Книго

Борис ШТЕРН

                            РЕКВИЕМ ПО САЛЬЕРИ
               Детективное либретто для исторического балета
                   в 2-х действиях с увертюрой и апофеозом
                              Действующие лица:
                     Все названные по ходу либретто
                действующие лица и исторические личности
                     должны нам что-нибудь станцевать
                                 УВЕРТЮРА
                                    История - Великий Балетмейр.
              Не странно ли: исторические личности на сцене Истории
                           всегда танцуют парами - назовешь одного,
                                          сразу же является второй.
                              Возьмем кого-нибудь наугад, например:
                                                  Кирилл и Мефодий,
                                         Чернышевский и Добролюбов,
                                                    Гдлян и Иванов,
                                                 Тристан и Изольда,
                                                  Данте и Алигьери,
                                          Робинзон Крузо и Пятница,
                                      Карл Маркс и Фридрих Энгельс,
                                                Каменев и Зиновьев,
                          Роберт Рождественский и Евгений Евтушенко
                                           и многие-многие другие -
                       этот список можно продолжать до бесчувствия.
                         Получается какая-то дурная закономерность:
                    ЕСЛИ НЕТ ПАРЫ, ЗНАЧИТ, ЛИЧНОСТЬ НЕ ИСТОРИЧЕСКАЯ
                                                  Получается так...
                     Объяснение этой парной закономерности простое:
                      у любого нормального человека всегда найдется
                           друг (например, Огарев), враг (Троцкий),
                         любовница (Клеопатра), сын (Дюма-младший),
                              брат (Райт, Гонкур или Вайнер), сват,
                                           кум, сосед и так далее -
                             поэтому, как только человек становится
                                            исторической личностью,
                                     он автоматически тащит с собой
                                             на сцену Истории того,
                                кто первым подвернулся за кулисами.
                   Впрочем, для закона парности существует и другое
                простейшее объяснение: конечно же, в реальной жизни
                     исторические личности бродят не только парами,
                                    но и триумвиратами, и дюжинами,
                                          и даже волчьими стаями, -
                                но, к сожалению, господам Геродотам
                             (Флавиям, Карамзиным) лень или недосуг
                         описывать Историю во всем ее многообразии,
                      и они толкуют ее _к_о_н_ц_е_п_т_у_а_л_ь_н_о_,
                      по заданной схеме "один плюс один", например:
               "Поссорились как-то Михал Сергеич с Борис Николаичем
                                     и развалили Советский Союз... "
                                                  Так получается...
                       Но что это мы все о политике да о политике -
                           криминальная История гораздо интересней,
                                                    тем более, что
                     криминалистика тоже подчинена закону парности.
                Ежу понятно: если есть труп, значит, есть и убийца.
                 Вызовешь на бис одного - выходят вдвоем, например:
                                                    Давид и Голиаф,
                                                     Брут и Цезарь,
                                            Иоан Грозный и его сын,
                                  Борис Годунов и царевич Димитрий,
                                            Стенька Разин и княжна,
                                               Джугашвили и жена...
                        Но мы кажется опять ударились в политику...
                       Возьмем лучше какую-нибудь криминальную пару
                                 из мира искусства - пусть танцует,
                              а мы на ее примере рассмотрим процесс
                        раздвоения и деградации творческой личности
                                             в наше нелегкое время.
                 Возьмем хотя бы всем известных Моцарта и Сальери -
                             чем не классическая криминальная пара?
                                                            Хорошо.
                                           Берем Моцарта и Сальери.
                                      Оркестр заканчивает увертюру.
                             Занавес медленно-медленно поднимается.
                      ДЕЙСТВИЕ ПЕРВОЕ. СМЕРТЬ САЛЬЕРИ
                                    1
                            Печка в Центральном Доме Композиторов -
                      все действующие лица должны от нее танцевать.
                  На стене висит портрет  Петра Ильича Чайковского.
                     Под портретом - ружье Чайковского, двустволка.
                           В центре сцены - Мягкое Потертое Кресло
                          и шикарный черный рояль типа "Стейнвей Д"
                            На рояле дымит медный тульский самр.
     Вначале, по старшинству, на  сцене  появляется  Сальери  и, кряхтя,
усаживается в Потертое Кресло. Сальери старше Моцарта лет на сорок - когда
он у гроба Сталина в почетном карауле стоял, Моцарт еще под стол пешком не
ходил.
     Итак, живет в Москве (можно и в Питере или в Новосибирске, но жить  в
Москве все-таки ближе к делу) такой весь из себя Сальери Антонин Иванович,
композитор (можно и художник или писатель, но пусть уж по традиции Сальери
будет  композитором), русский  (итальянского  происхождения), 1912  года
рождения, заслуженный, Гертруда и проч. Усаживается в  Потертое  Кресло  и
начинает пить утренний чай из тульского самовара.
     Как вдруг выскакивает на сцену его любимый ученик -  Моцарт  Валерьян
Амадеевич, а  попросту  "Валера", -  молодой, глупый, гениальный, тоже
русский (но неизвестно какого происхождения, хотя в  фамилии  присутствует
подозрительный корень "моца"... ) и начинает выделывать  всякие  антраша  и
кренделя в три с половиной оборота и  ни  в  грош  не  ставить  Сальери  -
дескать, "старый веник, плохо метет, загородил молодым дорогу, ни  пройти,
ни проехать".
     И  все  это  происходит  не  в   каком-то   там   занюханном   197...
определяющем, решающем или завершающем году какой-то  очередной  пятилетки
качества из количества, а на самом что ни на есть историческом переломе  -
предположим, в году 1991-м.
     Возникает вопрос: что должен делать Сальери в этой пиковой ситуации?
     Самое простое и умное - сидеть, пить чай.
     Но самое простое не всегда  получается, а  на  самое  умное  чаю  не
хватит. На "старого  веника"  можно  бы  и  не  обижаться  -  сойдет, как
признание заслуг; но Валера Моцарт в кулуарах совсем  уже  распоясался: и
композитор из Сальери хренниковый, и музЫчка у него  соцреалистическая, с
мелодией, и Гимн Удыгейской  автономной  области  не  Сальери  написал, а
Ференц Лист, а Антонин Иваныч свою подпись поставил  и  получил  Ленинскую
премию; и дачу себе Сальери за казенный счет отгрохал, и служебную  машину
почем  зря  на  базар  гоняет  -  в  общем, все  как   положено, полный
джентльменский набор обвинений.
