Катарина Кэр. Заклятье рассвета. (#3) Ощетинившийся лес (1).

Перевод - О. Колесников

Ради выгоды королей напал он на хозяев страны. Ощетинившийся лес пик, ужасные потоки вражеских полчищ...

Бог Один Анейринский, Станс A8(4)

Посвящается Раймонду Эрлу Керру, 1917-1987, офицеру и джентльмену.

АВТОР ВЫРАЖАЕТ ОГРОМНУЮ ПРИЗНАТЕЛЬНОСТЬ:

Пат ЛоБрутто, моему издателю, человеку, обладающему огромными деловыми качествами, человеку, который продолжает бороться за меня, даже если работа над романом затягивается все больше и больше.

Элизабет Помада и Майклу Ларсену, моим агентам, которые мне скорее друзья, чем деловые партнеры.

Марте Грабиен, оказавшей неоценимую помощь в приобретении мной компьютерной системы.

Нику и Деборе Грабиен, которые по собственной инициативе ввели мой новый компьютер в действие.

Джону Джекобсону, моему лучшему критику и моей опоре, который, вне всякого сомнения, если бы жил в Дэвери, сам был бы серебряным клинком.

Элис Братин, моей матери, которая, к большему своему удивлению, обнаружила, что ей и в самом деле нравятся странные вещи, которые я пишу.

И, как всегда, Говарду Кэрру, моему мужу.

Замечания к обозначению дат.

Летоисчисление в календаре Дэвери берет начало от основания Святого Города, или, если быть точнее, года, когда король Бран увидал знамение в виде белой свиньи, которое указало ему, где должна быть построена его столица. Грубо это можно отнести к 6-7 веку.

Изучающие Двуумер часто жалуются, что о нем говорится всегда загадками. Для этого есть причины. Какие? Дело в том, что Двуумер сам по себе загадка.

"Тайная книга Кадвалона Друида".

Такие понятия как "день" или "месяц" не имели никакого значения в краю лугов и пастбищ. Медленно протекали года, сменяли друг друга времена года: порывистые дожди зимой, когда трава становится голубовато-зеленой и серое небо низко нависает над землей; весенние половодья, когда реки выходят из берегов и затопляют покрывшиеся бледной зеленой листвой ивы и ореховые кусты; иссушающее лето, когда трава приобретает бледно-золотой цвет и любое пламя становится вероломным; первые теплые дожди осени, когда на короткое время золотом и пурпуром расцветают дикие цветы.

В летний зной народец медленно перемещался на север, перегоняя табуны лошадей и отары овец; в зимнюю стужу они проделывали обратный путь на юг. Течение времени они определяли, замечая такие незначительные детали, как последнюю землянику или когда первые самцы оленей начинали терять свои рога.

Так как их божества всегда были при них, путешествуя со своим народом в их долгих странствиях, то не было необходимости устраивать в их честь большие религиозные празднества. Когда доводилось встречаться двум-трем аларли, свободно организованным кочующим группам, то праздновалась встреча друзей.

В году был еще один день, который отличался от остальных: весеннее равноденствие, которое обычно означало начало половодья. Далеко на севере в высоких горах таяли снега, направляя в луга потоки воды; точно также в далеком прошлом пронеслось здесь кровавое половодье с севера. Несмотря на то, что средняя продолжительность жизни народца была пять веков, к сегодняшнему дню не осталось в живых никого из очевидцев тех черных годов, но память народца была жива. Делалось все, чтобы их дети всегда помнили день равноденствия; в ознаменование годовщины этого события ежегодно аларли собирались в группы по десять-двенадцать эльфов и отмечали этот день.

Несмотря на страстное желание скакать на восток Дэвери, Эбани Саломондериел никогда не покинул бы земли эльфов, не отметив этот наиболее священный и ужасный день. Эбани путешествовал вместе со своим отцом, бардом Девабериэлом Силверхэндом. Всадники покинули берега моря и направились к слиянию рек Корапан и Делондериель, расположенному рядом с участком девственного леса, служащим своеобразной границей края лугов и пастбищ. Там, как они и предполагали, происходил алардан, или встреча рода. В высокой траве было разбросано около двухсот разноцветных шатров - красных, пурпурных, белых, в стороне мирно паслись табуны лошадей и отары овец. Немного поодаль от остальных стояло десять нераскрашеных, грубо сшитых из бедных дубленых шкур шатров.

- Похоже, что к нам присоединились некоторые из лесных жителей, - отметил Девабериэл. - Хорошо, пришло время преодолеть им собственные страхи.

Девабериэл был исключительно красивым, волосы его по цвету напоминали бледный свет луны, глубоко сидящие темные глаза с вертикальным как у кота разрезом, изящные удлиненные заостренные уши...

Эбани унаследовал от отца лишь цвет волос, остальные черты были у него материнские, человеческие; его глаза цвета дыма имели круглую радужку, уши, хотя и слегка заостренные, не выделялись среди человеческих.

Отец и сын вели с собой восемь лошадей, две из которых тянули повозку, на которой находился весь их скарб. Так как Девабериэл был бардом, а Эбани гертфином, то есть сказочником и менестрелем, у них не было надобности в больших стадах. Когда они подъезжали к шатрам, навстречу выбегал народец, приветствуя барда и соперничая между собой за честь накормить его и сына.

Они выбрали место для сооружения рубиново-красного шатра около Танидарио, женщины, которая была старым другом барда. Хотя она часто давала советы отцу и помогала растить его сына-метиса, Эбани было трудно думать о ней как о матери. Он смутно помнил свою родную мать, в памяти всплывала бледная, нежная, обнимающая его женщина. В отличие от нее Танидарио была охотницей, с крепкими мускулами, шести футов роста, прямая, как стрела с черными как смоль волосами, которые были заплетены в длинную, свисающую до пояса косу.

Приветствуя Эбани, она поцеловала его в щеку, схватила за плечи и, улыбаясь, слегка отстранила, словно бы оценивая, насколько он вырос.

- Держу пари, ты ждешь не дождешься весенней охоты, - сказал Эбани.

- Конечно, - есть немного. Я подружилась с лесными жителями, и они предложили мне показать, как охотиться с копьем глубоко в лесах. Я предвкушаю вызов на соревнование.

Эбани лишь улыбнулся в ответ.

- Знаю я тебя, - засмеялась Танидарио, - охота в твоем понимании - это найти мягкую постель с хорошенькой девушкой на ней, ну да ладно, когда ты станешь совсем взрослым, ты станешь смотреть на такие вещи по-другому.

- Этой весной мне исполнится семьдесят четыре.

- Совсем ребенок. - Танидарио взъерошила ему волосы огрубелой рукой. - Ладно, идем, встреча уже начинается. Куда это подевался твой отец?

- Ушел с другими бардами, он будет петь сразу после Рассказа.

Внизу у реки собирали грубый помост из снятых с телег жердей, неподалеку беседовал с четырьмя другими бардами Девабериэл. Вокруг скопилось множество народа, взрослые сидели, поджав по-турецки ноги, на траве, между ними сновали неугомонные дети. Эбани и Танидарио сели с краю, неподалеку от группы лесных жителей. Хотя они и были похожи на остальных эльфов, но одеты лесные жители были в грубые кожи, и каждый имел с собой небольшую палочку с зарубками, украшенную перьями с переплетенными цветными нитями. Считалось, что эти палочки обладают магической силой. Хотя обычно лесные жители жили в густых лесах на севере, но временами они перемещались на юг для торговли. Так как они всегда оставались довольно диким народом, то на встрече воспоминаний их щадили и оставляли в покое.

Постепенно все угомонились, дети уселись рядом с родителями. На помост взошло четыре барда, среди них Дебариэл. Они стали в глубине помоста, скрестив на груди руки и слегка расставив ноги, почетный караул для рассказчика. Вперед вышел сын Манавера Контариэла, самый старший из них. Он воздел высоко к небу руки. Эбани был потрясен его видом, он понял, что бард в последний раз ведет свое повествование. У него уже начал проявляться возраст, волосы побелели и истончились, лицо изрезали морщины. Когда кто-либо из народца старел, это означало, что смерть его близка.

- Отец его был очевидцем тех ужасных событий, - прошептала Танидарио.

Эбани лишь молча кивнул в ответ, так как Манавер уже опускал руки.

- Мы собрались здесь, чтобы вспомнить... - его высокий тренированный голос казалось, разрастался в теплой тишине.

- Вспомнить, - выдохнула в ответ толпа, - вспомнить запад.

- Мы собрались здесь, чтобы вспомнить города, Прекрасные Башни, Широкую Реку, Радужные Мосты... да, вспомнить города и башни, и все чудеса далекого-далекого запада. Их отобрали у нас, они лежат в руинах, там рыщут лишь лисы до совы, сорная трава и чертополох покрывают внутренние дворы дворцов Семи Королей.

Толпа тяжело вздохнула и все приготовились слушать рассказ, слышанный уже раз пятьсот, если не больше. Несмотря на то, что Эбани был наполовину Дэвери, он почувствовал, как его душат слезы. Он слушал рассказ о том, как жил народец на холмах и плодородных долинах далекого запада, в полных чудес городах, занимался искусством и ремеслами, пока творения его рук не стали настолько совершенны, что дали основание некоторым утверждать, что это не что иное, как Двуумер, то есть волшебство.

Очень давно, свыше тысячи лет назад, некоторые уже начали сомневаться, когда в самом деле - то ли тысяча сто, то ли тысяча двести лет прошло с того времени, началось Уничтожение. До этого несколько миллионов народца мирно жили под владычеством Семи Королей. Потом начались предзнаменования. Пять зим подряд выпадало огромное количество снега. Пять весен выходили из берегов реки. На шестую зиму начали появляться тревожные сообщения от фермеров северных провинций о том, что волки, казалось, сошли с ума - они охотились большими стаями, нападали на дорогах на путешественников. Мудрецы пришли к выводу, что волки отчаялись от голода, что причиной этого голода стала погода в горах, вероятно, со стороны юга действует какое-то пагубное влияние. Совет Семи Королей разработал план: накопление продуктов и справедливое распределение их среди нуждающихся, набор небольших отрядов рекрутов для борьбы с волчьими стаями. Для борьбы с угрозой они собрали также магов и мудрецов, чтобы те в случае необходимости помогли фермерам.

На шестую весну эскадроны королевских стрелков отправились на север, как они полагали, лишь на борьбу с волками.

Когда последовала ответная атака, она была подобно лавине, которая похоронила стрелков. Никто по-настоящему не знал, кем были враги: это были не люди, но и не эльфы. Это было низкорослое племя, похожее на огромных карликов, одеты они были в шкуры и вооружены лишь необработанными копьями и топорами. Несмотря на свое убогое вооружение, воины сражались с такой яростью и свирепой жестокостью, что, казалось, их совершенно не волнует, погибнут они или нет. А ко всему, их были тысячи, и все они были на лошадях. Когда на север вместе с подкреплением отправлись мудрецы, они доложили, что язык врагов им совершенно незнаком. Полуголодные, в отчаянии убегавшие от какой-то постигшей их родные края катастрофы, эти полчища жгли, опустошали, грабили все, что встречали на своем пути. Атакующие имели ощутимое превосходство еще и потому, что народ никогда до этого не видал лошадей. Подействовал эффект неожиданности, скорость передвижения, но затем эльфы привыкли к ужасным животным. Но к тому времени, когда они поняли, что лошади даже более уязвимы для стрел, чем люди, север был потерян, Танбалапалим превратился в груду дымящихся головешек и растрескавшихся камней.

Короли собрали народ и отправили его на войну. После того, как на битву отправились все мужчины и женщины, которые были в состоянии стрелять из лука, силы на время уравновесились. Хотя день и ночь вдоль дорог пылали погребальные костры, захватчики в клубах дыма продолжали продвигаться вглубь страны. Король Эмандриель был в отчаянии от их безумных атак, он пытался вести переговоры с их вождями и предлагал им в качестве компромисса владение восточной частью края лугов и пастбищ. Но в ответ они убили посланника короля, насадили его голову на длинное копье и на протяжении нескольких дней демонстрировали ее своим воинам. После этого не могло быть и речи о том, чтобы простить это злодеяние. С оружием в руках на север отправились дети, чтобы заменить своих павших в бою родителей. Но вражеская орда по-прежнему продвигалась вперед.

К осени средние провинции были сметены кровавым потоком. Несмотря на то, что большое количество народца отчаянно сражалось, чтобы удержать стоявший на побережье Ринбаладелан, большинство спасалось бегством; прихватив домашних животных, согнав в табуны доставшихся от противника лошадей, грузя телеги и фургоны и устремляясь на восток, который не интересовал захватчиков. Ринбаладелан держался на протяжении зимы, но весной он пал. Еще больше беженцев двинулось на восток, они несли с собой рассказы о пережитом, которые были еще ужаснее своей обыденностью. В каждом роду были похищенные и изнасилованные женщины, убитые и съеденные дети, дома их сожгли дотла, у кого не доставало сил, чтобы бежать, сгорели вместе с ними. Они видели оскверненные храмы, бессмысленно опрокинутые акведуки, разграбленные и сожженные фермы; все, что можно было бы с толком использовать, было уничтожено. Все лето не иссякал поток беженцев, затем начался голод. Они были оседлым народом, охотой занимались исключительно как видом спорта. Когда они пытались вырастить спасенные семена зерна, суровая земля давала скудный урожай. А кроме того, они не знали, доведется ли им зимовать здесь следующую зиму, так как ждали, что вскоре враг появится и здесь, на востоке. Некоторые бежали в леса, надеясь найти убежище среди примитивных лесных племен; некоторые добрались до земель, которые позже стали называться Элдиф; большинство же, ожидая конца, осталось на месте.

Но орды захватчиков так никогда и не пришли сюда. Постепенно народец приспособился к этим землям, научился извлекать из них то, что они могли дать, они разводили скот и лошадей, они ели, и продолжали есть до сих пор, пищу, при которой у принцесс из Долины Роз началась бы рвота: Ящериц и змей, внутренности оленей и антилоп, как впрочем, и их мясо, коренья и клубни, которые они выкапывали повсюду. Они научились высушивать лошадиный навоз и заменять им недостающие здесь дрова; они отказались от фургонов, так как они оставляли глубокие борозды на пастбищной земле, которая была теперь их кормилицей. Чтобы добыть клей, они варили рыбьи головы, для тетивы использовали сухожилия животных, в поисках корма для животных они постоянно кочевали с места на место. Они сумели не только выжить, но и родили детей, так что, несмотря на гибель во время внезапных наводнений и несчастных случаев на охоте, численность населения восстанавливалась.

Наконец, через тридцать два года после Уничтожения, Ранадар - Высокая Гора, последний из Семи Королей, нашел свой народ. Однажды весной он появился на алардане с последними семью стрелками королевской стражи. Он рассказал, как вместе со своими людьми жил как бандит среди холмов, как они делали все, что было в их силах, чтобы мстить за свою разрозненную страну, как они молили богов дать им силы для большего мщения, боги услыхали их горе. Завоевывая и разоряя города, вражеские полчища не имели представления, как их восстанавливать. Они жили в грубых бараках среди руин и пытались засеять отравленную ими землю. Хотя каждый из этих уродцев носил на себе награбленные драгоценности, сточные трубы переполняли нечистоты, в то время как они продолжали сражаться за все уменьшающиеся военные трофеи. Среди них вспыхнули эпидемии различных болезней, все они были смертельными и быстротекущими. Когда Ранадар рассказывал об этом, он разражался громким хохотом, он смеялся как сумасшедший, и народец смеялся вместе с ним.

На протяжении длительного времени ходили разговоры о том, что надо дать возможность эпидемиям завершить свое дело, затем убить оставшихся в живых захватчиков и вернуться в разбитое королевство. На протяжении двух столетий, до самой смерти Ранадара, каждый вечер собирались они у костров и строили планы. Время от времени несколько отчаянных юношей отправлялись на разведку. Возвращались лишь некоторые, но вернувшиеся рассказывали о сплошных руинах и все еще свирепствующих болезнях. Если бы жизнь в краю лугов и пастбищ не была такой суровой, то, по всей вероятности, отправили бы уже на запад армию. Но ежегодно погибало почти столько же народа, сколько рождалось. Наконец, где-то через четыреста пятьдесят лет после Уничтожения несколько молодых людей организовали специальный разведывательный отряд для рейда в Ринбаладелан.

- Среди тех молодых людей был и я, - голос Манавера слегка дрогнул при этом воспоминании. - С двенадцатью товарищами я отправился на запад, много раз я слышал от своего отца о Прекрасных Башнях Ринбаладелана и я стремился увидеть их собственными глазами, даже если это будет стоить мне жизни. Мы взяли с собой много колчанов со стрелами, так как ожидали кровавого столкновения с остатками захватчиков.

Он замолчал и криво улыбнулся, как бы усмехаясь над самим собой.

- Но там было пусто, все давно вымерли, также как умер и сам Ринбаладелан. Мой отец рассказывал мне о высоких храмах, крытых серебром и черным янтарем; я увидал поросшие травой курганы. Он рассказывал о сделанных из разноцветных камней, поднимающихся на высоту пятьсот метров башнях; я нашел разбросанные там и сям обломки. Отец рассказывал об оживленных широких улицах; я нашел заросшие травой следы. Там и сям я находил среди руин бараки, грубо сложенные из камней разрушенных домов. В одном из них я нашел лежащий на полу непогребенный скелет, это был один из последних захватчиков.

Среди толпы пронесся вздох, над землей повеяло рвущей сердце печалью. В первых рядах с колен матери вывернулась маленькая девочка и встав, спросила:

- Так почему мы тогда не возвращаемся, если все они умерли?

Детский голосок звонко прозвучал в окружающей тишине.

Мать схватила ребенка, собравшиеся рассмеялись, смелое выступление ребенка разрядило атмосферу уныния, навеянную воспоминаниями о пережитой трагедии. Манавер тоже рассмеялся над маленькой девочкой.

- Куда назад, моя сладкая? - спросил он ребенка. - Королевство умерло, руины позарастали травой. Мы принесли с собой на эту землю наших богов, край лугов и пастбищ стал нам матерью. А кроме того, уже поумирали все, кто знал, как строить великолепные города, знал, как пахнет металл, как работать с камнем. Те, кто выжил и живет сейчас - обыкновенные фермеры, скотоводы и лесничие. Что мы знаем о том, как строить города, дороги, работать с редкими металлами?

Скрестив ноги, девочка о чем-то сосредоточенно думала, беззвучно шевеля от напряжения губами. Наконец она подняла глаза на умирающего барда.

- Значит мы никогда не вернемся назад?

- Да, "никогда" - жестокое слово, тебе не следует его произносить, но я сомневаюсь, что мы когда-нибудь вернемся. Но мы помним прекрасные города, наши истоки, наш дом.

Хотя при слове "помним" народец вздыхал с должным уважением, никто не плакал, потому что никто из них никогда не видал Долины Роз, не ходил по Солнечной Дороге к храмам.

Кивнув, Манавер отошел в сторону, предоставляя Девабериэлу возможность петь печальную песнь о разоренной земле. Песнопения продолжались часами, барды сменяли друг друга, постепенно песни становились радостнее и радостнее, пока алардан не превращался, наконец, в праздник; песни и танцы длились до утра.

Эбани встал и незаметно ушел. На протяжении многих месяцев он слышал упражнения отца в плачевных песнопениях, они производили на него угнетающее впечатление, ему тяжело было их слушать. Кроме того, всегда в день годовщины давала о себе знать кровь Дэвери.

Беседуя с учеными мужами Дэвери, Эбани постепенно по кусочкам собрал о Бедствии такие сведения, которых никто не знал. Так как в результате обнародования этих сведений могла возникнуть вражда между двумя родами, связанными кровным родством, он держал их в секрете даже от своего отца. Полчища были изгнаны на юг народом Бел, так называли себя люди Дэвери, когда они пришли тысячу лет тому назад с их таинственной родины. Хотя по мнению народца люди Дэвери были очень кровожадными, в старые времена они были еще более жесткими завоевателями, они охотились за головами врагов, чтобы украсить ими храмы своих богов. Еще до того, как они обрели свой Святой Город, они пронеслись через далекий север, убивая, грабя, порабощая чужие народы. И Орды бежали впереди них, бежали на юг.

- Ты никогда не поднимал меч против нас или людей Дэвери, - громко прошептал Эбани, но ты убил более чем достаточно народа моего отца.

Слегка дрожа, он нырнул в шатер, сквозь кожаные стены пробивался солнечный свет, окрашивая в рубиновый цвет воздух внутри. Так как они прибыли на алардан поздно, то мешки и утварь были в беспорядке разбросаны на кожаном полу шатра. Эбани лениво поднял несколько мешков и повесил их на крючья, потом сел среди в беспорядке разбросанных вещей и порылся в парусиновом мешке; такими мешками пользовались Дэвери. Внизу, на самом дне, он нашел маленький кожаный мешочек, открыв его, он вынул оттуда простое серебряное колечко. Плоская полоска, примерно, треть дюйма шириной, на нем с внешней стороны были выгравированы розы и слова на языке эльфов. С внутренней же стороны были слова на каком-то незнакомом языке. На розы упал розовый отсвет и они, казалось, расцвели, кольцо состояло из разнородных элементов, такая обработка была известна в настоящее время только Дэвери.

- И откуда ты, трофей, из Ринбаладелана или Танбалапалима? - спросил Эбани. - Теперь нашим людям известны только дикие розы с пятью тощими лепестками. Кольцо безмолвно лежало у него на ладони, мерцающая загадка. Хотя оно не обладало волшебной силой, но было связано с Двуумером. Много лет тому назад его дал Девабериэлу таинственный незнакомец в качестве подарка одному из его будущих сыновей. Пророческое толкование назначения подарка одной из знающих Двуумер указывало на то, что кольцо принадлежало младшему из троих сыновей, который подобно Эбани тоже был метисом. Но в отличие от матери Эбани, которая была просто хорошенькой деревенской девушкой, мать Родри была одной из наиболее влиятельных дворянок в королевстве. Родри ничего не знал о своем настоящем отце, который дал задание Эбани вручить ему это кольцо.

- И что я скажу ему, когда найду его? - пробурчал Эбани, вслух так, как, разговаривая, ему легче думалось. - О, знаешь, этот своеобразный человек сказал, что оно твое, но я не могу сказать тебе, почему это кольцо принадлежит тебе, я в самом деле не знаю этого, и никто не знает, это так, дорогой брат. Я не стал бы лгать тебе и если бы хоть что-нибудь знал, то сказал бы. Один знаток Двуумера говорит, что оно окружает твою вэйр, то есть Судьбу, а другой говорит, что твоя Судьба - это судьба Элдиф, и все может быть, так как мы находимся на земле причуд, нюансов и тайн. И клянусь богами, с моим любопытством эльфа я выясню правду!

Засмеявшись, он опустил колечко в мешочек, затем положил этот мешочек в другой, который носил на шее. Вскоре он поскачет в земли людей, где рыщут воры, и ему следовало найти более надежное место для хранения кольца, чем открытый брезентовый мешок. С мыслями о предстоящем путешествии, Эбани вышел из шатра и побрел к берегу реки. Воды Делондериель казались золотистыми в свете заходящего солнца. Издали доносился голос отца, он продолжал петь стансы сильным и чистым, полным печали голосом.

Эбани встал лицом к реке и пристально начал глядеть на нее. Он продолжал фокусировать свое сознание пока, наконец, не увидал с помощью Двуумера сначала слабое, расплывчатое, но затем отчетливое изображение Родри. Эбани владел искусством посредством магии, то есть с помощью Двуумера, видеть на расстоянии людей и местность - это искусство называлось скриинг.

Родри стоял на крепостной стене каменного форта и оглядывал окрестности, где под темными соснами белыми заплатами еще лежал снег. Родри был завернут в плащ, его дыхание превращалось в морозный пар. Теперь, зная, что у них один отец, Эбани видел то, что ускользнуло от него прошлым летом, когда он случайно встретил Родри, и когда в молодом воине промелькнуло что-то очень знакомое. Хотя волосы у Родри были цвета вороньего крыла, а глаза синие, как васильки, но глядя на них обоих, можно было с уверенностью сказать, что они братья. Анализируя свое сходство с братом, Эбани почувствовал, что опять начал мыслить вслух:

- Хотя я в общем-то не намерен рассказывать тебе правду, не так ли, брат? Что мне надо будет сделать, разбить вокруг тебя все зеркала? Мой наставник по изучению Двуумера говорит, что Родри должен считать себя человеком. Великолепно! Тогда я передам тебе это кольцо и сразу же исчезну, чтобы ты не успел рассмотреть мое лицо!

Образ Родри неожиданно обернулся и пристально посмотрел на Эбани, казалось, он слушает, что говорит его далекий брат. Эбани улыбнулся ему, затем расширил границы видения до пределов скриинга, магии, помогающей видеть местность и людей на расстоянии, примерно на две мили от его фокуса. Он увидал каменистые, покрытые соснами холмы и разбросанные между ними фермы. Большинство, как и Родри, находились в провинции Кергонеи, остальные - на хороших пятьсот миль в стороне.

- Тебе, парень, предстоит долгое летнее путешествие, - сказал сам себе Эбани. - Но с другой стороны, было бы ужасно стыдно уйти до окончания праздника.

Хотя было холодно стоять наверху крепостной стены форта лорда Гвогира, Родри задержался там еще некоторое время, глядя поверх холмов Кергонеи и не видя их. В какое-то мгновение он подумал, не сходит ли с ума, потому что ему показалось, что с ним кто-то разговаривает, хотя на стене кроме него никого не было. Слова доносились невнятно, но кто-то называл его братом и говорил о подарке, который должен был ему передать. Родри раздраженно вскинул голову, решив, что это проделки ветра. Дело в том, что насколько он знал, у него был лишь один брат, который ненавидел его всей душой, и если уж от него и можно было ожидать какого-нибудь подарка, то это только мог быть удар кинжала в спину; доносимые же ветром слова звучали тепло и дружественно.

Опершись спиной о сырой камень, он вынул из-за пояса серебряный клинок. Родри глядел на кинжал и вспоминал своего старшего брата Рииса, гвербрета Аберрена, несколько лет назад отправившего его в изгнание. Несмотря на то, что кинжал был прекрасен, клинок его был острым как сталь и сияющим как серебро, он был запятнан позором, на нем было клеймо бесчестья наемного солдата, сражавшегося не во имя благородных целей, а исключительно ради денег. Пора было отправляться в долгий путь, так как серебряные клинки не выносили бездействия. Хотя он неплохо сражался за лорда Гвогира прошлой осенью, и даже был ранен, камергер уже ворчал, что надо кормить его и его женщину. Родри вложил клинок в ножны и посмотрел на небо; оно было холодное, но ясное.

Было похоже, что снег был уже в прошлом.

- Завтра отправляемся, - сказал вслух Родри, - и если ты думаешь сейчас обо мне, брат, то, вероятнее всего, внутренности твои при этом горят огнем, во всяком случае, он желал ему этого.

Родри и не подозревал, что в это время далеко на юге, в небольшом городке в Элдифе происходило событие, которое и в самом деле могло привести к осуществлению его пожелания старшему брату. Форт Браслин, укрепление, которым только недавно овладел лорд Гареф, был охвачен напряженной суматохой. В то время, как сам лорд без устали вышагивал с кубком медового напитка в руке по огромному залу, на женской половине рожала его вторая жена Донилла. Так как это были ее первые роды, то происходили они долго и тяжело. Тиэрин Ловиан, также как и вторая женщина из обслуги, начала уже волноваться. Лицо роженицы было мертвенно-бледным, ее длинные каштановые волосы взмокли от пота. Донилла, уцепившись за толстую веревку, привязанную к укрепленной над головой перекладине, полуприсев нависала над родильным стулом, ее служанка Галла стояла рядом на коленях и время от времени вытирала ей лицо смоченной в холодной воде салфеткой.

- Дай ей немного пососать влаги из чистой смоченной в воде тряпочки, - сказал помогавший родам знахарь, - только совсем немного.

Другая служанка тут же бросилась за чистой тканью и свежей водой. Старый Невин был известен в королевстве не только как лучший знахарь, ходила молва, что он знает Двуумер. Ловиан улыбнулась, видя благоговейный страх служанки, но улыбнулась лишь слегка, потому что прекрасно знала, что слухи имеют под собой почву. Она вопросительно посмотрела на Невина, он успокоительно улыбнулся ей в ответ, затем заговорил с Дониллой. Его голубые как лед глаза, казалось, проникали в ее карие глаза, в самую ее душу. Вздохнув, она расслабилась, боль, казалось, отпустила ее.

- Скоро все кончится, моя госпожа. - Голос его звучал очень мягко, успокаивающе. - Теперь дышите глубоко, но не потревожьте ребенка. Он скоро появится.

Задыхаясь от родовой схватки, Донилла кивнула в ответ, и задышала глубоко и ровно. Несмотря на то, что сама Ловиан родила четырех сыновей, она не могла припомнить, чтобы когда-нибудь у нее были столь трудные роды.

- Наверное, я просто забыла, - подумала Ловиан, - как ни странно, боль быстро забывается. Нервничая, она подошла к открытому окну и выглянула наружу; словно бы по иронии, за окном был яркий весенний день. Бедняжка Донилла так стремилась иметь ребенка, но сейчас она, наверное, предпочла бы остаться бесплодной. Молодая женщина снова застонала, Ловиан с состраданием вздрогнула.

- Уже идет, моя госпожа! - радостно воскликнул Невин, уже вот-вот, теперь поднатужьтесь еще немного.

Ловиан продолжала стоять у окна, пока не услыхала пронзительный вопль, а затем хороший, здоровый плач ребенка. Она обернулась и посмотрела на Невина и служанку, которые укладывали Дониллу на соломенную постель, приготовленную около родильного стула, подносили к ее груди еще соединенного с матерью пуповиной ребенка. Молодая леди дрожащими пальцами гладила покрытую мягким пушком головку младенца, ее широко открытые глаза светились счастьем и триумфом.

- Сын, ваша светлость, - хриплым голосом сказала она Ловиан, - я подарила моему господину еще одного сына.

- И к тому же здорового сына, - сказала Ловиан. - Я пойду сообщить его светлости радостную весть?

Донилла молча кивнула в ответ, глаза ее были прикованы к крошечному личику, уткнувшемуся носиком в ее грудь.

Ловиан спускалась по лестнице с тяжелым сердцем, и у нее были для этого основания. Конечно, Донилла заслужила этот момент триумфа, реабилитации. После десяти лет бездетного замужества, ее первый муж оставил ее как бесплодную. Это было горькое унижение для любой женщины, но хуже всего была разбивающая сердце мысль, что она никогда не сможет иметь ребенка. Теперь у нее сын и каждый в Элдифе знает, что она не бесплодна.

Но к сожалению, ее маленький триумф имел важные политические последствия, которые, как кажется, ее второй муж мучительно осознавал. Гареф был мужчиной среднего возраста, от первого брака у него уже было двое сыновей и дочь; в его светлых волосах и усах явственно проглядывала седина. Он искренне обрадовался принесенной Ловиан новости, взорвался смехом и завопил, что его отряд сыновей пополнился. Но радостное выражение тут же пропало с его лица.

- Простите, ваша светлость, - сказал он, - это чисто мужское проявление радости.

- Не надо передо мной извиняться, кузен, - устало сказала Ловиан, - также, как и перед Риисом, хотя я и советовала вам какое-то время побыть подальше от Абервина.

- Я и в самом деле собирался так сделать.

