Катарина Кэр. Заклятье тьмы

Перевод - О. Колесников

Посвящается моему отцу, сержанту Джону Карлу Брахтину (1918-1944), погибшему в боях за освобождение Европы от врага, злодеяния которого не в состоянии описать даже самый талантливый романист.

ПРОЛОГ

ЗИМА, 1062 г.

Всякий свет порождает тень. Точно так же и магия Двуумера. Одни предпочитают стоять на свету, другие - во тьме. Так знай же, тебе выбирать, где стоять, но не позволь тени подкрасться и застигнуть тебя врасплох...

"Тайная книга Кадвалона Друида"

Они встретились в глубине Внутреннего Мира, в таком месте, куда мог бы попасть только тот, кто в совершенстве постиг тайны магии - Двуумера. В разных городах королевства Дэвери их тленные тела лежали погруженные в глубокий транс, освободив таким образом души, дабы те, воплотившись в новой форме, прибыли сюда, в древнюю дубовую рощу, которая шелестела листвой под тусклым мягким солнцем. Вот уже на протяжение тысячи лет мастера Двуумера представляли себе эту дубраву, рисовали ее в тренированном воображении и меж собой обсуждали все детали, а теперь образы вырисовывались сами собой на астральном уровне. Они всегда возникали, когда те, кто знали как, приходили к ним.

Те, которые собрались, выбрали для своих душ простые телесные воплощения. Лица выглядели так, как выглядели бы их собственные, но фигуры были стройными, подозрительно исхудавшими, одетыми в простую в традиционном стиле одежду, мужчины - в белые бриджи и рубашки, женщины - в белые платья по самые лодыжки. Белый цвет не имел какого-то особого значения, просто он забирал меньше энергии, чем другие цвета. Они появлялись в роще по одному, пока наконец последний из тридцати двух не занял место среди этой компании, собравшейся на лужайке из иллюзорных трав в ожидании того, кто призвал их сюда, дабы сказать слово.

Это был высокий, уже немолодой человек, с копной густых светлых волос и пронизывающим взглядом голубых глаз. Хотя он носил титул мастера Эйсира, но больше предпочитал быть известным как Невин, - имя, содержащее в себе насмешку, потому что означало "никто". Возле него стоял невысокий, худой мужчина с седыми волосами и черными глазами. Звали его Адерин. Формально он не имел права приходить в рощу, так как его удел не был уделом человека, он принадлежал к эльфийской расе, которая проживала в землях Элкион Лакар, что западнее Дэвери. Все же у него были кое-какие свидетельства по поводу тех странных событий, которые предстояло обсудить собравшимся.

- Итак, кажется все в сборе, - сказал наконец Невин. - Полагаю, каждый из вас слышал о том, что произошло этим летом.

Собравшиеся кивнули в знак согласия, образы имитировали те движения, какие произвели бы их физические тела.

Суть была такова: распространилась весть о том, что в удаленном уголке провинции Элдиф некий лорд Корбин поднял мятеж против своего сюзерена, Ловиан, тиэрина Форта Гвербин. Обычно подобного рода события не имели ничего общего с Двуумером. Мятежи и кровопролития часто происходили в Дэвери, и верховные правители содержали армии, чтобы улаживать такие вопросы. Но Корбин некогда был околдован каким-то сумасшедшим, практикующим Двуумер, по имени Лослейн, полуэльфом, учеником Адерина. Ныне Лослейн был мертв, мятеж подавлен, но проблема осталась далеко не улаженной.

- Как только я присоединился к Адерину, чтобы одолеть Лослейна, - продолжал Невин, - я понял, что кто-то набросил на него чары и использует, чтобы творить зло. То есть должно быть был некто, обладатель черного Двуумера. И как только этот некто понял, что я вот-вот сорву с него маску, он быстро ретировался. Насколько мне известно, он сел на корабль и взял курс на Бардек.

Собрание пришло в легкое движение. Кейр, высокий мускулистый мужчина, чьи карие глаза временами становились зелеными, выступил вперед и вымолвил.

- Какую именно цель преследовал этот черный колдун? Сумел ли ты это разузнать?

- Только в самых неопределенных чертах. У тиэрина Ловиан есть сын Родри. Много лет назад мне было дано предзнаменование о том, что от его судьбы во многом зависит будущее Элдифа, и с тех пор я установил над ним опеку. Мне кажется, что единственной целью этой проклятой войны было убить его. Он был полководцем и руководил армией своей матери.

- Должно быть, этот черный маг понял значимость юноши, - сказала женщина по имени Неста. - А в чем, собственно, может заключаться его судьба, ты знаешь?

- Понятия не имею, и это меня тоже очень беспокоит. Несомненно, наши враги знают об этом больше, чем я. Они из тех, кому будущее никогда не дает покоя. А такие как мы свято верят в Свет.

Все кивнули, соглашаясь. Великие, стоящие вне досягаемости Двуумера, властители Судьбы и владыки Света, никогда не говорили открыто и прямо со своими служителями по той простой причине, что их невоплощенный дух существовал на уровне невообразимо удаленном от материального мира. Для них было невозможно спуститься вниз настолько, чтобы делать более того, что они делали: посылали неопределенные намеки, знамения, сны и предупреждения; посылали тем, чье натренированное сознание было в состоянии принимать эти краткие сообщения. Ведь для тех, кто ходит при Свете, этих намеков достаточно; но черный Двуумер столь же упрямо просачивается в будущее, как ржавчина проедает металл.

- Я надеюсь, вы достаточно хорошо оберегаете юношу, - сказал Кейр. - Несомненно, они на этом не успокоятся и попытаются достать его еще и еще.

- Да, здесь тоже своего рода загадка, - медленно произнес Невин, обдумывая каждое слово. - Много часов я потратил, медитируя, но не получил никакого предостережения о том, что он все еще в опасности. Это весьма странно, потому что после войны Родри был отправлен в изгнание своим старшим братом.

- Что? - спросила Неста. - Кто этот старший брат? Я абсолютно не знаю политики Элдифа.

- Приношу мои извинения. Все это имеет для меня очень большое значение, поэтому я забыл, что остальные об этом не так хорошо осведомлены. Мать Родри, Ловиан, управляет землями Форта Гвербин по праву, доставшемуся ей по наследству через клан Клу-Кок. Его отец, Тингир, был Мэйлвейдом из Абервина. Теперь Риис, старший брат Родри, гвербрет Абервина.

Все одобрительно кивнули, как бы подтверждая, что удовлетворены информацией. Изучение и понимание сложной паутины кровного родства и землевладения среди высшей знати занимало все время обучения любого менестреля или жреца.

- И вот уже много лет Риис и Родри ненавидят друг друга. Это никоим образом не связано ни с Двуумером, ни с предопределением; это просто одна из отвратительнейших вещей, которые происходят между кровными родственниками. Так, однажды ночью в Абервине Риис оскорбил своего брата настолько, что Родри собрался было обнажить против него меч. Но нельзя забывать, что Риис - гвербрет.

- Родри просто повезло, что брат не казнил его, - сказал Кейр.

- Именно так. Риис увидел возможность избавиться от своего ненавистного родственничка и не преминул ею воспользоваться. Ныне Родри странствует по дорогам с серебряным клинком на поясе.

- Правда? - перебила Неста. - Не могла бы подумать, что вы позволили ему стать наемным солдатом.

- Мне ничего не оставалось делать, уверяю вас; если бы я мог, то не допустил бы этого. Но Родри - это всего лишь малая толика нашей проблемы. Так вот, Неста выследила черного обладателя Двуумера, когда тот проходил через Кермор, но ни она, ни я, никто из наших духов стихии не опознал этого человека. А мы ведь всегда думали, что знаем каждого, кто занимается этим гнусным ремеслом. Все мы были слишком самодовольными.

- И ему удалось бежать без особого труда, - подхватила Неста. - Прямо так, как будто он заранее подготовил себе прибежища на всем пути. Он, должно быть, состряпал свой план заблаговременно, прямо у нас под носом.

Некоторые из собравшихся пробурчали проклятия непросвещенных людей. Адерин подался вперед, желая говорить.

- Меня пугает то, что он так легко сумел околдовать Лослейна. Дух Лослейна был в большей мере эльфийский, чем человеческий. Понимаете, что это значит? Должно быть наши враги хорошо знают эльфийские тропы, но я совершенно уверен в том, что еще ни один из мастеров черного Двуумера не прошел по эльфийской земле.

- Действительно, плохие вести, - сказал Кейр. - Но суровая правда такова - мы были недостаточно бдительны. Впредь этого нельзя допускать.

- Именно, - произнес Невин. - У нас будет возможность проработать детали позднее. Но у меня есть еще одна новость, которую я хотел бы вынести на Совет Тридцати Двух. В течение войны сотни людей были свидетелями тому, как Двуумером пользуются в открытую.

На мгновение собрание погрузилось в напряженную тишину, но тут же разразилось бурей голосов. Это было похоже на летнюю бурю; когда она собирается, небо становится свинцовым, тяжелым, птицы замолкают; но тут внезапно, с ударом грома, разражается ливень. Невин обратился к Адерину.

- Настало время тебе покинуть нас. Я свяжусь с тобой позже посредством огня.

- Ну что ж, мне пора. А вам действительно нужно еще очень многое обсудить.

Образ Адерина внезапно исчез из рощи. Мало-помалу собрание успокоилось.

- Это - мрачное известие, - сказал наконец Кейр. - Конечно, никто не поверит им за пределами западного Элдифа. Со временем эта история утихнет и забудется.

- При условии, что никто не раздует это снова, демонстрируя Двуумер.

- Боже мой! Ты думаешь, отправить нас в открытое пространство входило в планы черного колдуна?

- Это вполне возможно, не правда ли?

Собрание пришло в беспокойное движение и не без основания. Некогда, в Начале Времен, когда люди Бела впервые пришли в Дэвери из своих исконных земель, из-за восточных морей, жрецы дубовых рощ, называвшиеся друидами, открыто занимались Двуумером. Люди боялись их, льстили им и падали ниц пред ними до тех пор, пока неизбежное извращение не постигло это учение. Жрецы разбогатели и стали обладателями огромных угодий; они перекроили все законы на свой лад и держали в руках власть подобно лордам. Медленно, сами собой, они лишились способностей к Двуумеру, их обряды стали пустыми спектаклями, а их заклинания - простой болтовней. Искушения временной власти таковы, что духовенство быстро забывает о том, что некогда оно имело реальную силу Двуумера. Ко времени Невина они и вовсе стали считать сказания чародеев-жрецов глупой фантазией, предпочитая им песни менестрелей и ничего более.

Все же Двуумер выжил, по секрету передаваясь от наставника к ученику. Обладатели учения крепко поклялись вести спокойную жизнь, скрывая свои способности, чтобы не быть самим извращенными лестью и богатством. Кейр был старшим конюшим у гвербрета Лафкарнского; Неста - вдовой торговца специями из Кермора. Сам Невин вел наиболее спокойную жизнь; он был знахарем, путешествовал на муле по всему королевству, облегчая страдания тем несчастным, которые не могли позволить себе услуги аптекаря и доктора. Если бы они не держали учение в глубокой тайне все эти долгие годы, то, скорее всего, рано или поздно они поддались бы тому искушению, которое сбило древних жрецов с пути праведного.

- И, наконец, еще один вопрос, - сказал Кейр. - Многие жители королевства склоняются к мысли, что мы - колдуны и ведьмы. А что, если им стукнет в голову начать охотиться на нас?

Неста вздрогнула. Будучи почтенной пожилой женщиной, она была очень уязвлена таким обвинением.

- Это правда, - произнес Невин. - И мы тогда...

Он остановился, застигнутый такой жгучей мыслью, что он понял: она пришла к нему извне, и, когда он заговорил снова, его внутренний голос звенел пророчеством.

- Пришло время Двуумеру явить себя открыто, для начала лишь отчасти, однако наступит день, когда все будут действовать в открытую.

Собравшиеся слышали отзвуки пророчества и знали, что это Владыка Света говорил с ними через своего служителя.

- О, черт! - прошептал Кейр. - Никогда я не рассчитывал увидеть, как наступает этот день.

Все согласились, особенно Невин.

- Это все от длительного медитирования, - заметил он. - Обещаю вам, я учту и это тоже. Мы должны вести себя крайне осторожно.

Некоторое время они обсуждали услышанное пророчество, пока, наконец, не решили, что Невину стоит хорошенько поломать себе голову над этой весьма странной мыслью, а остальные тем временем будут жить обычной жизнью. Собрание начало расходиться, телесные субстанции исчезали, как задутые свечи, но Кейр и Невин задержались дольше других в недвижной тиши астральной рощи. Огромные деревья склонились над ними словно от дуновения ветра, вызванного звездным приливом, - легкое шевеление, которое они ощущали своим сознанием.

- То, что мы сегодня услышали, кажется очень странным, о, Властитель Земли, - отметил Невин. - Но я все равно собираюсь проводить тот же план, сколько бы времени это у меня не заняло.

- О, я на этот счет спокоен. Ты всегда был упрям, как осел.

Они обменялись улыбкой, выражавшей искреннюю привязанность. Некогда, четыре сотни лет назад, Кейр был наставником Невина, когда тот постигал искусство Двуумера. Хотя Регор, так звали тогда Кейра, был типичным представителем проповедующих это учение, и умер, чтобы родиться заново, и не один раз, сам Невин жил одной единственной жизнью, поддерживаемой теми изначальными силами, которыми он обладал. Хотя большинство людей жаждали бы прожить такую долгую жизнь, для него самого это было тяжким уделом, потому что во время своего ученичества он допустил горькую ошибку, стоившую жизни трех невинных людей. И он поклялся, поспешно и необдуманно, что не будет ему покоя до тех пор, пока не искупит вины своей.

- Ответь мне, - спросил Кейр, - ты думаешь, что близок к выполнению своей клятвы?

- Не знаю. Я действительно ничего не знаю. Так много раз я думал, что стоит только протянуть руку... Но вещи ускользали от меня. Однако кое-что могу сказать определенно: мы с Гиррейнтом пришли к соглашению. Одно звено цепи разорвано раз и навсегда.

- Благодари всех святых. Я пытался предостеречь тебя от клятвы...

- Знаю, знаю. Ты совершенно прав: я слишком упрям, слишком! О, боже мой, бедняжка Брангвен! Видишь, я до сих пор думаю о ней, продолжая называть тем же именем, хотя она носила его всего несколько лет, достойных сострадания. Как жестоко я ее обманул! Ее и Блейна тоже. Но, когда я клялся, что оправдаюсь перед ней, то не предполагал, на сколько сотен лет все затянется.

- Не бери всю вину за это на себя. Как много воды утекло с тех пор. И все они приложили руку, чтобы запутать собственные судьбы. Они изо всех сил стараются внести еще большую неразбериху в эту жизнь, не так ли?

- Хорошо сказано. Брангвен, я имею в виду Джилл, черт возьми, где-то бродит по дорогам с Родри.

- Который, как я полагаю, есть никто иной, как некогда известный лорд Блейн из клана Кабана.

- Он самый. Разве я забыл об этом сказать? Приношу извинения, но, бог мой, с течением лет в моей голове воцаряется все большая неразбериха. Интересно, как это эльфы умудряются держать свои мозги в порядке и прекрасно все помнить? Это же уму непостижимо!

- Их память для этого приспособлена. Наша - нет.

- Иногда мне нестерпимо хочется знать, как долго я смогу это продолжать.

Образ Кейра бросил на него острый взгляд, полный беспокойства. Невин посмотрел вверх на кроны древних деревьев мягко покачивающихся в пространстве, не знающем ни тления, ни перемен. Порой он чувствовал себя ужасно разбитым от усталости и горько сожалел о том, что не может превратиться в дерево, как делали чародеи из старинных легенд, находя наконец спокойствие в слиянии с дубами, которым они всю жизнь поклонялись.

- Если же тебе понадобится моя помощь, - сказал Кейр, - знай, я всегда к твоим услугам.

- Сердечно благодарю. Непременно воспользуюсь.

- Прекрасно. Между прочим, не мог бы ты посетить Лафкарн до наступления зимы? Всегда приятно лицезреть старых друзей собственной персоной.

- Да, конечно, но возможно только следующей весной. Я должен остаться в Элдифе.

- Что, опять какие-то темные делишки?

- Нет, дело не в этом. Я приглашен на свадьбу.

В то время провинция Элдиф была одной из наименее населенных частей королевства Дэвери, и в западной ее части города встречались редко. Самым большим из них был Форт Гвербин, который состоял из каких-то пятисот крытых соломой хижин, двух трактиров и трех храмов, обнесенных высокими каменными стенами. На холме в центре города возвышалась крепость, принадлежавшая тиэрину. Другая каменная стена охватывала крытые конюшни и казармы войска тиэрина, состоявшего из сотни человек, а также несколько избушек, складских помещений и сам замок, представлявший собой четырехэтажную круглую башню брока с двумя меньшими башенками, пристроенными по бокам.

В то утро все открытое пространство вокруг крепости кишело слугами, либо несущими продукты на кухню или штабеля дров к печам большого зала, либо катящими большие бочки эля из кладовых в замок. Другие слуги низко кланялись, встречая возле обитых железом ворот прибывающих на свадьбу гостей. Калин, капитан войска тиэрина, выстроил свою дружину во дворе и проводил смотр. На сей раз все они были вымыты, чисто выбриты и выглядели весьма представительно.

- Что же, молодцы, ничего не скажешь! - похвалил Калин. - Для своры псов вы смотритесь неплохо. Но помните, сегодня здесь будут все почтенные дамы и господа нашей провинции. Я не хочу, чтобы кто-нибудь из вас напился до безумия, а также не желаю видеть никаких драк. Не забывайте, что это свадьба; и наша госпожа заслуживает того, чтобы быть счастливой после всего, что она вынесла.

Все почтительно кивнули. Если кто-то из них забудет приказ, он будет горько об этом сожалеть - они это знали.

Калин ввел их в большой зал, огромное круглое помещение, занимавшее весь первый этаж замка. В тот день пол был выстлан свежими побегами тростника; гобелены сняты со стен, вытрясены и повешены заново, зал - заставлен столами. Не только представители благородных кровей заполняли помещение; каждый господин привел по пять человек своей дружины в качестве почетного эскорта. Слуги едва протискивались сквозь толпу с кружками эля и корзинами хлеба, менестрель упрямо музицировал, хотя его никто не слушал, всадники играли в кости на медную монету; благородные дамы щебетали, как птички, в своем кругу, пока их мужья развлекались напитками. Калин предоставил своих людей самим себе, напомнив им указ по поводу драк, прошел к столу, где восседала знать, преклонить колено перед своей госпожой.

Тиэрин Ловиан была чем-то вроде аномалии в Дэвери: женщина, управлявшая большим владением от своего имени, ведь тиэрин очень высокий пост - ниже гвербрета, но выше лорда. Изначально этой крепостью владел ее брат, но когда он умер, не оставив потомков, она наследовала ему благодаря особенности законов, предполагавших существование больших владений, даже если ими управляла женщина. В свои сорок восемь лет она все еще прекрасно выглядела. У нее были черные с проседью волосы, большие василькового цвета глаза и прямая осанка человека, который, будучи преисполненным властью, чувствует себя очень уютно. В тот особый день на ней было платье из красного бардекского шелка, украшенное шотландкой красного, белого и коричневого цветов клана Клу-Кок.

- Войско перед вами, моя госпожа, - сказал Калин.

- Превосходно, капитан. Вы уже видели Невина?

- Нет еще, моя госпожа.

- Ему было бы лучше не приходить. Он так не любит толчею и тому подобное, но если вы все же его здесь встретите, скажите, что я хочу видеть его сидящим рядом со мной.

Калин встал, поклонился и вернулся к своим молодцам. Со своего места он мог видеть стол, за которым восседала знать, и, не спеша потягивая эль, изучал взглядом невесту. Госпожа Донилла, виновница торжества, была настоящей красавицей с гривой каштановых волос, собранных на затылке в девичий узел, как было заведено. Калин сочувствовал ей. Риис, гвербрет Абервина, первый муж Дониллы, недавно бросил ее из-за того, что она была бесплодна. Если бы Ловиан не нашла ей мужа, Донилла была бы вынуждена с позором вернуться в форт своего брата. Ее новый муж, лорд Гареф, выглядел отлично, был на несколько лет старше Дониллы, имел светлые с сединой волосы и густые усы. Как сказал один из его воинов, он был благородным мужчиной, мягким в мирное время и беспощадным на войне. Он был вдовцом, имел детей и, поэтому, был очень рад взять в жены молодую и красивую женщину, при этом не имело значения, бесплодна она или нет.

- Гареф выглядит откровенно опьяненным своей любовью, не так ли? - заметил Невин.

Вскрикнув от испуга, Калин обернулся и обнаружил пожилого человека, который улыбался ему. При всем том, что лицо Невина было изборождено морщинами, как старый кожаный мешок, он обладал силой и энергией молодого человека; здесь он стоял, выпрямившись во весь рост, уперев руки в бока.

- У меня и в мыслях не было напугать тебя, - сказал он с ехидной усмешкой.

- Да, но я не видел, как ты вошел!

- Это потому, что ты не смотрел. Я не сделался невидимым, хотя могу себе позволить немного пошутить над тобой.

- А я, конечно же, попался на удочку. Кстати, тиэрин... Она хочет видеть тебя у себя за столом.

- За столом для знати? Какая досада. Очень хорошо, что я надел чистую рубашку.

Калин засмеялся. Обычно Невин одевался, как крестьянин, в ветхую коричневую одежду, но сегодня на нем действительно была белая рубашка на кокетке с красным львом госпожи Ловиан на груди и пара чиненых, но видавших виды серых бриджей.

- Но прежде, чем ты уйдешь, - сказал Калин. - Расскажи, есть ли у тебя какие-нибудь новые сведения о Джилл?

- Ты имеешь в виду, видел ли я ее в магическом кристалле? Ладно, идем со мной.

Они пошли ко второму очагу, где на вертеле жарилась целая свинья. Некоторое время Невин пристально смотрел на огонь.

- Я вижу, что у Джилл и Родри хорошее настроение, - сказал он наконец. - Они идут по какому-то городу чудесным солнечным днем и направляются в чей-то магазин. Постой! Я знаю это место. Это магазин Осо, серебряных дел мастера, в Форте Мананан, но, кажется, его самого в настоящий момент там нет.

- Но, я думаю, ты можешь сказать, с ребенком она или без.

- Если у Джилл и есть ребенок, то она его не показывает. Я понимаю твое беспокойство.

- Но это наверняка случится, рано или поздно. Я очень надеюсь, что она сообразит вернуться домой, когда это произойдет.

- Она никогда не испытывала недостатка ума.

Хотя Калин и согласился, беспокойство снедало его. В конце концов Джилл была его единственным ребенком.

- Я очень надеюсь, что им хватит денег на зиму, - заметил капитан.

- Но ведь мы собрали для них хорошую сумму, если, конечно, Родри не пропивает все подчистую.

- О, Джилл ему это не позволит. Моя девочка бережливая, как фермерша, когда речь заходит о деньгах.

Он скупо улыбнулся.

- Во всяком случае она знает дальнюю дорогу чертовски хорошо.

Матрац кишел клопами, и Родри пришлось сесть на пол в крошечной комнатке трактира, наблюдая как Джилл, сосредоточенно хмурясь, зашивала дыру на его единственной рубашке. Она была одета в выпачканные синие бриджи и грубую льняную курточку мужского покроя, ее золотистые волосы были коротко подстрижены, но выглядела она весьма мило: большие голубые глаза, тонкие черты лица и нежный ротик, Родри нравилось смотреть на нее.

- О, черный волосатый осел владыки преисподней! - проворчала она наконец. - Но это просто надо сделать. Ненавижу шить.

- Приношу мою покорную благодарность за то, что ты снизошла до того, чтобы чинить мою одежду.

Выругавшись еще раз, она швырнула рубашку ему в лицо. Он улыбнулся и встряхнул ее, некогда белую льняную, но теперь пропитанную потом и запачканную ржавчиной от кольчуги. На плечах были эмблемы с красными львами - последнее, что осталось ему от старой жизни, когда он был наследником земель Форта Гвербин. Он натянул рубашку, затем застегнул поверх нее пояс со снаряжением. Слева висел меч, отличное лезвие из лучшей стали, рукоятка, выполненная в форме дракона; а справа - серебряный клинок, который клеймил позором своего хозяина, как бесчестного человека. Это был отличительный знак армии наемников, которые бродили по дорогам в одиночку либо парами и дрались исключительно ради денег, но не ради верности и чести. В данном случае им не делало чести и то, зачем они пожаловали в Форт Мананан.

- Как ты думаешь, серебряных дел мастер к этому часу уже будет дома? - спросил Родри.

- Не сомневаюсь. Осо редко покидает свой магазин, даже на короткое время.

Они вышли вместе за пределы города, обнесенного стенами, и зашагали вдоль реки мимо разбросанных то там то сям круглых домов и магазинов с крытыми соломой крышами. На берегу стояли рыбацкие лодки - старые, ветхие посудины, по внешнему виду которых трудно было сказать, что они еще могут держаться на воде.

- Не могу понять, как здешние люди зарабатывают на жизнь, выходя в море, - заметил Родри.

- Тише!

Джилл огляделась и удостоверилась, что рядом никого нет, но все же она понизила голос до шепота.

- Они держат лодки в таком ужасном состоянии потому, что имеют на то причину. Под макрелью и скумбрией сюда прибывает множество самых разных товаров.

- О, боже мой! Ты хочешь сказать, что мы находимся в логове контрабандистов?

- Говори тише! Именно это я и хочу сказать.

Магазин Осо находился на самом краю города, к нему через капустное поле вела грязная тропинка. Родри обрадовался, увидев, что на двери больше нет висячего замка. Когда Джилл открыла ее, сверху раздался звон серебряных колокольчиков.

- Кто там? - спросил низкий голос.

- Джилл, дочь Калина из Кермора, и еще один серебряный клинок.

Родри последовал за ней в пустую комнату, представлявшую собой треугольное помещение круглого дома с грязными плетеными перегородками. На одной из перегородок висело потертое зеленое одеяло, служившее дверью. Одеяло зашевелилось, и появился Осо. Он имел всего четыре с половиной фута роста, но обладал хорошим телосложением с руками, напоминающими руки кузнеца, но только в миниатюре. Его лицо украшала аккуратно подстриженная густая седая борода и проницательные черные глаза.

- Ах, Джилл, это ты, - воскликнул он. - Какая радость видеть тебя снова. Где твой папаша? И кто этот парень?

- Отец в Элдифе. Он отвоевал себе место капитана войска тиэрина.

- Да неужели? - Осо искренне улыбнулся. - Я всегда был уверен, что он слишком порядочный человек, чтобы носить серебряный клинок. Но что ты натворила? Сбежала с этим красавцем?

- Ах, так! - зарычал Родри. - Калин сам отпустил ее со мной.

Осо фыркнул весьма недоверчиво.

- Это правда, - вмешалась Джилл. - Отец даже пожаловал ему этот серебряный кинжал.

- Не врешь?

Мастер все еще не верил, но допускал такую возможность.

- Что привело тебя, юноша, сюда? Есть что-то награбленное на продажу?

- Нет, ничего нет. Я пришел по поводу моего серебряного кинжала.

- Что ты с ним сделал? Поставил зазубрину или что-нибудь подобное? Не думаю, что можно было испортить такой металл.

- Он хотел бы избавиться от Двуумера, - сказала Джилл. - Ты мог бы это сделать, Осо? Освободить металл от заклятья?

Серебряных дел мастер повернулся, нижняя челюсть отвисла от удивления.

- Я уверена, на него наложены чары, - продолжала Джилл. - Родо, достань кинжал, покажи ему.

Родри нехотя вынул клинок из поношенных ножен. Это была чудесная вещь с гладким, как серебро, но крепким, как сталь, лезвием. Только очень немногие кузнецы знали, как приготовить такой сплав. На нем была выгравирована эмблема в виде поражающего цель сокола (старый знак Калина, так как некогда кинжал принадлежал ему), но в руке Родри эмблема была почти не видна в ослепительном свете и пламени Двуумера, стекающего с лезвия, как вода.

- В твоих венах течет кровь эльфов, - резко произнес Осо, - и ее там немало.