     Нельзя же так.
     Что посоветовать Антонину Иванычу, которому  Моцарт  всю  оставшуюся
жизнь отравил?
     "Ответить тем же! - подумает иной нетерпеливый балетоман. -  Отравить
Моцарта! Пригласить этого  Валеру-Швалеру  в  ресторан  Центрального  Дома
Композиторов - мол, посидим, выпьем, поговорим, -  подсыпать  ему  яду  в
стакан с водкой, и с концами. "
     Ничего себе!
                                    2
                                       Все тот же Дом Композиторов.
                               Справа - гардероб, слева - ресторан,
                            посередине - женский и мужской туалеты.
     План отравления Моцарта не проходит - и вот по каким причинам:
     Во-первых, что ни говорите, а так порядочные люди не поступают. Прав
поэт: гений и уголовщина в наше время несовместимы. Представьте на  минуту
такую сцену:
     Юрий Бондарев в ЦДЛитераторов подсыпал яду в стакан своему тезке Юрию
Нагибину...
     Нонсенс!
     Или  наоборот: Василий  Аксенов  в  том  же  доме  взял  да  отравил
грибочками Валентина Распутина...
     Нет, это невозможно! Нет, нет и нет!.. Дичь какая-то! Эти люди не  то
что пить вместе не станут, но и газетку читать рядом не сядут.
     "Не верю! " - как сказали бы хором Станиславский и Немирович-Данченко.
     В самом крайнем случае могут  сжечь  чучело  врага, но  отравить  не
отравят, внутренний гений не позволит, а  гений  внутри  Сальери  конечно
присутствует - хоть и потрепанный, злой и скособоченный, но тоже не  лыком
шит. Ведь  учениками  Сальери, кроме  Моцарта, являются   такие   гении
музыкального искусства, как Людвиг  ван  Бетховен, Ференц  Лист  и  Франц
Шуберт. Чем  же  гений  учителя  хуже  гениев  ученических? Сальери  этим
вурдала... вундеркиндам  носы  утирал, на  "Стейнвейе  Д"  учил  играть,
концерты в фининспекц... в филармонии пробивал - предположим, что  ученики
обогнали учителя в области музыкального совершенства, но не  до  такой  же
степени, чтобы травить всех подряд?
     Это во-первых.
     Во-вторых: криминалистика сегодня поставлена на такую научную основу,
что мимо криминалистов мышь не пробежит и мышьяк не проскочит. Представьте
такую сцену:
     Ресторан ЦДКомпозиторов, затравленный Сальери подсыпает яду в  стакан
Моцарту, извиняется за свой  старческий  мочевой  пузырь, отправляется  в
туалет, а потом хватает в гардеробе пальто, и с концами; а  Моцарт  ждет,
ждет, не выдерживает, хлопает стакан водки и... брык на пол!
     Естественно, весь кордебалет в панике мечется по сцене  и  заламывает
руки:
     "Что это с Валерой случилось?!.. Из-за  одного  стакана  водки  -  с
копыт! Не бывало такого! "
     Естественно, администрация ЦДК вызывает "скорую помощь", труп Моцарта
увозят на вскрытие, обнаруживают в крови мышьяк (а лучше цианистый  калий)
и глубокомысленно произносят:
     "Ага! "
                                    3
     И пошло-поехало: милиция, уголовный розыск, судмедэкспертиза, допросы
свидетелей. Следователь  УГРО  -  демонического  вида  человек, в  черной
тройке, с красными глазами - сразу решает  танцевать  от  печки  и  задает
немой вопрос (это они умеют) шеф-повару ЦДК:
     "Не знаете ли, любезный, кто  подсыпал  цианистого  калия  Моцарту  в
голубцы? "
     Шеф-повар - тоже брык на пол и лежит на авансцене без сознания.
     Тогда довольный следователь танцует от печки к роялю, сверкая в  луче
театрального  прожектора  красными  глазами. Он  поглаживает  крутой  бок
тульского самовара и в пол-оборота спрашивает у метрдотеля:
     "А почему у вас  ружье  на  печке  висит? Предъявите  разрешение  на
хранение огнестрельного оружия. "
     "Так оно же музейное! - пугается метрдотель. - Оно не  заряженное  и,
вообще, никогда не стреляло! Прикладом этой двустволки повар Петра  Ильича
Чайковского бил свиные отбивные барину на обед! "
     "А подать сюда повара Петра Ильича! " - требует этот черный человек  с
красными глазами, подбирая пальцем на рояле Чайковского "Собачий вальс".
     "Так он же умер от горя в прошлом веке, не пережив смерти барина! "  -
объясняет метрдотель языком танца.
     "Вот так раз!.. Ладно, Бог с ним, с поваром, а вот не помните ли, кто
последним сидел за столиком с Моцартом до того как?.. "
     Метрдотель сразу в кусты:
     "Не помню, спросите официанта. "
     Появляется белый официант, с бутылкой коньяка, с фужером, с салатиком
для черного следователя, и жестами показывает:
     "Сальери! "
     "Ага!.. А где тот граненый стакан, из которого Моцарт водку пил? "
     Официант исполняет танец граненого стакана:
     "Помыли, разбили и выбросили! "
     "Ладно, обойдемся без стакана", -  решает  следователь, выпивает  из
фужера  коньяк, закусывает   салатиком   и   обращается   к   старенькому
гардеробщику, показывая пальцем на Доску Почета Композиторов, где  первой
висит фотография Сальери:
     "Этого человека знаете? Что он делал такого-то  числа  приблизительно
около четырех? "
     "Театр начинается с вешалки, - приплясывает издалека  гардеробщик. -
Кто  же  не  знает   Антонина   Ивановича   Сальери?.. Такого-то   числа
приблизительно около четырех этот маразматик как всегда вышел из  женского
туалета с расстегнутой ширинкой, дрожащими руками схватил чужое  пальто  и
убежал - даже рубля на чай не оставил, скотина!.. Стоп! Да неужто  Антонин
Иваныч... это... " - хватается за голову гардеробщик.