Сложность ситуации состояла в том, что гвербрет Риис был первым мужем Дониллы, тем самым, который опозорил ее как бесплодную, так как у него не было наследника, которому он мог бы передать управление огромного хана, территории, одной из наиболее важных во всем королевстве. Если он умрет бездетным, что казалось сейчас наиболее вероятным, в Элдифе может вспыхнуть открытая война, так как многочисленные кланы начнут претендовать на выдвижение своих кандидатов на должность гвербрета. Хотя Ловиан любила своего кузена и его жену, она находилась здесь с целью засвидетельствовать рождение ребенка, так как в этом событии был политический подтекст. Так как она стала тиэрином Форта Гвербина со многими вассалами и обширными владениями, то была очень занята и ей было слишком дорого время, чтобы она могла позволить себе разъезжать по своим владениям в качестве повивальной бабки для жен ее вассалов. Но ей необходимо было собственными глазами убедиться в том, что Донилла в самом деле родила ребенка.

- Ты думаешь, что Риис усыновит сына? - спросил Гареф.

- Я больше не имею понятия ни о чем, что собирается делать Риис, несмотря на то, что это мой первенец. В любом случае усыновленный наследник имеет мало шансов в Совете Выборщиков. Наиболее разумным для него было бы вернуть из ссылки Родри.

Гареф вопросительно изогнул бровь.

- Я еще не потеряла на это надежды, - отрывисто бросила Ловиан, - но я не понимаю твой скептицизм.

В зал вошел Невин. Он был высоким, с копной белых волос, лицо его было испещрено морщинами как старая джутовая мешочная ткань, но в походке его чувствовалась сила. Энергичным шагом он подошел к Гарефу и слегка поклонился. Когда он объявил лорду, что он может навестить леди, тот вспыхнул до корней волос; он любил свою молодую жену почти что безумной любовью. Невин принял от пажа высокую кружку эля и сел рядом с Ловиан.

- Да, - заметил он, - для первых родов в ее возрасте они прошли замечательно. Зная вас, могу представить себе, что вы вне себя от радости.

- Совершенно верно. Я всегда любил ее. Хотя один мужчина по-скотски бросил ее.

Невин тонко усмехнулся, глядя на Ловиан, и отхлебнул изрядный глоток эля.

- Завтра я уезжаю, - сказал он. - Отправляюсь в Форт Дэвери. Мой племянник служит сейчас при дворе короля, я смогу узнать придворные сплетни.

- Племянник, в самом деле! Тем не менее, я рада, что он там. А то я начинаю уже думать, что единственная наша надежда, это вернуть осужденного Риисом на высылку сеньора.

- Гвербреты уже поднимали мятеж против такого вмешательства в их дела. Ты думаешь, Риис хочет этого?

- Я не знаю. У меня сердце разрывается при мысли, что Элдиф может быть ввергнут в войну только потому, что мои сыновья рассорились по пустякам!

- Война еще не началась, и я пойду на все, лишь бы этого не случилось.

Но он выглядел до того утомленным, что Ловиан испугалась. Хотя он был самым могущественным знатоком Двуумера в королевстве, он все же продолжал оставаться всего лишь человеком. Кроме того, он был вовлечен в политические интриги, что, правда, может быть ей это только казалось, оказывало влияние на его магическое призвание.

- Ну, хорошо, - сказала наконец Ловиан. - По крайней мере, ребенок родился под хорошим знаком. Говорят, что в первый весенний день рождаются счастливые юноши.

- Да, есть такое поверье, и будем надеяться, что эта весна отмечена хорошим знаком и для всех нас.

По тому, с каким рассеянным видом Невин произнес это, Ловиан поняла, что он сильно сомневается, что слова его сбудутся. Она хотела, но не решалась задать Невину еще один вопрос, она боялась, что услышит в его ответе страшащую ее правду. Пока она колебалась, послышались шаги. Вошедший юноша выглядел крайне сконфуженным.

- Ваше сиятельство, у ворот знатный лорд. Могу я спросить вас, как мне поступить, или мне следует найти лорда Гарефа?

- Можешь спросить меня, потому что у меня чин выше. Если бы мы были с лордом Гарефом в одном чине, то тебе следовало бы найти его. Ну, а теперь говори, что это за знатный лорд?

- Талис из Белглеафа, ваше сиятельство. Он говорит очень странные вещи. Он спрашивает, будет ли он желанным гостем в форте, который должен принадлежать ему.

Сидевший рядом с Ловиан Невин тихо выругался.

- О, боги! - слабым голосом проговорила Ловиан. - И надо было ему появиться прямо сейчас! Ладно, юноша, беги и скажи ему, что он и в самом деле желанный гость в форте Браслин. Скажи ему именно это и ни слова больше.

Как только паж вышел, Невин повернулся к Ловиан, насмешливо изогнув бровь.

- Все это снова ведет к войне с Лослейном, - сказал Ловиан безнадежно усталым голосом. - Сестра Талиса была женой Корбина. Она вернулась к брату еще до начала войны, потому что присутствие в форте Лослейна сводило ее с ума, и, честно говоря, я не могу винить ее за это. Но потом, после того как Корбин был убит, я захватила эти земли, потому что она оставила своего мужа. Все мои подданные взроптали бы, если бы я не сделала этого. Я предложила ей в качестве компенсации деньги и лошадей, но Талис отказался позволить ей пойти на такое соглашение.

Ловиан прервала свое объяснение, потому что объект ее рассказа, широко шагая, вошел в этот момент в зал. Он сбросил с себя плащ, снял перчатки. Талис был крупным мужчиной лет сорока, в его седых волосах еще проглядывали светлые пряди, зеленые глаза его были проницательные и умные. Швырнув пажу плащ, он подошел к тиэрину и отвесил ей глубокий поклон. Его вежливая улыбка ничего не выражала.

- Не ожидала увидеть вас здесь, лорд, - сказала Ловиан.

- Я пришел, чтобы поздравить Гарефа с рождением ребенка. Паж сказал мне, что это парень.

- Да, и здоровый парень.

- Следовательно, Форт Браслин получил еще одного наследника, не так ли?

Талис помолчал, принимая от служанки кружку с элем, затем продолжал:

- Возможно, это божье свидетельство справедливости.

Ловиан со всех сторон обдумывала вызов Талиса. Если бы она была мужчиной, и, таким образом, имела возможность драться на дуэлях, то она могла вызвать его на поединок, но так как она была женщиной, то вместо нее это мог сделать капитан ее воинов Каллен Керморский, который, без сомнения, был лучшим фехтовальщиком в Дэвери. Но казалось несправедливым посылать Талиса на верную смерть за несколько обидных замечаний.

- Я предпочитаю не обращать внимания на ваши выпады, милорд, - сказала Ловиан ледяным тоном. - Если вы чувствуете себя обиженным, вы можете изложить обстоятельства дела гвербрету и я по его требованию встану перед судом.

- Так случилось, ваша светлость, что гвербрет - ваш сын.

- Да, так оно и есть, но я всегда учила его справедливости и беспристрастности.

При этих словах Талис неожиданно опустил глаза, и лицо его залила краска стыда. В словесной дуэли удар Ловиан первым достиг цели.

- Я удивлена тому, что вы пришли сюда лишь затем, чтобы сыпать соль на старые раны, - сказала она.

- Все дело в том, что настал великий момент для решения вопроса о гвербретстве, не так ли? Вы забыли, ваша светлость, что я член Совета Выборщиков.

Ловиан и в самом деле забыла этот факт и мысленно проклинала себя за этот просчет. Талис отхлебнул эль и улыбнулся Ловиан и Невину вежливой, невозмутимой улыбкой.

- Я надеялся прибыть вовремя, чтобы засвидетельствовать рождение ребенка, - наконец сказал он. - Насколько я понимаю, здесь нет других свидетелей, кроме домочадцев?

- Сама я и знахарь.

- И никто, миледи, не решится прекословить вам, на открытом суде, ни на официальной встрече. - Он улыбнулся все той же вежливой улыбкой.

- Мы должны воспринять это событие как факт, что леди Донилла не бесплодная, независимо от того, как считалось раньше.

Ловиан одарила его лучезарной улыбкой, хотя сердце ее переполнила ненависть.

- Совершенно верно, милорд. Я полагаю, что вы известите Совет об этой новости как можно скорее.

Талис уехал задолго до ужина, заметив при этом, что ему был оказан лучший прием из всех, которые ему оказывали по соседству. Это прозвучало с такой болью, с такой неподдельной обидой, что у Невина появилось ощущение, что он вышвыривает его из дворцового зала. Он сдержался только ради Ловиан. Вместо этого он развернулся и пошел наверх взглянуть на Дониллу, отдыхающую в своей кровати. Спеленатый ребенок лежал около нее. Через несколько минут к нему присоединилась Ловиан, по ней нельзя было сказать, что она не то, что разговаривала только что с Талисом, но даже что она слышала его имя. Она сказала несколько комплиментов молодой женщине. После этого Невин оставил Дониллу в сопровождении свиты, приставленной к Ловиан на время этого визита, последовал с ней в ее покои. Несмотря на простоту, они, по всей вероятности, были меблированы со всей роскошью, на которую был способен Форт Браслин; Ловиан заметила Невину, что ее кузен и его жена имели все основания быть благодарными ей за полученные в подарок земельные угодья.

- Хотя, как выясняется, этот подарок достаточно беспокойный, - сказал Невин. - Я не думал, что Талис так переживает.

- Он и половина лордов в тиэринане. Еще когда я отдавала его Гарефу, я знала, что будут волнения, но дело в том, что эти волнения происходили бы в любом случае. Ладно, я полагаю, что если бы я наделила этими землями тебя, то никто не посмел бы ворчать, но ты не захотел их, и в результате мы имеем что имеем.

- Да полно, Ловиан! Ты почти что заставила меня чувствовать себя виноватым.

- Мне нравится это твое "почти". Но действительно, когда бы сюзерен ни отдавал кому-нибудь земли, всегда будут ранены чьи-то чувства. Единственное, о чем я сожалею, это о том, что Талис - член Совета Выборщиков. О, боги, что за мерзости ожидают впереди! Теперь даже если жена Рииса родит ребенка, никто не поверит, что он - его отец.

- Да, ты права. Я...

Стукнув дверью, с громким хохотом в комнату влетел ребенок, ему было года два, следом за ним неслась няня. Девочка была худенькая для своих лет, на голове у нее была копна кудрявых, цвета вороньего крыла волос, фиолетовые, как у эльфа, глаза - это было потрясающе прекрасное дитя. Захлебываясь смехом, она бросилась на колени Ловиан.

- Бабуся, бабуся, я люблю тебя, бабуся!

- И я люблю тебя, Хот-лет, но ты непослушная девочка.

Хота изогнулась на коленях у бабушки и серьезно посмотрела на Невина. Фамильное сходство было поразительным.

- Я почти забыл о дочке Родри. Она конечно не унаследовала внешность от матери?

- Нет, кровь Мейлуэйт более сильная, а бедняжка Олуэн была одной из нежных блондинок. Внебрачный ребенок Родри в будущем может сыграть очень большую роль, поэтому я все время держу ее при себе, занимаясь, конечно, при этом ее воспитанием.

Ведя этот серьезный разговор, Ловиан, между тем, нежно поцеловала девочку в макушку и обернулась к няне:

- А теперь, госпожа Тевилла уведет тебя отсюда и напоит молоком. Скоро уже пора в постель моя девочка.

Несмотря на то, что Хода расхныкалась, умоляя не отсылать ее, а затем в конце концов расплакалась, Ловиан решительно сгребла ее с колен и передала няне, нерешительно стоящей у двери. Невин до этого не замечал ее, это была замечательная женщина лет тридцати, с темными волосами и глазами и почти суровыми чертами. Когда она удалилась со своей подопечной, Невин спросил у Ловиан:

- Кто она такая?

- Тевви? - переспросила Ловиан. - Очаровательная женщина, со стальной волей, что необходимо Хоте, в этом могу тебя уверить. Она вдова, у нее есть сын, которому... о, боги, я забыла, сколько ему лет, но он достаточно взрослый для того, чтобы Каллен обучал его военному делу. Ее муж был кузнецом в моем городе, но две зимы назад он неожиданно умер от лихорадки. Так как у нее нет родственников, священники рекомендовали ее мне, чтобы я приняла ее из милости, а мне как раз требовалась женщина для Хоти. Это дитя еще большее наказание, чем был ее отец. - Ловиан тяжело вздохнула и, так как они были одни и она могла быть откровенна, сказала:

- Я полагаю, что в ее венах течет кровь эльфов.

- Согласен с тобой, хотя Хота и не очень похожа на них.

- Не будем забывать, что она эльф на полную четверть. Не надо обманываться по поводу следа крови эльфов у Мейлуэйт.

- Да, это так, но в данном случае это не имеет значения. Я полагаю, что со временем, ты собираешься устроить ей хороший брак?

- Разумеется, я хочу выдать ее замуж за влиятельного человека, я собираюсь внушить ей, что не следует выходить замуж по собственному выбору. Если она научится управлять собственными эмоциями, она станет женщиной, с которой будут считаться в Элдифе, независимо от того, незаконорожденная она или нет.

Хотя Невин и соглашался с Ловиан, но это согласие скорее касалось неопределенных высказываний, чем конкретной картины будущего ребенка. Про себя он думал, что если когда-нибудь ее и приручат, то вряд ли смогут заставить все время жить в тесных рамках присущих женщинам благородного происхождения. Рано или поздно ее дикая кровь проявит себя.

До того как уехать из Форта Браслин, Невин при помощи скриинг повидал Родри и, убедившись, что с ним все в порядке, сказал об этом Ловиан. Выезжая из форта, ведя за собой навьюченного мула, Невин не мог отделаться от тяжелого предчувствия, которое было настолько же закономерным, как и предостережения Двуумера. Впереди лето, он вместе с теми, кто изучал Двуумер Света, то есть белую магию, одержали множество побед над последователями Двуумера Тьмы, черной магии. Они не только сорвали тщательно разработанный властителями тьмы заговор, но и уничтожили один из их основных источников дохода, ввоз в королевство опиума и различных ядов. Как всегда, темные силы будут пытаться отомстить и Невин напомнил себе, что надо быть в путешествии настороже. Конечно, план их мщения может быть рассчитан на годы, они попытаются сделать его таким хитрым и изощренным, чтобы его нельзя было обнаружить. Конечно, смогло быть и так, но, в то же время, предостережения Двуумера холодили ему спину. Властители тьмы были настолько грозными, что не колеблясь могли нанести ответный удар столь быстро, насколько это только возможно. Вопрос состоял лишь в том, откуда ожидать этот удар.

Помимо этого, еще один вопрос, светский, требовал самого пристального его внимания. Сан гвербрета давал слишком большое богатство, был слишком желанным, чтобы в случае нарушения порядка престолонаследия вокруг него не развернулась борьба. Хотя Невину была ненавистна сама мысль быть вовлеченным в междоусобную войну благородных кланов, он знал, что его обяжет сделать это долг по отношению к отмеченной Двуумером судьбе Родри, что в свою очередь накладывает на него обязательства по отношению к хану Родри и его невиновных подданных, которые предпочли мир войне, в отличие от людей благородного происхождения типа Талиса. Он сделает все, что в его силах, чтобы защитить Абервин. И хотя Ловиан скептически настроена по отношению к нему как к политику (а он был полностью уверен, что таково ее мнение о нем), он был вооружен для этой борьбы лучше, чем кто-либо другой в королевстве, чем самый мудрый член Высшего королевского совета.

- О, за это время я выучил несколько трюков, - подумал про себя Невин, - и наш Родри находился в самом центре этих событий, несмотря на то, что он всего лишь простой воин и изгой! Хотя это происходило добрых сто лет тому назад, он знал, что значит бороться за трон не просто гвербрета, а короля!

Когда Дилли Блинд на речку пошел

Так просто, лишь прогуляться,

То встретил Керморского там короля,

Стирающего свое белье...

Старая песня эльфов.

Год 833-й. Слумар II, король Форта Дэвери, был тяжело ранен в бою. Второй сын Глина II, короля Кермора, родился мертворожденным. Мы восприняли это как дурные предзнаменования. Лишь позже мы поняли, что Бел с Его Мудростью готовил мир для Своего народа...

Святая летопись Лагхкарн.

Больше всего донимали мухи. Умирать вообще достаточно неприятно, но быть в это время покрытым толстым слоем мух - несправедливо и оскорбительно. Они роились и жужжали вокруг раны, пытаясь пить кровь. У него не было сил отогнать их. Рана была прямо под мышкой на правом боку, она была глубокая. Мэтен подумал, что если бы кто-нибудь согнал с него этих мух, то он смог бы выжить, но он был совершенно один среди диких холмов, он умирал. Он не видел никаких причин обманывать себя, он истекал кровью. Он ухватился левой рукой за верхушку седла и держал поднятой правую руку, так как рана пекла огнем при каждом прикосновении. Сквозь разбитую кольчугу сочилась кровь, огромные, блестящие сине-черные мухи все прибывали. Время от времени они кусали его лошадь, но та была настолько истощена, что была в состоянии в знак протеста лишь притопывать копытами.

Мэтен был последний из оставшихся в живых всадников военного отряда. Когда он умрет, враг одержит полную победу, казалось почетным отсрочить на некоторое время их победу, это казалось важным тогда, когда он медленно скакал сквозь золотистый осенний туман, чтобы оттянуть их победу на двадцать минут. Впереди, примерно на расстоянии одной мили, было озеро, его поверхность была покрыта золотой рябью, сияющей в лучах заходящего солнца. Вдоль берега росли березы, поднимающийся ветер трепал их ветви. Он хотел пить. Это было второе испытание после мух, что заставляло его страдать. Во рту пересохло, он едва был в состоянии ворочать языком. Его лошадь легкой иноходью настойчиво шла к воде. Не имело значения, что он умирает, только бы успеть перед смертью напиться воды.

Озеро приближалось. Он уже видел тростник, темные штрихи на фоне блестящей воды, и белую цаплю, стоящую на одной ноге на берегу. Затем что-то непонятное случилось с солнцем. Оно уже не находилось прямо перед ним, а раскачивалось из стороны в сторону, как будто это был фонарь в чьей-то руке. Небо было черное, как ночь, но солнце продолжалось раскачиваться взад и вперед, теперь оно уже раскачивалось шире, вверх, высоко вверх, яркое и горящее. Затем наступила темнота, запахло раздавленной травой, осталось только жужжание мух и жажда. Затем только темнота.

В темноте пылал фонарь. Поначалу Мэтен подумал, что это солнце, но этот свет был слишком малым, слишком ровным. Над ним склонилось лицо старика. На голове у него была пышная грива белых волос, светились холодные синие глаза.

- Рикен. - Голос был слабый, но настойчивый. - Рикки, посмотри на меня.

Хотя Мэтен никогда не слышал это странное имя, но он почему-то знал, что старик обращается к нему и попытался ответить. Но губы у него слишком пересохли, чтобы двигаться. Старик поднес к его губам золотую кружку с водой и помог ему напиться. Вода была сладкая и холодная. По крайней мере, я не умру от жажды, - подумал Мэтен. Затем его снова окружила темнота.

Когда он очнулся следующий раз, то понял, что уже не умирает. Он долго лежал совершенно неподвижно и все думал об одном: он не умирает. Он медленно огляделся вокруг, впервые заинтересовавшись, где же он находится. Он обнаружил, что лежит совершенно голый между двумя шерстяными одеялами на куче соломы. Свет от камина танцевал на каменных стенах огромной комнаты. Хотя рана по-прежнему болела, на ней была аккуратная повязка. Повернув голову, он увидел сидящего за грубым деревянным столом у домашнего очага старика, читающего переплетенную кожей книгу. Старик поднял от книги глаза и улыбнулся ему.

- Хочешь пить, юноша?

- Да, добрый господин.

Старик зачерпнул из деревянного ведра воды золотой кружкой, стал на колени и помог раненому напиться.

- Что с моей лошадью? - спросил Мэтен.

- Она в безопасности, у своего сена. - Старик положил на лоб Мэтена ладонь. - Лихорадка прошла. Хорошо.

Засыпая, Мэтен улыбнулся. На этот раз ему снилась его последняя битва, сон был такой явственный, что казалось, что он ощущает запах пыли и лошадиного пота. Его отряд выстроился на гребне холма, по ту сторону дороги их ожидал со своими людьми тиэрин Деввер - свыше сотни воинов против его тридцать семи, но тем не менее, они собирались предпринять безнадежную атаку. Мэтен знал, что лорд Бреноик смеялся, как сумасшедший, откинувшись в седле, ожидая эту их атаку. Им оставалось только умереть; они попали в ловушку и атака была единственным шансом спастись. Хотя он и знал, что глупо делать это сейчас, но он стал думать о матери. Он явственно видел ее образ, она стояла у двери их дома и протягивала ему руки. Затем прозвучал сигнал атаки, и все его мысли были заняты только этим. Вниз, по склону холма и вперед и вперед - к заходящим с флангов навстречу им воинами Девера, со всех сторон слышался лязг оружия и пронзительные крики. Во сне Мэтен вновь переживал все перипетии битвы, он наносил и парировал удары, задыхался от столба стоявшей пыли и с криком проснулся, когда его бок глубоко пронзил меч.

- Успокойся, юноша. - Около него стоял старик. - Сейчас все будет в порядке.

- Могу я выпить немного воды?

- Сколько хочешь.

После того, как Мэтен жадно напился воды, старик принес ему хлеба и молока в деревянной чашке. Так как у Мэтена еще слишком дрожали руки, для того, чтобы удержать ложку, старик накормил его сам. Никогда он еще не ел ничего более вкусного.

- Спасибо, - сказал Мэтен. - Хотя ничем не выразишь ту благодарность, которую я ощущаю за спасение моей жизни.

- Спасать жизни для меня дело привычное, я знахарь.

- Но в таком случае, не удача ли это для меня!

- Удача? - лукаво улыбнулся старик, - да, действительно, может быть и удача. Меня зовут Невин, между прочим, и это не шутка, меня в самом деле зовут Невин. Я что-то вроде отшельника, и это мой дом.

- А меня зовут Мэтен. Я участвовал в кавалерийской атаке лорда Бреноика. Теперь вы понимаете, что я беглец? Вы должны были оставить меня истекать кровью на том месте, где я упал.

- О, я достаточно наслышан об изгнании Бреноика, но решения тиэринов и им подобным мало что значат для меня. Будь я проклят, если я позволю человеку умереть, когда я в состоянии спасти его, и все лишь потому, что его лорд преступил закон.

Вздохнув, Мэтен отвернулся. Рядом, прислоненный к стене, стоял его щит, вблизи от него было аккуратно сложены остальные вещи, в том числе и уложенная в кожаный мешок небольшая арфа для исполнения баллад. При виде эмблемы лисы, которой были помечены все его вещи, на глаза Мэтена навернулись слезы. Весь его отряд, все друзья, с которыми он в течение восьми лет был неразлучен, погибли. И все из-за того, что лорд Бреноик домогался земель другого человека и потерпел в этой авантюре поражение.

- Тиэрин похоронил убитых? - шепотом спросил он старика.

- Да. Через несколько дней после того, как я принес тебя домой, я нашел поле битвы. Это была настоящая бойня, я был удивлен, что никому не удалось бежать.

- Я бежал как трус. Я был ранен во время атаки и знал, что умираю, но я хотел умереть в одиночестве, в каком-нибудь тихом месте. О, боги, мне и в голову не приходило, что кто-то может спасти меня!

- Несомненно, это была твоя вэйр, тебе было суждено жить.

- Значит, это была горькая судьба. Я все еще изгой, человек вне закона. Я потерял остатки своей чести, когда не погиб вместе с моим господином и моим отрядом.

Невин пытался его успокоить, но Мэтен едва ли слышал его. Несмотря на испытываемое им чувство стыда, в глубине души он был рад, что остался жив, и эта радость приносила ему дополнительный стыд.

Лишь через два дня Мэтен смог сесть, да и то, лишь опираясь о стену и борясь с головокружением. Постепенно к нему возвращались силы и он начал интересоваться комнатой, в которой он находился. По запаху сырости и отсутствию окон он мог предположить, что она находится под землей, но огромный очаг не дымил. Комната по своим размерам была под стать огромному камину - она была хороших пятьдесят футов в ширину, а потолок терялся высоко в тени. Вся стена, около которой стояла кровать, была покрыта примерно на высоте десяти футов от пола вырезанными барельефами, по всей видимости, они опоясывали когда-то всю комнату. Теперь же строгое геометрическое изображение кругов и треугольников неожиданно обрывалось, как будто кто-то их стер. Наконец, когда он уже достаточно окреп, чтобы самостоятельно есть, он спросил Невина, где они находятся.

- Внутри Брин Тодейрик. Весь этот холм продырявлен помещениями и тоннелями.

Мэтен чуть не выронил ложку. Так как форт лорда Бреноика находился всего лишь в пяти милях от этого холма, он много раз видел его, слышал и истории о нем, рассказывали, что он населен демонами и духами (спиритами), посылающими ночью голубой танцующий свет, а днем странные завывания и свист. Холм и в самом деле выглядел довольно необычно, он был подобен старому исполину, превратившемуся много веков назад в камень, поросшему травой и возвышающемуся теперь посреди плоского луга.

- Да, да, - усмехнулся ему Невин, - я обычный человек из плоти и крови, а не князь демонов или нечто подобное.

Мэтен попытался улыбнуться ему в ответ, но у него ничего не вышло.

- Я люблю быть в одиночестве, юноша, - продолжал Невин. - Разве мог я найти для этой цели лучшее место? Все боятся даже приближаться к этому холму.

- Да, я думаю, что это близко к истине. Но тогда выходит, что здесь нет никаких спиритов?

- О, здесь их множество, но они ходят своей дорогой, а я своей. Места хватает для всех.

Когда Мэтен понял, что старик говорит совершенно серьезно, у него так затряслись руки, что он вынужден был отставить в сторону чашку с ложкой.

- Я не обманываю тебя, - сказал Невин совершенно спокойно. - Ты найдешь здесь убежище на эту зиму, так как до весны ты будешь не в состоянии сесть на лошадь, и пусть тебя не волнуют здешние спириты, они совершенно безвредны. Все эти разговоры по поводу демонов - явное преувеличение. Здешний народ жаждет какого-то разнообразия в их жизни.

- Так они сейчас здесь? Пожалуйста, добрый господин, а как долго я нахожусь здесь?

- О, две недели. Ты долго лежал в лихорадке, в ране началось заражение. Когда я нашел тебя, вся рана была покрыта мухами.

Мэтен взял ложку и с угрюмым видом продолжал есть. Чем скорее он наберется сил, чтобы покинуть это населенное спиритами место, тем будет лучше.

По мере того, как заживала рана, Мэтен все на более и более продолжительное время стал вставать с постели. Хотя Невин выбросил его пропитанную кровью одежду, в седельном мешке у Мэтена была запасная рубашка, старик отдал ему пару своих бригг, свободных шерстяных штанов, которые пришлось ему как раз в пору. Первое, что сделал Мэтен встав с кровати - это развернул свою арфу и убедился, что она не повреждена. Правая рука у него была еще слишком слаба, чтобы играть, но он пробежал пальцами по расстроенным, плохо звучащим струнам, чтобы убедиться, что инструмент в порядке.

- Меня удивляет, что лорд Бреноик рискнул взять с собой в бой барда, - заметил Невин.

- Я скорее не бард, а гертфин, который обязан сражаться. Я знаю много песен, баллад и тому подобное, но я никогда не изучал трезвучия и другие профессиональные бардовские правила.

- А почему?

- Видите ли, мой отец был в военном отряде нашего лорда, когда его убили, мне было тринадцать лет, и лорд Бреноик предложил мне место в отряде. Я согласился, чтобы отомстить за смерть отца, а потом мне уже не предоставлялось случая учиться. Я поклялся всецело посвятить себя моему лорду.

- И ты никогда не раскаивался в этом?

- Я никогда не позволял себе чувства раскаяния. Это не приносит ничего, кроме печали, добрый господин.

Достаточно окрепнув, Мэтен начал обследовать странный дом старика - небольшой комплекс пещер и тоннелей. Помимо основной жилой комнаты было еще другое каменное помещение, которое старик превратил в конюшню для своих лошадей, здесь стояла лошадь Мэтена и хороший коричневый мул. Одна стена этой комнаты обвалилась, открыв вход в естественную пещеру, здесь был небольшой родник, вода из которого стекала потом по склону пещеры. Прямо за дверью конюшни был глубокий овраг, благодаря которому Брин Торейдик получил свое название "сломанного холма", это была длинная, прямая расщелина, перерезающая вершину. Выйдя впервые наружу, Мэтен обнаружил, что несмотря на яркое солнце, воздух холодный, он холодил рану, от чего она мучительно ныла. Он поспешил вернуться, решив, что старик был прав, когда говорил, что ему надо пересидеть здесь зиму. Так как у знахаря было много денег, это хорошо замаскированное обширное жилище, то Мэтен начал задаваться вопросом, не является ли он одним из эксцентричных дворян, убежавших от бушевавших в королевстве гражданских войн. Он был слишком благодарен старику, чтобы задать столь щекотливый вопрос, хотя по всему королевству было рассеяно множество аристократов, которые делали все возможное, чтобы избежать их обязательств перед различными гвербретами, претендующими на престол королей Дэвери. Невин обращался с ним подчеркнуто вежливо, временами был снисходителен, временами резок, создавалось впечатление, что он привык, чтобы ему подчинялись беспрекословно. Кроме того, он умел читать и писать, что редко встречалось среди обычных знахарей. Мэтен почувствовал, что старик очаровывает его.

Раз в несколько дней Невин брал лошадь и мула и отправлялся в соседнюю деревню, там он покупал свежую еду, нагружал мула запасами на зиму, сеном и зерном, или же сырами, сахаром, сухими фруктами и тому подобным. Пока он отсутствовал, Мэтен выполнял кое-какую работу в пещерах, когда уставал - спал. Однажды, серым, ветряным утром, Невин заметил, что будет отсутствовать дольше обычного, так как деревенские женщины нуждаются в его знахарской помощи. После того, как старик ушел, Мэтен подмел конюшню, сметя мусор в овраг, потом пошел отдохнуть перед тем как сгрести его на склон. Он подложил дров в камин и сел поближе к огню, чтобы прогнать холод с застуженной раны.

Впервые после битвы он почувствовал себя достаточно окрепшим, чтобы петь, его с укоризной призывала заброшенная арфа. Когда он вынимал ее из кожаного мешка, словно вздохнув, зазвучали потревоженные струны. На арфах такого размера было только тридцать шесть струн, но Мэтен еще находился в таком состоянии, что казалось, что на их настрой ушла целая вечность. Он провел пальцами по струнам, проверяя звучание, затем с помощью крошечного колока<*3> из слоновой кости принялся регулировать натяжение струн, он добивался необходимого звучания, пока на лбу у него не выступил пот. Но этот признак слабости лишь раззадорил его, и он продолжал трудиться пока, наконец, арфа не зазвучала как следует. Мэтен вынужден был несколько минут отдохнуть, прежде чем смог играть на ней. Он извлек из инструмента несколько вибрирующих звуков, перебрал несколько струн... первые же звуки музыки, казалось, частично вернули ему силы, они эхом отдавались от огромных каменных стен комнаты. Это придавало сверхъестественный подтекст каждой ноте, извлекаемой из музыкального инструмента.

Неожиданно он почувствовал сзади себя Белую Леди, ту самую, которая приходит к каждому барду, в ком живет истинная песнь. Он ощутил в спине знакомый озноб, волосы зашевелились у него на голове. Несмотря на то, что он называл себя гертфином, ее присутствие и то вдохновение, которое она давала ему, говорило о том, что королевство потеряло настоящего барда, когда он решил стать рыцарем. Несмотря на то, что этим утром голос у него был слабым и одеревеневшим, он пел длинную балладу, отрывки лирических песнопений, которые только приходили ему на ум, музыка успокаивала его рану как знахарские припарки.