- Да, она там есть, - вынужден был признаться Родри. - Мои предки пришли с запада; и пословица о том, что в венах уроженцев западных земель пульсирует кровь эльфов, несет в себе долю истины.

Когда Осо взял в руки кинжал, сияние ослабло и осталось только тусклое свечение.

- Я не приглашаю вас в мою мастерскую, - заявил Осо. - Вы все воруете. Ничего не могу поделать; возможно, вас только для этого и воспитывали.

- Клянусь преисподней, я не вор! Я родился и воспитывался Мэйлвейдом, и, черт возьми, не моя вина в том, что в нашем роду откуда-то появилась эта дикая кровь.

- Ха! А я все равно не приглашаю вас в мастерскую.

Он отвернулся и подчеркнуто заговорил только с Джилл.

- Это не простая вещь, о чем ты просишь, девочка. Я не владею Двуумером в полной мере. Я могу лишь наложить такое заклятье, но, честно говоря, даже я не понимаю, что при этом делаю. Это то, что передавалось у нас от отца к сыну, то есть к тем из нас, кто вообще хоть что-то знает.

- Я больше всего этого боялась, - вздохнула Джилл. - Но нам просто необходимо что-нибудь сделать с этим кинжалом. Родри не может пользоваться им за столом; как только он его вынимает, появляется этот Двуумер.

Осо думал, покусывая нижнюю губу.

- Если бы это был обычный кинжал, я бы просто сделал вам другой, без заклинания, но так как это вещь Калина... Хорошо, я попробую снять Двуумер. Может быть, если я сделаю все наоборот, это ослабит чары. Но работа будет вам дорого стоить. Всегда рискуешь, когда вмешиваешься в такие дела.

Поторговавшись несколько минут, Джилл вручила мастеру пять серебряных монет - примерно половину того, что он просил.

- Приходите к закату солнца, - сказал Осо. - Посмотрим, получится у меня или нет.

Родри потратил вечер в поисках нанимателя. Хотя приближалась зима, и погода не располагала к военным действиям, он нашел купца, который возвращался с товаром в Кермор. Несмотря на весь позор, серебряные клинки пользовались большим спросом в качестве охраны караванов и обозов, потому что принадлежность к этой категории обязывала их быть более честными, чем большинство остальных. Даже не всякий желающий мог стать серебряным клинком. Воин, который был достаточно отчаянным, чтобы держать в руке кинжал, должен был сперва найти другой серебряный клинок, попутешествовать с ним некоторое время, соответственно себя проявить, и только после этого ему позволялось встретиться с одним из немногочисленных кузнецов, работавших на них. И вот тогда он мог по-настоящему колесить по большим дорогам, чему серебряные клинки посвящали свою жизнь.

И если бы Осо удалось ослабить чары, Родри не пришлось бы более держать свой кинжал в ножнах из-за страха обнаружить свое особенное кровное родство. Он торопил Джилл с обедом и подгонял по дороге в магазин мастера так, что они пришли туда незадолго перед закатом. Борода Осо была заметно короче, а на лице не было видно бровей.

- Ничего я не мог придумать лучше, чем делать одолжение этому проклятому эльфу, - заявил Осо.

- Осо, прими наши нижайшие извинения. - Джилл схватила и стиснула ему руку. - Я так рада, что ты не обгорел сильнее.

- Она рада?! Ха! Ладно, идем со мной, парень.

Когда Родри взял кинжал, лезвие осталось обычным металлом без всяких следов свечения. Вкладывая вещь в ножны, он улыбнулся.

- Тысячу раз вам благодарен, о добрый мастер. Мне очень жаль, что я не могу вознаградить вас более за такой риск.

- Вот, вот. Типично для твоего народа: красивые слова, а где же монета?

- Осо, пожалуйста! - воскликнула Джилл. - Не так уж много в нем эльфийской крови.

- Ха! Вот что я отвечу на это, девочка Джилл. Ха!

Целый день народ прибывал на алардан. Погоняя впереди табуны лошадей и отары овец, они приходили маленькими группами на травянистый луг, расположенный так далеко на запад от Элдифа, что за все время его видел только один человек. Отпустив своих животных пастись, они разбили кожаные шатры, разукрашенные в яркие цвета с изображениями животных и цветов. По лагерю бегали наперегонки дети и собаки; под вертелами загорелись костры, в воздухе запахло пиром. К заходу солнца уже стояло больше сотни шатров. Когда вспыхнул последний костер, женщины затянули длинную заунывную песню-сказание про Донабела и его потерянную любовь, Адарио. К ним присоединился арфист, затем - барабанщик, и, наконец, кто-то принес конабер и три камышовые трубки, чтобы тянуть басы.

Девабериэл Серебряная Рука, которого большинство считало лучшим менестрелем в этой части эльфийских земель, подумал было достать свою арфу и присоединиться к ним, но почувствовал, что очень голоден. Он взял из своего шатра деревянные миску и ложку и направился через весь лагерь. Каждая кочевая группа, или на эльфийском языке - алар, приготовила огромное количество какой-то одной особой еды. Все желающие прохаживались по стану, пробуя то тут, то там ту пищу, которая им больше нравилась, в то время как музыка, разговоры и смех продолжались. Девабериэл искал Манавера, алар которого обычно запекал в яме целого ягненка.

Наконец он нашел их на самом краю лагеря. Двое молодых мужчин как раз выкапывали ягненка, тем временем как остальные носили и укладывали листья, чтобы получилось чистое место для туши. Манавер первым подошел и поприветствовал певца. У него были очень светлые, почти белые, волосы и темно-лиловые с кошачьим разрезом глаза. Приветствуя, каждый из них положил свою левую руку на плечо другого.

- Ну и народу собралось, - сказал Манавер.

- Они все знали, что ты здесь будешь готовить ягненка.

Манавер засмеялся, запрокидывая голову. Внезапно в толпе появился маленький зеленый эльф и взобрался ему на плечо. Когда он протянул руку, чтобы похлопать зеленого, тот оскалился, показывая полный рот острых зубов.

- Ты уже видел Калондериэла? - спросил Манавер.

- Нашего полководца? Нет, а что?

- Он интересовался каждым менестрелем по какой-то непонятной причине, что-то насчет родословной. Скорее всего он рано или поздно вернется, чтобы поговорить с тобой.

Вдруг эльф дернул его за волосы и исчез прежде, чем тот успел хорошенько его ударить. Алардан был переполнен диким народцем; они носились вокруг, как дети. Эльф, гном, сильф и саламандра были духами четырех стихий - воды, земли, воздуха и огня. Иногда они принимали физическое воплощение, хотя их настоящий дом был где-то в сложном напластовании вселенной. Девабериэл точно не знал где; об этом знал лишь только Двуумер.

С последним рывком молодые люди подняли тушу ягненка, обернутую куском грубой обуглившейся материи, и бросили его на настил из листьев. Запах жареного мяса, хорошо сдобренного специями и запеченного с фруктами, был таким возбуждающим, что Девабериэл подошел ближе, даже не осознавая этого, хотя ему пришлось подождать своей порции. Калондериэл, полководец, приблизился крупными шагами и окликнул певца. Он был очень похож на Манавера, своего кузена.

- Что за туманный вопрос? - спросил его певец.

- Просто маленькое любопытство, - ответил Калондериэл. - Ты ведь знаешь, я был с Адерином, когда он преследовал Лослейна.

- Я что-то слышал об этой истории.

- Хорошо. Так вот, я встретил человека, боевого командира по имени Родри Мэйлвейда, парня двадцати лет. Достаточно странно, но в его венах течет немалое количество нашей крови. Интересно, ты не знаешь случайно, как она попала в их род?

- Одна женщина из рода людей вышла замуж за Пертика из клана Мэйлвейда в... ах, когда же это было... ладно, скажем двести лет назад.

- Так давно? Но я видел, как Родри держал кусок серебра карликов, и в его руках оно горело огнем.

- Правда? В таком случае, это не может быть таким далеким родством. Как звали его отца?

- Тингир Мэйлвейд. А его мать - Ловиан из клана Клу-Кок.

Девабериэл замер на месте. Когда это было? Он все еще видел в своем воображении ее лицо; прекрасная девушка, несмотря на круглые глаза и закругленные уши; и она так сильно о чем-то грустила. Но когда? Тем необычно засушливым летом, несомненно. Да, это было как раз двадцать один год назад, все сходится.

- О, клянусь самим черным солнцем! - разразился Девабериэл. - Но я никогда не догадывался, что наградил Лови ребенком!

- Ну, разве не смешно? - сказал Калондериэл с раскатами смеха. - Конечно, я нашел именно того менестреля, который ответил на мой вопрос. У тебя особая любовь к круглоглазым женщинам, дружище.

- Не так уж много их было.

Когда Калондериэл рассмеялся, Девабериэл остановил его.

- Перестань выть, как домовой! Я хочу знать все о моем сыне. Каждую мелочь, которую ты можешь вспомнить.

Немногими днями позже Родри был предметом еще одной дискуссии, на сей раз в Бардеке, за Южным морем. В одной из комнат на верхнем этаже уединенной виллы, далеко в глубине большого острова, двое устроились на багровом диване и смотрели на третьего, сидящего за столом, захламленным пергаментными свитками и книгами. Он был чрезвычайно толст, как плод саго, и покрыт глубокими морщинами, как рваный кожаный мяч. Его обтянутый темной кожей череп покрывали несколько клочков белых волос. Всякий раз, когда он поднимал взгляд, его веки бессильно свисали, наполовину закрывая карие глаза. Он так старательно и так долго занимался искусством черного Двуумера, что у него уже не было своего имени. Он звался попросту Старик.

Двое других мужчин были из Дэвери. Аластир, выглядевший на пятьдесят, хотя в действительности его возраст приближался к семидесяти, был крепко сложен, с квадратным лицом и седыми волосами. С первого взгляда он был похож на типичного керморского купца, одетого в хорошо подогнанные бриджи и красиво вышитую рубашку. Он и впрямь прикладывал немало усилий, чтобы играть эту роль. Другой, Саркин, едва перешагнул за тридцать. Благодаря густым светлым волосам, темно-синим глазам и правильным чертам лица он мог бы выглядеть красивым; но что-то странное было в его улыбке, что-то непонятное в горящем выражении глаз, что вызывало в людях отвращение к нему. Они оба сидели, не проронив ни слова; наконец Старик поднял взгляд, запрокидывая голову назад, чтобы увидеть их.

- Я произвел все основные вычисления.

Его голос напоминал звук двух трущихся друг о друга сухих веток. Он продолжал:

- За всем этим что-то кроется, я не могу понять что; какая-то тайна, возможно, какая-то сила судьбы, которая спутала все наши планы.

- Может быть, это просто Магистр Эйсира? - спросил Аластир. - Война Лослейна шла успешно для нас, пока не вмешался он.

Старик отрицательно покачал головой и взял лист пергамента.

- Это гороскоп Тингира, отца Родри. Мое искусство очень сложное, Аластир. Один единственный гороскоп открывает немного тайн.

- Понимаю. Я этого не знал.

- Не сомневаюсь. Потому что лишь очень немногие знают звезды так хорошо, как я. Теперешние глупцы думают, что, когда человек умирает, его гороскоп становится бесполезным; но астрология это искусство, которое изучает начала. Все, чему человек дает начало в своей жизни, - сыну, например, - все находится под влиянием звезд даже после его смерти. Итак, когда я установил соответствие его гороскопа с определенными событиями, мне стало ясно, что этим летом из-за обмана с чьей-то стороны Тингир потеряет сына. Гороскоп второго из братьев показывает, что жизнь его вне опасности. Значит, скорее всего Родри и есть тот сын, которого лишится отец.

- Но ведь год еще не закончился. Было бы нетрудно подослать к нему наемного убийцу.

- Нетрудно и совершенно бесполезно. Знамение ясно показывает, что он погибнет в битве. Разве ты забыл все то, о чем я тебе говорил?

- Мои нижайшие извинения.

- Кроме того, в Дэвери год заканчивается в Самейне. Времени у нас меньше месяца. Нет, я говорю, что за этим что-то скрывается.

Он остановил свой взгляд на заваленном столе.

- Но все же, мне кажется, что я располагаю всей информацией, которая мне может понадобиться. Может, это предвещает болезнь для всех нас... Нет, Аластир, никакого головореза мы подсылать не будем. Не будем спешить, пока я не распутаю этот узел.

- Конечно, как пожелаете.

- Конечно...

Старик взял заостренную кость и лениво распечатал еще один свиток.

- Эта женщина тоже поставила меня в тупик. Очень сильно озадачила меня Джилл. В знамении ничего не сказано о женщине, которая сражается наравне с мужчиной. Хотелось бы иметь о ней больше сведений, дату ее рождения, если возможно, чтобы я мог описать ее по звездам.

- Когда вернусь, приложу все усилия, чтобы разузнать для вас это.

С одобрительным кивком, который заставил его подбородок задрожать, Старик перенес свою тушу на стул.

- Пошли своего ученика, пусть принесет мне поесть.

Аластир сделал знак Саркину, тот послушно встал и покинул комнату. Некоторое время Старик сосредоточенно рассматривал закрытую дверь.

- Этот ненавидит тебя, - произнес он наконец.

- Разве? Я этого не подозревал.

- Несомненно, он прилагает все усилия, чтобы скрыть свою ненависть. Теперь это в порядке вещей, когда ученик борется со своим наставником. С каким бы рвением настоящий мужчина ни учился, но чтобы драться за знания? Но ненависть? Это очень опасно.

Аластиру было интересно, видел ли Старик знамение о том, что Саркин действительно угрожает ему. Мастер этого никогда бы не сказал, разве что за большие деньги. Старик был величайшим специалистом, работающим в особой области черного Двуумера, а именно в исторжении намеков о будущем из пространства, которое так неохотно расставалось со своими тайнами. Его собственное толкование астрологии было только частью этого искусства, включавшего также медитацию и опасные опыты с магическим кристаллом. Все же, наряду со своей значимостью, он был по-своему щепетильно честным, внушал уважение и преданность - редкое качество среди мастеров черного Двуумера - и был, в определенном смысле слова, ведущей фигурой в их "братстве". Из-за своего возраста и комплекции он не покидал виллы, и Аластир заключил с ним сделку. В ответ на помощь учителя в личных вопросах, он выполнял ту часть работы Старика, которая требовала поездок.

Через несколько минут вернулся Саркин с миской на подносе, поставил ее перед Стариком, и занял свое место возле Аластира. Миска была наполнена свежим мясом, перемешанным с еще теплой кровью - обязательной едой старых мастеров черной магии. Старик запустил туда руку и облизал.

- Теперь поговорим о твоих делах, - сказал он. - Подходит время получить то, что ты ищешь; но ты должен быть очень внимательным. Знаю, ты предпринял все меры предосторожности, но вспомни, как осторожно мы действовали, чтобы убрать Родри. И ты прекрасно знаешь, чем это закончилось.

- Уверяю вас, что буду постоянно начеку.

- Хорошо. Следующим летом планеты займут определенное положение, неблагоприятное по гороскопу для его величества короля Дэвери. Такое группирование в цепочку вызвано факторами, слишком трудными для вашего понимания. Эти знамения, взятые вместе, указывают на то, что король может лишиться мощной поддержки, если кое-кто доведет дело до конца.

- Прекрасно! Эта поддержка и есть то сокровище, которое я ищу.

Старик сделал паузу, чтобы снова зачерпнуть из миски еды и облизать пальцы.

- Все это очень интересно, Аластир, мой малыш. Пока ты выполняешь свои обязанности по нашему договору, возможно даже лучше, чем ты думаешь. Так много странных вещей. - Он говорил словно во сне. - Очень, очень интересно. Посмотрим, когда ты возвратишься в Дэвери, больше ли странных вещей ты встретишь на пути. Понимаешь, о чем я говорю? Ты должен быть настороже каждую минуту.

Аластир почувствовал, как ледяные щупальца сжимают его желудок. Ему давали понять, что Старик не мог больше доверять своим же предсказаниям.

Девабериэл Серебряная Рука, стоя на коленях в своем шатре из красной кожи, методично перебирал содержимое кармана, притороченного к стене и расшитого цветами и лозами. Карман был довольно большим, и он потратил немало времени, прежде чем нашел то, что искал. С раздражением он рылся среди старых трофеев, полученных на состязаниях певцов, вынул первый грубый образец вышивки своей дочери, две непарные серебряные пряжки, бутылочку бардекских благовоний и деревянную лошадку, подаренную одной из поклонниц, имя которой он уже не помнил. На самом дне он нашел маленький кожаный мешочек, очень старый и уже начавший трескаться.

Он развязал его и потряс, в руку выкатилось кольцо. Хотя оно было изготовлено из серебра карликов и блестело так же хорошо, как в тот день, когда его туда положили, на нем не было заклятья Двуумера; по крайней мере, ни один мудрец или обладатель чар не мог увидеть в нем ничего подозрительного. Это была серебряная вещь шириной около трети дюйма с выгравированными на внешней стороне розами. На внутренней стороне была сделана надпись - несколько слов эльфийскими рунами, но язык был незнаком. За все двести лет, пока кольцо находилось у Девабериэла, он не нашел ни одного мудреца, который бы мог бы прочесть эту надпись.

Девабериэл стал обладателем кольца самым таинственным образом. В то время он был молодым человеком, только что закончившим обучение музыке и пению, и путешествовал в аларе с одной женщиной, к которой питал особую симпатию. Однажды вечером к ним подъехал всадник на прекрасном золотистом жеребце. Когда Девабериэл и еще несколько мужчин направились поприветствовать его, то были сильно удивлены. Хотя издалека путешественник ничем, казалось, не отличался от обычного мужчины из людского рода, с темными волосами и черными агатовыми глазами, как у типичного уроженца дальних западных земель, вблизи трудно было сказать, каков же он на самом деле. Казалось, что его черты изменялись постоянно, но неуловимо, что его рот то расширялся, то становился тоньше, что сам он был то ниже, то выше. Он сошел с коня и оглядел приближающихся.

- Я желаю говорить с Девабериэлом, певцом, - заявил он.

- Тогда это я.

- Превосходно. У меня есть подарок для одного из твоих сыновей, музыкант, для одного из тех, которым ты дашь жизнь. По мере того, как они будут появляться на свет, узнавай у кого-нибудь, кто владеет Двуумером. Они тебе скажут, кто из них должен получить дар.

Когда человек вручал Девабериэлу мешочек, его глаза казались скорее голубыми, чем черными.

- Большое спасибо, добрый человек, но кто ты?

Незнакомец молча улыбнулся, вскочил на коня и уехал, не сказав больше ни слова.

В последующие годы Девабериэл не узнал больше ничего о кольце и загадочном незнакомце ни от мудрецов, ни от мастеров Двуумера. Когда появились на свет два его сына, он согласно обещанию консультировался с обладателями Двуумера, но в обоих случаях в предсказании не говорилось, что пришла пора передать дар. С кольцом в руках он подошел к двери шатра и выглянул. Сыпал холодный серый дождь со снегом, дул ветер. Собираясь предпринять путешествие при такой погоде, он был решительно настроен найти женщину, владеющую Двуумером, которая, казалось, имеет больше общего с кольцом. Ему не давал покоя вопрос: принадлежит ли кольцо Родри, рожденному от него, Девабериэла, и до сих пор считавшему себя Мэйлвейдом?

Принесенные колючим, холодным ветром, дожди хлестали по серым улицам Кермора. Джилл и Родри почти ничего не оставалось делать, как только забиться, как лисы в нору, в комнату небольшой гостиницы у северных ворот. Так как у них было достаточно денег, чтобы пребывать в тепле и хорошо питаться всю зиму, Джилл чувствовала себя такой же богатой и счастливой, как знатная госпожа; но на Родри напала депрессия, зеленая тоска, которую только можно было назвать непереводимым словом хирейд - болезненное стремление к тому, чего нельзя достичь. Он часами просиживал в комнате гостиницы, опустив голову и вперив взгляд в кружку с элем, с грустью размышляя о своем позоре. Ничто из того, что говорила или делала Джилл, не могло расшевелить Родри. Со временем она оставила его в покое, хотя глядя на него, у нее сжималось сердце.

По меньшей мере ночью, когда они поднимались в свою комнату, ей удавалось привести его в чувства нежными поцелуями и ласками. После таких любовных игр он, бывало, некоторое время чувствовал себя счастливым, разговаривал с ней, лежа в ее крепких объятиях. Часто, когда он погружался в сон, она никак не могла уснуть и смотрела на него, как на загадку, которую нужно было разгадать. Родри был высоким мужчиной, с отлично развитой мускулатурой, и в то же время очень стройным от плеч до бедер, с длинными чувствительными кистями рук, намекающими на его эльфийское происхождение. У него были черные с блестящим отливом волосы и василькового цвета глаза, столь типичные для мужчин Элдифа, но его красоту нельзя было назвать типичной. Черты его лица были настолько совершенны, что он мог бы выглядеть, как девочка, если бы не разного рода рубцы и шрамы, полученные на поле боя. С тех пор, как Джилл встретила нескольких жителей Элкион Лакара, она знала, что они также очень хороши собой. Она хотела бы отыскать в его роду те следы эльфийской крови, которые, как уверял ее Невин, полностью проявились в нем, так сказать, атавизмы. Логически это казалось невероятным.

Однажды ночью ее долгие размышления привели к ответу на этот вопрос. Время от времени Джилл видела вещие сны, которые на самом деле были видениями Двуумера, не поддающимися анализу с точки зрения здравого смысла. Как и в этот раз, они обычно приходили после долгих размышлений над каким-то определенным вопросом. Ночью, когда дождь стучал по ставням и ветер завывал вокруг гостиницы, она уснула в объятиях Родри и видела во сне Элкион Лакар. Джилл казалось, что она летит над лугами западной страны; солнце едва прорезало тучи и исчезло опять. Внизу под ней, в море зеленой травы находилось скопление эльфийских шатров, сверкавших как разноцветные сокровища.

Вдруг она опустилась на землю среди них. Какой-то высокий мужчина, завернутый в красный плащ, прошагал мимо нее и вошел в пурпурный с синим шатер. Повинуясь непонятной прихоти, она последовала за ним. Шатер был искусно отделан плетеными драпировками, вышитыми стенными карманами, на полу лежал бардекский ковер. На груде кожаных подушек восседала эльфийская женщина; ее белесые волосы были заплетены в две длинные косы, которые свисали за изящно заостренными ушами, похожими на две морские раковины. Гость сложил вместе ладони и поклонился ей, затем снял плащ и сел рядом на ковер. У него были бледные, как лунный свет, волосы, а темно-синие глаза имели, как и у всех эльфов, вертикальный разрез, с кошачьими зрачками. Все же Джилл подумала, что он выглядел таким же красивым, как и ее Родри, но только в своем роде, и казался ей очень знакомым.

- Очень хорошо, Девабериэл, - сказала женщина.

Хотя она говорила на эльфийском языке, Джилл понимала ее слова.

- Я изучала мои камни, и у меня есть для тебя ответ.

- Благодарю тебя, Валандарио.

Он наклонился ближе.

В это время Джилл увидела, что между ними лежала ткань, вышитая в форме геометрических фигур. В различных местах паутины из треугольников и квадратов находились драгоценные камни: рубины, желтые бериллы, сапфиры, изумруды и аметисты. Посреди покрывала лежало простое серебряное кольцо. Валандарио начала двигать камни вдоль различных линий. Наконец она разложила вокруг кольца пять камней разного рода так, что они образовали пятиугольник.

- В этом кольце заключена судьба твоего сына, - сказала она. - Но я не знаю, что это за судьба, кроме того, что она находится где-то на севере и где-то в воздухе. Несомненно, в свое время все откроется.

- Как боги того пожелают. Прими за это мою искреннюю благодарность. Теперь я позабочусь, чтобы Родри получил кольцо. Скорее всего, я сам поеду в Форт Гвербин и своими глазами увижу моего парня.

- Но было бы неразумным сказать ему правду.

- Конечно. Я не буду вмешиваться в ход политики всего Элдифа. Просто мне хочется его увидеть. В конце концов, это большой подарок, узнать, что у тебя есть взрослый сын, о существовании которого ты никогда не подозревал. Хотя Ловиан вряд ли могла послать мне весточку, будучи замужем за могущественным полководцем.

- Понимаю тебя.

Вдруг Валандарио посмотрела вверх, прямо на Джилл.

- Кто здесь! Кто ты такая, чтобы шпионить за мной, превратившись в духа?!

Джилл попробовала ответить, но обнаружила, что не может говорить. В порыве ярости Валандарио протянула руку и начертила в воздухе сигил. В этот момент Джилл почувствовала, что проснулась. Она села в кровати рядом с храпевшим Родри. В комнате было холодно, и она снова легла и укуталась в одеяло. "Это был вещий сон, - думала она, - о, богиня Луны, мой возлюбленный - наполовину эльф!"

Долгое время она не могла уснуть, размышляя над видением. Конечно, Девабериэл показался ей знакомым, потому что он отец Родри. Джилл была откровенно шокирована, узнав, что почтенная госпожа Ловиан, которой она так восхищалась, наставила рога своему мужу, но все же, Девабериэл был таким красавцем. У нее в голове промелькнула мысль рассказать Родри об этом сне, но предупреждение Валандарио остановило ее. Кроме того, обнаружив, что он не чистый Мэйлвейд, а незаконно рожденный, Родри ввергнет себя в еще более глубокий хирейд. Она и без того едва смогла смириться с его припадками.

Помимо всего, существовало серебряное кольцо. Было еще одно доказательство словам Невина, когда он говорил ей о том, что удел Родри глубокий и скрытый. Она решила, что, если встретит Невина когда-нибудь еще, то расскажет ему о знамении. Несмотря на то, что его Двуумер пугал Джилл, она очень любила Невина; но королевство было таким огромным, и кто знал, какую дорогу изберет себе старик.

На рассвете, когда Джилл и Родри сидели в комнате гостиницы, она поняла всю значимость увиденного во сне. И вот, Двуумер вторгся в сознание Джилл еще раз, застав ее врасплох без предупреждения. На миг она сжалась в комок, как заяц, который услышав лай собак, прячется в папоротник.

- Что с тобой, дорогая? - спросил Родри.

- Ничего, ничего. Я просто... ах да, размышляла о войне с Лослейном прошлой осенью.

- Действительно, это была странная война. - Он понизил голос до шепота. - Все этот проклятый Двуумер! Я умоляю всех богов, чтобы он нас впредь никогда не коснулся.

Хотя Джилл кивнула в знак одобрения, она знала, что он просит о невозможном. Даже в то время, когда он произносил последние слова, ее маленький серый гном появился на столе и уселся рядом с бокалом Родри. Всю свою жизнь Джилл обладала способностью видеть дикий народец, а это особенное существо, тощее, кожа да кости, с огромным носом, было ее хорошим другом. "О, мой несчастный Родри, - думала она. - Двуумер окружает тебя повсюду!" Она сердилась и в то же время боялась, она хотела бы избавиться от этого особого дара, но боялась, что никогда не сможет этого сделать.

Но когда-то прошлой осенью Невин сказал ей, что если она откажется использовать эти способности, они в скором времени ослабеют, а потом и вовсе пропадут. Хотя она очень надеялась, что старик прав - действительно, он знал в этом толк больше, чем она - ее одолевали сомнения, особенно, когда она вспоминала, как прошлой осенью Двуумер вверг ее в его, Родри, войну и в его жизнь. С раннего детства она была крайне незаметной девушкой, незаконной дочерью серебряного клинка, пока ее отец не нашел то, что казалось совершенно обычным занятием - охрана каравана одного купца, который направлялся к западной границе Элдифа. И с того самого момента, когда купец предложил ее отцу работу, она начала понимать, что должно произойти нечто необычное, чувствовала с какой-то необъяснимой уверенностью, что ее жизнь стоит на перекрестке. Как она была права! Сначала караван направился на запад, в страну Элкион Лакар, в земли эльфов, народа, который, как предполагали, существует только в волшебных сказках и мифах. Затем, в сопровождении нескольких эльфов, они вернулись в Элдиф и попали в самую гущу войны.