     "Что "это"? Говорите! "
     "Быть того не может! А  Валера, бедняга, не  успел  свой  "Реквием"
написать! Бывало  придет  сюда  в  гардероб, выпьет  шкалик  и  жалуется:
Михалыч, говорит, - это я Михалыч, - хочу  вот  "Реквием"  написать... Да
неужто Антонин Иваныч отравил Валерку Моцарта?! "
     "Отравил, отравил, - успокаивает Михалыча следователь. - Но  об  этом
пока никому ни слова! "
                                    4
     Так что травить Моцарта нет никакого резона - во-первых, собственный
гений не позволит, во-вторых, все сразу раскроется.
     Что же все же делать Антонину Иванычу? На дуель Моцарта не вызовешь -
какие уж там дуели, прости Господи.
     В морду, что ли, Моцарту дать?..
     В принципе, можно и в морду... Но ведь морда - понятие  растяжимое  и
относительное. Сальери, хотя и  представительный  мужчина, но  больной  и
старый, а Моцарт - наоборот, молодой и здоровый, под  два  метра  ростом,
кулачищи - во! Когда Моцарт выпимши садится  за  "Стейнвей-Д"  и  начинает
кулаками по клавишам молотить - гром небесный!
     Ну, можно конечно влепить пощечину, можно. Ну, оближется  Моцарт  и
ничем не ответит, постесняется учителю  отвечать  -  значит, пощечина  не
выход, а всего лишь небольшая психологическая разрядка.
     Здесь требуется нечто этакое...
     Что же посоветовать старику?
     Опытный балетоман уже заметил, что Моцарт моложе Сальери лет на сорок
- по сцене передвигается легко, прыгает высоко и далеко, балерин вертит  и
ставит во все позиции, как хочет. Все, вроде  бы  у  него  хорошо  и  даже
отлично, но чувствуется в Моцарте  некоторая... задумчивость, что  ли?..
Некоторый автоматизм в танце - вертит балерину и так и эдак, а  думает  о
чем-то своем. Это конечно не дефект, когда человек думает, но  специалист
понимает - это вроде как заниматься в постели любовью с Прекрасной  Дамой,
а думать черт-те о чем, будто на работу пришел.
     "Вкалывает Моцарт... -  с  грустью  замечает  опытный  балетоман. -
Работает... А гений и работа - несовместимы. Сколько же  это  Моцарту  лет
получается, если при Сталине он еще под стол  пешком  не  ходил?.. Да  не
такой он уже и молодой, Валера - Пушкина пережил. Ему уже 39 лет, за  ним
во-он сколько молодых в очередюге стоит! "
     А Сальери, надо учесть, мужик умный и дошлый, хотя и  композр. Он
все видит. Он  прекрасно  понимает, что  его  светлые  застойные  времена
безвозвратно прошли, и пора, пора сходить с этой балетной сцены, пока  не
растоптали статисты. Антонин Иванович прикидывает: с деньгами у него  хотя
и не худо, но надвигающаяся  Галопирующая  Инфляция  все  сожрет, с  этой
Примой-балериной  шутки  плохи, она  любого  балетмейстера  раскрутит   и
поставит в непристойную позицию, никакие накопления не спасут; зато  дача,
квартира, автомобиль и прочая твердая недвижимость у Сальери имеется, а уж
музыки на слова советских поэтов он столько насочинял, что хватит и детям,
и внукам, а правнукам останется.
     И это хорошо.
     "Жизнь прожита и прожита не зря, -  размышляет  Антонин  Иванович. -
Всякое бывало... Даже больно бывало, но не мучительно. Утром по  гудку  не
вставал, на фронте бывал только с концертами, от Архипелага Семен Буденный
уберег, от звонка до звонка не вкалывал, а пахал и сеял разумное, доброе,
вечное исключительно на ниве музыкального искусства. И слава  Богу! Пора,
пора уходить. Мне 80 лет. Здоровье ни к Черту, но  еще  держусь. Ох, как
хочется еще поработать в свое удовольствие  -  написать, например, давно
задуманную симфонию  ми-бемоль  мр... Или  концерт  для  фортепиано  и
скрипки с оркестром... "
     И вот хитрый Сальери решает  уйти  без  боя. Добровольно  освободить
Моцарту Потертое Кресло Главного Композитора Всея Страны. Подает заявление
по форме:
         "ПРОШУ УВОЛИТЬ ПО СОБСТВЕННОМУ ЖЕЛАНИЮ В СВЯЗИ... и т. д. "
     Моцарт приятно удивлен и не чувствует подвоха. Прощальный банкет, все
как положено. Моцарт от всей  души  произносит  заздравную  речь  в  честь
нашего дорогого юбиляра и пьет  за  его  здоровье  полный  фужер  хорошего
неотравленного коньяка. Антонину Ивановичу  вручаются  памятные  адреса  и
дорогостоящие подарки. Исполняются  популярные  песни  Сальери  на  слова
советских поэтов: "Катись колбаской", "Машинистка бронепоезда", "Кабул нам
только снится" и другие. Начинаются  половецкие  пляски. К  ночи  все  -
вдрабадан. На следующий день - похмелье. А  утром  третьего  дня  Антонин
Иванович попивает чай из тульского самовара, не  спеша  собирает  вещички,
целуется с Моцартом, которому уже невтерпеж усесться в Кресло, отдает  ему
ключи от  пустого  сейфа, крестится  на  портрет  Чайковского  и  уходит,
оставляя Моцарту отравленную приманку.
     Пост сдал - пост принял; Король умер - да здравствует Король!
     Ты этого хотел, Валера?
                                    5
     И Валерьян Амадеевич, представьте, на эту отравленную приманку клюет!
     Да еще пританцовывает и потирает руки -  здесь, за  печкой, у  него
будет малое предприятие  с  ограниченной  ответственностью  "МИНОТАВР", в
гардеробе    разместится    кооператив    "КАБЫСДОХ", в    подвале    -
совместно-австрийский  концерн  с  неограниченными  правами  "ВЕНЕЦИАНСКИЙ
КУПЕЦ"; на  чердаке, если  вышвырнуть  старую  виолончель, -   японская
шоу-фирма "КАРМАН-СЮИТА", а на крыше под  облаками  совсем  уже  эфемерный
международный "ФОНД ПОМОЩИ ПЬЮЩИМ И НЕЗАКУСЫВАЮЩИМ МУЗЫКАНТАМ"; но не  это
главное - главное  разместится  на  втором  этаже: музыкально-акционерное
общество "РЕКВИЕМ" для обслуживания похорон крупных и выдающихся деятелей,
- а то и здесь у нас полный беспорядок, собственных  теневых  экономистов
похоронить толком не умеем, как сказал бы старенький гардеробщик Михалыч.
