыкой. Взявшись за руки, они, не шелохнувшись, слушали игру старого арфиста. Как и все остальные в зале, они не смогли определить, когда именно прозвучала последняя журчащая нота, поглощенная резким аккордом, который тяжело повис в теплом воздухе, прежде чем окончательно замереть.

Какое-то время в зале стояло гробовая тишина, затем, когда сотня мужчин и женщин перевели дыхание, сдерживаемое ими, пока они были захвачены чарами музыки, начал нарастать шум. Он вздымался волной. Кушмагар поднял свои слепые глаза на королевский стол и снова улыбнулся. Это была слабая, самоуничиженная улыбка, которая сознательно разрушала колдовство и возвращала присутствующих в реальный мир. Торжество еще не закончилось, но дальнейшее относилось уже к вполне земному, традиционному признанию его искусства. Волшебство кончилось.

Калиг поднялся на ноги, и по его сигналу поднялись все присутствующие. С величайшей осторожностью король взял в руки оловянную тарелку и принялся наполнять ее деликатесами со стола. Наполнив ее почти до краев, он налил в кубок меду и, оставив свое место, с достоинством понес все это по направлению к Кушмагару. Встав перед старым арфистом, он низко поклонился ему и поставил у его ног, как перед божеством, тарелку. В зале раздались возгласы одобрения, и снова, как перед появлением барда, крики: - Кушмагар! Кушмагар! Кушмагар!

Продолжая улыбаться такой же, как всегда, робкой улыбкой, Кушмагар ждал, когда его юный паж выйдет вперед и подаст ему в одну руку кубок, а вторую направит к тарелке.

Старик сделал большой глоток и впился крепкими и острыми зубами в жареную ногу дичи. Присутствующие смотрели как он жует и глотает; поев, Кушмагар отставил еду и его удовлетворенный вздох поднялся до самых потолочных балок.

Когда Калиг возвращался на место, приветствия были более общего характера, что разрядило обстановку. Ритуал был соблюден, все было в порядке; музыка арфиста прогнала мрачных духов, которые в противном случае могли появиться в новом охотничьем сезоне на пути охотников. Король должным образом вознаградил арфиста. Все было хорошо - и теперь могла начаться более легкая сторона работы Кушмагара.

- Историю, Кушмагар! - принц Кирра нетерпеливо наклонился вперед, жестикулируя рукой с кубком, хотя Кушмагар не мог его видеть. - Расскажи нам такую историю, чтобы мы с легкостью пошли спать!

Кушмагар довольно засмеялся, ударил по струнам, извлекая из них тонкий, трепещущий стон. - Какого рода историю, принц?

У барда был баритон, который почти не ослабил возраст. - Миф о море? Или о лесе? Или...

- Нет, перебила его Ангара, не сознавая, что делает, и когда Кушмагар повернулся на звук ее голоса, она сконфузилась. Она встретила незрячий взгляд старика и, несмотря на его слепоту, почувствовала замешательство, так как он видел ее так же хорошо, как и до того, как был обижен судьбой. Но девушка знала, что толкнуло ее на этот шаг, она знала, что должна услышать.

- Моя принцесса, - сказал Кушмагар полным любви голосом. - Мой маленький певец и борец. Ты что, потеряла сегодня самообладание? А хорошо ли настроена твоя арфа, и натерла ли ты ее воском, как я учил тебя?

Ангара улыбнулась, воспоминания Кушмагара утихомирили ее эмоции.

- Да и еще раз да, Кушмагар.

Старый арфист одобрительно кивнул. - Ну, тогда ты заслужила историю. Что ты хотела услышать?

- Расскажи мне о Башне Раскаяния, Кушмагар.

- Ангара, - предостерегающе прошептал ее брат. Ангара почувствовала, как рядом заерзал в своем кресле Фенран, нахмурился Калиг. Но их неодобрение не поколебало ее: если Кушмагар захочет, никто не сможет противоречить ему. Прошло много времени, очень много времени с тех пор, как эта старейшая история рассказывалась в зале Карн Кэйла. Она хотела услышать ее, она должна услышать ее сегодня!

Кушмагар надолго задумался. Наконец, он сова поднял на нее свои незрячие глаза. - Ладно, пусть будет так, как хочет принцесса. - Он поднял крючковатый указательный палец, призывая слушателей к тишине.

- Так начинается легенда о Башне Раскаяния. - Пальцы его коснулись арфы и она скорбно закричала; этот крик был похож на крик легендарной Белой Утренней Птицы - такой же одинокий, потерянный, безутешный. Ангару пронзила дрожь, она невольно сжала руку Фенрана; взглянув на него, она увидала, что его темные брови нахмурены, лицо напряжено. Скорбный крик арфы все еще висел в воздухе; перекрывая его, зазвучал голос Кушмагара, плавно перешедший теперь в ритм лирического речитатива.

История была старее мифов тысячелетней давности, проложивших свой путь через историю Южных Островов. Ребенком Ангара, лежа в постели зимними вечерами, при тусклом свете лампы, с восторгом слушала, как Имисса напевает легенду о Матери-Земле, о ее боли, о том, как ее предали - песня эта была в форме грустной колыбельной; когда она засыпала, ей снился сын моря и его ноша. Но рассказ старого арфиста действовал на нее совсем по-другому. Его голос создавал образы, ужасные и прекрасные одновременно. Когда он извлекал из арфы величественные контрапункты, образы эти зажигались яркой жизнью. Море, шторм, жестокость человека, муки самой великой Земли - все проходило перед мысленным взором Ангары, и хотя она продолжала крепко сжимать руку Фенрана, закрыв глаза, она полностью растворилась в рассказе Кушмагара.

Он никогда не учил ее словам этого мифа или сопровождающей его музыке. Как она ни настаивала и ни уговаривала его, он оставался тверд. - Каждый арфист должен петь собственные песни, маленькая принцесса, - говорил он, а эта песня не для тебя. - После этого он хлопал ее по руке и бранил за пренебрежительное отношение к практическим занятиям, резко меняя тему разговора.

Ангара отогнала невольные воспоминания. История была почти закончена, и музыка арфиста стремилась к головокружительной кульминационной точке, а перед наступлением финала должна была перейти в приятную и бесконечно печальную каденцию, от которой в жарком, задымленном воздухе мороз пробирал по коже. В воздухе висели серебряные, мерцающие звуки, создавая странную гармонию, когда Кушмагар на одном неторопливом, шепчущем дыхании произносил слова мифа.

Наступившую тишину не нарушил звук аплодисментов. Кричать, стучать по столу было неуместно, это было бы слишком грубое проявление восхищения старым мастером, который, опустив голову, сидел у ног короля, руки его покоились на коленях. Веки Ангары затрепетали и она открыла глаза; сквозь наполнявший зал туман, образованный дымом горящего камина и свечей, она увидала отца - тень среди теней, он медленно поднялся и сделал шаг по направлению к старику.

- Кушмагар, - голос Калига дрожал от волнения. - Ты оказал Карн Кэйлу честь, которая никогда не может быть по-настоящему вознаграждена. Какой дар можем мы вручить тебе за твой гений?

Кушмагар поднял свои незрячие глаза и улыбнулся. - Никакого, мой господин. У меня есть крыша над головой и одежда на плечах; я сыт, у меня плененные моим искусством слушатели, которым я доставляю удовольствие. Уверяю тебя, мой господин, что об этом мечтает в душе каждый арфист!

Раздался смех и Ангара поняла, что Кушмагар умышленно и искусно управляет настроением зала, так как он словно предчувствует опасные последствия его истории. И когда он с готовностью присоединился к общему смеху, каждый, кто хорошо знал Калига, мог увидеть внезапное чувство облегчения в его глазах.

Кто-то закричал: - Давай песню-загадку, Кушмагар! - Арфист засмеялся и ударил по струнам, извлекая из инструмента диссонансные, резкие звуки, вызвав при этом буквально хор стонов у присутствующих. Затем он сыграл быструю, игривую мелодию, издавна любимую при дворе, предполагавшую активное соучастие аудитории в форме вопросов и ответов. По столу застучали кубки и ножи, что было проявлением искреннего одобрения, и когда компания проревела первую строфу, Ангара откинулась назад, подавляя холодную дрожь отвращения. Она не хотела сидеть и слушать детские песенки, не очнувшись от предыдущего выступления Кушмагара; происходящее сейчас казалось ей карикатурой. Ей хотелось удержать настроение, охватившее ее во время исполнения баллады; если в рассказе старого арфиста присутствовали призраки, она не хотела изгонять их.

Сославшись на усталость, она извинилась и поднялась с места, чтобы уйти. Фенран поцеловал ей руку, при посторонних он не мог позволить себе большего, и она пошла вокруг стола, чтобы подойти к Кушмагару и шепотом выразить ему свою благодарность и пожелать спокойной ночи, несмотря на то, что он продолжал играть. Ее прикосновение всполошило старика; он оторвал руку от струн и схватил девушку за запястье.

- Будь осторожна, маленькая принцесса! - голос его звучал еле слышно, с трудом пробиваясь сквозь восторженное пение, и его слова предназначались лишь для ее ушей. - Не путешествуй ни слишком быстро, ни слишком далеко. Запомни это, моя маленькая певица, запомни ради всех нас! - С этими словами он отпустил ее и снова вернулся в ритм бодрой песенки; все это произошло так быстро, что Ангара подумала, не был ли этот эпизод плодом ее воображения.

Но ей это не привиделось, как не привиделось и то, что отец хочет сказать ей что-то. Когда Ангара подошла к нему, чтобы поцеловать, Калиг пристально посмотрел на нее, явно намериваясь что-то сказать, но затем предпочел не высказывать свои мысли. Он взял ее за руку, сжал, помолчал, затем нежно похлопал по пальцам, покачал головой и отвернулся, когда она пошла через длинный зал по направлению к выходу.

За спиной Ангары закрылась тяжелая дверь, шум веселья стал не слышен. От зала основное крыло огромной крепости Карн Кэйла тянулось в обе стороны; принцесса постояла, вздохнув полной грудью свежий ночной воздух, и повернула налево, по направлению к лестнице, ведущей на женскую половину и в ее собственную спальню. Где-то вдалеке слышался стук сорванной ставни; холодный ветер, найдя лазейку, проник внутрь и водоворотом кружил в коридорах. Ангара почувствовала, как он натянул край ее юбки и холодит лодыжки; заблудившийся ветер мрачно гудел среди старых каменных стен высочайших башен. Было уже поздно и на стенах продолжало гореть совсем немного факелов. Они затухали под порывами сквозняка, и мрачная атмосфера направила ее мысли к другим дням и к другим жизням, к тому времени, когда многие поколения ее предков ходили среди этих стен и чьи плечи несли бремя Башни Раскаяния и ее тайн точно так, как делал теперь Калиг. Образы не покидали ее; один раз она даже остановилась и оглянулась назад, почти уверенная, что увидит позади тени знакомых образов. Но коридор был пустынен... однако они все равно оставались перед ее мысленным, взором и самым стойким был воссозданный Кушмагаром образ стоящей в тундре древней, одинокой башни. Они знали ее тайну, те древние короли и королевы, которые управляли в Карн Кэйле века назад. Знал эту тайну и отец, и однажды узнает и брат Кирра, но самой ей никогда не узнать ее. Тайна Башни Раскаяния навсегда была похоронена для всех, кроме царствующих монархов; эта тайна держала ее в плену, сколько она себя помнила, но Ангара не могла и не хотела вырваться из этого плена. Страх, очарование, страстное стремление, крушение надежды узнать все не иссякали; объединившись вместе, все эти чувства причиняли ей боль, которая временами превращалась из душевной в физическую. В таких случаях, как сегодня, боль делала ее опрометчивой и глупой; просить старого арфиста рассказать историю о Башне Раскаяния на таком празднике, как сегодня, было вопиющим нарушением протокола, и только готовность Кушмагара исполнить эту просьбу предотвратила осуждение Калига. Но этот инцидент не будет забыт.

Ангара вздохнула. Было слишком поздно сожалеть о содеянном, но сегодня ей будет нелегко уснуть. Она продолжала свой путь, стараясь прогнать ощущение, что ее наяву преследует легион призраков.

На следующее утро должна была состояться первая настоящая охота сезона. Предвкушение этого оставило позади все раздражение и все переживания Ангары. Спала она плохо, урывками, пробуждаясь от страшных снов, и когда Имисса в обычный час принесла поднос с завтраком, она принесла также распоряжение королевы Имоджин, чтобы дочь пришла к ней сегодня для примерки свадебного платья.

- Сегодня? - протестующе переспросила Ангара. - Но я не могу, Имисса, это же первая охота в новом сезоне!

- Ну, так ты пропустишь ее, не так ли, крошка? - спокойно сказала няня. - Еще будет множество охот.

- Не надо говорить об этом так благодушно! - снова вспылила Ангара. - Для тебя первая охота сезона, может быть, ничего и не значит, но для меня значит! Мама легко может выбрать другой день и...

- Не может, потому что сестра швеи заболела и оставила ее без лишней пары рук, так что она не может изменить свои планы для того, чтобы подчиниться твоим прихотям. Ты можешь говорить что угодно, моя девочка, но ты обязана подчиниться своей королеве-матери и здесь не может быть никаких возражений. - Имисса посмотрела на свою подопечную долгим взглядом и колко добавила: - К тому же, после того, что ты сделала вчера вечером на празднике...

Ангара сердито нахмурилась. - Ты не была на празднике, откуда ты знаешь, что там происходило?

- Знаю то, что знаю, - резко ответила Имисса. - Я была о тебе лучшего мнения. Неужели ты ничему не научилась за столько лет? Неужели все мои уроки влетали тебе в одно ухо и вылетали из другого? Просить Кушмагара исполнить эту балладу!

Да, все так и было. Это было изощренное наказание с целью показать осуждение родителями того, что она нарушила протокол, и мягкое предупреждение - не поступать так впредь. Ангара опустила плечи и сердито нахмурилась. - Почему все волнуются из-за такого пустяка? Время от времени Кушмагар исполнял эту балладу, и в том, что он исполнил еще раз, не было ничего нового.

- Но не на празднике по поводу открытия охоты, он не должен был этого делать. Удивительно, почему он не отказался, это плохое предзнаменование на весь сезон!

- Но он не отказался.

- Возможно, он не мог отказаться. - Имисса помолчала, потом вздохнула и направилась к кровати. Убрав поднос с нетронутым завтраком, она села рядом и взяла девушку за руки.