Джилл подоспела как раз вовремя и спасла Родри жизнь. Она убила человека, который был, как заявлял Двуумер, непобедимым - лорд Корбин не умрет от руки мужчины; что-то подобное было сказано и в пророчестве. Как и все загадки Двуумера, эта была палкой о двух концах, и Корбин, в действительности, погиб от руки девушки. Когда она об этом думала, ей все это казалось слишком ловким, слишком искусным, как будто боги делали судьбу человека так, как бардекский мастеровой делает волшебную шкатулку с ее крошечным, тонким механизмом - работа, которая в конечном счете ничего не значит. И тогда она вспомнила эльфов, которые не были людьми в прямом смысле слова, и самого Родри, наполовину эльфа. Теперь она поняла, что Родри сам мог бы убить своего врага, если бы он только поверил в это; и что ее прибытие, хотя и своевременное, было предопределенным не более, чем частые зимние метели могли бы называться могучим деянием Двуумера.

И все же Двуумер свел их, в чем она была уверена, если и не для того, чтобы она спасла ему жизнь, то для какой-то другой, непонятной пока, цели. Хотя она содрогалась при этой мысли, ей все же было интересно, почему Двуумер так сильно ее пугал и откуда у нее была такая уверенность в том, что если она будет следовать путями Двуумера, то непременно найдет свою смерть. Вдруг ее осенило: она боялась того, что ее самовольное вмешательство в Двуумер приведет не только к ее смерти, но и к смерти Родри. Хотя она твердила себе, что ее идея была глупой, прошло немало времени, прежде чем она смогла избавиться от этого необъяснимого чувства.

ДЭВЕРИ, 773 г.

Все видели два улыбающихся лица Богини, Той, которая дает урожаи и Той, которая приносит любовь в человеческие сердца. Некоторые видели Ее суровое лицо, лицо Матери, которой порою приходится наказывать своих заблудших детей. Но видел ли кто-нибудь четвертое лицо Богини, сокрытое даже от большинства женщин, ходящих по земле?

Размышления жрицы Камилы

Всадник умирал. Он соскользнул с коня на булыжную мостовую, пошатнулся и упал на колени. Гвенивер бросилась к нему и схватила за плечи прежде, чем он успел упасть лицом вниз. Теплая кровь сочилась сквозь рубашку ей на руку. Клейд смотрел на нее затуманенными глазами.

- Все кончено, моя госпожа. Ваш брат мертв.

Кровь заливала ему рот и брызгала пузырями смерти. Когда она уложила его на землю, его хромой конь вскинул голову, затем задрожал; серые капли пота падали вниз. Когда прибежал конюх, она поднялась.

- Сделай для этого коня все, что можно, - сказала она, - потом скажи всем слугам собрать вещи и пускай уходят. Вы все должны убраться отсюда, иначе не доживете до ночи.

Вытирая руки о платье, Гвенивер пересекла двор и побежала к броку, принадлежащему клану Волка, которому предстояло сгореть этой ночью, и она, Гвенивер, была бессильна спасти жилище. В большом зале у главного очага суетились в испуге ее мать, Долиен, младшая сестра, Макла, и преклонных лет служанка, Маб.

- Люди Кабана, должно быть, захватили наше войско на дороге, - сказала Гвенивер. - Смерть Авоика означает конец нашему роду.

Долиен запрокинула голову и разразилась плачем о своем муже и троих сыновьях. У Маклы из глаз брызнули слезы, и она уцепилась за Маб.

- Ради бога, замолчите! - резко сказала Гвенивер. - Войско Кабана несомненно скачет сейчас сюда, чтобы захватить нас. Или вы хотите оказаться в плену?

- Гвен! - причитала Макла. - Как ты можешь быть такой бессердечной?

- Лучше быть бессердечной, чем изнасилованной. А теперь поторапливайтесь. Возьмите только те вещи, которые можно увезти на одной лошади. Мы едем в Храм Луны. Если мы доберемся туда живыми, жрицы предоставят нам убежище. Мама, ты меня слышишь или ты хочешь видеть, как меня и Макки отдают в руки солдат?

Намеренная грубость заставила Долиен замолчать.

- Так будет лучше, - сказала Гвенивер. - Торопитесь же!

Она последовала за остальными вверх по спиральной лестнице, но вошла не в свою комнату, а в комнату брата. Из резного сундука, что стоял возле кровати, она достала пару его старых бриджей и одну из рубашек. Переодеваясь в одежду брата, она горько плакала - она любила Авоика, которому только исполнилось четырнадцать - но у нее не было времени скорбеть. Она пристегнула его не самый лучший меч и старый кинжал. Хотя она не была хорошо тренированным воином, братья научили ее владеть мечом по той простой причине, что в то время никому и в голову не могло прийти, что женщина может постоять за себя с оружием в руках. Наконец, она распустила длинные белые волосы и коротко обрезала их кинжалом. Ночью она с большим успехом могла бы сойти за мужчину, что заставило бы одинокого разбойника подумать прежде, чем напасть на тех, кто с ней на дороге.

Чтобы оказаться в безопасности, им нужно было преодолеть более тридцати миль, поэтому Гвенивер заставляла их ехать быстро,а иногда на коротких дистанциях даже переходить на галоп. Время от времени она оборачивалась в седле и всматривалась вдаль: не было ли там пыльной тучи, которая бы означала, что смерть скачет за ними по пятам? Сразу после захода солнца взошла полная луна, проливая священный свет и указывая им путь. К тому времени ее мать уже качалась в седле от переутомления. По одну сторону дороги Гвенивер увидела ольховую рощицу и повела туда остальных, чтобы немного отдохнуть. Долиен и Маб сами не могли сойти на землю и им пришлось помогать.

Гвенивер вернулась пешком на дорогу и осталась охранять. Где-то далеко на горизонте, в той стороне, откуда они бежали, небо озарилось золотистым светом, словно восходила крошечная луна. Это, по всей вероятности, пылала их крепость. Глядя на зарево, она нащупала свой меч и взялась за рукоятку. Вдруг раздался стук копыт, и она увидела на дороге приближающегося всадника. В ольховой рощице, позади Гвенивер, раздалось ржание; животные приветствовали друг друга - глупенькие предатели.

- Седлайте коней! - закричала она. - Будьте готовы бежать.

Всадник подъехал ближе, спешился и обнажил меч. Когда он подошел, Гвенивер увидела на плаще бронзовый значок, сверкавший в лунном свете: человек из клана Кабана.

- Парень, кто ты такой? - спросил он.

Гвенивер пригнулась и приготовилась к бою.

- Судя по молчанию, ты - паж Волка. Кого же ты так преданно стережешь? Мне ужасно не хочется убивать такого худенького парнишку как ты, но приказ есть приказ. Пойди-ка и приведи сюда женщин.

В полном отчаянии Гвенивер бросилась вперед и нанесла удар. В растерянности человек Кабана промахнулся, меч яростно просвистел мимо. Она ударила еще и сильно раскроила ему шею с одной стороны, затем добавила с другой, как учил ее старший брат Беноик. Человек Кабана со стоном упал на колени и испустил дух у ее ног. Гвенивер чуть не вырвало. В лунном свете лезвие меча было темным, испачканным в крови, оно не блестело так, как после упражнений в былые времена. Крик ужаса, который издала мать, привел ее в чувства. Гвенивер побежала за лошадью убитого, схватила поводья как раз в тот миг, когда та собиралась понести и привела животное в рощицу.

- Чтобы когда-нибудь такое случилось! - причитала Маб. - Чтобы девушке, о которой я так заботилась, пришлось стать воином с большой дороги! О, все святые, когда вы будете милосердны к нашему королевству?

- Когда это будет им выгодно, и не минутой раньше, - сказала Гвенивер. - А теперь на коней! Нам нельзя здесь оставаться.

Глубоко за полночь они добрались до Храма Луны, который стоял на вершине холма, окруженный прочной каменной стеной. Отец Гвенивер вместе с друзьями и вассалами в свое время финансировал строительство стены. Благодаря такой предусмотрительной щедрости, его жена и дочери сейчас спасали себе жизнь за этой каменной толщей. Если какой-нибудь пьяный вояка бывал настолько не в себе, что нарушал запрет и, рискуя разгневать богинь, требовал войти, стены держали его снаружи до тех пор, пока он не образумится. Гвенивер продолжала кричать и вопить, пока, наконец, она не услышала испуганный голос, означавший, что кто-то шел к воротам. Жрица чуть приоткрыла ворота, затем, увидев Долиен, распахнула их шире.

- О, моя госпожа! Не иначе как ваш род постигло самое худшее!

- Да. Вы дадите нам приют?

- С радостью, но я не знаю, как быть с этим парнем.

- Так это же я, Гвен, в одежде брата, - вмешалась Гвенивер. - Я подумала, в дороге лучше было притвориться, что среди нас есть мужчина.

- Ах вот оно что, - сказала жрица с нервным смехом. - Давайте, заходите все побыстрее.

Освещенная лунным светом, огромная огороженная стеной, территория храма заключала в себе много построек; некоторые из них были сложены из камня, другие наскоро сработаны из дерева. Жрицы в плащах поверх ночных рубашек столпились вокруг беженцев и помогали пожилым женщинам спуститься с коней, нашептывая что-то успокаивающее. Одни повели лошадей в конюшню, другие проводили Гвенивер и ее спутниц в длинный деревянный дом для гостей. Некогда прекрасное место для встреч знати, сейчас дом был заставлен койками и сундуками. Здесь нашли себе приют женщины различных званий. Кровавая междоусобица, которая сократила клан Волка до трех женщин, была только одной нитью в отвратительной ткани гражданской войны.

При свете свечного фонаря жрицы нашли для вновь прибывших свободные койки в углу. Под беспокойный шепот Гвенивер улеглась на ближнюю и уснула в ботинках, с мечом на поясе и в одежде.

Она проснулась и обнаружила, что спальня пуста. Свет заливал помещение сквозь узкие окошки под самым потолком. Раньше она очень часто посещала храм и теперь на мгновение оказалась в недоумении: была ли она здесь, чтобы помолиться о своем призвании, или представляла клан на церемонии урожая? Внезапно память вернулась к ней, острая, как вонзенный меч.

- Авоик, - прошептала она. - О, Авоик!

Все же она не проронила ни слезинки, но вскоре она почувствовала себя голодной. В мучительном напряжении Гвенивер встала с постели и побрела через дверь в конце спальни в трапезную - узкую комнату, заставленную столами для отчаявшихся беженцев. Одна из новообращенных в белом платье c юбкой зеленого цвета испуганно вскрикнула, увидев ее.

- Мои извинения, Гвен, - сказала она смеясь. - С первого взгляда я думала, что ты - парень. Садись, я схожу и принесу тебе овсянку.

Гвенивер расстегнула ремень, на котором носила меч, и положила оружие на стол рядом с собой. Она провела пальцем по старым ножнам, окованным потускневшим серебром, инкрустированным вьющимися и переплетающимися изображениями волков. Согласно закону она сейчас с полным правом считалась главой клана Волка, но глубоко сомневалась, что сможет когда-нибудь предъявить претензию на эти права. Чтобы наследовать по женской линии, ей пришлось бы преодолеть больше трудностей, чем тиэрину Баркану из рода Кабана.

Через несколько минут вошла Арда, верховная жрица храма, и села возле нее. Хотя ее возраст приближался к шестидесяти, а голову покрывали седые волосы и от глаз расходились морщины, ее поступь была мягкой, стан - гибким, как у молодой девушки.

- Послушай, Гвен, - сказала она. - Ты всегда говорила мне, что хочешь быть жрицей. Не пришло ли время, как ты думаешь?

- Право, я не знаю, госпожа. Вы же знаете, что я всегда сомневалась по поводу моего призвания... но если бы у меня сейчас был выбор.

- Не забывай, что в качестве приданого у тебя есть земли Волка. Когда новость распространится, держу пари, многие из союзников твоего отца захотят приехать за тобой.

- О, боги! Но я никогда еще не думала о замужестве!

Слегка вздохнув, Арда бессознательно протянула руку и коснулась своей правой щеки, на которой была татуировка в виде растущей луны. Любой мужчина, кто коснулся бы в плотской похоти женщины с таким знаком, был бы предан смерти. Не только знатный лорд, но и любой свободный от рождения человек, убил бы развратника, потому что если бы богиня разгневалась, то пропал бы весь урожай, и ни один мужчина впредь не зачал бы сына.

- Чтобы управлять землями Волка, тебе придется выйти замуж, - заметила Арда.

- Земли - это не то, чего я хочу. Я хочу, чтобы мой клан оставался живым. Но у меня есть сестра. Если я стану служить Богине, то наследное право перейдет к Макки. У нее всегда было множество поклонников, даже когда ее приданое было небольшим.

- Но сможет ли она управлять кланом?

- Нет конечно. Но если я найду ей хорошего мужа... О, послушайте! Как же я собираюсь пойти к королю с петицией? Держу пари, люди Кабана скачут сейчас сюда, чтобы убедиться, что мы сидим здесь загнанные, как свиньи в хлев.

Не прошло и часа, как ее предсказание сбылось. Гвенивер беспокойно бродила по территории, как вдруг услышала шум приближающихся людей и коней, скачущих по дороге. Когда она подбежала к воротам, жрицы присоединились к ней и стали кричать сторожу, чтобы тот закрывал их. Гвенивер как раз помогала вставлять железный засов в скобу, когда к воротам подъехал всадник, сопровождаемый топотом копыт и звоном кольчуги. Арда уже была на площадке над воротами. Дрожа от ярости, Гвенивер забралась наверх и составила ей компанию.

Внизу под ними, растянувшись на двадцать ярдов, находились семьдесят человек войска Кабана. Сам Баркан отделился на своей лошади от толпы и нахально подъехал прямо к воротам. Мужчине было далеко за тридцать, он имел огромные усы и волосы цвета вороньего крыла с густой проседью. Гвенивер нагнулась к крепостной стене; она ненавидела его, человека, который убил всю ее семью.

- Что вы хотите? - закричала Арда. - Приблизиться к храму Святой Луны и быть готовым к войне значит оскорбить Богиню.

- У меня нет такого намерения, ваше святейшество, - ответил он низким, неприятным голосом. - Просто я очень спешу. Я вижу, что госпожа Гвенивер находится у вас в безопасности.

- Она и впредь останется в безопасности, если ты не хочешь, чтобы Богиня прокляла твои земли и твое потомство.

- Вы думаете, я такой человек, который может осквернить святилище? Я пришел, чтобы сделать госпоже мирное предложение. - Он повернулся в седле и посмотрел на Гвенивер. - Кровной вражде будет положен конец после заключения брака. Возьми себе в мужья моего второго сына и управляй землями Волка от имени Кабана.

- Я никогда не позволю кому-либо из твоих родственников прикоснуться ко мне своим грязным пальцем, ублюдок! - прокричала Гвенивер на пределе дыхания. - Ты ждешь, что я буду поддерживать того короля-самозванца, которому служишь ты?

Широкое лицо Баркана побагровело от ярости.

- Клянусь тебе, - прорычал он. - Если не мой сын, то никто другой не будет обладать тобой, то же относится к твоей сестре. И, черт возьми, если мне удастся, я получу твою землю в кровавой междоусобице.

- Вы забываетесь, мой господин! - резко сказала Арда. - Я запрещаю вам находиться на земле храма сколь-нибудь долее. Заберите своих людей, и чтобы я больше не слышала угроз в адрес тех, кто поклоняется Богине.

С минуту он колебался, затем пожал плечами и повернул коня обратно. Прокричав приказ, он собрал войско и отступил к дороге у подножия холма. Гвенивер до боли сжала кулаки, когда увидела, что войско расположилось на лугу по обе стороны дороги, фактически за пределами владений замка, но так, чтобы можно было его контролировать.

- Они не могут оставаться здесь вечно, - сказала Арда. - Скоро им понадобится быть в Форте Дэвери, чтобы выполнить обязательства перед своим королем.

- Это верно. Но я уверена, что они будут сидеть здесь так долго, как только можно.

Арда прислонилась к крепостной стене и вздохнула. Вдруг она почувствовала себя очень старой и очень усталой.

Гражданская война происходила следующим образом. Двадцать четыре года назад умер его величество король, не оставив наследника мужского пола. Его дочь, болезненная молодая девушка, скончалась вскоре после этого. Однако у каждой из трех сестер покойного были сыновья от их именитых мужей: гвербрета Кермора, гвербрета Кантрэя и его высочества принца Элдифа. По закону трон должен был перейти к сыну старшей сестры, бывшей замужем за Кантрэем. Но на гвербрете лежало тяжкое подозрение в том, что он отравил короля и принцессу, чтобы завладеть троном. Это подозрение было состряпано гвербретом Кермора, дабы заявить о претензии на престол для своего сына. Затем принц Элдифа также выдвинул свои требования на том основании, что у его сына была королевская кровь как по материнской, так и по отцовской линии. Так как отец Гвенивер никогда бы не признал чужеземца из Элдифа, выбор клана Волка был сделан, когда ненавистные Кабаны заявили о поддержке требования Кантрэя.

Год за годом битва разгоралась вокруг желанной добычи - города Форт Дэвери, который как-то осенью был захвачен одной из сторон противоборствующих сил, затем, через несколько лет перешел к другой. После такого количества осад Гвенивер сомневалась, что от Святого Города осталось что-нибудь стоящее притязаний, но владеть им означало владеть королевством. Всю зиму он находился в руках Кантрэя, но сейчас была весна. В каждой провинции разодранного на кусочки королевства претенденты на трон собирали своих вассалов и заключали союзы. Гвенивер была уверена, что в настоящее время союзники ее отца находятся в Керморе.

- Послушай, Макки, - сказала она. - Может быть нам и придется торчать здесь все лето, но в конце концов, я надеюсь, кто-нибудь приведет свое войско и вызволит нас.

Макла печально кивнула. Они сидели в саду храма на маленькой скамеечке среди грядок моркови и капусты. Макла, которой было шестнадцать, обычно выглядела хорошенькой девушкой, но в тот день ее светлые волосы были стянуты сзади в неаккуратный узел, глаза были красными и опухшими от слез.

- Я очень надеюсь, что ты права, - сказала Макла наконец. - А что, если никто не посчитает наши земли стоящими, чтобы владеть ими? Даже если кто-то женится на тебе, ему придется воевать с отвратительным, старым Кабаном. А ты не можешь позволить себе дать мне сейчас хоть какое-то приданое; и я, вероятно, буду гнить в этом ужасном, старом храме до конца моих дней.

- Не ворчи на меня! Если я дам святой обет, тогда ты получишь в приданое все земли. Что еще может пожелать женщина?

- О! - В глазах Маклы блеснул огонек надежды. - Ты всегда говорила о том, что хочешь быть жрицей.

- Именно так. Но не беспокойся. Мы еще найдем тебе мужа.

Макла улыбнулась, но поток ее жалоб посеял сомнения в сознании сестры. Что если действительно никто не захочет владеть землями Волка, потому что они несут с собой вражду и междоусобицы? Так как всю свою жизнь Гвенивер слышала постоянные разговоры о войне, она знала нечто такое, чего не знала более невинная Макла: земли клана Волка лежали в плохом в стратегическом отношении районе. Находящиеся прямо возле границы Кантрэя и далеко на восток от Кермора, эти владения было трудно оборонять. А что если король Кермора решит укрепить границы?

Она оставила Маклу в саду, ей захотелось пройтись. Ах, если бы она только могла добраться в Кермор и говорить с королем! Несомненно, он был честным человеком и мог бы выслушать ее. Если бы ей можно было туда добраться... Она взобралась на площадку над воротами и посмотрела вокруг. Прошло уже три дня, а Баркан со своими людьми все еще стоял лагерем на лугу.

- Долго еще вы собираетесь там оставаться, ублюдки? - процедила она сквозь зубы.

Скоро она получила ответ на этот вопрос. На следующее утро, с восходом солнца она поднялась на крепостную стену и увидела, как воины седлали коней и грузили фургоны с продовольствием. Скоро они уехали, но оставили четверых и один фургон - охрану, обеспеченную всем необходимым, чтобы оставаться здесь месяцами. Задыхаясь от злости, Гвенивер проговорила самые непристойные ругательства, которые когда-либо слышала. Наконец она сказала сама себе, что большего и не ожидала. Вдруг она почувствовала, что ее охватывает отчаяние. Даже если Баркан увел бы с собой всех своих людей, она никогда не отважилась бы предпринять путешествие за сто восемьдесят миль в одиночку.

- Разве что, если я поехала бы как жрица, - заметила она вслух.

Будь у нее на щеке татуировка, она была бы неприкосновенной и чувствовала бы себя на дорогах в полной безопасности, как армия. Она пошла бы к королю со своим священным обетом, дающим ей силу, и просила бы сохранить ее клану жизнь. Она нашла бы мужчину, который взял бы в жены Маклу, и имя Волка было бы спасено. Затем она могла бы вернуться сюда и продолжала бы жить в храме. Повернувшись, она прислонилась к крепостной стене и посмотрела вниз на строения. Новообращенные и жрицы рангом пониже уже принялись за работу в саду или носили дрова в поварни. Несколько женщин прохаживались под стенами самого храма, о чем-то размышляя. И все же, несмотря на всю жизнедеятельность, здесь под весенним солнцем царила тишина. Никто не разговаривал, если в этом не было необходимости, но даже тогда только в полголоса. Внезапно у нее возникло ужасное чувство, как будто бы у нее перехватило горло, когда она подумала, что придется жить в этом душном месте.

Вдруг она почувствовала слепую, необъяснимую злобу. Она была в ловушке, как волк, попавший в клетку, грызущий прутья и рычащий на решетку. Ее ненависть к Баркану усилилась, превратившись в страсть, и, затем, излилась на короля Кермора. Она была зажата с обеих сторон, умоляя одного дать ей то, что причиталось ей по праву, умоляя другого отомстить за нее. Как сумасшедшая, она задрожала и начала качать головой из стороны в сторону как будто говоря "нет" целой вселенной. Она была объята чувством, которое было выше ее понимания, ибо корни его лежали глубоко в прошлом, в другой жизни, когда она на самом деле стала желанной целью для двух мужчин безо всякой ее в том вины. Воспоминания, конечно же, стерлись из ее памяти, но чувство осталось, такое же невыносимое и мучительное, как осколок стекла в горле.

Постепенно она снова успокоилась. Поддаваясь чувству безумной ярости, она прчиняла себе вред.

"Тебе надо подумать, - сказала она сама себе, - и просить Богиню о помощи".

- Основная часть войска ушла, - сказал Дагвин, - но осталось четыре человека.

- Ублюдки! - выругался Рикин. - Обращаться с нашей госпожой так, будто она дареная лошадь или еще что-то подобное.

Камлун мрачно кивнул. Эти трое мужчин были последними оставшимися в живых из войска Волка. Вот уже несколько дней они стояли лагерем на лесистых холмах, окружавших Храм Луны; таким образом они могли оберегать женщину, которую считали своимм господином. Все трое служили клану Волка с отроческих лет; они были готовы продолжать служить и теперь.

- Насколько хорошо они ее стерегут? - спросил Рикин. - Вооружены и готовы к стычке?

- Ничего подобного. - Дагвин остановился и зловеще улыбнулся. - Когда я бродил и наткнулся на них, я видел, что они сидели на траве кружком - такие счастливые - и играли в кости с засученными рукавами.

- О, это правда? Давайте надеяться, что боги сделают их игру приятной и очень долгой.

Свободные крестьяне, которые обрабатывали земли храма, были предельно преданы верховной жрице, частично из-за того, что она забирала у них гораздо меньше урожая в качестве пошлины, чем забирал бы лорд, но главным образом потому, что они почитали за честь для себя и своих семей служить Богине. Арда была уверена, или по крайней мере она так сказала Гвенивер, что один из этих людей ради нее готов отправится в долгую поездку в Форт Дэвери и доставить сообщение.

- Этому нужно положить конец! Я не могу приказывать тем людям, которые находятся на земле, не принадлежащей храму, но будь я проклята, если я позволю им сидеть здесь все лето. Ты не преступница, ты нашла здесь убежище, но мы понимаем, что они убили бы тебя, если бы могли. Посмотрим, сможет ли этот король, которому служит Баркан, заставить его отозвать своих людей.

- Вы думаете, король выслушает ваше прошение? - спросила Гвенивер. - Держу пари, он хочет, чтобы нашими землями владел какой-нибудь из его вассалов.

- Для него лучше бы было выслушать! Я попрошу верховную жрицу Форта Дэвери ходатайствовать лично.

Гвенивер придержала верховую лошадь Арды, пока жрица усаживалась, укладывая длинное платье поверх дамского седла. Затем она прошлась рядом с лошадью. Арда подъехала к воротам. Поскольку те четверо воинов Кабана не демонстрировали желания попробовать войти в храм, ворота оставались открытыми. Гвенивер и Липилла, дежурившая в тот день у ворот, стояли вдвоем и наблюдали, как Арда, сидя в седле прямо и вызывающе, проезжала через ворота. Когда она выехала на дорогу, люди Кабана вскочили на ноги и отвесили ей глубокие, полные уважения поклоны.

- Ублюдки, - тихо сказала Гвенивер. - Придерживаются каждой буквы закона, тем временем искажая суть.

- Ты права. Неужели они действительно убили бы тебя?

- Скорее отдали бы меня Баркану. Но прежде я бы умерла!

Они обменялись озабоченными взглядами. Гвенивер уже знала Липиллу, которой было чуть больше сорока, всю свою жизнь, так же как знала и Арду. Они были такими близкими ей людьми, как тетушки или старшие сестры. Но в сердце своем Гвенивер сомневалась, сможет ли она разделить с ними такую строгую жизнь. Арда обогнула холм и скрылась из виду, направляя коня на север. Люди Кабана снова сели и вернулись к своей игре в кости. Гвенивер вспомнила того мужчину, которого она убила на дороге, и пожалела, что не может сейчас поступить так же с теми четырьмя.

Хотя она могла бы вернуться в храм и быть полезной на кухне, Гвенивер немного задержалась у ворот, неторопливо беседуя с Липиллой и глядя вдаль на вольные луга и холмы, такие недоступные для нее. Вдруг вдалеке они услышали стук копыт, быстро приближающийся с юга.

- Наверное Баркан направляет к своим людям посыльных или кого-то еще, - заметила Липилла.

Казалось, люди Кабана на лугу думали так же. Они поднялись, лениво потягиваясь, и повернулись на звук. Внезапно из лесопосадки выскочили три всадника в доспехах, с мечами наготове. Солдаты Кабана на миг опешили, затем с дикими криками обнажили мечи: всадники скакали прямо на них. Гвенивер слышала как вскрикнула Липилла, когда один из солдат Кабана упал наземь с наполовину отрубленной головой. Лошадь стала на дыбы, зашаталась, и Гвенивер увидела знак на щите у одного из всадников.

- Волки!

Не раздумывая, с мечом в руках она побежала вниз, к подножию холма, Липилла тем временем кричала и умоляла ее вернуться. Второй из Кабанов пал, когда она подбежала; третьего окружили двое всадников; четвертый вырвался и побежал вверх по склону холма, словно в ужасе он пытался добраться до святыни храма, которую оскверняло само его присутствие. Когда он увидел, что Гвенивер гонится прямо за ним, то заколебался в нерешительности, затем скользнул в сторону, будто желая обойти вокруг нее. С воем и неземным хохотом, который самопроизвольно вырвался у нее, она размахнулась, ударила и, прежде чем он успел отразить удар, рассекла ему правое плечо. Когда меч выскользнул из его обессиливших пальцев, Гвенивер захохотала снова и пронзила ему горло. Ее смех перешел в крик баньши, когда брызнула алая кровь, и воин упал.

- Моя госпожа! - голос принадлежал Рикину и был едва слышен на фоне ее смеха. - О, ради владыки преисподней!

Смех оборвался. Усталая и безучастная, она уставилась на труп у ее ног. Словно в тумане она видела, как Рикин спешился и медленно подошел к ней.

- Моя госпожа! Госпожа Гвенивер! Вы меня узнаете?

- Что? - Она озадаченно подняла глаза. - Конечно узнаю, Рико. Разве я не знаю тебя добрых полжизни?

- Но, госпожа, нехорошо, даже когда мужчина становится таким неистовым, какой были сейчас вы.

Она почувствовала себя так, будто бы он вылил на нее ушат ледяной воды. С минуту она глядела на него, как слабоумная, в то время как он рассматривал ее со смущенным интересом. Рикин был, как и она сама, девятнадцати лет, широколицым, как солнышко, блондином. Вместе с ее братьями, его считали одним из самых надежных мужчин во всей армии, если не во всем королевстве. Было странно, что он смотрел сейчас на нее так, как будто она представляла собой опасность.