     И все это конечно в рамках Закона и  портрета  Чайковского; иначе  -
Боже упаси! - за кого вы Моцарта принимаете?
     В общем, Антонин Иваныч со своими  соцнакоплениями  и  неподвижностью
просто-напросто  младенец  перед  Валерьяном  Амадеевичем! А  с  госпожой
Галопирующей Инфляцией  у  Моцарта  будет  разговор  особый  -  ее  бурное
появление и бешеные скачки на балетной сцене Моцарта  не  пугают. Захочет
Валера - и уедет в Веймар по приглашению самого  Иогана  Баха, пересидит,
переждет, сыграет у него на органе прелюдию из какой-нибудь фуги 1-го тома
"Хорошо  темперированного  клавира"; захочет   -   пригласит   в   Москву
белоэмигранта Рахманинова, попьет с ним водки  из  тульского  самовара, а
потом махнут с рок-концертами  по  российским  городам  и  весям, никакая
Инфляция не угонится.
     Кто бы не клюнул на месте Моцарта?
     Еще бы! Хоть Валера у нас и постмодернист, и соцартист, и  митек, и
витек, и в сторожах, и в котельных, и в диссидентах кантовался, -  но  вот
освободилось Потертое Кресло у рояля Чайковского, и он, Моцарт, наконец-то
оказался при Деле. А главное Дело  для  Моцарта  -  какое?.. Конечно  же,
Музыка - Святая Музыка! Пусть ты хоть  демократ, либерал  или, допустим,
патриот, пусть  даже  бывший  коммуняка  или, еще  хуже, человек  любой
национальности, но здесь, в этом Кресле, ты должен пахать и сеять на  ниве
Музыкальной Культуры - культурку надо поднимать, ядрена вошь, а то здесь у
нас полная целина, в балет приходят с семечками и с мороженым, сволочи! -
как сказал бы старенький Михалыч.
     И  Моцарт  начинает  пахать  и  сеять, Моцарт  наступает  на   горло
собственным кантатам и ораториям, сонатам и симфониям, операм "Дон  Жуану"
и "Волшебной флейте"; Моцарт  готовит  презентацию  похоронно-акционерного
общества "Реквием" и лишь иногда вздыхает и  жалуется  друзьям  -  Людвигу
Бетховену, Францу Шуберту и Ференцу Листу, когда те  боязливо  заглядывают
на самовар в ЦДКомпозиторов:
     "Ну нету, нету у  меня  времени  для  "Свадьбы  Фигаро"! -  жалуется
Валера, наливая старым друзьям из самовара и бренча  пальцем  по  одинокой
клавише. - Все дела, дела, дела... Не  знаете  ли, ребята, где  достать
приличный труп для образцово-показательных похорон?.. Думайте, думайте  -
для вас же стараюсь - больных и пьющих! Поверите  ли, братцы  -  начинаю
раздваиваться! Фигаро - тут, Фигаро - там! Застрелиться, что ли?.. "
     И недвусмысленно поглядывает на двустволку Петра Ильича Чайковского.
     "Что говоришь, Валера?.. - переспрашивает Людвиг Бетховен, приставляя
ладонь к уху. - Извини, не расслышал... Повтори последнее слово. "
     Бетховен почти совсем оглох  (кто  сказал, что  гений  и  уголовщина
несовместимы - уже в перестроечные времена Бетховену в пересыльной  тюряге
уголовники барабанную перепонку перебили), но зато он в той  же  пересылке
написал свою знаменитую 6-ю симфонию и сейчас взялся за 7-ю. А  Шуберт  с
Листом - первый в подвале, второй на чердаке - все пишут, пишут, пишут  и
пишут нотные закорючки на разлинованной бумаге, и  нотной  бумаги  им  не
хватает! Слышите, спонсоры:
                 ШУБЕРТУ И ЛИСТУ НЕ ХВАТАЕТ НОТНОЙ БУМАГИ!
     А нотная бумага (для тех, кто забыл или никогда  не  видел)  выглядит
так:
        ________________________________________________________
        ________________________________________________________
        __&_____________________________________________________
        ________________________________________________________
        ________________________________________________________
     Шуберт уже написал 600 (шестьсот, ШЕСТЬСОТ! ) романсов на стихи Гете и
Шиллера, и сейчас взялся за "Прекрасную мельничиху"; а Лист -  тот  вообще
создает новое  направление  в  пианизме: придает  фортепиано  оркестровое
звучание, превращая его (фортепиано) из  салонно-камерного  инструмента  в
инструмент для массовой аудитории, применяя при этом принцип МОНОТЕМАТИЗМА
- слышите, спонсоры?.. где вы еще такое слово услышите, -  как  сказал  бы
старенький гардеробщик:
                           МО-НО-ТЕ-МА-ТИЗ-МА!
     Так что зря Валера ребят спаивает, их даже на чистом  спирте  "Рояль"
не проведешь - проспятся, выйдут из запоя и опять начнут писать  Музыку  с
Большой Буквы и жалеть Моцарта (почему бы и не пожалеть? ):
     "Ну нету, нету у Валеры времени для  "Свадьбы  Фигаро"! Для  нас  же
старается! Раньше мы водку где пили? По чердакам да котельным, а сейчас? В
Доме Композиторов из тульского самовара Чайковского! "
     Но и Моцарт жалуется и вздыхает с некоторой долей лицемерия - Дела-то
у него идут неплохо; и на двустволку посматривает, отлично зная, что  она
не стреляет. Ну нету, нету у  него  времени  для  "Дон  Жуана", занят  он
презентацией похоронного общества, для вас  же  старается, раздваивается,
наступил на горло собственным Донжуану и Фигаро, жалуется, не  понимает,
что он - _М_о_ц_а_р_т_, а не хрен с бугра!
     МОЦАРТ!