- Крошка, ты должна забыть все это. Забыть старые истории и старые тайны. Они не для тебя. Тебе никогда не придется нести бремя твоего отца, эта ноша предназначена для твоего брата; так что выбрось эти мысли из головы, потому что им там не место. - Она увидала, что Ангара собралась запротестовать и покачала головой: - Не надо притворяться, что ты не понимаешь, о чем я говорю. Имисса - мудрая старая птица. Она знает мысли своих маленьких цыплят...

В тоне Имиссы было что-то такое, отчего у Ангары появилось ощущение, словно у нее между ребрами проскальзывают осколки льда. Она освободила руки, внезапно ощутив тревогу и робость.

- Ты не можешь этого знать, Имисса. Ты не можешь знать, о чем я думаю, что чувствую...

- Нет, могу, моя крошка, потому что вижу больше, чем видят мои глаза. - Имисса хлопнула себя по лбу, лицо ее неожиданно стало опустошенным и старым. - И я вижу твое будущее, и оно пугает меня. Я вижу опасность, о которой ты не знаешь и не можешь знать, потому что не используешь силу, какую получила от природы. Используй ее сейчас, дитя, используй ради всех нас; доверься старой Имиссе и забудь эти вещи!

От ее слов веяло холодным дыханием ледяного ветра. - О какой опасности ты говоришь? - шепотом спросила Ангара.

- Этого я не могу тебе сказать. Может быть, более мудрая женщина, чем я, и смогла бы сделать это, но моего искусства не хватает, чтобы увидеть все более ясно. Но ты жила до этого счастливо, моя крошка, и если ты хочешь сохранить это счастье, не думай больше о Башне Раскаяния.

Ангара неожиданно вздрогнула. - Сегодня мне снился об этом сон. О Башне.

- Это только подтверждает мои слова. Тебе не должны сниться такие сны. Это старое место надо забыть, его надо остерегаться и если ты против этого, то ты против самой Матери-Земли.

Ангара какое-то время смотрела на Имиссу и не видела ее, выражение лица девушки заставило старую няню содрогнуться. Имисса отвернулась к окну, сквозь которое были видны плывущие по высокому утреннему небу перистые облака, беззвучно произнося заклинания, способные защитить Ангару. Заклинания успокоили ее и через несколько минут она была в состоянии снова обернуться к Ангаре с безмятежным выражением лица.

- Ешь, - сказала она, - и одевайся. Негоже заставлять королеву ждать тебя.

Она подождала, пока Ангара медленно и нехотя не начала есть, и бесшумно пошла в свою комнату, примыкающую к спальне Ангары.

Вот как вышло, что Ангаре пришлось со стороны наблюдать за выезжающими на охоту, тщетно пытаясь скрыть свое разочарование. Когда все перед выездом собрались во дворе, Фенран нагнулся с лошади, высокой темно-коричневой кобылы, которую она сама для него выбирала, и поцеловал девушку в запрокинутое сердитое лицо.

- Не переживай, любовь моя, - он улыбнулся любящей и вместе с тем плутоватой улыбкой. - Завтра мы снова поедем охотиться - только вдвоем. А пока я привезу тебе отборную дичь.

- Если тебе только удастся добыть что-нибудь покрупнее зайца, - парировала Ангара. Фенран засмеялся, и гнев принцессы смягчился. Она похлопала кобылу по крупу, заставив животное беспокойно отступить в сторону.

- Счастливой охоты, дорогой, да хранит тебя Мать-Земля!

Выезжающая из-под арки старинной крепости кавалькада представляла из себя внушительное зрелище. Впереди ехал Калиг, он выглядел великолепно на своем сильном гнедом жеребце; по обе стороны от хозяина бежали огромные серые охотничьи собаки. Позади короля ехал Кирра, в один с ним ряд - Дрейфер, главный королевский псарь, за ними - Фенран с главным смотрителем лесов Калига. Позади них, кружась стремительным потоком среди лошадиных ног, неслась свора собак. За собаками ехали менее знатные дворяне, гости и слуги. Ангару охватило раздражение, когда она увидала среди них женщин. К этому событию у нее было приготовлено специальное платье для верховой езды, она разработала свою стратегию охоты, а теперь все рассыпалось в прах!

Через арку проехал последний всадник, за каменными стенами Карн Кэйла заглохли стук лошадиных копыт, голоса и лай охотничьих собак. Где-то над головой Ангары с преднамеренным шумом распахнулись ставни: это Имисса, убиравшая комнату Ангары, своевременно напоминала ей о ее обязанности.

Ангара вздохнула, в последний раз глянула на манящее яркой голубизной небо и пошла в большой зал.

Она нашла свою мать в переднем покое зала, который семья в последние годы превратила в свои личные владения. Сквозь высокое окно ярко светило солнце, освещая висящий на противоположной стороне портрет. Имоджин сидела на мягкой кушетке, обернутая частично развернутым рулоном ткани, в то время, как швея Миддигайн сидела на корточках у ее ног.

Миддигайн была похожа на пухленькую маленькую малиновку с голубыми глазами и все еще, несмотря на ее немалые года, волосами цвета черного янтаря. Она была не местная, вдова капитана торгового судна, вернувшаяся к своему ремеслу, которым она занималась в девичестве, после того, как ее муж утонул во время шторма. Несмотря на неудобство ее доставки в Карн Кэйл из ее родного дома каждый раз, когда требовались ее консультации, Имоджин настояла на том, чтобы свадебное платье Ангары шила именно она. Имоджин открыла талант Миддигайн несколькими годами раньше и заявила, что она единственная швея на всех Южных Островах, которая начинает приближаться в своем мастерстве к восточным мастерицам. Единственное, о чем она сожалела, так это что Миддигайн решительно отказывалась покинуть родной остров и перебраться на постоянное жительство в Карн Кэйл; но зная Миддигайн, Ангара тайно полагала, что причина ее отказа кроется в ее интересе к более мужественным мужчинам родного острова Миддигайн и что под королевским взглядом ей будет труднее позволять себе небольшие вольности.

При появлении принцессы Миддигайн вскочила и сделала реверанс. Ангара поцеловала Имоджин и королева бросила на нее короткий изучающий взгляд.

- Ты еще больше похудела, Ангара. Сколько тебе говорить, что ты недостаточно ешь? Миддигайн, я подозреваю, что придется ушивать платье в талии.

Миддигайн нырнула в сверток ткани и вытрясла оттуда свадебное платье Ангары. Хотя оно состояло еще только из нижней юбки и корсажа, но в готовом виде обещало быть чем-то фантастичным: перламутрово-серый шелк, покрытый серебряным кружевом, кончающийся огромным шлейфом, на который Миддигайн собиралась нашить мириады крошечных опалов.

Ангара с удовольствием предпочла бы что-либо более скромное, но Имоджин даже слышать об этом не хотела: она была твердо убеждена, что свадьба ее единственной дочери должна быть событием исключительно пышным и торжественным. Она была намерена продемонстрировать важным сановникам со своей родины, что Карн Кэйл может во всеоружии состязаться с востоком. Между матерью и дочерью несколько раз вспыхивали стычки, но Имоджин настояла на своем, и Ангара вынуждена была примириться с перспективой свадьбы в соответствии с полной церемонией.

С помощью суетившейся вокруг нее Миддигайн, Ангара, извиваясь, выбралась из своего платья и натянула свадебный наряд, затем встала на низенький стул и отдала себя во власть рук швеи. Имоджин принялась за свое отложенное в сторону вышивание и, натягивая ткань на пяльцы, сказала:

- Ангара, отец и я недовольны твоим вчерашним поведением.

Ангара огляделась вокруг, не желая высказывать свои чувства перед Миддигайн, на ее щеках от приступа гнева выступил румянец. - Мама...

- Нет, я хочу, чтобы ты выслушала меня, дитя. - Имоджин подняла на дочь глаза. Ее обычно спокойный взгляд был тверже обычного.

- Твой опрометчивый поступок может оказать пагубное воздействие на весь охотничий сезон. Хотя в данной ситуации все обошлось, я хотела бы, чтобы ты никогда впредь не совершала таких глупых поступков.

Ангара прекрасно понимала, что Миддигайн внимательно слушает разговор; несмотря на свое высокое происхождение, королева Имоджин не стеснялась высказывать свое мнение в присутствии слуг. Так что теперь рассказ о оплошности Ангары, несомненно, распространится по окрестным островам, как только Миддигайн ступит на родную землю. Ангара чувствовала себя как пятилетний ребенок, которому делают выговор перед хихикающими сверстниками.

Она сердито повернулась в сторону матери: - Как ты уже сказала, все обошлось!

- Дело не в этом. Я хочу быть уверенной в тебе, Ангара.

Ангара стиснула зубы. - Считай, что это так. - Миддигайн сделала неловкий стежок и уколола ее. - Поосторожней, женщина! - сказала, вздрогнув, принцесса.

- Ангара. - Голос Имоджин был ледяным. Зная интонации голоса матери, ее спокойный, но непоколебимый характер, Ангара замолкла. Королева подождала, пока погаснет огонь в ее глазах, и поднялась на ноги.

- Оставляю тебя в умелых руках Миддигайн, - сказала она. - Когда ты будешь уже не нужна ей, найдешь меня в моей гардеробной и мы выберем драгоценности для твоего свадебного наряда. - Она улыбнулась страдальческой улыбкой маленькой швее, затем повернулась спиной к дочери и вышла из комнаты.

Ангара выглянула в окно, в яркий день. Она подумала об охоте, о Фенране, о надрывном лае охотничьих собак, о пьянящем возбуждении, которое вызывает охота. Миддигайн с полным ртом булавок невнятно пробормотала: - Принцесса переступает с ноги на ногу и может наступить маленькой швее на руку.

- Месяц, - подумала Ангара, - всего только месяц. - Она едва слышно вздохнула.

Когда позже Ангара вошла в комнату Имоджин, та уже больше не вспоминала о эпизоде прошедшей ночи. Но остатки напряжения все равно висели в воздухе, и между матерью и дочерью явственно чувствовалась неловкость. Принцесса просидела у Имоджин часа два, послушно рассматривая неимоверное множество ожерелий, диадем, браслетов, колец, которые Имоджин со свойственным ей безупречным вкусом подобрала для нее. Ангара не могла сосредоточиться. То, что она пропускает охоту, до сих пор терзало ее, и поэтому, хотя она и не осмеливалась признаться в этом матери, процедура выбора не занимала ее. Она надевала то, что советовал Имоджин и жаждала только одного - выбраться из душных стен Карн Кэйла на яркое солнце.

Наконец, мучения окончились. Ангара вышла из комнаты матери и поспешила через коридоры старой крепости по направлению к своей комнате, чтобы поскорее избавиться от официального придворного платья и как можно лучше использовать оставшийся день до возвращения охотников. Сегодня должен был состояться еще один праздник, хотя и не такой пышный, как вчерашний; до его начала у нее была некоторая возможность побыть одной, чтобы унять обиды и исправить настроение, дабы не испортить вечернее веселье.

Имиссы, к счастью, не было. Ангара сбросила платье, швырнула его скомканным на кровать и переоделась в рубаху, короткую куртку, штаны и сапоги. Имоджин не одобряла такой наряд, но грубый стиль жизни Карн Кэйла сам по себе был довольно веским аргументом, чтобы преодолеть ее протест: каждая женщина, которая время от времени не подражала мужской манере одеваться, была ограничена строгими рамками в поведении.

Ангара кончила переодеваться, затем, подумав, сунула за пояс свой любимый нож с широким клинком. Она еще не решила, чем заняться, чтобы взбодрить себя, но одна мысль начала сверлить ее сознание, и если она последует ей, то нож может оказаться полезным.

Ангара подняла волосы на затылок так, что они свисали, как конский хвост, и понеслась вниз по лестнице для слуг в сторону конюшен. Кто-то, и она подозревала, что это был Фенран, оказал ей хорошую услугу, сделав так, чтобы ее собственная кобыла Слит осталась в конюшне, а не понесла на охоту другого седока. Лошадь встретила ее ржанием в густом мраке конюшни; она чувствовала витающее в воздухе возбуждение сегодняшнего утра и не могла понять, почему она осталась в этой темноте. Ангара потратила несколько минут на энергичную чистку кобылы; это было ее любимым занятием, несмотря на то, что для этого в избытке имелись грумы. К тому времени, когда Ангара закончила чистку, она почувствовала, что и сама внутренне очистилась и успокоилась. Слит была неутомимой лошадью, страстно жаждущей деятельности. Прищурясь, Ангара посмотрела сквозь окно на солнце и предположила, что оставалось часа два, может быть три, до возвращения охотников в Карн Кэйл. Времени для того, чтобы получить удовольствие и развеяться, было достаточно; а может случиться (и она улыбнулась сама себе), что она преподнесет Фенрану неожиданный сюрприз.

Выводя оседланную кобылу во двор, она никого не встретила; это означало, что никто не расспрашивал ее о цели поездки и не настаивал на том, чтобы она взяла с собой слуг. Дворцовый двор был залит оранжево-золотым светом, от стен древних башен тянулись длинные тени; день был прохладный, что предвещало скорый приход осени, но не было видно никаких признаков, что погода может испортиться. Ангара не нуждалась в эскорте. Она вскочила в седло и повернула голову возбужденной кобылы в сторону ворот.

Позже принцесса говорила себе, что случай и ничто иное, после двух часов прогулки привел ее на откос у края тундры. Она избегала встречи с охотниками и была намерена направиться через северную часть леса, где так любили подрывать корни деревьев дикие кабаны. Они были небольшие, но свирепые; если посчастливится убить одного из них и привезти в Карн Кэйл, это будет хорошая шутка над Фенраном и отцом. Но почему-то все вышло не так, как планировала Ангара. Со сверхъестественным упрямством, свойственным их роду, кабаньи стаи презрительно отказывались от своей привычки рыться в земле, и самая крупная дичь, которую встретила Ангара за все послеобеденное время, был яркохвостый петух фазана, который моментально взлетел при ее приближении, лишь зашумели среди листвы его крылья и раздался тревожный гортанный крик птицы. В конце концов, устав от бесплодных поисков добычи, она позволила лошади самой выбирать путь среди деревьев. И когда приблизился край леса и сквозь поредевшие деревья стал виден склон крутого откоса, она не видела причины, почему бы ей не взобраться на его вершину. - Лишь только для того, чтобы осмотреть окрестности, - говорила она себе. - И ничего более.

Когда она достигла вершины и оглядела голую долину, к ней с новой силой вернулось чувство неудовлетворенности и неопределенного стремления, настолько сильное, что она ощутила физическую боль. Она не могла сказать, как долго ехала сюда и как долго смотрела на долину. Но этого было недостаточно. Что-то пробудилось в ней, терзая ее сознание свирепыми когтями, и с этим пробуждением пришло воспоминание о снах, которые мучили ее по ночам, и об игре Кушмагара в большом зале. Она снова слышала его голос, слова древней баллады, пронимающую до дрожи музыку, которая, как кровь, пульсировала в ее венах, глубоко укоренившаяся, жизненно важная для нее, ее мира и ее наследия.