- Видите ли, госпожа, так оно и было, - сказал он. - У меня в жилах кровь застыла, когда я услышал ваш смех.

- Думаешь, у меня не застыла? Неистовой! Клянусь самой Богиней, именно такой я и была.

Дагвин, стройный, постоянно ухмыляющийся брюнет, подошел к ним с лошадью на поводе и поклонился.

- Как плохо, что они оставили четверых, госпожа, - заметил он. - С двумя вы могли бы справиться сами.

- Может быть даже с тремя, - добавил Рикин. - А где же Кам?

- Избавляет своего коня от страданий. Один из тех мерзавцев действительно рубанул мечом в нужную сторону.

- Ничего, у нас сейчас их лошади, а также весь провиант. - Рикин взглянул на Гвенивер. - Мы находились здесь в лесах, госпожа, ожидая, когда будет можно нанести удар. Мы подумали, что Кабан не может сидеть здесь все лето. - Он сделал паузу. - А крепость сметена с лица земли.

- Я была в этом уверена. А как Блейдбир?

- Он еще стоит. Тамошний народ давал нам еду. - Рикин посмотрел в сторону, его рот исказился. - Кабан настиг наше войско на дороге. Это было как раз на заре, мы были только наполовину одеты, когда эти ублюдки овладели холмом без всякого предупреждения и даже без звука трубы. Их было в два раза больше, чем нас, поэтому господин Авоик закричал, что мы должны отступать, чтобы спасти себе жизнь. Но мы не успели сделать это достаточно быстро. Простите, госпожа. Мне следовало бы умереть там с ним, но я подумал о вас, я хочу сказать, о вас и обо всех женщинах, я подумал, что было бы лучше мне погибнуть во дворе замка, защищая вас.

- И мы тоже, - вступил в разговор Дагвин. - Но мы слишком опоздали. Кабаны не давали нам покоя всю дорогу, и, когда мы достигли крепости, она пылала. Мы едва не сошли с ума, думая, что вас убили, но Рико сказал, вы могли уйти в храм.

- Тогда мы поехали сюда, - подхватил Рикин. - И когда увидели, что проклятые Кабаны расположились лагерем у ворот, то поняли, что вы, должно быть, находитесь внутри.

- А мы здесь и были, - сказала Гвенивер. - Ну что же, отведите лошадей и фургон с содержимым наверх. Там есть несколько домиков для мужчин, чьи жены пришли сюда всего на один или два дня. Вы можете оставаться там, пока я решу, что нам делать дальше.

Хотя Дагвин поспешил исполнить приказ, Рикин не торопился, он почесал испачканное лицо тыльной стороной еще более грязной руки.

- Нам, госпожа, надо бы похоронить этих Кабанов. Не можем же мы оставить эту работу святым особам.

- Действительно. Я... Я думаю: что скажет об этом верховная жрица? Ладно, это мои заботы. Большое спасибо, что спасли меня.

Рикин улыбнулся, что было едва заметно по его губам, затем поспешил за остальными.

Хотя Арда была недовольна, узнав, что у ворот храма были убиты четыре человека, постепенно она смирилась, даже заметила, что, возможно, Богиня таким образом наказывала Кабана за непочтительность.

- Это несомненно, - сказала Гвенивер, - потому что это Она сразила одного из них. Я была ничем иным, как мечом в Ее руках.

Арда внимательно посмотрела на нее. Они сидели в ее кабинете, в скромной комнате с каменными стенами, книжной полкой с шестью священными книгами у одной стены и столом, заваленным счетами храма, с другой. Даже сейчас, когда Гвенивер уже твердо решила, она не переставала об этом думать. Когда-то ее высшей целью было стать верховной жрицей и сделать этот кабинет своим собственным.

- Весь вечер я молилась Ей, - продолжала Гвенивер. - Я собираюсь вас покинуть, госпожа. Я хочу присягнуть Луне и передать право управлять кланом Макле. Затем я возьму моих людей и поеду в Кермор к королю с петицией от клана Волка. Раз у меня будет татуировка, Кабану не захочется причинять мне вред.

- Так-то оно так, но все же это опасно. Меня все время будет терзать мысль о том, что ты где-то на дороге в сопровождении всего трех всадников. Кто знает, что сейчас у людей на уме, даже если ты жрица?

- Не только трех, госпожа. Я - четвертая.

Арда замерла, словно приросла к стулу, когда начала понимать, что имеет в виду Гвенивер.

- Разве вы не помните, что вы говорили мне о четвертом лице Богини? - продолжала Гвенивер. - О Ее темной стороне, когда луна становится черной и кровавой, о матери, которая поедает собственных детей.

- Гвен. Это не то.

- То. - Гвенивер подняла голову, встала и начала ходить по комнате. - Я собираюсь вступить со своими людьми в войну. Она продолжается уже слишком долго, так как в Дэвери сражаются давшие обет Луне воины.

- Тебя убьют. - Арда поднялась со стула. - Я тебе этого не позволю.

- Разве это в нашей власти позволить или не позволить, если Богиня зовет меня? Сегодня я ощутила на себе Ее руку.

Их взгляды встретились, и, когда Арда первой отвела глаза в сторону, Гвенивер поняла, что она больше не ребенок, а женщина.

- Есть способы проверить, вдохновение ли это, - сказала наконец Арда. - Приходи сегодня ночью в храм. Если Богиня даст тебе знамение, то не мне говорить тебе "нет". Но если Она не одобрит...

- Меня защитит ваша мудрость.

- Прекрасно. А что, Если Она даст знамение, но не то, о котором ты думаешь?

- Тогда я все равно присягну Ей. Время пришло, моя госпожа. Я хочу услышать тайное имя Богини и дать обет.

Готовясь к обряду, в тот вечер Гвенивер постилась. Пока обитатели храма сидели за ужином, она принесла воды из колодца, нагрела себе ванну у кухонного очага. Затем, одеваясь, она остановилась, рассматривая рубашку своего брата, которую она же вышила для него год назад. На кокетке с обеих сторон был вышит красными нитками бегущий волк их клана, окруженный замысловатым переплетением. Рисунок соединялся сам с собой так мудрено, что казался цепочкой узелков, сплетенных из многих нитей, но на самом деле там была только лишь одна линия, и каждый узелок следовал непосредственно за предыдущим. "Моя судьба такая же запутанная", - сказала она сама себе.

И вместе с мыслью пришло леденящее чувство того, что она говорила лучше, чем могла подумать. Закончив одеваться, она была перепугана. Не из-за того, что она может погибнуть в битве; она знала, что ее убьют, может быть скоро, может быть спустя много лет. Это было во власти Черной Богини потребовать от своих жриц принести последнюю жертву, когда Она считала, что время подошло. Когда Гвенивер взяла в руки пояс для меча, она остановилась в нерешительности, одолеваемая искушением бросить его на пол; затем пристегнула его и одобрительно кивнула.

Круглый деревянный храм стоял в центре огороженной крепостными стенами территории. По обе стороны от двери росли скрученные, похожие на пламя кипарисы, завезенные из Бардека и оберегаемые в холодные зимы. Когда Гвенивер проходила между ними, она почувствовала большую волну энергии, будто бы она прошла через ворота в другой мир. Она девять раз постучала в дубовую дверь и дождалась пока ей ответили изнутри девятью приглушенными ударами. Тогда она отворила дверь и вошла в переднюю, слабо освещенную единственной свечой. Ее ожидала жрица, облаченная в черное.

- Оденешь это в храме. Возьми также свой меч. Так распорядилась верховная жрица.

Во внутреннем святилище полированные деревянные стены отражали тусклый свет, излучаемый девятью масляными светильниками, пол был выстлан свежим тростником. У дальней стены стоял жертвенник. Это был валун, необработанный по сторонам кроме верхней, которая была ровной, как стол. Над ним висело огромное круглое зеркало - единственный образ Богини, который Она принимает в своих храмах. Слева стояла Арда, одетая в черное.

- Вынь свой меч из ножен и положи на жертвенник.

Гвенивер присела в реверансе перед зеркалом, затем сделала так, как ей сказала верховная жрица. Через боковую дверь вошли три старшие жрицы и молча встали справа. Они должны были стать свидетелями ее клятвы.

- Мы собрались, чтобы научить и принять ту, которая бы служила Богине Луны, - продолжала Арда. - Мы все хорошо знаем Гвенивер из клана Волка. Есть ли какие-нибудь возражения против ее кандидатуры?

- Никаких, - сказали все три хором. - Мы знаем ее, как одну из тех, кого благословила Наша Госпожа.

- Ну что же, хорошо. - Верховная жрица обратилась к Гвенивер. - Клянешься ли ты служить Богине все свои дни и ночи?

- Клянусь, моя госпожа.

- Клянешься ли ты никогда не познать мужчину?

- Клянусь, моя госпожа.

- Клянешься ли ты никогда не раскрыть тайну святого имени?

- Клянусь, моя госпожа.

Арда подняла руки и трижды хлопнула в ладоши, затем еще три раза и, наконец, еще три, отмеряя ударами святое число в его простой пропорции. Гвенивер почувствовала торжественное, благословенное спокойствие, сладость, словно мед протекал через все ее тело. Наконец решение было принято, клятва дана.

- Из всех богинь, - продолжала Арда, - только у Нашей Госпожи нет имени, известного простому народу. Мы слышим о Ипоне, мы слышим о Сироне, мы слышим об Аранродде, но Наша Госпожа всегда остается просто Богиней Луны. - Тут она обратилась к трем свидетельницам. - А почему же так получается?

- Ее имя - секрет.

- Это тайна.

- Это загадка.

- Но все же, - сказала Арда, когда выслушала ответы, - эту загадку легко разгадать. Как зовут Богиню?

- Ипона.

- Сирона.

- Аранродда.

- И все остальные, - было сказано в унисон.

- То, что вы сказали, верно. - Арда обратилась к Гвенивер. - И вот оно, решение этой загадки. Все богини - суть одна богиня. Она известна под всеми именами и без имени, потому что Она одна.

Гвенивер пронзил озноб неистовой радости.

- Не важно, каким именем Ее называют мужчины и женщины, Она - Единая, - продолжала Арда. - И существует лишь одно священство, которое служит Ей. Она - как чистый солнечный свет, когда он пронзает покрытое грозовыми тучами небо и обращается в радугу, многоцветную, но на самом деле одну.

- Я давно об этом думала, - прошептала Гвенивер. - Теперь я это знаю.

Верховная жрица снова хлопнула девять раз в ладоши, затем обратилась к свидетельницам.

- А теперь вопрос к Гвенивер, которая впредь не женщина, а жрица. Как она будет служить Богине? Пусть она преклонит колено в молитве у жертвенника.

Гвенивер встала на колени лицом к мечу. Она могла видеть в зеркале себя - призрачную фигуру в мерцающем свете. С трудом узнала она свое лицо, коротко обрезанные волосы, зловещую улыбку на губах, глаза, горящие жаждой мести.

- Помоги мне, о Небесная Госпожа, - молилась она. Я хочу крови и мести, а не слез и скорби.

- Смотри в зеркало, - прошептала Арда. - Проси Ее прийти к тебе.

Гвенивер распростерла руки над жертвенником и сосредоточилась. Сначала она не видела ничего, кроме самой себя и храма на заднем плане. Арда затянула высоким голосом заунывную песнь на древнем языке. Казалось, масляные светильники мерцали в такт с длинным, изломанным размером стиха, пение то усиливалось, то затихало, завывая в стенах храма, как холодный ветер. Свет в зеркале изменился, потускнел, превратился во тьму, дрожащую тьму, холодную, как небо без звезд. Пение продолжалось, голос жрицы, причитая, выговаривал древние слова. Гвенивер почувствовала, как волосы сзади кололи ей шею; во тьме зеркала появились звезды в кружении и танце бесконечного неба. Между ними возник Ее образ.

Она возвышалась над звездами, Ее лицо было неумолимым и беспощадным, опьяненным кровью. Она покачала головой, и огромная грива черных волос закрыла небо. Гвенивер едва могла вздохнуть, когда черные глаза посмотрели в ее сторону. Это была Богиня Темного Времени, чье сердце пронзил меч. Она требовала не меньшей жертвы от тех, кто Ей поклонялся.

- Моя госпожа, - прошептала Гвенивер. - Прими мою жертву: я буду служить тебе вечно.

Глаза рассматривали ее продолжительное время, свирепые, сверкающие, предельно холодные глаза. Гвенивер чувствовала Ее присутствие повсюду, как будто Богиня стояла рядом с ней, позади нее и перед ней.

- Прими меня, - сказала она. - Я буду мечом в твоей руке.

Лежавший на жертвеннике меч ярко вспыхнул и засверкал кровавым светом, отбрасывая отблески вверх, от чего зеркало стало красным. Пение прекратилось. Арда видела предзнаменование.

- Поклянись ей, - голос жрицы дрогнул, - что, служа ей, ты будешь жить... - Ее голос сломался замолк.

- Я клянусь всем сердцем.

Глаза Богини в зеркале излучали радость. Свет плясал на мече, как огонь, затем начал гаснуть. Когда он потух, зеркало стало черным небом со звездами, затем просто тьмой.

- Свершилось! - Арда хлопнула в ладоши, гулкое эхо раскатилось по храму.

В зеркале отражалось бледное, покрытое потом лицо Гвенивер.

- Она пришла к тебе, - сказала верховная жрица. - Она дала тебе благословение, которое многие назвали бы проклятьем. Ты выбрала, и ты дала клятву. Служи же Ей хорошо, иначе смерть станет твоим уделом.

- Я никогда не изменю Ей. Как я могу, ведь я смотрела в глаза Ночи?

Арда хлопнула в ладоши девять раз, отмеряя трижды по три. Все еще дрожа, Гвенивер поднялась и взяла свой меч.

- Никогда я не думала, что Она тебя примет. - Арда была готова заплакать. - Но теперь я могу только молиться за тебя.

- Я буду высоко ценить эти молитвы, как бы далеко я ни находилась.

В храм вошли еще две жрицы. Одна несла серебряную чашу с синим порошком, другая две тонких серебряных иголки. Когда они увидели меч в руке Гвенивер, то обменялись испуганными взглядами.

- Поставьте ей знак на левой щеке, - сказала Арда. - Она служит Нашей Госпоже Тьмы.

Благодаря провианту, который Рикин и другие захватили у людей Кабана, сейчас они наслаждались горячим завтраком в первый раз за последние дни, когда они вынуждены были довольствоваться кашей и солониной. Ели они медленно, смакуя каждый кусок и получая еще большее удовольствие от того, что временно чувствовали себя в безопасности. Когда трапеза была почти на исходе, Рикин услышал, что кто-то ведет коня к их домику. Он вскочил на ноги и поспешил наружу, обнажив меч на случай, если Кабан подослал шпиона. Но это была Гвенивер, одетая в одежду брата и ведущая под уздцы большого боевого коня. В свете утреннего солнца ее левая щека казалась обожженной, она была опухшая и красная; в середине красного пятна вырисовывался синий полумесяц. Все трое замерли не в силах вымолвить ни слова, а она как ни в чем не бывало улыбалась им.

- Госпожа! - наконец заговорил Дагвин. - Теперь вы остаетесь в храме?

- Нет. Сегодня мы собираем вещи и едем в Кермор. Грузите столько продуктов, сколько смогут увезти трофейные лошади.

Все трое послушно кивнули, не задавая лишних вопросов. Рикин не мог оторвать от нее взгляд. Хотя теперь никто не назвал бы Гвенивер прекрасной (лицо было слишком широким и из-за этого сильно выделялась челюсть), она была привлекательной, высокой и стройной с грацией дикого животного, особенно заметной в движениях. Вот уже много лет Рикин был безнадежно в нее влюблен. Каждую зиму он, бывало, сидел в одном конце комнаты ее брата и смотрел на нее, недоступную, сидящую в другом конце. Видя, что она дала клятву, он получал жестокое удовлетворение. Теперь она никогда не будет принадлежать другому мужчине.

- Что-нибудь не в порядке? - спросила она у него.

- Все нормально, госпожа. Если позволите, я хотел бы поинтересоваться насчет татуировки. Почему она находится у вас с левой стороны?

- Ты имеешь право знать. Она означает, что я - воин, поклявшийся Луне. - Когда Гвенивер улыбалась, казалось, она превращается в другую женщину, холодную, с жестокими глазами, свирепую. - А ты думал, что такие существуют только в песнях менестрелей, не так ли?

Рикин был так напуган, как будто она ударила его. От неожиданности у Дагвина перехватило дыхание.

- Госпожа Макла теперь глава Волчьего клана, - продолжала она. - Она сделала меня предводителем ее войска до тех пор, пока она не выйдет замуж, и ее муж не примет командование людьми. Если мы доживем до того дня, у вас будет выбор: присягнуть тому человеку или последовать за мной. Но сейчас мы направляемся в Кермор для летних боевых действий. Волк поклялся привести людей, и Волк никогда не нарушит слово.

- Ну что же, госпожа, - сказал Рикин, - может быть мы не такое большое войско, но если кто-нибудь посмеет сказать плохое слово о нашем предводителе, я сам перережу этому ублюдку глотку.

Они отправились в путь и двигались осторожно на случай, если на дороге скрывается в засаде кто-нибудь из людей Кабана. Дагвин и Камлун по очереди ехали впереди. Они двигались по боковым дорогам через холмы. Хотя Кермор находился в добрых десяти днях езды, безопасность была намного ближе, в фортах старых союзников Волка, на юге и на востоке. Два дня они огибали Волчьи владения, не позволяя себе ехать по собственным землям на тот случай, если люди Кабана патрулировали территорию. Утром третьего дня они пересекли реку Нер возле редко используемого брода и взяли курс больше на юго-восток, направляясь в земли Оленьего клана. Той же ночью они расположились на опушке леса, который Волки и Олени использовали совместно, как охотничьи угодья. При виде знакомых деревьев на глазах Гвенивер выступили слезы. Она вспомнила, как ее братья любили здесь охотится.

Пока мужчины привязывали коней и ставили палатки, Гвенивер беспокойно бродила вокруг. Ее начали одолевать тяжелые сомнения. Одно дело говорить о походе на войну самой, другое видеть свой крошечный отряд и сознавать, что их жизни зависят от того, как она будет ими руководить. Под предлогом поиска сухих веток она зашла в лес и долго бродила среди деревьев, пока не обнаружила маленький ручей, тихо бегущий по камням между покрытыми папоротником берегами. Вокруг нее старые дубы отбрасывали тени, которые, казалось, лежали там с сотворения мира.

- Богиня, - прошептала она. - Я выбрала правильный путь?

Она не увидела знамения на мерцающей поверхности воды. Она обнажила меч и посмотрела на лезвие, которое горело огнем на жертвеннике. Затем, казалось, она почувствовала, что вокруг нее собрались души умерших: Авоика, Мароика, Беноика, и последнего из них, ее отца, Каддрика, - тех сильных, высоких, беспощадных людей, чьи жизни повлияли на ее жизнь, чья гордость соединилась в ее собственной.

- Я никогда не оставлю вас лежать неотмщенными.

Она слышала, как они вздохнули о своей горькой судьбе, или, быть может, это ветер шумел в листве, ибо исчезли они так же тихо и быстро, как и появились. Но все же она знала, что Богиня дала ей знамение так же, как и в тот раз, когда Она благословила меч.

- Месть! Мы будем вершить ее ради Богини.

С мечом в руках Гвенивер пошла назад к мужчинам, но вдруг услышала позади себя хруст сухой ветки и звук шагов. Она обернулась и подняла меч.

- Выходи! - резко сказала она. - Кто беспокоит жрицу, присягнувшую Богине Темного Времени?

Из кустарника вышли с мечами наготове два человека в рваной, грязной одежде, с небритыми лицами и спутанными волосами. Когда они рассматривали Гвенивер прищуренными глазами, казалось, что Богиня находится рядом с ней; осязаемое присутствие, от которого волосы становятся дыбом. Она смерила их взглядом с улыбкой на лице, которая, казалось, возникала помимо ее воли.

- Вы не ответили мне, - сказала Гвенивер. - Кто вы такие и что здесь делаете?

Черноволосый стройный парень посмотрел на другого со следами улыбки; рыжий, однако, отрицательно покачал головой и сделал шаг вперед.

- Разве где-то поблизости есть храм, моя госпожа? - спросил он. - Или вы живете отшельницей в этом лесу?

- Я вожу мой храм с собой в дорожной сумке. Вы никогда еще не встречали жрицу моего обряда и маловероятно, что когда-нибудь встретите еще.

- Действительно, у нее на лице знак, - вмешался черноволосый. - Но я уверен, она...

- Придержи язык, Драус, - резко прервал рыжий. - Здесь что-то очень странное. Итак, госпожа, вы на самом деле совершенно одна в этом проклятом лесу?

- Какое вам до этого дело? Богиня видит святотатство, неважно, как далеко от людских глаз оно происходит.

Когда Драус начал говорить, Гвенивер шагнула вперед, потрясая мечом, словно бросая ему вызов. Она поймала его взгляд и, не отводя глаз, уставилась на него, чувствуя, что Богиня, как черная тень, стоит у нее за спиной; ее рот растянулся в улыбке. Драус резко отступил, его широкие глаза наполнял страх.

- Она сумасшедшая, - прошептал он.

- Я же говорил: попридержи язык! - огрызнулся рыжеволосый. - Здесь сумасшедшая, а там отмеченная богами, мерзкий ты ублюдок! Госпожа, приношу извинения за то, что мы вас побеспокоили. Не дадите ли нам благословение вашей Богини?

- О, с большой радостью! Но вы даже не знаете, о чем просите. - Вдруг она засмеялась, холодный всплеск радости, который она не могла подавить. - Идите за мной, а там мы посмотрим насчет благословения.

Гвенивер повернулась на каблуках и зашагала между деревьев. Хотя она слышала, что двое идут за ней, Драус что-то возражал шепотом, она ни разу не оглянулась, пока они не достигли лагеря. Когда Рикин увидел следовавших за ней мужчин, он закричал и подбежал с мечом в руках.

- Здесь нет никакой ошибки, - сказала Гвенивер. Возможно, я нашла двух человек пополнения.

С минуту мужчины смотрели друг на друга в полном недоумении.

- Драус! Абрин! - заорал Рикин. - Что, черт возьми, с вами случилось? Где остальное войско?

Только тогда Гвенивер увидела едва заметные эмблемы на их запачканных рубашках: Олени.

- Убиты, - произнес Абрин холодным, безжизненным голосом. - И лорд Мейер с ними. Многочисленная орава проклятых всадников Кантрэя разбила нас в прах дней пять назад. Крепость пала, и будь я проклят, если знаю, что случилось с нашей госпожой и с детьми.

- Мы пытались добраться до Волка, - вмешался Драус. Он сделал паузу и горько улыбнулся. - Я понимаю, что это не помогло бы нам ни на йоту.

- Ни на йоту, - повторила Гвенивер. - Наша крепость была также стерта с лица земли. Но вы наверное ужасно голодны? У нас есть еда.

Абрин и Драус с жадностью набросились на сухари и сыр, как будто это был пир, и в процессе еды рассказали о своих приключениях. Около ста пятидесяти людей короля-самозванца напали на Оленя как раз в тот момент, когда он покидал крепость, направляясь в Кермор. Так же как и Авоик, лорд Мейер приказал своим людям броситься врассыпную. Но, когда Абрин и Драус попытались отбиться, то потеряли коней. Люди Кантрэя не стали их преследовать; они направились прямо в крепость и ворвались внутрь без предупреждения, прежде чем успели закрыться ворота.

- Должно быть, все происходило именно так, - закончил Абрин. - Во всяком случае, он был захвачен, когда мы туда вернулись.

Гвенивер и ее спутники задумчиво кивнули.

- Итак, - сказала она наконец, - мне кажется, что они спланировали этот набег совместно с Кабаном. Я понимаю, что на уме у этих мокрохвостых шакалов: блокировать земли Волка, чтобы проклятому Кабану было легче с ними управиться.

- Нелегко будет этим свиньям захватить земли Оленя, - сказал Абрин. - У лорда Мейера на королевской службе два брата.

- Не думаю, что они достаточно безрассудны, чтобы попытаться взять земли вашего клана, - ответила Гвенивер. - Они расположены слишком далеко на юге. Но, уничтожив крепость и убив вашего господина, они лишили нас ближайшего союзника. Теперь они попытаются закрепиться во владении Волка и в дальнейшем оттуда будут покусывать Оленя.

- Совершенно верно. - Абрин смотрел на нее с откровенным восхищением. - Госпожа действительно хорошо разбирается в военных вопросах.

- А когда я знала что-нибудь еще, кроме войны? Итак, к делу. У нас есть свободные лошади. Если хотите, можете идти с нами, но предупреждаю, я служу богине тьмы и крови. Это я и имела в виду под Ее благословением. Хорошо подумайте, прежде чем согласитесь.

Они думали, все время глядя на нее; наконец Абрин ответил за двоих.

- Что еще нам остается, госпожа. Мы - всего лишь двое опозоренных мужчин без господина, который повел бы нас, без клана, к которому бы мы примкнули.

- Тогда решено. Вы поедете под моим начальством и, обещаю вам, у вас будет шанс отомстить.

Они улыбнулись ей с искренней благодарностью. В те дни воин, оставшийся живым в битве, в которой погиб его господин, считался опозоренным человеком. Ему отказывали в убежище и поднимали на смех везде, куда бы он ни приехал.

По мере того, как отряд продвигался на юг, к Кермору, они подбирали других людей, таких как Абрин и Драус, оставшихся в живых от войска Оленя. Все они упрямо молчали о своем прошлом, но были достаточно отчаявшимися, чтобы не изумляться при виде жрицы во главе войска. В конечном счете у Гвенивер стало тридцать семь человек, всего на три меньше, чем поклялся привести Авоик. И в самом деле, они присягали ей с такой радостью и принимали ее так легко, что она была удивлена. В последнюю ночь пути она подошла к бивачному костру, где сидел Рикин, и присела рядом. Тот ждал ее, как ординарец.

- Ответь мне вот что, - попросила она. - Ты думаешь, эти парни все еще будут слушаться меня, когда мы придем в Кермор?

- Конечно, госпожа. - Он удивился ее вопросу. - Вы для них та, которая подобрала их на дороге и дала возможность снова почувствовать себя людьми. Кроме того, вы - жрица.

- Разве для них это что-нибудь значит?

- О, вдвойне. И потом, все мы слышали сказания о воинах, поклявшихся Луне, не так ли? Но вдвойне чудесно увидеть одну из них собственной персоной. Большинство бойцов думают, что это знамение. Это все похоже на Двуумер, а вы - на ту, на кого он наложил печать. Все мы знаем, что это непременно принесет нам удачу.

- Удачу? Этого я вам не принесу, а принесу благосклонность Луны в ее Темное Время. Ты и вправду хочешь такой благосклонности, Рикин? Это - неприятная вещь, холодный ветер с того света.

Рикин содрогнулся, словно почувствовал дуновение такого ветра. Он долго смотрел в костер.

- Каким бы оно ни было, это - все, что мне осталось, - наконец произнес он. - Я пойду за вами, вы пойдете за Богиней, и посмотрим, что она нам принесет.

Кермор лежал в устье реки Белавер, водной артерии, которая была естественным хребтом королевства. Приливы и отливы вырезали в меловом утесе широкую гавань. Форт Дэвери лежал опустошенный, и Кермор, предоставив за своими высокими стенами убежище восьми тысячам человек, был на то время вторым по величине городом королевства. От береговой линии с пирсами и молами, город простирался вверх по реке множеством кривых улочек, как рябь от камня, брошенного в пруд. Все время, пока гвербрет держал город в безопасности, торговля с Бардеком делала его богатым. Крепость внутри крепости, Форт Кермор стоял на невысоком насыпном холме посреди города недалеко от реки. Внутри двойного кольца стен находилась приземистая каменная башня - брок, каменные прилегающие строения и казармы, все с шиферными крышами. Нигде не было ни одного кусочка дерева, который мог бы вспыхнуть от горящей стрелы. Снаружи главных ворот были навесные башни, сами ворота, обитые железом, открывались и закрывались лебедкой.

Когда Гвенивер вела войско по булыжной мостовой, звучали здравицы: "это Волк! Клянусь всеми богами, это Волк!" Люди высыпали из брока и казарм; пажи, одетые в королевские цвета, красный и серебристый, подбежали к ним с приветствиями.