Вдруг Мэтен почувствовал, что он не один. Он поднял глаза, ожидая увидать в дверях Невина, но там никого не было. Оглянувшись вокруг, он тоже никого не увидел, лишь языки пламени в камине отбрасывали тени на каменные стены. Каждый раз, касаясь струн, он ощущал, что его слушают. Волосы поднялись у него на голове дыбом, когда Мэтен вспомнил рассказы Невина о спиритах. - Ты сумасшедший, - говорил он себе, - здесь никого нет. - Но он слишком часто выступал, чтобы ощущать присутствие аудитории. Пропев две строфы баллады, он почувствовал, что слушатели, кто бы они ни были, подались вперед, стараясь не пропустить ни слова. Когда он кончил петь и отставил арфу в сторону, он ощутил разочарование присутствующих.

- Ладно, кто вы не были, вы не можете быть злодеями, если вам нравятся хорошие песни.

Мэтену показалось, что он слышит за спиной хихиканье, но обернувшись, он не увидел ничего, кроме голой стены. Он поднялся на ноги и медленно, осторожно обошел комнату, заглядывая в каждый уголок и каждую щелочку - ничего. Но как только он сел, опять кто-то захихикал, на этот раз смеялись откровенно, совсем как ребенок, смеющийся над своей успешной выходкой. Мэтен схватился за арфу с единственной мыслью, чтобы с ней ничего не случилось, но когда он почувствовал, что его невидимая аудитория столпилась вокруг него в предвкушении новых песен, бард одержал в нем верх, он не смог отложить арфу в сторону, он не мог пренебречь слушателями, даже бесплотными. Когда он коснулся струн, он был уверен, что слышит вздох удовлетворения. Он запел первое, что пришло ему в голову, это были стансы о морском путешествии в Дэвери короля Брана и волшебном тумане, который в конце концов проглотил и его самого, и его флот. К тому времени, когда заколдованные корабли были наконец спасены и очутились в таинственной гавани на далеком севере, Мэтен был в полном изнеможении.

- Примите мои извинения, но я вынужден остановиться.

В ответ раздался вздох сожаления. Кто-то нежно коснулся его волос, так, как гладят собаку, кто-то худыми на ощупь пальцами подергал его за рукав. В камине ярко вспыхнуло пламя; вокруг него ощущался холодный, естественный коловорот воздуха. Мэтен содрогнулся и поднялся на ноги, но маленькие руки ухватились за его штанины. Беспорядочно звучали струны арфы, как будто кто-то пытался вырвать их. В каждом углу ожили тени, они кружились маленькими водоворотами, его лица касались чьи-то пальцы, его дергали за руки, щипали, теребили одежду, тянули за волосы во время всего этого продолжали звенеть струны и стоял ужасный шум.

- А, ну, прекратить! - закричал, появляясь в двери Невин. - Что за невоспитанность, так-то вы принимаете нашего гостя!

Маленькие пальцы исчезли. Мэтен чуть не расплакался от облегчения, когда с двумя седельными вьюками энергичными шагами в комнату вошел знахарь.

- Нет, в самом деле, отвратительное поведение, - продолжал Невин, обращаясь, казалось, в пустое пространство. - Если вы когда-нибудь повторите подобное, Мэтен никогда больше не сыграет вам на арфе.

Комната опустела. Невин положил седельные вьюки на стол и улыбнулся Мэтену. Тот трясущимися руками положил арфу и вытер рукавом пот с лица.

- Мне следовало предупредить тебя. Они любят музыку. Извини меня, юноша.

Мэтен пытался заговорить, но безуспешно, он тяжело опустился на скамью. За спиной у него раздался звук струны арфы. Невин бросил в ту сторону сердитый взгляд:

- Я сказал прекратить!

Появился и исчез легкий порыв ветра.

- Ты хотел меня о чем-то спросить, юноша?

- По правде сказать, я не решаюсь.

Старик негромко рассмеялся.

- Ладно, можешь не спрашивать, я и так отвечу тебе. Это было то, что люди называют "дикий народец". Они подобны невоспитанным детям, или щенкам, сплошная любознательность, никакой сознательности или правил поведения. К сожалению, они сами не понимали того, что могут нанести нам, смертным людям, вред.

- Я это вполне прочувствовал. - Мэтен посмотрел на своего благодетеля, и внезапно понял то, что было скрыто от него на протяжении всех этих дней. - Господин, наверное, вы знаете Двуумер.

- Да, это так. Тебя это поражает?

- Ужасно. Я никогда не думал, что это бывает в жизни, я думал, что это встречается только в моих балладах и рассказах.

- Многие люди считают меня выдумкой бардов, но мое ремесло достаточно реально.

Мэтен ошеломленно уставился на Невина, у него не укладывалось в голове, как этот старик мог выглядеть так чертовски обыденно. По доброму рассмеявшись, Невин отвернулся от Мэтена и принялся шарить в седельных мешках. - Я тут принес тебе немного вяленого мяса на ужин, юноша. Тебе необходимо восстанавливать потерянную кровь, деревенские жители поделились со мной кое-чем в качестве платы за лечение.

- Большое спасибо. А как вы думаете, когда я буду достаточно здоров, чтобы уехать отсюда?

- О, спириты настроили тебя на дорожный лад, не так ли?

- Не посчитайте меня неблагодарным, дорогой господин, - Мэтену было страшно неловко, - но я... а... да...

Невин снова рассмеялся.

- Не надо смущаться, юноша. Что касается раны, то она заживет задолго до того, как ты войдешь в норму. Видишь ли, ты скакал прямо в Мир Иной, а требуется немало времени, чтобы вернуться оттуда.

С этого дня дикий народец осмелел в отношении с Мэтеном, они были подобны собакам, которые, поняв, что хозяин относится к ним с любовью, осмелев, выскальзывают из-под стола. Каждый раз, беря в руки арфу, Мэтен ощущал их присутствие - в комнате чувствовалось оживление, слышалось слабое шарканье ног, легкие прикосновения к его рукам и волосам, слабое дыхание ветра, когда кто-то пролетал мимо. Всякий раз они щипали его или толпились вокруг, Мэтен попросту грозил им, что перестанет петь, угроза действовала безотказно, они сразу же начинали вести себя прилично.

Однажды, пытаясь безуспешно развести огонь в камине отсыревшими дровами, Мэтен почувствовал позади себя их присутствие. Когда он высек кремнем искру, они раздули ее в пламя. Машинально поблагодарив их, Мэтен осознал, что начинает воспринимать спиритов, как нечто само собой разумеющееся. Что же касается самого Невина, то, как ни изучал его Мэтен, он не мог обнаружить в нем никаких признаков необычной силы или необычных познаний за исключением того, что спириты подчинялись ему беспрекословно.

Немало времени проводил Мэтен и в думах о своем будущем. Так как он был воином мятежного лорда, то как только он попадет в руки тиэрина Девера, тот непременно его повесит. Единственным выходом был побег. Если ему удастся не попав в руки тиэрина добраться до Кантрэя и затем отдаться на милость гвербрета, он может быть помилован, так как он был кем-то вроде барда, а следовательно находился в соответствии с законом под особой защитой. Но к сожалению, надежда на помилование невелика, так как это будет зависеть от его вассалов, да и сам гвербрет Тибрен Боарский был суровым человеком. Его род, Боары Севера были связаны родственными узами с южными Боарами Моира, которые лет пятьдесят назад лестью выманили у короля Форта Дэвери гвербретство. Объединенные роды Боаров управляли огромным пространством северного королевства и, как говорили, обладали реальной властью за спиной марионеточного короля Святого Города. Не верится, что Тибрен простит недоучку-барда, возбудив этим недовольство своего верного тиэрина. Мэтен решил, что раз оказалось так, что он нашел приют вместе со спиритами, то он не станет полагаться на милость гвербрета, а останется в Брин Торейдеке до весны.

Когда Невин в следующий раз собрался в деревню, Мэтен решил поехать вместе с ним, он хотел сделать это ради тренировки - испытать себя и проветрить лошадь. День был прозрачно-морозным, в воздухе пахло снегом, поля были покрыты инеем. Мэтен был поражен тем, как быстро летит время за пределами холма, несколько оно отлично от его внутреннего ощущения времени.

Наконец они добрались до деревни, крытые соломой дома были разбросаны среди белых берез вдоль берега реки.

- Я лучше подожду вас здесь, - сказал Мэтен, - в то кто-нибудь из людей тиэрина еще заедет за чем-нибудь в деревню.

- Я не хочу оставлять тебя здесь на холоде. Здесь неподалеку есть ферма, я отведу тебя туда. Хозяева мои друзья, они приютят тебя без лишних расспросов.

Они направились по дорожке бегущей среди коричневого пастбища, и вскоре вышли к ферме - разбросанным строениям, огражденным кругом земляной стеной. Позади большого дома находился коровник, сараи и загон для белых и серых коз. В грязном дворе у двери дома клевали зерно цыплята. Отгоняя кур, навстречу им вышел, улыбаясь, плотный седеющий мужчина.

- Доброе утро, милорд. Чем могу быть вам полезен?

- О, всего лишь приюти на некоторое время моего друга, мой дорогой Баннек. Он очень болен, его бледное лицо говорит само за себя, ему необходимо немного отдохнуть, пока я буду в деревне.

- Мы можем выделить ему комнату с очагом. О, боги, ты, парень, ты и вправду белый, как этот иней на полях.

Баннек проводил Мэтена в большую треугольную комнату, служившую одновременно и кухней и столовой. В большом очаге маняще пылали деревянные чурбачки, напротив стояло два стола и три стула с высокими спинками, мебель, ферма выглядела богатой. Пол был устлан чистой соломой, стены свеже побелены. С потолка свисали гирлянды лука и чеснока, сетки с сушеной репой и яблоками, даа огромных окорока. У очага сидела девушка и штопала бригги.

- Кто это, па? - она подняла голову от работы.

- Друг Невина.

Она поспешно собрала свою работу и нырнула перед Мэтеном в реверансе. Девушка была хорошенькая, у нее были черные, цвета воронова крыла волосы и темные, спокойные глаза.

Мэтен поклонился ей в ответ.

- Простите меня, что обременяю вас, - сказал Мэтен, - но я не совсем хорошо себя чувствую и мне надо немного отдохнуть.

- Друзья Невина всегда желанные гости в нашем доме, - сказала девушка. - Садитесь, я принесу вам сейчас эля.

Мэтен снял плащ и сел как можно ближе к огню, только что рубашка не загоралась. Объявив, что ему надо вернуться к коровам, Баннек удалился. Девушка подала Мэтену высокую кружку темного коричневого пива, потом сев около него, снова принялась за свое шитье.

- Благодарю вас. - Мэтен приветственно поднял кружку. - Меня зовут Мэтен... а... да, просто Мэтен, этого достаточно.

- А меня Белиан. Вы давно знаете Невина?

- По правде говоря, нет.

Белиан бросила на него странный, преисполненный благоговейного страха взгляд, улыбнулась и занялась шитьем.

Прихлебывая пиво, Мэтен наблюдал, как тонкие пальчики проворно работают над грубой шерстяной тканью бригг Бенека, которые были слишком громоздки для этих ручек. Мэтен был удивлен, какое удовольствие испытывает он, сидя здесь в тепле, вместе с хорошенькой девушкой. Время от времени Белиан бросала на него нерешительный взгляд, как будто хотела спросить о чем-то, но не решалась.

- Милорд, - сказала она, наконец, - долго вы будете еще оставаться с Невином?

- Сказать откровенно, я еще не знаю, но почему вы называете меня лордом? Я такого же простого происхождения, как и вы.

- Да, но вы друг Невина.

Только сейчас Мэтен сообразил, что девушка наверняка знает, что старик связан с Двуумером.

- Послушайте, за кого вы меня принимаете? - У Мэтена было тревожное чувство, что притворяться знатоком Двуумера, не будучи им, опасно. - Я всего лишь рыцарь без войска. Невин был настолько добр, что спас мне жизнь, когда нашел меня раненым, вот и все. Но послушайте, пожалуйста, не говорите никому обо мне, ладно? Я человек вне закона.

- Я забуду ваше имя сразу же, как только вы уедете отсюда.

- Покорно благодарю вас, и еще раз примите мои извинения. Я не заслуживаю даже этого пива.

- О, замолчите, пожалуйста! Что мне за дело до этих отвратительных войн?

Подняв на девушку взгляд, Мэтен увидел ее сердитое лицо, губы были плотно сжаты, у них залегла горькая складка.

- Ничего, кроме беспокойства нам они не приносят. Забирают наших лошадей, вытаптывают поля, поднимают налоги - и все это во славу единственного и истинного короля, хотя каждый, у кого есть голова на плечах, знает, что сейчас у нас их два, мне наплевать на эти войны, меня не волнует, кто в них победит, только бы они оба не сели нам на шею. Если вы один из тех, кто не хочет умирать в этих войнах, то единственное, что я могу сказать, это то, что вы молодец.

- Мне никогда раньше не приходило такое в голову.

- Не сомневаюсь, раз вы были рыцарем.

- Видите ли, я не совсем дезертир...

Девушка в ответ лишь пожала плечами и вернулась к своему шитью. Мэтену было интересно, почему женщина ее возраста, ей было года двадцать два, или около этого, живет в доме своего отца. Может быть у нее не состоялась помолвка из-за войны? Ответ пришел сам собой, когда в этот момент один за другим в комнату вбежали двое ребятишек, одному было года четыре, второму лет семь. Они подрались из-за найденной на дороге монеты и с криком бросились к матери, чтобы та разрешила их спор. Белиан поцеловала каждого и сказала, чтобы они отдали монету дедушке, с этими словами она снова отослала их из комнаты.

- Так вы замужем? - спросил Мэтен.

- Была. Их отец утонул в реке два года назад. Он устанавливал ловушку для рыбы, но лед оказался слишком тонким.

- От всей души вам сочувствую. И вы вернулись в дом отца?

- Да. Па нужно было, чтобы кто-нибудь присматривал за домом, и он хорошо относится к моим ребятам. Это для меня важно.

- Рад слышать, что вы теперь счастливы.

- Счастлива? - Она на минуту задумалась. - Видите ли, я не часто задумываюсь о таких вещах, самое главное, чтобы моим мальчикам было хорошо.

За ее слабой улыбкой, Мэтен уловил одолевшее женщину одиночество. Он ощутил волнение в теле, в нем вспыхнуло желание, это был еще один признак того, что жизнь возвращалась к нему. Она посмотрела на него долгим взглядом, но по ее темным глазам нельзя было определить, о чем она думает.

- И что вы теперь будете делать? - спросила она, - уедете до снега?

- Невин не думает, что я буду в состоянии сделать это к этому времени, но рано или поздно, мне надо будет уехать. Мне это может стоить жизни. Если они поймают меня, то повесят.

- Да, так они делают.

Белиан внимательно посмотрела на него, затем резко встала, как будто ей в голову пришло неожиданное решение, и энергичными шагами вышла из комнаты через завершенную одеялом дверь, находящуюся в плетеной из прутьев стене. Мэтен уж приканчивал пиво, когда вернулась женщина. Она принесла рубашку и сев, бросила ее Мэтену на колена.

- Она принадлежала мужу, - сказала она, - для Па она слишком мала, а пока ребята вырастут, она сгниет. Возьмите ее. Вам нужна рубашка, на которой не было бы эмблемы лисы.

- О, боги, я и забыл об этом! Не удивительно, что вы посчитали меня дезертиром. Покорно благодарю вас.

Он разровнял рубашку, с восхищением разглядывая рукава, которые были украшены красивейшей вышивкой. По всей вероятности, это была свадебная рубашка ее мужа, потому что было непохоже, что у него была вторая подобная этой, но все равно было гораздо безопаснее носить эту рубашку, чем ту, которая была на нем, украшенная геральдической эмблемой его покойного хозяина.

- Хотите взять мою рубашку? Вы сможете сшить из нее блузы для мальчиков.

- Да, конечно. Спасибо.

Она смотрела на его шрам, опоясывающий бок, толстые рубцы ткани под мышкой и более тонкий вдоль ребер. Мэтен торопливо сунул голову в новую рубашку и натянул ее на себя.

- Вполне подходит. Вы слишком великодушны ко мне, я этого не заслуживаю.

- Это лучше, чем дать ей попросту сгнить. Я немало потрудилась над ней.

- Вы все еще тоскуете по мужу?

- Временами. - Она помолчала, размышляя о чем-то. - Да, я тоскую по нему. Он был хорошим человеком. Он никогда не бил меня и у нас всегда было достаточно еды. Когда у него было свободное время, он выстругивал для ребят маленьких лошадок и тележки, каждую весну у меня было новое платье.

Мэтен понял, что это была совершенно не та, бушующая страстями великолепная любовь, о которой пели в своих песнях барды, развлекая благородную публику. Он встречал множество женщин, подобных Белиан, женщин ферм, чья жизнь протекала среди озабоченных жизненными заботами людей, поглощенная в себя мужем и детьми. Так как они наравне с мужьями трудились для обеспечения своих семей пищей и кровом, то это придавало им уверенности в себе, они могли положиться на себя, в отличие от жен благородных лордов, которые зависели от прихоти своих мужей. Но все же Белиан была одинока, временами она тосковала по мужу. Мэтен ощущал зов своего тела, это чувство становилось все сильнее. Когда женщина улыбнулась, он улыбнулся ей в ответ.

Дверь с грохотом распахнулась, в сопровождении галдящих и смеющихся детей в комнату вошел Невин. Хотя старик непринужденно шутил с ребятишками, к Мэтену он подошел с мрачным выражением на лице.

- Ты был прав, что не пошел в деревню, юноша. Хорошо, что на тебе новая рубашка.

Белиан начала машинально сворачивать рубашку Мэтена, заворачивая эмблему лисы вовнутрь.

- Тиэрин Девер в Форте Бреноик, - продолжал Невин. - Он собирается передать земли своему сыну Ромелу, он передает ему также часть своего войска. Это значит, что люди знающие тебя в лицо, будут здесь вокруг на дорогах. Я думаю, нам надо сейчас же отправляться домой боковой дорогой.

В течение нескольких последующих дней Мэтен обдумывал возможность на свой страх и риск поехать окольными путями на ферму, чтобы повидать Белиан.

Когда он завел лошадь на усадьбу фермы, она казалась пустынной. Не было деревянного фургона, не выскочила даже собака, чтобы залаять на него. Пока он в изумлении стоял на месте, из амбара с деревянным ведром в руке вышла Белиан. Мэтену нравилась ее решительная, но грациозная походка.

- Па взял ребят с собой на базар, - сказала женщина. - У нас есть лишний сыр для продажи.

- Скоро они вернуться?

- Скорее всего, к заходу солнца. Я надеялась, что вы приедете сегодня.

Мэтен завел лошадь в хлев и привязал ее в стойле рядом с коровами, чтобы она не стояла во дворе на ветру и, что самое главное, чтобы ее не было видно с дороги. Зайдя в дом, он нашел Белиан подбрасывающей поленья в очаг. Женщина вытерла о передник руки и со скрытой улыбкой посмотрела на Мэтена.

- У меня в спальне холодно, Мэтти. Иди сядь у огня.

Они сели рядышком на чистую мягкую солому у очага. Когда он робко коснулся ее волос, женщина нетерпеливо положила ему руки на плечи. Когда он поцеловал ее, ее руки скользнули ему за шею, запрокинули его на себя...

В этот год зима медлила со своим приходом. Снегопад был только один раз, потом - лишь холод под ясным небом, мороз и ветер. Хотя солнце и растопило первый снег, на коричневых полях блестел иней. Мэтен проводил все дни, скрываясь в Брин Торейдике, по дорогам и в деревне рыскали люди лорда Ромела, они тренировали своих лошадей и прогуливались из форта. Мэтен допоздна спал, потом часами играл на арфе перед аудиторией дикого народца. Иногда присаживался послушать его пение, и Невин изредка делая при этом толковые замечания касательно пения или самих песен. Но большую часть времени старик проводил в глубине холма. Мэтен никогда не решался спросить его, что он там делает.

Однажды, когда Невин ушел по своим делам, Мэтен вспомнил песню о Дилли Блинде, самом хитром из всего дикого народца. Так как это была детская песенка, он не слышал ее уже многие годы, то он напел ее несколько раз, вставляя новые версии вместо забытых старых. Когда он наконец закончил, ему на какое-то мгновение показалось, что он видит, а может быть он и в самом деле видел, маленькие лица, маленькие глаза, пристально вглядывающиеся в него. Потом они также неожиданно, как и появились, исчезли. Позже, когда вернулся Невин, Мэтен рассказал о своем видении, если только это было видение, старику, тот был откровенно поражен.

- Если ты и в самом деле начал их видеть, юноша, упаси тебя бог рассказывать об этом людям. Ты всю жизнь не отделаешься от насмешек.

- О, я это прекрасно знаю. Я просто был озадачен. До этого у меня никогда не открывалось зрение.

- В самом деле? Это довольно странно, так как оно часто свойственно бардам. Но как бы там не было, юноша, ты несомненно приобрел это свойство от пребывания здесь. Это то же самое, как если бы ты положил меч около очага. Через некоторое время клинок станет горячим, хотя он и находился в самом пламени. То же самое происходит и с человеком, обладающим восприимчивым разумом, когда он не находится в центре сил Двуумера.

С легким содроганием Мэтен оглядел возвышающиеся каменные стены комнаты. - В центре силы? - подумал он, а ведь и в самом деле, сказал он себе, - ведь иногда ты это ощущаешь.

- Да, - сказал наконец вслух Мэтен, - но сюда меня привел случай.

- Возможно. Но со знатоками Двуумера ничего не происходит случайно, особенно в эти проклятые и тревожные времена.

- Я вижу, у вас болит душа из-за этих войн.

- Конечно болит, дурень! И если у тебя есть разум, то у тебя она должно болеть тоже!

- Хорошо, добрый господин. Но я никогда ничего не знал, кроме войны. Иногда я задаюсь вопросом, не могут ли оказаться рассказы о старых временах в королевстве просто прекрасной выдумкой, как то, о чем я пою в моих песнях - все это неправда.

- О, нет, эти истории довольно правдивы. Было время, когда человек мог мирно путешествовать по дорогам, фермеры могли безопасно собирать свой урожай, и если у человека был сын, он был уверен, что вырастит его и увидит, как он женится. Это были хорошие времена, и я постоянно молюсь, чтобы они вернулись.

У Мэтена внезапно появилось страстное желание узнать о той жизни. Раньше он хотел только славы и уважения, добытых в бою, он принимал войны как должное, считал, что так оно и должно быть, что так было всегда.

Выйдя позже на вершину холма, он увидел, что все покрыто снегом, который шел все утро. На мили вокруг под жемчужным серым небом все было покрыто мягкой белизной, как выгравированные на фоне горизонта высились деревья, уютно смотрелась далекая деревня, из труб домов поднимался в небо дымок. Он видел все это сотни раз, но сейчас все выглядело так прекрасно, что Мэтен подумал, видел ли он когда-нибудь все по-настоящему до того, как подъехал к воротам в Мир Иной.

Ночью, несмотря на погоду, Мэтен поехал встретиться с Белиан. Поначалу он опасался, что Баннек будет негодовать, когда узнает, что беглец ездит к его дочери, но тот воспринял это довольно беспристрастно. Совсем по-другому вышло с ее сыновьями. Младший считал его попросту помехой, а старший искренне возненавидел. Мэтен появлялся на ферме попозже, когда был уверен, что они уже спят. Белиан дала ему четко понять, что дети у нее на первом месте. - Вполне справедливо, - думал Мэтен, тем более что оба они знали, что весной он уедет. Но когда он держал ее в своих объятиях, весна казалась очень далекой.

Когда снег вошел в силу, стало трудно ездить к Белиан так часто, как это хотелось бы Мэтену. Однажды ночью, после недели снежных заносов, пробираясь через сугробы, он направился на ферму. Мэтен поставил лошадь в хлев. Затем он полез через окно в комнату Белиан, толкая в сторону промасленные шкуры и чертыхаясь, в то время как женщина смеялась над ним. Хотя у нее в комнате стояла глиняная печка, было ужасно холодно. Мэтен сорвал с себя плащ, сбросил башмаки, не раздеваясь нырнул в постель.

- У тебя в комнате холодно, как на ветряной дороге!

- Тогда двигайся ко мне поближе. Здесь хорошо и тепло.

Когда он обнял ее, Белиан жадно прильнула к нему, эта простая, откровенная страсть до сих пор приводила его в изумление. В отличие от других женщин, которые были у него раньше, она не знала застенчивости и кокетства. - А когда она должна была учиться этому кокетству? - подумал Мэтен, да это и ни капли не беспокоило его.

Позже, лежа в полудреме между сном и бодрствованием, Мэтен поймал себя на мысли, что он подумывает, не остаться ли ему здесь на весну. Баннек был бы рад дополнительным рабочим рукам на ферме; Белл будет рада иметь его каждую ночь в своей постели; мальчишки постепенно привыкнут к нему. Хотя Мэтен и не любит ее, но она ему нравится, так что всем было бы хорошо. И все же он не решался остаться. Впервые он ясно осознал, что он и в самом деле беглец. Каждый лорд в Кантрэе, узнав его, вернет его Деверу, чтобы тот его повесил. Мэтен собирался отправиться далеко на запад, уехать надо было подальше, чтобы найти лорда, который никогда не слышал ни о нем, ни о лорде Бреноике. Наиболее вероятно, что в конце концов он перейдет на одну из враждующих сторон этих бесконечных войн, поступит на службу к лорду в Керрморе или Элдифе. Мэтен поцелуем разбудил Белиан и еще раз обладал ею, он сделал это просто для того, чтобы отвлечься от мыслей о будущем.

Этой ночью был такой снегопад, что Мэтен рискнул остаться на ферме на всю ночь. Было приятно никуда не идти в ночь, а спать, обхватив рукой Белл. Он даже начал подумывать, не делать ли это почаще. Но выйдя утром из комнаты, он обнаружил на ферме соседей Баннека, они ели хлеб, запивали его пивом, беседуя о чем-то возле очага. Хотя эти люди были любезны с Мэтеном, он очутился под неприятным перекрестным огнем их взглядов; не было сомнений, что по деревне пойдут пересуды. Если они дойдут до ушей не того, кого надо, неприятностей не избежать. После этого случая он приезжал к Белиан только ночью и уезжал задолго до рассвета.

Несмотря на все предосторожности, однажды ночью Мэтен наткнулся на людей Ромела. Сразу после полуночи он возвращался через поля в Брин Торейдик. Дул холодный ветер, по небу стремительно неслись облака, время от времени закрывая полную луну. Холм был уже совсем рядом, на фоне неба смутно вырисовывалась поднимающаяся над лугом зазубренная вершина. Вдруг Мэтен услыхал как звякнула уздечка, в ночной тишине звук был отчетливо слышен. Потом послышалось фырканье лошадей; по мерзлой дороге застучали подковы. Поблизости была безлистная рощица, это было ненадежное укрытие, но лучшего сейчас было не найти. Мэтен направил лошадь к деревьям, с потревоженных веток посыпался снег, укрывая его капюшон и плащ. Притаившись, Мэтен принялся ждать. Он хотел было стремительно броситься по направлению к холму, но потом отказался от этой мысли. Если его схватят, он не хотел, чтобы Невин был повешен вместе с ним.

По дороге рысью скакали шесть всадников. Подскакав прямо к рощице, они остановились и стали описывать круги, споря, в какую сторону от перекрестка направляться дальше. Мэтен понял по их голосам, что они прилично выпили. Мэтен почти физически ощущал вокруг себя водоворот дикого народца, с присущим им любопытством они слушали нескончаемый спор на дороге. Вдруг лошадь Мэтена, непроизвольно вздрогнув от холода, переступила с ноги на ногу, звякнула уздечка. Один из всадников обернулся в седле и посмотрел прямо на Мэтена. Мэтен медленно тронул лошадь с места; он решил, что скорее сдастся, чем подвергнет Невина, а возможно и Белиан риску.

- Опасность, - прошептал он дикому народцу, - скажите Невину. Он почувствовал, как некоторые из спиритов стремительно помчались в сторону, но остальные столпились вокруг него - трепещущие маленькие существа присутствие которых ощущалось подобно порывам теплого ветра.

- Эй, ты! - закричал всадник, - выходи!

У Мэтена оборвалось сердце, он узнал Селена, одного из людей Девера, который хорошо его знал. С Селеном во главе, всадники рысью подскакали к Мэтену и окружили его полукругом, Мэтен оказался в ловушке. Так как ситуация все равно была безнадежная, Мэтен поехал навстречу им. В свете луны он увидал полное удивления лицо Селена.

- Мэтен! О, боги! - от неожиданности и испуга у него вырвалось нечто вроде шипения. - Столько времени прошло после Самейна!

Пронзительно, как пнутая ногой собака, завопил один из всадников. Остальные резко натянули поводья. Мэтен почувствовал, как дикий народец в панике заметался вокруг него, поднимая и трепля края его капюшона и плаща.

- Послушай, Мэтти, не трогай нас. Я всегда был твоим другом. Это наш лорд заставил нас поднять против вас меч. Мир с тобой в Ином Мире.

Когда Селен начал пятиться на нервно вздрагивающей лошади, Мэтена осенило: Селен был уверен, что он погиб вместе с остальным войском Бреноика, он думал, что сейчас перед ним находится не что иное, как дух Мэтена. Эта мысль заставила его громко рассмеяться. Это было как раз то, что нужно; весь отряд начал отступать назад, объятые ужасом, они не смели поднять на Мэтена глаза. Такое глубокое внимание не удавалось завоевать ни одному барду. Мэтен не смог побороть искушения, запрокинув голову, он завыл на одной длинной, жуткой ноте, посылая свой тренированный голос ввысь и вширь насколько только у него хватало сил. Всадники пронзительно завопили, и бросились врассыпную.

- Спириты! - визжал Селен, - спасайтесь!

Хихикая и зловеще завывая, дикий народец в восторге метался между лошадьми. В свете луны Мэтен видел как они словно бы загустевали в воздухе, как морозные кристаллы: маленькие личики, маленькие ручки, пальчики, которые щипали каждую лошадь и каждого всадника, которых могли только достать. Лошади брыкались и рвались вперед; всадники вопили, хлестали их поводьями, отчаянно пытаясь их развернуть. Мэтен завыл еще раз; лошади встали на дыбы и рванули на дорогу, они неслись быстрым галопом, обезумевшие от страха седоки вцепились в их гривы.

Мэтен сел в седло, его сотрясал смех вперемежку с рыданиями... Он продолжал смеяться, пока не вернулся дикий народец. В их сопровождении он направился к холму, который после сегодняшней ночи обрастет новыми легендами. Когда он заводил лошадь в конюшню, ему навстречу поспешно вышел Невин.

- Что там произошло, что за опасность?

- Уже все в порядке, добрый господин, но произошла хорошенькая история. Я думаю, надо спеть об этом песню.

Но поначалу он попросту рассказал старику о происшедшем за кружкой пива. Слушая, тот смеялся квохчущим смехом, словно бы заржавевшим от долгого неупотребления.

- Поле битвы, где полегло ваше войско, совсем недалеко отсюда. Вполне естественно встретить здесь привидения погибших воинов. Правда, здесь есть небольшая деталь: когда они завтра утром будут возвращаться обратно, они увидят в снегу следы копыт твоей лошади. Невин посмотрел на пятно у своего колена. - Сделай нам любезность, ладно? Возьми с собой ребят и пойди в поле. Ты помнишь следы лошади Мэтена? Да? Прекрасно! Смети их, но оставь остальные. Мы проделаем неплохую шутку с этими мерзавцами.