С неожиданной досадой она заметила, что ее взгляд затуманили слезы. Она сердито заморгала, отгоняя эти непрошеные слезы, вытерла лицо рукавом. У нее не было никаких причин для слез; она была уже не ребенок и дневные разочарования были слишком ничтожны, чтобы оправдать подобную реакцию.

Но дневные разочарования не имели к этим слезам никакого отношения. Они могли служить катализатором, но не более. Ангара плакала по какой-то другой причине, она не могла ее определить, ее мучила жажда, которую она не могла утолить.

Лошадь забеспокоилась, и Ангара натянула поводья, продолжая глядеть на раскинувшуюся перед ней долину. Этот откос был границей ее исследований; она никогда ранее не рисковала отправиться дальше, на огромную пустынную территорию, хотя Калиг никогда специально не запрещал этого. В Карн Кэйле само по себе существовало понятие, что долина должна оставаться неприкосновенной.

Но Калиг никогда специально не запрещал это...

Почти не сознавая, что делает, Ангара направила лошадь вдоль гребня откоса. Приблизительно, через милю гребень начал уходить в сторону, постепенно спускаясь вниз, пока остроконечная скала не слилась с беспорядочно растущим кустарником и каменной осыпью, через которую протекала небольшая речка, соединяющая лес и равнину.

Говорили, что эта волнистая, тянувшаяся с востока на запад, линия была когда-то границей полярного льда, но Мать-Земля распорядилась, чтобы великие ледники отступили на юг и выпустили землю из-под своей власти. Теперь эта земля могла плодоносить. Мрачное суеверие предсказывало день, когда солнце угаснет и далекие льды вернуться назад, чтобы вновь захватить равнины. Некоторые люди верили, что такое может произойти.

Но солнце продолжало светить, не тускнея; каждую весну Мать-Земля наполняла новой жизнью леса и фермы; мир продолжал вращаться, как всегда.

Как всегда... В сознании Ангары снова эхом отозвался голос Кушмагара: - Произошло все это в незапамятные времена, еще до того, как живущие под небесами люди начали отсчет времени... Это было непостижимо для нее, выше ее понимания. И между тем давно забытым миром и миром Ангары стояла на равнине преграда - задумчивая, заброшенная тень, одинокий часовой, Башня Раскаяния.

Слит захрапела и остановилась. Между встревоженно поднятыми ушами кобылы Ангара увидела, что достигла места, где откос резко шел под уклон. Внизу простиралась небольшая, защищенная долина; исчезнувшая было речка разрезала там землю в форме буквы v. В долине росла сочная, нетронутая трава, обрамленная по краям долины кустами куманики и боярышника; даже отсюда было видно темное сияние спелых ягод среди бронзовых листьев. У девушки гулко застучало сердце.

- Вперед, Слит! - Она ободряюще причмокнула лошади. - Давай, вниз!

Ангара говорила себе, что собирается лишь нарвать ягод. Ничего больше.

Это было очень тихое, спокойное место. Ветер сюда совершенно не проникал и маленькая долина наслаждалась теплом. Как только Ангара спрыгнула с седла, лошадь принялась щипать траву. Девушка села на небольшой, поросший дерном бугорок, уперлась локтями в колени и скользнула взглядом через всю долину, к тому месту, где она переходила в равнину. Отсюда открывалась совсем другая перспектива ландшафта; Ангара находилась почти на уровне равнины, и на более близком расстоянии она выглядела более осязаемой, чем с вершины откоса. И доступной. Каких-то пятьдесят шагов, и она может ступить на поросшую низкорослыми деревьями землю и пройти среди чахлого кустарника. Каких-то полчаса, и она может преодолеть четыре, может быть пять миль в направлении далекой тундры. И в направлении Башни Раскаяния.

Эта мысль пришла исподволь, неожиданно. Когда она осознала, что ей пришло в голову, девушку пронял озноб. Табу на это место жило в ней от рождения, о нем ей тихо напевала Имисса в младенчестве, вдалбливал в голову домашний учитель, это закреплялось в каждом обряде и церемонии, которыми в Карн Кэйле отмечали смену времен года и наступления нового года. Табу было слишком древним, слишком строгим, чтобы ниспровергать его. Башня была закрыта для всего рода человеческого; запрет этот никогда не будет снят.

Но ведь не будет никакого вреда, если я подъеду немного поближе...

Она оглянулась на Слит и увидала, что животное смотрит на нее. Кобыла прекратила щипать траву, глаза ее светились необычайным умом, в них было молчаливое предостережение. Она как будто знала, что у ее хозяйки на уме и пыталась предостеречь ее.

Или это ее собственная совесть приписывала сверхъестественную силу животному в попытке найти выход, - спрашивала себя Ангара. Некоторые люди считают, что животные понимают человеческие мысли и эмоции с помощью безошибочного телепатического инстинкта; Ангаре стало не по себе от взгляда Слит.

О, конечно кобыла знала, о чем она думает. И внезапно, как бы реагируя на свой неожиданный испуг, Ангара ощутила гнев. Порицание отца, искусное наказание матери, брань Имиссы - все разом смешалось, как ей показалось, в обвиняющем взгляде Слит.

Она не может позволить так обращаться с собой! Она уже далеко не ребенок, она женщина! У нее уже достаточно зрелый ум и возраст, чтобы выйти замуж и иметь собственный дом, а они все еще обращаются с ней, как с ребенком, читают ей нотации, ограничивают во всем, предписывая что ей следует и чего не следует делать, как будто ей все еще пять лет! Она не может больше терпеть такую бессмысленную критику, такое унижение! Гнев ее был подобен крепкому меду, одурманившему мозг, и Ангара действовала, не отдавая себе отчета в том, что делает. Ей хотелось задержать это чувство гнева, пока оно не начало ослабевать, она хотела обрушить его на своих родителей, на Имиссу, даже на старого Кушмагара за то пренебрежение, которое, как она считала, испытывают к ней. Одним движением она вскочила на ноги и направилась к Слит. Кобыла испугалась и отпрянула. Тогда Ангара резко схватила поводья и с большей силой, чем это было необходимо, рванула кобылу за шею и выругалась. Слит испугано заржала, продолжая сопротивляться.

Ангара никогда не ударяла Слит хлыстом. Она носила с собой легкий хлыст с короткой плетеной плетью просто как часть регалий наездника, однако единственным его назначением было отгонять мух от лошадиных ушей и холки. Но сейчас ее гнев достиг предела и она не могла совладать с ним. Кобыла была безупречна, и внутренне Ангара понимала это, но сейчас была не в состоянии внять голосу разума. В настоящее время животное было центром ее ярости, жертвой ее реакции на невыносимое оскорбление. Она набросилась на лошадь, хлыст засвистел в воздухе и опустился на бархатистую шкуру Слит.

Кобыла издала ужасающий звук, это было наполовину храпение, наполовину вопль. Она взметнула голову, глаза у нее округлились и побелели, она отчаянно дрожала, негнущиеся ноги разъезжались в стороны. В глубине души у Ангары шевельнулась совесть, но она отмахнулась от нее; сжав губы в уродливую тугую полосу, она вскочила в седло и яростно натянула поводья. Плеть еще раз опустилась на шею лошади, предупреждая, что ее ждет в случае неповиновения. Ангара коротко оглянулась через плечо на все еще мирную долину, которая составляла разительный контраст ее настроению.

Она дергала поводья, пока голова лошади не повернулась в сторону древнего речного дна, ведущего на равнину, затем с силой ударила пятками по бокам кобылы, направляя ее вперед.

Возвращение охотников было слышно в Карн Кэйле, когда поток всадников и собак находился еще на расстоянии полумили. Королева Имоджин, отдыхавшая в своих апартаментах перед вечерним праздником, услыхала далекий лай, энергично повторяющиеся звуки охотничьих рогов и снисходительно улыбнулась. Она подозревала, что охота была удачная; ликующие участники охоты, подзадориваемые взаимными поздравлениями, уже начали праздновать.

Она поднялась с кушетки и позвонила в маленький ручной колокольчик, вызывая камеристку. Ей оставалось только сменить платье и причесаться, чтобы приветствовать Калига, но она хотела иметь время в запасе, чтобы быть уверенной, что выглядит лучшим образом.

Она сидела перед зеркалом и служанка расчесывала щеткой ее длинные, прекрасные кудри. Имоджин почувствовала приступ раскаяния, что не позволила Ангаре отправиться на охоту. Хотя Калиг согласился с ней, что этот запрет будет подходящим наказанием для их дочери за ее опрометчивый поступок, Имоджин чувствовала, что без ее влияния он оставил бы происшедшее без последствий. Помимо всего прочего, это была последняя большая охота перед ее свадьбой; к следующему году с благословения Матери-Земли принцесса будет поглощена другими, более важными мыслями и ей будет не до подобных легкомысленных развлечений. Хотя Имоджин никогда не понимала страсть дочери к тому, что сама она считала неженским занятием, она чувствовала себя немного виноватой, что лишила ее последнего шанса насладиться любимым занятием.

Ну да ладно, - подумала Имоджин. - Уже поздно о чем-либо сожалеть. Никому не дано повернуть время вспять. До свадьбы будут еще охоты и Ангара скоро позабудет свое разочарование.

Во дворе под окном вдруг послышались радостные возгласы. Слегка повернув голову, Имоджин увидала первых всадников, проезжавших под главной аркой. Впереди ехал Калиг - растрепанный, с покрасневшим обветренным лицом, смеющийся; неподалеку за ним ехали Кирра и Фенран.

МОЯ СЕМЬЯ, - с тихой гордостью, удовлетворенно подумала Имоджин. И когда вечером отойдет от своего дурного настроения Ангара, картина будет полной.

Мир был прекрасен.

- Ее нет в своей комнате, - с нескрываемым радостным возбуждением ворвался без стука в комнату Фенрана принц Кирра. - Имисса говорит, что не видала ее с сегодняшнего утра, когда она ушла в очень дурном расположении духа, как я думаю, в результате ультиматума мамы.

Он плюхнулся в резное кресло, которое при этом жалобно заскрипело, и налил себе эля из стоящей на столе Фенрана бутылки.

- А... - он сделал большой глоток, потом вытер рот и улыбнулся. - Полегчало, я иссушен, как пустыня.

Фенран, обтираясь полотенцем, смотрел на него со сдержанным изумлением. Первое, что он сделал после тяжелого дня - это погрузился в чан с горячей водой и смыл с себя весь пот и грязь, накопившиеся за день. Эту его склонность к купанию разделял и Калиг, но делал он это для того, чтобы угодить Имоджин, и Фенран тайком подумал, что королева будет приятно удивлена цивилизованным образом жизни в Редаубте, на его северной родине.

- Ангара покажется, когда сама этого захочет, - громко сказал Фенран. - Помяни мое слово, к празднику она появится.

- Ты оптимист, Фенран, - рассмеялся Кирра. - Если ты говоришь это, то просто не знаешь моей сестры. - Он вновь налил себе эля. - Когда ты постареешь и ослабнешь, после того, как она высосет из тебя все твои силы, не говори, что я не предупреждал тебя, какой "порох" ты берешь в жены!

Фенран фыркнул от смеха, представив себе разъяренную Ангару.

- Я вполне хорошо знаю ее, Кирра. И в любом случае не откажусь от нее.

Кирра встал с кресла и с кружкой эля в руках подошел к окну. Солнце опустилось, но все еще висело над крепостной стеной; хотя зима была на носу, на этой широте стоял почти непрерывный день.

- Насколько я знаю Ангару, - сказал он, тонко намекая Фенрану, что с ним дело обстоит не так, - ее даже нет в Карн Кэйле. Она вынеслась отсюда, подобно урагану, в тот же момент, как только мама отпустила ее.

Фенран засмеялся вместе с Киррой, но внезапно у него похолодело сердце. Он не мог понять, в чем дело, но ему стало не по себе.

- Ты смотрел в конюшне? - спросил он Кирру.

Кирра не заметил внезапного изменения настроения друга. - В конюшне? - тупо переспросил он. - Нет, а зачем?

- Если Ангары нет в крепости, то нет на месте и Слит.

- Да, конечно, я понял. - Кирра помолчал и нахмурился. - Мне кажется, я видел сегодня Слит во время охоты.

- Нет, я уверен, что она осталась в конюшне.

- Ты уверен? - Кирра сочувственно улыбнулся. - Не надо потворствовать Ангаре, Фенран. Таким образом ты только приобретешь лишние хлопоты на свою голову!

Фенран решил прикусить язык, так как беспардонные шутки Кирры начали его донимать. Хотя у него не было никаких для этого причин, он начал тревожиться. Это было неизвестно откуда взявшееся предчувствие, а он уже убедился, что предчувствия его не обманывали.

- Кирра, - сказал он, и на этот раз в голосе его уже звучала явная тревога, - я считаю, что нам надо не мешкая найти ее.

Юноша непонимающе уставился на него. На мгновение Фенран подумал, что принц отделается от него обычной шуткой, но Кирра почувствовал, что на этот раз не до шуток, и его поведение изменилось.

- Что такое, Фенран, что случилось?

- Я сам себе не могу этого объяснить, - покачал головой Фенран. - Имисса называет это шестым чувством.

- Несмотря на все ее недостатки, Имисса мудрая сова.

- Я знаю это. - Фенран замялся. - Кирра, я могу тебя кое о чем попросить, как друга?

- Разумеется.

Северянин с благодарностью посмотрел на принца. - Поищи Ангару. Если понадобится, порасспроси слуг, прочеши весь Карн Кэйл, только найди ее.

- Ты считаешь это дурным предзнаменованием, - прищурившись, спросил Кирра. - После того, что она сделала вчера вечером...

- Нет, нет. Ничего подобного. Как я уже тебе говорил, я не могу этого объяснить. Все, о чем я прошу тебя - будь ко мне снисходителен.

С каждой минутой Кирре становилось все более не по себе; он питал большое уважение ко всему сверхъестественному, и тот факт, что Фенран обладает даром Видения, взволновал его. - Я сделаю то, о чем ты просишь меня, Фенран, - сказал он, направляясь к двери. - И, наверное, будет лучше, если я расскажу обо всем отцу...

- Нет, - решительно покачал головой Фенран, - пока не надо; я не хочу тревожить короля без серьезных на то оснований. Пусть это на время останется между нами. - Он через силу улыбнулся. - Несомненно, моя тревога безосновательна. Я оденусь и через несколько минут присоединюсь к тебе.