- Боже мой! - закричал какой-то парень. - Мы слышали, что вы убиты!

- Мой брат убит, - сказала Гвенивер. - Иди и сообщи королю, что госпожа Гвенивер выполнила клятву лорда Авоика.

Паж вытаращил глаза на ее татуировку, затем умчался внутрь башни брока. Рикин подъехал к ней на коне и улыбнулся, показывая ряд красивых зубов.

- Госпожа, они думают, что вы - призрак с того света. Изволите приказать воинам спешиться?

- Именно. Итак, все эти дни ты действовал, как капитан. Пришло время сказать, что теперь ты стал им официально.

- Моя госпожа жалует меня слишком высоко.

- Она не жалует тебя, и ты это знаешь. Ты никогда не был застенчивым, Рико, не притворяйся им теперь.

Смеясь, он отвесил ей полупоклон, сидя в седле, и повернул коня назад к воинам.

Гвенивер стояла возле своего коня и нервно смотрела на брок, ожидая возвращения пажа. Хотя братья рассказывали ей о великолепии Кермора, она сама никогда прежде здесь не бывала. Все семь этажей в высоту, массивная башня соединялась с тремя меньшими. Темно-серое строение напоминало кулак великана, превращенный в камень силами Двуумера. Рядом находились конюшни и казармы, достаточно вместительные для сотен воинов. Над всем этим реял красный с серебристым флаг, с гордостью возвещая о том, что сам король находился в резиденции. Когда Гвенивер обвела взглядом увеличивающуюся толпу, она увидела, что все знатные господа смотрели на нее, но боялись заговорить, пока король не выскажет свое мнение по этому странному вопросу. Когда она уже начала проклинать медлительность пажа, окованная железом дверь отворилась, и на пороге показался сам король со свитой пажей, в сопровождении советников.

Глин, гвербрет Кермора, или его величество король Дэвери, как он предпочитал называться, был двадцати шести лет, высокий и грузный, с белыми волосами, вдобавок обесцвеченными известью по тогдашней королевской моде так, что они окаймляли его квадратное лицо, как львиная грива. Глубоко посаженные голубые глаза постоянно выражали озабоченность, ибо он взял на себя ответственность так же серьезно, как и права. Когда Гвенивер преклонила перед ним колено, она почувствовала благоговейный страх. Всю свою жизнь Гвенивер слышала об этом человеке, а сейчас он стоял перед ней, уперев руки в бока, и смотрел на нее с несколько смущенной улыбкой.

- Встаньте, госпожа Гвенивер, - сказал Глин. - Не хочу, чтобы вы сочли меня за невоспитанного человека, но никогда я не думал увидеть тот день, когда женщина приведет мне войско.

Гвенивер присела в реверансе ровно настолько, насколько позволяли ей бриджи.

- О, мой достопочтенный сеньор. Никогда еще клан Волка не нарушил клятвы, ни разу за все долгие годы войны.

- Я очень хорошо об этом помню. - Он медлил, подбирая слова. - Мне сказали, что у вас есть сестра. Позже, когда вы отдохнете, вы, несомненно, изъявите желание поговорить со мной о судьбе Волка.

- Да, я буду просить такой милости и надеюсь, что вы проявите заботу в этом вопросе.

- Конечно. Вы поживете у меня некоторое время в качестве почетной гостьи или вам нужно немедленно вернуться в храм?

Это был трудный вопрос, и Гвенивер всем сердцем воззвала к Богине.

- Мой сеньор, - ответила она. - На меня пал выбор святейшей Луны, как на присягнувшего ей воина. Я пришла, чтобы просить вашей милости и надеюсь, вы позволите мне занять место во главе моего войска и отправиться в путь в составе армии под вашим командованием.

- Что? - Он забыл полагающийся в таких случаях этикет. - Но вы, должно быть, насмехаетесь! Что может получить женщина в сражениях и походах?

- То же, что и мужчина, мой сеньор: честь, славу и возможность убивать врагов короля.

Глин колебался. Он посмотрел на ее татуировку, будто бы вспоминая древние сказания о тех, кто служил Богине Темного Времени, затем повернулся к войску.

- Итак, друзья, - обратился он. - Вы удостаиваете эту госпожу чести быть вашим капитаном?

Они ответили утвердительно. Дагвин дерзко вопил из последней шеренги, что Гвенивер была колдуньей.

- Тогда я воспринимаю как знамение, что присягнувший Луне воин появился при моем дворе, - сказал Глин. - Ну что же, госпожа, я удовлетворяю вашу просьбу.

По мановению руки короля слуги высыпали, как саранча. Прибежали конюхи и увели лошадей; всадники личного войска короля поспешили к Рикину проводить его и бойцов в казармы; двое помощников управляющего пришли, чтобы сопровождать Гвенивер в большой зал. Вид зала привел ее в замешательство. Достаточно просторный, чтобы вмещать сотню столов для войска, зал имел четыре огромных очага. На стенах среди прекрасных гобеленов висели красные с серебристым знамена, пол покрывала не солома, а разноцветная сланцевая плитка. Гвенивер стояла с глупым видом девушки из провинции и смотрела по сторонам. К ней подошел управляющий двором короля, лорд Оривэйн, и поклонился.

- Приветствую вас, госпожа, - сказал он. - Позвольте мне подыскать вам жилье в нашем скромном броке. Видите ли, ввиду того, что вы - особа благородного происхождения, а вдобавок еще и жрица, я действительно не знаю, к какому рангу вас относить. Возможно, это соответствует тиэрину?

- О, мой добрый господин. Если в комнате есть кровать и очаг, об остальном можете не беспокоиться. Жрица Темной Луны безразлична к рангу.

Оривэйн поцеловал ей руку с искренней признательностью, затем проводил в небольшую комнату в боковой башне и позвал пажей принести ее вещи. Снова она была одна и, беспокойно меряя шагами комнату, думала, сочтет ли король нужным удержать владения Волка теперь, когда Олень понес такую потерю. Через несколько минут в дверь постучали, и вошел тот, кто, возможно, мог бы стать оружием в ее руках в борьбе за спасение клана. Лорд Гветмар был долговязым молодым человеком с впалыми щеками и неаккуратной копной черных волос. Хотя он был знатного происхождения, его семья не владела большими земельными угодьями и не пользовалась особой репутацией среди великих кланов. Родные Гвенивер, однако, всегда обходились с ними, как с равными. Он взял обе ее руки в свои и крепко сжал.

- Гвен, клянусь всеми богами, какая радость для моего сердца видеть тебя в живых. Когда до нас дошла весть о гибели Авоика, я так переживал, как бы ничего не случилось с тобой и с твоей сестрой. Если бы наш сеньор позволил, я бы сразу поскакал на север.

- Несомненно, он не хотел потерять вас и ваше войско, как потерял наше. Макки сейчас в безопасности в храме, мама находится там же с ней.

Улыбнувшись во весь рот, Гветмар устроился на стуле, а Гвенивер уселась на подоконник и смотрела на него.

- Итак, вы действительно собираетесь ехать с нами? - спросил он.

- Собираюсь. Я хочу иметь возможность отомстить, даже если это будет стоить мне жизни.

- Я тебя понимаю и буду молиться всем богам, чтобы они позволили мне расправиться с убийцами Авоика. Послушай, если мы доживем до осени, я со своим войском соединюсь с твоими людьми и помогу в этой борьбе.

- Благодарю вас. Я надеялась, что вы скажете что-нибудь подобное, потому что я думала о землях Волка. Они принадлежат сейчас Макки, вернее, они будут принадлежать ей, если король удовлетворит мою просьбу, чтобы они наследовались по женской линии. Но я все же старшая сестра, и к тому же жрица, а ей ужасно хочется выйти замуж за человека, которого я ей найду.

- Я не сомневаюсь, что ты найдешь достойного. - Гветмар вдруг с грустью посмотрел в сторону. - Макки меньшего не заслуживает.

- Мой господин, вы - болван, ведь речь идет о вас. Я понимаю, Макки никогда не была особо благосклонна к вам, но сейчас она бы вышла замуж за самого Сатану, чтобы выбраться из храма. У меня нет никакого желания говорить какому-нибудь другому жадному до земель господину, где она сейчас находится. Так что у вас пока есть шанс послать ей весточку.

- Гвен! Я ведь искренне люблю твою сестру, а не просто ее земли.

- Я знаю. Почему, вы думаете, я вам ее предлагаю?

Он закинул голову назад и засмеялся так чисто, как солнце, прорвавшееся сквозь грозовые тучи.

- Никогда не думал, что мне выпадет счастье взять ее в жены, - сказал он наконец. - Кажется, что я плачу слишком дешево, принимая имя Волка и Волчий лен.

Гветмар проводил ее вниз в большой зал. По одну сторону возвышался помост, где обедали король и знать. Хотя Глина нигде не было видно, там сидело много господ, лениво попивая эль и слушая игру менестреля. Гвенивер и Гветмар сели рядом с лордом Меймиком, пожилым человеком, который хорошо знал отца Гвенивер. Он разгладил седые усы и печально посмотрел на нее. К ее облегчению он не сказал ни слова о той дороге, которую она себе выбрала. Теперь, когда король одобрил ее выбор, никто не мог себе позволить подвергнуть сомнению такое решение.

Разговор неизбежно коснулся предстоящего летнего сезона военных действий. Он обещал быть затяжным. После кровавых кампаний последних нескольких лет в Керморе просто не было достаточного количества людей, чтобы продолжать осаду Форта Дэвери. Кантрэй также не обладал достаточной численностью войска, чтобы нанести ощутимый удар по Кермору.

- Нас ждет впереди много мелких стычек, если вы хотите знать мое мнение, - произнес Меймик. - И, возможно, один хороший удар на север, чтобы отомстить за Оленя и Волка.

- Два молниеносных налета и еще что-нибудь, - согласился Гветмар. - Но не надо забывать, Элдиф причиняет нам много беспокойств на западной границе.

- Да, это так. - Меймик скользнул взглядом по Гвенивер. - Он становится все наглее и наглее; проникая вглубь, он пускает кровь и нам, и Кантрэй. Держу пари, он приберегает основные силы до тех пор, пока мы оба вконец не истощимся.

- Понимаю. Это и впрямь звучит убедительно.

Вдруг в дальнем конце помоста, возле маленькой двери, которая вела на личную лестницу короля, началась суматоха. Два пажа церемонно преклонили колено, в то время как третий широко распахнул дверь. Ожидая появление короля, Гвенивер приготовилась встать, но вошел другой человек и остановился, окидывая взглядом собравшихся. Блондин с синими глазами, он был очень похож на короля, но стройный, в то время как король был грузным. Его натруженные мечом руки были скрещены на груди, он рассматривал господ презрительным взглядом прищуренных глаз.

- Кто это? - прошептала Гвенивер. - Я думала, брат короля мертв.

- Мертв его настоящий брат, - ответил Гветмар. - А это - Даннин, один из побочных детей старого гвербрета, единственный отпрыск мужского пола. Король очень к нему благосклонен и сделал его капитаном личной охраны. Но когда ты его увидишь в сражении, ты не сможешь плохо отозваться о его происхождении. Он машет мечом, как бог, а не как простой смертный.

С заткнутыми за пояс большими пальцами Даннин прошелся, любезно кивнул Гветмару с почтительного расстояния, затем посмотрел на Гвенивер. На кокетке его рубашки был вышит герб Кермора в виде корабля, но ниже на рукавах красовалась эмблема: метящие в цель соколы.

- Итак, - сказал он наконец, - вы и есть та самая жрица, которая думает, что она - воин, не так ли?

- Да. А я полагаю, что вы - мужчина, который думает, что мог бы разговаривать со мной иначе.

Даннин сел возле нее, повернулся и облокотился на стол. Когда он говорил, то смотрел куда-то в зал, но не на нее.

- Что заставляет вас думать, что вы владеете мечом? - спросил он.

- Спросите моих людей. Я никогда не хвастаюсь.

- Я уже разговаривал с Рикином. Он имел наглость сказать мне, что вы становитесь неистовой.

- Так оно и есть. Или вы собираетесь назвать меня лгуньей?

- Не мое дело как-либо вас называть. Король приказал мне взять вас и ваших людей в его войско, и я делаю то, что он говорит.

- И я делаю.

- С этого момента вы делаете то, что говорю я. Ты меня понимаешь, девочка?

Резким движением руки Гвенивер выплеснула все содержимое своего бокала ему в лицо. У господ за столом перехватило дыхание, раздался приглушенный шепот. Гвенивер освободилась из-за стола и встала, глядя прямо на Даннина, который смотрел, не замечая, как по лицу стекал эль.

- Слушай, ты, сукин сын, - сказала она. - Я - дочь Волка. Если тебе не терпится проверить мои способности, выйдем во двор.

- Ах ты девка!

Она влепила ему пощечину так сильно, что он потерял равновесие.

- Никто не смеет называть меня девкой.

Большой зал погрузился в мертвую тишину; все, от пажа до знатного господина, ждали, что же последует.

- Вы забываете, с кем вы разговариваете, - продолжала она. - Или же вы слепой и не в состоянии видеть татуировку на моем лице?

Даннин медленно поднял руку и потер след от пощечины, но на сей раз его глаза не отрывались от Гвенивер. Они были холодными и пугающими своей глубиной.

- Госпожа, примите мои извинения.

Когда он встал перед ней на колени, в зале раздался вздох облегчения, подобный звуку морской волны.

- Я очень сожалею, что оскорбил вас, ваше святейшество. Мной, должно быть, овладело безумие. Если кто-нибудь позволит себе снова назвать вас девкой, ему придется разговаривать с моим мечом.

- Благодарю. Я вас прощаю.

С легкой улыбкой Даннин встал и вытер забрызганное элем лицо рукавом, все еще глядя на нее. На какой-то миг она пожалела, что дала обет целомудрия. Его плавные движения, предельно высокомерная манера держаться показались ей прекрасными, сильными и чистыми, как лезвие меча на солнце. Но потом она вспомнила черные глаза Богини, и сожаления улетучились.

- Будьте добры, ответьте мне на один вопрос, - попросил он. - Вы едете в авангарде вашего войска?

- Да. Мне было бы лучше умереть, чем услышать как говорят, что я руковожу воинами из тыла.

- Меньшего я и не ожидал.

Даннин поклонился, затем прошел медленно и высокомерно мимо господ к двери. Когда дверь захлопнулась за ним, в зале раздался беспокойный шепот.

- Боже мой! - Гветмар вытирал пот со лба. - Я действительно подумал, что настал ваш последний час. Вы - единственный человек в королевстве, который повздорил с Даннином и остался в живых.

- О, глупости, - сказала Гвенивер. - Я была уверена, что у него найдется достаточно здравого смысла, и он не посмеет обидеть присягнувшую Луне жрицу.

- Ха! - фыркнул Меймик. - Даннин сначала убивает, а потом думает.

Через несколько минут к Гвенивер подошел паж и сказал, что король лично желает говорить с ней. Сознавая, что ей оказана высокая честь, она последовала за ним на второй этаж главной башни, где находились покои короля, меблированные резными стульями и столом, увешанные гобеленами, с бардекскими коврами на полу. Король стоял у очага, выложенного из песчаника, украшенного резьбой в виде кораблей и переплетений. Когда она преклонила колено, король велел ей подняться.

- Я думал о всех ваших родственниках, которые погибли, служа мне, - сказал Глин. - Их смерть камнем лежит у меня на сердце, ваше святейшество. Вы желаете просить меня права передачи земель и имени по женской линии?

- Да, мой сеньор. Теперь, когда я дала обет, я не могу иметь ничего, кроме того, что можно уместить в большой дорожной суме. Но моя сестра скоро обручится с человеком, который согласен взять наш лен и наше имя.

- Понимаю. Ладно, позвольте мне быть откровенным. Я, возможно, не смогу помочь вам в вопросе с землями так скоро, как мне хотелось бы, но совершенно определенно обещаю, что имя будет унаследовано сыном вашей сестры. Ибо как бы сильно я не хотел прогнать Кабана из ваших владений, очень многое будет зависеть от успеха летних боевых действий.

- Мой сеньор столь же щедр, сколь и великодушен. Я понимаю, что беды моего клана для него лишь малая толика всех его забот.

- К сожалению, ваше святейшество, это так. Мне только остается пожелать, чтобы все было иначе.

Когда Гвенивер покидала короля, она встретила Даннина, который без объявления и лишних церемоний открывал дверь, ведущую в королевские апартаменты. Он нервно ей улыбнулся.

- Ваше святейшество, - сказал он. - Мое сердце обливается кровью, когда я думаю о смерти ваших родных. Я сделаю все возможное, чтобы отомстить за них.

- Лорд Даннин очень добр, и я весьма признательна ему.

Гвенивер быстро прошла по коридору, но у лестницы оглянулась и увидела, что он все еще смотрит ей вслед. Вдруг ее бросило в холод, и она почувствовала опасность, словно мокрую и холодную руку у себя на спине. Она могла только предположить, что Богиня посылает ей предупреждение.

На рассвете, когда Гвенивер прохаживалась с Рикином снаружи брока, она увидела одетого в поношенную одежду пожилого мужчину, который гнал через ворота двух вьючных мулов. Хотя на нем были грязные коричневые бриджи и штопанная-перештопанная рубашка с гербом Глина, он держался так прямо и шел так живо, как делает это юный принц. Несколько пажей подбежали помочь ему с мулами, и Гвенивер заметила, что они обращались со стариком почтительно.

- Рико, кто это?

- Старый Невин, моя госпожа, и это его настоящее имя. Он рассказывает, что его папаша в припадке гнева назвал его "никто". - Когда Рикин говорил, то посмотрел на старика с необъяснимым благоговейным страхом. - Он - знахарь. Он собирает дикие травы и приносит их лекарям, а также выращивает некоторые здесь в крепости.

Тем временем как пажи помогали загнать мулов, один из помощников управляющего, проходивший мимо, остановился и низко поклонился знахарю.

- Конечно, наш Невин - полезный человек, - сказала Гвенивер. - Но почему люди обращаются с ним, как с господином?

- Гм... Понимаете. - Рикин выглядел необычно смущенным. - С этим стариком связано что-то такое, что заставляет человека уважать его.

- Правда? Брось ты! Ты что-то скрываешь.

- Госпожа, все говорят, что он - колдун, владеющий Двуумером. И я наполовину этому верю.

- Глупости!

- Отнюдь нет, моя госпожа. Известно, что король посещает старого Невина у него в саду и часами с ним беседует.

- И это значит, что старик - колдун? Без сомнения, королю бывает необходимо время от времени отложить государственные дела, и, вероятно, старик просто развлекает его или что-нибудь в этом роде.

- Пусть будет так, если хотите, - ответил Рикин; но было совершенно ясно, что он не поверил ни одному сказанному ей слову.

В этот момент Невин сам подошел к Рикину с дружеской улыбкой, тот быстро поклонился старцу. Когда старик посмотрел на Гвенивер, его глаза стали холодными, как лед, и, казалось, заглянули ей в самую душу. Вдруг она поняла, что знает его, что каким-то странным образом она ждала встречи с ним, что вся ее жизнь сводилась к этому древнему знахарю. Затем это чувство растаяло, и он приятно улыбнулся ей.

- Доброе утро, моя госпожа, - сказал он. - Слава о вас разнеслась по всей крепости.

- Как, уже? - Гвенивер все еще ощущала дрожь. - Это радует мне сердце.

- Да, поклявшийся Луне воин - это большая редкость. Но, поистине, сейчас тяжелые времена для Нее - Богини с сердцем, пронзенным мечом.

Гвенивер откровенно удивилась. Откуда этот человек знает тайное имя? Невин степенно ей поклонился.

- Простите меня, ваше святейшество. Я должен позаботиться, чтобы пажи аккуратно распаковали травы. Несомненно, мы еще увидимся.

Когда старик ушел, Гвенивер долго смотрела ему вслед. Наконец она обратилась к Рикину.

- Что же, нет слов, капитан, - быстро проговорила она. - Действительно, он - колдун.

Примерно в то же самое время король проводил совет в узкой палате, предназначенной для таких мероприятий, в которой не было ничего, кроме длинного стола и пергаментной карты королевства Дэвери, несколько оживлявшей голую каменную стену. Во главе стола, на стуле с высокой спинкой, обтянутом в торжественном стиле шотландкой с изображением королевского корабля, восседал Глин. По правую руку сидел Даннин. Советники в черных мантиях расположились на табуретах, как вороны вокруг рассыпанного зерна. В это утро король пригласил присутствовать на совете Амайна, верховного жреца Бела из храма Кермора. Тем временем, как собравшиеся поднимались по одному и давали важные советы по вопросам войны, Даннин смотрел в окно и думал о других вещах. Он знал, что окончательные решения будут вынесены позже в кругу короля и его воинов-вассалов. К концу совета, однако, собравшиеся затронули вопрос, который привлек внимание Даннина. Саддар, пожилой человек с седыми бакенбардами и дрожащим подбородком, поднялся и поклонился королю.

- Приношу свои извинения, мой сеньор, - сказал он, - но я хочу поинтересоваться: зачем вы взяли госпожу Гвенивер в свое войско?

- После всего того, что ее клан для меня сделал, - ответил Глин, - я не смог бы отказать ей в просьбе, с которой она ко мне обратилась. Я уверен, Даннин сможет оградить ее от настоящей опасности, и достаточно скоро она устанет от походов и боев.

- А... - Пожилой советник сделал паузу, ожидая поддержки среди других присутствующих. - Мы думали, что, возможно, было бы проще принять надлежащие меры, принудить ее вернуться в храм, затем приказать ее людям...

Даннин вынул свой украшенный драгоценностями кинжал и метнул, целясь в стол прямо напротив Саддара. Онемев от ужаса, советник отпрыгнул назад, кинжал воткнулся в дерево.

- Скажи-ка, голубчик, что-нибудь еще, - заговорил Даннин. - Как может такой трус, как ты, судить такого воина, как она?

Когда король засмеялся, все советники последовали его примеру, даже Саддар.

- Даннин высоко ценит ее дух, господа, - сказал Глин. - В таких вопросах я полностью ему доверяю.

- Я никогда не спорил с лордом Даннином по вопросам войны, мой сеньор. Просто я подумал об уместности всего этого.

- Можешь засунуть уместность себе в одно место, - огрызнулся Даннин.

- Придержи свой язык! - резко вмешался король. - Друзья, уверяю вас, что я уважаю вашу мудрость намного больше, чем мой надменный брат, но я дал госпоже слово чести. Кроме того, я пригласил на совет его святейшество, чтобы он разъяснил нам подробнее суть дела.

Все обратили взгляд к жрецу, который поднялся и кивнул в сторону собравшихся. Подобно всем вассалам Бела, у него была чисто выбритая голова; он носил на шее крученое золотое ожерелье и простую льняную тунику, перевязанную на поясе куском грубой веревки. С пояса свисал маленький золотистый серп.

- Король желал узнать о месте, которое занимает обряд госпожи Гвенивер, - сказал Амайн мягким, глубоким голосом. - Это очень правильное служение, уходящее корнями к Началу Времени, когда, как сообщают летописи, женщины были вынуждены становиться воинами под жестоким давлением обстоятельств. Поклонение Луне в Ее Темное Время ни в коем случае нельзя смешивать ни с обрядом Ипоны, ни с обрядом Аранродды.

При упоминании второго имени он остановился и скрестил пальцы в знаке, предотвращающем колдовство. Многие из советников сделали то же самое.

- Сейчас, по правде говоря, я был удивлен, обнаружив, что знание обрядов воина остается живым. И я делаю вывод, что в храмах святые жрицы держат сведения о таких вещах в целостности и сохранности.

Когда Амайн занял свое место, мужчины озабоченно переглянулись.

- Теперь вы видите, добрый Саддар, - сказал Глин, что я не могу идти наперекор Святой Богине.

- Конечно нет, мой господин, и пусть Она простит мне то, что я поставил под сомнение намерение госпожи Гвенивер.

Совет завершился примирительными кивками и поклонами. Когда Глин большими шагами покинул комнату, Даннин задержался достаточно долго, вынимая кинжал из стола. Когда он вкладывал оружие в ножны, Саддар посмотрел ядовитым взглядом. Даннин поспешил за королем и проследовал в его личные апартаменты. Глин приказал пажу принести им обоим по бокалу эля, затем сел на стул у очага. Хотя Даннин занял стул, который предложил ему брат, он с радостью уселся бы у его ног, как верный пес.

- Послушай, Данно, - сказал король. - Эта свора безмозглых хвастунов утомляет меня так же как и тебя, но мне приходится терпеть их преданность. Кто же еще будет управлять этим жалким намеком на королевство, когда мы уйдем в поход?

- Ты прав, мой сеньор, прими мои извинения.

Вздохнув, Глин потянул свой эль и уставился в пустой очаг. В последнее время он пребывал в мрачном расположении духа; это глубоко беспокоило его брата.

- Что терзает твое сердце, мой господин? - спросил Даннин.

- Смерть лорда Авоика, а также гибель всех его братьев. Бывают моменты, когда я сомневаюсь, могу ли я быть королем, когда я думаю о всех смертях, которые произошли в королевстве из-за моих претензий.

- Что? Только у настоящего короля могут возникнуть такие сомнения. Могу поклясться, что Кантрэю глубоко наплевать на тех, кто погибает по его вине.

- Ты веришь в меня, Данно?

- Черт возьми, я умру за тебя.

- Я знаю. - Глин посмотрел на него, в его глазах было что-то подозрительно похожее на слезы. - Бывают моменты, когда я думаю, что без тебя сошел бы с ума.

Даннин был слишком потрясен, чтобы ответить. Вскинув голову, Глин поднялся.

- Оставь меня, - сказал он резко. - Я хочу побыть в одиночестве.

Как бы ему не хотелось остаться, Даннин поспешил исполнить приказ. С тяжелым сердцем он вышел во двор. Единственным его утешением была мысль, что мрачное настроение Глина может развеяться, когда они пойдут воевать, но эти мелкие стычки даже нельзя было назвать войной. Было очень похоже, что летом не будет открытых ожесточенных сражений. Вероятно он сам мог бы провести все рейды, в то время как король остался бы в крепости погруженный в раздумья, потому что он слишком много значил, чтобы рисковать случайным ранением в каких-то пустяковых операциях.

Так бесцельно слоняясь, он подошел к казармам. Во дворе, напротив конюшен воины Волка чистили своих лошадей. Госпожа Гвенивер наблюдала за ними, взобравшись на дышло деревянной телеги. Несмотря на ее коротко остриженные волосы и мужскую одежду, Даннин думал о ней только как о женщине. Ее огромные ясные глаза, определяющие все лицо, искрились, как сигнальные огни, и заставили его подойти к ней. Его также привлекала ее манера двигаться: каждый жест был резким, и в то же время текучим, словно она черпала энергию из невидимого источника. Увидев Даннина, Гвенивер соскользнула с дышла и подошла к нему.

- Лорд Даннин, моим бойцам нужны одеяла и одежда.

- В таком случае вы их получите сегодня же. Теперь вы - часть домочадцев короля, так запомните: все, в чем вы и ваши воины нуждаетесь, есть часть расходов на ваше содержание.

- В таком случае примите мою благодарность. Наш сеньор действительно очень щедр.

- Он очень щедр. У меня есть больше оснований, чем у других, превозносить его щедрость. Скольким незаконным сынам дал он титул и место при дворе!

Гвенивер вздрогнула, а он улыбнулся. Ему нравилось выставлять напоказ деликатные подробности своего происхождения и заявлять об этом в лицо знати прежде, чем они могли использовать этот факт против него. На какой-то миг он задумался, вспоминая рассказ Амайна о ее обряде, но тут что-то заставило его заговорить.

- А эта луна на вашей щеке... Она действительно означает клятву?

- А что же еще она может означать?

- Ну, я думал, может это уловка, способ путешествовать безопасно. Нет, я не могу вас обвинять. Женщине с войском на дороге лучше иметь покровительство Богини, или заставить воинов поверить, что она имеет.

- Вы правы, но в этом полумесяце теперь заключена вся моя жизнь. Я поклялась Ей и остаюсь Ей верна.

Ее слова были сказаны таким холодным голосом, что у Даннина не осталось никаких сомнений в их искренности.