Мэтен почувствовал, что все ушли, за исключением маленькой голубой Феи. Он вдруг увидел ее совершенно отчетливо, она сидела у него на колене и сосала палец, одновременно пристально глядя на Мэтена тревожными зелеными глазами. Когда она улыбнулась, Мэтен увидел ее острые как иглы, ярко-голубые зубы.

- О, - сказал Невин, - ты кажется видишь ее, да?

- Да, вижу. А скажите, смогу я видеть дикий народец, когда уйду отсюда?

- Я думаю, что да, но точно не знаю. Раньше мне не приходилось с подобным сталкиваться, юноша, твой случай приводит меня в замешательство.

Если я привожу тебя в замешательство, то сам ты - величайшая загадка в мире, - подумал Мэтен.

На следующий день после обеда Невин поехал в деревню, чтобы послушать, какие там ходят слухи о встрече Мэтена с отрядом. Он привез оттуда рассказ, который продолжал обрастать все новыми и новыми подробностями. Говорили, что люди лорда Ромела были настолько глупы, что ездили верхом в лунную ночь поблизости Брин Торейдик, хотя каждому дураку известно, что в полнолуние от холма надо бежать как от чумы. Всадники довольно отчетливо видели привидения целого войска лорда Бреноика, они шли через луг в атаку, совсем как в их последнем бою. Когда люди лорда Ромела вернулись утром на то место, то увидали следы только собственных лошадей. И что, ты думаешь, сказал мне об этом хозяин таверны? - с сухим смешком спросил у Мэтена Невин. - Оказывается, каждый знает, что привидения не оставляют следов.

- Так они таки вернулись назад? Как хорошо, что вы предусмотрели это.

- О, одно дело быть спиритом в полнолуние, и совсем другое в холодный предрассветный час. Но как бы то ни было, после того, что произошло, люди лорда Ромела не приблизятся к холму даже при дневном свете.

- Так этот случай пришелся кстати?

- Да, но, о, боги! Вы, воины, слишком суеверны!

- Да что вы говорите! - рассмеялся Мэтен над возмущенным замечанием Невина. - Вы показали мне мир, полный спиритов, послали этих спиритов с поручением сопровождать меня и после этого называете меня суеверным!

- Ты прав, юноша, извини меня, - расхохотался в ответ на его тираду старик, но ты ведь и в самом деле не можешь отрицать, что ваши фехтовальщики верят, что разные самые чудные вещи приносят им удачу, или же наоборот - зло.

- Да, это правда, но вы не знаете, что значит быть рыцарем, участвующим в войне. Каждый раз, когда садишься в седло, не знаешь, вернешься ли ты назад. Кто знает, что помогает одному человеку выжить в битве, а другого обрекает на погибель? Однажды я видел человека, который был великолепным бойцом, он владел мечом не как человек, а как бог, он врывался в битву, ведя за собой остальных. И знаете, что произошло? У него лопнула подпруга, он свалился с лошади и был затоптан копытами до смерти. А после этого видишь идиота, который владеет шпагой не лучше, чем деревенский парень, он летит прямо на врага и остается без единой царапины. После этого начнешь верить в судьбу и предзнаменования, во все, что угодно.

- Да, я понимаю тебя.

У Невина пропало хорошее настроение; он опечалился до слез, размышляя над тем, что сказал Мэтен. Глядя на него, впал в меланхолическое настроение и сам Мэтен.

- Я думаю, что это притягивает нас к Двуумеру, - задумчиво сказал Мэтен. - Можно иметь лучший в мире план атаки, но как только полетят копья и начнется фехтование, даже богам не ясно, чем это все закончится. Так что можете называть это суеверием, но хочется иметь вождя, которого коснулся дух Двуумера, кого-то, кто может видеть то, что не дано тебе, по-настоящему счастливого.

- Но если бы счастье и дар предвидения делали человека знатоком Двуумера, юноша, то мир был бы полон людей, подобных мне.

- Это не совсем то, что я имел в виду, добрый господин. Вождь, отмеченный Двуумером, должен каким-то образом отличаться. Может быть, такого не существует, но мы хотим верить в него. - За такого с радостью можно идти в атаку, - говорят себе люди, - за такого, к кому расположены боги, за такого, в кого можно верить. Если даже умрешь за такого человека, то он этого стоит.

Невин бросил на Мэтена такой пронзительный взгляд, что тому стало не по себе, но старик жестом показал ему, чтобы он продолжал.

- Это невероятно интересно.

- Спасибо. Так Слумар в Форте Дэвери - знатный и благородный человек, но он не вождь, отмеченный Двуумером. У меня всегда были сомнения, что он настоящий король, несмотря на то, что я всегда клялся ему в верности, потому что это делал мой лорд. Время от времени он имел обыкновение ходить среди людей, он беседовал с нами, называл нас по имени, это было прекрасно с его стороны, но он вел себя как обыкновенный лорд, но никак как король.

- В самом деле! А как по-твоему выглядит настоящий король?

- В нем должно быть что-то от Двуумера. Вы должны чувствовать, что он настоящий король. Я не считаю, что он должен быть высоким и прекрасным, как боги, но при взгляде на него вы должны чувствовать, что он предназначен повелевать. У него должна быть удивительная судьба, боги должны посылать предзнаменования о его приходе. Клянусь небесами, я пошел бы за таким человеком на смерть, и держу пари, что многие в королевстве поступили бы также.

Невин поднялся и со странной, полусумасшедшей улыбкой начал стремительно расхаживать взад-вперед перед очагом.

- Я сказал какую-нибудь глупость? - спросил у него Мэтен.

- Что? Ты сказал сейчас лучшее из того, что я слышал на протяжении многих последних лет. Юноша, ты не представляешь себе, как я рад, что я оттащил тебя от ворот Иного Мира. Спасибо тебе, что открыл мне глаза на то, что было у меня под носом, а я этого не видел. Двуумер имеет огромный недостаток. Ты так привыкаешь им пользоваться, что совершенно забываешь о собственном разуме, которой изначально дали тебе боги.

Совершенно сконфуженный смотрел Мэтен как старик бормоча себе что-то под нос как сумасшедший носится перед очагом.

В конце концов Мэтен пошел спать, но, проснувшись в беспокойстве среди ночи, увидал, что Невин стоит у очага и улыбается, глядя на огонь.

В течение последующих двух недель не прекращался снегопад, и в течение всего этого времени Невин не переставал размышлять над нечаянно подброшенной ему Мэтоном идеей, которая оказалась великолепной платой за его спасение. Несмотря на сложность в деталях, в целом план был чрезвычайно прост, а поэтому выполним. Исходя из теперешнего положения дел, казалось, что войнам не будет конца, что они будут опустошать королевство, пока не останется ни одного человека, чтобы продолжать борьбу. После стольких лет гражданской войны, после большого количества появляющихся друг за другом и убитых вождей, после стольких отданных за них жизней их подданных, казалось, что каждый последующий претендент на королевский трон имеет на него такие же права, как и предыдущий. Когда заходил вопрос о выяснении происхождения и генеалогического дерева, то даже священнослужители затруднялись сказать кто из претендентов более подходит на роль короля всего Дэвери. Поэтому лорды присягали тому, от кого, как казалось, они получат наибольшую выгоду, если же их ожидания не оправдывались, то их сыновья присягали другому претенденту на королевский трон.

Но если появится человек, который произведет на своих последователей впечатление настоящего короля, вождя, отмеченного Двуумером, как сказал Мэтен, за которым последует половина королевства, сражаясь за него насмерть, лишь бы возвести его на трон? То потом, наконец, после последней отвратительной кровавой бойни, королевство придет к долгожданному миру.

- Вождь, отмеченный Двуумером? - размышлял Невин. - Дайте мне подходящего человека, и довольно скоро я придам ему вид отмеченного Двуумером. Это будет нетрудно, совсем нетрудно, если задуматься; надо будет лишь окружить красивого человека романтическим ореолом, умело подтасовать приметы-предсказания, подбросить несколько дешевых трюков, вроде того, что проделали с Селеном и его друзьями. Они поставят на колени все войска и заставят их лордов вместе с ними приветствовать истинного короля. Во время этих размышлений Невин пришел к выводу, что не удивлен тем, что Мэтен преподнес ему эту идею. В своей последней жизни, будучи молодым Рикином из Кермора, он был капитаном войска как раз такого вот вождя, отмеченного Двуумером, Гвенивер Беспощадная, чье сумасшедшее и непоколебимое поклонение Черной Богине создавало вокруг нее сияние фальшивого романтического ореола, подобного огню.

Мысли о ней и ее жестокой судьбе навеяли на Невина беспокойство.

- Имеет ли он право воздействовать на другого человека силами, которые разорвут на части его хрупкий разум? Ему следует соблюдать большую осторожность, выждать, разработать тщательный план, пока он не найдет кандидата, который будет достаточно силен для такой ноши. Кроме того, он не был уверен, что имеет право использовать для этой цели Двуумер. Невин провел долгие часы в медитации, обнажая свою душу и моля о помощи Властителей Света. Постепенно в его сознании возник ответ: превыше всего королевство нуждается в мире, и если что-то идет не так, то надо идти на жертву. Невин воспринял это так, что он поставлен служить достижению этой цели, если надо, идти на жертву ради воссоздания мира и возведения на трон короля.

Разрешение получено, настало время создать план. Пока Мэтен был у Белиан или же спал со скуки, Невин при посредстве огня переговорил с другими знатоками Двуумера королевства, в особенности с Адерином, живущем на западе королевства и женщиной по имени Роммерта на севере. Все так устали от войны, что с радостью включились в рискованное предприятие Невина.

- Да, но мы не в состоянии сделать это одни, - заметила однажды ночью Роммерта. Мы должны будем победить жрецов, в силах ли мы это сделать?

- Я намерен начать вращение земли в направлении этого особого сада весны. В то же самое время мы можем заняться поисками подходящего принца.

В пляшущих отсветах пламени лицо Роммерты выглядело скептическим. Ее длинные белые волосы были, как у молоденькой девушки, заплетены в две косы, лицо у нее было даже более морщинистое, чем у Невина, она была так стара и изнурена жизнью, что Невину было ясно, что ей никогда не увидеть результатов того, что они сейчас планировали. Из всех знатоков Двуумера королевства только он и Адерин жили неестественно долго, каждый из них по своей особой причине. Да, так обстояли дела, но, тем не менее, вскоре Роммерта примется за выполнение этой задачи.

Существовала еще одна сложность: надо было найти именно того человека, который необходим, затем подготовить к его приходу соответствующие предзнаменования, сделать это надо было с помощью жрецов. Когда же королевство начнет жить в ожидании появления короля, Невин сможет организовать все необходимые события при его приближении. Обдумав все детали, Невин начал с нетерпением дожидаться весны. Чем скорее она наступит, тем лучше.

Год 834-й. Это был год первого предзнаменования прихода короля. В деревне неподалеку от нашего храма родился ребенок с двумя головами. Вскоре он умер, так как не может жить королевство с двумя королями. В небе мы видели видение бегущей впереди бури огромной лошади, и бежала она с запада. Хотя предзнаменование было должным образом записано, только позже мы поняли его значение...

Святая Летопись Лагхкарн.

Весна в этот год пришла быстрее, чем этого хотелось Мэтену. Каждое утро поднимался он на вершину холма и исследовал небо в поисках примет изменения погоды. Хотя он должен был оставаться, пока полностью не сойдет снег, но в то же время, ему надо было быть подальше от этих мест до наступления настоящей весны, когда дороги Кантрэя будут кишеть всадниками спешащими на летний сбор.

Сначала пошел дождь, который растопил последний снег и превратил все вокруг в коричневую непролазную грязь; ночи становились все теплее, хотя редкий человек рискнул бы спать у дороги без опасения замерзнуть. Мэтен все еще находил для себя оправдания, чтобы задержаться, пока в долинах не начала пробиваться бледная трава. Этой ночью он отправился повидать Белиан.

Забравшись в окно, он увидал, что она еще не ложилась, Белиан суетилась у огня глиняной печи. Она рассеяно поцеловала его.

- Сними сапоги перед тем, как садиться на кровать, ладно, любовь моя? Я не хочу, чтобы пачкалось одеяло.

Мэтен уперся в стену и принялся стаскивать сапоги.

- Уже весна, - сказал он. - Будет у тебя болеть обо мне сердце, когда я уеду?

- Будет, но и наполовину не так, как ты того ожидаешь.

- Довольно откровенно. Но, Белл, если бы я только мог остаться... Я должен уйти ради тебя же. Я хочу, чтобы ты знала это.

- Это было бы великолепно, если бы ты остался на ферме, но я не представляю, как это можно сохранить в тайне. Несколько наших друзей уже знают, что у меня есть мужчина, а через несколько месяцев об этом будет знать вся деревня.

Подняв глаза, Мэтен увидел, что она улыбается, глаза ее как всегда были спокойны.

- О, небеса, что я наделал! Ты ждешь ребенка?

- А чего ты ожидал после всего, что мы вытворяли? Ты что, думал, что я бесплодная? О, не надо так тревожиться, любовь моя. Я давно хотела еще одного ребенка. Я рада, что у тебя была возможность подарить мне его.

- Но я должен покинуть тебя! У меня даже нет денег для повивальной бабки!

- О, в этом мне поможет моя подруга, так что не беспокойся. Я сама смогу позаботиться о младенце, но я не могла бы иметь его, если бы ты немного не помог мне в этом, ведь так? Она осторожно положила руку себе на живот. - Я надеюсь, что это будет дочь, но если будет сын, ты не против, если я назову его твоим именем?

- Только если тебе это хочется. Я бы больше хотел, чтобы ты дала ему имя моего отца. Его звали Даумир.

- Решено, если будет парень, он будет Даумир. Если это будет так, я хочу, чтобы у него были такие же кудрявые волосы, как у тебя.

В голове у Мэтена начало зарождаться подозрение. Он знал, что Белиан никогда не любила его по-настоящему. Не использовала ли она его в качестве жеребца.

- Белл, ты будешь скучать обо мне, когда я уеду?

Она почему-то вздрогнула, потом задумалась.

- Да, буду, - ответила она наконец, - помолчав, добавила, - немного.

Когда Мэтен этой ночью уходил от Белиан, воздух был теплый и влажный, напоенный запахами весны. На вершине холма он слез с лошади и долго стоял, всматриваясь в темное пространство, смотрел на сияющие под лунным светом ручьи, далекую спящую деревню, на далекое сверкающее озеро, где он едва не вошел в ворота Иного Мира.

- Я был счастлив этой зимой, - подумал Мэтен; а будь прокляты оба этих фальшивых короля со всеми их проблемами!

Утром Мэтен в последний раз отвел лошадь в овраг. Над головой проплывали белые облака, бросая тень на поросшую бледной травой и вереском землю. Когда они спустились к подножию холма, Невин протянул Мэтену кожаный мешочек, в котором звенели монеты.

- Бери это без разговоров, юноша, я не для того спасал тебе жизнь, чтобы ты умер с голода на дороге.

- Спасибо. Как бы я хотел отблагодарить вас за все, что вы для меня сделали!

- Держу пари, что так оно и будет. Твоя судьба однажды свела тебя со мной, я подозреваю, что это было не в последний раз, но никому из нас не дано понять, как это случится.

Хотя Мэтен хотел отправиться прямо на запад, как можно скорее, оставив позади себя Кантрэй, он вынужден был повернуть на юг, так как в это время года горы между Кантрэем и провинцией Гвейнтейр были еще покрыты снегом. Он продвигался осторожно, старался избегать главной дороги, пролегающей рядом с Канавером и ведущей в Форт Кантрэй, придерживаясь проселочных дорог, бегущих между фермами и полями. Он позволял себе попадаться на глаза лишь фермерам, которые подобно Белиан, были озабочены не войной, а как заработать себе на пропитание. Спустя четыре дня он добрался до границы Гвейнтейра, которая проходила приблизительно параллельно Форту Кантрэй. Горы здесь были невысокие, холмистые с разбросанными по ним небольшими фермами и зимними хуторами коневодов, все лето кочующих со своими табунами в поисках пастбищ. В это время года в каждом доме царила суета. Жеребились кобылы; надо было подковывать лошадей; снаряжение требовало починки; надо было упаковывать еду на первый длительный весенний переход. Ни у кого не было ни времени, ни дела до одинокого всадника, сидящего в военном седле, но одетого в фермерскую рубашку.

В один из теплых дней с наступлением сумерек Мэтен подъехал к каменному столбу, означавшему границу между двумя гвербретствами. Миновав этот столб, Мэтен не смог сдержать вздох облегчения. Хотя он все еще оставался беглецом, но его шея была уже в большей безопасности. Когда-то, в мирное и кажущееся сейчас нереальным прошлое, каждый гвербрет руководствовался благородным указом Тибрена об изгнании из общества, но сейчас, в разгар долгих кровопролитных войн, способные воевать люди были слишком ценны для лордов, чтобы они отпугивали их приводящими в смущение расспросами. Впервые за долгое время Мэтен настолько расслабился, что позволил себе запеть. Песня привлекла двух представителей дикого народца, голубая фея уселась на луку его седла, показывая Мэтену свои остроконечные зубки, незнакомый еще ему угловатый коричневый карлик танцевал на дороге позади его лошади. Мэтен так рад был их видеть, что почти прослезился. По крайней мере, хоть небольшая частица его волшебной зимней жизни будет путешествовать вместе с ним.

Но как выяснилось, вскоре он приобрел человеческую компанию, и вышло это совершенно неожиданно. В это утро, миновав пограничный столб, он подошел к последним холмам и остановил лошадь, чтобы оглядеть обширную зеленую долину Гвейнтейра. Это и в самом деле была страна ветров, где высаженные трудолюбивыми фермерами деревья вскоре начинали клониться, как будто в страхе стараясь избежать постоянных порывов завывающего ветра. Так как день был сияюще-прозрачным, долина отчетливо просматривалась на мили вокруг, она была словно подбита мягким зеленым мхом первой молодой травки и всходов озимой пшеницы, там и сям были разбросаны фермы. Также отчетливо была видна тянущаяся на запад и пропадающая там из вида дорога, по этой дороге, не далее чем в миле от Мэтена, ехал одинокий всадник.

Что-то неладно было с этим всадником. Это было заметно даже с такого расстояния, парень сидел в седле согнувшись пополам, а его лошадь брела сама по себе, она то и дело останавливалась, чтобы ухватить пучок травы, растущий на обочине дороги. Совсем было сползший с седла всадник пришел в себя и попытался управлять лошадью. Первым порывом Мэтена было свернуть куда-нибудь в сторону и не ввязываться ни в какие новые неприятности, но тут он вспомнил о Невине, который рисковал собственной жизнью, спасая его, предоставляя ему кров. Он проворной рысью направил лошадь по направлению к всаднику. Тот не слышал приближения Мэтена, или же его совершенно не беспокоило, что кто-то его преследует, потому что он за все время, пока Мэтен скакал к нему, ни разу не оглянулся. Подъехав достаточно близко, Мэтен увидал, что вся рубашка на спине у всадника была густо пропитана засохшей ржаво-коричневой кровью, парень остановил лошадь и стоял на месте, оседая в седле от слабости, как будто бы приглашая Мэтена проткнуть его копьем, он смирился с этой мыслью.

- Послушайте, - сказал Мэтен, - что случилось?

В этот момент всадник повернулся к нему и Мэтен воскликнул:

- Эйтхан, о, боги! Что ты делаешь на Гвейнтейрской дороге?

- То же самое я должен спросить у тебя, Мэддо. - Его обычно глубокий и веселый голос скрежетал от застарелой боли. - Или ты пришел, чтобы отвести меня в Мир Иной?

Мэтен непонимающе уставился на него, но тут же вспомнил, что все в Кантрэе считают его мертвым.

- Да нет, послушай, я такой же живой, как и ты. Как ты был ранен?

- Я не был ранен, меня высекли.

- Вот куча дерьма! Ты в состоянии ехать дальше?

Эйтхан довольно долго обдумывал, что ответить. В своем обычном состоянии это был красивый мужчина, с правильными чертами лица, большими голубыми глазами, которые, казалось, постоянно подсмеивались над чем-то, его темные волосы у висков были слегка тронуты сединой. Но сейчас лицо было искажено болью, глаза были прищурены, казалось, они никогда уже не в силах будут улыбаться.

- Мне надо отдохнуть, - наконец сказал он. - Можем мы какое-то время посидеть, или тебе надо ехать и ты оставишь меня?

- Что? Ты с ума сошел? Чтобы я бросил человека, которого я знаю с тех пор, как был пятнадцатилетним юнцом?

- Теперь я уже не знаю, на что человек способен, а на что нет...

На ближайшем лугу они нашли подходящую ивовую рощицу, расположенную вокруг фермерского утиного пруда, место было удобное и тем, что их совсем не было видно фермеру. Мэтен спешился, потом помог слезть с лошади Эйтхану, затем, пока его друг в оцепенении сидел в тени, напоил лошадей. Занимаясь всем этим, Мэтен гадал, что могло произойти. Эйтхан был человеком, с кем наименее всего в королевстве могло произойти такое - чтобы его высекли и изгнали из войска. Любимец капитана, Эйтхан был вторым человеком в войске гвербрета Тибрена. Он был одним из тех истинно порядочных людей, которые так ценятся в каждом хорошем войске - миротворец, дружественен со всеми, человек, разрешавший все споры, которые непременно появляются при большом скоплении народа, когда много людей вынуждены жить вместе в битком набитых бараках. Случалось, сам гвербрет просил у него совета в небольших делах, касающихся войска, а теперь он оказался здесь с позорными отметинами на спине, весь окровавленный.

Напоив лошадей, Мэтен наполнил водой мех для воды и сел рядом с Эйтханом, который с кривой улыбкой взял у него воду.

- Мы можем быть вне закона, но по-прежнему соблюдаем правила военных - сначала напоить лошадей, а только потом людей, так ведь, Мэто?

- Нам нужны эти лошади как никогда, никакой лорд не даст нам других.

Кивнув ему в ответ, Эйтхан принялся жадно пить воду. Напившись, он вернул мех Мэтену.

- Я бесконечно рад, что тебя не убили в той битве. Я полагаю, что ты нашел какую-нибудь ферму, или что-то вроде этого, где пересидел всю зиму.

- Что-то вроде этого. Я по-настоящему умирал, когда меня нашел местный знахарь.

- О, боги! Ты всегда был счастливчиком, верно?

Мэтен лишь пожал плечами в ответ и крепко заткнул мех. Какое-то время они попросту молча сидели в неловкой тишине и наблюдали за толстыми, серыми утками, копошащимися на берегу пруда.

- Ты сдержанный для барда, - нарушил молчание Эйтхан. - Не хочешь спросить меня о моем позоре?

- Говори только о том, что хочешь, и ни слова больше.

Эйтхан задумался, глядя на далекий горизонт.

- Все это бред сивой кобылы, - сказал он наконец. - Между прочим, эта история совсем для барда. Ты помнишь сестру нашего гвербрета, леди Мероту?

- О, как может забыть ее любой мужчина, у которого в венах кровь, а не вода?

- Ну, так лучше попытайся забыть. - Голос Эйтхана стал твердым и холодным. - Прошлым летом во время битвы был убит ее муж, и она вернулась к своему брату в Форт Кантрэй. Капитан поручил мне ее охрану, я должен был следовать за ней, куда бы она ни пошла. - Эйтхан замолчал, но губы у него продолжали беззвучно шевелиться. Затем он продолжал: - Она увлеклась мной. О, видят боги, мне следовало сказать ей нет, я чертовски хорошо понимал это даже тогда, но Мэто, я живой человек из плоти и крови, я не стальной, и она прекрасно знает, как получить от мужчины то, что ей хочется. Клянусь тебе, я никогда не посмел сказать бы ей и слово, если бы она сама первая не обратилась ко мне.

- Я верю тебе, ты никогда не был глупцом.

- Да, по крайней мере, до этой зимы. Меня словно околдовали. Я никогда так не любил женщину, и будь я проклят, если со мной это произойдет вновь! Я хотел, чтобы она уехала вместе со мной. Я как идиот верил, что она настолько любит меня, что способна пойти на это. Но, оказывается, я и наполовину не подходил к ее титулу.

Последовала следующая, наполненная болью, длительная пауза. Потом Эйтхан заговорил снова. - Поэтому она сделала так, что ее брат узнал о наших отношениях, но как невинно она себя при этом вела! И когда его милость несколько дней назад содрал с моей спины всю кожу, она отсутствовала, находясь это время под надзором.

Эйтхан закрыл лицо руками и разрыдался как ребенок. На минуту Мэтен словно бы оцепенел; потом решительно протянул руку и положил ее на плечо Эйтхана и сидел так, пока не стихли рыдания и Эйтхан не вытер рукавом мокрое от слез лицо.

- Может быть, я слишком сурово сужу ее, - голос Эйтхана был слабый, безжизненный, похожий на шепот. - Она удержала брата от того, чтобы он убил меня.

Он поднялся на ноги, было невыносимо смотреть, как он шатается и морщится, содрогаясь от боли.

- Я достаточно отдохнул, поехали дальше Мэто, чем дальше я буду от Кантрэя, тем счастливее.

Уже четыре дня они продолжали ехать на запад, осторожно расспрашивая по дороге фермеров и коробейников о местных лордах и их войске. Но даже если они и слышали о таком, что мог бы принять их без лишних расспросов, то приходили к решению, что они еще слишком близко от Кантрэя, чтобы обращаться с подобной просьбой. Однако они поняли, что им необходимо поскорее найти место, потому что лорды начали собирать своих людей для летних боев, а передвигаться по дорогам вместе с военными отрядами, которых становилось все больше вокруг, в их положении было опасно. Мэтен не имел желания убегать от виселицы как человек, объявленный вне закона, попасть в конце концов на веревку как шпион.

Так как спина Эйтхана еще далеко не зажила, то им приходилось ехать медленно, часто останавливаться для отдыха то на обочине дороги, то в деревенской таверне. Но, по крайней мере, им не приходилось заботиться о деньгах; у них был не только великодушно подаренный Невином кошелек, но и деньги Эйтхана, которые сумел передать ему старый капитан вместе со снаряжением, когда его вышвырнули из Форта Кантрэй. Очевидно Мэтен был не одинок в своих мыслях о чрезмерной жестокости гвербрета. Во время их медленного продвижения на запад у Мэтена была уйма времени на то, чтобы присматривать и заботиться о своем друге. Так как всегда до этого за ним присматривал Эйтхан, который был помимо всего, на десять лет старше Мэтена, Мэтен был глубоко взволнован, обнаружив, что этот самый Эйтхан нуждается в отцовской заботе своего друга. Гвербрет мог пощадить его жизнь, но все равно он сломал его, сломал человека, верой и правдой служившего ему на протяжении более чем двадцати лет, избив его до полусмерти как пойманную в хлеве крысу.

До этого Эйтхан всегда легко справлялся со своей командирской ролью, он принимал решения, отдавал приказания и все это он делал так, что люди с радостью шли за ним. Сейчас же он делал все, что не скажет ему Мэтен, не предпринимая даже слабую попытку предложить сделать что-нибудь по-другому. Для этого он был также разговорчивым человеком, у него всегда была наготове какая-нибудь история или шутка, если он не был занят в это время каким-либо серьезным делом. Сейчас же он был погружен в глубокую депрессию; временами он даже не отвечал на вопросы Мэтена. Хотя все это терзало сердце Мэтена, но он не мог придумать никакого выхода. Часто он мысленно обращался к Невину, как бы ему понадобился сейчас совет старика. Но Невин был слишком далеко, да и вряд ли Мэтену доведется когда-либо встретиться с ним. Это не зависело от желания Мэтена.

Наконец они достигли великой реки Камен Ирейн, "железной дороги", как ее называли даже тогда из-за многочисленных барж с рудой, которые шли из Кергонеи и города Гаймера, в то время всего лишь большой деревни, окруженной вместо крепостных стен деревянным частоколом. Сразу же за воротами они нашли что-то вроде таверны, по существу, это был дом тавернщика, полукруглый пол разделяла плетеная перегородка, за которой находились столы, вдоль стены стояло несколько пивных бочек. За пару монет хозяин принес им ломоть сыра и буханку хлеба, положив еду на стол, он отправился за пивом. Подав им пиво, он ушел, оставив их совершенно одних. Мэтен обратил внимание, что в таверну вместе с ними не зашел никто из деревенских, он поделился своим наблюдением с Эйтханом.

- Они приняли нас за парочку бандитов. Ах, к дьяволу, Мэто, мы не можем продолжать бродить вот так по дорогам, а то можем и в самом деле превратиться в бродячих грабителей! Что мы будем делать?

- Будь я проклят, если я знаю! Но кое-что мне пришло в голову. Я имею в виду добровольческие отряды, о которых ты слышал. Наверное, лучше всего нам присоединиться к одному из них, а позже позаботиться о достойном месте в отряде.

- Что? На мгновение перед глазами Эйтхана всплыло прошлое. - Ты сошел с ума? Сражаться не за честь, а за деньги? О, боги, я слышал о подобных отрядах, они переходили на другую сторону в разгар боя, если им предлагали лучшую плату. Наемники! Они не что иное, как сборище бесчестных подонков!

Мэтен вместо ответа лишь посмотрел на него. Глубоко вздохнув, Эйтхан потер обеими руками лицо.

- А такие мы и есть. Ты это имел в виду, Мэто? Ладно, в известной степени ты прав. Всем богам известно, что капитан добровольческого отряда никогда не будет насмехаться над шрамами на моей спине.

- Правильные слова. И мы должны попытаться найти один из таких отрядов, которые сражаются за Кермор или Элдиф. Ни тебе, ни мне нельзя рисковать встретить кого-нибудь из Кантрэя.

- Ах, куча дерьма! Ты знаешь, что это означает? Чем все это может кончиться? В один прекрасный день мы можем выступить против гвербрета и моего бывшего отряда!

Мэтен никогда раньше не позволял себе задумываться над этим, что однажды может случиться так, что его жизнь будет зависеть от того, убьет ли он человека, бывшего когда-то его союзником или другом. Эйтхан взял свой кинжал и с силой воткнул его в стол.

- Эй, послушайте! - прибежал на шум хозяин таверны. - Не надо ломать мебель, парни!

Эйтхан так свирепо взглянул на него, что Мэтен схватил его за руки, чтобы не дать ему вылить свою ярость на ни в чем не повинного селянина. Тавернщик попятился, судорожно сглатывая слюну.

- Я заплачу за ущерб, - сказал Мэтен, - видите ли, мой друг сегодня в плохом настроении.

- Он мог бы разрядить его где-нибудь в другом месте, не у меня.

- Ну что ж, мы так и сделаем, тем более что мы уже кончили пить ваше, извините, похожее на мочу пойло, которое вы называете пивом.

Они были уже почти у двери, когда хозяин снова окликнул их. Хотя Эйтхан не обратил на этот окрик никакого внимания и пошел к выходу, Мэтен остановился и подождал спешащего к нему тавернщика.

- Я знаю один из таких отрядов, о которых вы говорили с вашим товарищем.

Мэтен вынул несколько монет и потряс ими. Тавернщик осклабился редкозубой улыбкой, обдав Мэтена чесночными парами.

- Они зимовали неподалеку отсюда. Время от времени они приезжали сюда за провизией и поначалу мы были очень встревожены, что они будут грабить нас почем попадя, отбирая у нас все, что им захочется, но они за все расплачивались и монет не жалели. Я бы сказал, что они вели себя очень высокомерно, строили из себя лордов.