     Что он - _г_е_н_и_й_, что МОЦАРТ должен  быть  выше  всего  этого, а
получается все наоборот - ВСЕ ЭТО выше его, Моцарта. Не  понимает  Моцарт,
что он собственными руками убивает в себе _М_о_ц_а_р_т_а_ - уже убил! Что
все это Сальери нарочно подстроил, чтобы отомстить ему: на, бери, садись в
это  хренниковое  Кресло  -  это  же  не  кресло, а  электрический  стул,
друг-Моцарт. Здесь ты сам себя и убьешь, Валера. Сам на собственном  горле
замкнешь провода и не напишешь ни первой, ни второй, ни какой симфоний, а
сгинешь, как сука, на этом потертом месте, и не будет Моцарта, будто и  не
было. Найдутся добрые люди и спросят:
     "А кто он такой - Моцарт? Бетховена знаем, Шуберта, Листа  знаем, а
Моцарта - нет. "
     А Людвиг ван Бетховен приставит ладонь к уху и переспросит:
     "Что вы спросили?.. Не расслышал, извините. "
     "Моцарт, спрашиваем, кто такой? - обозлятся добрые  люди. -  За  что
деньги плочены? Что этот пресловутый Моцарт такого сделал? "
     А Франц Шуберт пожмет плечами:
     "Не помним... Не знаем... Нету такого... И никогда не было. "
     И тогда Ференц Лист вздохнет и поправит:
     "Был Моцарт, да весь вышел. "
     Вот до чего додумался хитрый Сальери  -  убить  Моцарта  медленной  и
мучительной смертью его же собственными руками, безо  всякого  цианистого
калия.
     И вот однажды Антонин Иванович, наблюдая из своего прекрасного далека
за  раздвоением  и  смертью  Моцарта, которую  сам  же  подстроил, очень
развеселился и решил отметить это событие, помянуть Моцарта добрым словом,
все же Моцарты умирают не каждый день. Купил бутылку относительно дешевого
китайского спирта, включил телевизор и сел за  старенький  клавесин  своей
юности, что на его даче в Перестройкино. Смотрит себе футбол  "Спартак"  -
"Тмутаракань", наливает  рюмашку, наигрывает  "Чижика-пыжика"  и  душевно
отдыхает - что старику еще надо?
     Выпил рюмку, выпил две...
     Чувствует: закружилось в голове, а в животе что-то не  тово... Спирт
какой-то плохой попался... То  ли  древесный, то  ли  метиловый  (что-то
китайцы не в себе в этом  деле, авторучки  не  в  пример  лучше  делают).
Короче, выпил Сальери на всякий случай третью рюмку, не  досмотрел  первый
тайм и... как говаривал его великий тезка, Антон Павлович Чехов:
                        "Лег на диван и... помер"
                   Занавес медленно-медленно опускается
                                  Антракт
                       Зрители бегут в пустой буфет,
           где, кроме китайского спирта, ничего не наливают.
                     ДЕЙСТВИЕ ВТОРОЕ. ПОХОРОНЫ САЛЬЕРИ
                           Во 2-м действии партию умершего Моцарта
                                     исполняют два других танцора:
                                                        Экс-Моцарт
                                                                 и
                                                        Лже-Моцарт
                                    1
                                      Дача Сальери в Перестройкино.
                                        Диван, клавесин, телевр.
                                           На диване лежит Сальери.
                              По телевизору идет программа "Время".
     Не помер Сальери, не помер! Живой! Это Моцарт умер, как и положено, а
Сальери - живой!
     Спирт конечно был дрянь, Сальери плохо себя почувствовал, испугался и
прилег на диван, примерился...
     Но все как-то обошлось. Проспал весь второй тайм вместе с  программой
"Время" и очнулся сразу  после  спортивных  новостей  ("Спартак"  все-таки
сумел выиграть у "Тмутаракани" один-ноль - браво, маэстро! ), как раз в тот
момент, когда какой-то  странный  человек  в  черном  костюме  с  красными
глазами брал интервью у Моцарта о состоянии музыкальных дел в стране.
     Смотрит Сальери и не понимает: в глазах, что ли, двоится?.. Печка  -
одна, двустволка - одна, рояль, самовар, черный человек - одни, а Моцартов
- двое!..
     Вроде, Моцарты, и... вроде, не Моцарты. Похожи  на  Моцарта  и... не
похожи на Моцарта... Один, Лже-Моцарт -  обрюзгший, с  животом  и  вторым
подбородком; другой, Экс-Моцарт - облысевший дистрофик с кривыми ногами.
     "О чем интервью-то? " - пытается сообразить Сальери.
     "Ну-с, расскажите, что там у нас с музыкой происходит? " -  спрашивает
обоих Моцартов этот черный человек с мэфистофэльской ухмылкой.
     "Сплошная  разруха, как  и  везде", -  отвечают  братья-близнецы  и
начинают жаловаться на свою жизнь: что им и ТО мешает, и ЭТО...
     "А  я  слышал, завтра  у  вас  презентация   музыкально-акционерного
общества "Реквием"?.. - перебивает черный человек, думая о чем-то своем.
     "Ну да", - отвечают Псевдо-Моцарты.
     "Похоронное, что ли, общество? "
     "Ну да... Хоронить-то надо  с  музыкой", -  вроде  бы  оправдываются
близнецы.
     "А с прибылью - что намерены делать? "
     "Прибыль пойдет в "Фонд помощи пьющим и незакусывающим музыкантам".
     И так далее: прибыль, акции, дивиденды.
     Не интервью, а допрос какой-то...
     И ни слова о Сальери!
     Эти преступные господа, убившие в себе Моцарта, так  заработались  на
посту Сальери, что про самого Антонина Иваныча намертво забыли. Раньше  у
Сальери брали интервью и этот... как его - с акцентом и  с  сигареткой, и
тот... который с наушниками, и даже  тот  самый  -  с  именным  подарочным
револьвером, а сейчас Сальери уже нуль без палочки, и  какой-то  странный
человек, похожий на  следователя  ОБХСС, берет  интервью  у  этих  плохих
танцоров, которым, как известно, и ТО, и ЭТО, и ВСЕ мешает.
     "Вот так: умрешь, и никто по  тебе  даже  "Реквиема"  не  сочинит! -
злится Сальери, сползая с дивана. - Ну, погодите! Я уважать себя заставлю!
Будет вам первый труп, будут вам образцово-показательные похороны! "
     То ли от старости, то  ли  от  дрянного  спирта, но  Антонин  Иваныч
задумал шутку совсем уж бородатую и  дурного  тона  -  отправился  поздним
вечером по перестройкинскому  бездорожью  на  телеграф  и  послал  срочную
телеграмму, воспользовавшись сонной и неопытной телеграфисткой (а  сколько
раз ее предупреждали: "Анюта, не спи на работе! "):
     ТЕЛЕГРАММА
     БЕТХОВЕНАМ, ШУБЕРТАМ, ЛИСТАМ, ВСЕМ СОВЕТСКИМ КОМПОЗИТОРАМ
     ТОЛЬКО ЧТО СКОРОПОСТИЖНО СКОНЧАЛСЯ САЛЬЕРИ
     ПОХОРОНЫ ЗА ВАШ СЧЕТ
     САЛЬЕРИ
     И ни слова о Моцарте.