- Понимаю, - сказал он поспешно. - Я не хочу выспрашивать, каким образом жрицы видят свои знамения. Но есть еще одно, о чем я хотел бы вас спросить. Есть ли у вашей сестры поклонник, которого вы хотели бы видеть ее мужем? Я бы мог поговорить с королем от его имени.

- Правда? Вы окажете мне огромную услугу.

- Неужели? Что заставляет вас так думать?

- О, не будем об этом говорить, мой господин. Разве вы не видите, каким сокровищем обладаете в глазах всего двора? Вы оказываете на короля большее влияние, чем кто-нибудь еще из ныне здравствующих. Если вы этим не дорожите, оно может превратиться в проклятье.

Даннин улыбнулся, озадаченный настойчивостью в ее голосе. Его всегда изумляло, когда женщины обращали внимание на незначительные детали.

- Хорошо, - продолжала она. - Поклонник, которому я оказываю расположение - лорд Гветмар из клана Ольхи.

- Я бок о бок прошел с ним не одно сражение, он - достойный человек. Я намекну о нем королю.

- Благодарю вас.

Слегка присев в реверансе, Гвенивер зашагала прочь, оставив его в черной тоске по женщине, которая никогда не будет принадлежать ему.

Лорд Даннин выполнил свое обещание намного быстрее, чем ожидала Гвенивер. В тот самый вечер советник Саддар вошел к ней в комнату с важной новостью. Отдавая должное его возрасту, Гвенивер усадила советника на стул у очага и налила небольшую порцию меда, затем сама заняла стул напротив.

- Благодарствую, ваше святейшество, - сказал он тонким, сухим голосом. - Хотел сказать вам лично, как радуется мое сердце при мысли о том, что клан Волка будет жить.

- Примите мою благодарность, добрый господин.

Он улыбнулся и со вкусом сделал глоток меда.

- Итак, сам король попросил меня поговорить с вами, - продолжал он, сделав ударение на словах "сам король". - Он принял важное решение о том, что лорд Гветмар освобождается от вассальской зависимости клана Ольхи и женится на вашей сестре.

- Чудесно! - Гвенивер опрокинула за его здоровье свой фужер меда. - Теперь нам остается только безопасно забрать Маклу из храма.

- Но это еще не все. Король желает, чтобы вы поехали и забрали ее в ближайшее время. В добавок к вашему войску, он предоставляет вам и Гветмару две сотни бойцов из своей личной охраны.

- Черт возьми! Наш сеньор предельно щедр.

- Да, такой у нас король! Во главе двухсот человек вас будет сопровождать лорд Даннин.

Саддар сделал паузу, как бы ожидая ответную реакцию. Гвенивер настороженно наклонила голову и посмотрела на него.

- Гм... А что ваше святейшество думает о лорде Даннине? - заговорил он наконец.

- Мои люди говорят, что он прекрасен в битве, и, мой добрый господин, это все, что имеет для меня значение.

- В самом деле?

Казалось, улыбка советника заставила ее вспомнить о странном предупреждении, которое послала ей Богиня; но все же, она промолчала.

- Ладно, - сказал Саддар, - не мое это дело подвергать сомнению ваши святые клятвы, моя госпожа. Но позвольте мне дать вам маленькое предостережение человека, который прожил долгую жизнь и иногда говорит правду. Лорд Даннин - очень страстный мужчина. Будь я на вашем месте, я бы глаз с него не спускал. - Он остановился, допил мед. - Ах, как радуется мое сердце, когда я вижу вас здесь, ваше святейшество. Несомненно, ваша Богиня послала вас, как знак своей благосклонности к нашему королю.

- Будем надеяться, что нет. Ее благосклонность такая же мрачная и неприятная, как окровавленное лезвие меча.

Улыбка застыла на его губах. Вдруг он поднялся, вежливо поклонился и поспешно распрощался с Гвенивер.

Некоторое время Гвенивер раздумывала над странным, тревожным предостережением советника. Она хотела обратиться к Богине за советом, но, по правде говоря, она не представляла, как это сделать. Она действительно знала об обряде Темного Времени очень мало, потому что об этом вообще сохранилось очень мало сведений. Жрицы храмов знали несколько песнопений и деталей ритуала, которые исполнялись в пору убывания луны; но это были лишь разрозненные кусочки молитв, отправляемых на поле боя, дошедшие из Начала Времен, и ничего больше. Вне храма с его зеркалом и жертвенником Гвенивер просто не знала, как приблизиться к своей Богине. В ее дорожной сумке лежало рекомендательное письмо Арды к верховной жрице храма Кермора, но она не решалась пойти к этой связанной со двором, мудрой госпоже со своими странными разговорами о Луне в Ее Темное Время. Единственным средством было попытаться увидеть Богиню в зеркале.

Позже Гвенивер все же вышла в город, но пошла не в храм, а на рынок и купила себе серебряное зеркало в бронзовой оправе, достаточно небольшое, чтобы поместиться в дорожной сумке. Этим же вечером после обеда она заперлась у себя в комнате, освещенной только свечным фонарем, поставила зеркало на сундук и встала перед ним на колени. В зеркале на нее смотрело ее собственное лицо, серебристое и искаженное.

- Моя госпожа, - прошептала она. - Моя повелительница Тьмы.

Она мысленно представила себе увиденное в храме, но образ был просто воспоминанием, которое тут же исчезло. За последние недели она так часто размышляла над этим воспоминанием, что образ неподвижно и прочно стоял у нее в памяти, представляя собой отчетливую картину, которую она могла рассматривать под различными углами. Она будто бы снова смотрела сперва на меч на жертвеннике, затем в зеркало или на Арду, стоящую рядом. "Если бы существовал способ увидеть образ в зеркале, - сказала она сама себе, - тогда, вероятно, он бы двигался". Как она ни пыталась создать образ на серебряной поверхности зеркала, оно упрямо продолжало оставаться чистым. Вдруг она поняла всю глупость своей затеи. Без сомнения, то, что она хотела, было невозможным, но какой-то упрямый инстинкт побуждал ее к попыткам взглядом запечатлеть образ Богини на отражающей серебряной поверхности.

Уже было очень поздно, она зевала и с трудом могла сосредоточить взгляд. Неожиданно она наткнулась на хитрую особенность сознания. Все было похоже на то, как ребенок упорно учится катить палкой обод: кажется, как бы он ни старался, обод всегда падает; но вдруг без осознанного усилия обод покатился. Теперь всякая попытка непременно увенчается успехом. Сначала она увидела в зеркале мерцающие контуры, затем внезапно возник образ Богини и так же неожиданно исчез.

- Благословенно имя твое, госпожа!

Гвенивер позабыла усталость. Полночи она стояла, склонившись над зеркалом, колени болели, спину сводила судорога. Наконец она могла видеть Богиню так отчетливо, словно та была нарисована на серебряной поверхности. Образ зашевелился, и черные глаза ночи еще раз посмотрели на Гвенивер. Богиня улыбнулась, благословляя своего единственного во всем огромном королевстве Дэвери почитателя. Гвенивер заплакала, но это были слезы непорочной, святой радости.

План был предельно прост, и поэтому Даннин думал, что он удастся на славу. Тем временем, как он будет сопровождать Гвенивер в Храм Луны, два брата лорда Мейера из клана Оленя проведут карательный рейд вглубь территории, принадлежащей Кантрэю, и, если представится такая возможность, нанесут удар по владению Кабана.

- Это задаст им слишком много хлопот, чтобы они еще беспокоились о землях Волка, - заметил Глин.

- Да, им будет не до этого. Но вся операция займет у них не больше времени, чем потребуется, чтобы заставить короля-самозванца оставить в покое госпожу лорда Мейера. К тому времени мы будем уже на обратном пути в Кермор.

- План хорош, не к чему придраться. - Глин с минуту подумал. - Наверняка настоящее сражение за земли Волка состоится не раньше осени, когда у Кабана будет достаточно свободного времени, чтобы возобновить кровавую резню.

После того, как король отпустил его, Даннин пошел в женскую половину замка посмотреть на своего сына. Несколько лет назад Глин присмотрел ему жену из знатного рода, которая в ответ на расположение короля согласилась закрыть глаза на незаконное происхождение Даннина. Хотя Гарейна умерла при родах, ребенок остался здоровым. Теперь Кобрину было четыре года, и он уже что-то лепетал про оружие и войну. В этот послеполуденный час Даннин взял его из королевских яслей и повел во двор показать лошадей. Войско как раз возвращалось с дневных маневров на дорогах, и двор был полон коней и всадников. Даннин поднял сына на руки и усадил на плечи. Это был чудесный ребенок с белыми, как лен, волосами и темно-синими, как у отца, глазами. Кобрин обвил ручками шею отца и крепко обнял его.

- Папа, я люблю тебя.

В первую минуту Даннин был слишком удивлен, чтобы ответить, потому что сам вырос в ненависти к своему отцу.

- Да? Спасибо, сынок, - сказал он наконец.

Так они шагали по двору, Кобрин рассказывал про каждую лошадь, которая попадалась ему на глаза, пока Даннин не увидел Гвенивер, беседующую с людьми у главных ворот. Когда они подошли ближе, Кобрин показал на нее пальцем.

- Папа, это же госпожа!

Все засмеялись, мальчик застеснялся и спрятал личико за отцовскими плечами. Гвенивер подошла ближе, чтобы получше взглянуть на ребенка.

- Какой восхитительный мальчуган! - сказала она. - Он ваш или нет?

- Мой. Когда-то я был женат.

- Вот так неожиданность. Я думала, что вы - не тот человек, который женится.

- Госпожа, вы жестоко меня недооцениваете.

Гвенивер насторожилась, как испуганная зайчиха. Он смотрел на нее, и время тянулось в неловком молчании. Даннин проклинал себя за то, что возжелал ту, которая была для него не досягаемой. Наконец Кобрин нарушил тишину и выручил отца.

- Ты знаешь, что король - мой дядя?

- Да, он твой дядя. - Гвенивер с облегчением посмотрела на ребенка. - Ты уважаешь его?

- Уважаю. Он хороший.

- Он еще лучше, чем мой отпрыск может осознать в свои четыре года, - сказал Даннин. - Наш сеньор официально признал моего мальчугана наследником престола сразу за своими сыновьями. Не так часто потомки незаконного сына становятся принцами.

- О, черт! Браво, юный Кобрин, ты прав! Король действительно очень добр.

Во время ужина Даннин обнаружил, что он смотрит на Гвенивер пожирающим взглядом, хотя сама эта мысль была греховной. Его состояние можно было четко описать старой пословицей: если мужчина влюбился в девушку, давшую обет Луне, то пусть он сделает так, чтобы их разделяли многие мили. Ее золотистые волосы сияли в свете множества свечей. Она сжимала серебряный фужер тонкими пальцами так изящно, что он с трудом мог представить, как она сжимает этими же пальцами рукоять меча. Рикин рассказывал, что она убивала исключительно под давлением обстоятельств, но на поле боя обстоятельства складываются именно так.

Когда ужин подходил к концу Даннин поднялся, подошел к ее столу и низко присел, вынуждая Гвенивер нагнуться к нему, чтобы их никто не слышал.

- Я все время собираюсь вас спросить, - начал он. - У вас есть кольчуга?

- Нет. Я никогда ее не носила.

- Что? О, боже! Тогда вы и представления не имеете, какая она тяжелая.

- Не сомневаюсь, что я к ней привыкну. Моя Богиня будет защищать меня ровно столько, сколько я Ей понадоблюсь живой; затем Она даст мне шанс быть убитой, когда захочет видеть мертвой. И, когда пробьет этот час, мне не поможет даже самая лучшая в королевстве кольчуга.

- Здесь вы совершенно правы, от судьбы, как говорится, не уйдешь. Но хорошая кольчуга защищает от многих досадных недоразумений.

Она улыбнулась, и их взгляды встретились. В эту минуту Даннин почувствовал, что они понимают друг друга самым недвусмысленным образом. Он быстро встал на ноги.

- Но вы не погибнете этим летом, если воспользуетесь моими услугами, ваше святейшество. Не сомневаюсь, что вам претит выполнять указания незаконнорожденного, но, когда мы вернемся из похода за вашей сестрицей, я бы мог позаниматься с вами, как с тринадцатилетним всадником-новобранцем. Многие из них ныне живут и здравствуют только благодаря таким тренировкам. Сделайте, что вам советуют, и вы так же будете целы и невредимы.

Она начала подниматься со своего места с глазами, полными гнева, но Даннин поспешно ретировался.

- Спокойной ночи, госпожа, и пусть вам снятся святые сны.

Он ушел прочь прежде, чем она успела бросить ему вызов. По ее глазам было видно, что именно это она и собиралась сделать.

Невин не знал точно, когда король начал подозревать, что его убогий старый знахарь обладает Двуумером. Когда, лет шесть назад, Невин пришел в Кермор предложить свои услуги, он имел дело только с помощником управляющего, который предоставил ему жилье в типичном бараке для слуг. В тот год он видел Глина только издалека, обычно во время праздничных шествий. Такая анонимность вполне устраивала его; он находился здесь только для того, чтобы наблюдать за происходящими событиями, не вмешиваясь в политику. Невин выбрал двор Глина лишь потому, что он терпеть не мог Слумара Кантрэя - хитрого, вероломного, которого, к тому же, подозревали в паранойе.

Все же король был милостив к тем, кто ему служил. На второй год он каким-то образом узнал о человеке, который пришел, чтобы предложить свои полезные услуги, и пригласил Невина на аудиенцию в большой зал, дабы отблагодарить его за приготовление снадобий, остро необходимых во время войны. Конечно, аудиенция была короткой, и Невин присутствовал там вместе с несколькими такими же слугами, но, должно быть, он сказал что-то такое, на что король обратил внимание, потому что сразу после этого Глин лично посетил маленький сад за конюшнями, где старик выращивал свои травы, и беседовал с ним. Потом это вошло в привычку: когда у короля выпадала свободная минута, он приходил и расспрашивал старика о травах, о смене времен года или просто справлялся о делах. Казалось, в таких беседах он находил облегчение от оказываемого на него давления и от плетущихся вокруг него интриг.

На третий год Невину дали хорошую комнату в одной из боковых башен брока, при этом ничего толком не объяснив, а сказав лишь, что он заслужил частичку собственности. Через некоторое время у него появилось место в большом зале за столом с особо приближенными. Королевские визиты стали продолжительнее, особенно зимой, когда у него было больше свободного времени. Иногда его величество прямо просил совета по поводу дел при дворе. Хотя Невин всегда был осторожен с ответами, они, казалось, доставляли королю удовольствие. Иногда Глин бросал легкие намеки, что знает, что Невин - не просто убогий старик, каковым он кажется.

Теперь король, похоже, окончательно решил, что пришло время спросить прямо. Утром, когда люди Оленя повели маленькую армию, чтобы приступить к операции против Кабана, Невин пропалывал грядку окопника. К нему подошел паж и объявил, что король желает видеть его в палате заседаний. Быстро сполоснув руки в кожаном ведре с водой, Невин последовал за пажом в брок.

Глин был один. Он небрежно сидел на краю стола и рассматривал пергаментную карту, на которую из окна падали лучи солнца. Вырезанная из целой телячьей шкуры, карта имела потрепанный вид. Надписи местами выцвели, там и сям виднелись следы от линий, когда-то проведенных красными чернилами, а теперь стертых. Везде просматривались старые рубежи и линии сражений. При виде карты у Невина возникло противоречивое чувство: это было его королевство, за которое сражаются другие люди. Из всех жителей Дэвери он больше всех имел право на трон Дракона, если, конечно, ему удалось бы кого-нибудь убедить, что после стольких лет принц Гарлион все еще жив.

- Я пригласил тебя, чтобы кое о чем спросить, - внезапно сказал Глин. - Ты - единственный человек, который умеет держать язык за зубами. Даже жрицы, и те сплетничают между собой, как старые бабки.

- Старые бабки болтают языком меньше, мой сеньор.

- Но, чтобы ответить на мой вопрос, требуются знания жрецов. - Здесь Глин сделал паузу. - Я надеюсь, Двуумер сможет помочь мне в этом.

- Мой сеньор полагает, что я обладаю таким знанием?

- Да, он так полагает. Или твой сеньор ошибается?

- Он не ошибается.

- Тогда скажи мне вот что, - продолжал он. - Если мужчина или женщина поклялись в храме, есть ли какой-нибудь способ отменить эту клятву, не обижая при этом богов?

- Да, но только при особых обстоятельствах. Предположим, кто-то дал неверную клятву при попустительстве продажного жреца, тогда вышестоящий жрец может объявить ее недействительной. Клятва может быть также отменена, если поклявшийся посвятит всю оставшуюся жизнь служению богам, но это - сложная вещь.

- Вряд ли это тот случай.

- Ого! Я полагаю, мой сеньор заметил, что его братец томится по запретному плоду.

- Да, твой сеньор это заметил. Но это не значит, мой добрый волшебник, что Двуумер обнаружил лошадь в маленькой комнате.

- Конечно нет. Я только надеюсь, что никто, кроме нас, мой сеньор, не обнаружил эту лошадь. У Даннина очень много завистников.

Глин вздохнул и кивнул, соглашаясь со стариком.

- Если старик может давать советы своему сеньору, - продолжал Невин, - королю стоит поговорить со своим братом. Для Даннина было бы ужасным и нечестивым соблазнить Гвенивер и вынудить ее нарушить свой обет.

Глин со вздохом посмотрел на карту.

- Мне нужно снова найти для Даннина жену, - сказал он. - У меня была мысль женить его на госпоже Макле и передать земли Волка, но я не хочу, чтобы он был так далеко от моего двора всю зиму. Возможно, здесь сыграло мое самолюбие. Несомненно, Гвенивер будет часто навещать свою сестру.

- Несомненно, мой сеньор. Могу я осмелиться спросить, почему вы оказываете такую благосклонность лорду Даннину? Я считаю его достойным этой чести, но большинство мужчин не заботятся о незаконных детях своего отца так открыто. Многие предпочитают не видеть их вообще.

- Ты прав. Я был совсем еще младенцем, когда мой отец заявил о претензии на трон для меня. С тех пор я воспитывался так, чтобы быть королем. Как чудесно это звучало для юнца: я войду в Святой Город после победных сражений, я буду правителем всей страны, я спасу королевство от войны. Но однажды я гулял во дворе и увидел, как конюхи издевались над другим ребенком. В то время ему было лет шесть, а мне восемь. Они высмеивали его, называя ублюдком, а когда он попытался ударить одного из них, они окружили его и начали избивать. Тогда я подбежал и приказал им остановиться. Защищая это маленькое создание, я чувствовал себя действительно великодушным и благородным. - Он улыбнулся сам себе. - Итак, я подобрал мальчишку, вытер ему окровавленный нос и, о боги, я смотрел ему в лицо, словно в зеркало. Полагаю, это ясно и без слов, никто никогда не говорил юному королю, что его отец проявлял слабость к кухаркам. В то утро мне все открылось. Я ворвался к отцу в комнату и, чувствуя себя королем, потребовал объяснения. Как жаль, что ты не видел выражение его лица.

Невин позволил себе улыбнуться.

- Несмотря ни на что, я настоял, чтобы Даннин остался жить со мной, потому что он был моим братом, не важно, какого мнения был об этом мой отец. И мало-помалу он рассказал мне, что ему пришлось вынести, как его высмеивали и презирали мойщики посуды, как заставляли унижаться, чтобы получить объедки с их стола. Тогда я начал задумываться о том, что значит править, мой добрый волшебник; конечно, я рассуждал по-детски. Я торжественно поклялся Великому Белу никогда не ставить свои интересы выше других и не поступать так, как поступал мой отец. Вот почему я благосклонен к Даннину. Он преподнес мне дар, стоящий выше, чем сотня лошадей. Кроме того, он - единственный человек при дворе, который любит меня такого, каков я есть, а не из-за влияния и владений, которые он может от меня получить. Я похож на дурака, произнося такие слова? Должно быть, так оно и есть.

- Мой сеньор не дурак. Мой сеньор один из самых здравомыслящих людей, которых я когда-либо встречал. Но чтобы вы не обольщались лишний раз, добавлю, что в наше сумасшедшее время здравый ум становится проклятьем.

- Разве? - Король посмотрел в сторону, состроив гримасу. - Полагаю, что ты прав. Ладно, благодарю тебя за совет, мой верный слуга. Если позволят дела, я зайду на днях к тебе в сад, посмотрю, как ты живешь.

Вместо того, чтобы продолжать прополку, Невин вернулся в свою комнату. Его сердце было озабочено, в самом ли деле Глину предписано судьбой быть единственным королем Дэвери; он надеялся, чтобы это было именно так, хотя прекрасно сознавал, что не может заглянуть в будущее. Он запер дверь на засов, дабы быть спокойным, что его не потревожат, встал посередине маленькой комнаты и представил, что держит в правой руке меч голубого огня. Медленно он сконцентрировал внимание на образе пока, наконец, меч не стал существовать сам собой, независимо от его воли. Затем он очертил мечом круг голубого огня, сначала представляя языки пламени в воображении, пока и они не воплотились и стали жить сами по себе.

Отложив меч в сторону, он сел в центр пылающего, пляшущего огнем круга и создал перед собой мысленный образ шестиконечной звезды, символ центра тяжести мироздания и источник истинной королевской власти. Призвав повелителей стихии Эйси, он начал вглядываться в шестиугольник, образовавшийся в центре переплетенных треугольников, и использовал его как магический кристалл, чтобы видеть на расстоянии, для чего менее образованные маги использовали камень или зеркало.

Появились туманные, едва различимые видения, затем они распались на составляющие части, то наползающие друг на друга, то разорванные на куски, как облака в ветреный день. Но нигде не видел он упоминания о судьбе Глина. Даже во Внутреннем Мире события были тревожными, силы - выведенными из равновесия, свет - закрытым тенью. Каждому королевству людей соответствует определенная часть Внутреннего Мира. Люди думают о Внутреннем Мире, как о каком-то географическом месте, чего, в принципе, достаточно, для первого представления. Это - истинный источник событий, происходящих в королевстве на материальном уровне. Таким же образом каждый человек имеет скрытую и бессмертную душу, которая определяет то, что люди называют волей или удачей. Народ Дэвери видел войны, разгорающиеся между амбициозными людьми; эти люди видели себя инициаторами происходящих событий; Невин видел истину. Мелкие ссоры претендентов на трон были лишь симптомами кризиса, так же как лихорадка только симптом недуга, болезненная вещь сама по себе, но не истинный убийца. Там, во Внутреннем Мире, темные силы неуравновешенной смерти вышли из-под контроля, повергая все в хаос. И лишь горстка воинов, служащих Свету, была готова вступить с ними в борьбу. Хотя Невин был только покорным слугой Великих, перед ним стояла своя задача в этой войне: сражаться в королевстве. В конце концов, лихорадка может убить пациента, если вовремя не принять меры.

Нужно, однако, всегда помнить, что силы неуравновешенной смерти - не конкретные люди. Это - не вражеская армия под предводительством существа с определенной человеческой душой. Напротив, это силы, естественные по своей природе, как падающий дождь, но необузданные, как река в половодье, вышедшая из берегов и смывающая на своем пути фермы и города. У каждого народа или королевства в душе есть склонность к хаосу: разного рода слабости: алчность, маленькая гордость и большое высокомерие, - то есть качества, которые можно либо подавить, либо оставить такими, как они есть. Если им потворствовать, они начинают высвобождать энергию, которая - используя метафору - течет в подходящее укромное место во Внутреннем Мире. Так было в королевстве Дэвери в тот беспокойный час. Силы нарастали и были готовы устремиться мощным потоком, подобно реке.

Невин просто понятия не имел, насколько глубоко он может вмешиваться на физическом уровне. Искусство Двуумера - тонкая вещь: инструмент воздействия, образы и кропотливый духовный труд. Прямое вторжение в мир было обычно настолько чуждым обладателю Двуумера, что Невин боялся вмешиваться до назначенного времени. Неправильное действие, пусть даже направленное на достижение справедливой цели, означало бы очередную победу Хаоса и Тьмы. Все же, для него было невыносимым ждать и видеть смерть, болезни, страдания и нищету, которые приносила королевству война. Но хуже всего было сознавать то, что и тут и там находились зловещие мастера черного Двуумера, злорадствующие при виде страданий и поглощающие энергию, высвобождаемую потоком Хаоса, для своих черных целей. Их время настанет, напоминал он себе, тьма станет для них концом света, проклятие будет лежать на них во веки веков.

Но, как слуга, он не мог отправить их во тьму раньше назначенного часа, прежде чем он сможет увидеть, будет ли Глин править мирным королевством в Форте Дэвери. Вздохнув, он прервал свою бесплодную медитацию, звезда и круг исчезли. Он подошел к окну, выглянул на улицу и увидел внизу воинов, спешивших через весь двор к обеду в большой зал. Вид смеющихся и подшучивающих мужчин напомнил ему о вине, терзавшей сердце. Это его старая ошибка вызвала эту войну, или, по крайней мере, он так считал. Много лет назад, когда он был наследником королевства, перед ним встал выбор либо жениться на Брангвен из клана Сокола и, как следствие, медленнее постигать тайны Двуумера (так как ему пришлось бы заботиться о жене и детях), либо оставить ее и посвятить всего себя этому искусству. Его неловкая попытка извлечь наибольшую пользу из двух вариантов привела к гибели трех людей: самой Брангвен, ее родного брата Гиррейнта, который любил сестру с дьявольской страстью, грозившей грехом кровосмешения, и лорда Блейна из клана Кабана, благородного приближенного, который имел несчастье быть запутанным в безумие Гиррейнта.

Если бы он только женился на Брангвен, упрекал он себя, у них были бы наследники, у которых, в свою очередь, были бы свои наследники, чтобы наследовать трон по прямой линии и предотвратить гражданскую войну. Возможно. Он предостерег себя, что об этом не должна знать ни одна живая душа. С другой стороны, дело, касающееся Кабанов, было связано с его ошибкой более тесным образом. С тех пор, как к ним перешли земли Сокола в качестве компенсации за смерть Блейна, Кабаны надулись от гордости и надменности. Наконец они побудили гвербрета Кантрэя заявить о своей претензии на трон, чего от него никто не ожидал.

Сейчас все действующие лица старой трагедии собрались здесь, в Керморе. Этим вечером за обедом Невин окинул взглядом зал и обнаружил их всех: Блейна, ужинавшего за столом с остальными из войска Волка, известного как Рикин, их капитан; Гиррейнта, сидевшего слева от короля, как его брат; Брангвен с синей татуировкой присягнувшего Луне воина на щеке. Все они были связаны друг с другом, но Невина больше всего беспокоила участь Гвенивер в этой жизни.

Невин занял место за столом рядом с писарем, главным конюхом, их женами, двумя помощниками управляющего и овдовевшим оружейным мастером, Исгеррином. В тот вечер Исгеррин заметил, как Невин смотрел на госпожу Гвенивер, когда та ела, и рассказал, что на днях Даннин приводил ее к нему в оружейную мастерскую, чтобы подобрать ей кольчугу.

- К счастью, я сохранил кольчугу, которую носил лорд Даннин в свои четырнадцать лет, - продолжал Исгеррин. - Конечно, ее можно было расшить и нарастить до большего размера, но она была так хорошо сделана, что я оставил ее для одного из юных принцев. И вот, сейчас она как раз пригодилась.

- Хорошо. А какого мнения лорд о том, что госпожа носит его старые доспехи?

- Очень странно, но он был доволен. Сказал, будто бы для него это хорошее знамение.

"Будь он проклят! - подумал Невин. - Держу пари, что так оно и было".

Когда трапеза была окончена, Невин собрался покинуть зал, но вдруг заметил, как Даннин подошел к Гвенивер и сел за стол возле нее. Он немного задержался возле помоста, чтобы подслушать разговор, но Даннин задал госпоже вполне невинный вопрос по поводу ее кольчуги.

- О, боже мой! - ответила она, смеясь. - У меня плечи словно огнем горят после этой штуки! Должно быть, она весит добрых два стоуна.

- Да, что-то около этого, - ответил Даннин. - Но вы продолжайте ее носить, носите ее пока можете терпеть. Я не хочу потерять воина с вашим боевым духом просто из-за недостаточной тренировки.

Молодой лорд Олдак, крепкий блондин, который был о себе очень высокого мнения, наклонился над столом с пьяной улыбкой.

- Воина? - сказал он. - Что случилось с твоими глазами?