- Хорошо. - Кирра замешкался, выжидающе глядя на Фенрана, как будто надеясь прочесть на его лице невысказанное объяснение. Затем открыл дверь, и вскоре его гулкие шаги затихли в конце коридора.

Имисса урывками дремала в кресле у себя в комнате. Одной из особенностей пожилого возраста - способность клевать носом в самые неподходящие моменты; в это самое время ей следовало бы помогать Ангаре готовиться к вечернему празднику. Но Ангары в комнате не было.

Если бы старая няня проснулась и выглянула в окно, где небо постепенно приобретало лиловато-оранжевый свет, она могла бы увидеть летящего над башнями Карн Кэйла пеликана. Одинокий черный силуэт на фоне огненно-красного неба, редкую на этом побережье птицу, птицу, появление которой означало дурное предзнаменование. Если бы Имисса увидела ее, она ринулась бы к своим заклинаниям и травам, посмотрела бы в магический кристалл, чтобы понять значение появления пеликана. Но она не видела его. Вместо этого она дергалась в беспорядочных снах, как паралитик, и ее морщинистые веки трепетали.

Открыв глаза, Ангара увидала в нескольких дюймах от лица кусок сланца. Болели грудная клетка и правая рука; в непроизвольном рефлексе дернулись ноги и она обнаружила, что лежит лицом вниз на сухой земле, ее голова повернута под неудобным углом. Позади нее что-то зашуршало; она испугано дернулась, только потом сообразив, что это всего лишь низкорослый куст, в котором она запуталась ногой.

Куст был причиной ее падения...

Она с трудом приподнялась на локтях и почувствовала тошноту. Голова у нее кружилась; ощупав кончиками пальцев череп, она обнаружила, что при легком нажатии на висок ее, словно ножом, пронизывает боль.

У нее болело все тело. Одежда была разодрана, в волосах песок, ладони расцарапаны; она смутно вспомнила, как вытянула перед собой руки в тщетной попытке смягчить удар о землю, когда Слит... Одно отрывочное воспоминание повлекло за собой все остальное, ее наполнила злая досада. Она уже много лет не падала с лошади, к тому же, поведение Слит было непредсказуемо.

Только Слит не проявляла своенравия или темперамент. Она была полна ужаса.

Проезжая через равнину, Ангара намучилась с кобылой. Слит шарахалась от каждой тени, за каждым искривленным кустом ей мерещились призраки или враги, в каждом валуне чьи-то контуры. Она пятилась, храпела, трясла головой в попытке освободиться от держащего поводья седока. С каждым преодоленным шагом она становилась все более ненадежна. Но гнев принцессы не ослабевал; она продолжала жестко управлять лошадью, заставляя Слит двигаться вперед, и сопротивление лошади только усиливало ее решимость. Но в конце концов - Ангара не могла вспомнить, как много времени прошло с того момента или насколько далеко они успели продвинуться вглубь равнины - нервы Слит не выдержали. Она пронзительно заржала, встала на дыбы и принцесса вылетела из седла, самым постыдным образом перелетела, через холку лошади, и без памяти ударилась о твердую землю.

Ей не следовало быть такой безрассудной. Терзающий ее целый день гнев обернулся сейчас болью и она горько раскаивалась в своем тупом упрямстве. "От добра добра не ищут", говорила Имисса, и была права. Ничего, кроме неприятностей на свою голову, она не добилась, настояв на поездке в эту заброшенную, дикую местность; теперь единственное, что она знала - это то, что Слит понеслась домой, оставив ее здесь одну, оглушенную и, может быть, обреченную на гибель, в этом враждебном пространстве.

Осторожно, очень медленно принцесса села и протерла глаза. Они были запорошены песком и гравием и ей не удавалось как следует сфокусировать взгляд. Она не знала, сколько пролежала здесь. Хотя глаза продолжали слезиться, она смогла рассмотреть, что небо еще светлое, но дневное тепло сменилось сильной, неприветливой прохладой. Неподалеку что-то зашевелилось, но Ангара видела только движущееся пятно; она снова протерла глаза, и мир наконец прояснился.

Слит не убежала. Она стояла ярдах в двадцати от того места, где лежала Ангара. Голова кобылы была опущена, у нее был печальный, потерянный вид; она тревожно наблюдала за Ангарой, не делая попытки подойти поближе.

- Слит. Иди сюда, девочка, иди сюда. - Голос Ангары звучал неуверенно; после падения она потеряла в себе уверенность. Слит нервно дернула головой, но не двинулась с места.

- Слит!

Но Слит все отказывалась подчиняться. Ангара поняла, что кобыла разрывается между привычкой подчиняться хозяйке и внутренним страхом. Она хотела подойти к хозяйке, но не могла. Она не решалась.

Последний ужасный осколок воспоминаний встал на место. Принцесса поняла, отчего животное так напугано.

Слит стояла, освещенная солнечным светом, хотя сама Ангара лежала в тени. Длинная, одинокая, остроконечная тень. Она поняла, что это за тень еще до того, как набралась мужества повернуть голову; она видела ее, как далекое пятнышко, когда силой заставила Слит ехать через равнину, но по мере продвижения пятнышко начало приобретать форму, становясь все более отчетливым, приобретая трехмерность, пока, наконец, башня перестала быть тенью из ее воображения, превратясь в смутную, но осязаемую реальность.

Башня Раскаяния.

На Ангару накатила волна тошноты, желудок сжался. Она подавила спазм, стараясь убедить себя, что охвативший ее ужас был безрассудным и беспричинным. Но он не выпускал ее из своих тисков. Легенда была слишком старой, место слишком заброшенным; и слова баллады Кушмагара жутким эхом звучали в ее сознании: Ни единый человеческий взгляд не должен проникнуть через ее дверь, ни единого человеческого следа не должно появиться около ее стен. Табу. Запрещенное место. Внутренний голос принцессы вопил, чтобы она немедленно вскочила на ноги, что было сил бежала к Слит и скакала на север со всей скоростью, на которую только способна кобыла, ни разу не оглядываясь назад. Пальцы ее врылись в землю, когда она попыталась встать, подчиняясь настоятельному внутреннему призыву...

Но тут что-то темное, примитивное, неподвластное ей заставило девушку обернуться. Из груди ее вырвался невольный громкий вздох, резко прозвучавший среди всеобщей тишины. Не более, чем в тридцати ярдах от нее в небо вздымалась башня Раскаяния, загораживая собой низкое солнце. Перед Ангарой вырисовывалась огромная стена, от которой тянулась огромная тень башни, похожей на гигантский злобный палец, стремящийся коснуться ее. Девушка почти верила, что тень обхватила ее отвратительными объятиями, и если ей даже удастся вырваться из этих объятий, то все равно она вынесет ее заразу вместе с собой на солнечный свет. У нее было ощущение, словно змеи движутся в ее крови; она смотрела на огромный монолит, не в силах сдвинуться с места; при мысли о совершаемом ею чудовищном нарушении запрета, у нее мороз шел по коже.

Башня была выстроена в форме прямоугольника, что было чуждо мягким формам архитектуры Южных Островов. И хотя над ней пронеслись века непогод, смягчившие ее контуры, в этих резких очертаниях Ангаре чудилось что-то неестественное, вызывающее у нее апатию. Это было холодное, безликое строение из голого камня, не оживленное ни единым окном или украшением. Башня создавала у Ангары впечатление гигантского хищного животного, способного выпить всю ее жизнь и силы; у нее было ужасное чувство - иллюзия, - говорила она себе, - что если ей не удастся вырваться из-под ее воздействия, она прирастет к месту, на котором лежит, и пустит здесь корни, подобно искривленному кустарнику этой ужасной местности.

Слит резко заржала. Чары башни разрушились, Ангара отвернулась от нее и увидела насторожено стоящую кобылу. Голова ее была теперь высоко поднята, как будто она слушала что-то, недоступное слуху Ангары. Девушка почувствовала страх лошади и стремление бежать снова захлестнуло ее.

Но она не могла этого сделать. Теперь, когда башня до такой степени близко. Ангара медленно повернула голову и снова посмотрела на Башню Раскаяния. Наваждение прошло. Это была башня, и ничего больше; здание, сооруженное руками человека, руками таких же мастеровых был возведен в свое время Карн Кэйл. Камень и известковый раствор, подвластный силам стихии. В ней нет никакой сверхъестественной силы, она не населена никакими демонами, созданными ее ночными кошмарами. И она хотела изгнать этих духов из своего сознания раз и навсегда!

Еще не осознав, что она делает, Ангара ступила по направлению башни и только пронзительное ржание Слит, ее горестный крик заставили принцессу снова остановиться.

- Нет, - громко сказала она, не зная, к кому обращается - то ли к лошади, то ли к самой себе. Ее голос унылым эхом отозвался в пустынной долине. Ангара не решалась больше приближаться к башне. Она не должна приближаться к ней: это будет ошибкой, это запрещено...

Но если она не узнает, не поймет, демоны ее сновидений будут терзать ее всю оставшуюся жизнь. Ей никогда больше не представится такая возможность!

Перед ее мысленным взором, словно осуждая, встали образы Калига, Имоджин, Имиссы, Кушмагара и даже Фенрана. "Сделай так, чтобы камни этой башни уединенно лежали на этом месте". Легенда не должна быть запятнана. Доверие матери-Земли не должно быть нарушено. Долгая череда прародителей Ангары была верна этому доверию, и она должна последовать их примеру, быть верной ему до конца своей жизни...

Но Башня Раскаяния манила к себе, как будто ждала все эти столетия ее, Ангару.

Ангара зажала рот тыльной стороной руки и издала тихий, нечленораздельный звук. У нее было такое ощущение, будто башня, словно живое существо, протягивает к ней руки, чтобы коснуться ее, задержать...

Спотыкаясь, Ангара шагнула вперед, хотя мысленно содрогалась от того, что делает. Перед ней возвышалась огромная плоская стена, Ангара была от нее не более, чем в десяти шагах.

Она видела дверь - низкую, скромный четырехугольник в стене башни. Человек островов, который разместил ее здесь, был невысок.

- Одна минута, - подумала Ангара, - всего одна минута, и она увидит то, что видел он, узнает то, что знал он. И призраки, преследовавшие ее с детских лет, исчезнут навсегда. Одна минута. Не больше. Она не будет переступать порог. Она только посмотрит, всего разок, после чего уйдет отсюда и никогда не вернется. Только разок посмотрит.

Солнце ярко светило над горизонтом. Его отблески, словно огромные темно-красные копья, гневно летели по небу. Через час станет темно, но Ангару это, казалось не волновало. Перед ней была отвесная стена Башни Раскаяния. Она не помнила, как сделала эти несколько шагов. Высота двери точно соответствовала ее росту.

Ангара протянула руку и коснулась древнего, окаменевшего дерева.

- Праздник вот-вот начнется, - сказал Кирра. - Мы не можем больше ждать, Фенран. Надо пойти рассказать обо всем отцу.

Фенран с несчастным видом кивнул ему в ответ. Они находились на стене, расположенной на фланге главной башни Карн Кэйла. Солнце уже касалось горизонта, окрашивая их лица и древние камни кроваво-красным отсветом. Фенран старался не замечать дурного предзнаменования.

С Кирры слетела все его легкомыслие. Молодым людям потребовалось лишь пара минут, чтобы убедиться, что Слит в конюшне нет. Осторожно, но вместе с тем быстро, они обыскали всю крепость и не обнаружили никаких следов Ангары. Поначалу Фенран был склонен согласиться с Киррой, что Ангара просто выехала покататься верхом и скоро вернется. Но время шло, а под главной аркой крепости все не было слышно топота копыт и шестое чувство Фенрана становилось все ощутимее, все более настоятельным.

Все это время он, несмотря ни на что, продолжал надеяться, снова и снова искал в уже проверенных местах, продолжая возвращаться на крепостную стену и, прикрыв ладонью от сияющего солнца глаза, всматривался вдаль. Но ландшафт был все так же пустынен; не было и намека на приближение всадника.

- Фенран, - коснулся руки друга Кирра. - Мы не можем больше тянуть. - Северянин молча кивнул, не в силах выразить предчувствия, которое, словно свирепый хищник, грызло его изнутри. Он не мог посмотреть в лицо Кирре; он просто повернулся к ступеням, ведущим во двор, и они молча принялись спускаться.

И когда башня была готова, встал сын моря вечером перед дверью, и открыл эту дверь, и вошел вовнутрь, и закрыл за собой дверь, и очутился один в сплошной темноте.

Голос Кушмагара шепотом звучал в ее сознании, когда под давлением ее руки мягко, почти без сопротивления, отворилась дверь Башни Раскаяния.

Так легко... Она ожидала встретить замки, запоры, засовы; но ничего этого не было. Лишь простая щеколда, которая поднялась от одного прикосновения и древние дверные петли, которые беззвучно прошептали что-то, сдвинувшись с места впервые за много столетий.

Глубоко окрашенная вспышка света заходящего солнца упала на порог, на земляной пол, с которого от неожиданного движения воздуха спиралью поднялась пыль. У Ангары перехватило дыхание, она не сразу смогла вздохнуть воздух и безмолвно и неподвижно смотрела на то, что открыли для нее дверь и солнечный свет.

Здесь не было ничего необычного. Пустая, без мебели комната, голая земля и камень, безмолвная тишина, пустота; и удушливое напряжение, которое нарастало в ней, перешло в чувство недоумения и разочарования. Здесь было средоточие наиболее древней и почитаемой легенды Карн Кэйла, источник страха и суеверий, выгравированные в душе каждого жителя Южных Островов. И вот оказалось, что это запрещенное место, в стенах которого когда-то находилась судьба мира, ничего собой не представляет.

Правая нога Ангары соскользнула, издав на сухой земле шаркающий звук, но страх, держащий ее до этого в своих тисках, уже миновал. Она почувствовала себя обманутой. Несмотря на свое решение только заглянуть в башню, и ничего более, Ангара со смешанным чувством досады и любопытства совсем немного, всего лишь через порог, продвинулась вперед. Пол пересекла темная тень, моментально закрывшая доступ свету. Ангара замерла, но потом сообразила, что это всего лишь ее собственная тень.

Боязнь призраков была из детских кошмаров. И если в Башне Раскаяния нет ничего, кроме теней, значит вся легенда была ложью. Принцесса втянула носом воздух, он был спертым, заплесневелым; у нее угасли последние сомнения. Она оглянулась назад, туда, где все еще стояла Слит, тревожно наблюдавшая за ней, и вошла в комнату. Два шага, три шага, четыре; теперь она могла видеть на отдалении стену, такую же безликую, как и все остальные и решила, что находится в центре комнаты. Она остановилась и медленно огляделась вокруг. Она не испытывала никакого страха, лишь какое-то непонятное оцепенение, которое подчеркивалось пустотой башни. Высоко над головой она скорее ощущала, чем видела, древние балки, удерживающие крышу; там не было никаких птичьих гнезд, не то, что под стропилами крыши Карн Кэйла. Башня Раскаяния была абсолютно лишена жизни.