- Вот так удача!

- Да, но теперь они могли уже двинуться с места. Их уже какое-то время не было видно, здесь у нас есть дочка кузнеца с разбухающим животом, но даже если они и вернутся назад, то она даже не знает, кто из парней ее обрюхатил. Эта маленькая шлюха раздвигает ноги для всякого, кто ее ни попросит!

- В самом деле? И где же они квартировали?

- Они были не любители разговаривать с нами, но держу пари, что я догадываюсь, где это место. Прямо на север отсюда, э... приблизительно миль десять, отсюда, я бы сказал, протянулся лес. Вообще-то, это охотничьи угодья гвербрета, но уже двадцать с лишним лет прошло с тех пор, как здесь охотились; не осталось ни старого тиэрина, ни его родственников по мужской линии, всех перебили в длительных междоусобных войнах, не осталось в живых никого из владельцев этих угодий. Так что теперь лес позарастал, одичал, но бьюсь об заклад, что охотничий дом старого тиэрина по-прежнему стоит на старом месте.

Мэтен отдал монеты тавернщику и вынул еще две.

- Я полагаю, что кое-кто в деревне знает, где находится этот охотничий дом? - Мэтен подбросил на ладони монеты. - Вероятно, кто-нибудь из молодых парней из чистого любопытства совал туда нос?

- Ни за что, ни за какие деньги ничего больше не скажу. Это опасное место, оно находится в самой чаще. Охотники говорят, что там полно злых спиритов, а кроме того, вполне вероятно и дикарей.

- Кого?

- Ладно, наверное, мне не следует называть их так, этих бедных ублюдков, потому что, богини не дадут мне соврать, на их месте я был бы вынужден поступать также. - Он наклонился поближе и прошептал: - Вы не похожи на тех парней, которые, разузнав что-нибудь, тут же бегут с новостями к лорду, дело в том, что живущие в лесу люди - рабы, хотя правильнее будет сказать, когда-то были рабами. Их лорда убили, а они убежали и стали жить свободно, я не сказал бы, что осуждаю их за это.

- Тем более я. С моей стороны твоим дикарям ничего не грозит, но насколько я понимаю, они не прочь ограбить встретившегося им на дороге путешественника.

- Я думаю, что они считают, что делают это по праву, что заслужили это тяжелым трудом.

Хотя тавернщик так и не сказал, как найти охотничий дом, Мэтен все равно дополнительно заплатил ему и пошел вслед за Эйтханом, который стоял у обочины дороги, держа за поводья лошадей.

- Наболтался?

- Послушай, Эйтхан, тавернщик рассказал немало интересного, что может пригодиться нам в будущем. К северу отсюда, в лесах могут находиться добровольческие отряды.

Не поднимая головы, Эйтхан глядел на поводья, перебирая их слабыми пальцами.

- Куча дерьма! - выругался он наконец. - Нам ничего не остается, как отправиться на их поиски.

Они выехали из деревни и вдоль реки двинулись в северном направлении. Хотя здоровье Эйтхана значительно улучшилось, у него все-таки продолжала болеть спина, и они вынуждены были часто останавливаться на отдых. К заходу солнца они достигли леса, темные заросли неясно вырисовывались на дальнем краю дикого луга. На краю леса до сих пор стоял массивный каменный столб, неопровержимо свидетельствующий о том, что деревья - собственность давно умершего лорда, когда-то владевшего этим лесом.

- Я не хочу в темноте попасть в какую-нибудь неприятность, - сказал Эйтхан.

- Вполне с тобой согласен. Мы разобьем лагерь здесь, воды в реке достаточно.

Пока Эйтхан занимался лошадьми, Мэтен пошел к краю леса за дровами для костра. Вместе с ним увязалась толпа дикого народца, они метались вокруг него или же прыгали позади, стая зеленых, бородавчатых карликов, три громадных желтых существа с раздутыми животами и красными клыками, и его верная голубая фея, примостившаяся у него на плече и перебирающая своими крошечными пальчиками его волосы.

- Мне надо будет сегодня попеть для нас. Давно мне уже не хотелось сделать это, но, наверное, судьба наша сделала поворот.

Но когда пришло время взяться за арфу, Мэтен почувствовал, что душа у него еще неспокойна и он не сможет обрести равновесие только в одной балладе или декламации. Он провел пальцами по струнам и начал играть отрывки из разных песен и заниматься импровизацией. Эйтхан, лежа на животе, вскоре уснул, уткнувшись лицом в сложенные под головой руки, но дикий народец не расходился до последней ноты, их огромная толпа растянулась за огнем костра через весь луг. Мэтен ощутил трепет, как будто он играл при королевском дворе, в дворцовом зале, окруженный толпой королевских вассалов. Замолкнув, он скорее почувствовал, чем услышал внушающие суеверный страх аплодисменты; потом, неожиданно, все исчезли. Мэтен вздрогнул и отложил арфу в сторону.

Прикрыв валежником костер, Мэтен, ничего не могущий поделать с охватившим его беспокойством, решил немного пройтись по лугу. Не слишком далеко от них неясно вырисовывался край леса, Мэтен скорее не видел, а ощущал его присутствие, казалось, от него исходили пары заброшенности. Мэтен был уверен, что там скрываются не только беглецы. Ему пришло в голову, что в то время как продолжающиеся войны были трагедией для людей, для дикого народца они были благословением, возвращающим им земли, когда-то отобранные и покоренные людьми. Мэтен стоял на затихшем лугу, и ему казалось, что он слышит слабые звуки музыки, эхо его собственных песен. Он снова конвульсивно вздрогнул и поспешил назад к безопасному лагерю.

Утром он проснулся оттого, что кто-то с силой тянул его за волосы, боль была жгучая; оказалось, что таким образом его будила голубая фея. Когда он прикрикнул на нее, она бесшумно рассмеялась, демонстрируя свои острые, как иглы зубы. Лежащий рядом Эйтхан еще спал, но сон его был неспокойный, он крутился и потягивался, как человек, готовый каждую минуту проснуться.

- Слушай внимательно, малышка, - сказал Мэтен голубой фее. - Где-то в лесу есть много людей похожих на меня и Эйтхана, воинов с мечами. У них тоже много лошадей, живут они в каменном доме. Ты не смогла бы отвести меня туда?

Она надолго задумалась, затем согласно кивнула и тут же исчезла. Мэтен думал, что она не поняла его, или попросту забыла о его просьбе, но как только они были готовы продолжить свой путь, она снова появилась на берегу реки, подпрыгивая и пританцовывая, она показывала на север.

- Я не думаю, что этот болван тавернщик рассказал тебе, где находится это место, - сказал Эйтхан.

- Да, рассказ его был довольно туманным. Я попытаюсь найти дорогу туда, но боюсь, что придется немного поплутать. Его предостережение было как нельзя кстати, потому что представление спиритов о том, как надо показывать дорогу оставляло желать много лучшего. Как только друзья повернули на север, к фее присоединились два серых карлика, но они без конца щипали друг друга и отвлекались от своего задания. Когда они уже зашли глубоко в лес, дикий народец вдруг исчез, оставив Мэтена и Эйтхана одних, и они вынуждены были несколько миль идти по оленьей тропе. Мэтен подумал было, что они вообще бросили их, но тут они появились снова, щипля за шею его лошадь, дергая за седло и увлекая на едва заметную тропинку. Несмотря на ворчание Эйтхана (это был хороший признак того, что он приходит в себя), Мэтен настоял на том, чтобы они следовали этой тропе. Всякий раз, когда она разветвлялась, он без колебаний следовал за голубой феей-эльфом. К обеду Мэтен совершенно заблудился, теперь у него не оставалось иного выхода, как продолжать следовать за спиритами. Прыгая с дерева на дерево, они кривлялись, хихикали и показывали в самых разных направлениях, но Мэтен уверенно шел за голубой феей, которая грозилась отколотить серых ребят за то, что они сбивают ее с толку.

- Мэдо, я полагаюсь на бога и лошадь, и надеюсь, что ты знаешь, что делаешь.

- Также, как и я. У меня отвратительное чувство, что мы можем здесь заблудиться.

Эйтхан с артистичностью, достойной барда, застонал. Но Мэтен вскоре после своих горьких слов увидел, что маленькая фея привела их к большой окруженной пнями поляне. Посредине поляны стояла бревенчатая хижина, в отличие от всех виденных до сих пор им домами, имевшими круглую форму, она была прямоугольная. Крыша была соломенная, из трубы лениво вился дымок.

- Что ты, черт побери, нашел? - с досадой спросил Эйтхан. - Здесь не могут поместиться банды наемников.

- Конечно не могут. Скорее всего, здесь живут беглые рабы, о которых упоминал тавернщик.

На их голоса из хижины вышел человек. Это был самый низенький мужчина из всех, кого до сих пор доводилось видеть Мэтену, его рост был не более пяти футов, но у него были широченные плечи и тяжелые, как у миниатюрного кузнеца, руки. Ноги его были пропорциональны его росту, по выпущенной поверх бриг шерстяной рубахи спускалась черная борода. В руках у него был длинный топор лесоруба, который он держал наизготовку, как оружие.

- Кто вы такие, парни? - спросил он грубым, гортанным голосом.

- Никто более, как заблудившиеся путешественники, - ответил Мэтен.

- Больше похоже, что воры. - Парень поднял топор. - И что занесло вас в эти заросли?

- Мы искали добровольческие отряды, - вмешался Эйтхан. - Тавернщик из Гатмера сказал, что они могут квартировать в этом лесу.

- Все, что мы хотим, так это только узнать, примут ли они нас, сказал Мэтен. - Клянусь, что мы не воры, и я не знаю, что можно украсть у такого отшельника, как вы.

Мужчина задумался, тем не менее, топор его оставался наготове. Когда Мэтен посмотрел на его лезвие, то чуть не воскликнул от удивления. Хотя металл сиял как серебро, его край был острый, как у стали, на нем не было ни одной засечки.

- Послушай, - сказал Эйтхан, - мы будем более чем рады уйти и оставить тебя одного, если ты только покажешь, как выбраться из этого проклятого леса.

- Возвращайтесь той же дорогой, которой пришли, разумеется.

- Добрый господин, я же говорю вам, что мы заблудились, - быстро сказал Мэтен, потому что ему не понравились огоньки, блеснувшие в глазах Эйтхана.

- В самом деле? Меня вы нашли довольно легко.

- Да, я шел за... - Мэтен вовремя замолчал.

Как будто бы зная, что он думает о ней, голубая фея внезапно появилась у него на плече, целуя его волосы.

Мужчина изумленно уставился на него, затем опустил топор, опершись на него как на посох. Он бросил украдкой быстрый взгляд на Эйтхана, который, разумеется, ничего не видел, затем невольно улыбнулся Мэтену.

- Ладно, наверное, я все же могу отвести вас к старому дому, ваши лошади после путешествия по лесу выглядят неважно. Там, у того большого пня есть ручей, напоите их сначала. Между прочим, меня зовут Ото.

- Меня зовут Мэтен, а это Эйтхан. Спасибо за помощь. Вы знаете эти отряды?

- Кое-что. Зимой я выполнял для них кое-какую работу, я кузнец, видите ли.

Теперь настало время удивляться Мэтену. Что может делать кузнец в этой чащобе? Потом он сообразил, что видно у Ото есть причины здесь скрываться.

- Их командир, Карадок, неплохой человек, учитывая их занятие, - продолжал Ото, - он хочет, чтобы я отправился с ними на юг. Я думаю над этим предложением.

Пока Эйтхан поил лошадей, Ото сходил в хижину и вернулся одетый поверх рубахи в кожаную безрукавку, в руках у него был второй топор. У топора была длинная, обвитая металлом рукоятка, очевидно, он служил оружием, но Ото ловко прочищал им дорогу среди кустарника и низко висевшими над головами ветвями деревьев. Тропа была такая узкая и извилистая, что они должны были спешиться и вести лошадей следом за собой. Далеко за полдень они вышли на огромную поляну, занимавшую акров пять, и увидели высокие каменные стены, сразу было понятно, что это дворянский охотничий дом. Деревянные ворота давно уже отсутствовали, был виден брок, который сохранился в довольно приличном виде, полуразрушенные хозяйственные постройки.

Навстречу им вышел сам Карадок. Ото представил своих спутников. Карадок был рослым, стройным мужчиной с длинными, крепкими руками врожденного фехтовальщика, с высокими скулами и светлыми волосами южанина. Он был приблизительно возраста Эйтхана, где-то лет тридцати пяти. Несмотря на род его деятельности, которую нельзя было назвать благородной, было в нем что-то такое, что впечатляло - то, как гордо он держался, каким проницательным взглядом осмотрел всех прибывших, в этом взгляде угадывался большой жизненный опыт.

- Так как тебе нужны тела для продажи, то я доставил тебе парочку, - сказал Ото.

- Это интересно, - ответил Карадок, одарив их приятной улыбкой.

- Тот, у которого на рубашке эмблема Кантрэйского вепря - Эйтхан, а одетый как фермер, но с мечом в руке - Мэтен, - объяснил Ото.

- Когда-то я выглядел так же, как и вы, - заметил Карадок. - Оставил войско в Керморе... довольно внезапно. Не попрощался по-настоящему с моим лордом. Судя по состоянию твоей рубашки, Эйтхан, на спине у тебя шрамы.

- Более чем достаточно, но будь я проклят, если я расскажу тебе, почему это случилось.

- А я и никогда не спрошу. Ну, а теперь, ребята, ближе к делу. Я никого не беру просто так. Если вы не умеете сражаться, вы погибнете в драке и мы избавимся от вас. Если вы умеете драться, получите свою часть монет. И запомните: Я командир этой своры собак. Если вы причините мне малейшее беспокойство, я вышибу из вас дух. Зарубите себе на носу: вы должны беспрекословно подчиняться приказам!

Как только они вошли в форт, стало ясно, что имел в виду Карадок. Вместо куч грязи, которые опасался увидеть Мэтен, кругом была образцовая чистота, порядка было не меньше, чем в бараках войск лордов. В отряде было тридцать шесть человек, снаряжение их было в порядке, лошади в хорошем состоянии, с достаточным запасом корма, дисциплина в отряде была строже, чем в старом отряде Мэтена. Когда Карадок представил новых рекрутов, их встретили с таким искренним уважением, что Мэтен начал сомневаться, туда ли он попал. Вместе с ним зашел и Ото, он слушал Карадока, задумчиво поглаживая бороду, но не произнес ни слова, пока они снова не вышли наружу, с тем, чтобы Мэтен с Эйтханом расседлали своих лошадей и сняли с них упряжь.

- Ну, Ото, - сказал Карадок, - скоро мы отправляемся в путь. Пойдешь с нами в Элдиф?

- Можно было бы. Я привык к вам, а особенно к тому, что вы платите кузнецу за работу несравненно больше, чем эти вонючие рабы в лесу.

- Ну, так в чем же дело, тем более что тебе понравился Элдиф, когда мы были там однажды.

- Ха! Я бы этого не сказал. Они без конца говорят, что в венах Элдифа течет кровь эльфов.

- Я бы не сказал, что согласен с тобой, - страдальчески поморщился Карадок. - Несмотря на то, что восхищаюсь твоим искусством кузнеца, должен тебе сказать, что ты мыслишь узко. Конечно же, они правы!

- Можешь говорить что угодно, но кровь эльфа делает человека ненадежным.

- Я бы не судил о людях в зависимости от их принадлежности к тому или иному роду. - Карадок потрогал серебряное острие топора Ото. - Но можешь говорить о эльфах все что тебе угодно, пока ты творишь такое колдовство над металлом. Когда мы будем богаты как лорды и самым знаменитым отрядом в Дэвери, ты сделаешь нам мечи из своего волшебного металла.

- Ха! Тебе, друг мой, надо быть королем, чтобы позволить себе такое. Тебе чертовски повезет, если ты когда-нибудь будешь настолько богат, что сможешь заказать себе клинок из такого металла.

После того, как Мэтен и Эйтхан расседлали и накормили своих лошадей, один из воинов отряда, которого звали Стевек, подошел к ним, чтобы помочь отнести их снаряжение в брок. Подняв большой кожаный мешок, в котором лежала арфа Мэтена, он, улыбнувшись, спросил:

- Кто из вас бард?

- Я, - ответил Мэтен, хотя я скорее не бард, а гертфин. Я могу петь, но у меня нет профессиональных знаний барда.

- Причем тут это? Талант барда - это подарок судьбы. - Повернувшись к Карадоку, он крикнул: - Послушайте, капитан, мы заимели собственного барда!

- Теперь нам остается как лордам есть с серебряных тарелок, - но лучше было бы, если бы он появился у нас зимой, когда вы не знали, чем заняться. Ну, ладно, достаточно об этом. Мэтен, если ты и в самом деле хорошо поешь, то будешь свободен от работ по кухне, и дежурств по уборке конюшни, но я надеюсь, что ты сочинишь песни о наших битвах, также как ты делал это для лорда.

- Я буду стараться изо всех сил, чтобы петь, как мы того заслуживаем.

- Лучше, чем мы того заслуживаем, дружище, иначе твой голос будет похож на кошачий крик на крыше.

После простого обеда, состоящего из оленины и репы, Мэтену представилась возможность продемонстрировать свой талант. Они сидели у расшатанного, полусгнившего стола в бывшем гостином зале лорда. Едва кончив петь, Мэтен почувствовал, что место в отряде ему обеспечено. Люди слушали его как зачарованные, не замечая или не обращая внимания, когда он слегка фальшивил или сбивался с ритма. После долгой зимы, когда у них не было иного развлечения, кроме игры в кости или дочки кузнеца, они приветствовали его как лучшего барда, служащего при королевском дворе. Этой ночью он пел им, пока не охрип, лишь после этого они с неохотой отпустили его. Конечно же, лишь Мэтен и Ото знали, что в зале были и другие слушатели, которые с не меньшим вниманием, чем люди, слушали барда.

Мэтен долго не мог уснуть, слыша знакомые звуки храпа спящих рядом людей. Он снова был в военном отряде, снова был в своей старой жизни; все было так знакомо, что проведенные в Брин Торейдике месяцы казались сном. Прошедшая зима казалась утерянным раем, у него была хорошая компания, в его распоряжении была женщина, перед ним на мгновение мелькнул свободный, невиданный доселе им мир Двуумера, мелькнул, и тут же перед ним захлопнули дверь. Он снова был на войне, обесчещенный рыцарь, единственной целью которого было заслужить уважение у таких же обесчещенных людей. По крайней мере в Кантрэе осталась Белиан, которая ждет сына, маленькую жизнь, которая останется после него и который со временем станет лучшим фермером, чем был его отец воином. С мыслями о ребенке он, наконец, уснул. На губах у него блуждала улыбка.

В тот же день, когда Мэтен покинул Брин Торейдик, Невин потратил не один час, закрывая на лето пещеры и грузя на мула лекарственные травы и снадобья. Его ожидало путешествие в более чем девятьсот миль с остановками в местах, связанных с его далеко идущими планами. И вот эти-то остановки были самой ответственной частью его пути. Если он хочет преуспеть в создании короля, отмеченного Двуумером, ему необходима помощь его могущественных друзей, в особенности духовенства. Также ему необходимо найти подходящего для его плана человека, в венах которого текла бы королевская кровь. - В этом заключается самая большая трудность, - подумал Невин.

Первая неделя путешествия была легкой. Несмотря на то, что дороги Кантрэя были переполнены военными отрядами, собирающимися в Форт Дэвери для летних боев, его никто не беспокоил, очевидно всем им было не до жалкого старого знахаря, едущем на идущем легкой иноходью муле. На Невине был заплатаный коричневый плащ, голову покрывали белые волосы, признак почтенного возраста, что требовало соответствующего уважения от местных рыцарей. Он следовал вдоль Конабера до его соединения с Рекой Нерр неподалеку от города Муир. На городе лежал отпечаток памяти двух столетий. Невин, как это он всегда делал бывая в Муире, отправился в последний уголок дикого леса бывший теперь охотничьими угодьями южного рода Боар. В гуще старых дубов стояла древняя, покрытая мхом пирамида из камней, обозначавшая могилу Брангвен Фалконской, женщины, которую он любил, обесчестил и потерял много лет тому назад. Он чувствовал себя в некотором отношении глупо, совершая сюда паломничество - тело ее давно сгнило, а душа ее несколько раз возрождалась после того ужасного дня, когда он вырыл эту могилу и насыпал над ней груду камней. Но это место означало для него еще что-то, он мог поклясться, что оно было причиной его неестественно долгой жизни.

Из уважения к могиле, хотя они и не имели понятия, чья она была, лесничие Боаров не трогали пирамиду из камней. Невину было приятно отметить, что кто-то даже вставил на место несколько выпавших камней и повырывал сорняки около ее основания. Это было небольшое проявление порядочности в том мире, где это понятие находилось на грани исчезновения. Некоторое время он сидел на земле, наблюдая за танцующими на пирамиде пятнами света и размышляя о том, когда он снова встретит душу Брангвен. С помощью медитации он кое-чего достиг; ее душа возродилась, но она была еще ребенком. В конце концов он пришел к уверенности, что каким-то образом его приведет к ней Мэтен. В жизни после жизни его - вэйр была связана с ее, и в самом деле, в его последней жизни он сопровождал ее до самой смерти, они были тесно связаны цепями вэйр, судьбы.

Покинув Муир, Невин направился в Форт Дэвери, чтобы своими глазами посмотреть на человека, притязавшего на роль короля Святого Города. Жарким весенним днем, когда солнце было таким же тусклым, как пыль на дороге, он подъехал к берегам Гверконет, огромному озеру, образованному слиянием трех рек, и дал возможность лошади и мулу немного отдохнуть на заросшем тростником берегу. С ним были двое молодых священнослужителей Белу, бритоголовые, одетые в туники на подкладках. Они тоже путешествовали в Святой Город. После любезного разговора, они решили ехать вместе.

- И кто сейчас верховный жрец? - спросил Невин. - Я жил в Кантрэе и довольно продолжительное время не общался со священнослужителями.

- Его святейшество Гверговен, - ответил более старший из двоих.

- Понятно. - У Невина защемило сердце. Он слишком хорошо помнил Гверговена как человека, который подобно хорьку занимается вынюхиванием различных тайн.

- Скажите мне еще вот что, - продолжал Невин, - я слышал, что Боары Кантрэйские - люди, за которыми следят в дворцовых кругах?

Хотя они были совершенно одни на дороге, младший священник, отвечая, понизил голос. - Да, так оно и есть, но многие ворчат по этому поводу. Я знаю, что его святейшество довольно раздраженно настроен против них.

Наконец, они пришли в город, высоко возвышающийся на четырех холмах позади двойного кольца каменных крепостных стен. Деревянные ворота были обиты железом, по обе стороны стояли охранники в густо расшитых рубахах. Но как только Невин вошел в ворота, впечатление великолепия исчезло. Когда-то эти стены окружали процветающий город; теперь многие дома стояли запущенные, с поросшими сорняками дворами и выбитыми стеклами, ветер гнал по грязным улицам гнилую солому. Большая часть города лежала в руинах, превратясь в груды камней, обуглившихся и гнилых бревен. За последние сто лет город выдержал столько осад, предпринимал столько ответных атак, что, по-видимому, ни у кого уже не осталось ни сил, ни денег, ни даже надежды на его восстановление. Оставшиеся в живых жители города жили в центре, между двумя холмами, их осталось едва ли больше, чем во времена короля Брана. По улицам бродили воины, бесцеремонно отталкивающие встречающихся им на пути жителей города. Невину казалось, что все встречные мужчины были воинами одного или другого лорда, а каждая встречная женщина смирилась с неизбежностью угождать им.

Первый постоялый двор, который он нашел, был крошечным, грязным, полуразвалившимся. Он был немногим больше, чем обычный дом, разделен на помещение таверны и несколько комнат для постояльцев. Но Невин все-таки остановился здесь, так как ему понравился хозяин постоялого двора Драут, худощавый пожилой мужчина с белыми, как у самого Невина, волосами и с улыбкой на устах, которая свидетельствовала о неисчерпаемом чувстве юмора, который сумел сохранить этот человек среди руин и всеобщего запустения. Когда он узнал, что Невин знахарь, то настоял, чтобы тот не платил за постой.

- В конце концов, я такой же старик, как и вы, а стоимость моего жилья почти равна стоимости ваших трав. Зачем платить мне деньги, чтобы я потом тут же вернул их вам?

- Верные речи. Да... старость! Всю свою жизнь я изучал человеческое тело, но клянусь, старость причиняет такие страдания, о существовании которых я даже не подозревал.

Первую половину дня Невин провел в таверне, готовя снадобья для букета болячек Драута и выслушивая в ответ местные сплетни, которые, в конечном итоге, все замыкались на королевском дворе. В Форте Дэвери даже самые последние бедняки осведомлены, что там происходит. Эти сплетни заменяли им бардов, а королевская семья была единственным источником их самоутверждения. У Драута был особенно богатый и достоверный источник всех слухов: его младшая дочь, которой сейчас было уже за сорок, работала в королевской кухне, и у нее было множество возможностей подслушать пересуды таких высокопоставленных слуг, как камергера и управляющего дворцовым хозяйством. И теперь Драут пересказывал Невину последние новости. Из них следовало, что Боары имели такое влияние на короля, что это грозило скандалом. Все говорили, что Тибрен, Боар Кантрэйский, был близок к тому, чтобы самому стать королем.

- И теперь, когда король так болен, наши вассалы так бедны, а его жена так молода, Тибрен вдовец и все... - Драут драматично замолчал, потом продолжил: - Вы не представляете, что только не приходит в голову нашим людям!

- Почему? Очень даже представляю. Но позволят ли жрецы так быстро выйти замуж вдове?

Драут недвусмысленно потер указательным и большим пальцами.

- Ах, дьявол! - пробурчал Невин, - неужели все так уж плохо?

- Ничего больше не осталось, как дать денежную взятку жрецам. Они уже получили дарственные на все, какие хотели земли и узаконенные концессии.

После всего услышанного Невин понял, что встреча с Гверговеном, если даже он сумеет добиться ее, будет простой тратой времени.

- Но что у короля за болезнь? Ведь он еще молодой человек.

- Прошлым летом он получил тяжелое ранение. Мне довелось быть на королевской дороге, когда его несли домой. Я покупал на базаре яйца, когда услышал звуки горна и суматоху. Я видел лежащего на носилках короля, он был белый, как снег. Но он выжил, хотя мы все думали, что еще зимой посадят на трон его малолетнего сына. Однако, он так и не вылечился до конца. Моя дочь говорит, что его кормят специальной пищей. Все мягкое, никаких специй, мясо хорошо проваренное, пюре из яблок и тому подобное.

Невин страшно удивился: говорили, что король был ранен в грудь, при таком ранении не требовалось никакой специальной диеты. Он начал подозревать, что кто-то специально старается ослабить короля, по всей вероятности для того, чтобы освободить место для Тибрена из рода Боар.

Чтобы все выяснить, надо было поговорить с целителями короля. Утром взяв нагруженного мула, он отправился ко дворцу, расположенному на северном холме. Кольцо за кольцом, дворец окружали заградительные стены, одни из камня, другие, сделанные из земли, они поднимались по склону холма. У ворот каждой стены Невина останавливала стража и спрашивала, по какому делу он идет, но узнав, что он знахарь с лекарственными снадобьями, они каждый раз пропускали его. Наконец, за последней стеной, на самой вершине холма раскинулся сам дворец с наружными и хозяйственными постройками, домами для слуг. В центре, как аист среди цыплят, возвышалась шестиэтажная башня (брок), окруженная четырьмя более низкими башнями. Если все защитники полягут, атакующим надо будет с боем проходить через лабиринты многочисленных коридоров и комнат, чтобы добраться до самого короля. За все годы войн дворец никогда не был взят боем, его побеждал только голод.

Последний страж позвал слугу, который немедленно побежал в королевский лазарет с известием, что у ворот ждет знахарь. Минут через пять он вернулся и повел Невина в большое круглое каменное строение, находящееся позади комплекса башен. Там их встретил дородный человек с темными глазами, свирепо смотревшими из-под кустистых бровей, казалось, что хозяин этих глаз постоянно находится в ярости, он отрекомендовался как Гроден, главный хирург, и, несмотря на грозную внешность, голос его звучал при этом довольно мягко.

- Знахарь всегда у нас желанный гость. Показывайте ваш товар, господин хороший. Я думаю, что вон тот стол у окна подойдет вам, там достаточно света и свежего воздуха.

Пока Невин выкладывал пакеты с сушеными целебными травами, корой деревьев и высушенными кореньями, Гроден привел своего ученика Каудера. Это был молодой человек с волосами цвета соломы, узкими голубыми глазами и таким остро очерченным подбородком, что казалось, им можно было резать сыр. Парень косолапил, отчего походка у него была как у моряка. Двое хирургов рассортировали товар Невина и для начала отложили в сторону все его запасы валерианы, девясила и корня окопника.

- Сомневаюсь, что вы когда-нибудь спускаетесь к морскому побережью, - нарочито небрежно сказал Гроден.

- Да, этим летом я подумываю о том, чтобы проскользнуть сквозь линию военных действий. Обычно бойцы не очень-то обращают внимания на старика. А вам что-нибудь там надо?

- Красная ламинария, если вы сможете достать ее, и немного морского мха.

- Они облегчают боль в желудке и в кишечнике. - Невин на мгновение заколебался. - Послушайте, до меня дошли слухи об особенном так называемом ранении нашего короля.

- Так называемом? - переспросил Гроден, внимательно рассматривая пакет с корой бука.

- Ранение в грудь, после которого необходима специальная диета.

Губы Гродена слегка тронула кривая усмешка.

- Несомненно, это отравление. Рана великолепно зажила. Когда король был еще слаб, кто-то подложил в мед яд. С большим трудом мы спасли его, но его желудок покрыт язвами и кровоточит, как вы уже, наверное, догадались; кровь есть и в его стуле. Но мы стараемся держать все это в тайне от простого народа.

- О, от меня никто ничего не узнает, заверяю вас. У вас есть какие-нибудь мысли по поводу, что это был за яд?

- Ума не приложу. Вы знаете целебные травы. Как вы думаете, что это могло быть? Когда его рвало, ощущался сладковатый запах, что-то наподобие того, как если бы розы смешали с уксусом. Смешно звучит, что яд пахнет как духи, но вот, что еще странно: паж короля пробовал мед, но у него не было ни малейшего болезненного эффекта. Я знаю, что яд был в меде, потому что осадок в бокале был странного розового цвета.

Невин на некоторое время задумался, мысленно перебирая цепочку своих профессиональных знаний.

- Так, - сказал он наконец, - я не могу назвать это растение, но могу поклясться, что оно из Бардека. Я слышал, что тамошние отравители часто используют две эссенции одновременно, губительны они только в сочетании друг с другом, в то время как каждая сама по себе безвредна. Несомненно паж попробовал только одну из составных частей, находящуюся в меде, стоящем на столе, второй паж попробовал мед из другой чаши, находящейся в спальне. Король же, увы, пил из обеих чаш и два ингредиента в его желудке превратились в яд.

Когда Невин излагал свою догадку, Гроден выглядел потрясенным, в его глазах был такой неподдельный гнев, что старик тут же мысленно снял с него малейшее подозрение. Каудер также выглядел крайне встревоженным.

- Я занимался специальным исследованием известных со старых времен растений, - сказал молодой хирург, - но мне так и не удалось обнаружить этот мерзкий яд. Если он и в самом деле появился из Бардека, то это все объясняет.