                                    2
                   К прежней обстановке ЦДКомпозиторов добавляются:
                                                японский телевизор,
                         небольшой складик ксероксов и компьютеров,
                              коллекция пустых причудливых бутылок
                                         с иностранными наклейками,
                         пустые коробки из-под гуманитарной помощи
                                   и прочие приметы нашего времени.
     Так конечно порядочные люди не поступают. Хочешь, чтобы тебя уважали,
- умирай честно и не  будоражь  общественное  мнение. Но, что  дозволено
Юпитеру, то затравленному старику простительно. Тем более, Антонин  Иваныч
под телеграммой честно подписался: "СА-ЛЬЕ-РИ". Дураку понятно. Даже умный
подумает-подумает и поймет: шутка.
     Но случилось непостижимое: телеграмму доставляют в ЦДК  заполночь, а
там   вовсю   идет   генеральная    репетиция    завтрашней    презентации
похоронно-акционерного общества "Реквием". Шампанского для отмыва  грязных
денег  заготовлено  рекой, голых  девочек  -  толпой, весь   кордебалет
задействован; кто  спит, кто  просто  лежит, как   вдруг   телеграмма:
"СКОРОПОСТИЖНО... " И все принимают  эту  телеграмму  за  чистую  монету  и
хватаются за головы - завтра презентация, а тут Сальери  такое  учудил! И
никто не знает - горевать или радоваться. Смерть - она всегда не во время,
но тут, вроде бы, в самый раз... И никто  не  замечает, что  под  смертью
Сальери стоит подпись  "САЛЬЕРИ", к  тому  же  не  заверенная  участковым
врачом.
     А  Псевдо-Моцарты  хватаются  за  головы  первыми: им  же  первым  и
докладывают:
     "Сальери Антонин Иваныч померли только что под Москвой, хорошо, что
не под забором; причина смерти неизвестна, но все равно, хоронить надо. "
     "А может, не надо?.. -  трусливо  думает  Экс-Моцарт. -  Может, он
как-нибудь сам... без нас?.. "
     "Дурак! -  отвечает  Лже-Моцарт, подставляя  граненый  стакан   под
тульский самр. - Похороны Антонина Иваныча нам никак  нельзя  выпускать
из рук. Когда мы еще такой труп  найдем? Похороны  Сальери  будут  почище
любой презентации. Давай, вспоминай, кого  мы  хоронили  за  счет  Союза
Композиторов? "
     "Дай бог  памяти... В  тридцатых  годах  хоронили  Берлиоза  Михаила
Александровича. В восьмидесятых - Скрябина Вячеслава Михайловича... Вот  и
все, пожалуй. "
     "Вот  видишь! Какие  композиторы  были! Одна   партитура   оратории
Скрябина-Риббентропа чего стоит! Будешь  хоронить. С  помпой! Денег  не
жалей! Найди Людвига, Франца и Ференца, пусть гроб несут. Вообще, займись
тут... "
     "А ты? " - уныло спрашивает Экс-Моцарт.
     "А мне вызови такси  в  Шереметьево-два  прямо  к  трапу  самолета  в
Вер. "
     "Опять бросаешь меня  одного?.. Обещал  с  понедельника  засесть  за
"Реквием"!
     "Фигаро тут... " - многозначительно произносит Лже-Моцарт.
     "Фигаро там... " - печально  вздыхает  Экс-Моцарт  и  подставляет  под
самовар второй стакан.
                                    3
     Значит так.
     Лже-Моцарт будто что-то почувствовал - бросил Экс-Моцарта на произвол
судьбы и умчался на такси в Шереметьево-два, а оттуда последним  самолетом
в Веймар к Иогану Баху отмывать грязные миллионы, которые давно уже  вышли
за рамки портрета Чайковского, но наивный Иоган Себастьянович о том ничего
не знает.
     Наступает ночь. Над Москвой пролетает последний  самолет  на  Вер.
Экс-Моцарт  сидит  один-одинешенек  за  роялем  Петра  Ильича   и   вместо
"Реквиема"    сочиняет    список    похоронной    комиссии    под    своим
председательством. Бетховена и Шуберта с Листом нигде не  могут  найти, а
пока   в   комиссию   входят: композитор   Шнурке, альтист    Данилов,
вокально-инструментальный    ансамбль    "Человек-невидимка", писатель
Таракан-Камчадальский, художник   Афонарелов, член   ПЕН-клуба    Кнут
Пряниксонн, ткачиха  Кондрюкова, повариха  Белозубкина, бывший   Первый
секретарь обкома профсоюзов Медылов, эстонец Эдваард Коммиссаар, и  многие
другие нужные люди.
     "Надо бы  кого-нибудь  из  ЦК  КПСС  и  правительства  пригласить, -
размышляет Экс-Моцарт. -  Например, Шарфика  Фуршанова, он  хорошо  плов
готовит... Но все сейчас в отпусках, ладно уж, обойдемся. "
     У Экс-Моцарта забот полон рот -  надо  некролог  сочинять  от  группы
товарищей, пристраивать его в "Правду", заказывать Оркестр Большого Театра
или "Виртуозов Москвы" (захотят ли виртуозы хоронить  Сальери  -  это  еще
вопрос), воинский салют (Сальери у нас был генерал-капельмейстером), место
на каком-нибудь Престижном кладбище и все прочее, связанное с мероприятием
похорон крупного общественного деятеля.
     "А поминки? " - спросит иной нетерпеливый балетоман.
     И поминки, а как же! С этим малоприятным  мероприятием  дела  обстоят
полегче: река  шампанского, заготовленная  для  презентации  пойдет   на
поминки, а голые девочки ради этого дела перекрасятся  в  траурный  черный
цвет.
     Но где же  Бетховен, Шуберт, Лист? Неужто  забыли  своего  первого
учителя?