Но не совершенно пустая. Глаза Ангары привыкли к темноте, и, оглядевшись еще раз, она увидала, что в дальнем углу, как раз напротив двери, но вне досягаемости света, что-то находится. Сначала она подумала, что это, должно быть, игра теней. Но нет, это было что-то реальное, плотное, от предмета исходило какое-то особенное темное сияние.

У Ангары тревожно забилось сердце, пульс гулко отдавался в висках; она быстро оглянулась через плечо. Небо быстро темнело, но оставалось еще полчаса, или немного больше, пока солнце окончательно опустится за горизонт на короткую летнюю ночь. Лишь один быстрый взгляд, чтобы удовлетворить любопытство - и она уйдет с провожающими ее до долины с рекой, последними лучами заходящего солнца.

Она повернулась спиной к двери и осторожно, не зная, что ее там ожидает, приблизилась к темному углу. Она снова остановилась, вглядываясь в темноту.

Предметом, который она заметила и который слабо светился в темноте, оказался сундук. По размерам и форме он ничем не отличался от сундука, стоявшего в ее спальне, в котором хранилось чистое полотно, переложенное ароматическими травами. Но когда она, встав на колени, осмотрела сундук более основательно, то обнаружила, что он сделан из материала, который никогда не встречался в Карн Кэйле. Она предположила, что это какая-нибудь разновидность металла, но ей был неизвестен металл, который испускал бы такое сияние; слабое сияние, которым светилась поверхность сундука, было абсолютно однородным, кроме того, оно не давало никакого отблеска, под каким бы углом она на него ни смотрела. Цвет его не был ни серебряным, ни бронзовым, ни сине-серым; казалось, у сундука отсутствовали петли и как Ангара не старалась, она не могла рассмотреть никакой разделительной линии между самим сундуком и его крышкой. На нем не было никаких украшений, но в самом центре его поверхности слабо выделялся рельеф прямоугольника из такого же странного материала.

- Что это? Какая-то хитрость? Если это так, то устройство сундука так же незнакомо, как и этот древний материал, и Ангара ума не могла приложить, каким образом это устройство могло работать.

Несколько минут она неотрывно смотрела на сундук, ее мысли метались в поисках выхода. Если, как гласит легенда, со дня мщения Матери-Земли ни один человек не приближался к этой башне, то этот странный металлический сундук мог принадлежать единственному человеку - безымянному Человеку Островов, Сыну Моря, который построил эту башню и бодрствовал в ней на протяжении всей той ужасной ночи. Зачем он принес его сюда, чтобы затем оставить, выходя из башни в новый мир? Ангара не могла этого понять. Но у нее от возбуждения кружилась голова - так хотелось узнать, что находится внутри. Там мог лежать ответ на мириады тайн далекого-далекого прошлого; похороненная правда, которую историки, ученые, барды и пророки преподносят больше так, как они ее понимают, чем такой, какова она на самом деле. Клад знаний, который только и ждал, чтобы она обнаружила его...

Но как открыть сундук? Со все возрастающим возбуждением Ангара уже больше не задумывалась, что делает. Старое табу было разбито, чары Башни Раскаяния разрушены. Все, к чему стремилась Ангара, это узнать последнюю тайну.

Ее руки быстро, но неуверенно шарили по поверхности сундука. Металл, если это и в самом деле был металл, был странным на ощупь. Создавалось такое впечатление, что ее ладони скользят по окаменевшей жидкости. Нельзя сказать, чтобы это ощущение было приятным, но Ангара продолжала исследование, пока не ощупала каждый дюйм поверхности сундука. Она не нашла ни единого шва. Ангара снова присела на корточки, раздраженная своим поражением. Оставалась единственная надежда, и она коснулась выступающей рельефной панели. Остатки осторожности и суеверие заставляли ее избегать прикасаться к этому выступу, но если сундук открывается - то это единственный способ открыть его. Бессознательно прикусив губу - детская привычка от которой она так и не сумела избавиться - Ангара нажала кончиками пальцев на маленький прямоугольник.

Ангара не была уверена, что это не плод ее воображения, но ей показалось, что она слышит слабое, свистящее шипение, похожее на утечку воздуха. Что не было плодом воображения - так это отвратительное зловоние, ударившее в ноздри. Это продолжалось всего мгновение, но вонь была такой сильной, что заставила Ангару отпрянуть назад, закрыв рот и нос руками. Пока она, покачиваясь, сидела на корточках, вдоль поверхности сундука появилась темная тонкая линия. Она быстро расширялась и потрясенная Ангара поняла, что, что крышка сундука быстро, без малейшей помощи с ее стороны, поднимается.

Одним плавным движением крышка поднялась до вертикального состояния, открыв зияющую внутренность сундука. На мгновение Ангара была ошеломлена простотой своего открытия и незнакомой природой устройства замка-загадки; затем она наклонилась вперед, ухватившись за гладкие металлические края сундука, чтобы заглянуть внутрь.

Громкий вздох гнева, разочарования, неверия эхом отозвался в пустой комнате, когда принцесса заглянула в сундук. Там не было ничего. Ни одной реликвии или ключа к разгадке; не было даже никаких остатков гнили. Сундук был абсолютно пуст.

Ангара откинулась назад и встала на ноги. Она чувствовала себя больной и разбитой от того, что ее так обманули. Она была так близко. Она нарушила табу, нарушила закон, чтобы войти в Башню Раскаяния, и башня обманула ее. Ограбленная, она отвернулась от сундука и шагнула по направлению к двери, не делая никакой попытки подымавшуюся в ней ярость. В конечном итоге, легенда оказалась враньем. Человек Островов не оставил никакого наследия. Здесь не было ничего, чего стоило бояться - ничего! Ангаре хотелось поскорее покинуть это отвратительное место; ей хотелось убраться подальше от равнины и ее ребяческих, глупых суеверий и вернуться в комфорт Карн Кэйла, к своим родным. Слезы ярости и разочарования жгли ее глаза, застилая яркий прямоугольник дверного проема. Спотыкаясь, она шла по направлению к дверному проему.

На солнце нашла туча и свет померк. Она почувствовала позади себя что-то совершенно мягкое и услыхала вздох, полный удовлетворения.

Несмотря на то, что всего в нескольких футах от нее находилась открытая дверь, сквозь которую проникал свет, у Ангары онемел затылок и она покрылась холодным потом. Странный металлический сундук находился у нее за спиной, но она не осмеливалась не только повернуться назад, но даже оглянуться через плечо. Она говорила себе, что должно быть, ей почудился этот вздох, но пульс молотом стучал у нее в висках. Она была в башне одна. Позади нее никого не могло быть.

Звук больше не повторялся. Стояла ужасная тишина. Наконец, Ангара больше не выдержала; страх неизвестности был страшнее любого открытия. С трудом заставляя свои ноги повиноваться, она повернулась назад.

Между ней и сундуком стоял ребенок. У него были серебристые волосы, одет он был в простой серый плащ. Ребенок был окружен тревожной, призрачной аурой. Он внимательно смотрел на Ангару серебристыми глазами, этим глазам было чуждо человеческое сострадание. Взгляд этот пронзал Ангару насквозь. Она пыталась отвести глаза, но не в силах была это сделать, она стояла словно кролик, загипнотизированный змеей. В этих серебристых глазах Ангара видела жестокость, глубину которой была не в состоянии постигнуть; в этих отвратительных глазах светилась насмешка над парализующим ее страхом.

Ангара попыталась заговорить, но не в смогла вымолвить ни слова. Она попыталась сдвинуться с места, но ноги ее словно приросли к полу. Страх ее превращался в ужас, лишь хрупкий барьер отделял ее от края пропасти.

Ребенок продолжал внимательно разглядывать Ангару со спокойной, неумолимой злобой. Затем он вдруг улыбнулся. Зубы у него были как у кота - маленькие, острые, дикие; лицо его исказила гримаса, превратив его в чудовищно-злобное - и, казалось, невидимый кулак ударил ее в область желудка, барьер между Ангарой и слепой паникой рухнул.

Она закричала, и голос ее эхом отозвался в Башне Раскаяния, давая дорогу черной волне ужаса, грозящей смести ее. Паралич ее миновал и она бросилась по направлению к двери, натолкнулась на ее перемычку, рикошетом отскочила от нее, закружилась на месте, потеряла равновесие и упала, больно ударившись плечом. Не в состоянии обрести координацию движений и подняться на ноги, она на четвереньках поползла к тому месту, где должна была находиться Слит, отчаянно зовя кобылу.

Ее омыл неистово красный закат солнца, но скоро его не станет, и она умрет, все умрет...

Земля под ней, казалось, уходила в сторону, как будто в равновесии мира что-то нарушилось. Ангара вытянулась на земле, стараясь прийти в себя, и в это время ноги ее закачались из стороны в сторону, земля начала вибрировать. Послышался грохот, как будто надвигался титанический ураган... земля затряслась, тучи закрыли небо. Затряслась башня, терлись друг о друга огромные камни, трещал известковый раствор, трескались балки...

- Слит! - Ангара, шатаясь, пошла вперед, упала на колени, снова с усилием поднялась на ноги. Впереди нее в ломком багровом мраке что-то двигалось. Ангара вытянула вперед руки и наткнулась на Слит, запутавшись при этом пальцами в стремени. Кобыла испугано пританцовывала, голова ее была вскинута, глаза дико вращались. Она заартачилась, когда принцесса попыталась ухватиться за луку седла и подобрать поводья, а затем ударила копытом по ноге своей хозяйки, тщетно пытавшуюся обуздать ее. Боль мгновенно затмила панику, Ангара схватила Слит за гриву и, неистовым усилием собрав все свои силы, поднялась в седло, опустив ноги ножницами вдоль боков лошади. Слит встала на дыбы и рванула вперед с развевающимися позади нее стременами и поводьями; к счастью, принцесса успела обхватить руками шею лошади. В конце концов Ангаре удалось поймать поводья и, отчаянно понукая продолжающую сопротивляться Слит, принудить ее к дикому, беспорядочному бегству.

Одиночный удар грома с огромной силой расколол над ними воздух. Слит пронзительно заржала и шарахнулась в сторону, почти падая на задние ноги. Когда она в поисках точки опоры заскребла копытами о землю, голова Ангары резко запрокинулась и то, что она увидала, навсегда запечатлелось в ее памяти.

Башня Раскаяния падала. От крыши до фундамента зияла громадная трещина, башня была похожа на бревно, расколотое топором лесника. Из осыпающихся руин башни поднимались клубы, как казалось на первый взгляд, плотного черного дыма, заволакивающего небо и столбом поднимающегося над ее головой. Но это был не дым. Клубами черного дыма казались извивающиеся, завывающие существа с безумными глазами; на руках у них были когти, по воздуху били их черные крылья, взбалтывая окружающий мрак, в результате чего рождались новые, еще более ужасные образы. Легион ужасных призраков, ночных кошмаров извергался в мир оттуда, где он был захоронен на протяжении бессчетного количества сотен лет.

Башня издала последний вздох - вызывающий дрожь предсмертный звук, и начала оседать. Разболтанный мрак сгустился, пульсируя в небе и раскидываясь над землей, подобно шатру. Неожиданно Ангара поняла, где была связана вся эта нечисть.

Она подобрала поводья (хлыст она потеряла), хлестнула ими по боку лошади. Кобыла рванулась вперед, прижав уши. Ангара распласталась у нее на спине, обхватила шею - казалось, сам демон мчится на Дикой Охоте. Тонко крича, она гнала лошадь по направлению к откосу. Слит мчалась с безумной скоростью; казалось, она понимала и разделяла ужас своей хозяйки. А Ангара в отчаянии рыдала над тем, что она совершила; а черные монстры, освобожденные из разрушенной башни, кружились в бурном водовороте своего пробуждения.

- Тебе следовало сказать мне об этом раньше. - Калиг говорил тихо, чтобы не всполошить Имоджин, которая в это время неподалеку разговаривала с одной из дам и была в неведении относительно новости, сообщенной Киррой.

- Прости, отец. Мы сочли, что не стоит тревожить или сердить тебя без видимых на то оснований.

- Сердить меня? - Калиг посмотрел на бросающееся в глаза пустое пространство за столом, где должна была сидеть Ангара. Праздник только начался и разносившие тарелки слуги быстро сновали вдоль длинного зала. У камина беседовали арфист, лютнист и трубач; рядом с ними стояла большая арфа Кушмагара, но старый бард еще не появлялся.

- Я был сердит, считая, что твоя сестра умышленно не является на праздник, демонстрируя свой характер. Но это... - Калиг покачал головой. - Ты должен был обо всем рассказать мне.

- Милорд, я должен взять на себя полную ответственность за молчание на себя, - вмешался Фенран. Лицо северянина было болезненно бледным, это особенно бросалось в глаза в теплом освещении зала. - Принц Кирра хотел рассказать обо всем немедленно, но я настоял на том, чтобы обождать. - Он опустил плечи и с несчастным видом уставился в пол. - Теперь я понимаю, что это была большая глупость с моей стороны.

Король мгновение-другое внимательно смотрел на него, затем сказал: - Мудро или глупо, но дело сделано, и сделанного не воротишь. Но я не хочу больше понапрасну терять время. Кирра, выйди отсюда незаметно, не надо тревожить твою мать. Найди капитана стражи Кригина и расскажи ему то, что рассказал мне. Никто не организует поиски Ангары лучше него.

- Вы позволите мне пойти с Киррой? - спросил Фенран.

- Да, Фенран, иди. Я присоединюсь к вам, как только... - Калиг замолк, так как со стороны большого камина донесся ужасный, стонущий, диссонансный звук.

Мгновенно наступила тишина. Стоявшие около арфы Кушмагара музыканты в ужасе отскочили от нее, один при этом едва не угодил в камин. Обернувшись на странный звук, Калиг увидал, что струны арфы все еще вибрируют, хотя сам ужасный звук уже замер вдали.

Арфа вскрикнула без прикосновения руки человека... Холодный, суеверный страх охвати короля, он не мог заставить себя посмотреть в застывшие лица мужчин и женщин, собравшихся в зале. Все они знали о мрачном значении этого звука, который все еще продолжал звучать в их ушах: если арфа барда говорит сама по себе - это такое зловещее предзнаменование, которое не может игнорировать ни одно живое существо.

- Приведите Кушмагара. - Калиг с трудом узнал собственный голос, ему казалось, что он задыхается. - И Кригина. Заклинаю именем матери-Земли, найдите его!