- Так оно и есть, - сказал Невин. - Ладно, господа хорошие, я сделаю все, что в моих силах, чтобы доставить вам красную ламинарию и другие смягчающие средства, но я вернусь только к осени, не умрет ли до этого времени король?

- Нет, если не получит никакого нового яда. - Гроден швырнул пакет с корой бука на стол. - О, боги, вы даже не можете представить себе, насколько беспомощным я себя чувствую! Я борюсь, чтобы уничтожить последствия одного яда, а в это время кто-то несомненно замышляет второе преступление!

- Кого-нибудь допрашивали в связи с этим отравлением?

- Разумеется. - Внезапно Гроден насторожился. - Хотя ничего не выяснили. Мы подозреваем, что это шпион из Кермора.

- О, я готов был поклясться, что ты скажешь именно это! - подумал про себя Невин; тем не менее, может быть и так, если в Керморе есть Боары. Покончив с делами, Невин с интересом осмотрел место, где живет король, в этом он не отличался от любого другого посетителя. Каудер, оказавшийся добросердечным парнем, провел ему обзорную экскурсию по полу-народным садам и внешним постройкам. Невин лишь слегка использовал Двуумер и почувствовал, что дворец был наполнен разложением, предзнаменование пришло к нему в виде запаха гниющего мяса и ползающих по камням мясных червей. Он как можно быстрее отогнал от себя это видение; ему все было ясно.

Идя по направлению к воротам, они увидели группу возвращающихся благородных охотников: гвербрета Тибрена Боарского со свитой слуг и идущими позади него егерями, рядом с гвербретом ехала его вдовствующая сестра. Отводя своего мула в сторону, с дороги благородных господ, Невин заметил, каким тоскующим взглядом следил за леди Меротой Каудер. Ей едва исполнилось двадцать, длинные светлые волосы молодой женщины были скручены в свободный узел под черным вдовьим шарфом. У нее были широко открытые зеленые глаза и совершенные черты лица. Вдова была поистине прекрасна, но глядя на нее, Невин испытывал чувство отвращения, никогда ранее не встречалась ему столь отталкивающая женщина. У Каудера же, по всей видимости, было совершенно противоположное мнение. К большому удивлению Невина, проезжая мимо Каудера, леди Меротой одарила молодого человека ослепительной улыбкой и махнула ему своей изящной, одетой в перчатку, ручкой. Каудер низко поклонился ей в ответ.

- Послушай, парень, - со смешком сказал ему Невин, - ты слишком высоко замахиваешься.

- Разве я сам не понимаю этого? Не будь я калекой, я был бы таким же благородным, как и она.

- О, прости меня, я совсем не это имел в виду.

- Я знаю, добрый господин, знаю. Боюсь, что годы насмешек сделали меня слишком чувствительным.

Каудер поклонился старику и заспешил прочь своей переваливающейся походкой, приволакивая за собой ногу. Невин корил себя за досадный промах; жестокая штука, иметь физический недостаток в мире, где все, и мужчины, и женщины, поклоняются воинам. Но как выяснилось этим же днем, Каудер не держал на него зла. Сразу же после захода солнца он пришел к Невину на постоялый двор, настоял на том, чтобы угостить его большой кружкой пива. Они сели за стол неподалеку от входа.

- Я хочу узнать о ваших запасах лечебных трав, добрый господин, - обратился к Невину Каудер, - у вас нет случайно коры северного вяза?

- Вот это да! Я не торгую травами, вызывающими выкидыш, парень.

Каудер вздрогнул и начал пристально изучать содержимое своей кружки.

- Ну что же, - сказал он наконец, - по крайней мере, действие коры более безвредно, чем белены.

- Вне всякого сомнения, но встает вопрос, а зачем вообще делать аборты? Должен сказать, что в теперешнее время каждый новорожденный - драгоценность.

- Не совсем так, если он не от своего мужа. И, пожалуйста, не надо презирать меня за это. Много знатных женщин проводят лето при дворе, месяцами их мужья отсутствуют, принимая участие в военных баталиях, за это время, как вы знаете, многое случается... потом они приходят ко мне в слезах, и...

- Несомненно, предлагают вам серебро.

- Это не деньги!

- В самом деле? Что же тогда? Это единственный случай в вашей жизни, когда женщины о чем-то умоляют вас?

Глаза молодого человека наполнились слезами, и Невин пожалел о своей жестокости. Он отвел взгляд, чтобы дать Каудеру возможность незаметно вытереть слезы с лица. Супружеская неверность заботила Невина больше, чем аборты. Думая о знатных женщинах, об их однообразной, монотонной жизни, полной всевозможных бесконечных ограничений, когда в основном ценилась только их гордость и безупречная репутация, некоторые не выдерживали такого монотонного существования и, в поисках развлечений, начинали сперва заниматься недозволенными делами, вынужденные потом скрывать результаты своих приключений, приводили Невина к мысли, что королевство загнивает изнутри. Что же касается абортов, Двуумер учит, что душа приходит в утробный плод только на четвертый-пятый месяц после зачатия; любые аборты, произведенные до этого времени, это лишь удаление комка плоти, а не живого ребенка. Вряд ли знатные дамы ждали до пятимесячного срока, когда результаты их неблаговидного поступка были налицо, несомненно Каудер разрешал их проблемы задолго до того, когда утробный плод становился живым существом.

- Погоди-ка! - Невина внезапно пронзила одна мысль. - Ты никогда не использовал спорынью, маленький дуралей?

- Никогда! - искренне воскликнул Каудер, голос его при этом сорвался на писк.

- Хорошо. Это могло привести к тому, что одна из твоих знатных пациенток могла умереть или сойти с ума и ты был бы по шею в дерьме.

- Я знаю это. Но если я не сумею найти снадобий для этих дам, они будут брошены их мужьями и, скорее всего, попытаются избавиться от ребенка каким-нибудь другим способом, обратясь к старым ведьмам или деревенским знахаркам, и тогда они наверняка умрут.

- Ты обладаешь такой силой убеждения, что тебе впору быть жрецом.

Каудер попытался улыбнуться, но у него ничего не вышло, он выглядел как ребенок, которого только что несправедливо выбранили.

Неожиданно Невин почувствовал, как вокруг него сгущаются силы Двуумера, вкладывая в его уста слова:

- Ты не можешь спокойно продолжать заниматься такими делами. После смерти короля его убийцам потребуется козел отпущения. Им окажешься ты, так как ты занимаешься этим подпольным врачеванием. Будь готов скрыться при первом же признаке того, что король умирает. Может Тибрен Боарский узнать о том, чем ты занимаешься?

- Он мог, леди Меротта... Я думаю... о, боги! Кто вы такой?

Неужели ты не можешь распознать влияние Двуумера, слыша эти слова? Боар использует свидетельства своей сестры, обернет их против тебя и должен будет колесовать тебя, чтобы отвести подозрения от самого себя. На твоем месте я бы скрылся заранее, до того, как они выследят тебя как цареубийцу.

Каудер так резко вскочил на ноги, что опрокинул обе пивные кружки, и свою, и Невина, и бросился к двери.

Хотя старик Драут бросил при этом вопросительный взгляд на Невина, он одновременно пожал плечами, как бы давая понять, что это его не касается. Невин поднял с пола кружки, затем обернулся лицом к камину, в котором тлели торфяные брикеты. Как только он мысленно обратился к Адерину, тут же возник образ его старого ученика с его огромными темными глазами и вздымающимися надо лбом остроконечными прядями седых волос, похожих на рожки серебряной совы.

- Ну и как продвигается твой план? - послал ему мысль Адерин.

- Довольно успешно, я полагаю. Я узнал одну очень важную вещь. Я скорее умру, чем посажу на трон любого короля из Кантрэйя.

- Все настолько плохо?

- От дворца исходит зловоние как от самой большой навозной кучи в самый знойный длинный летний день. Я не представляю, как здесь может вырасти юная душа без того, чтобы не быть подвергнутой разложению с самого рождения. Я не хочу даже тратить время, на разговор со здешними жрецами, они разложены, как и все остальные, их развращению нет предела.

- Уже лет сто я не видел тебя таким разгневанным.

- На протяжении сотни лет еще ничто так меня не раздражало. Наиболее порядочный человек изо всех, кого я здесь встретил - подпольный акушер. Тебе это о чем-нибудь говорит?

Плавающий среди пламени образ Адерина в отвращении закатил глаза.

Вскоре после того, как к отряду наемников примкнул Мэтен и Эйтхан, отряд покинул заброшенный охотничий дом. Хотя каждый строил предположения относительно того, куда они направляются, капитан ничего не говорил до самого утра отъезда. Когда все оседлали лошадей и выстроились безупречными рядами, которые сделали бы честь королевской гвардии, Карадок тщательно осмотрел их, затем осадил свою лошадь перед отрядом.

- Отправляемся в Элдиф, ребята. Среди нас слишком много людей, которые не могут позволить себе, чтобы их увидали в районе Форта Дэвери, где можно было наняться на службу Слумару, а я не осмелюсь показаться в Керморе. За зиму я скопил некоторое количество монет, так как жилье нам ничего не стоило, так что я думаю, мы можем прямо сейчас отправляться в путь.

Хотя никому не улыбалась перспектива покидать родные места и отправляться в чужую сторону, тем не менее, никто не высказал недовольства. Карадок помолчал, как бы ожидая ропота, потом пожал плечами и поднял руку.

- На дороге нас встретит с фургоном Ото. Вперед... марш!

Позвякивая широкими шляпками гвоздей на подковах, отряд четко развернулся, перестроился и начал гуськом, пара за парой выезжать из ворот. Как знак уважения барда, Мэтен ехал следующим за Карадоком во главе шеренги.

На протяжении нескольких последующих дней, по мере того, как они продвигались на юго-запад, стараясь делать это как можно быстрее, у Мэтена было более чем достаточно возможностей изучать их нового командира. Более всего его мучил вопрос, благородного происхождения Карадок, или нет. Это было чисто бардовское любопытство. Когда капитан обсуждал некоторые вопросы королевского законодательства или властно отдавал приказы, Мэтен был уверен, что он должен быть младшим сыном лорда. Когда дело касалось денег, он проявлял такую цепкую практичность, как старая крестьянка, что было совершенно несвойственно человеку благородного происхождения. Изредка Мэтен ронял намеки или полувопросы относительно прошлого во время их бесед, но Карадок никогда не попадался на эту приманку. Когда отряд останавливался на привал, Карадок ел в одиночестве, как лорд, а Мэтен делил костер с Эйтханом и небольшой группой дикого народца.

После недели путешествия, отряд пересек Авер Требек, это было в сотне миль западнее Форта Дэвери. Карадок приказал, чтобы все держали оружие наготове и были готовы ко всяческим неожиданностям. Так как они приближались к границе между территориями Кермора и Кантрэя, он послал вперед отряд разведчиков. Принятые меры предосторожности дали совершенно неожиданный результат. На второй день езды с оружием наизготовку, когда они, наконец, стали приближаться к границе Элдифа, отряд остановился для дневного отдыха на покрытом густой травой лугу, никогда не знавшем ни плуга, ни стад. Вернувшись, дозорные привели с собой путешественника, он был не вооружен, в богатой одежде, на великолепном скакуне, с ним был чудесный вьючный мул; и скакун и мул были, по всей вероятности, лучших кровей. Мэтен был удивлен, что бедняга до сих пор еще не раздет. Молодой рыжеволосый парень выглядел настолько испуганным, что Мэтену показалось, что он задается мысленно тем же вопросом.

- Он говорит, что идет из Форта Дэвери, - сказал дозорный, - поэтому мы и привели его сюда, может быть мы узнаем от него какие-нибудь новости.

- Хорошо, - сказал Карадок. - А теперь послушай, парень. Мы не собираемся ни перерезать тебе горло, ни даже грабить. Идем поедим со мной и Мэтеном.

В ответ незнакомец тяжело вздохнул, оглядел хорошо вооруженный отряд и снова вздохнул, на этот раз покорно.

- Хорошо, меня зовут... а... Клейт.

Карадок и Мэтен с трудом сдержали усмешки, видя эту неуклюжую ложь. Когда он слез с лошади, Мэтен увидел, что у него изуродована ступня, которая, казалось, теперь болела после долгого путешествия в седле. Во время еды, состоящей из хлеба с сыром, мнимый Клейт рассказал им то немногое, что он знал о движении отрядов в районе Святого Города. По свежим слухам силы севера планировали нанести сильный удар вдоль восточных границ Керморского королевства.

- Если это и в самом деле так, - задумчиво сказал Карадок, - нам незачем ехать наниматься в Элдиф. По всей вероятности, король Элдифа захочет предпринять попытку совершить рейд на Пайдон.

- О! - воскликнул Клейт, - так вы вольнонаемный отряд! Это легче.

- О, даже так? Большинство людей так не считают, - покачал головой Карадок, будто бы в изумлении перед наивностью парня.

- Ну и прекрасно. Кто за тобой охотится? Можешь сказать мне это не опасаясь? Я конечно опустился, но не настолько, чтобы предавать человека, надеясь получить награду за его голову.

Клейт принялся сосредоточенно крошить в руке хлеб.

- Если не хочешь, можешь ничего не говорить, - помолчав, сказал Карадок, - но подумай о том, чтобы продолжить путешествие вместе с нами, это будет для тебя гораздо безопаснее. Тебе хотелось когда-нибудь побывать в Элдифе?

- Как раз туда я и пытался добраться, и вы правы, говоря, что с вами будет безопаснее. Я никогда не держал в руке меча, я... а... ученый.

- Великолепно. Может, в один прекрасный день мне понадобится написать письмо.

Клейт выдавил из себя слабое подобие улыбки, но лицо у него оставалось мертвенно бледным. Тем не менее, когда отряд тронулся с места, он отправился вместе с ними. Он ехал на лошади в стороне от всех позади фургона Ото. Во время ночной стоянки Мэтен, сжалившись над ним, пригласил к своему костру. Хотя Клейт вынул из навьюченного на мула мешка еду, ел он мало, он просто сидел тихонько у костра и наблюдал затем, как Эйтхан полирует свой меч. Когда после еды Карадок пригласил их пройтись, чтобы поговорить, Клейт опять же почти ничего не говорил, в то время как капитан и бард лениво переговаривались о своих планах относительно Элдифа. Но, в конце концов, запинаясь, Клейт начал говорить.

- Я обдумал ваше предложение, капитан. В вашем отряде нужен хирург? Я всего год назад закончил обучение, но у меня огромная практика по уходу за ранами.

- Разрази меня гром! - воскликнул Мэтен, - так ты же на вес золота!

- Чертовски верно. - Карадок, склонив набок голову, пристально рассматривал молодого хирурга. - Я не любопытный человек и обычно не вмешиваюсь в личную жизнь моих ребят, но что касается тебя, то хочу задать тебе вопрос. Что может делать такой ученый человек как ты один на дороге, что могло заставить тебя отправиться в далекое путешествие?

- Вы имеете право знать правду. Во-первых, мое имя Каудер, я работал при дворе в Форте Дэвери. Я готовил снадобья для знатных дам, для того, чтобы избавить их от... а... ну... пятна... э... волнений, время от времени.

Карадок м Эйтхан изумленно переглянулись.

- Он имеет в виду аборты, - с усмешкой сказал Мэтен, ничего такого, что может беспокоить нас.

- Это может быть даже на руку в этой моей своре собак, - засмеялся Карадок. - Ну и прекрасно, Каудер, если ты докажешь мне свое искусство лекаря, то будешь получать свою долю как воин. Я знаю, что хирурги лордов в первую очередь оказывают помощь людям лорда, а наемникам - лишь если это придет кому-нибудь в голову. Мои люди умирали от потери крови, в то время как могли бы остаться в живых, окажи им своевременную помощь.

Мэтен случайно взглянул на Эйтхан и увидел, что тот с угрюмой подозрительностью пристально смотрит на Каудера.

- Говоришь, что ты из Форта Дэвери? - пересохшим голосом, почти шепотом спросил он Каудера. - Была ли среди твоих знатных леди Мерота Боарская?

Не требовалось никакого ответа, достаточно было видеть, как вздрогнул и залился краской Каудер. Эйтхан замер на мгновение, словно колеблясь, и стремглав бросился в темноту.

- Что, черт побери, произошло? - резко спросил Карадок.

Не отвечая, Мэтен кинулся за Эйтханом, через весь лагерь, в лунную ночь, к берегу реки. Наконец остановился и Мэтен схватил его. Так они стояли рядом, тяжело дыша и глядя на посеребренную лунным светом воду текущей мимо них реки.

- Имея дело с такой сукой, как эта, как ты можешь знать, что это твой ребенок?

- Я как ястреб не спускал с нее глаз на протяжении всей зимы. Если бы она хотя бы взглянула на другого мужчину, я убил бы его, и она это знала.

Вздохнув, Мэтен сел на землю, Эйтхан опустился рядом с ним.

- Нам неплохо иметь своего собственного хирурга, - сказал Мэтен, - ты сможешь примириться с Каудером?

- А кто его винит? Я убил бы ее. Иногда я мечтаю об этом, я представляю себе, как сжимаю в руках ее хорошенькую шейку и душу ее.

Неожиданно Эйтхан обернулся к Мэтену и бросился ему на грудь. Мэтен крепко обхватил его, давая возможность ему выплакаться, это были ужасные сдавленные рыдания мужчины, стыдящегося своих слез.

Двумя днями позже отряд пересек границу Элдифа. В то время северная часть провинции была почти что пустынной, леса и дикие луга, лишь изредка встречался форт какого-нибудь незначительного лорда или деревня свободных фермеров. Многие лорды с радостью нанимали военные отряды, так как подвергались постоянной опасности во время вооруженных рейдов, проходящих через их территорию - то с Пайдонского королевства на север, то с Дэвери на восток. Тем не менее, никто не мог платить столько, сколько, как считал Карадок, стоило его войско. В количестве тридцати семи воинов, с собственным кузнецом, хирургом и бардом, отряд Карадока был больше многих войск лордов северного Элдифа. Когда Карадок уже начал проклинать свое решение идти в Элдиф, отряд достиг нового города, Каменвейна. Город стоял на берегах реки со странным названием Эл, как раз на том месте, где с северо-востока в Эл вливала свои воды Авер Кантериел, имевшая еще более странное название.

Несмотря на то, что на этом месте на протяжении веков стояла деревня, всего двадцать лет назад гвербрет в Элрете решил, что королевству необходим город на слиянии рек. Так как война с Пайдоном могла вспыхнуть в любое время, он хотел создать для своих войск укрепленный город, окруженный защитными стенами. Найти поселенцев для города не составляло трудностей, так как множество младших сыновей благородных лордов горели желанием рискнуть двинуться с места, чтобы получить в собственное владение земли, сюда также стремилось множество подневольных людей, так как покинув землю, где они были рабами, они становились свободными людьми. Въехав в Каменвейн, отряд Карадока обнаружил здесь большой город, за крепостными стенами находилось с тысячу круглых домов, на стенах стояли орудийные и сторожевые башни.

Примерно в миле отсюда находился каменный форт тиэрина Мейноика, там Карадок нашел подходящие для его отряда условия найма, такие, которые искал. Хотя Мейноик и получал поддержку от гвербрета с юга, он ощущал нехватку воинов в своих огромных владениях, кроме того у него на руках была еще и личная война. Так как его род был относительно молодым и не имел должного авторитета, ему досаждали частные бунты. Уже на протяжении не одного года представителем смутьянов был некий лорд Пагвел.

- И вокруг себя он собирает таких же ублюдков, как он сам, - сказал Мейноик. - Они заявляют, что обратятся к гвербрету с просьбой назначить тиэринами их, чтобы не подчиняться мне. Я не могу с этим мириться.

Он и в самом деле не мог мириться с таким положением дел, так как в случае проигрыша он не только терял половину своих земель, но и становился посмешищем в глазах каждого элдифца. Крепкий, мускулистый, с густой проседью в иссиня-черных волосах, Мейноик так и пылал гневом, энергично расхаживая перед отрядом, сидящем в седлах позади ворот Форта Мейноика. Карадок и Мэтен следовали за лордом на почтительном расстоянии, в то время как лорд внимательно осматривал проницательным взором лошадей и снаряжение воинов.

- Очень хорошо, капитан. По серебряной монете в неделю на человека, ваше содержание, ну, и конечно, я заменяю каждую павшую лошадь.

- Очень великодушно с вашей стороны, милорд, - сказал Карадок. - Для мирного времени.

Мейноик бросил на него хмурый взгляд.

- Вторую серебряную монету каждому воину за каждую битву, - продолжал Карадок, - и такая же плата за каждого убитого.

- Это слишком много.

- Как вам угодно, ваша светлость. Я могу тотчас уехать с моим отрядом. А что касается ваших врагов, то вопрос зависнет на неопределенное время.

Мейноик тихонько выругался и предложил:

- Договорились, второй серебряный за каждую схватку.

Карадок поклонился лорду с широкой, невинной улыбкой.

Вновь построенный форт Мейноика был достаточно большой, в стены были встроены два барака и конюшни, это была удача, так как таким образом наемный отряд мог быть надежно отделен от высокомерного войска лорда. Тем не менее, во время еды им приходилось делить стол, и воины лорда делали трудно переносимые замечания по поводу сражающихся за деньги людей и совершенно непереносимые комментарии относительно происхождения и характеристик тех, кто способен на это. За два дня до того, как армия, наконец, была готова к выходу, Карадок и Мэтен выделили из них семерых самых задиристых.

После того, как Мейноик собрал своих союзников, он смог выставить против бунтовщиков более двухсот пятидесяти человек. На марше отряд Карадока шел в самом конце, даже позади фургона с провиантом. Всю дорогу они вынуждены были глотать пыль. Ночью они устроили свой лагерь немного в стороне от воинов лорда, благородных рыцарей. Тем не менее на военный совет Карадока пригласили. Он вернулся с хорошими новостями и собрал вокруг себя своих людей, чтобы рассказать им обо всем.

- Завтра мы увидим первую схватку. Так обстоят дела, ребята. Мы направляемся к реке, там есть мост. Мейноик требует, чтобы за него платили пошлину, но Пагвел противится этому. Лазутчики донесли, что Пагвел собирается не пропустить тиэрина через мост, так как если тот пройдет через мост, то из этого будет следовать, что это его собственность, во всяком случае, так это будет выглядеть у всех в глазах. Конечно же, мы будем на острие битвы.

Все согласно кивнули, осознавая, что в конце концов они всего лишь наемники. Мэтен ощутил странное чувство холода и тяжести. Он долго не мог понять, что это элементарное чувство страха. Этой ночью ему снилась последняя битва в Кантрэе, и он проснулся в холодном поту. - Ты трус, - говорил он сам себе; - ты мелкий, отвратительный трус! Чувство стыда проникало в самую его душу, но в ту последнюю свою битву он чуть не умер, и теперь он знал, что при этом чувствуешь, что значит умирать. Страх душил его так явственно, как будто он проглотил комок овечьей шерсти. Что было хуже всего, так это то, что это было то, чем он никогда не смог бы поделиться с Эйтханом.

Всю ночь, все следующее утро его мучил такой отвратительный страх, что к тому времени, когда армия достигла моста, Мэтен был рад до истерики, что битва близка и что скоро все будет кончено. Он тихонько то напевал, то насвистывал про себя, пока армия преодолевала последний невысокий подъем, поднявшись, они увидели то, что и ожидали: на берегу выстраивались войска лорда Пагвела и его союзников. Но тем не менее была и неожиданность, кроме этой армии, которая едва достигала сотни воинов, их встречали выстроенные двумя большими квадратами копьеносцы из простолюдинов, они стояли так, что преграждали доступ к мосту.

- Вот те на, - выдавил из себя улыбку Мэтен. - Пагвел сглупил, организовывая мятеж, если все это воины, которых ему удалось наскрести.

- Бред сивой кобылы! - огрызнулся Карадок. - Его светлость знает, что делает. Я уже видел раньше подобные битвы, копьеносцы охраняют закрепленные позиции. Черта с два, парень, мы просто так прорвемся сквозь них.

В то время как войско Мейноика в смущении кружило на месте, Карадок спокойно повел своих воинов к линии обороны. Враг выбрал идеальное место. Перед мостом был длинный зеленый луг, окаймленный рекой, здесь было сосредоточено войско, по другую сторону реки тянулись разрушенные, осыпавшиеся земляные укрепления, где когда-то располагались фермерские загоны для скота. Щит к щиту, стояли выстроенные в три ряда копьеносцы, над овальными цвета мела щитами блестели острия копий. По одну сторону ощетинившейся копьями стены из щитов стояли всадники, готовые тотчас ринуться в битву и зажать людей Мейноика между копьеносцами и рекой.

- Куча дерьма, - пробормотал Карадок, - мы не можем обойти этих ублюдков без того, чтобы не свалиться в проклятую реку!

Мэтен лишь молча кивнул в ответ, у него так сдавило горло, что он не в состоянии был говорить. Он словно вновь ощущал, как металлическое копье вонзается ему в бок. Лошадь под ним тоже вскидывала голову и беспокойно била копытом, как бы тоже вспоминая свою последнюю битву. Карадок осадил лошадь рядом с Мейноиком, чтобы обсудить дальнейшие действия отряда, Эйтхан остановился позади Мэтена; он уже приготовил щит и вынул джавелин, оружие, напоминающее дротик. Мэтен последовал его примеру, но во время этих военных приготовлений он с трудом сдерживал лошадь. Мэтен вдруг сообразил, что бедное животное в самом деле помнит последнюю битву. Под ним была лошадь, боящаяся предстоящего сражения, но времени, чтобы сменить ее не было.

Копьеносцы насмешливо начали выкрикивать язвительные замечания, ветер доносил лишь разрозненные, непонятные обрывки слов. Некоторые из людей Мейноика тоже принялись в ответ выкрикивать оскорбления, отряд же Карадока продолжал спокойно сидеть в седлах, все ждали, когда их капитан, наконец, закончит разговор с лордом и вернется к ним.

- Все в порядке, ребята, атакуем.

Раздался встревоженный крик, и все бросились к Карадоку. Люди Мейноика держались позади, остальная армия была выдвинута вперед, готовая бросится в атаку на позиции врага. Перестраиваясь, войска издавали странные позвякивающие звуки, похожие на клацанье металлических предметов, нагруженных на движущуюся телегу. Карадок развернулся в седле, увидел Мэтена и закричал, стараясь перекрыть стоящий вокруг шум:

- Отойди назад! Сегодня вечером я хочу слушать пение нашего барда, отойди в последний ряд!

Еще никогда Мэтену не хотелось подчиниться приказу так, как в этот раз, но он лишь мгновение боролся с собой, прежде чем крикнуть в ответ:

- Я не могу, если я сейчас не пойду в атаку, у меня уже никогда не хватит мужества на другую!

Карадок склонил к плечу голову, словно размышляя.

- Ну что ж, парень, наверное, это к лучшему. В крайнем случае, все мы, и исполнители, и слушатели можем встретиться в Мире Ином.

Карадок развернул лошадь, поднял джавелин и галопом ринулся прямо на вражеские ряды. С воинственным кличем за ним через луг устремился отряд. Мэтен видел, как по рядам ожидавших пехотинцев волной прокатился страх, но они не двинулись с места.

- За мной! - закричал Эйтхан. - На прорыв!

Копьеносцы все ближе, в воздухе стоят клубы пыли, выбитые лошадиными копытами комья земли вперемежку с травой, пехота сбилась вместе, прикрываясь известково-белыми щитами - и вот на эти щиты обрушился металлический дождь ударов джавелинов. Раздались проклятия, пронзительные крики, всадники рвались вперед, ряды копьеносцев были смяты. Мэтен услышал воинственные вопли резервных отрядов, атаковавших кавалерию Пагвела. Храпя и обливаясь потом, лошадь Мэтена рванула поводья, и они оба едва не оказались в реке. Мэтен вытащил меч, шлепнул им плашмя по лошади и резко повернув ее голову, вонзил в бока шпоры, понуждая животное вернуться назад к отряду.

Первая шеренга людей Мейноика беспрерывно махала мечами и кричала перед выстроенной стеной щитов. Карадок галопом промчался сквозь свой отряд, выкрикивая на ходу приказы перестроиться и попытаться атаковать с фланга. Мэтен видел, как союзники Мейноика оттеснили кавалерию Пагвела, обнажив наиболее уязвимое место в стене из щитов. На какое-то время среди всадников поднялась сумятица, лошади вздымались на дыбы, но оправившись, отряд снова устремился вперед. Мэтен потерял из вида Эйтхана, который был увлечен битвой на фланге, где люди Мейноика опять бросились в безрассудную атаку, смешавшись со сражающимися наемниками. Одна или две лошади упали, всадники вылетели из седла и были затоптаны, прежде чем Карадок успел навести порядок в общей сумятице. Мэтен очутился в войске Мейноика. На какое - то мгновение он увидел Карадока, врывающегося во фланг стены из щитов, затем и его соединение ринулось в атаку.

Снова и снова содрогалась осаждаемая с фланга стена из щитов, но упрямо продолжала стоять как раз впереди Мэтена. Со стороны находящихся позади него воинов полетели джавелины. Лошадь Мэтена встала на дыбы и закусила удила; он хлестнул ее и бросился вперед. "Чтобы успешно сражаться надо уметь не только владеть оружием, но и управлять своими нервами", - подумал Мэтен. На мгновение Мэтен увидел несущегося прямо на него молодого воина, его лицо с безвольным подбородком, дрожащие руки, державшие копье; неожиданно взгляды их встретились. С пронзительным криком парень выронил копье и бросился в сторону. Рядом с Мэтеном свалился с лошади воин, справа от себя бард увидел второго всадника. Стена из щитов была разрушена. Раскачиваясь и неестественно смеясь, Мэтен проталкивал свою лошадь сквозь охваченных паникой копьеносцев. Нагибаясь и подскакивая в седле, он бессмысленно рубил мечом, едва ли видя или заботясь, по чему он рубит и достигают ли его удары цели. Он лишь в последнее мгновение успел заметить вспышку металлического наконечника копья и услышал треск удара об вовремя подставленный щит. Оттолкнув копье, он тут же был вынужден изогнуться в седле, чтобы успеть подставить щит на пути летящего, на этот раз с правой стороны, металла. Он все время продолжал громко хохотать, это был неистовый истерический смех, который непроизвольно вырывался у него во время битвы.

Неожиданно его лошадь встала на дыбы, издав предсмертный крик. Когда они опустились, лошадь зашаталась, ее колени подогнулись, но упасть она не могла. Вокруг было спрессовано сплошное месиво - сбившаяся в панике пехота, загнанная в ловушку кавалерия, ржание лошадей, кричащие люди. Мэтен в отчаянии размахивал мечом, полоснув при этом по лицу копьеносца, в то время как его умирающая лошадь, шатаясь, сделала еще несколько шагов. Как только линия обороны была прорвана, охваченные паникой люди принялись бросать копья, пронзительно крича, они отпихивали своих товарищей, пытаясь уклониться от ударов, наносимых всадниками. Лошадь Мэтена упала, он едва успел выдернуть ноги из стремян прежде чем с размаху грохнуться оземь - спутанные в один клубок человек и животное. Щит Мэтена упал ему на лицо; он был не в состоянии ни видеть, ни дышать, лишь отчаянно извивался, пытаясь подняться на ноги, прежде чем отступающие копьеносцы заколют его, как свинью. Наконец, ему удалось подняться на колени, он поднял щит как раз вовремя, чтобы совершенно случайно парировать удар. Он был таким сильным, что насквозь пробил щит и опрокинул его навзничь. Мэтен увидел, как смеющийся копьеносец снова заносит копье, вцепившись обеими руками в его древко. Вдруг во всю эту давку полетел джавелин, который угодил прямо в спину атакующего Мэтена копьеносца. С криком он упал лицом вниз, окружающие его люди побежали.