- Мои глаза видят синюю татуировку на ее лице. Как и каждый из тех, кто находится под моим начальством, она - воин, или, по крайней мере, обладает всеми необходимыми качествами.

- Слов нет, хорошо сказано. - Олдак вытер тыльной стороной ладони мокрые от меда усы. - Послушай, Гвен, спору нет, ты достаточно симпатичная девка, чтобы любой мужчина мог забыться.

Так быстро и стремительно, как тетерев появляется на открытом месте, Даннин вскочил, наклонился над столом и схватил Олдака за рубашку. Покатились фужеры, разливая содержимое, присутствующие закричали, а Даннин тащил брыкающегося и визжащего лорда через стол. Последним рывком он повалил его у ног Гвенивер.

- Проси прощения! - прорычал Даннин. - Никто не смеет называть госпожу и жрицу девкой.

Воцарилась мертвая тишина, присутствующие замерли. Олдак отдышался и встал на колени.

- Давай, давай! - Даннин слегка пнул его ногой.

- Покорнейше прошу вас принять мои извинения. - Олдак перевел дыхание. - Никогда я вас так больше не назову, ваше святейшество. Умоляю вашу Богиню простить меня.

- Ты - дурак, - ответила Гвенивер. - Но твои извинения принимаются.

Олдак поднялся, заправил свою залитую медом рубашку и посмотрел на Даннина.

- Пусть Богиня простит мою грубость, - сказал он. - Но что касается тебя, ублюдок...

Когда Даннин положил руку на рукоять меча, присутствующие поднялись со своих мест.

- Его светлость желает официально сделать мне вызов? - Голос Даннина звучал мягко, словно говорила девушка.

Попавшись в ловушку, Олдак смотрел по сторонам, его рот открывался и закрывался, будто он обсуждал сам с собой выбор между потерянной честью и верной смертью. Даннин, улыбаясь, ждал. Король встал из-за стола.

- Достаточно! - сказал он. - Чтоб вам обоим проказа все лицо разъела! Устроили здесь драку в моем зале! Данно, вернись на место и сядь. А с тобой, Олдак, я поговорю позже в моих апартаментах.

Краснея от стыда, Олдак повернулся и выбежал из зала. С низко опущенной головой, как пес, отведавший плетки, Даннин поплелся на место возле своего брата. Покидая зал, Невин думал о Даннине; он предпочитал думать о нем в минуты слабости. Казалось, он окончательно решил относиться к Гвенивер с уважением и отказаться от долго скрываемой страсти, которой пришлось с трудом прокладывать себе дорогу на поверхность. Дай ему больше сил, думал Невин, может быть он освободится от нее в этой жизни. И все же, вместе с этой мыслью холодная рука Двуумера коснулась его спины. Где-то здесь его подстерегала опасность, опасность, которую он не сознавал.

Весенним днем, ближе к вечеру, когда заходящее солнце ласкало высокие стены золотистыми лучами, Гвенивер во главе маленькой армии вернулась в Храм Луны. Оставив людей у подножия холма, она и Гветмар поднялись к воротам, которые со скрипом отворились; их встретила Липилла.

- Гвен, это ты! - сказала она нараспев. - Когда мы увидели армию, то подумали, что, наверное, это вернулось войско Кабана.

- Это наши люди. Мы приехали забрать Макки. Я обещала выдать ее замуж, и это как раз то, что она получит.

- Как чудесно! Бедняжка так страдала. Да заходи же, заходи. Как радуется мое сердце, когда я вижу тебя.

Когда Гвенивер вошла внутрь, навстречу выбежала Макла и бросилась ей в объятия. Во дворе храма было много женщин, которые смотрели с понимающими улыбками, как Макла плачет от радости.

- Я так за тебя волновалась, я думала, что тебя могут убить, - рыдала она.

- Да здесь я, живая. Ладно, возьми себя в руки, Макки. Я привезла тебе мужа, теперь все будет хорошо. У тебя будет большая свадьба при дворе самого короля.

Макла вскрикнула от радости, но тут же прикрыла ладошкой рот.

- Сейчас пойди и собери вещи, а я пока поговорю с Ардой, - продолжала Гвенивер. - Лорд Гветмар ждет тебя.

- Гветмар? Но он такой некрасивый!

- Значит тебе не придется беспокоиться, что он со служанками наделает тебе полный двор ублюдков. Слушай же, маленькая глупышка, он - единственный мужчина при дворе, который женился бы на тебе по любви, а не из-за приданого. Начинай же принимать во внимание его качества. Так или иначе, ты не будешь видеть его лицо, когда он задует свечи.

Макла жалобно простонала и побежала в спальню. Только тогда Гвенивер заметила их матушку, которая находилась с краю в толпе. Долиен стояла, скрестив руки на груди, словно она крепко обнимала свое горе. Глаза наполовину застилали слезы. Гвенивер нерешительно подошла к ней.

- Ты нашла своей сестре хорошую партию, - сказала Долиен дрожащим голосом. - Я горжусь тобой.

- Спасибо, мама. Как ты себя чувствуешь?

- Как я могу себя чувствовать, видя тебя в такой роли? Гвен, Гвен, умоляю тебя. Останься в храме.

- Не могу, мама. Я - единственная честь, которая осталась у клана.

- Честь? О, да разве теперь это честь? Ты такая же неблагодарная, как твой отец, такая же, как твои братья. Ты говоришь о чести в то время, когда я думаю, что сойду с ума. Это не честь, что тебе доставляет удовольствие, это кровопролитие. - Вдруг она вскинула голову, и слова полились в яростном потоке. - Им всегда было наплевать, что я люблю их; о, для них это не значило и половины того, что значила проклятая честь, скачки, обескровливание клана и все, что принесло королевству горе! Гвен, как ты можешь со мной так поступать? Как ты можешь уехать на войну, как они?

- Мне необходимо, мама. У тебя есть Макки, и скоро ты станешь почтенной вдовой, вернешься на свои земли.

- Куда вернусь? - резко перебила она. - Сожженный дом и опустошенные земли, и все ради какой-то чести! Гвен, прошу тебя, не уезжай! - И тогда она громко заплакала.

Гвенивер не могла ни говорить, ни шевельнуться. Другие женщины подбежали к Долиен, взяли ее под руки и увели, а оставшиеся бросали гневные взгляды на эту неблагодарную, негодную дочь. Гвенивер выбежала за ворота, но и оттуда до нее доносился пронзительный плач и причитания матери. "Для нее меня уже нет", - подумала она. Но так как на все была воля Богини, Гвенивер не могла заплакать, как бы ей этого не хотелось.

- Что случилось? - спросил Гветмар.

- Ничего. Макки сейчас будет здесь. - Она отвернулась и посмотрела вниз с холма, стараясь увидеть Рикина среди войска. - Клянусь черным волосатым ослом владыки преисподней, что я жду не дождусь, когда мы вернемся в Кермор.

Как она ни старалась его разглядеть, Рикина нигде не было, зато она увидела Даннина, легко сидящего на коне во главе королевского войска. Скоро она будет скакать под его командованием на войну, и Гвенивер подумала, какого чудесного специалиста по части смерти послала ей Богиня.

У Невина было несколько учеников, которым он преподавал искусство врачевания травами, но самой способной из них была молодая девушка по имени Гавра, высокая, стройная, с волосами цвета вороньего крыла и карими глазами. Она была дочерью хозяина постоялого двора и, следовательно, привыкла к тяжелой работе. К тому же она твердо решила улучшить свою жизнь. Вот уже два года Гавра училась у Невина и делала большие успехи в изучении различных трав и их целебных свойств. Поэтому он разрешал ей помогать ему в послеобеденный час, когда он принимал слуг королевского двора с их незначительными болезнями и ранами, до которых королевским лекарям попросту не было дела. Гавра также умела выгодно использовать свои незаурядные умственные способности, когда дело касалось интриг при дворе. Даннин и Гвенивер вернулись в крепость только два дня назад, а ученица уже принесла Невину интересную новость.

- Сегодня лорд Олдак остановил меня, чтобы поговорить, - начала Гавра.

- Правда? Он опять приставал к тебе со своими ухаживаниями?

- Да. Он всегда такой вежливый, но мне кажется, у него на уме совсем другое. Учитель, поговорите с ним, пожалуйста. Мне ужасно не хочется обижать мужчину благородных кровей, но самое большое, на что я могу рассчитывать в жизни, так это на одного из его незаконных сыновей, если уж на то пошло.

- Хорошо, я с ним поговорю. Ты находишься под моей опекой так, как если бы ты была моей дочерью. И, если понадобится, я пойду к самому королю.

- Вдвойне вам благодарна. Но меня обеспокоила не только его пьяная улыбка. У него хватило наглости оскорбить госпожу Гвенивер. Я о ней очень высокого мнения и не хочу ни от кого слышать высказывания подобного рода.

- А что он говорил?

- Он намекал на то, каким образом она и лорд Даннин проводят так много времени вдвоем на площадке для тренировок.

Невин что-то сердито проворчал себе под нос.

- Он говорил это больше против его светлости, чем против ее святейшества, - продолжала Гавра. - Спрашивал, не нахожу ли я странным, что его светлость так заинтересован обучать госпожу Гвенивер своему искусству, но это разозлило меня нисколько не меньше. Я сказала, что простая служанка, как я, не может позволить себе даже подумать о его светлости так или иначе. И тогда я ушла прочь.

- Хорошая девочка. Придется мне поговорить с Олдаком более, чем об одной вещи. Если до ушей Гвенивер дойдут эти оскорбления, то он может совсем неожиданно отправиться на тот свет.

- Ну и пусть. У меня и сердце не заболит, если он умрет.

Следующим вечером Гвенивер и Даннин пожаловали к знахарю на послеобеденный прием. Когда они вошли, звеня кольчугами, Невин и Гавра как раз заканчивали накладывать целебную мазь на оцарапанную руку помощника сокольничего. Даннин прижимал к щеке окровавленный платок.

- Вы полечите нашего капитана, мой добрый знахарь? - спросила Гвенивер. - Он очень стесняется идти к лекарю.

- Если бы я мог назвать жрицу сукой, - пробормотал через платок Даннин, - я бы назвал вас так не задумываясь.

Гвенивер усмехнулась. Когда капитан убрал платок, взору открылась сильно распухшая ссадина, кровоточащая в двух местах.

- Мы пользовались тупыми мечами, - объяснила Гвенивер. - Но и они могут поставить хороший синяк, к тому же он отказывался надевать во время занятий шлем.

- Как глупо с моей стороны, - сказал Даннин. - Я никогда не думал, что она сможет ко мне приблизиться.

- В самом деле? - заметил Невин. - Похоже, госпожа проявляет к этому больше способностей, чем все мы от нее ожидали.

Даннин одарил его такой оскорбительной улыбкой, что у Невина невольно возник соблазн промыть ему рану самым крепким раствором ведьминого ореха, который у него был. В знак покорности, вместо этого он обработал ссадину теплой водой, постоянно напоминая себе, что Даннин сам по себе не был Гиррейнтом, что, хотя душа была той же, личность была другой. У Даннина были оправдания его высокомерию, чего никогда не было у Гиррейнта. Все же, каждую минуту холодные глаза капитана смотрели в сторону Гвенивер; Невина это выводило из себя. Когда Даннин ушел, Невин позволил себе вздох о глупой гордости мужчин, которые могут хранить недовольство на протяжении ста тридцати лет.

Гвенивер немного задержалась, с любопытством рассматривая травы и зелья, и лениво беседуя с Гаврой, которая из милосердия не рассказала ей о словах лорда Олдака. Хотя было похоже, что госпожа ничего не замечает, дикий народец сопровождал ее по всей комнате, время от времени дергая за рукав, словно желая, чтобы она увидела их. По какой-то причине, которую Невин не совсем понимал, дикий народец всегда мог безошибочно определить человека, наделенного силой Двуумера, а маленькие существа были такими очаровательными. Наконец они исчезли, недовольно качая головами. Вдруг Невину стало интересно, обнаружила ли Гвенивер свои скрытые способности к Двуумеру и использует ли она их, служа Богине. Мысль заставила его похолодеть от страха, и это, должно быть, было написано на его лице.

- Что-нибудь случилось, добрый знахарь? - спросила Гвенивер.

- О, нет, ничего. Я просто хотел спросить, когда вы уходите воевать.

- Вскоре после свадьбы Маклы. Мы собираемся пройти дозором по границе с Элдифом. Вероятно, мы даже не увидим никакого сражения, по крайней мере так говорит лорд Даннин, так что не волнуйтесь, добрый знахарь.

Она улыбнулась, и Невин снова почувствовал страх, сжимающий ему сердце, но он только кивнул, не сказав ни слова.

Свадебные гулянья с турнирами, скачками, танцами и песнями менестрелей продолжались целый день. К вечеру те немногие, которые держались на ногах, были так напичканы едой, что их одолевала сонливость. Прежде чем Гветмар и Макла пошли в свою комнату провести первую брачную ночь, требовалось соблюсти еще одну формальность. Глин пригласил молодую чету, Гвенивер и еще нескольких свидетелей в свою палату присутствовать при подписании брачного договора. Хотя обычно при этом не требовалось присутствие короля, наследование большого клана по женской линии было важным событием. Гвенивер вошла и сильно удивилась, увидев Невина среди свидетелей: Даннина, Ивира и Саддара.

Королевский писарь зачитал указ, который делал Гветмара главой клана Волка и даровал ему приданое Маклы при условии, что он будет править от имени Волка и проявит в отношении клана большую преданность. Сначала Гветмар поставил на пергаменте свою подпись, затем Гвенивер написала свое имя, как последний акт бывшей главы клана. После того, как Даннин поставил свою подпись, свидетели с облегчением вздохнули.

- Дело сделано, - сказал Глин. - Гветмар из клана Волка, ты свободен, забирай невесту в свои палаты.

Взволнованно кланяясь и приседая в реверансе, молодая чета и советники покинули помещение; но Глин жестом остановил Невина и Гвенивер и попросил остаться с ним и Даннином. Паж принес серебряные бокалы, наполненные элем, и незаметно удалился.

- Итак, ваше святейшество, - сказал король, - я сдержал свое слово, касающееся имени Волка. Искренне надеюсь, что ваш отец и братья услышат об этом на том свете.

- Я разделяю с вами эту надежду, мой сеньор. Покорнейше благодарю, мне очень приятна ваша щедрость в отношении тех, кто ниже вас.

- Да, но мне тяжело думать, что поклявшаяся жрица ниже меня.

- Мой сеньор столь благочестив, Богиня ему это учтет. - Гвенивер сделала реверанс. - Но, независимо от того, жрица я или нет, я нахожусь под его командованием.

- Или под моим, когда мы пойдем в поход, - вмешался Даннин. - Я надеюсь, госпожа помнит об этом.

Все обернулись и посмотрели на него, глаза Глина выражали холодное предупреждение. Даннин был откровенно пьян, его лицо раскраснелось от выпитого меда, челюсть отвисла.

- Если уж на то пошло, я выполняю приказы моей Богини, - сказала Гвенивер так холодно, как только могла. - Надеюсь, лорд Даннин помнит об этом.

- Так вот. - Даннин остановился и сделал явно излишний глоток эля. - Единственное, что я хочу сделать для вашей Богини, это не дать вам погибнуть. Разве вы сможете справлять обряды, если вас убьют? Кроме того, для нас вы слишком много значите, чтобы вас потерять. Каждому известно: то, что вы здесь, уже само по себе хорошее предзнаменование.

Глин хотел что-то сказать, но Невин опередил его.

- Его светлость говорит правду, - сказал старик. - Но ему лучше было бы подумать, в каких словах это выражать, обращаясь к святой госпоже.

- А тебе, старик, какое дело?

- Данно! - резко сказал король.

- Прошу прощения. - Даннин посмотрел мутными глазами в сторону Гвенивер. - И у вас, госпожа, тоже. Но я просто хотел вас предупредить. Знаю, вы вообразили себя воином, но...

- Я вообразила? - Гвенивер поднялась с места. - Богиня указала на меня своим перстом, и я должна пролить кровь. Не думайте, что сможете удержать меня от этого.

- Правда? Ладно, увидим. Чтобы дела брата продвигались вперед, я готов поспорить с самим Сатаной. Если потребуется, я поспорю и с вашей Богиней.

- Даннин, прикуси язык, - вмешался Невин. - Ты даже не знаешь, о чем мелешь.

Даннин побагровел от ярости. Король схватил его за руку, но слишком поздно: с проклятиями Даннин запустил в Невина бокал эля, целясь ему прямо в голову. Старик пробурчал одно непонятное слово и бокал замер на полпути, будто его схватила невидимая рука, эль разлился по полу. Гвенивер почувствовала, как кровь отлила от ее лица, и оно сделалось холодным, как зимний снег. Невидимая рука аккуратно, вниз дном поставила бокал на пол. Даннин наблюдал за всем этим, пытаясь что-то сказать, затем задрожал всем телом, протрезвев от ужаса. Король смеялся как ни в чем не бывало.

- Когда мой брат придет в себя, добрый Невин, - сказал Глин, - он принесет свои извинения.

- В этом нет нужды. Пьяный человек совсем не отвечает за свои поступки. Прошу вас, мой сеньор, простить меня за беспорядок на ковре. Духи плохо соображают, видите ли, им и в голову никогда не придет поймать проклятый бокал так, чтобы не расплескать содержимое.

"Духи? Боже мой, - подумала Гвенивер, - должно быть, эта комната ими полна, раз Невин владеет Двуумером!" Хотя Гвенивер с беспокойством посмотрела вокруг, она ничего не увидела. Пробормотав, что он собирается позвать пажа вытереть эль, Даннин поднялся и покинул палату.

- Есть много способов заставить человека вспомнить о правилах вежливости, - заметил король. - Госпожа, позвольте мне извиниться.

- Это не ваша вина, мой сеньор. Как говорит Невин, пьяный не сознает что делает.

Хотя они еще пробыли у короля несколько минут, досадный случай скоро заставил их разойтись. Гвенивер предполагала, что позже король скажет своему брату несколько резких слов. Когда Гвенивер и Невин вышли в коридор, ей сильно захотелось узнать: почему человек с таким огромным талантом довольствуется таким скромным местом при дворе? Но она была очень напугана и не решилась спросить прямо.

- Итак, добрый волшебник, - сказала она наконец. - Я думаю, что наш сеньор скоро станет королем всего государства Дэвери, раз ему помогают такие люди, как вы.

- Я бы не делал поспешных выводов на этот счет.

Она остановилась и внимательно посмотрела на него. Невин устало улыбнулся.

- Кто знает, что боги для нас приготовили? - продолжал он. - Вы же знаете, что у Богини, которой вы служите, черное сердце. Возможно, Она послала вас сюда руководить кровавым поражением.

- Может быть и так. - При этой мысли у нее закружилась голова, но предположение было вполне логичным. - Я буду молиться, чтобы все было иначе.

- И я тоже. Глин - хороший человек и прекрасный король, но мне не дано видеть, чем все закончится. Госпожа, прошу вас держать в тайне от остального двора мои способности к Двуумеру.

- Конечно, если вы так хотите. Да и вряд ли мне кто-нибудь бы поверил, если бы я рассказала.

- Возможно, и не поверили бы. - Он сделал паузу, глядя на нее. - Надеюсь, лорд Даннин будет оказывать вам все уважение, которое заслуживает ваше положение.

- Ему бы следовало. Уверяю вас, у меня нет ни малейшего намерения нарушить данную клятву.

Когда Невин посмотрел на нее с испугом, она засмеялась.

- Иногда жрице следует быть резкой, - сказала она. - Моя сестра может вам рассказать, что я никогда не сдерживаю свой язык.

- Хорошо. Разрешите мне так же быть с вами откровенным. У меня сердце кровью обливается, глядя, как вы едете на войну. Я буду молиться, чтобы ваша Богиня защитила вас.

Гвенивер продолжала идти и тешила себя мыслью, что этот человек, обладающей такой силой, будет заботиться о ней.

Свет факелов падал на каменные стены, армия собиралась во дворе замка. Зевая после короткого ночного сна, Рикин ходил между воинами и давал распоряжения поторапливаться. Мимо с грохотом проезжали фургоны, груженные провиантом, сонные извозчики щелкали длинными кнутами. Рикина радовало буквально все. Всю жизнь мечтал он об этом дне, когда он поедет на войну как капитан, а не просто рядовой боец. Его воины по одному подводили своих коней к корыту с водой. Рикин увидел Камлуна, который держал поводья своего коня и лошади Дагвина.

- А где же Дагвин? - спросил Рикин.

Вместо ответа он указал большим пальцем на близлежащую конюшню, где в тени у стены Дагвин страстно обнимал молодую кухарку.

- Последнее сладостное прощание, - сказал Камлун, ухмыляясь. - Не представляю, как ему это удается. Клянусь, в какой бы крепости мы не находились, он везде очаровывает очередную девицу.

- Если не две. Дагго, пойдем! Оставь это до тех пор, когда мы вернемся домой!

Над крепостью разнесся мягкий серебристый звук рожка лорда Даннина. Когда Дагвин оторвался наконец от девицы, бойцы улюлюкали и бросали в его сторону острые шутки. Отдавая приказы, Рикин вскочил на коня. Войско последовало его примеру; привычное бряцанье оружия было для солдат более сладким звуком, чем песня менестреля. Он повел их на площадь перед крепостью, где находилась остальная часть армии, всего более трехсот человек, ожидая у ворот с фургонами, запряженными тяжеловозами, и слугами, стоящими по одну сторону. Гвенивер вывела свою лошадь из суматошной толпы и подъехала, чтобы занять место возле Рикина.

- Доброе утро, моя госпожа. - Он слегка поклонился ей в седле.

- Утро доброе. Рико, как чудесно! Никогда в жизни я не была еще так взволнована.

Рикин улыбнулся, показывая ряд красивых зубов, и подумал, что она была похожа на юношу, отправляющегося в свой первый поход. Казалось невозможным, что она была здесь, одетая, как и все, в звенящую кольчугу, с откинутым назад капюшоном, открывающим мягкие, вьющиеся локоны золотистых волос и синей татуировкой на щеке. Предрассветные лучи солнца озарили небо, и свет факелов померк. У ворот слуги начали прикреплять цепи к лебедкам. Лорд Даннин объезжал шеренги на своем коренастом мерине, останавливаясь поговорить то тут, то там, затем он подъехал к Гвенивер.

- Ваше святейшество, вы поедете со мной во главе колонны.

- О, даже так! Чем я обязана такой чести?

- Вашим знатным происхождением. - Даннин улыбнулся ей, не разжимая губ. - В ваших жилах течет более благородная кровь, чем в моих, не так ли?

Они уехали вперед. Рикин смотрел вслед Даннину и молча его ненавидел.

Все утро армия не спеша продвигалась на запад по дороге, идущей, огибая утесы, вдоль берега моря. Рикин видел вдали огромное водное пространство, искрящееся бирюзой, покрытое белыми волнами, медленно набегающими на желтый песчаный берег. Справа лежали хорошо ухоженные поля личных королевских угодий, покрытые золотистой стерней, где случайный крестьянин низко наклонялся, подбирая оставшиеся колосья первого урожая. День выдался на славу, они спешили навстречу победе; обычно Рикин насвистывал что-нибудь, но сегодня он ехал, погруженный в мысли, один во главе своего войска вместо того, чтобы скакать бок о бок со знакомыми боевыми товарищами. Всякий раз, когда дорога поворачивала, он видел Гвенивер далеко впереди и хотел, чтобы она была рядом.

Все же, ближе к ночи, когда армия расположилась лагерем на широком лугу вдоль утесов, Гвенивер подошла к его бивачному костру. Обе ее руки были заняты вещами, и Рикин быстро встал, чтобы принять тяжелую ношу.

- Я бы мог позаботиться о вашей лошади, госпожа.

- О, я и сама с ней справлюсь, если надо. Я посижу с тобой у костра.

- Мне будет очень приятно. Я очень беспокоился: как долго лорд Даннин собирается держать вас возле себя?

- Что ты хочешь этим сказать?

- То, что я уже сказал, моя госпожа, и не более. Я принесу вам что-нибудь поесть.

Он удалился, Гвенивер смотрела на него, уперев руки в бока. Он проклинал себя за длинный язык. Когда он вернулся, она сидела у огня и копалась в своих седельных сумках, но потом отложила их в сторону и взяла у него хлеб и вяленое мясо. Они ели молча, и Рикин сознавал, что она смотрит на него, прищурив глаза. Наконец она сказала:

- А почему ты заговорил о нашем капитане? Я хочу услышать от тебя правду.

- Ну хорошо. Я и вся наша армия почитаем вашу клятву. А он?

- У него нет другого выбора. Что заставляет тебя думать иначе?

- Ничего. Прошу прощения, госпожа.

Она заколебалась в нерешительности, все еще глядя на него глазами, в самой глубине которых скрывалось подозрение, затем достала из седельной сумки пару игральных костей и потрясла ими в одной руке, как матерый всадник.

- Составишь компанию? - спросила она. - Мы можем сыграть на то, кто пойдет за дровами.

- Конечно, госпожа. Ваш ход первый.

Она встряхнула и бросила их на освещенное костром место.

- Пять, черт возьми! - простонала она. - Теперь твоя очередь, но я надеюсь, это моя последняя пятерка сегодня.

Весь вечер они играли в кости, и ни разу она не упомянула имя лорда Даннина. Все же, на следующее утро она пошла поговорить с королевским капитаном и вернулась с новостью, что теперь она будет ехать со своими людьми.

Утро выдалось очень туманное, воздух был холодным, как зимой, влага пропитывала их тяжелые шерстяные накидки. Армия продвигалась вперед в таинственной тишине густого тумана. Хотя Гвенивер проклинала непогоду так же громко, как каждый из ее воинов, в конце концов она оказалась чем-то вроде благословения. Ближе к полудню они подошли к Морлину, небольшому портовому городу, лежащему в тридцати милях от границы с Элдифом, и обнаружили, что ворота были закрыты. Когда Даннин обратился к ним от имени Глина, на самом верху крепостной стены появилась стража.

- Люди из Кермора, боже мой! - закричал один. - Открывайте ворота. Как мы рады видеть вас, лорд Даннин.

- А что? У вас какие-то проблемы?

- Проблемы, и еще какие! Корабли Элдифа курсируют в водах гавани, их налетчики жгут фермы вдоль дорог на север.

Рикин сразу полюбил туман, который держал корабли на приколе и не позволял им подойти ближе и сжечь пристань. Когда они прошли через ворота, то увидели, что город напоминал ярмарку в базарный день. Фермеры всей округи спасались за высокими каменными стенами, приводя с собой семьи, рогатый скот и свиней. Каждая улица представляла собой лагерь, где женщины возились возле грубых навесов, а дети гоняли собак между кострами, на которых готовилась еда. Даннин попытался найти место для своих людей, но потом разрешил им разбрестись по улицам, заполненным домашним скотом. Гвенивер стала пробираться сквозь толпу к Даннину, Рикин последовал за ней.

- Госпожа, - сказал Рикин. - Это похоже на занятие спортом.

- Я тоже это нахожу. - Она одарила его открытой, сияющей улыбкой.

Из соседней таверны показался полный седовласый мужчина, натягивающий поверх рубашки и бриджей длинную широкую мантию. В знак вассальской верности он взял лошадь Даннина за стремя и представился как Морло, мэр города.

- Когда вы видели эти корабли? - спросил Даннин.

- Три дня назад, мой господин. Эту новость принесли рыбаки. Как они рассказали: один большой торговый корабль и с ним три галеры.

- Понятно. В таком случае ваш порт, вероятно, в достаточной безопасности. Держу пари, эти суда находятся здесь только для того, чтобы обеспечивать налетчиков провизией. А где ваш местный сеньор? Тиэрин Кавид, кажется так его зовут?

- Да, это он. - Морло сделал паузу и озабочено провел рукой по лицу. - Вот уже два дня мы ничего не знаем ни о нем, ни о его людях; это плохое предзнаменование. Мы боимся послать к нему курьера.

- Давайте пошлем кого-нибудь из наших парней. Если Кавид и жив, то находится в осаде. Было бы неплохо послать также человека в Кермор и вызвать оттуда несколько кораблей, чтобы прогнать этого элдифского мерзавца. - Он посмотрел вокруг и увидел Рикина возле Гвенивер. - Ваш капитан, пожалуй, подошел бы для этого дела.