Слова его раздавались в благоговейной тишине; в это время распахнулась главная дверь зала и, как в фокусе, при упоминании королем его имени, появился Кригин. Он быстро прошел по проходу к главному столу, но заметив потрясение в глазах присутствующих, вопросительно посмотрел на короля.

- Милорд? - На лице его было замешательство. Фенран, который стоял ухватившись за спинку кресла, так как у него от волнения подгибались колени, сообразил, что капитан стражи не может знать о происшедшем в зале. Его появление здесь было простой случайностью, которая оказалась как нельзя более кстати. - Или, - он испугано обменялся взглядами с Киррой, - произошло что-то еще более...

С большим усилием Калигу удалось собраться, он шагнул со своего возвышения навстречу Кригину.

- Прошу прощения, милорд, - Кригин, коренастый, смуглолицый, на целую голову ниже короля, отрывисто поклонился, но взгляд его между тем, продолжал тревожно скользить по лицам присутствующих.

- Кригин, - коротко спросил Калиг, - что случилось?

- Со стороны юга происходит что-то странное, милорд. Я решил предупредить вас заранее, пока ничего не случилось.

Среди стоявших вблизи короля и услышавших слова Кригина людей послышался испуганный ропот, Фенран почувствовал, что у него сжался желудок. Калиг взглядом остановил поднявшийся было ропот.

- В чем заключается эта странность, Кригин?

- Я не могу сказать определенно, милорд. Часовой, который первый заметил это, подумал, что это погода... но...

- Погода? - вмешался Кирра, голос его дрожал.

- Да, господин. Плохая погода, но необычно плохая. Таких черных облаков я никогда раньше не видел, но это вовсе не облака. - Кригин неловко переминался с ноги на ногу; как человек военный, он понимал только то, что подлежало логическому обоснованию, а сейчас он пытался объяснить событие, которое не подпадало ни под какую логику. - Я не совсем понял, что это, но что-то быстро движется со стороны юга. Я прикинул, что вскоре мы окажемся посреди всего этого...

- Мать-Земля, помоги нам, - тихо сказал Калиг, и когда он повернулся к Кирра и Фенрану, в лице его не было ни кровинки.

- Арфа, - подумал Фенран и почувствовал, как на него накатила тошнота.

- Милорд? - Капитан был в полном замешательстве. - Там что-то...

- Да, Кригин, - перебил его на полуслове король. - Кирра, Фенран, - он развернулся на каблуках и по залу разнесся его громкий голос: - Все, кто способен держать оружие - в крепость!

Задвигались стулья и на ноги вскочили мужчины и немалое количество женщин, поднялся шум, напряжение сменилось иным, не менее сильным. Позади себя Калиг слышал голос Имоджин, призывающий взволнованных дам к порядку, но у него не было времени оглянуться на нее. Кригин, все еще не понимая, что случилось, но солдатским инстинктом чуя безотлагательность дела, присоединился к остальным, волной хлынувшим к двери вслед за бегущими впереди Фенраном - Киррой.

Калиг бежал по холодному, тускло освещенному коридору, на ходу автоматически вынимая меч; это не был его тяжелый, обоюдоострый, тяжеленный боевой клинок, но на крайний случай сгодится и этот. Он с облегчением увидел, что Кирра и Фенран тоже вооружены; остальные бежали к арсеналу за оружием, и Калиг нашел время порадоваться существующей со времен его отца традиции: для поддержания боевой готовности держать излишки оружия.

Факелы подтекали и пламя их судорожно плясало от порывов потревоженного пробегающими людьми воздуха. Калиг выбежал во двор; полный хаоса, он представлял собой потрясающую сцену: Солнце уже село, но было светло от мерцающих факелов, которые метались из стороны в сторону, превращая мрак в сумрачный кошмар. Метались люди, сержанты отдавали приказания; одна группа шагала по крепостному валу, в то время как караульные кричали и жестикулировали. Калиг не останавливаясь, бросился прямо к лестнице, дав знак Кирре и Фенрану следовать за ним. Перепрыгивая сразу через две ступеньки, запыхавшись, они поднялись на узкую зубчатую стену, окружавшую Карн Кэйл. Отсюда было видно, как по направлению к ним из взбаламученной ночи наползают многочисленные облака мрака. Непонятно было, как далеко они простираются и с какой скоростью движутся, но они закрыли последний слабый свет солнца за горизонтом, и ни у кого не было сомнений, что облака движутся прямо на крепость. В их плотной сердцевине потрескивали языки пламени, но это было странное пламя, какого никому до этого не доводилось видеть. Оно было серебристым, пурпурным, алым. Вызванный этим чудовищным явлением поднимающийся ветер принес с собой пронзительный визг, рев - вся эта завывающая какофония обрушилась на их слух вместе с ликующим смехом тысяч демонов.

- Отец! - схватил Кирра за руку Калига, - это не земное существо!

Калиг знал это как никто другой. Мечи беспомощны перед этим ужасом. И, наверняка, никакое известное в Карн Кэйле колдовство не в состоянии совладать с этим.

- Государь! - раздался хриплый крик с дальнего края крепостного вала. Отчаянно жестикулируя, караульный кричал - Государь! Вон там, на траве! Примерно в четверти мили отсюда всадник!

- Что? - Фенран, который не мог счесть этого всадника никем, кроме Ангары, стремительно повернулся и увидел под жуткими яркими отблесками извергающихся в небе языков пламени крошечную одинокую фигурку всадника, отчаянным галопом мчащегося к воротам крепости. Небо осветила огромная вспышка, и Фенран мгновенно рассмотрел цвет лошади и развевающиеся по ветру длинные волосы всадника...

- Милорд! - закричал он что было мочи. - Это Ангара!

Калиг на мгновение оцепенел. - Ангаре ни за что не достичь крепости вовремя. Этот вой, этот демонический ужас настигнет ее, погубит ее...

- Открыть ворота! - что было сил закричал он. - Открыть ворота для принцессы Ангары!

Фенрана уже не было на валу, он мчался по ступеням вниз, стремясь к главной арке крепости. Он навалился, помогая открыть огромные деревянные ворота и, едва они со скрипом приоткрылись, попытался вырваться наружу.

- Нет, сударь. - Здоровенный сержант оттащил его в сторону, крича в самое ухо: - Вы все равно ничего не сможете сделать - она почти здесь!

Из громыхающей тьмы появилась Слит. Она была похожа на демона - глаза безумные, с морды падает пена, уши прижаты к голове. Она галопом промчалась под каменной аркой, встала на дыбы и остановилась с негромким, жалобным ржанием. Ангара соскользнула с седла: Фенран успел подхватить ее, прежде чем она упала, и она тяжело осела на его руках; мокрые от пота волосы прилипли к голове, она дышала, как загнанный волк.

- Предупреди их! - вырвалось из ее горла хриплое, нечеловеческое, гортанное рычание. Фенран взял девушку под руки и попытался поставить ее на ноги. Какое-то мгновение она сопротивлялась - затем подняла голову и сквозь мокрую завесу длинных волос посмотрела на него совершенно мертвыми глазами. Она оскалила зубы в страшной гримасе, и Фенран понял: она безумна.

- Башня... - она схватила его за плечо, точно когтями.

- Мать-Земля спасет всех нас... Башня Раскаяния рухнула!

- Ангара! - Это был Калиг, который, наконец, нашел Фенрана.

- Дитя мое, что... - Он замолк, в ужасе глядя на ее лицо.

- Милорд, она говорит... - Фенран сделал конвульсивный глоток, он с трудом выдавливал из себя слова. - ...Она говорит, что Башня Раскаяния рухнула!

Даже в свете факелов было видно, как помертвело лицо короля. Он сжал кулак и с силой ударил себя в рот. - Мать-Земля, сохрани нас! Так значит, эти существа - оттуда... - Он снова посмотрел на Ангару, и вдруг неожиданное подозрение исказило его лицо. Он схватил принцессу за волосы, его голос потряс Фенрана безысходной свирепостью.

- Что ты сделала с нами?

- Отец... - В глазах Ангары снова светился здравый рассудок, в них было осознание того ужасного, что она совершила. Вой приближающихся чудовищ гудел в ушах Фенрана, но Калиг и его дочь не обращали на него внимания, они были подобны мрачной картине, оба застыли от сознания происшедшего. Фенран схватил короля за руку. - Милорд, сейчас не время для взаимных обвинений! Что бы ни было спущено с привязи, оно уже почти над нами!

Пока он говорил, вой и пронзительный визг возросли до крещендо, контрапунктом которого были предупреждающие вопли с крепостного вала.

На внутренний дворцовый двор дохнуло раскаленным жаром, потрясенный Фенран поднял глаза и увидел, что на зубчатые стены крепости надвинулся передний край огромного клубящегося сгустка мрака, подобно морскому приливу извергавший тысячи воющих призраков. Человеческие крики смешались с их безумным, дьявольским визгом; со стены, подобно куклам, кувыркаясь и кружась в воздухе, падали тела, а спущенный с привязи из Башни Раскаяния легион призраков продолжал низвергаться на стены крепости. Крылатые чудища сбрасывали ужасных существ с головами и хвостами змей, с огромными, широко разинутыми пастями, полными подобных ножам клыков, с когтями, клешнями, недоразвитыми руками мутантов; они были с белесой, как у больных проказой, кожей, были покрытые чешуей, волосами - любой кошмар, какой только можно себе представить, какой когда-либо снился, обрушивался на застигнутых врасплох защитников крепости Карн Кэйл. Близкий к помешательству, Фенран увидел, как что-то вырвалось из всеобщего хаоса и устремилось к нему. Трудно было придумать ему название; оно извивалось, било искривленными крыльями и нелепо мотало громадной головой, состоящей словно бы из одной, обращенной в его сторону пасти. Фенран был не в силах шевельнуться: он точно прирос к месту, не в силах поверить тому, что видит, затем мелькнул меч и из почти полностью отрубленной шеи существа струей хлынула отвратительная вонючая белая жидкость.

- Собраться! - проревел король Калиг, перекрывая какофонию звуков, наполнявших дворцовый двор, пошатнувшись от инерции удара, нанесенным им по чудовищу. - Карн Кэйл! Собраться около своих капитанов!

Его крик вывел северянина из оцепенения. Фенран огляделся вокруг как раз в тот момент, когда под натиском двух белых, издающих нечленораздельные звуки существ с отвратительными раздутыми торсами и тонкими ножками падал один из стоящих на карауле у ворот сержантов. Из разорванного горла бедняги вырвался предсмертный крик, Фенрана замутило, он понял, что эти чудовища не сверхъестественные существа, не демоны, не призраки, что они ужасающе физически реальны.

Продолжая отдавать команды, Калиг вступил в схватку; его капитаны всеми силами старались выполнить его приказ, выстраивая своих людей в некоторое подобие боевых порядков. Еще больше людей выплескивалось из стен крепости; не только воины, но и придворные советники, управляющие, грумы, ремесленники - все, в том числе и женщины, способные держать в руках оружие. Поле битвы являло собой адский хаос - в мерцающем свете факелов мелькали черные тени людей и монстров, раздавались полные боли и ярости крики людей и кровожадные завывания чудищ - не было времени выяснять причины происходящего, все было подчинено жестокой, кровавой борьбе за выживание.

Резко обернувшись, Фенран обнаружил, что Ангара все также неподвижно прижималась к каменным плитам двора. Она была безоружна и, казалось, не осознавала, что происходит вокруг.

- Ангара! - Схватив девушку за руку, он подтащил ее к себе. - Идет сражение! Если тебе дорога жизнь, выслушай меня!

Рот девушки был открыт, но если она и сказала что-нибудь, то ее слова поглотил шум битвы. Мимо них пронесся воин с дикими глазами, отбивающийся от чего-то скачущего и хихикающего; существо прыгнуло - и голова воина покатилась с плеч. Нападающий перепрыгнул через труп и помчался дальше. Фенран схватил выпавший из рук воина меч и попытался всунуть его в руки Ангары. Он закричал почти истерическим голосом: - Сражайся, женщина! Черт побери, да очнись же!

Она затрясла головой, волосы закрыли ее глаза, и, хотя она взяла в руки рукоятку меча, она едва сжимала пальцы.

- Ангара! - Не зная иного способа пробудить ее, Фенран влепил ей пощечину. Она отпрянула - и в ее глазах наряду с яростью засветился разум.

- Ты... - слова застряли у нее в горле, когда до нее дошла убийственная реальность происходящего и из груди ее вырвался потерянный вопль. - Фенран!..

- Сражайся! - опять закричал он. - За Карн Кэйл, за наши жизни! Сражайся!

Из гущи уничтоженных воинов выскользнул огромный упырь - страшная пародия на летучую мышь - и двинулся к ним на крылатых конечностях. Ангара пронзительно завизжала и, защищаясь, одновременно с Фенраном подняла меч. Она ударила чудище между глаз, в то время как Фенран с плеча рубанул его по торсу. Монстр издал какой-то невнятный звук и замахал крыльями, улетая прочь, слегка ныряя в полете, но без особых видимых повреждений.

- Справа от тебя! - завопила Ангара, и Фенран набросился на чудище, похожее на тошнотворный, раздутый труп. Позади него шло построенное в боевом порядке отделение Кригина; лицо его было залито его собственной кровью, но он продолжал сражаться, как дьявол. Жуткий вихрь звуков обрушился на них: боевые кличи, завывания агонии или ужаса - где-то пронзительно кричал принц Кирра, зовущий к себе людей - и над всем этим - кровожадный, безумный, пронзительный визг спущенного с привязи адского легиона. Теперь к этому хаосу звуков добавились еще и новые - пронзительные крики беззащитных женщин. Ангара, на которую в этот момент никто не нападал, повернулась на крик и увидала как орда демонов одолела нескольких женщин, стремящихся удержать основные ворота Карн Кэйла, и хлынула в крепость. В низких окнах заплясал свет и Ангара подумала о большом зале, празднике, королеве Имоджин...

- Мама! - Она оттолкнула Фенрана и бросилась через двор, прежде чем поняла, что делает. Что-то черное и гноящееся преградило ей путь, в нос ударило зловоние разложения, но она обогнула его, продолжая бежать.

У двери вместо стражи лежала кровавая куча, без глаз, со следами клыков на изорванных телах. Ангара оттолкнула с дороги трупы; она не могла думать ни о чем, кроме матери и грозящей ей опасности. Она была уже почти внутри, где шла резня, когда чья-то рука оттащила ее назад.