Шатаясь и задыхаясь от пыли и неестественного смеха, Мэтен поднялся на ноги. Вокруг него было пусто, атакующие всадники преследовали копьеносцев, добивая в слепой ярости тех, кто уже не мог защититься. Мэтен услыхал, как кто-то зовет его по имени, обернувшись, он увидел не спеша подъезжавшего к нему Эйтхана.

- Это ты метнул дротик? - выкрикнул Мэтен.

- А кто же еще? Я еще до этого услыхал твой смех, и я знал, что этот кошачий вопль означал, что ты в опасности. Держись за меня. Мы победили в этой стычке.

Сразу же лихорадка боя покинула Мэтена. Он ощущал лишь боль, ужасную боль, сломанные ребра горели огнем. Задыхаясь, он ухватился за стремя Эйтхана, чтобы удержаться на ногах, но при движении его пронзила такая боль, что он не выдержав, закричал. Чертыхаясь, Эйтхан слез с лошади и обхватил Мэтена за плечи, он сделал это, чтобы помочь ему взобраться на лошадь, но этот дружеский жест причинил такую боль, что Мэтен снова пронзительно завопил.

- Жестко приземлился, - с трудом выдохнул Мэтен.

Подталкиваемый сзади Эйтханом, он вскарабкался на лошадь. Он говорил себе, что ехать лучше, чем идти, но крепко вцепился обеими руками в луку седла, чтобы хоть как-то предохранить себя от болезненных толчков, возникающих при движении лошади, которую Эйтхан вел через покрытое смертельным хаосом поле битвы. Он видел, как часть людей Карадока грабили мертвых, независимо от того, были ли это трупы своих воинов, или вражеских.

На берегу реки хирурги с учениками ожидали раненых. Эйтхан подвез Мэтена к Каудеру, а сам вернулся на поле боя за остальными ранеными, лежащими среди убитых и умирающих. Мэтен попытался подойти к медицинскому фургону, но упал. Он оставался лежать на земле не менее часа, пока Каудер неистово трудился над другими ранеными, которым было гораздо хуже, чем ему. Временами Мэтен дремал, просыпаясь, проклинал свои пылающие ребра; солнце жгло немилосердно, он ужасно потел в кольчуге, но снять ее без посторонней помощи не мог. Единственное, о чем он мог думать, так это о воде, но пока не вернется Эйтхан, ни у кого не было времени напоить его. Эйтхан утолил его жажду, расстегнул и помог снять кольчугу и сел рядом.

- Мы победили окончательно и бесповоротно. Тело Пагвела у ног Мейноика, а его союзники прямо сейчас договариваются о мире.

- Карадок жив?

- Да, но мы потеряли многих, Мэто, полегло двенадцать человек.

- Можно еще немного воды?

Эйтхан наклонил бурдюк с водой так, что Мэтен сумел напиться. Только после этого до него по-настоящему дошли слова друга.

- О, боги! В самом деле двенадцать?

- Совершенно точно.

Через час к Мэтен подошел Каудер, его рубаха была пропитана кровью по всему переду, рукава тоже по локоть были в крови. Все что он мог сделать для ребер Мэтена, так это наложить повязку. Высохнув на солнце, она станет достаточно плотной и он сможет сидеть. На левой руке Мэтена была масса круглых кровоточащих синяков, это были следы его собственной кольчуги, отпечатавшейся через одежду к телу во время падения. Каудер промыл ссадины медовым напитком, выливая его из деревянной кружки. Во время этой процедуры Мэтен один раз вскрикнул, затем закусил нижнюю губу, чтобы сдержать невольные вскрики.

- Выпей остальное, - сказал Каудер, протягивая Мэтену кружку. - Я добавил туда немного болеутоляющей травы, тебе станет легче.

Напиток был горьким и жгучим, но Мэтен осушил кружку несколькими глотками. Он уже кончал пить, когда подошел Карадок и не то сел, не то свалился рядом с Мэтеном. По лицу его стекал пот вперемежку с чужой кровью, глаза потемнели от усталости. С долгим вздохом он запустил грязные руки в волосы.

- У меня никогда не было такой отвратительной стычки, - голос капитана звучал то ли как полурычание, то ли как полушепот. - Ну да, а что я мог еще ожидать? Для этого мы и существуем, беспородная свора псов, брошенная впереди всех. Так будет и впредь, ребята. Это будет повторяться снова и снова.

Лекарское снадобье начало действовать, голова у Мэтена закружилась, он вынужден был напрячь все свое внимание, чтобы понять, о чем говорит Карадок. Эйтхан обнял его за плечи и помог сесть.

- Это хороший способ сократить нашу жизнь, - продолжал капитан. - Ах, не жизнь, а куча дерьма! Послушай, Мэто, я знаю, чего тебе стоило участвовать в этой битве, я уважаю тебя. Этого достаточно. Ты доказал, что не трус, так что после этого держись в стороне от всего этого. Бард слишком большая ценность, чтобы потерять его.

- Это невозможно. Я не хочу потерять честь.

- Честь? - откинув назад голову пронзительно не то рассмеялся, не то взвыл Карадок. - Честь! Вы только послушайте! У тебя нет никакой чести, ты, проклятый богом ублюдок! Ни у кого из нас нет чести! Ты что, не слышал, о чем я говорил? Ни один лорд не пошлет благородных людей на верное самоубийство, но нас они посылают, и я подчиняюсь, потому что вынужден делать это. У нас столько же чести, сколько ее у шлюх: идет в расчет то, как хорошо мы совокупляемся. Так что впредь стой в стороне от всего этого. - Он снова рассмеялся, но уже более естественным смехом.

- Послушай, я хочу знать, что когда моя вэйр заберет меня, в живых останется человек, который сможет заступить на мое место, независимо от того, что останется от войска. Ты соберешь этих сукиных сынов, это единственное, что у меня осталось в жизни, и, будь я проклят, если я знаю почему, но я хочу, чтобы этот отряд подонков достался тебе после меня. Так что на будущее ты мой наследник, бард.

Карадок поднялся и большими шагами зашагал прочь. Мэтен опустился на спину и почувствовал, как весь мир вокруг него закружился.

- Делай то, - что тебе сказано, - проворчал Эйтхан.

Мэтен попытался что-то сказать ему в ответ, но тщетно.

К тому времени, когда армия вернулась в форт Мейноика, умер еще один воин из отряда Карадока. Их осталось одиннадцать, плюс сам Карадок, Ото и Каудер, они уныло собрались в углу казармы, которая была уже однажды им жилищем, когда их было почти пятьдесят. Война закончилась, лорд Мейноик проявил великодушие, сказав Карадоку, что тот может остаться у него, пока не поправятся раненые (Мэтен и Стевек). Он также заплатил им точно, как они договаривались, и даже добавил пару серебряных в качестве премии.

- Мразь! - заметил Карадок. - Если бы он не нанял нас, то вынужден бы был вести этот бой самостоятельно, и его обоссанные светлости тоже знают об этом.

- Сам бы он тоже погиб, - сказал Мэтен, - на поле он не стоит и половины тебя.

- Кончай льстить капитану, бардовский щенок, но если здраво рассудить, то твоя оценка достаточно верна.

Проведя несколько дней в постели, Мэтен достаточно окреп, чтобы спуститься к обеду в большой зал. Карадок со своими людьми сидел как можно дальше от остального войска, они много пили и почти не разговаривали, даже друг с другом. Изредка Карадок пытался шутить со своими деморализованными воинами, но ответных улыбок почти не было. Когда Мэтен слишком устал и ему стало тяжело сидеть, капитан помог ему дойти до бараков. Ото был уже там, он собирал кольца кусочков разбитой кольчуги.

- Я все думал вот о чем, кузнец, - сказал Карадок. - Помнишь, нашу шутку по поводу серебряного клинка? Мы заработали хорошие деньги. Этого достаточно, чтобы сделать кинжал?

- Может быть, но как я смогу работать с металлом в дороге?

- Мы останемся здесь еще по меньшей мере на неделю, а если Мэтен и Стевек будут стонать и жаловаться подобно умирающим, то мы сможем протянуть и вторую. В форте есть кузница и кузнец говорит, что неплохая.

Ото задумался, почесывая сучковатыми пальцами бороду.

- Тебе надо каким-то образом поднять дух ребят, - сказал он наконец.

- Совершенно верно, и заодно и мой собственный дух может таким образом в некоторой степени подняться. Серебряный клинок - хорошее украшение в одежде мужчины. - Карадок помолчал, пристально глядя на огонь в очаге. - Мне пришла в голову одна мысль. Знаешь, как выживет этот отряд? Будучи самой отвратительной сворой злобных ублюдков, которую когда-либо приходилось встречать в Элдифе, с помощью серебряного клинка приобрести приличную репутацию, репутацию человека определенного рода, я думаю, кого-то, подобного Эйтхану. Мне никогда ранее не доводилось встречать человека, которого до такой степени убило бы прошлое, до такой степени ожесточило. Мне не хотелось бы перейти ему дорогу. Никогда не хотел умереть с перерезанным горлом.

Мэтен был потрясен до глубины души. Он понял, что Карадок прав в отношении Эйтхана; его старый друг уже никогда не будет в состоянии смеяться, шутить, его никогда не будут занимать небольшие проблемы войска Кантрэйя. Его боль гораздо сильнее боли поломанных ребер, его горькие мысли постоянно при нем.

- Сломанный человек превращается в животное, - продолжал капитан задумчиво. - Но если дать ему цель жизни, он снова превратится в человека, но это уже будет не обычный человек, он будет подобен клинку меча. Именно такой парень мне и нужен, а серебряный клинок - это будет то, ради чего он захочет жить. - Неожиданно он усмехнулся, его хирейд, депрессия, улетучился. - О, в один прекрасный день они будут умолять нас поступить к ним на службу, но, дьявол побери, им надо будет еще заслужить это!

- Какой металл тебе нужен, Ото? Завтра я поеду в город, может быть я смогу купить его там.

- Ты не сможешь этого сделать. Дай мне деньги, я должен сам найти то, что необходимо. Будь я проклят, если хоть один человек знает формулу этого сплава!

- Поступай как знаешь, но мне нужен кинжал для каждого оставшегося в живых плюс еще пять для новых рекрутов, если, конечно, мне удастся найти подходящих для этой цели людей.

- Тогда я начну немедленно, - сказал Ото и неожиданно улыбнулся. Это была первая улыбка, которую Мэтен вообще видел на его устах со времени их первой встречи. - Чтобы получить то, что надо, металл надо будет снова слегка расплавить и повторно перемешать.

Ото был человеком слова. На следующий день он первым делом подкупил кузнеца лорда Мейноика, чтобы тот разрешил пользоваться его кузницей, затем отправился со своим фургоном в город. Вернулся он уже к вечеру, с собой привез различные тяжелые таинственные узлы, к которым он не разрешил никому прикасаться, он не захотел даже, чтобы ему помогли выгрузить их из фургона. Этой же ночью он заперся в кузнице и оставался там целую неделю, спя урывками между работой, если он вообще спал. Однажды выйдя в полночь по нужде на улицу, Мэтен услыхал доносившиеся из кузницы удары молотка и увидел проникающий из окна красный раскаленный свет.

Утром работа над клинками была закончена, и Карадок решил, что пришло время покинуть гостеприимного Мейноика. И не только потому, что Мэтен и Стевек уже окончательно выздоровели, но он хотел также, чтобы Ото продемонстрировал свои изделия где-нибудь подальше от любопытных взглядов. Окончательно распрощавшись с лордом, отряд оседлал лошадей и отправился из форта, но проделав не более полумили, они свернули с дороги на дикий луг, где окружили кузнеца и его фургон.

- Выходи, Ото, - сказал Карадок, - а вы, люди, слезайте с лошадей, чтобы все хорошенько рассмотреть.

Отряд столпился вокруг гордого и усталого Ото, распаковывавшего большой кожаный мешок. В соломе были аккуратно уложены кинжалы для каждого из них. Это было прекрасное оружие, клинки кинжалов блестели словно серебро, но были прочнее самой прочной стали. Мэтен еще никогда не держал в руках ни оружия, ни инструмента с таким острым лезвием.

- Клинок не надо полировать, он не тускнеет даже от крови. Ну, а теперь, если кто-либо из вас хочет, чтобы я выгравировал на клинке какой-нибудь знак или девиз, я сделаю это, но вам надо будет заплатить мне за работу серебряный.

- Одним махом можно перерезать горло, верно? - сказал Эйтхан.

- Чертовски верно, - ответил Мэтен, - я никогда не видел такого острого ножа.

Настолько торжественно, настолько осторожно, как будто выполняя обряд, воины отряда вынули свои старые кинжалы и на их место водрузили новые. Карадок, казалось, совершенно не следил за происходящим, но Мэтен знал, что он внимательно оценивает эффект, произведенный на его людей прекрасным оружием. Они улыбались, хлопали друг друга по спинам, принимали боевые позы, они оживали на глазах.

- Прекрасно, ребята, - сказал Карадок, - теперь у всех нас есть серебряные клинки. Это не мало, если принять во внимание, что мы деремся как сукины дети; мы стоим того, чтобы быть нанятыми.

Послышались приветственные возгласы и шутки по поводу его второго замечания.

Сев на лошадей, каждый занял свое, строго определенное, место в строю и отряд двинулся по дороге в сторону Каменвейна, где Карадок пообещал им свободный день прежде чем они приступят к поискам нового найма. Неподалеку от западных ворот они нашли постоялый двор, который казался достаточно большим, чтобы вместить их всех, но тощий, дрожащий хозяин постоялого двора заявил, что мест нет.

- По-моему конюшня выглядит пустой, - сказал Карадок. - Мы заплатим вперед.

- А что, если вы тут все изломаете? Этих жалких денег не хватит мне на ремонт.

- А что, если мы все изломаем, ничего не заплатив?

Несмотря на стоны и заламывание рук, хозяин постоялого двора в конце концов сдался. По правде говоря, он спорил, скорее, по привычке. В результате Эйтхан и Мэтен нашли пристанище в небольшой комнате, упрятанной под самой крышей.

Обедали они в таверне, весь отряд был занят разговором только о женщинах. Карадок выплатил остатки их заработка, сопровождая раздачу денег наставлениями:

- Мы находимся в городе, в который нам, может быть, доведется вернуться, так что держите ваши лапы подальше от девушек, которые не хотят вас, а ваши кулаки подальше от физиономий приличных горожан. Я не хочу слышать также о том, что кто-либо из вас наблевал в саду какого-нибудь горожанина. Делайте это в сточную канаву, и оставьте в покое их дочерей.

Торопливо выпив по кубку меду, Мэтен и Эйтхан вышли прогуляться. Уже вечерело и улицы были многолюдны, горожане спешили по своим делам. Бросив быстрый взгляд на двоих наемников, горожане или переходили на другую сторону улицы, или сворачивали в другую сторону, чтобы избежать их. Покружив лениво по городу, друзья наткнулись на небольшую таверну, стоявшую рядом с лавкой булочника и вошли внутрь. Они выбрали местечко поуединеннее, прислуживала им круглолицая, пышногрудая, простоватая блондинка. Принеся им кружки темного пива, девушка слегка замешкалась у их стола и улыбнулась обоим им беспристрастной улыбкой.

- Неплоха, - подумал Мэтен и по загоревшимся глазам Эйтхана понял, что тот согласен с ним.

- Как тебя зовут? - спросил Эйтхан.

- Драффа, а вас?

- Меня Эйтхан, а это - Мэтен. У тебя, наверное, нет друга, достойного тебя? Мы можем присесть здесь все вместе и немного поболтать.

- А почему бы и нет? Я полагаю, вы увлекаетесь игрой в карноик и гветбукл.

- А ты можешь предложить что-нибудь лучше?

- Могу. Это зависит от того, насколько вы щедры.

Эйтхан посмотрел на Мэтена, вопросительно приподняв бровь.

- А как насчет подруги? - спросил Мэтен.

- Большинство из них в это время дня занято. Жаль, что вы не пришли вечером.

- Черт побери, что за сложности? - пожав плечами, спросил Эйтхан. - Почему ты не можешь просто пойти вместе в нами в наш постоялый двор? У нас есть приличная кровать, это лучше, чем сеновал, мы купим мех меда.

Мэтен еще не настолько опьянел, чтобы совершенно потерять разборчивость, он бросил на Эйтхана ужасный взгляд, но внимание друга было полностью сосредоточено на девушке. Драффа захихикала от приятной неожиданности.

- Это может получиться весьма забавно, - заявила она. - Я схожу за медом и скажу отцу куда я иду.

Когда она засеменила прочь, Эйтхан, пожав плечами, обернулся к Мэтену.

- Влажная шерсть, сухая шерсть - какая разница. - Голос его дрогнул. - В любом случае все они суки.

Двумя крупными глотками Мэтен прикончил пиво. У него появилась смутная мысль ускользнуть отсюда, оставив Эйтхана с этой девушкой и найти себе другую, но он был слишком пьян, чтобы без посторонней помощи найти дорогу обратно в незнакомом городе.

Зайдя через черный ход в свою гостиницу, Эйтхан довольно долго медлил, прежде чем прижать Драффу к стене и поцеловать ее. Мэтена охватило возбуждение. Он не протестовал, когда девушка предложила всем вместе подняться наверх.

Когда они уже были в своей укромной комнатке, в Мэтене с новой силой вспыхнуло чувство неловкости. Он запер дверь и принялся искать в седельном вьюке кружку, Эйтхан в это время развязывал мех с вином. Захихикав, Драффа отобрала у него мех.

- Давай оставим выпивку на потом, ты обещал мне, что мы немного позабавимся, Эйтхан.

- Так оно и будет. Раздевайся.

Хихикая, Драффа принялась развязывать явно не соответствующую ей девичью верхнюю юбку. Мэтен не отрываясь смотрел на это зрелище, кружка дрожала в его руке. Девушка раздевалась медленно, улыбаясь им двоим одновременно. Когда она перешагнула через нижнее белье, при виде ее бледного тела и темных сосков, Мэтен почувствовал как его пах свело от сексуального возбуждения. Девушка поцеловала Эйтхана, затем обернулась к Мэтену, взяла из его рук кружку и поцеловала также и его, увлекая их обоих за собой на кровать.

Лишь через несколько часов после захода солнца, когда Драффа продолжая хихикать и вперемешку с хихиканьем умоляла о пощаде, говоря, что она окончательно выдохлась, они позволили ей уйти. Пьяный в стельку Мэтен проявил все-таки галантность и, накинув на себя кое-что из одежды, провел ее вниз, вложив при этом ей в ладонь горсть монет. Хотя он явно переплачивал, Мэтен чувствовал, что она заслужила это.

Пошатываясь, он вернулся в комнату, свеча уже догорала, Эйтхан громко храпел на его половине кровати. Мэтен стащил бригги, набросил на Эйтхана одеяло, задул свечу и лег. Комната медленно вращалась вокруг него, перед глазами проплывали в темноте золотые пятна.

- Что бы подумал сейчас обо мне старый Невин, узнай он обо всем этом? Благодарение богам, он никогда не узнает, что случилось со мной. С этой мыслью он уснул, сон пришел так внезапно, как будто задул свечу.

Покинув Форт Дэвери, Невин отправился прямо на юг, следуя по дороге, бегущей вдоль Белавер<*4>. Пройдя не более пяти миль, он повстречал военный дозор, состоящий из пяти королевских всадников, они ехали прямо следом за ним. Невин автоматически отъехал в сторону, давая возможность всадникам обогнать его, но их командир окликнул его и, обогнав, преградил дорогу.

- У тебя хороший мул, знахарь, он послужит еще и королю.

- О, в самом деле? Невин пристально посмотрел командиру в глаза и послал из своей ауры магнетические успокаивающие флюиды. - Ты не хочешь этого мула, он стал слишком часто хромать и навряд ли пригодится тебе.

- Ты думаешь, я поддамся на такую неуклюжую хитрость? - смеясь спросил тот, затем он вдруг затряс головой, веки его приоткрылись. - Неуклюжая хитрость. Мне не нужен этот мул.

- Тебе в самом деле не нужен этот мул.

Воин зевнул, покачнулся, затем развернул лошадь.

- Пошли ребята, мне не нужен этот мул, он слишком часто хромает, чтобы подойти нам.

Хотя остальные воины выглядели ошеломленными, они без слов подчинились командиру и поскакали вслед за ним по направлению к Форту Дэвери.

Невин продолжал путь в плохом настроении, теперь он внимательно следил, не появятся ли снова всадники. Инцидент снова вернул его мысли к цели путешествия. Хотя он планировал добраться до Элдифа, ему не улыбалась мысль бесконечно завораживать в дороге патрули воинов, конфискующих имущество путешественников. Благодаря войне, он не мог нанять корабль из Кермора, но существовала менее законная возможность переправиться на кораблях, которые уходили далеко в море, минуя границы, где мало кто мог их поймать. Несмотря на то, что это был порядочный крюк, он решил завернуть в Форт Мананнан. Это был приятного вида небольшой городок с населением около двух тысяч душ, его круглые дома выстроились небольшими полукружьями по направлению от гавани. Несмотря на войну, каждый дом выглядел удивительно зажиточным; свежие соломенные крыши, свежепобеленные стены, на заднем дворе ухоженная корова и много кур. Городской постоялый двор был тоже небольшой, но опрятный, под стать ему была и конюшня. Настоящим сюрпризом для Невина оказалось то, что он увидел, войдя в таверну. Тавернщик готовил тушеное мясо, брызги жира из котла с шипением летели в пламя очага, а сам котел, и ложка, которой тавернщик мешал мясо были не железными, а бронзовыми. Когда Невин сделал по этому поводу замечание, тавернщик пробурчал в ответ:

- Вы не найдете и кусочка хорошего железа вдоль всего побережья Кермора, добрый господин. На юге со стороны Кантрэйя проходит линия фронта и через нее невозможно проникнуть, а нашему прекрасному королю и его великолепному войску нужны подковы для лошадей их ублюдков, мечи и тому подобное. Так что они отбирают каждый кусочек железа, который им удается найти, срывают даже ржавые пряжки с ваших ремней, а если вы просите возмещения, то получите только синяки.

Он замолчал и плюнул в огонь, затем продолжал:

- Даже лемеха для плугов делают бронзовые, а насколько они глубоко режут землю, вам известно. Так что урожай с каждым годом все меньше, а этот ублюдок король берет все те же налоги.

- Понятно. О, боги! Я никогда не думал, что все это так далеко зашло.

- Мне только интересно, как далеко они еще могут зайти. Так скоро у нас на дверях будут золотые петли - они будут дешевле, чем железные. - Тавернщик невесело рассмеялся.

С наступлением вечера постоялый двор заполнился изрядным количеством постояльцев. Как только они узнали, что он знахарь, он тут же стал принимать пациентов, создав возле стоящего в углу стола что-то вроде полевой амбулатории. Когда он закончил прием, к нему подсел моряк по имени Сакуер, купивший у него перед этим траву, помогающую при похмелье, и стал настойчиво предлагать Невину выпить с ним пива, что явно грозило ему возвращением прежнего симптома.

- Вы надолго собираетесь задержаться в Форте Мананнан, господин?

- По правде говоря, еще не знаю. Я надеюсь найти корабль, идущий в Морлен на границе с Элдифом, который мог бы взять на борт мою лошадь и мула. Я ищу целебные травы, которые растут только в той части королевства.

Сакер кивнул, принимая на веру эту ложь, и задумался.

- Ладно, я знаю человека, который гоняет на запад судно приличного размера. Может быть он швартуется в Морлене.

- Швартуется там? А насколько дальше на запад можно проникнуть в теперешнее время?

Сакер не удивился, казалось, его внимание полностью сосредоточилось на кружке с пивом.

- Послушай, - Невин перешел на шепот, - мне и вправду надо попасть в Элдиф, я заплачу за моих пассажиров. Это возможно?

- Все может быть. Подожди здесь немного.

Примерно через час появился крепкий, седеющий мужчина в клетчатых бриггах купца. Он задержался возле двери, и, прежде чем окончательно войти в зал, внимательно огляделся вокруг. Когда Сакер приветственно помахал ему, он не спеша подошел к их столу, не спуская при этом настороженного взгляда с Невина.

- Садись, Кабет, - пригласил его Сакер, - монеты имеются.

Слегка улыбаясь, купец сел. Сакер наклонился к нему через стол и зашептал:

- Этому знахарю необходимо попасть в Элдиф. Ему нужен корабль, который может взять на борт скот. Сомневаюсь, что ты не знаешь о таком.

- Да... - Кабет помолчал, смерив взглядом Невина, - это опасное путешествие, господин хороший. Я не могу гарантировать вашу безопасность в случае если военные галеры из Элдифа схватят нас.

- А, понимаю, - сказал Невин. Он то был вполне уверен, что сможет гарантировать эту безопасность, но разумеется, не решился сказать об этом Кабету. - Проскользнуть через границу по суше не более безопасно, а кроме того, это гораздо дольше.

- Довольно верно. Но что, если мы пойдем с запада, прямо мимо Каннобейна?

- Совершенно верно! Это как раз то, что я хотел.

- Тогда договорились. Как много у вас скота?

- Только одна лошадь и один мул.

- О, ну тогда не о чем беспокоится. Видите ли, у меня судно, для перевозки скота, оно легко берет на борт до ста голов, но на запад мы пойдем порожняком.

- Я думаю, что начинаю понимать. Вы нашли, мягко говоря, не патриота Элдифа, который продает военных лошадей для армии Кермора.

- Нет, этот человек не из Элдифа. - Кабет наклонился ниже и прошептал:

- Это некоторые западные люди. Вы когда-нибудь слышали о них? Они очень странные. Они обрезают своим детям уши как эльфы и говорят на таком языке, что можно вывихнуть челюсти, но они выращивают великолепных лошадей. Но самое главное, что они ненавидят всем сердцем людей из Элдифа, поэтому они продают лошадей по сходной цене, чтобы поддержать врагов Элдифа.

Невин слушал, затаив дыхание. Хотя он знал, что эльфы никогда не страдали недостатком недоброжелательства, он был удивлен, насколько далеко они могли зайти, чтобы удовлетворить его.

Следующей ночью Невин спустился в темный, молчаливый порт, это было время между двумя дозорами, начинался морской отлив. В конце длинного деревянного пирса мерцал приглушенный фонарь, он отбрасывал узкий пучок света рядом с приземистыми очертаниями судна для перевозки скота. Невин уговорил своих животных взойти по трапу и великолепно устроил их в отдельном стойле, затем снова вышел на палубу. Кабет показал ему невысокую каюту, она была построена на палубе наподобие хижины. Здесь они должны были жить вдвоем. К стене были прикреплены две узкие кровати, к полу привинчен крошечный стол и две скамьи.

- Ребята спят на палубе, но на случай дождя мы натягиваем старый брезент, - заметил Кабет. - Корабль, как ты видишь, выглядит потрепанным, и я должен выглядеть соответственно. - Он нервно вздрогнул. - Давай помолимся, чтобы нам не встретились галеры Элдифа! Как только мы пройдем Кермор, увидишь, у нас появится эскорт, но я не горю желанием очутиться в центре морской битвы.

Несмотря на свежий ветер, им все равно понадобилось два полных дня, чтобы достичь Кермора на громоздком, неуклюжем судне. Они не зашли в гавань, так как лоснящиеся военные галеры Кермора уже поджидали их. Кабет приказал морякам спуститься вниз и пустил судно в дрейф, в то время как галеры маневрировали вокруг и цеплялись за их борт. Гребцы, трое вольных человек, моряков, отдыхали у весел, пока их капитан готовился запрыгнуть на палубу судна.

- Будем следовать обычному плану, - сказал он Кабету. - Вы заходите в море приблизительно на пятнадцать миль, мы следуем параллельным курсом, так, чтобы вы были в поле нашего зрения. Встретимся как обычно, в гавани около лагеря Западных людей. - Договорились, но время от времени появляйтесь на нашем пути, чтобы я видел, что вы не потеряли нас.

Все время, пока они находились в водах Дэвери, два судна шли бок о бок, но приблизительно в полдень следующего дня Кабет и его команда повернули неуклюжий нос корабля в открытое море и они тяжело двигались против волн, пока капитан галеры не окликнул их и не сказал, что они зашли достаточно далеко. Несмотря на то, что Кабет снова развернулся, галера продолжала держать путь в открытое море. С этого времени Кабет проводил большую часть времени на носу корабля, ведя наблюдение; себе он доверял больше, чем матросам.

Четыре тревожных дня и ночи провели они в открытом море, наконец, они зашли достаточно далеко на запад, чтобы снова повернуть в сторону внутренней части страны. Вскоре к ним присоединилась галера Кермора, и они пошли рядом к крошечной гавани, немногим более, чем выемка в меловых скалах, с коротким, неустойчивым пирсом. Хотя судно подобралось почти вплотную к пирсу, галера направилась прямо на песчаный берег. Когда высокий резной нос галеры зацарапал о песок, матросы, ухватившись за планширы<*5>, натренированно перепрыгнули через борт и потащили ее на песок.

- Вы как, Невин, - спросил Кабет, - будете сегодня спать на борту?

- Благодарю, но уже скоро полдень, я пойду.

Как только Невин вывел лошадь и мула на палубу, они почуяли землю и буквально ринулись с судна. Он повел их через мягкий песок к тощему пастбищу, начинавшемуся прямо за берегом. Затем Невин вернулся за седлами и вьюками мула. Двое моряков помогли ему донести тяжести.

- Смотрите, - сказал один из парней. - Западные люди.

На золотистых лошадях к ним приближались двое мужчин и одна женщина, они свободно сидели на украшенных искусной чеканкой и кистями кожаных седлах, их светлые волосы были подобны лунному свету. Матросы побросали вещи Невина около его животных и со всех ног бросились по направлению к судну, казалось, что они думали, что эльфы готовы их съесть или что-то вроде этого. Когда Невин дружественно приветствовал прибывших на языке эльфов, женщина развернула лошадь и рысью направилась к нему, хотя мужчины продолжали встречать моряков.

- Приветствую тебя, старец, - сказала она на этом же языке. - Ты говоришь слишком хорошо, чтобы быть купцом.

- Нет, я не купец. Я друг Аверена Серебряные Крылья. Ты его знаешь?

- Я знаю о нем, но мне никогда не выпадала честь встретиться с ним. Вы тоже изучаете Лунную науку?

- Да. Отсюда я собираюсь предпринять путешествие на восток, по направлению к Элдифу. Как насчет безопасности на дороге?

- Такие люди как вы всегда в безопасности среди народца, но будьте осторожны с этими свиньями из Элдифа. От них всего можно ожидать.

- О, да, - согласился с ней Невин из вежливости. - Я вообще был удивлен, когда узнал, что вы ведете торговлю с моим народом.

- Чем дольше будет длиться война, тем больше погибнет людей из Элдифа. А кроме того, они не тронут наши земли пока будут драться на востоке. - Она подняла руку в насмешливом приветствии: - Пусть здравствует сотни лет король Кермора!

Хотя Невин планировал идти в Элдиф, истинная цель его путешествия находилась непосредственно на западной границе, где из моря возвышались три затопленных вершины, образовавшие острова Уммглейд.

Весь остаток дня и часть следующего Невин ехал вдоль морских скал по заросшему высокой травой, открытой всем ветрам, лугу пока не добрался до невысоких холмов, где не жили ни люди, ни эльфы. На третий день он прошел через узкое ущелье и вышел на широкий, каменистый берег, где с грустным бормотанием волны медленно обмывали гальку, казалось, что море ведет бесконечный разговор с самим собой.