     Не в том дело. Бетховену как всегда не везет  -  он  сейчас  лежит  в
клинике Федорова, недавно омоновцы случайно выбили ему  глаз  при  разгоне
демонстрации половых меньшинств, куда Бетховен по рассеянности  затесался,
переходя Цветной бульвар в неположенном месте и отыгрывая в  уме  концовку
своей  7-й  симфонии: "трам-пам-па-пам, турам-тарам-тара-ра-рам-рам-пам,
па-рам-та-ри-ра-ри-ра-та-рам... "
     И получил в глаз.
     А Шуберт с Листом подрядились на Казанском вокзале разгружать вагон с
рулонами нотной бумаги, которую Лже-Моцарт уже успел пригнать  из  Веймара
по накладной под видом гуманитарной помощи от Иогана Баха, чтобы  загнать
ее (нотную бумагу) как обои на черном рынке, о  чем  Иоган  Себастьянович,
понятно, ни сном, ни духом.
     Короче, ночь.
     Но уже близится утро. Наступает долгожданная  предрассветная  тишина.
Покинутый Лже-Моцартом Экс-Моцарт сидит за роялем Чайковского и  думает  о
своем: цены, зарплата, жизнь коротка, а он чем занимается?.. Пишет буквами
на нотной бумаге некролог Сальери: "смерть вырвала из наших рядов... "
     "Нотами  надо! Нотами  надо  некролог  писать! "  -   вдруг   осеняет
Экс-Моцарта.
     Листок с некрологом летит на пол. Экс-Моцарт открывает "Стейнвей Д" и
неуверенно берет первый аккорд "Реквиема": трам-таа-та-та-там-па-ра-рам...
Потом       второй: пам-пам-тари-та-там-три-та-там... Третий:
трум-турум-туру-ру-рум...
     Рука Экс-Моцарта крепчает. Экс-Моцарт постепенно опять превращается в
Моцарта. Он подбирает лист нотной бумаги  и  лихорадочно  записывает  ноты
поперек линеек... Самонастраивающийся  рояль  "Стейнвей  Д"  самозабвенно
продолжает исполнять моцартовский "Реквием". Из зрительного зала на  сцену
лезет с цветами какой-то  прибалдевший  меломан, но  гардеробщик  Михалыч
вызывает милицию и его выводят.
     Звучит "Реквием".
                           "РЕКВИЕМ" ЗВУЧИТ!
     Звучит  "Реквием", заглушаемый  каким-то  немузыкальным  рокотом   и
какофонией лязгающих звуков...
     Из-за правых кулис под звуки "Реквиема" появляется  первый, головной
танк, проезжает в глубине сцены за роялем и исчезает за левыми кулисами.
     "Стейнвей-Д" сердито замолкает и захлопывает  крышку  -  когда  танки
идут, "Стейнвей" молчит.
     Моцарт отупело смотрит за кулисы вослед  танку, включает  телевизор,
подходит к окну...
     По телевизору крутят любимый балет Моцарта - "Лебединое озеро", а  из
головного танка на сцену вламывается группа "Альфа" в костюмах  "листопад"
во главе с  черным  полковником  КГБ, в  котором  Моцарт  узнает  черного
следователя УГРО с красными глазами.
     "Вы - Моцарт Валерьян  Амадеевич? "  -  спрашивает  черный  полковник,
заглядывая в какой-то список.
     "Ну, предположим... "
     "Одевайтесь! "
     "Я одет! "
     "Вы задержаны!.. Спросите "за что? "
     "За что?! "
     "За валютные операции с нотной бумагой в особо крупных размерах! "
     "У вас есть ордер на арест? "
     "Вы не арестованы, а задержаны. "
     "Не вижу разницы! "
     "Арест и задержание - разные  вещи. Задерживать  можно  без  ордера,
многократно, до бесконечности - задержал-отпустил, отпустил-задержал. Вот
список, заверенный старшим  государственным  нотариусом. Гордитесь, Ваша
фамилия стоит сразу после Гдляна и Иванова. "
     "Но я сейчас не  могу! Отложим  до  понедельника... У  меня  завтра
похороны Сальери - август, жара, труп ждать не может! "
     "Неужто  Антонин  Иваныч  померли?! -  хватается  за  сердце  черный
полковник. - Какая потеря! Уж не отравлен ли своими  учениками?.. Ничего,
похороним без вас, с воинскими почестями, тем более, что всякие похороны в
Москве отменены в связи с введением чрезвычайного положения. "
     "Это произвол! Я требую нотную бумагу и карандаш! "
     "На предмет?.. "
     "На предмет написания "Реквиема" по Сальери! "
     "Справедливое требование! Давно бы так! Все необходимое для  создания
"Реквиема" Вам будет предоставлено в казарме эн-ской воинской части. "
     "Разве в казарме эн-ской воинской части есть рояль? "
     "А как же! В любой  Ленинской  комнате  любой  воинской  части  стоит
рояль. А вы как думали? Вы  где  служили? Кстати, почему  вы  не  пишете
военную музыку? Ах, Моцарт, Моцарт! Брали бы пример со своего  учителя. С
вашим  талантом  -  написали  бы  по  заказу  Министерства  Обороны  "Марш
Краснознаменной Чапаевской дивизии имени Дзержинского"  или  "Подожду  два
года и вернусь"... Нет?.. Ну - "Реквием" так "Реквием"! Хорошая похоронная
музыка армии во-от так нужна! Увести задержанного! "
     Моцарта уводят, а историческое утро 19  августа  продолжается. Вчера
умер Сальери. Солнце уже взошло. Звучит  и  крепчает  тема  Чрезвычайного
Положения - в глубине сцены с вонючим ревом проходит  бесконечная  колонна
танков - идут танки, танки, танки, танки, танки, бронетранспортеры, танки,
танки, танки, самоходная подстанция, танки, танки, между танками  какой-то
очумевший гражданский "жигуль", последней идет полевая кухня, за ней, как
гусь отбившийся  от  стаи, еще  один  танк  -  танковый  марш  на  Москву
продолжается по кругу: танки, танки, танки, а в ЦДКомпозиторов  происходит
обыск. Автоматчики  в  "листопадах"  кружат  по  сцене, ищут  валюту   и
драгоценности - шуруют в печке, курочат портрет Чайковского, заглядывают в
самовар, потрошат  концертный  рояль  "Стейнвей  Д". В   глубине   сцены
образуется  танковый  затор, но  черный  полковник  продолжает  сидеть  в
Потертом Кресле, озабоченно сверяясь со списком и расставляя в нем красные
галочки.