- Нет, Ангара! - Фенран развернул ее к себе, удерживая и не давая вырваться. Он был сильнее и тащил ее прочь, между тем как горячий и ужасный свет начал разгораться внутри здания. Огонь. Большой зал был в огне, пламя вырывалось из окон, стена жара устремилась по коридору и дальше, за дверь, опаляя лицо Фенрана и оставляя на его волосах подпаленные завитки, пока он тащил Ангару прочь, на свежий воздух. Из-за стен доносилось эхо отчаянных криков и звуки бегущих ног, затем у выхода появилось семь или восемь женщин с Имоджин посередине.

Платье королевы было в огне, и дамы безуспешно пытались сбить пламя, их крики разносились по всему двору. Потрясенный Фенран оставил Ангару и бросился к Имоджин, но, прежде он чем успел добежать до нее, откуда-то сверху появилась черная крылатая тень, такая черная, что в здравом уме нельзя было представить такого, и камнем бросилась на пронзительно кричащих женщин. Сильная воздушная волна опрокинула Ангару и Фенрана; принцесса успела заметить два горящих, как уголья, глаза на том месте, где у призрака должна была быть голова - затем из центра группы женщин вырвался огненный шар, раскаленный добела порыв воздуха послал Ангару и Фенрана через весь двор и бросил их на каменные плиты. Ангара услыхала пронзительный крик Имоджин, затем ее незащищенную спину опалил жар, когда черный призрак вновь поднялся в воздух, задев кончиком крыла ее спину и издавая пронзительный крик наслаждения и триумфа.

- Мама!!! - завыла, как зверь Ангара, корчась на земле и царапая ногтями каменные плиты двора, судорожно пытаясь добраться до погребального костра Имоджин и ее спутниц. Она не видела и не слышала приближения полу-птицы, полузмеи, покрытой чешуей и перьями, которая неожиданно бросилась к ней с тыла и подпрыгивая, хлопая крыльями, нетвердой походкой приближалась к ней. Она не слышала дикого, предостерегающего крика Фенрана, не в силах оторвать остановившийся взгляд от обуглившихся, обезображенных трупов, лежащих перед ней грудой тлеющих угольков. Но когда отвратительное существо разинуло что-то наподобие клюва, равного по длине всему росту Ангары, и издало хриплый воинственный крик, девушка резко обернулась и от вида приближающейся гибели у нее отвисла челюсть.

Фенран ответил на воинственный призыв высоким, воющим кличем воинов Редаубта. Он снова уже был на ногах, встав между Ангарой и ее смертью и обеими руками высоко занеся меч над головой. Пришедшая в себя принцесса потянулась за своим мечом и когда пальцы ее уже сжимали его рукоятку, она увидала как клинок Фенрана рубанул по разинутому клюву.

От удара металлического клинка о кость полетели искры - и клинок разлетелся вдребезги. В руках у Фенрана осталась лишь рукоятка сломанного меча, а металлические обломки клинка разлетелись в воздухе. Безоружный, он отскочил назад, громко зовя Ангару. Она рванулась к нему, но слишком поздно. Повернулась змеиная голова, щелкнул клюв - и чудище расплющило Фенрана, дробя ребра, грудную клетку, распарывая его сердце.

Рот Фенрана открылся, лицо исказилось от непереносимой боли, но вместо крика из горла фонтаном вырвалась кровь. Его тело резко задергалось, как пронзенная острогой рыба, и демон мотнул головой, подбрасывая изуродованное тело в воздух. Когда оно начало падать, монстр подпрыгнул и перехватил его на лету. На какое-то мгновение Ангара поймала взгляд монстра и увидела в нем, совсем как во взгляде того ребенка в Башне Раскаяния, злобную насмешку. Затем чудовище, хлопая крыльями, поднялось в воздух, в его когтях болталось тело Фенрана.

Ангара видела, как это существо поднимается все выше. Она стояла на ногах, но ноги и рассудок ее были словно заморожены. Она не чувствовала ничего, кроме отрешенного недоумения, не обращая внимания на творящийся вокруг нее кошмар. Фенран был мертв. Фенран. Ее любовь, ее жених. Мертв. Убит демоном, поднимавшимся сейчас в воздух, его дикий хохот звучит как крик кошмарной морской птицы. Позади нее - тлеющая зола - то, что осталось от ее матери. А легион дьяволов продолжал убивать, убивать, убивать...

Это не может быть правдой. Через минуту она проснется в своей постели, рядом будет готовая ее утешить Имисса с успокаивающим снадобьем и свечей в руках, способная прогнать призраков. Это был сон. Сон...

Из глубины ее легких начал вырываться булькающий звук. Он возрастал, усиливался по мере того, как осознание происходящего обретало вещественные формы, по мере того, как Ангара вновь становилась способна воспринимать окружающее, видеть его, слышать, чувствовать зловоние кровавой резни; слабый вой, жалкий протест высеченной собаки вырвался из ее горла. Вой перешел в плач, плач - в стенания, и неожиданно стенания взорвались отчаянным криком горя и отчаяния, пронзившим окружающий хаос подобно воплю баньши.

Ангара ослепла от слез, у нее подкашивались ноги, но она продолжала кричать и кричать, разрывая себе горло. Она не видела, как вызывающие ужас существа и искривленные тени демонов устремились к центру двора; не слышала шума тысячи крыльев, не ощущала горячий вихрь воздуха, когда они стремительно собирались вместе, не отдавала себе отчета, когда они с криками поднялись в воздух - живой смерч, взмывший в небо. Единственное, что она слышала, это звук собственного голоса. Она кричала, пока внутри нее не сломалась последняя перемычка и она не упала лицом вниз на пропитанные кровью Фенрана каменные плиты двора, и меч со звоном выпал из ее конвульсивно подергивающихся рук.

Солнце на западе показало первые гневные лучи и слабой, мертвенно-бледной дымкой над стенами Карн Кэйла забрезжил рассвет. Крепость безмолвствовала; не светилось ни единое окно, на фоне постепенно светлеющего неба не было видно ни одного караульного. Где-то над морем печально кричала чайка; легкий непостоянный ветер все время менял направление - был то северо-западным, то северо-восточным, обещая дождь.

Ангара не знала, сколько времени пролежала без признаков жизни. Может быть, минуту, может быть, час... Она сидела на том месте, где к ней вернулось сознание, руки были безвольно опущены на колени. Она медленно повернула голову и пустым взглядом осмотрелась вокруг.

Мужчины и женщины двора ее отца. Они сражались, как только могли, и лежали теперь сокрушенные, брошенные, как срезанная пшеница на сжатом поле. Жатва крови и человеческих душ. И она, Ангара, дочь Калига, должна петь погребальную песнь, она, которая привела их к этому концу.

Наконец она поднялась на ноги. Ей казалось, что время мертво, как эти разбросанные всюду тела. Она двигалась, как старуха, с трудом переставляя ноги - шаг, второй, третий... Она не могла заставить себя оглянуться на дверной проем, где сгорели Имоджин и ее придворные дамы, а с тупым безразличием продвигалась вперед, пока не остановилась перед первым же клубком тел, пристально глядя на переплетенные конечности и оружие.

Кригин. Она видела, как он упал, но он был здесь, один его глаз смотрел в утреннее небо, второй - пустая глазница. Другие: она знала их имена, но перечислять их не было смысла. Одному из них было не более девяти-десяти лет, она припомнила, что он был учеником грума.

Ангара двинулась дальше. Вот и Кирра, ее брат и наследник Карн Кэйла. Озорник Кирра, добродушный, жизнерадостный Кирра лежал в луже собственной крови с наполовину разорванным хребтом.

И снова вперед. Литания имен друзей и товарищей. Лошади с застывшими, нелепо вытянутыми ногами, их тела уже начали раздуваться. Она молча смотрела на одно из мертвых животных, на его серо-стальную шкуру, длинную гриву и хвост, цвет которого постепенно переходил от цвета олова, сплавленного со свинцом до белого, пока не поняла, что перед ней Слит. Она почувствовала печаль, но печаль была какая-то далекая, как будто не принадлежащая ей. Волоча ноги, она пошла дальше.

И, наконец, нашла Калига.

Сначала она подумала, что он просто без сознания, так как он лежал ничком, лицом вниз и без видимых повреждений. Надеясь на чудо, и боясь разочароваться, она решительно нагнулась и дрожащими руками перевернула его лицом вверх.

У короля Калига, сеньора Южных Островов, ее отца, не было лица. То, что осталось от передней половины черепа, так мало напоминало что-либо человеческое, что даже не вызвало у нее отвращения. Она оставила тело лежать на земле и оглянулась вокруг.

Перед ней лежал Карн Кэйл. Она пошла по направлению к нему. Нет, не к главной двери; даже в таком оцепенении, в каком она находилась сейчас, она не могла заставить себя пройти мимо того, что там лежало. Она направилась к боковому входу, где, пройдя через коридор и поднявшись по лестнице, она могла попасть в свою комнату. Она хотела очутиться там. Она не найдет Фенрана. Фенран мертв. Она видела, как он умер. Она не сумела спасти его. Ей надо пойти в свою комнату, в свою кровать, и, если она сможет плакать, она будет там плакать; там, где никто не увидит ее - ни мертвый, ни живой. И, может быть, Имисса даст ей свое снадобье...

Ангара знала, что сошла с ума, и эта мысль утешала ее. Если она сошла с ума, то, разумеется, не может отвечать за свои действия. И то, что она сделала...

Ангара остановилась и облизнула пересохшие губы. Внутренний голос предостерегал ее от такого направления мыслей. Она медленно двинулась вперед, считая каждый шаг, оставшийся до двери. Набирающее силу солнце уже касалось крепостных стен, ее спины...

Карн Кэйл без обычного шума, без света факелов, без каждодневной суматохи был холодным и чужим местом. Ангара шла по безмолвным коридорам, не останавливаясь, чтобы заглянуть в комнаты, прекрасно зная, что находится за каждой из дверей. Небольшой кабинет ее отца. Личная обеденная комната семьи. Комната, где пухленькая Миддигайн примеряла ей свадебное платье, которое теперь так и не будет ни закончено, ни надето.

Коридор закончился, и начались ступени. Поднявшись по ним, она добралась до другого коридора и пошла вдоль него. Она не встречала ни единой живой души, но владения смерти не достигли этих коридоров, они были пустынны.

Но вот, наконец, и ее комната. Ангара толкнула дверь и некоторое время стояла на пороге, тупо глядя на знакомую обстановку, хотя она ничего для нее не значила. Дверь, ведущая в комнату Имиссы, была закрыта и впервые после того, как пришла в сознание, принцесса почувствовала адскую боль. Старая няня была последним звеном, связывающим ее с миром, который был оторван от нее таким ужасным образом; если бы она тоже погибла и ничего не чувствовала...

Она коснулась холодного, грубого дерева двери, толкнула ее. - Имисса?..

Голос ее эхом отозвался в пустой комнате.

- Имисса! - У нее вдруг так сжало горло, что ей показалось, что она задыхается.

И голос, хотя и не Имиссы, отозвался позади нее:

- Ангара!..

Ангара резко обернулась. За спиной никого не было. Но она ощущала чье-то присутствие, она смутно чувствовала другой разум, другую душу, тянущуюся к ней, она была где-то рядом.

- Ангара... помоги мне!

В зеркале что-то шевельнулось, что-то, что не было отражением комнаты. Ангара увидала в зеркале водоворот мрака, кровь застучала к нее в висках, она отскочила от зеркала и ударилась о противоположную стену.

- Ангара...

Она узнала этот голос. И в овальном серебре висящего на стене зеркала материализовалась фигура. Ангара увидала черные волосы, знакомое лицо...

- Фенран! - сдавленно крикнула она и бросилась к зеркалу, упав перед ним на колени. Он был там, внутри зеркала, среди клубящегося мрака, она царапала неподатливую поверхность стекла, стараясь проникнуть внутрь и коснуться его. Она царапала ногтями холодное стекло, а отражение Фенрана смотрело поверх нее. Ангара схватила зеркало за края, яростно тряся его, снова и снова зовя Фенрана по имени. Затем изображение стало тускнеть; вихрем унесся мрак и из зеркала на Ангару смотрело ее собственное безумное отражение, а позади нее - отражение комнаты.

Она в раздражении швырнула зеркало об стену, спотыкаясь пересекла комнату, схватилась за вышитое покрывало, крича и ругаясь, обуянная одновременно страхом и яростью; покрывало соскользнуло с кровати, окутав ее. Она яростно высвободилась, подползла к окну, дотянулась до него...

И снова перед ней было лицо Фенрана, слабое и искаженное отражение в оконном стекле.

- Нет! - дико закричала Ангара и яростно ударила по стеклу. Стекло разлетелось вдребезги; кровь из разрезанных пальцев потекла по руке, огнем обожгла боль. Ангара зашипела от боли, хватая открытым ртом ледяной воздух, дувший из образовавшегося пролома, но за отрезвляющим глотком воздуха на нее нахлынула слепящая багровая тьма. Ангара почувствовала, что теряет контроль над собой, ее охватило нарастающее удушье, она почувствовала невыносимое давление внутри; комната начала опрокидываться перед ее глазами, кровь молотом стучала в висках...

Она очнулась скрюченной, как в утробе матери, и увидела, что лежит, сжимая липкое от набежавшей из порезанных пальцев крови покрывало, напротив своей кровати. В нескольких футах в стороне лежали хрупкие осколки дорогого подарка родни ее матери. Серебряная филигрань была безобразно искривлена, разноцветные жидкости впитались в шерстяной ковер и исчезли, дутое стекло и шары в форме луковиц были разбиты на тысячи мельчайших осколков, холодно поблескивавших с пола.

Ангара не помнила, как она разбила хронометр, но знала, зачем сделала это; почему должна была сделать это. Но она ничего этим не достигла. Она продолжала оставаться безумной. И она по-прежнему не могла плакать.

Фенран мертв. Мертвы ее отец, мать, брат. Имисса ушла. Нет ни друзей, ни товарищей; нет ничего, кроме мертвечины во дворе. Морские птицы уже, должно быть, начали свое пиршество... а она все так же не может плакать. Физически она была жива, но все остальное, что имело значение, умерло. Она даже не чувствовала своей вины. Она не чувствовала ничего.

Она ощущала сверхъестественное спокойствие. Слезы не приходили, и не приходило горе и угрызения совести; ее разум был спокоен, как гладкая поверхность пруда. Ей оставалось сделать только одно дело, чтобы заполнить пробел. Ей надо сделать это сейчас же, без отлагательств.

Во время битвы она потеряла свой меч, но это не имеет значения; это был не ее собственный меч. Ее меч больше подходит для этой цели. Поднявшись, она медленно пересекла комнату и встала на колени перед старым деревянным сундуком, в котором хранились ее наиболее ценные вещи. Она подняла крышку сундука - в памяти промелькнуло воспоминание о другом странном сундуке, из Башни Раскаяния - и вынула оттуда ножны, в которых находился тонкий, отполированный клинок, подаренный ей отец в день ее восемнадцатилетия. Вынув меч, она занесла его над головой, глядя как ярко заиграли солнечные блики на его поверхности. Она старательно, как учил ее отец, ухаживала за клинком. Ангара подумала, что он одобрил бы его состояние, как и то, что она намеривалась сделать.