Менее чем в двух милях от берега он увидал на фоне сияющей серебром поверхности Южного моря темное возвышение основного острова.

Так как было время полного прилива, Невину пришлось подождать, когда наступит отлив. Он свел своих животных вниз к двум каменным опорам, отмечавшим вход в каменную дамбу, которая в это время находилась еще под водой, и стоя наблюдал, как волны омывают выемки в камне. Вероятно, отлив уже начинался, так как каждая волна была ниже предыдущей. Крича и хныкая, вниз устремлялись морские птицы, как будто пытаясь взглянуть на него, изящные чайки, случайные скопы, неуклюжие пеликаны, которые были священными для бога Умм. Праздно наблюдая за птицами, Невин думал о предстоящей работе, надо было убедить священников Водного Храма помочь Двуумеру спасти раздираемое междоусобицами королевство. Его одолевали сомнения; обдумывая на холодную голову свой замысел, Невин находил его безумным.

По мере отступления волн обнажалась длинная дамба, стекающие с нее потоки воды были похожи на серебристых морских змей. Невин подождал пока солнце и ветер окончательно подсушат дамбу и повел через нее упрямившихся животных. Они фыркали, высоко поднимая копыта над незнакомой опорой. Впереди возвышался из воды остров, он был примерно десять миль в длину и семь в ширину, среди покрытых грубой морской травой лугов поднимались невысокие холмы. Так как день был солнечным, что было крайне редко на островах Уммглейт, переходя дамбу, Невин отчетливо видел храмовые постройки.

В конце дамбы стояла каменная арка, украшенная переплетающейся резьбой, выгравированными медальонами с изображениями пеликанов, надпись на арке гласила: "Вода все покрывает и все обнажает".

Как только Невин ступил на твердую землю, навстречу к нему торопливо устремился через луг молодой священнослужитель. Это был белокурый юноша лет шестнадцати, одет он был в темные бригги и льняную рубаху обычного покроя, но на вороте рубахи, в том месте, где обычно находилась эмблема лорда, был изображен оранжевый пеликан.

- Добро пожаловать, добрый путешественник. Что привело тебя в Храм Воды бога Умм?

- Мне нужна помощь оракулов бога. Меня зовут Невин.

- А я Кинрей. Бог дает предсказания всем, кто об этом просит.

Храмовый комплекс находился на расстоянии мили овеваемого ветрами луга. Пока они шли, Кинрей больше не произнес ни слова. Невину было интересно, кто он такой и что его заставило выбрать такую уединенную жизнь в столь молодые годы. Кинрей был красивым юношей, несмотря на то, что его тонкое лицо было покрасневшим и покрытым морщинами от постоянного морского ветра, взгляд его голубых глаз был удивительно глубоким, немного тоскливым, как будто он чувствовал, что обычная жизнь не может ничего предложить ему.

Под прикрытием холма поднимался брок, каменная башня, вокруг были разбросаны хозяйственные постройки, два небольших круглых дома и конюшня. Несколько искривленных ветром деревьев отбрасывали маленькие пятна тени; в тени стен пробились к жизни несколько цветков. Вокруг построек тоскливо вздыхал ветер, в постоянном водовороте вздымая песчаную пыль. За постройками Невин разглядел огороды, ячменное поле, на пастбище паслось несколько белых коров. Хотя набожные люди, которые хотели получить совет у бога Умм, делали пожертвования, этих денег никогда не хватало для обеспечения храма. Кинрей указал на маленькую круглую хижину с новой соломенной крышей, стоящей прямо у стены конюшни:

- Это дом для гостей, добрый господин. Я сначала заведу в конюшню ваших лошадь и мула, потом помогу занести вещи. Видите вон там большой дом? Он принадлежит верховному жрецу, вы можете прямо сейчас засвидетельствовать ему свое почтение.

- Спасибо, я так и сделаю. Адонек здесь все еще глава Ордена?

- О, он давно умер. На его место был избран Педратен.

Как это часто случается, Невин был поражен, как быстро бежит время - для других людей. Он помнил Педратена старательным прислужником, он был тогда не старше Кинрея, но приветствующий его у двери резиденции верховных жрецов человек был убелен сединой, широкими прядями проглядывающей в его темных волосах, походка у него была медленная и уверенная, соответствующая его годам и положению.

- Клянусь ногами и перьями святых птиц! Невин, действительно ли я вижу тебя?

- Да, это так. Ты помнишь меня? Должно быть прошло лет двадцать с тех пор, как я был здесь в последний раз.

- Да, но ты тогда произвел на меня большое впечатление. Это просто диво, до чего крепким ты выглядишь, Это лучшая из тех, которые только могут быть, характеристика твоим целебным травам, или же сохранить форму тебе помогает Двуумер?

- Действительно, это отчасти результат познания Двуумера. Я тоже сердечно рад видеть тебя.

Педратен провел Невина в комнату для гостей, там стоял один стол, одна скамья, узкая койка и огромное количество полок, на которых были сложены старинные рукописи и свитки в кожаных футлярах. В камине из розового песчаника тлели торфяные брикеты, прогоняя морскую прохладу. Верховный жрец хлопнул в ладоши и из боковой двери появился слуга. Это был мужчина лет тридцати, у него были темные волосы, лицо его обезображивал самый страшный шрам из тех, которые доводились до сих пор встречать Невину; блестящие толстые узлы и рубцы шрама тянулись через щеку мужчины и запекшимся бугром кончались в уголке рта, искривляя его в постоянной пародии на улыбку.

- Давен, принеси мне и нашему гостю приправленного пряностями молока. Затем до обеда можешь быть свободным.

Молча кивнув в ответ, слуга покинул комнату через ту же дверь.

- Он не может отчетливо разговаривать, - сказал Невину Педратен. - Когда-то он был моряком в Элдифе. Его выбросило к нам на берег, он был весь окровавленный и полуживой от ран. Это случилось семь лет назад. Он умолял нас оставить его здесь, и я не мог винить его за то, что он не хочет больше участвовать в этих войнах. А жрецу нужен молчаливый слуга.

После того, как Давен принес молоко, жрец и колдун сели рядом у огня. Невин прихлебывал сладкое молоко и сожалел о том, что жрецам бога Умм запрещено пить пиво и мед.

- Я удивлен, что с твоим знанием Двуумера ты пришел к нам за предсказаниями.

- Те предсказания, которые мне нужны, касаются всей земли Дэвери и Элдиф, а не просто моих личных дел, ваша Священность. Кроме того, я пришел просить помощи в одном особенном деле. Скажите мне, болит ли у вас сердце при виде того, как свирепствуют войны и им не видно ни конца, ни края?

- Тебе в самом деле необходимо об этом спрашивать? При виде этого болит сердце у каждого здравомыслящего человека.

- Вполне с тобой согласен. Все мы, служащие Двуумеру Света, объединились, мы разработали план, способный положить конец этим войнам, но мы не можем осуществить его без помощи тех, кто служит богам. Я пришел просить тебя помочь возвести на трон истинного короля.

У Педратена от удивления как у ребенка округлились глаза.

- Кто он? - шепотом спросил он.

- Я еще не знаю, но в твоих бумагах есть все основные родословные людей благородного происхождения. Когда Великий Умм даст нам знамение, мы сможем истолковать его с помощью архивов.

- Понятно. А когда ты узнаешь имя?

- Тогда Двуумер возведет его на трон. Разреши мне поведать мой план.

Педратен слушал поначалу спокойно, затем вскочил со стула и начал взволнованно расхаживать взад-вперед.

- Это сможет сработать! - воскликнул жрец. - С помощью богов, при поддержке Двуумера мы сможем сделать это. Даже если многие погибнут в этой войне, победа будет стоить этого.

- Да и разве жертв будет больше, чем тех, которых убивают уже сейчас? По крайней мере, эта война положит конец бесконечному кровопролитию, во всяком случае, мы на это надеемся. А какая надежда может быть сейчас?

- Определенно никакой. Завтра мы посоветуемся с богом.

Обед этим вечером был подан в броке, в огромной круглой комнате, от факелов и торфяных брикетов в камине шел дым, комната служила одновременно трапезной и кухней. За двумя длинными столами без всякого различия в званиях, все вместе, сидели пять жрецов, трое их слуг и гости. Даже верховный жрец самостоятельно подливал себе молоко и подкладывал тушеное мясо. Текла тихая беседа; разговаривали о книгах, огороде, религиозных учениях жрецов и тихой жизни на острове. Невин завидовал им. Его жизнь будет скоро вращаться вокруг королей и военных баталий, политики и смерти - вокруг всех тех вещей, которые он хотел отбросить, когда выбрал дорогу познания Двуумера. Он сказал об этом Педратену.

- От своей вэйр не убежишь; убегая от нее, человек обнаруживает, что она все равно подстерегает его, пословица права, - сказал жрец.

После приятной ночи в чистой, удобной гостевой хижине, утром Невин с огорчением обнаружил, что все вокруг окутано серым туманом. Он так плотно укрывал остров и море, что и земля и вода сами казались частью этого тумана. В безветренной сырости каждое сказанное слово зависало в воздухе словно кусок овечьей шерсти, зацепившейся за куст ежевики. Пришедший за ним Кинрей был одет в оранжевый плащ с капюшоном.

- Надеюсь, что туман не слишком тревожит вас, господин, пожилые люди не всегда хорошо его переносят.

- Все в порядке, юноша, туман на меня не действует, но спасибо за заботу. У меня есть хороший теплый плащ.

- Это хорошо. Я люблю туман. Иногда он придает человеку чувство безопасности.

Кинрей повел Невина через покрытый серой пеленой комплекс строений и дальше, к садам, где ожидал его Педратен. Хотя это было всего в ста ярдах в стороне, вершина башни терялась в тумане. Молча пошли они на вершину холма, поросшего травой, где находился небольшой храм. Внутри храма находилась единственная простая комната, сделанная из камня, кругом стояло восемь свободных колонн, на алтаре находилась восемь маленьких масляных ламп. Педратен и Невин стали перед алтарем на колени, между тем, как Кинрей зажег лампы. В тяжелом воздухе свет был неестественно бледным. Казалось, что туман преследует их и в помещении и висит и над алтарем, и в соседней нише, где находилась фигура бога Умм, или Огмиоса, как называли его в старину. Бог сидел на скамеечке, скрестив ноги, правая рука его была поднята в благословении, в левой было тростниковое перо. Когда вспышки света падали на его лицо, он, казалось, улыбался своим почитателям.

Кинрей опустился на колени рядом с Невином и уставился на своего бога с истинным благоговением.

Педратен молился вслух, он просил бога снизойти к просьбе Невина и даровать им обоим мудрость, голос его эхом разносился по комнате. Хотя обычно молящиеся должны слушать то, что говорит жрец, Невин обладал искусством прямой связи с действительностью - или частью внутреннего мира земель, представитель которого - бог Умм. Он мысленно рисовал образ бога рядом с его статуей, вырезал его из Голубого света, трудился над этим образом, совершенствовал его, пока он не начал жить независимо от его воли. Затем он начал мысленно отделять образ от своего зрительного воображения, заставив его материализоваться, в конце концов, Невин увидел бога стоящим около алтаря. Постепенно в него вошла божественная сила, которую призывал Педратен. Увидев как со слезами радости вскричал Кинрей, поднятыми руками приветствуя появление божества, Невин понял, что достиг успеха. Он чувствовал себя слегка неловко, словно он обманул юношу, но ведь с другой стороны, образ то был реальным.

Кончив молиться, все трое долго сидели молча. Спустя некоторое время Невин перестал воздействовать на образ и поблагодарил бога за то, что тот появился перед ним. Кинрей продолжал еще какое-то время страстно молиться, но вскоре неустойчивая эфирная субстанция начала распадаться, кружась в водовороте, штопором вздымаясь вверх и растворяясь, по мере того, как божественная сила покидала свое временное пристанище. Кинрей еще раз тихонько всхлипнул; он был похож на ребенка, который видя, как уходит на работу в поле мать не хочет оставаться один, но не может ничего поделать.

Педратен встал, завершив богослужение пением короткой молитвы, затем величественно восемь раз ударил в ладони.

- Мы благословлены, - сказал жрец, - он явился нам.

И снова Невин почувствовал себя неловко. Он чувствовал сожаление, что священослужители, и в особенности молодой Кинрей, которому никогда не дано узнать правду об объекте своего поклонения, не узнают, что он может по своей воле являть божество.

- Наверное, это и к лучшему, - подумал Невин. В конце концов, возможно ли поклоняться искусственно созданному образу? Пожалуй, в Двуумере мало места для поклонения, в котором нуждаются представители рода человеческого, священнослужители подобные Кинрею.

Они молча вышли из храма и пошли в дальний конец холма. Туман все еще был густой, но сквозь висящую в воздухе сырость доносились отголоски шума бившихся о камни волн. По мере того, как они продвигались по огромному, поросшему грубой приморской травой лугу, шум этот становился громче и громче, пока, наконец, они не вышли к скале в дальнем краю острова. Внизу, за покрытым галькой берегом из белого водоворота бурунов возвышались огромные, зазубренные скалы. Океан обрушивал на них пелену из водяных брызг, похожих на крылья гигантских птиц, опадая, она белой пеной проплывала по узкому каналу между скалами.

- Вот голоса бога! - закричал Педратен.

Океан проревел ему в ответ сотней языков. Они начали спускаться вниз по мокрым, ненадежным ступеням, вырезанным в скале. По мере спуска рев волн становился таким оглушительным, что Невину казалось, что в его ушах и сознании звучит эхо этого рева.

Все трое стали на колени на мокрую гальку у самой кромки воды и вознесли к оракулу руки с распростертыми ладонями. Каждая огромная волна являлась как знамение, обдавая брызгами скалы и кружась в белом пенном водовороте почти у их колен.

- О, могущественный Умм, - взывал Невин. - Мы молим тебя: помоги нам выбрать истинного короля Дэвери. О, могущественный Умм, возведи на трон истинного короля, и никого иного. О, могущественный Умм, дай нам силу разоблачить неправду.

Одна за другой из океана накатывали волны, покрытого туманом океана, волны, которые могли донести эти слова до берегов Элдифа и до берегов любой другой земли. Волны ревели и шумели в ответ Невину что-то непостижимое. Неожиданно Кинрей всхлипнул и поднялся на ноги, взгляд его был неподвижен, он находился в глубоком трансе. Когда он заговорил, его тонкий, юношеский тенор превратился в глубокий и глухой, он звучал как бьющиеся о скалы волны:

- Посмотрите на северо-запад. Юноша, которому предстоит быть королем, родился на северо-западе. Король всего Дэвери и Элдифа родился в озере среди рыб и водяного тростника. Он будет тем, кто принесет мир.

С коротким криком Кинрей потерял сознание и упал, растянувшись во весь рост. Бог покинул его. Невин с Педратеном подняли юношу и отнесли его от воды в небольшое укрытие под выступом скалы. Педратен снял с себя плащ и завернул в него Кинрея.

- Невин, он священнослужитель, которые встречаются раз в сто лет. Он придет мне на смену и превзойдет в тысячу раз. Я каждый день благодарю бога за то, что он послал мне его.

- Да, ты прав. Но в том, что он попал сюда, есть и его спасение. Я не знаю, что с ним случилось бы, если бы он не пошел по этому пути.

- О, его в семье считали немного туповатым ребенком. Они привели его сюда, прося совета у бога, когда он был совсем маленьким мальчиком, и с тех пор он остался здесь навсегда. Иногда я задаюсь вопросом, не течет ли в нем кровь Западного народа, но, разумеется, я не могу спросить об этом у его родственников.

Он отечески положил руку на щеку юноши. - Она холодна, как лед. Надо убрать его из этой сырости.

- Нет ничего легче. Давай мне его.

Невин призвал спиритов стихии, он почти машинально сделал это среди ярости и водоворота стихии, и попросил их облегчить вес юноши. С их помощью он поднял Кинрея как мешок с зерном и свободно не отдыхая и не задыхаясь, понес его по ступеням вверх. Он отнес юношу подальше от скал, осторожно положил его на упругую траву. Педратен в изумлении наблюдал за происходящим. Через несколько минут Кинрей замотал головой и открыл глаза.

- Я скоро смогу ходить, - ваша святейшество, - прошептал он.

- Когда ты будешь к этому готов и ни минутой раньше, юноша. - Педратен опустился рядом с ним на колени. - И скоро ты научишься управлять божественной силой.

Невин отошел от них на несколько шагов и посмотрел на клубящийся над океаном туман. Голоса бога тихим эхом доносились издалека. - Северо-запад, - подумал Невин; я только зря потеряю время, если пойду в Кермор. - У Невина не было сомнения, что знамение верно; оно было подкреплено ритуалом и драматическим телесным появлением оракула. Чувствительный талант телекинеза Кинрея проник в глубину национальной души Дэвери. "Рожденный среди рыб и тростника" - это особенная фраза беспокоила его, но Невин был уверен, что со временем все выяснится. В целом и общем он был доволен. Лишь позже он вспомнил прозвучавшую в предзнаменовании фразу: "Король всего Дэвери и всего Элдифа", что бы это могло означать?

В этот же день после обеда, пока Кинрей спал, Невин и Педратен пошли в палату Рукописей, занимавшую весь второй этаж башни. С помощью еще одного новообращенного они сели за стоящий у окна стол и углубились в изучение запыленных старинных рукописей генеалогических описаний. Откладывая одну за другой рукописи, они составляли список наследников по прямой мужской линии и не прямой, идущей от ветви женщин королевских кровей. Одно имя повторялось три раза: Марен, наследный принц небольшого королевства Пайдон, отдаленно связанный с троном Элдифа, по линии матери основательно претендующий на Кантрэй, и наиболее непосредственно на Кермор по линии принца Кобрена, сына Даннена. Осознав, что мужчина по линии Даннена может в один прекрасный день завладеть троном всего Дэвери, Невин вздрогнул от пронзившего его холодом Двуумера. Это была как раз та разновидность иронии, которую, казалось, любил Властелин Вэйр.

- Меня интересует этот юноша. - Невин постучал костлявым пальцем по имени. - Ты что-нибудь знаешь о нем?

- Нет. Пайдон далеко отсюда. Временам я даже сталкиваюсь с трудностями в получении правильной информации для моих записей.

- Ты не думаешь, что юноша мог умереть или что-нибудь в этом роде?

- Сомневаюсь, кто-нибудь непременно рассказал бы мне о смерти наследного принца. Я имел в виду, что я никогда не видел ни его, ни мать. Однажды я видел его отца, Каселу было тогда... лет двенадцать, я бы сказал. Он произвел на меня впечатление хорошего мальчика, но прошло столько времени, кто знает, что случилось за это время?

Чтобы их план был успешным, необходима была помощь по меньшей мере одного могущественного жреца Бел, и Невин вместо того, чтобы преодолевать сотни миль до Пайдона, отправился назад в Дэвери. Посмотреть на молодого принца Марена он поручил странствующему со своим алтарем у границ королевства Адерину. Невин контактировал с ним посредством пламени костра по дороге в Дэвери.

- Я думаю, мы нашли претендента на престол. - Образ Адерина улыбался, но это была задумчивая улыбка. - Пайдон суровое место, но это та суровость, которая нужна, она заставляет людей бороться за свое существование. На меня произвел сильное впечатление король Касел; он обладает благородством редким даже в лучшие времена. Молодой принц соответствует своему возрасту, но ему всего пять лет, так что рано говорить о том, что из него получится. Но он выглядит здоровым ребенком. Было бы жаль, если бы он умер в детские годы.

- Все, что ты говоришь верно. Но у Касела может быть еще сын, и не один. Я не люблю хранить весь мед в одном мехе.

- Также, как и я. Но мы вынуждены делать это. Проблема состоит в том, что у нас и так слишком много так называемых королей.

- Совершенно верно. А как насчет знамений?

- Вернее быть не могут. Форт Друлок - личная резиденция Касела, там родился и молодой принц. Это укрепленный остров, находящийся прямо посреди озера.

- Великолепно! Спасибо за помощь. Я направляюсь в Лагхарн. Я помню верховного жреца Бел честным, благородным человеком - если только он еще жив.

Так как Лагхарн находился довольно далеко от границы Кермора, то на него не подействовало опустошение, несомое войной. Он все еще был самым процветающим и большим городом Дэвери. Центр по производству стали, он постоянно был покрыт темной пылью, идущей от плавилен, кузниц и, конечно же, от больших коксовых печей. Над городом висела дымка, окрашивающая небо в желтый цвет. Невин держал путь в центр города, где среди покрытых копотью древних дубов стоял храм Белл. Невина хорошо знали в храме, и как только он вошел в священную рощу, к нему бросились неофиты, чтобы взять у него лошадь и мула. К его великому облегчению Олейт, верховный жрец, был еще жив, хотя его и мучили боли в суставах. Неофит провел Невина в покои Олейта, комната была абсолютно пустой, на полу лежал лишь жесткий соломенный тюфяк, да стоял единственный стул.

- Прости меня, что я не встаю, Невин. У меня сегодня страшно болит спина.

- Тебе надо сменить постель. Я не говорю, что она должна быть мягкой или более комфортной, что грешно для тебя; просто ее надо убрать со сквозняка.

- Я подумаю об этом.

Неофит принес Невину невысокую табуретку, а сам ушел. Невин, не откладывая дело в долгий ящик, тут же приступил к изложению своего замысла. Духовенство храма Бел занималось "правильным" толкованием знамений и пророчеств, это происходило от того, что к ним приходило множество людей с озадачившими их снами или событиями. Когда приходило время, именно они провозглашали нового короля и совершали монаршие бракосочетания.

- И я не сомневаюсь, что, взойдя на трон, он вознаградит храмы, - закончил Невин.

- Сомневаешься ты или нет, но почему ты пришел ко мне, вместо того, чтобы пойти к верховному жрецу Святого Города?

- Недавно я был там. Я узнал, что новым верховным жрецом стал Гварговен.

- Хм. Он, конечно, что бы я ни думал о нем, стоит выше меня.

Какое-то время они мысленно оценивали друг друга, решая, как много они могут сказать друг другу вслух. Так как он рисковал меньше, первым заговорил Невин.

- Я понимаю, что традиционно верховная власть принадлежит духовенству Дэвери, но, насколько я помню, это ни что иное, как лишь традиция - закона, дающего им это право нет.

- Совершенно верно, - глаза у Олейта блеснули.

- Эта традиция может наносить вред, если поддерживает несправедливые притязания на престол.

- В то время как Лагхарн поддерживает справедливые? - Олейт сложил домиком кончики пальцев и какое-то время не отрываясь смотрел на них. - Всего лишь через восемь дней в Лагхарне состоится Совет северных храмов.

- Не может духовенство Форта Дэвери прислать своего представителя?

- Конечно, но всегда есть возможность лично переговорить с надежными людьми. Возвращайся сюда после Совета, мы снова обо всем переговорим.

Невин направился в небольшую деревню, находящуюся примерно в десяти милях от города и остановился там в амбаре фермера под предлогом сбора лекарственных трав поблизости от деревни. Так как не только фермер, но вся деревня была рада соседству знахаря, скоро он стал хорошо известен. На вторую неделю его пребывания там, к Невину прибежала маленькая дочка мельника, чтобы рассказать о пришедшем чуде: коза родила двухголового козленка. В основном из-за того, что девочка ожидала, что знахарь пойдет взглянуть на козленка, Невин отправился с ней в деревню. Большинство жителей толпилось возле небольшого загона. Перевешиваемый уродливой частью тела, козленок не мог даже стоять, мать вылизывала его и в перерывах между этим занятием беспомощно блеяла.

- Он, несомненно, не проживет и дня, - заметил Невин мельнику.

- Не могу не согласиться с вами. Вы думаете, кто-нибудь наслал на моих коз порчу?

- Не думаю. Невин собрался было углубиться в обсуждение о взаимосвязи четырех жизненных соков в организме животных, но тут ему в голову пришла намного лучшая идея. - Держу пари, что это бог посылает нам знамение. Может ли жить животное с двумя головами? Конечно же нет. Так чем лучше королевство, имеющее две головы?

Толпа согласно внимала ученым речам.

- Готов биться об заклад, что вы правы, - сказал мельник. - Я пошлю своего старшего сына с этим известием к местному жрецу.

- Так и сделай, я уверен, что жреца это заинтересует.

Возвратившись в Лагхарн, Невин обнаружил, что слух о двухголовом козленке достиг города. Как только они остались с Олейтом наедине, тот упомянул об этом.

- Хотя ты сам истолковал это знамение в деревне, я уверен, что его в самом деле послал Великий Бел. Ты истолковал это знамение также, как сделал бы это и я. Если войны будут продолжаться и дольше, то не останется никакого королевства, за которое надо будет бороться, останется лишь кучка незначительных лордов, грызущихся между собой из-за границ. Мы обсуждали этот вопрос во время Совета. В конце концов, кто защитит храмы, если не король?

- Совершенно верно.

Олейт какое-то время рассеянно смотрел в сторону, но даже заговорив, он избегал встретиться взглядом с Невином.

- Произошла небольшая дискуссия по поводу Гверговена. Кажется, что часть духовенства, мягко говоря, недовольна его верховенством в Святом Городе.

- Вот что... я это предполагал.

- Существуют весомые основания для этого недовольства, во всяком случае, если верить некоторым слухам. - Он опять надолго замолчал. - Я не думаю, что им стоит беспокоить тебя. Позволь мне только рассказать им то, что я считаю, внушает наибольшее беспокойство.

- Я полностью полагаюсь на рассудительность вашего святейшества.

- Благодарю. Тем не менее, ты можешь рассчитывать на любую помощь северных храмов. Ах, временами я чувствую такую усталость! Мы говорим о планах, которые займут не один год, но кто лучше старого человека может приступить к осуществлению этого плана, человека, который может передать свою мудрость молодым последователям, которым суждено претворить этот план в жизнь?

- Совершенно верно. Я думаю, что никто из духовенства Святого Города ничего не узнает?

Олейт молча улыбнулся в ответ, на вопрос подобного типа можно было ответить лишь молчанием.

Поздней осенью, когда уже деревья вдоль дороги стояли застывшими, а в утреннем небе порошил снежок, Невин вернулся в Брин Торейдик. Воздух в закрытых на такое долгое время пещерах был сырой и затхлый. Он развел огонь, проветрил все помещения, затем взял мула и отправился в деревню за продуктами. Когда он въехал в деревню, каждый спешил поприветствовать его. Они знали, кем он был на самом деле, и гордились, что в их деревне есть такое, чего не было в других деревнях, по крайней мере, они об этом не слышали: у них был собственный колдун. Пока Невин упаковывал сыр, ветчину и ячмень для каши, он слушал летние деревенские сплетни, большинство из которых касалось Белиан, которая была беременна байстрюком, но не говорила, кто был его отец. Когда Невин проходил мимо дома кузнеца, его жена Игрейна зазвала его выпить кружку пива.

- Вы еще не видели Белиан? - спросила она, как бы невзначай.

- Я знал о ребенке еще до моего отъезда, я собираюсь к ним на ферму за сушеными яблоками, тогда и посмотрю, как она поживает.

- Я не сомневаюсь, что она легко все переживет. Ей можно позавидовать, она рожает как кошка. - Она какое-то время поколебалась, бросая на старика хитрый взгляд, потом все-таки проговорила: - Любезный Невин, здесь некоторые говорят, что у нее этот ребенок от одного из ваших духов.

Невин так расхохотался, что от смеха захлебнулся пивом, Игрейна выглядела разочарованной: такое хорошее предположение разбилось вдребезги.

- Уверяю тебя, что парень был вполне настоящий, из крови и плоти, и исходя из того, что вышло, кровь у него довольно таки горячая. А то, что она ничего не говорит, так она никогда не отличалась разговорчивостью.

Белиан родила ребенка несколькими днями позже. Невин прибирался в пещерах, когда прибежал ее старший сын и сказал, что Ма рожает нового ребенка. Пока Невин уложил некоторые травы и спустился в деревню, сбылось предсказание Игрейны: Белиан уже родила сына и так же легко, как обычно. Пока повитуха обмывала ребенка и устраивала Белиан поудобнее, Невин и Баннек сели у очага.

- Ну и как ты на это смотришь? - спросил Невин.

- Если ей так уж хотелось ребенка, я бы предпочел, чтобы она вышла замуж, но Белл всегда была своевольной. Повитуха сказала, что ребенок здоровый, так что это уже неплохо. На ферме никогда не помешает лишняя пара рук.

Тяжело вздохнув, Баннек пошел к загону для коз. Невин вытянул ноги поближе к огню и задумался о Мэтене. Вскоре его образ появился в огне, сначала это была крошечная фигурка, затем она начала увеличиваться пока Невин не смог хорошо рассмотреть все место действия. Мэтен сидел в грязной таверне с десятком таких же как и он людей, все они много пили и смеялись. У каждого из них на поясе висел кинжал, их рукоятки были украшены тремя одинаковыми серебряными шарами. Один из сидящих за столом людей от нечего делать вынул из ножен кинжал и вырезал на крышке стола полукруглое углубление, Невин увидал, что клинок был сделан из какого-то особого металла. - Что-то наподобие серебра, - подумал он, но видимость была недостаточно четкой, и он не мог с уверенностью определить, что же это все-таки было. Что было очевидным, так это то, что Мэтен нашел себе место в отряде наемников. На первых порах Невин почувствовал сожаление по этому поводу, но затем, поразмыслив, он пришел к выводу, что это и к лучшему; такой отряд, который не принадлежит постоянно никому, может быть в будущем полезен. Он сделал в памяти заметку, чтобы не терять след Мэтена и его отряда.

Немного погодя он пошел взглянуть на Белиан, которая, сидя в постели, держала у груди ребенка. Младенец был крупным, он весил не меньше восьми фунтов, головку Даумера покрывали мягкие, светлые волосики, он жадно сосал грудь, время от времени причмокивая от удовольствия.

- Скоро у меня будет много молока, - сказала Белиан, - иначе этого звереныша не выкормить.

- Вне всякого сомнения. Ты скучаешь об его отце?

Белиан ответила не сразу, поднося ребенка к другой груди, она о чем-то раздумывала.

- Немного, - ответила она наконец. - Все это время на ферме было так много работы, что мне некогда было особо об этом задумываться. Но теперь, когда почти наступила зима, я поймала себя на мысли, что думаю о нем. Надеюсь, что он в безопасности и у него все в порядке. Лучше думать о том, где он сейчас находится, чем ходить на его могилу.

- Да, с этой стороны ты права.

Улыбаясь, Белиан нежно погладила пушок на голове у ребенка. - Он немного отличается от остальных моих детей, когда они были новорожденными. Он похож на Мэтена с его кудрявыми волосами, но со временем, когда он вырастет, он будет такой же, как мы. Растить ребенка немного схоже с рукоделием - вы шьете платье теми нитками, которые у вас есть, но то, какую выкройку сделать, это зависит от вас самих.

Невин неожиданно улыбнулся. Она только что, сама того не ведая, дала ему недостающий кусочек его плана. Что может быть правильнее мысли: чтобы иметь истинного и благородного короля, надо сначала вырастить принца. Марен был еще столь мал и податлив, что ему необходим был домашний учитель, который отвечал бы за его должное воспитание.

- Один из нас должен найти путь во дворец, - подумал Невин. Без сомнения мальчик вырастет достойным человеком, если мы заложим нужный фундамент.

Этой ночью, когда Невин шел на свой холм, луна как раз была в зените. Со стороны озера надвигались облака, отбрасывая на спящую округу движущиеся тени. Темные тени уже давно убили в Дэвери всю радость. Невин сам себе улыбнулся. В глубине своего сердца он чувствовал приближение мира и победу Света.

* --- конец демо-отрывка --- *