- Он не поедет, мой господин, - твердо сказала она.

Даннин побагровел. Только долгие годы военной дисциплины удержали Рикина, чтобы не обнажить меч.

- Как хотите, госпожа, - наконец произнес Даннин. - Тогда я пошлю кого-нибудь из моего войска.

Армия прошла через город неорганизованной толпой, затем перестроилась на дороге, ведущей на север. По приказу Даннина Гвенивер нехотя поехала возле него, оставив Рикина наедине с его невеселыми мыслями. Наконец Дагвин присоединился к нему, нарушив строй. Около десяти миль они ехали быстро, оставив караван обеспечения двигаться в своем медленном темпе, затем сделали привал на большом коровьем пастбище. Рикин видел, что Даннин послал людей в разведку.

- Как ты думаешь, что это значит? - спросил Дагвин.

- Беспокойство. Что еще? Клянусь богами, я не хочу, чтобы наша госпожа увидела в скором времени стычку.

- К черту волнения, Рико. Из всех нас она в наибольшей безопасности. Богиня хранит ее и днем, и ночью.

Он говорил так просто и убедительно, что Рикин успокоился. Примерно через полчаса вернулись разведчики. От одного к другому, новость распространилась по шеренгам: сотня людей из Элдифа осаждала крепость тиэрина Кавида, которая находилась всего в двух милях. Не ожидая приказа, бойцы взялись за оружие, переводя щиты в боевое положение на левой руке, ослабляя мечи в ножнах, натягивая капюшоны своих кольчуг и готовя к бою копья. Рикин видел, как Гвенивер о чем-то ожесточенно спорила с Даннином; наконец, осыпая его проклятиями, она выехала на лошади из строя и рысью направилась к своему войску.

- Этот надменный ублюдок! - зло процедила Гвенивер.

- Что он сделал, моя госпожа? - спросил Рикин. - Приказал нам оставаться в тылу в качестве резерва?

- Именно. Как ты узнал?

- И так понятно. Наше войско никогда прежде не воевало в составе этой армии. А это имеет значение.

- Ладно, с этим понятно, но он смеялся надо мной, черт бы его побрал! "Если госпожа не возражает, - сказал он, - не могла бы она оставить свое войско в сторонке и не мешать нам воевать?" Если мои три сотни не смогут справиться с в три раза меньшим числом элдифских псов, тогда нам будет очень нужна помощь вашей Богини.

- Черт возьми!

- Именно так. Он оскорбил Богиню больше, чем меня. Если бы король не был к нему так благосклонен, я бы прикончила его тут же, на месте.

Когда армия ушла вперед, войско Гвенивер двинулось занимать позицию в тылу. Они пересекли поле, которое не так давно было предано огню, черная стерня молча свидетельствовала о прошедшем здесь неприятеле. Затем они перешли вброд ручей и поднялись на невысокий холм. С его вершины Рикин увидел черную башню брока, опоясанного земляным валом, снаружи которого на лугу расположился лагерь осаждавших. Бросив призывный клич, Даннин обнажил меч и стремительным галопом повел свою дружину на вражеский стан, который вдруг ожил криками. Резерв рысью шел вслед за ними.

Лагерь утонул в клубах пыли, поднялся шум, крики. Застигнутые врасплох атакой Даннина солдаты неприятеля догоняли своих коней, отчаянно отбивались от конных воинов, стоя на ногах. "Даже если бы Гвенивер захотела нарушить приказ, - размышлял Рикин, - в этом не было бы особой необходимости, так как люди Даннина, казалось, накрыли поле, как всесокрушающая волна". Вдруг ворота крепости распахнулись, и люди Кавида ударили по осаждавшим с тыла. Повсюду раздавались крики, толпа металась то взад, то вперед, лошади вставали на дыбы, сверкали мечи. Гвенивер с улыбкой наблюдала за происходящим. Глядя на нее, Рикина охватил ужас.

С боевым кличем, который больше походил на крик отчаянья, кучка бойцов Элдифа вырвалась из рукопашной и в панике побежала в сторону, где стоял резерв. У Рикина едва хватило времени обнажить свой меч, как Гвенивер, бросая вызов истошным воплем, пришпорила коня прямо на них. С криком он поскакал за ней. Хотя Рикин слышал, что бойцы последовали за ним, он не отрывал от Гвенивер глаз и видел, что она бросилась в самую гущу отчаявшейся толпы.

- Дерьмо! - Он хорошенько пришпорил коня.

Он увидел, как блеснул ее окровавленный меч, и всадник выпал из седла, но ее окружали трое других. С диким воплем Рикин ударил в толпу с тыла. Он усердно размахивал мечом, сразил коня, наградив всадника хорошим ударом в спину; он рубил взад и вперед, будто стегал кнутом свору гончих на охоте на оленя. Слева от него вершил смерть Дагвин. Какой-то элдифский парень неуклюже натянул поводья. Рикин ударил мечом так сильно, что порвал на нем кольчугу и сразил бойца наповал. Когда он вытащил из мертвого тела свой меч, убитый скатился с коня и упал под копыта лошади Рикина, которая заржала и стала на дыбы. Когда лошадь успокоилась, Рикин услышал, что Гвенивер смеется, воет, визжит, как демон, и увидел, как она убила еще одного человека. Затем люди Волка собрались вокруг них, и битва завершилась.

Гвенивер подбежала к нему. Она была такая веселая, будто только что услышала хорошую шутку.

- Я уложила двоих, - отрапортовала она. - Что с тобой, Рико? Ты выглядишь испуганным, что случилось?

- Ради всех чертей преисподней, когда вы в следующей раз ринетесь в превосходящую толпу, возьмите, по меньшей мере, с собой меня! Вы - маленькая дурочка! Я уже не надеялся увидеть вас в живых. Я хочу сказать... ладно, моя госпожа.

- Я знала, что ты будешь достаточно благоразумным, чтобы последовать, и ты последовал, разве не так?

Воины собрались вокруг и смотрели на нее с благоговейным страхом.

- Смотрите, - сказал Дагвин. - На ее лошади нет ни одной царапины.

Мужчины начали перешептываться между собой, но в их шепоте больше звучал суеверный страх, чем благоговейный трепет.

- Это Богиня, - сказала Гвенивер. - Она не покидала меня ни на минуту.

Шепча себе под нос проклятия, бойцы подали коней назад, но только немного, потому что сила, данная ей богами, как огонь, притягивала своим теплом. Рикин никогда еще не видел такую улыбку, какой улыбалась Гвенивер: непроницаемая и холодная, она была словно вырезана на лице статуи богини. Но тут из-за сомкнутых рядов раздался знакомый голос, и улыбка сразу исчезла. Мужчины расступились, давая дорогу лорду Даннину, который направился к госпоже.

- Вижу, ваши люди немного поразмялись, не так ли? - спросил он. - Это вы бросили солдат в атаку, Рико? Я надеюсь, госпожа была достаточно рассудительна, чтобы удержаться от этого.

С горящими от ярости глазами войско окружило его толпой. Когда рука Даннина потянулась к рукоятке меча, Рикин обнажил свой.

- Отойдите! - закричала Гвенивер. - Оставьте его!

Тихо произнося ругательства, все, кроме Рикина, подали коней назад, а он подъехал к лорду и слегка поклонился в седле, хотя меч все еще был в его руке.

- Его светлость забывает, что разговаривает со жрицей. Я и мои люди покорнейше просим его светлость впредь помнить об этом. Эту атаку начала госпожа Гвенивер, мой господин. Мы видели, как она одна задержала четверых, прежде чем мы подоспели, а двоих из них лишила жизни.

Побледнев, Даннин повернулся к Гвенивер.

- Я не совсем точно следовала вашим приказам, - сказала она. - Если хотите, можете поговорить о вопросах командования с Луной. Что касается тебя, Рико, ты дрался, как сам демон из преисподней. Клянусь, ты был похож на самого неистового человека на свете.

Когда Рикин осознал, что Гвенивер говорила правду, его охватило чувство, природу которого он не мог постичь. Никогда прежде он так не дрался, предпочитая обычно хорошо видеть всех своих людей, внимательно следить за развивающимися событиями. Казалось, что ее Богиня распростерла свои руки и над ним. Вдруг он задрожал, словно от холода.

Тиэрин Кавид, стройный блондин, которому было не больше двадцати, разговаривал и смеялся, едва не впадая в истерику, вызванную неожиданным спасением. За обедом, приготовленным на скорую руку, сидя в большом зале за столом для знати, он рассказал Гвенивер и Даннину о последних событиях. Рядом с ним сидела его беременная жена и слушала, так и не притронувшись к еде. Армия Кермора тем временем расположилась прямо на полу из-за нехватки скамеек.

- Никогда не думал, что они могут обнаглеть до такой степени, - говорил Кадвин. - Все мы совершаем рейды, вы знаете об этом, но никогда таким количеством людей. Клянусь всеми чертями, под моими воротами их было по меньшей мере триста человек, а может и четыреста, и все произошло так внезапно. Затем они оставили часть армии, чтобы держать меня в осаде, и ускакали прочь. Я был совершенно уверен, что они направляются в Морлин, но если бы я сделал вылазку с моими пятьюдесятью солдатами, мы не добрались бы города живыми. Я молился, чтобы весть об этом долетела до кого-нибудь из моих союзников и он пришел бы освободить меня.

- Несомненно, впереди их ждет много хлопот, - сказал Даннин. - Завтра мы пойдем за ними на север.

- Мне придется оставить людей в крепости для обороны, но сам я непременно поеду с вами.

- Это ненужно и неблагоразумно. Они могут вернуться сюда, чтобы забрать людей, которые остались для осады. Я сам дам вам пятьдесят человек подкрепления.

- Но это буду не я с моим войском, - вмешалась Гвенивер. - Лорд Даннин может выбросить эту мысль из головы.

Когда он повернулся к ней с ледяным взглядом, Гвенивер улыбнулась, вспоминая, как ее люди окружили лорда толпой в поле. Похоже, Даннин тоже об этом вспомнил.

- Как моей госпоже будет угодно, - сказал он. - Все это, ваша милость, предвещает нам беду. Кажется, Элдиф планирует нанести нам жестокий удар на западной границе.

Жена тиэрина вскочила и выбежала из зала, сжав кулаки так крепко, что у нее побелели пальцы.

- Как далеко отсюда находятся ваши ближайшие вассалы? - спросил Даннин.

- Пятнадцать миль на север, и есть еще один шестнадцать миль на запад, или, я бы сказал - был. Кто знает, стоит ли еще его крепость?

Когда Даннин выругался вслух, рот Кадвина искривился, что должно было означать улыбку.

- Когда вы вернетесь ко двору, - спокойно сказал он, - расскажите нашему сеньору обо мне, если вас это не затруднит. Я не знаю, как долго мы сможем продержаться. Когда вы поедете на север, мой господин, будьте внимательны. Некогда между этим местом и границей с Элдифом, а также на север вдоль реки Вик были владения нашего сеньора. Внимательно посмотрите и посчитайте, сколько лордов осталось преданными Дэвери.

- Не сомневаюсь, что наш сеньор исправит положение.

- Было бы неплохо. Клянусь, я готов отдать за нашего короля жизнь, и отдам, если потребуется. Но есть немногие, которые с удовольствием бы заключили с Элдифом мир, если бы это положило конец налетам.

Даннин тяжело опустил ладони на стол и наклонился вперед.

- Тогда я скажу вам вот что, - громогласно произнес Даннин. - Если кто-то окажется предателем, тогда он увидит, как я со своими людьми опустошаю его земли. Спросите своих друзей: что для них лучше?

Он встал со скамейки, повернулся на каблуках и гордо покинул зал, не сказав больше ни слова. Кавид вздохнул и поднял опрокинутый бокал.

- Вы хорошо знаете Даннина, госпожа Гвенивер? - спросил он.

- Не совсем, ваша милость. Я никогда его не встречала, вплоть до этой весны.

- В таком случае, впереди вас ждет много интересного.

Наутро армия двигалась на север через опустошенные, разграбленные фермы, что свидетельствовало о недавнем визите налетчиков Элдифа. На закате они вошли в сожженную дотла деревню. Между обгоревшими деревьями и грудой камней, оставшихся от деревенского колодца, дымились обуглившиеся остатки деревянных строений.

- Похоже, что люди успели вовремя спастись, госпожа, - сказал Рикин.

- Похоже. Смотри!

Возле руин находился луг, служивший общественным выгоном, окруженный густой посадкой тополей. Между деревьев сгрудились толпой женщины, дети и мужчины, вооруженные ломами, вилами, палками и другим импровизированным оружием, которое они успели схватить, когда на них налетела вооруженная банда. Гвенивер спешилась и присоединилась к Даннину, увидев, что двое пожилых крестьян вышли им навстречу. Они посмотрели на татуировку Гвенивер и преклонили колени.

- Никак, вы - люди из Кермора, - сказал один из них.

- Да, мы оттуда, - ответил Даннин. - Когда на вас напали? Сколько их было?

- Три дня тому назад, ваша светлость. - Старик задумался. - А насчет численности, видите ли, тяжело сказать, потому что они словно из земли выросли. Молик младший пас коров за деревней, и если бы не он, мы бы погибли. Но он увидел их первым и прибежал предупредить нас.

- А откуда Молик узнал, что это враги?

- У них были голубые щиты с серебряными драконами. Молик никогда в жизни не видел таких и решил, что это не к добру.

- И был прав. - Он посмотрел на Гвенивер. - Вы знаете, что означают эти щиты? Эти налетчики - часть людей короля, и они могли выступить только если с ними был королевский принц.

- Принц? - старик сплюнул на землю. - Должно быть, он - бедный принц, коль ему так были нужны наши коровы. Они забрали все, что у нас было, мой господин. Наших коров, наших кур и все из еды.

- Не сомневаюсь. Ничего, на первое время у вас будет еда. Мы оставим вам кое-что из продуктов и лошадь, а может и две, которую вы могли бы обменять на зерно для посева.

Старик поцеловал ему руку, потом зарыдал, вздрагивая всем телом. Гвенивер была чрезвычайно удивлена, так как она ожидала, что Даннин заботится о крестьянах даже меньше, чем любой другой лорд. Капитан повернулся к ней с кривой улыбкой на лице.

- Я прекрасно знаю, что это такое, когда у тебя ничего нет, - сказал он. - Я помню об этом каждый день моей жизни. Вы себе даже на минуту не можете представить, что это такое, не так ли? Моя благородная госпожа.

Смутившись, Гвенивер зашагала прочь. Но первый приказ, который она отдала извозчикам, касался разгрузки продуктов для крестьян.

Армия расположилась на ночлег, был выставлен караул. Гвенивер составила компанию Даннину у костра, чтобы поговорить о военных делах. Танцующие языки пламени отбрасывали зловещую тень на его лице в то время, как он рисовал на земле план долины реки.

- Рано или поздно им придется повернуть на юг, чтобы встретить свои корабли, - сказал он. - Тогда-то мы их и возьмем, если не раньше.

- Так и сделаем. Если мы захватим этого принца, то вернемся домой с хорошим подарком.

- Что? Я с большим удовольствием надену его голову на пику.

- Не будьте таким дураком. Если мы возьмем в заложники королевского принца, мы сможем прекратить эти налеты, не размахивая мечом.

Даннин тихо свистнул и посмотрел на нее.

- Хорошо, госпожа. Что бы я ни думал о вашем умении владеть мечом, вы, без сомнения, понимаете войну. Тогда, решено. Мы будем делать все возможное, чтобы поймать этого принца в силок, как кролика.

На следующее утро разведчики на лучших лошадях поскакали вперед, рыща и кружа перед армией, как чайки вокруг входящего в порт корабля. Где-то к полудню они нашли место, где накануне ночью располагался лагерь налетчиков. На лужайке с примятой травой и другими следами большой толпы людей находились два кострища и разбросанные остатки обглоданных костей. Две коровы никогда больше не вернутся в родную деревню; но отпечатки копыт не оставляли сомнения, что налетчики гнали с собой около пятидесяти голов скота.

- И это их смертный приговор, - радостно заметил Даннин. - Даже с тяжелыми фургонами мы можем двигаться быстрее, чем они, если они гонят с собой скот. Скоро мы будем совсем близко, и вот мой план. Мы оставляем фургоны позади, быстро опережаем их и перехватываем на дороге. Принц, должно быть, едет во главе колонны, следовательно, мы посылаем группу моих отборных бойцов, которая вклинивается в их ряды прямо за принцем и отрезает его. Остальные парни тем временем врезаются походной колонной в обоз с продуктами. Я, вы и еще горстка избранных людей направляемся прямо к принцу и окружаем его. Постарайтесь не сбить его с коня. Если его растопчут до смерти, мы останемся без заложника.

- Звучит неплохо. То, что вы включаете в дело меня и моих людей, радует мне сердце.

- Для нас сейчас важен каждый боец, даже если он - женщина.

Оставшуюся половину дня Даннин скакал в тылу и подгонял кучеров, чтобы армия двигалась быстрее. Впереди в гордом одиночестве возглавляла колонну Гвенивер. Она время от времени принимала донесения разведчиков и послушно вела людей, куда они ей говорили. Когда, примерно за час до заката, они расположились лагерем и пустили лошадей пастись, разведчики доложили, что элдифские налетчики находятся впереди всего в пяти милях. Но больше всего радовало то, что они не встретили ни одного вражеского лазутчика - согревающая сердце самоуверенность принца.

Вечером у костра, когда Гвенивер играла с Рикином в кости на то, кто пойдет за хворостом, она рассказала ему новость.

- Итак, госпожа, завтра на рассвете нас ждет хорошая разминка.

- Да уж, повоюем. Когда мы будем брать принца, ты поедешь рядом со мной.

Он бросил кости, выпала пятерка и испортила ему игру. Когда он принес и вручил ей две щепки, она вспомнила, как он, стесняясь, не сказав ни слова, подарил ей первый весенний букетик фиалок. Должно быть, собирая их, он потратил тогда уйму времени. Как она была слепа, и не подозревала, что простой всадник любил ее все эти годы.

- Вы собираетесь делать ход? - спросил он. - Теперь я не позволю вам выйти из игры так легко.

Пока она бросала, Рикин подумал, что она совсем не возражала, когда он забыл назвать ее "моя госпожа" или когда он кричал на нее, за то, что она делала какую-нибудь глупость. Это было странным, ведь за такую дерзость ее братья приказали бы выпороть его. Гвенивер, в свою очередь, было интересно, любит ли она его на самом деле. Но теперь было поздно думать об этом, теперь она навсегда принадлежала только Богине.

С рассветом армия была уже на ногах. Даннин разбил на отряды людей, назначил временных капитанов и собрал группу из двадцати пяти человек, которые должны были ехать с ним и с Гвенивер захватывать принца. Они двинулись в путь, яркое летнее солнце освещало зеленые луга. Она была совершенно спокойна, словно скользила в воздухе, а не несла на себе почти тридцать фунтов стали. После того, как Гвенивер произнесла про себя длинную молитву Богине, она начала улыбаться. Так как она потратила долгие часы, медитируя перед зеркалом, в ее воображении без особых усилий возникал образ глаз цвета ночи и пугающей красоты Богини, которая дрожала в предвкушении кровопролития. Гвенивер слышала пение и причитания, такие древние, такие странные, что она была уверена, что помнит их с тех давних пор, когда обряд поклонения Темной Луне был в самом расцвете. Пение стало таким отчетливым и громким, что она очень испугалась, когда Даннин дал команду остановиться.

Она с изумлением посмотрела вокруг и обнаружила, что войско подошло к лесу. Некогда здесь, должно быть, находился господский охотничий заповедник, потому что это был открытый лес, где росли большей частью лиственницы и клены, с маленьким подлеском, в котором можно было спрятать всадников. Даннин велел бойцам рассредоточиться и занять укрытия. С другой стороны проходила дорога, по которой с северной стороны к ним приближалось облако пыли. По мере того, как элдифские налетчики подходили к засаде, бойцы перевели в боевое положение свои щиты и приготовили дротики.

Их разделяла всего четверть мили, когда какой-то глазастый паренек из их войска заметил в лесу что-то неладное. По всей колонне раздались крики и всадники остановились в замешательстве. Гвенивер слышала, как на заднем фланге жалобно мычала скотина.

- Итак! - закричал Даннин, забыв свой рожок. - Взять их!

Как свора гончих, выпущенных на волю, люди покинули укрытия и атаковали вражескую колонну. Копья, сверкая остриями на солнце, осыпали ряды неприятеля со всех сторон, кроме головы колонны, где меткое попадание могло лишить нападавших их желанной добычи - принца. Когда налетчики собрались ответить им, первый отряд с мечами наголо ударил возле авангарда. Люди и кони закружились в вихре, битва разгоралась по обоим сторонам дороги.

- За принцем! - скомандовал Даннин.

С военным кличем Даннин атаковал голову колонны, группа из отборных воинов устремилась за ним. Гвенивер попыталась закричать, но голос сорвался на хохот. На этот раз он был таким холодным, таким глухим, что она поняла, это была Она. Богиня использовала ее голос, ее тело, говорила и сражалась посредством своей жрицы. Впереди, в поднимающихся клубах пыли, ей навстречу неслись галопом десять элдифских воинов. Когда Гвенивер увидела щит с драконом, окаймленный серебром и украшенный драгоценными камнями, она поняла, что его светлость королевский принц скачет к ним в руки.

- Рико! - закричала она. - Он здесь!

Она разразилась смехом, когда две группы бойцов скрестили мечи, разворачивая своих коней. Она ударила мечом элдифскую лошадь, ранила ее и увидела кровь на лезвии своего меча. Вдруг весь окружающий мир застлала красная дымка. Смеясь и завывая, она ударила мечом, пришпорила коня, ударила еще и отразила неуклюжий ответный удар. Сквозь розовую пелену она видела искаженное от ужаса лицо противника, который парировал ее удары и наносил свои; ее смех нарастал, как пение, которое она слышала силой воображения. Его страх возбуждал в Гвенивер ненависть. Она сделала отвлекающий маневр, позволила ему подойти как можно ближе, затем, рискуя получить удар, разрубила ему физиономию. Кровь залила ему все лицо и скрыла от Гвенивер выражение страха. Когда всадник упал, она начала пробираться к Рикину.

Уступая по численности, люди Элдифа скучковались вокруг своего принца и делали отчаянные попытки отбить наседавшую группу бойцов Кермора. Гвенивер видела, как Даннин нажимал с тыла и сразил человека, который бросился ему наперерез, чтобы блокировать путь к принцу. Двумя быстрыми ударами Даннин порешил сначала коня, а затем и всадника и продвинулся вперед. Он дрался молча, его нижняя челюсть слегка отвисла, будто ему наскучило убивать. Когда группа, окружавшая принца, попыталась перестроить порядок, у Гвенивер появился шанс. Она ударила элдифского солдата сбоку и убила его, меч вошел ему под мышку сквозь соединение кольчуги. Ее смех перешел в крик баньши, когда она повернулась к воину, находившемуся рядом с убитым всадником.

На нее смотрел серебряный щит, белая чистокровная лошадь несла принца в отчаянную атаку. Гвенивер увидела его василькового цвета глаза, холодные и решительные. Он скакал прямо на нее. Удар был таким сильным и удачным, что ее щит дал трещину, но она пригнулась вниз и стукнула его плашмя по запястью, защищенному металлической рукавицей. С диким воплем он выронил меч. Его мертвенно бледное лицо говорило о том, что запястье раздроблено. С фланга подоспел Даннин и ударил принца по голове. Оглушенный, задыхающийся принц зашатался в седле, Гвенивер вложила свой меч в ножны, потянула на себя серебряную кайму щита и заставила его повернуться к ней. В этот момент Рикин схватил поводья белоснежной лошади, и принц был захвачен.

- Чисто сработано! - закричал Даннин. - Заберите его отсюда!

С ошалевшими от шока и боли глазами принц вдруг потянулся левой рукой к кинжалу, висевшему у него на поясе, но Гвенивер успела раньше.

- Никаких самоубийств, - сказала она. - Мог ли ты когда-нибудь представить себе, что увидишь Кермор, парень?

Даннин и остальные бойцы повернули своих коней и поскакали назад, продолжать битву, которая кипела полным ходом. Дагвин присоединился к ним, а Гвенивер и Рикин повели принца по дороге в противоположном направлении и остановились в тени дерева.

- Рико, сними ему латную рукавицу, - попросила Гвенивер. - Не то запястье распухнет, и нам придется обращаться к кузнецу, чтобы потом освободить руку.

Здоровой рукой принц снял с головы шлем и с силой бросил его в грязную лужу. Он посмотрел на Гвенивер глазами, полными слез, и она увидела, что ему было не больше семнадцати лет. Когда Рикин начал снимать металлическую рукавицу, принц застонал и до крови прикусил нижнюю губу. Вдруг Гвенивер почувствовала, как по спине пробежала холодная дрожь: опасность. Она вскрикнула, повернулась в седле и увидела, что прямо на них скачет группа элдифских воинов численностью около десятка, а их преследует отряд воинов Кермора. Но люди Элдифа уже успели подойти намного ближе керморцев.

- Ах, дерьмо! - заорал Рикин. - Должно быть, они увидели проклятую белую лошадь принца.

Гвенивер развернула коня, обнажила меч и поскакала прямо навстречу приближающимся всадникам. Она завывала и хохотала, кровавый туман снова застилал ей глаза. Двое первых обошли ее кругом и направились к принцу. Она собиралась повернуть назад, но увидела щит с драконом, который двигался прямо на нее. Ее смех переходил в вопли, она забыла о всех мерах предосторожности и устремилась вперед, опасно наклоняясь в седле, нанося удары, но не думая даже отражать ответные. Ее треснувший щит разлетелся под ударом, но Богиня хранила своего бойца. Она с такой силой вонзила меч, что кольчуга соперника порвалась. Когда убитый всадник выпал из седла, она повернула коня назад. В это момент она думала только о Рикине, который отбивал превосходящего по численности противника.

К этому времени подоспели люди Кермора, с дикими криками они устремились туда, где находился принц. Гвенивер видела, как белая лошадь брыкалась и вставала на дыбы под своим беспомощным седоком. В сверкании мечей до нее доносился боевой клич Рикина, который атаковал толпу.

- Рико! Дагвин! - закричала она. - Я здесь!

Это могло показаться смешным, но Дагвин ответил ей боевым кличем и бросился в самую гущу схватки, как демон. Он и Рикин теперь больше парировали удары, чем разили, отчаянно пытаясь удержаться в седле среди наседавших бойцов Элдифа. Гвенивер ударила одного из вражеских солдат мечом по спине, повернулась в седле и едва успела отразить нападение сбоку. Она уже ясно различала голоса керморцев у себя за спиной, вокруг, но продолжала врезаться в гущу противника. Она смеялась, постоянно смеялась, яростно размахивая мечом, чувствуя, как удары противника скользили по кольчуге, нанося в свою очередь ответные, пока, наконец, не пробила себе путь к Рикину. Лошадь под ним умирала, а по лицу стекала кровь.

- Садись сзади на мою! - закричала она.

Рикин проворно выскочил из седла, а его лошадь испустила дух. Гвенивер в слепой ярости разила и отбивала удары, пока он взбирался на круп ее лошади, которая храпела и вытанцовывала под ними. Люди Элдифа атаковали их еще раз, затем закричали и обернулись. С тыла на них обрушился удар бойцов Кермора. Извергая ругательства на чем свет стоит, сквозь толпу протискивался Даннин; он схватил поводья белой лошади принца. Люди Кермора погнали остатки банды налетчиков по дороге, и постепенно водоворот смерти утих. Вдруг Гвенивер почувствовала, что Богиня оставила ее. Она заплакала, как маленький ребенок, который заснул на руках у матери и вдруг проснулся один в темной комнате.

- Черт возьми! - зарычал Даннин. - Вы ранены?

- Я нет. Еще какую-то минуту назад Богиня держала на мне свою руку, но сейчас Ее нет.

- Я видел Ее, - сказал Рикин слабеющим голосом. - Когда вы идете в атаку, Гвенивер, вы - Богиня.

Она обернулась и посмотрела на него. Одну руку он прижимал к окровавленной щеке, глаза закрывались от боли. Ее пугала та убежденность, с которой он произнес последние слова.

- Я хотел сказать, - добавил Рикин, - вы - моя Богиня.

* --- конец демо-отрывка --- *