Она наклонила голову и захватила всю массу волос в один пучок. Первое действие надо произвести одним ударом, чтобы показать, что ее намерение искренне и обдумано. Имисса всегда настаивала на этом. Ангара мысленно слышала голос старой няни, призывающий ее до конца доводить начатое дело и делать это должным образом. Она улыбнулась и одним взмахом отсекла тяжелый пук волос. Волосы тихим дождем упали на пол. Ангара не отрываясь смотрела на них. - Седые. Только вчера они были золотисто-каштановые: сегодня стали седыми. Она снова улыбнулась, встала, тряхнула головой, так что укороченные остатки волос нимбом поднялись вокруг ее лица. Затем она взяла обеими руками меч и приставила острие к сердцу. Быстро, четко: все, что она должна сделать, это упасть вперед и все будет кончено. Никакого раскаяния, никакого прощения. Просто возмездие за то, что она сделала.

- Нет, Ангара, дочь Калига.

Ангара подпрыгнула от неожиданности, меч застыл у нее в руках, в глазах было потрясение. В долю секунды она отметила, что голос был спокойный, совершенно лишенный эмоций, в нем не было и следа призрачного эха, которое так напугало ее при видении Фенрана. Голос был реальный.

Она обернулась и вспомнила Человека Островов и разговаривавшее с ним лучезарное создание.

Существо, стоявшее внутри бледного, сияющего ореола было прекрасно. Она не знала, мужчина это или женщина, и вообще, рассматривается ли оно с такой точки зрения; в его фигуре были объединены свойства обоих полов - хрупкость и сила. Его похожая на изваяние фигура была закутана в плащ цвета свежих листьев, его длинные волосы напоминали теплую лесную землю. Молочно-золотистые глаза смотрели на Ангару; они были полны печали, но в то же время безжалостны.

Меч выпал из рук принцессы и со стуком упал на пол, нарушив особую тишину, спустившуюся на комнату. Ангара сделала шаг назад, чувствуя, что начинает непроизвольно дрожать. Затем она сделала единственное, что была в состоянии сделать, хотя это было совершенно неадекватно ситуации - она упала на колени.

- Ангара, дочь Калига, - произнесло существо, глядя на нее сверху вниз. - Почему ты считаешь, что имеешь право умереть?

- Я... я хотела... - У Ангары стучали зубы. С огромным усилием она совладала со своими непокорным языком и челюстью и прошептала: - Мне ничего больше не оставалось...

- Значит, ты понимаешь, что натворила?

Принцесса плотно зажмурила глаза. - Да... - Вместо слов у нее вырвалось шипение.

Она услыхала шорох движения, почувствовала, что существо приблизилось к ней.

- Века назад наша Мать-Земля сокрушила злые силы и, сковав их цепью, поместила вне досягаемости человека в башне, построенной руками ее преданного слуги, описанного в ваших легендах. Твои предки долгие годы оправдывали доверие Матери-Земли. Но ты захотела узнать то, на что не имела права; ты узурпировала право, которым не имела права владеть. И теперь, из-за твоей прихоти, темные и злые силы снова на свободе. Что ты можешь на это сказать, Ангара, дочь Калига?

На Ангару снова накатил приступ удушья. Она с трудом пыталась вдохнуть воздух. - Я не хотела... - Она замолкла, задыхаясь от кашля, понимая, насколько жалки и неподходящи ее объяснения. - Если бы я только могла все вернуть...

- Не можешь. Дело сделано.

- Но мои мать и отец...

- Мертвы. - Голос существа был холодным и безжалостным.

- Они мертвы, Ангара. Это так, и ты должна смотреть правде в лицо. Они были убиты демонами, которых ты освободила собственными руками, и ты не найдешь оправдания своей вины в сумасшествии.

Ангара тупо смотрела на лежащий у ее ног меч. Он казался недосягаемым, хотя лежал так близко.

- И в смерти? - спросила она.

- И в смерти. Умереть для тебя - самое легкое. Таким образом ты хочешь оставить мир во искупление того, что ты натворила. И это, дитя мое, было бы очередным предательством по отношению к Матери-Земле.

По мертвенно-бледным щекам Ангары потекли слезы. Это были первые слезы, прорвавшие плотину шока, и первое чувство горя, которое она ощутила и, хотя ей стало немного легче, это было горькое, мучительно горькое вино.

- Если бы я знала... - судорожно прошептала она.

- Дитя мое, ты знала это лучше кого-либо другого из твоего народа. Наша Мать-Земля дала тебе право выбора: служить ей или пренебречь ею. Ты выбрала темную тропу, но это твой и только твой выбор.

Рассудок возвращался. Ангара чувствовала это, это приносило невыносимую боль, она осознала, что наделала, кем она в самом деле оказалась. Лучезарное создание было право: невозможно было убежать ни в сумасшествие, ни в смерть.

Она проговорила голосом несравненно более тихим, чем тихий стон ветра, проникающего сквозь разбитую оконную раму. - Что я должна сделать?

Лучезарное создание ответило не сразу. Ангара даже усомнилась, слышало ли оно сказанное ею. Но когда испугано подняла на него глаза, то увидала, что выражение его бесстрастного лица изменилось: слабый проблеск - или ей это только показалось? - чего-то, похожего на сострадание.

- Что ты можешь сделать, Ангара, дочь Калига? - спросило лучезарное создание. - Что ты сможешь сделать, чтобы искупить свое предательство?

Ангара мучительно содрогнулась и вновь отвела взгляд, не в силах выдержать ужасающе искреннее выражение глаз посланника Матери-Земли.

- Ничего, - горько сказала она. - Ничего, что могло бы вернуть мою семью!

- Мертвых вернуть невозможно, - ответило существо. - Все, что ты сможешь сделать, это надеяться искупить вину за свое преступление.

Ангара посмотрела из-под пряди коротко обрезанных волос и прошептала: - Как?

- Дав себе слово освободить мир от выпущенного тобою зла. Дитя, ты не можешь умереть. Мать-Земля не позволит этого. Вместо этого она предлагает тебе уничтожить дело рук твоих.

Открыв сундук в башне Раскаяния, ты освободила семь демонов мира. Семь демонов, квинтэссенция всего зла, против которого много лет назад восстала Мать-Земля. Сейчас они распространяются по всей земле, радуясь своему освобождению, и всюду, куда они ни забросят своих призраков, будут гибнуть люди. Человечество падет жертвой их пагубного воздействия.

Существо улыбнулось улыбкой, полной грусти. - Так же, как человек - дитя Земли, так и эти демоны, в свою очередь, дети человека: он создал их и использовал в своей попытке вырвать у нашей Матери-Земли власть над миром. Если не помешать им, они приведут Человека к гибели; но на этот раз тот, кого наша Мать облекает доверием, будет не Человек Островов, ибо Ее доверие было предано. Если человечество уцелеет, демоны должны быть изгнаны с Земли. Эту задачу наша Мать возлагает на тебя, Ангара.

Принцесса посмотрела на свои окровавленные кулаки, которые она непроизвольно сжала с такой силой, что сквозь красные потеки проступили белые костяшки. Она была не в силах вымолвить ни слова. Она неожиданно ощутила такую тяжесть, будто на нее нагрузили камень весом в тысячу тонн, надгробный камень, под которым ее похоронили живьем, из могилы на нее указывали белые кости пальцев мужчин, женщин, детей, погибших из-за ее высокомерного любопытства...

- Ответственность эту нельзя разделить ни с кем, - сказало лучезарное создание. - Она предназначена для одной тебя.

- Но... - Плотина внутри Ангары рухнула; призраки заполнили ее голову. - Я не сумею справиться с такой задачей! - Она была близка к истерике. - Я не смогу. Я не смогу!

- Ну, так уклонись от нее, дитя, и пусть твой народ положится на свою судьбу. - В бесстрастном взгляде посланника не было и тени сожаления. - Ты вольна выбирать решение. Наша Мать-Земля не принуждает тебя, пусть на тебе останется ответственность за содеянное тобой. Но так или иначе, ты обязана сделать выбор. И какой бы ты путь не выбрала, смерть исключена.

- Следовательно, она будет продолжать жить; жить без надежды на забвение, жить, мучаясь двойной мукой - воспоминаниями и чувством вины. Что лучше? - мрачно спросила себя Ангара. - Попытаться найти себе небольшое утешение и жить весь остаток дней в отчаянных и бесплодных усилиях забыть? Или сразиться в немыслимо неравной борьбе с врагом, который может уничтожить ее так же легко, как он уничтожил воинов Карн Кэйла? Оба пути вели к верным мучениям. Было бы добрее вернуть ее к предыдущему состоянию, к осколкам ее уничтоженных сознания и тела, чтобы она не ощущала такой боли...

Готовая к ответу, предчувствуя осуждение, Ангара подняла глаза на лучезарное создание - и ничего не сказала. Выражение лица посланца было по-прежнему бесстрастным и она поняла, что он ничего не ждет от нее; что она, как он уже сказал, вольна в своем выборе. И внутренний голос сказал ей: - Ты дочь Калига, короля Южных Островов! Неужели ты не унаследовала его отвагу, его преданность, его стойкость? Неужели ты так труслива, что не можешь стать лицом к лицу перед результатом своего предательства? Что бы сказал твой отец - что сказал бы Фенран, сын северного Редаубта, человек, чья любовь к тебе обрекла его на смерть, что сказали бы они, Ангара?

Слова, которые она собиралась произнести, застряли у нее в горле. Она почувствовала во рту горький привкус желчи. Из-за собственной самонадеянности она потеряла все, что знала и любила, но она не поддастся бесчестью трусости. Если у нее больше ничего не осталось, она, по крайней мере, должна попытаться исправить то, что сделала. В этом ее долг перед Карн Кэйлом.

Она посмотрела в глаза посланнику и сказала: - Говори, что я должна сделать.

Она надеялась увидеть в его глазах хоть небольшое одобрение, хоть малейшее изменение ужасной беспристрастности, но ничего этого не произошло. Существо улыбнулось, но улыбка эта была слишком слабой, чтобы что-либо означать.

- Ты уверена, Ангара, дочь Калига? Если ты дашь обет нашей Матери-Земле служить ей, то у тебя не будет пути назад.

- Уверена, - твердо сказала Ангара.

- Ладно. - И тут неожиданно, к ее большому удивлению, характер улыбки посланника изменился. На какую-то долю секунды Ангара увидела сверкнувшие за холодной маской отблески спокойствия, жалости, неописуемо прекрасной печали. Эта улыбка отражала землю, небо, море, жизнь и смерть каждого ходившего когда-либо по земле и плававшего в море существа; в ней был звук арфы Кушмагара, крик морской птицы, смех кутил, прикосновение любимого. Она вернула Ангару к резне и страданиям, свидетельницей которых она была; она почувствовала, наконец, текущие по ее щекам слезы. И тут она неожиданно потеряла самообладание. Она отвернулась, упала на четвереньки и затряслась, словно в лихорадке, слезы ручьями текли по ее щекам. Она рыдала, издавая нечеловеческие и безобразные звуки; это было отчаяние существа, попавшего в ловушку, а затем вырвавшегося оттуда. Она голосила по Карн Кэйлу, по своей семье, по Фенрану, по содеянному ею. Наконец, не осталось ничего, кроме ощущения, будто ей сжали горло с такой силой, что из нее мог вылететь дух, жжение в покрасневших глазах и иссушающей все тело боли, от которой не было передышки.

Очень медленно принцесса подняла голову. Лучезарное создание смотрело на нее, но искры жалости в его глазах потускнели, на смену им пришла более бесстрастная непримиримость.

- Пойдем, дитя, - тихо сказало существо. - Ты должна оставить свое горе в стороне. Пришло время тебе уйти.

- Уйти?..

- Да. Карн Кэйл больше не для тебя. Пока мы стоим здесь, время остановлено; но это не может продолжаться долго. Все вокруг нас, кому удалось пережить атаку демонов, временно находятся вне времени. Мы должны уйти, чтобы они смогли освободиться и начать работы по восстановлению того, что осталось от их жизни.

Скосив глаза, Ангара принялась быстро оглядывать такую знакомую комнату. - Я не понимаю... - прошептала она.

- Для твоего народа ты мертва, - сказал ей посланник. - Они оплачут тебя, несмотря на то, что ты жива и по праву должна быть их королевой, хотя ты никогда не сможешь претендовать на трон. Вместо этого ты должна стать новой личностью и покинуть Южные Острова.

- Но это мой дом. - В губах Ангары не было ни кровинки. - Он всегда был для меня моим домом. Я не знаю другого...

- Теперь у тебя нет дома, - бесстрастно сказал посланец. Семь демонов освобождены твоими руками и рассеяны по всему миру, и этот мир должен стать твоими охотничьими угодьями, если ты хочешь уничтожить их. Но ты не сможешь вернуться в Карн Кэйл.

Лицо Ангары посерело как старый пергамент. - Никогда?..

- "Никогда" - неточное понятие, дитя, - печально улыбнулось создание. Но пока твои поиски не завершатся, Карн Кэйл закрыт для тебя.

Она хотела было протестовать, но не смогла ясно выразить свои чувства. Она молча наклонила голову и согласно кивнула.

- С этого времени ты не Ангара, дочь Калига с Южных Островов, сотри из памяти все, что оставляешь здесь, - сказал ей посланец. Ты должна выбрать для себя новое имя, которое будут знать те, кого ты будешь встречать на своем пути. - Существо помолчало, затем добавило: - Наверное, оно должно отражать то, кем ты теперь стала.

Принцесса медленно обвела глазами комнату. Разум ее молча и горько протестовал против распоряжения посланца. Но она понимала, что у нее нет иного выхода и что она вынуждена подчиниться. Она уже больше не Ангара. С этого момента она должна забыть свое прошлое имя, стать новой личностью.

Взгляд ее упал на пол, где поблескивали осколки вдребезги разбитого хронометра. На один из них, более крупный, упал луч утреннего солнца и он вспыхнул фиолетовым багряным сиянием; этот цвет всегда ассоциировался у жителей Карн Кэйла со смертью, этим цветом они драпировали себя и стены старой крепости когда королевство было в трауре. По ужасной иронии это был цвет ее собственных глаз.

Она подняла взгляд от осколков и встретилась с глазами посланца.

- Мне следует взять имя Индиго.

* --- конец демо-отрывка --- *