     Обыск что-то не вытанцовывается. На сцену между  танками  пробирается
возмущенный обнаженный кордебалет в черном. Шуберт с Листом, ошеломленные
смертью  Сальери, бросили  разгрузку  вагона  и  прибежали  с  Казанского
вокзала, Бетховен удрал из клиники Федорова, из  Нью-Йорка  на  путч  уже
прилетел Мстислав Ростропович - вот где  достойная  фигура  для  Потертого
Кресла! - но о смерти Сальери Ростропович еще ничего  не  знает  и  потому
пока кантуется с автоматом и виолончелью на  защите  Белого  Дома, вместо
того чтобы освобождать Дом Композиторов от черного полковника.
     По  одному  появляются  члены  похоронной  комиссии  -  фон   Шнурке,
Афонарелов, Таракан-Камчадальский  и  другие, -  видят  в  глубине  сцены
танковую армаду, в первую секунду ничего не понимают, а потом понимают все
- если Горбачев в отпуске, значит по телевизору "Лебединое озеро".
     "Я уважаю Петра Ильича Чайковского, но меня от "Лебединого озера" уже
мутит! - жестикулирует Шуберт. - Эй, кто-нибудь!.. Эй, вы!.. Я вам говорю!
Выключите телевизор! "
     "Это вы МНЕ  говорите? "  -  с  превеликим  изумлением  переспрашивает
черный полковник.
     Лист в смятении дергает Шуберта за полу пиджака.
     "Да, вам,...! Кто  вы  такой,...? Расселись, понимаешь! Что  вы
делаете здесь, в кабинете Чайковского? "
     Черный полковник не удостаивает Шуберта ответом.
     Спрашивается: что делать  в  этих  чрезвычайных  условиях  похоронной
комиссии?
     "Как - "что"?! - спросит офонаревший любитель балета. - Тем, кто  за
Ельцина - бежать к Белому Дому; тем, кто за ГКЧП - бежать в Кремль! "
     Резонно.
     А кто будет хоронить Сальери?
     Не оставлять же труп до окончания путча, этот путч хрен знает сколько
может продлиться - это сейчас, задним  числом, мы  знаем  что  он  длился
всего-ничего, а в первое утро никто ничего не знал.
     И вот, к чести похоронной комиссии, она (комиссия) решает  похоронить
Сальери во что бы то ни стало! Она садится на сцене  и  объявляет  сидячую
забастовку: или ГКЧП в  лице  черного  полковника  освободит  председателя
комиссии Моцарта и разрешит похоронить Сальери или сами они с  этой  сцены
не уйдут, а их унесут вперед ногами.
     Пусть  полковник  прикинет: похороны  одного   Сальери, или   всей
похоронной комиссии?
     Пока полковник прикидывает, из головного танка появляется озабоченный
танкистик и, держась пониже живота, жалобно вопрошает:
     "Извините, товарищи, где тут у вас уборная?.. "
     "В театре "уборная" и "сортир" - не одно и то  же", -  наставительно
объясняет Шуберт.
     Не дождавшись вразумительного ответа, солдатик  исчезает  за  дверью
женского сортира.
     Полевых походных сортиров еще не изобрели, и где справить нужду целой
танковой армаде никто в похоронной комиссии  не  знает. Комиссию  уже  не
спрашивают. Из танков выскакивают танкисты и  расстегиваясь  на  ходу  без
строя бегут в сортиры Центрального Дома Композиторов. По театру разносится
дух солдатских портянок и отработанного танкового масла, публика  затыкает
носы.
     Проносится слух, что Моцарт уже расстрелян. Весь в слезах  появляется
обнаженный кордебалет... Девки влезают на танки, втыкают  в  дула  черные
тюльпаны и гвоздики, приготовленные для похорон Сальери.
     На танках начинаются сексуальные пляски. В танках полным  ходом  идет
разложение войска.
     "Потерять Москву или потерять армию?! - кричит черный полковник, видя
такое дело. - Моцарта отпускаю! Похороны разрешаю! Но где, где, где  труп
вашего Сальери?! "
     Члены похоронной комиссии в недоумении: в самом деле, где, где, где
труп Антонина Иваныча?
     Раскуроченный "Стейнвей Д" вдруг  оживает: он  откидывает  крышку  и
начинает играть "Реквием".
     Из левых кулис появляется труп  -  т. е., на  сцену  нетвердо  входит
приехавший в Москву первой же электричкой живой и  невредимый, хотя  и  с
сильного похмелья, Антонин Иванович Сальери с бутылкой китайского  спирта;
из правых кулис появляется живой и нерастрелянный Моцарт с нотным  рулоном
"Реквиема", написанного в казарменной Ленинской комнате.
     "Реквием" звучит...
                   ЗВУЧИТ ВЕЛИКИЙ МОЦАРТОВСКИЙ "РЕКВИЕМ"!
     Нервные удаляются из зала. "Учитель! Этот "Реквием" я посвящаю  Вам! "
- шепчет Моцарт, делает  шаг  навстречу  Сальери  и  падает  замертво  от
инфаркта.
     "Умри, Моцарт! Лучше не напишешь! " - отвечает Сальери и умирает рядом
с Моцартом от инсульта.
        ЗВУЧИТ УМОПОМРАЧИТЕЛЬНАЯ МУЗЫКА МОЦАРТОВСКОГО "РЕКВИЕМА"
                  Занавес медленно-медленно опускается
                                   АПОФЕОЗ
                Девочки из кордебалета срывают театральный занавес,
                         заворачивают в него тела Моцарта и Сальери
                                    и укладывают за неимением гроба
                                в раскуроченный рояль "Стейнвей Д".
                                     Появляется гардеробщик Михалыч
                                  и забивает гвозди в крышку рояля.
             Черный  полковник  смахивает слезу и уходит за кулисы.
                                     За ним из Москвы уходят танки.
                      За танками на лафете везут рояль "Стейнвей Д"
                                        с телами Моцарта и Сальери.
                                    За лафетом под звуки "Реквиема"
                                       идут Бетховен, Шуберт, Лист,
                         а также все вышеназванные действующие лица
                                           и исторические личности.
                                        За кулисами раздается залп.
                         Это застрелилась из двустволки Чайковского
                        последняя жертва режима - черный полковник.
                                          Начинаются Новые Времена.
                   На пустую сцену врывается Галопирующая Инфляция.
                                                Исполняется гаплык.
                                   Зрители в ужасе бегут из театра.
Книго
[X]